Голубь

Сжавшись в кресле испуганным комочком, Дебора прислушивалась к шорохам в доме. Кресло называлось «капризкино». И хотя теперь ей было уже десять лет и ее больше не наказывали, она часто забиралась в свое детское кресло, и оно уютно обнимало ее. Она сидела в детской у окна, открытого на зеленый газон.

Она была одна в большом деревянном доме, стоявшем на холме за городом, там, где река ныряет в глубокий каньон Магог Гордж. Отец и мать после ужина уехали в город, как всегда наказав ей лечь спать в восемь часов. Но был конец мая, когда дни стоят долгие, а воздух напоен ароматом сирени и птичьим гомоном, и Дебора тихонько сидела в сумерках, полная изумления перед красотой совершавшейся вокруг нее жизни, которою особенно остро чувствуешь в минуты одиночества.

Вдруг раздался резкий, неожиданный звук, расколов звенящую тишину на тысячу острых осколков страха. У Деборы заколотилось сердце. Она замерла затаив дыхание.

Звук повторился, отчаянный, прерывистый, где-то над самой ее головой. Он шел с чердака. Дебора сидела не шевелясь, сжав кулачки, с расширенными от страха глазами.

Скорее бы пришла мама! Но нет, она вернется не скоро, родители обычно возвращались домой, когда Дебора уже давно лежала в постели. Она узнавала об их возвращении по полоске света на потолке, которую отбрасывали фары автомобиля, когда он выезжал с холма на дорогу.

Темнота в коридоре за дверью детской сгущалась и становилась все черней и зловещей. В дальнем конце коридора была лестница на чердак, где Деборе запрещали играть. Но она часто поднималась туда тайком и знала наперечет все скрипучие половицы.

Она посмотрит сейчас, что делается на чердаке. Дебора вся обратилась в слух. Глаза ее не отрывались от закрытой двери.

Ах, если б она была мальчиком! Она залезла бы тогда на чердак и выстрелила из ружья. У отца было ружье, но ведь девочки из ружья не стреляют. Она знала, что отцу очень хотелось, чтобы она была мальчиком. С какой досадой он всегда смотрел на нее! Однажды он приложил ей ружье к плечу, так, что она ощутила подбородком полированную поверхность приклада, но как она ни старалась побороть страх, она не могла спустить курок. Тогда отец нажал ей на палец. Она не испугалась выстрела, но отец сказал: «Господи, Дебора, и почему только ты не мальчик?»

Она боялась даже старого амбара на краю карьера, хотя Люси, Том и Фреди часто забирались туда. Она любила играть на сеновале, но боялась спускаться вниз по веревке. Люси спускалась, а она боялась. Однажды, когда Люси с ними не было, Фреди и Том ради шутки привязали ее в лесу к дереву. Дебору нашел отец Тома, он жалел ее и ругал мальчишек, а ее отец только рассмеялся…

Если бы она могла стать храброй, как ему этого хотелось! Однажды отец посадил ее на лошадь, но и тут она сплоховала. Она потом старалась привыкнуть к Пренсеру, но после того случая отец даже не вспоминал о ней, когда уезжал кататься верхом. Может быть, он не так бы не любил ее, если б знал, что дело тут было не в страхе, а в чем-то сильнее ее, с чем она ничего не могла поделать. Сами по себе вещи были не страшными, и Дебора их совсем не боялась, но как-то так получалось, что все оборачивалось против нее… Но отцу этого не объяснишь. Он все равно не поймет.

Звук повторился. Дебора посмотрела вверх, изо всех сил стараясь не закричать. Низкий дрожащий звук усилился. Потом все стихло.

У нее бешено колотилось сердце. Отец посмеялся бы над ее страхом, а потом пошел бы на чердак и посмотрел, что там такое.

Дебора затаила дыхание. И тут ее озарила простая и ясная мысль. Она поднимется на чердак, и это будет самым смелым поступком в ее жизни. Отец похвалит ее, конечно. Все пойдет тогда по-другому. Дебора сидела, мечтая о том, как она скажет отцу, что на чердаке было совсем не страшно. И он сможет гордиться, что у него такая храбрая дочь.

Звук повторялся снова и снова, как бы заполняя пустоту дома. Дебора вскочила, задохнувшись от волнения. Она стояла, придерживая руками подол платья, твердая в своей решимости. Потом собрала всю свою волю и подошла к кровати. Прижав к себе плюшевого мишку, она двинулась к двери, бесшумно отворила ее и выскользнула из детской.

Перед ней был длинный темный коридор с единственным светлым пятном у приоткрытой двери в спальню родителей.

