Трипуранени Гопичанд
Законный процент
Не помню, зачем я тогда приехал в эту деревню, но я неожиданно встретил там друга детства, который затащил меня к себе домой. Мы весело болтали о прежних днях, когда дверь тихо-тихо отворилась, и появился этот странный человек. Он не вошел сразу, а, стоя на пороге, опасливо огляделся вокруг. В руке у него был тяжелый мешочек; он подошел к моему другу и, протянув мешочек, сказал:
— Вот деньги, я принес.
При виде незнакомца оживление исчезло с лица моего друга. Он посмотрел на пришедшего не то с грустью, не то с замешательством, но быстро справился с собой и воскликнул, протянув руку к мешочку:
— Ну, ты просто волшебник, Сурайя! Вот как выручил меня!
Сурайя ничуть не был польщен восторгом моего друга:
— Мне эти похвалы ни к чему! Мне деньги нужны. Через месяц подавай деньги с процентами. Полтора процента в месяц, полторы рупии на сотню — тебе известно. Законный процент! И точно через месяц! — заявил он.
— Обязательно, Сурайя, через месяц все верну, — уверил его мой друг.
— Мне пустых слов не нужно. Ты заплати в срок, а то в суд подам! Мне деньги в срок нужны.
— Ну что ты, Сурайя! Я ведь у тебя не первый раз занимаю, всегда в срок отдаю.
— Ладно, ладно. Деньги посчитай. Видишь, все серебряные рупии, немного медной мелочи. В рупиях и отдашь — бумажные деньги мне ни к чему.
— Знаю, знаю, Сурайя, — подтвердил мой друг, развязывая мешочек.
Я посмотрел и не поверил своим глазам.
В мешке были камушки, только камушки, большие и маленькие! Я изумленно уставился на своего друга, который невозмутимо и внимательно пересчитывал камни, один за другим.
Сурайя следил за счетом, не сводя глаз.
— Все верно, Сурайя! — заявил мой друг, снова завязывая мешочек.
— Сегодня двадцатое — через месяц, день в день, отдашь деньги с процентами, — настойчиво повторил Сурайя, и только после того, как мой друг трижды повторил: «Отдам, отдам, непременно отдам», — Сурайя вышел из комнаты.
Я хотел сразу наброситься на моего друга с расспросами, но он предупреждающе поднял палец, показывая на дверь. Действительно, в ту же минуту дверь отворилась и в комнату стремительно ворвался Сурайя. Он весь дрожал, глаза налились кровью.
— Где мои деньги? Что, у тебя ни чести ни совести нет? Обещал отдать в срок, а сам… — накинулся он на моего друга.
Я сидел, не понимая ровным счетом ничего.
Мой друг смиренно, даже испуганно возразил:
— Вот же твои деньги, Сурайя! Ты такой богач, а поднимаешь шум из-за двух дней задержки.
— Это же только основной долг, а проценты?! — воскликнул тот, цепко хватая моего друга за руку. — Я с места не сдвинусь, пока мне не будет выплачено все до последней пайсы.
— Сейчас принесу!
— Что же сразу не принес? — недовольно проворчал Сурайя.
Мой друг принес из другой комнаты пригоршню камушков: Сурайя тщательнейшим образом пересчитал их и торопливо вышел из дома, даже не попрощавшись.
Мой друг вздохнул с облегчением. Я попросил его рассказать о странном незнакомце, и он удовлетворил мое любопытство.
— Сурайя был раньше богатым ростовщиком, — начал он, — а теперь, как видишь, это бедный сумасшедший.
— Что же с ним случилось? Почему?
— Все потому, что его отец был непомерно щедр.
— Не понимаю.
— Отец Сурайи был хороший человек, золотое сердце, деньги давал всем, кто только просил. Очень скоро он остался без средств и попробовал собрать долги.
Однако те, кого он так великодушно выручил в свое время, заплатили ему черной неблагодарностью. Никто не вернул долгов, и отец Сурайи умер в нищете. Его смерть ожесточила Сурайю, и он решил расплатиться с людьми, бездушие которых погубило его отца.
