Саридза взмахом ствола дал понять, что они должны отойти от окна.

— А теперь подальше от пушек и руки за головы! — приказал он. — Так-то лучше.

Секунду-другую в комнате стояла мертвая тишина. Саридза медленно поставил револьвер на предохранитель и оперся о спинку стула.

— Надо же, — произнес он, — какая приятная встреча! Надеюсь, товарищ Залесхофф, вы не испортите ее дурацкими и бессмысленными попытками бежать?

Залесхофф отрицательно покачал головой.

— Нет. У Саридзы репутация отменного стрелка из револьвера, — пояснил он Кентону.

Саридза заулыбался.

— У вас отличная память, Залесхофф! Интересно, помните ли вы нашу последнюю встречу в Нью-Йорке? Ведь она состоялась именно в Нью-Йорке, я не ошибаюсь?

— Да, верно. В тридцать третьем.

Кентон слушал все это, словно во сне. Сейчас эти двое походили на добрых знакомых или партнеров по бизнесу, вспоминавших старые времена.

— Что же тогда случилось, — продолжил между тем Саридза, — с этим вашим человеком в Нью-Йорке? Господи, как же его звали? Фамилия вроде бы начиналась с буквы «Р». Да, точно, вспомнил! Рогожин, вот как. Где он теперь?

— В Москве.

— Просто невероятно! Должно быть, я что-то перепутал. Подумал, что сейчас он является вашим агентом в Базеле. Наверное, просто однофамилец. — Он усмехнулся, затем сверкнул глазами и обратил свой взор на Кентона. — А вы не кто иной, как мистер Кентон, верно? Надо сказать, не ожидал увидеть вас здесь. Я, знаете ли, поверил в вашу историю про встречу с Борованским в поезде. Как же я жестоко заблуждался! Однако Майлер обрадуется, узнав, что австрийской полиции не удалось вас схватить. Он с нетерпением ждет встречи с вами, да и с вами, наверное, тоже, товарищ Залесхофф. Должен извиниться за его отсутствие. Он сейчас немного занят, общается с вашим дружком, который, видно, заблудился, его обнаружили на половине для слуг. Вообще сегодня ночью дом фрау Бастаки посетило слишком много непрошеных гостей. Взять, к примеру, этого беднягу, что лежит сейчас на полу, Майлер застал его в гараже, он пытался вскрыть машины. Тело перенесли сюда, чтобы сделать вам сюрприз. Идея Майлера. Немного мрачная шутка, но такие уж вкусы у нашего Майлера. Сама идея понравилась мне по другой причине. Знаете старую поговорку — «око за око, зуб за зуб»? Меня греет одна только мысль о том, что душа Борованского отныне покоится с миром. Ибо он отомщен.

— Смотрю, по-прежнему любите почесать языком? — заметил Залесхофф.

Улыбка на губах Саридзы померкла.

— Да, Залесхофф, поболтать я люблю. Да и действовать тоже. Надеюсь, этот факт не прошел мимо вашего внимания.

— Не прошел. Любопытно все же узнать, откуда вам стало известно о моем визите.

— За это надо благодарить мою бессонницу.

— А, так вы о прошлой ночи. Наверное, успели увидеть меня на террасе, когда Майлер включил свет? Но я быстро спрятался, как мне показалось.

— Не совсем. Я бы мог запросто пристрелить вас, но потом подумал, что вы наверняка явитесь снова и приведете с собой друзей. Вот и предпринял некоторые меры предосторожности, установил небольшой заградительный отряд, отослал фрау Бастаки и служанок в Прагу. И оказался прав, хотя и не рассчитывал на появление этого молодого человека. А вы сегодня странно молчаливы, мистер Кентон. Наверное, просто не привыкли к усам или очкам? Во время прошлой нашей встречи вы произвели впечатление человека более разговорчивого.

В этот момент из приемника донесся треск, затем невнятный обрывок речи, а секунду или две спустя — барабанная дробь, после чего оркестр в полную силу грянул вальс «Голубой Дунай».

