I
В тот же вечер я прилетел в Марсель и остановился в отеле «Арбуа», а наутро прошелся до аэропорта и взял напрокат машину. К пяти часам я уже был в Сете.
Если вы не полицейский и не питаете стойкого отвращения к нарушению закона, то такой персонаж, как «преуспевающий мошенник, купивший дом на юге Франции», скорее всего будет вам симпатичен. Сразу представляется улыбчивый загорелый мужчина в модной итальянской рубашке, потягивающий сухое мартини на террасе своей виллы в Кап-д'Ай или Суперканнах. Ему за сорок, но у него по-прежнему густая шевелюра и молодая жена верна ему. Неправедно добытое богатство инвестировано в надежные голубые фишки, у него номерной счет в швейцарском банке и холдинговая компания, зарегистрированная на Кюрасао, чтобы не платить налогов. Он — живое свидетельство тому, что на самом деле преступления окупаются, а иногда даже с лихвой.
Правда, стоит сказать, что дом на юге Франции расположен рядом с Сетом, и картина сразу получится совершенно иной. Но это, конечно, если вы знаете Сет.
Он расположен в Лионском заливе, в двухстах километрах от Марселя, и это второй после Марселя крупный морской порт на юге Франции. Сет обслуживает винодельческую область Эро, где производят вино, которое перевозят танкерами, а не бочками, для производства промышленного спирта. Там есть несколько фабрик, рыболовецкий флот, корабельная верфь и нефтеперерабатывающий завод. Береговая линия прямая, пейзаж плоский и безрадостный. Единственная достопримечательность — гора Сен-Клер с маяком и старинной крепостью, откуда открывается вид на порт. Город изрезан сетью каналов, соединяющих различные доки. В нем есть парочка гостиниц. На побережье, за городом, расположено несколько семейных пансионов, где сдают места смельчакам, которых не пугают голые, продуваемые всеми ветрами пляжи и ледяные течения залива. Однако город не делает ровным счетом ничего, чтобы привлечь туристов. Это довольно уродливый промышленный центр.
Когда я приехал, было холодно и шел сильный дождь, словно Сет стоит на Балтийском, а не на Средиземном море. Я отыскал отель с чуть теплыми батареями, затем пообедал в ресторанчике в том же доме.
Я не собирался проводить расследование, о котором говорил Сай. Если человек по имени Филип Санже действительно живет в Сете и владеет там домом, то есть более простой способ узнать его адрес. Монпелье — административный центр департамента Эро — расположен всего лишь в двадцати девяти километрах от Сета. Я могу съездить в мэрию и посмотреть документы на землевладения в Сете. Или попробовать найти его в телефонной книге.
Я начал со второго. В телефонной книге никакого Санже не нашлось. В ответ на мой запрос мне сообщили ровно то же самое. Выбора не оставалось. Я позвонил в парижское бюро, сообщил дежурному название и номер телефона своего отеля и отправился спать.
На следующее утро я поехал в Монпелье.
Архивист в мэрии без лишних вопросов взялся мне помочь. Он, по-видимому, не видел ничего необычного в том, что один человек хочет узнать, чем владеет другой.
Через час с небольшим я уже установил, что Филип Санже, советник по инвестициям, проживающий по адресу: Сет, улица Пайо, дом 16, владеет тремя небольшими участками в районе горы Сен-Клер, значащимися как номера 14, 16 и 18 по улице Пайо. Он приобрел их шесть месяцев назад у вдовы местного бакалейщика за семь тысяч новых франков каждый. Участки были размером в одну десятую гектара, примерно — пятая часть акра. Архивист заметил со снисходительной улыбкой, что эти дома всего лишь «сараи» — бывшие казармы, которые армии больше не нужны.
Я вернулся в Сет и отправился на улицу Пайо.
Первоначально крепость и цитадель на горе Сен-Клер были построены Вобаном как часть системы береговых укреплений, тянущейся от испанской границы до Йерских островов. До конца девятнадцатого века вся гора была единым военным лагерем. Впоследствии, однако, методы ведения войны изменились, и гарнизон значительно уменьшился. Часть горы превратилась в деревню, и казармы потихоньку пустели. Местные жители покупали их под склады или фермы.
Улица Пайо представляла собой круто уходящую вверх дорогу с каменными заборами по обе стороны. Через одинаковые интервалы в заборах имелись деревянные двери, которые вели на одинаковые крохотные дворы. В противоположном конце каждого двора стоял двухкомнатный коттедж с черепичной крышей и земляным полом.
Рядом с домом номер 16, который Филип Санже указал в качестве своего постоянного адреса, воняло так, как будто тут много лет был свинарник. Половина черепицы осыпалась, дверей не было вообще. Номер 14 оказался примерно в таком же состоянии. Однако рядом с домом номер 16 работала бригада строителей. Через весь двор на улицу была прокопана траншея для подсоединения к водопроводу, а рядом с домом вырыта глубокая яма, по-видимому, для слива нечистот.
Никто из рабочих не слышал имени месье Санже. Казармы перестраивают под маленькие виллы с водопроводом, ванной, кухней, кафельным полом и террасой. Работами руководил месье Легран, архитектор. Заказчика представлял месье Мови из агентства «Гольф».
День выдался солнечный, и из окон казарм открывался впечатляющий вид на побережье. Терраса, которую здесь строят, действительно будет приятным местечком. Я начинал догадываться, зачем Санже понадобилось покупать эти дома.
Месье Мови, агент, подтвердил мои догадки.
— Да, такое сейчас происходит вдоль всего побережья. Те, у кого есть свободные деньги, покупают старые крестьянские дома — лишь бы были четыре стены и клочок земли — и переделывают их в виллы для горожан. Повсюду, где есть море и солнце. Даже в Сете. Сами убедитесь. К тому времени как месье Санже закончит с казармами, они будут стоить в десять раз больше того, что он потратит на покупку и ремонт. Но для этого бизнеса нужны воображение и свободные деньги.
— А месье Санже обладает и тем и другим, как я понимаю?
— О да. У него есть дома в Мужене, Кань-сюр-Мере и Рокебрюне, много домов. Он их сдает в аренду. На Лазурном берегу сейчас большая конкуренция, и цены взлетели до небес. Бельгийцы, швейцарцы, англичане — все кинулись покупать. Здесь, в Сете, строительство только начинается. Но надо торопиться — домовладельцы уже начинают понимать, что к чему.
Сначала агент решил, что я собираюсь вкладывать деньги в недвижимость, поэтому старался заполучить покупателя. Он был невысоким, худощавым, с горящими, как у терьера, глазами. И с таким же характером. Я долго не мог вернуть разговор к личности Филипа Санже, пришлось выдержать экскурсию по всем объектам недвижимости, которые имелись в его списке.
Наконец освободившись, я вернулся в отель и позвонил Саю. Тот выслушал мое сообщение без особого удовольствия.
— Ну хотя бы почтовый адрес Санже ты мог у него спросить?
— Я спросил, да только это адрес клиентской службы банка в Марселе. Санже не хочет, чтобы ему писали напрямую. Раз в неделю он звонит Мови или архитектору, чтобы узнать, как обстоят дела на стройке.
— А откуда он звонит, ты узнал?
— Нет, Мови под конец насторожился. Слишком уж я интересовался его клиентом. На мою уловку: «Интересно, не тот ли это месье Санже, с которым я познакомился прошлым летом в Каннах. Высокий такой блондин?» — он не отреагировал. Сказал только: «Возможно» — и продолжал впаривать мне двухэтажный особняк.
— И что же дальше?
— Могу попробовать получить его адрес в банке в Марселе.
— Они тебе не скажут. Посоветуют написать ему письмо, а они передадут. Надо придумать что-нибудь получше.
— Я еще пока не виделся с архитектором, но не думаю, что он знает больше, чем Мови. Может, он расскажет, как выглядит Санже.
— И что нам это даст?
— Ты сообщишь в Нью-Йорк. Покажешь, что мы тут из кожи вон лезем.
Последовало враждебное молчание, затем Сай взял себя в руки:
— Пит, если у Санже столько домов на южном побережье, то, полагаю, в одном из них он живет. Надо только узнать, в каком именно. У тебя мало времени — придется их все обойти. Лучше начать сегодня же.
Мне это начинало надоедать.
— Слушай, просто скажи старому хрычу, что я провалил задание. Ведь он именно это хочет услышать.
— Но это не то, что хочу услышать я. Старику нужны результаты, и я во что бы то ни стало должен ему их обеспечить. Я не могу сказать, что ты не справился с заданием, потому что пока этого не произошло. Просто ты думаешь, что так оно и будет. Я не говорю «надеешься», потому что в таком случае ты выставишь себя полным дураком.
Внезапно Сай подобрел.
— Так что давай, действуй. И, Пит, больше оптимизма, договорились?
— Меня от тебя тошнит.
