На ярмарку Рэми ехал впервые. До этого его оставляли в замке и, пока Брэна не было, Рэми себе места не находил. Обычно он бегал за старшим другом как привязанный, выполнял его поручения, помогал ухаживать за больными животными, старался научиться у него как можно большему. И чувствовал, что Брэну такая привязанность не в тягость, а даже нравится. Лишь временами, особенно в последнее время, когда приходила Мия, Брэн с улыбкой отсылал Рэми к управляющему. Или к дозорным. Или на кухню, помочь кухаркам, например, нанести воды из колодца или собрать яйца в курятнике.

Рэми не обижался, скорее наоборот. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать — у каждого мужчины должна быть своя женщина. Лучше, если хорошая женщина. А Мия была хорошей, милой и ласковой. И красивой странной непонятной красотой. Вот встретишь ее во дворе и не заметишь, разве что волосы рыжим на солнце мелькнут, а рыжих в замке мало.

Но рядом с Брэном Мия цвела будто. По бледным обычно щекам растекался милый румянец, взгляд становился живым и каким-то мечтательным, губ касалась мягкая улыбка. И тогда Мия становилась такой красивой, что краше ее во всей во всей округе не было.

Только полюбоваться Брэн не давал, со смехом выставлял Рэми за дверь и, временами, оглядываясь, Рэми видел, как обнимал его друг девушку за талию, шептал что-то на ухо, и тогда глаза ее сверкали счастливыми слезами, тонкие пальцы зарывались в волосы Брэна, а губы прижимались к его губам. И Рэми вдруг становилось почему-то тоскливо, будто понимал — лишний он тут, в этом маленьком мирке для двоих.

Но время бежало за работой быстро, и Мия находила его в замке, обнимала за плечи, целовала со смехом в щеку и называла «маленьким братишкой».

Вот и провожать на ярмарку пришла. Поцеловала Брэна в губы, наказав беречь Рэми, и самого волчонка обняла, сунула ему в руки сверток с едой и прошептала на ухо благословение.

А потом была долгая дорога по весеннему лесу, скрытому в мареве моросящего дождя. И дико интересные рассказы сидящего рядом с Брэном деревенского. Рэми кутался в плащ, свернувшись калачиком в крытой повозке, и слушал… и лес слушал, и рассказчика, и тихое жалобное поскрипывание повозки, и перестук капель дождя по натянутому брезенту. А еще думал о сестренке, что так хотела поехать с ними на ярмарку. Брэн даже согласился взять, но в последние дни Лия так сильно кашляла, что мать ее не отпустила. Лия долго плакала, провожая в дорогу, и Рэми обещал ей привезти яркие ленты, сладости, новое платье, самалийские сапожки и даже браслет удачи из храма судьбы.

Храм судьбы, тяжелый и приземистый, сложенный из сероватого после дождя мрамора, стоял на плоском холме, и от него звездочкой убегали в разные стороны дороги. И объехать его, не попросив у богов удачи, осмеливались немногие.

Рэми и его спутники оставили телегу на небольшой песчаной площадке перед храмом, сунули мальчику-прислужнику монетку, чтобы тот присмотрел за повозкой, и все вместе направились поклониться богам: площадка была местом, где не воровали никогда. Боги ревниво охраняли свой покой и тех, кто его нарушал, наказывали нещадно.

У широких ступенек Рэми бросил в глиняную чашку монетку и наклонился к расстеленному прямо на земле покрывалу, чтобы выбрать украшение для Лии. Нужный, «свой», браслетик нашелся сразу. Будто поманил отраженным солнечным светом, согрев пальцы мягким теплом.

Рэми сжал в ладони нанизанные на кожаную нить янтарные камушки и побежал по ступенькам, к уже входившим в двери храма спутникам. Волчонку все было интересно: и статуи богов по обе стороны лестницы, и расписанные рунами высокие стрельчатые ворота, и люди, что выходили из храма. Но посмотреть на все это не дали, пришлось догонять остальных и, влетев в настежь распахнутые двери, Рэми ошеломленно замер.

Солнце, которого так мало было утром, теперь выглянуло из-за туч и разлило вокруг желтоватое марево. Белый песок, тонким слоем покрывавший храмовую площадь, блестел и резал глаза, статуя Радона отбрасывала длинную тень, и солнце, казалось, примостилось за спиной бога, сделав его взгляд более живым и внимательным.

Рэми шагнул вперед, и колени его подкосились, ударив в белоснежный, такой нереально чистый песок. Синие глаза божества пронзали насквозь, бусинки браслета поблескивали на раскрытой ладони. Блестели капельки дождя на листьях увивавшего арки плюща, и едва слышно скрипел песок под чужими ногами.

— Не отнимай покровительства у меня и моей семьи, — шептал Рэми, как бы продираясь молитвой через внезапно загустевший воздух.

Едва слышно шелестели синие одежды жрецов, легким стуком падали в корзины мелкие монеты, на мягких крыльях летели к ногам Радона бесшумные молитвы и все казалось каким-то нереальным, расплывалось и ускользало, растворяясь в ярком, льющимся с небес солнечном свете.

Рэми бросил монетку в оказавшуюся рядом корзину, и жрец сотворил в воздухе благословляющее заклинание, коснулся тонкими пальцами браслета удачи и сказал с ласковой чарующей улыбкой:

— Велика судьба твоя, мальчик. Велика ноша, которую боги взвалили на твои плечи. Но велика и их милость.

Рэми удивленно моргнул, набрался было смелости, чтобы попросить объясниться, но мир будто вспыхнул светом и красками, а жрец куда-то исчез. Рядом молча шевелил губами Брэн, чуть поодаль стояли на коленях остальные их спутники, и все было обычным, не чарующим, как пару мгновений назад. И желание молиться куда-то пропало.

