Практически я затрагивал эту тему в каждой главе этой книги, что, конечно, закономерно, так как репрессии прошлись по нашей семье своим беспощадным катком сполна. Так случилось, что первое поколение Аллилуевых многократно подвергалось царистским репрессиям, а второе, с некоторым прихватом третьего, было репрессировано в годы советской власти.

Я прочел массу публикаций, посвященных этой трагической странице нашей истории, в надежде найти хоть какое-то толковое объяснение всему, что происходило в стране после 1917 года, но убедительных объяснений, меня удовлетворяющих, не нашел. Пущено в обиход несколько расхожих тезисов и широко разрекламированных в печати, вроде: репрессии развязаны и обоснованы ошибочным положением Сталина о том, что по мере продвижения нашей страны по пути социализма будет обостряться классовая борьба; репрессии являются результатом борьбы за власть, стремления Сталина установить режим личной власти; репрессии имманентно присущи социализму как общественному строю, все достижения социализма достигнуты за счет репрессий.

Но вот незадача: как только начинаешь анализировать конкретный исторический материал, сопоставлять его с этими тезисами, сравнивать с положением дел в других странах и особенно с нашим временем, когда репрессирован весь народ и расстрелян законно избранный парламент, тезисы эти оказываются неубедительными, невольно выдают свой "заказной" источник, свою заданность.

Меня, как и многих, удивляла статистическая чехарда по поводу численности репрессированных. По печати гуляли самые разнообразные цифры без всякого опровержения и уточнения. Чем больше они назывались, тем охотнее печатались. Счет пошел на десятки миллионов: 40–50 миллионов по Рою Медведеву, до сотни миллионов по Льву Разгону.

Но удивление, откровенно говоря, начинается с XX съезда, с небезызвестного доклада Н.С. Хрущева — почему он не назвал действительные цифры, породив тем самым возможность манипулировать этими данными как кому выгодно? Ведь тогда все фиксировалось и при желании можно было легко разоблачить любую фальсификацию.

Более того, по прямому указанию Никиты Сергеевича ему были еще в феврале 1954 года представлены все данные по репрессиям в документе за подписью Генерального прокурора СССР Р. Руденко, министра внутренних дел СССР С. Круглова и министра юстиции СССР К. Горщенина. В этом документе, опубликованном лишь в 1989 году, констатировано: "В связи с поступающими в ЦК КПСС сигналами от ряда лиц о незаконном осуждении за контрреволюционные преступления в прошлые годы Коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым совещанием, Военной Коллегией, судами и военными трибуналами и в соответствии с Вашим указанием о необходимости пересмотра дела на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления и ныне содержащихся в лагерях и тюрьмах, докладываем."

И далее отмечается, что с 1921 года по настоящее, то есть на конец 1953 года, за контрреволюционные преступления было осуждено перечисленными выше органами 3 777 380 человек. В том числе к высшей мере наказания было приговорено 642 980, к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже — 2 369 220, в ссылку и высылку — 765 180 человек.

При этом из общего числа осужденных около 2,9 миллиона человек были привлечены к ответственности внесудебными органами, то есть Коллегией ОГПУ, тройками НКВД и Особым совещанием и 877 тысяч человек — судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной Коллегией. (Различия эти важны, так как каждый орган имел свои ограниченные полномочия и границы сроков осуждения.). К моменту написания этого документа, сообщалось Н.С. Хрущеву, в лагерях и тюрьмах содержалось 467 946 человек, осужденных за контрреволюционную деятельность, а в ссылке после отбытия наказания — 62 462 человека.

В документе специально вычленено было Особое совещание при НКВД СССР, созданное на основе постановления ЦИК и СНК СССР от 5 ноября 1934 года и просуществовавшее до сентября 1953 года. Этим органом был осужден 442 531 человек, приговорен к высшей мере наказания 10 101, к лишению свободы — 360 921, к высылке и ссылке (в пределах страны) — 67 539 человек, к другим мерам наказания (зачет времени нахождения под стражей, высылка за границу и др.) — 3970 человек.

Вот объективные данные о масштабах репрессий за период более 30 лет — от 1921 года по 1953 год включительно.

Как известно, в период горбачевской перестройки вся пресса была переполнена публикациями о "сталинских" репрессиях, где правда граничила с фантастическими вымыслами и измышлениями. Наконец, в феврале 1990 года появилось официальное сообщение из КГБ, основанное на "тщательном анализе архивных документов", в котором сообщалось, что из 3 778 234 лиц, осужденных за 24 года (с 1930 по 1953-й), за государственные и контрреволюционные преступления было реабилитировано прижизненно или посмертно 844 470 человек. Итак, подведем итоги — в целом около 845 тысяч человек пострадали невинно, стали жертвами сфабрикованных приговоров, иначе говоря, таков масштаб так называемых необоснованных репрессий.

Этот же источник, единственно достоверный, сообщил также, за эти 24 года из числа репрессированных было приговорено к расстрелу 786 098 человек.

Теперь дополним эти данные проблемой "лагерного населения". Основное пополнение этих лагерей пришлось на сороковые годы, когда в войну и особенно после ее окончания в лагеря поступило большое число немецких пособников из числа полицаев, власовцев, прибалтийских, украинских и прочих националистов, то есть карателей, вешателей, насильников, повинных в гибели миллионов мирного населения. Откройте газеты 40-х годов, вы увидите на их страницах многочисленные сообщения о судебных процессах над пособниками немецко-фашистских захватчиков, которые проходили открыто, многолюдно, с участием тех, кто сам мог дать подтверждение каждой строчке следственного дела.

Не могу не заметить с горечью и возмущением, что в наше время "радетели демократии" реабилитируют этих предателей и мерзавцев, на счету у которых, как пишет профессор Б. Хорев в статье "Наука против лжи", "великий грех вооруженного противостояния своей собственной стране на стороне немецко-фашистских захватчиков. То, что немецкие пособники теперь активно "реабилитируются", благодаря чему общее число "реабилитированных" по бывшему Союзу составило сейчас около 2,5 миллиона, естественно, не должно приниматься во внимание. Политические власовцы, оказавшиеся у власти, реабилитируют своих предшественников, только и всего".

И далее профессор Б. Хорев поясняет некоторые особенности "защитной" работы в годы войны: "В Великую Отечественную войну стране приходилось идти на огромные жертвы, чтобы выстоять, выжить и тем самым спасти мировую цивилизацию от коричневой чумы. Было не до сантиментов.

Тем, кто отвечал за "безопасность тыла" (есть такой военный термин), приходилось идти на крайние меры вплоть до вынужденных депортаций. К сожалению, не обошлось без "гримас", привнесенных годами ожесточенной классовой борьбы (а ведь это было), с присущим им обостренным чувством политического недоверия, настороженностью. Вместе с тем, сколько было жертв действительно ожесточенной борьбы — причем с обеих сторон! Если жертвы выселения кулачества можно отнести "за счет большевиков" (навряд ли это было разумной мерой, хотя и она была вызвана чрезвычайными обстоятельствами времени), то сотни тысяч погибших от рук контрреволюционного подполья в Прибалтике, в западных областях Украины — на совести совсем иных сил. А ныне эти силы пришли к власти. В 40-е годы все они вполне справедливо объединились в один слой людей — немецко-фашистских пособников, — и таковыми они действительно были. Установить мир на западных землях удалось не скоро — лишь к концу 40-х годов (да и то не везде), при этом часть выступавших с оружием в руках попала в лагеря, а их семьи были выселены в Сибирь (спецпереселенцы). Подавляющая часть их вернулась на родину".

И еще одно необходимое пояснение. В документе, представленном Н.С. Хрущеву, фигурируют такие органы, как Особое совещание (в центре), "тройки" (на местах). Что это такое?

Кандидат юридических наук полковник А. Емелин и Л. Ивашов в первом номере "Военно-исторического журнала" за 1991 год, отмечают: "Особое совещание действовало в составе: наркома внутренних дел СССР (председатель), заместителей наркома внутренних дел СССР, уполномоченного НКВД СССР по РСФСР, народного комиссара внутренних дел союзной республики, на территории которой возникло дело. В заседаниях Особого совещания должен был принимать участие прокурор СССР или его заместитель. К компетенции Особого совещания относились дела о контрреволюционной агитации и пропаганде и др. в случаях, "если судебным следствием выясняется отсутствие достаточных улик и доказательств для вынесения обвинительного приговора, но когда тем не менее имеется достаточно фактов, свидетельствующих о социальной опасности обвиняемого, в силу его связи с преступной средой, прошлой его неоднократной судимостью и пр.". Первоначально в административном порядке Особое совещание к лицам, признаваемым общественно опасными, могло применять: а) ссылку на срок до 5 лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливался НКВД СССР; б) высылку на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР; в) заключение в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет. Несколько позднее компетенция Особого совещания была расширена. Аналогичными правами обладали так называемые "тройки", которые создавались в союзных и автономных республиках, краях и областях и существовали до конца ноября 1938 года, а в некоторых местностях и дольше. Действовали они в составе: наркома внутренних дел союзной, автономной республики или его заместителя (начальника УНКВД или его заместителя), начальника управления милиции, прокурора и начальника соответствующего отдела, чье дело разбиралось".

Попробуем теперь сравнить динамику "политических" преступлений с уголовной. Профессор В. Лунеев, раскрывая действительную картину преступности, отмечает: "Все расчеты проводятся из принятой в науке пропорции — количество преступлений на 100 тысяч человек.

До 1960 года учета преступности у нас не было, поэтому приведу лишь данные по судимости: в 1924 году в РСФСР на 100 тысяч человек приходилось 2910 судимых, в 1926 году — 1774, в 1935-м — 720. Перед войной это число снизилось до 540 (если не считать "контрреволюционные" и "трудовые" преступления, то есть уход с работы). Во время войны (1941–1945 гг.) коэффициент судимости гражданских лиц колебался от 482 до 542. После войны преступность стала расти, достигнув своего пика в 1947 году — 809. А в 1954 году она сократилась до 399.

Во второй половине 50-х годов преступность росла быстрее, чем численность населения" (см. "Аргументы и факты", 1990, № 22). Не могу знать, как распределялась динамика политических репрессий в эти годы, но в среднем получается, по моим подсчетам, 65 преступлений на 100 тысяч человек.

Политические репрессии сопровождают любой государственный режим — от либеральной демократии до диктатуры. В царской России с января 1905 года по апрель 1906 года было расстреляно, повешено и убито 14 тысяч человек, брошено в тюрьмы 75 тысяч. В 1907–1909 годах власти осудили 26 тысяч человек, к смертной казни приговорено 5086 человек. В 1909 году в тюрьмах находилось уже 170 тысяч политических заключенных.

С первых лет советской власти политические репрессии рассматривались как мера вынужденная. Любой анализ этой проблемы должен учитывать время, характер обстановки, решаемые цели, и при этом важно избегать постоянной ошибки — оценивать прошлое мерками нынешних представлений, с позиций более высокого уровня сознания и культуры.

