Хюррем отправилась в покои Сулеймана, чтобы воплотить свой план. Падишах метался по покоям, как разъяренный лев. Он даже забыл снять с головы тюрбан, украшенный страусиным пером с бриллиантами и рубинами. Он носился от стены к стене, полы кафтана развевались. Он даже не заметил, что Хюррем безмолвно смотрит на него с порога. А Хюррем, увидев, как темен его взгляд, испугалась. Может быть, Хафза Султан рассказала сыну об их разговоре и падишаху не понравились ее слова о том, что каждому предначертана его судьба, и если Мустафе предначертано занять трон, он его непременно займет? Хюррем решила использовать надежное оружие, не раз выручавшее ее в трудных ситуациях, – свою самую обольстительную, кокетливую улыбку, и с этой улыбкой плавно приблизилась к падишаху. Она знала, что перед этой улыбкой и такой походкой султан не устоит.

Султан Сулейман, услышав шорох платья Хюррем, повернул голову. Однако гнев в его глазах не прошел.

– Что заставляет падишаха лишить рабыню Хюррем своей улыбки и приветливых слов? Если мы в чем-то провинились, скажите. Пусть мы понесем достойное наказание».

Даже кокетливая болтовня Хюррем не смогла разогнать тучу в глазах падишаха. Сулейман холодно взглянул на нее и ледяным голосом спросил: «И что же это за наказание ты собираешься понести?

Хюррем оцепенела: «Я зашла слишком далеко. Я поторопилась». Наверное, Хафза Султан, вернувшись в свои покои, подумала над ее словами и решила, что она, Хюррем, жаждет трона для своих детей. Непременно, так и было. Наверняка Валиде Султан пожаловалась на нее сыну. Хюррем склонила голову. Руки ее беспомощно опустились.

– Что нам делать? Мы немедленно удалимся из покоев великого султана и будем терпеть любое наказание, пока не удостоимся вашего прощения, а ваше прекрасное лицо не озарит улыбка. И даже если наказание легче смерти вы посчитаете для нас недостаточным, мы ради вас с легкостью примем и ее.

Султан Сулейман вернулся из мира своих мыслей. Он посмотрел на Хюррем так, будто видел ее впервые. Тучи начали потихоньку рассеиваться. Тьма в глазах понемногу сменилась светом. Падишах улыбнулся. Хюррем облегченно вздохнула.

– Ах, моя красавица, – сказал Сулейман. – Ну что ты такое говоришь, какое наказание. Что за разговоры о смерти! Упаси Аллах!

Хюррем почувствовала, что гора упала с плеч.

– Но, – продолжал падишах, – нас беспокоят такие тяжелые мысли, что мы даже не заметили, как ты пришла.

Хюррем немедленно обняла Сулеймана:

– Если мы позволим себе спросить, что за мысли настолько опечалили вас, что вы не заметили приход вашей любимой рабыни Хюррем, не преступим ли мы границу дозволенного?

Сулейман поцеловал Хюррем в щеку. Одного запаха волос Хюррем было достаточно, чтобы развеять все его заботы. Он усадил ее на седир, а сам, заложив руки за спину, продолжал вышагивать по комнате.

Хюррем, не издавая ни звука, ждала. «Я не Хафза Султан, – думала она. – Хафза – наложница, которую прислали Селиму, чтобы она подарила ему наследников. Ей приказали так поступить, у нее не было выбора. А я сама выбрала себе цель. Я сама захотела стать женщиной Сулеймана. И если я стала наложницей, то лишь ради того, чтобы мои дети достигли престола. Мне никто не указывал, как Хафзе. Я сама добилась расположения султана. Я вознамерилась даровать трон моим сыновьям еще до их рождения. Ради этого я много раз рисковала жизнью. Я иду по краю огромной пропасти, один неверный шаг убьет и меня, и моих детей. Моя судьба находится в руках этого человека, который сгибается под тяжестью своей ноши. Поэтому я должна быть внимательна. Я должна больше думать и больше рассчитывать. Я должна продвигаться вперед, осторожно, шаг за шагом».

Хюррем решила молчать. Пока падишаха отвлекали какие-то важные дела, говорить о том, что ее беспокоило, было бы неправильно. «Мне нужно подождать еще, – говорила себе она. – А может быть, это знак свыше, Господь и Богоматерь не хотят, чтобы я сделала то, что у меня на уме».

В этот момент падишах подошел к Хюррем. Увидев задумчивую улыбку у нее на лице, он спросил: «Что это такое, Хюррем Ханым? Ты смеешься над беспомощностью великого Сулеймана?»

– Кто же может допустить такое невежество, как смеяться над великим падишахом? Разве Сулейман Шах, повелитель мира, может быть беспомощным?

