ВАШЕ ЗДОРОВЬЕ, ГОСПОДА!

Вы думаете, господа, что моя жизнь была наполнена приключениями, как мешок Санта Клауса наполнен новогодними подарками? Разумеется, это не так. Были дни, когда я думал, что все потеряно, и хотел… Нет, я не стану об этом рассказывать, это слишком тяжелые воспоминания. Правда, мой компьютер, от которого у меня, конечно, никогда не было тайн, заявил недавно: — Шекет, я поражен! (Он поражен, видите, ли! Набор поликристаллов и программ с искусственным интеллектом!). Почему ты не публикуешь воспоминания о своей службе в компании «Лорелея»? Боишься, что твоя слава потускнеет? А тебе не кажется, что, рассказав читателям о не самых для тебя приятных периодах жизни, ты лишь докажешь, что Шекет — такой же человек, как все? А то многие, поверь мне, уже думают, что такого героя вовсе не существует в реальности! И я согласился. Действительно, не всегда же я путешествовал между звездами, покорял миры и проявлял чудеса храбрости и изобретательности. Было время, когда… Ну да взять хотя бы тот год, когда я вынужден был рекламировать товары и услуги. Нет непрестижной работы, а это была еще не из худших. Услуги «Лорелея» оказывала абсолютно всякие, в том числе осуществляла разные виды страхования. Представьте себе: звоню я в дверь незнакомой квартиры и произношу такой монолог… — Позвольте войти? Здравствуйте. Мое имя Иона Шекет, я представляю страховую компанию «Лорелея». Мы предлагаем все виды страховок, какие только существуют в цивилизованном мире двадцать первого века. Очень рекомендую страховку на случай гибели от искусственного спутника или иного космического тела. Вы знаете, сколько сейчас в космосе болтается всякого металлолома? Так я вам скажу: тринадцать миллионов спутников, последних ступеней и прочих обломков. Чтоб им там было просторно! Дней пять назад сидела семья за столом в Реховоте. Последний этаж. Вдруг — бах, крышу разносит, и блок от атомного реактора спутника «Полюс» получается вместо праздничного торта. Стол — в щепки, а стол, заметьте, тоже не был застрахован, вместе с тортом. Но главное, что ручка от этого реактора бьет хозяина по голове, а вылетевший урановый стержень пролетает сквозь одного одного из гостей, как копье сквозь индейца племени сиу. Два трупа на месте. Вы думаете, редкий случай? Ничего подобного. Вот статистика: за прошлый, две тысячи шестьдесят шестой год на территорию Израиля упали три тысячи двести восемнадцать космических предметов, в результате чего получилось тридцать восемь совсем погибших и около двухсот — не совсем. И что бы делали их наследники без страховок? Я лично застрахован, потому что постоянно в разъездах, а крыша вертолета — ненадежная преграда. Поэтому рекомендую. Кстати, наша фирма первой в Израиле стала страховать от смерти в магазинном компьютере. Я вам скажу: когда семь лет назад первый такой компьютер поставили в иерусалимском гипермаркете, число желающих застраховаться возросло в пять раз. А число жертв — в десять. Да вот, на той неделе похоронили Шулю Кадури, светлая ей память. Тридцать три года. Пошла покупать, извините, лифчик. Вы знаете, сколько типов лифчиков продается сейчас на земном шаре? Я вам скажу — одиннадцать миллионов! Ну так вот, входит она в отдел лифчиков, так вы ж понимаете, что никаких лифчиков там нет в помине, а есть кабинка компьютера, и заходит Шуля в эту кабинку, продавщица, улыбаясь, надевает ей на голову обруч и начинает демонстрировать товар. Шуля видит себя совершенно обнаженной на пляже в Майями. Подходит к ней замечательный красавец, именно такой мужчина, о котором Шуля мечтала всю жизнь, компьютер ведь читает в подсознании, он-то, в отличие от мужа, понимает, что нужно современной женщине. Да, так подходит этот идеал и лично надевает на Шулю лифчик фирмы «Робинс». «Ах, нет, — говорит Шуля, — в таком лифчике в театр не пойдешь». Мужчина прямо из воздуха достает другой фасон, потом третий… Это рассказывать долго, а в натуре все продолжается доли секунды — Шуля примеряет семнадцать тысяч фасонов, останавливается на потрясном лифчике от Кардена, мужской идеал тут же оформляет заказ и по компьютерной связи отправляет его в Сан-Диего, где в настоящий момент этот фасон есть на складе. В Сан-Диего заказ упаковывают и отсылают пневмопочтой к Шуле домой. Лифчик появляется в приемном боксе Шулиной квартиры даже раньше, чем сама Шуля могла бы добраться до дома. Могла бы, да… К сожалению, чем сложнее компьютер, тем больше вероятность, что он выйдет из режима… Короче говоря, когда заказ был оформлен, Шуля позволила себе подумать нечто этакое о компьютерном красавце. Машина, извините, дура, она же не мыслит, как, скажем, мы с вами. Компьютер воспринял желание Шули как вводный сигнал, после чего этот идеал сделал с Шулей ровно то, что она сама хотела, чтобы с ней сделал мужчина. В нормальном мире все бы кончилось, наверно, к обоюдному удовольствию, но не забывайте, господа, что это был всего лишь торговый суперкомпьютер, не очень образованный по части человеческого секса. Вы знаете, что такое положительная обратная связь? Компьютеру эта связь — что нам голову почесать. Короче, Шуля умерла от разрыва сердца семь секунд спустя. Врачи сказали, что умерла от наслаждения, не выдержала того заряда страсти, что предложил компьютер. Так я к чему это рассказываю? В отличие от вас, Шуля была застрахована на случай смерти в компьютере. Наследники Шули получат крупную сумму. Кстати, стоимость приобретенного Шулей лифчика тоже вошла в счет страховки. Но не будем говорить о печальном. Давайте о радостном. Вы думаете обойтись без страховой программы «Жилье»? Смотрите сюда. Вот ваша вилла, а вот море. А вот дорога от Эйлата в Маалот. А вот развилка на Кирьят-Гат. А вот тут — въезд в сафари. Не понимаете? Вы просто не видите, сколько опасностей вас окружает! Раз есть море, значит, под домом проходят водозаборные трубы к опреснительным станциям. И если случится цунами, трубы разнесет, и ваша вилла рискует провалиться во-о-от куда… Что вы смеетесь? Вы не учили в школе, что на Средиземном море бывает цунами? Вы не знаете об итальянских и греческих подводных геотермальных станциях? Они, когда в режим входят, такую волну гонят, что в Ашдодской гавани в прошлом году сухогруз на пирс выбросило. Он-то был застрахован, а ваша вилла — еще нет! Но это — опасность с моря. А дорога от Эйлата на Маалот? Обычно в час пик машины норовят перескочить вперед. Это не разрешается, но за каждым не уследишь! Включает водитель подскок, повисает на воздушной подушке, и за пять секунд он должен найти впереди пустое пространство на шоссе, чтобы приземлиться. Чаще всего не находит, потому что забито все аж до Хадеры. И что ему остается? Бросить машину вбок от шоссе, потому что место, с которого он подпрыгнул, уже занято. А что рядом с дорогой? Правильно, ваша вилла. И я еще не сказал об опасности въезда в сафари, уверяю вас, тут свои прелести, но я вижу, теща ваша с интересом разглядывает стереоснимки вертолетов. Нравится? Вот этот вертолет, «Апачи-элегант», — не дешевая модель, но зато на всю семью. В субботу слетать к морю или на Кипр, а некоторые, запасшись топливом, успевают махнуть аж в Париж. Без страховки это гиблое дело. Я сейчас покажу… Куда я заложил… А, вот! Нет, госпожа, это именно вертолет, а не то, на что вы изволили намекнуть. И ваш будет таким, если вы ненароком выйдете из эшелона высоты и столкнетесь с башней дальней связи. Опасности для жизни, конечно, нет, хотя мы и на этот случай тоже страхуем. Но машину придется собирать по винтикам, и кто вам это сделает, если у вас не будет страхового полиса? Особенно, если с вами что-то случится в Греции. Там никто не соблюдает правил воздушного движения! Срезать чужую лопасть при переходе из эшелона в эшелон считается чуть ли доказательством классности пилота. Мой сын в прошлом месяце летал в Рим через Афины. Так вернулся он с двумя лопастями и без правого шасси. Синяк на лбу не в счет, вертолет тут ни при чем, это ему итальянский мафиозо поставил, что-то они не поделили насчет девочек. Кстати, о девочках. Эта ваша малышка, что кричит, не переставая, будь она так здорова, надеюсь не мальчик? Вот видите, как вам повезло! Значит, вы можете застраховать ее прямо сейчас по программе «Нефеш». Это накопительная программа, предусматривающая и выплаты в случае физического ущерба в возрасте от восьми до шестнадцати лет. Какого ущерба? Я вам скажу. В две тысячи тридцатом, когда покончили со СПИДом, выяснилось, что у каждого плюса есть свой минус. Вакцина избавляла от СПИДа, но в результате у мальчишек развилась жуткая гиперсексуальность. Ранняя половая зрелость, и все такое. И с тех пор практически всех девочек страхуют от потери невинности. Что поделаешь, жизнь есть жизнь, мальчишек понять можно, они это не со зла, они ж не виноваты, а пока медицина не создала противовакцины, мы страхуем. Минимальный взнос, и… Я вижу, у вас уже голова пошла кругом от обилия возможностей. Есть страховки просто уникальные. Например, в прошлом году некий Абрам Полонский застраховал себя от возможности стать премьер-министром Израиля. Да! Он, видите ли, был на приеме у государственного предсказателя… Как, вы и об этом не слышали? Государственные предсказатели появились в две тысячи сорок седьмом. Так было покончено с засильем частных астрологов, хиромантов и прочих экстрасенсов. Часть предсказателей поступила на государственную службу, а те, кто не прошел, были вынуждены поменять род занятий. Общество от этого только выиграло, да и государству польза. Предсказатель с дипломом работает по звездам, по руке, по картам, в его распоряжении компьютеры, ну, в общем, все как положено. Так вот, некий Полонский, сорока трех лет, пришел к своему предсказателю, и тот объявил, что не далее чем через две каденции клиент будет избран премьер-министром. Этот Полонский, вообще говоря, простой рабочий. Работает в переплетном цехе, переплетает компьютерные программы. Так вот, он не желает быть премьер-министром. Он даже главой семьи быть не желает, там заправляет жена. Зачем ему эта напасть? Вот он и застраховался. Если станет премьером, фирма выплатит ему миллион шекелей. И мы на это пошли, несмотря на прогноз государственного предсказателя. Наша фирма всегда идет навстречу клиенту, даже если это грозит в будущем потерей больших денег. Я понимаю. Конечно, вы хотите подумать, хотя, честно говоря, думать лучше потом, сначала нужно застраховаться. И лучших условий, чем в компании «Лорелея», вы не найдете. Я вам оставляю все проспекты, стереофильм, смотрите, думайте. Всего хорошего. Нет, у нас не делают страховку на случай посещения страхового агента. Cлава Богу.

КОМПЬЮТЕРНЫЕ ИГРЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА

Я люблю свой компьютер — он мне как друг. Во время долгих звездных странствий только компьютер спасал меня от тоски одиноких ночей в рубке звездолета. Я никогда не рассказывал о том, как мы с ним познакомились. Очень романтическая история. Было это лет сорок назад, когда я, молодой еще сотрудник зман-патруля, решил выбросить на свалку стоявший у меня столе «вахлак» шестого поколения. Как это делают все потребители, я позвонил в бюро обслуживания и заявил, что хотел бы купить приличный компьютер. На экране возникла очаровательная девушка. — Лиза Вайншток, — представилась она, оглядывая меня подозрительным взглядом; так смотрели матросы капитана Кука на туземцев, подозревая их в каннибальских намерениях (и ведь не ошиблись!). — Иона Шекет, — сказал я по возможности сухо, поскольку расслабляться не входило в мои планы. — Входи, господин Шекет, — улыбнулась Лиза и протянула мне с экрана руку. — Входи, я покажу тебе последние модели компьютеров, поступивших в продажу. Я ухватился за протянутую руку и вошел в салон компьютерной фирмы «Всегда с вами». Никаких компьютеров в салоне не оказалось. Светлое помещение, журнальные столики, глубокие, как в «Боингах», кресла. — Садись, пожалуйста, — сказала Лиза. — Здесь можно приобрести, в основном, игровые компьютеры фирмы IRZ, и уверяю тебя, что они лучше ай-би-эмовских. — Мне не нужны игры, я работаю в… — Есть новинка, — продолжала Лиза, не обращая внимания на мои слова. Компьютер «темпо», здесь проходы по ранним эпохам — античность, Иудея времен Второго храма… — Нет, — твердо сказал я. Античности мне было достаточно и на службе. — Я не собираюсь… — О, тогда вам нужна модель «темпо-плюс»! Я вдруг оказался в рубке звездолета, и прямо по курсу у меня была зеленая планета, на которой космические пираты держали в плену красавицу Лизу. Спасти ее предстояло мне, а для этого я, естественно, должен был переловить всех пиратов и высосать у каждого его поганую кровь. Хорошее дельце, чтоб я так жил. А с самого начала я должен был совершить на эту планету мягкую посадку. Причем сзади меня нагонял пиратский рейдер (впрочем, может эта штука называлась иначе — лайнер или сейнер?), а сбоку наваливался огромный метеор, почему-то имевший форму шахматного коня. Я сплоховал. Меня похоронили на высоком пригорке, и Лиза, так и оставшаяся пленницей, произнесла над моей могилой несколько нелестных слов. — Хорошая игра, — сказал я, когда у меня перестали дрожать руки. Кресло уже отпустило меня, а Лиза, сидевшая напротив, смотрела изучающе. Возбуждает. — В общем-то, это скорее детский вариант, — сказала Лиза. — Для детей среднего возраста. И ты, к тому же, очень медленно сообра… Она во-время прикусила язык, но я вынужден был согласиться — с соображением у меня оказалось туговато. — Нет, Лиза, — объявил я, — игры — это не для меня. Я ведь гуманоид… я хотел сказать — гуманист… то есть — гуманитарий. Господи, совсем отрубился… Да, так мне компьютер нужен прежде всего как база данных… — Значит, модель «Контрол-два», — подумав секунду, предложила Лиза и провела пальцем перед моими глазами. Это был анализатор прессы, и я подключился к вчерашним газетам. «Маарив» дал большой комментарий по поводу событий в Акко. Группа поселенцев в знак протеста против политики правительства решила разобрать на камни старинную крепость, достопримечательность города. Так вот, компьютеру почему-то захотелось, чтобы я разбирал эту крепость своими руками. А Лиза стояла рядом и нудным голосом господина Кадмона (чьим именем была подписана статья) давала советы. Вот тот камень, да-да, а теперь этот, а ведь правительство все равно поступит по-своему, пусть ты даже разложишь стену вокруг Старого города в Иерусалиме. Нет-нет, теперь тот камень, иначе все свалится тебе на голову. Хорошо! Я перескочил к разделу криминальной хроники, и… Лизу убили на моих глазах. Я-то был журналистом и смотрел со стороны, а Лиза почему-то ввязалась в… Нет, это выше моих сил. Не думал, что чтение газеты может отнять последние физические силы. Я был совершенно выжат, и Лиза вытирала мне пот со лба надушенным платочком. Ну совсем как дама сердца бедному кастильскому рыцарю. — Ах, — сказал я и поцеловал Лизу в щечку. — Сколько стоит эта модель? — Шестнадцать тысяч двести, — проворковала Лиза, — а ведь ты еще и сотой доли возможностей этой машины не знаешь. Она может не только прочитать тебе статью, но проанализировать, сделать выводы. — А если я добавлю еще пять тысяч, — злорадно сказал я, — и захочу, чтобы компьютер не только читал и анализировал, но еще и писал за меня рассказы? — Нет, — отрезала Лиза, — пять тысяч — это слишком много. Вариант, о котором ты говоришь, обойдется всего на полторы тысячи дороже. — Конечно, это самая последняя модель, — сказал я. — Последних моделей, Иона, не существует вообще, — сказала Лиза. — Но как же, — удивился я, — во всякой очереди есть последний! — Только не в компьютерном бизнесе, — отрезала Лиза. — Понимаешь ли, конкуренция очень жесткая. Фирмы выпускают новые модели примерно раз в три дня. Та модель, в которой побывали мы, была установлена вчера вечером, но и она уже устарела, завтра ее заменят на более современную. Но и та, завтрашняя, не может считаться последней, потому что в Штатах сегодня продают модель, которая на нашем рынке появится через три недели. Это вообще может быть следующим поколением. Когда ты заказываешь компьютер, можешь быть уверен, что получишь модель, которая к тому моменту устареет по всем параметрам. — Убедила, — сказал я. Лиза изящным движением поправила прическу, и в этот момент мне пришло в голову, что мы, возможно, не выбрались из программы «новости дня», просто сменили директорию, и значит, я, не нарушая правил, могу поцеловать Лизу еще раз. — И вообще, — сказал я, когда кончился запас воздуха и пришлось перестать целоваться, — выходи за меня замуж. Пока мы еще внутри программы, у меня хватит смелости сделать тебе предложение. — С чего это ты решил, что мы внутри программы? — удивилась Лиза. — А как ты докажешь, что нет? Лиза ущипнула мне руку. — Чувствуешь? — А что, компьютер не может моделировать ощущение боли? — Может, — сказала Лиза. — Тогда выйди на улицу и спроси у любого прохожего. — Так он и скажет правду! Наверняка программа предусматривает и этот вариант. — Господи, Иона, — воскликнула Лиза, — неужели ты действительно думаешь… — Видишь ли, — объяснил я, — я человек довольно робкий с женщинами, в реальной жизни я бы ни за что не осмелился поцеловать тебя на второй час знакомства. И тем более — сделать предложение. — Программой брак между покупателем и продавцом не предусмотрен, возразила Лиза, но в голосе ее звучало сомнение. — Впрочем, — сказала она, подумав минуту, — это можно проверить. Есть тест. Ничего не вышло. Тестовая программа оказалась зараженной вирусом «Рашен дринк». Лиза подключила антивирусную программу «Кармель», и диван, на котором мы сидели, затрясло, будто началось девятибалльное землетрясение. На мой непросвещенный взгляд, уже одно это говорило о том, что мы так и не выбрались на свет божий — ну скажите, разве, если бы мы сидели на обычном диване в обычном компьютерном салоне, подключение любой программы, пусть даже игры «Атомная война между Израилем и Зимбабве», могло вывернуть все внутренности? Я так и сказал Лизе, прижимая ее к себе одной рукой, а другой вцепившись в подлокотники, чтобы не свалиться на пол. — Ты ничего не понимаешь в компьютерах, — сказала она, стуча зубами. — В современных моделях вирус действует не только на сами программы, но и модульные системы. Ведь все друг с другом связано, и… Больше она не смогла сказать ни слова: диван вздыбился как необъезженный мустанг, и мы свалились на пол, причем я упал на Лизу, сразу оказавшись в классической позе «мужчина сверху», описанной на первой странице «Камасутры». Пять минут спустя, когда тряска прекратилась, Лиза поправила прическу, я отряхнул брюки, и мы обсудили сложившуюся ситуацию. Лизе пришлось признать, что она не знает, где мы — все еще в новостной программе или уже вернулись в реальный мир. И не знает, как это узнать. Может быть, системный программист более высокой квалификации сумел бы провести нужный тест, но… — Так вызывай программиста! — потребовал я. — В чем проблема? — А если и программист тоже записан на этой же программе? — уныло сказала Лиза. — Ты хочешь сказать, что мы уже никогда отсюда не выберемся? — Я-то думаю, — вздохнула Лиза, — что мы находимся в реальном мире, но доказать это не берусь. Смотреть новые модели мне расхотелось. Целоваться мне расхотелось тоже. Мне вовсе не нравилась мысль, что целовать Лизу меня заставляет не мое мужское желание, а некая строчка в некоей программе, да еще и зараженной вирусом «Рашен дринк». — Все, — сказал я, — беру эту модель. На тридцать шесть платежей по «Визе». Надеюсь, фирма сделает мне скидку, поскольку я в этой модели уже живу. Вы думаете, фирма пошла мне навстречу? Черта с два. Выхода у меня не было, пришлось платить. Рисковать я не хотел. Судите сами. Допустим, я все еще был внутри программы. Я отказываюсь покупать, оператор нажимает «сброс», и… Конечно, если я благополучно выбрался из компьютерного мира в реальный, то моя покупка была чистым разорением. Тем более, что после хупы нужно будет покупать квартиру. Утром после первой брачной ночи я спросил Лизу, не раскрывая глаз, чтобы не видеть выражения ее прекрасного лица: — Лизочка, как по-твоему, этот вирус… ну, «Рашен дринк»… из-за него не разводятся? Лиза долго молчала. Мне в какой-то момент показалось, что я переместился в другую программу, и если я открою глаза, то увижу не свою спальню и не свою жену, а какой-нибудь первобытный лес и страшную мымру на переднем плане. — Послушай, — сказал голос Лизы, и я облегченно вздохнул, — ты только никогда и никому не говори о своих подозрениях, хорошо? Если ты считаешь, что этот мир — компьютерный, это ведь не значит, что все должны считать так же? Особенно наши с тобой дети. О детях я действительно как-то не подумал. Вот так я приобрел свой компьютер и свою первую жену. С Лизой, кстати говоря, мы вскоре расстались — она начала продавать модели «рис-паром», и я счел это изменой. А мой компьютер со мной и сейчас.