Когда они спустились к повозке, солнце вновь спряталось за тучи. И дальнейшая дорога оказалась длинной и скучной. Моросил мелкий дождик, покрывал брезент повозки паутиной капель. Сквозь щель в открытом пологе проскальзывал весенний лес, пока лишь слегка припушенный молодой зеленью. Проплывали мимо яркие пятна подснежников, желтые звездочки мать-и-мачехи, скидывала на дорогу котики отцветавшая лоза.

— Рэми, если хочешь спать — спи, — заглянул внутрь сидящий на козлах Брэн. — Приедем еще нескоро, успеешь намаяться.

Рэми спал. Укутался по самый нос в горько пахнущие шкуры, которые они везли на ярмарку. Положил под голову мягкий плед, сотканный из овечьей шерсти, и закрыл глаза, сразу же провалившись в сладостную дремоту.

Повозка вздрагивала на ухабах. Подсыхавшая грязь чуть слышно хлюпала под копытами лошадей, влажный воздух будоражил кровь. Рэми казалось, что он засыпал и просыпался одновременно, покачивался на мягких волнах, проваливаясь в теплое пушистое одеяло.

— Заснул, — донесся далекий голос Брэна, и мягкое покачивание повозки, и перестук сорвавшихся с деревьев капель, все казалось… чужим, неважным. Осталась лишь темнота, тишина и тихий голос, зовущий кого-то по имени: «Эррэмиэль…»

«Я Рэми…» — устало возразил волчонок, поняв, что зовут, оказывается, его. Ведь больше в этой тишине и темноте никого нет. И не страшно совсем… уютно. И спокойно.

«Прости, Рэми», — мягко ответил чужой голос, и Рэми вдруг понял, что лежит на залитом солнцем лугу, что голова его покоится на чужих коленях и чьи-то ласковые пальцы задумчиво перебирают волосы, гладят по щекам, размазывая по коже дорожки от слез. Рэми не знал, почему плакал. А тот, чужой, чье лицо казалось черным из-за яркого солнца, наверное, знал. Молчаливо успокаивал, продолжая безмолвно говорить:

«Я рад, что ты пришел ко мне, я долго тебя ждал, и, сказать по правде, уже и не надеялся».

Ждал? Пришел? Рэми понимал все меньше, но стоило ему всполошиться и поднять голову, как незнакомец продолжил:

«Тебе ведь хорошо с Брэном, мой мальчик? Я чувствую, что хорошо».

«Хорошо», — подтвердил Рэми.

«Но ты знаешь, что это не может продолжаться вечно?»

Голос теплый, а слова какие-то… Рэми нахмурился. Злые слова. Или же…? Просто правдивые? Рэми чувствовал, что незнакомец с ним искренен, так искренен, как не был никто в этом мире. А еще чувствовал, что не чужак это вовсе. Близкий, очень близкий, знакомый больше, чем был знаком Брэн, Жэрл, мама и даже Лия…

Рэми поднял руку и попытался коснуться темных волос, упавших на лицо мужчины, но тот лишь слегка дернул головой, уворачиваясь, будто не хотел, чтобы Рэми его узнал. Странно. Больно. Обидно. Почему-то очень сильно обидно, хотя, вроде, и не друг вовсе. Никто.

«Почему?» — спросил Рэми, продолжив странную игру. Они не говорили, но читали мысли друг друга. Даже больше, души друг друга. И Рэми вдруг стало страшно… странно это, когда кто-то видит тебя вот так. Насквозь. И страхи твои, и мечты… и слабости, которые стараешься никому не показывать.

Новый порыв ветра распутал пряди трав, дуб над их головами чуть застонал, тряхнув листьями, и с тяжелым стуком упал на землю не удержавшийся желудь. Рэми продолжал смотреть на скрытое волосами лицо незнакомца, но видел лишь пухлые, как и у самого Рэми, губы, и коснувшуюся их мягкую улыбку.

«Потому что ты другой. Не чувствуешь? Не хочешь вернуть силу? Не хочешь вновь стать богатым? Не хочешь, чтобы о тебе заботились, тебя ценили, как прежде?»

«Но меня и сейчас ценят… А богатство? Мне хватает».

«Ценят, хватает, — будто эхом повторил незнакомец. — Ты такой странный… отказываешься от того, за что другие жизнь готовы отдать».

Голос его был задумчивым, пальцы все так же перебирали волосы, а Рэми почему-то казалось, что он забыл. Что-то очень важное. А этот человек, чьего лица Рэми так и не смог разглядеть, — помнил. И продолжал задавать странные вопросы:

«Ты ведь знаешь, что такое магия?»

«Знаю», — слегка удивился вопросу Рэми.

Разве это не все знают?

«Ты хотел бы быть магом?»

«Нет», — ответ пришел как-то сам собой, Рэми даже задуматься не успел. Просто не хотел и все, даже больше, чем не хотел — боялся этого. Он не знал, чего боялся, сам не мог понять, но вдруг подумал, что это очень важно, чтобы его услышали, чтобы его поняли. Чтобы… чего-то не испортили. Хотя Рэми и сам не мог понять — чего.

«Понимаю, — сказал незнакомец. — Ты просто еще не готов…»

«Я никогда не будут готов! — воскликнул Рэми. — Чего ты хочешь? Меня все любят. Брэн, дозорные, Жерл! А теперь я нашел себя, Брэн сказал, что нашел! Скоро я могу забрать к себе маму и Лию. Все у меня хорошо, понимаешь, все? Мне не надо ни твое богатство, ни твоя магия, ни твои разговоры. Мне хорошо, мне спокойно, а ты… ты кто? Почему все хочешь испортить? Зачем пришел?»

