Той зимой перемены следовали одна за другой. Дворец, который сначала не мог оправиться от тоски по ушедшему в мир иной на девятую зиму своей жизни шехзаде Махмуду, вскоре узнал о радостной новости – ее Хюррем Хасеки сообщила Валиде Султан.
Однажды Хюррем пришла к ней в покои и смущенно сказала: «Матушка, у нас теперь тоже особенное положение».
Пожилая женщина обо всем догадалась еще прежде, чем Хюррем заговорила, но все же предпочла спросить: «Ты что, заболела?»
Хюррем стояла совершенно бледная, потупив взор.
– Говори, девушка, что с тобой?
Не поднимая головы, Хюррем пробормотала: «Кажется, будет шехзаде».
Хафза Султан уже давно ждала этого известия, которое и радовало ее, и пугало.
– Ты уверена? Сколько уже?
Хюррем утвердительно кивнула и, низко поклонившись, ответила: «Уже почти два месяца, госпожа».
Хафза Султан ударила в ладоши и позвала служанок: «Немедленно позовите лекаршу!»
В гареме поднялась суматоха. Обычно, когда кто-то из наложниц оказывался на сносях, Валиде Султан узнавала об этом первой и сама звала лекаршу. После этого она один раз посещала наложницу и желала ей благополучного разрешения. Но на сей раз все было по-другому. Сейчас она сама отчего-то волновалась. Ведь Хюррем не была похожа на других наложниц, потому что теперь была второй женщиной во дворце, второй по старшинству после матери падишаха. С тех пор как султан Сулейман принял Хюррем у себя в покоях, он «не сорвал ни одной розы».
Лекарши сбежались. Уложив Хюррем на седир прямо в покоях Хафзы Султан, они тщательно ее осмотрели. Пока Хюррем с Хафзой Султан с нетерпением ожидала их вердикта, лекарши отошли в сторонку и о чем-то пошептались, а затем продолжили осмотр. Хюррем, чуть приподнявшись на седире, взволнованно следила за женщинами, ощупывавшими ее то там, то здесь. Неужели что-то пошло не так? Даже Мерзука сегодня утром потрогала ее и сказала, что ребенок уже начал шевелиться. Тогда что же происходит, почему лекарши медлят?
Хюррем уже давно поняла, что у нее будет ребенок. Она не говорила никому о своей тайне, только молилась Богу и Деве Марии.
Однако через некоторое время приступы дурноты скрывать стало невозможно. Мерзука подозрительно следила за каждым ее движением. Однажды она внезапно сказала: «Что-то мою госпожу теперь слишком часто мутит».
Хюррем и сама чувствовала легкие движения внизу живота. Они были неявными, чуть заметными, и иногда сменялись каким-то онемением, каким-то ожиданием. Теперь она ночами напролет думала только об одном – я ношу в себе другую жизнь. Сначала ей сделалось страшно. Ведь для нее это были совершенно новые чувства. Но разве мало она молилась, чтобы стать матерью? И вот Господь ответил на ее молитвы. Теперь по ночам она лежала в темноте, поглаживая себя по животу, лаская будущего ребенка. Она пыталась привыкнуть к нему, пыталась его согреть. Надо же, они вместе с Сулейманом породили новую жизнь. Вместе с повелителем мира султаном Сулейманом. Могло ли произойти большее чудо? Она родит шехзаде, и, когда наступит время, ее шехзаде займет престол.
Затянувшийся осмотр лекарш стал действовать на нервы и Хафзе Султан: «Ну что вы там возитесь? Почему до сих пор не отвечаете?»
Главная лекарша поклонилась, посмотрела на Хюррем (в это время другие лекарши продолжали осматривать ее). Невыразительное лицо главной лекарши внезапно оживилось, взгляд ее стал нежным и она улыбнулась.
– Госпожа, ваш сын-повелитель вновь станет отцом, – произнесла она. – Хюррем Ханым уже почти три месяца беременна. Да благословит ее Аллах.
Хюррем чуть не закричала от радости.
«Что теперь, радоваться или бояться», – размышляла Хафза Султан. С одной стороны, нужно радоваться, потому что у ее сына будет еще один ребенок. К тому же он любил эту девушку. Хюррем Ханым, которая сама еще почти ребенок, скоро станет матерью. Матерью ее внуков. А если вдруг ребенок окажется мальчиком?
