Путешествие врача-бактериолога по Африке

Очерк Е. Б.

Рисунки худ. А. Апе

 

I

Медленно полз форд, словно гигантское насекомое, ощупывая световыми усами влажную тьму джунглей. Шофер-негр умело вел машину по невозможной дороге. Автомобиль подскакивал на буграх, проваливался в грязевые ямы. Мокрые от росы ветки порой шлепали Аллана по лицу. Когда молодой врач поднимал голову, глазам становилось почти больно от ослепительного блеска звезд, крупной алмазной росой усеявших небесный луг. Ему казалось: он слышит, как дышит земля тропиков, напившаяся дождем и зноем. Пряные и душные ароматы висели в воздухе.

Аллан Флэм уже много лет работал в Лондонском бактериологическом институте, изучая тропические болезни. Его талантливые труды по исследованию малярии создали ему имя в ученом мире.

Жизнь Флэма катилась размеренно: лаборатория, лекции в Оксфорде, работа в кабинете над очередным трудом, по праздникам — спортивные прогулки за город с друзьями-бактериологами. Аллан был неплохим спортсменом и на ряду с охотой за микробами увлекался охотой за более крупными вредителями человечества — зайцами, лисами и волками. Мускулатура у него была стальная и глаз на редкость меткий. Мировая война, которая бросила юношу Аллана на германский фронт, была для него суровой школой, дала закалку на всю жизнь. Дала она и ненависть к империализму, ко всей государственной и политической системе, царящей в Западной Европе. Едкие насмешки Флэма, его острая и беспощадная критика правительства заставляли приходивших к нему на дом студентов прислушиваться к его словам.

Когда Флэму предложили стать во главе экспедиции, отправлявшейся в Африку на борьбу с мухой цеце, молодой ученый чуть не подпрыгнул на стуле от радости. Нимало не колеблясь, Аллан согласился. Сонная болезнь давно его интересовала, он был в курсе новейших методов ее лечения, и борьба с этим бичом чернокожих увлекала его. Предстояло проникнуть в самое сердце Западной и Центральной Африки, изучить зоны распространения цеце, нанести их на карту. Заразы Флэм не боялся, а бороться привык и любил борьбу. Он отложил начатый труд, прервал на неопределенный срок лекции и лихорадочно занялся подготовкой экспедиции. Два врача и сестра милосердия выехали на неделю раньше Аллана и теперь поджидали его в городке Кумаси, намеченном отправным пунктом экспедиции. На следующее утро Аллан должен был с ними встретиться.

Внезапно шофер резко затормозил.

— В чем дело? — тревожно окликнул его Аллан.

— Проезда нет, сэр. Придется поворачивать назад.

Аллан выскочил из машины с электрическим фонариком в руках. Форд уперся радиатором в кучу хвороста, перегородившую дорогу. Совсем близко слышался шум воды.

— Хворост нарочно навалили на дороге, это значит, что мост через речку снесен, — об’яснил шофер.

Аллан сделал несколько шагов вперед и остановился на самом краю обрыва. Внизу бурлила река, вспухая от недавних дождей. Свет фонаря запрыгал по черным лохматым струям.

«Если бы мы ехали быстрее, то обязательно перемахнули бы через хворост и полетели под обрыв», — с содроганием подумал Аллан.

Он начал осматривать берег, выискивая место, где бы можно было переехать в брод. Поиски не привели ни к чему: берег, чем дальше, тем становился круче, да и река была слишком бурной и глубокой. Уныло побрел Аллан назад, к блеклым огням машины. Слоено глаза чудовища мерцали они во мгле. Смутная жуть охватила Аллана. Но невольно вспомнил о хищниках. Быть может, в этот самый миг из гущи джунглей за ним наблюдает другая пара глаз. Он ускорил шаги и стал размахивать перед собой фонариком, описывая световые круги.

Через несколько минут добрался до машины.

Шофер сидел неподвижно, пристально вглядываясь в тяжелую тьму.

С большим трудом, удалось повернуть машину, вязнувшую в грязевом киселе. Волей-неволей приходилось ехать и делать огромный крюк. Едва тронулись, как совсем рядом послышался грузный топот и хруст. Прямо на авто из непроницаемой тьмы джунглей двигалась черная гора.

Прямо на автомобиль из тьмы джунглей двигалась черная гора.　

— Носорог! — задыхающимся топотом сказал шофер.

Свет фонарей привел в недоумение гиганта. Он остановился и, громко сопя; уперся крохотными глазками в машину. Аллан с шофером замерли на своих местах, ледяной пот катился по спине мелким горохом.

Внезапно носорог шумно фыркнул, повернулся и затопотал по дороге, удаляясь от форда.

Оба вздохнули с облегчением.

— Хорошо, что свет не ударил ему в глаза, — тихо сказал шофер, — а то бы он разозлился и разнес и машину и нас на клочки…

Авто медленно покатился. Впереди, в каком-нибудь метре, колыхался бугристый зад носорога. Животное и не думало сходить с дороги. Шоферу предстояла трудная задача: во что бы то ни стало удержать машину и не дать ей налететь на бегущего впереди зверя.

Дорога, как назло, шла под гору. Негр изо всех сил нажимал тормоза, но форд плохо слушался. Глаза Аллана приросли к неуклюжей фигуре гиганта.

«Катастрофа неизбежна, — мелькало в его голове. — Еще несколько минут, и мы налетим на носорога. Одним ударом он подбросит машину на воздух — доктору рисовалась кровавая картина: среди обломков автомобиля два растерзанные трупа. Каждый нерв напрягся и ныл.

Время тянулось бесконечно.

Но вот носорог свернул в сторону. Слоено птица, вырвавшаяся на свободу, форд полетел вперед. Шофер послал вдогонку своему врагу два пронзительных хриплых гудка. Испуганный зверь кинулся в чащу, с треском ломая кусты.

«Африка кишит врагами человека, — думал Аллан, закуривая папиросу. — Их две, основных группы. Огромное свирепые хищники, открыто нападающие на человека, или же крохотные насекомые, коварно и незаметно разносящие ужасную заразу сонной болезни и желтой лихорадки. С дикими великанами куда легче бороться, чем с этими лилипутами. К тому же хищник далеко не всегда нападает на человека, а только когда голоден или же когда покушаются на его детенышей. А цеце и комары вечно охотятся за теплой человеческой кровью. И статистика показывает, что гораздо больше людей гибнет от укусов насекомых, чем от диких зверей. Нет, насекомые — вот подлинные враги человека…».

