1

Вот уже каменный лев уверенно протянул передние лапы в грядущее, мирно закинув хвост на правую сторону: ему некуда спешить...

Мериптах почти не сходил с лестницы, высекая глаза, нос и рот фараона. Лучшие камнерезы Кемта плечом к плечу трудились рядом.

Казалось, Мериптах позабыл обо всем на свете. Но однажды вечером, покрытый пылью и пошатываясь от усталости, он спросил Тхутинахта:

— Сколько людей подверглось сегодня наказанию?

— Все, кто заслужил, — чуть раздраженно ответил начальник рабочих, не терпевший вмешательства в свои дела.

— Хорошо сказанное тобою, — кивнул Мериптах. — Камень любит характер: он сам тверд...

Старый мастер восхищен: неужто и Мериптах взялся за ум?

— Но в стороне остались работающие лучше остальных...

Тхутинахт настороженно и вежливо молчит. «Какая еще мысль у Мериптаха просится на кончик его языка?» — думает он.

— Пусть два скульптора, — приказал Мериптах, — сделают десять моделей Та-Мери.

— Исполнят...

— Можно из глины.

— Хорошо.

— Будешь награждать ими отличившиеся десятки. Понял?

— Нет, — признался Тхутинахт.

— Надо поощрять старательных людей...

— Разве мало им того, что из не бьют? — удивился Тхутинахт.

— Мало!

Тхутинахт не посмел возразить, но лицо его выразило отчаяние — ему хочется, очень хочется уяснить смысл услышанного, но не все, видимо, подвластно человеческому уму!..

— Заслуживщие награду, — терпеливо объяснял Мериптах, — получат двойную плату за свой труд...

Теперь Тхутинахт понял. Оценил простоту и действенность новых мер. Тхутинахту думалось, что по части организации строительства, расстановки сил и управления работами все известно людям, тем более ему — признанному и опытному. Оказалось, в любом деле нет завершенности. Даже в новом замысле Мериптаха... И Тхутинахт невольно улыбнулся, довольный, что последнее слово может остаться за ним.

— Тхутинахт умный, — ответил он. — Я понял дальше твоего!

Мериптах удивленно поднял брови.

— На весах справедливости две чаши. Так?

— Да, Тхутинахт.

— На одной из них будет наша награда. А на другой?..

— Не знаю.

— Тхутинахт знает! Не только двойную оплату получат отличившиеся, но и... двойное наказание, если провинятся!

Мериптах засмеялся: кому много дано, с того больше спрашивается!

— Будь по-своему, Тхутинахт.

Строительство Та-Мери и прежде отличалось быстрым темпом, но после введения Мериптахом поощрений оно стало самым стремительным в истории Кемта.

 

2

Туанес меж тем чувствовала себя одинокой. Особенно последнее время. Она часто встречалась с Сенетанх, и они подолгу беседовали. Джаи не отходил от нее. Она даже гордилась верной привязанностью мальчика. Нередко навещал ее Кар.

Но никто и ничто не могло заменить ей мужа.

Она понимала, что так надо. И смирилась. Не роптала. Просто никак не могла привыкнуть. Вот если бы у нее были дети... Хоть один ребенок! Сегодня она призналась в этом Сенетанх.

— Надо просить богов, — предложила Сенетанх.

— Просила, — вздохнула Туанес.

— Надо знать, как это делается... Смотри, Туанес, смотри, богов упросит Хену.

— Твой муж?

— Да. Пусть хоть какая-то польза будет от него...

— Захочет ли?

— Я прикажу ему — он захочет!

— Пожалуйста, Сенетанх. Я подарю тебе свой браслет: вот этот, с глазом Гора.

— Я беру подарки только от мужчин... Раньше брала...

— Как это — раньше?

— Не надо об этом, Туанес. Цела ли твоя фигурка из глины, что вылепил Мериптах?

— Да.

— Заверни ее осторожно.

— Хорошо.

— Пойдем к Хену.

— Когда?

— Сейчас, Туанес!

И они направились в храм бога Птаха. Сенетанх — уже сейчас со строгим лицом уверенной в себе повелительницы. Туанес — с трепетом надежды. Труден мир. По-своему — сложен. Но есть боги. И если соблаговолит — многое станет доступным человеку.