Два шехзаде опасны для одного трона. В таких случаях дело всегда решала смерть. Скольким несчастным судьбам шехзаде был этот дворец свидетелем? Сколько повидал отцов, убивавших своих сыновей! Сколько было шехзаде, восстававших против родителей. Разве не она сама много лет скрывала Сулеймана от возможного гнева его отца? Когда однажды ее супруг Селим Хан позвал Сулеймана в Стамбул, она от страха лишилась чувств. Откуда ей тогда было знать, что падишах позвал сына только для того, чтобы оставить его своим наместником в Стамбуле, пока сам он будет в военном походе? Никто не мог себе представить, какие страхи пережила тогда Хафза.
А сейчас история, кажется, повторялась. Если Хюррем тоже родит сына, то они окажутся соперниками с сыном Махидевран шехзаде Мустафой. Пусть удача и улыбнулась Мустафе, он был старшим, и трон принадлежал ему по праву, но примет ли это во внимание младший шехзаде? А если случится борьба за трон, то сохранит ли старший жизнь младшему брату? Такое происходило из поколения в поколение. Все это не могло не вселять ужас, но именно такие обычаи давали силу Османской династии со времен Мехмеда Фатих Хана. Государство было всесильным. Оно должно было быть всесильным, и ему по праву принадлежала кровь отца, сына, братьев.
Мысли заставили пожилую женщину содрогнуться.
Сейчас не время думать об этом! «Смотри, Хафза, – сказала она себе, – сирота Хюррем носит ребенка от твоего сына. Так что нужно радоваться. К тому же, кто знает, вдруг родится девочка?»
Хафза Султан улыбнулась, заставив себя разогнать мрачные мысли, вытащила из кафтана увесистый кошель и бросила главной лекарше. Та поймала его на лету, поцеловав и приложив ко лбу, а затем еще раз вознесла молитву за отца ребенка и его мать.
Тем временем Валиде Султан наклонилась к Хюррем, чтобы поцеловать ее в лоб. Но девушка ловко встала и поцеловала ей руку. В сине-зеленых глазах Хюррем дрожали слезы счастья.
Хафза Султан обняла прильнувшую к ней девушку. Та вся дрожала. У нее у самой навернулись на глаза слезы, когда она целовала Хюррем в лоб. «Как давно я уже не плакала, – подумала Хафза, – даже от радости. Да благословит тебя Аллах, Хюррем Ханым, – тихо произнесла она. – Желаю тебе родить нашему повелителю здорового и благополучного ребенка. Я желаю, чтобы ребенок был прекрасен, как и его мать».
Хюррем, охваченная искренней благодарностью, три раза поцеловала руку Валиде и три раза приложила ее ко лбу. Морщинистые руки женщины были мокрыми от слез Хюррем. Но волосы Хюррем тоже попали слезы со щеки Валиде: «Я обязана вам своим счастьем, матушка. Если бы не ваша милость, то Хюррем бы не довелось осчастливить повелителя». Хафза Султан вытерла слезы: «Девушка, счастье дает и забирает один лишь Аллах. Лишь одному ему ведомо, что нам предначертано судьбой. А мы – орудия Его воли. Если бы Он не решил, что тебе предначертано судьбой родить ребенка султана Сулеймана, то, чтобы мы ни делали, все было бы напрасно. Я только хочу сказать, Хюррем, девушка, что и ты тоже орудие Аллаха. Аллах повелел тебе родить ребенка моему сыну. Так что благословляю тебя, Хюррем Ханым».
Она еще раз погладила Хюррем по голове и внезапно повернулась к служанкам: «Чего вы тут стоите, немедленно начинайте приготовления!» Любовь и нежность в ее голосе пропали, теперь в нем звучала железная воля. «Хюррем Ханым подарит ребенка нашему повелителю. Вы должны немедленно сделать все для ее удобства. Пусть рука ее отныне не касается ни холодной, ни горячей воды. Теперь каждую ночь у нее в покоях будет дежурить лекарша, а если потребуется, то пусть зовут и главную. Ей нужно добавить новых служанок. Нужно внимательнее следить за тем, что она ест и пьет, а нам каждый день сообщать, как здоровье Хюррем Ханым и наших будущих внуков».