Мы уже говорили, что революционный кризис 1917 года выявил полную неспособность российских буржуазно-реформистских партий обеспечить руководство страной и решать хоть какие-то созидательные задачи. Английский писатель У.-С. Моэм, в годы первой мировой войны работавший в английской разведке, прибыл в Россию в августе 1917 года с огромной суммой денег и с заданием предотвратить приход к власти большевиков. Он с изумлением и удивлением обнаружил отсутствие воли и желания что-либо делать у тех, кто должен был быть заинтересованным в удержании своей власти. Зато речи говорить о прогрессе, о демократии, о великой России здесь были мастера. Уважение у Моэма вызвал лишь правый эсер и террорист Борис Савинков, хотя его вряд ли можно было назвать демократом и сторонником мирных социальных реформ.

Этот пример интересен тем, что в нем сфокусировались две российские особенности, влияния которых не избежала новая власть. Паралич властных структур, их безволие позволили довольно легко сменить власть в Октябре, что, кстати, породило у части партии и у трудящихся эйфорию легких побед и триумфальных революционных шествий. Однако все попытки навести мосты, использовать старых специалистов для работы новых государственных органов наталкивались на рутинность и бюрократизм старых чиновников, их неспособность "крутиться" в новых условиях. Зато энергии с избытком хватало на организацию саботажа, дестабилизацию положения дел. Всего один пример.

В конце 1918 года пала Пермь. Для выявления причин поражения на Восточный фронт была послана комиссия во главе со Сталиным и Дзержинским. Прибыв на место, члены комиссии были поражены теми открытиями, которыми с ними охотно поделились работники облсовета, Пермского губкома, губисполкома и других органов. Оказывается, доказывали эти работники, весь пермский регион сплошь контрреволюционен, села населены одними кулаками, в результате имеем, мол, пермскую Вандею.

На деле выяснился полный альянс властей всех уровней с местными кулацкими элементами. При их поддержке кулаки, настроенные антисоветски, заняли руководящие места в комбедах. Декрет о чрезвычайном налоге ими был использован для того, чтобы вбить клин между крестьянами и советской властью: все налоги раскладывались по душам, а не по имущественному признаку, что вызывало резкое недовольство бедноты и середнячества. В селе вспыхивали волнения, что вынуждало переходить к репрессиям, образовался порочный круг.

Анализ показал, что из 4766 сотрудников советских учреждений города Вятки 4567 составляли старые земские чиновники, которые под новой вывеской держали в своих руках всю Вятскую губернию. Вся партийно-советская работа в регионе была развалена, никакой конструктивной деятельности не было, помощи крестьянам и рабочим не оказывалось, что и предрешило пермскую катастрофу.

Вторая особенность — многовековая отстраненность российского общества от процесса управления. Интересные суждения на эту тему содержатся в книге Ю.В. Емельянова "Заметки о Бухарине", 1989.

Все реформы, которые разрабатывались в России, делались келейно, верхушечно, без активного привлечения российской общественной мысли, которая вынужденно пробавлялась либо в чисто практических "малых делах", либо на пути крайнего радикализма. Причем российский радикализм вел к самым жестоким формам борьбы, включая индивидуальный террор. Партия "эсеров", которая считала террор в качестве своего практического метода, надо сказать, пользовалась достаточно широким успехом в кругах российского общества. Напомним, что на выборах в Учредительное собрание в ноябре 1917 года она получила 38 процентов голосов, обогнав все другие партии.

Естественно, что РСДРП, действовавшая не в вакууме, испытывала на себе определенное влияние крайних форм нигилистической и террористической идеологии. И, как показала жизнь, эта идеология оказалась живучей, ее проявления мы наблюдаем и в наши дни. Но это только одна сторона проблемы. Неразвитость демократических традиций в условиях короткого буржуазно-помещичьего "века" привела к тому, что после Октября началась дичайшая вакханалия в политической жизни, грозившая погрести под собой реальное практическое дело. Блестящую картинку расцвета демократии в 1917–1918 годах нарисовал в романе "Хмурое утро" А.Н. Толстой, описывая яркую политическую жизнь Екатеринослава (Днепропетровск): "Петлюровские власти, объявившие себя республиканско-демократическими, барахтались среди всевозможных комитетов боротьбистов, социалистов, сионистов, анархистов, националистов, учредиловцев, эсеров, энесов, пепезсов, умеренных, средних, с платформой и без платформы; все эти дармоеды требовали легализации, помещений, денег и угрожали лишением доверия. Окончательную путаницу вносила городская дума, где сидел Паприкаки-младший. Дума проводила политику параллельной власти и даже настаивала на учреждении отдельного полка имени Хаима Соломоновича Гистория".

Курс партии на широкое вовлечение в управление делами общества, государства трудящихся привел в движение огромные людские массы, которые раньше были начисто устранены от политики. Конечно, у них не было ни опыта, ни навыков, ни знаний в этой области, но была разбуженная революцией великая энергия и готовность к самопожертвованию ради царства социальной справедливости. Они познавали сначала азы классовой борьбы, а потом букварь. Такова была реальность. И разве можно было бросить в них камень обвинения в том, что тогда властвовал культ "винтовки и штыка", наивная вера в их всемогущество?

Эта наивность политического мышления, к сожалению, в значительной степени подогревалась некоторыми партийными идеологами, скорее склонными к красивой революционной фразе (революционной чесотке, как говорил Ленин), риторике, нежели к углубленной, серьезной работе с массами. Л.Д. Троцкий мечтал о том времени, когда "колеса промышленности и сельского хозяйства будут вертеться, повинуясь электрической кнопке в руках ЦК нашей партии", когда все наше сельское хозяйство превратится "в одну пшеничную ферму, руководимую одним центром". Главный идеолог партии Н. Бухарин лепил образ партии, более подходящий для сражений на ратных полях, нежели для будничной работы в массах: "Труба победы зовет призывным зовом рабочий класс всего мира, колониальных рабов и кули на смертный бой с капиталом. Впереди несметной армии идет мужественная фаланга бойцов, в рубцах и шрамах, под славными знаменами, пробитыми пулями и разодранными штыком. Она идет впереди всех, она всех зовет, она всеми руководит".

Думаю, что такая идеализация и военизация облика партийца сослужила плохую службу и самой партии, притягивая, как магнитом, в ее ряды случайных людей, проходимцев и авантюристов, считавших, что членство в этой партии автоматически дает исключительность положения и отношения к себе. Не случайно появились "сыновья лейтенанта Шмидта" и им подобные.

Но была беда еще более серьезная — крайний недостаток компетентных, знающих, профессионально владеющих делом кадров — как в партии, так и в государственных, хозяйственных и иных органах.

Л.Б. Красин с отчаянием говорил о засилии в ЦК газетчиков и литераторов, об остром недостатке в наркоматах людей, способных разбираться в хозяйственных делах. Причем эти партийные публицисты претендовали на руководящие роли везде и во всем, сомнений в своей компетентности у них не было. Публицист Д.Б. Рязанов (Гольденбах) был кровно обижен тем, что в "военном министерстве" отказались в феврале 1918 года от его услуг в организации интендантской службы: "Я имею нескромность думать, что по некоторым вопросам — финансовым, продовольственным и другим — я кое-что смыслю". Но Рязанов, однако, никогда не работал ни в интендантской службе, ни в финансовых учреждениях, что не мешало ему сколотить свой аппарат, чтобы во главе этого "десанта" вторгнуться в военное министерство.

Г.Е. Зиновьев не хотел даже слышать критику о непрофессионализме. "Мы просим некоторых наших товарищей, которые слишком часто суются к нам со словами "не компетентны", чтобы они забыли эти слова", — раздраженно заявлял он. В таких условиях ничего удивительного нет в том, что госаппарат обрастал не знающими людьми, а "пристроенными", работал зачастую не на дело, а на себя. "Мы хотим иметь госаппарат как средство обслуживания народных масс, а части этого госаппарата хотят превратить его в статью кормления", — заметил И.В. Сталин.

Все это я говорю только с одной целью — надо наконец-то научиться понимать прошлое, а не только его осуждать, видеть процесс созидания нового общества во всех его сложностях и трудностях, видеть реалии времени, а не наши о нем представления и завышенные ожидания. Легко, допустим, осуждать с высоты 80-х годов жестокости 20-х или 30—40-х годов, когда построенное в боях и испытаниях общество дало возможность последующим поколениям жить на более цивилизованной, развитой его ступени. Первое и второе поколения его строителей заплатили высокую цену за то, чтобы последующие поколения на основе построенного свое созидание творили лучше, имели больший выбор возможностей.

У них этих возможностей не было. Выбор был один — или идти вперед дорогой социалистического созидания через жестокие битвы и борьбу, или обречь страну на катастрофу. Грозящая катастрофа была реальностью, и разразившийся осенью 1917 года глубокий кризис российского общества с неумолимой жестокостью смел вчерашние застольные споры, вызрели ли экономические предпосылки для перехода от капитализма к социализму или нет. Вопрос стал "ребром": есть ли в стране партия, которая готова взять власть в свои руки и отвечать за ее судьбы?.. Народ пошел за большевиками, сделав свой исторический выбор. И — еще раз повторяю — ценою собственной жизни, жесточайшей гражданской войны, репрессий выволок российского гиганта, зависшего над бездной, влил в него новую, животворящую энергию и построил ту великую державу, которую не могли сломить в открытом бою никакие внешние враги! Так или не так?

Нравится это или не нравится нынешним потомкам тех, кто в 1917 году сделал свой выбор, но нужно быть честными перед историей и своим народом — в российских условиях того времени и расстановки сил на международном уровне иного облика общества, ставшего под коммунистические знамена, которое было построено в 30—40-е годы, ожидать было трудно да и невозможно, если не впадать в очередной утопический конструктивизм. Социализм должен был пройти свою стадию грубого, если хотите "дикого", социализма, чтобы дать возможность последующим поколениям строить развитой социализм с так называемым человеческим лицом.

Добавим также, что на российской почве социализм обрел свои национальные особенности и черты, превратившись в "русский социализм".

И никакого внутреннего механизма саморазрушения, якобы присущего социализму как системе, не было, и никакую "холодную войну" социализм не проиграл бы, если бы внутри самой страны с тайной и щедрой поддержки Запада не был вскормлен, вспоен и обучен жирный "троянский" конь, та "пятая колонна", которая долго разрушала и разлагала наше общество изнутри, а в период перестройки легализовалась, проникла в руководство партией и овладела средствами массовой информации, поставив их на службу антикоммунизма.

А перед войной этот "вариант" не прошел, "пятая колонна" была обезврежена. Это — к вопросу о репрессиях. Я думаю, что историкам XXI века еще не раз придется возвращается к "репрессивной" теме, может быть, им удастся избавиться от эмоций и более объективно разобраться в таком непростом вопросе, как обоснованные и необоснованные репрессии. И здесь нужен не только тщательный анализ архивных документов, но и сравнительный анализ, глубочайшее проникновение в атмосферу и психологию того времени. И не получится ли так, что некоторые реабилитации, осуществленные в 60-е и особенно в 80-е годы, окажутся необоснованными?

