Весна, 1518 год

Из-за занавески Александра смотрела на покрытые белым цветом, словно невесты, деревья. Весна захватила уже сад Бахчисарайского дворца, подчинив его своей красоте, повсюду летали бабочки. Они весело трепетали своими красно-зелеными крылышками. Александра смотрела на них из окна, из-за полупрозрачной занавески. Как бы ей хотелось вновь со смехом побежать за ними. Душу охватывала смертельная тоска. С той зимней ночи прошло четыре зимы. А с того момента, как ее отдали в Бахчисарайский дворец, – два года. И теперь Александре было двенадцать лет.

Некоторое время она еще смотрела на ветви, украшенные белыми и светло-лиловыми цветами. Едва покачивались они от легкого ветерка. У багряника, казалось, была своя особенная красота. Багряник стелился по земле свободно и вольно. Раньше она любила полевые цветы, но, когда два года назад жарким летним днем приехала в Бахчисарай и увидела багряник, бугенвилии, колокольчики, стелившиеся по белым стенам дворца, ее поразило это буйство красок. С ними мир казался прекраснее. Всякий раз, когда багряник расцветал, ей хотелось петь песни.

В те дни Александра рассказала об этой своей привязанности своей госпоже, матери крымского хана Мехмеда Гирея, Гюльдане Султан.

– Если моя госпожа позволит, я хотела бы повышивать на батистовой ткани цвета багряника.

– Ты умеешь вышивать?

– Мама меня научила.

– А что, батист должен быть обязательно пурпурного цвета?

– Я люблю этот цвет.

Пожилая женщина внимательно посмотрела в сине-зеленые глаза Александры. Она любила эту улыбчивую русскую девочку. Гюльдане Султан сказала: «Милая моя, пурпурный цвет – это цвет силы, славы, императоров, императриц. Я желаю, чтобы твоя жизнь прошла в цвете багряника».

С того дня пурпурный цвет стал цветом Александры.

Еще с первых дней, когда девочку, которой исполнилось только десять лет, впервые привезли во дворец, Гюльдане Султан поразила боль в ее глазах, свидетельствовавшая обо всех пережитых ею несчастьях и перенесенных страданиях. Человек, который украл ее, никак не соглашался ее продать, хотя за ним бегали все работорговцы. Пожилую женщину заинтересовали слухи об этом. Почему он не продает девочку, хотя ему за нее предлагают большие деньги? Почему отгоняет всех, кто хотел бы ее купить? Она приказала привести человека во дворец и сразу же поняла, что этот разбойник, привыкший всю жизнь воевать, любит украденную девочку, как родную дочь, и предпочел бы умереть, нежели увидеть ее в руках работорговцев.

– Пусть отважный воин поймет меня, я не хочу покупать ее, как рабыню, – сказала Гюльдане.

– Александра привыкла к свободному воздуху гор, лесов, рек. Здесь она будет чувствовать себя пленницей, госпожа.

– Сколько ты еще можешь ее прятать по караван-сараям, ты об этом думал? Ведь она растет.

В тот день мать крымского хана долго разговаривала с Тачамом Нойоном. На следующий день Нойон передал девочку людям, которых прислала Гюльдане.

Александра кричала и умоляла. «Ты продал меня, ты продал меня!» – плакала она и осыпала проклятиями человека. Она колотила его маленькими кулачками, совсем как в первую ночь. Сопротивлялась, не желая уходить со стражниками, пришедшими из дворца. Ей даже удалось изрядно расцарапать некоторых из них, но в конце она сдалась.

Девочка услышала голос Тачама Нойона:

– Да сопутствует тебе всегда удача, доченька.

– Будь ты проклят!

– Я сделал это ради тебя!

– Не бросай меня… Я ведь тебя не бросила. И ты меня не бросай.

Повозка удалялась, оставляя Тачама одного. Какой-то толстый татарин, изумленно смотревший, как крохотная девчонка перевернула вверх дном все вокруг, спросил: «Чего ты плачешь, воин?»

– Ступай подобру-поздорову, дурень. Разве мужчины плачут? Не видишь, мне пыль в глаза попала.

Но он плакал. Его очерствевшее сердце обливалось горячими слезами. Тачам Нойон смотрел вслед повозке до тех пор, пока она не скрылась из виду, и бормотал: «Я никогда тебя не брошу, доченька», вытирая тыльной стороной ладони слезы.

Когда повозка приехала во дворец, глаза Александры были красными от слез. Вывести ее из повозки тоже оказалось делом непростым – она вновь превратила все вокруг в поле боя. Были расцарапаны лица еще нескольких стражников и трех служанок.

На протяжении многих дней она сидела, забившись в угол. В тех, кто пытался открыть к ней дверь, швыряла первое, что попадалось под руку. Служанки рассказывали матери хана, как по ночам Александра молится: «Смилуйся, Матерь Божья, спаси меня». Первые дни во дворце девочка словно бы ждала, что на ее голову свалятся новые страдания.