Прежде всего он стремился разбогатеть, и с этой целью занялся ростовщичеством. Наша деревенская экономика такова, что крестьяне не могут обойтись без ростовщиков. Сурайя стал самым жестоким и безжалостным ростовщиком. Он не гнушался никакими средствами, чтобы вырвать, как Шейлок, свой «фунт мяса». Крестьяне вынуждены были продавать все, вплоть до хозяйственной утвари, чтобы расплатиться с неутомимым ростовщиком. Все кругом ненавидели Сурайю, а он становился все более алчным. Он ничуть не заботился о мнении окружающих и думал только о наживе.
Случай с Чандрайей изменил всю жизнь бессердечного ростовщика. Чандрайя, крестьянин-бедняк, взял в долг у Сурайи двести рупий.
Чандрайя не был робким и забитым, как крестьяне прежних времен. Он и суда не боялся, а ростовщиков, выжимающих соки из бедных крестьян, люто ненавидел.
Сурайя сразу почувствовал, что с этим должником он промашку сделал. Он пошел к Чандрайе и стал настойчиво требовать долг. Тлевшая в душе Чандрайи ненависть к ростовщикам вспыхнула ярким пламенем.
— Не заплачу даже медного даммиди, — закричал он. — Убирайся!
Сурайя впервые слышал такое от должника. Он стоял как остолбенелый.
— Убирайся! — с яростью повторил Чандрайя.
— Тебе же хуже, Чандрайя, я по суду получу, — наконец выговорил Сурайя.
— Делай, что хочешь! — крикнул Чандрайя и, грубо ругаясь, вытолкал его вон.
Ростовщик был ошеломлен. Он взывал к каждому встречному, рассказывая свою историю:
— Законный процент не отдает! Капитал не отдает! С древних времен такой процент установлен!
Вернувшись домой, Сурайя наскоро поел, переоделся и, захватив белый зонтик, собрался в город. Не потеряв надежды, что Чандрайя опомнится, он несколько раз прошел мимо его дома, обращаясь к знакомым, идущим на базар:
— Я в город иду, в суд. Если надо что-нибудь в городе, скажите. — Сурайя нарочно повышал голос, чтобы должник услышал его слова.
Но Чандрайя в ответ прокричал, не выходя из дома:
— Хоть в суд, хоть в самый ад отправляйся! Но в нашей деревне тебе теперь плохо придется, берегись!
У Сурайи от этих слов как заноза в душе засела, но в город он все-таки отправился и подал жалобу на Чандрайю в суд. Пока он, сумрачно раздумывая об этом деле, бродил по городу, начало темнеть. Вышел Сурайя из города уже поздним вечером.
На пути из города в нашу деревню дорога спускается в овраг, густо заросший лесом. Когда Сурайя дошел до этого места, стало уже совсем темно. Деревья и кусты по обеим сторонам дороги казались привидениями. Сурайя шел, бормоча религиозный гимн, замирая от страха. Когда он дошел до большого баньяна, ему почудился какой-то шум. Он остановился, прислушиваясь.
Несколько человек выскочили из-за дерева, набросились на него, жестоко избили, вытащили деньги из кармана и, осыпав ругательствами, бросили Сурайю на дороге. «Будешь знать, как подавать в суд!» — злорадно бросил один, и ростовщик понял, что это были друзья Чандрайи.
О происшествии мигом узнала вся деревня, но ни один человек не пожалел Сурайю. Плакали только его жена и дочь.
Другие ростовщики деревни явились к Сурайе и посоветовали ему подать жалобу в суд.
— А издержки поровну поделим? — подумав, спросил Сурайя.
— Нам издержки платить? Избили-то не нас, а тебя! — с изумлением ответили ему.
Сурайя пришел в ярость.
— Говорите, меня избили? Не меня — Сурайю, а в моем лице — всех богатых людей, всех ростовщиков деревни, каждого, кто дает деньги под проценты. Вы думаете, что это нападение только на меня? Но тогда Чандрайя сам бы меня избил — и все. Но они все объединились. И мы все должны объединиться и разделить издержки, — твердо заявил Сурайя.
Ростовщики не поняли и не поддержали мысль Сурайи. Молча переглянувшись между собой, они разошлись.
Сурайя стоял на своем и жалобы в суд не подал. После этого случая все должники Сурайи как будто сговорились — никто не платил ему ни пайсы. И старый, и малый осыпали ростовщика насмешками. Когда он выходил из дому, дети бежали за ним, хлопая в ладоши и распевая:
Когда Сурайя требовал с должников деньги, ему издевательски отвечали:
— Ты еще побоев захотел?
Или, стуча костяшками пальцев по его голове, скандировали:
— Вот тебе долг, а вот тебе проценты.