Падишах задумчиво ответил:

– Мне необходимо принять непростое решение, Хюррем Ханым. Скажи, если перед тобой лежат огромный бриллиант и маленький камешек гальки, что ты решишь взять?

Хюррем, не задумываясь, ответила: «Зачем Сулейману Хану галька, конечно, повелитель должен взять бриллиант».

Падишах покачал головой: «А если перед тобой два человека, которые хотят отобрать у тебя то, чем ты владеешь: один идет на тебя с мечом, а другой еще ребенок, в руке у него только палка, и он дразнит тебя ею?

Хюррем, внимательно слушавшая падишаха, ответила: «Вы, наверное, смеетесь над своей рабыней. Султан Сулейман Хан наверняка давно уже все решил».

– Нет, Хюррем, не решил. Как бы ты поступила, если бы у тебя были два таких врага? На кого бы напала первой?

Хюррем задумалась: «Побить ребенка просто. Так что даже половина силы будет лишней. Достаточно отобрать у него палку, и ей же его ударить. Но дело в том, что, пока будешь с ним бороться, второй человек зайдет с мечом со спины и сумеет лишить жизни».

Девушка замолчала и посмотрела, какое впечатление на падишаха произвели ее слова. Заметив его одобрительный взгляд, она продолжила: «Поэтому я бы прежде сразилась с первым человеком. Я бы расправилась с первым, а затем повернулась ко второму и заставила бы его встать перед собой на колени».

Сулейман улыбнулся и сказал: «Вот-вот. Мы рассуждаем, как ты. Однако Ибрагим-паша считает, что прежде нужно расправиться с юнцом». Он подошел к Хюррем, взял ее за руку и сказал: «Иди сюда», – а затем подвел к инкрустированному слоновой костью столу. «Садись», – сказал он, указывая на стул. Сам сел напротив нее.

– А сейчас послушай меня, Хюррем Ханым.

Тем вечером Хюррем получила свой первый урок политики. Падишах долго рассказывал ей о том, как обстоят дела в мире. Рассказал обо всех европейских странах. Хюррем впервые услышала о Габсбургах и Сефевидах. Она узнала, что человеком с мечом, угрожавшим Османам, был Карл V, а мальчиком с палкой – шах шиитского тюркского государства в Иране Тахмасп, которому было еще только девятнадцать лет. Император Карл V, обладавший венцами Испании и Германии, собирался пойти войной на Сулеймана, желавшего стать повелителем Европы, и подстрекал к военным действиям против Османов государства, которые были в тот момент на их стороне. А Тахмасп сеял семена раздора среди мусульман Анатолии с тем, чтобы перетянуть их в свою ересь.

Хюррем задавала вопросы, слушала разъяснения, затем задавала новые. Сулейман был поражен умом Хасеки. Хюррем чувствовала, что с ее глаз упала какая-то пелена. Она впервые поняла величие империи и ответственность, лежащую на плечах султана. Сейчас она стала лучше понимать Османов. Теперь она узнала причину великой радости, последовавшей за завоеванием Родоса.

Наконец Сулейман сказал: «Вот таково положение вещей. Карл V, будучи королем многих европейских стран, решил объявить себя императором Рима».

В глазах падишаха вновь начал пылать гнев. В голосе его закипала ярость: «Безбожник проклятый, сколько уже веков прошло с тех пор, как настоящий Рим пал! Ты об этом не слышал, Карл? Если уж и есть настоящий Рим, то это Рим восточный, венец которого возложил себе на голову наш великий прадед Фатих Хан! Сейчас на его троне находимся мы! Разве наша рука уже не сжимает меч, что ты осмеливаешься строить козни у нас за спиной?» – разгневанный падишах вскочил и начал ходить вокруг стола.

Хюррем следила за каждым движением султана. У нее было странное чувство, ей казалось, что она словно бы начинает новую жизнь. Очарование политики, власти распалило ее кровь. Теперь она понимала, что трон и власть, к которым она так стремилась, означали нечто совсем иное, чем просто венец на голове повелителя. Султан Сулейман, сам того не замечая, создавал новую Хюррем.

Падишах в гневе ударил кулаком по столу: «Мы никому не отдадим престол, завоеванный мечом! На престоле Рима воссядем мы! И пусть Карл V показывает свою смелость».

Хюррем подскочила от неожиданного удара. Султан от гнева даже не заметил, как испугал ее. Он долго задумчиво смотрел в пустоту. Затем глаза его широко раскрылись, и он повернулся к Хюррем: «Сейчас он подстрекает венгерского короля Лайоша и немцев к войне с нами. Они склоняют к восстанию тех, кто уже склонил перед нами головы. Сами они боятся открыто выступить против нас, однако действовать чужими руками научились хорошо».

Тут падишах внезапно успокоился и вновь сел напротив Хюррем. Сейчас он говорил так, будто делился заботами с близким другом.