СТРАСТЬ ПО МАКЛЕНДЕРУ

Кем только мне не пришлось быть в молодости! Я уже рассказывал о службе в армии, работе в зман-патруле, и о том, как я покупал свой компьютер. Как-то мне предложили написать рецензию на новый фильм, и я сдуру принял предложение, рассудив так: посмотрю хорошее кино, напишу пару строк, да еще и заработаю — разве плохо? Просматривая недавно старые файлы в своей компьютере (почему я их не стер — ума не приложу!), я обнаружил этот свой единственный опыт рецензии и подумал: «А пусть читают!». Вот и читайте. «В прошлом веке, — писал я, — самым дорогим голливудским фильмом была „Клеопатра“ с Элизабет Тейлор — одни только массовые сцены да египетские храмы и пирамиды чего стоили! В двадцать первом веке самый дорогой фильм „Страсть“, где, кстати, ни одной массовой сцены нет, а самый дорогой предмет реквизита — двухспальная кровать. Деньги (восемьсот миллионов долларов!) были потрачены на разработку аппаратуры записи и воспроизведения, на переоборудование старых синематек и возведение новых. И на рекламу, естественно. А теперь — о фильме и о себе. Это раньше рецензент мог отойти в сторонку от себя самого и оценивать произведение искусства, стараясь быть максимально объективным. После „Страсти“ это стало невозможно даже физически, я и пытаться не буду. Век назад русский режиссер К.С.Станиславский написал книгу „Моя жизнь в искусстве“. Я могу назвать свою рецензию „Моя жизнь в ''Страсти''“. Титры фильма меня позабавили — никакой режиссерской фантазии, по темному полю экрана идут надписи, тихая музыка (композитор Бруно Розати), действующие лица и исполнители. Первым в титрах значился некто Рон Даркон. Исполнял его… Вот здесь-то я и ощутил впервые, что режиссер не так прост. „Рон Даркон, — успел перечитать я прежде чем титр сменился, — Иона Шекет“. Меня, конечно, предупреждали, но ведь не до такой же степени! Чтобы сразу в титрах… „Дана Оливер — Натали Эштон“. Под плавную усыпляющую мелодию Розати потекли имена, имена… они текли мимо сознания, потому что я в это время упорно вспоминал, когда и кому рассказывал о Натали Эштон. Она… Нет, простите, и вам не стану этого рассказывать, в конце концов, есть предел вмешательству в личную жизнь! Пока я приходил в себя от изумления, титры кончились, и камера показала панораму Вашингтона, плавно переходящую в тель-авивскую толкотню. Оператор спустился от Белого дома на площадь Вашингтона, за ней почему-то начиналась улица Алленби, где на углу с улицей Алия я успел разглядеть знакомую проститутку, с которой здоровался каждый день. Она и сейчас сделала движение в мою сторону, но камера двигалась слишком быстро, и мы успели только обменяться взглядами. Вот тогда-то со стороны улицы Иегуды Ха-Леви и возникла главная героиня фильма Дана Оливер. То есть, я имею в виду… Нет, господа, именно Дана Оливер, не будем, в конце концов, идти на поводу у режиссера. То есть, наоборот, я хотел сказать — давайте следовать режиссерскому замыслу и не отвлекаться на личное. Должен сказать, что эстетическая позиция режиссера показалась мне в этом начальном эпизоде немного устаревшей. Этакий постмодернистский кунштюк, явно привнесенный из традиций кинематрографа времен Бунюэля и Феллини. Впрочем, по части вкуса, надо отметить, Маклендер не дотягивает… ну да не в том дело. Итак, Рон Даркон и Дана Оливер встречаются на углу улиц Алленби и Иегуды Ха-Леви, причем вдали, как вы помните, виден Капитолийский холм с Белым домом на вершине. Я понимаю, что это символ. Но пусть и меня, как зрителя, поймет режиссер — вот я с Натали, то есть Рон с Даной, вот мы, то есть они, стоят — встретились после трехлетней разлуки. Перекресток. Светофор. С обеих сторон электромобили воют, как бабуины при случке. Капитолий опять же. Знакомая проститутка на заднем плане. — Ах! — кричу я (то есть, Рон Даркон в моем исполнении) и прижимаю к себе Дану так, как хотел бы обнять мою Натали, то есть… ну, это неважно. Как зритель я вижу, что сцена разыграна излишне мелодраматично. Как действующее лицо, я чувствую, что Дана не очень-то рада встрече. И как рецензент, я понимаю, что завязка фильма банальна и рассчитана на дурной вкус. Вот тут-то режиссер и вводит „третьего лишнего“, мужчину средних лет, весьма неприятного на вид, который подходит к нам со стороны почты, без слов хватает Дину (Натали?) за руку и тянет за собой. Что бы предприняли вы, господа, если бы встретились с… ну, скажем, с давней знакомой, с которой провели немало прелестных часов, в том числе и в постели, и тут же некто стал бы посягать на ваше вновь обретенное уединение? Дали бы в морду? Естественно. А если бы это не входило в планы режиссера? И не соответствовало желанию зрителя? Не говоря уж о мнении рецензента? Вот то-то же. Кроме того, я обнаружил что обозначенный в титрах Дэн Кругер на самом деле (впрочем, что значит „на самом деле“?) — мой сосед из восемнадцатой квартиры по имени Нахмани: та же лысина и короткая шея. И что моя Дана-Натали могла найти в этом мужлане? А она ведь не только что-то в нем нашла, но еще и уходит, не сопротивляясь, а мне, как герою фильма, нужно преследовать эту парочку, которая удаляется в направлении Капитолийского холма, и эта режиссерская находка совершенно выводит меня из себя. Начинается банальная погоня. Лысый Нахмани с моей Даной впереди, я за ними, и что интересно: оглянувшись (по воле режиссера, сам бы я не стал вертеть шеей), замечаю, что знакомая проститутка следует за мной, как неопытный филер. Она-то зачем? Очередная режиссерская „находка“ — Нахмани в роли Кругера пересекает некую демаркационную линию, переходит с улицы Алленби на площадь Вашингтона и удаляется мимо Капитолийского холма, в сторону улицы, названия которой я не знаю. А я, достигнув той же линии ровно на пять секунд позже, наталкиваюсь на невидимую преграду. Стоп. Смена кадра. Не успев прийти в себя после удара по носу, я обнаруживаю, что сижу на диване в холле массажного кабинета, а знакомая проститутка обнимает меня за плечи и бормочет что-то вроде „ах, как я тебя долго ждала“… Не стану анализировать эту сцену, поскольку ни с традициями мирового кинематографа, ни со здравым смыслом она не имеет ничего общего. Я так полагаю, что главная режиссерская „задумка“ состояла в том, чтобы доказать: и среди жриц любви есть порядочные женщины. Очень свежая идея. Оказывается, проститутку зовут Нина, и родом она из самой Одессы. Это я (то есть, Рон Даркон) выяснил только после долгой и потрясающей (без иронии говорю) сексуальной сцены. Короче говоря, Рон Даркон, будучи человеком импульсивным (прежде я за собой такого не замечал), влюбляется в Нину, а Нина, оказывается, давно положила глаз на Даркона. Сексуальная идиллия, однако, нарушается, поскольку герой должен (о, муки совести!) найти Кругера-Нахмани с Диной-Натали и дать в морду первому, чтобы отобрать вторую. Ни того, ни другого герою (и мне, надо сказать, тоже) делать не хочется. Но надо — против режиссера не пойдешь. Я так понимаю, что господин Маклендер взялся своим фильмом доказать равнозначность любви чувственной и романтической. Любовь к Нине и любовь к Дине в душе главного героя Даркона (о себе как о зрителе умолчу) переплетаются, и если Даркон предпочитает утолять сексуальный голод в объятиях Нины (что и делает с периодичностью в десять минут по экранному времени), то мысленно он с Диной (причем постоянно). Как Гамлет — полный разрыв между словом и делом. Дальнейшие сюжетные перипетии, на мой взгляд, анализу не поддаются по причине своей полной алогичности и причастности более к суперпостмодернисткому авангардизму континуального порядка, нежели к нормальному кинематографу. Как зритель я оказался к концу доведенным до полного обалдения, и единственным моим желанием было вырваться на свежий тель-авивский воздух. Как вынужденный участник я оказался доведен до такого состояния, что, когда я таки дал в морду пресловутому Кругеру-Нахмани (естественно, на крыше Собора Парижской Богоматери, куда я загнал своего противника по крутой винтовой лестнице — вот только как мы оказались в Париже, я не понял), то уже не имел сил даже прижаться к вновь обретенной Дине-Натали. Тем более, что боялся сорваться с семидесятиметровой высоты и упасть на голову Нине, которая ждала меня внизу. Ну, а как рецензент, я с удовольствием прочитал, наконец, заветное слово Fine. Когда в зале зажегся свет, зрители еще некоторое время оставались неподвижны и лишь минуту спустя начали покидать зал. Я почувствовал точок в бок, обернулся и оказался лицом к лицу с моим соседом Нахмани, которого я битых два часа преследовал по разным странам и которому расквасил нос. Я инстинктивно отпрянул, подумав, что теперь-то он, не будучи больше в роли Кругера, покажет мне кое-что из своего репертуара. Но Нахмани неожиданно округлил глаза и отступил на шаг, прикрывая руками живот. Он меня боялся! И лишь тогда я понял, что, с его-то точки зрения, не я ему, а он мне дал в морду, и я вовсе не уверен, что произошло это в Париже, а не в Аммане или, скажем, Тунисе. У каждого свои представления о том, где практичней бить противника, а режиссер, судя по всему, просто самоустранился в этой финальной сцене, начисто лишенной какой бы то ни было концепции. Я поспешил уйти, а мой сосед-соперник поспешил уйти в противоположную сторону. На улице было жарко, начался хамсин — обычное дело. Боюсь, что мой опыт зрителя, участника и рецензента ничему не научит читателя. Как зритель, я не сумел отдохнуть, посмотрев интересное кино. Как участник, я оказался не на высоте положения, поскольку не сумел в полной мере насладиться ни погонями, ни пейзажами, ни даже сексом. А как рецензент я, боюсь, так и не убедил читателя в том, что режиссер Маклендер открыл новую страницу в истории кино. Не обладая талантом художника, он сделал фильм, который достоин встать в один ряд с такими признанными шедеврами как „Броненосец Потемкин“ и „Девушка моей мечты“. Просто потому, что он — первый. Маклендер ввел в кинематограф эффект сопричастности. Решение сугубо техническое, а каков результат! Введение звуковой дорожки ведь тоже в свое время было сугубо техническим решением. Или, скажем, цвет. Думаю, „Оскар“ по всем возможным номинациям Говарду Маклендеру обеспечен. Надеюсь все же, что следующий его фильм не будет столь же бездарен в художественном отношении. Как зрителю, мне не доставят удовольствие примитивные сцены беготни и секса. Как участник, я просто не выдержу, если и в очередном фильме мне придется каждые десять минут совершать сексуальные подвиги. Как рецензент, я не допущу, чтобы сложное и высокое искусство профанировали на потребу плебсу». Впрочем, что-то я слишком вошел в роль. Или в роли? Сколько их, в конце-то концов? Зритель, герой фильма, рецензент… А где же в это время был я сам, Иона Шекет? Похоже, меня там не было вовсе, а я, знаете ли, не привык так пренебрегать собственной персоной. Именно по этой причине я и отказался в свое время от достаточно высоко оплачиваемой работы рецензента.

ШЕСТАЯ ЖИЗНЬ ТОМУ НАЗАД

Ох, бывали в моей жизни времена, о которых я сейчас точно могу сказать: «Врагу своему не пожелаю!» Не всегда же я был таким бодрым и готовым на подвиги, каким вы меня видите на страницах моих мемуаров. Мемуаристы обычно рассказывают о хорошем, а я человек правдивый, и потому говорю прямо: как-то раз я даже пытался наложить на себя руки. Но уже приняв такое решение, увидел в небе рекламу изобретения Словина и понял, что жить стоит, и отправился наниматься на новую работу — продавать стратификаторы. В наше время стратификатор есть у каждого, и знакомство со всеми своими инкарнациями для культурного человека так же естественно, как мезонный душ на ночь. А в дни моей молодости, когда Словин сделал свое изобретение, люди ровно ничего не знали о своих прошлых воплощениях или, выражаясь по-научному, инкарнациях. С гордостью должен сказать: я, Иона Шекет, был в числе первых торговых агентов, кто объяснял ничего не понимавшей публике истинный смысл замечательного прибора, созданного в лаборатории гениального изобретателя Словина. Надеюсь, современному читателю не нужно рассказывать о том, что словинский стратификатор — это прибор, с помощью которого вы можете извлечь из собственного подсознания любую из своих предшествовавших инкарнаций. И воплотиться в нее со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сегодня для этого нужно лишь смазать виски мазью Словина-младшего и назвать номер инкарнации. А в те дни, когда я с группой других агентов начал рекламную кампанию, стратификатор представлял собой довольно громоздкий плоский ящичек (в некоторых модификациях — цилиндр), на внутренней стороне крышки был расположен экран, а на дне — пульт, содержавший 78 клавиш, с помощью которых можно было выбрать желаемую программу стратификации. Аппарат работал как от химических и солнечных элементов, создающих напряжение в 12 вольт, так и от сети переменного тока в 220/127 вольт. Штука была так ненадежна, что я убеждал клиента перво-наперво проверять установленное напряжение — оно должно было соответствовать напряжению в сети, иначе при включении появлялись нелинейные эффекты. В те годи еще не удалось сконструировать надежного прерывателя, и в течение долей микросекунды, прежде чем предохранитель отключал аппарат от сети, часть вашей реинкарнации способна была отделиться, что в некоторых случаях приводило к необратимым последствиям. Каждому покупателю, желавшему меня слушать, я рассказывал о Ниссим Кердзоне из Холона, который был невнимателен и включил стратификатор в сеть, не проверив указатель напряжения. За 18 микросекунд, прошедших до срабатывания предохранительного устройства, стратификатор успел выделить часть восьмой реинкарнации Ниссима Кердзона, которая оказалась личностью грабителя, жившего в Палестине в XVII веке. Поскольку была выделена лишь часть личности, занимавшаяся непосредственно убийствами (обычно при помощи удушения жертвы), то в течение шести часов, то есть до момента, когда Ниссим Кердзон был подвергнут принудительной дестратификации, он успел совершить шесть нападений, причем одну из жертв едва удалось спасти. Разумеется, после обратного действия стратификатора, Ниссим пережил шок, узнав, что он вытворял (точнее, что вытворял его предок), и вынужден был пройти курс лечения. Я-то, вы ж понимаете, был совершенно не виноват в том, что вытворяла инкарнация покупателя — в конце концов, я честно предупредил его о необходимости проверять напряжение в сети. Но разве начальству что-то докажешь? «Нужно было самому проследить за первым включением, — сказал менеджер и вычел из моей зарплаты приличную сумму. — В другой раз, Шекет, будьте внимательнее». После того случая, продавая стратификатор, я лично производил первое подключение, даже если клиенту не терпелось остаться наедине с прибором: почему-то каждый воображал, что хотя бы одна из его предыдущих инкарнаций была либо садистом, либо некрофилом, либо еще каким-нибудь гадким созданием. Клиент ужасно стеснялся продавца, вы можете себе это представить? Это в наши дни о стыдливости покупателя и речи не идет как-то я лично присутствовал, когда одна дама, покупавшая крем для стратификации инкарнаций в отделе «Суперфарм», решила прямо на месте проверить качество продукта и воплотилась в одну из своих ранних инкарнаций, не подумав о том, что рядом могут оказаться дети, пусть даже и чужие. Хорошо, что у меня отменная реакция — я скрутил этого вампира и ткнул его в мочку уха серебряной иглой, которую всегда ношу с собой в память о днях службы во Внешней разведке. Дама немедленно вернулась в стадию последней инкарнации и была так невежлива, что не только отказалась от покупки, но даже не сказала мне «спасибо» за то, что я спас ее от унижения — ведь охранник магазина мог влепить ей серебряной пулей промеж глаз! Поэтому я всегда говорил первым покупателям: «Сначала переведите прибор в режим анализа души, нажав зеленую клавишу в левом верхнем углу пульта. В течение примерно одной-двух секунд (в зависимости от числа предыдущих жизней) стратификатор произведет темпоральный срез личности и представит на экране список ваших реинкарнаций в обратном порядке времени». Обычно указываются следующие параметры: имя и фамилия, годы жизни (по еврейскому и европейскому календарям), место проживания, пол, национальность, основные черты характера (обычно — не более трех) и профессия. На данном этапе недоразумения могли возникнуть по пункту «профессия», поскольку в первых моделях не всегда удавалось совместить реальную деятельность той или иной инкарнации со списком, хранившимся в оперативной памяти аппарата. Например, был такой случай: Пинхас Мордехай из Беер-Шевы обнаружил в графе «профессия» своей инкарнации, жившей в средневековой Испании XVI века, название «водитель троллейбуса». Надеюсь, читателям известно, что в то время не было троллейбусов, равно как и прочих негужевых средств транспорта. Пинхас Мордехай, весьма заинтересованный, естественно, пожелал выделить именно эту свою ипостась. Оказалось, что в третьей по счету жизни он (точнее, некий испанец Карлос Монтес) трудился на ниве святой инквизиции. Труд же заключался в том, что Пинхас-Карлос поставил на службу Господу собственное изобретение: подобие лейденской банки на колесах. Очень изящная штука — вы привязываете еретика к клеммам с помощью медной проволоки и начинаете крутить ручку. Возникающий ток доставляет еретику массу неприятных ощущений, которые заставляют его бегать по двору тюрьмы, где проводится экзекуция. Вы же переключаете клеммы и катаетесь как на троллейбусе — чем быстрее бегает еретик, тем более сильный ток он вырабатывает. Надо сказать, что Карлос Монтес изобрел электрогенератор на сотню лет раньше, чем написано в истории физики. Да и принцип положительной обратной связи — тоже ведь не простая идея. Талантлив был, ничего не скажешь. Но зачем же было пытать именно евреев? Пинхас Мордехай (в нынешней жизни, разумеется), будучи евреем, да еще выходцем из Марокко, не мог примириться с тем, что сам же, оказывается, и изгонял своих предков в памятном 1492 году. Следствие: полгода лечения в психушке. Поэтому я всегда говорил покупателю: «Если при тестировании хотя бы один из параметров оказался непонятен, прекратите пользование стратификатором и прочитайте инструкцию». Лучше задать инструкции лишний вопрос, чем рисковать собственным здоровьем. Господин Алон Вильман из Иерусалима, например, обнаружил в графе «время жизни» своей пятой реинкарнации такие числа «1818–1789». Поскольку личность не может умереть прежде, чем родиться, Алон Вильман решил, что стратификатор неисправен и позвонил на фирму с целью выразить свое недовольство качеством изделия, да еще и на продавца пожаловался, что, мол, некий Шекет, всучил ему неисправный экземпляр! Прибывший немедленно техник обнаружил, что аппарат в полном порядке и предположил ошибку в системном программировании. Лишь после тщательного исследования в стационарных условиях удалось выяснить, что имел место довольно редкий случай: Алон Вильман в своей пятой реинкарнации действительно умер на 29 лет раньше, чем родился! Произошло это так. Как известно, личность определяется прежде всего наличием электромагнитного кокона-души. Жизнь, лишенная души, вообще говоря, не может считаться реинкарнацией. Что касается Вильмана, то его душа сформировалась, как это чаще всего и происходит, на восьмом месяце беременности матери, но через две недели будущая мать испытала сильнейшее потрясение, когда ей сообщили о гибели мужа во время штурма Бастилии. Результатом стали преждевременные роды, в процессе которых младенец умер раньше, чем был извлечен из чрева. Душа его отошла, но тело продолжало существовать. Родившееся существо находилось в состоянии комы (естественно, без души-то), и бедная мать поддерживала в нем то, что называла жизнью, в течение 29 лет! Существо даже нельзя было назвать идиотом — скорее животным. Однако оно испытывало глубокую привязанность (чисто животную, как вы понимаете) к матери, и когда в 1818 году мать умерла, произошел шок, в результате которого душа, покинувшая тело до его рождения, вернулась обратно из состояния стасиса. Именно 1818 год и следует считать годом рождения Алона Вильмана в пятой реинкарнации. Прожил Вильман в этой реинкарнации до 1831 года, а в момент, когда жизнедеятельность тела прекратилась в результате перелома основания черепа, душа не вернулась в состояние стасиса, а немедленно перешла к следующей реинкарнации, в которой Алон был женой министра иностранных дел Боливии. Если бы он не впал в панику, обнаружив даты «1818–1789», то его ждало бы еще большее потрясение, когда для своей шестой реинкарнации он, естественно, вовсе не нашел бы даты рождения, а лишь год смерти «-1892». Что ж, такое случается, и потому фирма настоятельно рекомендовала, а я, как продавец, просто настаивал на том, чтобы клиент прекращал пользование стратификатором, если во время анализа инкарнаций какой-либо из параметров казался ему странным или неуместным. Если тестирование проходило благополучно, можно было перейти непосредственно к процессу стратификации. Но ведь это были первые несовершенные приборы, и потому перед началом отделения инкарнаций приходилось набирать личный код. Это гарантировало автоматические возвращение в свою нынешнюю реинкарнацию в случае, если происходил сбой в программе. Личный код нужно было вводить в память стратификатора, что гарантировало невозможность использования прибора посторонними лицами. Вы думаете, все клиенты помнили об этом? В лучшем случае каждый пятый! И в результате происходили события, достойные описания в романах. Впрочем, даже тогда, когда клиент усваивал правила и благополучно включал базовую программу, он не был избавлен от неожиданностей.