«Понимаю… — грустно ответил незнакомец и вдруг добавил: — Может, оно и к лучшему».

И чужие пальцы, все так же гладившие волосы, стали вдруг на диво ласковыми. Вокруг внезапно потемнело, и Рэми провалился в тяжелый теплый сон.

Аши никогда не мог понять людей, но мальчика, уронившего на его колени голову, понимал еще меньше. На этот раз отец подарил ему воистину странного носителя. В наказание или в помощь, уже и не поймешь — Аши так давно не проявлялся на этой земле, что не знал, чего на самом деле хочет Радон.

Вокруг ярилось лето, щедро лило солнечный свет на поляну. Шелестел над ними дуб. И пахло теплом и травами… так реально пахло, что казалось настоящим.

А настоящим не было. Было всего лишь сном этого мальчика, из которого так не хотелось уходить. А надо.

Ветер перепутал зеленые тени, тяжело упал где-то рядом желудь. Аши ласково провел рукой по щеке спящего, вглядываясь в еще не лишенные мальчишеской пухлости черты. Этот ребенок невинен и опасен одновременно. С одной стороны добр, временами слишком добр, а с другой…

Этот большеглазый мальчик менял судьбы других, менял неосознанно, не понимая, что творит. И именно это непонимание было на самом деле опасным.

Из-за Рэми начал быстрее сходить с ума вождь Виссавии. Из-за Рэми Элизар теперь мучается угрызениями совести. Из-за Рэми, его выходки с забвением, Сеен пошел против подкупленного кассийскими целителями совета. И из-за Рэми нить жизни советника теперь истощена и вот-вот порвется.

Все можно было бы поправить… но Рэми не желал возвращаться, боялся, а жертвовать еще одним носителем не хотелось. Тем более первым носителем, давшим власть над своей душой до привязки.

Какой глупый и доверчивый.

— Спи, — прошептал Аши, наклоняясь к мальчику и укрывая его тяжелым плащом.

Сейчас носителю лучше не просыпаться и не вмешиваться. Люди — странные создания: никогда не знаешь, чего от них ожидать, а Аши вовсе не жаждал успокаивать носителя вместо того, чтобы действовать.

Выходить из насыщенного летом сновидения не хотелось, но драгоценное время утекало сквозь пальцы, и когда Аши выпрямился, Рэми спал еще крепче, а вокруг воцарилась знакомая и уже надоевшая до оскомины темнота. Аши задумчиво вплел пальцы в волосы носителя, произнес полузабытое заклинание, и темнота запуталась в сети нитей. Каждая чуть светилась, то ярче, то тусклее, каждая была натянута до предела — тронь и порежешься. И лишь одна из них интересовала Аши больше, чем другие…

Едва заметная, тусклая и тонкая, она подрагивала, и чуть слышно звенела, из последних сил стараясь остаться целой. Но целой она была ненадолго. Аши ласково провел пальцами по нити, позволил ей надрезать кожу, оставляя на желтом шелку темные пятна. Целитель судеб еще раз глянул на носителя — спит — и прижал его к себе, прочитав новое заклинание.

Кровь стекала по пальцам, собиралась в тяжелые густые капли. Первая сорвалась в темноту, и разбилась о случайно попавшуюся нить. Кому-то повезло. Кто-то проживет дольше, а судьба станет к нему благосклоннее. Вторая капля разорвала туман, завихрившийся клубами. Третья — темным пятном упала на влажный после дождя ковер из еловых иголок.

Аши коротким всплеском магии остановил кровотечение и устроил Рэми поудобнее под елкой, между покачивающихся папоротников, тщательно закутав мальчика в плащ.

— Спи, — вновь повторил он. — Не бойся, я буду рядом.

О том, почему будет рядом, он умолчал. Мальчику не обязательно знать о его слабости — в этом мире Аши, увы, был привязан к душе носителя, и далеко от нее уходить не мог. Потому и таскал Рэми за собой. Потому и кутал его душу в уют, чтобы не потревожить нечаянно, не разбудить… если вдруг Рэми проснется, Аши станет слабым, как котенок, а Рэми может забрать его силу и вновь натворить глупостей. Ребенок. Хоть добрый и мудрый, а всего лишь человеческий ребенок.

Устроив носителя и поместив его в кокон тишины, Аши огляделся. Рядом похрапывали лошади: гнедая, скромная кобылка и огромный вороной конь. Обе перебирали копытами, испуганно косясь в полный шорохов густой еловый лес. Чувствовали, как простер над Сееном крылья бог смерти — животные всегда это чувствуют — не могли себе найти покоя и нервно грызи удила, вздрагивая от каждого звука.

Чадил между елок костер, пускал клубы дыма в покрытое тучами небо. У костра сидели двое. Обоих Аши уже знал — воспоминания носителей в этом мире были его воспоминаниями, а встреченных носителями людей Аши не забывал.

Сеен сильно постарел за последние годы. И если в воспоминаниях Рэми он был сильным и уверенным, то теперь походил скорее на старика. Не внешностью — на вид ему было не больше тридцати — а усталостью в глазах. Знакомой до боли. Такая появляется у людей, когда они чего-то очень долгое время боялись, а теперь устали бояться. Такая временами мучила и самого Аши, ведь даже сыновья богов подвластны человеческим чувствам. К сожалению.

Эдлай, напротив, как бы помолодел, стал спокойнее. Странные создания люди — какими бы сильными они ни были, они вянут в одиночестве и расцветают, когда кому-то становятся нужны. Слабый пока, неокрепший Арман дал Эдлаю силу, которой у него раньше не было, вплел финальный штришок в его характер. Сделал опекуна зрелым мужчиной, защитником, воином. Тем, кому теперь есть, что терять.

