Человек из будущего
«Когда я 1 сентября прихожу в школу и встречаюсь с детьми, мне кажется, что я бессмертна!» — сказала мне как-то раз Тинатин Михайловна Гелашвили, мой друг и соратник. Тогда я задумался над тем, что в действительности педагог и есть тот человек, которому даны возможность и право стать бессмертным, если только он сам сможет вселить. в своих воспитанников доброту своей души и сделать их сердца отзывчивыми к людским заботам. Истинные педагоги не могут умереть, они только растворяются в тысячах юношей и девушек, превращая их в личности, в людей высоких целей с сердцами Данко.
Сегодня 1 сентября, и я горд. Я внушаю себе, что советский педагог 80-х годов XX столетия — это человек из XXI века, пришедший к детям для того, чтобы зажечь их мечтой о завтрашнем дне, впустить в радости сегодняшнего дня светлый, прозрачный веселый ручеек их завтрашней жизни.
Рано утром я направляюсь в школу. Она находится недалеко от моего дома, и сегодня мне лучше пойти пешком. Во-первых, пока еще рано, во-вторых, надо кое-что обдумать.
Какими будут первые слова, с которыми я обращусь к детям? Эти слова мною найдены давно — «Здравствуйте, дети!» У нас в подготовительном классе будет 170 учебных дней, и столько же раз, войдя утром в класс, я буду произносить: «Здравствуйте дети!»
Впрочем, дело не в самих словах, а в том, каким голосом я их произнесу, какое будет у меня при этом выражение лица. Мой голос, разумеется, должен быть добрым, располагающим. А выражение лица должно соответствовать моему тону. Как будто все ясно, но я не уверен, что практически у меня получается именно так. Часто я оставался недоволен тем, как произношу свое приветствие: оно звучало то строго по-деловому, то слишком приподнято, празднично, а иногда (боюсь сознаться) — беспечно.
А может быть, и не стоит ломать голову, думая о какой-то неуловимой тональности произнесения обычных слов приветствия? Может быть, нет здесь никакой педагогической проблемы? Разве детям так важно, как я их буду каждый день приветствовать? Был же у меня такой случай. На проводимый мною открытый урок пришли 15 учителей. Я начал урок этим приветствием и тут же радостно осознал, что мне удалось произнести его в той особой тональности. После урока я подходил к каждому присутствующему и спрашивал: «Вы, наверное, обратили внимание, как я произнес «Здравствуйте, дети!»? Что вы скажете?» И они ничего не смогли мне сказать, даже не смогли точно вспомнить, с какими словами я обратился к детям. «Приветствие как приветствие, — говорили они в недоумении, — что тут особенного?..» Как, удивлялся я, особая тональность приветствия — располагающая, добрая, стимулирующая бодрость духа, радость учения, счастье общения-не достойна того, чтобы ее рассматривали как прием воспитания любви и доверия человека к человеку, надежды в человека? Скажите человеку «Здравствуйте» тоном снисхождения или тоном, выражающим радость встречи, и вы увидите, как одно и то же слово, произнесенное по-разному, будет менять отношение к вам людей!
Как произнести приветствие — «Здравствуйте, дети!» — это серьезная педагогическая проблема, а для меня лично в данный момент важнее овладеть нужным сплавом его звучания и мимики. Ибо моя заповедь гласит:
Если я стремлюсь проявить свою действительную любовь к детям, то я обязан делать это в наилучших формах.
И на улице я ловлю себя на попытке потренироваться. «Здравствуйте, дети!» — шепчу я и прислушиваюсь к своему шепоту. Не получается. Наверное, потому, что нет передо мной детей, к которым обращены эти слова. Надо представить их в воображении: вот мой класс, я вхожу в него, дети увидели меня, смотрят с любопытством, я улыбаюсь всем и говорю: «Здравствуйте, дети!..» Почему так удивленно взглянул на меня этот прохожий?
Что я буду делать на первом уроке — может быть, тоже не проблема?
На первом уроке, да и на следующих уроках тоже я не стану рассказывать детям о значении учения, о важности знаний в жизни людей, не буду им говорить и о правилах поведения в школе, классе. О значении учения, о важности знаний пока очень рано говорить с детьми, только что пришедшими в школу. Да и нужно ли вообще говорить об этом? Зачем подвергать сомнению очевидность важности знаний и образования? Шестилеток не надо призывать к учению, они сами по природе своей тянутся к нему. И эта тяга прервется, как только мы станем пичкать их знаниями и одновременно внушать: «Они необходимы!»
А что касается правил поведения в школе и классе, то разговор о них может обернуться перечислением запрещений и обязанностей и ребенок назавтра будет не прочь пропустить уроки. Я предпочитаю, чтобы каждый мой ученик, общаясь в коллективе сверстников, сам устанавливал характер отношений, правила своего поведения в обществе. Я говорю — сам, имея в виду организованный мною процесс воспитания, который приведет к возникновению у ребенка самостоятельных нравственно-этических выводов.
О чем же тогда я буду говорить на первом уроке? Я назову свое имя, скажу, что ждал детей с нетерпением. А потом скажу, что так как им тоже не терпится приступить к учению, то перейдем к делу, не теряя ни минуты. К концу же урока предложу познакомиться друг с другом. На последнем уроке я задам вопросы: «Какое важное событие произошло сегодня в жизни каждого из вас?», «Как вы думаете, какие у вас будут дела в школе?» Когда я задам этот последний вопрос, в памяти моей всплывет случай многолетней давности, и я увижу того шестилетнего «нулевика», который тогда вскочил с места и вдохновенно, со всей серьезностью ответил: «Большие, очень большие!..»
Мысли мои прерываются. Я поднимаюсь на четвертый этаж республиканской экспериментальной школы № 1 города Тбилиси. Там размещена лаборатория экспериментальной дидактики НИИ педагогики имени Я. С. Гогебашвили Министерства просвещения Грузинской ССР, там же мой кабинет. А рядом будут заниматься, жить, трудиться, веселиться и резвиться мои «нулевики»…
Школа — твоя
Занятия начнутся только через час. У дверей экспериментального подготовительного класса двое родителей и пять детей. Двери класса открыты, но они не осмеливаются войти, так как там еще никого нет. В моем представлении всплывают три фотокарточки.
— Здравствуйте! — говорю я всем. — Почему вы так рано пришли?
Дети молчат. Они еще не знают, что это я — их первый учитель.
— Тебя зовут Гига, не так ли? Мальчик удивлен.
— Да… А Вы откуда знаете?
— Здравствуй, Гига! — я беру в свою руку протянутую маленькую ладонь мальчика и крепко пожимаю ее.
— А ты — Марика!.. Здравствуй!
Ее ладонь я кладу в свою нежно, она у нее мягкая, хрупкая. Сама девочка малюсенькая. Сколько же ей лет?
— Здравствуй, Элла! — обращаюсь я к третьей. Она вправду такая же пухлая, как на фотокарточке. Элла улыбается.
— А вас, к сожалению, не могу вспомнить! — обращаюсь я к двум остальным: мальчику и девочке.
— Мы не успели вовремя представить заявление о зачислении ребенка в экспериментальный класс и ждем педагога!
Что мне делать? По установленным нормам в классе должно быть 25 учеников, а у меня их уже 36!
Я бы посоветовал вам обратиться к завучу, Мзии Самуиловне!
Родители забеспокоились.
— Мы уже были у нее. Завуч сказала, что зачисление в экспериментальный класс — дело самого педагога!
Приступаю к трудному объяснению.
Поймите, пожалуйста, меня правильно. Мы бы с удовольствием приняли и эту девочку и этого малыша, но класс переполнен!
— Одним-двумя детьми меньше или больше — какая разница?!
— Нет, для нас это большая проблема! Мама девочки настаивает:
— Вы знаете, моя девочка такая умная… Она уже умеет читать, может считать до ста, знает много стихотворений. Она очень развитая… Ходит на музыку… Она просто талант, прямо для вашего класса… Ставьте на ней эксперименты, сколько угодно, всё выдержит…
Ну посоветуйте, дорогие коллеги, что мне сказать этой маме! Почему многие мамы думают, что раз ребенок научился считать до ста, зазубрил несколько стихотворений, научился пусть даже очень хорошо читать, то он, значит, талантливый, гениальный? Конечно, есть гениальные дети. Но если провести опрос мам, какой у вас ребенок — обыкновенный, как все, или талантливый и гениальный, то большинство из них, уверяю вас, без запинки ответит: «Мой ребенок талантливый… гениальный!» Может быть, эта очаровательная девочка и вправду имеет врожденный талант, — таких детей в нашей действительности становится все больше и больше… Я пытаюсь объяснить другую сторону дела:
— Мы не набираем детей с особыми дарованиями! Дети нашего класса такие же, как и в других подготовительных классах. К сожалению, класс переполнен…
Мамы протестуют: они хотят зачислить своих детей именно в экспериментальный класс. И они уходят, видимо, с определенным намерением добиться своего, принести необходимые «резолюции». Я провожаю взглядом уводимых детей. Мальчуган не отрывает от меня глаз, которые, я вижу, наполняются слезами. Он вдруг вырывает руку и бежит ко мне, раскрыв руки, обхватывает мое колено и говорит, плача:
— Дядя, не гоните меня… Я буду учиться… Я хорошо буду учиться!..
Я беру мальчика на руки.