Александра, погруженная в печальные мысли, услышала шаги снаружи. Она встала, открыла дверь и увидела, что к ней медленно подходит Гюльдане Султан, а позади нее следуют служанки. С того самого дня, как умер Менгли Гирей Хан, печаль не покидала лицо его жены. Александра почтительно согнулась перед пожилой женщиной в поклоне. Они очень редко виделись, потому что Гюльдане Султан теперь редко выходила из своих покоев. Иногда она звала Александру и отдыхала душой, слушая, как та поет песни.

Стоило только Александре попасть в Бахчисарайский дворец, служанки объяснили ей: «Не вздумай говорить прежде, чем заговорит госпожа. Ты не должна говорить раньше супруги Мехмед Гирей Хана и Ай Балы Хатун и матери хана Гюльдане Султан».

– Почему?

– Очень неприлично подавать голос раньше. А когда госпожи говорят, даже голову не поднимай.

– А это еще почему?

– Таковы правила.

– Что значит – правила?

– Уважение, приличия, скромность, обычай.

Александра назло сделала ровно наоборот. Она посмотрела прямо в глаза Гюльдане Султан и громко спросила:

– Зачем ты меня забрала к себе?

– А что, я плохо поступила?

Александру поразил голос женщины – звонкий, словно ручей, чистый, нежный.

– Мне здесь не нравится.

Пожилая женщина улыбнулась девочке, смело смотревшей ей в глаза, и нежно спросила: «Почему?»

– Они меня били. Выдирали мне волосы.

Чтобы доказать, что она говорит правду, Александра попыталась показать свои густые рыжие волосы, волнами спадавшие с плеч до пояса. Услышав эти слова, Гюльдане Султан резко повернула голову и посмотрела на служанок. Одна из них повалилась на колени и поцеловала подол ее платья.

– Она не хотела мыться, госпожа, – пробормотала служанка. – По-хорошему в хамам мы не смогли ее отвести. Решили проучить ради Аллаха…

Гюльдане Султан одним движением руки заставила дрожавшую от страха женщину замолчать. «А сейчас и мне влетит», – подумала Александра. Но этого не произошло. Голос женщины был, как и прежде, мягким.

– Ну-ка, расскажи, что с тобой сделали?

– Они били меня по рукам. Били меня по голове. Царапали мне голову расческой. Лили на меня горячую воду.

Пожилая женщина увидела, что глаза Александры наполнились слезами, и тихо сказала: «Подойди. Сядь рядом со мной».

Александра, которая думала, что мстит своим обидчицам, смело под растерянными взглядами служанок подошла к госпоже и запросто уселась рядом с матерью крымского хана на седир. Для своего возраста она казалась высокой, но так как седир тоже был высоким, ноги у нее болтались в воздухе.

– Ты не любишь мыться?

Александра не задумываясь ответила: «Очень люблю».

– Тогда почему ты не хотела идти в баню?

– Я не могу мыться рядом с ними, они все смотрят на меня.

Женщина, отвернувшись, закрыла лицо рукой, чтобы никто не видел, как она смеется. Служанки, увидевшие, что гнев госпожи прошел, успокоились. «Хорошо, – сказала Гюльдане Султан, – раз уж ты очень любишь мыться, то отныне ты будешь в бане одна. Никто на тебя смотреть не будет, договорились?»

Александра, поклонившись, согласилась.

– Деточка, ты все еще хочешь знать, почему тебя сюда привезли?

Александра кивнула.

– У меня была дочь, точно такая, как ты. Если бы она была жива, она, может быть, была бы на тебя похожа. Но Аллах любил ее больше, чем мы, и забрал в рай. Ей не было еще и пяти лет. А другая моя дочь уехала очень далеко. Айше в стране Османов. Стала супругой султана Селима.

Голос пожилой женщины дрогнул, но она продолжила:

– Я думаю, что красивым и маленьким девочкам не место в отвратительных постоялых дворах, пивных, там, где слоняются пьяницы и разбойники, у них должен быть материнский очаг. Мы, конечно, не можем заменить тебе родную мать, но дом у тебя все же должен быть.

Женщина захотела погладить девочку по шелковистым волосам, но Александра испуганно отодвинулась. «Меня будет охранять тот, кто меня украл», – упрямо сказала она.

Гюльдане Султан увидела ужас и боль в глазах Александры. Кто знает, какие страдания, какие страхи пережила эта крохотная девочка.

– Я знаю, – сказала Гюльдане, – я слышала, что работорговцы на рынке из страха перед воином Нойоном к тебе даже близко не подходили. Но, когда я тебя у него попросила, он согласился.

– Он продал меня!

– Продал?

– Он продал меня не работорговцам, а тебе!

Гюльдане покачала головой.

– Ты ошибаешься, – сказала она и посмотрела девочке в глаза. – Тачам Нойон не взял у меня за тебя ни одного акче, Александра. Он тебя не продал, а спас.

