Отучившись в колледже в Нью-Йорке, я полетел на Гавайи учиться в магистратуре. Меня восхитила красота Гавайских островов. Прежде я никогда не был нигде западнее Огайо, никогда не видел тропических пляжей и вулканических гор. Сначала мне показалось, что это будет место, где всё будет меня отвлекать, и что здесь будет трудно вымучить из себя степень доктора философии. Однако на свои ограниченные средства я купил подержанный мотоцикл, нашёл небольшую квартирку рядом с университетом и стал ждать начала семестра.

Однако он так и не начался, по крайней мере для меня. Каким-то образом произошла накладка в моей работе ассистентом преподавателя, и я неожиданно оказался без гроша в кармане и без образования, лишённый жалованья и каких-либо средств к самостоятельному существованию.

Так что я стал работать на полставки учителем французского языка в школе квакеров, в которой учились богатые ученики-сёрферы. Там я и познакомился с Альдо С., учителем математики, жившим при школе. Главное здание представляло собой переоборудованный колониальный особняк, и Альдо жил в комнате, которая раньше была кладовой в подвале. Мне предложили комнату прислуги, которая в часы занятий превращалась в научную лабораторию. Я согласился.

По первому впечатлению Альдо походил на фанатика, но чего именно, я понять не мог. Он часто цитировал Олдоса Хаксли и Боба Дилана. После окончания занятий я видел, как он бродит в задумчивости по территории за зданием. Альдо было лет сорок с хвостиком. У него была большая копна вьющихся волос, торчащих будто наэлектризованные на его большой голове. Во время занятий он носил мятую белую рубашку от вечернего костюма и один из двух пристёгивающихся галстуков, оба из которых были украшены пятнами от еды. Я никогда не видел, чтобы он менял брюки, кроме выходных, когда он надевал пару выцветших бермудских шорт и свою единственную гавайскую рубашку, провонявшую чесноком. Альдо разговаривал дребезжащими, энергичными всплесками, часто резко жестикулируя пальцем. И, тем не менее, в целом его движения казались странным образом плавными. Много лет спустя я увижу Джо Кокера в передаче «Saturday Night Live» и вспомню Альдо С.

Однажды в пятницу вечером он пригласил меня в главное здание, чтобы познакомить со своей девушкой-китаянкой, Битси. У Битси были морщины на лбу и крошечные глазки, которые исчезали вовсе, когда она щурилась. Она много улыбалась и имела материнскую манеру упрекать Альдо за его неряшливые привычки. Огромным преимуществом жизни на территории школы было то, что в выходные она была в полном нашем распоряжении. Просторная кухня была любимым местом Альдо, и именно там в тот раз он установил свою аудиоаппаратуру, тогда как Битси что-то толкла на кухонном столе, используя ступу и пестик из научной лаборатории. Рядом лежало нечто, похожее на пластиковый пакет с птичьим кормом.

«Ты никогда не пробовал семена вьюнка?» — спросил Альдо. Я понятия не имел, что он имеет в виду. В колледже я пил много пива и однажды съел пирожок с марихуаной, которым меня угостила одна девчонка-битник на какой-то вечеринке. В те времена наркотиком считался героин. Его принимали джазовые музыканты, прежде чем умирали, походя на жертв холокоста. И это всё, что я знал о наркотиках.

«А как насчёт ЛСД, мескалина, псилоцибина?» — спросил он. Я покачал головой. В то время галлюциногены были легальны, однако достать их было трудно. «Я заказал немного „кислоты" с материка, — добавил он, — но пока придётся довольствоваться этими семенами вьюнка».

За два часа меня вывернуло, наверное, раз двадцать. Альдо и Битси чувствовали себя плохо совсем недолго, а затем забавлялись моими страданиями, как мне казалось. Позже я думал, что если в ту ночь и испытал изменённое состояние сознания, то оно ограничивалось исключительно фарфоровой внутренностью унитаза в мужском туалете.

