Беркович рано вернулся домой, и следом за ним в квартиру вошел немолодой мужчина, абсолютно лысый и чем-то похожий на известного американского киноактера.

— Познакомься, Наташа, — сказал Беркович, — это Ник Перумов, он из ФБР, приехал в Израиль, чтобы поработать с архивами по одному делу.

— Очень приятно, — улыбнулась Наташа, протягивая руку.

Разговор велся по-русски, из чего следовало, что фэбээровец принадлежал к одному из поколений русской эмиграции.

— Садитесь, Ник, — предложил Беркович, — будем пить чай. Или кофе?

— Кофе. С коньяком, если можно. Хочу вас поздравить, Наташа, Борис сказал, что у вас недавно родился сын.

— Спасибо. А вы женаты, Ник? И есть дети?

— Да, — кивнул Перумов. — И даже слишком много. Два мальчика от первой жены, три — от второй, а от третьей пока один, но Этель ждет прибавления, так что сыновей у меня скоро будет целая рота.

— Замечательно! — воскликнула Наташа.

Полчаса спустя, когда было уже выпито не только по чашке кофе, но и по бокалу хевронского вина, гость расслабился и сказал:

— Должен вас еще раз поздравить, Наташа. Ваш муж — отличный расследователь, он только что закончил дело, о котором по-русски можно сказать: «типичный висяк».

— Ник прочитал несколько российских детективов и поднабрался терминологии, — рассмеялся Беркович. — Какой висяк, Ник? Дела вообще не существовало!

— Верно, — кивнул Перумов. — И это обстоятельство еще больше возвышает вашего мужа в моих глазах.

— Какой текст! — воскликнул Беркович.

— Я что-то не так сказал? — округлил глаза Перумов.

— Все верно, — улыбнулась Наташа. — Я тоже своим мужем довольна. А что за дело, о котором вы говорите? Секрет?

— Нет, — сказал Перумов. — Правда, в газетах о нем писать не будут. Газеты не любят писать, если нет «пиф-паф».

— Расскажите, — потребовала Наташа.

…Перумова познакомил с Берковичем инспектор Хутиэли. Вот, мол, тоже русский, работает в ФБР, здесь по делам, хочешь поболтать, Борис? Беркович был непрочь пообщаться с американским коллегой. Они отправились в уютное кафе неподалеку от здания управления и не заметили, как проговорили часа три. Было это с месяц назад, когда в семье Берковичей еще не случилось прибавления.

Американский гость не занимался оперативной работой. По образованию он был химиком и в одной из лабораторий ФБР занимался исследованием высокотоксичных веществ с неопознаваемым действием.

— По сути, речь идет об возможности совершить идеальное убийство, — объяснял он Берковичу. — Достаточно миллиграмма препарата — а таких препаратов только мне известно около двухсот видов, — и жертва умрет, причем именно тогда, когда нужно: через час или два, или даже десять. Умрет от причины, совершенно естественной даже на взгляд опытного эксперта. Сердечный пристут. Инсульт. Внезапная остановка сердца…

— К счастью, — сказал Беркович, — нам в Израиле с такими убийствами встречаться не приходилось.

— Вы напрасно думаете, Борис, что идеальное убийство — редкость и в Израиле не случалось, — серьезно сказал Перумов. — Ведь что происходит? Некто внезапно умирает от естественной причины. Нет никаких оснований подозревать убийство. Никто не ведет расследования. Дела нет. Раскрывать нечего. В ваших картотеках данные отсутствуют. Какие же у вас основания говорить, что таких убийств нет вообще? У вас нет данных, вот и все!

— Пожалуй, — подумав, вынужден был согласиться Беркович.

— Я вам больше скажу, как коллеге, — продолжал Перумов. — Поскольку это входит в сферу моих профессиональных интересов, я некоторое время веду статистику смертей, произошедших от внезапной остановки сердца. Вам ведь тоже известны подобные случаи…

— Конечно, — кивнул Беркович. — Обычно это случается со спортсменами.

— Чепуха, — отрезал Перумов. — О спортсменах пишут в газетах, вот и все. На самом деле в этой группе спортсмены составляют меньшинство — число смертей на уровне статистического шума. Но вот что я скажу: за последние десять лет увеличилась в семь с половиной раз частота смертей от внезапной остановки сердца среди представителей так называемого среднего класса и элиты. Семь с половиной! Никакими случайными совпадениями это не объяснить!

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что уже немало преступников расправилось со своими жертвами именно таким гуманным способом, а мы — ФБР и полиция — не можем в подавляющем большинстве случаев не только обвинение предъявить, но даже квалифицировать смерть как криминальный случай! Очень редко удается что-то доказать. Скажем, когда совершенно очевидно, что данная смерть чрезвычайно выгодна одному конкретному человеку. Мы раскрыли четыре таких убийства — удалось проследить за подозреваемым, доказать, что он не только имел доступ к препарату, но и получил его, причем в дни, предшествовашие смерти жертвы…

— И удалось доказать обвинение в суде? — поинтересовался Беркович.

— Только в одном случае. В двух других адвокаты своих подзащитных спасли. Уверяю вас, Борис, это сейчас самый опасный вид преступлений, и со временем, когда препарат станет достаточно доступен, наша работа превратится в ад!

— Вы думаете, что в Израиле тоже были такие убийства?

— Понятия не имею! По Израилю статистики у меня нет.