Сурайя совсем обеднел. Он стыдился даже своей жены и дочери, уходил на целый день из дому и, сидя на берегу пруда, в тени смоковницы, бросал в воду камушки.
Но на этом его беды не кончились. Неутихшая ярость крестьян против Сурайи обрушилась на его семью. Однажды, когда дочь Сурайи несла корм скотине, на нее напали несколько человек и изнасиловали. Несчастная девушка тут же бросилась в колодец. Жена Сурайи, узнав об этом, облила себя керосином и зажгла. Ее тоже не удалось спасти.
Сурайя сошел с ума. Весь день он бродит по деревне, иногда кто-нибудь дает ему горсточку риса. В жару он укрывается под смоковницей на берегу пруда. Собирает камушки и считает их, и пересчитывает, как деньги. Это уж привычка из прежней жизни. Мы терпим его из жалости…
В это время на улице раздался шум. Ватага мальчишек пробежала мимо окон, распевая песенку о Сурайе и Чандрайе. Мы вышли из дома и увидели Сурайю, который ковылял с тем же мешком в руке, преследуемый свистом и криками мальчишек. Некоторые швыряли в него камнями.
Сурайя кинулся бежать от них и вдруг остановился около какого-то дома. Мальчишки тоже остановились с камнями в руках. Сурайя, казалось, что-то вспоминал. Подойдя к колодцу, он перегнулся через край и посмотрел в воду, потом снова оглянулся на дом и с криком бросился в колодец. Когда его вытащили, он был уже мертв.
Мы с другом вернулись домой, и он задумчиво сказал:
— Это был его собственный дом. А в этом колодце утопилась его дочь…
Манджушри
Находка
Столица, Хайдерабад. Мурти стоит на углу главной улицы города, напротив мастерской по ремонту авторучек.
Мурти держит в руке листок бумаги. На нем только имя: «Тара!» Получив из ремонта ручку, Мурти прямо в мастерской начал писать письмо, но дальше обращения дело не пошло. Теперь Мурти стоит на шумном перекрестке, глядя на начатое письмо, и Тара возникает перед его глазами, как живая. Тара, с ее длинной косой, змеящейся по спине… Поток воспоминаний… Тара, какой он видел ее последний раз, улыбающаяся сквозь слезы, утешающая его, как ребенка.
— Не забывай меня, — говорит она и прикусывает нижнюю губу, чтобы не расплакаться. Бледная улыбка на ее лице. Она берет его руку и прижимает к своей груди. — Пиши мне чаще. Этой ручкой, которую я тебе подарила…
Он отнес ручку в мастерскую, потому что копчик пера согнулся. Все это время он не мог ей писать, — ведь ручка в ремонте. А Тара сердилась, спрашивала в письмах, что с ним такое.
Мурти очень хотел ей написать, но из какого-то суеверия боялся писать другой ручкой. И вот сегодня он получил из ремонта эту ручку, ее подарок. Снова поток воспоминаний…
День его свадьбы… Друзья пришли его поздравить. Множество подарков разложено на столе. Среди них — этот, дорогой его сердцу, авторучка, подаренная Тарой. Тара шепчет ему на ухо: «Я уезжаю к родным мужа. Не забывай меня, пиши почаще». Бледная улыбка на ее губах.
Он решает, что напишет ей завтра. Но что писать? «Мне плохо, без тебя жизнь немила»? — Нет, он не будет так писать, это ее расстроит.
«Я чувствую себя превосходно. По вечерам хожу в кино. Дома вспоминаю тебя… Месяц светит сквозь занавески, на балконе расцвели бегонии. Я пишу тебе той ручкой, что ты мне подарила…» — Да, он напишет что-нибудь в таком роде. Конечно, явная ложь. Но эта ложь добра и красива. Мы все любим доброту и красивость, поэтому обожаем ложь.
Мурти поглядел на небо. Вереницы темных туч неслись, подгоняемые ветром, как стада бешеных слонов. Мурти заторопился на автобусную остановку. Но дождь уже хлынул, засвистел ветер, потоки воды полились по мостовой. Тротуар заблестел как зеркало, улица мигом опустела. Вспыхнула молния, прогремел удар грома.
Какой чудесный дождь!
Люди, укрывшиеся в магазинах, выглядывали на улицу. Дождь начал ослабевать. Уличные фонари сияли сквозь редеющую завесу дождевых капель. Пешеходы вновь заспешили на главной улице.
