— Извини, Наташа, — сказал Беркович жене, — но у нас опять не получается слетать в Москву вместе. В следующий раз, я думаю…

— Кого там теперь похитила твоя русская мафия? — подняла Наташа голову от книги, которую она читала уже вторую неделю, не дойдя даже до середины.

— Никого, — покачал головой Беркович. — Просто московская прокуратура довела до суда дело об убийстве депутата Шаповалова, и меня вызывают свидетелем, поскольку я обнаружил сбежавшего от киллеров Семена.

— Нежели нашли убийц? — поразилась Наташа.

— Нет, конечно, это дело выделено в отдельное производство, а судить будут Семена, который, оказывается, будучи в России, нарушил какой-то новый закон о налогообложении.

— Ему грозит что-нибудь серьезное? — забеспокоилась Наташа.

— Не думаю, — Беркович зевнул и посмотрел на часы. — Заплатит штраф, и все дела. Но суд хочет знать об его связах с погибшим депутатом, вот меня и вызывают.

— Ты хоть знаешь, когда вернешься?

— Через неделю! — твердо заявил Беркович.

Он действительно вернулся через семь дней, мрачно размышляя по дороге о том, что зря потратил это время. Суд вполне мог обойтись и без его показаний, которые, вообще говоря, к делу о неуплате Семеном Котляром российских налогов не имели никакого отношения.

В самолете, летевшем в Тель-Авив, Берковичу досталось место у окна. Усевшись, он смотрел сквозь мутное стекло на мокрое от дождя летное поле и обернулся, когда самолет взлетел и пробил облака.

— Здравствуйте, — вежливо кивнул ему попутчик, занявший кресло у прохода. — Вы летите в гости или по делам?

— Я в Израиле уже десять лет, — улыбнулся Беркович.

— А я лечу впервые, — сообщил сосед. Это был молодой человек лет двадцати пяти, с пышной черной шевелюрой и такими же черными глазами. Лицо его показалось старшему сержанту смутно знакомым, но где он мог видеть этого человека раньше, Беркович вспомнить не мог.

— Туристу в Израиле есть на что посмотреть, — пробормотал он. — У вас родственники?

— Нет. Мать с отцом умерли, они работаюли на эстраде, а я стал химиком, исследую лечебные грязи, вот меня и послали в командировку на Мертвое море. Там есть известный санаторий…

— Знаю! — воскликнул Беркович, причем возглас его относился не столько к санаторию, сколько к тому, что старший сержант вспомнил наконец, почему лицо попутчика показалось ему знакомым. Ну конечно, его родители — он сам сказал это — были известным лет десять назад дуэтом эстрадных исполнителей Кармазиных, красивые и голубоглазые, Беркович не раз видел их на экране, а как-то и вживую, в театре Эстрады.

Завязался оживленный разговор, Максим (так звали молодого человека) спрашивал о жизни в Израиле, а Берковича интересовали перемены в России. Беседу прервал неожиданный крик стюардессы. Девушка пробежала в сторону пилотской кабины, лицо ее было бледно, как облако за бортом самолета.

Пассажиры повскакали с мест. Не увидев террористов (может, захват?) и не почувствовав запаха дыма (может, пожар?), они громко обменивались соображениями. В салоне появились и прошли к задним рядам кресел стюардесса с одним из пилотов.

— Там что-то случилось? — спросил Берковича Максим. Было видно, что он смертельно напуган, но не хочет показать вида.

— Вроде не падаем, — бодро сказал Беркович и поднялся. — Позвольте, я пройду, посмотрю.

Сосед поджал ноги, и Беркович направился к пилоту, стоявшему у двадцать седьмого ряда, где в кресле у прохода сидел, опустив голову на грудь, седой мужчина. Самолет летел в Тель-Авив полупустым, и кресла рядом с этим пассажиром, сзади него и даже через проход были не заняты.

— Вернитесь на свое место! — резко сказал пилот, обращаясь к Берковичу.

