Глава 11

За окном «Волги» промелькнул столб с указателем:

Центральный клинический госпиталь Главспецстроя — 500 м

— Милейший! — крикнул Чижевский старику водиле. — Вон туда, к госпиталю сворачивай!

Николай Валерьянович приложил палец к шее Владислава и стал нащупывать пульсирующую точку. Но пульса не было. Отставной разведчик похолодел. Не может быть! Такого не может быть!

Он быстро осмотрел тело раненого, точно желал удостовериться, что все на месте: все и было на месте, вот только обе покалеченные ноги, безжизненно поджавшись, лежали неподвижно на сиденье, точно пришитые ноги куклы, несмотря на то что Чижевский сразу же умело наложил на кровоточащие бедра раненого два жгута, разодрав собственную рубашку на длинные полоски ткани. Кровь не текла ручьем, но белые жгуты уже полностью пропитались алой теплой влагой, которая, вытекая, по капельке уносила из сильного тела жизнь…

Чижевский снова начал осторожно проводить пальцами по шее Владислава и вдруг ощутил слабенькое биение жилки… Тук-тук… тук-тук… Жив! Он даже вспотел от напряжения…

«Волга» подпрыгнула на ухабе, пошла юзом, старичок тихо выругался себе под нос и крепче взялся за баранку. Впереди показались белые корпуса госпиталя за стеной буйных лип и кленов.

Владислав приоткрыл глаза.

— Что тут? Где я? — прошелестел голос. — Не пойму ничего… Ангел, ты, что ли? Ну что там… сходняк созвали… Медведь… Ангел, братан, ты же обещал, что все будет тики-так… Почему так больно ногам? — И снова затих.

Чижевского охватило лихорадочное возбуждение, какое-то странное чувство щемящей до слез радости: Владислав был жив. Он на ходу распахнул дверцу, и, как только «Волга» с ужасным скрежетом затормозила у крыльца приемного отделения, Чижевский выпрыгнул из салона и как был, в разорванных брюках и голый по пояс, бросился к двери…

Полковник Кирилл Владимирович Артамонов, заместитель начальника второго особого управления МВД, в ведении которого находились вопросы борьбы с организованными преступными сообществами, поднялся с кресла и стал медленно кружить по мягкому ковру. Лучше всего думается во время ходьбы. Приходят дельные мысли. Полковнику было о чем подумать. Он подошел к тумбочке у стола и налил себе стакан воды. Выпил, подошел к окну и отдернул краешек шторы.

На улице было хорошо. Мартовское солнце, бурная капель, радостное чириканье воробьев… На железный подоконник с шумом сел голубь. Как их ни отваживали, а голуби облюбовали все подоконники огромного здания министерства на улице Огарева. Ну и черт с ними.

Кирилл Владимирович вернулся к столу, сел. Откинувшись на спинку кресла, прислушался. Толстые стены и мягкие двойные шторы у дверей с обеих сторон входа создавали впечатление, что гигантское здание пусто. На самом деле работа кипит во всех кабинетах на всех этажах, усмехнулся полковник. Вытащил сигарету и закурил. Дым кольцами поплыл в круге света от настольной лампы, исчезая в полутьме кабинета.

Артамонов любил полумрак. Он почти никогда не включал верхний свет. Может быть, полумрак помогал ему думать, может быть, любовь к сумраку внушил ему отец, ветеран НКВД, чья молодость прошла в незабываемую эпоху всеобщего рвения и оглядки на Хозяина, тоже любившего полумрак. Во всяком случае, именно нелюбовь к тому, чтобы делить мир на четкие грани, и помогала полковнику Артамонову так неплохо справляться со своей работой. На днях звонил отец, предупредил, что скоро будет решаться вопрос о досрочном представлении его к генеральскому званию…

Он зажмурился и, придавив пальцами усталые веки, подумал, что о новом генеральском звании лучше не думать. А то еще сглазишь ненароком. Пора о деле.

Итак, вчера вечером позвонил майор Санько из КГБ, просил о встрече. Не сказал, по какому поводу — прослушки боится. Они там все в комитете с ума посходили на своей секретности. Друг друга боятся. «Санько занимается в своем ведомстве тем же самым, что и я, — подумал Артамонов, — оргпреступностью. Только возможности у нас разные. Последнее время они там что-то в комитете зашевелились, стали выползать с разными предложениями. Видите ли, преступный мир готовится захватить власть в стране, идет подготовка к террористическим актам против руководителей краев и областей! Идиоты… Со всей их хваленой агентурой ни хрена не знают, ни хрена не понимают, что происходит! Какие террористические акты — совсем сдурели! Кому нужно пугать террористическими актами этих трусливых и жадных руководителей? Да их только и надо-то прикормить посытнее, на Канары купить им тур вместо цековского санатория в Сочи — и они уже шелковые, на все согласные…»

Полковник Артамонов посмотрел на гладкое, пустое стекло, прикрывавшее зеленое сукно стола, сдул пылинку и вновь закурил. Хотя дело-то, конечно, в общем серьезное, с этим нельзя не согласиться. Существующее положение вещей сейчас, в начале восьмидесятых, можно охарактеризовать следующим образом: «государство в государстве». Реальность такова, что мощь и возможности криминальной империи едва ли не сравнялись с мощью советской власти. В общих чертах картина выглядит так: в целых регионах страны воры в законе имеют не меньший вес, чем государственные органы. И в отличие от последних их влияние на новые и новые районы стремительно растет. Более того, оставаясь вне контроля правоохранительных структур, воры сами начинают контролировать структуры государства.

Кирилл Владимирович щелкнул тумблером переговорного устройства на столе и попросил секретаршу принести чаю с лимоном. Леночка, то есть лейтенант Елена Малышева, прочирикала, что только что звонил майор Сань-ко и просил перенести встречу на полчаса позже. Он еще позвонит. Артамонов взглянул на часы: десять тридцать. Значит, майор приедет в двенадцать. Наверное, опять начальство вздрючку устроило ему за плохую работу. Они там любят — дрючить…

Да, так о чем это он?.. О ворах. Суть работы с этим уголовным элементом в том, чтобы все держать под контролем. Хорошо еще, министр Щелоков терпеть не может всю эту кагэбэшную братию. Да и его первый заместитель Юра Чурбанов тоже не особенно жалует конкурирующую спецслужбу. А генсек благоволит к милиции, а не к шпионам. Полковник усмехнулся, вспомнив, как недавно, сопровождая Чурбанова к генеральному секретарю, увидел в приемной дожидающегося аудиенции Андропова. Тот сидел и терпеливо ждал, как бедный родственник, пока близкий родственник решал собственные вопросы.

Время, конечно, идет, все течет, все изменяется. Может быть, и сам Андропов не понимает, что на самом деле никто не принимает всерьез его идиотскую идею об организации терактов. А вот решение, принятое на последнем сходе воров в законе в Тбилиси, о том, чтобы постепенно прибирать к рукам политическую власть в стране, — вот это уже серьезно. Тем более что структура власти в отдельных регионах Союза уже стала, по сути, структурой мафии. Свердловск, Красноярск, Москва, Ленинград…

Вошла Леночка с чаем. Заметила масляный взгляд начальника, скользнувший по пухлым ножкам. Улыбнулась, ставя поднос перед полковником. Когда шла к двери, под узенькой юбочкой танцевали выпуклые полушария. Выходя, быстро оглянулась через плечо, но на этот раз полковник не стал прятать взгляд, все равно не успел бы.

Мелкими глотками потягивая горячий чай, Артамонов вновь возвращался мыслями к делам службы. Воры в законе. Любопытное образование. Это не только элита преступного мира, это его лидеры, полностью отвечающие за порядок в тюрьмах и колониях, за формирование новых кадров, выступающие в роли арбитражных судов и в большинстве случаев распоряжающиеся повседневной жизнью обычных воров. Считается, что воры в законе появились в начале тридцатых годов на стройках ГУЛАГа — Главного управления лагерей, когда длительные сроки заключения превращали тюрьмы в дом родной для миллионов советских граждан. Да, огромная армия зэков нуждалась в толковых руководителях, потому что администрация лишь заставляла массу заключенных работать, но упорядочить их внутреннюю жизнь могли лишь неформальные лидеры из уголовной среды. В появлении таких лидеров, формально не связанных с лагерным начальством, были заинтересованы все: и администрация лагерей, и сами зэки.

Они и появились. Причем не без участия чекистов… Напоминание о вездесущих гэбэшниках заставило полковника Артамонова усмехнуться. Здесь товарищи неплохо сработали, надо отдать им должное. О тайной деятельности НКВД в этом направлении не подозревали даже сами воры в законе. Уже в то время в отчетных документах фигурировал термин «законный вор», но и сами воровские лидеры стали так себя называть, подчеркивая авторитет собственных законов.

Итак, за несколько лет в тюрьмах и лагерях было покончено с хаосом. К режимному распорядку прибавился воровской устав, запрещавший резать и убивать друг друга, воровать у соседей, нарушать элементарный порядок. Звание вора в законе стало котироваться чрезвычайно высоко. Именно на нем держался этот закон, именно они были олицетворением закона. Убить, оскорбить, не выполнить требование вора в законе стало равносильно самоубийству. Отомстить за нарушение закона стало делом чести каждого зэка, более того, это была его обязанность, а также возможность продвинуться выше во внутренней иерархии. Естественно, у воров в законе появились и послабления в режиме: их никто не заставлял работать, ели лучшую пищу, имели все привилегии.

Появился «общак» — воровская касса для «грева», которым распоряжались «смотрящие». За собственные прегрешения воры в законе отвечали только перед сходкой, где также «короновали» новых воров, где назначали смотрящих, а иногда и палачей для провинившихся воров. Потому что наказать вора в законе мог только равный ему вор…

Переговорник голосом Леночки прочирикал, что звонит подполковник Калистратов. Сообщает, что будет через десять минут. Нужно ли соединить?

— Пусть едет. Жду.

Артамонов некоторое время сидел неподвижно, уставившись в темный угол. Почесал себе затылок. Калистра-ша… Все-таки явился! Интересно, что эта гэбэшная крыса может себе попросить? И что может предложить взамен? И вообще, что случилось такого, что он самолично едет? Что-то он в последнее время слишком рьяно копает на моем поле — хочет карьеру за мой счет сделать? Так это вряд ли…

Прошлый раз приезжал к нему в этот кабинет Калистратов год назад, тогда еще майором, и сдал азербайджанца Гусейнова. Тот вошел в банду крутых ребят, орудовавших по Москве, но тут же перепугался, когда увидел, что свидетелей подельники не оставляют. Не нашел ничего лучшего, как связаться с КГБ. Там сразу вышли на главаря банды — а он оказался ответработником из Генпрокуратуры! Решили не связываться с верхушкой, поручили майору Калистратову отфутболить бумаги в МВД. Он и приехал к подполковнику Артамонову. В результате небольшого торга каждый получил по заслугам: оба по новой звезде на погоны, поощрения от начальства, а азербайджанец — свою пулю где-то в глухом подмосковном пригороде. Помнится, в сводках мелькало сообщение о неопознанном полусгоревшем трупе.

Кирилл Владимирович выдвинул ящик письменного стола и включил потайной магнитофон. Теперь достаточно нажать кнопку на столе, и бобина начнет неслышно крутиться. Да, когда приезжает Калистраша, беседу с ним стоит записывать.

Отворилась дверь и, обогнув лейтенанта Малышеву, в кабинет стремительным шагом вошел гость. Полковник Артамонов уже шел ему навстречу.

— Привет, подполковник, — широко улыбнулся Артамонов, — пришел похвастаться новой «Волгой»?

— Уже знаешь? — нахмурился Калистратов, пожимая руку коллеге.

Он поморщился от крепкого пожатия и неуверенно огляделся в полумраке.

— Все в темноте сидишь, как крот роешь? Не разглядел моих двух звезд? Полковников нам в конторе неохотно дают. Не то что у вас — генералов!

Намек на влияние отца Артамонову не понравился. А впрочем, пусть Калистраша завидует.

— Ну, с чем пришел? — спросил он, когда оба сели.

— Свет-то включи, темно. На улице весна, а у тебя демисезонная атмосфера.

Вошла Леночка с двумя стаканами чая на подносе. Уходя, включила свет.

— Ну вот, теперь лучше, теперь можно и поговорить по душам, — сказал Калистратов и перешел прямо к делу. — У вас в когтях человек, который мне нужен. Из новичков. Смуров Владислав Евгеньевич, год рождения 1958. Вор в законе. Кличка Варяг. Сейчас сидит в пермской ИТК-9 строгого режима. Недели через две выйдет на свободу. Знаешь такого?

— Нет, — сказал полковник Артамонов. Он был разочарован. Какой-то осужденный, ну и что? Хотя все еще надеялся что-нибудь узнать интересного для себя. — И за что его?

— За ограбление инкассаторской машины. Средь бела дня. В ГУМе. Теперь вспомнил?

— А, помню… Ну и что?

— Все.

— Погоди, — сказал Артамонов с досадой. — ГУМ я помню, восемьдесят тысяч — всю дневную выручку — взяли чисто, по инкассаторским документам. А потом, через полчаса, приехала настоящая машина, все и вскрылось… Ловко придумали, бандюги! Потом их взяли — свой же и навел… Но денег не нашли. Конечно, помню. А что Варяг?… — Он с сомнением покачал головой.

— Варяг в этом деле особенно не засветился.

— Да что-то припоминаю… Организатором у них какой-то шнифер подсуетился. Варяг этот вроде в тени был, шел на процессе за мелкую сошку. И зачем он тебе нужен?

— Мне его связи нужны, — серьезно отрезал Калистратов. — Да и сам пригодится. Наткнулся, понимаешь, по одному нашему делу на золотую жилку — вот, хочу покопаться. Если не возражаешь, конечно. Сам понимаешь, если тебе что, то мы всегда…

Кирилл Владимирович отпил глоток уже начинающего остывать чая. Он был разочарован.

— Может, коньячку по маленькой? Обмоем твой черный танк.

— «Волгу»? Уже мыто-перемыто. Лучше приезжай в воскресенье ко мне на дачу. Рыбку половим на Клязьме, ушицу сбацаем, посидим, отметим… Так как насчет Варяга?

— Ладно, сегодня покопаюсь в архиве, а завтра-послезавтра созвонимся. Только сам понимаешь… Ничего обещать не могу!

— Боишься, начальство пронюхает? — подмигнул подполковник Калистратов и поднялся.

Он откинул голову назад, чтобы убрать упавшую на лоб смоляную прядь. В свои сорок лет он еще не имел ни одного седого волоса. «Обычно это редко бывает у мужчин с такой цыганской внешностью, — подумал полковник Артамонов. — Ну чистый бес!»

— Шутки шутками, а Щелоков вашего Юрия Владимировича на дух не переносит, — заметил Артамонов. — Особенно когда вы в наши дела носы суете. Мало ли что… Я-то отбрешусь, но зачем лишние неприятности.

— Ты у нас умник, — погрозил пальцем Калистратов и опять подмигнул. — Так я жду.

— Что смогу — сделаю, будь спок.

— Ну пока, — заторопился Калистратов и пошел к дверям. Приостановился на выходе, мотнул чубом. — А секретушка у тебя клевая, таких упругих поискать.

Полковник Артамонов с хмурым одобрением отметил, что последние слова были сказаны при открытой двери. Хотел, чтобы Ленка все слышала, чертяка.

Он потушил верхний свет, сел в кресло и щелкнул тумблером переговорника:

— Лена, свяжись с архивом, пусть мне пришлют дело Варяга. Это по тому ограблению ГУМа. И что-нибудь персонально о нем. Да, еще принеси мне пару бутербродов из буфета. Я сегодня задержусь.

Он просидел до одиннадцати, лениво жуя бутерброды с финским сервелатом, запивая чаем (кофе терпеть не мог) и внимательно прочитывая каждый лист толстого досье. Это было личное дело Смурова Владислава Евгеньевича, вора в законе по кличке Варяг. Толстое дело… накуролесил… Уроженец Казани… Первый срок получил в 15 лет… подельников не сдал… пять лет общего режима… Молодой, да ранний…

Полковник Артамонов перевернул несколько листов, показавшихся неинтересными. Глянул на тарелку, где вместо очередного бутерброда обнаружил недоеденный листик колбасы. Сунул в рот вместе с крошками. Переведен в Коми… лесоповал… конечно, отрицала… Знакомство с ворами в законе Лисом, Мякишем… Известные личности… Владеет английским языком…

Кирилл Владимирович перевернул очередной лист. Пока что чепуха. Пока что ничего интересного. Что дальше? Справка из докладной начальника оперативной части ИТК особого режима «Дикие гуси» майора Степанова… показал себя выдающимся кулачным бойцом… из-за возможных потерь со стороны спецназовских работников нецелесообразно использовать в тренингах… Что за чушь! Гм… так это же «Дикие гуси»! Ничего себе смертник! Допек он свое лагерное начальство, коли они его в «Дикие гуси» отправили. А майор Степанов решил, значит, поберечь ценный материал на будущее… я так понимаю…

Артамонов откинулся в кресле. «Теперь отчасти понятен интерес Калистраши. И английский изучал в колонии!.. Гэбэшники хотят его иод свое крыло взять, пригреть… Н-да… Посмотрим, что там дальше. Вторая ходка… Сберкассу грабанул… A-а… так… так… справка о наружном наблюдении за подозреваемыми… Рецидивист Сиплый донес… подозрение в изнасиловании… Дочь замначальника горуправления Куйбышева Анастасия Кротова… A-а… понятно… Сиплого прижали для плана, тот и подставил корешей! Знакомое дело… Встреча с Фотоном в колонии… Это уже серьезно… Фотон вор авторитетный, голова… Первый бунт, организованный нашим подопечным… Из-за чего? Чепуха, как всегда: мать приехала к зэку на свидание, а свидание за полчаса отменили… Перестарались кумовья, иногда администрировать — себе дороже… Что там в результате? Восемь трупов, несколько десятков раненых… Трое солдат погибли… А наш Варяг опять в стороне… Ловкий, черт!.. Перехвачена одна из маляв Фотона на «дороге», по поводу «компры» на Варяга… Рекомендовать, значит, решил Фотон его. Ишь ты, понравился, значит».

Он углубился в чтение следующего листа. Иркутск, Пермь, Воркута… Ну что ж, отдых на севере… Малость остудить решили парня… Сучья зона… Неужто они там думали, такой сразу ссучится? Конечно, опять бунт… Что на этот раз? Подсадили в отдельную камеру к Варягу двух отмороженных, а наутро вместо одного ожидаемого трупа — два. И не те, на кого рассчитывали. Оба заключенных подрались между собой… Добавили два года, потому что придраться не к чему было, а как-то реагировать было надо… Знакомо.

Кирилл Владимирович рассеянно взял пустой стакан и попытался выцедить пару капель. Не получилось. Вдруг стало интересно, что может этот Варяг придумать в зоне, где правят отмороженные, суки и развенчанные? И вообще, как-то странно, что на такого молодого парня… сколько ему сейчас? двадцать четыре всего… что на такого пацана такая толстая папка! Может, подполковник-то наш Калистратов оказался шустрее и глазастее, чем мы, МВД.

Артамонов стал читать дальше. Итак, 1980 год. По представлению Фотона и с одобрения смотрящего вор-кутинских зон Крота Варяга коронуют в законника. Фотография прилагается… Что тут? Ага, крест и два парящих ангела на груди. Знатная татуировка. Тут и описание, как все было проделано…

Все это читалось как роман, хотя стилистических изысков в тексте этой справки он не обнаружил. В одной из воркутинских зон отбывал срок известный в стране художник, который больше кочевал, чем жил на месте… Оно и понятно, талант не спрячешь, тем более если общак в твоем распоряжении… Варяг затребовал художника, того доставили, как посылку, и вот пожалуйста: наколочка, которая возвысила нашего героя над прочими зэками. Изъятая администрацией ксива прилагалась: «Мы тебя избрали единогласно. Некоторые говорили, что ты еще молод для больших дел, но достаточно было напомнить твои заслуги, и все пришли к согласию. Ты не раз собирал для братьев деньги на благое дело, начинал с отрицаловки и, где бы ты ни появлялся, всюду создавал группу неповиновения. Что и говорить, совесть у тебя чиста. А твой возраст как раз тот, когда начинаешь вершить большие дела. Ты вырос для них, пацан! Однако не забывай о старых заповедях законного вора, придуманных не нами: ты не должен иметь семьи, упаси тебя Боже пришить кого-нибудь лично, для этих целей всегда найдется мясник, старайся быть трезвенником. Впрочем, что мы тебе толкуем? Законы наши ты знаешь не хуже нас. Так следуй же им до конца! В общем, как говорили в старину, — держи масть и не уступай власть!»

Полковник Артамонов перевернул лист и громко сказал: «Аминь! Предтеча в мир явился». Ему все это чтение порядком надоело. Он просмотрел еще несколько листов. «Ну что сказать по твоему поводу, Варяг? Парень ты, видно, незаурядный. Для общества пропал, быть тебе королем швали, будешь жрать в помойке, но самые лучшие объедки. А вот в нашем бы мире ты далеко пошел. Воля, ум, английский вот знаешь… В общих чертах понятно, почему тобой заинтересовался Калистраша из кагэбэша… Гм, фотография… На свободе, видать… Вот ты какой. Хорошее лицо, очень, очень… Вот глаза странные… пристальные, тяжелые глаза. Где тебя учили так непринужденно держаться… в зоне, разумеется… Любопытный экземплярчик…»

Артамонов встал из-за стола и прошелся по темному кабинету. Круг света от настольной лампы одиноким островком затерялся на столе. Полковник отогнул плотную оконную штору: шел легкий снежок, от фонарей все так и искрилось на улице. Он поспешно задернул штору.

Что-то его беспокоило, что-то не давало покоя, что-то встревожило… Что-то есть в этой папке, за что можно зацепиться… Не мог же Калистраша просто так выйти на этого Варяга. Что же это может быть? Ну-ка, еще раз. Детская колония, научился драться у чемпиона СССР по боксу… Убил несколько человек и ушел от наказания… Организовал несколько бунтов… Постоянные карцеры… отрицала… Коронован заочно в Воркуте на сходняке… Сейчас ему двадцать четыре… Через две недели освободится подчистую… Вдруг осенило: двадцать четыре! А коронован два года назад, в восьмидесятом. Значит, тогда ему было двадцать два. В двадцать два года стать вором в законе! Такую власть получить — и в двадцать два года! Что же с тобой парень будет потом, когда ты повзрослеешь? Нет, не получит тебя подполковник Калистратов, займемся мы лучше тобой сами.

