Было это еще в начале девяностых годов прошлого столетия. Андрей Лебедев работал тогда мэнээсом в одном медицинском институте. Мэнээс в переводе с новояза на просто русский означает младший научный сотрудник. Но больше, чем с наукой, Андрей сотрудничал с различными столичными изданиями. Он помнил о судьбе Антона Чехова и о словах какого-то классика, что лучшие писатели получаются из врачей. Писать у него получалось легко, печататься тоже. Удачнее всего это дело складывалось в «Московском Богомольце», потому что редактором отдела экономики там был друг его детства Анатолий Овцов. Он–то и сказал Андрею: ну чего ты гниешь за копейки в своем институте, сейчас журналист самая востребованная профессия. И предложил устроить его в соседнюю – по этажу – газету «Ленинская дорога». Овцов познакомил Андрея с таким же редактором отдела, как и он, в «Ленинке». Тот редактор отдела предложил Андрею писать в их газету, но о постоянной работе в ней не заикался. И когда, спустя месяц, Андрей при случае сказал об этом своему другу, тот очень удивился, потер подбородок и сделал то, чего логично было от него ожидать с самого начала – повел Андрея к главному редактору «Богомольца» Павлу Лебедеву. Андрей впервые увидел религиозного деятеля и журналистского босса в одном лице. И лицо это ему понравилось - широкое доброе простое лицо в бороде. Павел Лебедев принял однофамильца доброжелательно. Только предупредил в конце беседы: «Но если я узнаю, что вы зашли в обувной магазин и сказали, мол, дайте мне ботинки, а я о вас материал в газету напишу, то я вас уволю!» С таким напутствием Андрей проработал в «Московском Богомольце» год. За этот год произошли многие события, как и в каждом году начала девяностых. Это были удивительные годы, однако с таким благодушием об этом можно вещать только сейчас. А тогда в считанные часы сколачивались состояния, решались судьбы, обрывались за копеечные суммы жизни, а иногда все это выворачивалось просто смехотворным образом, достойным пера Ильфа и Петрова. Однажды у припарковавшегося на своей «шестерке» возле Генеральной прокуратуры для взятия интервью журналиста Лебедева тормознула шикарная иномарка, из которой вальяжно вышел элегантный господин. Он постучал набалдашником трости в окно «шестерки» и спросил приспустившего стекло завороженного журналиста Лебедева, причем спросил на чистом английском языке: «У вас не найдется карты Москвы?» Тот молча кивнул, забыв от волнения, что он неплохо знает английский, и полез за картой. «Вы не могли бы мне продать ее?» - спросил иностранец. Лебедев от неожиданности пожал плечами. «Я вам хорошо заплачу! – пообещал господин. – Я готов дать вам за нее пятьдесят долларов. У вас не найдется пятьдесят долларов сдачи?» Он покопался в своем чистой кожи бумажнике и вытащил стодолларовую бумажку. И тут все волнение журналиста Лебедева улетучилось. Он сам писал не раз в «Богомольце» о том, как надо не попадаться на удочку различного рода мошенников. «К сожалению, у меня тоже только стодолларовые купюры», - сказал Лебедев, раскрыв свое портмоне и продемонстрировав заблестевшим глазам «иностранца» его содержимое. «Ну посмотрите повнимательней, - вдруг стал упрашивать элегантный господин, - у вас вон и рубли есть, я могу по курсу…» Но журналист Лебедев был непреклонен – рубли он сейчас везет престарелому дедушке для покупки лекарства. Так они препирались минуты две, пока до господина не дошло, что его предприятие потерпело полное фиаско. Тогда он повернулся и молча пошел к своей шикарной иномарке. И тут журналист Лебедев нанес ему удар в спину. «Я готов вам подарить карту Москвы!» - крикнул он ему вослед. Тот скривил позвоночник от пощечины по мягкому месту и, как в прорубь, бросился в дверь своей иномарки. Вот такие это были годы и люди. Кстати, и отношения между двумя Лебедевыми складывались смехотворно. Вернее, сначала все было нормально. Павел Сергеевич хвалил своего однофамильца и даже доверил