Докеры окончили погрузку и теперь задраивали отсеки. Одна лебедка продолжала работать, задвигая на место стальные бимсы, — когда они гулко входили в гнезда, переборка, к которой прислонился Грэхем, дрожала.
На судно поднялся второй пассажир; стюард проводил его в каюту дальше по коридору. Пришедший говорил по-итальянски с запинкой, голос его звучал низко и раскатисто.
Грэхем встал, незабинтованной рукой выудил из кармана сигарету. Каюта начинала угнетать. Он посмотрел на часы — до отплытия оставалось не меньше часа. Жаль, что он не попросил Копейкина подняться с ним на борт. Грэхем попытался думать о жене, представить, как она пьет чай с подругами, но перед внутренним взором будто установили стереоскоп, который одну за одной показывал другие картины, безвозвратно отделявшие Грэхема от прежней жизни. Копейкин, «Ле Жоке», Мария, человек в мятом костюме, Жозетта и ее партнер, вспышки пламени во мраке, бледные, испуганные лица в коридоре гостиницы. Тогда Грэхем еще не знал того, о чем услышал потом, во время морозного рассвета. Тогда все выглядело по-иному: неприятно, конечно, но сносно. Теперь он чувствовал себя так, будто узнал, что болен ужасной, смертельной болезнью; он словно стал частью другого мира — пугающего и непонятного.
Грэхем поднес спичку к сигарете; руки тряслись. Надо поспать.
Когда там, в гостинице, волны дурноты улеглись, он стоял в ванной, дрожа и прислушиваясь; через пелену, ватным одеялом окутавшую мозг, начали пробиваться звуки. Откуда-то издалека доносился глухой неравномерный стук. Грэхем понял, что в дверь до сих пор колотят.
Обернув руку полотенцем, он вышел из ванной и включил свет. Стук прекратился, звякнул металл: кто-то доставал ключ. Дверь распахнулась.
Первым в номер, моргая и неуверенно озираясь, вошел ночной портье. За ним в коридоре теснились постояльцы из соседних номеров; сейчас они подались назад — боясь увидеть то, что надеялись увидеть. Мимо портье прошмыгнул невысокий смуглокожий мужчина в красном халате поверх синей полосатой пижамы; Грэхем узнал человека, который показывал ему вчера комнату.
— Мы слышали выстрелы, — начал по-французски мужчина в халате, увидел руку Грэхема и побелел. — Я… Вы ранены?.. Вас…
Грэхем уселся на кровать.
— Не всерьез. Пошлите за врачом, чтобы забинтовал мне руку, и я расскажу, что случилось. Но сперва… Тот, кто стрелял, вышел через окно. Можно попробовать его схватить. Что под окном?
— Но… — Мужчина осекся, взял себя в руки и, обернувшись к портье, произнес что-то по-турецки. Портье вышел и захлопнул дверь. Снаружи послышались возбужденные голоса.
— Затем, — сказал Грэхем, — надо позвать управляющего.
— Уже позвали, месье. Я его помощник. Что произошло? Ваша рука, месье… Доктор явится с минуты на минуту.
— Отлично. Случилось вот что. Я провел вечер с приятелем. Возвратился несколько минут назад. Когда открыл дверь — кто-то, стоявший в окне, трижды в меня выстрелил. Вторая пуля задела руку, остальные две попали в стену. Я слышал его движения, но не видел лица. Скорее всего это был вор, а я, неожиданно вернувшись, его вспугнул.
— Безобразие! — воскликнул помощник управляющего. Выражение его лица изменилось. — Вор! Что-нибудь пропало, месье?
— Не проверял. Мой чемодан вон там. Я его запирал.
Помощник управляющего торопливо пересек комнату и опустился на колени перед чемоданом.
— Все еще заперт, — вздохнул он с облегчением.
Грэхем порылся в кармане:
— Вот ключи. Откройте.
Мужчина повиновался. Грэхем оглядел содержимое чемодана.