Нужно незамедлительно позвонить Георгию Ивановичу..

 

Глава 12

В оптический прицел хорошо было видно лицо. Совсем молодой пацан, еще веснушки на розовых щечках. Ему бы коровам хвосты накручивать или по субботам на танцы ходить, девкам юбки задирать, а он на посту стоит, заброшенную могилу охраняет. Воротник расстегнут — виден грязный подворотничок. Шею не моет, что ли?

Солдатик сделал шаг в сторону — размазавшись, исчезло лицо из окуляра прицела, но тут же возникло новое,

такое же пацанячье. У этого пилотка сидела на голове раскорякой, не было рядом старшины или хотя бы дембеля, чтобы пинком в зад заставить его поправить головной убор.

До того, как попасть в зону, Мясник служил в десантных войсках, был сержантом и сейчас по давней, еще не изжитой привычке находил, к чему бы придраться. Оставив и этого, прицел неторопливо обвел всю могилу с простым деревянным крестом. Еще было в запасе несколько секунд, можно было оглядеться. Крест на могилу Фотона сбили из неструганых досок, видны были ржавые, грубо загнутые гвозди. Зато соорудили по всем правилам: восьмиконечный крест. Ну и верно, не звезду же водружать на могиле законника?

Теперь третий охранник. Этот явно старослужащий, видно по пригнанной форме, кожаному ремню и аккуратным усикам, над которыми, похоже, вертухайчик старательно трудится каждое утро. Вот с этого и начать.

Мясник оглянулся. Он лежал за валуном на холме, откуда было все как на ладони: и могила с усиленным караулом, и свои внизу. Варяг махнул снизу рукой: действуй, мол, пора. Крестик прицела аккуратно вернулся на чистый лоб дем-белька. Вдруг что-то так укусило в шею — света невзвидел. В этих печорских дебрях полно мелкой нечисти. От укуса насекомого Мясник разозлился всерьез. Быстро прицелившись, отжал хорошо настроенный курок; пуля попала точно в переносицу, отбросив красавчика дембеля к кресту.

Теперь следующий. Следующий растерянно смотрел на упавшего товарища: выпученные от удивления, ничего не понимающие глаза, окончательно съехавшая на уши пилотка… Так ничего и не понял: пуля попала ему в изумленный глаз, прошла в мозг и вышла с обратной стороны вместе с осколком черепной коробки.

А вот третий, которому свиней пасти, оказался самым смышленым. В окуляре прицела мелькали размазанные деревья, кусты, трава соседнего холма… Нашел наконец: петляя, словно заяц, бежал веснушчатый между деревьями… будто выполнял норму на спортплощадке… верткий, сволочь… попал. Этому влепил пулю в спину, конец.

Несколько секунд Мясник смотрел на дело рук своих, остался доволен, потом стал спускаться к своим. Те уже, побросав рюкзаки, шли к могиле. Впереди, широко шагая, двигался Варяг.

Встретились у могилы. Варяг осмотрелся. Оба убитых солдата валялись здесь же, один раскинулся навзничь, словно хотел обнять небо. Во лбу дыра. У другого, лежащего ничком, — дыра в затылке. Поискал глазами третьего, нашел метрах в десяти. Тоже наповал; с левой стороны, как раз против сердца, расплывается красное пятно.

— Закурим? — предложил Мясник.

Пятнадцать минут у них было. Потом надо было спешить к реке, где ждала моторка.

Затягиваясь, Варяг смотрел сквозь редколесье на тропинку, утоптанную сапогами солдат. Постоянный пост на могиле законного вора. Точно часовые у мавзолея в Москве. Мрачный юмор — ни дать ни взять. Начальник колонии отлично знал, что по воровскому закону новый коронованный законник должен дать клятву на могиле своего предшественника. Знал — поэтому и поставил здесь пост и приказал стрелять во всякого, кто захочет приблизиться к могиле Фотона.

Об этом по почте пришла малява, поэтому Варяг и решил добираться сюда, в печорские пущи, под видом геологов. В кармане у него было разрешение на въезд геологической партии с утвержденным маршрутом, который проходил недалеко от могилы. Вот только трех пацанов этих убивать ему совсем не хотелось — но выхода не было. Не Мясник бы их пристрелил — солдатики бы гостей точно положили, не усомнившись.

Жалко Фотона. Фотон был справедливый вор, именно он рекомендовал сходу Варяга, он многому научил, не жалея, делился своим опытом. А опыт жизни в лагерях у него был гигантский. Еще в сталинском ГУЛАГе он обрел свое место законника, и уже никогда его не терял. Да, нелегок бьит его путь к вершине. А свое диковинное погоняло Фотон получил уже после войны. Тогда шастали по зонам хмыри в штатском, велели заново писать анкеты. Фотон, тогда еще просто Папа Тамбовский, смеха ради написал в графе «профессия» — атомный физик. Как раз шумели тогда все об американских бомбах, которые два японских города сожгли дотла.

Написал — забыл. А потом: комиссия из Москвы нагрянула в ту зону, и по личному приказу министра Берии Папу Тамбовского доставили в столицу. Оказывается, искали осужденных физиков для производства собственной бомбы, а чтобы поменьше хлопот, собирали сведения прямо на местах по анкетам. Пока всё кумы не прояснили для себя, Папа Тамбовский полгода сытно ел й пил среди ученых, вносил свой посильный вклад в обороноспособность страны. После этого, в память о своем научном подвиге, он сменил погоняло и стал Фотоном.

А после того как история с обманом вскрылась, Папе Тамбовскому — Фотону впаяли двадцать пять — так он в этой глуши и нашел свою смерть. Фотона похоронили втайне от зэков, не дали место на кладбище, кумовья думали скрыть могилку.

Да не получилось.

…Когда Варяг со своими корешами сюда шел, солдатики заметили приближение группы еще издали. Озверев от скуки и лесной тишины, стали орать, что пристрелят каждого, кто осмелится подойти ближе.

— Стой! Стрелять будем! Открываем огонь на поражение! У нас приказ! Ближе не подходить!

Ну что же, сами подходить не стали, повернули назад. И шли не оборачиваясь до тех пор, пока за холмом не скрылся одинокий крест. А потом подползли незаметно, уже под вечер, и Варяг дал Мяснику команду «К бою».

…Варяг повернулся к Мяснику. Хищное лицо бывшего десантника светилось злорадным удовольствием. Очень рисковый был человек. Было ему лет тридцать пять, но к Варягу относился с заметным почтением. И еще чувствовалась в нем дикая, первобытная жестокость. Любил Мясник мокрые дела, в законники не рвался, место свое знал и не скрывал. Это был тот же тигр, но прирученный, натасканный на волков.

— Автоматы соберите. Если погоню за нами устроят, чтоб мы не с голыми руками…

— Понятно, Варяг, все будет тики-так.

Под предводительством Мясника, собрав «калаши», отошли к реке. Остановились так, чтобы видеть Варяга у могилы, но не мешать ему наедине поговорить с Фотоном.

В лесу стало тихо. Совсем близко из-за поваленного дерева выглянул похожий на белку бурундук, посмотрел бусинками черных глаз и рискнул перебежать открытое пространство. Мелькнули черные полоски вдоль спины. Сойка закричала, улетела.

С Фотоном Варяг встречался всего несколько раз, и каждый раз при встрече поражался этой живой легенде арестантского мира. Уже не одно поколение зэков сошло в могилу, а он продолжал возвышаться над общей массой заключенных, подобно живому памятнику давно ушедшей эпохи. Ради воровской идеи он готов был отдать свою жизнь, был готов немедленно выступить даже против всего мира. В отличие от своих врагов: кумовьев, вертухаев и ссученных, он не признавал компромиссов. Для него мир делился только на две половины: свои, подчиняющиеся закону, и все остальные, закона не признающие или не знающие его. Многим это не нравилось, многие ненавидели Фотона за то, что он так усложнял жизнь своими принципами, но уважали все — и друзья, и заклятые враги.

И вот теперь Фотон умер. Живая легенда умерла, но не исчезла. Варяг чувствовал, что странным образом (может быть, и из-за его прихода сюда) легенда становится еще более живой, становится бессмертной. И разве мог когда-нибудь Варяг мечтать, что станет преемником Фотона и будет давать клятву на его могиле.

Бремя, которое он на себя взваливал, могло раздавить кого угодно. Это была ответственность перед другими ворами. Но это бремя одновременно возвышало, делало его сильнее, легендарнее.

— Фотон, прости меня, — начал Варяг и впервые за многие годы ощутил горький комок в горле. Волнение душило его. — Прости Фотон, что уделяю тебе так мало времени, что так спешу. Но это опять вертухаи, они скоро будут здесь, и нам надо торопиться. Не будет сейчас застолья, не будет столько водки и закуски, сколько ты заслуживаешь. Но все равно ты с нами. Тебя бросили здесь в лесу, в одиночестве, но лес — это святое место, и крест, который тебе поставили, тому доказательство. Ты всегда говорил, что не веришь в Бога, но если Бог есть, он, конечно же, взял тебя к себе. Потому что ты был справедлив, ты ни дня в жизни не прожил, пытаясь заработать кусок хлеба, ты всегда брал что хотел и когда хотел. Ты был настоящим вором. Я клянусь, Фотон, быть продолжателем твоего дела. Я клянусь соблюдать воровские законы, самые справедливые из всех законов, придуманных людьми. И клянусь, что, не щадя сил и самой жизни, буду следовать им до самой могилы.

Варяг замолчал. Слова замерли в горле. Непрошеная слеза заблестела в уголке глаза. Он вдруг подумал, что ничего в жизни не изменяется, что так же, как он сейчас, и предки наши горевали на могилах товарищей, вершили тризну, проливая кровь врагов. Мертвые солдаты теперь будто соглашались с ним. Да, так справедливо: всех объединила смерть.

Варяг достал из сумки бутылку водки, с хрустом сорвал алюминиевый «картуз» и широко брызнул на могилу наставника и друга.

— Ты извини меня, Фотон, за то, что ухожу. Вряд ли я вернусь сюда еще раз, нет у меня на это времени. Мои дела станут тебе утешением на небе. Пей, Фотон, горькую, чтобы было не так горько лежать здесь!

Варяг поставил у изголовья могилы бутылку, выпрямился, поднял голову к небу:

— А ты, Господь, помилуй раба своего, Фотона. Все мы грешны, но все грешим, не ведая греха.

Варяг первый раз в жизни перекрестился, поклонился могиле и быстро пошел прочь к корешам, издали в молчании наблюдавшим исполнение святой клятвы вора в законе.

 

Глава 13

…Его куда-то понесли, грубо подхватив под ноги и под руки, поволокли по длинной, идущей в гору дороге. Их было много — человек десять, а то и двадцать. Все в темных робах, лиц их он никак не мог разглядеть. Он попытался отбиваться, но тело не слушалось команд ослабевшего мозга. Вокруг было темно. Откуда-то издалека, точно сквозь плотный слой ваты, доносились голоса — разные, мужские. «…Опиталъ… осстро… лейший… опиталь… опиталь». Что за чушь? Варяг вдруг ощутил страшную боль в обеих ногах, где-то внизу, под коленками, точно кто-то несколько раз ударил его молотком прямо по коленной чашечке. И вдруг из бездонной тьмы возникло лицо молодой женщины. Очень знакомое лицо. Но он никак не мог вспомнить, кто это, где он видел ее, как ее зовут… Она держала его за руку и хохотала, закинув голову назад и обнажив ровный ряд блестящих зубов. Какой веселый смех… Где-то он уже слышал этот переливчатый смех. Потом в лицо ударил яркий свет — точно такой же яркий, как секунду назад — или час назад? Он прищурился от невозможной голубизны вокруг. Что это? А, ну как же/ Глаза слепила лазурная морская гладь, бликующая мириадами солнечных осколков на поверхности воды… И боль вдруг отступила, тело стало легким-легким, порыв ветра подхватил его и понес над водой, над искрящейся водной пустыней. Женщина летела рядом и заглядывала ему в лицо. И вдруг отчетливо произнесла: «Владик! Владик! Иди ко мне!» Так это же Светлана!..

За кормой истошно кричали чайки, напрасно выискивая зоркими глазами добычу. Красавец теплоход купался в тяжелом средиземноморском зное. Это морское путешествие, неспешное и такое нереальное, так было не похоже на его московскую жизнь, что сам Владислав уже перестал понимать, была ли та жизнь въяве или приснилась душной ночью…

Жаркое солнце, синее небо, зеленовато-бирюзовое море; стоянки в портах, громкие объявления по корабельному динамику, лязг и грохот лебедок, прогулки по раскаленным улицам, шумные бары, прохладные магазины. И опять возвращение назад, в неспешный график спец-круиза Госконцерта СССР по Средиземному морю на пятипалубном теплоходе «Новороссийск», вместе с любимой женщиной…

Варяг сидел на корме в шезлонге, курил, смотрел на белопенную бурлящую дорогу за кормой, тянущуюся от теплохода к самому горизонту. В воздухе плыла вместе с теплоходом веселая музыка, уже давно воспринимаемая как часть нескончаемого морского праздника. Ничего не хотелось делать, лень было вставать с этого удобного кресла. Выбросил окурок за борт. Взглянул на часы. Светлана пошла марафет наводить, просила полчаса не беспокоить.

Влажный ветер дул ровно и приятно. В голову лезли непрошеные мысли. Не хотелось думать о делах, но сейчас, когда рядом не было самой прекрасной из женщин, которых он когда-либо встречал в жизни, невольно вспоминалось все то, что случилось с ним полгода назад в Казани.

После того как он исполнил свой долг и дал клятву на верность воровскому братству в печорских лесах, после того как он отдал последний поклон вору в законе Фотону, он всерьез занялся казанскими делами. И надо сказать, когда наконец разобрался в обстановке, она ему не понравилась.

По прибытии в Казань Варяг выяснил, что известие о данной им клятве на могиле славного Фотона быстро распространилось в городе, а потом и по всему Поволжью. На общем сходе он без возражений был выбран держателем казанского общака, правой рукой смотрящего по региону. Звали смотрящего Дядя Вася, был он из старых воров, неукоснительно чтивший законы, что по нынешним временам хоть и вызывало у всех уважение, но, как оказалось, многих раздражало.

Вышло так, что за последние годы многое в стране изменилось. Не в первый день, но довольно быстро Варяг сумел уяснить ситуацию. Тем более что кое-что из новостей доходило и к ним в зону. Да, вышло так, что воров-ской мир, ранее монолитный, стал ареной хоть и не объявленной, но беспощадной войны между ворами старой закалки — нэпмановскими — и новыми ворами, уже набиравшими силу и влияние.

…Пронзительный вопль чайки вывел Варяга из задумчивости. Птица низко пролетела над шезлонгами, приземлилась на тент. Вдруг подошла и села на соседний шезлонг высокая длинноногая брюнетка в красном купальнике. Сняла огромные очки, достала из пачки, которую принесла с собой, сигарету и гибко потянулась к Варягу через подлокотник шезлонга:

— Молодой человек, не дадите прикурить?

«Конечно, дам, — внутренне усмехаясь, подумал Варяг, — я бы тебе дал прикурить, ежели бы не Светка». Рядом с его Светланой все пароходные телки казались ему недостойными внимания.

— Пожалуйста, — не дал прикурить от своей сигареты, чтобы не давать повода, а чиркнул спичкой.

Черные глаза затуманились разочарованием. Но он тут же забыл о ней.

Главное, сейчас многие старались нарушить основной принцип — невмешательство в дела государства. Это был один из краеугольных камней, на которых держался воровской мир. Невмешательство как принцип был принят законниками в результате так называемой «сучьей» войны, которая велась с неописуемой жестокостью, почти обескровившей воровской мир. Сейчас этот принцип стал нарушаться в основном выходцами с Кавказа. Русские авторитеты, как правило разобщенные, устояли и продолжали чтить старые законы. Словом, они хотели играть по правилам. Таких и называли нэпмановскими ворами.

На другом полюсе выступили тесно сплоченные южные воровские кланы, которые попирали все законы, мешавшие им делать деньги. Эти совершенно не считали зазорным иметь своих людей как в силовых, так и во властных структурах. Их стали называть новыми ворами. К ним примкнули все, кто отвергал аскетичность старых законов, кто хотел за добытые бабки иметь не только грева и баб, но и возможность оставаться на свободе не год, как предписывал старый воровской кодекс, но и гораздо дольше, сколько хотелось.

Новые воры усомнились в целесообразности старых устоев. Они не боялись зоны, но все же старались ее избежать. Они хотели иметь личные автомобили, комфортабельный дом, свиту быков-телохранителей, дорогие безделушки и многое другое, чем располагали сильные мира сего — не только обитатели цековских дач в Барвихе под Москвой, но и всевозможные доны на Сицилии и на Лонг-Айленде. Но главное, — и это вначале особенно поразило Варяга, — новые воры иногда просто покупали воровскую корону, которая всегда раньше добывалась кровью, и не только чужой. Порой новые воры даже ни разу не нюхали лагерной баланды, что вообще выходило за всякие рамки.

…Варяг почувствовал, что телка в красном купальнике зашевелилась в надежде, что наконец-то он обратит на нее внимание, но он решительно встал и двинулся по палубе.

Уже вечерело. Золотистое, все еще ослепительно жаркое солнце заметно склонялось к горизонту. Вечером капитан давал банкет, на котором, судя по пущенному с утра слуху, будут петь отдыхавшие с ними звезды советской эстрады. Кстати, Владислав приобрел две путевки на этот спецкруиз с помощью одного из них — лауреата многих конкурсов, который водил знакомства в высших кругах политического бомонда и среди законных, не чураясь появляться в их обществе на людях. Правда, Варяг с ним в контакт не вступал, полагая, что этот радушный, общительный весельчак с буйной курчавой шевелюрой играет какую-то тайную роль, смысл которой понятен лишь ему самому и его незримым хозяевам.

Итак, думал Варяг, новые воры взяли, как стало можно говорить, под свою крышу советских толстосумов. По правде говоря, он хоть их и осуждал, но относиться к ним так же непримиримо, как Дядя Вася, не мог. Сказывалась и разница в возрасте, и более гибкий подход к возможным изменениям в мире и обществе…

Он взглянул на часы: еще оставалось несколько минут. Решил заглянуть в бар и опрокинуть стаканчик-другой виски — новое пойло пришлось ему по нраву, хотя он все еще предпочитал старую русскую водку.

В баре стоял полумрак, освещена была стойка и слабо горели лампы над несколькими столиками, сейчас пустыми. Скучающий бармен лениво протирал стаканы и перебрасывался односложными фразами с толстым лысым мужичком в шортах-бермудах и гавайской рубашке с расстегнутым воротом, откуда пучками лезли густые черные волосы. Бармен увидел Варяга и встрепенулся, изобразив на роже довольную улыбку. За эти пару недель обслуга на судне отметила его щедрость — клиент он был хоть куда, денег не жалел.

— Лучше всего кожа, — между тем безапелляционно говорил лысый толстяк. — Возьмешь в Стамбуле десяток курток, и весь этот круиз окупится втрое. — Заметив подошедшего Варяга, барыга прикусил язык. Но Варяг уже намотал себе на ус интересную информацию. За это можно было зацепиться. Это навело его на одну идею — надо бы ее обмозговать на досуге.

Варяг взял стаканчик виски и сел за низкий столик в углу. Закурил и предался своим мыслям.

…Предводителем нэпмановских воров Казани был Дядя Вася. Его авторитет среди урок был непоколебим. Доходило до того, что выход на волю иной раз воспринимался им как наказание. Чаще всего, воспринимая свободу как неизбежное зло, Дядя Вася использовал свое освобождение для выполнения неотложных дел: например, надо было наказать кого-нибудь из отступников, перераспределить общаковскую кассу — дела находились. Являя собой пример для нэпмановских воров, Дядя Вася и внешне старался быть образцом: всегда подтянутый, всегда готовый принять любой удар судьбы или отразить любое нападение со стороны власти или внутренних врагов, он и выглядел гораздо моложе своих шестидесяти лет. Судьба его была удивительна. Первый раз ему дали срок в четырнадцать лет, когда он был начинающим карманником. С годами мастерство его шлифовалось, он достиг такого умения, что мог небрежно в толпе вытащить у кого-нибудь часы только для того, чтобы узнать, который час. Скоро — уже лет в двадцать — наступило время, когда в своей области он обрел заслуженную славу. Тогда же он и получил свою кличку, которую с гордостью носил до сих пор. Теперь бы и почивать на лаврах, жить не тужить, окруженный почитателями, прихлебателями и учениками. Но не таков был Дядя Вася: что одному хорошо, другому — смерть. Для незаурядной натуры Дяди Васи скука представляла главную опасность.

Неожиданно для всех Дядя Вася стал специализироваться на квартирных кражах. Всегда один, берущийся только за объект действительно трудный, от которого отказывались другие воры, Дядя Вася скоро и в этой, непривычной для себя сфере достиг вершин. Он мог «распечатать» самое сложное помещение, набору его «мальчиков» — ключей и отмычек — мог бы позавидовать всякий домушник. Содержимое же квартиры его, как правило, не интересовало: брал самое ценное, сдавал барыгам, а деньги использовала вся воровская семья. И понятно, почему сейчас так возмущало Дядю Васю появление новых воров, готовых за бабки продать все, даже честь свою, даже друзей, товарищей — все самое святое.

После очередной отсидки Варяг вернулся в Казань в самый разгар нового обострения отношений между «нэпманами» и новыми ворами. Уже через пару дней после представления Варяга на сходе в качестве держателя городского общака убили нэпмановского авторитета Булыгу. Булыга был татарин невысокого роста, но чрезвычайно широкий в кости. Бывший борец, он никого и ничего не боялся, уверенный, что никто не осмелится явно или тайно напасть на него. Увы, он просчитался.

