Прежде из Стамбула на Восток выступило войско под командованием Садразама Ибрагима-паши. Ему помогал главный казначей Искендер Челеби. Падишах знал о том, что два старших визиря враждуют, но не думал, что это принесет неудачу.

Войско быстро добралось до Карамана. А оттуда двинулось на юго-восток, где быстро отвоевало захваченный Сефевидами Битлис. Когда Сулейман выступил из Стамбула со своей армией, численно превосходившей силы Садразама, с тем, чтобы соединиться с ним на востоке Анатолии, войска шаха Тахмаспа были еще далеко.

Хюррем Султан часто писала супругу о том, как обстоят дела в столице, не забывая в своих письмах часто хвалить Мустафу Хана. В одном из своих писем, написанных пляшущими неумелыми буквами, она сообщала, что баня, которую Сулейман обещал ей построить, получилась очень красивой и уже завершена. Архитектор сделал так, что, когда она сидит в банном зале, перед ней разворачивается красивый вид на Босфор, и при этом снаружи банный зал никому не виден. Хюррем часто просила кого-то из своих служанок писать падишаху письма под диктовку, и тогда буквы были ровными. Когда же буквы были кривыми, падишах с умилением понимал, что жена писала сама.

Насколько позволяли условия военного похода, он старался отвечать ей. Письма писал он сам, не призывая секретарей, и отправлял жене с самыми надежными гонцами. Письма перевозили в специальных серебряных футлярах, запечатанных личными печатями Хюррем Султан и Сулеймана Хана. Сулейман писал жене о том, как тоскует по ее сине-зеленым глазам, и часто посвящал ей стихи. Стихи он подписывал псевдонимом Мухиби, что значило – влюбленный, и в каждой строчке славил свою госпожу.

Сулейману часто также приходили письма от Садразама Ибрагима-паши. Однажды к падишаху прискакал измученный гонец и, еле стоя на ногах, с трудом поклонился. Вытащив из-за пазухи запечатанный печатью великого визиря футляр, он с поклоном протянул его одному из визирей, сопровождавших падишаха. Раскрыв футляр, падишах вытащил послание, и окружавшие его военачальники приготовились выслушать весть об очередной победе. Но этого не произошло. Напротив, Сулейман побледнел и нахмурился. «Хызыр-ага, – приказал он одному из визирей, – немедленно подготовь троих гонцов. Я хочу, чтобы они отправились к Ибрагиму-паше. Я запрещаю им останавливаться, я запрещаю им отдыхать, есть и пить. Они должны как можно скорее доставить мой приказ Ибрагиму».

Военачальникам было жутко любопытно, что же произошло. Но падишах хранил молчание. Хызыр-ага произнес: «Повелитель, пока вы пишете ваш приказ, все будет готово». Но Сулейман резко ответил: «Ничего писать не надо, подготовьте гонцов и приведите их ко мне».

После того как всадники, отправленные падишахом к Садразаму, ускакали, весь лагерь был поднят на ноги. Пушки, огромные катапульты и войсковые бунчуки, обозные повозки с провиантом, стада коров и овец – все это в течение получаса двинулось в путь. Во главе войска, как всегда, следовал военный янычарский оркестр. Падишах продолжал все так же хмуриться. Видно было, что он очень спешит, он то и дело подзывал к себе военачальников, требуя, чтобы они подгоняли свои отряды. Войско двигалось с такой скоростью, что за три дня преодолевало недельный путь. Его не останавливали ни горы, ни долины, ни реки. В любой момент могли напасть войска Сефевидов – падишах близился к турецко-персидской границе.

Когда до лагеря Ибрагима оставалось два дня пути, падишах не вытерпел и, переодевшись в одежду простого воина, с отрядом янычар уехал вперед. Все знаки султанской власти остались с войском, чтобы никто не догадался, что падишах покинул его.

Ибрагим-паша вовсе не ожидал, что среди ночи пред ним предстанет сам султан Сулейман, да еще и в солдатском одеянии. А Сулеймана впервые поразил его роскошный шатер, вид которого затмевал его собственный. Шатер стоял на золотых подпорках, был украшен лентами, расшитыми золотом, окошки были из венецианского стекла, а внутри все было покрыто тончайшими шелковыми тканями.