Он повесил трубку.
Я переночевал в Арле и на следующее утро поехал через Экс-ан-Прованс по направлению к Каннам. Мужен расположен в одной-двух милях от Канн, по дороге в Грас. Я приехал почти сразу после полудня.
Очаровательный маленький городок примостился на горе. Канны лежат внизу, а за ними море и острова Иль-де-Лерен. Когда-то это был просто рынок для окрестных фермеров, но в последние годы он стал модным местом: все прелести Канн под рукой и в то же время не слишком близко, а в сезон здесь гораздо прохладнее, чем в Каннах. И тише. У Пикассо здесь дом.
Я припарковался напротив мэрии и зашел в кафе.
В глубине зала, у старомодной оцинкованной стойки, стояли двое мужчин в черных костюмах и пили красное вино. Еще один мужчина, очевидно, владелец, хозяйничал за стойкой. За столиками никого не было.
Я подошел к стойке и заказал виноградной водки.
Мужчины в черном обсуждали автомобильную аварию, в которую попал один из них. К владельцу обращались за юридической консультацией.
Это был коренастый толстяк с заметным брюшком, проницательным взглядом и энергичными манерами. Совет, данный им мужчине, который считал себя пострадавшей стороной, оказался нестандартным, но весьма разумным. Хозяин кафе порекомендовал ему выкинуть из головы адвокатов и иски, а вместо этого сыграть сегодня вечером с женой в «кис-кис-мяу», а потом заняться с ней любовью в экзотической позе.
Мне было позволено присоединиться к общему смеху.
За прилавком появилась жена хозяина — невысокая крепкая женщина с приветливой улыбкой, открывшей золотые зубы. Она хотела узнать, по какому поводу смех. Пострадавший изложил ей немного смягченную версию совета, который дал ее муж, и последовал новый взрыв смеха, к которому она присоединилась от всей души. Правда, заметив меня, мадам тут же сделала вид, будто отчитывает мужа.
— Бесстыдник! Что люди подумают?
— Мадам, — вмешался я, — я как раз собирался тоже попросить у вашего мужа совета. Может, мне лучше спросить у вас?
В ответ последовал вежливый смешок, и все оглянулись в мою сторону.
— Месье? — спросил хозяин.
— Я хотел бы снять на лето виллу, — сказал я. — Моей жене нравится тут, в Мужене. Вы не подскажете, в какое агентство лучше обратиться?
Он пожал плечами.
— Агентств тут много, все зависит от того, какой дом вам нужен.
— Многие виллы сдаются через каннские агентства, — вмешалась мадам. — Вам большой дом или?..
— О нет, маленький.
— «Мортен»? — предложил потерпевший.
Хозяин покачал головой:
— Нет, маленькую виллу лучше поискать у «Литторали».
Когда я записал, мужчины начали обсуждать разные агентства. Я подумал, что можно попробовать рискнуть, как советовал мистер Каст.
Я сказал:
— Мадам, мои друзья снимали виллу у месье Санже. Может, вы знаете, с каким агентством он работает?
— Нет, месье. Но если уж вы здесь, то можете спросить его сами. Или лучше мадам Санже. У них арендой занимается она.
— Месье Санже здесь?
— Да, он живет тут неподалеку.
Она повернулась к мужу:
— Альберт, как называется вилла месье Санже?
— «Валентина».
— Нет-нет. Они поменяли название, когда пристроили террасу. — Она прищелкнула пальцами. — Вспомнила! «Суризетт». Я помнила, что слово какое-то не французское — «Суризетт».
Все оказалось очень просто.
II
Вилла «Суризетт» — переделанный крестьянский дом на окраине города — стояла на склоне горы, обращенном в сторону Граса. К ней вела старая проселочная дорога, мощенная булыжником и с обеих сторон обсаженная олеандрами. Живая изгородь из можжевельника закрывала дом от дороги. Ворот не было, но аккуратный, профессионально оформленный плакат предупреждал, что передо мною частная собственность и хозяева держат злую собаку. Похоже, жизнь на вилле протекала в комфортном и элегантном уединении.
Я остановил машину на дороге, раздумывая, что сказать Санже.
Если я сразу, с порога, заявлю, что хочу увидеть Люсию Бернарди, мне скорее всего дадут от ворот поворот. Если я буду настойчив, меня попросят удалиться. Если я откажусь, он либо сам вышвырнет меня вон, либо вызовет полицию. Второе будет означать, что он полностью в себе уверен. К тому же полиция потребует от меня объяснений, а я не могу ничего сказать, не провалив задания. И даже если Санже не станет звать полицию — его отказ перекроет мне все пути, а ему мой визит послужит предупреждением, и он будет настороже.
Дело осложнялось еще и тем, что я ни на минуту не верил информации, которой меня снабдило начальство.
Я уже решил было вернуться в город, позвонить Саю и попросить дальнейших указаний, но вспомнил, с каким тошнотворным энтузиазмом он разговаривал со мной накануне, и передумал.
Теперь ведь не скажешь, что я ничего не сделал; я узнал, где живет Санже, и поэтому могу сам решать, как мне действовать дальше.
Я снял комнату в маленькой гостинице в Мужене, потом узнал номер виллы «Суризетт» и позвонил.
Ответил женский голос с сильным южным акцентом — должно быть, горничная или экономка. Я попросил месье Санже. Она спросила, кто звонит, и я, пробормотав что-то, повесил трубку. По крайней мере он там.
Я постарался поставить себя на его место.
Если отвлечься от Люсии Бернарди, мы имеем профессионального мошенника, который добился успеха в своем деле и выгодно вложил средства в недвижимость. Возможно, Санже не оставил занятий мошенничеством, но в настоящий момент он живет как добропорядочный французский гражданин, во Франции, под своим настоящим именем. Почему бы и нет? Согласно информации из Нью-Йорка, никто так и не сумел предъявить ему обвинений даже в Германии и Италии, где он действовал. Во Франции он может себя чувствовать в полной безопасности.
Однако в его положении должны быть уязвимые места. И я кое-что нащупал.
Купив три дома в Сете, Санже дал адрес одного из них как место своего постоянного жительства. С точки зрения закона он имел на это полное право, несмотря на то что дом был необитаемым. Важно лишь, что это существующий почтовый адрес. Впрочем, совершенно очевидно, что он сделал это для прикрытия, точно так же как адрес в марсельском банке был прикрытием. Хотя Санже покупал недвижимость на свое настоящее имя (вымышленное могло бы вызвать трудности в дальнейшем), он осознанно или инстинктивно сделал все, чтобы его было трудно найти.
Я придумал, как воспользоваться этой его слабостью.
После шести сразу стемнело. Я позвонил в Париж и сообщил свой номер телефона, но разговаривать с Саем не стал. Потом немного выпил и отправился на виллу «Суризетт». Подъезжая, я видел сквозь живую изгородь, что в окнах горит свет.
Дом на самом деле был больше, чем казался с дороги: очевидно, новый владелец надстроил второй этаж. Двор старой фермы превратился в огороженный стенами сад, через который надо было пройти, чтобы попасть к главному входу. По обе стороны тяжелой двери из резного дуба стояли каменные вазы с ампельными растениями. Дорогу освещали старинные каретные фонари, переделанные под электричество. Как только я ступил на мощеные дорожки сада, залаяла собака. Я позвонил в звонок; лай стал громче и злее. Вскоре я услышал, как горничная с южным акцентом приказала собаке замолчать.
Когда дверь открылась, горничная одной рукой придерживала собаку за ошейник. Меня это не очень успокоило: горничная была невысокая хрупкая женщина, а пес — огромный эрдель. Он снова залаял на меня. Она рассеянно его шлепнула.
— Да, месье?
— Я бы хотел поговорить с месье Санже.
— Он вас ждет?
— Нет, но думаю, он меня примет.
Я протянул ей визитку парижского бюро.
— Подождите, пожалуйста.
Она захлопнула дверь. Я ждал. Через минуту или две горничная вернулась, на сей раз без собаки, и протянула мне мою визитку.
— Месье Санже сожалеет, что не сможет вас принять.
— А когда сможет, мадам?
— Месье Санже не хочет общаться с прессой. — Она говорила, запинаясь, словно повторяя слово в слово. — Он сожалеет…
И начала закрывать дверь.
— Одну минутку, мадам. Пожалуйста, передайте ему вот это.
Я написал на задней стороне карты: «Касательно мистера Патрика Чейза» — и вернул ее горничной.
Та замялась, потом снова закрыла дверь.
В этот раз ждать пришлось дольше, но, открыв дверь, горничная посторонилась, чтобы я мог войти.
— Только недолго. Вы же понимаете, у месье и мадам планы на вечер.
— Разумеется.
Я оказался в холле, где была лестница, ведущая на второй этаж, к спальням, и арка в гостиную. Раздвижные стеклянные двери отделяли гостиную от террасы за ней.