 

II. На борьбу с врагами человека

Кособокие грязные хижины Кумаса остались позади. Экспедиция вступила под душные тенистые своды джунглей. Длинной змеей растянулся отряд. Впереди крупно шагали два квадратных круглоголовых гиганта-проводника — Квека и Абосса, за ними Аллан и его трое спутников, позади вереница носильщиков, нагруженных гамаками, тюками и ящиками с медикаментами. Носильщики были набраны Алланом из представителей всевозможных африканских племен. Тут были и красивые светлокожие фульбе с величавой осанкой, и губастые плосконосые гаусса, и черные, блестящие, как сапожный вар, вангара, и фанта и многие другие. Большинство были в цветных рубахах и штанах, иные в одних набедренниках. Перед выступлением все туземцы были подвергнуты тщательному медицинскому осмотру, и им были сделаны прививки против всевозможных болезней.

Во главе носильщиков стоял Умвати, пожилой сухопарый негр. Он знал чуть ли не все африканские наречия и пользовался большим авторитетом среди туземцев. Шел он с видом полководца, выпятив впалую грудь и сосредоточенно сдвинув клокастые брови.

Аллан расширенными ноздрями жадно пил крепкие ароматы леса. Его поражало безмолвие, тяжело повисшее в джунглях. Блики солнца огненными бабочками порхали в ветвях, рассылались в траве золотыми осколками. Узлистые, раздутые, словно подагрические, корни переползали через дорогу. Аллан то и дело спотыкался. Свисавшие с ветвей лианы казались ему то пожарными рукавами, то щупальцами чудовищ, канатами, сдавившими тела лесных гигантов.

Ридли и Стон, спутники Аллана, погрузились в ученый спор. Их мало трогали тропические красоты. Ридли был тонок, как червь, с лицом, похожим на куколку бабочки-капустницы, — очень дотошный малый, прекрасный работник. Другой — Стон — кругловатый крепыш, почти без шеи, с хриплым быстрым голосом, энергичный и суетливый. Сестра милосердия, смуглая крепкая женщина средних лет, шла большим шагом, прислушиваясь к спору врачей. Миссис Даусон видала всякие виды, у нее был солидный боевой стаж и два серьезных ранения.

Внезапно туземцы словно по команде дружным хором затянули бравурную песню с гортанными выкриками, присвистывавшем и щелканьем.

— Что это они поют, Коку? — спросил Алшан у поровнявшегося с ним коренастого круглолицего негра.

— Это старая походная песня, масса, — отозвался Коку.

Он говорил на довольно приличном английском языке. Два года проработал он в лазарете в Кумаси и был опытным санитаром. Аллан выбрал его себе для личных услуг, с первого взгляда почувствовав к нему симпатию.

— Что же, мы ведь и в самом деле идем в поход на страшных врагов человека, — улыбнулся доктор.

— Ты говоришь про цеце, масса?

— Ну, конечно.

— А почему это белые люди вдруг надумали с нею бороться? Неужели им стало жалко негров? До сих пор они нас не слишком жалели.

— Нет, Коку. Белые люди беспокоятся прежде всего о самих себе. Сонная болезнь уж слишком широко распространилась за последние годы. Эпидемия в центральной Кавиронде уничтожила более ста тысяч человек. В районе Уганды, граничащем с озером Виктория-Нианца, за шесть лет население уменьшилось втрое. Нужно оздоровить страну, чтобы чиновники и купцы могли в ней безопасно проживать.

— Расскажите мне, масса, что в книгах пишут про цеце. В наших местах ее нет. Мне хочется получше знать врага, с которым мы будем воевать.

— Умно сказано, Коку! Я охотно тебе расскажу. Существует до двадцати разновидностей мухи цеце. Водится она в Африке, больше всего в западной и центральной ее части, гнездится по берегам рек и озер, в низких болотистых местах, в густых зарослях. Самка-цеце вынашивает в себе единственное яйцо, из которого выводится личинка. Некоторое время она живет в теле матери. Когда же она достаточно разовьется, самка выбирает подходящее место, под стволом поваленного дерева или под густым кустом, и выкидывает личинку. Та живо зарывается в мягкую влажную землю. Через час она превращается в куколку. Кожица ее темнеет и становится твердой, как скорлупа. Пройдет месяц — два, и из куколки выйдет молодая муха. Своим хоботком она пробивает себе дорогу сквозь рыхлую землю к свету. Когда крылышки мухи окрепнут, она присоединяется к стаям взрослых мух. Обычно самка выкидывает личинку каждые две-три недели, так что цеце быстро размножаются.

Муха цеце и ее личинка

— Ну, а почему цеце такие ядовитые?

— Сами по себе они не ядовиты, Коку. Дело в том, что они питаются горячей кровью людей и животных. Укусит такая муха человека, больного сонной болезнью, и вместе с его кровью проглотит микробы болезни. Ты знаешь, что такое микроб, Коку?

— Очень даже знаю, масса. Мне в лазарете доктор много про них говорил.

— Ну вот, микроб сонной болезни называется трипас. Он быстро размножается в желудке мухи. Когда цеце сядет потом на здорового человека и укусит его, трипас попадет к нему в кровь, и он скоро заболеет.

— Значит, цеце носильщик заразы?

— Правильно, Коку. Всю свою жизнь цеце разносит заразу. От одной ничтожной мухи, быть может, погибнут десятки людей. Живет цеце несколько месяцев и где только не успеет побывать за это время.

— А какая она с виду, масса, чтобы я сразу мог ее узнать и убить.

— Ее легко отличить от других мух. Темнокоричневая, тельце длинное и узкое, спереди на голове — длинный толстый хоботок. Когда садится, крылышки складываются совсем как лезвия ножниц. Вот ее портрет, посмотри, Коку.

Аллан вынул из кармана книжку и показал Коку рисунок, изображавший цеце. Негр долго внимательно вглядывался, наморщив лоб.

— Долгое время, — продолжал доктор, — с сонной болезнью не велось никакой борьбы. Только за последние годы придумали способ ее лечения. Больному делают впрыскивание особого препарата, убивающего микробы сонной болезни. Иногда уже через двадцать часов больной чувствует облегчение. Вот эти прививки мы и будем делать жителям зараженных мест.

— Я растолкую все это, масса, моим товарищам, — воскликнул, блестя глазами, Коку, — чтобы они знали, зачем мы идем, и не ленились. А сам я до самой смерти буду вместе с тобой, масса, воевать с цеце!

— Ты молодец у меня, Коку!

 

III. Магический глаз Аллана

Экспедиция не спеша углублялась в леса Слонового берега, приближаясь к зараженным районам. На восьмой день пути отряд подошел к широкой быстрой реке. Обходить ее заняло бы слишком много времени, и Аллан решил попытаться перейти в брод. Проводник Квека, отличный пловец, вызвался первым переправиться через реку.

Члены экспедиции остановились на берегу и стали наблюдать за Квекой. Мускулистое тело негра быстро рассекало воду. Он уже приблизился к противоположному берегу и только что ступил на камни, как вдруг из-за кустов показались два леопарда. Видимо, звери пришли на водопой и были озадачены внезапным появлением человека из воды. Они слегка попятились и замерли на месте, прижав уши и бичуя хвостом бока.

