Пахло чем-то горьковатым и смутно знакомым.

   Первой мыслью было: "Я пьян". Второй: "Удачно вчера погулял. Ничего не помню, и удрать сумел неплохо: телохранители меня так и не нашли".

   Да, давненько наследный принц не убегал вот так, запросто, из замка, давненько не надирался так, чтобы ничего не помнить. Наверное, с тех пор, как в его жизни появился этот странный новый телохранитель. Рэми.

   Мысль о Рэми, как и обычно, скрутила желудок горькой болью. Так говорила с Миранисом собственная совесть: мальчишка-виссавиец казался ему похожим на фарфоровую куклу в покоях матушки. Кукла та стояла на камине и притягивала взгляд как-то странной, ни на что ни похожей красотой и силой.

   Миранис, которому тогда исполнилось пять лет, все не мог понять - как хрупкое может быть сильным? Потому и тянулся неосознанно к одетой в военную форму фигурке, стремясь разгадать странную загадку...

   Однажды, когда матушка на миг отлучилась, Рэми подвинул к камину тяжелый стул с резной спинкой и, забравшись на него, потянулся к заветной кукле. Просто хотел потрогать, убедиться, что она настоящая, рассмотреть поближе странные, осторожные линии, а потом поставить куклу на место, пока пропажи не заметили. Но ладонь мальчика не доставала до края полки, совсем чуть-чуть, и принц встал на цыпочки на самом краешке стула, но и таким образом смог дотронуться только до длинного плаща, удивившись мягкости странной ткани.

   И в этот момент дверь за спиной Мираниса скрипнула. Мальчик встрепенулся, хотел объяснить, что все не так, что он не хотел, когда нога его соскользнула с стула и он почувствовал, что летит на ощетинившуюся острыми металлическими листьями каминную решетку. Но долететь он не успел: что-то подхватило его в воздухе, прижав к белоснежному плащу с серебристой вышивкой.

   - Он в порядке?

   Голос матери, казался неестественным и чужим, как и всегда, когда она волновалась. В такие мгновение Мир почти ее не понимал... таким сильным оказывался акцент ларийки, обычно почти незаметный.

   - В порядке, - сказал Арам, улыбаясь наследнику. - Только вот знаменитая кукла увы...

   Мир только сейчас заметил на ковре белоснежные осколки в темном ворохе ткани и понял, что натворил:

   - Я только хотел... посмотреть, - прошептал он.

   - Что посмотреть, мой принц? - Арам поставил мальчика на землю и опустился перед ним на корточки, так, что его внимательный, теплый взгляд мужчины оказался на уровне взгляда принца.

   - Почему? - осмелился спросить Миранис. - Почему он сильный... и слабый. Не как ты?

   - Мой милый мальчик, - улыбнулся Арам, взъерошив ладонью волосы наследника. - Не всегда герой этот тот, кто грозно выглядит. Эта кукла изображает виссавийца... человека, который побеждает не физической силой, а своим магическим даром.

   - Разве может такой победить?

   - Победить может любой, - усмехнулся Арам. - Аким же, сказать по правде, был даже меня сильнее. Это высший маг, как и ты, мой архан... Мне таким никогда не стать.

   Знал ли тогда Арам, что его сын, Рэми, станет такой же загадкой для принца, как та фарфоровая кукла на камине?

   Рэми - камень на шее. Способ держать несговорчивых виссавийцев на коротком поводке. Это дорогой гость, которого надо оберегать, гость, что играет роль телохранителя принца. А вернее - вечная заноза, которую все никак не вытащишь. Рэми, высший маг, созданный исцелять, а не убивать, вовсе не подходящий для жесткой, с волчьими законами Кассии. А для Виссавии? Мир вздохнул.

   Хоть пока Рэми и упрямится, а когда-нибудь ему придется уйти в клан целителей, стать вождем соседней, непримиримой и гордой страны, и тогда телохранитель Мира, сейчас опутанный узами богов, оттого и безгранично Миранису преданный, станет соперником принца. Потому Рэми доверять нельзя... никак нельзя. И пусть себе боги выдумывают что угодно, пусть награждают Рэми знаком избранного, но не бывать тому телохранителем повелителя Кассии...