Залесхофф рассмеялся.

Саридза направился к приемнику, повернул переключатель, и музыка тотчас стихла.

— Занятный штрих ко всей этой гротескной картине, — вполне серьезно заметил он. — На полу лежит мертвец, двое приговоренных с поднятыми над головами руками — и вальс Штрауса, которому отведена роль похоронного марша. Забавно, не правда ли? Кстати, этот наш маленький трюк с использованием приемника — моя идея. Вы попались на крючок, уловка удалась. Жаль только, что вы рановато явились. Лекция из Кракова — ничего лучше найти не удалось. Там рассуждали о народных танцах Галиции. А появись вы на полчаса позже, то услышали бы речь доктора Геббельса из Лейпцига. Меня, конечно, больше устроила бы какая-нибудь московская радиостанция. Но чувство юмора — вещь опасная, может далеко завести. Если бы в момент вашего появления вдруг заиграли Интернационал, вы бы точно заподозрили что-то неладное.

Кентон почти не слышал этих слов. Серж погиб. Механик по имени Григорий, по всей видимости, тоже. Что же произошло с остальными двумя — с Тамарой и с человеком, оставшимся у ворот? Едва эти мысли промелькнули у него в голове, как где-то вдалеке грянули три выстрела подряд. Затем пауза, а потом еще один выстрел, прозвучавший громче остальных.

Уголком глаза он покосился на Залесхоффа. Лицо русского сохраняло невозмутимое выражение. Тогда Кентон взглянул на Саридзу. Тот все еще улыбался, но как-то натянуто. И явно прислушивался. Наверное, минуту, не меньше, в комнате стояла полная тишина.

Затем Залесхофф откашлялся.

— Вот несчастье, если вдруг застрелили капитана Майлера, — заметил он.

— Это вряд ли, — огрызнулся Саридза.

— А я на вашем месте не был бы столь уверен, Саридза. Моя сестра — отменный стрелок. К тому же находится в укрытии, в машине.

Кентон чуть не подпрыгнул. Зачем он все это говорит, черт бы его побрал?

— Не думаете же вы, что мы явились сюда, не подготовленные заранее к разным неожиданностям, — невозмутимо продолжил Залесхофф.

Кентон кашлянул, стараясь его предупредить, но Залесхофф не обратил внимания.

— Нет, конечно, это мог быть человек, которого я оставил у ворот. Должно быть, Майлер со своими людьми напоролся на засаду.

Журналист метнул в его сторону яростный взгляд. А потом заметил нечто, что заставило его быстро отвернуться и уставиться прямо перед собой. Залесхофф медленно продвигался к углу каминной доски, он вытянул пальцы одной руки, поднятой над головой, и приготовился схватить небольшую бронзовую вазу. Кентон затаил дыхание.

Но в этот момент в холле раздались шаги, и в комнату вошел Майлер.

Бывший член партии «Черные и загорелые» окинул пленных беглым взглядом.

— А ну, отошел от камина, живо! — рявкнул он.

Залесхофф шагнул вперед. Сердце у Кентона упало.

— Вижу, шеф, — сказал Майлер, — вы все-таки взяли эту свинью. Еще одна сидит связанная на кухне. Хочу задать ей хорошую трепку.

— Что за стрельба была?

— Там оказались еще двое, сидели в машине. Пальнули пару раз в небо, видно, для острастки, и укатили прочь. Я тоже стрелял, хотел пробить им бензобак, но было слишком темно.

Саридза сердито фыркнул.

— Ты должен был остановить их, Майлер. Они могут вернуться. Так что придется срочно увозить отсюда эту парочку. Ты тут посторожи. А я пойду, отдам распоряжения.

Майлер приподнял тяжелый «кольт», и ствол оказался на уровне его груди.

— Будет сделано!

Саридза вышел из комнаты. Майлер, злобно прищурившись, разглядывал Кентона и Залесхоффа. Журналист понял, что его узнали.

— А что, очень славная компашка, — насмешливо протянул Майлер. Потом повысил голос: — Heinrichs, komm her!