При виде зверей Квека черной молнией метнулся в реку. Леопарды кинулись было за ним, но в этот миг раздался выстрел Аллана. Один из зверей упал на камни, из горла хлынула кровь, другой кинулся в заросли.

Квека, задыхаясь, серый от испуга, подплыл к берегу. Решено было в этом месте не переправляться через реку, а поискать брода.

Вечером, когда члены экспедиции сидели у костра за ужином, Квека робко приблизился к Аллану, взял его ружье, нежно погладил блестящий ствол, прижал обеими руками к сердцу и забормотал какие-то заклинания.

— Что это значит, Коку? — удивленно спросил Аллан у своего слуги.

— Это, масса, он молится, чтобы великий дух помог ружью всегда попадать прямо в зверя.

* * *

Экспедиция выступала в, путь обычно в пять часов утра, когда в джунглях стояла еще предрассветная прохлада. Часов в восемь делали первый привал на завтрак, в полдень — время палящей жары— останавливались на обед и отдыхали. В шесть часов вечера располагались лагерем на ночлег. Повар Менза готовил примитивным способом сытный ужин, а носильщики тесным кольцом окружали членов экспедиции, закидывали их вопросами, рассматривали вещи.

Больше всех полюбили туземцы Аллана, который всегда охотно с ними беседовал. Если между носильщиками., вспыхивала ссора, они прибегали к нему, и он живо их мирил. Переводчиком служил обычно Умвати или Коку.

Особенную популярность заслужил Аллан благодаря, своему стеклянному глазу. Еще на войне молодой врач потерял правый глаз, и ему вставили великолепный протез.

Однажды утром, проснувшись, Аллан по обыкновению полез в карман за часами. К его удивлению, их не оказалось на месте. Потерять часы он не мог, — очевидно, их украл один из туземцев, прельстившись блестящей игрушкой. Но как получить их обратно? Прибегать к угрозам Аллану не хотелось.

Внезапно его осенила блестящая мысль. Он позвал Умвати и велел ему собрать всех носильщиков. Через несколько минут они сгрудились вокруг палатки доктора. Аллан вышел к туземцам с видом судьи, произносящего приговор, остановился и медленно начал речь:

— Слушайте, что я вам скажу, люди фульбе, гаусса, вангара и фанти! Сегодня ночью я крепко спал в своей палатке, но не спал мой правый волшебный глаз. — С этими словами он вынул стеклянный протез из глазницы и, высоко подняв руку, показал его туземцам. Ропот удивления и страха пронесся в их группе. — Он всегда все видит — продолжал отчеканивать Аллан, — и на этот раз он увидел, как один из нас, — я не буду его называть, чтобы не покрыть его имя позором, — подполз ко мне в темноте и вытащил из моего кармана блестящую круглую штуку, которая показывает время. Вот сейчас, — он повысил голос, — волшебный глаз смотрит прямо в глаза похитителю. Он приказывает ему сегодня же вечером положить тихонько на место украденную вещь… Если вор этого не сделает, тяжелая беда обрушится на его голову…

Умвати перевел туземцам речь Аллана. Они заволновались, загалдели, тыча пальцами друг в друга.

Вечером, когда Аллан лежал у костра и курил трубку, раздался слабый шорох. Доктор не шевельнулся, только скосил свой единственный глаз. Слева из-за кустов протянулась худая черная рука, бросила часы на землю рядом с Алланом и исчезла.

Это был первый и единственный случай кражи. Туземцы прониклись глубочайшим уважением к Аллану. Перед его стеклянным глазом они испытывали священный трепет. Почему-то они решили, что протез обладает целебными свойствами. Когда кто-нибудь из туземцев чувствовал недомогание, он приходил к Аллану и умолял одолжить ему на одну ночь волшебный глаз. Чтобы не рисковать протезом, Аллан давал туземцам запертый на ключ ящичек с болтавшимся внутри камешком. Туземцы с благоговением брали коробочку, прижимали ее к сердцу. Ложась спать, клали ее под голову — и Наутро уверяли Аллана, что чувствуют себя отлично. Такова была сила самовнушения.

 

IV. Зараженная деревня

Без особых приключений экспедиция прибыла в Сенегамбию, где свирепствовала сонная болезнь. Однажды вечером, когда отряд расположился на отдых, к Аллану подошел проводник Абосса:

— Масса, не надо ходить в деревню Квено, там очень много больных людей.

Оказывается, он ходил на разведку, набрел на зараженную деревушку и насмотрелся там всяких ужасов.

После ужина доктор вдвоем с Абоссой отправился за несколько километров в деревню. Он велел негру тщательно закрыться от мух. Абосса был мрачен и что-то глухо бормотал себе под нос.

Было еще светло, когда они подошли к довольно широкой обмелевшей реке. На ее холмистом берегу, сквозь стену пальм там и сям выглядывали, словно гигантские муравейники, конические хижины.

Аллан вошел на площадь поселка, и его глазам представилась жуткая картина. У изгородей, у дверей хижин, под деревьями — всюду валялись больные. Иные уткнулись лицом в землю и лежали неподвижно, как трупы, другие метались в бреду, стонали, выкрикивали бессвязные слова.

Сотни ястребов усеяли деревья. Некоторые из них неуклюже ковыляли по земле и что-то поклевывали. Зараза, казалось, висела в воздухе.

Два еще здоровых негра привели Аллана к хижине больного вождя племени. Когда Аллан вошел, лежавший на куче леопардовых шкур, худой, узколицый старик даже не повернул головы. От ужасного истощения его кожа приняла коричневато-пепельный оттенок. Остро выступавшие кости, казалось, намеревались прорвать ее. Все тело больного было покрыто кровоточащими буграми язв. Губы вздулись, как огромный, готовый лопнуть нарыв.

На леопардовой шкуре лежал худой, узколицый старик

Только когда Аллан вплотную подошел к больному, тот заметил его. Абосса поспешил растолковать старику, в чем дело. Вождь приподнял голову, попытался что-то сказать, но изо рта его хлынула пена, он захрипел и замолк.

— Безнадежен… — пробормотал Аллан и вышел из хижины.

* * *

На другое утро на рассвете Аллан снова пошел в деревню вместе с Даусон, Ридли, Стоном, Коку и Абоссой. Негры несли ящики с медикаментами и дезинфекционными средствами.

Когда они подходили к реке Бауле, на берегу которой расположена деревне Квено, навстречу из лесу показалось несколько рослых негров с огромными копьями. Впереди шел необыкновенно худой человек лет сорока. Аллан узнал в нем сына вождя. Движением руки сухопарый негр приказал спутникам остановиться, а сам подошел к Аллану и заговорил, возбужденно жестикулируя. Коку переводил доктору его слова.