Джаи они не брали с собой. Но маленькая черная фигурка, таясь, следовала за ними. Мальчик слышал их разговор и, снедаемый любопытством, не мог отказаться от возможности внимать настоящим заклинаниям настоящего жреца.

«Возможности»? Громко сказано! Но ничего. На месте виднее. Джаи решителен, умеет быстро ориентироваться в обстановке.

Туанес осталась в комнате Сенетанх. Джаи — в кустарнике рядом. А Сенетанх пошла искать мужа. Ее не было долго, но, когда она появилась, Туанес поняла по выражению ее лица, что боги сегодня милостивы и Хену также.

— Посмел бы он перечить мне! — гордо произнесла Сенетанх. — Я могу приказывать ему вот этим пальцем вот этой ноги...

Джаи совсем притих в кустах, размышляя: как можно приказывать, да еще уважаемому служителю бога, пальцем ноги? Ему захотелось как следует рассмотреть чудесный палец, но было далековато, и он отложил это до следующего раза. Лишь бы разузнать, о каком именно пальце идет речь и на какой ноге!

— Спасибо, Сенетанх. Когда?

— Сейчас.

Туанес обняла подругу и поцеловала в щеку.

— Мы пойдем к нему вместе.

— Хорошо.

— Только, знаешь, Туанес... Я найду тебе укромное место, чтобы ты сама видела и слышала все, а потом... уйду. Ладно?

— Уйдешь?

— Ко мне придет Кар... Но ты не волнуйся... В земле под храмом есть потайной, забытый всеми ход. Я покажу его тебе.

— Хену, наверное, надо очищаться перед общением с богами?

— Он уже очищается целый месяц, — зло ответила Сенетанх. — Пойдем...

Джаи слышал все слово в слово и опять удивился: ведь очищаться надо, вероятно, в воде или огне?.. Он представил себе такое длительное очищение, и мурашки пробежали по его спине. Ну и должность! Нет, Джаи не способен на такое подвижничество...

Крадучись, он выследил женщин, приметил место входа в подземелье, подождал, пока ушла Сенетанх, и тоже спустился вниз. Тихо. Чтобы не услышала Туанес и не испугалась. К счастью, здесь была тонкая стена, как бы разделяющая ход на два. Когда глаза мальчика привыкли к темноте, а слух обострился, он без труда определил, где Туанес, и, ступая как кашка, занял место почти рядом с ней, отделенный лишь ветхой перегородкой.

Над ним была ниша святилища храма, и Джаи разглядел в ней алебастрового Аписа, а в узкую щель увидел и самого Хену, освещенного масляными светильниками.

Вот жрец установил на низком столике глиняное изваяние Туанес, зло осмотрел его и опустился на колени.

— О великие боги Кемта, — отчетливо услышал Джаи (и Туанес тоже), — смотрите: я надел на свою шею магические ожерелья, охраняющие мою грудь. В них зеленый цвет Бодрости и белый — Чистоты... Вот на моих ногах браслеты, защищающие их движения... На руках моих священные узлы из папирусных веревок. Они окружили мой пульс — никому не прорвать его! На моем торсе магический пояс с ключами Жизни, Здоровья, Силы, Устойчивости. Смотрите, боги Кемта... Они сделаны из золота — царя металлов, из золота — затвердевших лучей Рэ! Я защищен амулетами. Я недоступен вам. Я не боюсь вас, боги Кемта...

Джаи невольно сжался в комок. Он знал лишь молитвы, то есть бесчисленные просьбы людей, обращенных к богам. Но чтоб так разговаривать с властителями неба?! Это выходило за пределы даже его буйного воображения.

— Смотрите, боги Кемта, — продолжал Хену. — Вот изображение Туанес, она мой заклятый враг. Я пишу ее имя зеленой краской на папирусе и сжигаю его в священном огне, чтобы оскверненный дым дошел до вас. Возмутил ваш дух, укрепил вашу память.

Джаи затрепетал. Почему жрец назвал Туанес своим врагом? Может быть, это необходимо по ритуалу? А потом он признается богам, что желает Туанес добра?