Когда я вошел, из арки вышла женщина в широких брюках и шелковой рубашке.
На вид ей было около тридцати пяти, крашеная блондинка. В руках она держала журнал «Реалии», запястья украшали тяжелые золотые браслеты. Когда я посторонился, чтобы дать ей пройти, она окинула меня беглым взглядом. У таких женщин обычно бывает веселая, обаятельная улыбка, но сейчас она была серьезна и старательно делала вид, будто мой визит ее совершенно не интересует.
Я пробормотал:
— Добрый вечер, мадам.
Судя по равнодушному тону, с которым она произнесла «Месье», женщина уже забыла о моем присутствии. Собака, шедшая следом за ней, остановилась, подозрительно меня обнюхала и затем потрусила вверх по лестнице за хозяйкой.
— Сюда, месье.
Горничная провела меня через гостиную, устланную мягкими коврами (я узнал несколько обюссонских) и обставленную удобной мебелью, мимо висевшей на стене большой картины Брака к уставленному книгами алькову и камину из резного камня, в котором горели поленья. Человек в кресле отложил книгу, снял очки и поднялся мне навстречу.
Филип Санже, он же Патрик Чейз, оказался высоким, подтянутым, симпатичным мужчиной с приветливой улыбкой. Он был одет в широкие фланелевые брюки и кашемировый свитер с шелковым платком, свободно повязанным вокруг шеи. Цвет лица желтоватый, но здоровый, в темных вьющихся волосах ни намека на седину. Глаза настороженные и выразительные, рот одновременно решительный и улыбающийся.
Он взглянул на мою визитку и протянул руку:
— Рад вас видеть, месье Маас, хотя ваш визит меня немного удивил. Я имею в виду, его цель. Садитесь, прошу вас.
Санже говорил по-французски со слегка повышающейся интонацией, что делало каждое его предложение похожим на вопрос.
— Спасибо. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились меня принять.
Когда я сел, он продолжил:
— Мужен далеко от Парижа. Интересно, почему в редакции ведущего американского журнала сочли, будто я знаю нечто такое, что может заинтересовать его читателей.
Я ответил по-английски:
— Сейчас публику интересует все, что касается Люсии Бернарди.
Мой собеседник вроде как не расслышал имени девушки. Вежливо улыбнувшись, он произнес:
— О, вы говорите по-английски. А ваше имя…
— Я голландец, мистер Санже. Вы предпочитаете английский или французский?
Его улыбка немного потускнела.
— Мне абсолютно все равно, мистер Маас. Но я бы хотел узнать, о чем пойдет речь.
— О Люсии Бернарди.
Он выглядел слегка озадаченным и заинтересованным одновременно. Если он и притворялся, то весьма убедительно. У меня зародились сомнения. Возможно, сведения о том, что Патрик Чейз и Филип Санже — одно и то же лицо, ошибочны.
— Люсия Бернарди? Это та женщина, которую разыскивает полиция? Мне кажется, я что-то об этом слышал.
— Вы не могли об этом не слышать, мистер Санже. Ее история была во всех газетах.
Он пожал плечами:
— Мы тут не очень следим за новостями. Так или иначе, я по-прежнему не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.
— Люсия Бернарди познакомилась с полковником Арбилем в Швейцарии, в Санкт-Морице. В то время она была с американцем по имени Патрик Чейз. У меня есть данные, мистер Санже, что Патрик Чейз — ваш друг. Я бы хотел поговорить с ним об этой девушке.
Он посмотрел на меня немного беспомощно.
— Понимаю, вы бы хотели взять у него интервью, но, боюсь, вы и ваши коллеги пошли по ложному следу. Да, я знаю Патрика Чейза. Он интересовался покупкой одного дома в Италии, которым я в то время занимался. Вообще-то все так и закончилось ничем. Однако Чейз мне не друг, скорее просто знакомый. Должно быть, вас неправильно информировали. Не вижу, чем я могу вам помочь.
— Вы не подскажете, как с ним связаться?
Санже огорченно покачал головой.
— Он действовал от имени сети итальянских отелей. Возможно, если вы напишете им… — Он оборвал фразу. — Одного я не понимаю: почему вы пришли ко мне? Кто дал вам мое имя и адрес?
Его поведение по-прежнему выглядело совершенно естественно, но я внезапно почувствовал, что нью-йоркскому источнику можно верить. Вопрос: «От кого вы узнали мое имя?» — вполне естественен для Филипа Санже, но два дополнительных слова «и адрес?» — уже нет. Если Филип Санже и Патрик Чейз — действительно одно лицо, то теперь он беспокоится о своем прикрытии. В таком случае он хочет узнать, где образовалась дыра и насколько она велика, и сейчас старается вытянуть из меня эти сведения.
Я произнес извиняющимся тоном:
— Прошу прощения, мистер Санже, мы не выдаем наши источники информации.
— А, понимаю, профессиональная этика.
На мгновение от былой приветливости не осталось и следа, затем, словно отбросив раздражение, Санже поднялся на ноги.
— Я так удивился, что даже не предложил вам выпить. Что вам налить, мистер Маас: скотч, джин, шнапс? — Он уже направлялся в сторону столика с напитками.
— Скотч, пожалуйста.
— Сода, вода, лед?
— Соду и лед, пожалуйста.
Я смотрел, как Санже смешивает коктейль. По-видимому, сам он пить не собирался. Его движения были очень точны и экономны, руки не дрожали. Все под контролем. Я решил немного надавить.
— Спасибо. — Я взял у него стакан. — Скажите, мистер Санже, а что собой представляет Патрик Чейз?
— Вас интересует, как он выглядит?
— Ну, как бы вы его описали? Не только внешность. Скорее, общее впечатление.
— Типичный американский бизнесмен.
— Куча денег?
— Трудно сказать. Он интересовался вложениями в европейскую недвижимость, но преимущественно как посредник.
— Биржевой спекулянт?
— Возможно.
— Вы ведь не американский гражданин, мистер Санже?
— Нет, я учился в Америке во время войны. — Он улыбнулся. — Думаю, вам это известно. В чем же истинная цель вопроса?
— Проверить правдивость ответов, мистер Санже. — Я поставил стакан на столик. — Мне сказали, что между вами и Патриком Чейзом существует очень тесная связь. Теперь вы говорите, что это не так. Естественно, я хочу выяснить, насколько верна остальная информация.
Давление, похоже, сработало; Санже вернулся к столику с напитками и налил себе кампари с содовой.
— У меня мало времени, — сказал он, бросив на меня взгляд через всю комнату, — но если вы расскажете мне все, что знаете, я скажу вам, правда это или нет.
Я ответил не сразу. Он должен был чувствовать, что для собственной же безопасности ему выгоднее мне помочь, но я не знал, как внушить это понимание.
— Для начала мне бы хотелось быть уверенным, что вы мне доверяете.
Санже вернулся к своему креслу, однако садиться не стал. Теперь он внимательно меня разглядывал:
— Доверяю чему?
— Правдивости моих слов, мистер Санже. Если честно, мне представляется, что информация, которой я располагаю, может быть весьма полезна для вас. Но мне бы хотелось быть уверенным, что я, в свою очередь, получу от вас нужные мне сведения.
Он снова улыбнулся:
— Ну, в таком случае это вам нужно доверять мне.
— Не совсем. Видите ли, меня интересует Люсия Бернарди. Не вы, месье Санже, и не Патрик Чейз. Но если я не смогу написать статью о Люсии Бернарди, мне придется писать о вас троих.
Он сел в кресло. Я обрадовался, поскольку в какой-то момент мне показалось, что он вот-вот швырнет стакан мне в лицо. И я бы его понял.
— Похоже на шантаж, — сказал он.
Я снова взялся за стакан. Сейчас глоток спиртного был как нельзя кстати.
— Это шантаж и есть. Прошу прощения, мне это не нравится, но…
— Да ради Бога! — воскликнул он сердито. — Избавьте меня от ваших причитаний. Выкладывайте, что там у вас. И если окажется, что ваша информация ничего не стоит, я вам все зубы пересчитаю.
Передо мной возник совершенно другой мистер Санже, гораздо менее обходительный. Меня это превращение порадовало.
— Отлично, — сказал я. — Во-первых, вы хотели узнать, откуда я знаю ваш адрес. Шесть месяцев назад вы купили кое-какую недвижимость в Сете.
— Ну и что?
— Документы на покупку были обнаружены при обыске багажа Патрика Чейза. Я понятия не имею, где был обыск. Наверное, вы осведомлены об этом лучше меня. Копию отчета передали в Интерпол. Там сказано, что Санже и Чейз — один и тот же человек.
— Тогда почему ко мне до сих пор никто не пришел?
— Потому что полиция Санкт-Морица проверяла вас гораздо раньше, чем поступил этот отчет. Детективы не связали Люсию Бернарди с Филипом Санже. Они связали ее только с Патриком Чейзом.