   И все же, где Мир так напился?

   К горлу подкатила тошнота, выдергивая принца из мира туманных размышлений.

   Почему ему так плохо?

   Как надо напиться, чтобы проснуться на полу, с головой на чем-то твердом, накрытым вымазанной липким тканью.

   И где эти проклятые телохранители, когда они так нужны?

   Обычно после попоек Мираниса находили быстро. Еще бы: в распоряжении телохранителей был весь дозор, а в распоряжении дозора - обширная сеть шпионов. От таких даже принцу не спрячешься, как не укрывайся. И после была несущаяся по улицам столицы карета со знаками наследного принца Кассии, мятный запах зелий Тисмена, смешанный с пряным ароматом магии, ласковые прикосновения простыней и крепкий, здоровый сон.

   Теперь ничего этого не было.

   Зато потягивало тяжестью левый бок, страшно болела шея, и то и дело накатывала усталость, сопровождаемая наплывами тошноты.

   Когда тошнота стала невыносимой, Мир, все так же не открывая глаз, поднялся на четвереньки и опорожнил желудок, почувствовав облегчение. И лишь тогда разлепил отекшие веки.

   Убедившись, что находится в собственном кабинете, принц сначала удивился, потом разозлился. Хороши телохранители - он тут валяется неизвестно сколько, а они ни сном, ни духом?

   Последним, что он помнил, было утро, распахнутое окно, запах мокрой листвы и цветущей черемухи. Помнил мягкость хлеба и предвкушение спокойного дня.

   Потом? Осторожная поступь хариба, следивший за принцем преданный взгляд лежавшего у кровати волкодава и... неожиданно вошедший в покои виссавиец, молчаливо подавший принцу послание... А дальше - пустота.

   - Странно все это, - прошептал принц, потирая виски.

   Да и кабинет выглядел странно. Разбросанные вокруг книги, какие-то листы, на которых Миранис с удивлением и с возрастающим гневом разглядел посольские вензеля, запах чего-то знакомого, чего-то, что принц почему-то отказывался узнавать.

   "Будьте осторожны, Миранис, - прочитал он на поднятой с пола странице. - Наши источники говорят, что вы в опасности. А наши источники ошибаются редко. Алкадий вновь набрал силы и вернулся в Кассию. Вы знаете, что он собирается делать. Вы знаете, чем вам это грозит. И вы знаете, что не способны ему противостоять."

   Принц вздрогнул, прикусив губу. Еще бы не знать. Но слушать, как кто-то из соседней страны поучает его, наследного принца Кассии?

   - Проклятые выскочки! - прошипел он, комкая лист и швыряя его об стену.

   Он ненавидел Виссавию! Ненавидел ее тайны, ненавидел скрывающих лица виссавийцев-целителей. Но больше всего он ненавидел навязанного ему щенка-виссавийца, который вечно мозолил глаза наследному принцу.

   Да, виссавийцы правы, но как и Рэми частенько прав, но кому легче от этой правды?

   - Проклятый Рэми! - прошептал Миранис.

   Узы богов тянули принца к мальчишке, как тянули к любому телохранителю. Верные друзья, соратники, советчики, избранники богов, которые не могли изменить, всецело посвящая себя служению престолу, которые всю жизнь будут рядом... все, кроме Рэми.

   Покачнувшись от неожиданно накатившей слабости, Мир оперся рукой о пол и вздрогнул, когда его ладонь попала во что-то липкое. Неосознанно отшатнувшись, Мир посмотрел на пальцы и ошеломленно прошептал:

   - Кровь?

   Кровь... Ее капли на книгах, ее пятна на рассыпанных вокруг листах и лужа за спиной, откуда? Нехотя обернувшись, Мир нервно сглотнул.

   Замерло на мгновение сердце, вновь забилось, бешено, пытаясь выскочить из груди, когда дошло, наконец, до Мира - на чем лежала недавно его голова.

   - Рэми, Рэми! - звал он, подползая к телохранителю.