Однако это дало корни — быть может, случайное семечко вьюнка проросло в моей психике. Через полтора года я попробовал ЛСД — за это время я успел впервые жениться, переехать в Лос-Анджелес, развестись и прилететь обратно на Гавайи без гроша в кармане и окончательно запутавшимся. Вернувшись, я вновь отыскал Альдо, который к тому времени бросил преподавание и встал в растущие ряды хиппи с Уайкики. Вскоре я последовал его примеру, в основном из-за ЛСД.

На те небольшие деньги, которые я смог наскрести, выполняя любую случайную работу на пристани, я снял комнату в доме в задней части долины Маноа, в районе, окружённом пышными лесами и с видом на море. Однажды Альдо принёс с собой две фиолетовые капсулы, которые мы тут же проглотили. Битси была у нас «на подхвате», нашим открывателем дверей, нашим водителем, если понадобится, а к тому времени ещё и специалистом-любителем по «Тибетской книге мёртвых»; а кроме того, девушкой, хорошо осведомлённой в вопросах допустимого поведения при галлюциногенных глюках.

Это был мой первый раз, и я был рад присутствию Битси — Альдо был склонен вести себя странно. Однажды под «кислотой» он забрался в самую середину живой тропической изгороди, которая выходила на прибрежную скоростную трассу на наветренной стороне острова. Была видна лишь его голова; его словно наэлектризованные волосы и фосфоресцирующее лицо казались странным цветком с другой планеты и напугали целый автобус туристов, ехавших мимо.

Никогда не забуду этот первый ЛСД-трип. Я едва могу вспомнить, как первый раз занимался сексом, но ЛСД обладает способностью угрожать жизни и навсегда впечатывает это потенциальное бедствие в память. Дозы в фиолетовой оболочке были сильными и чистыми, вовсе не похожие на то, что я позже назвал «кислотой-дешёвкой» 70-х. Чистая «кислота» вас «опускает», сокращает реальность до молекул и даёт понять, что главный здесь не вы. И, Боже вас храни, подумать обратное. Битси постоянно повторяла: «Расслабься, расслабься». В конце концов я дошёл до самого пика, и в этот краткий миг я узнал всё, что можно было знать, навсегда. Остальную часть дня мы с Альдо провели «под кайфом» в лесу за домом, разглядывая с огромнейшим благоговением каждый листик, каждое насекомое, живую землю у нас под ногами.

После этого было множество подобных встреч, одни с Альдо, другие — с кем-нибудь из растущего числа «торчков», с которыми мы знакомились; иногда — с незнакомыми людьми, к которым нас необъяснимым образом влекло. Однажды, сидя под пальмой на северном побережье, я увидел далеко на пляже девушку, идущую по кромке воды, — она была на расстоянии, по крайней мере, четверти мили. На пляже были и другие люди, однако я каким-то образом знал, о чём эта девушка думала, и, более того, что она знала, что я это знаю. Вопроса о том, что именно мы знали, не возникало. У этого знания не было никакого «что» — никакого объекта; оно просто было тем, чем было, без объяснений. Приблизившись, она резко свернула и, пройдя по горячему песку до моего дерева, села рядом. Мы не проронили ни слова.

Такого рода трансцендентные опыты были в те годы не редкость. «Кислота» меня раскрыла. Я имею в виду, что моя так называемая «реальность» оказалась не тем, чем я её считал. И естественно возник вопрос, чем же была реальность, если не тем, к чему я так давно привык? Я принял ЛСД, и — раз! — я разучился всему, чему я учился, и вместе с тем, парадоксальным образом, всё осталось прежним.

В это время мы ездили принимать «кислоту» на наветренную сторону острова. Мы нашли отдалённый пляж, и ночью, когда нас никто не беспокоил, переживали наши лучшие групповые трипы. Иногда восемь или десять нас лежало на дюнах, пока не проходил пик. Затем мы резвились на залитом лунным светом пляже до рассвета.

Однажды вечером Сьюзан, которая к тому времени была постоянным членом нашей группы, привела с собой своего парня, студента из калифорнийского Университета Беркли, гостившего у неё. Помню его длинные волосы, и почему-то на нём был плащ, и вскоре после того, как мы достигли пика, он исчез со Сьюзан за дюнами до самого восхода солнца. А затем, утром, прежде чем уйти, он вручил мне книгу и сказал её прочесть.