Небо почти очистилось от туч. Мурти решил зайти в ресторан. Но дождь, пожалуй, опять польет. «Может быть, зайти на почту, написать и отправить письмо?.. Нет, лучше завтра».
Он направился домой. Снова хлынул дождь. Мурти прибавил шаг, побежал.
Столица… Помещение аукциона плотно набито людьми — торги кончились, но всех задержал дождь. Льет и льет… Ратанлал тоже томится в душном зале.
Часы пробили шесть. Семь. Восемь. Дома его ждут — деловое свидание. Доехать бы домой на машине. Но Ратанлал не хочет покупать машину. Знакомые смеются над его скупостью. Что ж, пускай их… Машина дорого стоит. Ратанлал — ростовщик. Он дает деньги под залог вещей. Многие беспечно закладывают вещи, а выкупить в срок не могут. Вещи остаются у Ратанлала, самые разнообразные вещи — от ручных часов до каменных домов.
Да, Ратанлал не любит тратить деньги. Пайса рупию бережет — вот его правило. Над ним смеются, он не обращает внимания. Купить машину? Зачем? Кто-нибудь возьмет в долг под залог машины, а потом она достанется Ратанлалу. Да, но как сейчас добраться домой? Дождь не прекращается. Ни одного такси. Хоть бы рикшу поймать. Человек, который его ждет, предлагает выгодное дельце.
Вон едет рикша… не откликается… подъехал… Он хочет целую рупию… да, сегодня для него удачный день, а дождь не прекращается. Ратанлал торгуется, рикша не уступает.
— Что вы, господни, я весь промокну, пока вас довезу…
Сейчас Ратанлал жалеет, что у него нет машины. Он неохотно соглашается. Лицо рикши озаряется улыбкой; он слизывает капельки дождя, стекающие на его губы.
Рикша двигается быстро, расплескивая лужи. Тускло светят фонари, шумит дождь. На улице — никого.
Ратанлалу неудобно, его обувь отсырела. Рикша промок насквозь; дождь не прекращается.
Посетитель ждет уже больше часа, что делать…
Вдруг рикша останавливается. Напротив — ресторан, за ним парк и женский колледж. Рикша подъезжает к обочине тротуара и снова останавливается, нагибается. Ратанлал злится, дождь льет вовсю.
— Да что это ты застрял? Я опаздываю, поезжай скорей!
Рикша поднимает какую-то вещь с тротуара, рассматривает.
— Что это такое? — с жадным любопытством спрашивает Ратанлал. Рикша протягивает ему авторучку и снова пускается в путь.
— Какой-то бедняга потерял свою ручку, — говорит рикша.
Слова его почти заглушаются всплесками дождя. Ратанлал ничего не отвечает, но внимательно разглядывает ручку, когда рикша проезжает мимо фонаря.
— Обычная ручка, недорого стоит, — говорит он наконец.
— Да?
— И четырех рупий не стоит.
Рикша останавливается перед старым домом.
— Зайди в дом, так и льет, — говорит Ратанлал. Он осматривается кругом — машины перед домом нет, гость его не дождался. Он тушит свет на веранде.
— Эти женщины не знают цену деньгам, — ворчит он.
Рикша входит в дом вслед за Ратанлалом. Он получит рупию, целую рупию, сто пайс! Вот удачный день. Выходит жена Ратанлала, муж велит ей заплатить рикше. Рикша стоит насквозь мокрый. Он получил свою рупию, но не уходит. Он ждет ручку.
— Зачем тебе ручка? Отдай ее мне. Мне как раз надо было купить ручку сынишке. Такая ручка и новая не стоит четырех рупий. Я тебе прибавлю еще рупию.
Еще одна рупия! Удачный день. Но он не хочет отдавать ручку за одну рупию. «Вон она как блестит. Совсем новая. Дайте хоть три рупии, хозяин».
— Ладно, бери три рупии.
Рикша чувствует, что продешевил, и пытается отобрать ручку у Ратанлала.
— Да она ж тебе ни к чему. Мне для сына нужна ручка, а по магазинам ходить нет времени, а то бы я тебе столько не заплатил.
Рикша колеблется. В самом деле, три рупии, да еще рупия — за одну поездку! Он спускается с лестницы с деньгами в руке, бодро тащит свою повозку, радостно звенит колокольчик.
