Берковича поднял с постели звонок инспектора, и до приезда полицейской машины он успел выпить чашку горячего кофе. Сержант терпеть не мог ночные вызовы, особенно после того, как Наташа переселилась наконец в его двухкомнатную квартиру и они назначили день свадьбы. Когда зазвонил телефон, Наташа, свернувшаяся клубочком под боком у Бориса, пробормотала, не просыпаясь:

— Будильник… Почему так рано?

Берковичу удалось встать с постели, не потревожив Наташу, но сейчас, стоя на склоне холма в трех шагах от неподвижного женского тела, сержант думал о том, что, проснувшись поутру и не обнаружив рядом своего любимого Бореньку, Наташа непременно сделает вывод о том, что служба для него важнее семейного счастья.

Беркович подумал, что мысли о Наташе мешают ему сосредоточиться. Мертвое женское тело. И голос эксперта Раанана Хана, говоривший:

— Никаких шансов у нее не было. Никаких.

Это, впрочем, ясно было и без экспертизы. Судя по характеру травм и положению тела, женщина выпала из окна одного из домов, стоявших на вершине крутого холма — от подножия дом отделяло около пятидесяти метров, и сохранить жизнь, упав с такой высоты (а нужно еще учесть высоту самого дома), было невероятно.

Утро уже наступило, и в окнах двух десятков домов, стоявших наверху подобно стенам старинной крепости, отражались косые лучи только что взошедшего солнца. Все окна в ближайшем трехэтажном доме были закрыты, а многие и зашторены. Ясно, что смерть женщины — не несчастный случай. Кто-то ведь уже после ее падения закрыл окно.

— Где Рон? — спросил Беркович эксперта. Рон Тенцер был командиром полицейского патруля, приехавшего час назад по вызову свидетеля, обнаружившего труп.

— Поднялся в дом, — Хан показал наверх. — Опрашивает жителей, хочет выяснить, из какого именно окна выпала женщина, и кто она вообще такая.

Никаких документов на трупе, естественно, не оказалось — женщина была, хотя и одета, но очень легко: на ней было почти ничего не скрывавшее летнее короткое платье.

— Это не может быть ни самоубийством, ни несчастным случаем, — заметил Хан. — Иначе окно, из которого она упала, осталось бы открытым.

— Вот именно, — с досадой сказал Беркович. — Если кто-то выбросил женщину, то зачем он закрыл окно? Ведь этим убийца сразу привлекает к себе внимание!

— Пожалуй, — согласился эксперт.

— А где свидетель, вызвавший полицию? — поинтересовался Беркович.

— В машине, — сказал Хан. — Я видел его мельком, молодой парень с проблемами.

— С проблемами? — удивился Беркович. — Какие проблемы?

— Не может объяснить, почему он рано утром бродил по склонам холма с биноклем. Согласитесь, сержант, странное занятие для молодого человека.

Беркович хмыкнул, подумав, что эксперт, пожалуй, уже забыл, как сам был молод и ухаживал за девушками. Впрочем, у Хана могли быть иные методы. Сам же Борис еще не успел забыть, как лет семь-восемь назад простаивал с биноклем под окнами своей первой любви по имени Машенька и пытался разглядеть за стеклом спальни текст предназначенной ему записки.

Беркович сбежал с холма на дорогу, где стояли две полицейские машины и скорая помощь. Свидетель, о котором говорил Хан, расположился на заднем сидении одной из машин. Это действительно был молодой человек лет двадцати трех, в шортах и огромной майке с символикой хайфского клуба «Маккаби». На груди у парня висел на ремне большой морской бинокль.

— Миха Зусман, — сказал свидетель, отвечая на вопрос Берковича. — Послушайте, сержант, нельзя ли сделать так, чтобы я дал показания и поехал по делам? У меня полно дел, в том чмсле и важных…

— Вы на машине? — спросил Беркович.

— В каком смысле? — не понял Зусман. — Здесь я пешком. А живу в одном из домов поселка, отсюда дом не виден, он во втором ряду. По утрам бегаю, здесь хорошие дорожки.

— С биноклем? — скептически спросил сержант.

— Господи! — воскликнул Зусман. — Вас это тоже смущает? Ваш коллега меня об этом уже спрашивал, и по-моему, мой ответ его не удовлетворил.

