Александра встречалась с Екатериной еще несколько раз.
Однажды белокурая наложница сказала:
– Ты знаешь, тебе надо сменить имя.
– Зачем?
– Александра-Анастасия Лисовская… Это слишком сложно. Даже имя Александра туркам будет трудно выговорить.
Александра растерялась.
– Нужно какое-нибудь простое, легко произносимое имя, – настаивала Екатерина.
– Какое, например?
– Дай подумать… Ну вот, например, Руслана. Да, пусть тебя теперь зовут Руслана. Это имя тебе идет, и произносить его легко.
Александра задумчиво пробормотала: «Руслана… Руслана… Ты считаешь, что мне обязательно менять имя?»
– По-моему, да, моя дорогая. Повелителю должно быть удобно произносить его. Оно должно запоминаться. А выговорить «Александра» – у него язык сломается. Что, тебе не нравится Руслана? Разве ты не русская?
На самом деле имя Александре понравилось. Звучало оно красиво.
– А как я могу поменять имя?
– Просто скажешь Сюмбюлю.
– Я думаю, после такого мне только больше от него влетит.
– Он настоящий дьявол, – согласилась Екатерина. – Тебе придется с ним договориться, моя дорогая. От его воли зависит – или открыть тебе дорогу к падишаху, или выкинуть тебя из дворца.
Александра решила стать Русланой. Она набралась храбрости и подошла к Сюмбюлю-аге:
– Я хочу поменять имя. Я теперь не Александра, а Руслана.
– Кто ты? Ну-ка повтори.
Совершенно было непонятно, о чем он думает. Но палку в правой руке он сжал крепче. Значит, палка вот-вот должна подняться. Девушка настойчиво повторила: «Рус-ла-на».
Казалось, Сюмбюль-ага улыбается. «Хорошо, – сказал он, – а то, когда я колочу тебя, мне трудно произносить «Александра».
Затем развернулся и ушел.
Она сообщила о новом имени Мерзуке: «Теперь ты будешь называть меня не Александрой, а Русланой».
Их разговор слышали и другие.
– Меня зовут Руслана. Александры больше нет. Только Руслана. Все поняли?
Сетарет и Гюль растерялись. Когда Сетарет, широко раскрыв свой черный рот, выговорила имя Руслана, все вокруг захохотали.
Замена имени прошла на редкость удачно.
Целые ночи напролет, лежа под натянутым на голову одеялом в покоях для новеньких, девушка твердила: «Я Руслана, Руслана». Что-то в ней изменилось.
Она думала о том, что жизнь Александры началась в прикарпатской деревне и спустя пятнадцать зим закончилась здесь, в Стамбуле, во дворце султана Сулеймана. Вместе с прежним именем забывалась и прошлая жизнь. Руслана заставляла себя забывать свою деревню, свой дом, свои воспоминания, голос матери, звук колокола маленькой церкви – все, что связывало ее с прошлым. Темные минуты прошлого, горькие воспоминания, слезы должны были исчезнуть вместе с именем Александра.
Теперь ее большие планы и великие цели были связаны с Русланой.
Екатерина много рассказывала о Сулеймане.
– Ты знаешь, что повелителю больше нравится, Екатерина?
– Конечно, знаю, – смеялась та. – Ему нравится то же, что и всем мужчинам…
Некоторые рассказы Екатерины заставляли Руслану краснеть до ушей.
– Если попадешь к повелителю, то молись, чтобы после первой ночи простыня оказалась нечистой. Тогда Сюмбюль-ага возьмет ее и покажет Валиде Султан.
– Зачем?
– Затем, что это благая весть, дорогая моя. Это значит, что повелителю досталась чистая девушка. Если она подарит падишаху ребенка, то станет Хасеки.
– Что такое Хасеки?
– Ну как же ты можешь совсем ничего не знать. Хасеки – это возлюбленная Султана.
– А если простыня окажется чистой?
– Тогда, даже если ты родишь ребенка, ничего не изменится. Ребенка у тебя заберут, а тебя выдадут за первого встречного и выгонят из дворца. Чтобы стать возлюбленной повелителя, нужно хранить чистоту.