Оказывается, старый вождь умер ночью, и согласно обычаю племени старший сын принял начальство над деревней. Он очень просил Аллана остаться на некоторое время и полечить больных.

Вокруг хижины умершего вождя собрались все здоровые жители поселка, приползли и несколько больных. Тамтамы рокочущей бурной дробью отбивали траурный марш.

Тамтам — туземный барабан

В толпе туземцев выделялся маленький тощий человечек, одетый в львиную шкуру. Его тело было, покрыто красной глиной и посыпано золой, а шершавое, как кора, лицо разрисовано белыми знаками. Человек зычно выкрикивал заклинания, завывал, всхлипывал гиеной. То и дело он вбегал в хижину вождя, кидался на землю и обхватывал костлявыми руками тело старика. Потом вскакивал, выкатывал глаза и принимался гулко колотить себя по груди кулаками.

Вихрь безумия пролетел по толпе. Все присутствующие тоже начали себя бить в грудь, в то же время отбивая ногой ритм погребальной музыки.

— Что это за дьявол в львиной шкуре? — спросил Аллана Стон.

— Верно, колдун, — догадался Аллан.

Коку поспешил им об’яснить действия тощего человека. Он выгонял злого духа из тела умершего и просил великого доброго духа принять покойника в свое лоно.

Аллан решил не дожидаться конца церемонии и приступить к лечению. Выбрал самую большую хижину и организовал там лечебный пункт. Врачи, сестра и Коку надели белые халаты и стали распаковывать лекарства. Закипела работа.

Один за другим в хижину входили здоровые и больные туземцы. Их внимательно осматривали, брали на исследование кровь, отпускали лекарства, впрыскивали сыворотку против сонной болезни.

Из трехсот жителей деревни сто семьдесят требовали немедленной помощи. Позже исследование крови обнаружило, что больных около девяноста процентов.

Даусда ласково успокаивала ревевших от страха пузатых ребят, совала им в рот леденцы. Угощение нравилось, малыши затихали и принимались звонко сосать лакомство, выпучив округленные глазенки на большую белую женщину, делавшую что-то непонятное.

Даусон делала прививки негритянским детям.

Стон и Ридли работали усердно, но как-то механически. Казалось, они не чувствовали ни капли жалости к больным.

Аллан, наоборот, вкладывал всю душу в лечение. Он старался ободрить больных, внушал им надежду, с иными шутил, коверкая негритянские слова, которые ему подсказывал Коку. Молодой негр весь ушел в работу. Аллан невольно любовался его четкими, ловкими движениями. Он понимал с полуслова и выполнял указания врачей с величайшим усердием. От напряжения брови сошлись на переносице, и пот крупными каплями стекал по широкому полудетскому лицу.

Проработав много часов под ряд, уложили медикаменты и отправились на ночлег в лагерь.

Пять дней вел отряд работу в деревне. Обычно приходили туда вечером, работали всю ночь и перед зарей, когда цеце не просыпалась, возвращались в лагерь. Всем больным были сделаны впрыскивания, многие из них почувствовали значительное облегчение. Они трогательно благодарили членов экспедиции, пытались целовать им руки, призывали на них благословение добрых духов.

Лишь колдун искоса злобно поглядывал на Аллана и его товарищей. Авторитет его быстро упал. Теперь уже никто не обращался к нему за помощью, все шли к белым врачам. Несмотря на все убеждения, колдун не пожелал лечиться, хотя на груди его вздулась зловещая опухоль — признак заражения.

Колдун искоса поглядывал на Аллана и его товарищей. 　

Когда отряд покидал деревню Квено, многие туземцы плакали, и толпа мужчин с копьями долго провожала членов экспедиции.

Все дальше углублялся отряд в отравленные недра Сенегамбии. Близ каждой из зараженных деревень останавливались на несколько дней, производили исследования крови, делали впрыскивания и двигались дальше.

Отряд приближался к Медине, откуда должен был проехать до Бамако по железной дороге. Все трое врачей и сестра от напряженной работы сильно осунулись, щеки их втянулись, глаза были красные от бессонницы.

— Вы обратили внимание, — говорил Аллану Ридли, — на странный факт? Совсем близко от зараженных сонной болезней деревень, всего в нескольких километрах, попадаются деревни с совершенно здоровым населением.

— Я давно уже это заметил, — ответил Аллан, — и, по-моему, это доказывает, что распространение цеце носит поясной характер. Подобно граду или циклону, эпидемия поражает отдельные узкие полосы территории. Конечно, соседние районы находятся под постоянной угрозой. Засуха или слишком обильные ливни всегда могут заставить цеце перекочевать на новое место.

— А вот еще любопытное явление, — вставил Стон. — Когда сонной болезнью заболевает европеец, он или быстро выздоравливает или так же быстро умирает. А у негров болезнь может тянуться месяцами…

 

V. Жертва леопарда

После короткого переезда по железной дороге экспедиция продолжала свой путь на восток, пересекая французский Судан.

Зараженные поселки попадались то и дело, и работы врачам и сестре было по горло.

Однажды вечером отряд расположился биваком в полукилометре от одной деревни. Аллан с товарищами уютно сидели у костра и кончали ужин, когда ночную тишину нарушил высокий звенящий крик.

Все насторожились.

Крик повторился. В нем был предсмертный ужас.

— Это кричит женщина! — воскликнула, вскакивая на ноги, Даусон. — Бежим в поселок, мистер Флэм!

В последний раз совсем глухо прозвучал женский крик — и оборвался. Ночь снова насупилась зловещей тишиной.

Аллан крикнул Коку, и они двинулись к деревне. По дороге им попался возвращавшийся оттуда Умвати.

— Там владыка джунглей разорвал женщину, — взволнованно сказал он.

Вскоре в черноте ночи замигали робкие огоньки, деревья раздвинулись, и все трое вышли на площадь поселка. У колодца тесной гудящей кучей сбились испуганные туземцы. Над толпой колыхались клубясь дымным пламенем, факелы. Из нестройного гама голосов тонкой режущей нотой вырывался плач старухи.

Аллан ступил ногой в какую-то черную лужу. Осветив место фонарем, он увидел, что это кровь.

Коку крикнул что-то туземцам, и они раздвинулись, пропуская вперед врача и сестру. Возле колодца лежала, раскинув руки, девушка-туземка. Одежда ее была разорвана, по всему телу виднелись ужасные следы леопардовых когтей. Из огромной черневшей на шее раны хлестала кровь.

Аллан нагнулся к девушке. Сердце остановилось. Тело уже холодело.

— Все кончено, — глухо сказал Аллан вопросительно смотревшей на него Даусон.

