Все пошло не так, как я хотел. Меня растолкал Юра и сообщил, что шеф ждет.

Саморуков ходил по кабинету, рассеянно глядя в окно. С утра погода испортилась окончательно и. надолго — небо заложило тяжелыми тучами, черными, будто вымазанными сажей. Моросил мелкий осенний дождь, конца которому не было и быть не могло: небо изливало свой запас такими мелкими каплями, что израсходовало бы всю влагу года за два.

— Что это? — спросил Саморуков и поднял со стола пластинку со спектрограммой.

— Наверное, сегодняшний спектр, — сказал я, подивившись быстроте, с которой он был обработан.

— Сегодняшний, — согласился Саморуков. — Но почему вы думаете, что это спектр? Это каша. Спектр сравнения смещен. Сильнейшая передержка. Засветка поля. Пять часов, вы понимаете это? Кто мне сейчас даст пять часов наблюдений? А звезда, между прочим, уходит, и следующий цикл можно будет вести не раньше лета.

Я молчал. Саморуков сел за стол, аккуратно спрятал пластинку в пакет, сложил на подбородке руки, смотрел в окно. Молчание становилось невыносимым, но я точно знал, что первым не заговорю. Терпеть не могу оправдываться, даже когда виноват. Тем более сейчас. Ведь шеф не знает, что звезда вот-вот вспыхнет, наблюдать нужно непрерывно, и теперь, когда убедить Саморукова невозможно, мы не увидим этой гибели.

Как же так получилось? В камере главного фокуса, наверно, иное расположение тумблеров, да и работал я в полной темноте — мог ошибиться. Это легко выяснить, а может, уже выяснено: операции управления идут в память машины.

— Так, — сказал Саморуков. — Я тоже виноват. Не подумал, что вы здесь без году неделя и на вас еще нельзя полностью полагаться. А мне нужны люди, на которых я могу положиться полностью. И чтобы вы это поняли, Костя, получите выговор в приказе.

— Михаил Викторович, — сказал я, подыскивая слова.

Я решительно не знал, что говорить, и когда слова были произнесены, они были для меня такой же неожиданностью, как для шефа: — Звезда эта сегодня взорвалась.

Шеф поднял глаза, смотрел на меня без всякого выражения.

— Идите, Костя, — сказал он. — К чему фантазировать? Юру я нашел в библиотеке. Он рассматривал новые журналы и вполголоса разговаривал с Ларисой.

— Что шеф? — спросил Юра, отложив журнал. В нескольких словах я пересказал разговор.

— Ты действительно видел? — сказала Лариса. — Или это твоя фантазия, из тех, что ты рассказываешь Людочке?

— Что-то он видел наверняка, — сказал Юра. — Спектр засвечен, и на нем яркие полосы. Если яркость звезды сильно возросла, то понятно, почему спектр плохо вышел. Экспозиция оказалась слишком длительной. Конечно, если звезда действительно вспыхнула… Юра вышел, а я остался.

— Иди отдохни, — сказала Лариса. — У тебя круги под глазами.

— Здесь тепло, — сообщил я.

Лариса посмотрела на меня удивленно.

Костя, — сказала она, — что происходит? Эти твои фантазии…

— Давай-давай, — пробормотал я. — На меня скоро будут смотреть как на помешанного. Начни первая. Ты тоже не хочешь понять?

— Что понять, Костя?

— Что я не фантазирую. Ты меня знаешь не первый год — когда это я отличался буйным воображением? Помнишь, я писал тебе записки и не мог придумать слов покрасивее— фантазии не хватало. Я вижу звезды — так, будто они рядом. И планеты вижу. И то, что на планетах. Я видел, как взлетал звездолет, он был… как бы это сказать?..

Я замолчал. «Черт, — подумал я, — почему, когда я рассказываю Людочке, нужные слова сами приходят в голову? Ага, вот оно. Жалость. Лариса меня жалеет — глаза у нее круглые, испуганные. Она не хочет, чтобы я рассказывал, как не хотят слушать бреда больного».

— Костя, — сказала Лариса. — Хочешь совет?

— Давай, — согласился я. Пусть посоветует, а потом я спрошу совета у Юры, у Валеры, у Саморукова и даже у Абалакина. Соберу все советы и выброшу в овраг у Четырехметрового.

— Понимаешь, Костя… Я не знаю астрономии. И ты не знаешь. Ты просто хочешь необычного… Иначе не ушел бы с завода, верно? Но ты неправильно начал. Ты еще не знаешь, что это такое, когда Саморуков злится. Он не простит, если ты не будешь поступать так, как он хочет.

Я разозлился. Наверно, оттого, что Лариса была права.

— А я хочу поступать так, как считаю нужным! Когда-то я сделал по-твоему и оставил тебя в покое. Лучше тебе от этого?

Я хлопнул дверью, побежал домой под дождем, дрожал от осенней сырости. Потом подумал, что в коттедже сейчас Валера с Юрой и мне предстоит выдержать еще один наскок. Я повернулся и, скользя по хлюпающей жидкой почве, побежал к телескопу. Вахтер дядя Коля посмотрел на меня удивленно, я ввалился в теплое помещение лаборатории спектрального анализа, содрал с себя мокрую куртку, бросил ее на батарею отопления. Посидел минут пять совершенно без мыслей — как чурбак, брошенный для просушки. Потом достал с полки том «Оптика и спектральный анализ» и раскрыл его на первой странице.