Дело было такой важности, что в шатре разговаривать о нем было нельзя. Два друга, Садразам и падишах, ступили в ночную тьму, оставив лагерь позади. Их сопровождали несколько воинов, следовавшие поодаль.

– Послушай, Ибрагим. Я знаю, что вы с Искендером-пашой все никак не можете помириться. Я надеялся, что общий враг и общее дело вас объединят, и поэтому отправил вас вместе. Но вы оба не унимаетесь. Ты нашел предлог, чтобы казнить его брата. Я поверил твоим объяснениям, и не стал вмешиваться в это дело. Но тебе этого недостаточно. Ты продолжаешь слать мне наветы на Искендера-пашу. Не думай, что у тебя есть право судить кого-то вместо меня, – ты можешь поплатиться за это головой.

– Ради вас, повелитель, Ибрагим всегда готов пожертвовать головой. Я никогда ничего от вас не скрывал. Верно, я не люблю Искендера Челеби. Но и Челеби меня не любит. Мне известно, что он постоянно доносит вам на меня. Я же никогда ни на кого не доношу, даже на моих врагов, и даже на тех, кто на меня клевещет.

– Расскажи мне честно, как все было, – потребовал Сулейман.

– Наш разведывательный отряд доложил, что в трех днях пути от нас движется караван. Мы убедились в том, что этот караван принадлежит казне нашего падишаха. Но на караван напали. Мы бросились было защищать караван. Но, когда мы подоспели, все стражники были убиты. Разбойники уже высыпали золото из сундуков. Их застигли на месте преступления. Большинство разбойников остались лежать там же. Нескольким удалось скрыться. Двое взмолились о пощаде. Они оказались людьми Искендера Челеби.

– Ты хочешь сказать, что Искендер нас грабит, я тебя правильно понял?

Ибрагим кивнул.

– А ты что сделал?

– Собрал обратно все золото. Караван благополучно добрался до места назначения. Всех погибших похоронили. Всех раненых собрали. Двое людей Искендера Челеби у моих ног признались во всем. На пальце одного из сдавшихся было кольцо с ядом. Он отравился, а другой попытался было сбежать…

– Так что, свидетелей не осталось?

– Но ведь они во всем признались! А еще есть свидетели из разведывательного отряда.

– То есть верные тебе люди?

Ибрагим не знал, что ответить. Либо он лишится головы, либо Искендер. С того момента, как произошла история с печатью, он старался быть намного осмотрительнее. Каждое свое действие, каждое свое слово он многократно продумывал. И теперь жертва запуталась в паутине. Оставалось лишь выпить ее кровь. Но и это Ибрагим собирался сделать лишь по велению султана. Сам султан должен был отдать приказ о казни своего любимого казначея Искендера Челеби. Ибрагим-паша сделал последний шаг, чтобы убедить падишаха в своей правоте. Он снял кривой меч, висевший на поясе, и протянул его Сулейману: «Если повелитель сомневается в нашей преданности, пусть он лучше нас казнит. Пусть жизнь Ибрагима будет доказательством верности падишаху. Не отдавайте нас палачу, мы хотим принять смерть из ваших рук, прямо здесь! Не лишайте нас вашей милости».

Сулейман задумчиво и пристально смотрел Ибрагиму в глаза. Увы, теперь он больше не видел в его глазах той искренности, того чистосердечия, которые светились там раньше. Теперь в глазах Садразама была лишь хитрость. Прямых доказательств вины самого Ибрагима в произошедшем не было. Как раз наоборот, большой отряд воинов застал людей Искендера Челеби за грабежом казны. Он оттолкнул руку Ибрагима, протягивавшую меч:

– Что ты сделал с Искендером Челеби?

– Я поместил его в надежное место. Воины думают, что он отправился проверять выставленные дозоры.

– Ты даже не спросил меня, верно ли то, что ты сделал.

– Он все отрицает. А что ему еще остается.

Искендер Челеби и вправду все отрицал, несмотря на пытки. Припав к ногам падишаха, казначей молил о прощении, а Ибрагим смотрел на него и втайне радовался. «Как жаль, что здесь сейчас нет твоей союзницы Хюррем, – думал он. – Посмотрим, сможешь ли ты спастись».