ему организовать и вести медицинскую полосу. Однако тут ушел из «Богомольца» Овцов, решивший открыть свою газету, и редактором отдела стал Витя Тростников, трепетно относившийся ко всему, что было связано с миром автомобилей. Спустя многие годы он стал важным человеком, создавшим Фонд защиты прав автомобилистов, а тогда он был еще просто молодым парнем с неуемным чувством юмора. Овцов же делал свою новую газету «Лестница» вместе с Андреем Лебедевым, они оба числились в ее отцах-основателях и более того – Лебедев занимал там должность заместителя главного редактора, то есть Овцова, и получал зарплату в несколько раз превосходившую сумму, выдаваемую у окошечка кассы «Московского Богомольца». Кстати, именно в «Лестнице» Серега Оглоедов и познакомился с Андреем, когда мотался по столичным изданиям в поисках очередного места работы. Они сошлись на почве писательства и взаимной по этому поводу симпатии. Это случилось спустя несколько лет после описываемых событий. А тогда Анатолий призывал друга бросить к черту «Богомолец» и отдаться полностью своей газете, но Андрею нравилось в «МБ» и он колебался. Все решил случай. Главный Лебедев к тому времени уже ввел практику подписания договоров на очередной год с каждым сотрудником своей газеты. А тут еще издал указ о том, что его журналисты не имеют права занимать руководящие должности в других изданиях. И когда Тростников сказал Андрею: «Пойдем сегодня подписывать договор», - тот ответил вопросом: «Как же мне идти, если я зам главного в «Лестнице?» Витя пожал плечами. А вскоре Тростникова вызвали к главному. И между делом Павел Сергеевич спросил его, почему до сих пор не пришел подписывать договор его однофамилец. Витя Тростников был человеком веселым от природы и не задумываясь сказал главреду, что его однофамилец просто послал «Богомолец» на три буквы. Главреда это взбесило, что вполне по-человечески понятно. И на следующее утро спешащий на работу Андрей был остановлен охраной со словами: «Павел Сергеевич велел вас не пускать в редакцию». Он уболтал охранника, сказав, что это недоразумение и что он сейчас сам лично все утрясет с Лебедевым, и его пропустили. Лебедева-старшего в кабинете не оказалось и младший пошел в свой отдел. Не успел он поздороваться с сослуживцами, как в коридоре раздался, как он потом рассказывал своим друзьям, топот слонопотама. Распахнулась дверь, и показавшийся в ее проеме разъяренный Павел Сергеевич прорычал: «Сдай сейчас же удостоверение!» Андрей попытался объясниться, но Павел Сергеевич и слушать ничего не хотел. Тогда Лебедев-младший заявил, что сдаст удостоверение только после того, как получит свою трудовую книжку с записью об уходе по собственному желанию. Но старший Лебедев требовал сдать документ немедленно. Так они и стояли друг напротив друга. «Удостоверение!» – рыкал один. «Трудовую книжку!» – верещал другой. Первым не выдержал старший. «Подонок!» - крикнул он. «А вот за это вы мне ответите! – взвился младший и обратился к опешившим сослуживцам. – Вы свидетели, что меня оскорбили!» Народ безмолвствовал. Андрей, будучи по должности в «Лестнице» почти равным Павлу Сергеевичу, особенно чутко относился теперь к потребностям чувства собственного достоинства. И он подал на грозного однофамильца в суд. Тогда почти все московские газеты писали об этом процессе. И заголовки были практически одинаковыми – «Лебедев против Лебедева». Процесс восстановления попранной чести растянулся на многие месяцы. Лебедев-младший требовал многомиллионной компенсации за моральный ущерб. Лебедев-старший просто игнорировал судебные заседания, посылая на них редакционного юриста, грузного старого флегматичного еврея Аркадия Соломоныча. Андрей, проводивший в компании Соломоныча многие часы своей жизни, в конце концов подружился с еврейским юристом, и они не однажды по окончании судебного заседания заходили в близлежащее кафе и выпивали по чашечке кофе, беседуя за эту самую жизнь. Однажды, когда