Перед старшим сержантом Берковичем сидел подтянутый худощавый мужчина лет сорока с живыми печальными глазами. Говорил он медленно, но не потому, что ему приходилось подбирать слова — казалось, что посетитель вкладывает в каждую фразу особенную, одному ему присущую силу. Посетителя звали Антоном Равдиным, представился он как психотерапевт и продемонстрировал Берковичу документ, выданный на его имя Всемирной Академией Информатизации. Документ разрешал владельцу проводить публичные психотерапевтические сеансы.

— Я прошу полицию, — говорил Равдин, — оградить меня от претензий этого человека.

— Но ведь Бреннер действительно умер после посещения… — вставил Беркович.

— После этого не значит вследствие этого! — произнес Равдин сентенцию, известную каждому юристу.

— Да, конечно, — согласился Беркович.

Речь шла о трагедии, произошедшей девять дней назад. Антон Равдин, психотерапевт с большим стажем, ученик Кашпировского (так он, во всяком случае, говорил о себе сам), разъезжал по городам Израиля и проводил сеансы публичной психотерапии. Все было вполне легально — Равдин платил налоги, доходов не скрывал и всегда имел при себе пухлую папку с письмами от благодарных клиентов. Беркович пробежал глазами несколько опусов — люди писали, как после сеанса у них проходили боли, зарубцовывались язвы, а у одного деда даже исчезла седина. Не было сказано, впрочем, исчезла ли седина вместе с волосами, или волосы только изменили цвет.

По словам Равдина, ни разу в его практике не случалось, чтобы кто-либо из людей, сидевших в зале, пожаловался на ухудшение состояния. Но девять дней назад, после того, как Равдин провел сеанс в клубе Бат-Яма (присутствовало около семидесяти человек, в основном, пенсионного возраста), одному из зрителей стало плохо. Психотерапевт еще не успел уйти со сцены, когда ему сообщили, что в фойе клуба упал и не подает признаков жизни старичок лет семидесяти, пришедший на сеанс с племянником.

— Вызовите скорую! — приказал Равдин, не желавший связывать свое имя со случаем, способным подорвать его репутацию.

Скорая, однако, не помогла. Парамедики только констатировали смерть. Племянник умершего был в шоке. «Я привел дядю лечиться, — повторял он, — а этот человек его убил!»

На самом деле Арон Бреннер скончался, как сказано было в акте судебно-медицинской экспертизы, от черепно-мозговой травмы, не совместимой с жизнью. Иными словами, выходя из зала, Бреннер споткнулся и, падая, ударился виском об острый угол деревянного барьера. Смерть наступила практически мгновенно.

После похорон племянник Бреннера Яков Шульман явился к Равдину и заявил, что засудит его, если тот не заплатит за причиненное горе. «Но я-то при чем?» — искренне возмутился психотерапевт. «А при том, — сказал Шульман, — что своими пассами и установками вы так возбудили дядю, что он не соображал, что делал! У него начали трястись руки, а ноги подгибались. По-моему, он даже и не видел ничего перед собой. Вот и споткнулся. Если бы не вы, дядя был бы жив, и вы мне за это ответите!»

— Сколько же хочет с вас слупить господин Шульман? — поинтересовался Беркович.

— Он требует сто тысяч шекелей, — мрачно сообщил психотерапевт. — Это неприкрытый шантаж, и я требую вмешательства полиции.

— А что, — сказал Беркович, — разве ваш сеанс не мог подействовать на Бреннера именно таким образом? Дрожь в руках, плохая ориентация и все такое. Я слышал, что даже у вашего учителя Кашпировского подобные случаи происходили.

— Чушь! — презрительно воскликнул Равдин. — Злобные наветы. Вы видели письма? Хоть в одном из них есть намек на то…

— Ну, даже если такие письма к вам приходили, — покачал головой Беркович, — вы ведь не стали бы их коллекционировать, верно?

— Я вижу, что добиться понимания в израильской полиции так же трудно, как вылечить больного раком! — заявил Равдин. — Значит, вы считаете, что этот негодяй имеет право меня шантажировать?

— Нет, конечно, — сказал Беркович. — Вашу жалобу я принял к рассмотрению. Поговорю с этим Шульманом и уверен, что он не станет подавать на вас в суд.

— Но будет продолжать требовать деньги?

— Предоставьте это полиции, — твердо сказал Беркович.

Когда Равдин вышел из кабинета, старший сержант несколько минут сидел, потирая пальцами виски — неожиданно разболелась голова, и у Берковича возникло впечатление, что случилось это не без прямого или косвенного воздействия господина психотерапевта.

Почему действительно старику не могло стать плохо именно в ходе сеанса? Даже наверняка так и произошло, племянника можно понять. Конечно, требовать от психотерапевта денег Шульман не имел права, это шантаж. Но в суд-то он вполне мог обратиться, и никто заранее не скажет, какое будет принято решение. Во всяком случае, много шансов за то, что Равдину запретят выступать публично, вот он и паникует. Что ж, и его понять можно.

Понять, конечно, можно обоих, но истину-то сейчас уже не восстановить! Бреннера похоронили неделю назад, факт смерти от несчастного случая зафиксирован, а сейчас уже не докажешь, отчего бедняга оступился — то ли по чистой случайности, то ли у него действительно тряслись руки и подгибались ноги. Племянник тоже хорош — не смог поддержать дядю! Будь он более внимательным, несчатье не случилось бы.

Беркович вздохнул и потянулся к телефону.