Он выразительно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
— Разумеется, — продолжил я, — когда швейцарская полиция начнет перепроверять, ваше имя обязательно выплывет, и тогда полиция, а также множество других людей нарушат ваше уединение. Если только… — Я замолчал.
— Если что?
Но он знал.
— Если только Люсия Бернарди не найдется. Как только это произойдет, они тут же потеряют интерес к ее прежним связям.
По его реакции ничего нельзя было понять. Он пробормотал: «Черт!» — и вернулся к столику с напитками, чтобы плеснуть немного джина в кампари с содовой.
Я встал, чтобы видеть его реакцию, и спросил:
— Вы знаете, где она сейчас?
Реакции не последовало. Словно не услышав моего вопроса, Санже крикнул через всю комнату:
— Chérie, viens!
Его жена появилась на пороге. Очевидно, она стояла в прихожей, где могла слышать наш разговор.
— Сказать Мари, что за обедом нас будет трое?
— Да, дорогая, пожалуйста, — ответил он вяло.
Перед тем как уйти, она посмотрела на меня и улыбнулась:
— Надеюсь, вы пообедаете с нами, месье Маас?
— С удовольствием, мадам, благодарю вас.
Она снова улыбнулась. Ее улыбка меня встревожила. Это была не просто вежливость. Почему-то мое согласие остаться на обед вызвало искреннюю радость.
III
Филип Санже, он же Патрик Чейз, встретил Люсию Бернарди в Париже.
— У меня там наклевывалась одна сделка, — сказал он.
— Какого рода сделка?
Он вздохнул.
— Послушайте, мистер Маас! Ведь вас интересует Люсия, не так ли? Если вы будете задавать не относящиеся к делу вопросы, разговор получится очень скучным. Как вы уже выяснили, я занимаюсь недвижимостью: покупаю старые дома, благоустраиваю их, а затем продаю или сдаю в аренду. Это мой бизнес, и в докладе нет ничего, что бы этому противоречило.
— Как скажете. Вы тогда жили под именем Патрика Чейза?
— Нет, я никогда так не делаю во Франции. — Он снова говорил очень искренне и убедительно. — Если честно, я использую Патрика Чейза только для того, чтобы платить меньше налогов при международных сделках. Поймите, это не вымышленное имя.
— Un nom de guerre, — объяснила мадам.
— Вот именно, — подтвердил Санже. — Вы же не называете названия корпораций «вымышленным именем».
Я не стал говорить, что корпоративные схемы работы не предполагают использования поддельных американских паспортов. В конце концов, хоть я и шантажировал хозяина, я был гостем в его доме. Почему бы в таком случае не дать ему сохранить лицо?
— Так, значит, вы познакомились в Париже. Чем она занималась?
— Работала в магазине. Знаете такие лавочки на Елисейских полях, которые продают по дешевке духи иностранным туристам? Ну, вот в таком. Я зашел туда вместе со своим немецким другом, который накупил там кучу всякого добра для жены. Там я ее и заметил. Она меня заинтересовала.
— Она очень красива, мистер Маас, — сухо сказала мадам. — На фотографии в газете этого не передашь. И к тому же очень умна.
— Вы ее знаете, мадам?
— Да, Филип меня с ней познакомил. Он ценит мое мнение в подобных вопросах. Это необходимо для нашего бизнеса, но нельзя же использовать для таких дел жену.
Это было сказано спокойно и с улыбкой. В голосе не было слышно горечи, и все равно она отчетливо чувствовалась. Очевидно, в былые времена мадам Санже была партнером в преступном бизнесе своего мужа и теперь немного ревновала его к более молодым женщинам, занявшим ее место.
Я взглянул на Санже. Он сидел как ни в чем не бывало.
— Ну, сами понимаете, — просто сказал он.
Я понимал, однако хотел послушать его объяснения.
— Нет, — сказал я. — Я не совсем улавливаю.
Он досадливо махнул рукой:
— Допустим, у вас намечается сделка. Вы хотите продать, а ваш партнер — купить. Или наоборот.
В большинстве случаев — продать, подумал я.
— Это игра, — продолжил он, — у вас обоих, разумеется, на руках ничего нет. Если вам удастся убедить противника, что он вас обманывает, вы получаете преимущество. Вам надо показать ему что-то, что он сможет и захочет украсть.
— Например, вашу любовницу?
— Именно. Если ваш партнер нервничает или чувствует себя виноватым, то он уже не думает о деле.
Санже блеснул глазами в сторону жены.
— Только девушка ненастоящая! Она просто… часть плана. Прием психологической войны, — заключил он немного невпопад.
Жена одарила его нежной улыбкой и позвонила в колокольчик, чтобы горничная принесла кофе.
Я вернулся в гостиную следом за ним.
— А как давно вы познакомились с Люсией?
— Ах, дайте вспомнить… Года два назад, а может, и меньше… В сезон она работала здесь на юге, и в Париже не была больше месяца.
— Работала в парфюмерном магазине?
— Да. Знаете, что меня в ней заинтересовало больше всего? Да, она красавица, но это еще не все. Она невероятно ловко управляется с числами.
— То есть с деньгами?
— Ну, в каком-то смысле. Вы никогда не обращали внимания, как вам выписывают счет в этих магазинах? Сначала высчитывают скидку на бумажке, потом переводят франки в доллары, потом вычитают налог и получают окончательную сумму. Это занимает уйму времени. А Люсия считала в уме, без всякой записи. Настоящий быстрый счет.
— Не очень-то это ей помогло, когда у нее был свой магазин в Антибе.
— Уверен, дело было не в ней, а в партнерше.
— И что потом?
— Мы с Аделью подружились с ней и немного поговорили обо всем.
— И нашли в ней родственную душу.
— Она большая умница. Кроме шуток. И любит деньги.
— И вы поехали в Санкт-Мориц.
— Нет, сначала мы провернули сделку в Мюнхене, а уж оттуда перебрались в Санкт-Мориц.
— И встретили полковника Арбиля. Он был намечен следующей жертвой?
Санже уставился на меня с изумлением:
— Арбиль — жертва? С чего вы взяли?
— Так думает полиция. Они запросили данные на вас у Интерпола. Вы ведь знали, что за вами следят?
Он рассмеялся:
— Швейцарцы вечно за кем-то следят. Это абсолютно ничего не значит.
— Тогда почему вы сбежали в Италию?
— Сбежал? — Он раздраженно вздохнул. — Я уехал. Послушайте, вы хотите, чтобы я вам рассказал, или нет?
— Продолжайте.
— А случилось вот что. Арбиль собирался заняться бобслеем, но у него не получилось. Он увидел Люсию и с первого взгляда в нее влюбился. Мы не могли от него отделаться. А через несколько дней Люсия тоже не устояла. И теперь она хотела, чтобы я оставил ее в покое.
— И вы уехали?
— Мы все обсудили. Поймите, Люсия не потаскушка и не спит с кем попало. Она действительно влюбилась. Даже предложила мне вернуть свою долю от мюнхенской сделки, чтобы я ее отпустил. Я понял, уговаривать ее бесполезно.
— И взяли деньги.
Санже покачал головой:
— Люсия хорошая девушка, но…
Он замолчал, словно забыл, что собирался сказать.
В комнату вошла жена. Она закончила предложение за него:
— Люсия не станет сознательно сводить с нами счеты, но для ее же собственной пользы было бы лучше, если бы она не распространялась о нашем бизнесе.
— Адель имеет в виду налоговое законодательство Западной Германии, — пояснил он твердо.
Вошла горничная с кофе. Санже достал стаканы для бренди.
— Когда вы в последний раз видели Люсию? — спросил я его.
— В тот день, когда уехал из Санкт-Морица.
Его жена протягивала мне чашечку кофе. На секунду ее рука замерла в воздухе, она обернулась, словно хотела что-то добавить к его словам. Затем, похоже, передумала. Я взял кофе, поблагодарил и поставил чашку на столик рядом с собой.
Хозяин на другом конце комнаты наливал бренди. Я понизил голос, чтобы он напряг слух.
— Понимаете, мадам, я оказался в очень сложной ситуации. Нью-йоркский офис требует от меня историю Люсии Бернарди. Вы слышали, ваш муж назвал меня шантажистом, и мне было нечего ему возразить. Поверьте, я сам не в восторге от ситуации, но без вашего мужа мне не справиться.
— Уверена, он сделает все, что в его силах.
— Сделаю, — сказал он, ставя стакан с бренди на столик рядом со мной.
Я посмотрел ему в лицо.
— Вы правда не знаете, где она сейчас, месье Санже?
— Если бы знал, то обязательно сказал бы.
— Серьезно?
— А вы сомневаетесь?
— Хорошо, как в таком случае вы собираетесь мне помочь?
Санже сел напротив меня и взял свой кофе.