В комнату вошел высокий тощий мужчина с безобразным родимым пятном на щеке. Споткнулся о ноги мертвого Сержа и злобно пнул тело носком ботинка.

— Держи их под прицелом и следи за тем, чтобы не подходили слишком близко к камину! — скомандовал Майлер по-немецки.

— Jawohl, Herr Kapitän.

Тощий занял позицию и положил палец на спусковой крючок.

Майлер сунул руки в карманы плаща и секунду-другую смотрел на пленных. Кентон заметил спереди на пиджаке у него длинную и тонкую полоску крови. Внезапно капитан вскинул ствол револьвера и направился к Залесхоффу. Остановился примерно в футе от него.

— Так ты и есть тот самый грязный красный, верно?

Залесхофф смерил его холодным взглядом.

— Рад встретиться с вами снова, капитан. Мне, знаете ли, удалось выяснить о вас кое-что любопытное. Ваша настоящая фамилия Холлиндер. Более того, вас разыскивает полиция Нового Орлеана за убийство цветной женщины по имени Робинс.

Майлер взмахнул кулаком в перчатке и ударил русского по лицу. Залесхофф пошатнулся и отпрянул. Тогда капитан вскинул руку с револьвером и нанес еще один удар — по голове. Залесхофф рухнул на пол лицом вниз и остался лежать неподвижно.

Майлер обернулся к Кентону.

— Ты тоже свое получишь, старина! Очень скоро!

Он пошарил в кармане, достал моток толстой медной проволоки и плоскогубцы. Скрутил за спиной запястья Залесхоффа, резким движением плоскогубцев закрутил проволоку, затем обрезал концы.

— Теперь ты. Руки опустил — медленно! — и вытянул перед собой!

Кентон повиновался, и медная проволока врезалась ему в плоть. Секунду или две ему удавалось держать запястья повернутыми так, чтобы потом можно было хоть немного ослабить давление проволоки, но поворот плоскогубцев сделал это невозможным. Боль была страшная, и Кентон поморщился.

Майлер рассмеялся.

— Что, туговато, старина? Все правильно, руки у тебя занемеют через минуту. Да ты садись!

Он толкнул Кентона, а потом, выставив ногу, сделал ему подсечку. Журналист рухнул на пол. Майлер принялся связывать ему ноги в лодыжках. И почти закончил, когда в комнату в пальто и шляпе вошел Саридза. Покосился на Залесхоффа, по-прежнему лежавшего неподвижно.

— Что это такое, Майлер?

— Эта свинья совсем обнаглела!

Саридза нахмурился и посмотрел на Кентона.

— К сожалению, — торопливо начал он, — нам вскоре снова предстоит расстаться. Partir est mourir un peu, однако, боюсь, вы и ваш компаньон заблуждались насчет того, кто именно должен умереть. А пока что мы отправляемся на небольшую прогулку. Майлер, в машину их! Отвезем на кабельный завод. Не думаю, что тому человеку на кухне осталось долго жить, но и он может поехать вместе с ними! — Саридза задумчиво взглянул на труп на полу. — Напроказничал ты тут, Майлер, теперь такой прекрасный ковер испачкан! Бастаки вернется утром, так что надо навести здесь порядок. На заднем дворе есть пруд, в гараже и сарае полно всяких тяжелых железяк, так что избавиться от этой падали не составит труда. И поживей!

— Будет сделано, шеф.

Майлер вышел и через минуту вернулся в сопровождении какого-то молодого человека с порочным и бледным лицом, которого он называл Берг. Под руководством Майлера Берг вместе с Генрихом вынесли тело Сержа из комнаты.

Саридза наблюдал за этой операцией в полном молчании. Когда его подручные вышли, он подошел к журналисту и взглянул на него сверху вниз.

— А вы, друг мой, — заметил он, — просто набитый дурак.

— Впервые в жизни согласен с вами, — пробормотал в ответ Кентон.