Нужно ли ставить, допустим, в вину "социализму", "сталинизму" или "советскому" тоталитаризму эту цифру 844 470 человек (репрессированных и впоследствии реабилитированных)? Доказывать жестокость социализма в противовес демократическому Западу? Я даже не буду касаться того, сколько жертв из числа репрессированных на "совести" Запада, спецслужбы которого активно поработали над фабрикацией "дел". Американская печать, ведя шумную кампанию о нарушениях "прав человека" и репрессиях в советское время, почему-то глухо молчит о собственных. Во время второй мировой войны известный публицист У. Липпман и губернатор Калифорнии Э. Уоррен подстрекательски пошумели вокруг американцев японского происхождения, которые якобы занимались шпионажем, отравляли фрукты и овощи, строили клумбы на садовых участках в виде сигналов, указывающих местонахождение американских аэродромов, стреляли в спины солдат, подавали знаки японским подлодкам и т. д. и т. п., но эти "доносы", не подтвержденные ничем и не доказанные, стали поводом к тому, что по приказу президента Ф.-Д. Рузвельта 120 тысяч жителей западных штатов в течение недели оказались в концлагерях на целых три года.

Американский корреспондент в Сайгоне Морли Сойфер однажды посмел сказать правду о вьетнамской войне: он снял фильм о том, как американская морская пехота сжигает деревню Камне. Фильм был показан по телевидению и вызвал шоку американцев. Но больше всего "содрогнулись" в Пентагоне. "Вы лучше отзовите этого парня из Сайгона, или в один прекрасный день он получит пулю в спину", — потребовал у шефа информации "Коламбия бродкастинг систем" один из руководителей Пентагона, Артур Сильвестер. Газета "Нейшнл гардиан" в связи с этим писала: "Правительство было взбешено не тем, что сожгли деревню (это скорее правило, чем исключение во вьетнамской войне), а тем, что этот инцидент позволил общественности Соединенных Штатов познакомиться с теми фашистскими методами, к которым прибегает наша страна во Вьетнаме".

Вспомним небезызвестного Джозефа Маккарти с его фашистскими методами массовых доносов, чисток, "охоты за ведьмами" в 50-е годы. Или репрессивную операцию "Буря в пустыне" в Ираке, осуществленную объединенной демократией под эгидой США, чтобы наказать Саддама Хусейна. Эта операция унесла право на жизнь у многих и многих тысяч мирных жителей страны.

Потом стали наказывать Югославию, Сербию, Сомали. Но что-то никто из ответственных лиц Запада и США, маститых газетчиков не рвет себе волосы за содеянное, не посыпает голову пеплом и не кается перед человечеством и Господом Богом.

Сегодня термин "враг народа" стал нарицательным, одиозным и воспринимается иронично, с оттенком издевки. И это опять от незнания действительных реалий времени и абстрактного гуманизма.

В 20-е и 30-е годы одной из насущных проблем была защита общественной собственности, борьба с растащиловкой, воровством, общенародная собственность рассматривалась как главная ценность и главное богатство. В 131-й статье Конституции СССР, принятой 5 декабря 1936 года, декларировалось:

"Каждый гражданин СССР обязан беречь и укреплять общественную, социалистическую собственность как священную и неприкосновенную основу советского строя, как источник богатства и могущества Родины, как источник зажиточной и культурной жизни всех трудящихся.

Лица, покушающиеся на общественную, социалистическую собственность, являются врагами народа".

Задолго до принятия этой Конституции, 7 августа 1932 года, ЦИК и СНК СССР приняли совместное постановление "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности" — знаменитый "закон о колосках".

Поводом для принятия этого постановления послужили многочисленные жалобы рабочих и колхозников на хищения (воровство) грузов на железнодорожном и водном транспорте и хищения (воровство) кооперативного и колхозного имущества со стороны хулигaнствующиx и вообще противообщественных элементов.

Постановление было достаточно жестким и требовало за хищение грузов на железнодорожном и водном транспорте, а также колхозного и кооперативного имущества ("урожай на полях, общественные запасы, скот, кооперативные склады и магазины и т. п.") применять "высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже десяти лет с конфискацией всего имущества".

Очевидность принятия решительных мер по пресечению разграбления государственной собственности сомнений не вызывает. Сегодня, например, наша железная дорога стала натуральной растащиловкой, воруют все — от рельсов до вагонов с тем, что в них перевозят — будь то промышленные или продовольственные товары.

Свою роль "закон о колосках" сыграл, но, как всегда, были перегибы, зависящие от уровня компетентности и культуры работников правоохранительных органов.

Жестким был Указ Президиума Верховного Совета СССР "О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений", принятый 26 июня 1940 года: страна готовилась к войне. Этот указ по своим прямым последствиям был самым "урожайным" — за год было осуждено более трех миллионов человек, 83 процента из них составляли осужденные за прогулы (они карались исправительно-трудовыми работами на срок до шести месяцев с удержанием из заработной платы до 25 процентов) и самовольный уход (удерживалось до 16 процентов). Указ действовал в войну и был отменен в апреле 1956 года.

"Закон о колосках" и особенно указ о прогульщиках ударил в основном по простому люду, но в народном сознании они отложились как мера необходимая. Когда Генсеком стал Ю.В. Андропов и начал наводить порядок, дисциплину труда, бороться с расхитителями народной собственности, его трудящиеся горячо поддержали, и хотя в этой борьбе дров было наломано достаточно и дурных благоглупостей хватало (вспомним, как в магазинах отлавливали людей из очередей, как милиция гонялась за подвыпившими и т. п.), народная психология, воспитанная на драконовских законах 30—40-х годов, впитала в себя целый ряд необходимых нравственно-правовых регуляторов, что и позволило в 80-е годы применять более мягкие меры наказания к нарушителям.

А теперь сопоставим некоторые цифры. На 1 января 1942 года в СССР, по данным В. Земского, насчитывалось заключенных в количестве 1 415 506, а в середине года — 1 096 876 человек, и это была самая высокая цифра, за исключением 1941 года, начиная с 1930 года (190 000) и кончая 1947 годом (1 048 127 человек) — см. "Аргументы и факты", 1989, № 45.

В США массовых репрессий не было, но в мирное время, в наши дни здесь числится немногим более миллиона заключенных, что считается нормальной судебной практикой. Следовательно, число репрессированных в нашей стране и США примерно равно.

Тема репрессий, ловко подброшенная из-за океана сначала шестидесятникам — оттепельцам, а потом прорабам перестройки и взятая в нашей стране на "мощное вооружение", почему-то носит односторонний характер. Ни в нашей прессе, ни у американских борцов за права человека до сих пор не появилось желания восстановить равновесие и обсудить эту проблему как. общечеловеческую.

Пытались ли во времена Сталина затормозить прожорливую деятельность этого молоха — репрессий? Безусловно! Как только репрессии принимали массовый характер, шлагбаум снимал свой предохранитель.

В начале 30-х годов, когда коллективизация сельского хозяйства приняла репрессивно-принудительный характер, крестьян насильно загоняли в колхозы и начались массовые выступления против этого насилия, ЦК партии "вынужден был осадить увлекающихся товарищей. Это был один из самых опасных периодов в жизни нашей партии", — признавался И.В. Сталин.

Позднее был принят совместный приказ прокурора СССР и наркома юстиции СССР "О пересмотре уголовных дел в отношении колхозного и сельского актива и отдельных колхозников, осужденных в 1934–1937 гг.", в нем отмечалось, что к ноябрю 1938 года были пересмотрены уголовные дела в отношении 1 179 998 человек, из которых с 480 373 досрочно сняли судимость, в отношении 106 719 человек дела были прекращены вовсе, снизили наказание и освободили от дальнейшего его отбывания 22 785 человек.

В 1937 году репрессии стали принимать угрожающий характер, в партии, в обществе стали подозревать, что происходит что-то неладное. Таким шлагбаумом выступили решения мартовского (1937 года) и январского (1938 года) Пленумов ЦК ВКП(б), осудившие массовые репрессии. Виновные в беззакониях были наказаны. Отставка Н.И. Ежова с поста наркома внутренних дел и объявленная борьба с "ежовщиной" вселяла уверенность, что справедливость восстанавливается. Пришедший в НКВД Л.П. Берия, которому Сталин доверял, начал выпускать из тюрем и лагерей репрессированных.

В 1939 году из ГУЛАГа было освобождено 327,4 тысячи человек, в том числе из лагерей — 223,6 тысячи и из колоний 103,8 тысячи.

Одновременно осуществлялся пересмотр дел офицеров, уволенных из армии по различным мотивам в 1937–1939 годах. В результате из общего числа уволенных — 36 офицеров, среди которых насчитывалось 9579 репрессированных, к 1 января 1941 года было возвращено в армию свыше 13 000 человек. Из уволенных по политическим соображениям оставались невосстановленными к тому времени 14 000, из них — около 8000 находились под арестом.

Поясню, что до начала пересмотра этих дел в 1936–1937 годах полная фактическая убыль из армии по всему комплексу причин — по возрасту, состоянию здоровья служебному несоответствию, аморальному поведению и собственно репрессиям — составляла 6,9 процента списочного состава, а в 19381939 годах — 2,3 процента.

XVIII съезд ВКП(б), состоявшийся в марте 1939 года, подтвердил курс, осуждавший массовые репрессии.

Так что, строго говоря, вопрос о массовых репрессиях был впервые поставлен не на XX съезде партии, а стоял в повестке дня всей партии, начиная с февральско-мартовского Пленума 1937 года и кончая XVIII съездом партии. Работа по пересмотру дел незаконно репрессированных продолжалась вплоть до начала войны и даже в ее ходе.

В те же годы был принят ряд мер по расширению внутрипартийной демократии, XVIII съезд утвердил новую редакцию Устава, были отменены массовые чистки, усилены контрольные механизмы. Но, как верно заметил И.В, Сталин на мартовском Пленуме ЦК 1937 года, "наши товарищи не признают середины между двумя крайностями". К.Т. Мазуров в кругу моих знакомых рассказывал, что в 1938 году наступило "половодье демократии", "мы не могли провести партийное собрание на одном из крупных белорусских предприятий, потому что ровно неделю избирали только. президиум собрания".

Увы, какие бы механизмы мы ни изобретали, все, абсолютно все упирается в людей, все зависит от них. Были и в партии, и в государстве люди, которые не допускали массовых репрессий, противостояли им, и были те, кто их инспирировал, разжигал, пытаясь на этом строить карьеру. Я согласен с теми современными исследователями, которые утверждают, что в 1937–1938 годах жертвами репрессий оказались те, кто вершил произвол в 1918–1921 годах, в 1930–1933 годах и в предшествующие 1938 году. Это было вполне закономерно.

Меня всегда восхищала личность крупнейшего советского писателя М.А. Шолохова. В отстаивании правды, истины он умел идти до конца, не сгибаясь.

В 1933 году в отдельных регионах страны разразился голод, организованный теми, кто попал потом под гильотину 1937 года. М.А. Шолохов об этом пишет прямо: "В 1933 году враги народа из краевого руководства бывшего Азово-Черноморского края — под видом борьбы с саботажем в колхозах — лишили колхозников хлеба. Весь хлеб, в том числе и выданный авансом на трудодни, был изъят. Многие коммунисты, указывающие руководителям края на неправильность и недопустимость проводимой ими политической линии, были исключены из партии и арестованы.