Хотя падишах и догадывался, что дело не такое простое, каким выглядит, ему ничего не оставалось, как поставить печать на смертный приговор, который протянул ему Ибрагим.

– Только не вздумай Челеби казнить здесь, – сказал он. – Возьмем Багдад, и там приведут приговор в исполнение.

Пока султан Сулейман смотрел на багдадскую крепость, выстроенную на развалинах Вавилона, Ибрагим сгорал от нетерпения. Он ловко замел следы. Воины, бывшие в разведывательном отряде, были постепенно по одному убиты. Но главному визирю по-прежнему было неспокойно. Он боялся, что осада затянется. Однако осада продолжалась недолго. Вскоре Багдад открыл ворота перед Сулейманом. Когда Сулейман въезжал верхом на белоснежном коне в Багдад, его вышел встречать знаменитый поэт Физули. Но Ибрагим не стал даже ждать, пока Физули дочитает поздравительный стих. Он немедленно приказал повесить своего многолетнего противника, и труп казначея закачался на висилице. А Ибрагим каждый вечер пил вино и размышлял: «Теперь пора расправиться с московиткой. Змея промахнулась, но меч палача никогда не промахивается».

Из-за злосчастной истории с Искендером Сулейман толком не насладился победой. Он понимал, что лучше бы вместо того, чтобы разбирать дело Челеби, разобраться с Тахмаспом. Султан никак не мог убедить себя в том, что Искендер Челеби действительно виноват. Конечно, паша был очень влиятельным человеком, но вряд ли бы он осмелился грабить самого падишаха. У Сулеймана перед глазами все время стояло лицо Искендера Челеби, который говорил: «Я не виновен!» Когда он увидел труп Челеби, болтающийся на веревке, он закричал: «Немедленно снимите этого несчастного! Вам что, жалко земли для нашего раба, что он здесь болтается на виду у всех, воронам на пропитание? Вы что, ни веры, ни Аллаха не боитесь?»

Раздосадованный, чтобы отвлечься, султан решил выместить злобу на врагах и очень быстро захватил все города, ранее перешедшие в руки Сефевидов. Он вошел в древнюю столицу сефевидского государства Тебриз. Семнадцать дней он жил во дворце Тахмаспа. Даже брат шаха Шам Мирза пришел к нему на поклон и поцеловал подол его кафтана. Но ни одна из побед не могла унять угрызений совести в душе Сулеймана. Возможно, победа над Тахмаспом заставила бы его забыть об этом. Но шах по-прежнему не решался вступить с ним в бой. Однажды Сулейман сказал Ибрагиму:

– Послушай, паша, даже если мы разрушим дворец этого юноши, которого все называют шахом, он не издаст ни звука. Эти отец и сын одинаковы – только и умеют, что прятаться, словно женщины.

Садразам ждал подобного момента. Он тут же заявил: «Пока ваш покорный раб находится здесь, вам не следует напрасно гоняться за Тахмаспом. Ясно, что он не настолько смел, чтобы показаться перед вами. Возвращайтесь в Стамбул, а мы останемся и сделаем все необходимое».

Падишах поступил по совету Ибрагима. Ему и самому не хотелось видеть главного визиря из-за того, что случилось с Челеби. Он отбыл из Ирана, оставив там войско под надзором Ибрагима-паши. Спустя год, шесть месяцев и двадцать семь дней после своего отъезда он возвратился в Стамбул.

В первый же вечер он рассказал о произошедшем жене, чтобы избавиться от нестерпимой тоски. Хюррем уже давно знала о случившемся. Она много дней подряд пыталась успокоить безутешную Семиху Ханым. Супруга главного казначея, рыдая, била себя в грудь и причитала, что ее господина, как видно, давно съели вороны.

Хюррем представляла себе страшные подробности казни, но только услышав о них от Сулеймана, она по-настоящему ужаснулась.

– Мне кажется, повелитель, – сказала она, – что вашего верного Искендера Челеби подставили.

– Ты тоже так думаешь, Хюррем Ханым?

– Конечно! Вы ведь тоже думаете, как я. Искендер Челеби был несметно богат. Зачем ему подвергать себя такой опасности и грабить самого падишаха? На такое способен лишь безумец.