— И тем не менее, — продолжил Саридза, — мне не слишком хочется видеть, как вы умрете. Вы производите впечатление человека мыслящего — до определенной степени, разумеется! Вы довольно талантливый журналист. И еще обладаете качеством, которое я, будучи бизнесменом, ценю очень высоко, — чувством лояльности. Теперь такие люди попадаются редко. Лояльности можно добиться силовыми методами, ее можно купить, но лично я не слишком полагаюсь на результат, добытый таким путем. Мне могут понадобиться ваши услуги, мистер Кентон.

— Работу, что ли, предлагаете?

— Предлагаю. И вовсе не прошу вас предавать этого человека, Залесхоффа. Его в расчет можно уже не принимать. Предлагаю вам альтернативу казни. Если согласитесь на мое предложение, останетесь здесь, а не отправитесь на тот свет за компанию с этими двумя.

— И в чем же состоит ваше предложение?

— О, все очень просто! Вы продолжите свою работу, но только под моим руководством. Время от времени вам будут подкидывать специальные темы — новости, о которых станете писать. Вот, собственно, и все! И зарплату я вам назначаю приличную — пятьдесят тысяч французских франков в год. Вы мой протеже, а потому для вас всегда будут открыты все дороги и пути, если, конечно, вы будете неуклонно придерживаться этой линии, мистер Кентон.

— Звучит весьма заманчиво!

— Рад слышать это. Но только, пожалуйста, не воображайте, что, согласившись на мое предложение, сможете вмешиваться в дело, которым я сейчас занимаюсь. Свобода передвижений будет ограничена для вас на протяжении нескольких недель. А там ступайте себе на все четыре стороны.

— Иными словами, я буду торчать здесь до тех пор, пока Кодряну под контролем, до тех пор, пока союз с Германией не окрепнет и судьба нефтяных концессий не будет решена в пользу Пан-Евразийской компании, так, что ли?

— А вы еще умней, чем я ожидал! Да, до тех пор, пока все эти вопросы не утрясутся в Бухаресте.

— И это все?..

— Не совсем. Вы можете вообразить, что, согласившись на эти мои условия, спасете свою шкуру, чтобы затем удрать и выйти из дела. Не получится! Я требую доказательств искренности ваших намерений.

— Каких еще доказательств?

— Там, на кухне, человек, которого схватил и обезвредил Майлер. На полу рядом с вами лежит его наниматель. К завтрашнему утру эти люди умрут. Это произойдет с той максимальной степенью вероятности, которая только возможна в нашем мире неопределенности. Что, если я попрошу вас пристрелить эту парочку? Сделать за нас грязную работу? Это же очень просто! Всего два выстрела, помощники Майлера выступят в роли свидетелей, — и дело сделано. Ну, что скажете?

Очень трудно сохранять чувство собственного достоинства, когда лежишь на полу, связанный по рукам и ногам, точно овечка для заклания, но Кентону это удалось.

— Я бы сказал, — медленно и многозначительно начал он, — что вам самое место в сумасшедшем доме. Среди маньяков-убийц.

Губы Саридзы сжались в тонкую плотную полоску.

— Вы что же, мистер Кентон, считаете, что ничто не сможет заставить вас изменить свое решение?

— Ничто.

Саридза вздохнул.

— Впервые за все время, — заметил он, — вижу, как человек совершает самоубийство, произнеся всего одно слово. — Он обернулся, так как в комнату в этот момент вошел Майлер. — Шевели задницей, нельзя терять время! Тащи этих двоих в машину!

Кентона протащили через холл на улицу и бросили на пол машины, стоявшей с включенным мотором. Через несколько минут рядом с ним оказался Залесхофф — по-прежнему без сознания. Затем Майлер и Берг появились снова, на этот раз они волокли Григория. В свете, падающем из холла, Кентон успел заметить, что лицо механика все в крови. Григория швырнули на заднее сиденье, и он тихо застонал. Его дыхание было хриплым и прерывистым.

Через минуту из дверей дома вышел Саридза.

