Я вырос в хорошем доме в тихом районе Филадельфии в нескольких кварталах от частной школы, в которую меня отправили родители. По соседству жило семейство Келли, родственники Грейс Келли. Мой отец любил упомянуть об этом в качестве вступления к анекдоту, который он рассказывал на вечеринках и который я давно уже как позабыл. Я был единственным ребёнком. У нас были собака, кошка и кролик по имени Баббит. Однако мне очень хотелось иметь братика или сестрёнку, чтобы было с кем играть; кого-то, с кем можно было бы делиться игрушками — и также, возможно, с кем можно было бы разделить бремя «единственности», необходимости делать всё «как надо».

Оглядываясь назад, я вижу, что рос не вверх, а вниз. Что это мир был рождён во мне, а не я в нём, как меня позже заставили поверить. Иногда всё ещё случались короткие проблески былой необъятности — сидя на крыльце на коленях у мамы; вместе с бабушкой на заднем сиденье отцовского «форда»; в бассейне или на газоне в курортном Поконо. Однако в основном это воспоминания об ощущении ужатия, о том, как меня уменьшали, как я учился тому, что от меня ожидали. Однажды — наверное, мне было года четыре или пять — я проснулся посреди ночи и явно почувствовал, как становлюсь меньше; я испугался, что исчезну в камине рядом с кроватью, и помню, как в панике кричал, а няня пыталась меня успокоить. Утром я узнал, что мои родители попали в автокатастрофу, и моя мама пролежала в больнице несколько дней.

С тех пор детство стало казаться удушающим. Единственный смысл оставался в том, чтобы всё делать как можно «лучше», учиться быть «хорошим мальчиком», «молодчиной», таким же ребёнком, как все остальные, и вместе с тем ещё лучше, более выдающимся. А в действительности это было созданием ложной личности, той, которая говорила, что я — это тело и эти мысли, объект для самого себя, тогда как до этого я естественным образом (и бессознательно) был Осознающим Открытым Пространством и всем, что оно содержало. Где-то лет с трёх и до одиннадцати или двенадцати я учился видеть себя так, как меня видели другие: как человека, как маленькую и плотную «вещь» в огромном мире соперничающих вещей. Не удивительно, что я чувствовал себя странно, ощущал себя не в своей тарелке, и не знал почему. Не удивительно, что я презирал тот фальшивый образ, который невинно принял.

Тем не менее я играл в эту игру довольно хорошо. В старших классах я пользовался популярностью, был спортсменом и ловеласом, принимая участие во всех обычных развлечениях, присущих юности. Любые воспоминания об открытости были к тому времени выброшены из головы (так как они считались чепухой) или были похоронены в недрах моей психики. Таким образом, как бы сказал Хардинг, достигнув взрослого возраста, я успешно повторил эволюционную историю Осознавания (не Осознавания в качестве Пустого Вместилища, а в качестве того, для чего оно — вместилище: для его временного аспекта формы, постоянно меняющегося, эволюционирующего).

В утробе я стремительно завершил стадии своей длинной наследственной истории, от одноклеточного организма до самых совершенных антропоидов — и всё это всего за девять месяцев. И после физического рождения также нужно было столь же стремительно завершить стадии развития моих человеческих предков (примерно за девять лет), в том числе и совершить переход от «животного» открытого осознавания к полностью человеческому «я»-сознанию.

Таким образом, на то, для чего моим предкам понадобились целые тысячелетия эволюции, мне понадобилась всего лишь декада. История жизни, даже космоса, повторялась во мне. И это было необходимо, ибо чтобы успешно созреть и стать взрослым, нельзя обойти историю; в этом процессе нет ни одной стадии, которую можно было бы отбросить.

И поэтому мне пришлось «расти вниз», как это делаем все мы, и как должны делать наши дети. По нынешним стандартам «зрелым» считается тот, кто пренебрегает своим пустым осознаванием Здесь и принимает себя в качестве «вещи», предмета, человека-индивида среди других себе подобных на этой планете.

Но теперь очевидно, что у Осознавания про запас есть ещё одна стадия — а именно, стадия осознанного оглядывания на Самого Себя, рассматривания при этом того, что оно осознаёт. Это двунаправленное видение Видящего, Видение Того, Кто Действительно Есть, которое появлялось то тут, то там, на протяжении последних нескольких тысяч лет. Однако сейчас оно становится всё более доступным, если не преобладающим, и вполне может стать новым эволюционным скачком (в конце концов, наши предки совершили прыжок от неосознанного осознавания к осознанию себя в качестве «я»). Поэтому это двунаправленное видение — этот процесс видения и, следовательно, пребывания Источником и всем, что в Нём есть, — в будущем может стать новым стандартом, которым будет измеряться зрелость. В действительности, ввиду текущей ситуации на планете Земля становится всё более и более очевидным, что этот следующий так называемый «скачок», если он произойдёт, сможет спасти от уничтожения человеческий род, не говоря уже о бесчисленных других видах.

У меня возникает вопрос: «Почему бы не начать сейчас? Почему бы не вырасти раз и навсегда, в истинном смысле этого слова?» И парадоксальным образом вместе с этим «вырастанием» приходит осознание того, что нет никого, с кем это могло бы произойти; что на самом деле ничто никогда не случалось и что, кроме как в качестве видимости, ничто из вышеописанного не истинно!