Руслана была совершенно сбита с толку всем тем, что она узнала.
Например, болтать было смертельно опасно. Екатерина однажды сказала: «Во дворце самое опасное – разговоры». Оказывается, у каждой стены, у каждой двери были уши и каждый следил за каждым.
– Ты должна держать рот на замке, моя дорогая. Здесь разговаривают только в самой крайней необходимости. Даже о потребностях своих и то говорят знаками.
Все произошло внезапно. Однажды Сюмбюль-ага подошел к ней и повел в маленькую потайную комнату под лестницей. Там он принялся целовать ее, гладить по плечам, по груди и по спине. «Отпусти меня!» – пыталась вырваться Руслана. Но ее попытки сопротивляться только распаляли его. Задыхаясь, он прогворил: «Перестань ломаться, московитка. Если я не замолвлю о тебе слово, то ты здесь отцветешь и состаришься. Даже лица повелителя ни разу не увидишь».
– Ты хочешь получить взятку, Сюмбюль-ага?
Тот попытался поцеловать ее в губы, что-то бормоча. Руслана отворачивалась от мокрых поцелуев, но его руки были такими сильными, что сопротивляться ему было невозможно.
– Если я сделаю то, что ты хочешь, то ты сделаешь так, чтобы повелитель меня увидел? Расскажи ему обо мне так, чтобы он сразу влюбился.
Задыхаясь, Сюмбюль-ага прорычал: «Хорошо». Руслана готова была сдаться ему, но все равно продолжала отбиваться: «Поклянись. Дай слово. Произнеси клятву».
Сюмбюль сгорал от нетерпения и, сжимая девушку своими сильными черными руками, выдохнул: «Обещаю. Клянусь. Ну давай же».
Значит, вот как просто управлять мужчиной.
– О чем это ты поклялся? Пока не скажешь – не сдамся.
– Я так расскажу о тебе повелителю, что он перестанет смотреть на кого-либо, кроме тебя. Клянусь.
– Когда?
– Не позднее чем завтра я представлю тебя Валиде Султан.
– Ты клянешься?
– Клянусь.
Руслана вспомнила, что Екатерина советовала ей поломаться, но недолго. Она опустилась перед евнухом на колени.
Когда все закончилось, она сказала сама себе: «Клянусь, со мной такого больше никогда не произойдет».
В тот день она впервые сама подошла к Сетарет-калфе: «Отведи меня в баню». Ей было противно оттого, что она сделала. Она чувствовала себя нечистой. Неужели так будет продолжаться и впредь?
Руслана уже было праздновала победу, как вдруг столкнулась с неожиданной трудностью. Трудность оказалась черноволосой и черноглазой, гибкой и статной. Звали гречанку Деспина. Как и Руслана, находилась она в покоях для новеньких. По ее рассказам, она поступила во дворец на несколько месяцев раньше Русланы. Она утверждала, что ей тринадцать лет, но никто этому не верил, потому что тело ее выглядело более развитым, чем у Русланы. И грудь, и бедра были, как у взрослой женщины. Мерзука как-то сказала: «Если хочешь знать мое мнение, мне кажется, что ей уже восемнадцать зим миновало».
По поводу возраста Деспины долгое время ходили разные слухи, но сама девушка была хороша. Вообще-то и Руслану в гареме считали красивой. Некоторые говорили, что у нее некрасивые рот и нос, но говорили они это скорее из зависти, а не потому, что так думали на самом деле. Но уж от Деспины нельзя было глаз оторвать. Когда она шла, то казалось, что плывет над полом. Ее оливковые глаза могли свести с ума кого угодно. Правда, она не умела пользоваться своей красотой. В ее глазах не видно было ни страсти, ни коварства, ни желания. Она просто была красивой и все. В гареме ее прозвали «Елена Троянская». Она была очень способной. По-турецки заговорила мгновенно, с удовольствием играла на пузатом сазе, называя его базукой, и распевала красивые греческие песни. Мелодии были нежными. Вероятно, повелителю и понравились бы когда-нибудь их переливы и однажды он пригласил бы Деспину к себе в покои и попросил бы спеть. Но Руслана была уверена, что этого не произойдет. Сулейман должен был выбрать только ее. Как только он ее выберет, Руслане останется сделать так, чтобы он ни на кого, кроме нее, больше не смотрел. Она должна очаровать Сулеймана.