   Мир дрожащими пальцами стянул с запястья Рэми серебряный браслет, провел пальцами по покрытой синей татуировкой коже и отдернул руку... Знаки рода остались неподвижными, не отозвались на властное прикосновения, не зажглись синим сиянием, значит, Рэми мертв.

   - Боги, почему я ничего не помню? - шептал Миранис, выдергивая кинжал из тела и переворачивая его на спину.

   Глаза Рэми были закрыты. Кожа, обычно темная, как от загара, теперь вдруг стала бледной и цвет ее не отличался от цвета приоткрытых пухлых губ. Правую щеку испачкала запекшаяся кровь, и Миранис очень осторожно отлепил от кровавого пятна длинную черную прядь, отчаянно боясь прикоснуться к рваной ране. За все свои двадцать четыре года не чувствовал он себя так плохо, как сейчас.

   - Почему я ничего не помню? - повторил принц.

   Мираниса охватили боль, отчаяние, раскаяние, и страстное желание, чтобы мальчишка разлепил наконец-то свои пухловатые губы, выпалил очередную глупость.

   - Рэми, держись... не уходи далеко, я тебя вытащу! - прошептал он и вздрогнул, когда скрипнула за спиной дверь.

   - Мой принц, прости, но это срочно, - услышал Миранис и сразу же пожалел, что распустил одного из своих друзей, разрешив ему входить без доклада.

   Медленно обернувшись, Мир увидел то, что ожидал увидеть: безумное удивление в голубых, обычно холодных глазах, мертвенно посиневшее лицо. Увидел, как покачнулся всегда державший себя в руках дозорный, как оперся старшой на стол, ошеломленно глядя на лежавшее перед Миранисом тело. Увидел и вскочил на ноги, подбежал к Арману, схватил за воротник, и зашипел:

   - Очнись! О боги, очнись... Приказываю тебе, слышишь! Немедленно!

   - Мир, что с моим братом? - дрожащим голосом спросил Арман, переведя ошеломленный, полный боли взгляд с тела на принца. - Что. Ты. Сделал. С. Моим. Братом?

   - Арман, очнись! Слышишь меня, это очень важно! Сейчас ты возьмешь себя в руки, выйдешь из кабинета и сделаешь вид, что ничего не случилось.

   - Боги... Мой брат...

   - Арман, меня слушай! - настаивал Мир. - Арман, что б тебя! Ради богов, послушай меня сейчас и не о чем не спрашивай. В последний раз, слышишь! Дай мне время.

   - Мир, что ты наделал! - все так же полушептал, полуплакал Арман, даже не пытаясь вырваться из рук принца. - Ты убил моего брата...

   - Бредишь, Арман, - похолодел принц, и его второй раз чуть не вырвало - а ведь дозорный может быть прав, что если это он? И тут же возразил, сам не знал кому - себе, Арману ли:

   - Я бы никогда, ты знаешь.

   - Тогда скажи, кто? - выпрямился Арман, внезапно приходя в себя. Зато ослабел Мир, выпустил воротник Армана, сел тяжело на стул и вытер выступивший на лбу пот. - Скажи, кому мне мстить?

   - Дай мне время.

   - Сколько?

   - До полуночи, - почти попросил Мир, специально повторяя слова, чтобы до ошеломленного дозорного дошел смысл... - Только до полуночи. Прошу, Арман. Ты будешь молчать до полуночи...

   - Больше не выдержу. И в полночь ты отдашь мне тело брата и назовешь имя убийцы. Дай слово!

   - Даю, - быстро согласился Мир, радуясь возможности хотя бы на время отделаться от Армана и от его боли. - А до полуночи ты никому не расскажешь об увиденном.

   - Да, мой принц, - сквозь зубы выдавил Арман и вышел. Мир, вне обыкновения, его не остановил, и даже не подумал наказать за дерзость. Сейчас для него существовал лишь Рэми.

   - Прибери здесь! - приказал Мир духу замка. Пятна крови исчезли, а книги заняли свои места на полках. - Перенеси нас в спальню Лерина...

   Приказ исполнился мгновенно. А принц так и не заметил, что у камина все так же осталась лежать всеми забытая статуэтка богини любви. Даже дух замка почему-то ее не тронул.

