Хюррем поняла, что ад остался позади, когда повитухи дали ей новорожденного. Это был крепыш с белоснежной кожей. Волосы на его головке отливали рыжим. Она повернула голову и посмотрела на Мерзуку. Та выглядела очень спокойной и счастливой.

Она посмотрела на рыжеволосого малыша у себя на руках, заполнявшего комнату криком. Маленькие глазки были заполнены слезами, но уже сейчас было видно, что глаза малыша такие же сине-зеленые, как у его матери. Хюррем подумалось, что глаза и волосы со временем наверняка потемнеют. Не может же ребенок всю жизнь оставаться таким, как в день рождения.

Хюррем закрыла глаза. Она устала. Устали ее тело, ее душа, ее сердце. Что на самом деле можно считать свободой? Скачку по вольным степям или борьбу за власть в четырех стенах дворца? А что на самом деле можно считать счастьем?

У малыша был странный взгляд. Однажды от пожилой женщины она слышала, будто новорожденные младенцы поначалу ничего не видят. Прежде Хюррем верила в это, но теперь усомнилась. Взгляд малыша казался осмысленным. Он словно бы видел все вокруг и, казалось, все запоминал. Интересно, о чем он думал?

– Сыночек, – с любовью прошептала Хюррем. – Мой львеночек. Я твоя мама. Вот ты и родился, наконец.

Она дотронулась до крохотных губок младенца: «Ах ты мой миленький!» Малыш заулыбался ей в ответ.

Хюррем посмотрела на Хафзу Султан, сидевшую в изголовье. Та ничего не говорила, лишь улыбалась, слезы текли по ее щекам. Хафза прошептала: «Наш повелитель и твой шехзаде…»

Несмотря на огромную усталость, Хюррем вздрогнула. Мать султана впервые сказала про ее сына «твой шехзаде». Обычно детей титулом «шехзаде» или «султан» называли тогда, когда употребляли имя падишаха. Когда говорили о Хюррем, всегда говорили «это сын или дочка Хасеки». Так что прежде только падишах, разговаривая с ней, мог назвать своих детей «твой шехзаде» либо «твоя принцесса султан». Сама Хюррем так называть своих детей не могла. А сейчас Хафза Султан впервые назвала ее равной. Она намекала, что считает Хюррем супругой своего сына. Хотела она того или не хотела, но она сказала именно так.

Хюррем расцеловала руки пожилой Хафзы Султан – ведь та много длинных страшных ночей подряд не отходила от ее кровати, даже спала рядом с ней.

Когда султан Сулейман вошел в комнату, все низко поклонились. Хафза Султан тоже поднялась и слегка склонила голову, приветствуя сына.

Молодой падишах нарядился, словно на праздник. Не хватало только тюрбана на голове. Хюррем не придала этому значения, взволнованно попытавшись сесть на постели. Сулейман помешал ей. Он наклонился и поцеловал в лоб Хюррем, женщину, которая за три года подарила ему двоих сыновей и дочь. Поцелуй этот словно бы вдохнул в нее новые силы.

Служанки, пятясь, попытались безмолвно покинуть комнату, но Сулейман поднял руку: «Пусть никто не уходит! Все останьтесь здесь и будьте свидетелями нашего счастья, ниспосланного нам Аллахом».

Все остались стоять, низко поклонившись.

Падишах медленно сел на краешек кровати. «Прости меня, Хюррем», – сказал он.

Эти слова всех изумили. Повитухи, по-прежнему суетившиеся вокруг Хюррем, не поверили собственным ушам. Сам султан Сулейман просит прощения у наложницы! Вовсе неслыханное дело. Они никогда не видели и не слышали, чтобы какая-нибудь наложница удостаивалась не только таких слов, но и такого внимания от падишаха. Отец султана Сулеймана Селим Хан вообще никогда не навещал рожениц. Сулеймана он увидел лишь спустя много месяцев после рождения.

– Мы опоздали к тебе, – продолжал Сулейман. – Ведь мы молились Всевышнему, благодаря его священным намазом за то, что даровал нам тебя и нашего сына.

Хюррем пробормотала: «Пусть Аллах лучше простит покорную рабыню Хюррем за то, что она так огорчила падишаха и заставила его столько ждать».

Аллах всемогущий, какая же она бледная! Но даже в таком состоянии Хюррем все равно была очень красивой. Рыжие волосы разметались волнами по подушке, на которую была надета белоснежная наволочка из египетского хлопка. Сине-зеленые глаза вновь, как бескрайнее море, не отпускали Сулеймана.