— Найти ее, разумеется.
— И где вы будете искать?
— У меня есть пара идей.
Он отхлебнул глоток и снова поставил чашку на столик.
— Я сделаю все, что могу, поскольку это в моих же интересах. Только потребуется время.
Я не стал возражать. Похоже, Санже намерен тянуть резину. Если он действительно не знает, где девушка, ему больше ничего не остается.
— Не поделитесь со мной этими идеями?
Он не ответил прямо на мой вопрос, а обратился к жене:
— Дорогая, помнишь, когда мы познакомились с Люсией и пригласили ее пообедать с нами в «Фуке»? Помнишь, она говорила о горных лыжах, что она их просто обожает?
Его жена кивнула:
— Да, помню.
— Когда я решил поехать в Санкт-Мориц, эта тема опять всплыла. Люсия очень расстроилась, потому что все ее горнолыжное снаряжение осталось в доме тетушки, в Ментоне. Она хотела за ним съездить. Естественно, меня это не устраивало, и я пообещал купить ей все необходимое в Санкт-Морице. Она отнеслась к предложению без энтузиазма, заявила, что таких ботинок, как у нее, нигде не купишь. Пока мы обсуждали эту тему, она сказала, что до того, как переехать в Париж, ездила кататься каждый год. Родители брали ее с собой в деревушку Пьера-Кава, что в горах рядом с Ниццей. Люсия сказала, что это место не очень популярно у туристов, поэтому там все дешевле, хотя склоны не в лучшем состоянии. Это во Франции, рядом с итальянской границей, примерно в сорока километрах от Ниццы.
— Думаете, она поедет туда, где ее могут узнать?
— Нет, не в гостиницу или пансион, конечно.
— У нее там есть друзья?
Он хмыкнул:
— Не совсем. Но она мне кое-что об этом месте рассказывала. Помните лесбиянку, с которой они вместе держали магазин в Антибе?
— Генриетту Колен?
— Да, точно, Генриетту. Так вот, три года назад, еще до того, как они разорились, Люсия взяла Генриетту с собой в Пьера-Кава на рождественские каникулы. Генриетта не каталась и злилась на весь свет. Вдобавок в безумном отеле, где они остановились, вышло из строя отопление, и персонал раздавал постояльцам горячие кирпичи, завернутые в газету, чтобы они могли согреть руки. Генриетта никуда не выходила, сидела, закутавшись в одеяла, и прижимала к сердцу кирпич, нагретый в камине гостиничного бара. Люсия предложила ей вернуться в Антиб, но та отказалась возвращаться одна. Люсия хотела кататься? Вот пусть и катается. А Генриетта будет страдать. А потом неожиданно она нашла друга.
Санже встал и подлил мне бренди.
— Генриетта нашла друга?
— Совершенно верно. Старушку, которая заходила в бар за сигаретами. Они разговорились. Владелец отеля сказал Генриетте, что старушка — вдова промышленного магната и у нее куча денег. Она живет в большом шале примерно в километре от деревни, одна, если не считать прислуги — пожилой супружеской четы. Она немного странная, конечно. Хозяин не сообщил, насколько странная, и Генриетта не насторожилась. Когда старушка сказала, что у нее в доме гораздо теплее, чем в отеле, и предложила Люсии и Генриетте перебраться к ней на все оставшееся время отпуска, Генриетта страшно обрадовалась. Люсия не возражала, готовая на все, лишь бы Генриетта перестала ныть. Кроме того, она прониклась к старушке симпатией и сочувствием. Да и экономия на отеле тоже имела значение. В общем, они переехали.
Санже замолчал.
— Полагаю, старушка действительно оказалась очень странной.
Он кивнул.
— Она была эфироманкой.
— Кем, простите?
— Пила эфир. Уже много лет. Могла выпить до пятисот грамм. Неделю или дней десять она держалась, а потом уезжала в Ниццу и возвращалась с большой синей бутылью. Запой длился два или три дня. Тем, кто хочет надраться до бесчувствия, все равно, что пить. И эфир не самое худшее. Он действует быстрее, чем алкоголь, и менее токсичен, а похмелья почти не бывает. Конечно, все относительно; некоторые даже и думать об этом не могут. Когда Генриетта узнала, во что влипла, она не выдержала и вернулась в Антиб. А Люсия осталась.
— Почему? — Теперь вопросы задавала мадам. Я не возражал. Мне самому было интересно.
Санже на минуту задумался.
— Думаю, с одной стороны, она была рада избавиться от Генриетты. Не удивлюсь, если это случилось как раз в тот момент, когда их бизнес стал разваливаться. Кроме того, ей хотелось еще покататься. И потом… вряд ли Люсия обращала на старушку много внимания. Она не боялась людей и не стала бы убегать.
— Она ведь сбежала с виллы в Цюрихе, — напомнил я.
— Значит, у нее на то были серьезные причины.
— Вы сказали, вместе со старушкой живет супружеская пара. Если Люсия там, они ее выдадут.
— Что за ерунда! — воскликнул Санже. — Конечно, нет. Люсия говорила мне, что эти двое ни словом не обмолвились о делах своей хозяйки. В деревне знали, конечно, потому что время от времени она появлялась там, накачавшись до бровей, и от нее разило, как в операционной. Но прислуга никогда не сплетничала. Они вообще-то не местные.
Санже пожал плечами.
— Так или иначе, попробовать стоит.
— Я знаю, как найти Генриетту Колен, — сказал я. — У нее можно узнать адрес.
Он сжал губы.
— Немного рискованно, вам не кажется? Вы зароните ей в голову эту мысль. Допустим, она скажет кому-то еще. Возможно, даже полиции. Нет, по-моему, лучше всего вам съездить туда самому и расспросить на месте. Сезон уже кончается, приезжих почти не осталось. Это будет нетрудно. Можете завтра с утра и отправиться.
И вернуться только вечером, понапрасну потратив весь день, подумал я. Поводов для подозрений у меня не было. Я попросил его о помощи и вроде бы получил ее. Но было в его «лучше съездить туда самому» и «можете завтра отправиться» нечто такое, что мне не нравилось. Я представил, как еду вдоль всего южного побережья Франции в какую-то глухую деревню, а Санже в это время сидит перед камином, обдумывая, куда пошлет меня на следующий день охотиться за призраками.
— Вы говорили, у вас несколько идей, — сказал я. — Как насчет остальных?
— Она может остановиться в каком-нибудь частном санатории.
— Об этом должно быть известно сразу нескольким людям. С какой стати они пойдут на укрывательство?
— Считается, что полиции известно место ее нахождения, но оно не разглашается.
— Да, несколько газет высказывалось в подобном духе. У вас есть какие-нибудь факты, подтверждающие эту точку зрения?
— Если вас интересует, есть ли у меня связи в здешней полиции, то ответ «нет». Но я по-прежнему считаю, что Пьера-Кава — ваш шанс.
Я поставил бренди на столик.
— Наш шанс, мистер Санже, — уточнил я. — Крайний срок, когда я должен передать материал в редакцию, — пятница, до полудня. Я получил от вас достаточно информации для материала о пропавшей девушке в бикини. И если я не найду ничего получше, то я его опубликую. Сегодня вторник. Предлагаю вам поехать в Пьера-Кава вместе со мной. Если мы вдруг найдем там Люсию Бернарди, вы объясните ей, что я не собираюсь натравливать на нее полицейских. Мне только нужно узнать, что случилось в Цюрихе и почему. Потом она может снова исчезнуть, если ей так хочется.
Мадам Санже чуть подалась вперед:
— Вы это серьезно, месье Маас?
— Разумеется. Насколько мне известно, она не совершила никакого преступления — по крайней мере во Франции или Швейцарии. Но вряд ли она захочет со мной разговаривать. Ваш муж скорее может рассчитывать на ее доверие.
— А если вы не найдете ее в Пьера-Кава?
— Я больше не могу понапрасну терять время. Придется вернуться в Париж.
Санже хмыкнул:
— Писать статью, которая испортит нам жизнь.
Я промолчал.
Он вздохнул:
— Хорошо, я поеду с вами. В десять утра?
— Я за вами заеду.
Я поднялся, чтобы идти, и заметил, что мадам Санже снова улыбается. Она, судя по всему, была довольна, когда я сказал, что останусь на обед. Теперь она была рада, что я ухожу. И я не мог ее за это винить.
IV
Вернувшись в гостиницу, я позвонил Саю домой. Говорили, что они с женой устраивают отличные вечеринки, и, судя по доносившемуся до меня смеху и обрывкам разговора, я попал как раз в такой момент.
— Да, Пит, слушаю. Как твои дела?
Судя по тону, он уже выпил.
— Кажется, я напал на след.
— Серьезно? Вот видишь?
Он сдержанно обрадовался.
— Я сказал «кажется». Завтра к вечеру узнаю наверняка.