ГАРИБАЛЬДИЕЦ ИЗ ЯФФО

Вспоминая дела моей давно миновавшей юности, я как-то спросил у компьтера, не сохранил ли он в своей памяти правила пользования так называемыми стратификаторами инкарнаций. Вопрос, по-моему, был вполне невинным — на собственную память я уже давно не мог положиться, потому что разве способен нормальный человек запомнить каждый из семнадцати тысяч миров, на которых мне довелось побывать, или два десятка профессий, которые мне довелось перепробовать? В конце концов, человек создан для того, чтобы творить и выпутываться из того, что сотворил, а для памяти существуют компьютеры. Они, конечно, воображают, что так же умны, как люди, и подражают человеку, пытаясь выдумывать какие-то новые идеи и проекты — мой компьютер ничем не лучше прочих, и потому мне приходится применять политику кнута и пряника, чтобы заставить эту груду биоматериала и световолокон выполнять то, что нужно мне, а не ему самому. — Ну помню, помню, — раздраженно сказал компьютер, когда я пришел в бешенство и пригрозил, что никогда больше не задам ни одного вопроса. — Ты ведь сам не очень-то любишь вспоминать те дни, когда зарабатывал на хлеб рекламой и продажей стратификаторов. — Не люблю, — согласился я. — Но мемуары — это жанр, требующий от автора максимума объективности. Да, я не хочу об этом вспоминать, именно потому я и передал эту часть своей памяти тебе на хранение! Но я должен написать все, как оно было на самом деле… — Кому это ты должен? — возмутился компьютер. — И с чего ты взял, что мемуарист обязан быть объективным? В моей памяти хранятся сто двадцать две тысячи девятьсот шестьдесят три мемуарных файла, и сравнивая эти тексты с другими документами, я вынужден сделать вывод о том, что мемуаристы лгут в девяноста трех процентах случаев. Ты хочешь оказаться белой вороной? — Шекет никогда не лгал и не станет это делать! — с пафосом воскликнул я, и компьютер вынужден был представить в мое распоряжение те воспоминания, которые я от него требовал. Мне показалось, правда, что он с досады сплюнул энергетическим пакетом, но эту вольность я оставил без внимания. Так вот, проглотив выданный компьютером блок памяти, я сразу же вспомнил о том, как входил в чужие квартиры и занудным голосом рассказывал о замечательных возможностях стратификаторов инкарнаций. — Во время процесса стратификации, — говорил я, — душа (или избранная часть ее) покидает тело в форме энергетического кокона. Это означает, что тело переходит в состояние клинической смерти, ограниченное во времени тридцатью минутами. За это время процесс стратификации должен быть полностью завершен, в противном случае аппарат автоматически отключается, душа возвращается в тело и предложенная для стратификации программа записывается в память аппарата, как запрещенная к употреблению. Я не давал клиенту возможности возразить и продолжал, для убедительности тыкая пальцами в каждую из клавиш: — Наберите на пульте программу стратификации. Например, если вы прожили шесть жизней и желаете ознакомиться с четвертой из них, то должны набрать индекс «4», год перехода (находящийся на любом временном отрезке, ограниченном годами рождения и смерти в четвертой реинкарнации) и программу возвращения. А теперь садитесь в удобное кресло или ложитесь на мягкую поверхность (диван), после чего надавите на клавишу 8, как это делаю сейчас я. Процесс пошел. И пока вы приходите в себя в избранной вами инкарнации, я расскажу вам о самых типичных случаях, которым я был свидетелем во время своей недолгой пока, к сожалению, практики. Вот, скажем, история, приключившаяся с господином Барухом Шарази из Яффо, который прожил три жизни, прежде чем родился в Израиле в 1959 году в семье фалафельщика. После смерти отца он стал хозяином заведения и расширил дело, приобретя еще две фалафельных. Купив стратификатор, Барух Шарази выяснил, что в прошлых жизнях был последовательно неандертальским охотником в Северной Африке, рабыней на перуанской гасиенде и солдатом армии Гарибальди. Барух не пожелал иметь ничего общего с первыми своими инкарнациями, возложив на них ответственность за свой вспыльчивый характер и малые способности к учебе. С помощью стратификатора он выделил личность гарибальдийского солдата Лючано Коррадо и произвел манипуляции обмена. Если бы он, покупая аппарат, внимательно выслушал мои указания и советы, то получил бы от пребывания в своих предыдущих инкарнациях максимум удовольствия. Ну почему он не захотел стать на время рабыней в Перу? Замечательная природа, свежий воздух, работаешь не ради денег, а из чувства долга — разве не к этому призывали еще век назад руководители одной из самых передовых стран планеты? Так нет, клиент выбрал третью инкарнацию и, естественно, поплатился. Как только инкарнация Лючано Коррадо взяла на себя бразды правления, Барух Шарази немедленно прогнал из дома жену, с которой прожил пятнадцать лет и нажил столько же детей, обвинив ее в супружеской неверности. В сущности, он был прав, поскольку жена Коррадо, Анита, изменяла ему все те годы, что он провел в армии Гарибальди. Затем Лючано Коррадо (в теле Баруха Шарази) повесил на каждой из своих фалафельных плакат «Арабам и австриякам — смерть!» Хотя современная Австрия не несет, конечно, ответственности за террористов ХАМАСа, некоторую историческую логику можно усмотреть и в этом поступке. Однако через неделю Коррадо объявил набор в Освободительную Армию Израиля, потратил на вооружение весь свой капитал, с таким трудом накопленный и скрытый от налогового управления, назначил себя главнокомандующим и, встав во главе (армия насчитывала 18 человек, в основном — постоянных покупателей Баруха Шарази), отправился изгонять палестинцев из Шхема, Хеврона и Иерихона. Патруль ЦАХАЛа остановил героев вблизи от границы государства Палестина (в десяти километрах к востоку от Раананы) и потребовал сложить оружие. С криками «Смерть коллаборационистам!» армия Коррадо открыла огонь на поражение. В результате — пятеро раненых с обеих сторон. Коррадо был взят в плен и после решения окружного суда Тель-Авива насильственно подвергнут дестратификации. А что оставалось делать? Вернувшись в себя, Барух Шарази заявил, что с интересом следил за развитием событий «из глубины души», и уверен, что его предыдущее «я» куда правильнее оценивает политическую ситуацию, нежели правящая партия во главе с Хаимом Визелем, верным последователем дела Рабина. Оставшись при своем мнении, Барух Шарази продал свои торговые точки и на вырученные деньги (после уплаты налогов и долгов) основал новую партию «Евреи — за свободу Израиля и Италии»… — Вы понимаете теперь, — говорил я клиентам, — насколько важно точно следовать правилам пользования? Стратификатор инкарнаций — аппарат сложный, это вам не стиральная машина. Неверное движение, и с вами случится то, что произошло, например, с госпожой Иланой Идан. Илана Идан, жена молодого бизнесмена, 24 лет, приобрела стратификатор, по ее словам, от скуки, поскольку супруг был очень занят, а заводить любовника она не хотела. Выяснила, что ее душа содержит одиннадцать предыдущих жизней. Наиболее интересными показались ей пятая, седьмая и десятая инкарнации, в которых она была соответственно куртизанкой (Марсель, середина XVIII века), моэлем (Бердичев, XIX век) и большой красивой сиамской кошкой (Дели, сороковые годы ХХ века). Илана долго раздумывала, какое «я» выудить из собственного подсознания и, вероятно, так и не решилась бы нажать на заветную клавишу. Помог случай. Илана находилась дома одна и, как обычно, рассматривала на экране стратификатора собственное изображение в разных инкарнациях. Куртизанка Адель была очень красива, но ее волосы оставляли желать лучшего. Моэль к старости страдал подагрой, что сделало его похожим на обросший бородой вопросительный знак. Кошечка Фифи была самым милым существом, какое только видела Илана, и ей льстило, что столь изумительным созданием природы была на самом деле она сама. Она уже начала склоняться именно к этому выбору, когда услышала шаги на кухне. Поскольку Илана находилась в это время в салоне и точно знала, что мужа нет дома, она сделала естественный (и совершенно правильный, как потом оказалось) вывод о том, что в квартиру проник грабитель. Будучи слабой женщиной, Илана смертельно перепугалась и непроизвольно надавила на клавишу номер восемь. Процесс пошел. Хорошо (впрочем, это зависит от точки зрения), что стратификация и обмен завершились менее чем за минуту. Когда грабитель вошел в салон, он обнаружил в кресле красивую женщину, смотревшую на него пристальным и оценивающим взглядом. Грабитель оценил этот взгляд совершенно однозначно и, раскрыв объятия, с криком «Ты моя сладкая!» ринулся на приступ. Если бы Илана вернулась к пятой инкарнации (куртизанка Адель), все могло бы кончиться к взаимному удовольствию. Если бы результатом процесса стало возвращение сиамской кошечки (инкарнация номер десять), результат борьбы был бы весьма сомнителен. Но случайное нажатие клавиши привело в действие седьмую программу, а бердичевский моэль был мужчиной решительным и, к тому же, большим специалистом в своей области. Он совершил обряд обрезания с помощью отобранного у незваного гостя кухонного ножа. Грабитель, однако, был обрезан еще на восьмой день своей жизни, чего моэль в пылу сражения учесть не мог. Короче говоря, когда полиция прибыла на место происшествия (грабитель визжал так, что слышно было в полицейском участке), в квартире были обнаружены: а) истошно голосивший мужчина со спущенными шортами, б) хозяйка квартиры, тщательно вытиравшая нож туалетной бумагой, и в) отрезок мужского детородного органа длиной 3,5 см, хозяйке явно не принадлежавший. Моэль, кстати, вовсе не изъявлял желания возвращаться в состояние энергетического кокона, и явившийся к шапошному разбору муж Иланы вынужден был просить помощи у тех же полицейских, поскольку смертельно боялся остаться с женой-моэлем наедине, учитывая только что произошедшее событие. Ситуация, достойная Фрейда: находясь в седьмой реинкарнации, Илана Идан могла запросто лишить себя радостей супружества, и кого бы ей пришлось обвинять после возвращения? Человек — существо противоречивое… — Так что если в процессе стратификации, — убеждал я клиентов, — вы вернулись в инкарнацию, противоречащую вашей нынешней сущности (стали, например, животным, или из мужчины превратились в женщину), настоятельно рекомендую прежде, чем предпринимать какие-либо действия, потратить час-другой на ознакомление с собственным телом. Это особенно необходимо, если вы обратитесь к инкарнации, в которой были змеей или, допустим, крокодилом…

МОЯ ЛЮБИМАЯ ИНКАРНАЦИЯ

В наши дни стратификаторы инкарнаций никто не рекламирует — считается, что продукция себя изжила, новых моделей не производят, а старыми уже обзавелся каждый, у кого был хотя бы один лишний шекель. Все сейчас знают, кем они были в предыдущих жизнях, и не все, кстати, довольны своими прежними инкарнациями — мне даже известно несколько случаев, когда вполне рачительные граждане выбрасывали свои стратификаторы из окон с криком: «Не хочу я такого прошлого!» Но ведь от себя самого не убежишь, верно? А инкарнации — это и есть ты сам в прошлых жизнях. В дни моей молодости, когда страфикаторы только появились в магазинах, в том числе и виртуальных, недоразумений с этими аппаратами было больше, чем аварий на вечно забитых израильских наземных дорогах. Приходилось буквально по десять раз объяснять каждому потенциальному покупателю, на какую кнопку (да-да, в первых моделях были именно кнопки!) нужно нажимать, а на какую нажимать не нужно ни при каких обстоятельствах. К примеру, с помощью клавиш 9–22, расположенных в правой части клавиатуры, можно было запустить специальную реинкарнационную программу, называемую «модуляцией сущностей». Программа предназначена была для профессиональной работы и рассчитана, в основном, на экстрасенсов и психотерапевтов. Я всем так и говорил. — Вы можете передавать мысли на расстояние? — спрашивал я у покупателя. Нет? В таком случае даже под угрозой смерти не нажимайте на кнопки с номерами от девятой до двадцать второй. Да вы и не сможете это сделать, добавлял я, — поскольку эти кнопки заблокированы. Заблокированы, как же! Купив аппарат, народный умелец первым делом где-то что-то соединял, что-то с чем-то блокировал, а потом садился в кресло и нажимал на запрещенные к употреблению кнопки от девятой до двадцать второй. Модуляционная программа отличалась от обычной тем, что позволяла различным инкарнациям одной личности взаимодействовать друг с другом. Самое простое — это перенесение качеств. Скажем, если в нынешней жизни покупатель был человеком излишне скромным, а в одной из прошлых — невероятным хвастуном, то с помощью данной программы он мог обменяться лишь этими чертами характера, не затрагивая остальные. Возможна была и более сложная ситуация — не простой обмен, а взаимодействие индивидуумов. Скажем, решая какую-то свою жизненную проблему, владелец стратификатора мог призвать в советчики все свои предыдущие сущности. Естественно, это очень тонкий процесс, поскольку приходилось выделять электромагнитные коконы инкарнаций не целиком, а послойно, сохраняя при этом их индивидуальные особенности. До изобретения стратификатора лишь очень немногие экстрасенсы могли общаться непосредственно со своими предыдущими инкарнациями. В качестве примера я обычно рассказывал о судьбе известного в те годы в Израиле парапсихолога Авраама Норштейна из Хадеры. Авраам Норштейн репатриировался из России в начале XXI века в почтенном уже возрасте. С детства он слышал голоса, каких не слышал никто. Голоса советовали ему, как поступать в тех или иных обстоятельствах. Несколько раз голоса спасали ему жизнь, предупреждая об опасности. Лишь став взрослым и изучив всю доступную ему литературу по парапсихологии, Норштейн пришел к выводу, что слышит голоса своих прежних сущностей. С одной из них у него установились очень доверительные отношения — это был ненецкий шаман, живший в середине XII века. Обладая чувствительной нервной организацией, шаман научился выходить в единое энергоинформационное пространство Земли (ноосферу, если пользоваться определением русского академика Вернадского) и черпать оттуда информацию о любых событиях прошлого, настоящего и будущего. В том числе и будущего Авраама Норштейна, о чем и сообщал ему незамедлительно. В 1992 году шаман предупредил Норштейна, например, что ему не следует садиться в поезд «Москва-Баку», потому что на перегоне Грозный-Махачкала произойдет взрыв именно в том вагоне, куда Авраам приобрел билет. Были и другие случаи. Авраам Норштейн приобрел одну из первых модификаций стратификатора, в результате чего сумел не только общаться напрямую со всеми своими предыдущими сущностями, но и устраивал нечто вроде конференций, на которых двадцать три личности обменивались впечатлениями, воспоминаниями и рекомендациями. Так вот, в один прекрасный (прекрасный? Нет, господа, совершенно ужасный!) день двадцать три инкарнации Авраама Норштейна так перемешались, что разделить их впоследствии не смогла даже Галактическая служба спасения. Вы можете себе представить, как одновременно любите, ненавидите, относитесь скептически, восторженно, с любопытством и презрением к одному и тому же человеку? Понятно, что оставшиеся дни Норштейн провел в лучше психиатрической клинике Иерусалима. Разумеется, даже профессионал должен был быть весьма осторожен при пользовании программами модуляции. Достаточно еще одного примера. Офра Едидья из Кфар-Савы, астропсихолог, воспользовавшись возможностями модуляционной системы, решила изменить некоторые свойства своего характера. Она прожила двадцать жизней, причем лишь в двух была женщиной. Четырнадцать жизней она прожила мужчиной, а в оставшихся четырех была страусом, бегемотом, лошадью и тираннозавром рекс. Кстати, это единственный случай, когда в числе инкарнаций обнаружен представитель динозавров, обычно считается, что эти древние рептилии не обладали даже отдаленным подобием души. Офра Едидья, член Ассоциации парапсихологов Израиля, изучила полный курс программы модуляции, после чего, пообщавшись с несколькими инкарнациями на вербальном уровне, решила, как она выразилась, стать «настоящей женщиной». С этой целью она воспользовалась целеустремленностью (инкарнация 17, Дина Верник, начало ХХ века), широтой души (16, Ральф Оллсон, XIX век), верностью (14, Огюст Дюваль, XVIII век), любвеобильностью (безымянная бегемотиха, XV век) и так далее, взяв понемногу из семнадцати своих прежних жизней (с тираннозавром она дел иметь не пожелала). Как вы можете видеть, этот набор параметров — мечта любой женщины. Однако, думая об идеале, не следует забывать о таком ничтожном пустяке, как интерференция энергоинформационных полей. По гороскопу Офра Едидья была Близнецами, то есть обладала непостоянным характером (чему свидетели четыре ее бывших мужа). Будучи астропсихологом, она должна была учесть это обстоятельство. Но разве женщина в своем стремлении к совершенству прислушивается к чьим-то советам, даже своим собственным? Выделенные послойно энергококоны породили эффект, который получил название «синдром Офры». Став идеальной женщиной, Офра пожелала, естественно, иметь идеального мужчину, а именно — президента Израиля Наума Штарка. И начала добиваться этого с целеустремленностью Дины Верник, любвеобильностью безымянной бегемотихи, широтой души Ральфа Оллсона, утверждая, что будет навеки верной (как Огюст Дюваль). Осада президентского дворца (инкарнация 8, рыцарь Пасман, XIII век) с использованием всех приемов восточных единоборств (инкарнация 10, самурай Якагава, XVI век) привела к гибели трех полицейских. И это еще были цветочки, потому что структура взаимодействия оказалась слишком сложной и привела к тому, что в компанию затесались такие параметры как презрение к чужой жизни (инкарнация 4, патриций Оний, Рим времен Нерона) и гиперсексуальность монахини Терезы (инкарнация 7, Испания, XII век). Следствие — двое охранников президентского дворца погибли в результате изнасилования. Офру со всеми ее инкарнациями уже почти удалось перехватить на пороге спальни президента, но (о, эта интерференция!) совершенно неожиданно дал о себе знать тираннозавр рекс, а точнее — его неимоверная физическая сила. К сожалению, я даже самым любопытным покупателям не мог описать вполне достоверно финал этой истории, поскольку все, что происходило после проникновения Офры в спальню президента, оказалось окутано завесой секретности. Служба охраны будто воды в рот набрала, сама же Офра после того, как ее стратификатор переключился на программу возвращения, решительно не желала рассказывать о своей попытке стать госпожой президентшей. Вот мне и приходилось подробно рассказывать покупателям о том, что в процессе работы стратификатор нельзя было ни остановить, ни перевести на другую программу. Аппарат мог лишь автоматически переключиться на возвращение в случае необходимости. Это было сделано в целях безопасности, поскольку любое вмешательство в тонкий процесс разделения и перетасовки реинкарнаций смертельно опасен! Кстати, в самых первых моделях стратификатора подобного предохранителя не было. Результатом стала драматическая история с Фирой Курц из Ашкелона. Женщина средних лет, обладавшая определенными парапсихологическими способностями, она решила сделать мужу приятный сюрприз, изменив кое-какие черты характера, которые были ему не по душе. Ей это действительно удалось, но беда в том, что новые качества Фиры не понравились ее супругу еще больше. Не будучи специалистом в области теории инкарнаций, он попросту отключил аппарат от сети, воображая, что таким образом вернет супругу в «нормальное» состояние. В результате женщину пришлось госпитализировать, поскольку ее реальная личность (поверхность энергококона) полностью разрушилась, перейдя в микроволновый фон Вселенной, а качества, которые она успела впитать из прошлых инкарнаций, не будучи сдерживаемы поверхностным натяжением, вступили в жестокий конфликт. Результат — шизофрения в стадии, не поддающейся лечению. Если бы вы знали, сколько обладателей стратификатора стали в те годы обитателями психиатрических лечебниц! Мне по молодости казалось, что не сегодня, так завтра правительство просто-напросто запретит стратификаторы. Но разве такое возможно в нашем развивающемся мире? Разве мог кто-нибудь запретить автомобили, когда на дорогах начали погибать люди? Разве запретили личный авиатранспорт, когда владельцы легких авиеток поднимались на запрещенную для этих аппаратов высоту и падали, будто подбитые охотником птицы? Что могла сделать фирма-производитель? Не свертывать производство, ясное дело, но совершенствовать его. Тогда-то и появились на рынке первые смесители времени. По сути это были как бы личные колодцы времени, и тут уж мне пригодился как никогда мой опыт работы в зман-патруле. Смеситель позволял владельцу вернуться в ту эпоху, к которой принадлежала предшествовавшая инкарнация. Если в предыдущем воплощении он был, например, императором Николаем II, мадам Помпадур или даже самим Казановой, ему предлагалось, воспользовавшись возможностью, отправиться в прошлое, чтобы еще раз прожить замечательно интересную жизнь. Многие так и поступали, в результате чего Соединенные Штаты Израиля недосчитались при очередной переписи около десяти тысяч человек, решивших переселиться в собственное прошлое.

КАК Я ПИСАЛ ИНСТРУКЦИЮ

Когда я был молод, у меня, конечно, и мысли не было писать мемуары, а когда я мужчиной в самом расцвете сил, то записывать свои приключения у меня просто времени не оставалось. И лишь под старость, удалившись от активной деятельности на благо Соединенных Штатов Израиля, я поддался искушению (а точнее — просьбе депутата Кнессета господина Кореша) и принялся записывать на дискеты, наговаривать на диктофон и надумывать на менторегистр все, что, как мне кажется, со мной действительно происходило на протяжении моей долгой и полной приключений жизни. Между прочим, это был первый мой опыт в жанре популярной мемуаристики. Прежде я писал лишь докладные записки, отчеты и донесения. И еще — вы не поверите! руководства по использованию бытовых электроприборов. Было это в те времена, когда я закончил службу в армии и перебивался временными заработками, готовясь к почетной деятельности зман-патрульного. Я работал в рекламной компании и как-то даже продавал страховые полисы, о чем уже рассказывал своему вдумчивому читателю. В те годы в моду вошли стратификаторы Славина, и обожавшие любые новинки израильтяне пустились во все тяжкие, желая познакомиться, подружиться, а то и вступить в интимные отношения со своими прежними инкарнациями. Сейчас это поветрие кажется глупым, но я прекрасно помню, как молодые девушки выискивали в своих былых инкарнациях какого-нибудь кровожадного монстра и воплощались в него хотя бы на час-другой, чтобы доставить себе неизведанные ощущения. Конечно, фирма-производитель снабдила стратификаторы защитной программой, не позволявшей воплощаться в некоторые особенно одиозные инкарнации. Но разве есть какие-то пределы для фантазии клиента? Что стоило вскрыть панель управления, переместить несколько контактов и получить ни с чем не сравнимое удовольствие? Тогда на каждом аппарате появились надписи: «Внимание! Не вскрывать стратификатор Славина самостоятельно! В случае появления посторонних шумов или постукиваний — связаться с ближайшим пунктом обслуживания и вызвать мастера!». Все, конечно, читали это предупреждение, написанное на передней панели аппарата. Но у покупателя странная психология. Все читали, но мало кто этой инструкции следовал. Чаще всего виноваты были женщины. Как это обычно бывало? «Дорогой, что-то наш стратификатор начал шуметь, а я как раз хотела побывать в прошлой инкарнации, ну, ты знаешь, это когда я была маршалом Мюратом». «Дорогая, я немедленно вызову мастера». «Дорогой, ты же мужчина, неужели ты сам не справишься с такой мелочью? Там нужно подвинтить пару шурупов, и все будет о'кей». «Сейчас, дорогая»… И все. Кожух вскрыт, шурупы подвинчены, и, что самое интересное, шум действительно исчезал. А час или два спустя муж в состоянии шока звонил на станцию обслуживания, в полицию, скорую помощь и чуть ли не в пожарную команду, и кричал, и просил, и требовал… А что могли сделать дипломированные техники? Еще раз показать пострадавшему надпись на передней панели? Тогда фирма-распространитель решила снабдить стратификатор еще одной письменной инструкцией и обратилась ко мне с просьбой написать текст, если не увлекательный, то хотя бы удобочитаемый. Я ведь к тому времени продал немало этих бытовых приборов, знал, как обращаться к клиентам. Мне заплатили, я написал и забыл об этой стороне своего творчества. А недавно обнаружил старую потускневшую голографическую памятку. Она показалась мне такой любопытной, что я решил включить этот текст в свои мемуары, не изменив в нем ни единого слова. «Как известно, — писал я, — стратификаторы Славина предназначены для общения пользователя с его предшествовавшими инкарнациями. Управление аппаратом в модели JSW-23a предельно упрощено. Вам даже не нужно, как было раньше, прикреплять медицинские датчики, поскольку многие покупатели жаловались на неудобства. Многим мужчинам нравится примерять на себя ту свою жизнь, в которой они были смелы, отважны, сильны и бессовестны. Последнее качество может показаться неуместным, но, тем не менее, статистика показывает, что это так и есть. Лучше всего под указанное определение подходит неандерталец, особенно периода перехода к стадии кроманьонца. Странно, что и женщины в восторге — им нравятся дальние инкарнации своих мужей и приятелей, а в мои обязанности вовсе не входит обсуждать этот феномен с психологической точки зрения. Интересно, что сами женщины, как показало социологическое исследование рынка, тоже предпочитают дальние инкарнации ближним. Сентиментальные барышни XIX века совершенно не котируются, в моде амазонки (если их удается обнаружить среди своих прошлых жизней) или, на худой конец, сильные женщины позднего матриархата». Сейчас мне кажется, что я написал инструкцию в слишком вольном стиле, но в то время у меня были свои соображения, которые я считал правильными. «Представьте себе семью, — писал я, — где муж решил побыть в инкарнации неандертальца, а жена стала амазонкой. Были случаи, кстати, когда, войдя в образ, женщины пытались отрезать себе правую грудь, чтобы было удобнее целиться из лука. Хорошо еще, что муж, даже будучи неандертальцем, понимал, что две женских груди выглядят куда эстетичней одной. Отмечен единственный случай, когда женщине удалось-таки провести эту операцию — я имею в виду известное происшествие с Полиной Анской. Но это нетипичный случай, поскольку Полина действительно стала великим стрелком из лука, убила (одной стрелой!) трех палестинских террористов, а затем заняла первое место на чемпионате мира по стрельбе из лука по живым мишеням. А теперь — несколько слов о причине шума или постукиваний внутри аппарата, которые так раздражают женщин. Господа! Шумы возникают в том и только в том случае, если среди ваших предыдущих инкарнаций встречались психологически несовместимые случаи. Например, во время одного из воплощений вы были степным волком, а во время другого — овцой из большой отары. Или — полицейским и убийцей. Всякое бывало. Аппарат начинает работать в форсированном режиме, вот вам и шумы. А постукивания возникают из-за того, что ваши предыдущие инкарнации начинают выяснять отношения между собой. Пока вас не втягивают в эту свару — не обращайте внимания! К сожалению, этого правила не придерживается большая часть пользователей. Хорошо, если вызывают мастера, который и объясняет ситуацию, а иногда даже позволяет понаблюдать за схваткой. Есть, однако, пользователи, которые начинают „чинить“ аппарат. Вот с них-то все и началось. Первым под крышку полез с отверткой в руке господин Хаим Швиглер, житель Кирьят-Малахи. В принципе, его можно понять: если жена каждый день говорит, что руки у тебя подобны бревнам, и что ты даже не знаешь, с какой стороны взяться за розетку, и что в аппарате будет стучать до тех пор, пока он не взорвется, и что вызов мастера обойдется в сотню шекелей, и что она сама вскроет аппарат, если муж у нее не может справиться с этой единственной супружеской обязанностью… Ты, естественно, впадаешь в состояние благородного гнева, откручиваешь восемь болтов дрожащими от возмущения руками, снимаешь панель и обнаруживаешь микросхему, в которой решительно нечему шуметь и в которой ничего нельзя изменить. Кроме одного: можно поменять местами два проводка. Что ты и делаешь под пристальным взглядом жены. Именно так поступил бедный господин Швиглер, нарушив инструкцию по пользованию стратификатором. К сожалению, даже фирма-изготовитель не могла предсказать того, что произойдет. Никому даже и в голову не могло прийти, что найдется идиот, который станет менять клеммы. Поменяв-таки местами проводки, Хаим Швиглер с видом победителя ввинтил на место болты, потеряв всего один. — Ну-ка дай, — сказала Двора, жена Хаима, — я хочу до ужина побывать в пятом своем воплощении. Хоть человеком себя почувствую, а не рабочей лошадью. Для сведения: в пятой реинкарнации Двора была дрессированным тигром в цирке Барнума. Женщина включила аппарат, а муж поплелся на кухню поискать в холодильнике остатки еды. Минуту спустя он услышал леденящий душу вопль. Две тарелки с салатами, которые он выронил из рук, разбились, Хаим поскользнулся в смеси хумуса и тхины и растянулся на полу. Этим объясняется тот факт, что он ворвался в салон слишком поздно. Двора доедала крышку стола, отрывая от нее полоски древесины. Ножки она, видимо, съела в первую очередь. Хаим застыл на пороге, а Двора, проглотив последний кусок и выплюнув болт, крепивший ножку к столешнице, сказала: — Хороша жрачка. Теперь попить. И направила взгляд холодных серых глаз на мужа. Бедному Хаиму почему-то пришло в голову, что Двора стала вампиром и сейчас начнет пить его кровь. Вот к чему приводит растерянность — уж он-то знал, что никаких вампиров в числе предыдущих инкарнаций его жены в помине не было. Тигр — да, имел место, но он был дрессированный и крови не пил. Между тем Двора оттолкнула помертвевшего от ужаса супруга и направилась на кухню. Видимо, и здесь не оказалось ничего, чем она могла бы утолить жажду, хотя оба крана — горячий и холодный — были открыты, и вода текла под большим напором: Хаим собирался мыть посуду. К счастью (и не только для Хаима), стратификатор автоматически отключился, поскольку Двора не запрограммировала времени возвращения. Не думаю, что этот случай можно считать классическим. Двора, к сожалению, не смогла описать ничего, кроме ощущения голода. Есть дерево она, по ее словам, научилась в детстве, а пить она собиралась бензин — он лучше всего утолял жажду. Даже Хаим, будучи человеком недалекого ума, понимал, что не было на Земле существ, которые питались бы древесиной, запивая ее бензином с октановым числом 96. Пока Двора приходила в себя, Хаим догадался все же вызвать мастера. Мастер увидел перепутанные провода и вызвал дежурного психолога. Дежурный психолог проверил все инкарнации Дворы и не обнаружил ни одной, которая могла бы есть древесину. Тогда он сделал ошибочный вывод о том, что произошло наложение инкарнаций. Как по-вашему, можно ли, сложив дрессированного тигра, русского политзаключенного времен Большой чистки, индусского брамина, опоссума, японскую гейшу и, кажется, кильку атлантическую (слава Богу, что не в томатном соусе!), создать воплощение, получающее удовольствие от поедания крашенной древесины? Правильный вывод сделан был на следующий день в отделе перспективных разработок фирмы „Славин, Ltd.“ Перемена контактов привела к тому, что Двора Швиглер воплотилась не в прошлую свою реинкарнацию, а в одну из будущих». Да, именно это и произошло с бедной женщиной! Так была открыта удивительная особенность стратификаторов Словина, позволившая покупателям этого прибора пережить немало приключений, а мне — описать эти приключения в созданной мной инструкции для пользователя.

