Прямо перед Рождеством моя дочь попыталась покончить с собой, проглотив 150 болеутоляющих таблеток и запив их бутылкой водки. Когда она, уже в больнице, вышла из комы (её нашла подруга, которая и вызвала скорую), то сказала, что была совершенно подавлена, поняв, что всё ещё жива.
Эта попытка была кульминацией трёх лет депрессии, начавшейся со смерти её брата (её лучшего друга) и закончившейся в прошлом году крайне неудачным браком. Её, всё ещё вынашивающую мысли о самоубийстве, друзья отговаривали посещать меня, уверенные в том, что это будет прощанием со мной. Но она всё же приехала, и в какой-то момент нашего свидания, сам находясь в отчаянии, я решил показать ей эксперимент Дугласа «с указыванием». Не помню, чтобы я сказал ей, для чего он нужен; мне кажется, я описал это как игру или забавную странность.
Комната для свиданий в тюрьме обычно полна народу, столы находятся близко друг к другу, но я знал, что моя дочь готова попробовать всё, что угодно. Поэтому я попросил её указать на ближайший стул, обратить внимание на его форму, цвет, плотность, на ощущение того, что он — предмет, который находится где-то там. Затем она указала на свою ступню, обращая внимание на то, что она также была плотной вещью с цветом и фактурой. Она указала на своё колено, своё бедро, свой живот и, наконец, на свою грудь, останавливаясь и обращая внимание на форму и вещественность каждого из них.
В конце концов она указала туда, откуда смотрела, и я попросил её развернуть своё внимание на 180 градусов и сказать мне, что она видит — не то, что она думает, что видит, не то, чему её учили, а то, что она действительно видит в настоящий момент.
Она сказала: «Мой нос?» Я ответил: «Хорошо, неясные очертания носа. И что ещё?» После паузы она озадаченно сказала: «Моё лицо?..». Я спросил: «А ты видишь своё лицо?» То, что произошло дальше, было одним из самых запоминающихся мгновений моей жизни — она замерла от удивления, а затем слёзы буквально полились у неё из глаз, и она застонала, закрыв лицо руками, а когда она вновь посмотрела на меня, то сказала: «О Боже! Оно всегда было там!»
И это было началом, началом конца жизни, которая у неё не задалась. За последний год она потеряла свою прибыльную работу, жильё, машины — всё, и теперь была бездомной без гроша в кармане. Вот как она описывает тот момент в комнате для свиданий:
Я сразу это поняла! Это вернуло меня к тому, что я помнила, когда была ребёнком. Как будто включили свет, и ко мне вернулся мой дар! Это «я», которой было так больно, вовсе не была мной — какой фарс! До меня дошло, да ещё как — такое невозможно было пропустить! Фонтан эмоций, слёзы, мурашки — в тот момент было всё!
И вот что она написала в последующие недели:
У меня практически нет денег, но это не имеет значения. Впервые я понимаю, что счастлива. Раньше я никогда не могла дать определение счастью. Теперь просто слушать других людей стало настоящей радостью. Как будто когда я Вижу , я перестаю думать — я просто впитываю того человека, который передо мной находится. Я в буквальном смысле ощущаю, как его слова растворяются в осознавании и становятся частью меня.
Красота Видения в следующем: я не спрашиваю, почему, как, что, где или когда. Это просто есть и всегда было. В Видении нет никаких вопросов. Разговаривая сегодня с моим другом Д., я увидела его ясность. Я увидела нечто поразительное: я не увидела между нами ничего — никакого расстояния, никакого пространства, никаких барьеров. Никогда раньше я не ощущала такой покой.
Видение случается тогда, когда я меньше всего его ожидаю. Когда оно происходит, ничто не остаётся прежним. Я не знаю, как ощущают это другие, сразу ли это изменило их жизнь, но для меня — несомненно. Я знаю, что другим это может показаться странным, но когда я что-то делаю, я также Вижу : делаю ли повседневную работу по дому, читаю ли книгу, смотрю ли телевизор, ем ли (тарелка, вилка, еда, которую я помещаю в Ничто!). Это не что-то, для чего мне нужно прилагать усилия. Осознавание просто берёт на себя руководство.
Позже она прислала некоторые свои дневниковые записи:
Я люблю Видеть , когда засыпаю. Раньше мне было трудно заснуть, в голове постоянно крутились мысли о прошедшем дне или о том, что я буду делать завтра. Сначала Видение перед сном давалось с трудом, но сейчас это успокаивает, умиротворяет. Я закрываю глаза, и вот я в безграничности, во Вселенной. Её безмерность бездонна, однако я в своём Ничто не являюсь ничем. Оно здесь. То, что там, есть и здесь. Это как колыбельная, и я умиротворённо засыпаю. Я также проделываю это в течение дня. Я закрываю глаза и вижу Ничто. Я вижу, что у меня нет зрения, нет способа определять визуальный мир. У меня нет ничего, никаких воспоминаний, никакого понятия о том, из чего состоит окружающее. Там внутри я вижу лишь безбрежность, и нет слов, чтобы описать её необъятность. Она охватывает всё. Это место, где происходит всё, Я и есть всё это, нетронутая и недостижимая.
Когда я была ребёнком, я знала себя как часть мира. Это был мой мир. Даже когда я смотрела вовне, я видела себя внутри, как будто я одновременно смотрела вовне и вовнутрь. Был свет, и мысль, много мыслей, выстраивающихся на других мыслях, пустота и вместе с тем не пустота.