— А какой был ответ?

— А никакого! — с вызовом сказал Зусман. — Люблю при восходе солнца рассматривать холмы и дорогу на Иерусалим. Разве это не красиво? И разве это противозаконно?

— Ни в коем случае! — с энтузиазмом воскликнул Беркович, проникаясь к Зусману все большей симпатией. Действительно, рассудочный Тенцер, командир патруля, вряд ли мог проникнуться идеей утренней пробежки с разглядыванием красот пейзажа.

— Ни в коем случае, — повторил сержант. — Скажите, раз уж вы живете в этих домах, то, может, погибшая вам знакома?

— Конечно, — мрачно отозвался Зусман. — Это Нира Кишон, она живет в этом доме, что над дорогой, верхний этаж.

— Почему же вы не сказали об этом путрульному? — удивился Беркович. — Полицейский сейчас поднимает на ноги всех в доме, чтобы узнать имя женщины.

— А он меня не спрашивал, — резко сказал Зусман. — Ему почему-то не понравился мой бинокль, и он вел себя, будто я подозреваемый.

— Ясно, — сказал Беркович. — Как вы обнаружили тело?

— Я видел… — голос у Зусмана прервался от волнения. — Я видел, как она падала!.. Я вышел из дома, когда было еще темно, но сейчас светлеет быстро, я обежал лесок, небо на востоке стало розовым, и я остановился, стал смотреть на восход в бинокль. Потом услышал какой-то шум сверху, со стороны дома, и машинально обернулся… Я увидел в окуляры окно… и женщину… я еще не знал, что это Нира… она перегнулась через подоконник, и какой-то мужчина выталкивал ее наружу. Через секунду я услышал сдавленный крик, и женщина исчезла из поля зрения. А мужчина опустил раму и скрылся. Я бросился по склону вверх и увидел… Это была Нира. Вот и все. Полицию я вызвал по сотовому телефону, если вас интересует эта деталь.

— Мужчину вы не узнали?

— Нет, я его толком не разглядел. Только руки и часть туловища.

— Нира замужем?

— Да, правда с мужем она не очень ладит.

— Ясно, — протянул Беркович и, приняв решение, сказал: — Хорошо, Миха, идите по своим делам. Наш разговор я записал на диктофон, а официальную бумагу подпишете потом, в полиции. Спасибо, что помогли.

Зусман пожал сержанту руку и побежал вдоль дороги к тропе, которая вилась вверх по склону холма.

— Отсюда к поселку есть дорога? — спросил Беркович у водителя полицейской машины и, услышав положительный ответ, приказал ехать к дому, где жила Нира Кишон. У подъезда уже собралась толпа, и Берковичу не составило труда найти квартиру Ниры — она находилась на последнем, третьем этаже. Дверь была распахнута, на кухне сержант Тенцер разговаривал с грузным мужчиной лет сорока, по-видимому мужем Ниры. Беркович остановился на пороге, кивком попросив Тенцера продолжать допрос.

— И вы не слышали никакого шума? — спросил Тенцер.

— Никакого, — хмуро сказал мужчина. — Я спал в спальне, а Нира в салоне… Мы неделю не разговаривали, поссорились… А почему именно я должен спать в салоне, скажите? — неожиданно воскликнул он, будто опережая вопрос.

— Нет, нет, — быстро сказал Тенцер, — продолжайте.

— Под утро мне стало очень прохладно, я вышел в салон и увидел, что окно открыто. Я закрыл окно и вернулся к себе. Вот и все.

— Вы не могли не увидеть в таком случае, что жены в салоне нет, — поднял брови Тенцер.

— Естественно, увидел, ну и что? Нира могла выйти в туалет или на кухню, я что, должен за ней следить? Я лег и опять уснул. Сегодня я работаю в вечернюю смену, могу поспать подольше? А тут вы начали трезвонить, как будто пожар.

— По-вашему получается, — с иронией сказал Тенцер, — что ваша жена вдруг впала в такую депрессию, что открыла окно и выбросилась вниз. А вы не поняли, что случилось, закрыли окно и спали до нашего прихода. Вы хотите, чтобы я в это поверил?

— Ничего я не хочу! — закричал мужчина. — Оставьте меня в покое! Вы думаете, я ее выкинул? Я что, идиот?