Аши улыбнулся и опустился на землю с другой стороны от костра. Это хорошо. Рэми в глубине души все еще помнил брата, хранил, звал его ночами, выслал к нему Лиина, спас на церемонии забвения. Глупый мальчик. Сам убежал, сам теперь и тоскует, душу рвет и беспокоится. Но с тех пор, как Арман попал под крыло Эдлая — все меньше. Тоже чует, что лучшего опекуна для брата нашли бы вряд ли.

Огонь неохотно ел сыроватые ветки, все так же чадил и раскидывал вокруг вечно меняющиеся тени. Каркнул вдалеке ворон, часто затрещала сорока, ударил крыльями бог смерти и лошади вздрогнули, захрапев и закрутившись вокруг елки.

— Давно не виделись, — начал Эдлай, подбросив огню еще немного веток. — Ты зачем меня позвал? И почему не приехал сам? Разве ты не желанный гость в моем доме? Зачем таскаешь за собой дочь и жену, будто от кого-то прячешься? И выглядишь как зверь, которого уже седмицу по лесам гоняли. Сеен, давай отвезу тебя в мой замок. Выспишься, отдохнешь, глядишь, тогда и разговор будет получше…

Не будет лучшего разговора, усмехнулся Аши, протянув ладонь к костру. Эти двое его не видели, как не видели и Рэми. И огонь… грел лишь слегка, может, даже казалось, что грел. Воспоминания… еще раз воспоминания… только ими Аши в последние века и живет. Воспоминаниями о жизни.

— Некогда мне отдыхать, — ответил Сеен, зябко кутаясь в плащ. — Да и беду на твой дом навлекать не хочу.

Аши слегка поиграл с языками огня, заставив их лизнуть кожу, и разочарованно убрал ладонь. Не время. Он пришел сюда, чтобы слушать.

— Я умею себя защитить.

— От наемных убийц вряд ли. Они везде достанут.

Аши криво усмехнулся. Сеен прав, за ошибки, увы, приходится платить. Уж Аши-то не знать…

— Даже так? — внимательно посмотрел Эдлай на Сеена. — За что тебя?

— Совет никак не может простить… ни за то, что я вернул в Кассию виссавийцев, ни за то, что помогал повелителю бороться за власть. И до сих помогаю… просто с дороги убирают, мешаю я им, не могу смотреть, как эти зажравшиеся старики получают все более власти, понимаешь?

— Понимаю… — тихо ответил Эдлай. — Верность в наше время дорого стоит. Но слышал, что ты тоже стал советником. Большая честь для нашего рода.

— Большая беда для моей семьи. С тех пор, как я вошел в совет, у нас нет ни мига покоя. Люди не любят правды, а врать я не желаю.

— Потому и бежишь?

— Не бегу… пытаюсь спастись. Повелитель пытался помочь, но против убийц не спасает даже круглосуточная охрана. Совет за меня взялся всерьез.

— Зачем ко мне пришел? — сказал Эдлай, подбросив еще немного хвороста в костер. — Говори. Чем могу, помогу. Сам знаешь.

— Потому что не только меня будут пытаться достать, но и всю мою родню, тебя в том числе.

— Я умею за себя постоять.

— Против убийц выстоять сложно, Эдлай.

— Я и не думаю выстаивать против убийц, — усмехнулся дозорный. — Я делаю так, чтобы их ко мне не посылали. Душу врагов первыми. И тебе того же советовал.

— Это не так просто.

— Не просто, — еще более мрачно усмехнулся Эдлай. — Но на твоем месте я бы не убегал, а сделал бы свою смерть более невыгодной, чем свою жизнь.

— У тебя будет возможность попробовать, — усмехнулся Сеен. — Я назначил преемника в случае своей смерти. Угадай кого?

— Сеен, даже не думай…

— Поздно ерепениться, Эдлай, доверять кроме тебя мне больше некому. И я искренне надеюсь, что этого не понадобится, что я успею, как ты говоришь, задавить советников. Тебе надо лишь беречь Армана.

— А что Арман? — пожал плечами Эдлай. — После того, как на него покушались на церемонии забвения, я собрал всех глав семейств северного рода и поставил их перед выбором. Либо глава с плеч, каждому, либо клятва верности.

Умно, еще раз усмехнулся Аши. Если теперь кто-то из рода попытается убить Армана, каждое семейство потеряет трех сильных людей. И никто не знает, каких. Боги для людей всегда непредсказуемы и всегда бьют в самое больное место.

— Понимаю, — криво улыбнулся Сеен. — Теперь понимаю, к чему такие сложности. Армана не будут убивать, Арману всего лишь дадут умереть. И будет лучше, если ты не вмешаешься.

— Сеен! — прошипел Эдлай. — Этот мальчик — мой воспитанник, не забывай.

— Воспитанник, которому не дадут умереть. И, может, если Армана еще раз поставят под реальную угрозу, он должен будет появиться.

— Кто он?

А разговор-то становился интересным, и теперь Аши начинал понимать, почему заклинание затянуло его на эту поляну. Рэми застонал за спиной и сразу же успокоился, когда Аши послал в его сторону немного магии. Эдлай, будто что-то почувствовав, на миг пронзил носителя внимательным взглядом. «Ну-ну, дозорный, уж если я захочу, чтобы Рэми остался невидимым, он им останется».

— Наследник Виссавии, — тихо ответил Сеен, заставив Эдлая вздрогнуть.

Аши неосознанно облизнул губы. Ну, ну, это становится даже интересным.