– Мы получили письмо от матери французского короля Франциска. Проклятый Карл захватил Франциска в плен и заключил в тюрьму. Мать короля умоляет нас спасти его сына.

– И что же сделал повелитель?

– А ты бы что сделала на моем месте?

– Нельзя не помочь матери.

– Какое, по-твоему, решение мы приняли?

– Наш повелитель поспешил Франциску на помощь по двум причинам. Во-первых, наш великий падишах – повелитель мира. Кто такой Карл V, чтобы заточать в тюрьму вашего союзника? Если вы оставите такое безнаказанным, это может свидетельствовать о вашей слабости, а мой повелитель никак не может такого допустить. Во-вторых, раз мать Франциска просит вас о помощи, значит, она признает ваше могущество, и не ответить на ее просьбу – значит не оправдать такого отношения.

Хюррем давно знала, что падишах терпеть не может, когда с ним говорят поучительным тоном, и поэтому сразу после своих слов улыбнулась и пошутила: «Повелитель собственноручно обучает политике свою наложницу. Наверняка ее невежество его забавляет. Так что мы по невежеству позволили себе такие речи, какие не подобают простым рабам. Преступили границы дозволенного, а падишах наверняка уже принял единственно верное решение, потому что только он знает, как поступить».

Сулейман улыбнулся.

– Прежде мы отправили письмо матери Франциска о том, что мы непременно поможем ее сыну. Вслед за этим мы отправили наш флот к берегам Франции. Флот должен был, прибыв туда, постоять некоторое время под парусами и вернуться. Услышав об этом, Карл, который проявляет свое геройство тем, что преследует мусульман в Испании, испугался и отпустил Франциска. Но они заключили договор. Спасший свою шкуру король через послов принялся засыпать нас письмами, в которых просит половину пирога.

– Я догадываюсь, что ответил наш повелитель.

– Конечно, догадываешься. Ты король Франции, Франциск, а прибегаешь к помощи Аллаха. Знай, что кони наши всегда оседланы, а меч всегда готов к битве. Так мы ответили.

Хюррем, услышав тон ответа падишаха, удивилась. Письмо Сулеймана говорило о том, что помощь придет, но ставило просящего в состояние подчинения. «Вот как надо писать такие письма, – подумала она и спросила: – А что сейчас будет?»

– В этом теперь весь вопрос, Хюррем Ханым, – сказал Сулейман. – Нужно принять решение, что делать дальше. Если бы перед тобой стояло такое решение, какой бы путь ты выбрала? Что скажешь?

Хюррем внезапно поняла, что ей представляется очень хороший случай. Сулейман много дней слушал советы Ибрагима, но мысли грека падишаху не понравились. Сам принять решение он не мог и сейчас советовался с ней. Сейчас она чувствовала себя канатоходцем на тонкой нити. Если ее совет принесет победу, то Ибрагим будет повержен. Она приняла решение, остальное теперь было в руках Бога.

– Необходимо прежде всего покончить с Карлом, чтобы он не мог больше поднять головы, а после можно наказать и юнца.

Сулейман долго и внимательно смотрел на любимую наложницу. Он всегда знал, что Хюррем обладает не только прекрасным лицом и телом, которые так вдохновляют его, но в этой женской голове водятся умные мысли.

Он обнял Хюррем, поцеловал ее лицо, глаза и волосы.

– Вот каково решение вопроса, о котором много дней спорят мои паши и визири. Карл V не осмелится поднять на нас руку. Но если Лайош, которого он подстрекает к войне, найдет в себе смелость и захватит часть нашей земли, то звезду нашего государства закроют тучи. Этот путь блага не принесет. Я скажу Ибрагиму-паше, чтобы он больше понапрасну не советовался с льстивой венецианской лисой Джиритти.

– Повелитель, не будьте несправедливы к Ибрагиму-паше, – нанесла удар Хюррем. – Ведь он грек. Может быть, он попытался отвести неизбежную войну от земель, близких к его родине.

Сулейман растерялся. Он не знал, что ответить. Подобное совершенно не приходило ему в голову. Хюррем, увидев его растерянность, втайне обрадовалась. Еще одна капля яда достигла цели.

Усилия Ибрагима не увенчались успехом. От своего решения Сулейман не отказывался. Хотя Ибрагим весь день твердил: «Кто это насоветовал такое нашему повелителю? Нашего повелителя толкают на ложный путь. Неужели вы хотите навлечь на наши головы снова такую беду, как крестоносцы?» Падишах, который наблюдал за собранием Дивана, ему сердито ответил: «Что ты такое говоришь, паша? Ты слышишь, что ты говоришь? Или то, что мы соизволили сделать тебя нашим зятем, позволяет тебе совершать подобные дерзости?»