Однако Хену, совсем распаляясь от злости, говорил другое:

— Слушайте боги Кемта, меня — Хену, великого мага. Вы исполните мою волю не только потому, что я вас не боюсь... Я не касаюсь женщины положенное время, не ем мяса, не ем рыбы. Я умастил себя бальзамом, положил за уши благовонные вещества, омыл губы свои соляным раствором, обут в деревянные башмаки, я — друг ваш! Я исполнил угодное вам, богам Кемта. Смотрите сюда: в моей правой руке волшебная палочка из слоновой кости, покрытая фигурами и знаками. Повинуйтесь ей! Вот я указываю ею на живот Туанес. Он — ваш. Это говорю вам я, сам Хор! Пусть всегда он будет пустым, не знает детей Мериптаха. Вот груди Туанес, боги. Они тоже принадлежат вам. Пусть сохнут они, чтобы никогда не давать пищу живому. Вот лицо ее — пусть постареет оно раньше времени, чтобы никто не любовался им. Лишите ее сна, лишите ее покоя, досточтимые боги, властители снов, повелители имен! Ниспошлите на Туанес самые страшные болезни, известные вам, пусть она тает подобно воску... Обратите красу ее в безобразие, молодость — в увядание, освободите члены ее от подвижности. Сделайте все это, боги Кемта: вы укрепите нашу дружбу! Еще сделайте так, чтобы жалобы ее Мериптаху на свое нездоровье, жалобы ее друзьям на свои недуги — через слова эти передали Мериптаху свои болезни, передали недуги друзьям ее. Да будет так, великие боги Кемта, как сказал я, ваш друг, великий маг Хену. Я принесу вам достойные жертвы, я прославлю вас на площади Белых Стен, где хранится огонь для жителей столицы, поддерживаемый моими жрецами. Да будет так, сказанное мною, исполните услышанное вами: умертвите Туанес.

Хену вошел в экстаз и стал произносить бессмысленный (для Джаи) набор слов и звуков — сладкий дым курильниц стал гуще и вскоре так окутал зловещую фигуру жреца, будто он исчез, растворился в жарком воздухе храма.

Мальчика трясло от страха, и он, едва владея собой, почти ничего не соображая, обратился в бегство. Но тут он вспомнил о Туанес, перебежал на другую сторону подземелья и с трудом отыскал ее. Молодая женщина лежала на земляном полу в глубоком обмороке.

Напрягая силы, Джаи вынес ее на воздух, положил на густую траву и убежал...

Лишь к самому вечеру он окреп духом и заставил себя вернуться к месту, где он покинул бесчувственную Туанес.

Ее уже там не было...

 

3

Тхутинахт сперва удивился. Потом — стал нервничать. А последние дни — холодок страха проник и в его душу.

На строительстве Та-Мери начали происходить странные вещи...

Сперва погибло трое рабочих. Кусок скалы упал на них, когда они ровняли край площадки позади каменного льва. Некоторое время спустя во время сна погибло еще девять рабочих. Их укусили змеи, неведомо как оказавшиеся среди спящих.

Затем умерло более ста человек... На этот раз боги отравили воду для питья. Неизвестно, кто пустил такой слух, но об этом вдруг заговорили все.

И наконец, доставая из своей плетеной корзины обед, Тхутинахт вовремя обнаружил трех маленьких змей, маслено блеснувших на ее дне. От их укуса человек умирал через пять минут...

Паника охватила людей, и строительство прекратилось. Все ходили на цыпочках, опасаясь змей, поминутно поглядывая вверх — не упадет ли с неба камень?

Впервые растерялся Тхутинахт, не зная, что предпринять. Только одна фигура рабочего видна теперь на спине Та-Мери, и лишь сейчас увидел его Джаи. Он сидел понуря голову, безучастный ко всему, в глубоком раздумье. Видно, ни змеи, ни камни, падающие сверху, не тревожили его.

Мальчик издал не то крик, не то болезненный стон и чуть ли не бегом вскарабкался на шершавую спину Та-Мери.

— Сенмут! — задыхаясь от бега, волнуясь, проговорил он. — Это я, Джаи. Как рад я видеть тебя...

Рабочий поднял голову, и мальчик содрогнулся, глядя в его асимметричное, такое знакомое ему, а сейчас усталое, изможденное лицо.

— Как ты попал сюда, Сенмут? Ты не уехал в Абу?