— Эррэмиэль мертв, — выдохнул Эдлай. — А ты, мой друг…

— А если нет? — тихо ответил Сеен. — Виссавийцы очень хорошо чувствуют смерть близких, так почему никто не увидел черной тени над Рэми? Даже вождь, с которым мальчик поссорился перед своей смертью? Почему, скажи, виссавийцы вдруг «ослепли» и «поглупели»? Почему не искали убийцу? Может, потому что их богиня не хочет, чтобы искали… и боги, при желании, легко нас делают глухими и слепыми? Виссавия сестра наших богов, если бы угробили ее горячо любимого наследника, ты представляешь, что тут бы было? А не было ничего. Лишь ненадолго Элизар вывел виссавийцев из Кассии. Рэми хотел спрятаться, и его богиня ему помогла.

Его богиня…

Аши вновь улыбнулся. В тот миг, когда Рэми отказывался от собственной силы, он разбудил Аши впервые. И это не боги, это Аши, когда Рэми дал ему власть, заставил всех поглупеть. Это Аши нашел связывающую Рэми и Виссавию нить судьбы, приполз к тетке на поклон и упросил дать носителю передышку, объяснил, что иначе Элизар сведет Рэми с ума. Высшие маги сильны и хрупки одновременно. Высшие маги чувствуют мир сильнее, потому быстрее, чем обычные люди, срываются.

Их надо беречь, а смертные… приносят им лишь боль.

— Если это так, то сам не боишься идти против богов? — выдохнул Эдлай, разрывая тягостную паузу.

— Против виссавийской богини? Нет, не боюсь. Она надо мной не властна. — Аши дернулся, прикусив губу. Богиня не властна, зато он властен. Знал бы Сеен, на что сейчас нарывается. — Но если наследник действительно жив, он очень даже будет интересоваться судьбой Кассии. Из-за его обожаемого брата, Армана.

Умен, чего уж там. Почуял главную слабость Рэми, ею хочет и воспользоваться.

— Ты сошел с ума, Сеен! — выдохнул Эдлай.

— Разве? Мы допросили хариба Рэми, Лиина. Мальчик ждет своего архана, уверенный, что тот жив. И во сне он «слышит» Рэми, по его приказу охраняет Армана. Он и в твой дом явился по его приказу… чтобы помогать твоему воспитаннику до тех пор, пока вернется его архан. А если Арману будет грозить опасность…

— Эррэмиэль явится сам. Не выдержит, — озвучил мысли Аши Эдлай.

— Вот и умница. Сам все понял.

— Но тебе-то он зачем?

— Эррэмиэль — наша козырная карта в игре с Виссавией. Сейчас клан целителей очень даже неохотно вмешивается в нашу политику, придерживаясь тактики невмешательства. Оно и понятно — целители все время были вне чужих родов, семейств и кланов, для них даже происхождение — пустой звук. Единственное, что на них может повлиять — воля их богини, вождя и… наследника. А Эррэмиэля слишком много связывает с Кассией, чтобы он так просто дал повелителю потерять власть. Например, верный ему глава северного рода.

— Но мальчик спрятался не просто так?

— А это уже забота не наша. Пусть виссавийцы забирают свое сокровище в обмен на поддержку нашего трона. Нам ведь многого не надо — приструнить советников и заставить их отказаться от власти. А что виссавийцы сделают с Рэми… да и не думаю, что что-то сделают.

— … вы, политики, меня временами поражаете, — отрезал Эдлай.

А вот Аши не поражал. Люди всегда были такими, такими и останутся.

— Мы, политики, несем на своих плечах целые страны, — продолжал Сеен. — И да, мне сложно принимать во внимание судьбу чужого наследника, а, тем более, жертвовать ради него нашей правящей линией. Если я ничего не сделаю, повелитель потеряет власть. У него и так этой власти осталось немного, она вся почти перешла к совету. Голос же повелителя становится все слабее…

И станет слабым, уж Аши-то постарается. После того, как «правящая» линия решила не будить в носителях целителя судеб, Аши им ничего не должен. Ни верности, ни любви, ни поддержки.

Он просто хочет жить, не в ритуальной башне, в этом мире, а в душах его носителей.

И хочет, чтобы его носитель жил как можно дольше.

И был в своем уме.

Сеен посмотрел на уже высоко едва видное через облака солнце и сказал:

— Прости, но мне пора.

— Ловить Рэми? Сеен, пойми, если мальчик действительно жив, он, скорее всего, тоже попадет под мою опеку. И я не позволю ни тебе, ни повелителю, причинить вред сыну Алана.

— Боюсь, тут ты бессилен, — ответил Сеен, вскочив на лошадь. — Ты хорошо справляешься с Арманом, но высший маг тебе не под силу. Такой высший маг не под силу даже нам. Боюсь, Рэми должен вернуться в Виссавию.

— Боюсь, он туда не вернется, — усмехнулся вслух Аши, когда стук копыт растворился в тишине леса. И вышел из невидимости.

Эдлай вздрогнул, схватился за меч, но не успел… ни один смертный бы не успел. Мягко улыбаясь, Аши лишил Эдлая воли, укутал их обоих магией и прошептал дозорному на ухо:

— Ты пришел на эту встречу, но Сеена не было. Этого разговора не было. И ты станешь советником повелителя, будешь и дальше оберегать Армана как зеницу ока, ты никогда не усомнишься в том, что Рэми мертв и высмеешь любого, кто попробует доказать тебе иное.

— Да, мой архан, — выдохнул дозорный и удивленно моргнул, когда Аши вновь ушел в невидимость.

— Проклятый Сеен, — прохрипел Эдлай, вскакивая на Демона. — Из-за тебя целый день в этом лесу потерял.

Аши больше не следил за ним, у него были дела поважнее. Он сел рядом с Рэми, прошептал заклинание и, подняв носителя на руки, взлетел в воздух. Низко паря над елками, он взглядом следил за бегущей по лесу лошадью. Изменить воспоминания советника было не так просто, как воспоминания Эдлая — слишком большой кусок времени пришлось бы вырезать — и сделать это, не лишив Сеена разума, было бы слишком сложно. Значит, Сеен должен умереть.