В тот роковой день Булыга вышел из бани при Клубе металлургов, где он обычно парился. Он стоял во внутреннем дворике клуба, беседуя с друзьями и ни о чем не догадываясь. С ним было еще три человека, а сам он стоял спиной к воротам, в которые вошел неприметный парень в кожаной куртке и потертых джинсах. Друзья увидели, как вошедший вынул из-под полы небольшой автомат и открыл стрельбу.

Убиты были трое, в том числе Булыга, сглотнувший три пули; по роковому стечению обстоятельств каждая из пуль была смертельна сама по себе: была поражена печень, сердце и голова. Тяжело раненный Удавка, получивший свое погоняло за привязанность к этому смертельному в его руках орудию итальянских мафиози, успел перед смертью описать подоспевшим друзьям своего киллера.

По описанию убийцу опознали, — это был «бык» одного из новых воров. Ответный рейд был учинен немедленно, и в побоище, устроенном той же ночью Варягом, он был ранен: случайный удар ножа распорол ему живот. А Дядя Вася тут же объявил войну новым ворам, которая с переменным успехом продолжается до сих пор.

Варяг улыбнулся, вспоминая, можно сказать, роковой случай этой зимой. Если бы не тот слепой удар финкой, к счастью, нс задевший жизненно важных органов в брюшине, не встретиться бы ему со Светкой.

…Он все еще улыбался своим мыслям, когда в бар заглянул Валера — увидел его за столиком, махнул рукой и, улыбаясь, подошел.

Валера был приятный мужик лет тридцати, коротко стриженный, с тонкими черными усиками. Вечно с улыбочкой на губах. Вот только его глаза смущали Владислава — какие-то были пустые, холодные глаза. Как у рыбы. И держался он как-то по-рыбьи — скользко: такого не ухватишь, все время норовит из рук выскользнуть. Варяг не то что расспрашивал его, но просто захотел как-то выяснить, как это Валера попал на этот спецкруиз для артистов эстрады — а тот ни бе ни ме. Хоть бы сбрехал что — так ничего не сказал, ушел, ускользнул от ответа… И еще неприятно поразило Варяга то, что Валера совсем не пил — разве что стакан пива за весь вечер вытягивал, а больше ни-ни. Словом, каждая встреча с Валерой вызывала у Варяга все больше вопросов.

— Ты один? — спросил Валера, подсаживаясь. — А где Светлана?

— А тебе чего? Прикадрить захотел? — недружелюбно бросил Владислав.

И вновь, как это бывало не раз, Валера не обратил внимания на его нарочитую агрессивность. Вместо ответа он улыбнулся и переменил тему разговора.

— Завтра прибудем в Стамбул. Народ уже готовится затовариваться.

Варяг, вспомнив незадолго до этого подслушанный им невольно разговор лысого толстяка с барменом о турецких кожаных куртках, отрезал:

— А ты тоже собрался затовариться, чтобы окупить этот круиз? — И не удосужившись дождаться ответа, поднялся и вышел из бара. Светка уже его заждалась!

 

Глава 14

Владислав открыл ключом дверь их двухкомнатной каюты. Едва вошел, как из спальни его окликнул голос Светки. Он отозвался, и тогда она вышла, смеясь, — высокая, завернутая в полупрозрачный пеньюар, сквозь который виднелась грудь с острыми сосками и темнеющий треугольник волос между выпуклыми ляжками.

— Владик, мы не опоздаем? Когда там все начнется? С ума сойти, неужели там будут все эти знаменитости!.. Никогда бы не поверила, что буду с ними радом сидеть за одним столом, как все эти передовики производства сидят в телевизоре на «Голубом огоньке»…

Она вдруг замолчала, глядя ему прямо в глаза, и Варяг, не видя ничего, кроме ее глаз и этого прозрачного пеньюара, который, может быть, она специально надела только что, в каком-то беспамятстве двинулся к ней, обнял и стал целовать ее губы, лоб, щеки, потом подхватил ее на руки и понес в спальню… Бросив Светлану на кровать, он упал на нее и торопливо стал стаскивать с себя брюки.

— Ну что ты, как школьник, торопишься? — горячо зашептала она ему на ухо. — Ну куда ты так?

— Хочу тебя, хочу страшно! — прохрипел он, томясь от вожделения. — Мочи нет сдерживаться. — И с этими словами он мощно вошел в нее и стал вспахивать ее недра точно раскаленным плугом. Взрыв оргазма сотряс его тело — наслаждение было сладким и острым до боли.

— Ну вот, а про меня забыл? — обиженно прошептала она. — Тебе хорошо было?

Он молча кивнул, не в силах поизнести ни слова. Ему и впрямь было хорошо — как никогда до этого.

Потом, лежа рядом с ним, она говорила с шутливой грустью:

— Знаешь, Владик, мне кажется, я все это уже видела когда-то: и этот белый теплоход, и солнце, и Средиземное море — может быть, только море было другое, не знаю, — и прекрасного принца, который неожиданно увез меня в дальние страны…

— Где же это ты могла видеть? — спросил он и вдруг ощутил бурный прилив нежности к ней, как тогда, когда в первый раз увидел ее в операционной…

Владислав лежал совершенно голый, расписанный синими наколками, с распоротым в драке животом и был еще весь полон гневного веселья, боевого азарта, который заставлял его безостановочно болтать какую-то бесшабашную чушь. Врач в зеленом халате копался в его окровавленном животе, а Варяг видел лишь синие, живые и наполненные ужасом глаза медсестры в маске, скрывавшей половину ее лица. Она уже тогда знала, что эта страшная рана не опасна, так что, подавая хирургу инструменты, больше разглядывала могучего парня перед собой. И он тоже чувствовал, что сейчас ее больше интересует его сильное загорелое тело, нежели рана…

Подняв голову, хирург с нескрываемой иронией спросил:

— Ну что, парень, больно? Ты смотри, сколько на тебе трофеев — ни одного живого места нет! Сплошные шрамы! Вот возьму и буду сейчас без наркоза тебя шить. Небось орать начнешь, вояка?

И Варяг, еще ощущая неостывший азарт недавней драки, которому силу добавило и присутствие медсестры, неожиданно заявил с гордостью:

— Сам наркоз себе делай! А я не боюсь! Я — вор!

Молоденькая медсестра не выдержала и засмеялась.

«Понимаешь, — говорила Светлана уже потом, когда они стали встречаться. — Ты в тот момент показался мне таким мальчишкой, когда лежал на столе, совсем беспомощным, а все хорохорился передо мной». — «Почему перед тобой? — не соглашался он. — Я всегда так…» — «Тем более. А тогда это было так смешно!»

Боли он и впрямь не почувствовал. Ничего важного у него не было повреждено, просто раскромсаны мышцы и кожа, так что, когда хирург его зашивал, он, морщась, правда, продолжал болтать со смешливой медсестрой.

Уже через несколько дней в одноместной палате, которую для него выбил всесильный Дядя Вася, Варяг окончательно присмотрелся к веселой медсестре. Без марлевой маски Светка его просто поразила: красивая оказалась девчонка — просто загляденье! Он не упускал ни одного шанса, чтобы не попытаться затащить ее к себе в постель. А Светлане эти его неуклюжие приставания казались особенно смешными, когда после операции он еще был вынужден принимать от нее судно. И тут же пытался распускать еще слабые руки.

Они подолгу разговаривали. Света была сиротой, воспитывалась в детдоме, и Владислав внезапно испытал к ней какое-то странное, теплое, родственное чувство: он-то хоть и не рос сиротой, все равно, можно сказать, с ранних лет был сам себе хозяин… Ему захотелось охранять, защищать эту девушку от неведомых опасностей, задаривать роскошными подарками. Он даже как-то, когда наконец ему удалось совершить задуманное и она без особого сопротивления осталась у него на ночь после своего дневного дежурства, предложил ей выйти за него замуж — даже зная, что это невозможно. Вот как эта симпатичная медсестричка увлекла молодого законного вора!

Она только посмеялась в ответ.

— Жених! Ты вот лучше выздоравливай побыстрее. Тогда, может, мы с тобой и поженимся. И то, если женилка окрепнет.

Верить ему она и не собиралась. Была Светлана уже научена жизнью, знала, что таким лихим мужикам сплошь в наколках верить особенно нельзя. Тем более одинокой девушке, но тем не менее свободное время проводила в его палате.

Когда Владислава выписали, ей стало грустно, и днем даже всплакнула в ординаторской, но на следующий день встряхнулась и попыталась забыть так понравившегося ей парня. А вечером, после ее смены, он ждал ее у входа в больницу — в красивом новом костюме, с огромным букетом роз, в котором она тут же спрятала свое зардевшееся от счастья лицо.

…Владислав поцеловал Светлану в губы и пружинисто вскочил на ноги. Время поджимало — пора было идти на банкет. Он надел светло-серый костюм, буквально его преобразивший: ни дать ни взять молодой директор передового завода! Светлана облачилась в сиреневое обтягивающее платье с крупными темными пятнами цветов и открытым лифом, обнажавшим выпуклые полушария налитых грудей. Взглянув на нее, Владислав даже задохнулся — так она была хороша!

В большом зале было шумно, играл оркестр, официанты в черных сюртуках и в бабочках скользили между столиков. За их столом сидел знаменитый офтальмолог с супругой, который зорким веселым взглядом искал повсюду знакомых. С ним то и дело учтиво здоровались какие-то важные персоны. На небольшую освещенную сцену один за другим выходили эстрадные звезды, соревнуясь между собой в умении завести зрителей.

— Смотри, это же Хиль! — возбужденно зашептала Светлана, толкнув его в бок. Владислав вгляделся в высокого улыбающегося мужика на сцене. Точно, Хиль. Ему из толпы танцующих подпевал тоже очень знакомый мужик, но Варяг не помнил, как его зовут. Кажется, Лещенко… Этот Лещенко лихо плясал с какой-то певицей из Прибалтики, а потом, запыхавшись, подошел к их столу. Подсев, пожаловался офтальмологу о своей стабилизирующейся дальнозоркости, потом перешел к политике, веско упоминая какие-то незнакомые фамилии. Уже вставая, захотел выпить со Светланой, чокнулся и, пристально разглядывая молодую пару, покачал головой:

— Не знаю, кто из вас краше.

Раскрасневшаяся, радостная Светка пошла танцевать, кто-то ее еще перехватывал, и она, блистая обнаженными плечами и руками, провожаемая восхищенными взглядами, легко кружилась на небольшом танцевальном пятачке. Подошел сомнительный Валера, улыбнулся сквозь черные усики, сделал комплимент офтальмологической даме и, повернувшись к Варягу, спросил, кивая на танцующую Светлану:

— Не боишься, что уведут?

Чего-чего, а этого Варяг не боялся. Светке он доверял. Сам же танцевать не любил, потому что — не умел. Где ему было учиться танцевать? На зоне? Но там были другие танцы. Светке же он разрешил принимать приглашения, наплясаться вволю — правда, сейчас, вдруг, после напрямик заданного вопроса, и впрямь ощутил смутное раздражение.

Валера, подпортив ему настроение, ушел. Варяг еще раз оглядел зал. За эти полторы недели — уже больше, почти две — он успел перезнакомиться почти со всеми. Некоторые отдыхающие были очень известными в Союзе людьми, вроде этого профессора-офтальмолога и, разумеется, эстрадных див, но вот что ему показалось забавным… Он подумал, что ежели всех этих известных и очень известных людей — политиков, певцов, ученых и прочих — поместить в зону, то все они были бы у него на подхвате, как и настоящие блатари. Главное, за все время знакомства с этими представителями советской элиты он так и не нашел никакой разницы между ними и своими лагерными корешами. Просто обстоятельства поместили одних в зону, к вертухаям и постной баланде, а другим подарили этот шумный праздник с музыкой и черной икрой. Он поймал взглядом лысого фарцовщика, который недавно вкручивал бармену мозги про турецкие кожаные куртки… Лысан наклонился к уху плотного господинчика с очень знакомым лицом и что-то торопливо ему стрекотал. Наверное, опять про куртки…

Что же это такое? — думал Варяг, оглядываясь вокруг Что же это такое? Выходит, эти здесь просто оккупировали места наверху и теперь внушают всем, что они самые-самые. А на поверку все только и заняты тем, что думают, как бы окупить этот сраный круиз и наварить побольше бабок на халяву…

Он выпил рюмку водки. Подбежала раскрасневшаяся после танцев Светка, заметила перемену в его лице, пристально вгляделась ему в глаза, чмокнула в щеку и тревожно спросила:

— Из-за меня расстроился, да? Хочешь, я больше не буду танцевать? Хочешь, больше от тебя никогда не отойду?

Варяг рассеянно провел ладонью по ее вспотевшей спине.

— Танцуй, Светик. Все в порядке. Я отойду ненадолго.

Светка убежала, счастливая, что между ними вновь все хорошо.

Прежде чем выйти из зала, Варяг отыскал глазами Валеру. Непонятно, что его сейчас подтолкнуло, но он решил все выяснить сейчас. Валера обтекал всех подряд, перекидывался парой слов и отъезжал, ни с кем надолго не оставаясь. Дождавшись, когда обтекаемый Валера присядет к очередному столику, Варяг вышел из банкетного зала и быстро пошел по ковровой дорожке на вторую палубу, где располагалась Валерина каюта.

В коридоре никого не было. Варяг открыл тонкой отмычкой из связки замок, тихо отворил дверь и проскользнул в каюту. Он сразу направился к стенному шкафу, нашел вешалку с тем серым пиджаком, в котором Валера чаще всего появлялся на людях. Обыскал карманы и обнаружил то, что искал. Раскрыв ксиву, внимательно прочитал записи и положил обратно в пиджак. Когда выходил, из двери напротив выглянула помятая физиономия цековского работника. Помятый тускло взглянул на Варяга и спросил сквозь икоту:

— Уже… все?

— Нет, только начинается, — ответил Варяг и, заглянув в пустую каюту, нарочито громко крикнул: — Валера! Так я жду тебя наверху!

Он захлопнул за собой дверь и поспешил по коридору, чувствуя спиной мутный взгляд помятого товарища. «Этот запомнит, что я беседовал с Валерой», — подумал Варяг и успокоился. Главное, теперь кое-что прояснилось.

 

Глава 15

Дежурный врач, миловидная строгая женщина в накрахмаленном белом халате и такой же накрахмаленной, низко надвинутой на лоб белой шапочке, не стала мучить Чижевского формальностями, а, сразу поняв суть дела, выбежала с ним к «Волге», на ходу отдав распоряжение двум санитарам немедленно вывезти каталку.

Владислав был опять без сознания и, видимо, уже не чувствовал боли, когда женщина в белом халате уверенными движениями сильных пальцев стала ощупывать побагровевшую и вспухшую кожу на бедрах вокруг жгутов…

— Кто накладывал повязки? — жестко спросила она, выпрямившись и обернувшись к Чижевскому.

— Я… — хрипло выдохнул Николай Валерьянович. — На Ленинградском шоссе был несчастный случай. Или бандитское нападение. Нашу машину обстреляли из боевого гранатомета… Случайно, — добавил он на всякий случай, упреждая ненужные вопросы врача.

Но она, похоже, и не собиралась спрашивать о чем-то, не имеющем прямого касательства к состоянию раненого пациента.

— Молодец, — похвалила женщина, и на ее плотно сжатых губах мелькнула тень улыбки. — Он потерял очень много крови, очень… И если бы не эти жгуты, думаю, мы бы уже сейчас имели летальный исход. Будем готовить операцию. Но потребуется много крови. Сейчас возьмем у него анализ па группу крови… Но в любом случае я не уверена, что в нашем банке будет достаточно…

А Чижевский, хоть и сохранял самообладание, страшно нервничал и не сразу понял, о чем идет речь…

— В каком банке?.. Не надо ни в какой банк обращаться! — выкрикнул он. — А что касается группы крови, то у него вторая положительная…

— Вы гарантируете? — так же жестко спросила женщина.

В этот момент из дверей приемного покоя на улицу выбежал взъерошенный парень в расстегнутом белом халате.

— Людмила Сергеевна! Все готово! Можно везти!

Врач Людмила Сергеевна снова обратилась к Чижевскому:

— Так вы гарантируете, что у вашего… — она на секунду заколебалась, — у вашего знакомого именно вторая положительная? Вы понимаете, что может произойти с ним, если вы, не дай бог, ошиблись и мы сделаем ему переливание…

— Я уверен, Людмила Сергеевна! — проскрежетал сквозь зубы Николай Валерьянович. — Я готов подписать вам любую бумагу, что гарантирую. Только, пожалуйста, побыстрее. Не теряйте время! Везите его в операционную побыстрее! Я не знаю, что тут с вами будет, если он умрет… — вырвалась у него.

Людмила Сергеевна немного удивленно вскинула брови: что это, угроза или предостережение? Но она ничего не сказала и принялась деловито отдавать распоряжения суетящимся парням в белых халатах.

Когда трое санитаров бережно положили на каталку истекающего кровью Владислава и покатили громыхающую тележку по гулким коридорам, раненый вдруг снова очнулся и даже приподнялся на локте…

Ватную тишину вновь разорвали далекие приглушенные голоса, крики, смех, и ему почудилось, что откуда-то сверху, из давящего безмолвия четко донеслось, почему-то по-английски: «Стамбул… Стоянка восемь часов… Стамбул… Стоянка восемь часов».

…На следующий день был шумный порт Стамбула — ужасно похожий на Константинополь из кинофильма «Бег». Слегка осоловевшие после вчерашнего (впрочем, уже и опохмелившиеся) путешественники отправились на базар. Группа, к которой присоединился Варяг со Светланой, была достаточно большой, чтобы затеряться в толпе туристов.

В Стамбуле у Варяга был свой интерес. Кое-кто из татарских воров в Казани уже пытался наладить бизнес с единоверцами в Турции. Но дальше предварительных переговоров о намерениях дело пока не сдвинулось. Так туристический круиз Варяга был одновременно и чем-то вроде командировки: молодому законному вору поручили встретиться с турками и окончательно определить сферу деятельности — контрабанду кожаных изделий или драгоценных камней. Первое было безопаснее, но зато второе — куда прибыльнее. Варяг стоял за второй вариант. Осторожные татары — за первый.

Еще в каюте он передал Светлане тугую пачку «гринов». Денег было более чем достаточно, чтобы купить здесь какую-нибудь приличную иномарку, но Варяг разрешил ей потратить все на себя. «Пускай порадуется, — думал он. — Да и нельзя ей быть не то что хуже других, ей надо быть лучше. Уж кто-кто, а Светка достойна быть лучше всех».

Успокоившись, что теплоходные поклонники ее все равно не оставят без внимания, Варяг потихоньку отстал от группы. Светлану он заранее предупредил, что в какой-то момент исчезнет и встретятся они уже на корабле.

Адрес он хорошо помнил. Нужный ему дом находился как раз на холме над заливом — эго был ориентир. По длинной ступенчатой улице, спускавшейся прямо к Золотому Рогу, он поднялся на площадь. Было жарко, он обливался потом. Все кругом стыло в дрожащем мареве, только шумно и бестолково суетились стайки местных жителей, крикливо приставая и друг к другу, и, временами, к нему.

На одном из поворотов улицы-лестницы его уже ждали. Отсюда глубоко внизу, в каменном квадрате сплошных стен соседних домов, была видна слепящая солнечными бликами, зеленоватая вода знаменитой бухты. Два турка в европейских костюмах, с виду вылитые наши кавказцы, подошли к нему и заговорили по-русски.

А еще через полтора часа, после изнурительных переговоров, к тонкостям которых он, как оказалось, был не очень-то готов, но с которыми справился, согласно наказу Дяди Васи, Варяг был отпущен восвояси на той же самой улице-лестнице.

Порешили пока начать общие дела с кожи, а там будет видно, уклончиво сказал ему на прощанье толстый хитрюга турок. С собой Варяг взял только пухлый конверт с цветными фотографиями образцов, как то и было предусмотрено.

А когда спускался к площади, от которой круто забирали вверх каменные ступени, он вдруг столкнулся лицом к лицу с Валерой.

— Ты куда? — в лоб спросил Варяг, почуяв, что Валера ищет именно его.

— Заблудился, — четко ответил Валера и облегченно вздохнул. — Как хорошо, что я тебя встретил — вдвоем мы теперь быстро найдем дорогу в порт.

— Найдем, — согласился Варяг. — Конечно, найдем.

В каюте царил полный бедлам. Повсюду были разложены только что купленные платья, костюмы, белье, туфли — Светлана развернулась вовсю. Она то принималась мерить все подряд, то кидалась ему на шею, робко и радостно заглядывая ему в глаза, точно хотела понять: не упрекает ли он ее за такое расточительство. Но он и сам был счастлив, видя, какое удовольствие доставляют Светлане эти тряпки…

Вообще-то, на этот круиз Варяг потратил денег доста7 точно, чтобы купить три-четыре новенькие тачки, но он не жалел. Он радовался вместе со Светкой. А она была совершенно ошарашена обилием невиданных подарков судьбы и напоминала маленькую девочку, внезапно оказавшуюся в светлом и ярком Доме игрушек.

А ночью, когда утомившаяся от прошлого банкета и нынешних турецких впечатлений Светлана мирно спала, Варяг не спеша оделся и вышел на палубу.

Ночь была безлунная. Огромную тушу теплохода плавно поднимало и опускало, валило то в одну, то в другую сторону. Дул крепнувший ветерок, слабо пахнувший йодом. Огромный купол неба в мелких бисеринках звезд вздымался над черной морской гладью. Вокруг, куда ни глянь, сплошная темень. Лишь изредка блеснут огоньки проходящего вдалеке судна. Несмотря на глубокую ночь, где-то продолжала играть музыка. Теплоход не спал: бодрствовала команда, бодрствовали пьяненькие «совы», предпочитавшие ночную жизнь ясной дневной трезвости.

Четкого плана у Варяга не было. Как всегда, он решил положиться на свою интуицию. Прежде всего он заглянул в несколько круглосуточных баров. Никогда не спящие бармены приветствовали его. В помещениях было сонно, пьяно и томно-весело. Отмечаясь в каждом баре и всюду заказывая неизменную стопку виски, Владислав обошел весь корабль.

На корме было пусто, только белели полотняные лежаки шезлонгов. Он подошел к поручням и закурил. С шипением возникала волна за волной, проносилась по бортам и кипела в бледно-снежной дороге под ним. Звездный узор неподвижно висел над пустынным морем, над теплоходом.

