— Переезд на новую квартиру — всегда проблема, — глубокомысленно изрек инспектор Хутиэли, когда сержант Беркович явился на службу, опоздав на полчаса. — Сразу видно, что ты не спал половину ночи, переставляя мебель.

— Да? — спросил Беркович. — Почему вы думаете, что я не спал именно полночи, и почему — что я переставлял мебель? Может, я читал книгу или гулял с Наташей в парке?

— Элементарно, Ватсон, — усмехнулся Хутиэли. — Если бы ты не спал всю ночь, то пришел бы вовремя. А ты всего лишь проспал. И еще: посмотри, у тебя царапины на ладонях. Читая книгу, так не поцарапаешься. А о том, что ты вчера переехал, знают в управлении все. Кстати, тебе нравится на новом месте?

— Вполне, — бодро отозвался Беркович. — Вы же знаете, инспектор, я люблю любые изменения в жизни. Переезд, перестановку мебели…

— Женитьбу, — подсказал инспектор.

— Повышение по службе, — намекнул сержант.

— Когда женишься, тогда и повышение получишь. Пока ты холост, к чему тебе новое звание?

— А может, Наташа не соглашается стать моей женой именно потому, что я никак не продвинусь хотя бы до старшего сержанта, не говоря уж…

— Так вот почему ты до сих пор не позвал меня на свадьбу! — воскликнул Хутиэли. — Я-то думал, что ты снял новую квартиру именно потому, что намерен в ближайшем будущем наконец жениться.

— Гм… И это тоже.

— Решено, — сказал инспектор. — Сегодня же пошлю просьбу о присвоении тебе вне очереди звания старшего сержанта.

Зазвонил телефон, и Хутиэли поднял трубку с видом человека, которому совершенно недосуг с утра заниматься делами, и тем более — делами, связанными с нарушениями законности.

Выслушав собеседника, инспектор спросил:

— На каком участке это произошло?

— Что случилось? — спросил Беркович, когда инспектор положил трубку. — Нападение сирийцев или атака иранских ракет?

— Иранские ракеты? — с недоумением переспросил Хутиэли.

— Вы сказали: «На каком участке это произошло?»

— А… Нет, Ватсон, индукция вам изменила. На участке железной дороги Иерусалим-Тель-Авив между мошавом Кахария и дорогой номер 46 обнаружен труп мужчины. Патрульный Бардани считает, что человек покончил с собой, выбросившись из вагона утреннего поезда, шедшего в Тель-Авив, на скорости около ста километров в час.

— Интересно, — нахмурился Беркович, — каким образом можно выброситься из вагона, если двери запираются автоматически?

— Вот именно! Тем не менее, мужчина выпал именно из поезда. Собирайся, поехали.

Добрались быстро, Хутиэли включил сирену, и все машины жались по сторонам, будто нашкодившие дети. У шлагбаума свернули влево по проселочной дороге, и метров через триста пришлось остановиться: дорога кончилась. Здесь же стояли две полицейские машины, у одной из них Беркович увидел знакомую фигуру эксперта-криминалиста Меира Хана. Хутиэли быстым шагом направился к месту происшествия, где стояли полицейские из дорожного патруля, а Беркович подошел к эксперту.

— Что-нибудь удалось выяснить? — спросил он после взаимных приветствий.

— Личность погибшего, — с довольным видом отозвался Хан. — Это известный фальшивомонетчик Арон Ситник. Документов при нем не было, но я обнаружил татуировку у него на бедре. Орел, клюющий зайца. Не знаю, что он хотел сказать этой картинкой, но описание татуировки оказалось в компьютерном банке данных. Это Ситник. Выбросился из поезда на полном ходу.

— Как он мог упасть, если двери поезда наверняка были закрыты?

— Да, меня это тоже заинтересовало в первую очередь. Пришлось обратиться к железнодорожникам, и вот, что мне сказали. Пневматические двери действительно открываются из кабины машиниста, но их можно открыть и вручную в случае аварии. Для этого существует особый ключ, который есть у каждого машиниста и члена поездной бригады.