Так почему Аши чувствует себя виноватым? Почему едва сдерживается, чтобы не отбить веером летящую по лесу волну поиска?

Лошадь выбежала на небольшую, окруженную дубами поляну. Аши разглядел среди листвы темную ткань палатки, пару лошадей, щипавших пока еще чахлую зеленую травку и выбежавшую навстречу Сеену светловолосую девочку лет восьми. Плохо. То, что Сеен во все это ввязал свою семью — плохо. И то, что жена его тоже знала слишком много — плохо. Впрочем, Аши до этого дела нет. Аши есть дело только до одной судьбы — до судьбы его носителя.

Здесь, на поляне, было так тихо и спокойно. Цвела у тропинки сон-трава, золотом рассыпались по пригорку цветы мать-и-мачехи. Тихонько пел невдалеке ручей, а из леса — Аши вздрогнул — мягко вылетела и нагнала их волна поиска.

— Заждалась, малышка? — спросил Сеен, обнимая девочку. — Я тебе сувенир привез от дяди.

Он что-то повесил на шею девочки, Аши уже не видел и не смотрел что. Осторожно опустив носителя на мягкий ковер из прошлогодних листьев, он прислушался к раздающемуся вдалеке лошадиному топоту. Вновь начала беспокоиться кобыла Сеена, подхватили ее страх и остальные лошади, женщина, стоявшая у палатки, тревожно посмотрела в сторону леса.

Аши вышел на поляну, борясь с жгучим желанием вмешаться. Он не был виноват в беде Сеена, он чувствовал, как напрягались нити жизни всех троих, как расправлял над поляной крылья бог смерти. Дядя.

— Что ты здесь делаешь, Аши? Пришел помешать?

— Нет, лишь увериться, — задумчиво ответил Аши.

Разбойники вылетели из леса бесшумно и неожиданно. Мелькнул в лучах солнца меч, запела стрела, и Сеен упал на колени, выплевывая из легких кровь. Бог махнул рукой, напрягая по предела и без того слабую нить жизни, и Аши чуть было не вывернуло наизнанку от давно забытого вкуса насильственной смерти.

Жене Сеена повезло не так сильно. Раньше, чем свет погас в глазах мужа, ее со смехом бросили на мох поляны и задрали на ней юбки:

— Помоги… — услышал Сеен за спиной то ли стон, то ли шепот.

Обернувшись, он поймал на себе тускнеющий взгляд Сеена и понял, что дрожит. Проклятие! Он и забыл, что умирающие видят больше, чем обычные люди, больше, чем даже маг, выехавший на поляну.

— Не могу… ты хочешь меня погубить… — отвернулся Аши.

— Убей… — выдохнул советник, и Аши тихо выругался, встретившись взглядом со взглядом дяди. Затрещала рядом одежда, женщина молча забилась под насильником, но кричать не стала. До самого конца не хотела пугать собственного ребенка.

— Ты слишком подвержен человеческим эмоциям, мальчик мой, — усмехнулся бог смерти. — Все же в тебе сильна кровь матери.

Вновь взмахнули черные крылья, и вся поляна будто закружилась в темном мареве. Не в силах больше выдерживать стонов женщины, умоляющего взгляда умирающего и смеха бога смерти, Аши выругался и создал заклинание, одним движением руки разорвав нить жизни жены Сеена.

Советник счастливо улыбнулся, Аши упал на колени от боли и сжал руками голову. Как давно он не убивал? Очень давно…

Как давно он что-то чувствовал?

Очень давно.

— Помоги ребенку, она не виновата… — вновь взмолился все так же не желающий переходить за грань Сеен.

Аши лишь покачал головой. От него хотят слишком многого. Стать спасителем? Ему? Много раз преданным и людьми, и богами?

— Мальчик мой… — мягко склонился над ним бог смерти. — Тебе не должно быть так больно.

— Будьте вы прокляты, — выдохнул Аши. — Я не бог, я не человек…

— Все мы чем-то ограничены, мальчик мой. И твоя беда, что ты никак не хочешь этого понять и принять. А должен.

Бог смерти махнул крыльями и пропал, стало вдруг легче дышать. Аши медленно поднял взгляд. Сеен, глядящий в низкое, укутанное небо, счастливо улыбался. Его жена затихла, насильник удивленно поднялся и плюнул в мох:

— Арханы. Такие нежные… так быстро умирают. А еще думал поиграться.

— Приведите ко мне девочку, — ответил кто-то, в ком Аши живо почувствовал сильного мага.

Но, впрочем, интересоваться не стал. Оставаться здесь было опасно, да и незачем. Маленькая девчонка вряд ли что знала о Рэми и делах отца, а ее судьба Аши совсем не волновала. Ну, продадут ее в дом забвения, и что? Не она первая, не она последняя, бывает. Научится хорошо развлекать клиентов, глядишь, и выживет.

Аши не оборачиваясь подошел к носителю и хотел его вновь поднять на руки, перенести в другое, более спокойное место, как Рэми вдруг открыл глаза.

— Спи, — прошептал Аши.

Но носитель на этот раз не послушался. Пустым, наполняющимся ужасом взглядом посмотрел он на пятящуюся к лесу девочку, на идущих к ней мужчин, на спрыгивающего с лошади, укутанного в плащ мага и, оттолкнув Аши, поднялся с земли.