ШЕСТАЯ ЖИЗНЬ ТОМУ ВПЕРЕД

Слухи разносятся со сверхсветовой скоростью — это известно всем. «Вы слышали? Оказывается, страт не только прошлые ваши жизни показывает, но и будущие тоже!» «Да? Значит, я могу узнать, что со мной случится лет через триста?» «О, еще как можете! Я только что слышал»… Один мой знакомый, имени которого мне не хочется называть, услышав о потрясающих возможностях стратификатора от своего малолетнего сына, немедленно переключил контакты и выяснил, что в числе его будущих инкарнаций значатся: — пилот-камикадзе, который в 2239 году пожертвует собой во время войны между Марсианской Гвианой и Даргубальской протохиреей, — кошка-муцис обыкновенная с планеты Корзумак, — помощница консула Израиля в Британском представительстве на Тринадцатом спутнике Юпитера с полным набором сексуальных обязанностей, — сосна класса «Ракета-фри», принадлежащая киббуцу Дгания-заин, и еще около сотни личностей, упомнить которые было невозможно, поскольку мой знакомый немедленно воплотился в сосну просто для того, чтобы узнать, какой душой может обладать эта порода деревьев. Он не прогадал. В будущем своем воплощении (XXIX век!) он обладал способностью летать, проникать сквозь скалы, но, главное, телепатически изменять результат любых случайных событий. Единственным недостатком была необходимость пускать корни каждый раз после очередного перелета, поскольку таким уж был способ питания — дерево все-таки. Он стал богачом. Редкий, кстати, случай. Летая под облаками, он изучал ставки тотализаторов (народ ставил на прирученных осьминогов, этот вид развлечения намного опередил пресловутые скачки) и в критический момент выставлял один к сотне, срывая потрясающий куш. Вот, что удивительно: возвращаясь после сеанса инкарнации в XXI век, мой знакомый в течение получаса сохранял эту свою способность, и тут же, пока продолжалась релаксация, использовал ее для угадывания цифр в лото. Пользовался он своей способностью умело, и его застукали только после того, как он выиграл семнадцать миллионов, заполнив четыре одинаковых билета. Фирма-изготовитель, естественно, тут же приняла меры — в очередной модификации стратификатора не было никаких проводочков, которые можно было бы поменять местами. Но, господа, вопрос принципа! Народный умелец справлялся и без проводочков. Именно поэтому фирма и обратилась ко мне. — Шекет, — сказал Президент тель-авивского отделения, — либо вы популярно объясните людям, чего им не следует делать, либо нам придется привлечь к суду каждого, кто незаконно использовал стратификатор для воплощения в будущие реинкарнации. Объяснить! Хорошее дело. Каждый, кто взламывал кожух стратификатора, и без того понимал, что дело это опасное. О том, что стало с Ицхаком Лернером, всем известно, но ведь учатся люди только на своих ошибках — чужие не в счет. Ицхак Лернер, тридцати двух лет, женатый, отец шести детей, владелец ресторанчика на Алленби, услышав о новых возможностях стратификатора, захотел узнать, что произойдет с ним и его потомками. Благое намерение. Но нужно же понимать, что следующее воплощение может не иметь к тебе-нынешнему ни малейшего отношения! Так и получилось. Включив прибор и задав жесткую программу невозвращения, Ицхак стал четырьмя личностями сразу. Разве это трудно было предвидеть? Население Земли быстро растет. Еще век назад число людей было втрое меньше, чем сейчас. Лет через двести нас вообще будет сотня миллиардов. То же самое — с животными. А если учесть еще и растения (угораздило же моего знакомого стать сосной!), то ситуация станет вовсе катастрофической. Если сегодня на Земле существуют, скажем, триста миллиардов душ, а через два века число душ достигнет триллиона, то, ясное дело, нынешних душ на всех наших потомков просто не хватит. Откуда взять новые? Это вопрос вовсе не теологический и не философский, а сугубо практический. Новые воплощения возникают из старых, и больше их взять неоткуда. И потому лет через двести каждому из нас, нынешних, придется одновременно существовать в нескольких телах — чтобы заполнить открывшиеся вакансии. Ицхак Лернер в том воплощении, куда он сам себя по дурости сфокусировал, оказался одновременно в телах: 1. адмирала галактической эскадры Норилиса Румалиса, 2. королевы Марсианского Сырта Алены XIV, 3. десятиметрового крокодила в озере Виктория, 4. гениального физика Ивана Ступергаса. И все это, заметьте, в середине XXV века. Владелец ресторана на Алленби — личность безусловно незаурядная, но не настолько, чтобы вести в бой галактическую эскадру, одновременно решая за Ивана Ступергаса проблемы триманоидной галеострихии. Натурально, Ицхак свихнулся на второй минуте сеанса. Любой непрограммированный стратификатор тут же отключился бы, но Лернер не хотел расставаться с будущим так быстро и бесславно. И прибор продолжал работать. Самое интересное, что жена и шестеро детей (включая Егудит, которой в тот день исполнился годик) следили за изменениями, происходившими с отцом, и ровно ничего не могли сделать. Крокодил в образе Ицхака начал было искать пульт включения стереовизора (читатель, надеюсь, понимает, что крокодил будущего — не тварь подколодная, но разумное существо, хоть и непрезентабельного вида), а в это время адмирал Румалис дал команду «оверкиль», и все его шестнадцать с половиной рейдеров повернулись дюзами к врагу, Алене XIV в это же время втемяшилось заняться любовью со своим неофициальным любовником, марсианским жабом Ыруком, а что до Ивана Ступергаса, то он, решая в уме уравнение непрерывности для шестизарядной Вселенной, зациклился на простеньком интеграле. В результате господин Лернер, двигаясь по комнате на руках (адмирал Румалис), схватил пальцами босой левой ноги пульт управления стратификатором (крокодил из озера Виктория), набрал на нем немыслимую комбинацию цифр (Иван Ступергас), после чего вышвырнул пульт с десятого этажа (именно так поступила Алена XIV с любовником-жабом после свершения интимного акта). Стратификатор, естественно, сделал то, что сделал бы на его месте любой прибор: взвыл и соединил в личности Ицхака все его инкарнации от восьмой до сто тридцать девятой. После вскрытия (прибора, а не тела Ицхака Лернера) оказалось, что сто двенадцатое воплощение бедного ресторанщика будет разумной звездой спектрального класса М8. Короче говоря, Ицхак был сожжен собственным внутренним жаром даже прежде, чем успел умереть от несварения желудка (восемьдесят девятая инкарнация — циркач из XXX века, пожиратель сырых змей). Я вовсе не стараюсь запугать читателя, выполняя социальный заказ фирмы «Славин, Ltd». Были не только случаи с летальным исходом. Например, история с Дианой Киперман. Газеты в то время об этом происшествии не писали, но я-то могу положиться на свою память. Диана была красивой девушкой восемнадцати лет, студенткой университета. Золотистые волосы, золотой, по свидетельству знакомых, характер. И золотые руки, вот что существенно. Ей не составило труда вывинтить пресловутые восемь болтов и сделать то, до чего вообще никто не догадался — она соединила провода накоротко. Слава Богу, после случая с Дианой фирма подобные возможности исключила полностью. Диана вызвала свои тридцать пятую и восемьсот девяносто третью инкарнации и стравила их друг с другом. И ведь знала, что делала! В тридцать пятом воплощении Диана Киперман, согласно данным стратификатора, будет «Мисс Венера-2890», а в восемьсот девяносто третьем воплощении — «Мистер Галактика М31 3450 года». Это все числа, но Диана быстро просчитала, что Роза с Венеры будет хорошей парой Донату из туманности Андромеды, несмотря на разделяющие их полтысячелетия. Для себя она планировала роль сторонней наблюдательницы — хотелось посмотреть на любовь двух самых красивых людей далекого будущего. Все она учла, кроме одного: что она сама есть семнадцатая по счету инкарнация этих Розы и Доната, и все они вместе — единое существо, а никак не три разных. И любовь, по сути, становится кровосмешением. Короче говоря, Роза с Донатом общего языка не нашли. Оказывается, на Венере XXIX века в моде будут исключительно платонические отношения между мужчиной и женщиной и Роза просто не сможет себе позволить дотронуться до мужчины, даже если он победитель конкурса красоты в огромной галактике и даже если этот мужчина, в сущности, она сама. И Донат влюбился в Диану. Любовь к собственной инкарнации — это, что ни говори, не одно и то же, что любовь к самому себе. Да, любишь вроде себя самого в другом воплощении, но страдаешь по-настоящему, если тот «я» (в данном случае Донат из XXXV века) целуется с тобой, а сам в это время думает о невесте, оставшейся в галактике М31. Какое, в сущности, дело было Диане до неведомой невесты? Тем не менее, она ревновала, и даже присутствие равнодушной к мужчинам Розы выводило Диану из себя и заставляло страдать. И хорошо, что вся любовь продолжалась тридцать пять минут, пока стратификатор не отключился согласно заложенной программе. Последствия могли быть плачевными. Кстати, это уже вопрос к медикам (Диана задала его мне, я спросил у представителя фирмы, но ответа не получил): что произошло бы, если, находясь в контакте со своей же инкарнацией, а именно с красавцем-Донатом, Диана забеременела бы? Вопрос вовсе не риторический; в иерусалимскую «Хадасу» примерно в то же время обратилась некая госпожа Кадури (замужняя женщина, мать троих детей!) с просьбой сделать ей аборт и утверждала при этом, что забеременела от контакта с собственным воплощением в образе мальтийского рыцаря XII века. Мальтийские рыцари, согласен, мимо женщин не проходили. Но врачи «Хадасы» оказались консерваторами, в рассказанную историю не поверили и отправили женщину в раввинат — решать проблему законным порядком. А раввины в аборте отказали — под предлогом, что семя, полученное в процессе инкарнации, суть божье семя. Им виднее. Что же до Дианы, о которой я рассказывал выше, то она три месяца уговаривала меня как представителя фирмы разрешить ей еще один сеанс «контр-инкарнации» — хотела разобраться в вопросе об отцовстве с красавцем-Донатом. Конечно, я отказал, не желая создавать прецедента. Именно тогда я ввел в текст инструкции по пользованию стратификатором такой абзац: «Господа покупатели стратификатора Славина! И господа пользователи! Фирма „Славин, Ltd.“ убедительно просит не вскрывать аппарат и не менять местами провода белого и красного цвета. Мало вам забот с предыдущими воплощениями? Кстати, согласно решению окружного суда Тель-Авива от 21 ноября 2026 года, фирма-распространитель не несет никакой ответственности за намеренное использование стратификатора вопреки прилагаемой инструкции. Просьба иметь это в виду». Вы думаете, это подействовало? Как красная тряпка на быка! Инструкцию стали нарушать даже те, кому прежде такое и в голову не приходило.

ВЫПАВШАЯ В ОСТАТОК

Потребитель, конечно, всегда прав. Я говорю это без иронии, хотя у меня есть множество причин утверждать обратное. В те печальные для меня дни, когда я уже не служил в армии, но еще не стал зман-патрульным, мне приходилось, как я уже рассказывал, подрабатывать составлением инструкций для самых удивительных приборов, используемых в быту ненасытным потребителем. Читатель, ознакомившийся с моими инструкциями по пользованию стратификаторами Славина, понимает о чем идет речь. Скажите, можно ли было выпускать на рынок аппарат, с помощью которого клиент мог вернуться в любую из своих инкарнаций? Сейчас я уверен, что этого нельзя было делать, и многочисленные примеры помешательств и даже смертей меня в этом убеждают. Но разве, как говорили мои шефы, прогресс можно остановить? Разве на дорогах — как наземных, так и воздушных погибает мало народа? Но никто не предложил из-за этого запретить автомобили и аэрокары. Издержки прогресса. Со стратификаторами то же самое. Нарушил инструкцию — и вполне можешь не вернуться в исходную инкарнацию. Останешься навсегда римским гладиатором или китайским мандарином, а то и саблезубым тигром — бывали и такие случаи, ибо каждый из нас в прошлых жизнях успел перебывать кем угодно, это уж кому как везет. Я, к примеру, в одной из первых своих жизней был игуанодоном — кто бы мог подумать, что даже у этих тупых рептилий была душа? Причем (это я могу заявить с полной ответственностью) душа игуанодона в момент, когда он жевал корень дерева буббукак, являла собой такой замечательный пример готовности к самопожертвованию, что в нашем двадцать первом веке вряд ли нашелся бы человек, способный на такие же высокоморальные поступки. Впрочем, оставим в покое мою персону и вернемся к предмету разговора. А говорили мы о стратификаторах Славина и о том, что если переменить контакты под кожухом, то клиент вместо прошлых своих инкарнаций получает возможность воспринять инкарнации будущие. Вы считаете, что это невозможно? Продолжайте так считать. В схемы стратификаторов давно уже внесены (по моему предложению, кстати) соответствующие изменения, и нынешнее поколение пользователей уже не увидит на приборной панели текст: «Ваше будущее воплощение — галактический арпрегрупокс бронихромный разумный всеподавляющий». И хорошо, что вы этого не увидите, иначе с вами может случиться то же, что произошло с бедняжкой Алиной Сандерс после того, как именно такой текст возник на экране ее стратификатора. Алина Сандерс, чтоб вы знали, была в свое время женщиной не столько известной, сколько всеми упоминаемой. Пусть это не покажется вам странным. Никто толком Алину не знал, но говорили о ней все. «Ах, — приходилось слышать то и дело, — вы знаете, говорят, Алина прогнала очередного любовника». «Как? — удивлялись другие. — Она же не может иметь любовников, поскольку наполовину является машиной!» «Да что вы говорите, — возражали третьи. — Какая машина? Алина — нормальный трасвестит, но операция изменения пола прошла не совсем удачно, и бедная женщина не способна… э-э… вкушать радости секса». И так далее в том же духе. Все знали все, и никто толком не знал ничего. На самом деле Алина Сандерс была первой женщиной-клоном, выращенной в лаборатории Тель-Авивского университета в количестве семи аутентичных экземпляров. Все семь Алин воспитывались в одних и тех же условиях одними и теми же воспитателями, общались с одними и теми же людьми — в общем, было сделано все для соблюдения чистоты эксперимента. Одного только наши выдающиеся ученые не учли: того, что Алины в один прекрасный день могут заполучить в свое распоряжение экземпляр стратификатора Славина. Итак, представьте себе ситуацию. Имеется семь одинаковых женщин в возрасте двадцати одного года каждая. Семь одинаковых тел, но ведь души-то у каждой из Алин были разные! У каждой Алины было свое прошлое, свои инкарнации, а равно и будущее тоже у каждой Алины было свое собственное, о чем ученые в суматохе эксперимента вообще не подумали. Стратификатор, по недоразумению оставленный во время ремонта в одной из лабораторий, был старой модели, в которой достаточно было переменить пару контактов, чтобы вместо прошлых инкарнаций он стал показывать и воплощать будущие. Одна из Алин (то ли пятая, то ли седьмая) увидела раскрытую дверь, из любопытства вошла в неохраняемое помещение, обнаружила некий прибор, похожий на обычный игровой компьютер, и, естественно, принялась нажимать на клавиши. Вот тогда-то на экране и появилась надпись, которую я уже цитировал, но все же повторю, поскольку не уверен, что читателю удалось запомнить с первого раза название будущего Алининого воплощения: «Галактический арпрегрупокс бронихромный разумный всеподавляющий». Только не просите меня, чтобы я вам объяснил, с чем нужно есть это нечленораздельное малопитающееся. Понятия не имею — ведь речь шла о будущем воплощении то ли пятой, то ли седьмой Алины. Ничего не понимавшая женщина увидела зеленый огонек, мигавший над одной из клавиш правого ряда, и, конечно же, ткнула пальцем. Процесс пошел. Теперь следите внимательно за развитием событий. Арпрегрупокс всеподавляющий вывалился из растра стратификатора в тело бедной Алины и остановился в полном недоумении. Он был один, ему было плохо, он не хотел воплощаться. А тут мало того, что пришлось таки влезать в ужасно неудобное женское тело, но еще оказалось, что тел таких семь, и все одинаковые, как электроны на орбитах, и невозможно определить, какая из Алин в будущем воплощении станет арпрегрупоксом галактическим разумным. Ужасный душевный раздрай! Если шизофреники ощущают раздвоение личности и их объявляют больными, то что сказать об арпрегрупоксе, ощутившем рассемерение сознания? Охнув на непонятном галактическом наречии, он вынужден был разделиться на семь частей, но поскольку деление на семь не может быть точным, если делится единица, то, конечно, не обошлось без выпадения в остаток небольшой части бедняги арпрегрупокса. Этой частью, к вашему сведению, стала совесть, которая у будущих галактических созданий, оказывается, вполне материальна и помещается в шейном мешке между вторым и третьим изгибом. Результат: та Алина, что нажала пресловутую клавишу, обрела способность мыслить быстрее, чем это позволяли ее физические возможности. Первая Алина ощутила ненависть ко всему, что ростом больше метра, ибо таким была основная жизненная установка арпрегрупокса галактического. Вторая Алина, сидевшая в это время за обедом в университетской столовой, вдруг начала уменьшаться и сделалась карлицей, сохранив, однако, все свои прекрасные пропорции. Третья Алина заполучила в одночасье способность арпрегрупокса перемещаться во времени на час и одиннадцать минут. Алина номер четыре… Впрочем, это уже неважно. Хаос, начавшийся в университете, все равно описанию не поддается. Попробуйте сами представить, например, себя разделенным на семь частей в физическом и ментальном смыслах, и вообразите, как эти ваши части будут интриговать друг против друга, ибо, если вы скажете, что в ваших мыслях царит гармония и нет никаких внутренних противоречий, я все равно не поверю. И учтите еще, что совесть ваша выпала в осадок и валяется где-то под столом, постанывая от невозможности приложения к реальным событиям. Меня, как торгового агента, продавшего стратификатор Тель-Авивскому университету, вызвали на место действия с некоторым опозданием, что естественно — я вообще удивляюсь, как обо мне вспомнили в начавшемся переполохе. И что же я увидел, явившись в лабораторный корпус? Алина-первая крушила в пыль предметы, высота которых превышала один метр и восемь сантиметров, так что под ее скорую руку попали все столы, стулья, полки, подставки для обуви и многое другое, в частности — крепежные столбики гравитационной поддержки университетского купола. Когда я посадил свою авиетку, лабораторный корпус уже лежал в руинах. Вторая Алина попала под горячую руку первой, поскольку, хотя и уменьшилась в размерах, но новый ее рост оказался на целых пятнадцать сантиметров больше метра. Алина-2, однако, унаследовала (если это слово можно применить к предку, а не к потомку) такое качество арпрегрупокса, как огромную силу внушения, и направила весь свой гнев на первую Алину, в результате чего обе застыли в принужденных, если так можно выразиться, позах. Третья Алина то появлялась на месте этого безобразия, то исчезала в прошлом или будущем, чтобы поглядеть на то, чем все кончится или с чего все началось. Не стану описывать, чем в это время занимались остальные Алины, выполняя прихоти той или иной части арпрегрупокса галактического, который, хотя и был разумен согласно морфологической классификации, но все же его вряд ли сочли бы таковым в любом мало мальски уважающем себя обществе на Земле и колонизованных планетах. — Шекет! — вскричал, увидев меня, потрясенный происходившим кошмаром, ректор университета. — Шекет, сделайте что-нибудь с этим проклятым стратификатором! Всегда эти ученые во всех смертных грехах обвиняют аппаратуру, будто приборы виноваты в том, что сотрудники не знают, на какую клавишу можно нажимать! Естественно, прежде всего я занялся поисками куда-то запропастившейся совести арпрегрупокса разумного. Если учесть, что я понятия не имел о том, как этот предмет выглядит, то мне удалось справиться довольно быстро — за полтора часа. Конечно, за это время семи Алинам удалось закончить уничтожение того, что недавно было университетом, но это меня мало заботило. В конце концов я обнаружил совесть арпрегрупокса под грудой битого стекла, где она стенала и готова была рвать на себе волосы, но их, к счастью, на этом предмете быть не могло, ибо совесть арпрегрупокса воплотилась в женскую брошку, изображавшую сердечко, пронзенное стрелой Эроса. Этой стрелой я и уколол седьмую Алину, подкравшись к ней в тот момент, когда она сосредоточенно доламывала некий предмет, ранее бывший личным биокомпьютером главы попечительского совета. Разумеется, на этом все и закончилось. Посмотрев совестливым взором на свершенное им безобразие, арпрегрупокс галактический не покончил с собой только потому, что я включил в стратификаторе блок возвращения, и семь Алин вновь стали замечательными женщинами-клонами, но теперь у них уже был принципиально разный жизненный опыт, и таким образом весь долговременный эксперимент пошел, можно сказать, насмарку.