— М-мен-ня п-п-риве-езли об-брат-н-но... — сильно заикаясь, ответил рабочий.

— Почему ты говоришь так, спрашиваю я? О боги! Где шрам твой на правом бедре, Сенмут?!

— Я... не Сен-н-м-м-у-ут...

— Так кто же?

— Я Сеп.

Джаи, не веря услышанному, с трудом отрешается от того, что видит сам, своими глазами.

— Но ведь ты... Сенмут, — все еще сопротивляясь действительности, говорит он.

— Нет, я — Сеп, — безвольно и вяло ответил рабочий.

Мальчик вновь всмотрелся в его лицо и вдруг понял: да, это не Сенмут! У того лицо было как бы слегка перекошено слева направо, а у этого... наоборот. У Сенмута глубокий шрам на правом бедре, а у... Сепа — нет его. Сенмут мускулистый, а тело Сепа еще хранило жировые складки. К тому же Сеп почему-то заикается, а Сенмут — нет.

Убедившись в ошибке, Джаи, будто во сне, слез с каменной спины Та-Мери и направился было в грот Мериптаха, чтобы, уединившись, предаться размышлениям, но грота уже не было. Его обрубили по краям и заложили камнем.

Тогда он подумал о Туанес и пошел к ней. Он уже знал, что Сенетанх и Кар нашли ее на траве в саду Хену и отнесли домой.

Она пришла в себя лишь на следующий день. Джаи еще не видел ее. Возле нее часто бывал Кар, а мальчик не мог преодолеть робости при виде фокусника. Но будь что будет: если окажется, что Кар и на этот раз там, он все равно войдет в комнату Туанес.

Но вместо Кара Джаи застал там Сенетах.

— Сегодня я пойду к Хеси... — услышал он ее голос.

Туанес ничего не ответила. Она смотрела в потолок, и только редкий взмах ее густых ресниц давал окружающим знать, что она жива.

Подойдя к ней и посмотрев на ее бледное лицо, мальчик присел рядом на тростниковую циновку и, прижавшись своим горячим черным лицом к ее холодной руке, заплакал.

Пришел Мериптах с врачом. Сенетанх поцеловала подругу, простилась с Мериптахом и, нежно обняв мальчика, отвела его в угол комнаты. Потом ласково и печально провела ладонью по его лицу, осушая слезы, вздохнула и ушла...

Мудрый Тотенхеб, светило врачевания в Белых Стенах, задумчиво стоял у постели Туанес. Внимательно осмотрел ее, нагнулся, послушал сердце. Ощупал живот.

— Сегодня смажьте ее медом, — распорядился он.

Мериптах кивнул.

— Завтра, еще три дня после — свежей кровью быка... Дать ей пить смолу священной акации, разбавленную наполовину водой — для успокоения. Причина заболевания — воля богов... Буду думать я, Мериптах, думать буду я. Основное — разгадать имя болезни, чтобы суметь воздействовать против него! А сейчас помоги мне выпустить дурную кровь...

Джаи плохо слушал остальное. Когда Тотенхеб произносил слова «...причина заболевания — воля богов...», Джаи увидел рядом с собой на тумбочке ту самую фигурку Туанес из глины, что была в руках Хену в храме. Ну, конечно! Только он, Джаи, знает истинную причину болезни Туанес... Но сказать об этом нельзя — иначе и тот, кто услышит подробности, заболеет сам. О себе Джаи почему-то не подумал. Только Джаи знает истину и сумеет помочь Туанес!..

Взрослым было не до него, мальчик зорко осмотрелся, бережно взял обеими руками скульптуру, спрятал ее за спину и, пятясь выбежал из дома...

 

4

Откинув занавеску, Кар увидел оголенную спину Сенетанх. Красавица сидела на полу у шкатулки, в которой она хранила свою коллекцию. Но, странное дело, браслеты и ожерелья, флаконы для ароматных масел и гребни, подаренные ей многочисленными поклонниками, были свалены кучей в корзинке для мусора...

Все!

Хотя нет...

На правой ее ладони простой камень, подаренный Каром в час их первого свидания. Она пальцем нежно ласкает его отшлифованные Великой Хапи бока.

«Выкинет тоже в корзинку?..» — встревожился Кар.