— Неужто и у тебя бессонница? — спросил вдруг знакомый голос совсем рядом.

Варяг не оглядываясь ответил:

— Да нет, скоро родная Одесса, не хочется терять время на сои. Хочу надышаться вольным ветром. А ты, я смотрю, и днем на вахте, и по ночам не дремлешь? Или тебя по рации предупреждают, когда я выхожу из каюты?

После паузы:

— Ишь ты, догадался?

— А чего тут догадываться? Крутишься все время рядом, отдохнуть от тебя нельзя. — Варяг резко развернулся к Валере. — А что ж ты с собой возишь удостоверение комитетчика? Сысоев Валерий Викторович… Не могли тебе на Лубянке цивильную ксиву выправить? На фамилию там Жопина Петра Петровича, управделами Москонцерта?

— Я с такими, как ты, Варяг, редко встречаюсь, вот и приходится ксиву при себе держать — на всякий случай, — невпопад отрезал Валера, явно ошарашенный такой осведомленностью. — Вчера вот едва не упустил тебя в Стамбуле. Хорошо, у меня наводка была…

Валера блефовал — никакой наводки у него не было, но Варяг решил не вступать в бесполезный спор, а подыграть гэбэшному топтуну.

— Выследил, значит. Ну и зачем это вам? Я понимаю, там, легавые — у меня с ними давние счеты, но что вам от меня надо?

— Ну это дело начальства. Оно тебя пустило в разработку. Так что, парень, ты теперь никуда не денешься, будешь у нас на коротком поводке.

— На каком же?

— Да работать на нас будешь!

Оба помолчали.

— Почему ты так думаешь? Почему уверен, что я буду работать на вас?

— А выбора у тебя нет, парень. Это менты будут с тобой мудохаться до посинения — искать по всему Союзу, улики собирать, насобирают — повяжут, потом под суд отдадут, срок припаяют, канитель… А у нас в ведомстве Юрия Владимировича разговор короткий… Втихаря возьмут на людной улице, заволокут в подвал неприметного дома в безымянном переулке, и через два дня ты уже кочегаришь в деревне Кутузово в трех тыщах верст от столицы — и будешь ты там кочегарить до седых волос, а в газетах напишут: на прошлой неделе рецидивист Смуров по кличке Варяг убит в пьяной драке в Таганроге… — Валера мерзко хохотнул. — Пойми, парень, ты у нас на крючке. Не сейчас, так через год мы тебя возьмем за жабры. Вот твоя Светлана… Красивая краля — таких одна на миллион. Тебе же не захочется ее потерять, а, Смуров?

Опять помолчали. Варяг покачал головой:

— Ее — нет.

— Ну вот видишь, — обрадовался Валера, — подход всегда можно найти. Человек ловится на деньги, на страх, на сердечные привязанности… какая разница! А будешь на нас работать — знаешь, какая перспектива открывается: дух захватывает!

— Ну и какая?

— А такая, что будешь делать все, как раньше, — воровать, грабить, даже убивать тебе позволят — но только все под диктовку. Кого надо — того и будешь грабить! И все останется при тебе — деньги, свобода, девчонка твоя…

— …Только регулярно в комитет ходить на отчет? — насмешливо подытожил Варяг.

— Ну и что? — искренне изумился Валера. — Вот я — смотри, круиз мне оплатили, командировочные дали — закачаешься, да это мой двухмесячный оклад. Ем, пью, вон курток в Стамбуле купил — в Москву приеду, у меня там барыга прикормлен на Самотеке, ему сдам товар, получу опять же в твердой валюте… Плохо ли?

— И ты, значит, куртками промышляешь? — жестко отозвался Владислав, чувствуя такое омерзение к этому гэбэшному жучиле, что чуть сблевать не захотелось. — А Юрий-то Владимирович, поди, об этом не в курсе?

— На хрен ему быть в курсе? — весело засмеялся топтун. — Это не его дело.

— Так ведь и тебя, — внезапно ожесточился Варяг, — и тебя можно поймать на деньгах, а?

— Меня? А я-то тут при чем?

— А при том, что ты мне портишь заслуженный отдых, — процедил Владислав, сунув руку в задний карман. — Так что будем считать, что тебя я поймал. Не на деньгах, а на непредвиденных обстоятельствах!

— Это в каком смысле? — не понял Валера.

— Да в самом прямом, — выдохнул Варяг и, повернувшись к нему вполоборота, быстро всадил выпрыгнувшее из кулака узкое лезвие точно Валерию Викторовичу Сысоеву в сердце. Припечатав ладонь к его рту, чтобы тот, не дай бог, не поднял крик, он нагнулся, схватил уже агонизирующего гэбэшного сексота за ноги и выбросил за борт. Следом в воду полетел окровавленный нож…

Черный круг моря лежал под темным куполом звездного неба. Теплоход, расцвеченный по бортам огнями иллюминаторов, неторопливо торил свой путь по морской целине. И где-то продолжала тихо-тихо играть музыка.

Докурив, Варяг отшвырнул желтый светлячок окурка и пошел к себе в каюту.

* * *

— Георгий Иванович, узнал меня?

— A-а… да, здравствуй, Кирилл! Что это ты мне напрямую звонишь? Что-то срочное?

— Похоже. Я тебе звоню по поводу этого парня, о котором мы уже говорили. Владислав Смуров. По кличке Варяг…

— Странно, все будто сговорились — со всех сторон только и слышу: Варяг да Варяг. Недавно один мой старинный друтан освободился, да тоже при первой же встрече все уши прожужжал про него. Они вместе чалились…

— Понятно. Послушай, Георгий Иванович, к этому Варягу в последнее время «детский мир» присматривается. Они его тоже приметили. Все это неспроста. Что, и впрямь башковитый паренек?

— Пока не знаю. Не встречался. Но люди говорят, хороший пацан. Башковитый, сильный, упрямый, с гонором и с головой. Его же короновали в зоне. Авторитетные люди его рекомендовали — им можно верить…

— Ну вот и до меня тут дошли слухи. Я почитал его досье.

— Ну и как?

— Роман в трех томах! И явно этими тремя томами дело не ограничится. Надо бы тебе приглядеть за этим пареньком.

— Так сам-то ты что можешь сказать об этом Варяге? Каков он в нашем деле?

— Ну что, энергичен, смышлен, смел. Инициативен… иногда чересчур.

— Это плохо.

— А материал хороший, надо бы присмотреться. В последний раз сел за такой лихой гешефт — даже мне интересно стало, как это он обкрутил!

— А что там?

— Валюта. Причем не столичных барыг разводил, как Я пончик, а с дипкурьеров стриг «зелень». Вот ведь учудил парнишка!

— Молодость, что ты хочешь. Ведь самый молодой вор в законе! И не апельсин, не за деньги купил титул, заслужил.

— Вот-вот. Молодой еще, может глупости наделать. И уже я ему не помогу! А ты, Георгий Иванович, сам знаешь, твое время не вечно, на кого-то придется хозяйство оставлять, уже сейчас подумать следует.

— Ну мы еще поживем, хлеб пожуем.

— Ладно, ладно, Георгий Иванович! Вы бы со своим профессором посоветовались.

— Еще что-нибудь?

— Еще одно… Из его досье видно, он себе подругу нашел.

— Ну что же, дело молодое…

— Да нет, там у него слишком серьезно. Это не просто так, поматросил и бросил…

— Вот это плохо. Вот это как раз очень и очень плохо. А может, и обойдется. Посидит Варяг, да и забудет ее. Он — ее или она — его. Одно из двух. Обтешется, все будет как надо.

— Да не скажи. Подруга-то к нему в зону уже дважды наезжала. Причем зимой под Новый год и вот весной недавно… Так что там плотно у них завязалось. И еще, я тут вот что хотел сказать… Сам-то, слышал, совсем занемог, и в затылок ему уже дышит этот… сутулый… Ну ты знаешь, о ком я. Вот тогда начнут закручивать гайки — так что ни вам, ни нам не поздоровится! Я знаю, у вас сейчас трения наметились…

— Это наша забота, Кирилл! И к чему ты мне рассказываешь эту политинформацию?

— А к тому, что надо бы таких, как этот Варяг, привлекать. Варяг паренек в авторитете. Да и сам малый не промах — крепкий орешек. Такой сможет людей в узде держать.

— Разве я против? А что касается состояния здоровья нашего дорогого… Да, если дуба даст — перемены не задержатся, а это не есть хорошо. А насчет Варяга… Спасибо за совет. Пусть отсидит сейчас свое, а там поглядим. Я к нему своего человека пошлю — он его копнет…

 

Глава 16

В бараке было тихо, сумрачно. Мужиков погнали на лесоповал и в цеха, оставшиеся разбрелись кто куда. Дневной свет с трудом проникал сквозь небольшие окошки, прорубленные в бревенчатых стенах. Застоявшийся запах портянок, кислого пота и табачного дыма пропитал здесь все, но Варяг, уже привыкший к такому смраду, просто этого не замечал.

Он был смотрящим этой зоны. Ему было о чем подумать, тем более что в лагере последние дни было неспокойно. Сейчас он лежал в своей комнатенке — маленькой, убогой по меркам, существующим там, за колючей проволокой, но здесь просто королевской: урки перегородили панелями самый дальний угол барака и соорудили смотрящему номер-люкс. Собственно, по значимости и здешнему, относительному комфорту он не уступал президентскому люксу в любом пятизвездочном отеле.

Варяг улыбнулся, вспомнив, как его встретила зона, когда, получив очередной срок, он по этапу прибыл сюда. Все были заранее предупреждены о его прибытии, даже караул старательно не замечал, как вся столовая в едином порыве вскочила с мест, все стучали ложками о миски и мисками о столы — оказывали почет и уважение новому смотрящему.

Послышался дробный перестук бегущих шагов, и к нему в закуток влетел «шестерка» — принес кружку чифиря и сахар. Варяг принял кружку, сделал глоток, закусил кусочком сахара. В голове сразу прояснилось, сердце зачастило — стало хорошо, легко.

Эта его ходка была уже четвертой по счету. И самой обидной — потому что попал он на деле, которое не обещало ничего, кроме крутых барышей. После того круиза, когда Варяг наладил контрабанду кожаных изделий из Турции, ему в голову пришла идея самому заняться «внешнеэкономическими связями», минуя Дядю Васю, который отпиливал от каждой выгодной сделки изрядный кус в казанский общак. Но для своего бизнеса нужны были бабки — и не деревянные рубли, а твердая валюта. Владислав знал, что в Москве орудует группа лихих ребят под водительством одного умного мужика, которые «разводили на грины» московских фарцовщиков, барыг и теневиков. Но это были колоски, которые вырастали в стога только по причине того, что «разводка на грины» была поставлена в Москве на широкую ногу. В Казани это было невозможно. Но, наведя кое-какие справки через корешей на юге России, Варяг скумекал, как можно достать валюту…

Он решил зацепить замдиректора Ставропольского филиала Госбанка Алима Измаиловича Усумбалиева. У товарища Усумбалиева была единственная дочка Лерочка, шалава из шалав, любительница ресторанов и красивой жизни. Ей подсунули красивого парня, она втюрилась, стала бегать за ним как хвост за собачкой, и очень скоро красавчик предложил ей попробовать новомодный «кайф». Убедить Лерочку ширнуться оказалось не трудно. Когда же соска прочно села на иглу, с папой провели приватную беседу серьезные люди — Варяг был в их числе, — и они привели достаточно серьезные доводы, чтобы товарищ Усумбалиев согласился поспособствовать в новом бизнесе. От него требовалось только завизировать открытие валютного счета нового предприятия в Ставрополе и аккуратно перечислять туда энные суммы в долларах США. Но товарищ Усумбалиев тоже был не лыком шит — он доказал Варягу, что дело это тухлое, потому что контроль за расходами валютных бюджетных средств идет из Москвы и «увод налево» сразу же вскроется. Но, не желая портить отношений с новыми опасными знакомыми, он намекнул, что есть вариант более интересный и совершенно безопасный. Усумбалиев дал наводку на одного своего знакомого в Москве, который возглавлял хитрую службу тайной доставки наличной валюты. Дипкурьеры регулярно перевозили в опечатанных чемоданчиках сотни тысяч долларов на нужды «братских партий» в Западной Европе. По словам Алима Измаиловича, цековские чиновники, ведавшие этими тайными валютными «вливаниями», за определенный процент готовы были снабжать зарубежных товарищей вне очереди. На самом верху все равно не следили за очередностью, а проверкам подвергались лишь общие суммы «финансовой помощи» — с этой точки зрения все было в порядке.

Варягу идея понравилась. И он взялся за дело. Сначала навели справки о самих дипкурьерах. Вышли на список «доверенных лиц», проанализировали каждого и остановились на некоем Леониде Петровском, который регулярно посещал Западную Германию и после выполнения задания любил отдохнуть в стриптиз-клубе. На этой страстишке его и поймали. Не желая потерять тепленькое местечко, Петровский стал осведомителем и навел воров на своего напарника. А когда того по пути в «Шереметьево» грабанули в рощице возле аэропорта и утянули дипломат, где лежали триста тысяч «гринов», дипкурьер Петровский окончательно оказался у Варяга на крючке. Завяз коготок — и птичка пропала.

Самого Петровского берегли, следили, чтобы на службе он не прокалывался. Да и его начальству было видно, что работник он хороший, с его клиентами никогда ничего не происходило, деньги передавались в полной сохранности. Зато с товарищами его постоянно происходили неприятности.

К несчастью, все лопнуло по нелепой случайности: дочка товарища Усумбалиева Лерочка как-то после бурной ночи вколола себе двойную дозу, заснула и не проснулась… Папа от горя чуть не спятил и заложил всех, кого мог.

Но Варягу, которому уже по всем воровским законам давно полагалось уже в очередной раз идти на зону, такая перспектива впервые не показалась ни желанной, ни разумной. Куда разумнее было оставаться на свободе и продолжать успешно начатое дело. Тем более что в маляве, полученной им уже после суда, ему доложили, что все встало и надежный источник валюты иссяк… Но что поделаешь: дал клятву воровскую — изволь жить по воровским законам! Тем более сейчас Варяга занимало совсем другое. В зоне последние дни было неспокойно. Мужики отказывались работать на лесоповале, требовали снижения норм или хотя бы несколько бензопил. Снегу эти недели выпало очень много. Мужикам приходилось пробираться между деревьев по грудь в снегу. Шли как пьяные, валил пар от разгоряченных тел, но стоило хоть ненадолго остановиться, сразу пробирал до костей мороз.

Каждое дерево долго утаптывали, потом рубили, потом отсекали ветки, пилили стволы. По нормам следовало сучья оттащить в сторону, сжечь, распиленные бревна уложить в штабеля. К концу смены мужики валились от усталости. А хуже всего было то, что те, кто не выработал норму, наказывались штрафами, а значит, когда прибывал ларек, отовариться было нечем. И это притом, что отказники свой минимум получали без всяких штрафов. В общем, зона была накалена до предела, и почти все отказывались работать. Выходили в промзону и стояли, притопывали на морозе валенками, грелись у костров.

Несколько дней назад по воровской почте получил Варяг маляву — шутка ли! — от самого Ангела. Тот предупреждал смотрящего, что в их зону гонят табун ссученных. Мол, увеличилось количество отказников валить лес для нужд советской отчизны, вот кумовья порешили устроить мужикам, а заодно и уркам веселую жизнь. Ангел советовал приложить усилия, чтобы сорвать планы хозяев. Нужно было использовать беспорядки и повернуть возмущение зэков против самой администрации.

То, что бунт на зоне ударит по авторитету смотрящего, — это было понятно и без предупреждения. Тут было другое: к маляве от Ангела, несмотря на спокойный тон, нельзя было отнестись как к простому совету равного вора — равному. Ангел был не простой вор, Ангел был голова! Если он предупреждал о том, что беспорядки нежелательны, значит, их надо было во что бы то ни стало избежать. На карту был поставлен авторитет смотрящего, в данном случае Варяга. И он обязан был сохранить порядок в лагере.

Ангела Варяг не видел никогда, но слышал о нем достаточно. В основном ходили об авторитетном московском воре легенды, но даже если половину из этих рассказов можно было совершенно спокойно отбросить, признав в них досужие выдумки урок, желавших хотя бы в своей фантазии приобщиться к великому человеку, то и оставшейся половины оказывалось достаточно, чтобы оценить масштаб этой личности.

Во-первых, коронованных воров в законе было много, по всей стране их насчитывалось от трехсот до пятисот человек — цифры были разные. В число этих избранных входил и молодой Варяг. К законникам относили как славянских воров, так и пиковых — с Кавказа, среди которых последнее время было много скороспелок, короновавшихся за деньги. Многим эти нововведения не нравились. Это вызывало конфликты. Кроме того, разброд шел еще и по линии новых и нэпмановских воров. Противоречия между отдельными группами урок назревали постепенно и часто выплескивались в конфликты, которые необходимо было так или иначе разрешать. И их разрешали.

Многие подозревали, что за порядком в воровской среде следит какая-то достаточно организованная и авторитетная сила. Если это так, то представителем этих тайных авторитетов вполне мог быть Ангел. Говорили, что ему доверяет головка большого всесоюзного сходняка. Говорили, что он был авторитетом для каждого. Говорили, что он был идеологом воровского мира, что операции в масштабах страны шли с его благословения, что региональные разборки решал тоже он. И что единственный, кому Ангел подчиняется напрямую, был легендарный Медведь…

Так или иначе, Варяг получил от Ангела предупреждение, и теперь мысли его были заняты предстоящей проблемой с прибытием на зону ссученных. Тем более что этап большой группы зэков ожидался уже сегодня.

…Варяг щелкнул пальцами. Споткнувшись обо что-то и едва не упав, поспешно влетел «шестерка». Стоял — белобрысый, занюханный, тощий, совсем еще молодой — ожидал приказания. Кличка у него была Шевчик от фамилии — Шевченко. Варяг выдержал паузу, как это он умел делать, чтобы достаточно встревожить и напрячь пацана, потом сказал:

— Найдешь Гошу, передашь, что я его жду для разговора.

Георгий Якулов по кличке Гоша был тутошний ветеран, сидел уже седьмой год. Если бы не странные, мерные, бархатистые, совершенно без белков глаза, в этом мужике, с волосами цвета прелой соломы, не было ничего, привлекающего взгляд; так, обычный баклан, получивший срок за драку в родной рязанской деревне. Кровей в нем, конечно, намешано было много, влились и рязанские. Но основная масть шла от деда — цыганского барона, передавшего внуку дар овладевать волей других. Сам барон пользовался своей силой осторожно, по мере необходимости, в основном на женщин, которые, по рассказам Гоши, крутились вокруг него до самой смерти. Да и за гробом шли, надрывно воя от горя невыносимой утраты.

Гоша же был другой. Легкий был человек. Бурлила, правда, в нем стихийная сила, бросала из стороны в сторону, заставляла делать глупости, привела и за решетку. Но в одном цыганская его кровь сказывалась: не желал он ничьей воли над собой, кроме собственной. И умел он эту свою волю навязывать другим — благодаря особому взгляду, который вперял в окружающих. Словом, был у него изумительный дар гипнотизера. Когда же о его чудесных способностях стало известно на зоне, попытались урки приручить такой ценный кадр, сулили воровскую корону, даже пытались ему пером пригрозить. Но Гоша отказывался; в этом он был стоек. Там, где власть, там и обязанности. «Зачем мне добровольный хомут на шею?»

И как Варяг появился в этой зоне, Гоша сразу его сам нашел. С Варягом у него состоялся откровенный разговор. Сначала Владислав хотел понять, стоит ли опасаться Гошу: мужика с таким сильным даром рядом терпеть было стремно. Варяг думал, что в случае, если его подозрения подтвердятся и Гоша окажется потенциально опасным, его надо будет немедленно убрать. Но Гоша его убедил, что от него ждать неприятностей не стоит. И верно, в нужные моменты Гоша всегда мог уважить смотрящего, выполнить его просьбу, вроде нынешней, с приезжими зэками.

Хотя иной раз, когда Владислав думал об этом цыганском, так похожем на русского парне, закрадывалась мысль, что тогда, после первого с ним разговора, решение оставить того в покое было, возможно, принято не без воли самого цыгана. Но на Гошу только и мог Варяг опираться. И в предстоящие дни с ним намеревался скумекать план действий.

…Неделю спустя худшие ожидания стали сбываться. Прибыла большая группа зэков, которых разместили в карантинный барак. Варяг не ожидал, что в первую же ночь может что-нибудь произойти, но на всякий случай предупредил братву, чтобы все были настороже. Многие сумели вооружиться заточками. Последние дни вообще в лагере что-то изменилось, появилось ощущение вседозволенности. Но, не желая пускать дело на самотек, Варяг взял Гошу, нескольких «быков» и отправился в карантинный барак.

Уже стемнело, погода в эти дни стояла ясная, морозная. Снег скрипел под ногами, прожекторы с вышек освещали периметр зоны, обнесенный колючей проволокой, а сверху, соперничая с электричеством, ярко сияла полная луна, перебивая своим холодным светом искусственный.

Подошли к бараку. Дверь была закрыта. «Быки» стали бить ногами в дверь, заорали, чтобы открывали, так как с ними, мол, смотрящий зоны.

Из барака выкрикнули, что у них свой пахан и плевать им на здешнего смотрящего. Дверь, однако, открыли. Высунулось несколько рыл, повели себя сначала вызывающе, но когда Варяг с «быками» попер на них, стушевались, пропустили.

Варяга и Гошу, который за его спиной на рожон не лез, с двух сторон прикрывали «быки». Войдя внутрь, смотрящий мгновенно оценил ситуацию: обитатели барака уже были на взводе, нагло, с надрывом ерничали — ждали сигнала, чтобы сорваться и начать рвать всех подряд или на кого укажут.

— Я за вора! — веско и властно выдохнул Варяг. Но так сказал, чтобы всем, в дальних рядах тоже, было слышно. — Я смотрящий зоны. Пришел за жизнь потолковать. Кто ваш пахан?