В колхозах начался голод. Группа партийных работников северных районов Дона обратилась с письмом к товарищу Сталину, в котором просила расследователь неправильные действия краевого руководства и оказать ряду районов продовольственную помощь.

Через несколько дней от товарища Сталина была получена телеграмма:

"Письмо получил. Спасибо за сообщение. Сделаем все, что требуется. Назовите цифру". В районах начали кропотливо считать, сколько понадобится хлеба, чтобы дотянуть до нового урожая. Снова было послано письмо с расчетами, выкладками и указанием необходимого количества продовольственной помощи для каждого района. В ответной телеграмме товарищ Сталин сообщил, какому району и сколько отпущено хлеба, и упрекнул за промедление: "Надо было сообщить не письмом, а телеграммой. Получилась потеря времени".

Тысячи честных колхозников были спасены от нужды. Люди, пытавшиеся уморить их голодом, впоследствии были расстреляны".

Весной 1955 года в станицу Вешенскую к М.А. Шолохову приехал литературовед К. Прийма. В доме бывшего секретаря Вешенского РК партии, П.К. Лугового, который к этому времени скончался, он нашел письма Михаила Александровича, обращенные к нему в 1933 году, и справку П.К. Лугового, в которой было сказано, что "по прямому указанию врагов народа — троцкистов — в Вешенском районе были сознательно допущены перегибы, подвергнуты массовым репрессиям колхозники (арестовывались, выселялись из домов, конфисковывалось имущество, учинялись и другие бесчинства)". Вспоминая то время, Михаил Александрович сказал ему: "Да, это было очень трудное время, и вспоминать о нем не хочется. Единственное светлое воспоминание — вот эти телеграммы и та радость, с которой колхозники встретили семенную и продовольственную помощь правительства". А на вопрос Приймы: "А как решилась судьба коммунистов, упомянутых вами в письме Луговому?" — ответил: "Все они были восстановлены в партии и возвращены на свои прежние посты. И Петр Кузьмич Луговой был возвращен к нам первым секретарем райкома партии. И все пострадавшие колхозники были отпущены".

Шолохов, правда, умолчал о собственной роли. Когда троцкистские перегибы в коллективизации на Дону стали выливаться в насилие над середняком, он направил телеграмму М.П. Калинину, но положение не только не изменилось, но еще ухудшилось, местные власти начали уже арестовывать колхозников, вчистую конфискуя хлеб и скот. Тогда 16 апреля 1933 года он обращается с письмом лично к И.В. Сталину. И помощь была оказана, репрессии остановлены, виновные наказаны.

Однако Шолохову и Луговому проводники антикрестьянской преступной политики это запомнили ив 1938 году руками начальника областного НКВД Гречухина и секретаря обкома партии Евдокимова решили расправиться с ними, избрав для осуществления своей провокации старого чекиста И.С. Погорелова. Непосредственное руководство операцией было поручено сотруднику областного управления НКВД Эпштейну. М.А. Шолохов вряд ли уцелел бы в этой войне, если бы не И.С. Погорелов. Старый чекист, разобравшись в этой гнусной акции, написал Сталину и обвинил руководство областного НКВД в спланированной провокации.

4 ноября 1938 года у Сталина в Кремле дело разбиралось в присутствии Ивана Семеновича и Михаила Александровича, и их правота была подтверждена.

Вот вам и доказательство того, что все зависит от людей.

Кстати, есть немало фактов, что Сталин брал отдельные дела попавших под репрессии людей под свой контроль, и тогда они завершались для пострадавших вполне благополучно.

Знали ли о репрессиях за границей? Знали, конечно, но демаршей, движений за права человека не наблюдалось, нот протеста не поступало. Правда, на процессах представители Запада присутствовали и имели возможность составить о них свои суждения и выводы, но какой-то особой реакции не последовало. Очевидно, для собственной политической игры Запада эти репрессии материала не давали.

Иное дело, когда такой сюжет возникал, и появлялась возможность набросить тень на чужой плетень. Я имею в виду дела о польских пленных офицерах, их расстреле в Катыни.

За шумихой вокруг Катыни — длинный след. Советская власть унаследовала сложные, скажем так, отношения между Россией и Польшей. Добавила и свои сложности достаточно авантюрным походом на Варшаву в 1920 году.

Однако мы соседи, а с соседями лучше жить в мире. Советская сторона держала линию на добрососедство.

Перед второй мировой войной, когда над Польшей нависла угроза немецкой оккупации, СССР не раз предлагал Польше свою помощь, в том числе и военную, но был отвергнут. Тогда нам пришлось позаботиться об укреплении своих западных границ. Заключив пакт Молотова — Риббентропа в 1939 году, СССР сразу перечеркнул планы нацистов на создание некоего марионеточного государства "Самостоятельной польской и галицийской Украины", составленного из территорий Западной Украины и Западной Белоруссии. Советское правительство потребовало от Германии убрать с этих земель свои войска, оказавшиеся там после блицразгрома Польши в сентябре 1939 года. День, когда руководители рейха были вынуждены принять решение о выводе своих войск, начальник Генштаба, сухопутных войск Ф. Гальдер назвал "днем позора немецкого политического руководства".

Наши войска вступили на родные земли Западной Украины и Западной Белоруссии и первыми увидели тяжелые последствия восемнадцатилетнего польского владычества.

Нужно заметить, что в течение многих лет польские власти пытались сыграть свою партию-соло в антисоветской европейской игре.

Еще за день до подписания в 1921 году Рижского мирного договора, по которому к Польше отходили Западная Украина и Западная Белоруссия, МИД направил в свои заграничные дипломатические миссии Инструкцию. В ней говорилось, что "следует и дальше поддерживать враждебные Советской России элементы, как русские, так и украинские, белорусские и кавказские. Наши интересы на востоке не кончаются на линии наших границ. Нам. небезразлична судьба земель исторической Речи Посполитой, отделенных от нас будущим Рижским договором".

Получив эти земли, польские власти начали первым делом изменять их демографическую структуру, усиленно переселяя сюда поляков из центральной Польши, насаждая так называемое осадничество.

Осадничество резко обострило межнациональные отношения, так как это переселение и наделение поляков землей осуществлялось за счет дискриминации местных жителей, ущемления славянского населения. В 1924 году для "сдерживания", а точнее для обуздания граждан украинской и белорусской национальностей был создан Корпус Пограничной Охраны (КОП), а в 1934 году — концлагерь для "неблагонадежных" в Березе Картузской (Западная Белоруссия). Второй такой же лагерь соорудили в 1936 году в Бяло-Подляске.

С помощью этих организаций славянское население этого региона испытало все тяготы и муки польской оккупации, и поэтому, когда произошло воссоединение этих земель с их исторической родиной, к советским властям потянулись украинские и белорусские крестьяне с горькими жалобами на притеснения, издевательства и разное насилие, чинимое местными властями при помощи КОП и лагерной обслуги. Часть польских военнослужащих попала в плен.

19 сентября 1939 года Директивой народного комиссара внутренних дел СССР были созданы Особые отделения Осташковского, Козельского, Юхновского, Путивльского, Козельщанского, Старобельского, Южского и Оранского лагерей НКВД по оперативно-чекистскому обслуживанию военнопленных польской армии. На них были возложены задачи выявления различных контингентов:

а) лиц, служивших в разведывательных, полицейских и охранных органах бывшей Польши (экспознтурах, разведпляцувках, в отделах государственной безопасности при воеводствах, посторунках, полиции, делегатурах при воинских частях, рефератах при корпусных округах ("Довудство Окренгово Корпуснове"), тюремных служащих и служащих батальона Коппа;

б) агентуры перечисленных выше органов (конфидентов, агентов сыска);

в) участников военно-фашистских и националистических организаций бывшей Польши (НОВ, ППС, "Осадники", "Стрельцы", "Легион Младых", "Бискупа Кубина", "Союз унтер-офицеров запаса", "Союз адвокатов Польши", "Комитет защиты крестов", "Белорусский национальный комитет", "Сионисты");

г) работников суда и прокуратуры;

д) агентуры других иностранных разведок;

е) участников зарубежных белоэмигрантских террористических организаций (РОВС, БРП, НТСНП, "Зеленый дуб", "Савинковцы", "Союз русской молодежи", "Союз бывших военных", "Союз повстанцев Волыни", "Комитет помощи русским эмигрантам", УНДО, ОУН, "Комиссия для России");

ж) провокаторов бывшей царской охранки и лиц, служивших в полицейско-тюремных учреждениях дореволюционной России;

з) провокаторов охранки в братских коммунистических партиях Польши, Украины, Белоруссии;

и) кулацких и антисоветских элементов, бежавших из СССР в бывшую Польшу.

20 февраля 1940 года начальникуправления НКВД по делам о военнопленных майор Сопруненко и комиссар того же управления Нехорошев обратились к Л.П. Берия со следующими предложениями:

"В целях разгрузки Старобельского и Козельского лагерей прошу Вашего распоряжения на проведение следующих мероприятий:

1. Всех тяжелобольных, полных инвалидов, туберкулезников, стариков от 60 лет и выше из числа офицерского состава, которых насчитывается около 300 человек, отпустить по домам.

2. (Лиц) из числа офицеров запаса — жителей западных областей УССР и БССР — агрономов, врачей, инженеров и техников, на которых нет компрометирующих материалов, отпустить по домам.

По предварительным данным, из этой категории может быть отпущено 400–500 человек.

3. На офицеров КОПа ("Корпус охраны погранична"), судейско-прокурорских работников, помещиков, актив партий ПОВ и "Стрелец", офицеров 2-го отдела бывшего Польского главштаба, офицеров информации (около 400 человек) прошу Вашего разрешения оформить дела для рассмотрения на Особом совещании при НКВД.

Следствие по этим категориям желательно вести в наркоматах внутренних дел БССР и УССР, а в случае невозможности — сосредоточить всех перечисленных в Осташковском лагере, где и вести следствие".

Полагаю, что на основании этих документов какая-то часть поляков, повинная в антисоветской деятельности, в притеснениях украинцев и белорусов, получила свою долю возмездия, была расстреляна. Но это могло быть, допустим, в Медном, Осташкове, но никак не в Катыни.

К приведенным документам следует добавить и тот факт, что в октябре и ноябре 1939 года было передано немцам 42 492 человека из числа военнопленных поляков — уроженцев тех территорий Польши, которые отошли к Германии.

Подавляющее большинство польских офицеров из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей в 1940 году оказалось у немцев. В августе 1942 года из СССР была эвакуирована армия генерала Андерса, насчитывающая 75 491 польского военнослужащего и 37 756 членов их семей.

Так какой же цвет польской интеллигенции — офицеров был расстрелян НКВД в Катыни? И какой грех, зачем мы признали за собой?..

Ромуальд Святек, польский исследователь, журналист, написал целую книгу о трагедии в Катыни, построенную на свидетельствах очевидцев и архивных данных, взятых из Польского института в Лондоне и Британского архива. В частности, он рассказывает следующее.