— Ты больше ничего не хочешь мне рассказать?
— Только одно. Вполне возможно, что у меня будет история. Может, даже потрясающая.
— Просто история его не устроит.
— Не исключено, что не получится вообще ничего… Да, и еще. Ты не возражаешь, если я куплю фотоаппарат?
— Фотографировать девушку?
— Скорее, мужчину. Не хочу нанимать местного фотографа.
— Нет, ради Бога, не надо! — Он помолчал. — Ты умеешь фотографировать, Пит? Чтобы годилось для журнала?
— Да что там уметь? Наводишь и жмешь на кнопку. Думаю, в магазине покажут, как вставить пленку.
Внезапно он повысил голос:
— Прекрати сейчас же! Я задал вопрос!
— Умею, разумеется, и я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. Так я покупаю?
— Ладно, покупай. Однако я должен знать, что там у тебя происходит. Это не телефонный разговор, я понимаю, но ты хоть как-то намекни. Ты нашел, кого искал?
— Завтра станет понятно.
— А откуда тогда ты знаешь, что из этого может получиться история?
— Завтра все расскажу.
— О Господи, Пит! У тебя что-то наклевывается, а ты все испортишь, потому что не хочешь даже обсудить…
Я оборвал его, не дав закончить:
— Мне удалось немного продвинуться. Завтра станет понятно, есть что обсуждать или нет. Яснее выразиться я не могу. Доброй ночи.
Я повесил трубку и подождал, не перезвонит ли Сай. Не перезвонил. Пока есть опасность, пусть даже незначительная, позора и провала, он постарается держаться в стороне. Меня это вполне устраивало.
Перед отъездом из Парижа я купил снотворного и теперь, приняв сразу три таблетки, проспал пять часов.
Было еще темно, и какое-то время я лежал, раздумывая о семействе Санже и о Люсии Бернарди, которая без памяти влюбилась в Арбиля. Потом встал и принялся рассматривать фотокопии документов, которые взял с собой.
В биографии полковника Арбиля по-прежнему оставалось множество темных мест.
Он родился в 1917 году в Киркуке, в южном Курдистане, который тогда был частью Оттоманской империи, в семье торговца шерстью. После Первой мировой Киркук стал частью Ирака. В 1932 году, когда британский мандат закончился и Ирак получил независимость, Арбиль поступил в армию кадетом. В 1936-м он получил офицерское звание и был отправлен в Англию, где из него готовили разведчика и специалиста в области средств связи. В 1946 году, уже в чине капитана, его снова отправили на учебу в Англию, в Стафф-колледж, готовящий кадровых офицеров для британской армии. В Англии он женился на англичанке, но позднее она развелась с ним на том основании, что он покинул семью. В 1958-м Арбиль принял участие в военном перевороте бригадира Касема, свергнувшего короля Фейсала и провозгласившего Ирак республикой. Вскоре после этого он был назначен главой службы безопасности — ему подчинялись как полиция, так и внутренние войска. Он все еще занимал эту должность, когда на конференции в Женеве принял решение не возвращаться на родину.
Составитель досье вложил кое-какие материалы, касающиеся курдского националистического движения, которому Арбиль сочувствовал.
Курды, как я оттуда узнал, — древний народ, обитающий в горах между советской Арменией и Сирией с севера на юг и от Керманшаха в Иране до Эрзрума в Турции с востока на запад. Таким образом, они образуют этническое меньшинство в пяти различных государствах. Их общая численность — примерно четыре миллиона человек, большинство из которых составляют мусульмане-сунниты. В курдских провинциях Ирака расположены богатые нефтяные месторождения Киркука и Мосула.
В 1920 году между странами Антанты и Османской империей было подписано соглашение, получившее название Севрского договора, согласно которому курды получали самостоятельное государство, но соглашение так и не было ратифицировано, и на смену ему пришел Лозаннский договор, разделивший Курдистан.
В 1927 году возникло курдское движение за независимость. В одном только Ираке произошло пять крупных курдских восстаний. В 1946 году при поддержке СССР в Мехабаде была провозглашена курдская Мехабадская республика, просуществовавшая одиннадцать месяцев. Затем иранской армии удалось снова взять эту область под контроль.
Согласно досье, все, кто имел дело с курдами: Александр Великий, Ксенофонт, Марко Поло и комиссия, писавшая текст мирного договора 1919 года, — пришли к одинаковым заключениям на их счет. Согласно формулировке комиссии, курды — «свирепый и коварный народ, с которым лучше не иметь никаких дел». Современный специалист по Ближнему Востоку отметил, что «свойственный им обычай стрелять во всякий движущийся объект свел вмешательство в их внутренние дела до минимума». С другой стороны, они всегда с готовностью ввязывались в дела своих соседей. Периодически случавшаяся в тех краях резня армян почти всегда была делом рук курдов.
Полковник Арбиль был курдом, да еще и начальником государственной службы безопасности в придачу. Не самое приятное сочетание. Интересно, знала ли Люсия Бернарди о его прошлом.
Сразу после девяти я отправился в город и приобрел в магазине фототехники подержанный аппарат «Роллейфлекс». Я вставил в него пленку в магазине и дополнительно положил еще пару кассет в карман. Затем вернулся в гостиницу, взял машину и поехал на виллу «Суризетт».
Остановившись на подъезде, я пощелкал дом. Отснял целую пленку. Затем вставил новую и подъехал к дверям.
Оставив фотоаппарат в машине, я подошел к парадной двери. Эрдель залаял, и горничная снова открыла дверь, держа собаку рукой за ошейник. Она узнала меня и предложила войти. Я попросил передать месье Санже, что буду ждать его в машине.
Он появился почти сразу — в твидовом пиджаке, придающем ему вид «сельского джентльмена». Я сфотографировал его пару раз прежде, чем он заметил, а потом, уже не скрываясь, снял с близкого расстояния: он стоял прямо против солнца, и сразу за ним, в дверном проеме, видна была мадам Санже. Мне оставалось только надеяться, что глубины резкости хватит, чтобы они оба получились отчетливо, но Санже точно вышел хорошо.
— Это еще что такое? — возмутился он.
— Для страховки, — ответил я.
Мадам быстро удалилась в дом. Я видел, что Санже раздумывает, не отнять ли у меня аппарат, потом, по-видимому, решил не связываться. Я бы не смог ему помешать, просто он решил, что не стоит обострять отношения.
Санже критически осмотрел мою прокатную машину:
— Мы поедем на этой колымаге?
— Почему бы и нет?
— У меня в гараже стоит «лянча». В ней удобней.
— Нам недалеко.
— Как хотите.
Он покровительственно улыбнулся, увидев, что я кладу аппарат в бардачок и запираю его на замок.
— Я внушаю вам подозрение?
— Конечно, — ответил я.
Санже предложил объехать Канны и двигаться по дороге на Антиб. Потом мы ехали в молчании, пока не добрались до Ниццы. Здесь он командовал, куда свернуть в лабиринте узких улочек, чтобы попасть на шоссе, ведущее в Соспель.
Машин было мало. За Л’Эскареном на дороге появился слой мокрого снега, который становился все плотнее по мере того, как мы поднимались в горы. Пришлось включить обогрев. В Пьера-Кава дорогу расчистили бульдозером, но по обе стороны от нее громоздились сугробы, а деревья стояли все в снегу. Здесь по-прежнему была зима.
— Если снег не сойдет, лыжники задержатся тут до Пасхи, — заметил Санже.
Пьера-Кава представляет собой множество разбросанных по склонам отелей и пансионов. Когда мы приехали, время подходило к обеду. Санже предложил зайти в какую-нибудь гостиницу, при которой есть бар-ресторан.
В баре было тепло, но пусто. В ресторане официант в переднике накрывал стол на шестерых, вероятно, для сотрудников, и мы вернулись в бар.
— Вы сами будете задавать вопросы или предоставите это дело мне? — поинтересовался Санже.
— Вы тут лучше ориентируетесь. Так что давайте вы.
— Как хотите.
Он справился с этой задачей довольно необычным способом. Если бы я задавал вопросы, я бы для начала сочинил какую-нибудь историю, объясняющую мое любопытство. Мол, я останавливался в Пьера-Кава в прошлом году, познакомился здесь с очаровательной пожилой дамой, которая жила в большом шале с двумя слугами, а теперь я собираюсь приехать сюда в пасхальные каникулы, но совершенно забыл, как ее звали, и тому подобное.
У Санже был свой подход — не менее лицемерный, но гораздо более эффективный. Едва заслышав шаги официанта, он чуть повысил голос и забарабанил пальцами по столу.
— Вы, невежда, говорите мне, что это вызовет отравление, а я, доктор, отвечаю вам, что очень скоро у человека вырабатывается иммунитет. Эфир менее токсичен, чем алкоголь. Я согласен, привычка пить эфир не самая распространенная, но если она выпивает по четыреста грамм эфира за раз, это вовсе не значит, что она сумасшедшая. Можно выпить и пятьсот грамм без всяких последствий.