Аркадий Солономыч по болезни на слушания не прибыл, а Павел Сергеевич по обыкновению на него не пришел, обиженная судья даже оштрафовала главного редактора «Московского Богомольца» на десять тысяч рублей. В общем пищи для московских репортеров хватало. И, что удивительно, в конце концов молодость победила. Павлу Сергеевичу присудили-таки выплатить миллионную компенсацию. Правда, миллионером Андрей не стал, потому что тогда на эти деньги можно было купить… ну, что-то чуть подороже буханки хлеба. Но именно тогда он почувствовал вкус к восстановлению попранной чести при помощи судебного исполнения. Да и материальные дела так можно было иногда существенно поправить. С тех пор он судился десятки раз и его ответчиками становились, как правило, руководители различных средств массовой информации, в которых ему доводилось работать: их с Овцовым газета приказала долго жить из-за какого-то политического скандала, в результате которого содержащему «Лестницу» политдеятелю пришлось на неопределенное время осесть за границей и оттуда рассказывать граду и миру, как его оболгали. Не гнушался Андрей и подавать иски к различным ДЭЗам, больницам, автосервисам и прочим обслуживающим инфраструктурам. Тем более, что и денег, как оказалось, с них можно срубить в случае благоприятного для Лебедева исхода куда больше, нежели с напыщенных начальников всяких медийных изданий, которые в лучшем случае готовы были извиниться через свой орган, принеся моральное удовлетворение вместо материального. Со временем Андрей превратил это свое своеобразное хобби в профессию, зарегистрировав официально печатное издание под названием «Судебное исполнение», в котором он описывал свои тяжбы с различными инстанциями и призывал граждан и общественность рассказывать о своих судебных злоключениях на страницах его газеты. Но наши российские граждане, не любящие в большинстве своем искать правду через непредсказуемый российский суд, вяло откликались на призыв Лебедева, и газета дохода практически не приносила. Однако Андрей не закрыл свой орган правосудия, а просто переориентировал его, сделав из печатного электронным, то есть перевел из печатного формата в интернет-издание. И сразу откликов стало на несколько порядков больше. К нему стали обращаться рекламодатели, и Лебедев начал процветать, купив вместо своей поношенной «шестерки» хорошую иномарку и отделав квартиру под «евроремонт». Правда, привычек его это не изменило. Когда Оглоедов впервые переступил порог его тогда запущенной квартиры, первое, что Андрей сказал: «Только разуваться не надо». Серега по своей провинциальной привычке не мог в доме, да еще в гостях, находиться в обуви. Он все-таки разулся, о чем вскоре пожалел, так как тапочки здесь не предполагались, а топать в чистых носках по грязному полу было не с руки, вернее, пожалуй, не с ноги. Сам Андрей не разувался никогда, даже в гостях. В грязную погоду он просто привозил с собой в гости сменные кроссовки. И еще Оглоедова поразил следующий момент. Однажды они поехали к бабушке Сереги во Владимирскую область. Поехали на дышащей на ладан «шестерке» Лебедева. Когда они загнали автомобиль во двор и закрыли его на огромные железные ворота с огромным же железным запором, Андрей поставил на руль своего коня механический фиксатор, упирающийся в педали. Мало того – с собой в барсетке Лебедев принес домой радиоуправляемое устройство, которое должно было сигнализировать, если в его обожаемый рыдван на колесах решатся проникнуть злоумышленники. Серега, давясь от смеха, с серьезной миной посоветовал Лебедеву снять на всякий случай и колеса и поставить машину на чурбаки, которых было в изобилии, так как в оглоедовской «деревне» дома до сих пор отапливались дровами. Андрей спокойно, без тени обиды или намека на то, что он понял юмор, ответил, что это излишне. Когда Оглоедов стал хвалиться своей баней, на которую он потратил столько сил и средств, и предложил попариться, Лебедев