— Все в целости.
— Какое счастье! — Помощник управляющего на миг задумался, что-то поспешно соображая. — Вы говорите, месье, рана не серьезная?
— Похоже, нет.
— Это очень утешает. Когда раздались выстрелы, месье, мы перепугались — не знали, что и думать. Можете себе представить… Впрочем, и так вышла довольно скверная история. — Он подошел к окну и выглянул. — Мерзавец! Должно быть, сбежал через сад. Искать бесполезно. — Он горестно пожал плечами. — Ничего не поделаешь: грабитель исчез. Полагаю, месье, не нужно объяснять, как глубоко мы сожалеем, что с вами в «Адлер палас» стряслось подобное происшествие. Такого у нас еще не водилось. — Он снова поразмыслил и быстро продолжал: — Разумеется, мы всеми силами постараемся загладить ущерб. Я велел портье после того, как позвонит доктору, принести вам виски. Английского виски, из нашего особого запаса. По счастью, ничего не украдено. Мы, естественно, не могли предвидеть данного инцидента, но проследим, чтобы вы получили надлежащую медицинскую помощь. И конечно, не может быть и речи о плате за постой. Однако…
— Однако обращаться в полицию и впутывать гостиницу вы не хотите. Так?
Помощник управляющего нервно улыбнулся.
— Не будет никакого толку, месье. Полиция только станет задавать вопросы и причинит всем неудобства. — Тут его осенило. — Всем, месье, — настойчиво повторил он. — Вы же деловой человек. Вы собирались покинуть Стамбул утром. А если позвать полицию — непременно выйдет задержка. И ради чего?
— Они могут поймать того, кто в меня стрелял.
— Но как, месье? Вы же не видели его лица. Не сможете его опознать. У вас не украдено ни одной вещи, по которой его можно выследить.
Грэхем неуверенно спросил:
— А как насчет доктора? Что, если он сообщит в полицию о пулевом ранении?
— Доктор, месье, получит за услуги щедрое вознаграждение от администрации.
В дверь постучали; вошел портье, поставил на стол виски, содовую, стаканы и что-то сказал помощнику управляющего. Тот кивнул и жестом велел портье удалиться.
— Месье, доктор уже в пути.
— Прекрасно. Нет, виски я не буду. Выпейте сами — вам, по-моему, не помешает. Я бы хотел сделать звонок. Передайте, пожалуйста, портье, чтобы соединил с «Кристал апартментс» на Рю-д’Итали. Номер, если не ошибаюсь, сорок четыре девятьсот семь. Я хочу поговорить с месье Копейкиным.
— Конечно, месье. Все, что пожелаете.
Он вышел за дверь и позвал портье; последовал еще один непонятный обмен репликами. Вернувшись, помощник управляющего обильно угостился виски.
— Думаю, месье, — проговорил он, возвращаясь к своим обязанностям, — вы правильно сделали, что не стали звать полицию. Ничего не пропало, рана у вас легкая. Нет повода беспокоиться. Сами видите, полиция тут ни к чему.
— Я пока не решил, как поступлю, — отрезал Грэхем. Голова раскалывалась, рука начинала распухать. Помощник управляющего уже успел надоесть.
Раздался телефонный звонок. Грэхем подвинулся на кровати и снял трубку:
— Это вы, Копейкин?
Послышалось удивленное хмыканье.
— Грэхем? Что такое? Я только пришел. Где вы?
— На кровати в своем номере. Случилась глупая вещь: когда я вернулся, застал в комнате вора. Он стрелял по мне наугад — и сбежал через окно. Одна из пуль попала в руку.
— Господи Боже! Вы сильно ранены?
— Нет. Только срезало кусок мяса с тыльной стороны правой ладони. Но чувствую себя не очень. Испытал сильный шок.
— Любезный… пожалуйста, опишите мне в точности, что произошло.
Грэхем описал.