— Не плачь, ты же мужчина! (Он не перестает плакать.) Школа твоя, как я могу гнать тебя из школы!..Ну, хорошо, пошли в класс!..
Какая резолюция, наложенная на заявление, может иметь такую силу воздействия, какую имеет резолюция, наложенная ребенком, с присущей ему искренностью и непосредственностью, прямо на сердце педагога?
Я выделяю всем пятерым место, даю им возможность осмотреть классную комнату, а потом прошу их помочь мне полить цветы, открыть окна. В работу постепенно подключаются и другие дети. Они приходят или одни, или с родителями.
— Здравствуй, Дато!
Дато удивлен.
— Здравствуй, Майя!
Майя удивлена.
— Здравствуй, Котэ!
Котэ тоже выражает удивление.
— Здравствуй, Ника!
Ника рад познакомиться со мной.
— Я забыл твое имя. Напомни, пожалуйста!
— Георгий!
— Здравствуй, Георгий!..
Я пожимаю руки всем, определяю глазами рост каждого из них и рассаживаю детей по партам. Привели Диму. Мальчик хмурый.
— Здравствуй, Дима! — протягиваю руку.
Дима не здоровается со мной. Мама объясняет, что муж работал в Алжире, и они жили там два года. Мальчик не привык общаться с детьми, с незнакомыми людьми, друзей у него было очень мало.
Дима крепко держит маму за руку, не отпускает ее. Без мамы не входит в класс и Виктор. Ну что же, пусть посидят мамы на уроках в подготовительном классе.
«Прозрачность слова»
Раздается звонок, мелодичный, музыкальный, электрический. Я закрываю двери. Там, в коридоре, несколько мам и бабушек.
В классе же остались пять мам.
— Встаньте, дети!
Дети охотно встают и смотрят на меня с любопытством: «Что будет дальше?»
— Здравствуйте, дети!
Они отвечают вразнобой. Ничего, вы еще привыкнете, и ваше «Здравствуйте» будет означать радость встречи со мной, так же, как мое «Здравствуйте, дети!» выражает радость встречи с вами.
— Садитесь… Я ваш учитель. Поздравляю вас с началом школьной жизни! Наверное, вам не терпится приступить к занятиям. Ну что же, давайте начнем, не теряя ни минуты!.. Наш первый урок мы посвятим родному языку. Вы знаете, какой ваш родной язык?
— Грузинский!
— Каждый из вас знает много-много грузинских слов. Давайте соберем их в этой коробке!
У меня в руках красочная коробка. У детей есть такие же, только поменьше: еще вчера я положил на каждую парту маленькие коробочки с десятью синими фишками. Эти синие картонные прямоугольники у нас будут обозначать слова. Я объясняю детям:
— Говорите слова разборчиво, ясно, чтобы всем было слышно, а при произнесении каждого слова кладите по одной фишке в эту красочную коробку. Илико пройдет между рядами с этой коробкой и «соберет» ваши слова.
Илико готов. Дети взяли в руки фишки.
— Разрешите мне бросить в коробку первые слова?
Отчеканиваю каждое слово и бросаю Илико в коробку фишки:
Родина… счастье… доброта…
Илико медленно проходит между рядами. В коробку сыплются фишки первых слов: мяч, парта, стол, карандаш, книга, велосипед, кукла…
Нет-нет, это не слова, а сами предметы! Сыплются фишки от предметов, а не от слов. Дети называют то, что видят в классе, видели дома или где-то еще. А, скажем, слова воздух не видно, поэтому ни один из моих 38 ребятишек его не называет. Вот стоит Сандрико, раскрыв рот, он уже бросил две фишки, произнеся — доска, мел, а теперь оглядывается на класс: какой еще можно бросить «предмет» в эту коробку. Русико сказала: дом, бросила фишку и остановилась. А Виктор так и разложил этот дом по частям: стена, крыша, пол, балкон…
Они купаются в море слов и не видят самих слов, играют в лесу и не видят деревьев. Слово как действительность, как особый мир для них не существует. В науке говорят, что слова для детей прозрачны, как стекло, через которое видны предметы. А само стекло? Его не видно!
А я возьму и «покрашу» это стекло в темный цвет, чтобы сквозь него не было ничего видно. Тогда ребенок приостановит свой поток речи, откроет для себя многоцветную действительность и начнет обогащать, совершенствовать, шлифовать свою речь. А сейчас надо отвести детей от названия наглядных предметов, надо помочь им вырваться из заколдованного круга. Вместе с Илико я останавливаюсь посреди класса.
— Можно, я назову еще несколько слов?
И отчеканиваю, бросая одновременно синие фишки:
— Красивый… завтрашний…
Теперь мы вместе с Илико быстро передвигаемся по классу, неся с собой коробку. Я шепчу Илико, чтобы он повторял слова, которые будут «брошены» в коробку.
— Ласка… нежность… мечта…
— Спасибо, Майя!
— Вчера… хочу… прыгает… минута…
— Спасибо, Саша!
— Желание… летят…
Марика думает долго, бросает фишку и радостно восклицает:
— Нос.
А Георгий и Русудан опять «разложили» тело человека на части:
— Голова… волосы… уши… рот… зубы…
Ладно. Проблема «красить стекла» сегодня не будет решена. Не будет решена она также с помощью только одной кисти. Попробую теперь применить другую кисть. Но сначала я выясняю, кто умеет считать до ста: «Нужно сосчитать, сколько мы накопили слов в коробке!» Илико, Тенго и Майя готовы выполнить это задание. «Хорошо, сосчитайте эти слова на перемене, потом скажете нам!» И предлагаю детям другое задание.
— Я произнесу слово медленно, растянуто, шепотом. А вы попытайтесь угадать, какое я сказал слово!
Медленно и растянуто, чтобы дети таким образом смогли «приостановить» звуковой строй слова, заглянуть в него да еще чтобы они привыкли улавливать содержание слов, которые в букварном периоде сами будут читать так же неестественно растянуто. Шепотом, чтобы развить слуховое восприятие, фонематический слух и еще вызвать у них внимание и интерес. Я занимаю место у доски, чуть нагибаюсь вперед и шепчу слово с таинственным видом:
— Мммммаааааааааммммммммммаааааааа.
Я пока не отрываю звуки друг от друга, не отчеканиваю их как отдельные и самостоятельные единицы.
— Мама… Вы сказали: мама — кричат дети, но, конечно, не все. Многие просто не успели подумать, другие опередили их. Надо будет ввести прием нашептывания ответов мне на ухо. Во-первых, этот прием понравится детям, во-вторых, смогу удовлетворить желание многих ответить.
— Теперь я произнесу другое слово. Кто разгадает его, свой ответ шепнет мне на ухо! Ясно? — и с тем же таинственным видом, еще более медленно, растянуто и еле слышно произношу:
— Рррррроооооодддддиииииннннаааа.
Взвились первые руки. Подхожу то к одному, то к другому, нагибаюсь, и ребята, обхватив меня за шею обеими руками и прильнув к моему уху, нашептывают мне свои ответы. «Спасибо!» — говорю я вслух мальчику или девочке, которые правильно отвечают. «Подумай хорошенько… Роодиинаа… Я к тебе еще подойду!»— шепчу я другому. Почти все нашептали мне свои ответы. Я опять встал у доски в позе дирижера.
— Как только я взмахну рукой, вы вместе произнесете наше секретное слово!.. Приготовились… Посадите слово на язычок…
Я резко взмахиваю рукой, как будто хочу поймать что-то в воздухе, и в классе гремит радость познания:
— Родина!
Я тут же принимаю прежнюю таинственную позу и нашептываю:
— Хххххлллллллееееееебббббб.
Сразу становлюсь в дирижерскую позу:
— Подумайте!.. Посадите слово на язычок!.. Итак!..
И резким взмахом «ловлю» в воздухе слово хлеб, Несущее с собой радость детей. Они смотрят на меня как зачарованные, в нетерпеливом ожидании другого задания, и через каждые десять секунд в классе взрывается: Мечта! Солнце! Планета!
А потом, прошептав им слово Прометей, я быстро обхожу всех до единого, детские руки притягивают меня к себе и губы нашептывают ответы.
Зурико же, тот самый мальчик, который рыдал и умолял меня не выгонять его из школы, обхватил меня крепко обеими руками, прижал к себе и со всей щедростью детской души, первым среди тридцати восьми, на первом же уроке в своей жизни награждает меня чувством, которого все последующие годы я буду добиваться от всех детей класса. «Дядя, — шепчет мне мальчик, — ты хороший учитель. Я люблю тебя!»
Зачем, мальчик, ты так щедро, доверчиво, так неожиданно да пока еще незаслуженно награждаешь меня своим доверием? Разумеется, я буду очень стараться, буду стремиться стать достойным тебя педагогом, буду день и ночь трудиться, чтобы оправдать твои надежды, буду расти вместе с тобой ради тебя же самого! Но зачем в самом начале, в первые же минуты своей школьной жизни ты возлагаешь на меня ответственность за чистоту моей педагогической совести?
Лучше, чтобы дети в эту минуту не смотрели на меня.
— Опустите головы на парты… Закройте глаза!.. И вспомните что-нибудь очень смешное из вашей жизни, любую из ваших шалостей!