— Ситник работал на железной дороге?

— Нет, — сказал Хан, пожимая плечами, — он умудрился либо стянуть ключ у кого-то, либо одолжить. Во всяком случае, универсальный ключ я обнаружил в кармане трупа.

— Отпечатки пальцев…

— Окончательно скажу после лабораторного анализа, но на первый взгляд на ключе пальцы Ситника.

— Только Ситника? — продолжал задавать вопросы Беркович.

— Не только, — усмехнулся Хан. — Сержант, не думайте, что я так наивен. Если бы не было других следов, я бы заключил, что ключ кто-то предварительно протер, а это подозрительно. Нет, там есть и другие отпечатки, но пальцы Ситника идут поверх старых следов. Все это и позволило мне сделать вывод о…

— Понятно, — торопливо сказал Беркович и обернулся к подошедшему инспектору.

— Сержант, — сказал Хутиэли. — Пойдите к Бардани. Только что ребята обнаружили чемодан Ситника и его шляпу.

— Вот как? — оживился Беркович и направился к группе полицейских, склонившихся над чем-то в нескольких метрах от железной дороги.

— Привет, Борис, — приветствовал коллегу младший сержант Бардани. — Вот погляди, что мы тут нашли.

Беркович покосился на лежавший неподалеку труп и принялся рассматривать предмет, на который показывал патрульный. Это действительно был небольшой кожаный чемоданчик, он практически не пострадал после падения и был заперт. Лежал чемоданчик в густых кустах в трех метрах от железнодорожного полотна и метрах в десяти от трупа.

— А шляпа? — спросил Беркович, вспомнив слова Хутиэли.

— Шляпа дальше, — пояснил Бардани. — Пошли покажу.

Он пошел вперед по ходу движения поезда, из которого выпал Ситник. Они миновали тело самоубийцы, здесь опять начинались заросли кустарника, шляпа застряла в глубине куста и практически не была видна, если не смотреть под вполне определенным углом со стороны рельсов. Куст был колючим, и один из полицейских, чертыхаясь, полез в гущу зелени. Достав черную шляпу, похожую на те, что носят религиозные евреи, полицейский передал ее своему начальнику, а Бардани, повертев шляпу в руках, отдал ее Берковичу.

— Он что, был из харедим? — удивленно спросил Беркович и, обернувшись, посмотрел на труп. Одежда на Ситнике была вполне цивильная — широкие штаны, большая черная майка с эмблемой хайфского «Маккаби».

— Нет, — отозвался Бардани, — ты же видишь.

— Почему же вы решили, что это его шляпа?

— Меир сказал, что у Ситника была индивидуальная примета, кроме татуировки: он почему-то носил черную шляпу. Так что ничего удивительного.

— Ничего удивительного, — повторил Беркович и обернулся, услышав восклицание эксперта. Хан склонился над вскрытым чемоданчиком — там лежали пачки новеньких пятидесятишекелевых купюр.

— Наверняка фальшивые, — пробормотал эксперт, когда Беркович подошел и встал рядом. Хутиэли тоже склонился над чемоданчиком и протянул руку.

— Не нужно, — предостерег Хан. — Сначала проверим отпечатки пальцев.

— Почему вы думаете, что деньги фальшивые? — спросил Хутиэли.

— А какие деньги могут быть у фальшивомонетчика? — вопросом на вопрос ответил Хан и тут же добавил: — Шучу. Смотрите, я провожу фломастером по светлому полю… Видите, остается след? На настоящей купюре след не остается.

— Ясно, — сказал инспектор и поднял взгляд на Берковича. — Ну, что скажешь, Борис? Пришел к какому-нибудь выводу?

— Жалко беднягу, — вздохнул сержант. — Сломать шею — не лучшая смерть, да еще в таком возрасте…

— Откуда такая сентиментальность? — удивился инспектор. — Насколько я понимаю, наша основная задача сейчас: выяснить, откуда от взял универсальный ключ…

— И почему решил покончить с собой таким сложным способом, — добавил Беркович. — Мог бы никуда не ездить и броситься из окна собственной квартиры. Ведь решение его не было спонтанным: он должен был где-то взять ключ, выбросить из поезда чемоданчик… Вы же видите, инспектор, чемоданчик выпал на несколько секунд раньше самого Ситника — судя по расположению тел и скорости, с которой шел поезд.