— Я старший сержант израильской полиции, — сообщил Беркович. — Что здесь произошло?

— О Господи, хорошо, я думал, что мне придется самому… — с явным облегчением сказал пилот. — Вот смотрите.

Он отодвинулся, и Беркович увидел на затылке седого мужчины несколько капель уже запекшейся крови. Старший сержант наклонился — у основания черепа можно было разглядеть ранку, нанесенную тонким лезвием или шилом. Жертва даже и не поняла, умирая, что происходит. Мужчина был мертв уже по крайней мере полчаса.

— Сколько пассажиров на борту? — спросил Беркович стюардессу, стиснувшую пальцы так, что костяшки их побелели.

— С-семьдесят два, — пробормотала девушка.

— Он что, сумасшедший, этот убийца? — с недоумением сказал пилот. — Здесь же полно народа! А если бы крик? И ведь увидеть могли, как…

— Нет, — вздохнул Беркович. — Кресла рядом пусты. А удар очень точный, достаточно было чуть наклониться и…

— Орудие убийства! — воскликнул пилот, начитавшийся, видимо, детективных романов. — Нужно обыскать пассажиров, и тот, у кого обнаружится тонкий нож…

— Вы думаете? — скептически сказал Беркович. — Во-первых, мы не имеем права обыскивать каждого, нужно иметь достаточные основания. Во-вторых, убийца не дурак и наверняка от ножа избавился.

— Каким образом? Здесь же самолет, а не берег моря…

— Не знаю, — пожал плечами Беркович. — Например, выбросил лезвие в сливной бачок в туалете. Это возможно?

— В принципе, да, — согласился пилот и добавил возбужденно: — Нужно опросить пассажиров! Кто-то должен был видеть, как он шел в туалет и обратно!

— В носовой части есть туалетные комнаты? — спросил Беркович.

— Нет, только в хвосте.

— Значит, опрос ничего не даст, — задумчиво сказал старший сержант. — Наверняка половина пассажиров ходила туда-сюда, и все это видели…

— Так что же делать?

— Сообщите на землю, — сказал Беркович. — В Тель-Авиве будем разбираться. Из самолета нельзя никого выпускать до прибытия полиции и скорой помощи.

Летчик направился к пилотской кабине, а стюардесса скрылась за занавеской и через несколько секунд дрожащим голосом объявила по громкой связи, что на борту чрезвычайное происшествие, но полет продолжается, и в Бен-Гурион рейс придет по расписанию. Просьба с мест не вставать.

Пассажиры, которые во время диалога Берковича с пилотом, стояли и смотрели, пытаясь понять, что происходит, начали опускаться на свои места. Наверняка кто-то расслышал несколько слов, и сейчас все уже знали, что на борту убили человека. Поколебавшись, Беркович прошел к своему ряду. Попутчик встретил старшего сержанта словами:

— Это правда, то, что говорят? Его убили?

— Да, — коротко сказал Беркович.

— Какой кошмар… — Кармазин побледнел, видимо, только сейчас, после слов Берковича, осознав серьезность и необратимость случившегося.

— Максим, — сказал старший сержант, — вы ведь сидите у прохода. Пока мы летим, вы можете вспомнить, кто проходил мимо вас в хвост самолета? Это очень важно.

— Понятно, — пробормотал Максим. — Тот, кто проходил в туалет, был… Но я не помню! Точнее, помню, но не всех. Женщина, вон та… И еще мужчина в ермолке, вон он сидит… Да я и сам ходил недавно!

— Когда вы проходили мимо двадцать седьмого ряда, мужчина был жив, как по-вашему?

— Он читал газету. Так мне показалось… Какой кошмар…

— Ничего, — успокоительно сказал Беркович. — Попробуйте вспомнить, кто тут ходил, а я опрошу других пассажиров, сидевших ближе к двадцать седьмому ряду.