Я уже успел прийти в себя и сейчас наблюдаю, как дети, обхватив руками головы и крепко зажмурив глаза, припоминают свои шалости. Бесшумно прохожу между рядами и проговариваю шепотом:
— Очень смешное… Из ваших шалостей… Смешное… А на перемене будете мне рассказывать о них… Смешное…
И вдруг я слышу журчание — как будто целебный источник начинает пробиваться сквозь землю. Трудно описать звучание этого сдержанного, заглушенного смеха. Он все усиливается, усиливается и постепенно перерастает в неудержимый хохот. Тридцать восемь детей, опустив головы на парты и зажмурив глаза, смеются прозрачным, звонким смехом. Затем все стихает. Надо вернуться к «прозрачным стеклам».
— Слушайте меня внимательно! Мы только что говорили о словах, теперь будем иметь дело с предложением!.. Поднимите головы!.. Выпрямьтесь!
Отодвигаю занавеску на доске. Там висит картина, на которой изображен мальчик, читающий книгу.
— Составьте, пожалуйста, предложение по этой картине. Что делает мальчик?
— Мальчик читает книгу.
Разумеется, Тамрико не думала составлять предложение, она просто ответила на мой вопрос, связанный с содержанием картины. Сейчас этот ответ «Мальчик читает книгу» мы будем называть предложением.
— Повторите это предложение все вместе!
Моя дирижерская рука управляет хоровыми ответами детей. Задвигаю занавеску и беру три прямоугольные синие полоски — условные знаки слов.
— Я «напишу» это предложение с помощью фишек-слов. Мальчик (кладу одну фишку у доски на видном для всех месте)… читает (кладу рядом другую фишку)… книгу (кладу третью фишку, а в конце ставлю фишку с точкой).
— «Прочитайте», пожалуйста, это предложение!
Я указываю на фишки в отдельности, и дети «читают»: «Мальчик читает книгу».
Беру теперь красную фишку.
— Эта фишка означает слово интересную. Повторите, пожалуйста!.. А теперь посоветуйте: в каком месте лучше вставить в предложение это слово?
Кто-то сразу сказал, что лучше в начале. Пробуем:
Интересную мальчик читает книгу.
Предлагаются и другие варианты:
Мальчик интересную читает книгу; Мальчик читает интересную книгу; Мальчик читает книгу, интересную.
Красная фишка подряд меняет место среди других фишек. Перепробовав все варианты, дети советуют мне поставить слово интересную на третье место. Затем следуют мои вопросы:
Сколько слов в этом предложении?.. А если убрать из этого предложения второе слово (я беру вторую фишку), что здесь будет «написано»?
Дети читают: «Мальчик интересную книгу».
— Положите обратно слово, так нехорошо получается! — советует кто-то.
Возвращаю обратно фишку и беру последнюю. Дети «читают» и смеются.
— Вы оторвали конец!
Кладу фишку обратно. Беру вторую, тоже красную.
— Это — слово очень. Посоветуйте, пожалуйста, между какими словами его лучше поставить? Шепните мне на ухо!
Быстро подхожу к каждому: «Спасибо!.. Спасибо!.. Спасибо!..» Редко кто не справляется с заданием. А Бондо вдруг вцепился в мою руку, улыбается и говорит: «Я Вас не отпущу!»
— Тогда держись за меня и будем вместе ходить по классу!
Бондо следует за мной.
— Вы советовали вставить слово очень (показываю фишку) между читает и интересную.
Я нарочно раздвигаю не те фишки и кладу между ними новую. Отхожу в сторону вместе с Бондо и делаю паузу. И только одна, пока только одна, проверяет мое действие.
— Вы неправильно положили слово! — Майя выбегает к доске. — Надо его вставить вот здесь, а не здесь!
Она переставляет фишки.
— Спасибо, Майя, большое тебе спасибо, что заметила мою ошибку!
Теперь мы втроем стоим перед классом.
— Давайте подытожим нашу работу. Что мы делали на уроке?
— Мы шептались с вами…
— Лежали на парте с закрытыми глазами…
— Мы собирали в коробку слова…
— Вы говорили слова шепотом, а мы разгадывали их…4
— И еще предложение…
— Мы клали в предложение «красные» слова…
— Вспоминали свои шалости…
— Смеялись…
Я: Понравился вам урок родного языка?
— Очень… Да… Понравился…
Раздается мелодичный звонок. Первый урок закончен.
— Следующим у нас будет урок математики! Встаньте, дети!.. Мальчики, будьте мужчинами, — входя в класс и выходя из него, первыми пропускайте девочек!.. Можете отдыхать!
Педагогика перемен между уроками и детская шалость
Первая наша перемена будет длиться десять минут. Потом будут еще две перемены: между уроками по 30 и 10 минут. Всего 50 минут. Существует ли в педагогике проблема перемен между уроками? Нет, не существует. Она не существует и в практике школы. Ни разу я не слышал, чтобы учителя всерьез задумывались об организации этих маленьких отрезков времени между уроками. Может быть, потому, что нет здесь никакой проблемы? Мол, нужно только следить, чтобы дети не бегали, не портили чего-то, не дрались, не подставляли друг другу подножки и чтобы мальчики не обижали девочек?
Стоит в коридоре школьный надзиратель с красной повязкой на правой руке и следит за порядком. И дети не рискуют навлекать на себя гнев взрослых и воздерживаются играть в шумные игры.
И будут говорить взрослые, что в школе у них установлен образцовый порядок, есть строгая дисциплина. Только не будут они говорить, что все это — формальность в воспитании, что, не будь дежурных с красными повязками, дети сразу найдут творческое применение своей энергии. Ведь им, детям, надо что-то делать на переменах, а не просто ходить по коридорам. Но если вокруг нет ничего такого, что поможет ребенку более интересно израсходовать свою физическую энергию и удовлетворить познавательное стремление? Тогда не обижайтесь, пожалуйста, если дети искусно станут маскировать свои шалости, соблюдая видимость полного порядка.
Мы любим говорить: «сознательная дисциплина»… Что это значит? Что дети с полным пониманием общественных требований обуздывают свою энергию? И притом, что они это понимание усваивают через наши нотации — что хорошо и что плохо? Может быть, надо, чтобы дети хорошо представляли себе наказуемость шалостей и боялись этого? Эти «мостики» сознательности действительно спасают детей от неминуемых поражений. И, разумеется, есть такие ситуации, при которых строгие запреты просто необходимы. Но что делать, если потребность сильнее сознательности, если ребенок не может и не хочет быть тихим, спокойным, не может не шалить?
Нельзя было бы строить настоящую педагогику, не будь детских шалостей, не будь озорников. Они дают пищу для того, чтобы педагогическая мысль двигалась дальше и чтобы воспитатели были постоянно озабочены необходимостью думать творчески, проявлять новаторство, педагогическое дерзание. Какая скука для педагога заниматься с детьми, имеющими сознательность и поведение умудренных жизненным опытом взрослых! Я сперва подстрекал бы таких детей к шалостям, к неугомонности, а затем приступал бы к поискам педагогики личности. В конце концов, зачем мы так восстаем против детских шалостей? Почему взрослые склонны видеть в них что-то вроде преступления, принимают их как нарушения сознательной дисциплины? Мне кажется, потому, что мы еще не знаем, что такое шалость и кто такие эти шалуны. С каким интересом прочел бы я книги о психологии шалунов и о шалостях, но где они!
Шалость детей нарушает наше спокойствие, создает проблемы в воспитании, которые нам порой не под силу разрешить педагогическими путями.
Шалуны — сообразительные, остроумные дети, умеющие применять свои способности в любых неожиданных условиях и вызывать у взрослых чувство необходимости переоценки ситуаций и отношений…
Шалуны — жизнерадостные дети: они помогают другим быть резвыми, подвижными, уметь обороняться…
Шалуны — дети с сильными тенденциями к саморазвитию, самодвижению; они восполняют в себе просчеты педагогов в развитии их индивидуальных способностей…
Шалуны — дети с юмором, видят смешное в самом серьезном, умеют загонять безалаберных в необычные для них ситуации и любят потешаться над ними; они дарят хорошее настроение и смех не только самим себе, но и другим, чувствующим юмор…
Шалуны — общительные дети, ибо каждую свою шалость они творят в общении со всеми, кто только заслуживает быть участником их шалостей…
Шалуны — деятельные мечтатели, стремящиеся к самостоятельному познанию и преобразованию действительности…
Шалуны — мысль педагога, объект педагогики.
Шалунов можно наказывать, но нужно поощрять.
Что делать этим шалунам, этим деятельным фантазерам, во время школьных перемен в классной комнате или школьных коридорах? Читать стенные газеты, которые вот уже месяц (а может, и больше) никто не менял? А зачем им эти скучные газеты? Может быть, ходить по коридорам и сотни раз разглядывать лозунги и плакаты, стенды и витрины? Бесконечно смотреть на портреты видных писателей и ученых и мечтать стать такими же, как они? Нам, должно быть, легче понять, что ребенок не подвергается плакатной педагогике, чем самому ребенку понять необходимость быть сознательно-дисциплинированным.
Шалость — ценное качество ребенка, только надо управлять им. Я давно установил для себя, что
суть детской дисциплины заключается не в подавлении шалостей, а в преобразовании их. Не надо требовать от детей того, чего мы не смогли внушить им с помощью нашей педагогики.
Как сделать, чтобы детские шалости преобразовывались, а не подавлялись? Как это сделать на переменах? Ведь именно в это время внутренние силы начинают неконтролируемое брожение и ребенок чувствует толчки их свободного извержения. Так возникает у меня сложная педагогическая проблема школьных перемен и школьной дисциплины. Хотя она мною не решена и, по всей вероятности, не будет решена, все же я могу быть спокоен на этот раз больше, чем, может быть, некоторые мои коллеги. Спокоен потому, что я знаю, чем обязательно займутся мои ребятишки.
