— Как он называется? — спросил майор, отнимая от глаз бинокль.

— Вроде Червонцев. Население — поляки и белорусы… Немцы тоже попадаются. Весёлое будет дело? — стараясь заглянуть майору в лицо, говорил молоденький солдат-пехотинец, только что доставивший пакет из штаба.

— Давно воюешь?

— Почти что месяц, — шмыгнув носом, ответил солдат.

— Ты, главное, не дрейфь! — сказал майор. — Война, она, конечно, не гулянка, но ведь и не похороны. А?

— Так точно! — выкрикнул солдат. — Разрешите идти?

— Иди. — И, глядя вслед фигуре в непомерно длинной, туго перетянутой под грудью шинели и оттого сильно похожей на веник, усмехнулся: «Весёлое дело».

— Командиров машин ко мне, — сказал он радисту.

— Товарищи офицеры, — сказал он, когда командиры собрались. — Как только что сказал вестовой, «будет весёлое дело». Задача: развёрнутым строем по льду реки атаковать в лоб. Ворваться в город и завязать бой. Вопросы есть?

— Разрешите? — хлопая пушистыми ресницами, спросил лейтенант. — На льду с брони всю пехоту собьют.

— А кто говорит про пехоту? — удивился майор. — Братцы, разве я говорил про пехоту? Про весёлое дело говорил, а про пехоту — нет…

— Так как же без пехоты? — не понял лейтенант. — Нас же на улицах фаустники пожгут?

— До улиц ещё дойти надо, — поморщился майор. — Наша задача — атаковать в лоб. Ясно?

— Так точно, — нестройно ответили офицеры.

— Разойдись, — скомандовал майор. — А вы, лейтенант, останьтесь. Курите? — сказал он, отводя молоденького танкиста подальше от машины. — Кости не болят?

— Какие кости? — не понял офицер.

— Человек состоит из разнообразных деталей, в частности из костей… Ну, раз спрашиваете какие, значит, не болят… Мы ведь в железе на морозе… Сколько вам лет?

— Девятнадцать. А вам? — робко спросил лейтенант.

— Двадцать три.

— Я думал, больше.

— А про меня всю жизнь так думают. Я в школе был пионервожатым — так мои пионеры были уверены, что я ужасно взрослый, а я был их старше всего на четыре года… Им по десять, а мне четырнадцать — громадная разница…

— Всё же разница есть… — сказал лейтенант, тихо постукивая валенком о валенок. — Я вот не могу представить, что вам двадцать три… Вы что-то такое понимаете, чего я не понимаю…

— Не намекай! Повоюешь как следует — поймёшь, что говорить про бой «весёлое дело» могут только необстрелянные дураки. Пехота пойдёт в другом месте. Там, где наступать будут.

— А мы, значит, ложный удар?

— Почему ложный? Как следует ударим. Фашист, которого ты убил в январе, не выстрелит в тебя в марте… Читал листовку?

— А если они разгадают? — горячо задышал лейтенант, высовывая голову из воротника полушубка.

— Разгадают — врываемся в город, — стало быть, мы становимся направлением главного удара. Ясно?

— А пехота?

— Подойдёт пехота. Подойдёт. Пехота, она такая…

— Что вы со мной нянчитесь, товарищ майор? — спросил лейтенант.

— Я не нянчусь — я объясняю. Я знаешь как объяснять люблю… Я учителем бы с удовольствием был! У меня и отец был учителем, и дед… Я вот перед «весёлыми делами» всегда думаю: когда я был счастлив? Знаешь когда? Когда пионервожатым был! Мне иногда снится, что войны нет… Светит солнце, гремят барабаны, и шагает мой отряд, двадцать мальчиков подряд, двадцать девочек подряд… Белые панамки, белые палатки. И горн гудит, а горнист неумелый в одну ноту дует, и уши у него от усердия пухнут. И я с ними иду. Ведь это счастье было! «Серёжа, Серёжа!.. Наш Серёжа может всё. Серёжа сказал! Серёжа так считает…» Вот и приходилось всё уметь… А честно сказать, ни черта я не умел! Но старался! Слышишь, лейтенант? Старался. И получалось. А ты говоришь «нянчишься»…

Лейтенант неопределённо хмыкнул — чувствовалось, что ему совсем не нравится сравнение с пионерами… Но майор не обратил на это хмыканье никакого внимания. Может, не заметил, а может, сделал вид, что не заметил…

— У меня знаешь что есть? — спросил он заговорщически. Вот. — Он открыл свой командирский планшет и из глубины его, из-под карты достал аккуратно свёрнутую тряпочку. — Видал? Мой, вожатский!

Алый галстук полыхнул на утреннем морозном ветру. Словно здесь, на измолотом грязном снегу, в искорёженном лесу, вырос пламенный весенний маковый цветок.

Лейтенант опять хмыкнул.

— Ладно, иди, — сказал майор. — В атаке держи дистанцию, но не отставай. Давай за мной! И делай, как я. Понял?

— Так точно.

— Ну иди.

И когда лейтенант отошёл достаточно далеко, майор стал спиною к ветру, немеющими от холода пальцами расстегнул ремень, портупею, крючки полушубка и спрятал алую тряпочку куда-то глубоко-глубоко в нагрудный карман.

— Вот так вот! — сказал он себе, запахиваясь в полушубок… — Вот так вот… — И, глянув туда, за реку, где в морозном тумане темнел озаряемый отблесками разрывов и орудийных залпов город, надвинул поглубже меховой танковый шлем с болтающимся шнуром связи и добавил: — Ну, брат, «будь готов»!