Еще в 1941 году генерал Андерс и посол Кот получили от руководства СССР интересующую польские власти информацию о польских офицерах.

9 сентября 1941 года Молотов в соответствии с объявленной амнистией от 12 августа заявил, что все граждане Польши, лишенные свободы, как, например, военнопленные и другие лица, освобождены, и им была оказана финансовая помощь. Сталин в беседе с польским послом Котом 18 марта 1942 года сказал, что он приказал освободить всех поляков. Зачем их держать? Возможно, они оказались на немецкой территории, рассеялись, бежали. Берия заявил: "Мы совершили огромную ошибку, передав большую часть немцам". Эти сведения Андерс и Кот имели.

"Можно только удивляться, — пишет Святек, — тому, что они вводили в заблуждение польское правительство в Лондоне и помогали немцам в катынском вопросе". А дело все в том, что в 1943 году геббельсовская пропаганда подняла большой шум по поводу Катыни, утверждая, что там были расстреляны советским НКВД польские офицеры. Эту версию польское правительство в Лондоне восприняло как истину.

Немцы сфабриковали даже международную комиссию для подтверждения своих утверждений. В работе этой комиссии принял участие доцент Марко Марков, подданный Болгарии, который среди других вылетал в Катынь. Однако протокол судебно-медицинской экспертизы он подписывать отказался, несмотря на сильное давление немцев.

19 февраля 1945 года он сам пришел в Софийский суд, а позднее повторил свои показания на Нюрнбергском процессе. Марко Марков заявил, что членам комиссии немцы заранее внушали, что трупы находились в земле не менее трех лет, однако его обследование показало, что речь может идти о годе или полугоде, то есть периоде, когда Катынь была под немцами, Ромуальд Святек своими исследованиями подтвердил, что Катынь — дело рук гитлеровцев, которые специально затеяли провокационную шумиху, чтобы скрыть свои следы преступлений. Такую операцию они проделывали неоднократно и с другими своими объектами массовых расстрелов. Святек пишет, что его окончательно разубедила немецкая версия после встречи с польским офицером капитаном В. Заком в Норильске, когда тот рассказал "мне, что он избежал трагической участи польских офицеров в Катыни только потому, что за две недели до начала германо-советской войны он был переведен НКВД из лагеря под Смоленском в тюрьму, которая находилась в Москве".

Святек проводит и такие еще свои аргументы: нацисты никогда не принимали в расчет законы, советская власть "всегда пыталась соблюдать приличия в отношении закона и порядка. Советские суды с момента своего появления приговаривали людей к расстрелу. Однако эти приговоры приводились в исполнение в тюрьме и только после подтверждения Верховного суда или Верховного Совета Союза ССР. ее юрисдикция никогда не допускала массовых убийств людей без суда, как это было в Катынском лесу. Подобные убийства имели место в России только в ходе революции. Поэтому расследование международной комиссии, состоящей из представителей стран, находившихся в немецкой оккупации, нельзя принимать в расчет, так как они работали под контролем гестапо".

Я многократно мог убедиться в том, что в НКВД была очень строгая отчетность, там фиксировались в дотошности дела на каждого привлеченного к ответственности и осужденного, не говоря уже о подлежавших расстрелу. Так где же эти катынские дела? И почему тогда они не обнародованы? А может быть, они были кем-то уничтожены, чтобы окончательно запутать вопрос и не дать возможности его объективно распутать?

Сохранилась телеграмма, направленная 3 мая 1943 года из Варшавы в адрес Главного отдела внутреннего управления в Кракове: "Часть польского Красного Креста вчера из Катыни возвратилась. Служащие польского Красного Креста привезли гильзы патронов, которыми были расстреляны жертвы Катыни. Оказалось, что это немецкие боеприпасы калибра 7,65 фирмы Геко".

Однако польское правительство в изгнании приняло немецкую версию о Катыни, так как это помогало ему избавиться от генерала Сикорского и "усугубляло среди поляков чувство враждебности по отношению к русским".

Да и не могу я поверить, заключает Святек, что "Сталин был настолько глуп, чтобы доставить польских офицеров ближе к польской границе лишь для того, чтобы здесь их убить. Для меня Катынь — выжженное клеймо преступления нацистов".

Ромуальд Святек выразил сожаление, что новое правительство Польши, находящееся под сильным давлением "Солидарности", поставило так жестко вопрос: "установление действительно дружественных отношений с СССР будет возможно, если Советское правительство возьмет на себя ответственность за избиение польских офицеров в Катыни".

Могу к этому добавить, что то "Советское правительство" признало нашу вину, так как оно уже было намерено распрощаться и с социализмом, и с советской властью и еще один мазок черной краски в наше прошлое был ему только на руку.

Приведу еще одну выдержку из книги Святека:

"В заключение этой грустной истории мне бы хотелось посоветовать полякам, чтобы они раз и навсегда прекратили таить обиды по отношению к своему восточному соседу, поскольку как география, так и границы Польши изменились после войны.

Каждый истинный поляк должен быть этим не только удовлетворен, но и благодарен тем, кто это сделал. Когда я вернулся из лагеря в 1956 году и посетил наши западные территории, я осознал всю экономическую важность новых польских границ и в душе простил Сталина за причиненные мне и моей семье страдания, так как он был главной силой, приведшей к формированию этих польских границ.

Для всех тех, кто все еще упрямо мечтает о Польше, простирающейся от Балтики до Черного моря, я прилагаю письмо Уинстона Черчилля, стоящее того, чтобы его прочитать. Оно призывает подумать тех поляков, которые часто не знают ни того, чего они хотят, ни того, чем они владеют, и не желают знать того, что Советский Союз пожертвовал многими миллионами своих солдат, чтобы поляки могли иметь свое собственное независимое государство, чего они никогда не смогли бы получить своими силами.

"Премьер-министр — Форин офис.

7 января 1944 года… без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли.

Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы этого сделать. Сейчас Польше отводится положение великой независимой нации в сердце Европы, с прекрасным морским побережьем и лучшей территорией, чем та, которую она имела прежде.

Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас и кто предоставляет им перспективу истинной свободы и независимости".

В плохое время мы живем, если из-за политических выгод полномочные власти готовы узаконить ложь и клевету, даже задевающую честь страны.

У всех спецслужб в мире много грехов, но что-то ни одна страна на планете не кается в них. У НКВД их предостаточно, но зачем же возлагать на нее ответственность за фашистские преступления?!

Об этом я в очередной раз подумал, познакомившись в шестом номере "Военноисторического журнала" за 1991 год со статьей "Куропаты: фальсификация века?", в которой командир партизанского отряда И.Х. Загороднюк ("дядя Коля") решительно протестует против выводов правительственной комиссии БССР от 14 июля 1988 года о том, что "в 1937–1941 годах в лесном массиве Куропаты органами НКВД производились массовые расстрелы советских граждан". Он воевал в этих местах, знает их, знает и почерк гитлеровцев, которые занимались уничтожением советских граждан.

И.Х. Загороднюк составил топографическую карту, на основании которой доказывает, что здесь "ни одной жертвы органов НКВД нет!". Вся трагедия длилась с лета по декабрь 1941 года, до наступления сильных морозов. Сначала расстреливали гамбургских, варшавских, а затем минских евреев. Особенно массовый расстрел последних происходил 6–7 ноября и продолжался почти весь декабрь.

В эксгумированных захоронениях обнаружены платиновые коронки, о чем комиссия умолчала. Но платиновых коронок в СССР никто не носил, а вот в Германии это считалось модой. Найденные гильзы 1939 года изготовления сразу отметают 1937–1939 годы и подтверждают, что речь могла идти о событиях 1941 года.

Загороднюк приводит много других различных сведений, опровергающих выводы комиссии и доказывающих, что Куропаты — преступление гитлеровцев. Я думаю, что наступят все-таки такие времена, когда историческими исследованиями и расследованиями будут править Объективность и Истина. Но трудностей на этом поле будет немало. За последние годы много документов просто исчезло. Один всего факт: дело моих родителей стремительно "похудело" и из солидного многотомника превратилось в тоненькую папочку! Но вместе с исчезновением документов появилось немало фальсификаций и фальшивок. Они были и раньше, очевидно, но почему-то в них никто не стал разбираться в наше время "гласности" и "плюрализма", добавив в эту липовую корзину свой весомый вклад.

Несколько слов о репрессиях в после сталинское время. Они, конечно, продолжались, только формы их видоизменились. 31 октября 1992 года по Центральному телевидению прошла информация о том, что за последние тридцать лет через лагеря и тюрьмы прошло 60 миллионов человек. Эти данные перекликаются со сведениями радиостанции "Свобода" о том, что ГУЛАГ не только не свернул свою работу после XX съезда КПСС, но раза в два расширился.

Хочу при этом заметить, что так называемые сталинские репрессии сопровождались динамичным сокращением преступности, как я писал выше, — с 2910 судимых на 100 тысяч человек в 1924 году до 390 в 1954 году. Однако в последующие годы при всей либерализации нашего Уголовного кодекса преступность стала расти.

Что же касается репрессий по политическим мотивам, то они также продолжались, но вместо тюрьмы инакомыслящие отправлялись в психолечебницы.

С началом перестройки по-горбачевски преступность в нашей стране взметнулась почти девятым валом. Если в 1954 году на 100 тысяч жителей приходилось 390 преступлений, то есть по сравнению с 1924 годом (2910 судимых на 100 тысяч человек) она упала более чем в семь раз (!), ток 1990 году эта цифра поднялась до 852. Динамика прямо противоположная.

Российская Федерация, объявившая себя правопреемницей СССР, по части преступности шагнула еще дальше. Выступая еще на VII съезде народных депутатов, А.И. Гуров, один из руководителей МВД по борьбе с организованной преступностью, заявил, что в России ежегодно совершается не менее 10–12 миллионов преступлений. Займемся простой арифметикой и получим 8000 преступлений на 100 тысяч человек (и то если считать, что за одним преступлением стоит один преступник, а ведь у нас сейчас разгул организованной преступности, по крайней мере более 3000 организованных преступных групп в России насчитывалось в 1992 году).

За год, утверждал Гуров, у нас убивают более 17 тысяч человек, а если при этом учитывать тех, кто умирает от полученных ран, то это уже будет более 20 тысяч, что намного превышает наши потери за все десять лет боевых действий в Афганистане.

"Никогда еще, — говорил с трибуны съезда А.И. Гуров, — Россия не была столь криминальной, столь воровской. Она сегодня похожа на сарай без дверей, из которого каждый может тащить все, что ему вздумается".

Не слишком ли высокая цена за "либерализм" и "демократию", а точнее за поворот от социализма к криминальному капитализму?..

Вот и замкнулся круг. Ведь чтобы подавить этот шквал обрушившейся преступности, нужны массовые репрессии. Иначе страна просто захлебнется в этом океане преступности.

Угрожающие размеры приняла коррупция, захватив самые высокие эшелоны власти. Стремительно развивается процесс сращивания органов государственной власти, чиновничьего аппарата с криминальными структурами и организованной преступностью.