— Чемодан был заперт, — закончил он, — и ничего не пропало; приди я на минуту позже — наверное, вышло бы по-другому. Но возникли осложнения. Шум поднял на ноги полгостиницы — вплоть до помощника управляющего, который сейчас стоит рядом и пьет виски. Они послали за доктором, чтобы наложил бинты, однако больше ничего делать не стали и поймать грабителя не пытались. Вероятно, у них бы и не получилось, но они могли бы по крайней мере разглядеть его; мне это не удалось. Говорят, он сбежал через сад. В общем, они не намерены вызывать полицию, если я не начну скандалить и не потребую. Им, ясное дело, не хочется портить репутацию гостиницы. Мне дали понять, что если подам заявление в полицию — опоздаю на одиннадцатичасовой поезд. Скорее всего они правы. Но я не знаю местных законов и не хочу попасть в неприятности, не сделав заявления. Доктору они намерены дать взятку. Что мне предпринять?
Помолчав, Копейкин медленно сказал:
— Думаю, пока — ничего. Предоставьте все мне. Я поговорю с одним другом. Он имеет связи в полиции и пользуется большим влиянием. Как только побеседую с ним — приду к вам в гостиницу.
— Нет нужды так беспокоиться, я…
— Извините, любезный, нужда есть. Пусть доктор перевяжет рану, а вы оставайтесь в номере, пока я не появлюсь.
— Я и не думал выходить, — кисло ответил Грэхем, но Копейкин уже отсоединился.
Едва Грэхем положил трубку, прибыл доктор — худощавый, желтолицый, неразговорчивый. Пальто с каракулевым воротником было надето прямо поверх пижамы. Вслед за доктором в комнату вошел управляющий — хмурый тучный мужчина, который, видимо, подозревал, что все подстроено с единственной целью его позлить. Он бросил на Грэхема неприязненный взгляд, но не успел и рта раскрыть, как помощник пустился в объяснения, отчаянно жестикулируя и поминутно закатывая глаза к потолку. Когда он закончил рассказ, управляющий что-то коротко ответил и поглядел на Грэхема немного дружелюбнее.
— Месье уезжает из Стамбула поездом в одиннадцать, — прибавил помощник по-французски, — и не хочет создавать себе лишние хлопоты, сообщая о происшествии в полицию. Думаю, Monsieur le Directeur, вы согласитесь, что он поступает разумно.
— Весьма разумно и осмотрительно, — важно подтвердил управляющий, расправив плечи. — Месье, мы бесконечно сожалеем, что вам пришлось испытать такую боль и унижение. Даже самая роскошная гостиница не способна полностью защититься от воров, влезающих в окна. «Адлер палас», однако, чувствует себя в ответе за своих постояльцев. Мы сделаем все, что в человеческих силах, дабы уладить дело.
— Если в человеческих силах сказать доктору, чтобы он занялся моей рукой, буду крайне признателен.
— Ах да. Доктор. Тысяча извинений.
Доктор, угрюмо стоявший позади, подошел и начал отдавать короткие распоряжения по-турецки. Окна закрыли, отопление включили на полную мощность, помощника управляющего отослали с каким-то поручением. Он почти сразу возвратился с эмалированной миской горячей воды. Доктор снял с руки Грэхема полотенце, стер губкой кровь и оглядел рану. Потом посмотрел на управляющего и что-то ему сказал.
— Он говорит, месье, — услужливо перевел управляющий, — что рана пустячная: царапина, не больше.
— Я и так знаю. Если хотите лечь спать — идите, пожалуйста. Только дайте мне горячего кофе. Я продрог.
— Сию минуту, месье. — Управляющий щелкнул пальцами, и его помощник поспешно удалился. — Что-нибудь еще, месье?
— Нет, спасибо. Больше ничего. Спокойной ночи.
— К вашим услугам, месье. Все это весьма прискорбно. Спокойной ночи.