Беркович сделал шаг вперед и взглядом спросил у Тенцера разрешения задать вопрос. Тот кивнул и демонстративно заложил руки за голову.

— Я хотел бы знать, — заговорил Беркович, — причину вашей размолвки с женой.

— Это наше личное дело!

— Конечно, — согласился сержант, — но когда на вас падает подозрение в убийстве, личные отношения имеют прямо связаны с расследованием.

— Подозрение в убийстве! Вы рехнулись, сержант? Я спал, понимаете? Вышел в салон, а окно открыто, я его закрыл, и все!

Кишон даже изобразил руками, как он закрыл окно, и Беркович с недоумением, причину которого он и сам не понял, проследил за его жестом. Следующий вопрос он задал, не задумываясь:

— Но если все-таки предположить, что у вас была причина…

— Была! Ну и что? У половины мужчин есть причина, чтобы убить жену! Но никто не убивает, потому что это смешно! Это глупо! Я что, по-вашему, идиот?

— Это вы уже спрашивали, — механически заметил Беркович. — А все-таки, что за причина, если не секрет?

Кишон надолго задумался.

— Секрет… — пробормотал он наконец. — Какой секрет? У нее есть любовник. Я точно знаю, что есть, но не знаю кто. Неделю назад я ей так и сказал, а она… В общем, мы перестали разговаривать.

— Скажите, — сказал Беркович, поняв неожиданно, какая мысль не давала ему покоя, — кто живет в квартире этажом ниже?

— Этажом ниже? Эфраим живет, а что?

— Что он собой представляет? Молод? Одинок?

— Не то, чтобы молод… Как я. Одинок, да… С женой развелся год назад…

— Продолжайте, — кивнул Беркович Тенцеру, — я сейчас вернусь.

Прежде, чем позвонить в дверь Эфраима, Беркович обошел дом и снизу посмотрел на окна. Солнце поднялось уже довольно высоко, и стекла больше не отсвечивали.

В квартире Эфраима на звонок долго не отвечали, а потом раздался заспанный мужской голос:

— Кого еще черт принес?

— Полиция! — крикнул Беркович.

Несколько минут спустя, поднявшись к Кишону вместе с Эфраимом, изображавшим недоумение, Беркович сказал:

— Вот, господин Кишон, познакомьтесь, это и есть любовник вашей жены.

Эфраим от неожиданности едва не упал, схватился рукой за дверную притолоку и в следующую секунду, поняв все, бросился бежать по лестнице. Тенцер и Кишон вскочили со своих мест, но Беркович спокойно сказал:

— Не уйдет, я предупредил ребят внизу…

Через час в кабинете Хутиэли сержант рассказывал, отхлебывая кофе:

— Меня смутил жест Кишона… Он показал, как закрыл окно — сдвинул створки. Я вспомнил слова свидетеля Зусмана: «Женщина исчезла из поля зрения, мужчина опустил раму и скрылся». А окно в салоне Кишонов закрывалось совершенно иначе. Может, Зусман ошибся? Но он говорил вполне определенно. Тогда я спустился вниз и осмотрел фасад дома. Рама окна в салоне этого Эфраима — этажом ниже Кишона — действительно поднималась, а не сдвигалась… В общем, дело было так. Нира и Эфраим были любовниками, она ходила к нему, когда мужа не было дома, а бывало, что и по ночам, поскольку спала в салоне. Сегодня она опять отправилась к Эфраиму, между ними произошла сцена — как я понимаю, Нира собралась развестись с мужем, а Эфраиму это совсем не было нужно. В состоянии аффекта он и выбросил любовницу из окна. Это видел Зусман, но он смотрел в бинокль, да еще и полутемно было… Если бы я спросил напрямик, свидетель вряд ли мог бы сказать, с какого этажа упала женщина. Казалось естественным, что выпала она из окна своей, а не соседской квартиры. Вот мы и подумали сначала, что убийца — муж…

— Звонила Наташа, — сказал Хутиэли, когда Беркович закончил рассказ. — Она очень недовольна тем, что убийства обычно совершаются под утро. Я сказал, что изменить эту традицию не в наших силах, но она, по-моему, не поверила.

— А действительно, — сказал, зевая, Беркович, — почему убивают под утро? Очень неудобно работать…