Не на шутку перепугавшись, Ибрагим на мгновение решил, что сейчас его предадут в руки палача Кара Али, который набросит ему на шею шелковый шнурок. У Османов смерть всегда была под рукой. Достаточно одного лишь неосторожного слова, чтобы все вокруг полностью забыли и заслуги, и услуги, и всю дружбу, и все братские чувства, и всю верность. Он попытался что-то пробормотать в ответ, но от страха ничего толком сказать не смог. Вместо этого он попытался поцеловать падишаху руку.

– У нас что, нет своего ума, чтобы поступать согласно чьим-то мыслям? – сердито воскликнул султан. – Это что за слова? Это наше государство, это наши владения, это наша воля. Ты можешь высказать свои мысли, но решение принимаем мы. К тому же решение давно уже принято, только и всего.

И, высвободив свою руку из руки Ибрагима, он быстро вышел.

Хюррем узнала о произошедшем только на следующий день от Хатидже Султан. Хатидже была очень расстроена. «Ах, Хюррем Ханым, – говорила она, – печаль моя не знает границ. Между моим братом-повелителем и Ибрагимом-пашой легла трещина». Затем она рассказала, что послужило причиной размолвки ее мужа с султаном. Впрочем, этот случай, пошатнувший покой во дворце, был результатом целой цепи событий. Болтали, что Ибрагим начал вести себя, как второй падишах. Говорили, что даже когда он принимал австрийского посла, то принял его неласково, пеняя ему, словно сам Сулейман: «Знай же, что перед тобой находится тень султана. Как она скажет, так и будет. Не жди понапрасну ничьих речей, кроме наших. Всякое слово, произнесенное нами, уже закон».

Хюррем ничего не знала об этом, но ненавидели Ибрагима уже не только она с Хафзой Султан, но и многие другие. Неосторожные слова паши были немедленно доложены падишаху. Падишах отругал сплетников, не сказав ничего своему другу, однако хвастовство главного визиря запало ему в сердце. А тут еще Ибрагим твердил неотступно, что прежде стоит воевать с Ираном.

Хюррем летала от радости, однако старалась ничего не показывать Хатидже Султан. «Не расстраивайся, – утешала она ее, – повелитель считает пашу своим братом. В семье такие вещи случаются. Все пройдет и забудется».

Но она прекрасно знала, что не забудется ничего. Сама Хюррем не позволила бы Сулейману ни о чем забыть.

Проклятый грек не ограничился тем, что желал войны с Ираном, а твердил: «Необходимо провозгласить для охраны трона и порядка наместником повелителя шехзаде Мустафу». Услышав об этом, Хюррем прорычала: «Кто знает, какими письмами тайком обмениваются Ибрагим-паша с Гюльбахар». На ее счастье, султан Сулейман отрезал: «Это невозможно. Мальчику даже еще не сделали обрезание!»

Хюррем чувствовала перемены. В прежде неприступной крепости дружбы султана и грека появилась брешь. Начиная с той ночи, когда падишах рассказывал ей о событиях в мире, его обращение с ней тоже изменилось. Теперь Сулейман вел себя с ней не только страстно, но и уважительно.

Когда армия Османов готовилась к очередному походу, Хюррем в четвертый раз понесла. И за шесть месяцев до похода на Венгрию, который Сулейман затеял с целью проучить Карла V, подарила падишаху еще одного сына. Султан радостно принял четвертого шехзаде в свои объятия и нарек его Баязидом: «Посмотрим на тебя, Баязид Хан, будешь ли ты достойным дедов наших, Баязида Молниеносного и Баязида Хана».

Однажды, апрельским утром 1526 года, Хюррем пришла в покои к султану Сулейману с маленьким Баязидом на руках и в сопровождении шехзаде Мехмеда и Селима, а также дочки Михримах, которую падишах называл своей прекрасной луной.

Война обернулась для Карла и всего христианского мира катастрофой. Венгерский король, подстрекаемый Карлом, был разбит и, отступая, сгинул вместе со своей армией в мохачской равнине, превратившейся в непроходимое болото из-за непрекращавшихся дождей. Исход войны был решен за полтора часа. В тот день султан Сулейман, совершая предвечерний намаз, принял у себя в шатре пашей, поздравлявших его с победой: «Да будут ваши завоевания благословенны, повелитель!» Он поцеловал каждого из них в лоб, а потом повернулся к стоявшему рядом с ним Садразаму Ибрагиму-паше и многозначительно сказал: «И твое завоевание пусть будет благословенно, паша».

Ибрагим кинулся целовать руки Сулейману и взволнованно произнес: «Это великая победа, ваша победа, повелитель! Ваша победа, Сулейман Гази!»

И лишь Сулейман знал, что это победа и Хюррем.