Он ушел. Доктор тщательно промыл рану и стал ее перевязывать. Грэхем уже жалел, что позвонил Копейкину: все и так завершилось благополучно. Было почти четыре; если бы не Копейкин, обещавший зайти, удалось бы поспать несколько часов. Грэхем часто зевал. Доктор кончил перевязку, успокаивающе похлопал по бинтам, поднял глаза и с заметным трудом произнес:
— Maintenant, il faut dormir.
Грэхем кивнул. Доктор встал и уложил свои вещи в сумку с видом человека, который сделал для трудного пациента все, что мог. Затем взглянул на часы и вздохнул:
— Très tard. Gideceö-im. Adiyo, efendi.
Грэхем постарался припомнить, что знает из турецкого:
— Adiyo, hekim efendi. Çok teşekkür ederim.
— Birşey dşil. Adiyo. — Доктор поклонился и вышел.
Тут же вбежал помощник управляющего с чашкой кофе, поставил ее деловитым движением, явно намекавшим, что он тоже не прочь уйти спать, и взялся за бутылку с виски.
— Оставьте ее, — сказал Грэхем. — Сюда едет мой друг. Сообщите портье…
Тут зазвонил телефон, и портье передал, что Копейкин уже прибыл. Помощник управляющего скрылся.
Копейкин, насупившийся и сосредоточенный, вошел в комнату, приветствовал Грэхема и, оглядевшись, спросил:
— А где доктор?
— Только что ушел. Простая царапина — ничего серьезного. Я только напугался, вот и все. Очень мило, что вы приехали. Администрация угостила меня бутылкой виски — садитесь и наливайте себе. Я пью кофе.
Копейкин опустился в кресло.
— Расскажите в точности, как все произошло.
Грэхем рассказал. Копейкин встал и подошел к окну. Внезапно он наклонился, поднял что-то и показал Грэхему; это была небольшая латунная гильза.
— Девятимиллиметровый самозарядный пистолет, — определил Копейкин. — Неприятная штуковина! — Он бросил гильзу на пол, открыл окно и выглянул наружу.
Грэхем вздохнул:
— Копейкин, незачем играть в сыщиков. Человек был в комнате; я его вспугнул, и он в меня выпалил. Закройте окно, сядьте и глотните виски.
— Охотно, любезный, охотно. Прошу простить меня за любопытство.
Грэхем осознал, что ведет себя не слишком вежливо.
— Копейкин, вы очень добры, что так обо мне беспокоитесь. Кажется, я поднял много шума из-за ерунды.
— И правильно сделали. — Копейкин нахмурился. — К несчастью, нам придется поднять еще больше шума.
— Думаете, стоит вызвать полицию? Не вижу смысла. Да и поезд отходит в одиннадцать — не хотелось бы на него опоздать.
Копейкин отпил немного виски и со звоном поставил стакан на место.
— Боюсь, любезный, вам нельзя ехать поездом в одиннадцать.
— С какой стати? Конечно, можно. Я цел и невредим.
Копейкин странно на него посмотрел:
— Верно. Вам повезло. Но фактов это не меняет.
— Фактов?
— Вы не заметили, что и ваши окна, и ставни снаружи взломаны?
— Нет. Я не смотрел. И что с того?
— Если выглянете, увидите под окном террасу, выходящую в сад. Над ней — стальной каркас, достающий почти до балконов третьего этажа. Летом его покрывают соломенными циновками, чтобы на террасе люди могли есть и пить в тени. Тот человек, очевидно, вскарабкался по каркасу; это легко — я бы и сам, пожалуй, сумел. Оттуда можно забраться на балкон любой комнаты вашего этажа — так почему же грабитель решил вломиться в одну из немногих, где и ставни, и окна были заперты?
— Понятия не имею. Я всегда слышал, что преступники умом не отличаются.
— У вас ничего не пропало. Чемодан остался заперт. Какое совпадение: вы вернулись как раз вовремя, чтобы помешать вору.
— Совпадение и правда удачное. Господи, Копейкин, давайте поговорим о чем-нибудь другом. Тот человек сбежал — и дело с концом.