У самого колодца валялась пустая тыква, которая об’яснила Аллану все. Молодая девушка пошла в темноте к колодцу по воду. Леопард, подстерегавший в кустах добычу, прыгнул на нее и задрал железными когтями. Он не успел унести свою жертву в лес, так как на крики девушки сбежался весь поселок.

Пока Аллан разузнавал через Коку у туземцев все подробности разыгравшейся драмы, Даусон вместе с плачущими женщинами обмыла тело девушки и одела его в чистое платье. Мать девушки раздирала себе грудь ногтями и колотила кулаками по голове. Она то обнимала неподвижное тело дочери, то принималась с воем кататься по земле.

Старый охотник рассказал врачу о повадках зверя. В эту же ночь, когда в поселке все успокоится, он непременно вернется к своей жертве; хищник ни за что не упустит случая закусить свежим человеческим мясом.

— Мы должны убить его! — заявил Аллан подошедшим) к месту происшествия Стону и Ридли.

С помощью туземцев они соорудили из веток нечто в роде помоста на дереве, росшем у самого колодца, и забрались туда с ружьями.

Мало-по-малу туземцы разошлись по хижинам. Все стихло. Один за другим погасли огоньки. Луны не было, и тьма черным океаном затопила окрестности. Ожидание было томительно. Аллан и его товарищи переговаривались придушенным топотом и не решались закурить папиросу из боязни выдать свое присутствие. Москиты несметным роем обрушились на охотников, облепили им лицо и руки.

— Во всем есть своя хорошая сторона, — ободрял приунывших товарищей Аллан. — Не будь москитов, нас немилосердно клонило бы ко сну.

Время ползло удручающе медленно. Напряженно всматриваясь в темноту, охотники поджидали хищника. Но он не показывался.

Наконец, когда предрассветные сумерки дымносерым туманом заволокли небо, Аллан в кустах заметил какое-то движение и подтолкнул товарищей.

Раздвинув листву, показалась морда леопарда. Зверь чутко повел ушами, втянул воздух — и бесшумно выскочил на поляну.

Охотники застыли на месте. Первые лучи солнца, брызнувшие из-за пальм, зажгли красноватыми бликами шкуру зверя. Пятна на ней казались угольно черными. Мягко, беззвучно ступая, огромная кошка приближалась к луже крови, черневшей у колодца.

Внезапно зверь замер, резко потянул воздух и поднял голову. Еще миг, и глаза Аллана встретились в упор с зелеными искрящимися глазами хищника. Леопард припал к земле и сжался, готовясь к прыжку.

Момент был решающий. Аллан смотрел на зверя, и ему казалось, что тот гипнотизирует его. Палец лежал на курке, но не было воли нажать.

— Чорт возьми! Что за трусость! — выругался он вслух и опустил курок.

За выстрелом Аллана разорвались выстрелы его товарищей. Две пули попали в леопарда. Бархатистый хищник метался по земле в пляске предсмертных судорог, и его кровь смешивалась с кровью его последней жертвы…

Хищник метался по земле в предсмертных судорогах　

 

VI. Вызыватели дождя

Отряд вступил в центральную Нигерию. Местность становилась все более гористой. Приходилось итти по извилистым долинам, среди лесистых многогорбых хребтов. Озера и болота попадались редко, и о цеце почти не было слышно.

Как-то Аллан забрел с Коку в один поселок и натолкнулся на любопытную сцену. Группа голых туземцев сидела кольцом вокруг развесистого зонтообразного дерева.

— Это «жужу», — священное дерево, — шепнул доктору Коку.

У самых корней гиганта, в центре круга людей сидел вождь племени. Аллан подошел к нему с вытянутыми вперед руками и предложил одну из своих трубок. Вождь не спеша, с достоинством поднялся, принял трубку как залог мира и движением руки указал белому место рядом с собой. Он рассказал ему, что все мужчины поселка собрались под сень «жужу» просить лесного духа, чтобы он послал тучи и убил палящий зной засухи. Если не будет дождя, они не соберут урожая, не смогут уплатить белым людям налоги. И тогда будет им от белых беда!

Между тем мужчины возобновили церемонию. Вокруг дерева в кольце людей волчком кружился жрец. Через каждые два круга он гулко ударялся о дерево. Тогда вождь вскакивал на ноги и затягивал бурную песню, которая подхватывалась всеми присутствующими. Так продолжалось с полчаса. Неожиданно на резкой ноте мужчины оборвали песню, и жрец с пеной у рта упал ничком на землю и забился в конвульсиях.

Аллан перешел к группе девушек, расположившихся под другим большим деревом, неподалеку от первого. Они сидели маленькими кучками по три-четыре, трескуче о чем-то лопотали и делали друг другу замысловатые прически. Доктор залюбовался их тонкой уверенной работой. Девушки заплетали пряди во множество мелких косичек, смазывали их какой-то черной клейкой жидкостью и лепили из них, как из глины, причудливые сооружения в роде гребнистых шлемов и раковин. Девушки делали вид, что не замечают белого человека, а сами искоса с любопытством на него поглядывали..

Негритянские девушки за прической

Аллан подарил туземкам бусы и мелкие зеркальца, которыми были набиты его карманы. Девушки радовались как дета, хлопали в ладоши и щелкали языком.

— Какие красавицы! — сказал Коку, с восхищением глядевший на прически девушек. — Женщины нашего племени не умеют так хорошо убирать голову. Когда я надумаю жениться, масса, то обязательно возьму себе жену из этого племени.

 

VII. Месть туземцев

Значительную часть Нигерии экспедиция проехала по железной дороге, так как в этих местах не было эпидемии сонной болезни.

Только вступив во французский Камерун, снова встретились с цеце. Болезнь свирепствовала в сырых диких лесах. Опять началась напряженная работа.

В городе Франсвиле отряд сделал остановку на несколько дней для закупок провианта.

Аллана возмущало полное равнодушие французских чиновников к эпидемии.

Вечера Аллан и его товарищи проводили за чтением газет и научных журналов в клубе, куда собирались местные врачи, инженеры и чиновники. Вся эта публика производила на Аллана удручающее впечатление. Не стесняясь присутствием иностранцев, они нагло хвастались друг перед другом своими достижениями в области эксплоатации «дикарей».

Не знавшие французского языка Ридли и Стон не обращали внимания на окружающее и сидели, уткнувшись носом в журнал, между тем как Аллан остро наблюдал и прислушивался.

Особенно выделялся своей грубостью инженер Роше, массивный, бычьего типа детина с морковно рыжей шевелюрой и колючими усами… Он со смаком рассказывал о том, как лупит кнутом провинившихся или просто ленивых рабочих.

Как-то вечером, в разгар шумной беседы, в клуб вбежал запыхавшийся туземец:

— Скорей! Скорей! — кричал он. — Идемте в дом мосье Роше, а то он убьет Гинку…

— Какого там Гинку?