Сулейман покачал головой:

– Я тоже об этом думаю, Хюррем Ханым. Я тоже с самого начала заподозрил ловушку.

Хюррем сказала:

– Тот, кто является врагом Искендера Челеби, тот и виноват.

Падишах задумался: «Ибрагим?» Да разве он сам не подозревал его с самого начала? Хюррем, поняв, что ее мужа начали мучить сомнения в невиновности Ибрагима, очень обрадовалась. Живой Искендер не смог победить проклятого грека, но мертвый, наверное, сможет уничтожить его.

Сулейман спросил:

– Что делает Семиха Ханым?

– Она очень страдает. Все время говорит, что ее муж был ни в чем не виноват. Она не может смириться даже не только с тем, что Искендер Челеби убит, сколько с тем, что его тело много дней подряд висело посреди Багдада на веревке.

– Как теперь быть? – спросил падишах. – Согласно закону и обычаю все имущество Искендера Челеби перешло в государственную казну. После него не осталось ни денег, ни дома. Семихе Ханым теперь даже и голову преклонить негде.

Хюррем усмехнулась:

– Пусть повелитель не беспокоится. Мы взяли Семиху Ханым к себе.

Лицо Сулеймана просветлело. Ему показалось даже, что грусть его уменьшилась.

– Какая ты у меня умница, – сказал он, – как ты хорошо придумала. А я взял на службу к себе одного из его верных людей.

– Кто же этот счастливец?

– Ты его не знаешь. Один девширме, воспитанный в Эндеруне. Он очень талантлив. Его можно было даже наградить, но он попросил отпустить его на родину, повидаться с семьей. Правда, девширме запрещено возвращаться на родину. Нам о нем рассказали, и мы пожелали его видеть. Нас поразил его умный взгляд. Нам он сказал то же, что говорил и раньше: «Если я заслужил награду, то дайте мне выбрать ее самому. Разве может быть бо́льшая награда, чем увидеть отца и мать?» Нам понравились такие слова. Мы отпустили его. Он съездил на родину и вернулся. Он долго служил у Искендера Челеби, стал большим человеком. Это хорват по имени Соколлу Мехмед-ага.

Позже пришло известие о настоящей катастрофе. Ибрагим-паша, предоставив управление Багдадом сирийским и египетским пашам, предавался наслаждениям в багдадском дворце. Пока он развлекался с красивыми арабками на берегу реки, в тени пальм и хурмы, считая, что он пребывает в висячих садах Вавилона, произошло непоправимое.

Шах Тахмасп, который два года прятался от Османов, решил, что настало время отомстить и перейти к действиям. Сефевидские воины внезапно, словно буря, налетели на турок. Трое из пяти санджак-беев погибли мгновенно. Тысячи янычар приняли смерть от мечей. Одержав сокрушительную победу, Тахмасп скрылся так же стремительно, как и появился. Ибрагим-паша, собрав рассеянные нападением войска, попытался взять реванш, но все его усилия были напрасны. След Тахмаспа давно простыл в пустынях Ирана.

Султан Сулейман теперь не испытывал к Садразаму, который превратил победу в поражение и заставил его пережить такой позор, ничего, кроме гнева. Когда тот вернулся из Ирана, он даже не позвал его к себе. Не желая видеть Ибрагима-пашу, он не только перестал ходить на собрания Дивана, но даже наблюдать за ними из-за решетки. Доходившие до него разговоры о действиях и поступках великого визиря приводили его в бешенство.

Однажды во время Рамазана он поделился с Хюррем: «Ты можешь себе представить, Ибрагим заставляет людей, которые ему служат, называть себя султаном. Глашатаи на улицах Багдада кричали “Это приказ самого султана Ибрагима”. Мы не обложили наших подданных никакой данью, зато наш “султан Ибрагим” собрал с жителей Багдада большой налог».

Падишах перечислял одно за другим преступления Ибрагима. Момент, которого Хюррем ждала так много лет, наступил. Она много лет молила Аллаха, чтобы он помог ей одолеть греческую свинью. И сейчас его бородатая голова была в ее руках. Она выслушала повелителя с удивленным видом, словно бы не верила его словам, а затем сказала: «Если мне будет позволено и если повелитель не решит, что я проявляю враждебность к этому человеку, я бы хотела кое-что сказать».

– Говори, Хюррем.