   Котенок заглянул в полуоткрытую дверь. Никого. Прокрался по ковру, притаился за ножкой стула и тщательно вылизал переднюю лапку. Он уже собирался прыгнуть на кресло, устроиться на мягких подушках, как заметил: у пахнущего теплом камина, лежало и искрилось в отблесках огня маленькое. Круглое...

   Интересно... Подкрасться к вещице, осторожно, каждый миг приготовившись сигануть обратно в полуоткрытую дверь... не спускать взгляда с игры искорок на круглом, интересном. А когда это круглое уже близко - подпрыгнуть от неожиданного звука. Зашипеть... и все же не убежать...

   Это всего лишь огонь в камине. Кошка-мать мурлыкала, что неопасный. Надо только не подходить слишком близко, не позволять себя лизнуть, тогда не опасный, греет, ласкает, иногда потрескивает и вкусно пахнет дымом.

   Вновь прокрасться к вещичке. Застыть совсем рядом, приглядываясь. Понюхать. Не пахнет. Потрогать лапкой. Шевелится. Толкнуть. Катится. Испустить охотничий крик, прыгнуть, броситься следом, догнать и толкнуть сильнее! И еще, еще!

   Весь день не могла найти себе места Аланна, пугая нервозностью харибу. Как ни старалась, не могла она избавиться от дурного предчувствия. Всю ночь снился странный сон: Рэми, что извивался в языках огня, крик Армана, зовущего брата, и весь день слышался в ушах крик жениха.

   Не выдержав, она даже попробовала пойти в покои жениха, но Рэми там не было, а его "тень", Эллис, вежливо заметил:

   - Мой архан на дежурстве. А вам я хотел бы напомнить о запрете принца.

   "Почему принц запретил встречаться с Рэми? По какому праву?" - чуть не заплакала Аланна. До этого сна она еще могла спокойно переносить разлуку, зная: приблизится зима, вместе с первым снегом минует срок помолвки, и она официально станет женой Рэми. А тогда даже Миранис не сможет их разлучить.

   Но дождаться того дня было очень сложно.

   - Что-то передать? - голос хариба убивал сочувствием.

   Аланна ненавидела, когда ей сочувствовали. Поняв, что выдала свои чувства, девушка раздраженно прикусила губу, неосознанно выпрямилась.

   Боги, привычная с детства "держать лицо", она опозорилась перед харибом жениха из-за какого-то сна? Предчувствий? Узнают при дворе, стыда не оберешься.

   - Когда он вернется, скажешь об этом моей харибе. Ничего больше, - сказала Аланна, ловя удивление в глазах "тени архана". И только потому не добавила: "...и что с ним все в порядке".

   - Как прикажете, моя архана, - поклонился хариб.

   Аланна чуть ли не выбежала из покоев Рэми и понеслась по запутанным коридорам замка. Лишь когда зашуршал под ногами мягкий ковер, приглушая шаги, она со страхом поняла, что забрела в личные апартаменты принца.

   И как только дошла сюда, минуя стражу? Хотя да, стража в последнее время ее не трогает. Может, как невесту телохранителя принца, или как невесту любимого брата главы северного рода, Аланна не знала, да и знать, по сути, не хотела. Как не хотела замечать назойливой охраны, что наблюдала за каждый ее шагом вне замка.

   Дверь в кабинет принца была приоткрыта и за ней тихонько пощелкивал поленьями огонь в камине. Стоило сделать несколько шагов, заглянуть осторожно внутрь, возможно, увидеть Рэми и успокоиться, но было страшно и стыдно. Преодолев искушение, Аланна чуть было не прошла мимо, как услышала доносившийся из кабинета странный шум.

   Что-то покатилось по полу, что-то серебристое мелькнуло в проеме, потом показалось пушистое тельце, и Аланна поймала полосатого шалунишку за шкирку, прошептав:

   - Боги, в покоях принца!