Копейкин покачал головой:
— Боюсь, что нет, любезный. Вам не кажется, что интересный у нас получается грабитель? Ни один другой так себя еще не вел. Вламывается к вам в комнату через запертое окно. Если бы вы спали — непременно проснулись бы; выходит, он заранее знал, что вас не будет в гостинице, и знал, в каком номере вы остановились. Есть ли у вас что-нибудь, стоящее подобных приготовлений? Нет. Любопытный вор! Кроме того, он носит пистолет весом не меньше килограмма — и трижды по вам из него стреляет.
— И что?
Копейкин сердито выпрыгнул из кресла:
— Любезный, неужели вам не ясно: тот человек стрелял, чтобы убить вас, и именно за этим сюда явился?
Грэхем расхохотался.
— Тогда, значит, никудышный он стрелок. А теперь послушайте меня, Копейкин. Вы разве не знаете миф об англичанах и американцах? Во всякой стране, где не говорят по-английски, живет вера, будто американцы и англичане — сплошь миллионеры и у них можно найти огромные суммы наличными. Если вы не против, я лягу посплю. Спасибо, что заглянули, — очень вам благодарен, но сейчас…
— А вы когда-нибудь, — оборвал его Копейкин, — пробовали стрелять из тяжелого пистолета в темной комнате по человеку, который только что вошел в дверь? Прямого света из коридора нет — один слабый отсвет. Пробовали? Не пробовали. Человека видно, но вот попасть по нему — совсем другое дело. В такой ситуации даже хороший стрелок может сперва дать промах — как промахнулся и тот человек. Это вывело его из равновесия. Он скорее всего не знал, что англичане обычно не носят при себе оружия. Вы тоже можете открыть огонь. Он быстро стреляет снова — задевает вам руку. Вы, полагаю, кричите от боли. Он, вероятно, думает, что сильно вас ранил; палит еще раз, наудачу, — и исчезает.
— Чушь! Вы спятили. Да зачем кому-то желать моей смерти? Я самый безобидный человек на земле.
Копейкин смерил Грэхема ледяным взглядом:
— Неужели?
— Вы о чем?
Копейкин не ответил. Допив виски, он произнес:
— Я говорил вам, что собираюсь позвонить другу. Так я и поступил. — Он неторопливо застегнул пальто. — Как мне ни жаль, любезный, но нам нужно срочно ехать к нему. Я пытался сообщить вам новость деликатно, однако приходится говорить напрямик. Сегодня ночью вас пытались убить. И с этим надо что-то делать. Немедленно.
Грэхем вскочил на ноги:
— Вы рехнулись?
— Ничуть, любезный. Вы спрашиваете: зачем кому-то вас убивать? На то есть превосходная причина. К сожалению, подробней объяснить не могу — я получил официальные инструкции.
Грэхем сел.
— Копейкин, я сойду с ума. О чем вы толкуете? Друг? Убийство? Инструкции? Что за бред?
Копейкин смутился.
— Простите, любезный. Я понимаю ваши чувства. Давайте скажу вам вот что. Этот друг — он, строго говоря, вовсе мне не друг. Если честно, я его недолюбливаю. Его зовут полковник Хаки, он глава турецкой тайной полиции. Его кабинет в районе Галата, и он ждет нас там, чтобы обсудить наше положение. Я предполагал, что вы не захотите ехать, и сказал ему об этом. Он ответил — извините, — что в таком случае вас доставят туда силой. Обижаться, любезный, глупо. Обстоятельства сложились чрезвычайные. Если б я не знал, что звонить ему необходимо и в моих интересах, и в ваших, я бы не позвонил. А теперь, любезный, нам пора. На улице ждет такси.
Грэхем снова медленно встал.
— Ладно. Признаться, Копейкин, вы меня удивили. Дружеская забота — это я ценю и понимаю. Но вот истерики от вас никак не ожидал. Вытащить из кровати главу тайной полиции в такой час… просто невероятно. Надеюсь, он не рассердится, что мы выставим его дураком.