Несколько девочек обнаружили на вешалке скакалки, и из коридора до меня доносится ритмичный стук их прыжков и звонкий смех.
На стене в коридоре вывешены веселые картинки, около которых собралось несколько ребятишек.
Там же у нас висит большой — длиной в два метра — лист чистой плотной бумаги. Он обведен рамкой из плоских палочек, как картина. Сверху на нем написано: «Нарисуй, что хочешь!» Рядом лежат заточенные цветные карандаши. Уверен, что 4–5 ребятишек уже наносят на него плоды своей фантазии.
Есть длинная доска, рядом лежат цветные мелки, висит полотенце. Наверное, некоторые уже испачкали себе руки и лицо.
Вывешены плакаты, на которых большими буквами написаны разные слова, пословицы, скороговорки, загадки, цифры. Часть детей обязательно попытается прочесть их.
Все это находится на уровне роста ребятишек, чтобы им удобно было рассматривать, читать, рисовать.
На четырех маленьких столиках, к которым приставлены стульчики, лежат книги с цветными иллюстрациями, детские журналы, математическое лото, комплекты строительного материала, шашки и даже шахматы.
На подоконнике лежит набор кеглей. Я слышу шум — это дети поражают ровный строй пластмассовых фигур.
Не сейчас, но потом дети обнаружат в классе лук, и тогда с моим участием будут устроены соревнования в стрельбе.
Хочу в коридоре, к одной стенке, прикрепить шведскую лестницу, на полу постелить спортивный матрац. Вот будет радость для детей!..
И все это я буду менять время от времени по мере взросления детей, их перехода в следующий класс. А также в зависимости от собственной способности фантазировать и… (не удивляйтесь, прошу вас!) шалить, ибо мое интуитивное чувство приводит меня к мысли, что педагог сам должен уметь шалить, чтобы понять педагогику преобразования шалостей своих детей.
Дети — активные существа, деятельные мечтатели, стремящиеся к преобразованию. И если это так, то следует создать им организованную среду, только, не такую, которая грозит им пальцем, напоминает о последствиях, читает морали, а такую, которая организовывает и направляет их деятельность.
Надо видеть себя в детях, чтобы помочь им стать взрослыми; надо принимать их как повторение своего детства, чтобы совершенствоваться самому; надо, наконец, жить жизнью детей, чтобы быть гуманным педагогом.
…Я записываю на доске упражнения по математике. Несколько детей окружили меня и следят с любопытством, чем я занят.
— Дядя, что Вы пишете?
— Он не дядя, а учитель…
— Зачем Вы пишете разноцветным мелом?
— Хотите расскажу, чему я смеялся?
Котэ. Когда я был маленьким…
Эка. Ты и сейчас маленький…
Котэ. Подожди… Когда я был совсем маленьким, я ухватился за скатерть и понес с собой по комнате, стол был накрыт, и я все свалил на пол…
Нато. А что тут смешного?..
Тамрико. Это глупый поступок…
Котэ. Почему, я же не знал, что делаю!
Нато. Отшлепали бы, и тогда узнал бы…
Нико: А знаете, что со мной случилось, когда я был маленьким? Меня оставили дома одного и сказали, чтобы я никому не открывал дверь. И вдруг я слышу: кто-то стучится. Я так испугался, начал кричать: «Помогите, помогите!», а там стали стучать еще сильнее, а я кричу все сильнее: «Помогите!» Прибежали соседи и мне кричат: «Открой, не бойся, твоя сестра пришла из школы!..» Потом я много смеялся!
Я смеюсь, смеются и окружившие меня Дети: «Это правда смешно!»
Дато. Когда мне было два года, мама хотела отдать меня в детский сад, а я не хотел туда, и я побежал спрятаться и кувырком покатился по лестнице…
Георгий. Когда я был маленьким, папа повел меня в детский сад. Мы играли, и дети подрались друг с другом, а я спрятался в шкафу.
Гоча. Ты трус и потому спрятался.
Елена. А когда я была маленькой…
Ираклий. Когда я был маленьким…
Дети уже перебивают друг друга. А я только сейчас замечаю, что каждый из них начинает свой рассказ так: «Когда я был маленьким…», «Когда я была маленькой…». Значит, они уже не считают себя маленькими. И это потому, что пошли в подготовительный класс школы! Может быть, нужно, чтобы я закрепил в них эту уверенность, это чувство взросления?
Скоро звонок на урок. Надо посмотреть, чем занимаются те дети, которые не остались со мной в классе. Но что это? Родители, выполняющие сегодня роль добровольных дежурных, не дают детям рисовать на прикрепленном к стене листе бумаги, запрещают дотрагиваться до веселых картинок, кто-то отнимает у детей кегли! Семейный опыт усмирения детей вторгается в школьный коридор, нарушая все наши планы. Я вспоминаю слова, сказанные когда-то одной учительницей начальных классов: «Воспитание детей нужно начинать с воспитания родителей». И решаю сегодня же провести первое родительское собрание.
Общая длительность перемен за четыре года обучения равняется примерно 39 100 минутам. С этими минутами шутить нельзя, так как, если сложить их вместе, они составят около 160 обычных школьных дней.
Раздается звонок, мелодичный, электрический.
— Дети, заходите, пожалуйста, в класс! Мальчики, помните, что вы — мужчины!
«Кто же из нас прав?»
Все дети, наверное, умеют считать до десяти, может быть, и до двадцати и даже до ста. Это я уже по опыту знаю. Нет смысла проверять, как каждый из них станет говорить мне скороговорку, состоящую из «раз-два-три-четыре-пять» и т. д., произнесенную залпом, без запинки.
Нет смысла делать это сегодня, потому что дети пока никакого понятия не имеют о числе. Лучше начать с непривычных для них заданий, приводящих в движение уже накопленный ими опыт и придающих содержательный смысл этим скороговоркам «раз-два-три-четыре-пять…».
Но сначала надо выяснить, сколько фишек-слов было собрано в нашей коробке на уроке родного языка. Илико несет коробку, за ним идут Тенго и Майя.
— Их очень много! — говорит Майя.
— Больше ста! — поясняет Тенго.
Видите, сколько мы сегодня собрали слов! Завтра мы должны собрать еще больше! — говорю я, обращаясь к классу. — А вам большое спасибо, что помогли сосчитать фишки-слова!
— А зачем Вам нужно так много слов? — спрашивает Нато. Мне нужно?!
Я объясню это в следующий раз! — говорю я Нато. — А теперь приступим к уроку математики.
На первом уроке математики детям обычно разъясняют, что они начинают учиться считать, складывать и вычитать, делить и умножать. Предполагается, что это доступное для них объяснение предмета математики. Детям действительно понятно, когда им говорят: мы будем изучать, как отнять от пяти яблок три яблока, чтобы узнать, сколько останется; или же как прибавить к трем орешкам шесть орешков, как разделить десять груш на двоих и т. д. Но ведь не сложение и вычитание, не умножение и деление есть су!ъ предмета математики!
Пусть я допускаю методическую оплошность, но я поступлю вот так.
— Дети, вы знаете, что такое наука математика?
Тамрико. Это когда считаешь до ста… Елена. Надо считать до ста и еще уметь слагать… Я умею… К пяти прибавить пять будет десять…
Вахтанг. Я тоже умею складывать и вычитать… Папа учил…
Я подхожу к доске и приоткрываю занавеску. На ней цветными мелками написаны: формула Ньютона, формула производной функции, нарисована координатная система Декарта с функцией.
Формула Ньютона, формула производной функции, координатная система Декарта с функцией
Саша. Что это такое? Какие удивительные буквы! У детей широко раскрыты глаза, многие приподнялись с мест, чтобы разглядеть формулы получше.
— Это — настоящая математика, наука о количественных соотношениях и пространственных формах!
— Как красиво! — восклицает Лела, не отрывая глаз от доски.
— Потому что сама математика красивая. Ученые говорят — она царица наук.
Недоступно будет детям такое истолкование математики? Разумеется, мои дети не поняли много из того, что было сказано и показано мною. Но зато как было внушительно!
— Нравится вам математика?
— Да! — раздается восхищенно и единогласно.
Эка. Вы научите нас этому? (Указывает на формулы.)
— Я подготовлю вас к тому, чтобы вы научились понимать такие формулы. Хотите?
Опять восхищение и единогласное: «Да!»
— Так займемся этим делом!.. Садитесь прямо!.. Вот так!.. Посмотрите на эти фигуры и запомните их последовательность.
Я кладу у доски квадратики, на которых нарисованы фигуры:
Квадратики с фигурами
— Запомнили?.. Опустите головы!.. Закройте глаза… Поднимите головы… Скажите, что изменилось в последовательности фигур?
А последовательность теперь такая:
Квадратики с фигурами
Гига бежит к доске и кричит:
— Вы там переставили… вот это было здесь (показывает на точку), а буква А была здесь! — и он возвращает их на прежнее место.
— Запомните еще раз последовательность расположения фигур… Опустите головы и закройте глаза!.. Будете шептать мне на ухо, какие фигуры я переставил… Поднимите головы и посмотрите!