Официант стоял рядом с нами, держа поднос с напитками, и зачарованно ловил каждое слово. Санже бросил на него взгляд:
— Благодарю вас, мой друг.
Официант принялся расставлять бокалы. Санже снова обратился ко мне:
— И это может продолжаться долгие годы. Вы мне не верите?
Казалось, его внезапно осенило. Он взглянул на официанта.
— Хорошо, я докажу вам. Официант, скажите, вы когда-нибудь слышали, чтобы человек пил эфир?
Официант ухмыльнулся:
— Да, доктор.
Санже ухмыльнулся в ответ:
— Ну конечно! Как же ее зовут, вдову, мадам?..
Он щелкнул пальцами, как будто имя вертелось у него на кончике языка.
— Мадам Леман, доктор.
— Да, точно, мадам Леман. По пятьсот грамм каждый день! Вот, скажите моему другу, пусть убедится.
Официант посмотрел на нас немного растерянно.
— Да, так оно и было.
— Было? — переспросил Санже.
— Мадам Леман умерла полгода назад, месье. От сердечного приступа.
Последовала неловкая пауза, а потом Санже снова заговорил как врач.
— Очень печально, — негромко сказал он. — Я говорил ей, что сердце у нее нездорово, когда она была у меня в прошлом году. Но я не ожидал, что конец наступит так скоро. А что с домом, со слугами?
— Слуги вернулись на родину, на север. Она завещала им кое-какие средства. Дом унаследовал ее племянник и сразу же продал его каким-то бельгийцам.
Ради официанта Санже доиграл свою роль до конца. Он значительно посмотрел на меня и снова забарабанил по столу.
— Заметьте, мой друг, она умерла от сердца, а вовсе не от эфира.
Официант улыбнулся и отошел.
Я отхлебнул из своего стакана.
— Думаю, нам лучше пообедать в Ницце, — сказал я. — Если вы не сильно проголодались.
Санже покачал головой.
V
Мы пошли в ресторан на Рю-де-Франс, где его знали. Всю дорогу назад Санже был мрачен и неразговорчив, однако теплый прием, оказанный метрдотелем, немного его ободрил. Когда мы сделали заказ, он откинулся на спинку стула и с легкой укоризненной улыбкой спросил:
— Может, обсудим идею частного санатория?
— Если это просто идея, то обсуждать ее нет смысла.
— Неужели вы серьезно настроены втянуть в это дело меня и Адель?
— Совершенно серьезно.
— Не слишком благородно с вашей стороны. Ну и что вам это даст? Вас похлопают по спине? Премируют? Подумайте, чем это грозит нам!
— Небольшим вторжением в вашу частную жизнь и ущербом для репутации, которой у вас и так нет.
— Всего лишь! Да как вы не понимаете…
Он понизил голос:
— Послушайте, Маас, думаю, вам самому это не по душе. Так стоит ли продолжать?
— Вы когда-нибудь жалели простаков, мистер Санже?
Он медленно покачал головой.
— Да ладно вам, Маас, не стройте из себя крутого парня.
— Вы так хорошо меня знаете?
Он, похоже, удивился.
— Конечно, знаю. А вы что думали? Я полночи сидел на телефоне, разговаривал с Парижем, наводил о вас справки.
— Понятно. Копались в моей личной жизни?
Он снова покачал головой.
— У вас нет никакой личной жизни. У вас есть друзья, есть люди, которые вам сочувствуют, однако личной жизни, как я ее понимаю, у вас нет. Четыре исходящих звонка, четыре входящих — и я узнал о вас все, что мне было нужно.
Мне это совсем не понравилось, но я ничего не мог сказать.
— Естественно, — уточнил он, — я узнал не все, для этого мне не хватило времени.
— Ну, извините.
Санже не обратил внимания на мой сарказм.
— Конечно, — продолжил он, — у вас было трудное детство: родители погибли при бомбардировке Роттердама, эвакуация в Англию, военный сирота и все такое… Но вы были уже не маленький, вам еще повезло. Партнер вашего отца по бизнесу взял вас под свою опеку, послал учиться в хорошую школу. И после войны вам удалось получить родительское наследство. Не бог весть какие деньги, конечно, но вполне достаточно для молодого человека, только-только закончившего школу. Так почему же все пошло наперекосяк?
— Риторический вопрос.
— Не совсем. Я знаю, куда ушли деньги. Меня удивляет попытка самоубийства.
Я промолчал. Он отхлебнул кампари с содовой и снова заговорил:
— Понимаю, вы были подавлены: ваш журнал разорился. Но ведь это был не позор, как мне сказали, а «успех у избранных». Даже в ООН его цитировали. Вы потерпели неудачу, потому что не захотели снижать планку, которую сами для себя установили. А денег на такую стратегию у вас не хватило. Конечно, вы владели только долей, однако вам следовало бы знать, что экспериментальные журналы — очень рискованное предприятие. Плюс ко всему вы молоды и талантливы, у вас много друзей. И даже после банкротства вас по-прежнему любят и уважают. Зачем же кончать с собой?
Что я мог ответить? «Все просто, месье Санже. Дело не только в журнале. В тот день я вернулся домой раньше обычного и застал женщину, с которой жил, с другим мужчиной в моей собственной постели. Я попытался его убить, и у меня не получилось. Он сбил меня с ног. Три поражения в один день?.. Поэтому я позволил себе четвертое». Это вполне может сойти за честный ответ, но он неизбежно влечет за собой следующий вопрос: «Многие сталкивались с подобными унижениями и не пытались свести счеты с жизнью. Почему же вы не выдержали?» Существует два вежливых ответа: один можно сформулировать в стерильных психиатрических терминах, другой — скучным языком морали. Лично я бы ответил: «Катитесь к черту!»
Я сказал:
— Мне бы не хотелось сейчас это обсуждать.
Санже понимающе кивнул.
— Один мой знакомый как-то раз пробовал застрелиться. Он был немного пьян и совсем не разбирался в тяжелых револьверах, не знал, насколько сильная у них отдача. В результате он так и не смог в себя попасть. Получилось очень глупо. Тем не менее, наверное, он пережил катарсис, поскольку больше никогда не повторял попыток. Он прожил еще десять лет и погиб в авиакатастрофе.
Появление официанта заставило Санже замолчать, но через некоторое время он возобновил атаку.
— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы возродить журнал?
— Много раз.
— Нужны деньги…
— И все равно затея будет весьма рискованной.
— Ну, во второй раз, конечно же, в меньшей степени. Вы ведь вынесли кое-какие уроки из прошлого провала и не повторите прежних ошибок.
Разговор начинал меня утомлять.
— На вашем месте, месье Санже, я бы занимался недвижимостью. Это гораздо надежнее, чем издательский бизнес.
Мой собеседник не хотел сдаваться.
— Думаете? — Он хмыкнул. — Возможно, вы правы. Кирпич, бетон и земля мне больше по душе. Их можно пощупать руками. Впрочем, иногда стоит рискнуть.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
— И возможность избежать нежелательной огласки добавляет привлекательности этому предприятию.
Мне стало любопытно.
— Вы представляете, о каких суммах идет речь?
— Я знаю, каков был ваш первоначальный капитал. С тех пор цены, конечно, поднялись. Вероятно, вам понадобится больше. Около тридцати тысяч долларов, я бы сказал.
Я не сразу нашелся с ответом. Если мой собеседник не шутил — а судя по виду, он говорил серьезно, — то либо он гораздо богаче, чем я думал, либо куда сильнее напуган. В таком случае на карту поставлено нечто значительно большее, чем неприкосновенность его личной жизни и безупречная репутация. Похоже, если выяснится, что Филип Санже и Патрик Чейз — одно и то же лицо, ему грозит уголовное преследование.
Санже смотрел на меня, не отрываясь. Я почти физически чувствовал напряжение. Да, он мошенник и жулик, и нечего таких жалеть, и все равно я ему сочувствовал. Мне всегда грустно, когда успех, пусть даже неправедный, оборачивается крахом. Уж слишком это знакомо.
Я вздохнул.
— Заманчивое предложение, месье Санже, вы даже не представляете, насколько заманчивое. Но давайте я обрисую вам ситуацию. От меня тут почти ничего не зависит. Я уже пообещал своему начальству в Париже, что если не раздобуду историю Люсии Бернарди, то напишу другую, о ее прошлом. Они знают, что история существует. Поэтому…
Он быстро спросил:
— А им известно о моей роли в этой истории?
— Пока нет.
— Ну, тогда…
— Месье Санже, если я не напишу репортаж, они догадаются, в чем дело, и сразу же пришлют кого-нибудь другого. Они наймут частный самолет, будут землю носом рыть, чтобы получить историю. Даже если бы я хотел, я не мог бы прикрыть эту тему сам.
