— Только что я порвала все, что написала за неделю. И все, что задумала. Почему ты так смотришь? Я сделала это мысленно. Вернусь к себе в номер и на самом деле все порву.

— Часто ты так поступаешь?

— Нет… Не хочу я писать о консерваторах-завлабах, о телескопах и спектрометрах. Хочу написать о тебе, о том, как ты живешь. Ведь нехорошо живешь. Уходишь от острых проблем ради возможности решать свою задачу. Ради будущего, которого нет.

— О чем ты, Ира?

— Дай мне сказать, Вадим. Думать, по-моему, нужно о том, как жить сейчас, а не о контактах с какими-то дурацкими пальцами где-то и когда-то… Пойдем, уже рассвело. И дождь прекратился.

— Странная ночь… Осторожно, не оступись… Не торопи меня, Ира. Я и сам об этом думаю. Иногда во время сеансов прошу Арсенина оставить меня в покое, а он думает, что у меня хандра, приступ плохого настроения. Я им нужен, понимаешь?

— Ты нужен здесь, Вадим. Здесь и сегодня.

— Ира, не торопи меня… Только не сейчас… Я знаю, как можно вступить в контакт с Орестеей, и я очень боюсь, что Арсенин это поймет… Я боюсь даже думать четко об этом решении. И не могу думать ни о чем другом.

— Не понимаю, Вадим.

— Нужен контакт с Орестеей. Когда-то Стебелев догадался, что нужно делать. Но его никто не понял. Подумали, что командир рехнулся. А он просто нашел решение. Я тоже его нашел. А теперь ищу другое и не нахожу. Если Арсенин поймет… Он сделает то же самое, что Стебелев, даже не думая. Во время сеанса думаю я — он выполняет.

— Боишься за Арсенина? За мираж?

— Это не мираж, Ира… Он человек. Ну вот мы и пришли. Иди к себе… Пожалуйста, не рви того, что написала.

— Что ты собираешься делать, Вадим? У тебя очень усталое лицо.

— Спать. Надеюсь, что сеанс будет не раньше полудня. Надеюсь придумать выход…

— Для Арсенина. Для будущего. А для себя?

— Ира…

— Спокойной ночи, Вадим.

— Гляди, какое утро, Ира. Ночи нет. День впереди…