СКАЗАНИЕ О КОНЦЕ СВЕТА

На прошлой неделе в книжные магазины поступила книга Рауля Хилькевича «Сказание о конце света» — о том, что происходило с Израилем от начала времен до их конца. Так, по крайней мере, сказано в аннотации. Рауль Хилькевич — экстрасенс. Мы познакомились, когда я еще был молод и работал в зман-патруле. А он в те годы открыл на тель-авивской улице Шенкин кабинет, в котором лечил любые болезни. Любые — в том смысле, что если вам хотелось вылечиться от коклюша, он лечил коклюш даже если на самом деле вы болели воспалением коленной чашечки. Хилькевич, должен вам сказать, не вправлял вывихи биополя, не гипнотизировал и не заговаривал пациенту зубы. Он возвращал ментальное поле пациента в прошлое, когда тот был зародышем в материнской утробе и по этой простой причине отличался завидным здоровьем, не успев приобрести даже наследственные болезни. А потом этот, с позволения сказать, доктор резким ударом по ментосистеме возвращал пациента из утробного состояния в серую современность. И пациент уходил, чувствуя себя, будто пресловутый зародыш — свернутым в трубку и с ушами, прижатыми к левой ноге. Но зато без застарелого гриппа или недавно приобретенного воспаления подсознания. В 2054 году он неожиданно для всех (по-моему, — и для себя самого) издал книгу воспоминаний «На борту Ковчега». Вспоминал он о том, как, находясь в теле самки болотной выпи, спасался от всемирного потопа вместе с праотцем Ноем. Разумеется, это было во время одной из его первых реинкарнаций, но те времена отложились, оказывается, в его памяти, как засохший сахар на донышке давно не мытой чашки. Два года спустя Хилькевич издал книгу воспоминаний «Храм ты мой упавший» о падении Второго храма, при котором автор присутствовал в виде большого кипариса, впоследствии срубленного солдатами Тринадцатого легиона. Третьей книгой стало «Сказание о конце света». Ох эти современные книги! Лично мне не нравится, когда автор впивается в сознание читателя и погружает его в созданное необузданным воображением чужое ментальное тело. А если таких тех в книге много? Я бы и читать не стал, но знакомая фамилия автора заставила меня пренебречь на этот раз своими привычками. Первое ментальное тело, в которое погрузил меня господин Хилькевич, жило в Израиле 3278 года. Сначала я подумал, что автор отсчитывает время от сотворения мира. Были пустыня, караван, кочевники, и дети бегали босые по горячему песку, и хотелось пить, а до самого горизонта не было ни одного автомата по продаже «кока-колы», и на небе не просматривалось ни единой видеорекламы жевательной резинки «руллет». На расстоянии вытянутой руки от меня возлежал на песке двугорбый верблюд, а в тени верблюда возлежал господин семитского вида, не похожий на Хилькевича. Это обстоятельство придало мне смелости, и я спросил: — Не скажет ли благородный господин, что это за страна, и на какой я планете? Мне с перепугу показалось, что я попал на Марс! Господин выпростал из-под верблюда правую ногу, и я только теперь обратил внимание, что на господине нет никакой одежды, кроме поясного ремня, на котором висел в кобуре пистолет с двумя стволами. Господин почесал выпростанной ногой левую руку, а правой достал из кобуры оружие и навел его на меня со словами: — Если не хочешь работать, так и скажи, и я тебя пристрелю, чтобы не мучился. Потом добавил, сжалившись: — А год сейчас все тот же. И планета та же, что вчера. А страна… Был Израиль. А сейчас… — А что сейчас? — спросил я, полагая, что, если он и выстрелит, то я не умру, а выпаду из этого странного будущего в свое, тоже достаточно странное, прошлое. — Да что… Пустыня. Как в три тысячи семнадцатом террористы взорвали гелиевую бомбу в иерусалимском машбире, с того дня — пустыня. — Так, — опечалился я. — А откуда у палестинских террористов гелиевая бомба? — Тупой, что ли? Каких еще палестинских? Свои взорвали, евреи. Поселенцы из Антарктиды. Протестовали против возвращения Антарктиды пингвинам. Должно быть, я слишком интенсивно хлопал глазами, потому что господин с пистолетом сказал: — А дураков я обычно убиваю сразу. Что и сделал, прицелившись мне промеж глаз. Я выпал в осадок и оказался в ментальном теле члена Кнессета — прямо на заседании, причем на скамье оппозиции. Год был 2568. На трибуне стоял собственной персоной товарищ Ленин и вещал, протянув вперед руку со знаменитой кепочкой: — Товагищи! Наконец мы освободили Изгаиль от пгавой сволочи! Теперь каждый член Гистадгута будет иметь пгаво на беспгатное лечение. А гелигиозную компанию во главе с гавом Шамаем — в кутузку. Не нужно тянуть евгейский нагод в его пгошлое! Все-таки, история, господа, это процесс. И если не знаешь причин, то совершенно непонятны следствия. Что-то произошло в Израиле за пятьсот лет, но что? Левые окончательно задавили правых? Правые окончательно задавили левых и, не имея оппозиции, сами переметнулись налево? Гадать было бессмысленно, и я крикнул со своего места: — А почему пятьсот лет назад мы взяли Вашингтон? — Ага, — сказал Ленин. — Товагищ явно из пгошлого, влез в чужое ментальное тело. Из какого именно пгошлого товагищ? — Из две тысячи шестьдесят восьмого года. Ленин что-то посчитал в уме, пожевал губами и сказал: — Ясно, опять Хилькевич ментачит. Для спгавки: цель у пгемьега Лисского была благая — если евгеи мига не хотят гепатгииговаться, то сделаем всю планету Изгаилем, и пгоблема возвгащения отпадет сама собой. Но, с дгугой стогоны, зачем евгею иудаизм, если он владеет мигом? — Действительно, — пробормотал я, — этот аспект мне как-то не приходил в голову. Религия спасает нацию от вырождения, а если нация завоевала мир, то зачем ей религия? — Понятно, да? — сказал Ленин. — Пгивет товагищу Хилькевичу. После чего охранники прыснули в меня какой-то гадостью, и я оказался в новом ментальном теле, причем почему-то женском. Год был 4000 — круглое число, конец тридцать девятого века. Прошу прощения, мне как-то неловко, я не знаю, как быть с грамматикой. Писать «я стоял» или «я стояла»? С одной стороны, я вроде бы не лишился своего мужского сознания, а с другой, опуская взгляд вниз, видела нечто, принадлежавшее мне и… Короче говоря, буду писать в настоящем времени, это несколько упростит ситуацию. Итак, стою я на рынке Кармель и выбираю для салата марсианскую почубель. А продавец — еврей с Большого Сырта. — Сколько? — спрашиваю я. — Три шекеля, — нагло говорит марсианин, раздевая меня взглядом и овладевая без особых церемоний. — Во-первых, — возражаю я, — этот тухлый фрукт продавай за три шекеля у себя на Марсе, а во-вторых, меня интересует не цена продукта, я спрашиваю — сколько сейчас евреев на Марсе, и зачем им, то есть вам, нужен этот очередной галут. Марсианский еврей закрывает глаза, считает про себя до десяти, после чего заявляет мне следующее: — Во-первых, гверет, Израиль, то есть Земля обетованная, находится как раз на Марсе. Во-вторых, столица Израиля, великий Иерусалим, самый большой город в Солнечной системе, находится у подножья марсианской горы Никс Олимпика. В-третьих, в галуте, то есть на Земле, живут сейчас одиннадцать миллиардов евреев, а на родине, то есть на Марсе, остальные девяносто три миллиарда. — Творец дал нам эту землю! — восклицаю я. — Ты откуда такая? — говорит марсианин. — Уж тридцать лет как рав Ури, светлая ему память, доказал, что Творец рассуждал в категориях Вселенной, а не одной планеты. Каждый верующий еврей сейчас знает, что Земля обетованная — это Марс. Именно оттуда начался галут, именно там стоял Храм, а потом наши предки переселились на Землю, где основали государства атлантов, ацтеков, эллинов, римлян, египтян, руссов и, кажется китайцев, но это еще не доказано. Поэтому истинные евреи в 2175 году начали репатриироваться на Марс, где и обнаружили развалины древнего Иерусалима, а это вот все подарили палестинцам вместе с Мертвым морем. Для братьев не жалко. И вообще, давай лучше встретимся в девять у фонтана, и я тебе все растолкую о нашей еврейской истории. Постель у меня мягкая. А почубель бери бесплатно — в счет задатка. Ну, думаю, хорошо же эти марсианские евреи относятся к нам, коренным землянкам! Размахиваюсь и… По-видимому, кулачное выяснение отношений между персонажами книги не входило в намерения автора, потому что марсианин, нагло улыбаясь, отступает, и вместо него я вижу лицо Хилькевича, которое качает головой (можете себе это представить? Нет? Я тоже — но, тем не менее, в книге именно так и было то ли написано, то ли показано, и мне приходится, соблюдая авторскую орфографию, следовать этому изощренному стилю). И все исчезает. Мое очередное ментальное тело оказалось принадлежащим самому автору, господину Раулю Хилькевичу, экстрасенсу. Мы сидели вдвоем (он — на террасе своей квартиры напротив Дизенгоф-центра, а я — в нем), и экстрасенс внимательно изучал меня как читателя, чтобы знать, в какую главу отправить без зазрения совести. — Вы обещали рассказать о конце света, — потребовал я, — а до сих пор я читал только о нашей экспансии. Наверно, к пятидесятому веку Израиль расширится до границ Галактики, а Иерусалим окажется где-то в туманности Андромеды? — Ничего вы не поняли, Шекет, — буркнул Хилькевич. И отправил меня в последнюю главу своей книги. И наступил обещанный конец света. Я не буду называть дату, это очень большое число, я его просто не запомнил. Меня поразило другое. Оказывается, через много лет, когда еврейское государство расширится до границ мироздания, соберется всегалактический Кнессет и будет решать — выделять ли дополнительные деньги на продолжение расширения Вселенной. Мне, как читателю, было грустно и стыдно. Я, как читатель, деньги отдал бы, не рассуждая. Ведь речь шла о судьбе мироздания! Но то — я, у меня-то ментальность галутная, мои родители жили в Тель-Авиве. И мне было не понять, почему партия СЧАС требует отдать деньги ей — на покупку восемнадцати триллионов кип, и почему левая партия ТУДА не желает расстаться с деньгами, выделенными ей на финансирование предвыборной рекламной кампании, а правые так вообще уселись на мешок с деньгами размером с большую галактику и не желают встать, поскольку все прочие места заняты депутатами от мелких партий. — Господа, — сказал я, — речь идет о судьбе Вселенной! Вот так когда-то погиб и Второй храм, господа! Но меня не услышали, потому что я вещал всего лишь в мыслях господина автора. Деньги не выделили. И галактики остановились. А потом Вселенная начала сжиматься. И сжалась в точку. И взорвалась. И все началось сначала. В новой Вселенной Ева потянулась за яблоком, и Адам сказал: — Тебе это нужно? Впрочем, это был уже Эпилог, и я не стал его читать: терпеть не могу нравоучений. Если верить автору, мир действительно погубили евреи. Но, если верить автору, они же этот мир и создали. Я лично автору верю. Мы такие. Мы можем. Нет, господа, не советую приобретать книгу Хилькевича. Конец света вы там найдете. Но до конца жизни после этого будете чувствовать свою ответственность за трагический финал Вселенной. Вам это надо?

НЕ ФАЙЛОМ ЕДИНЫМ…

Я никогда об этом не рассказывал, но в молодости мне довелось поработать не только рекламным агентом, рецензентом и биржевым маклером. Как-то, правда, не очень долго, я был даже журналистом в газете «Едиот ахронот». Более того, однажды мне довелось спасти любимое издание от неизбежного краха. Я составлял новостные сводки по северу страны и в тот злополучный день, завершив подборку, отправился в отдел информации, который занимал в газетном компьютере особо секретные блоки, защищенные от любых вирусов, наведенных токов и попыток внешнего считывания. Войдя в компьютер, что делал уже не одну сотню раз, я уверенно направился к блоку новостной информации и в это время увидел мелькнувшую впереди тень. Судя по звуку, это была программа, защищенная от проникновения, но высота тона показалась мне диссонирующей, и я насторожился. Свернув все свои подпрограммы, что сразу увеличило скорость движения, я нагнал незнакомца, который оказался защищен секретным кодом, десять цифр которого всплыли из моего подсознания, будто только и ждали этого момента. Это была просто неслыханная удача — все равно, что угадать с первого раза секретный код чужой кредитной карточки. Недолго думая, я слился с чужаком и немедленно получил удар в глаз точнее, в то место моего файла, где были записаны болевые ощущения. Я успел отклониться, иначе почти все мои подпрограммы оказались бы отключенными, и увидел перед собой Яэль Дроми, журналистку из конкурирующей виртуальной газеты «Маарив» — конечно, не во плоти и крови, а ее полную газетную программную матрицу со всеми степенями специализации. Я ввел вирус, но антивирусная программа Яэль инфекцию отторгла. Тогда, как положено по инструкции, я перезагрузился, рискуя собственной информацией. Но Яэль рассмеялась мне в подпрограмму, инфицировала мой исполнительный файл вирусом Figus и скрылась в системном обеспечении информационного отдела. А мне пришлось возвращаться из виртуального мира в реальный не солоно хлебавши. Остаток ночи я потратил на обеззараживание, но какие-то вирулентные блоки, видимо, сохранились, потому что даже в своем физическом теле, вернувшись из компьютера, я ощущал ломоту и головную боль. А утром, с трудом продрав глаза, я отправился к главному редактору и сообщил о том, что в нашем компьютере завелся шпион или даже диверсант. — Ясно, — сказал Главный. — Вот почему вчерашние наши сообщения из Кении так и не стали сенсацией, поскольку были опубликованы «Мааривом» на час раньше! Куда смотрела служба безопасности? Ведь не могла Яэль просочиться по Интернету! Как она узнала наши коды? Это не просто саботаж, это катастрофа! — Поэтому, — скромно сказал я, — я и пришел лично к вам. — Код безопасности этой чертовой Яэль ты, конечно, запомнил? — Наверно, — я пожал плечами. — То есть, в физическом теле я не сумел его вспомнить, но подсознание его, конечно, знает и, если я вновь встречусь с Яэль в компьютере… — Я понял, — сказал Главный, — и думаю, что другого выхода действительно нет… Действуй. Я отправился в компьютер немедленно, но ситуация уже успела выйти из-под контроля. Подписчики «Едиот ахронот», получившие на свои домашние компьютеры выпуск, сданный в сеть распространения в 13 часов 8 минут 1 января 2028 года, были неприятно поражены, обнаружив, что темпераура воды на пляжах Эйлата упала до минус тринадцати градусов, а температура воздуха в центре Тель-Авива, наоборот, поднялась до ста сорока восьми. Причем, по Цельсию. В выпуске газеты, распространенном в 13 часов 11 минут, утверждалось, что в районе площади Цион в Иерусалиме обнаружен неопознанный летающий объект, отзывающийся на кличку Дуся. В 13 часов 15 минут «Едиот ахронот» лишилась восемнадцати тысяч подписчиков, отменивших свои абонементы и присоединившихся к сети распространения «Маарив». В 13 часов 18 минут очередной выпуск «Маарив» неожиданно порадовал пользователей сообщением о том, что президент государства Палестина господин Раджаби прибыл в Иерусалим, чтобы лично поцеловать камень в Стене плача и помолиться за скорейший приход Машиаха. Положение на газетном рынке Израиля стало нетерпимым в 13 часов 23 минуты, когда одного из подписчиков «Маарива», вошедшего в свой домашний компьютер, чтобы прочувствовать эротический триллер «Ее левая грудь», героиня романа в считанные секунды довела до нервного срыва совершенно непристойными действиями, недопустимыми в файлах такого серьезного издания. К двум часам дня оба газетных гиганта стояли на пороге краха, а потребитель — на пороге информационного кризиса. И я вам честно признаюсь, что это была моя работа. Получив «добро» от Главного, я подключил церебральные датчики и вошел на первый сенсорный уровень. Без проблем вспомнив раскрывающий код Яэль, я обнаружил ее компьютерный призрак в цепи программ отдела погоды. — Яэль! — позвал я, не желая начинать боевых действий без предварительного выяснения отношений. Поняв, что осталась обнаженной, Яэль сочла за лучшее не сопротивляться. — Как тебе удалось проникнуть в наш компьютер? — задал я прямой вопрос, надеясь выиграть битву фактором неожиданности. — Нет списка ответов, — сказала Яэль, одновременно опуская температуру воды на пляжах Эйлата ниже точки замерзания. — Даю список. Отметь правильный вариант: а) предательство в службе безопасности, б) пробой в системном программировании, в) экстрасенсорное воздействие, г) случайность… — Правильного ответа нет в списке, — сказала Яэль, поднимая температуру воздуха в Тель-Авиве выше точки кипения воды. Короткий щелчок — выпуск «Едиот ахронот» ушел к пользователям. — Черт, — сказал я. — Яэль, так порядочные люди не поступают. Давай поговорим, иначе я сдам тебя службе безопасности, поскольку, как ты сама только что отметила, предателей там нет. — Не о чем нам говорить, — отрезала Яэль, заставляя неизвестных пришельцев опуститься в центре Иерусалима. — Яэль, — сказал я, теряя надежду завершить дело миром, — пойми, раз ты раскрыта, тебе из компьютера не выйти. Я выведу на тебя иммунологов, и в тебя засадят столько вирусов, что даже твое физическое тело этого не выдержит. Зачем тебе это надо? Мы же были близки с тобой… Я знаю твой код вовсе не случайно, ведь и ты знаешь мой код, и теперь я понимаю, как тебе удалось войти в наш компьютер. Я виноват, и теперь я должен исправить… Слишком многое поставлено на карту. — Вот именно, — сказала Яэль, и мне с трудом удалось удержать ее от вмешательства в спортивную хронику. — Я работаю на «Маарив», и ты мне конкурент. — Ты воспользовалась нашей близостью… — А ты бы не воспользовался? — сказала Яэль. Мысль была вполне здравой. Но неужели моя бывшая возлюбленная решила, что я глупее нее? Второй этап битвы газетных гигантов начался, когда я, воспользовавшись личным кодом Яэль Дроми, проник через модемную систему в компьютер концерна «Маарив». Все программы безопасности пропускали меня, принимая за Яэль, и я без труда добрался до выпускающего блока, засадив в очередной выпуск конкурента — на первый же файл, где было оглавление! — информацию о том, что президент Палестины целовал камень в стене Плача. Эта «новость» ушла на компьютеры пользователей в 14 часов 01 минуту, и семь тысяч подписчиков немедленно отказались от абонементов, перейдя на коллектор «Едиот ахронот». Система безопасности «Маарива» произвела тотальную проверку, начиная с антивирусной защиты и кончая отключением всего штатного персонала. «Прекрасно, — подумал я, — антивирусом меня не возьмешь, поскольку я чист. А физическое тело не отключишь, поскольку в реестре тел „Маарива“ меня просто не существует». После чего, к полному недоумению системных программистов «Маарива», я заслал в выпускающий файл информацию о том, что президент России господин Луконин решил перейти в ислам, чтобы привлечь на предстоящих выборах голоса тридцати миллионов мусульманских избирателей. Я прекрасно понимал, что в это время Яэль продолжает разрушать информационную систему моей родной газеты, но считал наступательные действия важнее оборонительных. В 14 часов 15 минут газетные империи «Едиот ахронот» и «Маарив» прекратили передачу. Очередные выпуски не поступили на компьютеры пользователей, в результате чего уже в 14 часов 30 минут обе газеты оказались перед угрозой финансового краха. Тиражи упали впятеро. Рекламодатели отзывали свои программные пакеты. Главный созвал экстренное заседание, и надо полагать, в «Маариве» ситуация была аналогичной. — В нашей сети оказался диверсант, — сказал Главный. — Это матрица сотрудницы «Маарива» Яэль Дроми, которой удалось пройти все системы защиты исключительно из-за халатной преступности журналиста Ионы Шекета. — Уволить и программу немедленно стереть! — воскликнул Реувен Аркан, руководитель службы безопасности. — Не торопись, — буркнул Главный. — Уволим, конечно. Но не сейчас. В настоящее время Шекет проник в систему «Маарива», но… Боюсь, обе газеты к вечеру обанкротятся, если передача очередных номеров не возобновится в полном объеме. — А если… — послышался из угла кабинета тихий голос Самуэля Рывкина, помощника ответственного секретаря. Все головы повернулись к нему. — Ну… — продолжал Рывкин, смутившись, — я хочу сказать, что можно ведь очередной выпуск сделать на бумаге в типографии… Пока Шекет с Дроми выясняют отношения… — Чушь, — с отвращением сказал Главный. — Это каменный век. Кто сейчас пойдет в магазин, чтобы купить новости? — Но ведь до этой идеи может додуматься и «Маарив», — пролепетал Рывкин. — Так какого черта вы тут разговариваете? — вспылил Главный. — Работайте! Когда тираж сможет быть в магазинах? — Никогда, — тихо сказал Рывкин. — Идея-то хороша, но кто сейчас помнит, как делалась газета тридцать лет назад? Даже я все позабыл, а мне тогда было уж под сорок… — Меня это не касается, — сказал Главный и объявил совещание закрытым. Ищите бумагу, ищите типографию, ищите специалистов, но чтобы к вечеру газета была в продаже. Русскоязычный израильский читатель в тот вечер лишился любимых своих изданий. Не вышел даже эротический «Сигнал» с продолжением романа «Эта маленькая штучка». Вы-то, конечно, не помните, но в то время, когда весь мир получал новости на экран компьютера, эти «русские» продолжали по привычке покупать газеты, напечатанные на бумаге, и искать информацию, шурша страницами. Но их лишили этого удовольствия, потому что все типографские мощности были в одночасье перекуплены концернами-гигантами. Что всего возмутительнее, — главный редактор «Маарива» так и не признал, что именно по его указанию журналистка Яэль Дроми внедрилась в компьюетрную сеть «Едиот ахронот». Бедняжку Яэль уволили, и все считали, что из женщины сделали козла отпущения. Меня, как вы понимаете, тоже выгнали с работы, несмотря на мои героические действия по разрушению компьютерных сетей конкурента. Что нам с Яэль оставалось делать? Естественно, мы поженились. — Не файлом единым жив человек, — сказал я, выбравшись наконец из редакционного компьютера и обнимая физическое тело Яэль Дроми. — Есть еще и любовь. С тех пор, насколько я знаю, наши гиганты «Маарив» и «Едиот ахронот» держат про запас рулоны бумаги и типографские машины — на всякий случай.