— Убьет, и чорт с ним!

— Нам какое дело! — посыпались голоса.

Аллан вскочил с места, крикнул товарищам, чтобы они следовали за ним, и кинулся за туземцем. По дороге он в двух словах рассказал в чем дело озадаченным Ридли и Стону.

Они перебежали через улицу к нарядному бунгало мосье Роше. Им навстречу неслись задушенные стоны, свист ударов и выкрики пьяного голоса..

Аллан первым вбежал по лестнице на веранду и остановился потрясенный. Перед ним нелепо металась огромная фигура Роше в расстегнутой рубахе. Француз что есть силы полосовал ременным кнутом беспомощно лежавшего на веранде туземца-слугу. Со свистом впивался кнут в обнаженную спину, вырывая из нее клочки кожи и мяса. Кровь заливала судорожно бьющееся тело, сбегала ручейками на пол.

— Опомнитесь! Перестаньте! — крикнул Аллан.

Француз полосовал ременным кнутом слугу-туземца　

Француз остановился, повернул к доктору красное, перекошенное от ярости лицо…

— Что вам за дело! Кто вы такой? Я у себя дома и делаю, что хочу! — хрипел он.

— Как врач, я не могу допустить такого истязания, — настаивал Аллан. — Смотрите, он еле жив. Ему надо немедленно оказать помощь.

Роше немного протрезвел под твердым холодным взглядом доктора. Когда же он заметил Ридли и Стона., которые стояли и смотрели на него как на свирепый экземпляр гориллы, — то ему стало не но себе. Он несколько смущенно поглядел на свои окровавленные руки, на расстегнутую рубашку. В хорошеньком виде застали его англичане!

— Я вовсе не хотел его убивать, мосье, — пробормотал он. — Мне надо было лишь проучить этого негодяя. Он разбил мой любимый дедовский графин…

— Это все меня не касается, — сухо отрезал Аллан. — Наше дело отправить искалеченного вами человека в госпиталь.

— Как хотите! — Роше пожал плечами, круто повернулся и исчез в двери.

Трое врачей осторожно подняли и понесли окровавленное тело туземца.

* * *

Прошло два дня, и по городу распространилась сенсационная весть: исчез мосье Роше!

Оказывается, он не явился в обычный час на работу. За ним послали человека, но инженера не оказалось дома. Решив, что он по обыкновению запил, обыскали все местные клубы и кабаки — напрасно. Может быть, Роше куда-нибудь уехал? Произвели подробный осмотр бунгало. Чемоданы инженера стояли на месте, платье висело на спинке стула возле кровати. Между тем полог от москитов, закрывавший кровать, был разодран надвое. Полицейскими были обнаружены в комнате и другие следы ночной борьбы.

Очевидно, Роше был кем-то похищен.

Вскоре прилетела вторая новость.

Исчез из госпиталя Гинка, слуга мосье Роше.

Теперь уже никто не сомневался, что Роше сделался жертвой мести туземцев. Глухие волнения охватили область. Еще недавно негры ночью пробрались на европейское кладбище, выкопали из могилы тело недавно похороненного чиновника, изувечили его, искромсали на куски, поволокли в соседние джунгли и там под грозные песни всех собравшихся сожгли на огромном костре.

Рассказывали также о таинственных сходках в лесах, на которых негры будто бы клялись истребить всех до одного ненавистных белых насильников.

В городе поднялся переполох. Отряд полицейских, который хотели направить в джунгли на поиски Роше, отказался итти «на верную гибель».

Аллан обсуждал это событие со своими товарищами, сидя на веранде бунгало, когда явился полицейский агент и пригласил его в префектуру.

Костлявый, малярийного типа, с выпирающим кадыком префект рассыпался перед доктором в любезностях:

— Мы все так много слышали о вашем личном мужестве, мосье. Туземцы превосходно к вам относятся, они так благодарны вам за лечение…

«К чему он клонит?» — недоумевал Аллан.

— Так вот, не согласились бы вы, мосье, оказать нам одну важную услугу? Не взяли ли бы вы на себя розыски похищенного туземцами инженера Роше?.. У нас вся надежда только на вас, мосье Флэм. Я убежден, что вы, как доблестный сын Великобритании, не откажетесь. Вы, конечно, не допустите, чтобы погиб от рук дикарей талантливый инженер.

Первым побуждением Аллана было отказаться — инженер внушал ему отвращение. Но тут же он подумал о своем долге врача. Местный врач, глубокий старик, принять участие в розысках не мог. К тому же экспедиция представляла чисто спортивный интерес, обещая новые острые и свежие впечатления.

— Хорошо, — решительно сказал он. — Я отправлюсь в джунгли со своими носильщиками и доставлю вам Роше живым или мертвым.

Мышиное лицо префекта просияло.

— Я всегда восхищался геройством британцев — воскликнул он.

Вернувшись домой, Аллан стал совещаться с товарищами по работе, а также с Коку и Умвати. Ридли и Стон заранее отказались от участия в поисках Роше:

— Что нам за дело до этого француза!

Но туземцы откликнулись на предложение итти в джунгли на поиски Роше. Они обещали навести справки о судьбе инженера среди местного населения.

На заре Коку пришел в комнату Аллана и разбудил доктора:

— Все узнал, масса. Гинка бежал из лазарета и все рассказал своему племени. В ту же ночь два воина пошли вместе с ним в город и стащили белого в лес. Я знаю, где та деревня. Сейчас белый еще жив. Он лежит на поляне связанный. Его сильно мучают, а когда наступит полнолуние, жрецы принесут его в жертву великим духам.

— Сейчас же отправляемся в путь, Коку! — вскочил Аллан с кровати.

 

VIII. На поиски Роше

Захватив лишь необходимое продовольствие и лекарства, Аллан и двое туземцев двинулись в путь. Весь день шли они глухими дебрями, придерживаясь еле заметной тропы, и остановились на отдых только, когда стемнело. Развели костер, поужинали. Спать не удалось, так как густые тучи москитов роились вокруг и, несмотря на дым, беспощадно кусали лицо, руки и ноги.

На заре пошли дальше. Вскоре путь перегородила широкая полноводная река. Решили переправиться через нее на стволах поваленных бурей деревьев. Каждый выбрал себе по такому стволу. Общими усилиями сволокли их в воду.

Коку и Умвати один за другим, сидя верхом на стволе и работая палками как веслами, быстро переправились через поток. Аллан внимательно следил за их движениями.

Наступила очередь доктора. Оседлав бревно, он оттолкнулся от берега. Ствол медленно, неуклюже поплыл, разрезая буровато-зеленую воду.

Аллан уже был на середине потока, когде раздался пронзительный окрик Коку:

— Берегись, масса! Крок!