Справедливости ради следует сказать, что Советская власть столкнулась с коррупцией сразу после своего рождения. Одним из первых декретов новой власти был декрет о взяточничестве, принятый СНК РСФСР 8 мая 1918 года. Ленин, как известно, называл взятку одним из "трех главных врагов" коммунистов — наряду с комчванством и безграмотностью. Взяточничество способно разложить любой аппарат и превратить его в антинародный.

Опасность эта в условиях нового общества усиливалась многократно, поэтому и борьба со взяточничеством носила самый суровый характер. По Уголовному кодексу РСФСР, до издания манифеста ЦИК СССР по случаю 10-летия Октября, меры социальной защиты, применяемые судом в отношении квалифицированного взяточничества (то есть при отягощающих обстоятельствах) могли доходить и до расстрела. Напомню еще раз об одном факте.

Ф.Э. Дзержинский в письме к моему отцу от 23 мая 1920 года в Одессу писал: "Железной рукой Вы должны искоренять преступления и всякого рода свинства ответственных советских работников. присылать нам материалы о жизни деятелей партийных и советских организаций".

В этой связи замечу, что одним из мотивов так называемых сталинских репрессий 1937–1938 годов была борьба с партийно-советской номенклатурой, которая стала использовать власть в своих корыстных целях, полагая, что своим "революционным прошлым" и должностным положением она заслужила право не только распоряжаться судьбами людей, но и материальными ценностями, созданными трудящимися. Это была своеобразная чистка партийно-советского аппарата в преддверии возможных военных испытаний.

В. Маяковский ("Баня", "Клоп"), М. Зощенко, И. Ильф и Е. Петров ("Двенадцать стульев", "Золотой теленок"), М. Булгаков ("Собачье сердце" и "Мастер и Маргарита"), А. Платонов, А. Толстой и многие другие писатели языком художественной литературы блестяще раскрыли и разоблачили этот наглеющий тип партийно-советского босса, нового барина с партбилетом, как с пропуском в "рай изобилия" и безнаказанности.

И я все больше склоняюсь к тому выводу, что все эти вопли об "ужасах сталинизма" больше всего нужны нынешней номенклатуре, которую вполне устраивает полная безответственность и возможность разворовывать богатейшую страну.

Люди уже привыкают к тому, что везде воруют и берут взятки, это становится обычной нормой функционирования общества, которому нет пока названия — то ли посткоммунистическое, то ли буржуазно-криминогенное, то ли еще что. И никто ничему не удивляется. А чего удивляться? Я помню, как не так давно все газеты обошло сообщение о том, что некий московский коммерцбанк в честь своего открытия презентовал в качестве дружеского подарка десяти первым лицам государства, включая и президента, чеки на предъявителя по десять тысяч долларов каждый. Недвусмысленность подношения сомнений не вызывает, но что-то не слышно было, чтобы одариваемые возмутились и подали в суд за оскорбление чести. "Больше всего здесь поражает мизерность суммы, за которую, оказывается, можно приобрести благосклонность руководителей такого уровня. Правосудие сделало вид, что вообще ничего не произошло", — писал журналист В. Максимов.

Пусть меня обвинят в пристрастии, но как не вспомнить былые времена. Возможно ли такое было при Сталине?!

Вспоминаю, что рядом с залом, где стоял гроб с телом моего деда С.Я. Аллилуева, в Музее Революции, была выставка подарков Сталину.

В этих залах было все — от простых детских рисунков до произведений искусства огромной ценности. От рисового зернышка с нанесенным на него текстом в несколько сотен знаков, до ковров и ваз из фарфора и хрусталя, и все это по получении адресатом немедленно передавалось в музей, потому что Сталин считал, что все эти вещи принадлежат советскому народу и он не имеет на них никакого права.

Об этом же пишет и Светлана в своей книге "Двадцать писем к другу":

"Все подарки, присылавшиеся ему со всех концов Земли, он велел собрать и передать в музей — это не из ханжества, не из позы, как многие утверждают, а оттого, что он в самом деле не знал, что ему делать со всем этим изобилием дорогих и даже драгоценных вещей — картин, фарфора, мебели, оружия, утвари, одежды, национальных изделий, — он не знал, зачем это все ему.

Изредка он что-либо отдавал мне — национальный румынский или болгарский костюм, но вообще, даже то, что присылалось для меня, он считал недопустимым использовать в быту. Он понимал, что чувства, которые вкладывались в эти вещи, были символическими, и считал, что и относиться к этим вещам следует, как к символам. В 1950 году открыли в Москве "Музей подарков", и мне часто приходилось слышать от знакомых дам (при жизни отца, да и после его смерти): "Ах, там был такой чудесный гарнитур! А какая радиола! Неужели вам не могли этого отдать?" Нет, не могли!"

Точно такое же отношение было у И.В. Сталина к гонорарам, которые причитались ему за публикации его трудов (а это были действительно его труды, ибо писал он, как и готовил свои речи, сам!), он считал, что эти деньги, в рублях ли, долларах или в какой другой валюте, принадлежат народу, и поэтому нет ничего удивительного в том, что после смерти Сталина осталось всего лишь 30 тысяч рублей, которые Светлана и разделила между всеми его внуками.

Чтобы понять, какая это была тогда сумма, скажу, что в те годы шахтер получал в месяц от 8 до 13 тысяч рублей. Машина "Москвич-401" стоила 8 тысяч рублей, ЗИМ — 40 тысяч, ЗИС-110 — 75 тысяч рублей.

Корыстолюбие, использование служебного положения в личных целях, барство, "пупизм" в среде руководящих кадров всех уровней Сталин считал самыми опасными качествами, которые ведут к разложению, дискредитации партии и Советской власти. С "кастовостью" он боролся сурово.

Тогда, в преддверии войны, проведенная чистка партийно-советской номенклатуры, репрессивные меры против кадров, зараженных троцкистской идеологией, ренегатством, двурушничеством, способствовали ликвидации "пятой колонны", обузданию "проклятой касты". Но что было бы со страной, окажись она на пороге войны в таком положении, как ныне?..

Интересно, что то же самое сказал еще в 1941 году Д. Дэвис, бывший в 1936–1938 годах послом США в СССР. Через несколько дней после нападения фашистской Германии на СССР ему был задан вопрос: "А что вы скажете относительно членов "пятой колонны" в России?" Д. Дэвис ответил: "У них нет таких, они их расстреляли". И далее сказал: "Неожиданно передо мной встала такая картина, которую я должен был ясно видеть еще тогда, когда был в России. Значительная часть всего мира считала тогда, что знаменитые процессы изменников и чистки 1935–1939 годов являются возмутительнейшими примерами варварства, неблагодарности и проявления истерии. Однако в настоящее время стало очевидным, что они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников".

Д. Дэвис, естественно, увязывает эти проблемы с национальными интересами США. Если бы "пятая колонна" сохранилась, тов 1941 году Германия была бы готова совершить решающее нападение на Англию, имея в своем распоряжении огромные естественные богатства русской территории, считает Дэвис, а русское сопротивление было бы сведено к нулю. Тогда и Америке пришлось бы туго.

Дэвис обладал не только аналитическим мышлением, но и способностью прогнозировать. На второй день после нападения на СССР гитлеровцев он одним из первых сказал: "Мир будет удивлен размерами сопротивления, которое окажет Россия".

Между прочим, у американского посла как-то сразу, по словам А.А. Громыко, "установился нормальный деловой контакт со Сталиным. Дэвис был убежден, что правительства Англии и Франции совершают ошибку, "умиротворяя" Гитлера и пытаясь изолировать Советский Союз. Нечасто такие голоса раздавались тогда в политических кругах США".

К чести И.С. Хрущева, он на XX съезде КПСС подтвердил правильность политической линии партии после смерти В.И. Ленина и, реабилитируя людей, невинно пострадавших в период массовых репрессий, целый ряд судебных политических процессов 1937–1938 годов не подверг сомнению.

Это будет сделано значительно позже, в 1988 году, политическими мутантами нашего времени. Жаль, что Хрущев не нашел мужества справиться со своими проблемами и всю ответственность за ошибки и недостатки прошлого возложил на одно лицо, расчистив такой политикой дорогу для политических деятелей типа М.С. Горбачева. М.С. Горбачев, став Генеральным секретарем ЦК КПСС, затеял широкомасштабную перестройку, начавшуюся под лозунгом реформирования общества, строительства гуманного социализма, но на деле обернувшуюся развалом СССР, социалистического общества и капитуляцией перед миром капитала. Б.И. Олейник в своей книге "Князь тьмы" пишет, обращаясь к бывшему Президенту СССР:

"В силу занимаемого положения Вы — хотели того или нет — сыграли первую роль троянского коня, обитатели которого внедрились в сердцевину нашего духа. В результате содеяно то, что не под силу было на протяжении столетий самым коварным, изощренным и жестоким врагом человечества, включая фашизм.

И самый тяжкий грех, вольно или невольно ложащийся на Вас, — даже не в реставрации капитализма (тут перестройщики явно промахнулись — капитализм западного образца у нас не пройдет!), а в политическом разврате, когда Вы на глазах мирового сообщества поочередно отдавались то заокеанским, то западноевропейским лидерам.

Пусть субъективно и вопреки своей воле, но объективно Вы открыли путь тем, кто с ног на голову перевернул исконные понятия совести, чести, достоинства, верности Родине, долгу и присяге, канонизировав как добродетели первой категории ренегатство, жульничество, коллаборационизм, нигилизм, клятвопреступничество, наглое воровство, продажничество, торговлю идеями, идеалами и национальными святынями, оплевывание истории, унижение воинов Великой Отечественной и ветеранов труда. Тем, кто натравил народ на народ, на чьих руках кровь Карабаха и Цхинвали, Баку и Сумгаита, Тирасполя, Шуши, Вильнюса и Оша — всех без исключения горячих точек межэтнических схваток.

Отравив духовную ауру, они сделали нормой самое отвратительное — АПОЛОГИЮ ПРЕДАТЕЛЬСТВА.

Да, при Вас, именно при Вас, Михаил Сергеевич, ПРЕДАТЕЛЬСТВО СТАЛО НОРМОЙ. И не только в нашей обгаженной стране. Страшно признаться, но дело повернулось так, что вся страна, все мы волей-неволей стали. предателями по отношению к нашим друзьям и в бывшем социалистическом содружестве, и в арабском мире. А теперь вот и по отношению к братьям-славянам. Долго же нам придется искупать грехи, прежде чем проданные и преданные разберутся, что к чему, и простят невинным!". И вот какая странная закономерность наблюдается: чем хуже у нас дела, тем острее идет критика Сталина, обвинение его и некоего сталинизма, которого никогда в природе не существовало, во всех нынешних и завтрашних бедах, тупиках и провалах.

Уж тут-то Сталин совершенно ни при чем. Он, как я уже говорил, сделал все, что обещал народу, и нив чем его не обманул. Оставил страну сильной державой с завидным запасом энергии и золота. Лично не обогатился и родственников за счет государства не облагодетельствовал.

Отвечать же за развал великого государства, за разбазаривание золотого запаса должны те, кто пришел ему на смену.

Более того, осмелюсь заявить, что и в массовых репрессиях его особой вины нет, даже тогда, когда страдали невинные люди. Они, конечно, были, и в немалом числе.