Дотянувшись до туалетного столика, она положила на него камень и теперь любовалась им издали.

Кар самодовольно улыбнулся. Мужчине лестно видеть себя победителем, особенно имея столько соперников...

«Я хорош, красив я, — с удовольствием подумал Кар. — Девушки ходят за мной, как тень за телом... Пусть Сенетанх тоже воздаст хвалу мне, но пусть похвала ее моим доблестям не отвергает внутренность моего молчания!»

И, гордый увиденным, ушел бесшумно и незамеченным.

 

5

Это страшное утро началось тихо.

Толпы рабочих сгрудились на берегу Хапи. Безмолвно. Неподвижно. Кто сидит на камнях, кто стоит. Взоры всех направлены в сторону бригадиров, нерешительно направлявшихся к строительной площадке — вернее, к Тхутинахту, сидевшему у входа в нижний заупокойный храм фараона.

Вот подошли они к нему. Вот стали. Вот, словно сговорившись, пали ниц.

— Ну?.. — угрюмо произнес Тхутинахт.

— Ты первый над нами, — хором негромко заговорили они. — Начальник рабочих.

— Слушаю я говоримое вами.

— Смотри, Тхутинахт, смотри... Как работать нам? Люди хотят заслужить ласку своих начальников. Хотят они.

— Ну?

— Усыпи гнев свой, Тхутинахт. Выслушай. Как работать, говорим мы, если смерть окружает нас?

— Верно говорят они, верно! — вдруг послышался громкий бас, и из-за колонны позади Тхутинахта появился Хену.

При виде громадной фигуры Главного жреца Тхкутинахт склонился, он сложил ладони вытянутых рук вместе, не смея в упор смотреть на верного слугу божества скульпторов и камнерезов, великого мага Белых Стен.

— Пусть скажут они вновь просимое ими, — приказал Хену.

— Они боятся змей, — пояснил Тхутинахт, — камней, падающих с неба, отравленной воды...

— Я разговаривал с богами, — повелительно произнес Хену, — их желание известно мне. Смотрите, люди, смотрите... Среди вас есть Сеп, осквернитель Города мертвых.

— Да, есть такой, досточтимый жрец, — ответил бригадир Менхепер. — Он в моем десятке.

— Накажем его между землей и небом. Тогда все прекратится. Вы сможете работать не боясь, люди.

Бригадиры молча смотрели на Тхутинахта. Хену смерил его грозным взглядом и пробасил:

— Понял ты, Тхутинахт, веление богов, спрашиваю я?

— Да, — угрюмо ответил Тхутинахт.

— Что скажешь ты в ответ?

— Приказывай великий начальник мастеров, слуга Птаха, действуй, как считаешь нужным...

— Возвращайтесь к рабочим, — приказал Хену бригадирам. — Скажите им: пусть займут свои места, пусть смотрят... А ты Менхепер, пришли в место наказаний осквернителя Сепа.

— Исполню, великий начальник мастеров, — хмуро сказал Менхепер.

...Тысячи глаз устремлены к месту наказаний. Вот привели туда Сепа, и жрец, указывая на него пальцем, что-то гневно говорит ему.

Сеп стоит с опущенной головой. Понимает ли он, что говорят ему? Или безразличие овладело им? Или сознание своей вины породило в нем смирение и готовность?

С любопытством смотрят роме на обреченного. Если боги потребовали его — значит, так надо. Жрецам виднее. Сеп — осквернитель Города мертвых, он связал себя с темными силами, используя которые уже успел умертвить десятки людей.

Хорошо, что жрецу удалось разгадать его коварство, доложить богам и уговорить их защитить невинных. Разумеется, уступчивость богов должна быть вознаграждена. Очень хорошо, что виновник многих несчастий на строительстве и понес ответ.

Вот четыре дюжих нубийца взяли Сепа за руки и за ноги, распластали на песке, а потом дружно оторвали от земли и как бы распяли его на весу.

Палач совершил омовение священной водой Хапи, взял в правую руку гибкий трехгранный стебель папируса, взмахнул им — и первая косая полоса легла на спину Сепа.

Жрец стал рядом и затянул молитву. Палач со свистом наносил удар за ударом. Толпа зрителей, облепившая Та-Мери, замерла в нервном напряжении.