Вышел вперед худой, жилистый, высокий, но какой-то драный, словно не раз его рвали волки, не догрызли. Покачивая плечами, поминутно мелко оглядываясь на своих, процедил вызывающе:

— О чем с тобой нам говорить, пацан? Зону ты распустил, мужики у тебя что хотят, то и делают…

— Ты мужиков не тронь! — высунулся Гоша, сверкнул черным жгучим глазом, но был осажен Варягом.

— А это кто такой борзый? — немедленно переключился на Гошу вертлявый.

Но все же сели за стол в конце концов. С одной стороны Владислав со своими людьми, с другой — пахан прибывших. Варяг громко, чтобы все слышали, сказал, что новеньким нет нужды базар разводить, базар выгоден только хозяину, куму и вертухаям. Блатарям следует жить в мире, а ежели кто против, то ножичков и в зоне навалом, строптивых порежут живо.

Переждал угрожающий гул и рассудительно пояснил:

— Вас тут сотни две наберется, не больше, а нас тысячи две. Считать умеете? И хозяину вы сегодня нужны, а завтра он же вам наступит на хвост.

— А ты нас не пугай, мы и так пуганые, — зловеще зашипел пахан. Глаза его сузились, кривые длинные зубы оскалил.

— Братва! — не обращая на него внимания, громко произнес Варяг, указывая на тусклую лампочку вверху, — Что-то у вас темно, переноски нет? А ну-ка кто-нибудь быстрый пусть сбегает.

Все-таки принесли и, как Варяг и ожидал, направили прямо на них. Все были готовы к чему-то, не знали еще к чему, но ожидали лишь сигнала. Главное, стронуться с места, нужен был повод — обида, оскорбление, взрыв возмущения, неважно с какой стороны.

Варяг оглянулся: Гоша рядом пристальным взглядом обводил толпу перед собой. Чувствовалось, как напряжение, овладевшее всеми, достигло в Гоше своего апогея: он словно аккумулировал общую энергию, преобразовывал ее в себе и сам был готов ударить разрядом. Варяг это почувствовал и замолчал. Невольно отодвинулся от Гоши, показался тот ему сейчас чем-то чуждым, непонятным, как тень оборотня в подлунных дебрях.

— Так что будем делать с этими хлюстами?..

Пахан новоприбывших недоговорил, запнулся, словно бы его остановил кто-то незримый, властный. И в эту паузу сразу вклинился голос… голос Гоши, с заметным усилием произносивший:

— Братва! Вас хотят подставить и натравить на своих же братьев. Наш враг — вертухаи и хозяин. Сейчас, пока они не ожидают… всем вместе надо напасть… пустить им красные платочки…

Свет переноски, оскорбительно направленный им в лица, ярко освещал окаменевшее лицо Гоши. Черные его глаза, в которых почти отсутствовали белки, горели невозможно ярко. Тишина была такая, что слышно стало, как кто-то громко сглотнул. Вдруг не выдержал пахан, на которого общее оцепенение подействовало слабее, чем на других. С усилием, словно выдираясь из невидимых пут, он открыл рот, но в этот момент Гоша сам прервал паузу, с силой, вкладывая в слова все овладевшее сейчас им нечеловеческое напряжение, выдохнул:

— Братва! Либо вертухаи, либо мы! Пустим кровь кумам и хозяину. Докажем, кто здесь хозяин!

И сразу отпустил, порвал те нити, которые только что крепко-накрепко связывали его со всеми, кто сидел напротив. Даже Варяг почувствовал воодушевление и дикую радость от предстоящей битвы с солдатней, с врагами!.. Быки рядом зашевелились.

И только сидевший напротив пахан ссученных скалил желтые кривые зубы, оглядывался, словно волк в западне, только что зубами не щелкал. Не понимал, что происходит, не настиг его удар энергетического посыла, которым Гоша хлестнул по разгоряченным зэкам.

Сейчас Гоша выглядел усталым, лицо посерело, кожа обвисла, постарел на глазах.

— Да что это такое!.. — негодуя, закричал пахан. — Ах, гады!

Не обращая на него внимания, Варяг встал. Зашевелились и «быки», нехотя поднимаясь. По знаку Варяга подхватили Гошу под локти и пошли к выходу. Их никто не остановил, все испытующе смотрели на своего пахана, друг на друга… Потом кто-то выкрикнул:

— А что, пацаны, пустим им кровь! Сейчас они не ожидают.

— Верно, братва! Они думают, что мы на друганов кинемся, а мы на них!

— Вот потеха! — тонко и пронзительно засмеялся кто-то.

Уже выходя из барака ссученных, в начавшемся шуме Варяг услышал ошеломленный крик пахана:

— Да вы, пидоры гнойные, спятили?! Да вы что?!.. Да я вас сейчас урою!..

Но уже чувствовалось, пахана никто не слушал. Крики его потонули во все более усиливавшемся шуме голосов, надрывных, яростных, жаждущих крови….

«Сегодня будет потеха, — подумал Варяг. — Праздничек, только держись!»

 

Глава 17

Сержант не дозвонился никому. Он бросил бесполезный мобильник на сиденье рядом и громко выматерился. Когда надо, этих козлов вечно не найдешь. То они, блин, на рыбалке, то на охоте, то на кипрском пляже… Когда они работают, мать их… Чижевский тоже, блин, начальничек хренов. «Поднимай моих ребят» — а где они, твои ребята?!

Но каково же было удивление Степана, когда он, свернув с Ленинградки к госпиталю Главспецстроя, через мгновение тормознул позади старенькой запыленной «Волги» с распахнутыми дверцами, выскочил из «хонды» и столкнулся нос к носу с Фаридом Усмановым…

— Ну где тебя носит? — недовольно буркнул Усманов. — Валерьяныч уже все копыта оттоптал… Где Юрьев, где Юрьев… Ну и где ты был, Юрьев, скажи на милость?

В другой раз Сержант бы взбеленился, врезал бы этому наглому узбеку промеж рогов, но сейчас он пропустил ехидную колкость мимо ушей.

— Скажи своему Валерьянычу, что я нашел одного из нападавших. В лесу, километрах в пяти от места. Труп. При нем была телефонная книжонка… От нее и можно плясать. Но мне нужна подмога — один я не справлюсь. — Сержант стал озираться по сторонам. — Твои-то джигиты с тобой?

— А то! — примирительно развел руками Фарид. — Где я — там и они. Сейчас около операционной топчутся. Валерьяныч приказал на всякий случай держать территорию на мушке. — Усманов многозначительно похлопал себя по правому боку. Судя по тому, как оттопыривалась его куртка, там был припрятан крупнокалиберный пистолет или даже миниатюрный короткоствольный автомат.

— Как там дела? — Степан мотнул головой в сторону госпиталя.

— Шьют, — коротко доложил Фарид. — Валерьяныч говорит, в принципе ничего страшного — раны небольшие, но глубокие. Кровищи много потерял. Чуть не два литра. Хорошо, что у них нашлось… Врачиха, я тебе доложу, молодчага. Раз-раз, все по-быстрому организовала, кровь нашла, за добавкой отправила свою «скорую»… тут где-то недалеко есть станция переливания крови… — И вдруг, слащаво прищурившись, добавил: — Дай сама эта Людмила Сергеевна — персик!

Сержант хмыкнул и решительно направился к двери приемного покоя.

— Ты куда? — осадил его окрик Усманова.

— Поглядеть хочу, как там…

— Нет, брат, ты тут побудь. У тебя пушка есть?

Сержант криво усмехнулся: мол, обижаешь, брат.

— Ну и хорошо. Чижевский говорит: держать ухо востро. Вполне могут сюда нагрянуть. Так что давай я тут останусь, а ты походи за корпусом. С той стороны есть еще один въезд…

Отправив с напутствием Гошу к старожилам, Варяг через полчаса пришел к ним в барак в самом центре зоны. Там уже творилось нечто невообразимое. Гоша уже в красках поведал про поход Варяга к ссученным, и про его разговор, и про то, как новенькие пригрозили устроить здешним зэкам веселенькую ночку. Гоша молча сидел перед народом и только смотрел на всех немигающими черными угольями глаз. Поначалу общее возбуждение было хаотичным, но потом нашлись и горлопаны, кричавшие громче других, они-то и подстегнули общее возбуждение, и вот вся лавина зэков разом хлынула из дверей наружу, сметая все на своем пути. Варяг только отшатнулся…

Единственный трезво мыслящий человек среди них был пахан Иван Вадимович Волков по кличке Волк, коронованный в тюрьме города Владимира несколько лет назад. Отличался Волк твердым соблюдением правил воровского кодекса. Стать лояльным в отношении администрации его заставил случай. Года три назад, при подобной же бузе в той ИТК, где Волк отбывал срок, прибывшим для усмирения зэков спецназовцам удалось заронить в его душу страх — и надломился Волк…

Все произошло следующим образом: по приказу начальника колонии осужденный контингент выгнали на плац. Будучи смотрящим, а также находясь на хорошем счету у администрации, Волк остался в бараке, где его и нашли бойцы спецназа во главе со своим капитаном. Приказали выходить — он ни в какую. Тогда молча наставили на него «калаши» да дали две очереди поверх головы, а потом пинками выгнали из помещения и на виду у всей колонии заставили бежать босиком через плац под дулами автоматов. Волка, свято соблюдавшего воровские законы, а также негласные договоренности с администрацией, столь вопиющее бесчестье потрясло до глубины души. Но более того, когда он на следующий день пришел к куму обсудить свои обиды, в кабинете у того, как на грех, присутствовал все тот же капитан-спецназовец, который распорядился выгнать Волка из барака.

Дело в том, что спецназовцам было глубоко наплевать на сложности внутризонной иерархической системы, с которой, однако, считались и хозяин, и кум, и вертухаи. Офицеру было все равно: пахан ты или опущенный, — перед ним стоял зэк, который еще пришел к куму жалиться. На этот раз капитан избил Волка так, что тот еле добрался до своего барака.

Из всего происшедшего Волк сделал свой главный вывод: кодекс законников — это хорошо, но на зоне сила государства и советский закон всегда сильнее. С тех пор он окончательно предложил свои услуги администрации и старался всегда выполнять данные им обязательства.

Сейчас Волка несло вместе с толпой. Наверное, лишь один он оказался способен выдержать гипнотическое влияние этой бесовщины. Вывалились наружу; морозный чистый воздух хлынул после духоты барака. Волк бежал вместе со всеми, уже не соображая, зачем бежит, почему?.. Кругом энергично двигались разгоряченные люди, сквозь почти арбузный аромат снега и чистоты доносились запахи пота, грязной одежды, смерти… Волк дико оглядывался: толпа бежала к административному бараку.

Ворвались внутрь и, давясь, толкаясь, матерясь, потекли по узкой лестнице наверх. Кабинет начальника того самого карантинного отделения, к которому сейчас была приписана толпа, был налево. Кинулись к нему, потому что только оттуда пробивался свет. С треском распахнули дверь. Полковник Трапезников, спортивного сложения, сухощавый молчун, писал отчет о проведенном размещении вверенного ему контингента. На шум поднял голову, увидел обезумевшие лица зэков, вмиг все понял, оценил, что жить ему осталось ровно столько времени, сколько понадобиться первым (ножи остро блистали при ярком свете электрических лампочек) допрыгнуть до него, — и тут же, с места, подобрав голову и согнув плечи, выскочил в окно. Высадив стекло вместе с рамой, полковник приземлился на только сегодня тщательнейшим образом собранный сугроб и, сорвавшись с места, стремительно бросился бежать к вышке, во все горло вопя:

— Вышка, стреляй! Вышка, стреляй!

Оттуда сверху упал столб желтого света, ослепил полковника, на секунду-другую задержался, но тут же скользнул дальше, уперся в черный, кипящий, страшно разливающийся поток людей.

Первая очередь вжикнула над головами, но не остановила людскую лавину. Вторая ударила перед ногами и тоже не произвела никакого действия. Если бы солдаты на вышке знали, что, будь народ в трезвом уме, все бы и рады были остановиться, но гнала братву вперед бесовская воля Гоши, внука цыганского барона-колдуна.

Все было предрешено; после предупредительных выстрелов начался остервенелый тотальный отстрел. Зона была залита аварийным светом, над плацем повисли осветительные ракеты, и отовсюду били пулеметы и автоматы.

Варяг заранее предупредил своих, чтобы ложились, когда начнется буза, на пол. Так и сделали, но все равно шальные пули задели кое-кого. Но слава богу, не погиб никто. Забаррикадировались — это на тот случай, если кому из кумов взбредет в голову под шумок с кем-нибудь рассчитаться.

На следующий день подсчитывали потери, а новички зализывали раны и горько недоумевали: что это на них нашло? Столько убитых, столько раненых!.. Зачем? Лишь Волк, тоже выживший, один понимал, кто всему виной. Смотрящий зоны, вот кто. И мысленно грозился: уж будет тебе!..

О подстрекательской роли Гоши так никто из новоприбывших и не догадался.

 

Глава 18

На следующий день, уже поздно ночью, Варяг в сопровождении двух быков возвращался к себе в барак. Вызывал и так поздно задержал его кум — начальник оперативной части колонии майор Стрельников. Был майор маленького роста, быстрый и очень хитрый. Хитрость эта часто его подводила. Как и последний раз, с этой его задумкой навести нужный администрации порядок руками прирученных зэков. Однако Варяг понимал, что план майора был продуман в деталях и в общем-то обречен на успех. А сорвался по форс-мажорным, как говорится, обстоятельствам. Ну кто бы, не зная точно, мог учитывать такой фактор, как массовый гипноз? Если администрация и знала о телепатических способностях Гоши, то, разумеется, не брала их в расчет. Глупо учитывать в плане мероприятий явную бесовщину.

Со вчерашнего дня погода испортилась. С вечера задул ветер, мела поземка. Варяг кутался в бушлат. Он поднял воротник, но ветер все равно забирался внутрь. На самом деле холодно не было, Варяг был одет тепло, помогала помощь братвы с воли, просто ветер был неприятен. Его сопровождали Моченый и Казак. Моченый получил свою кличку за постоянное желание, хотя бы на словах, мочить всех подряд. Впрочем, на его счету уже было несколько человек, и его опасались. Действовал он всегда исподтишка, неожиданно, жертва не успевала и опомниться, как все было кончено. Сидел он тоже за убийство. А второй, Казак, был хохол из Винницы. Огромного роста, добродушный, широкий, как шкаф, и совершенно немереной силы, обычно он был спокоен и добродушен. А еще смешлив, как дитя малое. Его ничего не стоило заставить смеяться, буквально показав палец, но горе было тому, в чьей шутке он мог заподозрить издевку над собой. Тут уж оставалось надеяться на то, что гнев, вспыхнувший внезапно, так же скоро и погаснет. Не всегда так бывало…

Сейчас всю жилую территорию полосовали лучи прожекторов, искали нарушителей в запретной зоне и близ вышек… Варяг шел по дорожке возле бараков, здесь стрелять наверняка не стали бы. Он думал о вчерашнем, о том, что десяток убитых и больше тридцати раненых — неплохой урок для тех, кто хотел подобных же жертв, но только с другой стороны.

С кумом так ничего решено не было. Намекал майор, что возможны послабления, но и требовал гарантий, требовал, чтобы были возобновлены работы в полной мере. Варяг знал, что администрации сейчас хуже некуда. Могут, конечно, отбрехаться перед вышестоящим начальством, даже наверняка сумеют, но уже без новых ЧП. Тогда обязательно понаедут комиссии, будут копать, могут звездочки сорвать, понизить в должности. Так что зэкам надо было держаться. Как говорится, смеется тот, кто сильный.

В ночной тьме впереди показался их пятый барак. Перед самым бараком еще летом администрация затеяла стройку. Разметили квадрат — десять на десять метров, — поставили опалубку и залили ленточный фундамент. На этом все и застопорилось. По слухам, здесь должна быть новая котельная. Правда, другие стояли за баню. Так или иначе, до сих пор из-под снега торчали прутья арматуры, напоминавшие о внутрилагерном долгострое.

Варяг и быки как раз проходили мимо четвертого барака, сейчас должны были завернуть за угол, пройти долгострой, а там уже и их, пятый. Тут ветер особенно сильно задул, мелкий снег стал больно сечь в лицо. Согнувшись, идя против ветра, они обогнули угол, и тут как раз на них и налетели…

Нападавших было не меньше пяти. Сначала Варяг ничего не понял, — лишь заметил рывок теней и холодную сталь, полоснувшую по шее. В последний момент, совершенно бессознательно, он дернулся в сторону, и удар, который неминуемо перерезал бы ему горло, лишь оцарапал кожу. Мотавшаяся под защитным козырьком лампочка осветила звериное лицо пахана ссученных, и Варяг сразу все понял.

От возмущения, от злобы — все это замешено на глубоко внутри сидящем страхе смерти — он сам превратился в дикого зверя. Совсем близко раздался дикий, протяжный вопль, в котором с трудом можно было бы узнать человеческий голос, зато ясно слышалась тоска погибающей твари. Интуитивно Варяг понял, что одного из его бойцов нападавшие сумели-таки зарезать. Но кто это был?

Загадка тотчас же получила разрешение, когда послышался возмущенный, яростный рев, похожий на рев быка или медведя. Обиженно-злобно ревел Казак, а значит, его неразлучный другая Моченый и стал первой жертвой. Испытав укол досады, Варяг поспешил спасти собственную жизнь. Отпрыгнув в сторону и избежав неожиданного удара со спины, Владислав едва не напоролся на другое перо, нацеленное ему прямо в горло. Вновь отпрянув, он успел схватиться за чей-то рукав, выбил из кулака нож, тут же споткнулся и, падая навзничь, принял на себя тяжелое тело врага. В падении Варяг сильно ударил его в пах ногой, отчего нападавший пролетел несколько метров и мягко плюхнулся где-то возле недостроенного фундамента.

А тусклую лампу под железным козырьком продолжало мотать, и метались вправо-влево тени, выхватывая из тьмы снежные порывы ветра, черные фигуры и красные пятна на снегу… Несколько человек метнулись к Варягу; так и не успев вскочить, он поджал ноги и стал отбиваться каблуками. Одному сильно врезал по голени, тот отшатнулся, едва не сбив стоящего за спиной, — воспользовавшись мгновенным замешательством врагов, Варяг уже стоял на ногах.

И только сейчас его охватила ярость — страшная ярость из-за беспричинного предательства. Он выбросил в мгновенно возникшее перед ним лицо ладонь и вонзил указательный палец в вытаращенный глаз… тут же лопнувший, брызнувший ему на руку разжиженной кровью. Вопль, полный смертельной тоски и боли… валящееся прямо на него тело… открытая шея… Он изо всех сил ударил по шее ребром ладони и повернулся к следующему. Это вновь был сучий пахан.

Надо сказать, что вся схватка заняла всего несколько секунд. Все так быстро мелькало, события спрессовались, уже были мертвые, возможно, валялись и раненые, но сам Варяг в растянутых секундах видел лишь тех, кто был перед ним.

Дико, с подвывом заорав, пахан кинулся к нему, выставив перед собой заточку. Варяг махом ноги отвел нацеленное на него оружие и остановил почти падающего на него противника встречным ударом в нос. Он не услышал, а почувствовал хруст дробящейся кости, а главное, ощутил знакомое лишь опытным бойцам чувство: как энергия удара полностью перетекла с кулака в противника — незабываемое ощущение, после которого ожидаешь лишь полного нокаута в лучшем случае, а в худшем — летальный исход. Славного ученика воспитал Увар! На всякий случай Варяг коленом встретил рожу споткнувшегося в падении противника: страшной силы удар отбросил назад голову сучьего пахана, поставив последнюю точку в схватке.

Все было кончено. Поодаль слабо шевелилась куча тел. Оттуда слышались протяжные стоны. Варяг подошел ближе. Двое с неестественно откинутыми вбок головами лежали на Казаке. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: прежде чем Казак сломал им обоим шеи, оба успели несколько раз всадить заточки в кряжистое тело винницкого богатыря. Но он был жив, и, зная его могучее здоровье и живучесть, можно было надеяться, что Казак оправится.

Варяг пересчитал тела. Мертвый Моченый зиял открытым ртом и перерезанным горлом, сучий пахан и его бык, убитый Варягом, стонал Казак, все еще вцепившись слабеющими руками в одного из удушенных им. Не хватало еще одного. Варяг вспомнил, что первого он отбросил на недостроенный фундамент. Кинулся туда.

Мужик в одном хэбэ, без бушлата, лежал поперек выступающей из-под снега узкой бетонной полосы и был еще жив. Две арматурины торчали у него из живота, насквозь проткнув поясницу. Еще один прут высовывался из правой стороны груди, пробив легкое… все на нем было пропитано кровью, медленно выходившей из тела вместе с жизнью.

На Варяга взглянули еще осмысленные глаза. Качнув головой, тот прохрипел:

— Ты… ты…

И, откинувшись, затих.

Варяг отвернулся. Он медленно остывал после схватки. Ему не было жаль никого… только Моченого… И Казака надо было поторопиться перенести в лазарет.

Перед тем как бежать за помощью, Варяг оглянулся. Лампочка продолжала свой дребезжащий танец, железный козырек со звоном и скрежетом бился о проволоку, мятущийся свет то освещал, то вновь погружал во мрак сухую поземку, окропленный кровью снег, неподвижные тела мертвых и живых…

Отвернувшись и даже не дав себе труда задуматься над пришедшими в голову мыслями, Варяг побежал к своему бараку.

 

Глава 19

В кабинете было прохладно, мерно гудел кондиционер. Длинный диван у стены, несколько кресел для посетителей, журнальный столик, электрический камин, почти никогда не включаемый, большой письменный стол, за которым сейчас сидел менеджер банного салона и подводил итоги вчерашнего дня.

Собственно, новый рабочий день уже начался. Но хоть и было сейчас семь вечера, основной наплыв посетителей ожидался позже, уже ближе к полуночи, когда повалят клиенты поупакованнее вечерних, кто уже не ведет счет бабкам, кому главное, чтоб все гудело и вертелось вокруг.

