— Если это инспектор, — сказала Наташа, поворачиваясь на другой бок, — я выключу телефон.

— А если это премьер-министр? — сквозь сон пробормотал старший сержант Беркович, поднимая трубку.

— Если бы премьер-министр звонил своим избирателям в час ночи, никто не стал бы голосовать за него на выборах, — возразила Наташа.

— Борис? — услышал Беркович знакомый голос эксперта Хана. — Извини, что так поздно, но меня тоже подняли с постели. Убийство на улице Карлебах. Мы за тобой едем.

— Одеваюсь, — сказал Беркович, окончательно проснувшись. — Это не инспектор и не премьер-министр, — объяснил он жене, — но все равно придется ехать.

Четверть часа спустя полицейская машина подкатила к подъезду шестиэтажного дома, где Берковича и Хана ждал патрульный Охайон, первым приехавший по вызову.

— Третий этаж, — сказал он. — Убитый в салоне, убийца в спальне.

— Что, — поразился Беркович, — убийцу взяли?

— Он и не думал убегать, — пожал плечами Охайон. — Да и кто бы его отпустил? Правда, неизвестно, кто из троих — убийца, но это уж не моя проблема.

— Ничего не понял, — искренне заявил Беркович.

В квартире был полный порядок — типичное жилище старого холостяка, привыкшего, что каждая бумажка лежит на своем месте. В огромном салоне действительно находился труп — мужчина лет пятидесяти лежал на диване, и по его виду нельзя было сказать, что человек умер насильственной смертью. Эксперт склонился над телом, поднял веки, приоткрыл рот, понюхал, поморщился и сказал:

— Цианид. Кстати, где посуда, из которой он пил?

Охайон кивнул на круглый стол, стоявший посреди салона. Здесь лежали игральные карты и стояли три бокала с соком. Четвертый бокал был опрокинут, жидкость пролилась на полированную поверхность.

— Играли в карты? — спросил Беркович у Охайона.

— Да, — кивнул патрульный. — Утверждают, что каждую пятницу играют в преферанс. Сегодня тоже. Форман встал посреди игры, взял бокал со столика у окна, выпил и умер. Живые — в спальне.

Живые действительно оказались в спальне — трое мужчин в возрасте сорока-пятидесяти лет. Уважаемые люди — во всяком случае, если судить по их собственным рассказам. Через час, допросив каждого по очереди, Беркович имел представление о произошедшем.

Квартира принадлежала биржевому брокеру Иегуде Амору, сорока трех лет, холостому. Его приятели Ариэль Форман, менеджер, Хаим Визель, писатель, и Игаль Бен-Дор, художник, приезжали сюда еженедельно и играли в преферанс. Сегодня все было, как обычно. Сели за стол в десять. В полночь сделали перерыв — приготовили салаты с питами, поставили тарелки на столик у окна, там же стояли и бутылки с соками, откуда каждый наливал сам. Все были на виду у всех. И каждый в разное время покидал свое место, чтобы взять питу или налить сока в бокал. Форман взял сок, вернулся к столу, сделал несколько глотков, после чего буквально через минуту глаза у него закатились, он начал хрипеть и умер прежде, чем приехала скорая.

— Мог ли кто-нибудь положить яд в бокал Формана? — этот вопрос Беркович задавал каждому и слышал один и тот же ответ:

— Нет! Бокал стоял перед Ариком, он из него пил все время, а потом в него же и налил сок.

— Значит, — терпеливо продолжал Беркович, — никто, кроме самого Формана, не мог отравить питье.

— Получается так, — удрученно сказал хозяин квартиры Иегуда Амор, которого Беркович допрашивал последним.

— Вы подтверждаете, что каждый из вас все время видел всех остальных?

— Ну… Не все время, безусловно. Выходили в туалет, на кухню. Но в пределах салона — да, все видели всех. Если вы хотите сказать, старший сержант, что кто-то у всех на виду отравил питье Арика, то это, извините, чепуха. Это невозможно. Я бы видел!