   Котенок извивался, сопротивляюще верещал, вырываясь. Но Аланна, уже тихой тенью проносилась по коридорам, поглаживая бархатную головку безобразника. Отворялись перед ней двери, сгибались в низких поклонах дозорные, мягко покачивались тронутые сквозняком портьеры, и Аланна не уставала ругать себя за глупость. С Рэми все в порядке, несомненно, в этом замке не может произойти ничего плохого. Дух замка не допустит, магия, охраняющая повелителя и его семью, телохранителей - не допустит. А дурное предчувствие в груди... дурь, и ничего более.

   Котенок постепенно успокоился, замурлыкал, его мордочка потерлась о ладони Аланны, потыкалась в подушечки пальцев в поисках молока, и, не получив желаемого, звереныш просительно мяукнул.

   - Вот ты где! - девочка в коротеньком платьице вынырнула из бокового коридора так неожиданно, что Аланна чуть было не выпустила из рук несчастного котенка.

   Веснушчатая девчонка спохватилась, неуклюже поклонилась. Ее личико потемнело в полумраке коридора от залившей его краски, а голос заметно задрожал:

   - Прошу прощения, архана.

   - Береги его, - ласково ответила девушка, отдавая котенка хозяйке. - Больше не отпускай.

   Зина почти бежала по коридору, стараясь быстрее миновать опасную близость к покоям наследного принца. Она бы никогда сюда и не заглянула, только вот советник повелителя Ферин был на диво старомоден. Он не любил исполнительного и невидимого духа замка, зато любил молоденьких служанок и требовал от них большего, чем подача фруктов или смена постели.

   В первый раз Зина попалась Ферину на глаза полгода назад. Тогда она была другой: "пышкой". Тогда к ней приглядывался ученик повара и все поговаривали о свадьбе. И тогда, ранней весной, увидела она во дворе замка стройного, разодетого в пышные одежды Ферина.

   Говорили Зине умудренные опытом служанки - не показывайся на глаза арханам. Но девушка аж расцвела, когда приятно пахнущий советник повелителя обратил на нее внимание. А потом была долгая и страстная ночь: Ферин умел быть нежным. Когда хотел. И тогда он почему-то хотел.

   Но минуло несколько лун. Ферин, позабавившись с пышкой, более не брал ее в постель, а глуповатая Зина мигом поумнела, когда сообразила, что ест за двоих.

   Ученик повара все еще бредил о свадьбе, в то время, как его невеста отчаянно искала выход... Ее не слишком большого ума хватило, чтобы додуматься, куда пропадают некоторые "любимицы" Ферина. Зина знала, что домов забвения в городе много, девки в них от прихотей клиентов умирают быстро, потому молодой и симпатичной Зине там будут только рады.

   Признаваться, что беременна - нельзя, погубит ее советник. И за дитё жениха малыша не выдашь: Зина великолепно помнила, как подруга ее попыталась. Малыша отнесли в храм, положили на алтарь и под унылое завывание жрецов проступили на тоненьких запястьях ребенка знаки рода отца, да вот только не мужа.

   Зина помнит, как вместе со всеми негодовала, когда неверную жену за волосы тащили по двору храма в повозку. Что с ней было потом, Зина не знала... А теперь боялась узнавать, потому и собрала последние денежки, чтобы пойти к колдунье.

   На всю жизнь запомнит Зина и беззубый рот женщины и дикую боль, когда выходил из нее ребенок. Тогда, наверное, и прилип к ней проклятый кашель.

   Зина вынырнула из воспоминаний, остановилась у ступенек и согнулась, пытаясь сдержать новый приступ. Нельзя, не здесь. Не возле покоев принца, где никак нельзя обращать на себя внимание. "Служанка должна быть незаметной" - учила ее мать. Умирать Зина тоже должна незаметно?

   Почему боги с ней так жестоки? Ученик повара был заботливым... Стоило любимой пышеньке начать кашлять, как жених привел к ней виссавийца-целителя.

   Не забыть пышке пронзительных черных глаз поверх тонкой, уложенной аккуратными складками повязки. Не забыть холодных слов, произнесенных с легким, едва ощутимым акцентом:

   - Ты не пожалела своего ребенка, так почему я должен жалеть тебя?

   Боги, как могут быть целители столь жестокими? Как могут говорить подобное? Вот и здесь коридор обит зеленым, как цвет плаща виссавийца, мелькнувший тогда в дверях каморки:

   "Почему зеленый? - подумалось пышке. - Такой красивый цвет, а приносит несчастье..."