Если и есть в чем его вина, то она в том, что после смерти В.И. Ленина он в силу ряда причин проявлял к номенклатуре определенную снисходительность, даже мягкость. В течение тринадцати лет пытался путем критики, убеждения, разными методами партийного, идейного воздействия "уговорить" советские и партийные номенклатурные кадры быть честными, не воровать, не двурушничать, не брать взяток, подбирать работников по деловым и моральным качествам, отвечать за порученное дело, развивать критику и самокритику, не окружать себя подхалимами, земляками и родственниками, соблюдать партийную дисциплину, самим строго выполнять принятые решения и требовать того же от подчиненных, не заниматься фракционной деятельностью, разрушающей партию, быть бдительными и не забывать о наличии капиталистического окружения.

Но номенклатура "кастовела" и наглела, живя по каким-то своим, кастовым законам, полагая, что она, как жена Цезаря, вне подозрений. Эти "особенности" были характерны для людей, к сожалению, и близкого Сталину окружения. Вот, например, что пишет в своих дневниках М.А. Сванидзе об Авеле Енукидзе, которого Пленум ЦК ВКП(б), состоявшийся 5–7 июня 1935 года, за политическое и бытовое разложение (а А. Енукидзе был тогда секретарем ЦИК) вывел из состава ЦК ВКП(б) и исключил из партии, 28 июня 1935 года:

"Потом (Сталин) спросил меня: "Довольна ли я, что Авель понес наказание", — и улыбнулся — он знал, как я его презирала всеми фибрами души за его разложение личное, за его желание разлагать всех вокруг себя.

Я сказала то, что думала. Сказала, что я не верила в то, что наше государство правовое, что у нас есть справедливость, что можно где-то найти правый суд (кроме ЦК, конечно, где всегда все правильно оценивалось), а теперь я счастлива, что нет этого гнезда разложения морали, нравов и быта. Авель, несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив, он смрадил все вокруг себя — ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом, будучи эротически ненормальным и, очевидно, не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на все более и более юных и, наконец, докатился до девочек 9- 11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем, девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам, более неустойчивым морально. В учреждение набирался штат только по половым признакам, нравившимся Авелю. Чтоб оправдать свой разврат, он готов был поощрять его во всем — шел широко навстречу мужу, бросавшему семью, детей, или просто сводил мужа с ненужной ему балериной, машинисткой, и пр. Чтоб не быть слишком на виду у партии, окружал себя беспартийными (аппарат, секретарши, друзья и знакомые из театрального мира). Под видом "доброго" благодетельствовал только тех, которые ему импонировали чувственно прямо или косвенно. Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков — стоило ему поставить интересную девочку или женщину, и все можно было около его носа разделывать".

Вот уж не думаю, что Надежда, бывшая человеком строгих правил, стала бы защищать такого человека, как пишет об этом Светлана.

Может быть, Авеля Енукидзе тоже надо считать невинной жертвой диктатора?..

Многие, очень многие не выдержали испытание властью. Эти слуги народа в один прекрасный день почувствовали себя полновластными хозяевами, которым народ теперь должен прислуживать, они легко перешагивали через законы, через нравственность. Многие оказались не на уровне жестких профессиональных требований, удерживаясь на месте путем интриг, игр и заигрываний.

Глафира Блюхер в своих воспоминаниях приводит, на мой взгляд, один примечательный факт: "Летом 1936 года для инспектирования ОКДВА на Дальний Восток, в Хабаровск, приехал Ян Борисович Гамарник — заместитель председателя РВС СССР и начальник Политуправления РККА. Встречи были в штабе, в нашем доме Ян Борисович не был. Деловые отношения между ним и Блюхером не складывались. Василий Константинович был хмурым, резким, очень озабоченным. При отъезде Гамарника в Москву он, сказавшись больным, провожать высокого московского гостя и начальника не поехал, что выглядело демонстрацией со стороны Василия Константиновича по отношению к Я.Б. Гамарнику. Я переживала, наблюдала и молчала — значит, этот риск был нужен.

Несколько позже муж решил в дороге нагнать поезд, с которым уехал Гамарник. Видимо, Василий Константинович все рассчитал. Перед отъездом на вокзал он сказал мне:

— Все очень сложно, и я поеду и догоню Гамарника. Так нужно. А ты готовься к срочному отъезду из Хабаровска, по-видимому, мы скоро уедем. Посмотри, чтобы все необходимое у нас было в порядке. Задерживаться не буду. Пришлю телеграмму.

Мы условились: речь в телеграмме будет о Лиде (моя сестра, жившая в Симферополе). Если будет сообщено, что она приедет, — это будет означать, что мы в Хабаровске остаемся, если же не приедет — значит, мы уезжаем.

Телеграмму из Читы я получила: "Лида приедет".

Вскоре приехал муж, сумрачный, бремя тяжелых дум одолевало его. Не справившись с собою, он рассказал мне, что с Гамарником (встреча состоялась на пути ст. Бочкарево — Чита) был продолжительный разговор, в котором Я.Б. Гамарник предложил Василию Константиновичу убрать меня, как лицо подставное ("Объявим ее замешанной в шпионаже, тем самым обелим вас: молодая жена"). На что Василий Константинович ответил (привожу его слова дословно):

— Она не только мне жена, но и мать моего ребенка, и, пока я жив, ни один волос не упадет с ее головы.

И теперь все еще — спустя полвека! — вспоминая об этом инциденте, с щемящим душу чувством думаю о тех силах, о тех паутинных хитросплетениях политических интриг: КТО? КАК? — вынудил Я.Б. Гамарника поступиться даже самой элементарной гражданской порядочностью, предложить сотоварищу такое". И разве теперь не понятно, откуда взялись репрессии в армии? Ведь тот же Я.Б. Гамарник был тогда членом ЦК ВКП(б), с 1929 года возглавлял Политическое управление РККА, одновременно являясь заместителем наркома обороны и заместителем председателя Реввоенсовета СССР. В.К. Блюхер с 1929 года командовал Особой Дальневосточной армией, с 1934 года — кандидат в члены ЦК ВКП(б), в 1935 году стал одним из первых маршалов. Но на заслугах гражданской войны далеко не уедешь, наступили совсем иные времена в военных делах, и это показал один из не самых сильных военных эпизодов, разыгравшийся в 1938 году у озера Хасан, когда Блюхер оказался неспособным дать решительный отпор японским войскам.

И вряд ли у М.Н. Тухачевского и у его подельников были шансы на оправдательный приговор Особого присутствия, в состав которого входил В.К. Блюхер — ведь никто из обвиняемых, прости меня, Господи, не был ему ни женой, ни матерью ребенка.

К сожалению, в среде военного комсостава с избытком хватало интриг, доносов, наушничества.

Не могу не коснуться одной из публикаций последних лет — "Коротко о Сталине" Г.К. Жукова, глубоко уважаемого мною выдающегося советского военачальника. Предваряя эту публикацию, осуществленную в "Правде" от 20 января 1989 года, его дочь Мария Георгиевна пишет:

"Часто приходится сталкиваться с мнением людей старшего поколения о том, что теперешние публикации о Сталине и его преступлениях перед народом — выдумки нечистоплотных людей. Вот, мол, Жуков, который хорошо знал Сталина и работал с ним бок о бок во время войны, пишет в своих воспоминаниях совсем другое. Но они не учитывают, в какие годы писалась книга и в каком положении находился опальный маршал.

…Я знаю, что некоторые читатели встанут в позу, некоторые обидятся, а некоторые просто не поверят в подлинность этого материала. Но воля отца была такова — все, что он оставляет для истории, должно быть со временем опубликовано. Я выполняю оставленное мне завещание".

Я верю младшей дочери Георгия Константиновича, что это — подлинный материал, и благодарен ей за публикацию. Мне стало понятно, откуда взялись ссылки на некоторые негативные высказывания Жукова о Сталине, и вместе с тем я еще раз убедился, что оценка, данная мемуарам Г.К. Жукова "Воспоминания и размышления" В.Г. Комоловым, оказавшим помощь маршалу в подготовке этой книги к печати — "это честная книга", — вполне справедлива.

Мне трудно сказать, зачем Г.К. Жуков хранил этот материал в своем сейфе? Ради объективности? Не пришло время? А какое, собственно, время мешало этой публикации? После смерти Сталина всякое время для этого годилось, менялись только акценты критики, а суть оставалась все той же: во всех ошибках и провалах виноват один Сталин, а победы и успехи завоеваны коллективным руководством партии и народом под ее мудрым водительством. Были, правда, периоды умолчания и отдельные моменты, когда его имя называлось в связи с юбилеями Победы. И тем не менее Г.К. Жуков этот свой материал не опубликовал. Но вернемся к самому тексту. В нем говорится следующее.

Понимая, что он не военный человек, Сталин, ставший Верховным Главнокомандующим, предложил Жукову пост заместителя Верховного Главнокомандующего. Жуков пытался отговориться, ссылаясь на свой трудный характер, на что Сталин без обиняков сказал ему: "Обстановка угрожает гибелью стране, надо спасать Россию от врага любыми средствами, любыми жертвами. А что касается характеров — давайте подчиним их интересам Родины". И эту должность Жуков занимал до самого конца войны.

Трудные характеры не помешали этим людям в совместной успешной деятельности. Почти всю войну Жуков пользовался расположением и доверием Сталина, что помогало ему успешно осуществлять мероприятия по организации и проведению операций, а Сталин "после битвы на Курской дуге в целом неплохо разбирался в военных вопросах".

Но вот когда остались позади трудности и неудачи и замаячила Победа, Сталин, по мнению Жукова, стал интриговать и натравлять командующих друг на друга, а они, забыв уроки 1937 года, стали клепать и наушничать Сталину на своих товарищей. И "особенно этим в конце войны занимался маршал И.С. Конев".

"Расчет был здесь ясный, — считал тогда Г.К. Жуков. — Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, то есть повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона".

Печальная картина! Вот, оказывается, какие недоблестные мысли терзали наших полководцев на финише решающих битв, и они побуждали друг друга к действиям, отработанным в 1937 году. И вот уже вбит клин между Коневым и Жуковым, вот уже и между Жуковым и Рокоссовским нет "той сердечной, близкой товарищеской дружбы", которая была между ними долгие годы.

Но меня, как недоверчивого Фому, вдруг стали мучить сомнения. Откуда могла вообще возникнуть эта легенда о Сталине, хотевшем якобы сыграть роль Александра? Ведь этого в действительности не было, он даже не захотел прогарцевать на белом коне по Красной площади на знаменитом Параде Победы. И почему маршал решил повторить эту легенду спустя годы? Ведь статья эта явно не была написана в апреле или в мае 1945 года? Странно.

"Зная мою щепетильность, — пишет далее Жуков, — Сталин при проведении и последующих операций пытался неоднократно натравить меня на Конева, Рокоссовского и других, а их, в свою очередь, на меня. А.М. Василевскому он наговаривал на меня, а мне на Василевского. Но А.М. Василевский, весьма порядочный человек, не шел на провокации Сталина. Зачем это нужно было Сталину? Сейчас я думаю, что все это делалось умышленно, с целью разобщения дружного коллектива высшего командования Вооруженных Сил, которого без всяких оснований и только лишь по клеветническим наговорам Берия и Абакумова он стал бояться".