Тело Сепа дергалось в руках нубийцев, но в наступившей тишине ни один стон его не присоединился к свисту розог, которые услужливый помощник время от времени заменял свежими и подавал палачу.

Хену что-то сказал, и палач, кивнув, стал наносить удары медленнее и точнее. Вот он опустил розгу острой гранью на спину Сепа, едва заметно повернул ее сперва налево, потом направо и слегка потянул на себя, оставляя на бронзовых лопатках казнимого глубокие кровавые канавки.

Палач плеснул на голову Сепа воды из кувшина, а Хену извлек из белого мешочка, что висел у него на золотом поясе с амулетами, горсть мелкой, как пудра, толченой соли и принялся втирать ее в длинную рану.

Теперь громкий вопль вырвался из груди жертвы, и лицо главного служителя бога Птаха посветлело: это свидетельство того, что богам угодно творимое!

Розовой пеной пропитывался воздух над телом Сепа, порой даже темно-алые струйки крови стекали на золотистый нежный песок, и палач с удвоенным усердием мастерски срезал с опухающего на глазах тела небольшие кусочки кожи, которые срывали с гудящей розги и разлетались далеко вокруг.

Это была настоящая работа, и палач Сенна всенародно демонстрировал свое искусство. С профессиональным остервенением. Дж-ж-жик-к!.. — и тонкий срез живой ткани с еще наполненными кровеносными сосудами и воспаленными нервами взвивался к сухому жаркому небу. Дж-жик! — и новый вопль Сепа услаждает слух богов.

Пусть камнерезы и скульпторы, все роме знают, что и среди палачей есть мастера, великие старанием и умением, достойные славы!

Толпа не выдержала. Безумие охватило ее. Люди бессмысленно что-то кричат друг другу, прыгают, лица у многих исказились, глаза широко открыты. Они царапают себя, чтобы и собственная кровь присоединалась к ручейкам, стекавшим с Сепа, — боги Кемта станут еще милостивее.

Тысячи глоток, ревущих, стонущих, вопящих, как бы слились в одну — и мощный гром дикого экстаза подняли вихри песка и пыли, окутавшие горячие камни Города мертвых.

Глаза жреца загорелись религиозным вдохновением... Вот он схватил пучок розог и, чуть ли не оттесняя палача, добивает Сепа. Геркулес Хену уже не помнит себя от ярости, он бьет все время по правому плечу Сепа. Оно превращается сперва в шар из мяса и крови, потом вся эта масса теряет форму и остатки сопротивляемости, розги входят в нее все легче и глубже.

Мертвое тело Сепа тупо уткнулось в песок, а занесенные над ним розги остановились в воздухе — экзекуция окончена. Главный жрец так и сказал: «Накажем его между землей и небом».

Толпа смолкает. Сотни людей на камнях, обессиленные, с трудом ловят воздух, но глаза их смотрят в одну красную точку — теперь беды минуют их!

Слуги палача завертывают в глубокое полотно то, что осталось от Сепа, и уносят на Запад, где умирает сам Рэ, — за пределы Города мертвых, на съедение диким зверям и птицам.

Тхутинахт объявляет два часа отдыха — он понимает, что сразу приступать к работе нельзя. В душе он встревожен тем, что здесь нет Мериптаха, его брата Анхи, нет высоких начальников. Но здесь Главный жрец бога Птаха, Тхутинахт не может его ослушаться...

...Когда жене Сепа сообщили о новых преступлениях ее мужа и казни, Исет рассмеялась. Угостила обедом тех, кто принес ей страшную весть. Проводила, как провожают желанных дорогих гостей. Потом оделась в лучшее свое платье из тонкой, почти прозрачной белой ткани и, безумная, вышла из дома.

По улицам Белых Стен она шла, лучезарно улыбаясь встречным. Миновав западную окраину столицы, Исет босиком прошла по раскаленному песку, не чувствуя ожогов, и принялась бродить по пустынным улицам Города мертвых.

Она останавливалась у каждой гробницы, осторожно стучала в нее костяшками пальцев, негромко спрашивала: «Сеп, это ты, мой любимый муж, властелин моего сердца, отец моих детей?..»

И, прильнув ухом к суровым камням, тщетно прислушивалась, обходя каждую гробницу со всех сторон. Ответа не было, и терпеливая Исет являлась сюда на следующий день.