В этот же миг Аллан услышал позади нарастающий шум, подобный рокоту прибоя. Обернулся и замер от ужаса. Прямо на него со скоростью торпеды несся огромный крокодил. Его мощный хвост пенил воду. Сверкала на солнце мокрая чешуя.

До берега оставалось еще метров десять. «Не добраться. Все равно он меня настигнет», — пронеслось в голове.

Не выпуская из рук палки, Аллан выхватил из кармана револьвер и выстрелил в голову отвратительного пресмыкающегося. Никакого впечатления. Крокодил и не думал замедлять своего бега. Второй, третий выстрел. Чудовище продолжало наступление, словно было забронировано от пуль.

Аллан выхватил из кармана револьвер и выстрелил в голову крокодила

На берегу туземцы выли от ужаса. Умвати простирал руки к небу, моля великих духов о помощи. Коку окаменел, зажав голову в тиски рук.

Аллан машинально взглянул на берег, и новая волна ужаса хлеснула по сердцу. Медленно, но неуклонно поток нес бревно на золотую песчаную отмель, где лениво грелась на солнце целая семья крокодилов. Чудовища были неподвижны, как бревна. Они смотрели прищуренными глазами на приближавшуюся жертву. Аллану показалось, что морды их плотоядно ощерены…

Он судорожно принялся грести, поворачивая ствол поперек потока. На миг Аллан забыл о своем преследователе. Но крокодил тут же напомнил о себе. За спиной доктора совсем близко лязгнули челюсти. Доктор вскочил на ноги и схватился за револьвер. В следующее мгновенье справа раздался короткий всплеск, из воды взметнулась блестящая черная рука. Вспыхнуло лезвие ножа. Что-то с силой толкнулось о ствол, и Аллан, потеряв равновесие, упал в реку.

Когда Аллан открыл глаза, он увидел себя на берегу. Голова его лежала на коленях Коку. Негр заботливо вливал ему в рот виски из походной фляги. Тут же стоял Умвати и широко раскрытыми глазами напряженно следил за доктором.

— А где же крок? — спросил доктор, поводя мутными глазами по воде.

Коку торжествующе расхохотался:

— Я убил его, масса! Я видел, как он разинул пасть и хотел сожрать тебя. Тогда я схватил нож и нырнул в реку. Я подплыл ему под брюхо и вспорол его ножом. Кишки вывалились, и крок издох. Потом я схватил тебя, масса, и вытащил на берег.

— Ты спас мне жизнь, Коку, — пробормотал Аллан, стискивая руку негру.

* * *

Отдохнув и подкрепившись едой, пошли дальше. Джунгли становились все гуще. К полудню экспедиция приблизилась к деревушке, где должен был находиться Роше. Издали доносился собачий лай, детский плач и отрывистые голоса. Аллан и Коку остались сидеть на полянке, а Умвати отправился на разведки.

Через полчаса он вынырнул из кустов, ни слова не говоря, приложил палец к губам и кивнул Аллану и Коку, чтобы они шли за ним.

Все трое, осторожно ступая, двинулись гуськом по узкой тропе. Лес был так густ, что дороги впереди почти не было видно. Но вот Умвати встал на четвереньки и пополз влево под навес кустов. Остальные последовали за ним.

Как змея, извивался Аллан в траве, пятки Коку то и дело задевали его по носу. Над головой низко висели лохматые колючие ветви.

Впереди стало светлеть. Аллан осторожно просунул голову сквозь ветви. Перед ним была небольшая полянка, образовавшаяся вокруг подножия гигантского дерева. Длинное белое пятно справа привлекло его внимание. Вглядевшись, Аллан с содроганием узнал Роше.

Его обнаженное тело было растянуто ничком на земле. Руки и ноги скручены веревками. По всему телу роились черными точками муравьи. Они ели Роше заживо.

Аллан решительно вылез из кустов на поляну, за ним оба негра. Подойдя к Роше, доктор первым делом пощупал пульс. Он еще бился. Веревки были быстро перерезаны, и Аллан принялся промывать и перевязывать раны инженера. Коку ему помогал, а Умвати стоял на страже. Где-то совсем близко перекликались голоса, но на полянке никто не показывался.

Вокруг сердца Роше был обведен кровью круг, указывающий место, куда должен был вонзиться в миг жертвоприношения нож жреца.

Когда Роше пришел в себя, ему дали выпить глоток виски и немного поесть.

Потом спешно тронулись в обратный путь. Раненого несли двое в гамаке. Роше то и дело стонал и метался. Приходилось частенько останавливаться на отдых.

Когда, наконец, добрались до Франсвиля и сдали мосье Роше в префектуру, французские чиновники засыпали Аллана благодарностями. Отряд в полном составе покинул Франсвиль, держа направление на восток.

 

IX. Аллану роют могилу

После утомительных переходов по дебрям Бельгийского Конго и работы в зараженных поселках отряд прибыл в город Леопольдвиль, конечный пункт своего маршрута. Цель экспедиции была выполнена. Покрыли несколько тысяч километров. Аллан составил детальную карту зараженных местностей, четко нанеся пояса распространения цеце. За семь месяцев экспедиция оказала помощь тысячам туземцев. Новые методы лечения сонной болезни блестяще оправдали себя.

В Леопольдвиле Аллан распростился со своими товарищами. Они отправились по железной дороге к порту Бома на побережье, а он остался в городе, решив немного отдохнуть, а затем предпринять исследование его окрестностей, зараженных желтой лихорадкой. Неугомонный доктор не хотел уезжать из Африки, не изучив на месте и эту тропическую болезнь.

Эпидемия желтой лихорадки вспыхнула в этой местности с небывалой силой. Среди суеверных туземцев распространился слух, будто болезнь наслали на страну разгневанные лесные духи. Колдуны об’явили неграм запрет передвигаться с места на место: нельзя, мол, тревожить лесных духов.

Один за другим стали отказываться носильщики итти в поход. В конце концов остались только Коку и Умвати, как наиболее сознательные. Аллан решил итти налегке, втроем.

В Леопольдвиле чиновники и обыватели предупреждали Аллана об опасностях экспедиции. Весь район, по их словам, был неспокоен. Бельгийцы прокладывали сквозь леса и холмы новую караванную дорогу, рабочие-туземцы мерли, как мухи, от желтой лихорадки и каторжных условий труда. Во время подрывных работ почти не принималось мер предосторожности, и чуть ли не каждый день бывали несчастные случаи.

По ночам окрестные лесные поселки грохотали погребальными тамтамами, гудели заунывными песнями. Жрецы запретили неграм работать у белых. Рабочие стали сотнями бежать с дороги. Бельгийцы ловили их, избивали и принуждали работать под строгим надзором.

Все это обострило до крайности ненависть туземцев к белым.

Но у Аллана не было оснований бояться туземцев. С Коку и Умвати он чувствовал себя в лесах в полной безопасности.