Перешептываясь с детьми, я обхожу класс. Ни одного правильного ответа! Я ведь ничего не менял в порядке фигур! В чем же дело? Сложная задача? Не может быть. По всей вероятности, мои доверчивые дети пока не могут представить, что я могу так пошутить с ними. Они ищут перестановки, которых на самом деле нет, но о которых я сказал.
— Дети, неужели вы не заметили, что я не трогал здесь ничего, что все фигуры остались на своих местах?
Майя. Я заметила, что там все так же, но не поверила…
Дато. Вы так действовали у доски, что я решил, что правда там что-то переставляете…
— В следующий раз будьте более внимательны. А теперь я. дам вам другое задание: вы должны определить, чего больше!
Перед детьми две доски. На перемене на них я нарисовал следующего рода множества для заданий: сколько, чего больше, из чего, где больше (справа, слева, внизу, наверху). Все это — на первой доске. На другой же разбросаны фигуры по всей площади. Детям надо будет выяснить, «сколько чего». Приоткрываю одну треть первой доски.
На доске нарисован род множеств для заданий
На доске нарисован род множеств для заданий
— Скажите, пожалуйста: сколько здесь кружков?
— Пять! — говорят дети.
— Кто может сказать, какая из них цифра пять? — Я показываю карточки с цифрами от нуля до девяти.
— Вот эта, которая в середине! — отвечают многие.
— Вот эта? — беру цифру 3.
— Нет! Которая была рядом!
— Ага, значит, вот эта! — Я достаю цифру 4.
— Нет, — говорит Майя, — вы ошиблись, не ту цифру взяли… Можно, я вам покажу?
— Покажи, пожалуйста!
Майя выбегает, достает из колоды цифру 5.
— Какая это цифра, дети? — показываю всем.
— 5! — отвечают они.
— Спасибо, Майя!
Вместо цифры 4 я кладу на доску цифру 5. Теперь все в порядке.
— Сколько здесь треугольников? — я обвожу указкой группу треугольников.
— Четыре… Четыре! — отвечают они вразнобой.
— А какая из этих цифр — 4? Эта? — показываю им цифру 2.
— Нет… Это 2!
— Может быть, эта? — показываю цифру 6.
— Нет… Это 6!
— Так значит, вот эта?
— Нет… Это 7!
Дети развеселились. Им не терпится показать мне 4. Магда выбегает (разумеется, без разрешения), дотягивается до моей руки и показывает на карточку с цифрой 4.
— Вот это — цифра 4!
— Спасибо, Магда, что помогла найти цифру 4. А сколько здесь квадратиков?
— Шесть! — получаю ответ. Беру из колоды цифру 6 и ставлю в перевернутом виде рядом с предыдущими цифрами. Дети весело подсказывают:
— Так получается девять, надо перевернуть… тогда и будет шесть!
Я принимаю замечание.
— А там семь! — выкрикивает Котэ и показывает на группу прямых.
— Котэ говорит, что здесь семь прямых, а я думаю, что восемь! Кто же из нас прав?
— Вы! — кричат многие, не задумываясь.
— Он! — говорят очень немногие, указывая на Котэ.
А Майя сосредоточилась, внимательно смотрит на доску и шепчет. Вот она встает с места:
— Можно, я скажу?.. Там семь прямых линий, а не восемь, и потому прав этот мальчик, а не Вы!
— Согласны с Майей?
Моих сторонников стало меньше. Элла встает, быстро подходит к доске и считает про себя прямые.
— В чем дело, Элла?
— Семь линий, а не восемь! — говорит она и бежит обратно к своей парте.
— Сосчитаем, пожалуйста, все вместе!
Я указкой показываю сначала на одну, затем на другую прямую.
— Одна… Две… Три! — считают дети хором. Подольше задерживаю указку на четвертой прямой.
— Четыре… Пять! — продолжают они, не дождавшись перемещения кончика указки. Майя протестует: все перепуталось и так считать нельзя. Начинаем снова. Теперь уже в быстром темпе движется моя указка и, получив хоровое «семь», начинаю снова касаться кончиком указки тех же прямых.
— Восемь… Девять… Десять… Одиннадцать!..
Но голоса постепенно слабеют, многие вдруг понимают, что опять все запуталось. Я вызываю к доске Майю помочь нам сосчитать прямые. Третье хоровое чтение — с помощью Майи — проходит успешно.
— Ну, конечно, семь, а не восемь. Котэ прав! — говорю я и ставлю цифру 7 на доску рядом с другими цифрами. Дети внимательно следят, не ошибусь ли я. Кто-то все же выкрикнул: «Это не семь!» Но другие подтвердили, что это именно семь, а не другая цифра.
— А теперь посмотрите на группу этих точек. Сосчитайте, пожалуйста, сколько их здесь, и шепните мне на ухо!
Быстро подхожу к каждому, кто меня призывает. И на меня сыплются ответы, нарушающие все устои точности математической науки: «Пять… Девять… Десять… Двадцать… Сто… Тысяча… Миллион!». A Tea шепчет мне, что там очень много точек и их невозможно сосчитать. Я останавливаюсь у ее парты.
— Tea, повтори, пожалуйста, погромче, чтобы слышали все: сколько там точек?
— Точек очень много, их трудно сосчитать!
— Спасибо, Tea!.. А вы как думаете?..
Лелеять каждую частицу души ребенка
Вдруг резко распахивается дверь. Какая-то женщина (назову ее «властной мамой») подталкивает в комнату мальчика, нарядно одетого, сует ему в руку ранец и во весь голос, полный какой-то непонятной мне угрозы, произносит:
— Найдите место моему сыну в классе! А вам позвонят!.. — Она с таким же шумом захлопывает за собой дверь и оставляет мальчика в классе.
Что же мне делать? Догнать эту маму и заставить забрать ребенка? Не допускать мальчика на урок и вывести его в коридор? В классе становится 39 ребятишек. Мне придется принести еще одну парту. Куда же ее поставить? Впрочем, дело не только в этом. Самое главное, что теперь каждому ребенку нашего класса достанется от меня еще меньшая доля внимания, ласки, заботы, помощи — всего того, что так ему необходимо!
Нет методики, нет педагога, способных приносить одинаковые плоды при любых условиях нагруженности класса детьми. Перегрузка самолета пассажирами может привести в воздухе к катастрофе. Отправить перегруженный состав в дальний путь опасно. Спросите летчиков, машинистов, и они вам скажут, чего им стоило совершать такие рейсы.
«Одним больше, одним меньше — какое это имеет значение?» Нет, имеет, и очень большое! Разве не имеет значения, будет одним меньше или одним больше плохо воспитанным человеком? А я, как и тысячи моих коллег, стремлюсь воспитать в каждом ребенке личность. Класс шестилеток — это же не цех массового производства стандартно обученных и воспитанных детей! Тут надо лелеять каждую частицу души ребенка, пропитывать каждую клеточку маленьких сердец чувством любви к человеку. Это в XVII веке Ян Амос Коменский считал возможным обучать одновременно в одном классе 300 учеников. Простим гению, что заблуждался. А вообще, приемлема ли сегодня, в преддверии XXI столетия, методика «оптового» воспитания?
Конечно, плохо также, если в классе будет сидеть только один ребенок со своим воспитателем, потому что этот ребенок станет скучать: не будет рядом подобных ему малышей, занятых тем же делом, и ему покажутся неинтересными даже самые интересные занятия. Ребенку хочется познавать и жить в общении с другими детьми, ему необходимо стать кем-то и чем-то среди них. И он таким не сможет стать ни в таком классе, где он один, ни в таком переполненном классе, где дети уподобляются муравьям, каждый занят собою, у них нет общих целей, стремлений, радостей и огорчений. Если ребенок в классе один — то он никто, и ему становится скучно жить. Если он среди 25 ребятишек — то он, как и другие, становится необходимым другим, он уже личность, и ему радостно и интересно жить. Если же он в классе среди 45 подобных, то он — просто ребенок, один из многих, которого плохо знают другие, и он сам тоже мало знает о них, и ему опять становится скучно и неинтересно. И чтобы его знали, чтобы его уважали, он, по мере своих возможностей, старается любыми способами выделиться.
Разве вы не замечали такую простую картину: один ребенок дома не очень-то нарушает спокойствие взрослых, во всяком случае, его легко утихомирить. Если их 3–4, и мы не наблюдаем за ними, то дом начинает чувствовать «подземные толчки». А соберите 40–50 ребятишек, пусть даже умных, спокойных, уравновешенных, и понаблюдайте за ними издалека, и вы увидите, как все они тут же сведут с ума друг друга, и дом потерпит настоящее землетрясение в девять баллов по шкале Рихтера. И тогда обычная детская шалость преобразуется не в лучшие формы многосторонней деятельности, а в худшие формы грубости, беспечности, порчи нужных вещей и предметов…
Вот Бондо снял ботинки, положил их на парту и увлекся ими. Надо подойти к нему и объяснить, что на уроке этого делать нельзя. А Русико вдруг встает и направляется к двери.
— Русико, куда ты?
Она не отвечает. Открывает дверь, не видит в коридоре своей мамы и начинает плакать. Надо успокоить ее. А что с этой маленькой случилось?
— Дети, быстро опустите головы! Закройте глаза! Вспомните смешные события из вашей жизни!
Я беру на руки самую маленькую в классе девочку и выношу ее в коридор.
— Мамы, помогите, девочке плохо!
Кто-то бежит за врачом. Кто-то сбрасывает с маленького столика все на пол, берет из моих рук ребенка и укладывает его на стол. Приступ скоро проходит. Приходит врач и уводит девочку в своей кабинет.