— Но ведь вы играли, внимание было приковано к картам…

— Конечно, — кивнул Амор. — Но Арик сам наливал себе сок! Кто его мог отравить? Кто?

— Вот и я спрашиваю — кто? — вздохнул Беркович. — Хорошо, идите пока, подождите в салоне.

Когда хозяин вышел в салон, где присоединился к гостям, мрачно сидевшим за столом в обществе патрульного Охайона, в спальню вошел эксперт Хан.

— Я закончил, — сказал он, — тело унесли. Отравление цианидом. Но я почти уверен, что в бокале, из которого пил Форман, яда не было. Анализ покажет точно, но я думаю, что прав.

— Как же, в таком случае, он отравился? — удивился Беркович.

— Не знаю. Возможно, яд в бутылке, и он пил из горла? Но это настолько маловероятно… Кстати, на столе стоят три бутылки — сок, кока-кола и минеральная вода. Открыта только бутылка с соком.

— О Господи, — простонал Беркович. — Полный бред, тебе не кажется? Никто не мог отравить бокал Формана, потому что все были на виду друг у друга. Яда в бокале нет. Пить из бутылки он не стал бы, это действительно чепуха!

— Не кричи, — устало сказал эксперт. — Наверняка здесь есть простое решение.

— Конечно, — кивнул старший сержант. — Настолько простое, что его не видно даже в микроскоп. Ну хорошо, ты иди, я пока останусь. Хочу задать этим господам еще несколько вопросов.

— Желаю удачи, — пробормотал Хан.

Допросив каждого по второму разу, Беркович составил для себя характеристики подозреваемых и убитого — разумеется, поверхностные и не прояснившие картину преступления. За время работы в полиции он, как ему казалось, научился хорошо понимать отношения между людьми — по взгляду, по тону голоса, даже по движению бровей определять, что думает человек о собеседнике или о третьем лице, не присутствующем при разговоре. Иегуда Амор произвел на старшего сержанта неплохое впечатление. Если бы пришлось выбирать из трех кандидатов в убийцы, Беркович непременно отбраковал бы кандидатуру хозяина квартиры — Амор был взволнован, конечно, но ровно настолько, насколько был бы взволнован невинный человек, в квартире которого произошло убийство.

Игаль Бен-Дор, художник, показался Берковичу личностью, способной на подлость, на обман, даже на шантаж, но вряд ли этот человек стал бы убийцей — он был слишком труслив для этого. Писатель Хаим Визель был, пожалуй, наиболее подходящей кандидатурой — вот кто мог вспылить, наброситься с кулаками, ударить между глаз, не подумав о последствиях. Да, но — подложить цианид в питье… Тоже вряд ли, не тот темперамент.

И тем не менее, кто-то из них…

Если говорить об отношениях между этими людьми, то, как показалось Берковичу, они лишь внешне и с первого взгляда были дружескими. Объединяло эту четверку, скорее всего, лишь общее увлечение — преферанс. Они играли давно, привыкли, для всей компании игра стала уже своеобразным наркотиком, без которого они не могли обойтись. Старались поменьше разговаривать друг с другом, потому что за многие годы накопилось множество претензий, противоречий, упреков, скрытой вражды — все это по капле Беркович выдавливал из игроков во время разговора, и каждый из них проговаривался. Визель, оказывается, когда-то дал в долг Бен-Дору крупную сумму и получил обратно лишь половину. Не ведь убит был не Бен-Дор, а Форман, к которому, похоже, претензии были у каждого, но все по мелочам. Наверняка кто-то из них ненавидел Формана, если подложил ему яд… куда?

Проблема вернулась к своему началу, и Беркович, вздохнув, отправился в салон, чтобы еще раз осмотреть место преступления.

