– Повесить Синего Питера! – командовала с капитанского мостика Джен.

– Есть, повесить Питера.

Над «Ночным кошмаром» взвился синий флаг. Миролюбивый «Питер» любому сведущему сообщит: корабль готов к отплытию.

– Проверить крепление штурвала!

– Есть, проверить крепление.

У трапа «Ночного кошмара» столпились гиены. С корзинками овощей, яиц и фруктов – всем тем, что пригодится в долгом походе, – они пихались, пинались и хихикали, как будто их беспрестанно мучили щекоткой.

– Гиены что, яйца едят? – удивилась Джен, разглядывая толпу.

– Едят, – подтвердил Железный Коготь. – Особенно то, что из этих яиц вылупляется.

Весельчак, отец тридцати шести котят и спаситель крошки Ути-Пути, сжал кулаки и с ужасом смотрел на капитана:

– Это ведь шутка, да? Мы не возьмем их на борт? Я… я не смогу. Видеть, как они… завтракают…

Справившись с отвращением, Джен обратилась к помощнику:

– Послушай, Железный Коготь, мне нужен твой совет.

– Да, капитан.

– Понимаешь, я тут подумала, что оружие, золото – все это здорово пригодится в походе.

– Несомненно.

– А еще я подумала, что вот гиены, ну, эти незнакомые ребята в синей форме среди наших лохмотьев – это немного лишнее.

– Факт.

– К тому же они лопают младенцев.

– Тоже факт.

– Как думаешь, император Диего обидится, если мы возьмем с собой только ценный груз, а балласт оставим на берегу?

– Обязательно обидится.

– Ну и замечательно! Знаешь, он тоже меня обидел. Я ведь дала ему слово капитана, что вернусь. А по какому праву он не верит моему капитанскому слову? Ну и Весельчак: его спокойствие для меня дороже любых императоров. Ты меня понимаешь?

– Думаю, да, капитан. Все будет сделано в лучшем виде. Мы ведь пираты, а не какой-то планктон! Весельчак, умеешь считать до ста?

– До ста, и ни на одно число больше!

– Тогда у тебя ровно сто чисел счета, чтобы выбрать якорь!

– Слушаюсь, помощник капитана! Один, два…

На счет «три» Весельчака на капитанском мостике уже не было.

* * *

– …Девять, десять, одиннадцать… Утя!

«Утя» – это не числительное между одиннадцатью и тринадцатью. Утя – это крошечная девочка на корабле. Весельчак мог бы порассказать о ней историй! Если кто и попадается вам все время под ноги, отыскивается в местах, где детям быть совсем не положено, играет с опасными предметами и при этом внезапно хочет то есть, то писать – это она.

С другой стороны, думал Весельчак, дети должны быть любопытны. Кому ж это знать, как не ему: тридцать шесть собственных котят! Нелюбопытные дети всегда вызывали у пирата подозрение. То ли они хитры до невозможности, то ли им и правда неинтересно. Поэтому Утя-Путя рождала в Весельчаке самые нежные чувства, которые все чаще смешивались с ужасом: а вдруг он не сможет за ней углядеть?

– Что ты тут делаешь? У якоря? Да еще с молотком! Сколько можно повторять: не играй без присмотра! Семнадцать, восемнадцать!.. Тут такое дело, целый заговор, на нас с тобой вся надежда… Двадцать два, двадцать три…

Налегая всем телом на лебедку, Весельчак раскраснелся от натуги; цепь слегка поддалась, сделала пару оборотов вокруг кабестана, но вдруг застряла, как будто на ее конце висел не якорь, а целая дюжина якорей, и на них – все морские черти в придачу.

– Двадцать восемь, двадцать девять… Что ты будешь делать! Утя, отложи молоток, кому говорю. Иди помоги лучше.

Но и с силами Ути цепь не поддавалась. Морские черти весело болтали хвостами на всех якорях.

– Сорок один, сорок два… – Отчаявшись, Весельчак бросил лебедку и выглянул за борт. – Да что там внизу, коряга, что ли? Ну что за несчастье, а? Вот как мы с тобой справимся? Сорок девять, пятьдесят… Половина времени прошло, а корабль как стоял на якоре, так и стоит!.. Ну-ну, не будем плакать и рвать на себе волосы от досады. У меня все равно волос почти не осталось, а ты маленькая, глупая, твоим подшерстком делу не поможешь. Но шестьдесят два, шестьдесят три, а решения все нет, и эта железная штуковина застряла намертво, хоть стой, хоть пляши. Как все некстати и не вовремя!

– Маталок, – радостно сказала Утя.

– Да, да, только молоток, а не маталок, – поправил ее Весельчак. – Очень опасная игрушка. Семьдесят один, семьдесят два… Что?.. Что ты сказала?

– Маталок!

– Ну да, правильно! Маталок, конечно! – Весельчак подхватил Утю-Путю на руки. – Дай мне свою игрушку, я в нее немножко поиграю, а потом тебе отдам, хорошо? И заодно расцелую – крепко-крепко… Но потом. А пока – восемьдесят четыре, восемьдесят пять… – отбеги подальше, во-о-о-он туда… Восемьдесят восемь, восемьдесят девять… А я как тресну!

(Бум!)

– …Девяносто четыре, девяносто пять. И еще раз – тресну!

(Бум!)

– …Девяносто восемь. И еще раз…

(Блямц!)

– Уф! – Пират отер вспотевший лоб и подмигнул счастливой малышке. – Сто. Уложились. Якорь чист!

Если спросить гавгадосцев, когда им повезло увидеть самое уморительное зрелище, они, без сомнения, вспомнят события этого вечера. Школьники и прибывшие за ними матери, охранники банка и толстосумы-посетители, а также все, кому посчастливилось услышать про пиратский корабль – а это практически весь Гавгадос, – столпились на Главной площади.

Капрал заканчивал построение у трапа.

– Одернуть мундиры! Прекратить смеяться! Пересчитать запасы! – командовал он гиенам. – В шеренгу по одному – стройся! На борт корабля – шагом-а-арш!

Едва гиены стройной колонной начали подниматься по трапу, якорная цепь «Кошмара» гигантской железной змеей с грохотом сползла по борту. Плюхнулась в воду.

– Ах! – в один голос воскликнула толпа на площади.

В это же мгновение с хлопком расправились паруса: вечернее небо закрыли широкие полотна.

– Ох! – выдохнула площадь.

А еще через миг трап пошатнулся. Гиены, теряя равновесие и значимость, посыпались спелыми фруктами… Вслед за ними летели корзины, рассыпая фасоль и горох, кабачки и капусту, сливы и яблоки, зелень и яйца, превращая прибрежные воды в гигантский ошеломительный суп!

Толпа на площади ликовала! Подбрасывала вверх картузы и младенцев. Под хохот с криками «Браво!» и «Наконец-то!» «Ночной кошмар» отходил от пристани. И только красный от негодования капрал, даже не стараясь запомнить лица излишне радующихся конфузу, пронзительно орал:

– В погоню! Догнать, поймать и повесить!