— Не вмешивайся, — прошептал Аши. — Это всего лишь сон. Глупый сон. Рэми, ради всех богов…

Сказал и запнутся. С каждым шагом Рэми все более крепчал. И маг, остановившись вдруг, испуганно посмотрел в сторону мальчика, и девочка перестала плакать, и глянула на Рэми с надеждой, и разбойники, поняв вдруг, что этому человеку они не противники, попятились к лесу. А Аши прохрипел проклятие, чувствуя, как его душа сплетается с душой носителя, как его воля становится волей Рэми, как чувства мальчишки, настоящие, зрелые, переполняют и выплескиваются, а мир вдруг окрашивается в иные краски, живые, эмоциональные, и расплывается в волнах гнева.

Заржали в ужасе лошади, дернулись на привязях, и часть из них, освободившись, рванула к лесу.

— Не тронь! — выдохнул Рэми.

— Ты мне бросаешь вызов? — тихо спросил маг. — А ты кто такой, мальчик?

— Хочешь знать? — мягко улыбнулся Рэми-Аши. — Я хочу знать иное. Кодекс запрещает магам убивать, почему ты убиваешь?

— Ты сильно умный, мальчик. И сильно правильный. Я убиваю, потому что хочу убивать.

— Ты убиваешь, потому что над тобой Кодекс не властен, — усмехнулся Рэми. — Но это поправимо, мой друг.

Аши не хотел этого делать, но внезапно повзрослевшая душа носителя не оставила ему выбора. И маг вдруг оказался припечатанным к дубу, а Рэми тихо нашептывал ему на ухо:

— Теперь посмотрим, как легко ты будешь убивать.

Капюшон упал на плечо мага, и Аши вздрогнул. Молодой еще. Зеленый. Мальчишка, может, чуть старше Армана. И лицо его было простоватым, веснушчатым, а на глазах — застыли слезы страха. И губы дрожали, а руки впились в запястья Рэми, пытаясь оторвать его ладони от шеи. И взгляд был полон беспомощности, такой, какая нередко появляется у людей при виде настоящей мощи.

А Рэми с силой Аши, с его злостью на мир, любил воспитывать:

— Не бойся, это не больно.

Он рванул рубаху мальчишки, обнажая его шею и слегка, лишь слегка, выпустил силу. Напряглись нити судьбы, отозвался откуда-то издалека отец, начала проявляться на обнаженной коже мага вязь татуировки. Мальчишка дернулся в руках Рэми, но напоролся на еще одну насмешку:

— Лучше не сопротивляйся.

И Аши, закончив татуировку, убрал от мага руки, уже не глядя, как тот медленно, опустошенно сползает по стволу дуба.

А с Рэми, оказывается, весело.

— Идем, синеглазое солнышко, — улыбнулся губами мальчишки Аши, протягивая девочке руку, и впервые почувствовал, как Рэми внутри него отозвался счастливым детским смехом. Детская ладошка доверчиво устроилась в его пальцах.

Жаль, что когда проснется, носитель ничего не будет помнить.

И впервые не Аши выбрал вернуться в ритуальную башню, Рэми его туда вышвырнул. А Киар на этот раз даже словом не отозвался, будто почувствовал смятение брата.

— Да кто же такой этот мальчишка?

Впервые Аши подумал, что этот целитель судеб, скорее всего, повелителю Кассии будет не по зубам. И внутри проснулось такое злорадство, что даже дышать стало тяжело.

Рэми резко вылетел из сна и, не понимая, почему ему так тревожно, уселся в повозке. Дождь закончился. Камни купленного браслета приятно холодили запястье, солнце скрылось за тучей, лошади весело бежали по подсохшей дороге. Переговаривались рядом мужчины, а Рэми мрачным взглядом смотрел на пробегавший мимо весенний, в лужах подснежников, лес. И знал, откуда-то твердо знал, что чего-то не может пропустить.

— Стой! — закричал Рэми.

Первыми на крик откликнулись лошади, послушно застыв посреди дороги. Кто-то из мужчин витиевато выругался, чуть не вывалившись с повозки, задремавший было на козлах Брэн удивленно оглянулся.

— Рэми, друг, ты так не шути, — криво усмехнулся он.

Рэми не слушал. Он спрыгнул с повозки и раньше, чем Брэн успел слово сказать, бросился к лесу. Он слышал, как звал, бежал следом удивленный друг, но видел только ее — застывшую под отцветавшей лозой белокурую девочку. Она была совсем маленькая, как Лия, хрупкая и беззащитная. Сидела прямо на мягком после дождя мху, обняв руками и прижав к груди колени, и мелко дрожала, как бы вздрагивая от невидимых слез.

Одета хорошо. Наверное, архана. И на руках золотые браслеты, а в волосах — алмазные звезды. Не зная, что делать, Рэми опустился перед ней на корточки, коснулся ее плеча, и вздрогнул, когда она подняла на него пустой уставший взгляд.

— Отойди, — приказал Брэн и подхватил девочку на руки. — Давай в повозку, разбираться потом будем.

Девочка безразлично обняла Брэна за шею, опустила голову ему на плечо, не спуская с Рэми внимательного, но столь же пустого взгляда. Будто хотела что-то понять, а никак не могла…

— Только этого нам не хватало! — прошипел их спутник, толстобрюхий Вран, что заведовал кладовыми поместья.

— Может, именно этого и не хватало, — парировал Брэн, опуская девочку на дно повозки и укутывая ее в одеяло.

— Присмотри за ней, — приказал он Рэми, запрыгивая на козлы.

Волчонок забрался в повозку и подвинулся чуть ближе к архане. Совсем немного, но достаточно, чтобы она вздрогнула, вновь прижала колени к груди, обняв их тонкими, украшенными золотыми браслетами руками.

Тронулась повозка, лошади легко побежали по проселочной дороге.

Девочка была даже хорошенькой: золотистые, пушистые волосы, рассыпавшиеся по плечам, курносый носик и россыпь веснушек на бледных щеках.