Повитухи хотели взять младенца у Хюррем из рук, чтобы передать отцу, но Хюррем не разрешила: «Шехзаде его отцу должна вручить только его мать».

Она протянула младенца султану: «Повелитель, ваша покорная рабыня Хюррем преподносит вам знак своей любви».

Сулейман взял ребенка на руки. Взгляд его изменился. Он внимательно и изумленно разглядывал младенца. Младенец почувствовал взгляд и захныкал.

В комнате все молчали, наблюдая за сценой знакомства отца с сыном. Пока Сулейман разглядывал сына, Хюррем пыталась унять волнение. Почему Сулейман до сих пор молчит? Почему до сих пор не обнял младенца и не назвал его своим шехзаде? Почему не позволил выйти служанкам? Ему хотелось, чтобы они стали свидетельницами! Свидетельницами чего?

Сулейман внезапно повернулся к Хафзе Султан: «Вы правы, матушка. Мой шехзаде очень похож на Хюррем Ханым. Видит Аллах, мы долго молили о том, чтобы родился ребенок, похожий на Хюррем. Благодарение Аллаху, так и произошло!»

Сулейман показал ребенка Валиде: «Посмотрите, матушка! Эти золотистые волосы со временем станут такими же рыжими, как у Хюррем. А эти глаза? Они похожи на море, совсем как у его мамы. Глаза его матери в свое время очаровали нас. Глядя в них, мы словно бы слышали шум волн. А посмотри на глаза малыша! Глядя на моего шехзаде, так и хочется мечтать о море».

Какие прекрасные это были слова! Хюррем еле слышно прошептала: «Повелитель очень милостив к своей рабыне». Валиде Султан тоже счастливо улыбалась: «Однако, повелитель, лоб и брови у малыша явно ваши. А еще взгляд. Он уже сейчас властно смотрит, совсем как его отец».

Сулейман еще раз посмотрел на малыша. Валиде была права. Лоб младенца был таким же широким, как у него. Брови были светлыми, но их форма напоминала его собственную. Он внимательно всмотрелся в глаза сына. «Он действительно смотрит, как маленький падишах», – согласился Сулейман.

Султан Сулейман повернулся к Хюррем. В это время младенец заревел. Сулейман обнял и поцеловал малыша в щечки. Усы и борода падишаха укололи нежную, как шелк, кожицу малыша, и тот зарыдал еще громче. Сулейман не обратил на это никакого внимания. Он поднял младенца над своей головой и произнес:

– Слушайте, смотрите и не говорите, что не видели и не слышали. По милости Аллаха наш сын пришел в этот мир. Нашего первого шехзаде мы нарекли Мустафой, чтобы он прославлял пророка Мухаммеда. Нашего второго шехзаде мы нарекли Мехмедом в честь нашего великого деда, осуществившего тысячелетнюю мечту ислама, погрузившего Византию в пучину истории. А сейчас Всевышний милостиво ниспослал своим рабам еще одного сына. Благодарение Аллаху, этого сына мы нарекаем Селимом, с тем, чтобы его имя было памятью нашему отцу, нашей данью любви к нему.

Сулейман повернулся к присутствующим. «Немедленно созовите муфтиев и хождей! – счастье звенело в голосе падишаха. – Пусть нашему шехзаде прочитают на ухо азан. Пусть гонцы и глашатаи отправятся во все стороны. Пусть сообщат моим воинам и моим подданным, что на свет появился шехзаде Селим Хан! Пусть раздают всем халву и шербет. Пусть все молятся за моего шехзаде».

– Шехзаде Селим Хан! – произнес он, подняв голову. – Твой великий предок, Фатих Султан Мехмед Хан, твой великий прадед султан Баязид, наш отец, удостоившийся рая, Явуз Селим Хан… Пусть попросят они Аллаха даровать долгих лет жизни нашему шехзаде!

«Собаки так и плодятся! – первое, что сказала Гюльбахар, узнав, что Хюррем родила еще одного сына. – Так и плодятся! Вы только посмотрите, вокруг только и разговоров, что об ее щенках. Значит, собаки теперь плодятся и в гареме».

Слуги, которые слышали эти слова, думали: «Горбатого могила исправит». Все про себя осуждали Гюльбахар. «Разве можно так говорить о детях самого падишаха? Султан Сулейман был по-настоящему благородным человеком, раз до сих пор не отдал Гюльбахар в руки палача за подобные слова», – думали слуги.