Он оставил попутчика и обратился с такой же просьбой еще к двум пассажирам, показавшимся ему достойными доверия. После этого старший сержант вернулся к мертвецу и сел рядом, думая о том, что станет делать, когда на борт поднимутся его коллеги. Беркович понимал, что обыск пассажиров не даст ничего — наверняка убийца от ножа избавился, может, бросил где-нибудь в проходе, а может действительно спустил с водой в унитазе. Опрашивать всех подряд? Малоэффективно. Половина пассажиров за последний час побывала в туалете. Что же делать?

После того, как самолет приземлился, на борт поднялся майор Вольфсон, которого Беркович знал по совещаниям в управлении.

— Борис! — воскликнул майор, увидев коллегу. — Нам с вами, видимо, предстоит нелегкая работа, черт побери. Семьдесят человек, и почти каждый мог это сделать.

— Каждый — нет, — пробормотал Беркович. — Собственно, я знаю, кто убил.

— Вот как? — поднял брови майор. — Есть улики? Доказательства? Кто же это?

— Давайте проведем пассажиров в зал для регистрации новых репатриантов, — уклончиво сказал Беркович. — Там сейчас пусто. Начнем с проверки документов, может, что-то удастся обнаружить.

Майор не стал спорить, и четверть часа спустя возбужденные пассажиры злополучного рейса собрались в тесном зале. Вольфсон и Беркович заняли одну из кабинок, в которых обычно служащие министерства абсорбции выдавали свидетельства новым репатриантам. Вызывали по одному, и допрос грозил растянуться на долгие часы. Почувствовав голод, Беркович решил, что напряжение в зале уже достигло достаточно высокой точки, и предложил Вольфсону:

— Рядом со мной летел господин Кармазин, я его попросил составить список всех, кого он заметил проходившим к туалету. Может, вызовем его вне очереди?

— Ваше дело, — пожал плечами майор.

Максим за это время немного пришел в себя, он положил перед Берковичем лист бумаги и принялся было объяснять, но старший сержант прервал его словами:

— Не нужно. Назовите вашу настоящую фамилию, пожалуйста.

— Не понял, — нахмурился Максим. — Я же вам говорил. И паспорт мой перед вами. Кармазин Максим Борисович. Борис и Елена Кармазины — были известным эстрадным дуэтом…

— Это точно, — кивнул Беркович. — Вы действительно похожи на Бориса Кармазина, лоб и подбородок…

— Ну так…

— Но все-таки вам придется назвать свою настоящую фамилию. Стилет лежал у вас в боковом кармане пиджака, верно? И вы его выбросили в туалете. Экспертиза докажет, что в вашем кармане лежал острый предмет, которого там сейчас нет. Что вы на это скажете?

— Глупости! — воскликнул Максим. — У вас нет оснований меня задерживать. Я требую консула.

— Непременно, — кивнул Беркович. — Но то, что вы не сын Кармазиных, доказать совсем просто.

— Вы хотите сказать…

— У вас черные глаза, а у Бориса и Елены Кармазиных глаза были голубыми. У черноглазых родителей могут быть голубоглазые дети, а если у обоих родителей голубые глаза, то их ребенок тоже будет голубоглазым, это известный в генетике факт, господин Силаев!

Максим вскочил на ноги, но майор Вольфсон успел схватить его и силой опустить на стул.

— Я долго думал, кого он мне напоминает, — рассказывал Беркович в тот же вечер своей жене Наташе. — Когда он назвался Кармазиным, я действительно подумал, что он похож на родителей. Но посмотрел в его глаза. Он не мог быть сыном Кармазиных, это очевидно. Тогда кого же еще он мог мне напоминать? И только к концу полета я вспомнил: это Силаев, объявленный в Москве в розыск, я видел его фотографию на стенке в здании московского суда!

— А почему он убил? — спросила Наташа. — Личные счеты?

— Этим делом занимается майор Вольфсон, — отмахнулся Беркович. — Разберется. Почему бы нам сегодня не лечь спать пораньше? Устал смертельно. Завтра с утра на работу…