— Возьмешь с собой Берга, — услышал Кентон его слова. — Мы с Генрихом поедем следом в другой машине. Со сторожем сами разберетесь, но только не причиняйте ему вреда. И еще — ни при каких обстоятельствах он потом не должен вас узнать!

Майлер буркнул что-то в знак согласия, дверца со стороны водителя захлопнулась, и машина рванула вперед.

Она с ревом мчалась по ухабистой дороге, той самой, по которой они чуть раньше этим вечером подъехали к дому. Связанного и беспомощного Кентона немилосердно швыряло из стороны в сторону. Что еще хуже, безжизненное тело Григория начало сползать с сиденья и могло свалиться на журналиста и Залесхоффа. Чтобы не допустить этого, Кентон по мере сил плечом заталкивал его обратно.

Еще минут двадцать такой тряски, и вот машина остановилась, и сидевшие на переднем сиденье мужчины вышли. Кентон слышал их шаги и невнятные голоса — они шли куда-то вперед по дороге, и под их ногами похрустывал гравий. А через секунду донесся сдавленный крик и звуки какой-то возни. Впрочем, длилось все одну-две секунды, затем наступила тишина. Вдруг Кентон услышал щелчок и скрип — это открывались тяжелые железные ворота. «Должно быть, мы уже на кабельном заводе, — подумал он, — и кричал, наверное, сторож». Вскоре Майлер и Берг вернулись к машине и молча уселись на переднее сиденье. Потом послышался новый звук — это сзади подъезжала какая-то машина. Майлер включил мотор, выжал сцепление, они немного проехали вперед, свернули влево и через несколько ярдов остановились. Снова хлопнули дверцы, шаги затихли вдали. Через несколько минут Берг вернулся уже с Генрихом, они вытащили Кентона из машины и поволокли по выложенной бетонными плитами дорожке. Остановились у деревянной двери в кирпичной стене. Дверь распахнулась, и Берг придерживал ее, пока Генрих затаскивал журналиста внутрь.

Несмотря на плохое освещение, Кентон все же разглядел, что находится в длинном и узком заводском здании. Сильно пахло резиной и битумом. Он различил длинный ряд каких-то странных станков, напоминающих в темноте гигантских, распластавшихся на полу насекомых. В дальнем конце цеха внутрь просачивался свет через небольшое окно-фонарь. Отсек, где оно находилось, был частично отделен от главного помещения рифленой железной перегородкой. К этому отсеку его и поволокли.

С одной из потолочных балок свисала одинокая лампа в стальном плафоне. В круге света под ней стояли Саридза и Майлер. Кентона бросили к их ногам — прямо на бетонный пол, запыленный меловой пудрой.

— Оставьте его, тащите остальных, — распорядился Саридза по-немецки.

Берг и Генрих удалились. Саридза и Майлер о чем-то перешептывались. Кентон перекатился на левый бок и стал озираться по сторонам.

Отсек был примерно восемь ярдов в ширину и шестнадцать в длину. Никаких станков тут не было. В бетонный пол на расстоянии около трех ярдов друг от друга были вделаны два узких стальных рельса, они тянулись по всей длине помещения. В одном месте над ними нависал подвижный портальный кран, стальные тросы позволяли ему передвигаться и дальше, к главному цеху. В другом конце отсека рельсы обрывались у двух двояковыпуклых железных дверей, каждая была примерно около шести футов в диаметре и закреплена на массивных петлях. На одном из рельсов стояли три приземистые вагонетки. Две из них были наполнены большими металлическими барабанами с намотанным на них кабелем.

Майлер двинулся к главному цеху и скрылся во тьме, Саридза подошел к Кентону.

— Удивлены, мистер Кентон?

— Очень.

— Тогда позвольте объяснить. И не стоит дожидаться появления тех двух ваших. У вас будет достаточно времени пересказать им все. Я, знаете ли, решил несколько изменить наши планы. Нет, конечно, я мог бы привезти вас сюда, застрелить и оставить, но потом решил, что не стоит. Вы подобного обращения не заслуживаете. Знаете, какой сегодня день?