   В тот день она потеряла все: жениха, родню, друзей. Если целитель отвернулся от пышки, то и другим она была не нужна. А кашель все больше выедал внутренности, все чаще горело в груди по ночам, и все дольше сотрясали тело приступы, пока пышка не иссохла подобно соломе на худой крыше.

   "Боги, за что?" - согнулась она надвое, всеми силами стараясь не поддаться приступу и не обратить на себя внимание стражи.

   И угораздило же сегодня советника вспомнить о былой игрушке. Даже послал за ней, и когда пышка застыла у дверей, намереваясь постучать, из-за украшенных резьбой и позолотой створок до нее донесся чужой, издевающийся голос:

   - Вижу, что ты жив, брат.

   - Меня это тоже не радует, - раздраженно ответил Ферин.

   - Не волнуйся, не получилось так, попробуем иначе...

   Зина отпрянула от дверей, пока ее не заметили. Некоторые разговоры лучше не слышать, это она усвоила с самого детства. Потому отошла вглубь коридора, отдышалась, вновь тенью скользнула к двери и осторожно постучала.

   - Войди.

   Как ни странно, Ферин был один, а неведомый гость куда-то исчез. Увидев Зину, архан нахмурился, окинул ее презрительным взглядом и прошептал:

   - Красота иссякает быстро. Особенно у быдла. Но у меня нет желания искать другую.

   На этот раз он не был ласков: вжал ее в стену, грубо задрал юбки, взял быстро, больно, не церемонясь, и выставил за дверь:

   - Больше не приходи.

   Зина была только рада, стрелой полетев по коридорам, и, добежав до узкой винтовой лестницы, согнулась пополам, стараясь не кашлять. Впрочем, боги на этот раз смилостивились и кашель быстро отпустил. Она осторожно, боясь вызвать новый приступ, выпрямилась, и тут-то и заметила у ступеньки маленькую статуэтку Анэйлы на шелковом шнурке...

   Ей бы жениха. Который бы любил. Ей бы вернуться в деревню, пойти к знахарке и упасть на колени, моля о помощи... Ей бы прощения...

   "Анэйла, дай мне суженного. Пожалуйста. Такого, как ученик повара... я уж больше не отпущу, не предам, никому кроме него не дамся. Жизнью своей клянусь... никогда. Пожалуйста!" - молила она, прижимая к груди статуэтку.

   Дрожащими пальцами Зина связала концы разорванной нити. Амулет, мелькнув в блеске свечей, скрылся в складках холщовой рубахи.

   Сегодня Арман ненавидел свою работу. Он великолепно замечал изумленно-настороженные взгляды собственного отряда и старался держаться как можно естественнее, но удавалось ему плохо. Хариб, не отходивший от архана ни на шаг, то и дело подавал ему тайком успокаивающие зелья. Некоторое время они действовали, оглушая, но чуть позднее вновь поднималась к горлу горькая волна, и Арману казалось, что он задыхался. И тогда хотелось послать всех подальше, бросить этот проклятый отряд, его глупые проблемы, и скрыться в своих покоях.

   Боги, что он тут делает! У него брат умер!

   Нар вновь коснулся руки архана, посмотрел сочувственно, и шепнут на ухо, показывая на закатывающееся за острые башенки храма солнце:

   - Еще немного.

   Арман вдохнул через сжатые зубы холодный, влажный от тумана воздух. Нар прав - с заходом солнца истекут и последние мгновения дежурства, наконец-то. Арман чувствовал, что смертельно устал притворяться, устал тушить в себе горечь и боль.

   Его брат умер, а он должен ходить по замку, как ни в чем не бывало, выслушивать доклады, вникать в чужие проблемы... а Рэми... больше нет.

   - Старшой! - позвал кто-то.

   Арман резко обернулся. Судя по встревоженному лицу Дэйла, чуют в отряде неладное. И лезть к нему, Арману, лишний раз бояться. Но лезут, значит, дело серьезное.