Во время всей этой нежной и приятной сцены от внимания Хюррем не ускользнули две очень важных вещи. Теперь Валиде Султан не называла ее больше Хасеки, а называла Хюррем Ханым. Последнее имя звучало совершенно по-другому. Как именно – Хюррем объяснить не могла. Но это казалось ей более теплым обращением, нежели прежнее – Хасеки.
Вторая деталь была еще более важной. Хафза Султан все время называла будущего младенца словом «ребенок». Она запросто могла сказать, например: «Хюррем Ханым родит нашему повелителю сына», но она так не говорила. Почему?
От догадки Хюррем стало не по себе.
– Она боится, что мое дитя окажется мальчиком.
Ведь Валиде знала, что, если родится мальчик, он станет соперником Мустафе.
«Откуда ей ведомо, как сложится судьба? – подумала Хюррем. – Нет, я обязательно рожу Сулейману сына! И трон османской династии обязательно займет шехзаде московитской Хюррем, а не сын Гюльбахар. Клянусь, все будет именно так».
«Хюррем ожидает ребенка!» Эта новость мгновенно разлетелась по дворцу. Сам султан Сулейман узнал об этом не от Хюррем и не от Хафзы Султан. Молодой падишах получил это известие от своего главного сокольничего Ибрагима, осматривая на верфи в Золотом Роге только что построенную галеру.
В какой-то момент к Ибрагиму подошел слуга и что-то прошептал сокольничему на ухо. Главный сокольничий совершенно не удивился. Подойдя к падишаху, который разговаривал с капитаном, он произнес: «Да благословит вас Аллах, повелитель!» Падишах удивился, услышав такие слова во время разговора о том, что галера теряет маневренность из-за слишком больших парусов. Он удивленно посмотрел на своего друга.
Ибрагим тотчас почтительно поклонился и поцеловал подол султанского кафтана.
– Да продлит Аллах ваши годы, повелитель, да благословит он ваше государство! Пусть потомство ваше будет благополучно, пусть будет благословен ваш род!
– Что ты такое говоришь, главный сокольничий?
– Повелитель вновь скоро станет отцом, да хранит вас Аллах!
«Моя Хюррем! – нежно подумал падишах. – Интересно, родится мальчик или девочка?» Внезапно он заметил, что его беспокоит одна мысль: Аллах уже два раза позволил ему стать отцом сына. А может быть, на этот раз родится настоящая принцесса? Она должна получиться такой же красивой, как Хюррем, с такими же красивыми глазами, с таким же глубоким взглядом, с такой же чарующей и пьянящей улыбкой, которой завидует само солнце.
Внезапно толпа янычар, окружавших галеру, заволновалась. Раздался вопль матросов, сновавших, словно пчелы, по бортам, палубе и мачтам галеры: «Пусть потомство ваше будет благополучно, да будет благословен ваш род! Долгих лет жизни падишаху!»
На глаза Сулеймана навернулись слезы. Он обнялся с визирями и пашами, поприветствовал матросов. Затем все вернулись к своей работе. На борт галеры с трудом втащили огромные бронзовые пушки. Следом затащили сундуки с ядрами. Один из матросов затянул песню, другие тотчас подхватили ее. Звучные мужские голоса понеслись над водами Золотого Рога, видавшими разные дни. Чайки с испуганными стонами взметнулись ввысь.
Падишах немедленно отправился в мечеть совершить благодарственный намаз, а когда вернулся во дворец, уже давно стемнело. Он долго молился о том, чтобы ребенок, который, если на то будет милость Аллаха, скоро окажется в его объятиях, прожил долгие годы счастливо и чтобы военный поход, в который он собирался отправиться, завершился победой. Когда султан вошел к себе в покои, слуги засуетились. Они намеревались известить Хюррем о его приходе, но Сулейман остановил их. Он сам отправился к ней в комнату и тихонько открыл дверь. Хюррем спала на роскошном седире перед окном. Стояла полная тишина, и лишь потрескивали дрова в островерхом камине. На лице Хюррем, освещенном дрожащим светом почти погасшей лампы в изголовье, была спокойная счастливая улыбка. «Даже во сне она улыбается», – подумал Сулейман.
Теперь он начинал верить в то, что Хюррем является милостью, ниспосланной ему с небес. Рядом с ней он забывал обо всем, что его терзало и тревожило, обо всех мыслях, не дававших ему покоя, обо всех военных планах. Сердце его наполнялось покоем и радостью. «Что нужно еще мужчине от женщины», – говорил он себе. Потомство? Хюррем и это даровала ему.