РОССИЙСКО-ИЗРАИЛЬСКАЯ ВОЙНА 2029 ГОДА

Вот и еще одну важную государственную тайну я могу поведать своему читателю. Миновало полвека с того апрельского дня, истек срок давности, и теперь ничто не мешает мне рассказать о том, как меня, тогда еще молодого сотрудника зман-патруля, пригласили на совещание в кабинет начальника Генерального штаба Рони Кахалани. По-моему, здесь собрались руководители всех родов войск, включая войска тыла. — Если мы немедленно не примем меры, — заявил Кахалани, — война с Россией начнется в течение ближайших часов. А дело, оказывается, было вот в чем. Полгода назад из Москвы прибыл новый репатриант Аркадий Коршунов. Пройдя в зал регистрации, Коршунов спросил, где принимает представитель службы безопасности, к которому и обратился с заявлением: — Я российский шпион. Я был завербован Службой внешней разведки, когда решил репатриироваться. Отдаю себя в руки правосудия. Естественно, шпиону не поверили на слово, а доказательств в виде крапленых карт или секретных передатчиков он представить не смог. Коршунова направили абсорбироваться в гостиницу «Рамада Реннесанс» в Иерусалиме, приставили к нему двух агентов и занялись проверкой. Как ни странно, заявление подтвердилось: хакер из посольства Израиля в Москве взломал несколько списочных файлов в компьютере Службы внешней разведки и обнаружил материалы о вербовке «гражданина Коршунова А.П., подавшего документы на выезд в Израиль». Убедившись, что Коршунов действительно тот, за кого себя выдает, служба безопасности немедленно его перевербовала. Не без помощи израильских контрразведчиков бывший российский шпион устроился на работу в «Таасия авирит», в отдел, не имевший самостоятельного выхода на атомные центры, чтобы московские шефы Коршунова не подумали, что он ведет двойную игру. Ибо, если бы Коршунов сразу устроился работать в отдел главного инженера атомной станции в Димоне, это могло показаться слишком подозрительным. Все делается постепенно. Короче говоря, агент-двойник стал гнать в Москву по компьютерной сети дезу, которой его снабжали бесперебойно. Деза была высшего качества, и для иной страны этой информации хватило бы, чтобы создать ядерное оружие дешево, быстро и хорошо. Как потом оказалось, это был самый большой прокол израильской контрразведки за все время ее существования. Две недели назад Коршунова перевели работать в компьютерный центр «Таасия авирит», поскольку россиянам нужно было показать: их агент не вызывает подозрений и успешно поднимается по служебной лестнице. Коршунов использовал служебное положение, чтобы выйти в киберпространство Большого компьютера Министерства обороны России и взломать файлы некоторых стратегических инициатив. Разумеется, по заданию израильской разведки. Согласно одной инициативе, Россия намерена была вот-вот начать военные действия на севере Казахстана, поскольку дальнейшее разбазаривание казахами угольных запасов Карагандинского бассейна становилось нетерпимым. Вторая инициатива касалась российских интересов в космической программе «Бета» и была, вообще говоря, известна каждому грамотному человеку. Тут бы израильской контрразведке насторожиться: Коршунов оказался замечательным хакером — взломщиком компьютерных сетей. Но Аркадий успел обаять всех. Он ничего не скрывал. Он раскрыл коды секретных российских компьютеров. Он исправно передавал в российскую СВР дезу. Какие могли быть сомнения в его патриотизме? А однажды вечером Коршунов исчез. Он не мог покинуть страну, поскольку не имел заграничного паспорта. Он находился где-то в пределах Центрального округа, но для того, чтобы его обнаружить, требовалось время. А времени практически не было, ибо как только Коршунов исчез, выяснилось все коварство российской разведки. Коршунов вовсе не был агентом-двойником. Знаете, как в той цепочке: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что…» Он был послан с целью заявить о своей вербовке, чтобы быть переворбованным израильтянами, чтобы посылать в Россию дезу, чтобы по этой дезе СВР России поняла, что Коршунов в порядке, и чтобы этот хакер сделал то, ради чего засылался: войдя в доверие, оказался бы в один «прекрасный» момент перед пультом компьютера, связанного с работой для министерства обороны. Или управления полиции. Или хотя бы центрального банка Израиля. Этого достаточно. Коршунов это сделал. Вошел, взломал, запустил и исчез. — Военные аннигиляционные программы, — завершил совещание генерал Кахалани, — могут начать активацию в любое мгновение. Все наши системщики и хакеры работают на поиск той программы, что запустил Коршунов, но пока безрезультатно. — Демарш российскому правительству? — предложил генерал Бен-Дор, командующий Северным округом. — Нет доказательств, — сказал генерал Ариэли, командующий компьютерными частями ЦАХАЛа. — Пока политики будут тянуть резину, мы вернемся в каменный век. — Думаю, — сказал генерал Ариэли, — что избежать столкновения не удастся. Остается только ждать результата. Может, перейдем в молельню? Молельней военные компьютерщики называли свой пультовый зал, и я, говорю честно, возгордился, что оказался допущен в это сверхзасекреченное помещение. Мы спустились в подземную часть министерства обороны, прошли по каким-то коридорам, через каждые десять метров предъявляя свои удостоверения, и табуном ввалились в компьютерный зал аккурат в тот момент, когда активизировалась программа, запущенная Коршуновым. Мы сразу нацепили датчики и вошли в виртуальное киберпространство, чтобы своими глазами, ушами и прочими органами чувств наблюдать за ходом военных действий. Мне, как представителю зман-патруля, вменялось в обязанность не допустить, чтобы Коршунов скрылся в колодце времени. В виртуальном пространстве царила такая же неразбериха, как на рынке Кармель перед наступлением Рош-а-шана. Оказавшись в линии связи компьютеров министерства обороны и Центробанка, я немедленно получил удар в зад и полетел в неизвестном мне направлении, узнавая по дороге десятки подпрограмм, которые никогда прежде не видел. Я пролетел мимо программы уменьшения банковских процентных ставок и, сам того не желая, понизил их сразу на восемь пунктов, ужаснувшись, что от такой диверсии банковская система может и не оправиться. Сделав вираж и переместившись по модемной связи в систему компьютеров атомной станции в Димоне, я немедленно вляпался в какую-то грязную лужу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась жидкой кашицей из разрушенных подпрограмм системы безопасности ядерного реактора. Если выражаться традиционным языком бульварных романов, «меня пронзил мгновенный смертельный ужас»: еще минута, и реактор пойдет вразнос, перегретый пар разорвет трубы, блокировка будет разрушена, и все в округе окажется заражено смертельной дозой стронция-90. Что я мог сделать, не будучи ни хакером, ни даже системным программистом? Я опустился на колени (вы представляете, как это выглядит в виртуальном пространстве?) и принялся вытягивать из жижи более или менее длинные программные цепи и связывать их друг с другом, используя единственный прочный узел, каким я умел пользоваться, — бантик. Кто-то пришел мне на помощь, я не видел этой программы, но она мне очень помогла, потому что вязала морские узлы, и прошло четыре миллисекунды (а для меня — так целый субъективный час) прежде чем процесс стал самоподдерживающимся: файлы вдруг начали сами выпрыгивать из лужи, прилепляться друг к другу, лужа на глазах таяла, а вокруг меня выстраивалось стройное здание программной защиты. Но тут меня выдернуло в очередной кабель, и я помчался куда-то, пытаясь ухватиться за стенки световодных волокон. Движение все убыстрялось, кто-то толкал меня сзади, а у меня не было времени обернуться, чтобы врезать этой программе по командному файлу. И хорошо, что я этого не сделал. На полной скорости, наверняка близкой к скорости света, я и мой толкач влетели в огромную паучью сеть и вмиг застряли. Оглядевшись, я увидел множественные маркировки программ Российского министерства обороны и понял, что оказался на переднем фронте сражения. Все свершилось на моих глазах. Я жалел только, что, запутавшись в паутине защитных программ, не сумел ничем помочь неведомому мне израильскому хакеру, работавшему просто виртуозно. Впрочем, если бы я вмешался, то, наверное, совершил какую-нибудь глупость. Лед защиты крошился, плавился, шипел и исчезал. А за ним вставали грандиозные, подобные величественным небоскребам Манхэттена, программы стратегических сил Российской армии. И хакер шагал по ним с хрустом, вдавливая конструкции и изничтожая прежде всего командные файлы, отчего программы становились эластичными, как резина. Думаю, секунды за две-три мы добрались бы до личных кодов российского президента, и хотел бы я посмотреть на это зрелище! Но хакер неожиданно осадил назад, мы опять оказались в метротоннеле, и скорость движения приблизилась к световой. А потом кто-то сдернул с моих висков датчики, но я еще долго видел перед глазами игру света и тени, и ничего более. — Что? — спросил я. — Мир, — сказал генерал Кахалани. — Оба стратегических компьютера — наш и русский — заключили пакт о ненападении. Программно-боевые действия остановлены, теперь пусть политики разбираются. — Успеют? — спросил я. — Премьер Визель уже разговаривает с президентом Мироновым. Двое суток я приходил в себя. В субботу мой новый знакомый, Дани Криг из Мосада, пришел ко мне на чашку кофе, и мы поговорили о футболе. Команда «Маккаби» (Хайфа) только что сыграла вничью с московским «Спартаком». — Это символично, — заявил Дани. — В наше время лучше ничья, чем победа. Скажи на милость, что бы мы делали с Россией, если бы наши хакеры победили? — А что бы они сделали с нами? — спросил я, вовсе не надеясь на ответ. — Коршунов… — сказал я через некоторое время. — Его нашли? — Можно подумать, что он исчезал, — отозвался Дани. — Не понимаю! — воскликнул я. — Видишь ли, Иона, его перевербовали в тот вечер наши сотрудники. До того он работал на Россию, делая вид, что работает на нас. А после девяти вечера стал работать на нас, делая вид перед Россией, что работает на нас, в то время как на самом деле… — Хватит! — сказал я. — Это слишком сложно для меня. Почему об этом не знал никто из генштаба? — Конспирация. Нужно было быть полностью уверенными, что Коршунова не провалят в самом финале операции. — Если ты еще скажешь, что именно он был со мной, когда… — А кто же еще? Он действительно гениальный хакер и просто не мог допустить, чтобы кто-то другой взламывал защиту российского министерства обороны. — Ясно, — сказал я. — Скорпион, как говорили в шпионских романах, укусил себя за хвост. — Какой еще скорпион? — подозрительно спросил Дани. — Неважно, — отмахнулся я.

«СОЗДАЙ ВСЕЛЕННУЮ»

История, которую я хочу рассказать, произошла со мной, когда я в молодости занимался продажей новых компьютерных программ. Недолго занимался, всего несколько месяцев, а после того случая бросил это дело и никогда к нему не возвращался. Программа называлась «Создай Вселенную», и издатель гарантировал полный и самый качественный эффект участия, не говоря уж об эффекте присутствия, эффекте воздействия и куче дополнительных эффектов — глаза бы мои их не видели! И клиент попался мне в тот день какой-то странный — задумчивый паренек, больше обеспокоенный своими прыщами, чем качеством программы, на приобретение которой родители дали ему деньги. Так мне, во всяком случае, показалось после первой минуты разговора. После второй я понял, что покупатель не так прост, как кажется. После третьей я поддался на его уговоры и согласился сыграть в «Создай Вселенную» вдвоем. Никогда больше не поддамся на подобную провокацию! В инструкции ведь было ясно сказано: ни при каких обстоятельствах не запускать стартовую программу в то время, когда один из участников игры находится в виртуальном пространстве. Вы думаете, что мальчишка не читал этого условия? Как бы не так! Он сделал то, что хотел сделать и запустил стартовую программу, когда я уже обустроил Вселенную по своему разумению. Я понял что попался, когда галактика Тюльпана погасла, будто ее и не было. Я занимался в этот момент исследованием вспышек звезд позднего класса, которых было много именно в этой галактике. Мальчишка знал, с чего начать, чтобы сразу показать свое превосходство и победить! И, естественно, он заблокировал выход. По его мнению, я был обречен. Стартовая программа сначала стирает все игровые ситуации и, наверное, уже сделала это, я ведь никогда не интересовался играми. Потом конфигуратор принимается за визуальный фон, и в этом я убедился, потеряв навсегда объект исследований. Что дальше? Исчезло скопление, к которому принадлежала галактика Тюльпана, и я остался в бесконечной пустоте, до ближайшего звездного мира было не меньше десятка мегапарсек, и я не мог их преодолеть, поскольку нужная мне утилита тоже оказалась стерта. Я умру, когда конфигуратор доберется до ядра системы. Если будет исковеркан видеоблок, я ослепну, и ждать этого осталось недолго. Затем настанет очередь жизнеобеспечения, и я перестану дышать. Все. На самом деле — все! Без дураков. И у меня почти не оставалось времени, чтобы придумать выход. Я знал, что мальчишка стремится к победе, но не любой же ценой! Неужели родители не привили ему чувства уважения к чужой жизни, даже если это жизнь всего лишь продавца компьютерных программ? Яркая вспышка — это исчезло из Вселенной скопление галактик в Лилии, setup прошелся по миллиардам звездных систем как таран. Скоро настанет очередь темных миров, и все будет кончено. Решение! Когда возникает вопрос «быть или не быть», начинаешь соображать и действовать с силой и скоростью, которых прежде в себе и не предполагал. Я заблокировал доступ в ядро системы, создав на ее границе защиту. Конечно, это задержит его лишь на время, но я отодвинул смерть и мог относительно спокойно обдумать следующие действия. Вспышка. Вспышка. Вспышка. Все — галактик больше нет. Вселенная темна и пуста. Почти холодна — пока еще сохранились темные миры. Я вошел в ядро системы и создал после уже существующей защиты вторую линию обороны — мстителя. Месть моя заключалась в том, что теперь, если разрушение прорвется сквозь сети запрета, конфигуратор вынужден будет включиться в каждом компьютере кампуса и начнется неизбежный процесс распада абонентской сети. Ему придется отменить продолжение! Он оставит мне хотя бы основные файлы, и я смогу продумать ответные действия. Если, конечно, он не решится запустить всеобщее уничтожение. Он не решился. Он отступил. Он оставил меня в пустом, темном и мертвом пространстве, которое и пространством уже нельзя было назвать, поскольку число его измерений стало равно нулю. И все же он своего добился. Вернуться в реальный мир я не мог. Я как бы парил над оставленной мне пустотой, которая, если смотреть с его, внекомпьютерной, точки зрения, была совершенно непригодна для жизни. Я не мог пошевелиться, поскольку был сжат в математическую точку. Я способен был только думать (в рамках операционной системы) и отдавать команды (которые операционная система могла выполнить). — Да будет свет! — сказал я. И стал свет. Теперь я мог действовать, поскольку свет и тьма создали необходимую альтернативу. Да-нет. Один-ноль. Плюс-минус. Подключив утилиту-создатель, я по памяти воссоздал желтую звезду, а кругом — несколько темных миров, которые, не вспомнив прежних имен, назвал планетами. Пространство уже не было точкой, и я, оставив Солнце с планетами вращаться в черном вязком вакууме, обратился к операционной системе, чтобы разобраться в ее реальных возможностях. Файла-описателя окружающей среды больше не существовало, и я решительно не помнил, какой была жизнь вне компьютера, каким был я сам до того, как начал последний опыт. Я даже не помнил теперь, кто был он, лишивший меня тела, но оставивший сознание. И ничто не могло помочь мне вспомнить. Я разложил утилиту-создателя на подпрограммы и прежде всего, выбрав одну из планет, третью от Солнца, создал на ней сушу и море, воздух и твердь, назвал планету Землей и смог наконец отдохнуть, прислонившись к шершавой поверхности скалы. Земля вращалась, Солнце зашло, и настала ночь. Беззвездная ночь пустой Вселенной. Запустив следующую команду создателя, я сконденсировал облака в земной атмосфере, потому что угольная чернота неба угнетала меня. Я не нуждался в отдыхе, и, желая использовать до конца оставшиеся возможности, я создал Луну. Это оказалось нетрудно, и я понял, что он не смог заразить главные командные файлы. Я поднялся в космос и осмотрел Солнечную систему. Пространство обрело, наконец, положенные три измерения, и я подумал, не попробовать ли создать еще несколько — ради эксперимента. Нет, мне нужно было выжить, все остальное потом. Я создал растения, чтобы насытить воздух Земли кислородом и подготовить планету для новой жизни. Я не стал продумывать каждый вид в отдельности, я мог бы рассчитать всю экосистему, но мне показалось более интересным пустить процесс на самотек, задав лишь общие закономерности развития. Я забыл о нем, но он не забыл обо мне. Я вдруг понял, что расплываюсь, размазываюсь по пространству, заполняю его целиком, а само пространство начинает расширяться, разнося в бесконечность Луну от Земли, а Землю от Солнца… Инстинктивно, даже не осознав своих действий, я стер программу-вспышку: типичный вирусный файл, видимо, заранее оставленный им внутри программы-создателя. Я остановил удаление Луны от Земли и Земли от Солнца, но пространство продолжало расширяться, и с этим я ничего уже не мог поделать. И тогда — только тогда — я создал звезды, объединил звезды в галактики, надежно спрятал Солнце, Землю и Луну в тихом рукаве одной из самых невидных галактик, я и сам не нашел бы теперь этот мир, если бы не знал заранее, где искать. Я не думал, что он сумеет добраться до моего создания, но не желал рисковать. Пока я спасал Вселенную, на Земле прошли эпохи, и, вернувшись, я обнаружил, что миллионы живых существ поедают друг друга, развиваются, уничтожая слабых, и что скоро настанет время, когда я смогу запустить команду создания человека. Только бы мне не помешали. В конце концов, как бы я ни бодрился, я внутри компьютера, он — снаружи, и, если он не справится сам, то всегда может вызвать опытного системного программиста, и со мной будет покончено. Я создал человека на Земле по своему образу и подобию. Увидев первого человека, я удивился, потому что успел забыть, как выглядел в реальной жизни. Должно быть, в моем мире, которого он меня лишил, я был не из красавцев. Я отступил и стал наблюдать. Я вернулся в свое привычное состояние, я вновь чувствовал себя ученым, исследователем, экспериментатором. Значит, я победил его. Он хотел уничтожить меня, но я мыслю — следовательно, существую. И так ли уж важно, происходит этот процесс в живой ткани, или в сетях компьютера? Я живу, я мыслю, я создаю, я изучаю созданное. Полная победа. Нет, не полная. Не думаю, что в мире, которого он меня лишил, мы поступали так же, как люди на Земле. Войны, убийства, разрушения и ненависть — я не помню, чтобы в моем мире, покинутом навсегда, существовала столь разветвленная и развитая система насилия. Казалось бы, его поступок доказывал обратное. Но единичный случай — не общее правило. Я не помнил, чтобы… Я многого не помнил, и это ничего не значило. Приостановив разбегание галактик, усмирив взрывы квазаров и успокоив вспышки сверхновых, я понял, что не смогу больше отворачиваться от дилеммы: позволить людям развиваться или вмешаться в историю, исправив все, что сочту нужным. Вмешаться — лишить игру смысла. Наблюдать — и будут множиться ненависть, зло, и даже запуск программы-миротворца не выведет человечество из коллапса. Значит, наша игра изначально не была чиста. И значит, я проиграл. Он добился своего, а я даже не заметил этого. Он победил. Когда люди взорвали первые атомные бомбы и когда люди начали уничтожать природу, которую я создал для их блага, и когда народ, избранный мной, не сумел понять моих намерений, я вынужден был признать окончательно — он победил. Я должен был признать поражение, когда оно очевидно. Я снял с оболочки ядра системы запрет на изменение. Он должен был понять, что это означает. Я записал результат эксперимента в файл «человек» и сохранил его в самом защищенном месте. Я позволил программе-расширителю растянуть себя на весь объем пространства, я позволил галактикам ускорить расширение, а атомам распад. Я увидел, как в скоплении галактик в Деве возник черный провал и начал расширяться будто злобная пасть, съедающая компьютерную плоть мира. Он принял мое поражение. И запустил уничтожение. Вы хотите знать, как мне удалось выжить? Я тоже хотел бы знать это. Когда я пришел в себя, зловредный мальчишка исчез, будто его никогда не было. Разумеется, диск с программой игры он забрал, а на столе передо мной лежал оплаченный кредитный талон. Он купил игру, а я совершил хорошую сделку. Вот только едва не умер, но это ведь не стоит внимания, не так ли? Я бы нашел этого негодника и всыпал по первое число, но нам, продавцам, было запрщено иметь какие бы то ни было внеслужебные отношения с клиентами. Наверное, уже до меня были случаи… Что мне оставалось делать? То, что я сделал — подал заявление об уходе и никогда больше с тех пор не занимался продажей компьютерных игр.

НАЗАД, НА АНТАРЕС!