   - Там... - начал коренастый, крепко сбитый дозорный. - Там служанка. Странное с ней что-то. Всегда тихой была, спокойной, а тут как взбесилась. На людей бросается. И глаза у нее... шальные! Ее повара скрутили и в кладовке заперли. Кляп в рот вставили, а то орала по-страшному. Посмотрел бы ты...

   - Посмотрю, - бесцветно согласился Арман.

   Смотреть было не на что. Когда кладовку открыли, оказалось, что служанка лежит в луже крови, уставившись широко открытыми глазами в деревянный, потемневший от времени потолок.

   - Мне сказали, что она связана, - холодно отметил Арман, осторожно обойдя лужу крови и нагнувшись к девушке.

   Худющая, как и большинство служанок, с натруженными, потрескавшимися руками. На красиво очерченных губах - кровавая пена.

   - Она сама! - лепетал повар. - И как выбралась? С веревок-то? Старшой, смилуйтесь, сама она!

   Арман приспустил щиты и почувствовал страх повара, неприкрытый, как и у любого рожанина, щитами. Даже не перед старшим или дозорным страх, а перед непонятной, оттого особо страшной смертью.

   - Вижу, что сама! - быстро ответил Арман.

   Видел, но не верил. Умершая, хоть и была неказистой, а на шее у нее висела статуэтка Анэйлы. Значит, любви у богини просила. Верила. Так с чего бы это? Чтобы служанка сама себе вены перегрызла? Как животное, охваченное... бешенством.

   Арман вытер выступивший на лбу пот. За свою жизнь он видел немало мертвых тел, но это почему-то ужасало и настораживало. Что-то тут не так.

   Свет фонаря перекрыла тень. Арман поднял голову и вздрогнул: перед ним стоял хариб наследного принца.

   - Уже? - прохрипел дозорный, чувствуя, как у него пересыхает во рту.

   Темные глаза хариба чуть блеснули сочувствием. И когда тот кивнул, Арман забыл в одно мгновение и об умершей служанке, и о дозорных, и обо всем мире. Его ждет брат.

   - Что прикажешь делать с трупом?

   Арман остановился в дверях и, с трудом собравшись мыслями, ответил:

   - Нечего тут более искать. Пошли за жрецами смерти, пусть заберут тело. И прикажешь духу замка убрать кровь.

   - Сделаю, как ты приказал, старшой.

   Путь по коридору до покоев наследного принца показался Арману вечностью. За это время он успел собрать воедино все воспоминания о брате: детскую ревность, когда мачеха-виссавийка ласкала Рэми и забывала об Армане, боль потери, когда Рэми сгорел заживо в охваченном пожаром замке... и шок по прошествии многих лет - не сгорел. Вот он стоит, живой, невредимый, вот...

   А потом гордость за повзрослевшего братишку. За его огромную силу, которой Рэми пока не умел пользоваться. За великую честь для их рода - один из них смог стать телохранителем наследного принца...

   И что теперь? Рэми мертв. На этот раз - точно мертв, Арман чувствовал это своей кровью оборотня.

   Очнулся он у дверей в покои телохранителя наследного принца, Лерина. Почему Миранис так боится огласки и перенес брата именно сюда? Смерть младшего брата главы Северного рода укрыть не удастся никому, даже наследному принцу.

   Вслед за харибом Мираниса Арман вошел в пустую сегодня приемную, потом в кабинет Лерина и некоторое время стоял у закрытых дверей, пока хариб мысленно предупреждал принца об их приходе.

   - Войди! - донесся изнутри приказ Мираниса.

   Хариб приоткрыл дверь, пропустил Армана внутрь, а сам не вошел, оставшись снаружи.

   - Ты звал меня? - спросил Арман.

   - Звал, - ответил тихим, уставшим голосом принц, отходя от кровати. Арман вздрогнул, различив в полумраке тело брата на поблескивающих шелковых простынях. - Рэми не должен оставаться один, а меня зовет отец... Обещай мне, что не выйдешь из спальни. Обещай, что дождешься моего прихода. Что бы не случилось.

   Просит, не приказывает?

   Мир вдруг посмотрел на Армана усталым, беспомощным взглядом.

   - Обещаю, - быстро ответил Арман.