Теми же примерно словами — "животный страх", "смертельно запуганный Сталин" — маршал объясняет и репрессии против военных в 1937 году.

После войны Г.К. Жуков был назначен Главнокомандующим сухопутными войсками. У него начались конфликты с Н.А. Булганиным, министром обороны, которому присвоили звание маршала, по мысли Жукова, чтобы досадить ему.

"И чем дальше шло время, — пишет Георгий Константинович, — тем больше накапливалось горючего материала во взаимоотношениях с Булганиным и Сталиным.

Я чувствовал, что вокруг меня идет какая-то неблаговидная работа. И наконец разразилась для меня крупная неприятность".

Неприятность эта состояла в том, что Сталин собрал Главный Военный Совет (в его состав входил Г.К. Жуков), на который были приглашены все члены Политбюро, маршалы, генералы, а также Ф.И, Голиков, А.В. Хрулев.

С.М. Штеменко зачитал заявление на маршала Жукова от его бывшего адъютанта, подполковника Семочкина, и Главного маршала авиации А.А. Новикова, арестованных органами Госбезопасности.

В этом заявлении говорилось, что Жуков нелояльно относится к Сталину, считает, что в годы войны именно он вершил все дела, что будто Жуков вел разговоры, направленные против Сталина, что он якобы еще во время войны сколачивал вокруг себя группу недовольных генералов и офицеров и т. п. В итоге разбирательства Г.К. Жуков был снят с должности Главнокомандующего сухопутными войсками и направлен командовать войсками Одесского военного округа, а ближайший Пленум ЦК вывел его из своего состава.

Прервем на время изложение последующих событий, о которых повествуется в статье Г.К. Жукова, и зададим простенький вопрос: а кому все это было нужно? кому выгодно?

Георгий Константинович утверждает, что инициатором интриг еще во время войны был Сталин, которому надо было разобщить дружный коллектив высшего командования, чтобы прогарцевать на белом победном коне. Очень все это сомнительно, и я уже говорил выше о своем скептицизме, появившемся у меня в ходе чтения этой статьи. Стал бы Сталин заниматься пошлыми интригами, стравливанием командующих, когда еще шла напряженная битва, когда надо было решать множество важных государственных проблем, постоянно утрясать сложные взаимоотношения с союзниками? Он был человеком редкой целеустремленности, и тогда перед ним стояла одна задача — окончательно сокрушить врага, добить его в собственном логове. И естественно, он был заинтересован, как лидер страны, чтобы высшее военное командование было не разобщенным и погрязшим в интригах, а боеспособным, слаженно действующим.

И не надо было ему, как Александру I, добиваться должности главковерха, личного командования, он с первых дней войны и до ее последнего дня был Верховным Главнокомандующим. (Лет пять назад по нашему телевидению не раз показывали интереснейшее интервью с маршалом Г.К. Жуковым, которое у него брал в 70-е годы писатель КМ. Симонов. На один из вопросов о Сталине маршал ответил — взять на себя ответственность Верховного Главнокомандующего в воюющей стране — это очень мужественный поступок, вызывающий глубокое уважение.) И завершающую блистательную операцию заключительного этапа войны — Берлинскую — он поручил Георгию Константиновичу. И принял капитуляцию от поверженного врага маршал Г.К. Жуков, награжденный впоследствии орденом Победы. И принимал Парад Победы прославленный полководец Великой Отечественной маршал Г.К. Жуков. На белом коне.

Так кому же это все было выгодно?

Георгий Константинович практически сам об этом и пишет. В статье он говорит, что Берия и Абакумов продолжали фабриковать дело против Жукова. Хрущев впоследствии рассказывал маршалу, что Сталин якобы говорил Берия: "Не верю никому, чтобы Жуков мог пойти на это дело. Я его хорошо знаю. Он человек прямолинейный, резкий и может в глаза любому сказать неприятность, но против ЦК он не пойдет".

Завершается "Коротко о Сталине" так: "И тогда Сталин не дал арестовать меня.

А когда арестовали самого Абакумова, то выяснилось, что он умышленно затевал всю эту историю, так же, как он творил их в мрачные 1937–1939 годы.

Абакумова расстреляли, а меня вновь на XIX съезде партии Сталин лично рекомендовал ввести в состав ЦК КПСС.

За все это неблагоприятное время Сталин нигде не сказал про меня ни одного плохого слова. И я был, конечно, благодарен ему за такую объективность".

Думаю, что истина кроется где-то здесь. Берия с его подручными совсем не нужны были тесные связи и взаимопонимание, установившееся в ходе войны между Сталиным и высшим военным командованием, этот блок ему был крайне опасен. И он пустил в ход сплетни и интриги, чтобы вбить клин между Сталиным и высшим командованием в целом, внести раздор в дружный коллектив высшего командования. Вполне достаточно было показать "сладенькую конфетку" славы победителя в войне, чтобы заставить некоторых полководцев клепать и наушничать друг на друга. Тут даже застенки не понадобились. К сожалению, не все оказались такими, как маршал А.М. Василевский.

А будь наши высокие военные чины подобны Василевскому, не было бы у нас и репрессий 1937–1938 годов.

И все-таки при всем при том, что маршал Г.К. Жуков был подвергнут жесткой критике на том коллективном обсуждении и затем понижен в должности, все это делалось не за его спиной, не в тайных канцеляриях и кулуарах, а открыто, в присутствии Георгия Константиновича. Быть может, в чем-то эта критика и была несправедлива, но она была высказана прямо в глаза и не носила уничижительного характера. Сам Г.К. Жуков говорил об этом так: "Сталин меня снимал, понижал в должности, но не унижал. И попробуй меня кто-нибудь при нем обидь — Сталин за меня бы голову оторвал".

На мой взгляд, статья "Коротко о Сталине" была написана где-то в промежутке между XX съездом партии и октябрьским Пленумом ЦК 1957 года. Как раз тогда началась "оттепель", борьба с последствиями культа личности Сталина. Н.С. Хрущев, сильно нуждавшийся в поддержке военных, решил опереться на Г.К. Жукова, еще в 1955 году последний был назначен министром обороны СССР. После XX съезда появилось немало публикаций, разного рода документов антисталинского характера. Заметки Г.К. Жукова в чем-то перекликаются с известным письмом Ф. Раскольникова Сталину, копия которого, по свидетельству младшей дочери маршала, лежала в его сейфе, рядом со статьей. На мой взгляд, в этой статье ощущается определенная заданность.

"Н.С. Хрущев использовал маршала "до дна", вместе с тем он провокационно культивировал в нем те черты, за которые потом при удобном случае снял его со всех постов. Об этом косвенно пишет Главнокомандующий ВМФ Н.Г. Кузнецов в материале "Наши отношения с Жуковым были поистине драматическими": "Жуков импонировал ему грубостью и стремлением к единоличной власти. Но такие властолюбивые люди, как Жуков, опасны, если над ними нет сильной руки и авторитета".

Г.К. Жуков провел операцию по аресту Л.П. Берия на заседании Президиума ЦК, он же сыграл важнейшую роль в победе Никиты Сергеевича над "антипартийной группой Маленкова, Кагановича, Молотова, Первухина, Сабурова, Булганина и примкнувшего к ним Шепилова": за считанные часы под его руководством военно-транспортная авиация доставила в Москву на июльский Пленум ЦК КПСС 1957 года всех поддерживающих Хрущева членов ЦК, что и предопределило исход дела.

Однако после этого исторического события сильная и властная фигура Г.К. Жукова оказалась обременительной для Никиты Сергеевича. В октябре 1957 года он отправил маршала в Югославию, откуда тот вернулся простым туристом. Затем Г.К. Жуков под погромную критику и обвинения в бонапартизме был выведен на пленуме из состава Президиума ЦК КПСС, куда он был введен Хрущевым в 1956 году, и из состава ЦК КПСС.

Г.К. Жуков достойно пережил эту опалу, не сломался, многое, как мне кажется, переосмыслил, переоценил, до конца оставаясь верен присяге и имени коммуниста.

Он не стал публиковать "Коротко о Сталине" и принялся за подготовку своего серьезного и фундаментального труда "Воспоминания и размышления", отличающегося взвешенностью и объективностью, документальностью и аргументированностью. Портрет Сталина дан в этой книге достаточно достоверно.

Светлана читала эту книгу, когда жила у меня дома, и я потом обнаружил в ней множество ее пометок. Позже в ее "Книге для внучек" я нашел такие строчки: "Маршал Жуков в первом варианте своих мемуаров, выпущенных еще при его жизни, отдал дань способностям Сталина как крупного полководца и организатора. Портрет Сталина в мемуарах Жукова был в высшей степени положительным.

Оценивать лидеров такого крупного масштаба должны люди, хоть сколько-нибудь приближающиеся к такому масштабу сами, такие, как Черчилль, Рузвельт, де Голль. Для меня их оценки имеют значение. Мнениями же академиков, журналистов и писателей, никогда не являвшихся лидерами больших стран, я позволю себе пренебречь".

И я полностью согласен со Светланой. Позволю себе привести оценку Сталина, данную в свое время человеком, на собственном опыте познавшим, что такое Россия. Эти слова принадлежат А.Ф. Керенскому: "Великий человек. Двое таких было: Петр I и Он. Оба сделали Россию державой".

Приведу еще одно высказывание Светланы из "Книги для внучек", которое я также разделяю: "В условиях коллективного руководства, осуществляемого Политбюро ЦК, все до единого должны нести моральную ответственность за все дела партии. Коллективно была достигнута победа, коллективно был организован и осуществлял свои расправы ГУЛАГ. Я считаю партию ответственной за все, что приписывают сейчас одному лишь Сталину. Мое мнение разделяют многие. Это — не "защита", а историческая объективность".

Прошло более сорока лет после смерти Сталина, а я никак не забуду ту живую и непосредственную реакцию нашего народа на эту смерть. Сколько потом было руководителей страны, ушедших в небытие, а такой искренней печали и слез я больше не видел. И такого всеобщего уважения и любви не заслужил больше ни один лидер страны!

И хотя до сих пор над его могилой скрещиваются шпаги и сверкают клинки, многие исследователи пытаются разобраться в этом феномене, мне кажется, что спорить здесь нечего, все лежит на поверхности. Он был суров, но в главном справедлив, при нем страна стала могучей и великой державой, с которой считался весь мир, страна обрела стабильность и уверенность в будущем, а жизнь народа улучшалась из года в год, было покончено с безработицей, голодом и бескультурьем, в государстве была создана гарантированная и дееспособная система социальной защиты трудящихся, общество обладало огромной жизненной силой, опирающейся на осознанные задачи и объединяющие идейно-нравственные устои. Трудящиеся впервые получили возможность подняться на такой высокий уровень в своем интеллектуальном и духовном развитии, который никогда раньше им не был доступен.

Государственных деятелей любят и уважают в народе не за улыбку, рост или голос, а за результат. Результат его деятельности.