В истории нашей страны есть немало славных страниц. Эти-то страницы обычно и включают в учебники. Историю, как известно, сочиняют люди, хотя и утверждают при этом, что их личное мнение роли не играет — само время, мол, расставляет все по местам. В таком случае, скажите мне, почему ни в одном из учебников я не нашел подлинной истории так называемой «самозванной алии»? Что, вы и названия такого не слышали? Это лишний раз доказывает, что я прав. Так я вам расскажу, и вы вспомните. Дело было в 2023 году, я только начал работать в зман-патруле, и когда случилась «самозванная алия», находился то ли в Древней Греции, то ли в Иудее эпохи Ирода — не помню точно. Началась же «самозванная алия» с того, что в небе Израиля появилась летающая тарелка. Огромный круглый предмет зеленого цвета, похожий на широкополую шляпу, пронесся вдоль побережья и грохнулся прямо на взлетную полосу Бен-Гуриона. Открылся неприметный люк, и на бетон спрыгнуло существо, похожее на человека — две ноги, две руки, голова, — но на человека, которого выкручивали будто одеяло после стирки. Десантники приготовились к отражению атаки, но намерения гостя воинственностью не отличались. Пришелец огляделся и засеменил к зданию аэровокзала. Он размахивал руками и что-то говорил гулким басом. В первый момент никто, естественно, ничего не понял — надо думать, просто потому, что никто не ожидал услышать из уст пришельца слова, произнесенные на чистом иврите: — Барух а-шем! — говорил инопланетянин. — Славься, Израиль, Земля обетованная, живи в веках! Неожиданно он грохнулся оземь и принялся неистово целовать нагретый дневной жарой бетон. Потом, бодро вскочив на ноги, поспешил к толпе, скопившейся уже у входа в здание аэровокзала, и все с удивлением увидели на его голове, покрытой темным ежиком волос, настоящую кипу темнокоричневую, со странным, причудливо вышитым орнаментом. Вперед выступил премьер-министр и сказал, заикаясь от волнения: — Мы счастливы приветствовать на нашей благословенной земле первых представителей инопланетной цивилизации. Пришелец замахал руками: — Почему инопланетной? Свой я! Еврей! Не прилетели мы, а вернулись! Закончился наш галут, и народ Израиля возвратился на свою историческую родину! Последовала минута молчания — люди пытались осмыслить информацию. На поле между тем потянулась цепочка таких же странных созданий, среди которых всякий, сколько-нибудь знакомый с анатомией, мог (с некоторым, впрочем, усилием) распознать мужчин, женщин и даже детей. Оправившись от шока, чиновники министерства абсорбции принялись за работу. Первые имена: Давид Корш, Йоси Шагал — все как у людей! Две тысячи сто тридцать три года назад явилась на Землю экспедиция из далекой звездной системы Антареса. Не все было удачно: летели издалека, корабли поизносились, при посадке один из них взорвался, спалив два иудейских города — Содом и Гоморру. Об этом память осталась, а вот о том, что пришельцы вскоре отбыли, прихватив с собой несколько сотен иудейских семей, история народа умолчала. Возможно, иудеи, привыкшие ко всякого рода исходам из собственной страны, не придали значения этой волне эмиграции. Еврей и в далекой звездной системе остается евреем. Шли века, жители Антареса многому научили выходцев с Земли, относились к иудеям хорошо, не мешали молиться и строить синагоги, и даже научили копировать свитки Торы с помощью деструктивно-молекулярного метода, так что сам Творец не различил бы, где новый свиток, а где старый. Росли дети, внуки… Антарес светил ярко-оранжевым светом, и было в этом свете нечто, от чего внешность евреев постепенно изменялась. Но разве во внешности дело? Идея, Смысл жизни, любовь к Творцу — остались. Память о земле Израиля, такой далекой (сотни световых лет!) и такой желанной, не позволяла жить спокойно. Со временем Антарес стал для иудеев будто плен вавилонский, хотя ничего общего между Советом Общин Антареса и царем Навуходоносором не было и быть не могло. Страшная сила — ностальгия народа. Ассимилируясь среди людей, с которыми живет, еврей может стать черным, красным или кособоким, но все же останется евреем, ибо дух, а не физическая оболочка, определяет личность. Они решили вернуться. Не все и не сразу, конечно. Страшновато — столько лет прошло. Израиль жив, надо полагать, поскольку сам Творец вывел евреев на эту землю, но за столько веков мало ли что могло приключиться… На Землю отправился отряд разведчиков. Могли ли они даже догадываться, сколько пришлось перетерпеть евреям на родной планете? Разрушение Храма, рассеяние, изгнание из Испании, газовые камеры… Не могли они знать этого, но чувствовали. И сейчас, в аэропорту имени Бен-Гуриона они восторженно смотрели вокруг, внимая каждому слову, каждому жесту сохнутовских пакидов. — Где хотите поселиться? — спрашивал чиновник. — Около Храмовой горы, — отвечал толстый мужчина, скрученный винтом. Бедняга, он не знал еще, что, пока его предки нежились под прохладными лучами Антареса, разрушены были оба Храма, а на горе стояла ныне мечеть Омара. Впрочем, что такое мечеть, он не знал тоже. — В Иерусалиме, значит, — констатировал чиновник. — Только смотри, там квартиры дорогие. И вторая семья попросилась в Иерусалим, и третья… Они просто не знали, что есть в Израиле города развития, и даже центр современной еврейской культуры — Тель-Авив. На следующий день после прибытия все тридцать восемь семей антаресских евреев явились к Стене плача и, рыдая (им уже рассказали о горестной судьбе Храмов, чуде Хануки, восстании Бар-Кохбы и необходимости вложить между камнями Стены записку с заветным желанием), припали к поруганной святыне. Хорошо, в тот день обошлось без инцидентов, хотя лидеры ХАМАСа не преминули заявить, что новая алия — провокация сионистов, и что священный джихад настигнет и этих, якобы пришедших со звезд. Фархад Саид, наследник Арафата, хотя его никто и не спрашивал, выразил недовольство, поскольку новая алия грозила срывом мирного процесса. С квартирами в Иерусалиме действительно было туго. Это и описывать не нужно — все знают, как в две тысячи шестом году цены на аренду подскочили вдвое. Антаресские евреи привыкли к комфорту, а здесь, попав в руки маклеров, квартировладельцев и чиновников Министерства абсорбции, новые репатрианты сникли. — Я физик! — горячился в Центре абсорбции ученых скособоченный пришелец тщедушного телосложения. — Вот этими руками я могу построить реактор, который раз и навсегда обеспечит энергией весь Израиль. Нужны только материалы и сотрудники… — Видишь ли, — объясняли ему, — каждый третий репатриант приезжает в страну с проектом мирового значения. У государства нет средств оплачивать любой проект. Физик, говоришь? Хочешь преподавать физику в школе для умственно отсталых? Есть место. А в Министерстве здравоохранения объясняли хрупкой даже по земным меркам женщине, что не имеет никакого значения, работала ли она врачом там, на Антаресе. Можешь лечить любые болезни? Так уж и любые! И СПИД тоже? А кстати, деньги у тебя есть? Кто же открывает свое дело без денег? Так что — сначала в банк. О, эти банки! Антаресцы, привыкшие доверять друг другу во всем, не могли взять в толк, что такое «гаранты для получения банковской ссуды». Нет, эти репатрианты оказались на удивление бестолковыми. Через месяц после прибытия бывшие антаресцы являли собой странное сборище издерганных типов, которые, казалось, еще больше скособочились, пытаясь понять то, что и коренные израильтяне не всегда понимали. Положение обострилось до предела, когда один из антаресских евреев выступил с воспоминаниями о галуте. Кто-то догадался спросить: сколько евреев живут сейчас на планетах Антареса. Ответ ошеломил: — Тридцать два миллиона восемьсот тысяч! — И все хотят репатриироваться?! — Все! На следующее утро в Кнессете разразился скандал. Министр финансов резонно заявил, что на абсорбцию такой прорвы народа не хватит никаких денег. — Да страна просто лопнет! — возопил министр финансов. Ситуация стала патовой. Осталась, правда, маленькая надежда на то, что Главный раввинат отыщет какой-нибудь изъян в кошерности и подлинности новоприбывших. Бабушка из аборигенов, скажем, или пренебрежение двести семьдесят пятой заповедью. Оба главных раввина — ашкеназийский и сефардский — долго совещались, обращались с молитвами к Всевышнему, изучали привезенные с Антареса бумаги с записями исторических событий и в конце концов признали: — Евреи! Надо сказать, что только дети антаресских евреев чувствовали себя в Израиле как в родном межзвездном галуте. Чаша терпения новых репатриантов переполнилась, когда одна из девушек решила, не спросясь родителей, отправиться по объявлению: «Требуются молодые девушки в престижный кабинет массажа. Интересная работа, высокие заработки. Дискретность гарантируется.» Да что это такое? Как? Девушка из религиозной семьи! Она не знает, что такое массаж? Приближение развязки первыми ощутили торговцы на рынке Кармель. Однажды вечером несколько бывших антаресцев явились с огромными сумками и закупили огромное количество продуктов. На следующий день закупка товаров продолжалась, и подозрения усилились, а когда группа пришельцев подошла с сумками к пропускному пункту Бен-Гуриона и потребовала пустить их в ангар, сомнения переросли в уверенность. Что нужно было делать? Просить евреев остаться на родине? Сохнут принял совершенно правильное решение — натравил на них банк «Идуд». Каждый из антаресцев получил предупредительное письмо — никто не будет допущен в ангар до тех пор, пока все не вернут потраченные на их абсорбцию деньги. А на следующее утро летающей тарелки в ангаре не оказалось. Пока ошеломленные охранники прочесывали окрестности, жители большого Тель-Авива стали свидетелями любопытного зрелища. Огромная светлозеленая шляпа, знакомая по многочисленным фотографиям, летела низко над землей, то и дело пикируя и подбирая антаресцев, вышедших на тремпиады со своими скромными пожитками. Все было ясно, многие плакали, и многие говорили: куда же вы? Как же вы без нас? Как же будете там, на звездах, без этой Святой земли? Перехватчики, посланные вдогонку, поднялись на головокружительную высоту, однако и этой высоты оказалось недостаточно ни для того, чтобы остановить взлет тарелки, ни для того даже, чтобы догнать ее. Не сбивать же, на самом деле. Улетели. Эх, евреи… Неудивительно, что в учебниках истории о «самозванной алие» написано всего пять строчек.

УБИЙЦА В БЕЛОМ ХАЛАТЕ

Помните, я рассказывал вам о стратификаторах — приборах, с помощью которых можно пробуждать к жизни прошлые свои инкарнации? В дни моей молодости было модно бравировать собственными сущностями: «Я был королем Кастилии!», «Да ну, а я зато учился у самого рабби Акивы!» Немногие знают, однако, что еще в те годы наука научилась извлекать души не только из умерших, но и… Нет, давайте по порядку. Алекс Рискинд работал санитаром в иерусалимской больнице «Шаарей цедек». Во-первых, он интересовался стратификаторами и имел дома одну из лучших моделей. Во-вторых, его интересовало не только то, что происходит, когда душа покидает тело, но и тот момент, когда душа в теле появляется. Рассуждая об этом, Алекс не мог обойти проблему абортов и в одно знаменательное (или злосчастное?) утро подумал: «Если в тот момент, когда врач убивает зародыш, производя аборт, извлечь душу этого еще не рожденного существа, то…» Так Рискинд сделал свое открытие. Алексу нужен был хороший физик, и он такого физика нашел. Запомните это имя: Евгений Брун. По делу Рискинда он проходил свидетелем, роль его осталась непроясненной, читатели и зрители не обратили особого внимания на этого человека. И напрасно: он был главным лицом, потому что, в отличие от Рискинда, знал физику. — Понимаешь, — сказал ему Алекс в первый же вечер после знакомства, угощая гостя чаем с печеньем, — душа появляется у зародыша в первые же часы после зачатия. Так вот тебе задача, как физику. Ты должен видоизменить стратификатор так, чтобы извлекать и сохранять души нерожденных детей. Наверняка это возможно, поскольку прибор может фиксировать появление души. Если женщина хочет совершить убийство, сделав аборт, это ее дело. А наше с тобой — сохранить жизнь. Ясно? Трудно сказать, было ли Евгению уже что-то ясно в тот вечер. Но физик по призванию отличается тем, что, однажды над чем-то задумавшись, остановиться уже не может. Как автомобиль, лишенный тормозов. Евгений назвал свой аппарат «эмбриовитографом». Никакой заботы о потребителе — сразу и не выговоришь. Алекс повертел прибор в руках («эмбрио…» получился размером с карманный компьютер) и остался доволен. На следующий день он сделал второй шаг к своему преступлению. В «Шаарей цедек», где работал Рискинд, абортов не производили — о причине читатель догадывается. Алекс отправился в «Хадасу», где у него был знакомый гинеколог, и попросил разрешения присутствовать во время предстоявшей плановой операцию по убиению плода. — Зачем тебе? — удивился приятель. — Собираешься переквалифицироваться? Так в вашей больнице аборты считаются криминалом! — Да, - подтвердил Алекс, — есть заповедь «не убий». Именно поэтому я и хочу присутствовать. Приятель не понял логики, но и для отказа не нашел основательной причины. Коллега все-таки. Уходя в тот день из больницы, Алекс имел при себе заключенную в «магнитную колыбель» душу убитого только что врачами зародыша мужского пола. Из «Хадасы» Рискинд отправился прямо в Гиват-Рам, где его ждал в институте физической технологии Евгений Брун. Аппарат подключили к компьютеру, и Алекс с Евгением услышали биение сердца, какие-то вздохи, шорохи и бормотание. — Потрясно, — сказал о собственной работе господин Брун. — И ты думаешь, что он будет расти? — Душа жива, — убеждая самого себя, подтвердил Алекс, — и теперь ее не убить. В теориях инкарнаций Евгений не был силен и потому согласился. Через три месяца «магнитная колыбель», соединенная с компьютером, пестовала души сорока трех зародышей. А потом первый из зародышей достиг возраста, когда нормальные младенцы появляются на свет. Душа зародыша перешла в иное качество в одиннадцать утра. Из «магнитной колыбели» доносились странные звуки, совершенно не похожие на вопли младенца, рожденного обычным способом. Скорее эти звуки напоминали стенания старика, проснувшегося поутру с привычной болью в печени. Алекс подключился к аппаратуре аудиоконтакта с компьютером и услышал: — Господи, и это называется жизнь? Говорить с новорожденной душой — занятие не из легких. Алекс попытался сказать нечто вроде «мир тебе, входящий», но компьютерный транслятор выдал какую-то абракадабру, отчего душа-младенец зашлась воплем, едва не разорвавшим Алексу барабанные перепонки. На второй контакт он решился через три дня. За это время душа освоилась в мире, начала даже покидать «магнитную колыбель» и парить под потолком, чего, конечно, никто не видел по причине полной прозрачности и даже нематериальности означенной души. Это был мальчик, и звали его Эдиком. То есть, он сам себя назвал Эдиком, а на вопрос Рискинда ответил: — Так бы меня назвала мама, если бы я родился. Душа младенца отличается от живого младенца не только тем, ей не нужно давать грудь и менять подгузники. Душа, даже новорожденная, обладает знаниями всех предшествовавших инкарнаций, а Эдик, к тому же, имел еще и явные задатки гения в области абстрактного мышления. Алекс вел с Эдиком многочасовые беседы в ущерб собственному здоровью. Второй была девочка. Прелестное создание по имени Анюта — мама ее (если женщину, решившуюся на аборт, можно было назвать мамой хотя бы теоретически) была родом из Санкт-Петербурга, и новорожденная, издав первый крик, немедленно объявила, что Питер — лучший город России и всего мира, а Москва всего лишь деревня. Можно было подумать, что с этим кто-то спорил. А потом пошло. Души рождались одна за другой, и хорошо, что они были нематериальны, иначе в «магнитной колыбели» очень быстро наступил бы демографический кризис. Какие были люди! Эдик со всеми своими задатками уже через месяц затерялся в толпе. Душа нерожденного Фимочки Когана оказалась потрясающей рассказчицей — когда она начинала говорить (точнее — мыслить на публику), смолкали даже, казалось, птицы на деревьях. Алекс пытался напрямую соединить души с процессором компьютера — тогда Фимочка смог бы подключиться к какому-нибудь текстовому редактору и сам описать собственные жизненные впечатления. Но ничего не получилось — все же Рискинд имел образование медицинское, а не техническое, что он понимал в компьютерах? Можно подумать, что в душах он понимал больше… Однажды — это было через полтора года после рождения Эдика — забежал к приятелю Евгений Брун, к тому времени и думать забывший о созданных им «магнитных колыбельках». Подключился, послушал минуту, а потом полчаса глядел на Алекса мутным взглядом. Спросил: — Сколько их? — Сто шестьдесят четыре, — с гордостью ответил Алекс. — Завтра должно быть сто шестьдесят пять. — О чем они говорят? Я половины не понял! — Естественно. Максик, например, развивает сейчас какую-то квантовую теорию, идеи он получил от папочкиных генов, кое-что ему подсказала душа предка по материнской линии, она была в восемнадцатом веке неплохим метафизиком. Я-то в физике не волоку… А Маечка здорово поет, прямо как Мария Каллас; когда она заливается, все боятся подумать даже слово. Если родится хотя бы один тенор, они там такую оперу сделают… — Алекс! Ты их всех различаешь? — Евгений, — рассердился Рискинд. — Это же в некотором смысле мои дети! Брун ушел, качая головой. Все шло к развязке. К осени 2032 года в магнитной люльке уживались души трехсот девяносто девяти детей в возрасте от нуля до трех лет. Физический возраст был, конечно, совершенно условен, ибо души бессмертны. Еще одна душа, и можно было бы отметить круглое число. Не довелось. Хава Шпрингер, 32 лет, пришедшая в «Хадасу» делать третий аборт, уже была потенциальной матерью двух безымянных душ из коллекции Алекса Рискинда: классический пример ветренницы, замечательно описанный Мопассаном. Детей она не любила. Нет, это слишком мягко сказано — она их терпеть не могла. Ни чужих, ни, тем более, своих, которых у нее по этой причине никогда и не было. В отличие от прочих Алексовых «детей», две души, матерью которых так и не стала Хава, были дебильны, насколько может быть дебильной нематериальная структура. Они с трудом могли разговаривать. Они почти ничего не понимали. Их было жаль до смерти. Ну и что толку? Алекс умел лечить тело — этому его учили в медицинском институте. Лечить души он не мог. Вылечить такую душу не смог бы никакой психиатр. «Убивать надо таких женщин», — думал Алекс. Он был зол. Он страдал. И можно его понять. В тот день, когда должен был родиться четырехсотый обитатель «магнитной колыбели», Алекс отправился, как обычно, в «Хадасу» — присутствовать на операции и спасти еще одну человеческую душу. В гинекологическом кресле сидела Хава Шпрингер, 32 лет, вполне довольная жизнью. Предстоявшая процедура была для нее не первой и, как она думала, не последней. О двух своих потенциальных детях, чьи души парили под потолком в комнате Рискинда, она, естественно, не знала. А Рискинд знал. Он провел бессонную ночь, пытаясь хоть что-то понять из беспрерывных причитаний двух Хавиных потенциальных детей. Не сумел. Он увидел Хаву на приеме и понял, что в ближайшие дни еще одно нежеланное дитя лишится физической сути. И значит, скоро еще одна безымянная душа станет биться о невидимые для всех стены «магнитной колыбели». Это было двойственное состояние. Конечно, аффект. Но, с другой стороны, Алекс Рискинд прекрасно понимал, что делает, поскольку явился в клинику с оружием. Он вытащил пистолет, на глазах у ничего не понявших врачей приставил ствол к виску женщины и нажал на спуск. Что страшнее — лишить жизни или лишить души? В газетах писали, что Алекс Рискинд находился в невменяемом состоянии, и в этом есть доля правды. Но не главная. Впрочем, если бы судьи знали о «магнитной колыбели», разве приговор был бы иным? Нет. Закон есть закон. Делом Рискинда лично я занялся уже после решения суда: фирма поручила мне разработать инструкции на тот случай, если эмбриовитограф Бруна-Рискинда будет запущен в серийное производство. Я посетил жилище Алекса уже после того, как хозяин переехал в тюремную камеру. Видел компьютер, видел некий прибор, похожий на небольшое корыто, заполненное микросхемами. Корыто было отключено от сети. Душ, паривших под потолком или плававших в «магнитной колыбели», я, естественно, не увидел. Не знаю, что стало с младенцами. Что вообще происходит с душой, если она никому не нужна? Как говорил Евгений Брун: «Не телом единым жив человек»…

ДОМАШНИЙ ТЕАТР

Рекламный агент — ужасная профессия. Сейчас она не только не в моде, но, насколько мне известно, с некоторых пор ее не существует в природе. За прошедшие годы рекламное дело перешло на принципиально новый уровень, и в наши дни вовсе не нужно нанимать живого человека, чтобы убедить кого бы то ни было приобрести для своей домашней видеотеки, скажем, последнюю версию суперблокбастера «Осторожные коготки». Сами узнаете, сами проверите, сами закажете, сами на себя и рекламации писать будете. А в дни моей юности все было иначе: сенсорных проницателей еще не существовало в природе, а на рекламные ролики, которые шли по телевизору, обращали внимание разве что самые прижимистые клиенты, так и не раскошелившиеся на антирекламные приставки. Именно в те годы профессия рекламного агента, лично приходившего в любой дом, чтобы всучить незадачливому хозяину не нужный ему товар, была настолько популярна, что даже дети в детских садах, отвечая на вопрос воспитательницы: «Кем вы хотите быть, ребята, когда вырастете?», хором, хотя их никто этому не учил, восклицали: «Рекламным агентом!» Так что в моем выборе не было ровно ничего удивительного, как бы это ни казалось сейчас странным моим многочисленным читателям. Те, кто тогда жил, прекрасно помнят, например, бум домашних театров — разве мог этот бум состояться, если бы не тысячи рекламщиков вроде меня, на собственном примере объяснявших, что такое домашний театр, чем он отличается от компьютерной реальности и почему играть в Кухонном представлении куда полезнее для здоровья, нежели биться на мечах в виртуальном мире гоблинов и вампиров. Домашний театр был изобретен, когда покупатель несколько пресытился стратификаторами. Сначала, конечно, приходишь в восторг, выяснив, что в тебе находятся восемнадцать (у некоторых — до сотни!) душ, каковыми на деле был ты сам в прошлых и будущих жизнях. Тебе упоительно нравится побыть собой в том образе, какой был у тебя, скажем, в третьей инкарнации, а был ты тогда наложницей фараона Афемиледоменита Второго, о котором не слыхивал ни один историк, настолько это была мелкая и не интересная личность. И понимаешь вдруг, что наложница, бенгальский тигр (седьмая инкарнация), чеченский пастух (инкарнация номер одиннадцать) и все остальные заключенные в тебе личности — это ты сам со всеми своими нынешними пороками и достижениями. И общаясь с пятой или второй инкарнациями, ты с собой и только с собой общаешься и ни с кем больше. Важно не упустить момент и переключиться на рекламу нового товара. Примером тому может служить моя реклама домашних театров времяпрепровождения самого крутого, самого стильного и самого полезного с точки зрения физического здоровья. Захожу я, к примеру, в дом, где живет семья из шести человек — муж с женой, двое их детей (мальчик и девочка), а также вторая инкарнация мужа (базарный торговец из Урарту) и шестая инкарнация жены (домашний питон из террариума султана Эйюба, XI век). В те годы многие так поступали: вызывали к жизни любимые свои инкарнации, а потом отключали стратификаторы, оставляя лишенных будущности бедняг у себя в качестве, если хотите, второго «я». Так вот, вхожу я и вижу, как дочь хозяина Яэль играет со второй инкарнацией собственного папочки в компьютерную игру «Скалолаз», а шестимесячный сыночек Игаль орет не своим голосом (наверняка голосом своей первой инкарнации, уж не знаю, кем она была в той еще жизни). — Послушайте, — говорю я, обращаясь к шестой инкарнации жены, ибо только домашний питон в этом бедламе сохраняет спокойствие, — послушайте, согласие в вашей семье наступит только после того, как вы приобретете новинку: домашний театр для вас всех и для друга дома, если у вас таковой имеется. — Домашний театр? — шипит питон, тупо глядя на меня левым глазом. — Что-то вроде телевизора с заказанным представлением? — Чепуха! — восклицаю я. — Никакого телевизора! Никакого стратификатора! Экологически чистый продукт — он даже мыслей ваших не засоряет, поскольку думаете во время спектакля не вы, а программа-режиссер. — Вот как? — с сомнением шипит питон, и неожиданно в его левом глазу вспыхивает огонек узнавания, да и я начинаю вспоминать: черт подери, так ведь именно проданный лично мной стратификатор стоит у хозяев на журнальном столике! Приходится мгновенно перестраиваться, и я продолжаю, обращаясь к питону: — Вы, конечно, помните, как я продал последнюю модель стратификатора? Именно благодаря ей, этой модели, вы получили возможность жить в нашем замечательном мире! — Сомнительное удовольствие! — шепчет питон и, кажется, готовится броситься мне на шею. Надо полагать, не с дружеским объятием. — Все меняется! — восклицаю я. — На смену стратификаторам пришел домашний театр, и это стоит попробовать! Это нужно попробовать! Если вы все это немедленно не попробуете, жизнь ваша будет так же пресна, как вода в дистилляторе! Питон, конечно, ничего не знает о дистилляторах, я на это и рассчитываю. Пока он соображает (индекс IQ равен 65, на глаз видно), я достаю из сумки присоски-возбуждатели и налепляю на каждого члена семейства, в том числе и на младенца, сразу же прекращающего орать. Питон пытается увернуться, и потому присоска попадает ему на хвост — что ж, тем хуже для него, в театральном действе бедняге достанется незавидная роль исполнителя чужих желаний. Все застывают — так всегда происходит и в реальном зале, когда звучит третий звонок и выпускающий режиссер дает команду: «По местам стоять, с якоря снима…» То есть, я имею в виду: «Все по местам, общий выход!» Тут вступает в действие режиссерская программа (та, что идет за отдельную плату, о чем присутствующие еще ничего не знают), и домашнее представление начинается. Я отступаю в сторону — в тот угол, откуда обычно даже пыль не смахивают, поскольку и не заглядывают туда никогда и ни при каких обстоятельствах. Наблюдать со стороны представление домашнего театра, вообще говоря, неприлично, но для нас, торговцев этим товаром, было, конечно, сделано исключение. Первым входит в образ хозяин квартиры — что ж, это нормально, все идет по плану, сейчас на «сцене» появится его любимая жена… Но с этими инкарнациями иногда случаются самые невероятные истории. Вместо любимой жены к игре подключается вторая инкарнация хозяина — базарный торговец из государства Урарту. В отличие от них, мне известен режиссерский замысел: развлечь домочадцев охотой на ручного дракона, роль которого обычно достается самому сильному и активному члену семейства — в данном случае, как я был, уверен — хозяину квартиры. Но эта его вторая инкарнация… Короче говоря, когда в театральное действо входят наконец все присутствующие, включая питона, так и не оценившего всей прелести режиссерской задумки, хозяин и торговец из Урарту изображают из себя две ипостасти грозного дракона: хозяин включается в роль в драконьем теле, а его вторая инкарнация — в драконьем духе. Лишенное души тело дракона ведет себя вовсе не так, как задумано режиссером спектакля — вместо того, чтобы бегать от остальных членов семейства по всем комнатам, взлетая на шкафы и царапая когтями мебель, дракон изрыгает огонь и готовится к атаке, в то время как душа его парит под потолком и гнусными мысленными приказами (лично я воспринимаю эти мысли, как режущий сознание скрип) направляет собственную телесную оболочку в самую гущу начавшегося сражения. Жена хозяина, она же хозяйка квартиры, оседлав собственную инкарнацию-питона, пытается остановить дракона заклятьями, очень напоминающими фразы из обычного лексикона разгневанных жен. И только дочь хозяев включается в спектакль по-настоящему — так, как и записано в режиссерском сценарии, известном мне как свои пять пальцев: девочка хватает что попало под руку (а под руку ей попадают, конечно, самые хрупкие предметы — например, стоящие на серванте хрустальные бокалы) и швыряет в дракона, стремясь попасть ему в глаз. Психологизмом и не пахнет — типичный голливудский блокбастер в домашних условиях, полный дилетантизм и бессмыслица. И все из-за того, что сценарий оказался изначально разрушен присутствием второй инкарнации хозяина! Я понимаю, конечно, что подобные обстоятельства нужно будет учесть в следующей модели домашнего театра, но что делать сейчас, когда представление грозит выйти из-под контроля? Не в моих силах загнать в прошлое инкарнации, для этого нужна стационарная модель стратификатора, а где ее взять в домашних условиях? А между тем физический дракон и его душа начинают побеждать своих соперников абсолютно вопреки режиссерскому замыслу и возможностям аппаратуры домашнего театра! И тогда я бросаюсь в гущу сражения, получаю по голове хрустальным бокалом, а по шее — удар хвостом питона, но все же произношу, глядя в совсем лишенные разума глаза хозяина-дракона: «Финита ла комедия!» — кодовое словосочетание, вычитанное создателями программы в тексте какой-то пьесы конца то ли XVIII, то ли XIX века. И падает занавес. В том смысле, что семейство мгновенно приходит в себя и смотрит на меня в двенадцать разгневанных глаз, потому что все можно восстановить — даже утерянное семейное счастье, — но как склеить разбитый в мелкие осколки хрустальный бокал, эту реликвию, которая ничего на самом деле не стоила, но все же являлась самым дорогим предметом в этой квартире? Понимая, что продать здесь аппарат для домашних театральных представлений мне по объективным причинам не удастся, я ретируюсь в сторону двери и неожиданно слышу вслед: — Послушайте, куда вы? Я, пожалуй, беру эту штуку. Сколько вы за нее хотите? И можно ли на десять беспроцентных платежей? — Никуда! — отвечаю я на первый вопрос. — Две тысячи восемьсот, — отвечаю на второй. А что касается третьего вопроса, то это нужно выяснить с бухгалтерией, и мы садимся за стол, причем питон вешается мне колено, подписываем нужные бумаги, и я постепенно начинаю понимать, что именно разбитый бокал решил дело в мою пользу. Ах, как хотел хозяин квартиры разбить этот злосчастный предмет, и ах, как ему недоставало для этого мужества! В конце концов мы сговариваемся на две тысячи пятьсот и пять платежей, я желаю всем приятных домашних представлений и ретируюсь, наконец, окончательно, унося в портфеле подписанный договор о постоянном обслуживании и бесплатном предоставлении всех новых режиссерских разработок. Уже за дверью я слышу хрустальный звон — видимо, хозяин еще не окончательно вышел из роли разбушевавшегося дракона и продолжил битье ненавистной посуды. Я достаю из кармана электронный блокнот, вывожу на экран адрес следующего потенциального клиента и бодро отправляюсь продавать оставшийся у меня экземпляр домашнего театра.