— Нет.

— Суббота, вернее, была суббота несколько минут тому назад. И сюда вплоть до утра понедельника никто не придет. Сторож живет здесь же, при фабрике, но не станет вмешиваться, пока кто-то не явится и его не освободит. К этому времени я уже буду за сотни миль отсюда. Расстрелять вас здесь было бы, конечно, удобно, но завод предоставляет и другие возможности. Это Майлер предложил ими воспользоваться. И вместо выстрелов, которые, боюсь, могут услышать рабочие, которые живут неподалеку отсюда, прямо за железнодорожной веткой, будет стоять полная тишина.

Он указал на две железные двери.

— Знаете, что это такое?

— Напоминают большие сейфы.

— Это камеры для вулканизации. Барабаны с намотанными на них кабелями в резиновой оболочке одновременно проталкиваются внутрь в вагонетках, затем в камерах пускают пар, ну а потом — примерно через час или около того — вагонетки выезжают оттуда с подготовленным для обмотки кабелем. Весьма любопытная технология.

— Я так понимаю, вы собираетесь сварить нас там заживо?

— О нет, что вы, Боже упаси! Никакого пара там сейчас нет. Вас оставят там просто для того, чтобы вы посидели и спокойно все обдумали. Двери практически герметичны.

— То есть вы хотите запереть нас там, чтобы мы умерли от удушья?

— Поверьте, мистер Кентон, мне совершенно этого не хочется, так же как и вам, но вынуждает необходимость. Вы журналист и по природе своей любопытны. И несчастье ваше состоит в том, что вы впутались в историю, уведомлять о которой мир еще рановато. Возможно позже, когда Кодряну утвердится во главе румынского правительства, вот тогда ваше присутствие окажется как нельзя более кстати. Жаль только, что вы видели и слышали слишком много. Журналист должен сообщать только о том, что произошло, а не о том, что может случиться. Должен признаться, мне жаль вас, искренне говорю. Люди, подобные Залесхоффу, знают, на что идут, и осознают всю степень риска. Вас же, если так можно выразиться, можно отнести к потерям среди гражданского населения. Впрочем, не стоит сильно расстраиваться. Смею заверить, смерть от удушья далеко не самая мучительная. Вы просто тихо уснете, и все. Ну, сначала, конечно, будет немного неприятно, зато финальная стадия, уверяю вас, пройдет спокойно и гладко.

И тут Кентон вдруг потерял голову. Он отчаянно пытался высвободиться из пут. Перед глазами плыли круги. Он понимал, что бешено кричит на Саридзу, но не слышал собственных слов. Он словно частично потерял сознание. Лишь смутно осознавал, что Залесхофф лежит на полу рядом, что глаза у русского открыты и он смотрит на него. Затем в голове у Кентона прояснилось, и он с удивлением заметил, что все его тело сотрясает дрожь. Рядом послышались шаги, затем — смех. А потом он увидел, как Майлер поворачивает на одной из дверей запорный механизм в виде колеса и открывает камеру. Железная дверь была, по всей видимости, очень тяжелая и открывалась медленно. Но вот наконец показалось черное нутро, и Майлер шагнул к нему.

Кентона подхватил под мышки какой-то человек, стоявший рядом, и его снова потащили по бетонному полу. Минуту или две спустя он уже лежал на рельсах внутри камеры. Услышал, как Саридза шепнул несколько слов Майлеру. Тот что-то проворчал в ответ, а потом добавил:

— Этот готов, — расслышал Кентон.

И к нему закинули тело Григория. Оно в неловкой позе распласталось по вогнутой стене камеры. Залесхоффа втолкнули последним. А затем дверь начала закрываться.

Кентон молча и равнодушно наблюдал за тем, как сужается полоска света, проникающая в темницу из цеха. Ему было плохо. Вот она стала тоненькой, как ниточка, а потом все провалилось во тьму. Кентон прислушался к слабому скрипу — это по ту сторону двери поворачивали запорный механизм.