Шум водопада, доносившийся с реки, громом отдавался в ушах. Она остановилась, чтобы привыкнуть к нему, и вошла в темноту. Она старалась быть храброй. Ступая на цыпочках, обходя скрипучие половицы, Дебора добралась до двери в конце коридора и с силой потянула за ручку. Затхлый воздух ударил ей в нос. Она быстро прошла мимо железной кровати, на которой умерла ее бабушка, и остановилась в дальнем углу у окна. Ее сердце билось так сильно, что казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Она прислушивалась, но все было тихо. Лунный свет едва пробивался сквозь пыльное стекло.

Она подняла щеколду на чердачной двери. Посадив медвежонка как можно выше, она опустилась на четвереньки. Если бы не скрипучие половицы, она двигалась бы неслышно. Чердачная лестница круто поднималась между двумя стенами и сверху казалась просто прямоугольником на полу. Дебора ползла, поднимая за собой медвежонка. Когда ее голова оказалась на уровне чердачного пола, Дебора остановилась. Раздайся сейчас этот звук, она не выдержала бы и закричала. Она крепко зажмурилась, пытаясь побороть страх. Все кошмары, созданные воображением, вихрем пронеслись перед ней.

Вцепившись в перила, она подняла голову и осмотрелась.

Чердак тянулся во всю длину дома. Голые стены, черневшие пятнами обвалившейся штукатурки, склонились друг к другу, как бы сжимая молчание. На фронтонах и в дальнем крыле чердака были узкие окна, затемненные карнизами. Нависавшие стены отбрасывали длинные тени.

В темноте Дебора едва различала очертания знакомых предметов: вот дубовый буфет, на нижней полке которого могла поместиться она сама; в дальнем конце чердака белела, как скелет, кровать; вдоль стен громоздились ящики и коробки вперемежку со связками книг и картинами в рамах.

Чердак был ее крепостью, поверенным ее тайн, но сейчас, когда, охваченная страхом, она ползла по крутым ступеням, он казался ей чужим и враждебным.

Вдруг что-то серое взметнулось из буфета напротив. Дебора вскрикнула, едва сдерживаясь, чтобы не убежать. Но она все же разглядела, что это такое.

Отчаянно махая крыльями, о буфет бился голубь, этот самый звук слышала Дебора внизу. Птица взлетела, но ударилась о потолок и упала на пол. Стоя на коленях, Дебора выпрямилась и подняла голову. Ее пальцы все еще судорожно сжимали перила, но страх прошел. Голубь стоял в нескольких шагах от ее носа на двух тоненьких как ниточки красных лапках. Стараясь не дышать, чтобы не спугнуть птицу, Дебора смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Тени на чердаке, больше не таившие в себе опасности, снова стали добрыми и знакомыми.

Голубь глухо заворковал и шагнул к ней, выставив радужную грудку и переливаясь яркими красками перьев.

Дебора ахнула от восхищения, и голубь замер, склонив голову набок. Она ласково позвала его. Голубь склонил голову на другой бок и, слегка покачиваясь, грациозно прошествовал по чердачному полу.

Дебора на цыпочках пошла за ним. Никогда еще она не видела голубя так близко, да к тому же такого красивого. Она оставит его себе, решила она, и никто не узнает, что он живет у нее на чердаке. Она научится его языку, и тогда ему не захочется улетать и он расскажет ей то, чего еще никто на свете не знает.

Голубь вошел в круг лунного света, падавшего из слухового окна, и остановился в нерешительности. Дебора наклонилась, чтобы взять его в руки. Но она не успела до него дотронуться, птица вспорхнула, и Дебора испуганно отскочила. Голубь ударился о потолок и, пролетев вдоль стены, опустился на подоконник. Она забеспокоилась. Слуховое окно было открыто. Она подбежала к ближайшему ящику и подтащила его к окну. Шторы были подняты, а рама опущена. Дебора вцепилась в нее обеими руками и стала толкать ее вверх. Тяжелая рама не поддавалась. В отчаянии она трясла и раскачивала ее из стороны в сторону. Наконец рама поддалась и окно закрылось.

Дебора спрыгнула с ящика и украдкой огляделась. Голубя нигде не было. Она вышла на свет. Никого. Голубь исчез. Дебора стояла, беспомощно озираясь по сторонам. Горькое чувство обиды и одиночества переполняло ее. И тут она увидала его в простенке между двойными окнами.

Дебора достала из шкафа подушечку и положила на пол перед голубем. «Ты будешь здесь жить», — сказала она ему.

Она подбежала к лестнице, спустилась вниз и промчалась по коридору на кухню. Включив свет, она достала из погреба бутылку молока и налила немного в блюдце. Затем взяла два сухаря и погасила свет. Держа блюдце кончиками пальцев, она осторожно понесла его по коридору на чердак.