Тайная война русской и гречанки, продолжавшаяся в покоях для новеньких, однажды совершенно неожиданно стала явной – как раз в тот день, когда Руслана была приготовлена и собрана, чтобы пойти в покои Валиде Хафзы Султан. Внезапно одна из служанок увидела, как Руслана вцепилась в волосы Деспины, которая в свою очередь отвешивала ей тумак за тумаком. Что же произошло? Никто не знал. Даже сильных рук Сетарет-калфы и Гюльбеяз было недостаточно, чтобы унять выдиравших друг другу волосы, царапавшихся девушек. Руслана выкрикивала ругательства по-русски, Деспина – по-гречески, иногда вставляя в речь турецкие ругательства. Обе сыпали одинаковыми угрозами: «Я тебя убью! Я тебя прикончу, как собаку!» И, будто бы собираясь сразу претворить сказанное в жизнь, вновь и вновь с яростью бросались друг на друга. Когда стало понятно, что усилий Сетарет и Гюльбеяз недостаточно, прибежало еще несколько темнокожих служанок, но и им не удалось разнять дерущихся. Деспина орала: «Московитская шлюха!», и крик был слышен во всем гареме. Руслана вцепилась гречанке в горло. «Повтори, если сможешь!» – кричала она, сжимая сопернице горло.
Если бы Сюмбюль-ага не поднял Александру в воздух, то Деспина бы и в самом деле задохнулась. На шее у нее остались следы пальцев Русланы. Там, куда вонзились ногти, виднелось несколько кровоподтеков. Руслана кричала и отбивалась: «Пусти меня, я хочу убить эту тварь!» Но главный евнух крепко держал ее. Деспина лежала на полу, пытаясь отдышаться. «Что тут произошло?» – проревел Сюмбюль, передавая Руслану своему помощнику юному Джаферу.
Никто ничего ему не сказал.
– Что здесь произошло? – рявкнул он во второй раз. Руслана молчала. Ей показалось, что сейчас он пустит в ход палку, но до палки ей дела не было. Она боялась только одного: Валиде Султан передумает принимать ее из-за этой ссоры. Зажмурившись, она ожидала удара. Когда она открыла глаза, то увидела, что Сюмбюль пинает все еще лежавшую на полу гречанку:
– Ну-ка, ты, отвечай, что здесь произошло?
Но Деспина была не в состоянии разговаривать.
Главный евнух не смог добиться правды ни от Сетарет-калфы, ни от других девушек.
Тогда он гневно повернулся к Руслане. «А с тобой я потом поговорю, – прокричал он. Брызгавшая из его рта слюна летела девушке прямо в лицо. – Уведите ее, чтобы глаза мои ее не видели».
Когда Сетарет с Джафером волокли Руслану к выходу, она услышала свист палки. Обернувшись, она увидела, как Сюмбюль-ага бьет Деспину. Та от ярости даже не кричала, чтобы соперница не слышала криков. Но, когда дверь за Русланой закрылась, раздались дикие вопли. «Теперь она поймет, с кем связалась», – пробормотала Руслана, не пытаясь даже скрыть довольное выражение на лице.
Сетарет-калфа, Мерзука и Гюль вновь отвели Руслану в хамам. Хорошенько помыв ее, попробовали уложить ей волосы. Собрав ей локоны шпильками, они выпустили несколько завитков. Примерили ей новое платье, которое, затаив дыхание, принес юный Джафер. Затем надели на нее красные шаровары из переливающейся ткани, а сверху – белоснежную рубашку, доходившую до щиколоток. Поверх – красную бархатную юбку, украшенную золотым шитьем и подвесками. Руслана ненавидела кожаные туфли с загнутыми носами. Она не могла в них ходить. Не успевала она сделать и двух шагов, как они падали у нее с ног. Но ей пришлось их надеть. Они были с такими же узорами, как и бархат, надетый на нее, и пришлись точь-в-точь по ноге.
Разглядывая девушку, Мерзука сморщилась.