– Повелитель ни о чем не догадывается, но пусть он знает, что Хюррем давно живет в страхе.

– В страхе? Что за страх, ведь Хюррем ничего не боится!

– Мы боимся не за себя, – склонила голову Хюррем. – Мы боимся за нашего повелителя.

– Ты боишься за меня? Почему? Чего можно бояться?

Хюррем никогда не ожидала от себя самой, что она будет так спокойна. Теперь настало время расправиться с Ибрагимом.

– Конечно же, боюсь, – тихо проговорила она. – А вдруг человек, который все это делает, однажды пойдет дальше?

– Что ты хочешь сказать?

– Вы сами говорите, что он уже называет себя султаном. Он богаче вас. Есть ли кто-то в мире богаче его? Я не знаю. Вы доверили ему должность главнокомандующего, и теперь ваше войско в его руках. А если однажды он, поверив в собственные силы, перейдет к действиям? С такими деньгами можно купить любого. Ваших янычар, ваших пашей, абсолютно всех. Я боюсь именно этого.

Сулейману на мгновение показалось, что земля уходит у него из-под ног. «А ведь она права, – сказал он себе. – Ведь этот сладкоголосый спесивый раб в один прекрасный день может объявить себя султаном».

Хюррем заметила, что муж задумался, и добавила: «Я боюсь, что не только вы, но и наши шехзаде могут пострадать».

– Ты говоришь о Мустафе Хане?

– Да, после вас.

– О чем ты говоришь, женщина? Хватит попусту болтать.

– Вы слишком быстро забыли о змее, повелитель. Она может появиться в любое время, в любом месте дворца.

– Но трон всегда будет принадлежать династии Османов!

– С чего вы взяли? Он убедит шехзаде Мустафу, тот поможет ему свергнуть вас с престола, какое-то время будет править Мустафа, а на деле сам Ибрагим, а затем Ибрагим и с Мустафой Ханом расправится.

Султан Сулейман вскочил с седира и, заложив руки за спину, принялся мерять шагами комнату. Было видно, что он пытается принять какое-то трудное решение. Хюррем подумала, что надо в этом ему помочь.

– Что требуется сделать в такой ситуации? Если бы ты была падишахом, что бы ты сделала?

– Я бы избавилась от него, забрала бы у него печать.

Хюррем показалось, что ее голос звучит, словно шипение змеи.

– Я этого сделать не могу. Я дал ему слово, что никогда не лишу его должности. Я поклялся, и поклялся на Коране.

– Откажись от своего слова. Разве жизнь не важнее слова?

Сулейман возмутился. «Ты с ума сошла, женщина? – гневно воскликнул он. – Если падишах не будет держать своего слова, то какова же ему цена?»

Хюррем внимательно посмотрела мужу в глаза. Тот впервые в жизни испугался ее взгляда. Эти глаза горели огнем.

Вся жизнь Хюррем была свидетельством тому, как легко можно позабыть о правилах и традициях дворца. Легко было сказать – она ждала этого момента ровно четырнадцать лет. От волнения ей даже не хватало воздуха: «Слово произносит рот, а нарушает его смерть. Если человек, которому дали слово, умирает, то не остается ни слова, ни клятвы».

Султан Сулейман побледнел.

Он вылетел из покоев, даже забыв надеть сапоги. Четырнадцать дней и четырнадцать ночей Хюррем не видела его. Он не приходил ни на ифтар, ни на сахур.

На пятый день Садразаму Ибрагиму-паше сообщили, что падишах желает разделить с ним ифтар. Паша, не помня себя от радости, помчался к падишаху, надеясь, что эта встреча поможет растопить лед между ними.

Двое старинных друзей обнялись, сели за стол, вспомнили старые дни. Ибрагим увидел, что падишах очень хорошо принял его и успокоился: «Все мои страхи напрасны!» После еды падишах сказал: «Дорогой мой родственник! Я прошу тебя сегодня ночью переночевать здесь. Мне хочется, чтобы мы, как в дни нашей молодости, спали сегодня в соседних комнатах. А утром мы разделим сухур. Хатидже Султан не будет гневаться. Я приказал известить ее. Она тоже здесь совершит сухур вместе с Хюррем».

Оба рассмеялись.