— Да, — согласился инспектор. — Я позвонил Нейману, это начальник полицейского участка на железнодорожной станции Тель-Авив Южный. Он опросит всех работников поездной бригады — машинистов, проводников, буфетчиков. У кого-то из них, возможно, пропал ключ.

— Думаю, — сказал Беркович, — что одного человека нужно допросить в первую очередь.

— Кого это? — нахмурился инспектор.

— Техника. В поезде ведь должен быть техник, обслуживающий вагоны, верно?

— Да, — кивнул эксперт. — Но почему вы думаете, что…

— Видите ли, Меир, — сказал Беркович, — Ситника выбросили с поезда, это не может быть самоубийством.

— Вы оспариваете мои выводы? — раздраженно сказал Хан.

— Извините, Меир, — покачал головой Беркович, — но подумайте, как могла шляпа Ситника оказаться в тридцати метрах от трупа по ходу поезда? Допустим, он выбросил чемоданчик, а потом бросился сам. А шляпа? Даже если предположить, что Ситник бросил и шляпу — причем вперед, по ходу поезда, — то все равно это слишком легкий предмет, чтобы улететь так далеко… Значит, шляпу бросили потом, вслед Ситнику. Вы не согласны?

— Ну… Пожалуй, — с сомнением сказал Хан. — Хотя он мог сделать это и сам, нужно провести эксперимент.

— Конечно, — кивнул Беркович. — Но все равно слишком много сомнительного. Во-первых, психологически недостоверно: странный способ самоубийства, вы не находите? Во-вторых, шляпа. В-третьих, универсальный ключ. Почему Ситник положил его в карман? Если он намеревался покончить счеты с жизнью, почему в этот последний момент думал о каком-то ключе?

— Машинально… — пробормотал Хутиэли.

— Попросите Неймана, чтобы допросил техника, — сказал Беркович. — Тот наверняка скажет много интересного.

— Почему именно техника? — спросил Хутиэли, обдумывая сказанное сержантом.

— Потому что у него был ключ, и только техник мог находиться в любом конце поезда, причем на него никто не обращал бы внимания. Буфетчик всегда на виду, проводник тоже, а машинисты и вовсе — в кабине тепловоза.

— Прибыла скорая помощь, — доложил Бардани. — Можно увозить тело?

— Да, — разрешил Хан, в то время как Хутиэли звонил Нейману, чтобы спросить о результате разговора с поездной бригадой. Слушал он долго, а потом сказал:

— Каплан его фамилия — я имею в виду техника. Ключа у него действительно нет, и, к тому же, оказалось, что он уже имел дело с полицией. И еще: он пытался удрать, когда увидел полицейских.

— Должно быть, что-то не поделили, — предположил Беркович. — А может, Ситник пытался рассчитаться с Капланом фальшивками, тот обнаружил подделку и сам рассчитался с приятелем…

— Поехали в управление, — сказал Хутиэли. — Каплана сейчас привезут, сам с ним и разговаривай. У тебя есть что у него спрашивать, верно?

— Уж будьте уверены, — мрачно сказал Беркович. — На вечер у меня билеты на концерт, а теперь из-за этого… И на завтра не отложишь, верно? — спросил он с надеждой.

— Нет, — хмыкнул инспектор. — Судья не продлит арест подозреваемого, если нет достаточных оснований для задержания… Ну да ладно, иди на концерт, я сам проведу допрос.

— Ни за что! — твердо сказал Беркович. — Наташа никогда не простит мне, если я не выполню свой служебный долг.

Хутиэли хотел было сказать, что лучше бы Борису думать сейчас не о служебном долге, а о супружеском, но, увидев решительное лицо сержанта, инспектор промолчал.