Поставив угощение возле подушки, она села на пол, поджав под себя ноги, и стала ждать. Голубь не двинулся с места. Тогда Дебора протянула к нему руку и слегка коснулась его головы. Она была теплой как парное молоко и бархатистой. Голубь нахохлился.

— Чего ты боишься? — спросила Дебора. — Никто не думает тебя обижать. Я никогда тебя не обижу. — Огромная волна нежности, поднявшаяся из глубины сердца, захлестнула ее.

— Я тебя люблю, — сказала она птице, — я тебя люблю. — Она убрала руку, пододвинула блюдце и сухари и тихонько позвала его. Голубь взглянул на нее, наклонив голову.

— Пей молочко, — уговаривала она. — Разве тебе не хочется молочка? — Голубь сделал шаг вперед и нерешительно клюнул. Дебора следила за ним как зачарованная, мечтая о том, как они вместе заживут на чердаке. Завтра она подержит его немножко, и он станет есть у нее из рук и не будет ее бояться.

Вдруг на потолке она увидела бледную полоску света. Ее тело напряглось еще до того, как она поняла, что это означало. И вслед за этим пришло жгучее чувство вины. Она посмотрела на голубя. Она не допустит, чтобы они нашли его. Дебора вскочила и ринулась по лестнице. Захлопывая за собой двери, она пробежала коридор и заперлась в детской.

В одно мгновение она стащила с себя платье, сбросила сандалии и натянула ночную рубашку. Она слышала шаги матери по песку, но, когда та вошла в дом, Дебора уже лежала в постели.

Вцепившись зубами в одеяло, она прислушивалась к звукам внизу. Мать первой вошла на кухню. Сейчас отец вернется из гаража, и они пойдут наверх. Дебора шептала снова и снова: «Господи, сделай так, чтобы голубь не шумел! Господи, сделай так, чтобы голубь не шумел!»

Мать подошла к ее спальне. Дебора закрыла глаза и лежала не шевелясь. Дверь приоткрылась.

— Спит? — спросил отец, проходя по коридору в ванную.

Дебора ждала не шелохнувшись, пока они войдут в свою спальню и закроют за собой дверь.

Она лихорадочно придумывала, что ей сказать отцу, если он спросит, зачем она лазила на чердак. Ружье отца! Эта мысль обожгла ее. Вот что он сделает! Он убьет голубя. Она знала, что он убьет его, если найдет. Он ни за что не разрешит ей оставить его, он вытащит его и застрелит. Ей вспомнился его смех после меткого выстрела. Для него это было больше, чем просто забава.

Она лежала без сна, сцепив пальцы, и отчаянно думала, глядя в потолок, по которому плясали тени от раскачивавшихся деревьев.

Она прислушивалась, но кругом была тишина, нарушаемая только шумом водопада и шелестом листвы, которую, пролетая, трепал ночной ветер. Она решила, что голубь спит. А потом начала сомневаться, не приснилось ли ей все это и был ли на самом деле на чердаке живой голубь. А может быть, ему захотелось пить и он пьет белое бархатистое молоко своим серебряным клювом. Ей мерещилось, что она карабкается по бесконечной лестнице на чердак, но голубя там нет. Она бегает по чердаку, заглядывает в коробки и ящики и шарит по полкам, но те только ухмыляются и качают головами ей вслед. И она опять бежит по тысяче ступеней вниз и молит о том, чтобы он не умер; о, она готова на все, только бы он не умер… Но когда она достигает нижней ступеньки нависающей лестницы и оказывается в лесу, она видит черный ствол ружья и голубя, совсем крошечного (о, до чего же он крошечный!), бьющегося возле него…

Дебора села на кровати. Крик замер у нее в горле. Еще мгновение перед ее глазами стояло это видение, потом все исчезло. За окном уже светало, и она слышала, как в кустах щебетали воробьи.

Она скинула одеяло, сбившееся у нее в ногах, надела платье и домашние туфли. Панический страх гнал ее вперед, скорее, скорее выпустить голубя, спасти его от отцовского ружья. Но она сдерживала шаг, пока не достигла верхних ступенек.

Подбежав к слуховому окну, она взобралась на ящик и обеими руками стала упускать раму. Но та не двигалась. Она заколотила по ней кулаками, потом остановилась и нажала на то место, где между рамами была щель. Рама поползла вниз, и окно открылось.

Дебора бросилась туда, где раньше сидел голубь, но его там не было. Она высунулась из окна и пошарила рукой по карнизу. Она была как безумная.

— Голубь! — закричала она, забыв о том, что ее могут услышать.