Поход с самого начала оказался очень утомительным — Аллану приходилось много нести на себе — и маленькая группа медленно углублялась в дебри. Аллан смело входил в деревушки, пораженные эпидемией, и оказывал туземцам посильную помощь.

Однажды вечером, расположившись у костра на отдых, Аллан почувствовал сильный озноб. Весь день он боролся с нараставшей головной болью, уверяя себя, что это последствие бессонной ночи.

Доктор вынул из кармана градусник и поставил его себе в рот. Ртуть подскочила до ста четырех градусов).

«Должно быть, малярия, — тревожно подумал Аллан. — Скверно. До ближайшего госпиталя в Лулуабурге сто километров…»

Однако он ни слова не сказал носильщикам о болезни, вошел в палатку и лег спать. Среди ночи он проснулся. Все тело словно налито было жидким огнем. Голова звенела и гудела, как морская раковина, и казалась огромной. Долго лежал неподвижно Аллан, прислушиваясь к ночным шумам. У костра Умвати мурлыкал вполголоса протяжную песнь. Сухо потрескивали в огне поленья. Из лесу доносился плачущий лай гиен, скрипучие крики обезьян и тяжелое дыхание какого-то крупного зверя. Напрасно пытался Аллан задремать.

Утром он заставил себя встать. Несмотря на принятую накануне порцию хинина, температура не понизилась и самочувствие не улучшилось. Значит, у него была не малярия. «Уж не желтая ли лихорадка?» — мучительно кольнула мысль, но Аллан тут же ее прогнал.

Выступили, как обычно, в поход. Аллан шел как автомат, механически передвигая ноги. Он старался не думать о болезни, но она каждую секунду давала о себе знать жужжанием пчел в ушах, назойливыми молотками в висках, ознобом и ватностью мускулов.

Весь день шли они по глухим тропам, перебирались через потоки, болота и холмы. Даже для полуденного отдыха и еды не было сделано остановки. У Аллана из-за болезни не было аппетита, а двое негров жевали маисовые лепешки на ходу.

К концу дня по ряду зловещих признаков доктор окончательно убедился, что у него желтая лихорадка. Это было равносильно смертному приговору. До ближайшего госпиталя оставалось еще много километров, ему все равно их не пройти, а малорослым неграм ни за что не донести его на плечах: рослый Аллан чуть ли не вдвое больше каждого из них. Неужели он умрет, и его тело будет брошено на тропинке на растерзание диким зверям? Коку и Умвати, как и другие негры их племени, испытывали непреодолимый ужас перед покойниками. Когда умирает кто-нибудь из их единоплеменников, его относят в лес подальше от поселка, и там он в одиночестве встречает свой конец. Если кто-нибудь внезапно умрет, хижину вместе с трупом немедленно сжигают.

Итак, Аллану оставалось итти и итти вперед, хотя с каждым шагом увеличивалась и боль во всем теле, и смертельная усталость, и слабость.

Часы тянулись бесконечно. Неослабная воля продолжала толкать вперед обессилевшее тело. Аллану казалось, что он по горло залез в болото и с каждым шагом все глубже погружается в бездонную засасывающую пучину.

Коку и Умвати с озабоченными лицами шли по пятам за доктором. Всякий раз, как он спотыкался о корень или останавливался, шатаясь как пьяный, они спешили подхватить его.

Когда окончательно стемнело, Аллан остановился. Он чувствовал, что силы его истощились, что болезнь неутомимо идет своим ходом и прикончит его, прежде чем он достигнет цели.

Опять разбили палатку. Опять бессонная ночь в мучительных думах, в бредовых видениях. Наутро ему стало хуже.

Чувство обреченности охватило Аллана. Каждая клеточка его тела вопила о покое. Хотелось лежать неподвижно и ждать, пока нахлынет желанный мрак и затопит боль и сознание. Страха перед смертью у Аллана не было. Он слишком часто видел умирающих и мертвых, и часто бывал на волосок от гибели.

И все-таки он не мог примириться с мыслью о смерти здесь, в джунглях. В его сознании вставали картины одна другой ужаснее. Он видел раздутые трупы животных, медленно плывущие по мутным водам Конго. Ястребы чудовищными наростами сидели на телах и терзали их окровавленными клювами. Он видел и обглоданные человеческие трупы, брошенные в дебрях на с’едение гиенам. И при мысли о том, что его тело будет точно так же растерзано на клочки, все существо его охватывал леденящий ужас.

Стряхнув с себя оцепенение, Аллан позвал Коку и Умвати. Негры вошли в палатку и остановились, глядя испуганными глазами на больного.

— Слушай, Коку, и ты, Умвати, — начал он слабым, но твердым, голосом, — вы много дней верно мне служили. Сейчас я прошу вас о последней услуге: выройте могилу у самой палатки и, когда я умру, положите туда меня.

Негры отшатнулись в ужасе.

— Я так хочу, друзья мои, — повторил Аллан. — Сделайте это для меня…

…К полудню справа от палатки уже чернела длинная узкая яма. Когда Аллан, опираясь на плечи негров, выглянул из палатки, могила показалась ему отрезком одного из тех окопов, которых он столько насмотрелся за войну. Голова закружилась, и он снова свалился на койку. Очнувшись, подозвал к себе негров.

— Поклянитесь, Коку и Умвати, что вы исполните все, о чем я вас прошу.

Негры подняли руки:

— Мы клянемся великим духом наших предков. Пусть упадет на нас с неба огонь и сожжет наши головы, если мы нарушим свое слово.

— Хорошо. Итак, вот что вы сделаете. Утром, если вы увидите, что я больше не дышу, вы опустите мое тело вместе с койкой в могилу, засыплете его землей… Не бойтесь меня мертвого, — голос Аллана чуть дрогнул, — мертвые никогда не делают зла живым… Все мои вещи вы отнесете в Лулуабург и заявите там о моей смерти. Чтобы вас не обвинили белые люди в том, что вы убили меня, — вот письмо, вы передадите его им. — И он протянул Коку конверт. — А теперь прощайте, друзья мои, и спасибо вам за все…

Жестом руки Аллан отпустил взволнованных негров. Странное оцепенение овладело им. Мысли остановились, словно колесики часов, у которых завод на исходе. Незаметно он потерял сознание…

* * *

Через два дня на заре к воротам госпиталя в Лулуабурге двое шатающихся от усталости негров поднесли грубо сколоченные из бамбуковых стволов носилки. На них лежало неподвижное тело белого человека.

Тело внесли в палату, его обступили врач и сестры.

— Он еще жив, — сказал доктор, уловив слабый пульс.

Аллану был оказан тщательный уход, и железный организм доктора восторжествовал над смертью. Через две недели Аллан стал медленно поправляться.

• • •