Разговор с Перумовым запомнился Берковичу, и на следующий день он попытался навести справки. Пришлось послать запросы в министерство внутренних дел и в министерство здравоохранения, несколько раз звонить и объяснять, что эти сведения нужны полиции не для разглашения, а для чрезвычайно важного дела. Прошло две недели, пока нужные данные не оказались в комьютере Берковича. Сведения его озадачили. За последние шесть месяцев одиннадцать человек умерли без всяких видимых причин. Просто остановилось сердце. В каждом случае было произведено вскрытие, и каждый раз эксперты утверждали, что в организме нет ни малейших следов яда или иных токсичных веществ. Существует уже прижившийся медицинский термин: «внезапная смерть». И ничего не докажешь.

— Кстати, — сказал Перумов, ознакомившись с данными Берковича, — статистический уровень случайности подобных смертей в вашей выборке — пять человек. Одиннадцать — больше чем вдвое превышает так называемую норму. Вы будете утверждать, что это случайность?

— И что же тут можно доказать? — удрученно сказал Беркович. Пять из одиннадцати — люди достаточно бедные, работяги, никому не нужна их смерть и, по большому счету, жизнь их тоже никого не интересует. Еще один — бомж. Остаются пятеро. Возраст — от тридцати двух до сорока пяти. Три женщины и двое мужчин. В четырех случаях — три женщины и мужчина — в смерти этих людей был интерес ближайших родственников. Не сказал бы, что жгучий интерес, но все же они выигрывали — один больше, другой меньше. В пятом случае — Стенли Робинсон, сорок один год, репатриант из Штатов — в смерти никто не заинтересован. Ни одна живая душа! Так вот, именно эта смерть кажется мне самой подозрительной.

— Почему? — нахмурился Перумов.

— Подумайте: если человек достаточно богат и известен, у него не может не быть врагов или родственников, которые выиграли бы от его смерти.

— Да, это вполне естественно, — согласился Перумов. — Потому-то такие дела практически не раскрываются: всегда есть потенциально заинтересованные, но чаще всего никто из них ни сном ни духом…

— Вот-вот! А в смерти Робинсона не был заинтересован никто — родственники получали слишком мало, женщины у него не было, так что ревность исключается, иных врагов я тоже не обнаружил. То есть, не обнаружил при беглом изучении связей Робинсона. А изучать эти связи углубленно у полиции не было и нет никаких оснований.

— Хм… — протянул Перумов. — Вполне возможно, что это действительно случайная смерть.

— Может быть. Но она — самая подозрительная из одиннадцати. Слишком все гладко.

— Кто-нибудь из знакомых Робинсона связан с химией?

— Это я сейчас и выясняю.

Беркович действительно тратил на выяснение обстоятельств жизни Стенли Робинсона не меньше трех часов в день, старался заниматься этим не в ущерб работе. Ситуация осложнялась тем, что уголовное дело завести было невозможно, и потому действовать предстояло вдвойне деликатно. Беркович посетил фирму, менеджером которой был Робинсон, поговорил с родственниками, нашел несколько старых друзей. Все в один голос утверждали, что лучше человека, чем Стенли, найти было невозможно. Душа компании, добрый, не корыстолюбивый. Разве что… На этом «разве что» собеседники умолкали, и вытянуть из них дополнительную информацию Беркович не мог.

Шли дни за днями, Перумов успел слетать в Штаты и вернулся в Израиль, чтобы завершить дела. Именно в тот день Беркович, как оказалось, нашел то, что искал.

— Я был уверен: не может быть так, чтобы у человека совсем не было пороков и скрытых врагов, — сказал Беркович Перумову, когда они сидели в знакомом кафе напротив управления. — Так вот, Робинсон был гомосексуалистом. Сейчас многие своих склонностей не скрывают, но Робинсон был воспитан в религиозной семье, для него это было катастрофой. Очень мало человек знали о его сексуальной ориентации. Женщин у него не было по понятной теперь причине. А был у него друг. Или, если хотите, подруга… Страстная любовь, о которой только они и знали. Подруга… тьфу, друг… в общем, этот тип, его зовут Моше Крайзман, работает в крупной фармацевтической фирме, занимается самыми последними разработками. Я-то в этом ничего не понимаю, пришлось привлечь знакомого эксперта, Рона Хана, вы его знаете. Именно Рон и выяснил, что Крайзман получил из Штатов, якобы для экспериментов, препарат с названием… нет, не помню, очень длинное название, мне его Рон записал на бумажке, вот, поглядите.

— Черт побери! — воскликнул Перумов, бросив взгляд на листок. — Блестящая работа, Борис! Но… не доказательство.

— Да? Крайзман выписал этот препарат для опытов через сутки после того, как Робинсон объявил ему, что больше его не любит и встречаться не собирается. Но одна встреча — как бы разводная — все-таки состоялась. Это произошло через сутки после того, как Крайзман получил заказанный препарат. А смерть Робинсона последовала еще через сутки после этой встречи.

— После этого — не значит вследствие этого, — пробормотал Перумов. — Но вы правы, слишком много совпадений. Я бы рискнул обратиться к начальству за ордером.

— Крайзман уже задержан, — сообщил Беркович, — пусть теперь адвокаты его вытаскивают. Если получится…

…Наташа не проронила ни слова, пока Беркович не закончил рассказ. Потом молча собрала грязную посуду, налила в чайник свежую воду и только после этого сказала:

— Господи, в каком мире мы живем? Любого из нас можно убить так, что никто никогда не догадается?

— Вы, Наташа, можете не беспокоиться, — галантно сказал Перумов. — У вас наверняка вообще нет врагов!

— Это как раз и подозрительно, — сказала Наташа, посмотрела на мужа и рассмеялась.