— Меня зовут Рэми. А тебя? — мягко спросил волчонок, подумав, что архане наверное, столько же лет, сколько и Лие.

Девочка молчала. Все так же, не замечая Рэми, смотрела она в заляпанную грязью холщовую стенку повозки.

— Не хочешь, не говори, — надулся Рэми. — Буду тебя называть синеглазое солнышко. Согласна?

Малышка вновь не ответила. Повозка лихо подпрыгнула на ухабе, и девочка чуть было не покатилась на звериные шкуры, но Рэми схватил ее за руку и дернул к себе. От мимолетного прикосновения она опять вздрогнула. Но опять промолчала.

— Неразговорчивая ты. Может, просто глупая?

Глаза арханы обрели подобие смысла.

— Моя мама говорит… — продолжил успокаивать Рэми.

— У меня нет мамы, — прошептала вдруг девочка.

Рэми вздрогнул. Маленькая архана вдруг преобразилась. Глаза ее наполнились недетской серьезной болью, по щекам покатились крупные слезы.

— Наверное, есть отец? — смутился Рэми.

Чувствовал он, что сказать что-то надо, но вот что?

— У меня нет отца, — прошептала та, вдруг бросившись Рэми на шею.

Она плакала тихо, как мышка, содрогаясь от рыданий. Рэми несмело гладил золотистые волосы, прижимал ее к себе, укачивал, пытаясь забрать хоть немного ее боли. Только бы она не плакала так горько, не цеплялась бы в него, как в последнее спасение, и не шептала что-то ему в волосы, будто старому другу. Это было… так странно. И так больно. И хотелось бы ей как-то помочь, но Рэми совсем не знал как.

Повернулся к ним Брэн, сжал ладонью плечо Рэми и посмотрел на архану мягко, сочувствующе. Умолкли мужчины, забыв вдруг о разговорах и шутках. Над повозкой повисла тягостная тишина, омрачаемая тихими всхлипами.

Заморосил дождик, а маленькая архана плакала долго, очень долго, пока не уснула в объятиях потрясенного Рэми.

Вечером Брэн осторожно перенес заснувшую девочку из повозки в большой сарай, где они остановились на ночь. Дождь давно закончился, над лесом всходила ущербная луна, загадочно подмигивали звезды.

Рэми не мог заснуть. Он устроился на сене рядом с маленькой арханой и смотрел, как она спит… Пухлые губки порозовели, приоткрылись во сне, девочка то и дело вздрагивала, постанывала. А когда мужчины наконец закончили приготовления к ночлегу, и в сарае стихло, маленькая архана вдруг открыла глаза, испуганно встрепенулась и огляделась, вновь задрожав от страха.

— Я здесь, — прошептал Рэми, хотя не был уверен, что это поможет, что именно его она так отчаянно искала взглядом.

Однако девочка сразу же успокоилась, вынырнула из-под одеяла и вновь прижалась в Рэми, будто стараясь у него найти недостающие силы. Теплая ото сна, пропахшая молоком, она заставила мальчика нервно сглотнуть. Пробудилось в душе жгучее желание защитить, не дать в обиду… кого? Чужую? Высокорожденную? Да он и прикоснуться к такой не имеет права...

Очнувшись, он прижал ее к себе крепче, укутал плащом. Архана завозилась, устраиваясь поудобнее, и некоторое время они просто сидели прижавшись друг к другу молча глядя в догорающий костер.

Хрустели сеном за перегородкой лошади, в огромном сарае было тепло и слегка душно, трещал огонь, и маленькая архана тихо мурлыкала, прижимаясь к своему спасителю, заглядывая ему в лицо неожиданно любящими глазами. И когда успела так… полюбить?

— Есть хочешь?

Девочка кивнула. Рэми, осторожно высвободил руку из теплых складок плаща и протянул архане кусок хлеба, завернутый в лист капусты.

— Как тебя зовут?

Она откусила кусок, но вновь не ответила, задумчиво жуя приготовленный Мией хлеб.

— Не хочешь, не говори, синеглазое солнышко.

Архана широко улыбнулась, вонзив крепкие зубки в краюху хлеба.

— У тебя есть родные? — та отрицательно покачала головой. — Ну, кто-то же должен быть? Кто у вас там, у архан? Опекун?

— Мама… — улыбка сошла с лица девчушки, а хлеб выпал из ее ручонок. Испугавшись, что она вновь заплачет, Рэми было прижал ее к себе сильнее, чтобы успокоить, но архана остановила его тихим, совсем недетским вопросом:

— Почему их убили? Рэми, почему?

Запомнила имя, подумалось волчонку, когда архана, устав от слез, вновь заснула в его объятиях. На ее тоненьком запястье поблескивал браслет из необработанных камушков янтаря.

Ничего, Лие Рэми при случае купит другой. А с арханой он больше не увидится, пусть хотя бы что-то у нее останется. Только как жаль, что ее пришлось оставить...

— Единственная, кого разбойники оставили в живых, — счастливо шептал Брэн, когда они выезжали из города. — Глазастый ты, Рэми. Твоя глазастость принесла нам неплохую награду от архана… девчонку-то уже похоронили...

А Рэми вспоминал, как рвалась к нему архана из рук дозорных, и почему-то чувствовал себя предателем. Но ведь он всего лишь рожанин… а она…

Еще долго не давали ему спать заплаканные светлые глаза девочки. А еще почему-то бледное лицо Эдлая, сжимавшего снятый с шеи девочки амулет.

Рэми даже имени ее не знает…

«Мое синеглазое солнышко».

Темнота ритуальной башни утомляла как никогда. Аши дернулся в цепях и вновь послал носителю тихий зов. Рэми не отозвался. Жаль…