Не прошло и несколько минут, как Гюльбахар услышала, что Хафза Султан велела девушке из Московии начать приготовления «брошенного платка». Когда Руслана узнала, что брошенный платок означает приглашение в покои падишаха, она не находила себе места от радости. Но прошло некоторое время, и ее охватило беспокойство.
Гюльбахар Хасеки действительно не теряла времени даром, отправив султану Сулейману полное тоски и упреков послание, в котором писала: «Неужели наш господин забыл о своей рабе?! Вот уже долгое время дела государства так заботят его, что он перестал уделять время своей Гюльбахар. Разве не знает падишах, что роза – это такой цветок, который быстро вянет без солнца? Неужели же покорная раба падишаха допустила какую-то оплошность, раз он лишил ее своей милости? Почему падишах лишает нас счастья лицезреть его?»
Направившись в покои Хафзы Султан, Хасеки с трудом сдерживала ярость:
– Мы слышали, матушка, что вот уже несколько дней вы очень утомляетесь. Мы решили сходить проведать вас и поцеловать руку.
Хафза Султан тут же заметила, как у Гюльбахар дрожит голос, и увидела гнев в ее глазах, но предпочла сделать вид, что ничего не замечает.
Гюльбахар, придумавшая повод для разговора, сделала служанкам знак удалиться. Служанки Хафзы Султан остались стоять в нерешительности, не зная, стоит ли им слушать чужой приказ. Пожилая женщина вмешалась: «Ну-ка оставьте нас с глазу на глаз с матерью моего внука».
Когда служанки удалились, Валиде Султан спросила Гюльбахар: «Как поживает Мустафа Хан, мой внук?»
– Вы же знаете, матушка, какой он непоседа. Учителя ругают его, но нам из страха ничего не сообщают.
– Ты же знаешь, что я не позволю никому ничего говорить о моем внуке. К тому же непослушные дети вырастают умными. Он весь в Сулеймана. Повелитель тоже не мог усидеть на месте. Разве просто быть матерью наследника престола? Не вздумай мне жаловаться на моего внука.
Гюльбахар ответила улыбкой.
Некоторое время женщины беседовали о том о сем. В конце концов Гюльбахар не выдержала: «Гаремные девушки доставляют вам беспокойство, матушка?»
– Нет, вовсе нет, Гюльбахар. На днях одна гречанка нарушила покой, только и всего.
– Я тоже слышала о какой-то ссоре.
– Разве можно допускать в доме повелителя такое невежество? До чего мы дожили! Я велела Сюмбюлю-аге наказать виновную, выгнать ее из дворца, пусть ищет свое счастье в другом месте. Он сделал все, что необходимо.
– Вы считаете, матушка, что в ссоре была только одна виновная? – невинно спросила Гюльбахар.
– Я тебя не понимаю.
– Я хочу узнать, с кем поругалась гречанка.
– Ты что это, Гюльбахар, за расспросы мне устраиваешь?
Гюльбахар тут же осеклась. Впрочем, она была полна решимости не уступать: «Я хочу сказать, что если происходит ссора, то в ней участвуют по крайней мере двое. С кем поругалась эта бессовестная?»
Хафза внимательно посмотрела в глаза женщине, сидевшей перед ней. И ответила точно так же, как на ее собственный вопрос ответил Сюмбюль-ага: «С кем гречанка только не ссорилась, Гюльбахар, с кем только не повздорила. Каждому что-нибудь сказала».
– Говорят, в гареме есть новая девушка. Ее все называют московиткой. Я слышала, что гречанка повздорила именно с ней, – нанесла удар Гюльбахар.
Хафза Султан вздрогнула. Значит, Сюмбюль-ага скрыл правду. Но, как ни в чем ни бывало, воскликнула:
– И с каких это пор Гюльбахар Хасеки стала верить гаремным сплетням?
– Говорят, московитку даже в баню не могут толком отвести. Служанки тащат ее за шиворот. Вот грязнуля! Вообще-то неверные редко моются.
Хафза Султан не выдержала:
– Насколько я знаю, сегодня ты ходила в покои для наложниц. Девушка была там. Сейчас она самая молодая и самая красивая наложница в гареме. Ты непременно должна была ее видеть. Разве про нее можно сказать, что она грязнуля?
– Интересно, как она оказалась во дворце? – продолжала упрямиться Хасеки. – Попала в плен к пиратам или ее купили у работорговцев? Вы знаете, матушка, у таких девушек часто бывают нехорошие болезни. Аллах, храни повелителя…
– Гюльбахар! – голос пожилой женщины неожиданно стал громким и резким. – Руслану нам поручили. Гюльдане Султан, которую я считаю своей приемной матерью, перед смертью передала свою приемную дочь Ай Бале Ханым. А та – мне. Так что мы для сиротки считаемся приемными матерями.
«Теперь все ясно, – подумала Гюльбахар. – Вот почему Валиде Султан приняла девушку у себя в покоях и разговаривала с простой наложницей, не стесняясь служанок, забыв о том, что она мать повелителя».
Хасеки поднялась, попросила разрешения удалиться и, слегка поклонившись, попрощалась с Хафзой Султан. Она поняла, что Валиде непременно отправит девушку в покои к сыну. Ее словно обожгло огнем.
Гюльбахар страдала у себя в покоях, а в это время Руслана ждала, не помня себя от счастья, и, чтобы хоть как-то скрасить ожидание, вышивала. От волнения она несколько раз уколола палец. Она каждый раз вскрикивала от боли, но продолжала работу. После намаза все разошлись по своим покоям, и лишь стражники стояли в коридорах дворца, освещенного дрожащим светом свечей и факелов. В этот миг затишья в коридорах гарема вновь зазвенел голос Русланы.
Хафза Султан знала, что той ночью ее сын спит один, и пришла в покои повелителя.
Султан Сулейман, сняв кафтан, в нижнем платье лежал на седире перед окном. Хотя он и растерялся, но тотчас взял себя в руки. Причина растерянности была проста. Он не успел спрятать рюмку, стоявшую на инкрустированном слоновьей костью и золотом столике у изголовья. Мать сразу все заметила, но ничего не сказала. С того самого дня, как Сулейман еще в Манисе начал пить, это стало уже надоевшим обычаем. Сулейман любил греческую ракию, которую привозили с островов Эгейского моря, а мать знала, что сын иногда по вечерам позволяет себе пригубить бокал-другой, но делала вид, что не догадывается о происходившем. Так вышло и тем вечером. Падишах поцеловал матери руку и приложил ее ко лбу. А мать погладила его по спине.
– Ты слышишь?
– Разве можно не слышать, матушка?
– Ты когда-нибудь слышал такой красивый голос?
– Сегодня ночью он звучит еще прекраснее.
– Я сказала этой девушке сегодня: «Нашему повелителю очень понравился твой голос». Ты бы видел ее радость. От счастья сегодня она еще лучше поет.
– А что, она такая же красивая, как ее голос?
– Честно говоря, повелитель, сынок, я так и не решила, что красивее: она или ее голос. Я подумала, пусть решит повелитель.
Султан Сулейман удивленно поднял брови. Поглаживая бороду, он улыбался.
– Как ее зовут, матушка?
– Руслана.