Она подошла к тому месту, где в первый раз увидела его, потом кинулась к кровати, к буфету. Задыхаясь от рыданий, она отодвигала от стены ящики и тяжелые чемоданы в надежде, что голубь спрятался за ними. Она зацепилась пояском за замок чемодана и рванулась с такой силой, что пояс лопнул. Но она думала только о том, чтобы выпустить голубя на волю. Держа пояс в руке, она опять побежала туда, где стояли блюдце и сухари, и здесь она увидела его.

Дебора подошла к птице. Слезы застилали глаза.

— Ты должен улететь, — сказала она. — Так надо. — Она нагнулась, чтобы взять голубя. Тот отпрянул и взметнулся у нее над головой, ударив ее по лицу крыльями. Пролетев вдоль окна, он стал яростно биться о потолок.

— Улетай, улетай! — кричала Дебора и подгоняла его поясом.

Вдруг голубь опустился и пролетел через весь чердак к буфету, ударившись о нагроможденные на нем коробки.

Дебора, рыдая, побежала за ним. Она несколько раз подпрыгнула, стараясь дотянуться до птицы.

Груда коробок рухнула, увлекая за собой голубя. Разбившиеся фотопластинки рассыпались по полу. Голубь лежал на полу трепыхаясь, с глубокой раной на шее, с торчавшим из нее осколком стекла.

Дебора уставилась на алую рану, из которой фонтаном хлестала кровь. От ужаса у нее помутился рассудок. Она кричала без остановки, не в силах отвести глаз от голубя. Опомнившись, она бросилась, спотыкаясь, вниз по чердачной лестнице, по коридору, в комнату матери. Повернув ручку, она всей тяжестью распахнула дверь и, подбежав к матери, как подкошенная упала на пол у ее кровати.

Мать вскочила и прижала ее к себе.

— Дебби, Дебби, что случилось? — говорила она, обнимая девочку.

— Я убила его! Убила! — исступленно кричала Дебора. Потом тяжесть, давившая ей на грудь, упала, и она разразилась рыданиями.

Отец, лежавший на соседней кровати, приподнялся на локте.

— Мириам, в чем там дело?

— Это Дебора. Ночные кошмары.

Он опустился на подушку.

— Только этого еще не хватало!

Дебора сдержала слезы. Ее трясло как в лихорадке.

— Он умирает! Умирает! О, сделайте же что-нибудь, — твердила она.

Мать подняла Дебору.

— Ну, перестань, перестань, — уговаривала она. Вынув платок, она вытерла ей глаза. — Ну, теперь расскажи все маме. Кто умирает?

Дебора подавила рыдания. Она боялась, что мать опоздает.

— На чердаке, — вымолвила она. — Голубь.

— Голубь? Деточка, на чердаке нет никакого голубя. Тебе это приснилось.

Дебору охватил ужас.

— Это не сон, не сон! — закричала она.

Мать повернулась к отцу:

— Сделай же что-нибудь, Джордж. Видишь, что с ней творится?

Отец со стоном сел на кровати.

— О господи, что я должен сделать? Рассеять кошмары?

— Во всяком случае ты мог бы пойти на чердак и доказать ребенку, что там никто не умирает.

С раздражением взглянув на дочь, он спустил ноги на пол.

Дебора наблюдала за ним. Ей хотелось крикнуть: «Скорее, прошу тебя, скорее!» Но она не могла сказать это ему, своему отцу, который был таким жестоким.

Он сунул ноги в шлепанцы, одернул пижаму и вышел. Дебора стояла ни жива ни мертва, впившись взглядом в открытую дверь спальни. Мать утешала ее, откидывая падавшие ей на глаза волосы. Дебора слышала, как мать говорила ей, что отец все исправит, но она-то знала, что он ничего не исправит. Он увидит мертвого голубя, и ей нужно будет объяснять ему то ужасное, что помимо ее воли случилось на чердаке.

Наконец в дверях появился отец. Взгляд Деборы остановился на мертвом голубе, которого он держал двумя пальцами за крыло.

— Какого черта ты делала на чердаке? — спросил он.

Увидев голубя, мать вздрогнула.

Чувство вины, уже однажды испытанное, но теперь осознанное с новой силой, всколыхнулось в душе Деборы.

— Я этого не делала! Не делала! — закричала она.

— Перестань визжать! — приказал отец.

— Джордж!

Мать обернулась к Деборе:

— Ты не виновата, дорогая, я уверена.

Потом она опять повернулась к отцу:

— Разве ты не видишь, что у ребенка истерика?

— Так пусть она немедленно успокоится, — сказал он. Дебора отвела глаза от голубя и посмотрела на отца с нескрываемой ненавистью.

— Никогда! — закричала она ему. — Никогда!