Копейкин покраснел.
— Я не спятил и не впал в истерику. Я всего лишь выполняю свою работу — пусть и без особого удовольствия. Прошу простить, но…
— Я готов простить что угодно, кроме тупости, — огрызнулся Грэхем. — Не поможете надеть пальто?
До Галаты ехали в мрачном молчании. Копейкин дулся. Грэхем вжался в угол и уныло глазел на темные стылые улицы, жалея, что позвонил Копейкину. Глупо, конечно, когда в тебя стреляет забравшийся в гостиницу вор, но когда тебя ни свет ни заря тащат рассказать о случившемся главе тайной полиции — это уж совсем нелепо. Еще Грэхем беспокоился о Копейкине. Может, тот и осел, но все-таки досадно, что он поставит себя в неловкое положение перед человеком, который запросто может повредить ему в бизнесе. Кроме того, Грэхем знал, что вел себя грубо.
— А какой он, полковник Хаки?
Копейкин хмыкнул.
— Изысканный и элегантный. Любимец дам. По слухам, способен выпить две бутылки виски и не опьянеть — может, и правда. Служил у Ататюрка, был заместителем во временном правительстве девятнадцатого года. Еще рассказывают, как он казнил пленников: связывал их парами и бросал в реку, чтобы сберечь еду и патроны. Я не ханжа и не верю всему, что говорят, а все-таки он мне не нравится. Он, однако, очень умен. Впрочем, сами увидите. С ним можно говорить по-французски.
— Я все-таки не понимаю…
— Поймете.
Вскоре такси свернуло на узкую улочку и остановилось позади большой американской машины, почти загородившей дорогу. Грэхем и Копейкин вышли и очутились перед двойными дверями, похожими на вход в дешевый отель. Копейкин нажал кнопку звонка.
Одна створка дверей немедленно отворилась, и появился заспанный дежурный — его, видимо, только что подняли с постели.
— Haki efendi evde midir? — задал вопрос Копейкин.
— Efendi vardir. Yukari. — Дежурный показал на лестницу.
Они поднялись.
Кабинет полковника Хаки располагался в конце коридора на последнем этаже. Полковник сам вышел им навстречу.
Это был высокий мужчина со впалыми щеками, тонкими губами и седыми волосами, остриженными на русский манер в кружок. Узкий лоб и похожий на клюв нос придавали ему сходство с хищной птицей. На полковнике были отлично сшитый офицерский мундир, широкие бриджи и узкие, начищенные до блеска кавалерийские сапоги. Походка слегка вразвалку выдавала привычку к верховой езде. Не считая бледности небритого лица, ничто не указывало, что он недавно спал. Внимательные серые глаза с интересом изучали Грэхема.
— A! Nas-lsiniz. Fransizca konu abilirmisin. Так? Рад встрече, мистер Грэхем. Вы ранены… — Грэхем почувствовал, как незабинтованную руку с большой силой сжали длинные гибкие пальцы. — Надеюсь, вам не очень больно. Нужно что-то делать с негодяем, который хотел вас убить.
— Боюсь, полковник, — отозвался Грэхем, — мы зря вас потревожили. Тот человек ничего не успел украсть.
Полковник Хаки бросил быстрый взгляд на Копейкина.
— Я ничего ему не объяснял, — проговорил Копейкин. — Как, если помните, вы мне и велели. Вынужден заметить, что он считает меня теперь то ли полоумным, то ли истериком.
Полковник Хаки усмехнулся:
— Такая у вас, русских, судьба: вас вечно неправильно понимают. Давайте зайдем в мой кабинет и там все обсудим.
Они проследовали за полковником. В Грэхеме росла уверенность, что все происходящее ему снится и он вот-вот очнется в приемной своего дантиста. Коридор и в самом деле походил на те, что бывают во сне, — голый и пустынный. Только здесь еще чувствовался застарелый запах табачного дыма.