...Пройдет очень много лет, окончатся события, послужившие основой нашего повествования, уйдут на Запад многие участники его, а бедная Исет, поседевшая и высохшая от старости, все так же будет бродить по улицам растущего день за днем Города мертвых, с надеждой стучаться в стены гробниц, тихо спрашивать: «Это ты, мой Сеп?..» — и с надеждой прислушиваться, прислоняясь чутким ухом к безмолвным камням...

 

6

— Входи, Сенетанх, входи, Сенеб! — голос у Хеси дрожит от нетерпения.

Вельможа надолго задержал взгляд на ее обнаженных плечах, еще дольше — на крепкой, словно кокосовые орехи, груди. А когда увидел ее ослепительные ноги, звуки застряли в его горле и руки сами потянулись к хрупкой талии.

Сенетанх увернулась от объятий и усмехнулась.

— Я подарю тебе, — страстно шепчет Хеси, — пять золотых ожерелий.

— Нет, — мотнула головой красавица, позволив однако, вельможе слегка коснуться себя.

— Десять!

— Нет, Хеси... — ее удлиненные черной краской глаза закрылись.

— Пятнадцать!!

Сенетанх не успела набавить цену: за дверью послышался шум и кто-то постучал. Хеси мгновенно втолкнул Сенетанх в спальню и задернул плотную штору.

И вовремя: в первую комнату, иногда заменявшую Хеси мастерскую, вошел... Хену.

— Сенеб, Хеси!

— Сенеб... Видеть тебя — радость...

— Чем взволнован ты, спрашиваю я?

— Да вот, смотри, работаю я... Поднимал на стол эту скульптуру... Тяжелый камень...

— Желание твое исполнил я, Хеси: Сепа больше нет!

— Почил Сеп на своем великом месте, — с явным удовольствием ответил Хеси, думавший лишь о том, как бы спровадить мужа той, что спряталась рядом за занавеской. — Ты друг мне, Хену. Друг! Я приду к тебе завтра.

— Хорошо.

— А сейчас жертву богам хочу принести я: благодарность воздать молитвой им...

— Иду я, иду, Хеси. Пусть приятной будет твоя беседа с богами!

Хену ушел, тяжело и громко ступая деревянными подошвами своих сандалий. Вельможа устремился к Сенетанх. На этот раз его цепкие руки успели обнять ее. Сенетанх не сопротивлялась. Ее лицо стало бледнее, чем до визита Хену. Может быть, она слышала их короткий разговор? Или ее напугал приход мужа?

Вельможа не заметил происшедшей в ней перемены.

Горделиво улыбаясь, она подумала о том, что вот Хеси держит ее в своих руках, а на самом деле — он пылинка в ее ладони; вот он несет ее на ложе, а по существу лишь запутывается в ее сетях, как рыба; вот Хеси что-то говорит ей, а в действительности — она повелевает им.

Возгордилась Сенетанх.

А гордыня — глупая советница. «Теперь, — подумала она, — Хеси выполнит любое мое желание...» Не ведала она, что всегда была лишь игрушкой — особенно для вельмож, что таких воспитывали для себя они. Только для себя.

— Мне не надо золота, Хеси, — сказала она. — Ответь: сколько Сепов в Белых Стенах?

— Я не пойму тебя, Сенетанх.

— Знала я Сепа, у которого шрам на бедре. Слышала я, Хеси, осужден Сеп — без шрама...

— Где знала ты... первого? — страсть мигом покинула Хеси. Голос его стал твердым.

— Там, на берегу...

— Когда?

— Давно. В ночь, когда он хотел убить Нефр-ка, отца Кара.

— Кому же ты... рассказала об этом?

— Тебе. Сейчас.

Хеси вновь стал нежным, внимательным. Чутко прислушавшись и убедившись, что близко нет слуг, заранее отосланных им в свои комнаты, он, приняв новое решение, приласкал красавицу.

— Уйдем отсюда, Сенетанх.

— Куда, Хеси?

— На берег Хапи. Я давно не был с тобою там...

— Хорошо, — не оправившись от удивления, согласилась Сенетанх.