А мама этой маленькой девочки? Почему ее нет здесь? Почему она не предупредила меня о болезни своей дочери?
Я еще не пришел в себя от всего пережитого, возвращаюсь в класс. Мои ребятишки так и сидят — опустив головы на парты и закрыв глаза. Они уже успели посмеяться.
— Поднимите головы, дети!
Заметили ли они что-нибудь? Нет! Только Русико могла что-то увидеть, но она была занята собою: плакала и звала маму, и еще этот новенький. Я жму ему руку, быстро усаживаю третьим в среднем ряду. Успокаиваю Русико («Давай будем вместе ходить по классу!»). Помогаю Бондо быстро надеть ботинки.
«Вот вам и одним ребенком больше, одним меньше!»…
— Смешинки ваши расскажете мне на перемене! — приоткрываю вторую часть моих задач на доске. — Здесь (указываю на фигурку с кругами), по-моему, восемь кружков! — и делаю вид, будто еще раз перепроверяю себя. — Прав ли я?..
Ступенька взросления
— Когда я была маленькой, однажды за мной погналась большая собака. Я испугалась и побежала, а собака за мной, а я кричу: «Спасите!» Вдруг я споткнулась и упала. А собака подошла ко мне, я чуть не умерла от испуга. Но она нежно ухватилась зубами за мое платье и помогла встать на ноги…
— А я свою собачку посадил на санки и пустил ее с горки. Собака залаяла, санки перевернулись, а она покатилась кувырком по снегу. Даже трудно было узнать — это собака или снежный ком…
— Однажды мой брат купался в ванной и напевал песню. Я заинтересовался, что он поет. Открыл дверь ванны. Он стоял под душем, намыленный, с закрытыми глазами и продолжал петь. А я ему вот так: «Гав-гав!» Он так испугался и закричал: «Мама!»
— Когда я была маленькой, меня взяли в цирк. Там выступали клоуны, и я много смеялась…
— Я была очень маленькой и ходила вместе со своим братом в детский сад. Однажды пришла за нами мама. Был дождь, и на тротуаре были лужи. Мама сказала: «Поднимите ноги!» Я подняла ноги и упала прямо в лужу…
— Когда я был маленьким, один мальчик повел меня к роднику попить холодную воду. Вода была очень холодная, чуть горло не замерзло. Я поднялся еще выше на скалу, а там вода была еще холоднее, и я от холода упал со скалы прямо на голову моего товарища, а он упал в болото…
— Однажды мы с братом вытащили мешок с мукой, разорвали мешок и начали сыпать муку друг на друга…
— Вы, конечно, сейчас уже взрослые ребята. Не хотите посмотреть на маленьких?
— А где они?
— В детском саду. Хотите, я поведу вас к ним? Вы понаблюдаете за ними, а потом расскажем друг другу, как они себя, ведут!.. Приготовились… Станьте по двое… Вот так! Берите по одному флажку, — на улице мы всегда будем ходить с флажками. Пошли! Мамы, сопровождайте нас, пожалуйста!..
Детский сад рядом со школой, за забором. Вдоль изгороди посажены кусты и деревья. Детсадовцы сейчас играют во дворе. Я предлагаю своим детям спрятаться за кустами и оттуда вести свое наблюдение — так, чтобы маленькие их не заметили.
Ребятишки располагаются вдоль изгороди, кто садится на травку, кто опускается на колени; каждый находит окошечко в кустах и ведет наблюдение. Я же, как командир в траншее, осторожно "передвигаюсь от одной группы наблюдателей к другой и собираю сводку, порой веду наблюдение вместе с ними…
Моим ребятишкам смешно глядеть на шалости и игры маленьких. Сами они уже большие! Я отвожу их в сторонку, и они всеми средствами экспрессии рассказывают мне и друг другу, какие эти малыши, оказывается, смешные.
— Один там лопаткой сыпал песок в ведерко и тут же все обратно высыпал, глупышка такой!
— Мальчик погнался за девочкой, а она взяла камень 'и хотела бросить в него, но подоспела воспитательница…
— А там в домик залезли пятеро маленьких, и потом они с трудом вылезли оттуда…
— Одна девочка и сама не играла с куклой, и другим не давала поиграть. Куклу начали дергать и оторвали головку…
— А один мальчик все бегал вот так, как машина! Так было смешно…
— Два мальчика бегали и столкнулись друг с другом. Оба упали и один так заорал: «Мама!»
— Какие они глупенькие… Вы еще приведете нас сюда?
Да, конечно, дети, приведу! Вам же так хочется быть взрослыми! Наблюдая за поступками детей, которые младше, заботясь о них, вы почувствуете долг старшего, и чем глубже станет это чувство, тем быстрее вы будете взрослеть!..
Камень преткновения
Идут последние минуты последнего урока первого дня.
Дети сдают мне листки, на которых они нарисовали, кто что хотел. Я просил их еще написать на листках свои имена и фамилии, любые слова, буквы, цифры — кто что знал и мог. Все это я просмотрю потом.
А теперь, когда уже накоплены впечатления от первого школьного дня, я задам им вопрос о самом главном. Им было радостно в школе, произошла перемена в их жизни. Как же они ответят на мой вопрос: «Дети, скажите, пожалуйста, какое важное событие произошло в жизни каждого из вас?»? Они наверняка скажут: «Мы пошли в школу!», «Мы стали учениками!», «Мы начали учиться!»
Я много думал над этим вопросом, точнее, думал о том, какой мне нужно получить ответ от детей, чтобы, опираясь на него, вести потом детей все глубже и глубже в мир познания.
После ответа на первый вопрос я задам другой, завершающий: «Как вы думаете, какие вас ждут дела в школе?»
Формулировки этих двух вопросов мне казались логически связанными друг с другом: ответы на первый вопрос готовят почву для того, чтобы задать второй.
Итак, листки с рисунками собраны, дети смотрят мне в глаза.
— Дети, скажите, пожалуйста, какое важное событие произошло в жизни каждого из вас?
И каскад ответов меня просто ошеломил.
— Наш дом снесли!
— В нашем дворе сгорела машина!
— На нашей улице произошла авария!
— Машина задавила человека!
— Моя мама заболела!
— В нашем доме умер сосед!
— У нас лопнула водопроводная труба!
— Моего дедушку положили в больницу!.. Что это?
Разумеется, не может быть, чтобы дети разыгрывали меня!
Неужели вопрос был сформулирован неточно? Или же дети, как овцы, слепо шли вслед за первым, сказавшим, о том, что снесли их дом? И почему у всех всплыли в памяти только печальные события: сгорела, столкнулись, умер?
Может быть, мне надо было пресечь ответы детей сразу же, как только стало ясно, что они не соответствуют намеченному плану? Но я так надеялся, что вот-вот встанет один из них и скажет: «О чем вы говорите? Ведь самое важное событие в нашей жизни — это то, что мы пошли в школу!»
Ах ты, вопрос! Ты камень преткновения для педагога!
— Как все это печально, дети! Но я не об этом. Какое важное и радостное событие произошло в вашей жизни? Подумайте хорошо!
А детям не хочется думать, они готовы отвечать. Неужели опять будут говорить не о том, чего я жду? Так и случилось.
— Мы получаем новую квартиру!
— Мама сказала, что в воскресенье возьмет меня в цирк!
— Мы купили пианино!
— Вчера из командировки приехал мой папа!
— А у нас гости из деревни!
— Моего дедушку вчера выписали из больницы!
— Вернулась моя собачка!
— Мне сегодня купят велосипед!
— Моей маме сняли повязку с головы. Рана незаметна!
Ну что же! Надо примириться с этим! Дети сами преподнесли мне урок, и мне надо научиться кое-чему. По крайней мере, я уже имею какое-то представление о том, что радует и что огорчает моих детей. Прихожу к важному для себя выводу, что точность ответов детей на вопросы педагога зависит не столько от логики самих вещей, сколько от логики опыта самого ребенка. И пока дети еще продолжают рассказывать, какие важные и радостные события произошли в их жизни, я записываю в свой блокнот заповедь, которой буду следовать в дальнейшем:
Вопрос, задаваемый педагогом детям, — это клеточка не только методики, но и всей педагогики. Если рассмотреть его под микроскопом, можно познать в нем всю направленность процесса обучения, характера отношений педагога к учащимся; можно познать самого педагога, ибо допрос — почерк его педагогического мастерства.
— Вот, оказывается, сколько у вас радостей! Очень хорошо! А теперь скажите, где вы сейчас находитесь?
— В школе!
«Хороший хоровой ответ! Спасибо, дети!»
— А можете вы мне сказать, какие дела вас ждут в школе?
— Интересные!
И я снова услышал те же самые слова, сказанные несколько лет назад — так же вдохновенно и со всей серьезностью — одним из моих «нулевиков»:
— Большие, очень большие!
— Повтори, пожалуйста! '
— Нас ждут очень большие дела! Вот так — просто и ясно!
Мы спускаемся по лестнице на первый этаж. Родители уже поджидают нас у входа.
— Завтра, пожалуйста, приведите детей без портфелей!
— Без книг, безо всего? Странно… Все-таки школа!.. — недоумевают они.
А среди удивленных возгласов родителей я вдруг слышу голос одного из ребятишек, который возбужденно повторяет:
— Мама, мама! Знаешь, как было интересно! Мама, знаешь, как было интересно!..
