Лучший трубач, почти что руководитель школьного духового оркестра, лучшего в районе, а может быть, и в городе, после пяти часов вечера всегда возвращался в класс, где собирались пионеры и комсомольцы на репетицию.
Школа начала готовиться к первомайскому параду! По смутным слухам, соседняя школа тоже собиралась чем-то блеснуть на демонстрации, и все ребята, от первого класса до выпускников, решили в лепёшку разбиться, но соседей переплюнуть. Поговаривали, что на демонстрации будет конкурс на лучшую колонну и победители поедут в Москву на открытие метро! О метрострое кричали все газеты и радио: там были какие-то чудеса вроде подземных дворцов и самодвижущихся лестниц. Неделю заседал специально созданный первомайский комитет. Неделю уборщица тётя Клава метлой выгоняла охрипших ораторов из школы в двенадцать часов ночи. Наконец приняли решение — колонна будет выглядеть так: впереди — пятьдесят барабанщиков-октябрят, за ними духовой оркестр, дальше на трёх грузовиках пантомима «Крестьянин-единоличник вступает в колхоз». На четвёртой платформе — струнный оркестр, за ним колонны осоавиахимовцев — стрелки, пловцы, учлёты из старших классов…
Вырисовывалась внушительная картина. И поэтому половину дня школа жила как любая другая: шли занятия, ставились отметки. А во вторую половину в школе царило приподнятое, предпраздничное настроение, и трубачу очень нравилось идти мимо классов, в которых грохотали барабаны, пел хор, разучивали движения физкультурники. И вдруг он увидел совсем маленькую девочку, которая, забившись в угол, рыдала так, что казалось, потоки слёз смоют начисто с её лица веснушки.
— Э! — сказал трубач. — Что стряслось?
— Ба… ба… барабана не хватило! — захлёбываясь рыданиями, ответила девчонка. — Барабаны одним мальчишкам, а нам какие-то палки с бумажными цветами… А мне говорят: катись! А у нас же все равноправные!
— Безусловно! — сказал трубач. — А кто у вас вожатый?
— Коля! Он в пантомиме кулака играет, он говорит, что ему не до нас!
— Это ненормальное явление! — сказал трубач. — И мы с этим должны бороться! Идём в ячейку.
— Товарищи дорогие! — сказал он, входя в зал, где комитет комсомола в полном составе писал лозунги на длинных алых полотнищах: «Крепи оборону!», «Даёшь сплошную индустриализацию страны!», «Все в Осоавиахим!». — Это что же получается? Для всех праздник, а вот для этого октябрёнка слёзы! Всем по барабану, а ей «катись»!
— Я же не виновата, что я девочка! — подлила масла в огонь малявка.
— Вот именно! — тряхнул соломенной чёлкой трубач. — Это же домострой какой-то! Мальчишки, значит, будут барабанить, а девочки нет? Да бросьте вы писать! Ребёнок плачет, а вы лозунги пишете!
— Я не ребёнок! — сказала малявка. — Я во втором классе учусь! Меня на будущий год в пионеры примут!
— Слушай! — сказал, отрываясь от работы, парень в перепачканной футболке. — Иди ты со своими яслями отсюда! Я вот ляпну ошибку — и всё насмарку!
— То есть как? — заорал трубач. — Где Колька? Он думает, что его роль на грузовике важнее… Он будет ехать и выламываться, а вот она страдать?
— Колька! — закричал художник. — Растолкуй свою позицию товарищу!
На сцене из-за закрытого занавеса появился Колька в костюме кулака, с наклеенными усами, с привязанной к животу подушкой.
— А, — сказал он. — Ты уже здесь. Никак успокоиться не можешь. Нет у меня барабана! Нет! И то наскребли только тридцать вместо пятидесяти!
— Обеспечь! Ты — вожатый, на тебе ответственность! Придумай что-нибудь! — закричал трубач. — Нет барабанов — дай ей горн!
— И горна у меня нет, — с удовольствием разглаживая усы и похлопывая себя по животу, сказал «кулак» Колька. — У меня для вас, родимые, ничего нетути!
— Прекрати кривляться! — крикнул трубач. — Я тебе горн достану!
— Ну! — заорал ему в ответ Колька, выходя из образа. — А кто её обучать будет? Я барабаню-то еле-еле… А слуха у меня вообще нет!
— Совести у тебя нет!
— Все слышали! Отметим! Товарищи, будьте свидетелями! Он меня оскорбляет! — завопил Колька.
— Ты вожатый или нет? Какая у тебя комсомольская нагрузка?
— У меня нагрузок миллион! А если тебе завидно или ты такой отзывчивый, давай становись вожатым, мне не жалко… Я тебе в ножки поклонюсь, — кланяясь в пояс и снова входя в образ кулака, сказал Колька.
— И стану! — запальчиво выкрикнул трубач. — Подумаешь, нагрузок миллион. Давайте назначайте меня вожатым! Я этому лодырю докажу!
— Ты понимаешь, что берёшь на себя большую ответственность? — строго спросил комсорг. — Это ведь не шаляй-валяй!
— Обязуюсь к празднику подготовить десяток горнистов! — сказал трубач. — И вообще беру этот отряд на себя! Хочешь быть горнисткой? — спросил он малявку октябрёнка, и та, глядя на своего нового вожатого восторженными и преданными глазами, выдохнула всей грудью:
— Да!