Они незаметно выскользнули из дома и спустились с холма, где за высокой стеной богатый дом вельможи. Река протекала почти рядом, но Хеси, обняв Сенетанх за плечи, увлек ее вдоль берега к северу.

Здесь пустынно, и черная безлунная ночь мгновенно укрыла их. Хеси вывел ее на ровную и гладкую тропинку. Сенетанх удивилась еще больше: если идти так дальше — они выйдет на высокий берег залива, где обитают священные крокодилы.

— Ты знаешь, куда ведешь? — спросила она.

— Знаю, Сенетанх. Не бойся. Там хорошая трава. Там никто не бывает в эту пору...

Снизу тянуло влажной прохладой. Ровное журчание воды прерывалось отчетливым чавканьем. Подойдя к краю обрыва, Сенетанх наклонилась, будто в этой могильной темноте можно было рассмотреть бугристые спины четырехлапых чудовищ... И вдруг — сильный толчок сбросил ее вниз.

 

7

Прошло несколько дней после казни мастера Сепа. На строительстве Та-Мери действительно стало спокойно: не падали камни на роме, не кусали их змеи, вода для питья оставалась свежей и вкусной.

Вовремя пришел им на помощь Главный жрец Птаха. Не будь его и богов — проклятый Сеп умертвил бы всех. Слава Хену! Его хвалили бригадиры, а жены рабочих продолжали носить ему подарки.

Ведь как удобно жить, когда над тобой есть боги и их слуги, верные посредники жрецы. Даже Мериптах, узнав о случившемся, ничего не сказал Тхутинахту, Да и что мог сказать он, сам моливший богов вновь даровать здоровье Туанес?

Но пока не помогали ей ни компрессы и окуривания, ни полынная настойка, ни кора гранатового корня, ни пчелиный яд. Мериптаху удалось прочитать несколько глав из древней книги, написанной Афотасом, сыном Мена, первого фараона Кемта, и «Тайной книги врача» самого Имхотепа. Да, видно, не каждому смертному дано проникнуть в значение металлов в жизни человека, воздуха, что, пройдя легкие, освежает сердце и из него по артериям бежит по телу.

Мериптах окрасил ногти Туанес на руках и ногах и синеющие губы в красный магический цвет крови, но боги не оценили его стараний.

Она бледнела и худела.

Чем больше богов, тем больше опасностей, что не только один из них может на тебя рассердиться. Наверное, потому говорят во все времена и у всех народов, что беда не ходит одна.

Исчезла вдруг Сенетанх!..

Кар сделал все возможное, чтоб хоть как-то напасть на ее след. Безрезультатно. Только сейчас почувствовал Кар, что значила для него Сенетанх. Тоска охватила его. Одна лишь память осталась: ожерелье, подаренное ей тем, кто почему-то назвал себя Сепом.

Вначале Кар хотел его выбросить, и только случайно оно осталось у него в доме. Сейчас Кар надел дешевое ожерелье на свою могучую шею и ценил его не меньше, Чем Сенетанх тот простой камешек, что он «подарил» однажды ей. И не снял даже тогда, когда по городу распространились слухи, будто Сенетанх сбежала от опротивевшего ей мужа в район Дельты с каким-то юношей. Глупый Хену не только не пытался ее разыскать, а проклял в своем храме. Да и зачем искать, если это так похоже на правду.

— Это так, — вздохнув, сказал и сам Кар в разговоре с Мериптахом.

— Все может быть, — меланхолически ответил Мериптах, — все...

Кар хотел рассказать о том, как он случайно подсмотрел Сенетанх в одиночестве, выбросившую свои подарки, кроме его камня. Хотел, но воздержался. Теперь это ни к чему. А нерассказанное подчас — дороже и ближе.

— Разгневали мы чем-то богов, — раздумчиво сказал в тот вечер Мериптах. — Может, оттого что маленький лев с головой человека, Шесеп-анх, найденный тобой в древней кладовой скульпторов, еще у нас? Ведь мы даже не знаем, чье лицо изображено на нем?

— Кто его знает...

— Отнеси его, Кар, на место. Хорошо?

— Отнесу, Мариптах. Это не трудно.

— Он ведь не нужен мне. Я сделаю своего льва совсем по-иному.

— Ладно, Мариптах. Отнесу. Успокою его дух...