В детстве моё имя часто менялось, так как мои родители скрывались от властей. И несмотря на то что по настоянию родителей часто приходилось запоминать новое имя, я всегда оставалась собой, своим лучшим другом. Я доверяла этому внутреннему свету. Я помню, как мне нравилось просто сидеть и Видеть. Я не знала, что у этого есть название. Я говорила себе, что у меня было нечто особенное. Я думала, что ни у кого больше нет этого особого дара. Когда я смотрела в зеркало, то видела там маленькую девочку, которая была похожа на свою маму, папу и брата. Я видела шрамы от укуса собаки и грустные глаза. Но я помню, как говорила: это не я, настоящая я — это та, которая есть, когда я не смотрю на себя! И одновременно с тем смеялась, ощущая себя утешенной.
Мои родители принимали наркотики. Они также были весьма расслабленны в вопросах воспитания, и я знала много такого, о чём большинство детей даже и не слышали. Но я всегда могла уйти вовнутрь, положиться на это особенное место, которое и было моим настоящим Я, где ничто не могло причинить мне боль.
А затем, став старше, я потеряла это особенное знание. Это произошло столь постепенно, что я даже не могу сказать, когда точно это случилось. Я помню, как, будучи подростком, пыталась вновь уловить это ощущение, но не могла. Когда я смотрела в зеркало, то видела то же, что и другие: внешнее «я» со всеми изъянами, жертву, кого-то, кому было больно и кому я не доверяла.
Но сейчас мой дар ко мне вернулся, теперь он не полностью скрыт мыслями. У меня вновь есть связь с истинным Я. Я Вижу.
Вскоре после этого я получил письмо, в котором говорилось, что у неё прошло то состояние блаженного кайфа, в котором она пребывала в течение нескольких последних недель. Оставались проблемы с деньгами. Были назначены даты судебных слушаний по вопросам, связанным с разводом. У неё всё ещё не было ни жилья, ни работы и будущее казалось мрачным. Она писала:
Сегодня мне было паршиво. По шкале от одного до десяти это несомненно была десятка. Я уже бывала в этом состоянии и знаю, насколько это серьёзно. Требовалось принять какие-то решительные меры. Я испытывала такие муки — эмоционально и физически. Я опять хотела умереть.
Я сидела на тротуаре у городской библиотеки, борясь со своими мыслями, волновалась, думая о дне судебного слушания, о встрече с адвокатом, об обязательном психиатрическом тестировании, — всё это казалось мне таким бессмысленным и таким непреодолимым. Часть меня знала, что у меня есть инструменты, чтобы победить эту внутреннюю боль, а другая часть меня не позволяла мне ими воспользоваться! Как будто я сплю, мне снится кошмар и я не могу проснуться. О Господи, пожалуйста, проснись!
Я сидела там вся в слезах, а мимо проходили люди. Знаете, как трудно Видеть , когда вы в таком состоянии? Так невероятно трудно. И вдруг это произошло. Я сидела и смотрела Сюда и вдруг (я не преувеличиваю) НЕ УВИДЕЛА ЗДЕСЬ НИКАКОЙ БОЛИ. Я — это не мои мысли! В этом Не-месте нет никакой боли! Я — не моя тревога и не моя паника. Мне ничего не нужно делать — я просто нахожусь Здесь , независимо от того, делаю я что-то или нет! И Здесь я вижу огромную широченную теплоту, и мне больше не хочется умереть. Всё-таки это был хороший день. Я благодарна этому прекрасному ужасному времени, которое привело меня Домой.
Через неделю она посетила «Школу для Работы Байрон Кэти» и прошла интенсивный десятидневный семинар, где занимались самоисследованием с целью отделаться от глубоко укоренившихся убеждений или «историй» о так называемом «я» и «мире» (этот ретрит с проживанием рекламируют как школу, которую вы посещаете, чтобы избавляться от знаний). Ей присудили грант. Она приехала туда с идеей о том, что «Работа» (так называлось самоисследование) каким-то образом дополнит Видение, поможет ей вернуться Сюда. К концу ретрита она знала, что они не просто дополняют друг друга, а необъяснимым образом идентичны. Через три дня она одолжила рюкзак и отправилась одна в Центральную Мексику в поисках своей матери, которая жила за границей и с которой была не в ладах уже почти два десятилетия. Когда она вернулась, я получил следующее послание:
Пап, я нашла её. Я потрясена тем, как сильно её люблю. Она так прекрасна. Я не вижу того, что видела раньше. Мне от неё ничего не нужно — она совершенна такая, какая она есть. У меня такое чувство, что это Нигде так удивительно наполнено приятием. Я больше не нахожусь в трансе того, кем я являюсь для других. Я — Ничто , вмещающее всё остальное. В Этом я чувствую людей так, как никогда не думала, что смогу их чувствовать, в том числе и их боль. Люди подходят ко мне и рассказывают о своих страданиях, о своём безумии. Почему так много людей приходит ко мне с одним и тем же? Но ведь каждый человек — это моё отражение, каждое слово — указательный знак. С тех пор как ты помог мне Видеть , я побывала в аду и вернулась обратно. В аду — так как жизнь временами становится хуже, вернулась — так как Здесь я нахожу ту тишину и покой, которые охватывают всё, — и чем больше ада я испытываю, тем к большему покою я возвращаюсь. Итак, я нашла её, помирилась с ней и обнаружила, что я помирилась сама с собой. Она думает, что я чокнутая. Ну, если я чокнутая — то я Дома!
Сейчас, когда я пишу эти строки, моя дочь опять в Денвере, у неё всё ещё нет ни работы, ни жилья (она живёт у подруги). У неё нет никаких конкретных планов, кроме того, что, очевидно, для неё запланировано свыше. Мы подписываем наши письма «Твой задом-наперёд папаша», и «Твоя вверх тормашками дочка» и смеёмся. Когда мы пишем друг другу, то пишем сами себе, и это всегда такой приятный сюрприз — даже когда сидишь на тротуаре у библиотеки в аду, наполненном слезами.