Прошло довольно много времени в беседах, и наконец Ибрагим попросил разрешения удалиться. В соседней комнате он тут же упал на постель и заснул глубоким сном. Во сне он, наверное, снова видел висячие сады Вавилона и прекрасных гурий. Чем иначе можно было объяснить безмятежное счастливое выражение на его лице? Он не слышал, как в комнату беззвучно вошел палач Кара Али с четырьмя помощниками. Когда на шею ему накинули хорошо промасленную веревку, сделать уже было ничего нельзя. Но все-таки он сопротивлялся. Завязалась страшная борьба. Сулейман, который прислушивался из соседней комнаты, услышал, как на пол что-то упало. Затем послышался хрип. Когда четыре сильных подмастерья палача потянули за веревку, силы Ибрагима иссякли. С широко раскрытыми глазами он бился изо всех сил, пытаясь глотнуть еще немного воздуха. Но затем руки его, пытавшиеся растянуть веревку, бессильно повисли. Предсмертный хрип достиг ушей султана Сулеймана, отдавшего приказ о казни. Ноги Ибрагима дернулись в последний раз, и воцарилась тишина. А пять палачей, выполнивших свою черную работу, скрылись во тьме так же безмолвно, как и появились.

На следующее утро Хюррем получила известие, которого ждала четырнадцать лет.

Султанский зять Ибрагим-паша казнен!

Труп Ибрагима выкинули за двери гарема!

Таков был обычай.

Любимчика Ибрагима больше не было!

Хюррем была вне себя от радости. Ей пришлось сделать вид, что она страшно опечалена. Со всех ног она помчалась к жене Ибрагима Хатидже Султан.

Бедная женщина была безутешна. Она не желала никого видеть. Она сыпала проклятиями на голову брата-султана. Она пыталась свести счеты с жизнью. Она пыталась убить своих детей, говоря, что теперь и им угрожает опасность. Она бродила по особняку Ибрагима-паши, словно привидение, никого не узнавая и пугая слуг, и лишь целовала статуи в саду, привезенные Ибрагимом из Буды, и пыталась играть на его скрипке.

Зато жена Искендера-паши не знала, как ей благодарить Аллаха. «Наконец-то, – говорила она. – Долго, целый год, ждала я справедливости. Сегодня ровно год и три дня с того момента, как Ибрагим-паша велел повесить бедного Искендера Челеби на багдадском базаре. Если бы мне сказали, что справедливость пусть поздно, но восторжествует, я бы не поверила. Велик и справедлив Аллах!»

А Хюррем хранила молчание. Она ждала этого дня четырнадцать лет и теперь хорошо знала, когда нужно молчать, а когда говорить. Тем вечером она сама приготовила Сулейману и сама накрыла роскошный стол для ифтара. Падишах был невесел, но она привела пятилетнего шехзаде Джихангира, и тот своим смехом и вопросами сумел заставить отца рассмеяться. Хюррем взяла в руки канун, и после ифтара спела мужу его самые любимые песни.

Об Ибрагиме-паше и Сулейман, и Хюррем предпочли не говорить.

Уже засыпая, Сулейман только вздохнул: «Ох Хюррем Султан!»

А Хюррем лежала и думала, что она не только уничтожила своего самого главного врага, но и лишила Гюльбахар ее главной поддержки.

Вся эта история имела еще одно важное последствие. С этих самых дней Сулейману не давала покоя одна мысль. «А если шехзаде Мустафа задумает свергнуть меня с престола? Нельзя думать об этом», – говорил он себе.

Теперь нужно было назначить нового Садразама.

Новый Садразам нужен был и самой Хюррем. Ей нужен был такой Садразам, который станет ей во всем подчиняться. История Ибрагима научила ее тому, что ни один Садразам не должен равняться силой с первыми лицами государства. А первые лица государства – это падишах и его семья.

С того самого дня она чувствовала себя свободной, словно птица. Впервые за много лет, выйдя в сад, она увидела, как повсюду летают бабочки. Оказывается, они всегда летали тут, только она не замечала. Ей вспомнилось детство, степи родного края. Внезапно она почувствовала себя Александрой. Служанки с изумлением смотрели, что происходит с Хюррем Султан. Она долго гуляла по розовому саду и все время улыбалась.