Внезапно распахнулась настежь дверь и вбежали две девушки в длинных юбках, но босиком и без лифчиков. Одна в резиновой шапочке, а другая — с распущенными светлыми волосами — от нее убегала, но подруга уже настигла ее и вцепилась в волосы. Обе хохотали как безумные, и менеджер — высокий, подтянутый мужчина с едва заметным макияжем на лице — недовольно нахмурился:

— Ишь, девки, разбегались! Ирка! Маринка!.. Маринка, тебе говорю! Сегодня придет твой любезный Владик, заставь его побыстрее растратить все, что с собой принесет. Ты слышишь, что говорю, паршивка! Пусть шампанским тебя поит!

— Да слышу, слышу, Сашунчик. Сколько можно! — смеясь и пытаясь вырваться из цепких рук подружки, сказала черноволосая Маринка.

— Когда он швыряется деньгами, другие при нем стараются от него не отставать. Сколько можно повторять? Уже третью неделю их молитвами живем! Годовой план сделали на этих крутых! Ну и чего это вы разбегались? Клиентов, что ли, нет?

— Да какие сейчас клиенты! Детский сад. Трое каких-то пацанов пришли, с ними Наташка и Ленка занимаются. В бассейне плещутся. Клиенты попрут часа через три, сам знаешь.

Девчонки выбежали. Менеджер банного салона, недовольно хмурясь, продолжал что-то писать в толстой книге. Сам он всегда представлялся гостям Сашей. Для знакомых мальчиков он был Сашок. Для девок — Сашунчик. Косметикой он пользовался не слишком явно, только в кругу близких друзей. Имел Саша несчастье родиться тем, кем родился, — вот и приходилось скрывать от окружающих маленькие гормональные дефектики. Но от девок — что толку скрывать! И так все все знают. А сегодня он ожидал любезных гостей — Игорька и Дениску. Для них и подправил личико, чтобы морщинки не так бросались в глаза — все ж таки уже тридцатник ему, давно не мальчик…

К полуночи банный салон «Психея и Амур» был, как обычно, полон гостей. Переоборудованный огромный подвал старого клуба механизаторов всего за какой-то год превратился в успешное кооперативное предприятие. От клиентов отбоя не было. И несмотря на то что строгость отбора посетителей последнее время несколько снизилась (недавние перемены в общественной жизни государства несколько ослабили эту строгость), накладок по большому счету не было. Приходилось только исправно платить кому следовало, вот и все. Да еще предоставлять нужным клиентам бесплатные дополнительные услуги. Но девочки со всем справлялись: зарплату они получали тут что твой директор завода и они держались за свое место «массажисток» обеими руками.

Здесь был большой бассейн с трехметровой вышкой, бассейн поменьше и, конечно, банный зал, через который можно было пройти в парилку и две небольшие сауны. Отдельные кабинеты с индивидуальными саунами служили любителям уединения — чиновникам, которые боялись, что их могут узнать. Все эти страхи, однако, держались недолго: заразительная атмосфера разгульного веселья и полного раскрепощения в общих залах действовала безотказно, так что туда все и перебирались.

Со стороны большого зала с бассейнами раздались крики. Саша, уже недовольно хмуря холеное, пропитанное дорогими кремами и умащенное питательными масками лицо, поспешил навести порядок. Он еще при входе сделал знак штатному вышибале, знаменитому казанскому борцу-тяжеловесу Руслану Маленькому, но услуги вышибалы не понадобились: это пришел Владислав Смуров со свитой.

Менеджер, сделав приветливое лицо, следил за тем, как девочки встречают дорогого гостя. С тех пор — уже почти полгода — как Варяг освободился и приехал в Казань, доходы банного салона резко подскочили. Влиятельная фигура в уголовной среде, Варяг собирал вокруг себя чрезвычайно состоятельных людей, которые, казалось, жаждали одарить его любыми суммами денег. И хоть Варяг не особенно жаловал здешнего менеджера, обижаться не приходилось. Сам Сашка как-то отсидел три года, причем на зоне из-за своей смазливой, явно педерастической внешности был сразу же опущен и пущен по койкам, но, когда освободился, нашел свое, новое уже, место в этом мире. Сейчас на него работал Руслан Маленький. Еще десяток бывших спортсменов всегда были у него на подхвате. Саше теперь было достаточно лишь мигнуть — и любого обидчика завтра же можно было бы искать с лопатой на кладбище или с бреднем в реке. Конечно, на таких, как Варяг, его могущество не распространялось. Варяг мог сколько угодно не замечать его протянутой руки, сколько угодно презрительно подсмеиваться над голубоватой ориентацией менеджера банного салона, ему это прощалось, статус вора в законе ему это позволял…

Девицы повисли на Варяге, чуть ли не облизали всего с ног до головы. Со всех сторон спешили незанятые девушки, чтобы принять новых кавалеров, которые пришли с Варягом. Так было и вчера, и неделю, и три назад. Скоро тут поднимется дым коромыслом, пора поторопить поваров, а то заснули, наверное, в ожидании. А от таких клиентов, как Варяг, можно было ожидать любого заказа: хоть поросенка с хреном, хоть вареного осетра в яблоках.

Марина, уже успевшая снять юбку и оставшаяся в одних трусиках, но так и не надевшая лифчика, подпрыгнув, повисла на дорогом госте. Обвила ногами и руками и стала целовать всем ртом: прилипла влажными губами к его губам, лизала языком. Варяг обеими руками залез ей под трусики и уже бессознательно прилаживался, чтобы было удобнее войти в нее стоя…

Но она отстранилась.

— Пойдем в раздевалку, пойдем, мне же подготовиться надо и тебя раздеть — пиджак снять, брюки снять. И чтобы бумажничек твой не потерялся, отдай-ка его мне, твоей девочке, на хранение… — торопливо шептала Марина, помня наставления хозяина, но действуя уже почти автоматически — привыкла каждый вечер…

Варяг оторвался от нее — как похожа, курва, на Светлану… но не то, не то… Он осоловело огляделся… что-то лишнего выпил в том чертовом ресторане с пацанами. В голове шумело, все плыло перед глазами… черти голые… дым коромыслом… в глазах дымно! Вспомнил, что хотел с ходу прыгнуть в бассейн, охладиться, повернулся, сразу чуть не забыв о Маринке, но она напомнила о себе — гладкая, гибкая, уже стаскивала пиджак… В бассейн, потом раздеваться!..

Марина, очень довольная, передала пиджак Варяга Руслану Маленькому и, радостно взвизгнув, прыгнула вслед за всеми в бассейн.

Уже ближе к утру, когда большая часть гостей разъезжалась, а оставались клиенты самые солидные да крепкие и уже спадал угар веселья, к Саше в кабинет вошел, постучавшись, Руслан Маленький, чтобы сообщить о приезде нового гостя. Услышав, кто пришел, менеджер всполошился, засуетился, кинулся к двери, потом назад, к зеркалу, поправил прическу, узел галстука и — выбежал вон.

— Вот сюрприз так сюрприз! — угодливо склонив голову и заглядывая гостю в глаза, затараторил Саша. — Какими судьбами? Из Москвы? Чему обязаны?

Гость молча прошел к нему в кабинет и сел без приглашения на мягкий диван. Ему было лет сорок, но в дорогом, безупречно сидящем на нем костюме он выглядел гораздо моложе. Скосил черный жгучий глаз на менеджера Сашу и покачал головой:

— Ну и гадюшник тут у тебя! Я там прошел через бассейн — в углу наблевано. Ты бы хоть распорядился убрать, а то как в кабаке…

Саша скроил скорбное лицо, виновато затарахтел:

— Все уберем, сей момент! Чего желаешь, Ангел? Если бы я заранее знал, что ты приедешь в Казань!.. Что прикажешь: девочек?., выпить?.. А может…

Ангел брезгливо отмахнулся.

— Не мельтеши ты! Я приехал потолковать с одним из ваших крутых ребят. С Варягом. Весь день по городу его искал. Он еще у тебя?

— Здесь он, здесь. Куда ему деться?

— Веди! — приказал Ангел. Узнав, что Варяг еще здесь, он сразу успокоился. Поспешил за летящим впереди менеджером.

Вошли в отдельный кабинет. Через гостиную с диваном, столом и самоваром проникли в маленькую комнату, почти заставленную огромной низкой кроватью. Здесь и нашли Варяга в койке с девушкой. Варяг спал, Марина сонно подняла голову и посмотрела на вошедших.

Ангел, словно бы не замечая девушки, небрежно махнул рукой по направлению двери: убирайся, мол. Марина поняла и, шустро натянув трусики и маечку, метнулась к выходу.

— Иди и ты, — приказал Ангел менеджеру.

Саша вышел из кабинета вслед за Мариной и бросился вниз по лесенке, ведущей в подвал. Влетел в подсобный коридор, пересек одну комнату, открыл другую, маленькую, с большим зеркалом. Иногда он пользовался этой штуковиной, но редко, так, для собственного удовольствия. Но сейчас надо было узнать, с чем пожаловал к молодому вору Ангел из Москвы. За такую информацию в горуправлении внутренних дел, куда Саша раз в месяц наведывался с черного хода, могли ему простить многие грехи… Он повернул кнопку выключателя, пустил слабый ток на покрытое особым составом зеркало, отчего оно стало совершенно прозрачным с его стороны. Совсем рядом — руку протяни! — находились Варяг и Ангел.

Слышимость тоже была прекрасной. Варяг зашевелился, что-то пробормотал. Ангел цыкнул зубом и присел на стул рядом с кроватью. Стал ждать. Потом, видимо, терпение у него лопнуло — встал, подошел к раковине, открыл кран холодной воды, набрал полный стакан, вернулся к кровати — и плесканул на лицо спящему вору…

Варяг медленно приходил в себя. Он уже около полугола как был на свободе, и на этот раз все с ним происходило по-другому. Он уже сжился и с зоной, сжился с повторяющимся ритмом жизни, когда время на воле и время за решеткой сплетались в симметричный, четко расчерченный узор, благодаря которому его собственная жизнь обрела целостность и смысл. Новый срок уже не казался ему суровой карой, а лишь новым витком, продолжением той жизни, которую он себе выбрал и без которой уже не представлял себя. Более того, чем дальше, тем все больше жизнь вне зоны начинала представляться ему коротким антрактом между напряженными актами захватывающей пьесы, продолжения который ждут не дождутся актеры и зрители…

В жизни на воле были, конечно, свои плюсы: полная свобода действий, вкусная жратва, море выпивки, море денег, красивые девки, калейдоскоп новых впечатлении, знакомств, встреч… Но в конце концов все это приедалось. Варяг только удивлялся, что так быстро. Он знал, что не пройдет и полугода, как он будет с умилением вспоминать свой лагерный номер «люкс» — отдельный закуток в бараке, оклеенный обоями, кровать с шелковым пододеяльником, тумбочку, где всегда можно было отыскать «грева» — об этом заботились не только его «шестерки» и «пацаны», но все мужики.

А тут еще навалилась на него страшная тоска по Светлане. Ничего не мог поделать с собой, потому и пил напропалую с казанскими корешами. Она уехала в Москву учиться в медицинском институте — ей с работы рекомендацию дали. И вот уже, считай, месяца четыре как они не виделись — только по межгороду изредка перезванивались. В последнюю ходку Светлана приезжала к нему в зону, раза четыре, не меньше. Они жили с ней по нескольку дней кряду в домике для гостей, и даже вертухаи, при виде такой красотки, были рады бегать на посылках.

Но вор не может иметь семью. Вор должен быть всегда один. Мать родная для него зона. А семья — воровской сход. Перед последним освобождением Варяг понял, что встречаться с ней больше нельзя. Каждое свидание со Светланой подтачивало в нем его неколебимую преданность старому воровскому закону, благодаря чему все всегда признавали в нем лидера, несмотря на его молодость.

Нет, его судьба уже ему не принадлежит! И он поначалу даже был рад вынужденной разлуке с любимой девушкой.

И все же, все же!..

Даже шлюх он выбирал теперь похожих на нее. Да кто же с ней сравнится! Не было таких! Во сне он бредил черными как смоль волосами. А запах ее кожи!.. Ее запах так не похож на резкий запах этих всяких девок!

Временами он видел-грезил, как они плывут на корабле но прозрачному морю, как желтый кипрский пляж остался позади, а впереди бесконечная лазурная гладь, и Светка, повернувшись, плеснула ему пригоршней воды в лицо… оказавшейся неожиданно холодной. И Варяг вдруг обнаружил себя в постели совершенно голым, едва прикрытым простыней.

Комната была незнакомая, и обои… все лицо его, голова и грудь были мокрыми, подушка тоже, а рядом с кроватью сидел мужик, тоже совершенно незнакомый, и нагло пялился на него.

— Кто такой? — хотел спросить Варяг, но сам себя не разобрал. Повторил. На этот раз получилось, и мужик его понял.

— Очухался? Больше пить не будешь, надо мозги проветрить. Сейчас приведем тебя в порядок, и поедешь со мной.

— Да кто ты такой?! — Варяг попробовал подняться. Возмущение его нарастало. Кто это там осмеливается ему приказывать?

Мужик будто и не слышал.

— Вор должен знать, с кем можно пить, а с кем и дела вершить. Вор даже пить должен с равными. Ты где сейчас находишься? Ты знаешь, кто тут, в этой бане, заправляет? Сашок-пидор. Он и на зоне был обиженным, общей бабцой, а ты тут в его малине бока греешь. Смотри, Варяг, можешь и по ушам получить!

Варяг похолодел. Угроза была достаточно серьезна. «Битье по ушам» — ритуал лишения воровского звания. Участь развенчанного вора была тяжела. Он лишался своей доли в общаке, лишался всех привилегий, у него отбирался участок, с которого он кормился. Это на воле. А в зоне он автоматически становился как все. Из отдельного закутка его перемещали ближе к центру, у окна ему уже не позволялось иметь свои нары. И главное, за ним уже не стояла организация, развенчанный должен был сам отстаивать свое место под солнцем, никто другой за него уже не заступится. Даже бандиты его не примут, припомнят только старые обиды…

Угроза подействовала: Владислав почти протрезвел. И одновременно разозлился. Гнев вспыхнул в нем, словно волной прошелся внутри, выжигая остатки хмеля. Он приготовился вскочить и всерьез разобраться с этим наглецом. Видимо, на лице Варяга его намерение читалось достаточно ясно. Незнакомец вдруг выбросил вперед кулак. Удара, как ожидал Владислав, не последовало: кулак остановился перед глазами. Зато ясно была видна синяя державная корона на среднем пальце. Такую корону имело право носить только самое доверенное лицо сходки. Не глава, но второе лицо в иерархии. Такой человек имел право ему угрожать. Такой имел право не только угрожать…

— Кто ты? — спросил Варяг уже другим тоном. Он с трудом сел и всмотрелся в незнакомца.

Было тому на вид хорошо за тридцать. Если приглядеться, то можно было дать и все сорок. Широкоплечий, видимо, сильный мужик. Рот маленький, но крепкий очерк выдавал волевую натуру. Глаза же, окруженные сеткой мелких, сразу не заметных морщин, глядели пристально, властно.

— Я Ангел, — спокойно произнес он, ничуть не сомневаясь, что его кличка известна всем.

Еще бы!..

— Ты Ангел? — выдохнул Варяг. Он был ошеломлен.

 

Глава 20

И было от чего. Если он, Варяг, был одним из нескольких сот воров-законников, которые поделили территорию огромной богатой страны на регионы, с которого могли кормиться сами и тем самым поддерживая порядок в своей вотчине, то Ангел принадлежал к высшей воровской элите. Это уже была запредельная высота, которой обычно достигали только избранные. Оттуда доходили только слухи, потому что информация сверху подвергалась тщательной фильтровке. Так, знали, что существует некий высший воровской совет, большой сходняк, в который входили десять — пятнадцать человек и который полновластно распоряжался всесоюзным общаком. А Ангел — и это знали все — был связующим звеном между миром небожителей и простыми законниками. Иногда, если вопрос был действительно важен, он выступал в роли третейского судьи, часто ему было достаточно сказать слово, чтобы иной законник был тут же развенчан и переведен в обиженные, откуда ему была одна дорога — в петлю либо к колючей проволоке в зоне под автоматные пули охранников.

Так что волноваться было отчего.

— Тут одному сороковник стукнул, вот мы и праздновали, — примирительно пробормотал Варяг.

Между тем он стал лихорадочно перебирать в памяти собственные грехи, из-за которых к нему мог быть послан Ангел. За эти шесть месяцев после освобождения он, конечно, покуролесил достаточно, но по-настоящему серьезных прегрешений не совершал. Да, точно не совершал. Тогда почему?.. Он вновь почувствовал прилив гнева. Если все же Ангел пришел по его душу, он так просто не сдастся. Вор он или не вор?

Варяг медленно сел, подтянул простыню. Сидеть голым сейчас было унизительно. Это тоже не прибавило хорошего настроения. Он искоса метнул взгляд на Ангела; тот, ухмыляясь, смотрел на него, — видно было, что все понимал. Чтобы справиться с собой, а главное, чтобы не показать слабину — самое страшное для вора, — Варяг нагнулся и подхватил с пола наполовину опорожненную бутылку шампанского. Демонстративно не обращая внимания на Ангела, приник к горлышку и стал гулко пить. Допил до дна, небрежно поставил на тумбочку. Только тогда взглянул: Ангел продолжал ухмыляться.

— Сколько тебе лет? — спросил он неожиданно.

— Двадцать восемь.

— Мне тридцать девять. Когда мне было столько же, сколько и тебе — может, чуть моложе, — я попал в одиночку. За мной пять лет тюрьмы. Можешь представить?

Варяг понимал. Ничего нет хуже тюрьмы. Вечно горящая лампочка над головой, стены, на которых изучил каждую трещину, каждый отлуп штукатурки, час или полтора прогулки, три раза в день приносят пожрать, ненавистная рожа надзирателя, заслонившая собой весь мир. Все это Варяг мог понять хотя бы по аналогии с карцером, где сиживал неоднократно. Но пятерик!.. Он взглянул на Ангела. Тот уже не усмехался.

— В одиночке начинаешь ценить все, оставленное за стенами. Даже товарищ рядом представляется уже непозволительной роскошью. Трава, солнце… небо… Я думал, выйду, не надышусь, не нарадуюсь солнцу. Некоторые не ценят. Ты вон уже месяц жрешь водку с разной сволочью, ведешь себя, как последний… шмаровоз. Ты как, готов сейчас в идти зону? И не просто в зону, а в тюрьму? Готов?

Варяг не ожидал такого вопроса. Конечно, если Ангел требует, то идти надо, но ему вдруг стало жалко этого неотгулянного года, который причитался ему после последней ходки. Но раз это нужно сходу, а Ангел, судя по всему, прибыл сюда не по своей воле, то так тому и быть.

— Надо — пойду, — решительно отрубил Варяг.

Ангел вновь ухмыльнулся.

— Ну тогда о зоне забудь. Надо было бы тебя в зону, разве послали бы меня? Какого-нибудь гонца с полномочиями было бы достаточно. А я уже у вас тут в Казани вторые сутки парюсь, за тобой гоняюсь. Да со стороны посматриваю. Хотелось прежде всего лично тебя оценить. А мое слово тоже кое-что значит. В общем, так. Большой сход порешил взять тебя в важное дело. Ты теперь будешь нашим фаворитом в гонке. Лет через десять наша задумка выльется во что-нибудь весомое, и ты будешь играть во всем этом центральную роль.

Варяг ни хрена не понимал. Ясно было только одно: раз и впрямь прислали за ним Ангела, то речь идет о крупных делах. Не отвечая, Варяг накинул на себя рубашку, медленно стал застегивать пуговицы.

— Ты чего молчишь?

— Что я должен делать?

— Сначала ты должен привести себя в порядок, а то сейчас ты мало похож на человека. И больше не пей, Медведь тебя должен видеть трезвым. Медведь может очень рассердиться, если ты ему не понравишься.

— Медведь? — удивился Варяг. — Я слышал, он давно умер.

— Умер не умер, какая разница, — легкомысленно отмахнулся Ангел. И заметил философски: — Это как посмотреть: все мы ходячие мертвецы, не больше.

Когда Саша, все это время сидевший за зеркалом, внимательнейшим образом слушавший их беседу, осознал, чье имя упомянул Ангел — Медведя! самого Медведя! — он затрясся от страха. Ему тут же показалось, что Ангел отлично знает, что за ним следят, и видит его через зеркальное стекло. Только притворяется, будто не догадывается ни о чем. Чего стесняться покойника, при покойнике можно говорить обо всем, тот никому не расскажет.

Саша ясно осознал, что любопытство затянуло его в опасное болото, и если вдруг кто узнает, что он подслушивал посланца от самого Медведя, то с жизнью, которая только-только стала налаживаться, придется распроститься. Он протянул руку, чтобы немедленно выключить ток, делавший стекло прозрачным, но в последний миг остановился. И сейчас ему показалось, что Ангел чует его присутствие. А ну как ток потечет куда не надо, даст обратный эффект и зеркало станет прозрачным с противоположной стороны — и там увидят его лицо?

До того стало страшно — ноги занемели. Не стал вырубать ток, хоть это и было глупо. На цыпочках прокрался к двери, выглянул — никого, выскочил, захлопнул за собой дверь и рысцой рванул к себе в кабинет: ничего не видел, не слышал, никуда не выходил…

* * *

Варяг был ошеломлен. Как он ни притворялся даже перед собой, но быстрая смена событий не могла не повлиять на него. Считай, Ангел заявился к нему на рассвете — и вот уже через каких-то три часа они уже находятся за сотни километров от Казани

Двигатели самолета ровно гудели. Сидя у иллюминатора, Владислав видел, как слегка гнулись крылья «Ила», когда машина попадала в воздушные ямы. Он еще раз проигрывал в уме недавний разговор с Ангелом и не мог не удивляться всему, что сейчас происходило с ним.

Когда, одевшись после холодного душа, он свеженький предстал перед Ангелом, тот одобрительно кивнул:

— Ну вот, совсем другой человек. Такого не стыдно привезти в Москву.

— В Москву? — удивился Варяг, только сейчас узнавший, куда лежит их путь.

Оказалось, что это еще цветочки. Причин поражаться было еще много. Ангел, равнодушно скользнув по нему черным глазом, неторопливо закурил и лишь потом продолжил.

— Не только в Москву, ты, парень, едешь в другую жизнь.