Гюльбахар и сама знала, что совершает ошибку, и к тому же ошибку смертельную. Но сдержаться она не могла. Хотя она знала, что ее острый язык и ревность еще больше отдаляли ее от Сулеймана, она не могла остановиться в своем гневе. Молчать у нее не получалось. Даже служанки у нее за спиной осуждающе перешептывались:

– Ты слышала, что она сказала?

– Лучше бы мне не слышать. Я не поверила своим ушам. Разве можно так говорить за спиной о женщине, которая получила от нее такие побои, но ни словом не пожаловалась падишаху и даже молила ее простить?

– Э-э-э, хатун, ты, наверное, не знаешь, что значит иметь что-то, а потом потерять.

Когда эти сплетни достигли ушей Гюльбахар, она принялась злословить еще больше. А потом вспомнила и о красной розге, с которой теперь не расставалась. Колотя служанок, она выговаривала им:

– Ну-ка, скажите мне, будете ли вы еще сплетничать за спиной у Гюльбахар Махидевран Хасеки? Будете или нет?

Служанки, терпевшие побои, проклинали ее, но вслух говорили: «Ну что вы, госпожа! Помилуйте нас, госпожа». Служанки каялись и божились, но сплетни по-прежнему не стихали. Теперь сплетничали о том, что султан Сулейман вообще не отходит от Хюррем Хасеки. А Гюльбахар подслушивала эти разговоры, тайком проливая слезы.

– Видит Аллах, эта девушка родилась в Ночь предопределения, – говорил кто-то, и Гюльбахар сразу догадывалась, что речь идет о Хюррем. – Разве можно быть такой удачливой?

– Как же так? Что, Хюррем вновь ждет ребенка? – отвечали со смехом. – На сей раз наша точно не вынесет.

– А куда ей деваться? Правда, Хюррем, как видно, специально не унимается, чтобы нашей стало совсем невмоготу.

Гюльбахар приходилось, затаив дыхание, слушать за дверью эти насмешки.

– Виданное ли дело? Наш повелитель ни на минуту не расстается с московитской девушкой. А девушка, словно пашня, каждый год по урожаю. Говорят, что падишах теперь даже не ходит на собрания Дивана. Все только сеет.

– Говорят, что повелитель подарил Хюррем в тот день, когда она родила маленького шехзаде, огромные изумруды с рубинами!

– Говорят, что Хюррем Ханым сказала: «Когда наш сын вырастет, наденет эти камни себе на чалму». А потом падишах, говорят, надел девушке на шею жемчужное ожерелье длиной в два аршина! Каждая жемчужина размером с кулак! И, говорят, привезли их из Аравии или даже самой Индии! А красавица Хюррем только и твердит, как она благодарна повелителю за такие подарки. Она приказала прикрепить жемчужины себе на высокий пурпурный хотоз. Те, кто рассказывает, сами видели, как она разгуливает в нем по гарему. Говорят, что она не снимает его и перед падишахом.

– Снимает, снимает. Когда входит к султану, тогда и снимает.

Служанки хихикали, а Гюльбахар словно жалили ядовитые пауки. Ей нестерпимо хотелось открыть дверь и избить сплетниц. Но ей удалось сдержать себя. «Будь мудрой, – говорила она себе. – Забудь о чувствах, вспомни о разуме. Разве ты не видишь, как земля выскальзывает у тебя из-под ног. Глупая, как ты не понимаешь, что речь идет о твоей жизни. Ладно бы только о твоей, но ведь и жизнь твоего сына теперь в опасности».

Гюльбахар вспомнила своего худенького, но крепкого Мустафу и вздрогнула. Как все изменилось! «Что же это такое, – думала она. – Не приведи Аллах, между братьями начнется борьба за власть. Ведь у меня нет больше детей, кроме Мустафы. Так что же будет? Борьба за трон! Один трон и три шехзаде, из них твой только один. Так что же теперь будет?»

Ревность ее давно перешла все границы. Война Гюльбахар и Хюррем теперь могла навредить государству. Опасность с каждым днем усиливалась. Черкешенка словно бы слышала ее приближающиеся шаги. Московитка воспользуется всем оружием, которое у нее есть. А у нее, у Гюльбахар, было только одно оружие. Но воспользоваться им нужно правильно.

Она все время думала о Хюррем, ворочаясь без сна в постели. Иногда та снилась ей в пурпурном хотозе. Иногда она снилась ей вместе с Сулейманом. Однажды ей приснилось, что Сулейман протянул руку Хюррем. Когда он разжал ладонь, в ней оказался крохотный трон.

Гюльбахар проснулась в слезах. Кажется, во сне Хюррем не успела взять дар. А может быть, уже взяла? Гюльбахар не могла вспомнить.