Родительское собрание
— Здравствуйте, уважаемые родители! Хорошо, что большинство из вас пришли на наше первое собрание вдвоем. Я поздравляю вас всех с важнейшим событием в жизни семьи, с тем, что ваш ребенок стал школьником. С сегодняшнего дня жизнь ваших детей круто меняется — учение станет для них ведущим видом деятельности.
Если бы я спросил вас: «Хотите ли вы воспитать вашего ребенка достойным членом нашего общества?» — вы, по всей вероятности, ответили бы единодушно: «Конечно, хотим!» Но одно дело хотеть, а другое — со всей серьезностью заняться делом воспитания!
Характеры воспитания детей в семье и школе не должны противостоять друг другу. И так как школа является центром организации воспитания и обучения детей, она вправе предъявлять родителям требования к семейному воспитанию.
Мы с вами живем и трудимся в Стране Советов, где социальные отношения между людьми опираются на высокогуманистические принципы. Жизнь и разносторонняя деятельность каждого из нас должны олицетворять, развивать и утверждать подлинный гуманизм нашего общественного строя. Гуманистические начала должны направлять и нашу с вами педагогическую деятельность.
Будет ли это легко?
Нет, не будет!
Нам будет трудно, потому что у нас мало опыта такого воспитания. Гуманистическое отношение к детям потребует от нас: веры в преобразующую силу такого воспитания, веры в безграничные потенции каждого ребенка, большого педагогического терпения и снисхождения к нему, глубокого понимания движения его души.
Решать педагогические проблемы способами гуманистического воспитания, разумеется, будет куда сложнее, чем избавиться от них путем грубого подавления личности…
В чем же мы должны видеть смысл гуманистического воспитания?
В том, чтобы добровольно расположить ребенка к нашим воспитательным намерениям в связи с его же преобразованием, сделать его нашим союзником и соратником в своем же воспитании; помочь ему полюбить знания, пристраститься к самостоятельной учебно-познавательной деятельности.
Для авторитарного, императивного воспитания здесь нет никаких проблем, кроме как усилить давление на ребенка, принудить его выполнять свой долг. Многие изощренные средства давления и принуждения легко стирают педагогические проблемы, однако такая атмосфера воспитания не позволяет ребенку всесторонне и полностью раскрыть свои способности, не помогает процессу формирования в нем полноценной личности.
Что может помешать нам в решении этих проблем на гуманистической основе?
Природа ребенка!
Он — импульсивное существо, живущее сегодняшними радостями и удовольствиями. А мы хотим подчинить его сегодняшнюю жизнь подготовке к будущей многосторонней, богатой и содержательной общественной деятельности, которая, мы верим, принесет ему счастье и настоящую радость. Какими средствами преодолеть противоречие этих тенденций воспитуемого и воспитателя?
Процесс учения — нелегкий процесс. Он и должен быть трудным, чтобы содействовать развитию сил и задатков ребенка. Хотя ребенок не боится трудностей в познании, однако по ряду причин (и, я полагаю, в первую очередь из-за принуждения выполнять свой долг ученика) у него пропадает желание учиться. Как возбудить и развить в ребенке неугасающую жажду к знаниям?
У нас два пути: заставить, принудить ребенка подчиняться воле своих воспитателей или же направить его на путь самовоспитания и самообразования.
Я призываю вас, уважаемые родители, выбрать второй путь!
И чтобы наши усилия в воспитании детей не противоречили друг другу, я решил предложить вам некоторые рекомендации, руководствоваться которыми было бы желательно. При составлении рекомендаций, которые условно называю заповедями, я руководствовался классическим педагогическим наследием, идеалами коммунистического общества, опытом лучших учителей, а также своими педагогическими убеждениями.
Не следует принимать их как исчерпывающий кодекс воспитания. Надеюсь, ваш опыт, опыт наших совместных усилий внесут в них немалую поправку.
Возьмите, пожалуйста, по одному листку, на котором напечатаны эти рекомендации-«заповеди», и прочитайте про себя.
Десять «заповедей» воспитателя
1. В гуманистическом обществе воспитание может быть только гуманистическим. Главный принцип такого воспитания — расположить ребенка к воспитательному процессу, сделать его нашим добровольным помощником в своем же воспитании.
2. Общение — суть жизни людей. Главный метод гуманистического воспитания — доставлять ребенку радость общения с нами: радость совместного познания, совместного труда, игры, отдыха.
3. Обычная повседневная жизнь и характер взаимоотношений взрослых — это среда, в которой формируется личность человека будущего. Потому очень важно, чтобы наша повседневная жизнь, наше общение друг с другом как можно больше соответствовали тому идеалу, который мы стремимся вселить в ребенка. Воспитатели 80-х годов должны представлять собой людей XXI века.
4. Вера человека в людей, вера человека в собственные жизненные позиции — это первооснова для полнокровного общения между людьми и возвышения личности. Поэтому мы обязаны развивать и беречь в ребенке веру в нас, в своих воспитателей, веру в своих товарищей, веру в людей, веру в самого себя.
5. Социалистическое общество — это общество равных и заботящихся друг о друге людей. Наш воспитательный процесс должен быть пронизан уважением к личности каждого ребенка, должен формировать у детей чувство заботы о товарищах, близких, о людях вообще.
6. Человек может проявлять и развивать в себе все свои способности и дарования и быть счастливым только в таком обществе, где он чувствует себя нужным и своим и где его искусственно не возвышают и не унижают. Таким ребенок должен себя чувствовать в обществе, в котором он живет.
7. Ребенок — импульсивное существо, ему будет трудно понять нас. Это мы, воспитатели, обязаны понять ребенка и строить наши воспитательные планы с учетом движений его души.
8. Воспитание — скрытый и длительный процесс, и потому мы должны проявлять проницательность, последовательность и терпение во всех конкретных случаях решения воспитательных задач.
9. Нами, воспитателями, должны руководить чуткость, отзывчивость, доброта души, любовь, нежность, непосредственность, постоянная готовность прийти на помощь, чувство сопереживания. Все это должно сочетаться с требовательностью к самому себе и к ребенку, с чувством ответственности перед подрастающим поколением, с заботой о будущем Родины.
10. Мы должны решительно отказаться от противоречащих гуманистическому воспитанию и подавляющих личность ребенка авторитарности и императивности и таких форм их проявления, как крик, брань, ущемление самолюбия, насмешка, грубость, угроза, принуждение.
Готовой методики проведения этих «заповедей» на практике у нас нет. Потому, уважаемые родители, нам придется проявлять творчество и постоянный поиск путей воспитания детей на гуманистических началах! В этом и должна выражаться наша высочайшая забота о каждом ребенке!
А теперь у меня к вам большая просьба. Возьмите, пожалуйста, чистый лист бумаги, запишите на нем, какую услугу мог бы каждый из вас оказать школе, имеется в виду и благоустройство нашей классной комнаты и коридора, и организация воспитательной работы. Запишите также, какие у вас возникают пожелания по организации жизни ваших детей в школе.
Я полагаю, что после накопления некоторого опыта нашей совместной работы, через месяц-другой, мы могли бы опять встретиться и поговорить о воспитании наших детей…
Явление 80-х годов
Первый школьный день моих «нулевиков» уходит в прошлое. Но он не должен уйти бесследно, не оказав мне помощи в обдумывании планов на завтрашний день.
Какие же они, мои шестилетки? (Кстати сказать, многим из них не хватает 2–3, а то и более месяцев до шести!)
Я просматриваю их рисунки, читаю слова и предложения, которые они тут же написали. Рисунки как рисунки! Я не нахожу среди них таких, которые могли бы вызвать восхищение природным талантом. Однако привлекает внимание само их содержание. Что рисуют дети? Они рисуют космические корабли, космонавтов, самолеты, автомобили, высотные дома, школу, цирковые представления, прогулку в зоопарк, горы, луга и леса, цветы, маму, праздник, играющих детей, шары, человечков, животных и, конечно же, большое улыбающееся солнце.
Одним словом, они рисуют радость, передают свое мироощущение. Они радуются тому, что наш самолет атакует вражеский, и, чтобы не было недоразумений, пунктирными линиями показывают, в каком направлении летят пули. И обязательно вражеский самолет должен быть взорван и весь в огне и дыму падать вниз. Один нарисовал огромный улыбающийся шар с лучами, к нему привязана ниточка, которую держит мальчик. Мальчик бежит и тянет шар за собой. «Я поймал солнце», — поясняет юный художник. На многих других рисунках тоже есть пояснения: «Это танк», «Луна», «Я играю», «Моя мама», «Школча», «Наш двор», «Мой братик», «Гриб».
Я выписываю в тетрадь слова, предложения, цифры, которые стоят под рисунками. Оказывается, что все дети (за исключением только двоих) написали свои имя и фамилию, а также разные слова и предложения. «Я умею читать и писать, папа научил», — пишет Тенго. «Я уже прочитала одну книгу», — пишет Tea. А Магда вывела на бумаге целый столбик примеров с решениями: 10 + 5=15, 100-90=10, 100+100 = 200…
Вот какие у меня необычные дети, явление 80-х годов! Почему они так тянутся к буквам, книгам, цифрам? Играли бы себе в кошки-мышки, в прятки, прыгали бы со скакалками! Почему они допытываются у своих мам, пап, дедушек и бабушек: «Что тут написано?», «Что это за буква?», — указывая на титры телефильмов, вывески на улицах? Зачем они мучают себя, пытаясь разгадать незнакомую букву в названии газеты? Пятилетние и даже четырехлетние, они стремятся читать! Они вынуждают родителей учить их этой науке. Они сами учат друг друга буквам, цифрам, забывая часто о своих велосипедах, машинах, куклах. И вот пришли шестилетки в подготовительный класс не только со стремлением познавать, но и с определенными знаниями.