В просторном кабинете было прохладно. Грэхем и Копейкин сели за стол напротив полковника; тот подвинул им пачку сигарет, развалился на стуле и скрестил ноги.
— Вы, разумеется, понимаете, — сказал он вдруг Грэхему, — что сегодня ночью на вас совершили покушение.
— Почему? — раздраженно спросил Грэхем. — Извините, но я не понимаю. Я вернулся в номер и обнаружил человека, который залез через окно. Очевидно, это был вор. Я его спугнул, он принялся палить и убежал. Вот и все.
— Насколько я знаю, вы не заявили о происшествии в полицию.
— Думал, в этом нет смысла. Я не разглядел его лица. К тому же в одиннадцать часов я отправляюсь поездом в Англию — мне не хотелось задерживаться. Если нарушил какой-то закон — сожалею.
— Zarar yok! Не в том дело. — Полковник закурил и пустил к потолку струйку дыма. — Мистер Грэхем, у меня есть обязанность. Я обязан вас защитить. Поэтому простите, но на одиннадцатичасовой поезд вы не сядете.
— Да от чего меня защищать?
— Давайте, мистер Грэхем, вопросы задавать стану я. Так будет проще. Вы работаете на Кейтора и Блисса, английских оружейных промышленников?
— Да. Копейкин — представитель компании в Турции.
— Именно. А вы, как я понимаю, эксперт по морской артиллерии.
Грэхем помедлил с ответом. Слово «эксперт» ему, инженеру, не нравилось. Начальство порой называло его так в письмах к иностранным морским чиновникам; Грэхем утешался мыслью, что его выдали бы хоть за чистокровного зулуса, лишь бы впечатлить заказчика. Но в других случаях слово резало слух.
— Ну, мистер Грэхем?
— Я инженер. Моя специальность — морская артиллерия.
— Как пожелаете. Суть в том, что господа Кейтор и Блисс подрядились выполнить для моего правительства определенную работу. Я не знаю точно какую, — он помахал сигаретой, — это дело Морского министерства. Но кое-что мне сообщили. Мне известно, что некоторые наши суда должны перевооружить новыми пушками и торпедными аппаратами и что вас прислали обсудить это с нашими экспертами по судостроению. Мне также известно, что наше правительство потребовало доставить новое оснащение к весне — и ваша компания согласилась. Вы в курсе?
— Только про это и слышал последние два месяца.
— Iyi dir! Еще я скажу вам, мистер Грэхем, что такое требование — отнюдь не каприз Морского министерства. Международное положение таково, что нам совершенно необходимо иметь новые орудия к сроку.
— Об этом я тоже знаю.
— Чудесно. Тогда вы поймете, к чему я клоню. Немецкие, итальянские и русские морские власти прекрасно осведомлены о перевооружении. Можно не сомневаться: когда работа будет закончена — или даже раньше, — их агенты уже разведают детали, известные пока всего нескольким людям, в том числе вам. Это не важно. Ни один флот не смог бы сохранить такой секрет; никто и не ждет, что его удастся сохранить. Мы даже можем счесть выгодным, по ряду причин, самим опубликовать эти детали. Но, — полковник поднял длинный, безупречно наманикюренный палец, — в настоящее время вы, мистер Грэхем, находитесь в любопытном положении.
— Это-то я и сам заметил.
Узкие серые глаза полковника холодно остановились на собеседнике.
— Я не шучу, мистер Грэхем.
— Извините.
— Ничего. Возьмите еще сигарету. Так вот, положение у вас любопытное. Вам никогда не приходило в голову, мистер Грэхем, что вы можете оказаться незаменимым?
Грэхем рассмеялся:
— Конечно, нет. Я могу назвать вам десятки людей с квалификацией не ниже моей.