— Подождите с гостями в спальне, — предложил он Амору, и тот недовольно дернулся — ему хотелось спать, он не желал находиться в компании убийцы, все это было написано у него на лице, но Беркович сделал знаку патрульному, и мужчины молча отправились в спальню. Беркович остался в салоне один.

Итак, — подумал он, — четверо сидят за столом. Форман встает, наливает себе сок в бокал, возвращается, делает глоток… В бокале яда нет, но Форман падает замертво на глазах у трех остальных игроков. Могло ли быть, чтобы кто-то из тех, кто оставался за столом, пока Форман ходил за соком, отравил… что? Свой бокал Форман брал с собой. Больше ничего перед ним не было. Карты. Пепельница…

Беркович резко повернулся и пошел в спальню.

— Может, вы все-таки позволите нам поспать? — раздраженно сказал Визель. — Если так уж необходимо, чтобы никто не покинул квартиру, мы можем расположиться в спальне и салоне.

— Минуту, — прервал Беркович. — Скажите, господин Визель, Форман курил?

— Да, — сказал писатель. — Два раза пытался бросить, но…

— Кто еще из вас курит?

— Игаль, — Визель кивнул в сторону художника.

— Какие сигареты курил Форман?

— «Мальборо», а какое это имеет значение?

— А вы, господин Бен-Галь? — повернулся Беркович к художнику. — Какой сорт курите вы?

— Тоже «Мальборо», — помедлив, ответил Бен-Галь и бросил настороженный взгляд на Визеля. Тот, однако, не понял предупреждения и сказал удивленно:

— Нет же, ты обычно куришь «Кент», Иегуда их все время для тебя держит…

— «Кент» я курил раньше!

— При обыске, — напомнил Беркович, — вы предъявили пачку «Мальборо».

— Так я же говорю…

— Скажите, господин Визель, — обратился Беркович к писателю, — вы человек наблюдательный, изучаете жизнь, пишете книги… Перед тем, как Форман пошел за соком или сразу после того, как вернулся, он курил?

— Да, — твердо сказал Визель. Он сидел спиной к Бен-Галю и не мог видеть, что тот делает ему какие-то знаки.

— Свои сигареты?

— Естественно… Хотя… Вы правы, старший сержант! У него кончилась пачка, и Игаль дал Арику сигарету. Арик закурил и пошел наливать сок.

— Дурак! — закричал Бен-Галь. — Что ты несешь? Не давал я ему никакой сигареты! Где она? Где?

— Вот именно, — сказал Беркович. — Где она? Думаю, что Форман уронил ее на пол, вы подняли и выбросили в окно. Или еще куда-нибудь. В любом случае, мы ее найдем — за окном или в квартире, больше ведь ей некуда деться.

— Не понимаю, — заявил Амор, — о чем вы толкуете?

— Господин Бен-Галь прекрасно меня понимает, — сказал Беркович. — Яд был в сигарете. Вы курите «Кент», но сегодня принесли «Мальборо» — специально для Формана, чтобы дать ему, когда у него кончатся свои. А когда он начал корчиться и внимание Амора и Визеля было приковано к умирающему, вы подняли с пола окурок и… Ну, это понятно.

Бен-Галь попытался подняться, но тяжелая рука патрульного Охайона опустилась ему на плечо, и художник застыл, спрятав голову в ладонях.

— Господи! — воскликнул Визель. — Игаль, как ты мог?..

…Беркович вернулся домой в седьмом часу утра, когда Наташа собиралась на работу.

— Что-то ты нынче рано, — пробормотала она, отвечая на поцелуй. — Забыл что-нибудь?

— Забыл тебя поцеловать! Выпью чаю и завалюсь спать.

— Как? — удивилась Наташа. — А допросы? Горячие следы и все такое?

— А, — отмахнулся Беркович. — Все закончил. Убийца в камере. Представляешь, он подсунул другу отравленную сигарету, потому что тот, оказывается, не дал ему в долг денег!

— Я бы тоже таких травила, — сказала Наташа. — Терпеть не могу жадин.