– Что случилось? – Руслана боялась, что что-то может пойти не так.
– Хоть бы у нее руки отсохли, машаллах. У тебя на лице следы от ногтей этой паршивой негодницы.
Руслана выхватила зеркало. Лицо ее было все еще красным, то ли от не умерившегося еще гнева, то ли от горячей воды. Увидев царапины – одну на виске, другую на щеке, она решила, что все кончено. Как выходить с таким лицом к Валиде Султан? Это невозможно. «Никуда я не пойду, не пойду, Сетарет-калфа», – причитала она, молотя кулачком по седиру. А Сетарет-калфа ответила: «Молчи, безумная девчонка. Я что-нибудь придумаю. Никто не заметит».
Женщина выполнила обещание. Она нанесла Руслане на лицо немного пудры, румян и еще какого-то загадочного зелья, и царапины исчезли. Затем одела ей на голову маленькую шелковую тюбетейку. Сверху набросила нежную прозрачную ткань, расшитую по краям. Расправила локоны, чтобы они получше скрыли царапины. А затем отступила на шаг, словно художник, который хочет полюбоваться только что созданной картиной: «Ну вот, все готово. От царапин ничего не осталось».
Руслана не успела посмотреть на себя в зеркало, как дверь открылась и ворвался Сюмбюль-ага: «Давайте, поторапливайтесь. Матушка нашего повелителя не обязана весь день ждать эту сопливую девчонку». Он осекся на полуслове: «О Аллах! Разве мог кто-нибудь сейчас узнать эту дикарку, которая вечно скандалила и кричала?» Сюмбюль-ага не верил своим глазам. Эта девушка сведет с ума не только его. Дай Аллах, и повелитель потеряет голову, едва ее увидит. Он хорошо знал вкусы повелителя. Хорошо знал, что тот ищет в женщине, что тому нравится, что того притягивает. Конечно, он должен обо всем этом знать, ведь это его работа. И вдруг сомнение закралось в голову Сюмбюль-аге: а вдруг эта девушка похитит сердце повелителя? Тогда ведь его жизнь перевернется. Если она расскажет падишаху о том, что произошло в маленькой каморке под лестницей, то не сносить ему головы, а если сохранит их общую тайну, то к набитым золотом мешкам Сюмбюля добавятся новые. Ему нужно выбрать. Он или помешает повелителю увидеть московитскую наложницу, или, напротив, в самое короткое время найдет способ представить ее падишаху. И опытный главный евнух принял решение.
Они шагали по дворцовым коридорам к покоям Хафзы Султан – впереди Сюмбюль-ага, следом за ним Руслана, старавшаяся изо всех сил не поскользнуться и не потерять туфли, а за ней Мерзука, Сетарет, Гюльбеяз и несколько других служанок, черных и белых, имен которых Руслана не знала. Внезапно Сюмбюль-ага спросил по-русски: «Так что же все-таки там произошло?»
Руслана тут же прошептала: «Она сказала, что видела нас под лестницей».
В тот миг главный евнух поблагодарил небеса за то, что у него черная кожа. Потому что иначе бы все увидели, как в лицо ему ударила кровь. «Ай Аллах! – подумал он. – Зачем она это сделала?» Ну и что такого, что он поддался страсти и затащил московитку под лестницу? Теперь не время рассуждать. Нужно завершить дело, начатое Русланой.
– Что теперь будет? – в шепоте Русланы слышалось волнение. Ведь все мечты и планы могли рухнуть.
Постучав в изящную дверь с вырезанными на ней розами, Сюмбюль-ага прошептал: «Она больше не заговорит».
Перебирая в голове возможные пугающие варианты и стараясь не думать о произошедшем, Руслана приготовилась к неизведанному. Сейчас нужно было сосредоточиться только на том, чтобы произвести впечатление на пожилую женщину в центре комнаты. С этой женщиной связано все – ее жизнь, ее будущее, ее мечты. Она должна понравиться.
Той же ночью две больших тени, осторожно спустившиеся от дворца к берегу, бросили в воды Босфора какой-то мешок. Мешок дергался и извивался, но волны и течение тут же поглотили его. Заговорить Деспина больше не могла.