Александра не знала, что ответить.

– Ты не должна ненавидеть Нойона. Наоборот, ты должна любить его, доченька. Разве не так?

Любить? Могла ли она любить разбойника, который выкрал ее из родного дома? Разве это было возможно? Нет, никогда. Но почему она не таила на него зла?

Гюльдане Султан повторила вопрос: «Разве не так? Отвечай, доченька».

Александра, сама того не замечая, утвердительно кивнула.

Мать хана вновь протянула руку, погладила ее по волосам. Прошло уже столько времени с тех пор, как мама гладила ее по волосам. Александра представила, что сейчас не эта женщина, а мама гладит ее по голове. Ей хотелось, чтобы Гюльдане не переставала гладить, но женщина взяла Александру за подбородок. Долго смотрела в ее сине-зеленые глаза.

– Я думаю, вы оба друг по другу соскучились, – сказала Гюльдане Султан, поворачиваясь к служанкам. – Давайте сообщим воину Нойону, пусть придет навестить нашу девочку. И у него сердце спокойнее будет, когда он увидит, что с его дочерью все в порядке.

Его дочь? Этот вопрос иглой впился в сердце Александры. «Он мне не отец, – пробормотала она тихим голосом. – Он меня украл. Мой отец остался очень далеко».

В тот день в сердце Александры что-то дрогнуло. Она почувствовала то, чего не чувствовала раньше. Какую-то дрожь. Когда мать хана сказала: «Если не хочешь, не будем его звать, детка», Александра сразу воскликнула: «Нет, пусть придет!» – и обняла пожилую женщину.

– Хорошо, договорились. Мы позовем воина Нойона. Но у меня одно условие. Ты подробно расскажешь обо всех приключениях, которые вы с ним пережили. Хорошо?

– Хорошо, – кивнула Александра.

– Даешь слово?

– Даю. А что сейчас с Айше?

Гюльдане Султан на мгновение растерялась. Мысли ее улетели очень далеко, за море и она пробормотала: «Это долгая история».

– Ну и пусть. Я буду слушать. Я люблю долгие истории.

– Но это грустная история.

Девочка поджала губы.

– Я привыкла к грустным историям.

Пожилую женщину поразила настойчивость Александры и ее слова. Она постаралась не улыбнуться: «Но эта история огорчит меня, Александра. Ты же не хочешь, чтобы я расстраивалась, не так ли?»

Девочка кивнула в знак согласия. Гюльдане Султан медленно произнесла:

– Я даю тебе слово, однажды я расскажу тебе историю Айше. Даю слово. Хорошо?

Ответом опять служил кивок головы.

Гюльдане Султан в тот же день приказала перевести Александру из комнаты для служанок в собственные покои. Там ей выделили комнату. Выделили и татарскую служанку, чтобы она ухаживала за девочкой. Мерзука была на семь лет старше Александры. Она не была дурнушкой, но и красивой назвать ее было нельзя. Однако девушка была мастерица на все руки. Начиная с того дня Гюльдане Султан, супруга крымского хана Менгли Гирея, Ай Бала Хатун и Мерзука принялись делать из русской девочки, пережившей в юном возрасте столько бед и страданий, настоящую дворцовую госпожу. Девочка схватывала все на лету, запоминала все мгновенно.

Теперь Тачам Нойон часто приезжал ее навещать. Сидя друг напротив друга, они часами болтали о том о сем.

По мере того как проходили месяцы, дикарка, готовая при каждом удобном случае наброситься на первого встречного, превратилась в милую девочку, которой было легко и спокойно, которая уверенно шагала по дворцовым коридорам, шаркая ногами в тапках, и могла засыпать градом вопросов любого, даже самого крымского хана Мехмеда Гирея.

И однажды дворец наполнился смехом, напоминавшим журчащий ручей. Александра, которую никто никак не мог развеселить с того дня, как ее привезли, несмотря на всю нежность и заботу, бегала по саду за бабочками от цветка к цветку, размахивая полами чепкена. Следом за ней с трудом поспевала Мерзука, кричавшая ей вслед: «Стой, сумасшедшая девчонка, стой!» Гюльдане Султан позвала невестку: «Смотри, дорогая Ай Бала, мать моих внуков, жена моего сына, – говорила она, – я этого уже не увижу, но ты увидишь. Дочери моей, Айше, не выпала такая судьба, но эта девочка однажды получит все. Когда я умру, ты будешь заботиться о ней. Будешь заботиться, как о моей дочери».

В тот день Александра впервые с радостью побежала в раскрытые объятия пожилой женщины. В тот день она впервые восхитилась походкой крымских женщин. Ноги их были скрыты длинным, до пола, подолом. Они ходили маленькими шажками и почти на цыпочках, и казалось, что они не идут, а скользят. Теперь Александра тоже носила длинную одежду, волочившуюся по полу. И хотя она пробовала много раз ступать, как они, у нее не получалось. Она никак не могла ходить, не придерживая подол.