с удовольствием согласился, однако и в парной остался в своих фирменных трусах. После парной они тогда пили дешевый послеперестроечный портвейн, который Андрей купил по дороге в деревню, мотивируя это ностальгией по молодости. Теперь Лебедев потреблял исключительно виски исключительно иностранного происхождения и ностальгия его больше не мучила. Первое время после ремонта его квартира сверкала, как выставленная на продажу, однако это продолжалось недолго. Блеск пола вскоре от разнокалиберной обуви самого Лебедева и его немногочисленных гостей, которым он по-прежнему не давал разуваться, поблек и пошел всякими пятнами и полосами. Шикарный унитаз потерял свой блеск потому, что Андрей использовал его не только по прямому назначению, но и в качестве мусоропровода. Все бытовые отходы, включая кости жареной курицы, которую новоявленный олигарх судебного масштаба так любил, спускались в жерло унитаза и исчезали под пенье струй. Если это было что-то не помещающееся в узкой горловине этого изогнутого постамента, то в ход шла смекалка. Бутылки из-под виски просто разбивались тут же возле унитаза, а, например, старые кроссовки сорок пятого размера, которые носил худой и длинный Лебедев, расчленялись на маленькие кусочки при помощи ножа или ножниц. Желудок у Андрея, казалось, был луженым. Несмотря на то, что он употреблял в пищу только жареную птицу и шоколадные конфеты, запивая это не поражающее воображение меню свежезаваренным свежемолотым кофе или виски-скотч, его пищеварительный тракт исправно все перерабатывал и выдавал на-гора, вернее, на белоснежную яму унитаза аккуратно закругленные комочки фекалий, напоминающих лосиные, если кто их видел, рассекая на лыжах по зимнему лесу. Конечно, засиживаясь по делам или с друзьями в ресторанах, Лебедев пользовался всем многообразием предлагаемого ассортимента, но дома, так как готовил себе он сам, он обходился вышеописанным продуктовым набором. Будь в его доме женщина, конечно, все было бы по-другому. И, действительно, они бывали в квартире Лебедева, но не задерживались там надолго. Во-первых, Андрей периодически встречался и продолжал активно общаться со всеми своими предыдущими женами, которых у него было три или четыре. Серега так и не разобрался в их математическом количестве. Во-вторых, Лебедев помогал всем чем мог своим детям от предыдущих браков, причем это были как рожденные от него наследники, так и усыновленные вместе с новоявленными женами их отпрыски. Так что на поиск новой подруги времени и сил у него оставалось немного. Однако жизнь есть жизнь, и время от времени подруги у него появлялись. Тем более что в нынешние времена сильно упрощает эту процедуру интернет. А у экрана компьютера Андрей теперь проводил большую часть своего времени, не покидая своего уютного - для него - жилища. Исключение составляли лишь поездки в различные судебные инстанции да деловые встречи или всякие тусовки, куда Андрея с недавних пор стали приглашать с завидной регулярностью. Он стал личностью широко известной, правда, пока в узких кругах. Именно на тусовках или у экрана своего компа он и знакомился со своими будущими претендентками на его сердце и материальное благополучие. Это были совершенно разные девицы, у Лебедева не было предрассудков в отношении к женскому полу. Дискриминации он не подвергал женщин ни белых, ни желтых, ни красных цветов кожи. До черных у него пока дело не доходило. Каждую он вез к себе на дачу. О даче надо сказать особо. Она досталась ему еще от деда, вернее, не ему, а его отцу. Это были обычные шесть соток в обычном дачном товариществе. Дед еще в шестидесятых, получив участок, возвел на нем досчатую постройку. Точнее, дом из бруса, обшитого тесом. Отец, спустя двадцать лет, построил рядом с домом небольшой хозяйственный сарайчик, напоминающий вагончик. Но дальше всех пошел Лебедев-младший. Разбогатев, он выстроил рядом с раритетными халабудами дом из красного кирпича. Никаких грядок