Много раз приходилось мне слышать, как учителя выражали недовольство тем, что многие дети, оказывается, уже умеют читать по букварю. «Что же теперь делать?» — жаловались они. Я даже читал в газете призыв одной учительницы к родителям: «Дома не надо учить детей читать и писать, считать и вычитать, а то им потом становится скучно в классе, когда на уроках приходится их учить тому же».
Но ведь родители специально не учат ребенка по школьной программе, дети сами своими «почему?», «как?», «что это такое?» и «что, если?..» организуют свое обучение! И я думаю, нет смысла призывать взрослых воздерживаться от обучения детей грамоте в семье, ибо нет силы, способной приостановить познавательное стремление, современного ребенка. И самое главное — следует ли приостанавливать? Не помешает ли это его развитию? Наличие в классе детей с разным уровнем знаний, разумеется, усложняет труд педагога, потому что уже не «срабатывает» издавна заведенная методика, служившая в таких условиях, когда обучение начиналось «с нуля». Приходится перестраивать методику обучения, иногда даже — заменять ее другой. На деле это означает пересмотр педагогом своих методических принципов, порой — борьбу с собственной педагогической инертностью, так успешно маскируемой некоторыми учителями разглагольствованиями о вреде нарушения традиционных приемов обучения. Да, в некоторых случаях педагогическая пассивность одних учителей губит педагогическое творчество других, заставляет учителей-новаторов «не высовываться». И получается парадокс: ленивый творческой мыслью педагог упрекает в лени своих учеников; педагог, проводивший урок на двойку, имеет смелость на этом уроке ставить двойки своим ученикам.
Семья, радио, телевидение, детские сады, журналы и газеты, книги, кино, игрушки, люди — вся наша современная жизнь сотворила этих необычных детей, которые сидели у меня сегодня на уроках. Ясно, что многие из них пришли в школу с умением читать и писать, складывать и вычитать, может быть, делить и умножать также, и не только в пределах десяти. Сегодня они несколько раз удивили меня своей развитостью и «образованностью». И я не имею права принимать их как несмышленышей. Пусть мой класс, как и многие другие подготовительные классы, «пестрит» детьми с разными знаниями и умениями! Зачем же тогда дидактика так гордится своим принципом индивидуального подхода, если этот принцип не заработает на моих уроках?
Однако не склоняюсь ли я к той мысли, что шестилетние дети, раз они пришли в школу и раз еще до школы проявляли познавательные стремления, уже забывают обо всем остальном и со всей ответственностью берутся за учение? Каким я стал бы наивным педагогом, далеким от действительной жизни детей! Вся сложность моей работы с ними в том и состоит, что при любом уровне знаний они остаются детьми, для которых игра — смысл жизни.
Как-то раз привели ко мне пятилетнюю девочку для проверки — какая она «образованная». Девочка прекрасно читала (она уже перечитала немало сказок, даже «Золотой ключик»), умела писать о своих впечатлениях, определяла время на часах, делила и умножала, легко решала сложные тесты на умственную развитость. А как только я освободил ее и заговорил с родителями, она залезла под стол и начала оттуда лаять на нас, как собачонка.
Не получается ли так, что знания круто меняют истинную природу четырех-, пяти-, шестилетнего, может быть, и семи-восьмилетнего ребенка, т. е. отрывают его от того, что называется детством? Этот ребенок не может стать серьезным только потому, что владеет вполне серьезными знаниями и стремится познать еще больше. «Нулевикам» трудно будет понять мои приказы, запрещения, призывы к долгу ученика, они не смогут долго задерживаться на учебных задачах, им быстро наскучит однообразие…
Как у меня было сегодня на уроках? Раза два я почувствовал, что дети устали, им стало скучно. Может быть, мне стоит подумать о проведении более коротких уроков? По 15 минут каждый? Восемь малюсеньких уроков в день! Нет, лучше так делить только уроки родного языка, математики, русского языка. Они требуют от ребенка большего напряжения мыслительной деятельности, чем уроки рисования, пения, физкультуры. Пройдет 15 минут занятия по родному языку — зазвенит классный звонок. Затем отдохнем 5 минут, не выходя из класса. Остальные 15 минут посвятим занятию по математике. Завтра надо попробовать!..
Предлагают и спрашивают
…Интересно, какую помощь обещают оказать мне родители, какие у них возникают мысли в связи с экспериментальным обучением? Я хочу самым действенным образом привлечь их к осуществлению задуманного плана — воспитания детей на принципах гуманизма. Пойдут ли они за мной? В прошлые годы многие родители включились в это дело с большим увлечением, и этот опыт подбадривает меня сегодня, когда я осмеливаюсь предложить родителям «нулевиков» составленные мною «заповеди». Что же они обещают сделать, что их волнует? Я группирую сперва обещания.
«Я сама археолог. Могу провести с детьми интересные беседы по археологии, повезти их во Мцхету — древнюю столицу Грузии, показать, как ведутся археологические раскопки. Уверяю вас — им будет очень интересно». Бабушка Котэ.
Может быть, воспользоваться такой услугой во II–III классах?
«Я имею возможность два раза в год заказать для детей автобус. Можете организовать экскурсии за город. Только надо предупредить меня об этом за две недели». Отец Георгия.
Это хорошо! Первую экскурсию я запланирую в ботанический сад города, лучше в октябре. Будем наблюдать, как меняется природа осенью.
«Могу сделать для детей электрическую доску, собрать разные электрические приборы! Только объясните, какие вам нужны дидактические устройства». Отец Теи.
Надо поговорить с отцом Теи на этой же неделе!
«Мы с женой — композиторы. Можем написать маленькую детскую оперу и во внеклассных занятиях сами же поработаем над ее постановкой. Будут участвовать все дети». Родители Гочи.
Очень интересное предложение.
«Если мне помогут двое-трое родителей, перекрашу стены в такие цвета, чтобы в классе стало веселее и интереснее». Отец Тамрико.
Надо подумать об этом.
«Я — пенсионерка. Могу организовать дежурство родителей, и сама буду дежурить в коридоре. Будем вам помогать во всем». Бабушка Майи.
Дежурство родителей — нужное дело. Надо воспользоваться такой услугой.
«Может быть, сделать для класса стенд или что-нибудь другое, допустим, маленькие столики?». Отец Эки.
Конечно, хорошо бы сделать стенд на всю стену, где можно будет наклеить фотокарточки всех детей в раннем детстве. Со временем там же будем клеить фотокарточки каждого ребенка в день его рождения.
«Могу повести детей в типографию, показать, как печатаются книги». Мать Елены.
Обязательно воспользуюсь этим предложением, когда дети перейдут в следующий класс.
«У нас есть маленький садик. Там мы разводим всевозможные цветы. Могу принести для класса несколько горшочков с цветами, чтобы дети ухаживали за растениями. Время от времени буду менять их, и дети смогут ознакомиться с разными видами цветов». Мать Нии.
Интересная идея. Надо попросить маму Нии не откладывать это дело.
Есть и другие предложения: подарить классу магнитофон, проигрыватель, аквариум с рыбками, провести с детьми уроки рисования, научить их разным подвижным играм, украсить наш коридор занавесками, сделать фотоснимки, отражающие жизнь детей, и вывесить их в коридоре. Всеми этими услугами воспользуюсь по мере надобности.
А теперь я выписываю вопросы и пожелания родителей.
«Может быть, объясните нам, почему шестилетних берут в школу? Куда нам спешить? Зачем отнимать у детей детство?» Обязательно объясню!
«Организуйте, пожалуйста, для молодых родителей педагогические курсы. Это нам очень нужно!» Надо выполнить эту просьбу!
«Будете ли вы часто выводить детей на свежий воздух?»
Обязательно, и даже каждый день.
«Введите, пожалуйста, продленку. Многие родители нуждаются в этом». Завтра же выясню возможность организации продленного дня.
«Скажите нашим детям, они Вам больше поверят, чтобы по утрам не капризничали и хорошо ели!» Ну что же… Надо предупредить детей, чтобы они не приходили утром в школу голодными.
«Найдите, пожалуйста, возможность и объясните толком, в чем заключается суть вашего эксперимента! Расскажите на конкретных примерах, как вы будете его проводить!» Да, конечно, родители имеют на это полное право! Сделаю это при первой же встрече с ними.
«Можно ли будет приходить родителям на уроки?» Конечно, можно! Такие открытые уроки помогут мне на конкретных примерах познакомить их с экспериментальным обучением. Открытые уроки для пап, мам, дедушек и бабушек — наилучший способ установления взаимопонимания между мной и семьей каждого ребенка.
«Все, что Вы сказали о гуманистическом воспитании детей, очень интересно. Но реально ли?»
Как же мне вселить в них веру в идею гуманистического воспитания? Может быть, они будут убеждаться в этом по мере того, как их дети будут меняться и развиваться?
Вы поможете мне, дети, доказать, что вас можно воспитывать и обучать без принуждения и давления? «Да!» Мне надо будет отучить вас от произнесения хором «Да!» без предварительного осмысления того, на что требуется ваше согласие!