— Тогда, — сказал полковник Хаки, — позвольте сообщить вам, что однажды в жизни вы оказались незаменимы. Представим на миг, что ваш вор стрелял чуть точнее и что в эту минуту вы не сидите у меня, а лежите на операционном столе с пулей в легких. Как бы такой оборот отразился на деле, которым вы сейчас занимаетесь?
— Компания, естественно, сразу выслала бы кого-нибудь на замену.
Полковник Хаки изобразил восторг:
— Правда? Великолепно! Так по-британски! Так благородно! Один пал — и сразу другой неустрашимо занимает его место. Но погодите! — Он поднял руку. — Так ли это необходимо? Ведь Копейкин мог бы отправить в Англию ваши записи, наброски, чертежи, из которых ваши коллеги узнают до мелочей все, что требуется, — хотя корабли, о которых идет речь, строила другая компания. Разве нет?
Грэхем покраснел.
— Судя по вашему тону, вы прекрасно понимаете, что все не столь просто. Некоторые вещи я ни при каких обстоятельствах не имел права доверять бумаге.
Полковник Хаки покачался на стуле.
— Да, мистер Грэхем, — весело улыбнулся он, — это мне известно. Компания пришлет другого эксперта, чтобы он выполнил часть вашей работы заново. — Он резко опустил стул вперед и процедил сквозь зубы: — Тем временем наступит весна, а корабли все будут стоять на верфях Измира и Галлиполи, дожидаясь новых пушек и торпедных аппаратов. Послушайте, мистер Грэхем. Турция и Великобритания — союзники. Враги вашей страны хотят, чтобы, когда растает снег и пройдут дожди, морская мощь Турции осталась ровно такой, как сейчас. Ради этого они готовы на что угодно. Понимаете? На что угодно!
Грэхем почувствовал, как в груди что-то сжалось. Он с трудом выдавил улыбку.
— Вижу, вы любите театральные эффекты. Но у вас нет никаких доказательств. Да и, в конце концов, это жизнь, а не…
— Что, мистер Грэхем? — Полковник не сводил с него глаз, как кошка с мыши.
— Не кино, сказал бы я, если бы не опасался проявить невежливость.
Полковник вскочил со стула.
— «Доказательства»! «Эффекты»! «Жизнь»! «Кино»! «Невежливость»! — Его губы кривились, словно он повторял грязную ругань. — Мистер Грэхем, мне плевать, о чем вы тут болтаете. Мне нужно одно — чтобы вы остались в живых. Живой вы чего-то стоите для Турецкой Республики, и я, насколько могу, постараюсь сохранить вас живым подольше. В Европе война. Это хоть вы понимаете?
Грэхем молчал. Полковник пронзил его взглядом и уже спокойно продолжал:
— Неделю назад, когда вы еще были в Галлиполи, мы — мои люди — раскрыли заговор. Вас там собирались убить. Спланировано было неуклюже, любительски; вас хотели выкрасть и зарезать. К счастью, мы не дураки. Мы не списываем на «театральные эффекты» то, что нам не нравится. Мы допросили арестованного. Тот сознался, что ему заплатил немецкий агент в Софии, некто Мёллер — лицо нам хорошо известное. Раньше этот Мёллер выдавал себя за американца — пока не воспротивилась американская миссия. Тогда его звали Филдинг. Если будет нужно, он примет любое имя и национальность. Я пригласил к себе господина Копейкина, рассказал ему о заговоре, но посоветовал ничего вам не говорить. Чем меньше о подобных вещах распространяться, тем лучше, да и незачем тревожить вас, когда вы так заняты. Кажется, я ошибся. У меня были причины считать, что дальнейшие усилия Мёллер направит на другое. Когда господин Копейкин позвонил мне и сообщил о новой попытке, я понял, что недооценил упорство джентльмена из Софии. Уверен, он и в третий раз попробует вас убить — если дать ему шанс. — Полковник откинулся на стуле. — Теперь вам ясно, мистер Грэхем? Вникли вы своим замечательным умом в мои слова? Все чрезвычайно просто. Кто-то старается вас убить.