он никогда не заводил, исключая, пожалуй, только посадку зеленого лука, который уже рос почти самостоятельно. Было еще несколько плодовых деревьев и кустарников, посаженных еще дедом и дополненных отцом. Но они стояли разрозненно, так что места для нового дома было достаточно, надо было спилить только пару деревьев, сосну и березу, с незапамятных времен росших у покосившегося забора. Чтобы размяться, они занялись этим вдвоем с Серегой. Оглоедов, считавшийся деревенским жителем, а значит, смыслящим в лесном хозяйстве, полез на березу, опилил верхние ветки, чтобы падающее дерево не снесло провода, тянущиеся к дому от столба, и укрепил на обрезанной верхушке веревку. Затем они подрубили ствол почти у земли и стали тянуть, как бурлаки, канат. Дерево долго не поддавалось. Они подрубили еще, потом еще, и наконец береза, затрещав, подалась. Они поднажали, и дерево вдруг быстро заскользило в их сторону. Лебедев с Оглоедовым еле успели отскочить, сосна все-таки снесла провода и еще хлестнула по углу дома. Дом выстоял, но Андрей, пораженный растительным коварством, больше не стал рисковать и вызвал для уборки сосны специальную команду лесорубов. Те за несколько минут бензопилой расчленили благородное дерево и увезли с собой всю древесину. На расчищенной площадке вскоре поднялся устремленный ввысь красный десятиметровый короб. Дело в том, что Андрей решил в память о предках не сносить прежних построек, а свой дом выстроить рядом. Конструкция получилась оригинальной под стать хозяину. С фасада вас встречали железные ворота и рядом металлическая же огромная дверь. Она вела на первый этаж, который Лебедев отвел под гараж: он не мог расстаться и со своей старенькой «шестеркой», дорогой ему как память о бедной, но веселой молодости. Крутая лестница из толстого ребристого металла вела на второй этаж. Таким же ребристым был там весь металлический сварной пол. От бетонного пола гаража, пронзая второй этаж, и выходя на площадку крыши, тянулась огромная печь, на втором трансформировавшаяся во что-то вроде камина. Второй пояс предназначался для жилья и потому по периметру в трех стенах было оставлено по паре узких стрельчатых окон в витражных цветных стеклах, забранных витыми решетками. Четвертая стена, выходящая к народу, то есть к общедачной дороге, осталась глухой. Но главным достоинством этой оригинальной конструкции Андрей считал крышу. Потому что крыши в нормальном понимании не было. А была прогулочная площадка, обнесенная кирпичным бортом. Практичный Оглоедов посоветовал Лебедеву поставить над площадкой хотя бы навес, но Андрей отмахнулся. Перспектива любоваться закатами и восходами, которые не застит ничего лишнего, и нежиться под летним солнышком прельщала его больше всяких суетных мелочей. На пленэр с жилого этажа вела пока обычная деревянная лестница, упирающаяся в массивный, метра полтора на полтора, металлический люк, запирающийся снизу на висячий огромный замок. Правда, в первую же весну слежавшийся на площадке толстый слой снега через этот люк, подтаяв, начал затапливать все здание, и Андрей вскоре поменял свое видение дачного дома, решив пожертвовать природными красотами в угоду житейской необходимости. То бишь все-таки поставить навес, как и советовал Оглоедов. Но дело до навеса все как-то не доходило, и в течение нескольких лет он ежегодно весной отчищал внутренности здания от гнили и плесени, пестуя дачное жилище не своими, конечно, руками. Вот какой оригинальной конструкцией зазывал любоваться Лебедев своих новоиспеченных подруг. Кто здесь только не перебывал! Впрочем, он привозил к себе на дачу женщин еще и в те времена, когда этого красного молодца и в помине не было. Когда-то здесь побывала даже Роза Батырова. Это было в годы их совместного труда в «Московском Богомольце». Тогда еще Роза была очень даже привлекательной дамочкой. Вообще о Розе каждому из наших персонажей есть много чего сказать. Но это, конечно, отдельная история.