— Даже если…
— Не тратьте деньги понапрасну, месье Санже. Если вас это утешит, могу сказать, что история не обязательно попадет в печать. Начальство может решить, что публика утратила интерес к делу Арбиля, а в новом материале недостаточно фактов, чтобы этот интерес оживить. Что им в голову взбредет, я не знаю.
Санже ухватился за соломинку.
— А кто будет решать? Ваше начальство в Париже?
Я представил, как он предлагает Саю тридцать тысяч долларов, и понял, что не знаю, какая будет реакция.
— Нет, — ответил я. — Мое начальство в Нью-Йорке.
Санже задумался, его губы упрямо сжались.
— Они должны быть готовы, что их привлекут к суду за клевету, — пробормотал он.
— К этому они всегда готовы, особенно когда речь идет о европейском издании.
— Французский гражданин во Франции может устроить американскому журналу серьезные неприятности.
— Из-за утверждения, что Филип Санже и Патрик Чейз — одно лицо? Не смешите. Это данные Интерпола. Объяснение причин, заставивших вас прибегнуть к маскировке, действительно можно расценить как клевету. Однако в статье их можно и не приводить.
Санже помолчал, а потом отодвинул тарелку.
— Давайте вернемся, если вы не против. Адель будет нервничать. Я мог бы позвонить ей, но телефон прослушивается. — Он помолчал. — И у меня нет для нее хороших новостей. Она ожидает худшего.
Он снова посмотрел мне в глаза.
— Если бы речь шла только обо мне, я бы не беспокоился. Все дело в ней.
У меня не было оснований сомневаться в его словах.
На обратной дороге в Мужен мы молчали, как и бо́льшую часть нашей поездки. Однажды я заметил, что Санже смотрит на бардачок, где лежал фотоаппарат. Думаю, он раздумывал, стоит ли ему силой заставить меня уничтожить фотографии, и, очевидно, решил, что не стоит. Когда я остановился у подъезда к вилле «Суризетт», он вылез и, не сказав ни слова, пошел в дом.
Я смотрел ему в спину и какое-то время, после того, как он уже скрылся за дверью, сидел неподвижно. Мне бы очень пригодились его тридцать тысяч долларов. Жалко, что у меня не было никакой возможности их взять.
Я поехал обратно в гостиницу.
Санже был прав относительно волнения жены, но ошибался касательно его природы.
Она ждала меня за столиком в гостиничном саду. На столике перед ней стоял полупустой бокал. Сегодня на ней было платье, а не брюки, и поэтому она казалась моложе.
Когда я подошел, мадам Санже поднялась. Я пробормотал какое-то вежливое приветствие, но она сразу перешла к делу.
— Я должна поговорить с вами, месье.
— К вашим услугам, мадам. Боюсь, у меня в номере тесно, может быть, пройдем в бар?
Она окинула взглядом сад. Консьерж видел нас из окна, однако за соседними столиками не было никого, кто мог бы подслушать наш разговор.
— Лучше здесь.
Мы сели за столик. Я решил, что правильнее будет сразу все рассказать.
— Мне очень жаль, мадам, но наша поездка сегодня окончилась полной неудачей, — произнес я.
— Я предвидела, что так оно и будет. — Она попыталась улыбнуться. — Но мой муж действительно думал, что Люсия там. И я не могла сказать ему, что это не так.
— Вы знали, что старушка умерла?
С моей стороны это было очень глупо. Еще вчера она даже не подозревала о существовании пожилой дамы, пока муж ей не сказал.
— Нет, я знала, что Люсия не в Пьера-Кава.
— Потому что вам известно, где она на самом деле?
— Да.
— А вашему мужу — нет?
Острый как бритва ум репортера наконец-то справился с тривиальной задачей.
Она кивнула.
— Вчера, когда я вас спросила, вы ответили, что не намерены выдавать Люсию полиции и всем остальным, что вам нужно только интервью с ней; и дальше она сможет располагать собой, как ей вздумается. Вы по-прежнему так думаете?
— Разумеется. Вы знаете, где сейчас Люсия, мадам?
Она помолчала, потом кивнула:
— Да, знаю. Она обратилась ко мне за помощью. Думаю, она прониклась ко мне доверием, хотя мы едва знакомы — встречались всего два раза, и то ненадолго.
— И где же она, мадам?
Адель покачала головой, но в этом движении была скорее нерешительность, чем отказ. Я ждал. Она отхлебнула из стакана, не сводя взгляда с вазы с гиацинтами за соседним столом.
Я сказал:
— Ваш муж говорил, что не видел ее с тех пор, как вы расстались в Санкт-Морице. Это правда?
Она снова посмотрела мне в лицо.
— Не совсем. Мой муж иногда излишне осторожничает. Но даже если бы он и сказал вам, это бы ничего не изменило. Мы виделись с ней в Цюрихе месяца три тому назад. Случайно встретились в фойе нашей гостиницы. Она ходила за покупками. Полковника Арбиля с ней не было. Мы вместе пообедали. Было заметно, что она чем-то обеспокоена.
— В связи с полковником Арбилем?
— В каком-то смысле, хотя это не значит, что он ее разлюбил. Я поняла, что она чего-то боится. Как раз тогда на вилле устанавливали сигнализацию. Люсия с нами об этом не говорила, но, когда мой муж вышел на минутку, чтобы поговорить по телефону, она спросила у меня, трудно ли будет полковнику Арбилю получить во Франции вид на жительство. Я сказала, что для начала он должен обратиться к французскому консулу в Берне. Она спросила, можно ли написать мне во Францию, и я дала свой здешний адрес.
— На ваше настоящее имя?
— Нет, на девичью фамилию. Все равно мой муж был бы недоволен, поэтому я ему не сказала.
И снова на лице ее появилась полуулыбка.
— Тогда я не придала этому значения, а теперь это, возможно, спасет нас.
— Спасет вас?
— Если бы я не дала Люсии свой адрес, у меня бы не было возможности устроить вам интервью с ней.
Она прижала руки к груди.
— Ведь это спасет нас, месье Маас? Вы никому не скажете про нас, ни редактору, ни полиции?
— Если я смогу увидеться с Люсией и поговорить с ней — моя задача выполнена. Насколько я понимаю, про вас и вашего мужа никто не вспомнит.
— Даже если это лишит вас возможности показать, какой вы умный? Ведь вы добились успеха там, где остальные потерпели неудачу.
— Я не умный, мадам. Мне просто повезло. А вот если я ничего не скажу, все решат, что я умный. Я так понимаю, вы не хотите, чтобы ваш муж об этом узнал?
— Теперь мне придется ему сказать, но сначала я хочу убедиться, что могу вам доверять.
Я ответил как можно мягче:
— Думаю, у вас нет выбора. Я полагаю, она живет в одном из небольших домов, которыми владеете вы и ваш муж. В Рокебрюне или в Кань-сюр-Мере?
Адель потрясенно посмотрела на меня:
— Этого я не могу вам сказать.
Давить на нее не имело смысла. В случае необходимости я мог бы покопаться в архивах Ниццы и узнать, какой недвижимостью владеет Санже, а потом методом исключения найти нужный мне дом.
— В сущности, это не важно, — сказал я. — Я так понимаю, арендой занимаетесь вы. Поэтому вам не трудно было ее спрятать — вы просто сдали ей дом?
Она кивнула.
— В это время года многие из них пустуют.
— И она согласна на интервью?
— Она понимает, что мне нужна ваша помощь.
— И когда состоится наша встреча?
— Сегодня вечером.
— Где?
— Люсия позвонит вам, как только я дам ей знать. Она представится как Адель, то есть я, на случай, если линия прослушивается.
— Надеюсь, она понимает, что я должен буду ее увидеть и узнать? Мы не можем просто поговорить по телефону.
— Я это предвидела. Если вы будете в точности исполнять ее указания, она согласна с вами встретиться.
Адель встала.
— Подождите здесь, я позвоню по телефону из гостиницы.
Ее не было минут пять. Потом она вернулась, взяла кофту, которую оставила висеть на спинке стула, однако садиться не стала.
— «Адель» позвонит вам через пару минут. А мне надо ехать домой, чтобы поговорить с мужем.
Она замялась.
— С интересом прочитаю вашу статью, месье.
— Вашего имени там не будет, мадам. Можете мне поверить.
Она покачала головой.
— Мне приятно это слышать, но я имела в виду другое. Я надеюсь, Люсия скажет вам больше, чем мне.
— А что она сказала вам?
— Что если она не спрячется, ее убьют. Больше ничего.
Адель улыбнулась и протянула мне руку.
— Вам трудно поверить, что я больше ничего не знаю, но Люсия сказала, что так безопаснее. Безопаснее для меня, она имела в виду. И я ей верю.
Едва она ушла, консьерж позвал меня к телефону.