Яков Шульман не захотел являться в полицию и имел на это полное право, поскольку против него еще не было возбуждено дело. Договорились, что Беркович придет к нему домой после работы для разговора в неофициальной обстановке. Обстановка действительно оказалась неофициальной — удобное кресло, крепкий вкусный чай с российским печеньем, Шульман вовсе не был похож на наглого шантажиста, он оказался молодым, лет тридцати, человеком приятной внешности и с открытым взглядом.

— Значит, этот негодяй пожаловался в полицию? — воскликнул Шульман, выслушав старшего сержанта. — Вы думаете, я шантажист? Нет! Но Равдин по сути убил дядю Арона, а кроме него, у меня в Израиле никого не было. С женой мы развелись еще в Союзе, а дядя Арон овдовел вскоре после репатриации… Впрочем, это неважно. Я обязательно подам в суд, таких людей нужно наказывать!

— Когда у вашего дяди начались эти… гм… явления — после окончания или во время сеанса?

— Минут за десять до конца. Я сразу обратил внимание и хотел вывести дядю из зала, но это было невозможно — люди сидели даже в проходе. Но как только сеанс закончился…

— Если вы видели, в каком состоянии был дядя, почему не поддержали его?

— Я его поддерживал! Но когда мы выходили из зала, мне пришлось его отпустить, мы просто не прошли бы вместе в дверь. Тут он и споткнулся о порог…

— Понятно, — сказал Беркович. — Я бы вас просил, Яков, не требовать от Равдина денег. Это действительно шантаж, уголовное преступление. Если у вас есть к нему претензии, обращайтесь в суд.

— Обязательно обращусь! — воскликнул Шульман и поднялся, показывая, что достаточно уже пообщался с представителем полиции.

— Вы жили с дядей вместе? — задал Беркович последний вопрос.

— Нет, конечно! Слава Богу, дядя был состоятельным человеком, в отличие от меня, через год после приезда он купил квартиру в Рамат-Авиве.

— Вот как? — удивился Беркович. — Он занимался бизнесом?

— Нет, бизнесом занимался мой другой дядя, брат Арона Самуиловича. В начале девяностых дядя Сема действительно заработал много денег на каких-то махинациях, а потом… ну, его убили, деньги достались дяде Арону, и он поспешил от греха подальше свалить в Израиль.

— Вы приехали вместе?

— Нет, чуть позже — несколько месяцев спустя.

— Понятно, — кивнул Беркович.

Вернувшись домой, он долго сидел в задумчивости перед телевизором, не отвечая на настойчивые расспросы жены.

— Наташа, — сказал он наконец, — ты была когда-нибудь на сеансах Кашпировского?

— Нет, — покачала головой Наташа. — Видела по телевидению. На меня это не действовало, хотя я очень хотела.

— А в клубе Бат-Яма ты была?

— Конечно, я ведь жила неподалеку, — сказала Наташа. — А почему ты спрашиваешь?

— Да вот… Неделю назад там выступал некий Равдин со сеансом а-ля Кашпировский. И одному старичку стало плохо. Руки-ноги… Выходя из зала, он споткнулся о порог, упал, ударился головой о барьер и помер.

— Кошмар! — воскликнула Наташа. — Я помню этот барьер. Такая деревянная стойка, если выходишь из зала, то справа. Но…

— Но что? — спросил Беркович.

— Ты говоришь, он споткнулся о порог?

— Да, у него, по словам племянника, подгибались ноги…

— Там нет порога, Боря, — сказала Наташа, — ты что-то путаешь.

— Нет порога? — заинтересованно спросил Беркович. — Ты уверена?

— Я много раз была в этом зале на концертах. Это сейчас ты меня редко выводишь на люди, а тогда я не пропускала ни одного гастролера.

— Намек понял, — пробормотал Беркович. — На следующей неделе непременно пойдем в театр.

Утром, прежде чем поехать в управление, Беркович отправился в Бат-Ям. Здание клуба было построено лет двадцать назад на деньги некоего Залмана Кучика, о чем извещала огромная надпись над входом. Фойе оказалось просторным, а за барьером, ставшим причиной смерти Арона Бреннера, оказался небольшой бар — стойка и несколько столиков. В зал вели две двери, и Беркович убедился, что Наташа была права — споткнуться здесь было невозможно, разве что о собственную ногу.

Или о чужую.

Приехав в управление, Беркович явился к инспектору Хутиэли и рассказал о вчерашнем визите психотерапевта и последовавших за этим событиях.

— Ты думаешь, что виноват племянник? — спросил Хутиэли.

— Он соврал, когда сказал, что дядя споткнулся о порог. И еще: он утверждал, что не мог поддержать дядю, когда они проходили в дверь, потому что дверь слишком узкая. Это тоже ложь, там и три человека пройдут запросто.

— Но зачем ему нужно было давать подножку собственному дяде? — удивился инспектор.

— Наследство, — сказал Беркович. — Дядя, похоже, привез из России большие деньги. Яков Шульман — единственный наследник.

— Вот оно как… — протянул Хутиэли. — Но зачем тогда он наехал на психотерапевта? Сидел бы тихо, никому бы и в голову не пришло, что со смертью его дяди дело нечисто!

— Жадность, — мрачно сказал Беркович. — Почему не попробовать еще и с Равдина получить какую-то сумму? Наверняка он не собирался доводить дело до суда — надеялся договориться с психотерапевтом, ведь тому совершенно не нужна такая реклама!

— Но он должен был понимать, что его могут поймать на лжи.

— Да? Кто бы его поймал, если бы Равдин не обратился в полицию? А этого Шульман как раз ожидал меньше всего. Он еще не отвык от российских разборок. Кто там сейчас обращается к властям, если имеет дело с шантажистом? Себе дороже. Обычно договариваются…

— Обычно договариваются, — повторил Хутиэли и покачал головой.