Так я познакомился с дзэн. Послание дзэн было таким же чётким и бескомпромиссным, как и послание ЛСД: «Ты не тот, кем себя считаешь, никогда им не был и никогда им не будешь». Если бы у меня не было опыта приёма ЛСД, я бы осмеял запутанное и сбивающее с толку учение и со временем занялся бы своими делами, поддавшись зову предков, респектабельных выходцев из среднего класса. Но я уже знал, что в этом послании правда. И преподносилось оно не в виде модной таблетки, а в виде традиции с тысячелетней историей. Была ли моя жизнь до сих пор сплошным обманом?

Сказать честно, меня это потрясло. Со временем я перестал курить траву и принимать ЛСД, но стал притуплять себя выпивкой и лёгкими деньгами. Поворотный момент наступил и прошёл в тумане подавленного страха, и вскоре я скатился до преступлений. Минует два десятилетия и истечёт немалая часть тюремного срока, прежде чем у меня появится мужество заглянуть туда вновь.

Не то чтобы я обвинял ЛСД или дзэн. Отнюдь нет. ЛСД было началом, а дзэн — подтверждением того, что же нужно для обнаружения того, что пульсирует в этом порой слишком человеческом сердце. Открытый и уязвимый, я страдал и боролся, а затем, через двадцать лет, наконец сел и стал слушать. Некоторые утверждают, что уже слишком поздно, ведь кому-то я сделал больно. Это долг, который никогда не будет оплачен, так как в каком-то смысле тот факт, что я сегодня знаю то, что я хотел бы знать всегда, не может стереть боль прошлого или искупить целую историю злодеяний.

Однако даже это порой калечащее чувство вины приносит с собой урок: то, что по-настоящему примешь, вберёшь, прочувствуешь и полностью включишь в себя, трансформируется. Медитация научила меня позволять проявляться всему тому, что проявляется. Это было то, чему я научился много лет назад во время моего первого ЛСД-трипа — Битси, уговаривающая меня «Отпусти, отпусти», — но до сих пор не применял в своей жизни. Были и другие уроки, не самым малым из которых было осознание того, что я имею мало отношения к тому, что возникает, кроме как, быть может, наблюдаю это. Как часто я слышал, как другие говорили, что если бы у них была возможность, они бы всё сделали иначе. Как часто сам я это говорил!

Однако, оглядываясь на своё прошлое, с сожалением, что причинил другим столько зла, будучи уверенным при этом, что только я один несу за это ответственность, я также вижу, что эта роль была написана тотальностью, которую я с трудом могу постичь. И что всё, что когда-либо было, привело к этому конкретному моменту, и что это касается всех. Один хороший друг однажды написал: «Мы в своей жизни стремимся заглядывать вперёд, а понимаем её, только оглянувшись назад». Воистину так! Оглядываясь назад, я вижу поворотные моменты и альтернативный путь, которым я мог бы следовать. Но, видимо, путь в целом находится не в зоне моего личного влияния. Я также не могу обвинить в своих бедах ЛСД или дзэн, как не могу сказать, что 15 миллиардов клеток моего тела ответственны за мой следующий вздох, или что Млечный Путь ответствен за это невообразимое путешествие в пространстве.

Слава Богу за все те решения, которые я принял, будучи совсем юнцом, только что окончившим колледж, в том числе и за поездку на Гавайи и за ту работу в школе! Слава Богу за Альдо и Битси и «дзэнского» парня в плаще, предложившего мне ещё один путь, который, как я теперь вижу, мне нужно было пройти! Странно, но даже учитывая все так называемые «неверные» повороты, которые я совершил в своей жизни, в общей картине просматривается совершенство. И именно это мне и нужно было увидеть.

В последний раз, когда я видел Альдо, я нашёл его на ступеньках перед входом в его дом, где он уплетал целую миску сырого чеснока. Он уверял, что это продлит ему жизнь. В последний раз, когда я видел Битси, она вставляла нитку в иголку, скосив от сосредоточенности глаза, и во рту у неё были булавки, а на полу перед ней лежала кипа носков.

Конечно, они были идеальной парой, и я часто думаю о том, что же с ними стало.