Он выдержал паузу. Достаточную, чтобы сердце Варяга забилось чуть-чуть сильнее. Потом ухмыльнулся:

— Не понимаешь? Потом тебе все прояснят в деталях, но уже сейчас ты должен осознать, что, может быть, ты и в зеркале-то видишь себя последний раз.

И словно в подтверждение своих слов, Ангел махнул рукой в сторону огромного зеркала, из-за которого недавно пристально наблюдал за ними менеджер банного салона. Варяг тоже взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрел молодой мужчина, одетый в летний дорогой костюм. Лицо слегка утомленное, но легкие тени под глазами нисколько не портили, даже придавали некоторую значительность. Можно даже было сказать, что лицо, смотревшее на него из зеркала, принадлежало какому-нибудь работнику умственного труда, даже начальнику, в чью спину кидали восхищенные взоры молоденькие сотрудницы.

…Варяг не знал, что и думать, — загадками изъяснялся Ангел. Он сейчас смотрел в иллюминатор, но на фоне стремительно проносящихся мимо и вверх клочков тумана (самолет уже шел на посадку) продолжал видеть себя в том зеркале и вновь переживать мысли, мелькавшие в его голове в тот момент.

О чем он думал? Сожалел об уплывающей в такой вот, как за стеклом, туман своей прежней жизни? Нет, он еще был достаточно молод, чтобы жить только будущим, прошлое пока было для него мертво, о нем сейчас он не думал.

Владислав отвел глаза от иллюминатора и спросил Ангела:

— Могу я повидать одну девчонку?

— Хоть десять, но только не сейчас, — ухмыльнулся Ангел.

И тут же поинтересовался:

— Это ты Светлану имеешь в виду? Ее — нет. Может быть, потом, уже после операции. Потом у тебя будет время встретиться с ней. И многое обсудить. Но сейчас — нет.

Самолет, могуче взревев напоследок всеми четырьмя двигателями, резко снизился и мягко стукнулся шасси о взлетную полосу. Пробежал метров пятьсот и вырулил вбок. Пассажиры зашевелились, стали собираться к выходу.

Когда сходили по трапу, Варяг увидел две черные «Волги», ожидавшие каких-то важных персон. Возле машин стояли строгие, похожие на оперов мужики в одинаковых черных плащах. Неприятно кольнуло под ложечкой, но Ангел оставался спокоен. Пассажиры тоже поглядывали на «Волги», скользили взглядами друг по другу: кого встречают? Кто столь важный инкогнито затерялся среди них?

Мысль мелькнула, но все же Варяг был удивлен, когда оказалось, что важными персонами являются они с Ангелом. Когда садились в «Волгу», Ангел подмигнул:

— Наберись терпения, парень. Помни, твоя жизнь только начинается, поэтому наберись терпения и жди.

 

Глава 21

В «Волгу» рядом с водителем сел высокий вертлявый мужик, назвавшийся Аликом. Ему всю дорогу не сиделось на месте. Он то закуривал, то выбрасывал сигарету в окно, то оборачивался к ним, делая вид, что провожает глазами встречную тачку. Иногда с загадочным видом многозначительно ронял отрывочные сообщения.

Так, когда уже подъезжали к Москве, он внезапно нарушил молчание:

— Большой сход намечен в лесопарковой зоне. Место людное, но надежное, никто не догадается. Все чисто.

Ангел равнодушно посмотрел на Алика и вновь уткнулся взглядом в стекло. Казалось, его больше занимал вид московских улиц и лица прохожих, чем место проведения большого схода.

Варяг тоже никак не прореагировал. И тоже стал смотреть в окно.

Москва его поразила. Огромный город, широкие улицы и площади, толпы людей на улицах. Гигантские витрины магазинов. Во всем чувствовался размах, шик, богатство. В Москве он оказался впервые. И было в душе какое-то ощущение праздника. Тревожное ощущение, но возбуждающее. Как перед дракой или ночью любви. Вспомнил о Светлане, но тут же отогнал мысли: пока и впрямь не время…

За окнами «Волги» стали мелькать деревья, потом рощицы. Вроде как выехали за город — но когда, этого Варяг не заметил. Проехали березовую рощу, свернули на дорогу, которую мрачно обступали высоченные ели. Здесь все дышало сыростью. Асфальтовая дорога скоро стала грунтовой, и машина с трудом бороздила глубокие лужи.

Алик вновь повернулся к ним:

— Третьего дня ливень тут шел, ну просто наводнение! Вот дорога и раскисла. Но оно и к лучшему: труднее незамеченному подобраться. Сейчас сигнал дали, что впереди все чисто, никто не вынюхивает. Еще малость проедем и, если никто нас не пасет, свернем, куда нужно.

Варяг ничего не заметил. Никакого сигнальщика. А ведь он смотрел в ту же сторону, что и Алик. Он почувствовал невольное уважение к организаторам схода. Потом вспомнил, что вершит здесь делами, конечно же, Медведь, и мысленно хмыкнул: еще бы не было все организовано, если организаторы такого уровня!

Внезапно деревья расступились, и машины подъехали к высокому дощатому забору зеленого цвета. Доски были крепкими, но все же забор не производил впечатление достойной преграды. И тем более нелепой выглядела торчащая поверх ворот телекамера, тут же нацелившаяся на них. Но когда ворота открылись, стало понятно, что это всего лишь маскировка: сразу за деревянным забором стоял чуть более низкий кирпичный — с натянутой поверх колючей проволокой. Интуиция подсказала Варягу, что проволока под током высокого напряжения.

Въехали в ворота. Обширный двор вокруг компактного трехэтажного особняка был заставлен иномарками. Их черные «Волги» сразу перестали впечатлять. Между шикарных тачек болталось десятка два быков с короткоствольными автоматами. Судя по их почтительным кивкам, все сразу узнали Ангела и Алика. На Варяга никто не обратил внимания — так, один из гостей, не больше.

Оглядываясь по сторонам, Владислав заметил небольшие вышки по углам двора. Сверху торчали стволы гранатометов. Еще больше удивился, заметив на противоположной стороне двора БТР с тяжелыми пулеметами на броне.

— Из дома прорыт тоннель, который ведет далеко в лес, — надменно сказал Алик. — В случае чего сюда подтянутся группы прикрытия. Пока суд да дело, все успеют быстро эвакуироваться. Но до этого, конечно, не дойдет, у нас своя разведка поставлена. Местные менты прикуплены, а если чужие захотят наведаться, нам заранее сообщат.

Варяг усмехнулся. Однако и чувства Алика были понятны. Все здесь впечатляло. Вот только дом был обычный — дача и дача. Только большая.

Скоро ему пришлось переменить свое мнение.

Они подошли к крыльцу и вошли в дом. И он увидел обстановку, сравнимую разве что с роскошью царского дворца. Варяг в первый момент не мог прийти в себя от изумления.

Он словно бы попал в сказку, обрамление которой должно подчеркивать волшебную нереальность происходящего. Они проходили через комнаты, увешанные изумительными коврами, где старинная мебель, искусно инкрустированная, составляла единый гармоничный ансамбль с деталями обстановки: картинами, светильниками, скульптурами, хрустальными люстрами, искрящимися изломами света, а также сделанными на заказ чеканками, сюжеты которых, преимущественно религиозные, показались ему странно знакомыми… пока он не понял, что видит в них прекрасно выполненные уже на другом материале сюжеты зэковских наколок. И тут же, уже не разумом, но всем нутром, ощутил: хозяин — свой человек.

Еще было удивительно, что изнутри дом казался совершенно безразмерным: анфилады комнат, коридоры, ступени лестниц, залы, через которые проходили в другие комнаты, а те, в свою очередь, вели в другие. Видимо, архитектор искусно вместил изрядный по площади интерьер в скромную коробку дачной постройки.

Алик жестом радушного хозяина пригласил их вниз. Оказывается, дом продолжался и внизу. Подземные этажи по качеству отделки ничем не уступали наземным. Только были выполнены в ином стиле: вместо дерева больше использовался камень. Так, стены комнат были выложены яшмой, пол — разноцветным мрамором — полированный камень сиял под светом ламп, словно был теплым и живым.

Алик подмигнул и распахнул дверь в банное отделение.

— Ну что, попариться не желаешь?

И очень удивился, когда Варяг решительно отказался. А Ангел иронически улыбнулся, зная, откуда не так давно вытащил Варяга.

Несколько разочарованный, Алик проводил Варяга в его комнату: небольшую, но очень уютную и так же тщательно убранную, как и остальные.

Еще и полдень не наступил. Владислав, оставшись один, смотрел в окно, выходящее на двор. Комната располагалась на втором этаже, отсюда был виден и лес, и окрестности, и двор. В ворота продолжали въезжать иномарки, из них выходили мужики с холеными загорелыми лицами, и Варяг вдруг ясно ощутил, что до сих пор жизнь его все-таки обделяла. Да, он многого достиг, но горизонты его могущества располагались где-то на самом дне, куда не достигали лучи солнца, озаряющие лица этих новых гостей. Может быть, существует иной мир, который если и не лучше, но совсем другой, чем известный ему? Да, пускай он не лучше, но ведь, чтобы сравнивать, надо испытать. А так — смотришь со стороны, словно на экран в кинотеатре, расцвеченный красками виртуального мира.

Легкий кашель за спиной заставил его оглянуться. Задумавшись о своем, не услышал, как к нему вошли Ангел и Алик, а с ними незнакомый старик. Невысокого роста, высушенный годами, старый. Кожа на лице темная, как кора дуба, и странными казались на этом древнем фоне молодые светлые глаза. В руке он держал потертый кожаный портфель.

Старик внимательно, но приветливо разглядывал Варяга. Ангел и Алик за его спиной почтительно замерли в ожидании. Ясно было, кто здесь главный. Мелькнула мысль: не это ли хозяин? Но уж больно был стар. Чтобы держать такое хозяйство, надо силу иметь. Физическую, прежде всего. А впрочем…

Старик, заметав, что на него обратили внимание, шагнул вперед. Протянул руку. Здороваясь, Варяг отметил, что рукопожатие старика было еще достаточно сильным. Его продолжала удивлять внешняя почтительность Ангела и Алика. Они даже молчанием подчеркивали это.

— Ну что ж, Варяг, таким я тебя и представлял. Только ты еще моложе выглядишь, чем я думал. Видимо, свежий воздух севера тебе пошел на пользу. Думаю, в общих чертах ты знаешь, зачем тебя сюда пригласили?

Старик обернулся назад.

— Ангел! Ты сказал молодому человеку, зачем он нам понадобился?

— В общих чертах. Как вы и наказали, Георгий Иванович. Вы же сами собирались его ввести в детали.

— Что собирался, то и сделаю. Всему свое время, — внушительно сказал старик и вновь повернулся к Варягу.

А Владислав все больше и больше удивлялся. До вчерашнего дня он и представить себе не мог, что человек ранга Ангела может выносить столь снисходительный тон по отношению к себе. И это почтительное «вы», тогда как старик ему тыкал. Впрочем, кусочки головоломки уже начали соединяться в цельную картину. Варяг сообразил, что — как это ни удивительно — старик, скорее всего, и есть легендарный Медведь, по слухам, давно умерший и похороненный.

— Меня зовут Георгий Иванович, — продолжил старик. — Кто я такой, у тебя еще будет время узнать. Мы давно следили за тобой, так что о тебе нам известно все. Ты самый молодой вор в законе, ты здоров, смел, решителен. Надеюсь, и умен. А главное, ты чтишь воровской закон и веришь в справедливость. Возьми этот портфель.

Старик протянул Варягу портфель. Тот нерешительно взял. Портфель оказался довольно увесистым. Пока что все это выглядело очень странным.

— В этом портфеле двести тысяч долларов. Это тебе на разгон. На некоторое время этого должно хватить, потому что из нашей системы ты временно уходишь.

— Не понял, — глухо отозвался Варяг. Он насторожился. Упоминание такой гигантской суммы «зеленых» говорило о серьезности происходящего. Во всяком случае, вслепую покупаться он был не намерен. И готов был отдать обратно этот золотой портфельчик.

— А тебе и понимать особенно ничего не надо. Пока твое дело жить подальше от нашего мира. До тех пор, пока не понадобятся твои… таланты. Сам-то я, возможно, и не доживу до того дня, а вот они (кивок назад, в сторону Ангела и Алика) еще увидят время нашего триумфа.

— Что я конкретно должен делать с этими деньгами? — спросил он.

— Я же сказал, ничего. Ты знаешь, сколько существует у нас воров в законе? — вдруг переменил старик тему.

— Ну, человек триста — пятьсот.

— Примерно так. И каждый имеет свой подконтрольный участок, свою личную зону. Но только пятнадцать из них управляют всем. Только эти пятнадцать контролируют миллионы, которые стекаются со всех концов страны. Только эти пятнадцать решают, куда вкладывать деньги и с кем сотрудничать здесь и за рубежом. Именно они определяют генеральное направление нашей политики. Только они видят перспективы нашего развития. Мы такой же живой организм, как и всякий другой, только у нас возможностей побольше. И мы живем, мы развиваемся. Наблюдая за тобой, мы пришли к выводу, что ты будешь больше полезен нашей идее, если станешь одним из нас. Вопреки нашим правилам, ты будешь шестнадцатым. Тебя удовлетворяют эти объяснения? — усмехнулся старик.

Он явно был доволен своей речью. Доволен и произведенным эффектом. Он вновь оглянулся на своих спутников. И снова обратился к Варягу:

— Сейчас в этом доме находятся все пятнадцать человек. Видишь, только экстраординарный случай заставил всех иерархов нашего мира собраться вместе. И причиной всему ты. Вернее, твой ум, твои организаторские способности и, отсюда, возможная польза для всех нас. Так что соглашайся. И тогда я представлю тебя всем остальным. Правда, будет еще одно условие.

«Все-таки возраст сказывается: старик уж больно словоохотлив, ходит все вокруг да около», — подумал Владислав. Услышав об условии, он был готов вернуть портфель обратно. Слишком все оборачивалось хорошо, чтобы хорошо кончиться. Да и портфель что-то очень напоминал бесплатный сыр в мышеловке.

— Какое? — настороженно спросил он.

— Большой сход решил, что, если тебя примут в наши ряды, ты будешь представлять нас во внешнем мире. А значит, прежний Владислав Смуров должен умереть…

От этих слов у Варяга помутилось в голове — ему вдруг представилось, что сорвали его сюда, в Москву, не подарки дарить, а вынести смертный приговор…

Увидев его замешательство, старик продолжал с легкой улыбкой:

— Не будет больше Владислава Смурова, четырежды судимого. Не будет вора в законе. А будет добропорядочный гражданин с чистой биографией. Ты умрешь!

Голос старика изменился и стал жестким. И только тяжесть портфеля в руке вернула Варяга к действительности: понятное дело, его никто не собирался убивать. Все это говорилось в переносном смысле.

— Ты сам видишь, как быстро сейчас меняется мир. Вон Михал Сергеич какую затеял перестройку. Разрешил кооперативы, втихаря вводит частную собственность, мы это приветствуем. То, что раньше было в тени, выходит наружу. Нам легче контролировать то, что мы и так уже тридцать лет под контролем держим. Все быстро меняется, и мы должны гибко и оперативно реагировать. Скоро в стране разрешат то, что век назад только снилось самым смелым мечтателям, — и мы не должны опоздать! Мы должны все взять под свой контроль! Сейчас ты выступишь воплощением нашей гибкой стратегии реагирования, а со временем, если наш расчет на тебя окажется верным и ты не подведешь нас, то будешь править всей воровской империей. Но это путь долгий и непростой. А для начала тебе придется изменить внешность — сделаем тебе пластическую операцию, уберем с тела все лагерные наколки, ты получишь приличное образование, научишься хорошим манерам.

— Не слишком ли много жертв? — внаглую заметил Варяг.

— Не слишком, — отрезал старик. — Жертв не так уж и много, да награда велика. Сейчас в стране создаются новые структуры: экономические, политические, социальные. В свое время так происходило в Европе, потом в Америке, сейчас у нас. Мы должны быть впереди. Наша задача-минимум — держаться в фарватере перемен. Задача-максимум — постепенно отодвинуть коммуняк в сторонку и возглавить движение.

— А не проще было бы просто подкупить нужных людей? — Варяг взвесил в руке портфель, словно бы подчеркнул весомость своих слов. — За такие деньги можно купить кого угодно.

— Купить можно, — согласился старик. — Мы всегда покупали, покупаем сейчас и будем покупать в будущем. Но тех, кого можно купить, так же легко и перекупить. На продажных чиновников и политиков нет никакой надежды. Можно надеяться только на своих людей, которые верят в нашу идею. Через таких, как ты, мы будем делать нужную нам политику, принимать нужные нам законы, вкладывать общаковские деньги в экономику. Америку сделал могучей бывший криминалитет Европы: пираты и бандиты. У них все происходило стихийно. А за нами — мощная организация. Если не мы, то кто? — Старик помолчал. — Ну говори, ты согласен?

Варяг взвесил в руке портфель. Двести штук долларов — это большие деньги. Можно несколько лет… кататься как сыр в масле. Но не это главное. Главное то, что вновь в нем проснулись чувства, которые и заставляли его всегда стиснув зубы идти вперед, невзирая на все препятствия: желание до конца проверить свои силы, крепость своих мышц, своей воли, наконец. Старик предлагал ему новое испытание, но это испытание было по нему. Планка поднималась высоко, выше и представить нельзя. Правда, и падать больнее, но падать он не собирался. И внезапно озарила его гордость, что именно он, Варяг, волею судьбы или собственных усилий, оказался уготован для великих дел, которые не по плечу другим. Выбрали ведь его. Не Ангела, облеченного авторитетом и властью, а именно его. Значит, есть в нем что-то такое, чего нет в других ворах?

— Я согласен, — тихо и твердо сказал он. — Я согласен уже потому, что сход так решил. Я — вор, и для меня идея важнее личных неудобств. Ради нашего дела я согласен даже умереть.

— Ну вот и отлично. Я знал, что не ошибся в тебе, — довольно улыбнулся старик. — Я знаю, ты из Казани. Я там когда-то сидел. Так что мы с тобой, считай, земляки. Казанские ребята крепкие. Теперь я в тебе совсем уверен. Значит, так. На следующей неделе запланирована пластическая операция. С врачами уже все обговорено. Через неделю прежний Владислав Смуров умрет. О том, что ты жив, будут знать лишь пятнадцать человек, для всех остальных ты исчезнешь навсегда. Перед тобой стоят трудные задачи, но я надеюсь, ты их выполнишь с честью. Прежде всего, ты поступишь в университет. На юридический или экономический факультет. Это по твоему выбору. Хлопоты с зачислением мы берем на себя. Твое дело только учиться. Учиться не только наукам, но и всему тому, что знает обычный… честный советский человек. Ты даже мыслить должен научиться по-другому. Через десяток лет произойдет смена поколений. Такие, как ты, станут у руля в стране. С помощью таких, как ты, мы проникнем во все структуры власти, мы возглавим эту власть. Сейчас у нас есть все: деньги, сила, влияние. Нет лишь легальной власти. И она у нас скоро будет.

Варяг молчал, глядя на старика. Его душило волнение, смешанное с восторгом.

— Все будет, как в кино про Штирлица, — продолжал старик, — но все будет не понарошку. Когда мы здесь утрясем все дела, ты уедешь отсюда уже другим человеком. С тобой будем поддерживать связь только по телефону. Никаких личных контактов. Мы здесь все засвеченные, в комитетах нас знают как облупленных. Так что придется тебе искать другую компанию. И еще. Знаю, для тебя это важно. Если законникам нельзя жениться, то по отношению к тебе этот запрет можно не соблюдать. Даже наоборот, будь, как все. А вот свою девушку… Ее Света зовут? Это она тебя так регулярно навещала в зоне? Так вот, с ней тебе придется быть особенно осторожным — она должна забыть о твоем прошлом и ничего не должна знать о твоих делах в будущем. Ясно? Как ты этого добьешься — твое дело. Иначе с ней тебе придется расстаться. Ты понял?

Варяг замер. Никто в жизни еще не приказывал ему, кого любить или ненавидеть. Отношения же со Светой неожиданно приобрели для него исключительную важность. Причем до этого мгновения он даже не подозревал, насколько они важны для него. И потом, одно дело, когда он сам себе запрещает видеться с ней, а другое — приказ со стороны. Ну нет! Тут они ошиблись. Встречаться со Светкой или нет — решать только ему.

Старик в этот момент с интересом наблюдал за окаменевшим лицом Варяга. Усмехнулся и переменил тему.

— В общем, проблем у тебя будет предостаточно, парень. Чтобы максимально обезопасить тебя, мы придумаем тебе биографию, в которой выдумка будет так или иначе сплетена с реальными фактами. У тебя будет реальная фамилия. Сам выбери. Как и имя-отчество. А в общих чертах твоя биография будет такая: ты родился за границей, папаша твой служил в Западной группе войск, там же ты закончил школу и некоторое время жил в Дрездене.

— Но это же можно проверить! — вырвалось у Владислава невольно.

— Пусть проверяют! — старик презрительно махнул рукой. — Мы подготовим почву. У нас есть нужные люди и там… — он многозначительно упер палец в потолок. — Они помогут… Кроме того, сейчас наступает такое время, что проверять тебя не будут — у них других хлопот полон рот. В общем, тебе волноваться нечего. На тебя отныне будет работать вся наша система безопасности.

 

Глава 22

Оставив Варяга переваривать впечатления от встречи, старик, сопровождаемый Ангелом и Аликом, вышел. Все трое проследовали к небольшому лифту, в кабину которого вошел один старик. Ангел и Алик быстро поднялись на этаж, где успели к открываемой дверце. По ковровой дорожке прошли в большую комнату, обставленную в стиле девятнадцатого века. Ангел помнил, как был удивлен, узнав, что это была абсолютная копия кабинета царя Николая Второго. И только телефоны на столе были уже из нынешнего века. Особенно один, без циферблата, который, как подозревал Ангел, был из породы «вертушек», то есть был присоединен к правительственной связи.

Зашли. Хозяин сел. От благодушия его, которое он проявлял в разговоре с Варягом, не осталось и следа. Сидел — властный, хмурый, тяжело переводил взгляд с одного на другого.

— Ну что можете сказать? — спросил он.

Ангел пожал плечами:

— Я все, что знал, уже доложил.