УБИЙСТВО НА БАЛУ В ЧЕСТЬ ДНЯ НЕЗАВИСИМОСТИ

Дни, когда я работал рекламным и торговым агентом, сейчас, по прошествии многих лет, кажутся мне полными романтики и приключений. Ах, молодость, молодость! Помню, как я хвастался знакомым девушкам, отвечая на вопрос: «Чем ты сейчас занимаешься, Иона?» «Охочусь за пиратами!» — говорил я и действительно ощущал на щеках прикосновение крепкого зюйд-веста, слышал звук пушечного выстрела и видел, как корма моего галеона… Нет, серьезно! Современный читатель не способен понять, что означало в дни моей юности слово «пират» — сейчас пиратами называют пылепитающихся косможивущих рептилий, страшных на вид, но совершенно безобидных тварей, кучкующихся в пылевых туманностях Пояса Ориона. Понятия не имею, почему эти животные были названы пиратами — возможно, ученые, открывшие в 2068 году новый подвид космических монстроидальных ящеров, поручили поиск названия компьютеру, а тот подключил датчик случайных чисел, вот и выпало странное, на первый взгляд, слово «пират». К сведению читателей, на самом деле пиратами называли в прошлом всех, кто злостно нарушал авторские и имущественные права. В семнадцатом, скажем, веке пираты (люди, конечно, а не пылепитающиеся рептилии) плавали по морям Карибского бассейна и отбирали авторские права у испанских торговцев забирали у них товар и торговали сами. А все потому, что в те давние века не существовало процесса копирования (вы можете это себе представить?), и пираты вынуждены были реквизировать у хозяев оригиналы приготовленной к продаже продукции. К концу прошлого, двадцатого века ситуация изменилась — почти любой предмет широкого потребления можно было копировать и продавать не оригинал, а его копию. Когда в моду вошли домашние театры, пираты начали приторговывать режиссерскими программами семейных представлений. Помню случай: вызвал меня начальник отдела распространения. — Шекет, — сказал он, — поступила рекламация по домашнему представлению «Убийство на балу в честь Дня независимости». — Убийство совершено в честь Дня независимости? — уточнил я. — Нет, — раздраженно объяснил начальник. — Бал в честь Дня независимости, а убийство — на балу. Рекламация поступила от соседей семьи Ротшильд в Петах-Тикве, приобретшей кассету с программой представления «Убийства». — Почему не подали рекламацию сами Ротшильды, если программа оказалась с браком? — резонно спросил я. — Сами Ротшильды, — терпеливо сказал начальник, — подать рекламацию не могут, поскольку до сих пор находятся в представлении. — Чушь! — возмутился я, забыв о субординации. — Стандартное представление рассчитано на три часа, и невозможно… — Шекет! — повысил голос начальник. — Вы что, до сих пор не поняли, что Ротшильды, жмоты этакие, приобрели не лицензионный диск за двести шекелей, а пиратский — за четырнадцать? — Ах! — воскликнул я, поскольку только в этот момент до меня дошла трагичность ситуации. Даже лицензионные программы представлений с убийствами имели ту особенность, что в спектаклях использовалось нестандартное оружие, а какое именно — в лицензионном режиссерском сценарии не говорилось, это должен был решить сам «убийца». Пиратская программа лишь усиливала этот театральный эффект, так что к месту действия я прибыл, облаченный в лучший по тем временам молекулярный бронежилет, не имея ни малейшей уверенности в том, что эта конструкция спасет меня от вышедшего из-под контроля убийцы. Еще в квартале от дома, где шло представление, я понял, почему соседи подали рекламацию. Из квартиры на втором этаже доносились дикие вопли, перемежавшиеся визгом, грохотом падавшей мебели и прочими звуковыми эффектами. Разумеется, это вовсе не означало, что там на самом деле все уже переломано, а домочадцы добивают друг друга. В лицензионных спектаклях такое было попросту невозможно, но речь-то шла о пиратской копии! Я поднялся на второй этаж и позвонил — не в дверь, конечно (кто ж мне откроет, если все заняты в представлении?), а в память домашнего компьютера. Представился и потребовал открыть, поскольку в данной квартире нарушается закон об охране авторских прав. Дверь распахнулась, я ввалился в гостиную и оказался в самом центре представления. Расстановка действующих лиц оказалась такой. Главный герой — хозяин квартиры, мужчина атлетического сложения лет сорока. Его персонаж (я-то знал, о чем шла, по идее, речь в этой постановке!) — тщедушный и очень противный коммивояжер, которого терпеть не могут все, кто его знает, и каждый не прочь его прикончить в тихом и темном месте. Это — жертва, которую убивают в первом же акте. Но копия-то была пиратской! Шло наверняка уже третье или даже четвертое действие, а жертва все еще была жива и, похоже, не собиралась отдавать свою жизнь во власть убийцы. Хозяйка квартиры, миловидная, в отличие от мужа, женщина лет тридцати пяти, играла роль подруги жертвы — вообще говоря, согласно режиссерскому замыслу, она тоже могла оказаться убийцей, поскольку ненавидела привычку своего приятеля засыпать сразу после окончания интимного акта. Когда я вошел в квартиру, женщина сидела на шкафу и целилась в мужа из импровизированной рогатки, которая на самом деле могла оказаться лазерным пистолетом, так что мне следовало держаться подальше от линии прохождения луча. Если бы этот жмот, хозяин квартиры, не пожалел двухсот шекелей на лицензионную кассету с режиссерской программой представления, семья наверняка получила бы массу удовольствия от расследования преступления. Пиратская же копия, эта дешевая импровизация на заданную тему, заставила даже детей войти в роли потенциальных убийц, что было вовсе недопустимо. Детей здесь было четверо — самому младшему, на мой взгляд, было лет семь, и ему, насколько я понял, досталась незавидная роль автора-рассказчика (что не мешало этому ребенку, кстати говоря, быть и убийцей, пиратские копии допускали и такое!). Кроме него, была еще девочка лет десяти и два мальчика — одному было примерно двенадцать, а второй уже достиг возраста бар-мицвы. Дети медленно перемещались по квартире, взгляды их были затуманены, они так вошли в роли, что внешний мир не существовал для них ни в каком своем проявлении. В лицензионной программе всегда предусматривается трехпроцентное внешнее вмешательство в сознание актера для того, чтобы ему было легче выйти из роли, когда спектакль закончится. Но в пиратской копии такая мелочь не предусматривалась, и вошедшие в роль дети ощущали себя в полностью воображаемом мире. Я мог побить их, колоть иголкой — никто даже не отреагировал бы. Представление находилось в самом разгаре, и у меня была почти невыполнимая задача: направить действие к финалу. Иначе, когда пиратская программа закончит работу (а она эту работу когда-нибудь закончит!), наступит коллапс сознания, и спасти эту семью особенно детей — могут не успеть даже лучшие реаниматоры службы спасения. Что я мог сделать? Войти в представление сам? Рискованно: мне вовсе не улыбалось оказаться убитым кем-нибудь из этих милых созданий. Конечно, это будет виртуальное убийство, убийство в домашнем спектакле, но если меня убьют хотя бы виртуально, как я смогу довести расследование до конца? Нет, это не выход. Отключить ретранслятор с программой спектакля я тоже не мог — наступила бы немедленная реакция, тот же коллапс сознания. Мне было жалко родителей, а еще больше детей, которые наверняка обожали играть в домашних спектаклях и не могли предположить, что собственный папочка по причине патологической жадности купил для них не нормальную режиссерскую программу, а ее пиратскую копию. Какие еще оставались варианты? Только один — войти не в спектакль, а непосредственно в программу. Это тоже был риск, но, по крайней мере, только для меня, а не для участников спектакля. Рисковать не хотелось, но, в конце-то концов, я должен был отрабатывать свою зарплату — я ведь пришел сюда не для того, чтобы наблюдать, нужно было принимать меры, причем немедленно. Вздохнув, я обошел главную героиню (интересно, кого она сейчас видела перед собой? Кем я ей представлялся? Или, может, был просто пустым местом?), обнаружил рядом с телевизором красивую коробку домашнего театра (модель не из дешевых, японская, на это у хозяина деньги нашлись, а вот на лицензионную программу он поскупился!) и осторожно приподнял крышку. Да, диск там стоял, несомненно, пиратский — не было даже фирменной наклейки. Я открыл свой кейс, достал ментальный тестер и принялся проверять сигналы, подаваемые в мозг действующих лиц. Разумеется, они это ощутили — будто неизвестная черная фигура возникла в мире, где они сейчас находились. Главный герой даже со шкафа спрыгнул хорошо хоть, не на меня. Я уменьшил напряжение, фигура-тестер стала невидимой, и «актеры» успокоились. Я быстро оглядел плату искаженного режиссерского замысла — конечно, как в большинстве пиратских копий, здесь произошел пробой смысла. Кошмар: главный герой представления, этот жмот-хозяин, был, оказывается, одновременно жертвой, убийцей и частным детективом, распутывающим загадочное убийство на балу! Если бы не мое своевременное вмешательство, дело могло закончиться шизофренией, и не в вируальном, а в самом что ни на есть реальном мире… Пришлось действовать быстро. Я изменил причинно-логические связи, и представление понеслось к финалу. Роль детектива отошла к женщине, которая мгновенно догадалась, что жертвой, убившей себя, мог быть только ее муж. Арест папочки произвели дети, и я, отойдя на безопасное расстояние, наблюдал, как огромный мужчина бьется, будто рыба, в руках собственных чад. Минут через пять финал оказался отыгран, программа отключилась, и хозяин квартиры воззрился на меня с изумлением. — Кто вы такой? — вскричал он. — Как вы здесь оказались? — Моя фамилия Шекет, — представился я. — Намерен конфисковать пиратскую режиссерскую программу вашего домашнего спектакля. — Э… — из хозяина будто выпустили воздух. — Я… А аппарат вы тоже конфискуете, шеф? — Нет, — сказал я. — Аппарат оставлю — ради ваших детей, господин Ротшильд, ведь им трудно будет прожить без домашних спектаклей. Но учтите — еще одна приобретенная вами пиратская копия, и домашний театр будет для вашей семьи потерян. В свою очередь могу предложить вам прекрасный лицензионный спектакль «Смерть в канализации». Отличные отзывы. Доступные цены. — А можно поучаствовать в каком-нибудь фрагменте? — подал голос старший мальчик. — Конечно, — сказал я и, выбросив из аппарата пиратский диск «Убийства на балу в честь Дня независимости», поставил «Смерть в канализации» потрясающую бредятину, имевшую в те дни успех у не очень притязательных исполнителей.

ШЕКЕТ ПРОТИВ ШЕКЕТА

Когда я вспоминаю давние эпизоды своей работы рекламщика, меня порой охватывает ужас и волосы на голове встают дыбом. Дело в том, что, рекламируя замечательные изделия компании «Век», мне несколько раз приходилось встречаться с собой. В принципе, такая встреча — дело, скажу я вам, пустое, приходилось мне встречаться с собой неоднократно, и я уже об этом рассказывал. Было дело — видел я себя в десяти тысячах экземпляров и даже речь держал перед собой, размноженным, будто бройлеры в инкубаторе. В эргосфере черной дыры НD 59 883, выбрасывавшей очередного Иона Шекета каждые десять с половиной секунд, мы ощущали себя единой семьей, никому из нас и в голову не пришло бы сказать друг против друга худое слово. Так что не нужно сравнивать эти славные эпизоды с тем кошмаром, что выпал на мою долю, когда я взялся рекламировать продукцию фирмы «Век» — компании, производившей зман-колодцы индивидуального пользования. Инструкция, прилагавшаяся к изделию, гласила: «Зман-колодец (он же колодец времени) имеет стандартный диаметр и глубину, однако не обладает гарантийным талоном безопасности пребывания, хотя и осуществляет гарантийный возврат в точку отправления в случае возникновения ситуации, грозящей существованию зман-колодца (он же — колодец времени)». Иными словами, фирму больше заботила сохранность собственной продукции, нежели жизнь покупателя — действительно, почему фирма должна думать о безопасности покупателя больше, чем он сам? И вот представьте себе, что такую опасную для жизни продукцию я должен был рекламировать как замечательный способ изучения мировой истории и потрясающе эффективный отдых. Почему потенциальный покупатель должен был верить мне на слово, когда я усаживался за его круглым столом в гостиной, куда приглашал сам себя, и начинал петь дифирамбы «зман-колодцу стандартного диаметра и глубины»? Покупатель, естественно, не верил, качал головой и всякими другими способами старался показать, что не нужна ему рекламируемая продукция фирмы «Век». — Ах, как много вы теряете! — восклицал я и вытаскивал из изящной коробки пульт управления зман-колодца. — Предлагаю вам совершить со мной — за счет фирмы, разумеется! — небольшое ознакомительное погружение, и если вам не понравится, вы сможете пользоваться зман-колодцем бесплатно в течение месяца без каких бы то ни было обязательств. А если понравится, то фирма предложит вам массу увлекательнейших погружений в различные эпохи, начиная от древнего палеолита и кончая годом рождения великого Исаака Ньютона — в более поздние эпохи вы не попадете, поскольку глубина слишком мала, вы просто не успеете разогнаться, это ведь все равно что прыгать с десятиметрового трамплина в бассейн, глубина которого не превышает полуметра… Упоминание о бесплатном месяце действовало на всех, кроме, конечно, тугослышащих и абсолютно глухих. — Давайте, показывайте! — обычно говорил клиент. — Я уверен, что мне это не понравиться, но раз уж вы пришли и… «И уселись за мой стол», — хотел он добавить, но не успевал, потому что я с быстротой молнии подключал к его вискам рецепторы погружения, включался сам и нажимал кнопку старта. Когда падаешь в колодце времени, действительно возникает ощущение свободного падения, не каждому это нравится, так что мне приходится находиться рядом, но это не самое страшное. Неприятности обычно начинались, когда мы выбирались из колодца и оказывались, скажем, в Риме эпохи Нерона или в Греции времен Перикла. — Ах! — восклицал потенциальный покупатель и бросался в огонь, чтобы спасти подпаленный императором Вечный город. Я хватал его за фалды пиджака или ворот рубахи и объяснял, что любые активные действия он сможет предпринять лишь тогда, когда приобретет аппаратуру погружения в личное пользование за три тысячи двести тридцать шекелей плюс налог на покупку. А пока можно лишь смотреть и не вмешиваться. Обычно этого оказывалось достаточно, чтобы покупатель восклицал: «Беру!», и мы возвращались назад, он подписывал бумаги, платил деньги, получал пульт управления, а я удалялся, чтобы не видеть все муки, на которые зман-колодец обрекал всякого, кто попытался бы по своей воле изменить ход исторических событий. В инструкции об этом, кстати, не было сказано ни слова. Любители путешествий в прошлое действительно могли только наблюдать за событиями, но это не касалось меня — бывшего зман-патрульного, владевшего всеми приемами превращения видимого в реальное. Именно из-за этого и возникали ситуации, чреватые для меня смертельным риском. Как-то, помню, бухнулись мы с потенциальным покупателем на глубину двенадцати тысяч лет и оказались в Атлантиде в период наивысшего расцвета этой удивительной империи. Будучи зман-патрульным, я провел в Атлантиде несколько успешных операций по исправлению истории, и теперь с любопытством осматривался, узнавая знакомые места, в то время, как потенциальный покупатель крутил головой, ничего не соображая и не понимая даже, нравится ему здесь или кривые стены домов, скошенные под углом в сорок пять градусов, навевают ужас. Пока потенциальный покупатель (кажется, его звали Барух Милькис, но не ручаюсь за точность) стоял, разинув рот, я увидел, как неподалеку от нас два дюжих атланта ростом метра четыре пытаются рекрутировать в евнухи парнишку, еще даже не достигшего возраста зрелости. В отличие от Баруха Милькиса, я знал, что эта деятельность противозаконна: евнух императора должность, конечно, почетная, но сугубо добровольная. Вообще-то не мое дело было вмешиваться, но, сознаюсь, не сдержался. Милькис все еще стоял с раскрытым ртом, а я храбро бросился на обидчиков молодого поколения и врезал одному в ребро, другому в пах, а третьему… «Позвольте, — успел подумать я, — а третий-то откуда взялся? Их же двое только что было — парнишка не в счет!»…А третьему я врезал в солнечное сплетение, отчего тот согнулся пополам и отлетел к стене здания Совета Высшей Нервной Деятельности, возле которого мы как раз находились. — Аркабаз! — прокричали атланты ритуальное ругательство и бросились наутек, поскольку в столице каждый знал: посягнуть на достоинство императорских стражей могли только более высокопоставленные императорские же чиновники, и правило это не знало исключений. Получив от меня по первое число, оба стража решили, что степень моей приближенности к императору очень высока и у меня есть законное право лишить их добычи. Двое ретировались, а третий остался. Он уже оправился от моего удара, выпрямился и… Вот тут я охнул: передо мной стоял Иона Шекет собственной персоной с бляхой зман-патрульного на отвороте модной атлантической рубахи. Я, получивший удар в живот, конечно, тоже узнал меня, этот удар нанесшего. И я крикнул себе, чтобы я немедленно убирался туда, откуда свалился, поскольку иначе возникнет парадокс и всю историю Атлантиды придется выворачивать наизнанку и переписывать заново. Я и сам это понимал, мог обойтись и без собственной подсказки. Но ведь задачи у меня и у меня были разными. Зман-патрульный Иона Шекет должен был уберечь Атлантиду от вмешательства, а рекламный агент Иона Шекет обязан был всучить клиенту аппаратуру зман-колодца. И оба мы понимали, что никто из нас не пойдет на попятную — нам ли, черт побери, не знать самих себя! Ну что ж, — рассудил я, — зман-патрульный Иона Шекет — это ведь мое прошлое, я уже вышел из этого возраста, я больше не служу в Зман-патруле, так что если я прибью на месте самого себя, нынешняя моя жизнь от этого не изменится. В то же время я понимал, что я, стоявший передо мной, рассуждал примерно таким образом: «Ну что ж, этот тип — мое будущее, так что если я его сейчас прибью, ничто не помешает мне, двигаясь вперед по жизни, стать тем, кем мне суждено стать». В общем, как вы понимаете, никто из нас сдаваться не собирался. А тут еще и потенциальный покупатель пришел в себя, закрыл наконец рот и решил помочь. Правда, пока не сообразил — кому именно. Впрочем, к счастью для нас обоих, вмешаться Милькис не смог бы все равно, поскольку еще не заплатил ни шекеля за предложенный ему товар. — Хоп! — заорал я и бросился на себя, собираясь покончить с собой ударом в висок. — Арра! — заорал я-другой и бросился вперед, собираясь заехать себе ногой в челюсть. Мы столкнулись и покатились в разные стороны, не причинив себе ощутимого вреда, поскольку прекрасно знали все эти приемчики — и удар в висок с налета, и контровой в челюсть. Надо было сразу сообразить, что в драке между нами возможна только боевая ничья, но мы все-таки минут пять пытались тузить друг друга, не сумев причинить даже легкого ушиба. — Стоп! — воскликнули мы одновременно и отпрыгнули друг от друга на безопасное расстояние. — Послушай, Иона, — сказал я примирительно. — Давай не будем мешать друг другу. Ты обязан охранять историю Атлантиды от вмешательства зман-диверсантов и инопланетных разведчиков, так ведь? Можешь не отвечать, я прекрасно знаю, что так, поскольку сам был тобой несколько лет назад. Так вот, я теперь работаю рекламным агентом и продаю зман-колодцы индивидуального пользования с правом визуального обзора, но без права вмешательства. — Вот как? — спросил я, глядя на меня недоверчивым взглядом. — Этот парень, значит, не диверсант, а покупатель? — Милькис? — сказал я, глядя на меня укоризненно. — Да он из зман-колодца не выберется, это не предусмотрено конструкцией. Не обращай на него внимания. — А почему ты полез в драку с дворцовыми стражами? — все еще не доверяя мне, спросил я. — Уж ты-то должен знать, что это — прямое вмешательство в прошлое. — Да? — удивился я. — Стражи, между прочим, занимались противозаконным рекрутским набором. — Да? — удивился я. — Если ты прав, то поступок твой — единственно правильный, я бы и сам поступил так же на твоем месте. — На моем? — удивился я. — А сейчас ты на каком месте? — На моем, — ответил я и удивился: — А ведь верно: я сейчас на моем месте, как и надлежит быть. После чего мы некоторое время выясняли, кто из нас должен говорить о себе «я», а кто — «ты». Милькис с обалделым видом смотрел на нас из зман-колодца и наконец пришел к долгожданному решению: — Беру! — закричал он. — Плачу наличными! — Прощай, еще встретимся! — сказал я себе и, оставив себя разбираться с дворцовой стражей, бросился в зман-колодец. Сделку мы оформили быстро, клиент остался доволен, но я в тот день долго размышлял о том, что бы могло все-таки произойти с историей рода Шекетов, если бы я успел двинуть себя прямым в висок. Было бы это самоубийтво? Или убийство при исполнении? Или сопротивление с неоправданным применением силы? Решайте сами — я не нашел ответа на эти вопросы.