К тому же с Хюррем он мог говорить обо всем.
Он смотрел на сладко спавшую Хюррем и вспомнил их первую встречу. Какой чарующе прекрасной она тогда выглядела в свете пламени островерхого очага! Сам того не замечая, он смотрел на ее живот. Где-то внутри зрело его семя. Из его жизни зарождалась новая жизнь.
Сулейман наклонился, его губы легонько прикоснулись к ее лбу. Когда Хюррем открыла веки, он не сдержался и поцеловал ее в сонные глаза.
– Мы получили от вас благую весть, Хюррем Ханым.
Хюррем изо всех сил обняла его за шею: «Я сама хотела обо всем сказать моему великому султану. Но в его дворце новости разносятся быстрее ветра».
– Какой там дворец, – улыбнулся падишах. – Даже наши воины узнали обо всем раньше нас. Сейчас войско празднует.
– Наш повелитель гневается?
Падишах ответил поцелуем: «Разве, когда душа дает другой душе жизнь, можно гневаться, моя Хюррем? Наш дворец станет свидетелем чуда, от солнца родится солнце. Мы радовались, что у нас есть одно солнце, а теперь у нас их будет два».
Хюррем взяла Сулеймана за руку и приложила к своему животу: «Чувствуешь, как он шевелится?»
Сулейман ничего не почувствовал. Но, чтобы не расстраивать Хюррем, он долго гладил ее живот.
А Хюррем в это время погладила падишаха по голове и сказала: «Твой шехзаде уже сейчас такой непоседа!»
– Шехзаде? А если это принцесса, такая же красивая, как и ты?
– Нет, – уверенно сказала Хюррем, продолжая гладить падишаха по голове. – Хюррем родит великому падишаху сына. Он будет таким же красивым, как его отец, и таким же сильным, смелым, справедливым и добрым.
Во дворце все были так заняты беременностью Хюррем, что внезапное исчезновение главного евнуха Сюмбюля почти никто не заметил. Однажды тот вышел из дворца и не вернулся. С того дня никто не видел и не слышал о Сюмбюль-аге. Его пытались искать, но все было тщетно. Сюмбюль словно бы сквозь землю провалился.
Сначала все решили, что он что-то украл и сбежал. Но когда у него под кроватью нашли восемьдесят набитых золотом кошельков, стало ясно, что подозрение напрасно. Ведь он даже не забрал свои деньги.
Дни сменялись днями, и все уже перестали верить в возвращение Сюмбюля, а затем и вовсе забыли о евнухе. Только Хюррем печалилась. Как могло такое произойти? Люди исчезали, словно тени, сегодня был человек, а завтра его уже нет. И сразу все об этом забывали, словно бы этих людей не бывало здесь никогда, словно бы они никогда не ходили по этим коридорам, никогда не открывали эти двери. Так исчезла Деспина – не прошло и дня, как о ней позабыли. А Гюльбахар? Сама Махидевран Гюльбахар Хасеки. Мать шехзаде самого падишаха. Она не успела еще доехать до места ссылки, как дворец о ней напрочь забыл. А сейчас вот Сюмбюль-ага. Так, значит, оказаться забытым было очень просто. А что нужно делать, чтобы о тебе не забыли? Что нужно делать, чтобы люди помнили о тебе, чтобы жизнь твоя не оборвалась и не исчезла, словно сухой лист с ветки?
Ей казалось, что Джафер тоже опечален исчезновением Сюмбюля-аги. Правда, спина Джафера еще помнила его палку. Однажды Хюррем сказала чернокожему евнуху: «Не переживай, Джафер, мы оба с тобой отведали этой палки, но ведь он был твоим агой. Мы потеряли верного слугу».
На это парень ничего не сказал. Блеск в угольно-черных глазах Джафера привел Хюррем в смятение. «Он совершенно не расстроен, – думала она. – А что же тогда я?» Конечно, она лишилась опятного Сюмбюля, но в его лице избавилась и от опасного свидетеля. Так был стерт из ее жизни грязный эпизод под лестницей. Кое о чем догадывалась Екатерина, но она давно получила бакшиш за свое молчание. К тому же заговори она, кто бы ей поверил?
Лишь спустя много недель воды Босфора вынесли к устью реки на противоположном берегу пролива огромное черное тело.