Старик посмотрел на Алика. Алик был у него своего рода начальником контрразведки. Возможностей у него было не меньше, чем у государственных спецслужб. Только он меньше разбрасывался на пустяки.

Алик невольно повторил жест Ангела — пожал плечами.

— Абсолютно чист. Никакой компры. Я разослал ксивы по всем колониям. Везде дали самые лестные отзывы. Это просто поразительно. Если бы я сам лично не занимался, я бы подумал, что дело нечисто — не может человек быть таким… незапятнанным. Но так оно и есть. Я думаю, мы нашли того, кого искали. Этот далеко пойдет, не остановишь.

Старик согласно кивнул. Он был согласен. Но и ставки были высоки, ошибки быть не должно.

— Глаз с него не спускай. Телефон в комнате продолжай подслушивать. И вообще все телефоны на случай, если ему взбредет в голову позвонить из другой комнаты. Парень энергичный, но, видать, своевольный. Ему пока недостает внутренней дисциплины. Вишь как встрепенулся, когда я про его кралю разговор повел… Но с годами это пройдет. Если хоть что-то заметишь — немедленно доложи. Он еще здесь побудет под нашим наблюдением недели три-четыре, пока швы после операции не заживут, так что время что-нибудь обнаружить будет. А нет — и слава богу. А теперь ступайте. Мне еще до вечера отдохнуть надо, — сказал старик, чувствуя, как запульсировал затылок и боль в правом боку, словно голодный хищный зверь, стала тяжело ворочаться, готовясь впиться в живое тело…

Вечером зашел к Варягу Ангел. Уже начало темнеть, но еще почти незаметно: лишь появлялось ощущение, что в комнате стал сгущаться воздух, оседая по углам легкой тенью.

Когда от него ушел старик с мужиками, Варяг прилег на диван и, утомленный прошлой разгульной ночью, да и нынешними впечатлениями, тут же уснул. Проснулся незадолго до возвращения Ангела, но продолжал лежать, наблюдая за осой, кругами летавшей под потолком. За окном пели какие-то птицы, во дворе изредка начинал урчать автомобильный мотор, доносились голоса охранявших двор быков.

Ангел плюхнулся в кресло и потянулся к сигаретам на журнальном столике.

— Будешь курить? — спросил он и тут же кинул пачку Варягу. Прикурил сам и вслед за сигаретами бросил и зажигалку. Странно, но Ангел с ночи стал как-то ближе, словно бы они с Варягом уже не один пуд соли съели и не один год были знакомы.

— Кто это такой? — спросил Варяг, выдувая струю дыма прямо к потолку. Он как лежал, так и остался лежать.

— А ты не понял? — ухмыльнулся Ангел. — Медведь это.

Но Варяг уже знал ответ, поэтому не удивился.

— Кажется, он умер давно и с почетом был похоронен, — заметил Варяг.

Ангел засмеялся:

— Мертвее не может быть. Его похоронили пять лет назад на Ваганьковском кладбище. Все честь по чести. На гранитном обелиске ты найдешь его фотографию, дату рождения и дату смерти. Даже гроб не пуст — положили туда какого-то бродягу. Кстати, ты ему пришелся по душе, я-то чую. Я всегда чую, когда Медведю что нравится или не нравится. Когда ему только нашептали о тебе в первый раз, да еще про твои таланты рассказали — и про кулачные твои бои, и про бунты на зонах, и про отрицалово твое, и про то, что английский волочешь, что обладаешь феноменальной памятью, да еще и хитер как змей, так он сразу предложил прекратить поиски. Мы же уже давно ищем кандидатуру, которая бы отвечала всем требованиям. Ты вот первый, кто подошел по всем статьям!

Ангел развалился в кресле, отчего еще меньше стал походить на святого. Стал пускать кольца одно в другое. Получилось.

— А откуда же у Медведя про меня такое досье? — изумился Владислав. — Ну там крохи какие-то — я еще понимаю, можно наскрести… Но так все в куче — и про английский, и про бузу на зоне… Эти фактики только у генералов в ГУИТУ в папочке собраны.

— А кто тебе сказал, что у Медведя нет гуитушных генералов на коротком поводке? Ты еще не знаешь Георгия Ивановича! — на полном серьезе бросил Ангел и сменил тему. — А вот объясни мне, что такое феноменальная память. Вот я сомневаюсь, что это такое. Хотя пацаны говорили, ты на слух можешь запомнить несколько сот чисел и повторить их в той последовательности, как они были названы. И даже наоборот. Правда? Или врут?

— Отчего ж. Я не только цифры запоминаю. Мне достаточно одного взгляда, чтобы сфотографировать все, что я вижу.

Варяг закрыл глаза и усмехнулся.

— Можешь сейчас спросить, что вокруг лежит или стоит, и я тебе доподлинно доложу. Готов?

Подумав, Ангел произнес.

— Что находится в правом углу?

— В правом углу телевизор «Сони» на тумбочке. С правого бока на телевизоре царапина, сверху стоит комнатная телескопическая антенна, хотя шнур от нее не подсоединен и валяется на полу. Левый ус антенны на одно колено не выдвинут. Угол ковра возле тумбочки был слегка загнут, отчего получилась большая морщина, словно под ним что-то лежит. Еще…

— Левый угол! — перебил его Ангел.

Варяг продолжал отвечать, словно перевернул страницу в книге, и начал читать заново:

— В левом углу висит репродукция размером полметра на… сантиметров двадцать пять, на высоте от пола около метра восьмидесяти. На ней изображен черномазый, который на кровати душит блондинку. Она в белой рубашке, а он в средневековом костюме с накладными плечами. В правом нижнем углу — подпись художника.

— Мавр, — задумчиво сказал Ангел.

— Что «мавр»? — не понял Варяг.

— Мавр душит свою Дездемону. Это «Отелло» Шекспира. Видал, может быть? Это пьеса такая?

— Не видал, в театры не хожу, я все больше по зонам…

— Да, — смущенно буркнул Ангел, помолчав в свою очередь. — Когда ты это успел запомнить?

— А мне не надо успевать. Мне достаточно просто взглянуть, и я все помню. Так же и книги. Раз прочту и тут же запоминаю. Кстати, кое-где в колониях были библиотеки. Мне однажды книжка попалась, там пьесы были. Хочешь, наизусть прочту тебе монолог твоего Отелло?

Ангел выпрямился и злобно посмотрел на Варяга.

— Так все ж таки знаешь Шекспира? И чего ты мне голову морочил?

— А хрен ли ты меня театрами в рожу тычешь? Ты ж знаешь, что я в столицах не жил! А там, где бывал, там все больше народная самодеятельность — пьески советских драматургов ставят к великим праздникам…

Ангел покачал головой:

— Н-да. Не ошибся Медведь… С пол-оборота заводишься. Так я о твоей памяти. Как это у тебя получается? Что ты, заранее запоминаешь или как?

— Или как. Просто живу, как все, но если надо что вспомнить, слегка напрягаю память и она мне тут же выдает. Либо текст, либо картинку.

— Ничего себе. Теперь понятно, отчего о тебе идет слава непревзойденного игрока. Ты что же это, рубашки карт сразу запоминаешь?

— В картах свои секреты, — усмехнулся Варяг. — Кстати, мой покойный папуля был профессиональным каталой. Так что у меня это по наследству. Карты я чувствую пальцами, мне и запоминать их не надо. Ты мне лучше расскажи об операции, что мне там грозит?

— Да ничего страшного. Просто тебя перекроят и выпустят другого человека. Это тебя, надеюсь, не пугает? Над руками тоже поработают. Можно было бы уничтожить папиллярные линии, — это достаточно просто, например выжечь кислотой, просто сжечь, но это, разумеется, не подойдет. Сам понимаешь, это может привлечь к тебе внимание, а наша задача — сделать тебя неприметным. Решено тебе пересадить кожу с другим рисунком линий. — И Ангел продолжал уже на полном серьезе, точно инструктор давал курсанту летного училища наставления перед первым прыжком с парашютом. — Медведь попросил меня лично проследить за операцией, так что я теперь некоторое время буду твоей тенью. Связь с законниками будет проходить только через меня. Я тебе дам номерок телефона, куда ты и будешь звонить по мере надобности. Телефон будет, конечно, крышевой. Там просто передадут твой звонок по инстанции, и я с тобой свяжусь. А теперь, раз ты такой памятливый, закрой глаза. Быстро.

Варяг повиновался, потому что не чувствовал сейчас никакой угрозы, как это всегда бывало в случае реальной опасности.

— Что стоит на зеркальном столике?

Варяг улыбнулся.

— Уж это я заметил сразу, как проснулся. Это, как понимаю, возникло, пока я спал. Там стоит бутылка «Столичной», армянский коньяк «пять звездочек» и коньяк «Наполеон». Закуску перечислять? Там только на одном блюде с фруктами…

— Хватит. Лучше вставай и примемся за дело, — засмеялся Ангел. — Тем более что повод каков — твое новое рождение.

И когда они уже поднимали бокалы, Варяг вдруг понял, что этим тостом он автоматически включен в число всесильных: он стал небожителем, то есть шестнадцатым.

 

Глава 23

Владислав нажал кнопку звонка и стал ждать. Сердце заколотилось так, что стало больно в висках. Он боялся того, что сейчас должно было произойти. Никогда еще ему не было так страшно, но и ни за что на свете он не хотел бы лишиться этой минуты. За дверью было тихо; тишина давила на него, секунды казались вечностью, в глубине души он был даже рад, что развязка оттягивалась. И вдруг за дверью раздался ее голос. И Варяг подумал: как же он мог столько времени вытерпеть разлуку с ней, с его Светкой, которую он, дурила, как-то даже подумывал бросить? До конца не осознавая, кем для него стала Светка за эти годы, он решил стать более свободным, лишившись ее!..

— Кто там? — спросила она.

И Варяг ответил:

— Откройте, пожалуйста… я от Владика.

Он сказал так, потому что Владислава Смурова уже не было. Четырежды судимый Смуров остался в клинике, где полтора месяца назад ему сделали пластическую операцию. Гражданин Смуров умер, оставшись в невозвратном прошлом. Даже голос у него слегка изменился и уже принадлежал новому человеку — Владиславу Геннадьевичу Щербатову. Для новой ксивы Варяг выбрал себе девичью фамилию матери…

За дверью была тишина. Тишина давила, становилась невыносимой. Он вспомнил, как почти две недели назад в ресторане, куда затащил его Ангел, после операции не оставлявший его ни на миг, ему удалось незаметно проскользнуть в кабинет администратора, в тот момент пустой. Он набрал казанский телефон Светы и точно так же, как и сейчас, его словно током поразило, когда он услышал ее голос, звонко ответивший: «Алло!» И он, назвавшись Владиком, успел только сообщить, чтобы она немедленно возвращалась в Москву, на квартиру, которую она снимала в течение учебных семестров у дальней своей родственницы Галины… Он тогда ничего толком не сумел ей объяснить — но она послушалась, приехала…

Дверь открылась. Света!..

— Вы от Владика? — неуверенно спросила она, вглядываясь в его лицо. — Что он хотел передать?

Она смотрела в глаза незнакомому мужчине и чувствовала, как сердце ее останавливается, не хватает воздуха. Мужчина был незнаком, вот только глаза… глаза, тяжело и властно изучающие ее.

Ничего не понимая и не осознавая, она посторонилась и пропустила мужчину в квартиру. В полной растерянности закрыла дверь и прошла вслед за ним в комнату. Услышала собственный голос, сдержанно спросивший:

— Вы что-то хотели передать от него? Письмо?

Мужчина сделал шаг к ней.

— Ты меня не узнаешь?

Она хотела крикнуть, что узнала, что сердце ее кричит за нее, но вновь услышала свой холодный голос:

— Простите, но, кажется, мы не встречались.

— Я Владик, — сказал он. — Я Варяг. Всмотрись, что-то же должно остаться от меня прежнего…

И тут же все сразу встало на свои места. Она узнала, узнала! Это был ее Владик! Прежде чем кинуться к нему на грудь, она еще подумала, что у нее не хватит на это сил… и тут же оказалась в его объятиях.

Уже потом, когда она уснула рядом с ним в постели, Варяг осторожно освободил руку из-под ее головы. Светлана вздохнула, но не проснулась. Осторожно встав, Варяг прошел на кухню, открыл холодильник и нашел там пару бутылок пива. Сам он, когда шел сюда, ничего не захватил с собой, думал лишь о том, чтобы не привести с собой «топтуна» — уже некоторое время с самого прибытия в Москву это стало его основной задачей. И только сейчас, залпом осушив бутылку, он смог осознать, с каким страшным напряжением нервов и воли он жил последние дни.

Он закурил сигарету и стал вспоминать: что же было после того, как Медведь принял его в святая святых — в высший и самый узкий круг правителей воровского мира?

Все началось на следующий день, после того как они с Ангелом хорошо посидели, уничтожив пузатую бутылку пятизвездочного, а потом французского и зажевав все это дивным красным виноградом, душистыми бананами и сочными ананасами.

Они вернулись в Москву, промчались к центру, потом петляли по узким переулкам. Ангел сообщил, что скоро приедут. Операция была назначена на час дня. Оказалось, пока Варяг вчера днем еще дрых, к нему привозили врача-косметолога, который осмотрел его лицо и заверил, что сложностей не будет.

— Да кто он такой? — удивился Варяг такой расторопности.

Ангел ухмыльнулся.

— Он из комитета. Однажды вляпался в одну историю — ну, сам понимаешь, не без нашего участия, — так что теперь время от времени выполняет наши поручения. За это ему, кстати, прилично платят.

Они подъехали к желтой пятиэтажке за железными воротами. Рядом с окном водителя тут же вырос милиционер и проверил пропуск на лобовом стекле. Потом железные створки медленно разъехались в стороны, и машина оказалась во дворе. Им навстречу вышел человек в белом халате, вопросительно взглянул на Ангела. Тот кивнул на Варяга, и человек жестом пригласил следовать за собой.

Ангел остался в машине. Дальше все было проделано столь же четко и организованно: Владислава провели в комнату с каталкой, накрытой белой клеенкой, заставили раздеться догола, уложили, прикрыли простыней и повезли, как водится, головой вперед.

Привезли в операционную. Здесь уже ожидал доктор. Лица его Варяг не увидел, — оно было прикрыто марлевой повязкой. Варяг ощутил сильное волнение. Не страх — ему нечего было бояться, кроме смерти. А уж Костлявой он никогда не боялся. Сегодня жив — завтра умер: все там будем. Но ему вдруг страшным показался факт иной смерти — своего «я». Ведь его внутренняя суть была все эти годы неразрывно связана с внешностью, и вдруг эта связь будет разрушена ножом хирурга!..

Нет, не было ему страшно, он просто волновался. Неожиданно вспомнил, резким движением отбросил простыню с груди и, указывая пальцем на наколку законника — ангелы над крестом, — твердо сказал:

— Все сводите, но только не эту!

Лицо под белой маской склонилось в знак согласия. Еще один человек в халате и маске, вероятно ассистент, поправил простыню и опустил на лицо Варяга маску. Он услышал отсчет… все слабее, слабее… слабее…

Несколько дней потом он лежал перебинтованный с ног до головы. Его перевезли в усадьбу Медведя в тот же день. Перевязки делали регулярно, но, видимо для того, чтобы погасить боль во всем теле, в питье подмешивали снотворное, так что Варяг не участвовал в процессе собственного лечения; бинты ему меняли, пока он лежал в забытьи.

И все же наступил день, когда повязки наконец сняли. Ему подали зеркало, и он взглянул на свое отражение. На него из Зазеркалья смотрел абсолютно незнакомый человек.

У незнакомца было приятное лицо, — тут ничего не скажешь. Но это было лицо человека, не пережившего и доли тех испытаний и страданий, что пришлось пережить Варягу. Открытый лоб без единой морщинки, глубоко посаженные глаза, четко очерченные скулы и ямочка на подбородке — такие пикантные ямочки бабам страшно нравятся… Весь вид этого фраера вызывал… нет, не презрение, но ощущение того, что жизненный опыт этого гладколицего субъекта не соответствовал представлению Варяга о том, как должен жить и, значит, каким должен быть и выглядеть мужчина. Но в то же время это было лицо человека, которому везет в жизни.

Может быть, это получилось случайно, но искусному хирургу удалось сотворить из него счастливчика. Во всяком случае, чисто внешне. А в этом уже была половина успеха на том поприще, к которому его предназначали.

Тому же соответствовали и руки. Неизвестно, как это было сделано, но руки Варяга оказались какими-то… изнеженными. Пальцы стали тоньше и словно бы длиннее, хотя силу не потеряли: точно так же, как и прежде, он мог разорвать колоду карт надвое. Исчезли и наколки. Разумеется, кроме той, самой главной, на груди. Ангелы продолжали парить над крестом, символизируя покровительство неба. Но если исключить эту единственную наколку на груди, кожа вся стала гладкой и чистой, словно никогда не носила на себе разнообразные символы его высокого ранга законника.

Еще недели через две-три окончательно спала опухоль и исчезли синюшно-желтые отметины под глазами. Варяга привели к Медведю на «смотрины» — и старый вор одобрил перемену.

Потом, после «смотрин», к нему в комнату пришел Ангел, оглядел с ног до головы, довольно крякнул и предложил отметить «день рождения» веселым загулом. Варяг согласился, зная, что развеяться необходимо: от психологического шока, вызванного столь разительной переменой во внешности, он еще чувствовал себя не в своей тарелке.

Приехали в «Славянский базар». Ангел шепнул, что кругленький юркий директор, мигом узнавший об их прибытии, тоже на крючке, так что оттянуться можно будет по первому классу.

— И девок своих не забудь прислать! — крикнул Ангел вслед укатившемуся прочь директору. — И смотри — не каких-то там мочалок, а чтоб телки были что надо!

Толстячок на бегу извернулся, чтобы всем видом изобразить обиду на такое вопиющее недоверие к своей прыткой готовности услужить дорогим гостям, — и исчез. Через некоторое время метрдотель привел двух совершенно разных девушек: низенькую блондинку и высокую брюнетку — и, главное, таких с виду свежих и аппетитных, что даже Ангел засуетился.

Впрочем, интерес был обоюден. Что Ангел, что Варяг (после операции даже помолодевший лет на пять) были парни хоть куда, а искрящийся свет хрустальных люстр, блеск приборов, суета официантов вокруг — все не могло не вызвать у опытных девиц понятного волнения.

И, как всегда, по привычке, Варяг выбрал черненькую — брюнетки напоминали ему о недостижимой, но желанной Светлане. Через некоторое время захмелевший

Варяг вошел во вкус праздника своего нового рождения: выпили уже достаточно, наплясались, хорошо нагрузившийся Ангел сосредоточенно тискал свою блондинку, Варяг тоже не отставал, вдыхая аромат духов, исходивший от оливковой кожи черненькой Нины.

В какой-то момент пошел искать туалет. Ему показали хозяйский. А когда уже возвращался, увидел пустой открытый кабинет директора с телефоном. Главное, телефонный аппарат привлек его внимание. Варяг вошел и позвонил в Казань Свете… А после минутного разговора бросил трубку и с чувством огромного облегчения вернулся в кабинет. Черненькая Ниночка потянулась к нему, обиженно нахмурила бровки:

— Где ты был, противный?

Он пошутил грубовато:

— Там, куда ты еще не раз сама сбегаешь.

Потом Ангел завез их на квартиру, переданную в полное распоряжение Варяга. Квартира была трехкомнатная, прекрасно, хотя и без лишней роскоши обставленная. Нина сразу шмыгнула по своим надобностям в ванную, а Варяг отправился в спальню, куда Ангел, прежде чем уехать, выгрузил прихваченную из «Славянского базара» выпивку и кое-какую закусь.

Варяг откупорил бутылку шампанского, с усмешкой подумав, что теперь ему больше пристало пить это шипучее пойло, чем водку. Отпил прямо из горлышка и чуть не поперхнулся. Закурил. В этот момент вошла Нина, закутанная в большое махровое полотенце. Подошла ближе… и уронила полотенце. Девушка стояла рядом, почти вплотную, и он ясно различил капельки воды на завитушках волос ее лобка. Протянул руку и, просунув ладонь между гладких бедер, скользнул выше, пока не встретил препятствие. Медленно провел пальцем вдоль влажной щели. Нина застонала. Не прекращая поглаживать ее набухшие губки, проник пальцем вовнутрь… сначала одним, потом двумя пальцами… как мог глубже, чувствуя горячую, податливую плоть. В такт его движениям все ее тело волнообразно завибрировало. Нина вновь застонала. В какой-то момент девушка застыла, сжав ноги, и стала медленно клониться вбок. Варяг подхватил ее и бросил на кровать. Набухшему члену его давно уже было тесно в брюках.

Быстро сорвав с себя одежду, он всей тяжестью своего обновленного тела упал на девушку, придавил… она опять застонала, и тогда он вошел в нее во всю длину, еще раз, почти вытаскивая до конца, еще, заставляя содрогаться тело под собой. Вдруг замер и стал ворочаться в ней, словно расширяя себе зону действия; Нина почти плакала под ним, изо всех сил прижимая его к себе. Тогда он ударил ее ладонью по лицу и вонзил в нее таран еще раз, и снова ударил, с каждым погружением заставляя ее кричать все сильней, все пронзительней…

Владислав проснулся и не сразу сообразил, что и пьянка в «Славянском базаре», и секс с Нинкой ему только приснились и что сейчас с ним рядом тихо и уютно посапывает Светлана, его Светка… Он ощущал во всем теле приятное опустошение, а в душе его плескалась радость оттого, что все, о чем он мечтал долгие месяцы в зоне, мечтал, даже не признаваясь самому, не осознавая силы этой своей мечты: всегда быть рядом с ней, его, именно его — не отторгнуть, хоть режь по живому! — его Светочкой, наконец осуществилось…

Варяг курил и думал, что, если понадобится, он поставит вопрос перед Медведем ребром, но Светку уже никому не отдаст. Надо Медведю, чтобы он учился, будет учиться. Но если большой сходняк так в нем заинтересован, то придется им учитывать и его условия.

А если нет?..

Он стиснул зубы, весь закаменев, потому что готов был дать бой и Медведю, и всему миру. Потому что он — вор в законе, потому что он — человек, потому что он — Варяг.