Дождь прекращается. Капельки медленно скатываются с листьев. Тускло горят фонари. Небо очистилось. На улице ни пешеходов, ни машин — город мирно спит, как ребенок после бурного плача.
Столица. Обветшалый дом Ратанлала, за домом — старый гараж. В этом гараже живет Рамарао. Благодаря щедрости Ратанлала он имеет крышу над головой.
Одиннадцать часов. С чего бы это хозяин явился к нему так поздно? Рамарао боится, что Ратанлал пришел за квартирной платой. Квартирную плату лучше не задерживать, тем более такому хозяину, и Рамарао всегда платит вовремя, но за этот месяц он еще не заплатил. Пришлось срочно послать деньги жене — она скоро должна рожать.
Но сияющий Ратанлал ни словом не обмолвился о деньгах; он протягивает Рамарао ручку и спрашивает:
— Как вам нравится эта ручка? Сколько она стоит, как вы думаете?
Рамарао рассматривает ручку.
— Дорогая… По-моему, сейчас такие не продаются.
— Да, верно.
Рамарао смотрит на хозяина вопросительно.
— Я нашел ее на улице! — ликующе выпаливает тот.
Рамарао кажется, что он сам потерял эту красивую дорогую вещь. Он почему-то мучительно завидует хозяину.
Ратанлал, между тем, рассказывает, как он нашел ручку.
— Вернись я домой до дождя, я бы не заполучил ее, — радостно говорит он.
Рамарао слушает его с растущим раздражением. У него начинает болеть затылок. А хозяин весь сияет, расспрашивает Рамарао о семье, о возможности повышения на службе. Наконец он уходит.
Рамарао кидается на кровать, в затылке — мучительная боль, заснуть невозможно. Зачем он узнал про эту находку? Деньги — к деньгам, удача — к удачливому. А он обречен быть неудачником. Ему снова кажется, что хозяин украл эту ручку у него. Вдруг возникает мысль: а что если написать рассказ про этот случай?
Столица. Дождь ослабел. Переулок в пригороде. Около лавки, где торгуют тодди толпа народу.
Рикша, который заработал за час четыре рупии, не мог удержаться от искушения. Он пьет тодди кружку за кружкой. Вскоре он отправится домой, спьяну побьет жену, она будет плакать, причитать.
Рамарао пишет рассказ о потерянной ручке.
В другом конце столицы Мурти садится писать письмо Таре и обнаруживает, что он потерял ручку. Какая беда! Он не спит всю ночь.
Жена рикши выставляет за дверь мужа совсем пьяного и осоловелого.
Рамарао пишет свой рассказ.
Рамарао — я сам.
Бхануманати Рамакришна
Клад во дворе
Все началось с предсказания, сделанного астрологом в детские годы моей свекрови. Астролог объявил, что ей суждено найти клад во дворе своего дома. Мечта о сокровище всю жизнь не оставляла мою свекровь. Она неустанно рассуждала о размерах предназначенного ей клада, хотя ее отец всегда подшучивал над нею. Но никакие насмешки не могли поколебать ее уверенности, что ей суждено найти клад! Конечно, кое-какие недоумения у нее были. Верность самого предсказания не подвергалась ни малейшему сомнению. Но первый астролог, который в детские годы свекрови сделал это предсказание, не совсем точно указал, когда именно моя свекровь найдет клад. Однако и он, и последующие астрологи сходились на том, что свекровь найдет клад в старости.
Ну, а что понимать под старостью? Конец средних лет или глубокую старость? Только это оставалось под вопросом, в остальном не было ни малейшей неясности. Вся банда астрологов, к которым то и дело обращалась моя свекровь, была единодушна в вопросе о местонахождении сокровища. Клад будет найден во дворе дома, построенного для свекрови в старости.
Два огромных (в человеческий рост!) узкогорлых кувшина, наполненных золотом и драгоценностями.
Надо начать копать к востоку от молельни на расстоянии двадцати ярдов на глубину в два ярда… надо копать… копать… копать… потом повернуть на юг и копать еще тридцать ярдов на глубину в три ярда… дойти до мангового дерева… под ним обнаружится яма (не ошибитесь!)… в ней не должно быть змей — змеи где-то поблизости охраняют сокровище… в десяти ярдах от ямы обнаружится полуразрушенная стена… теперь копать еще два ярда в глубину и два ярда в ширину… и вот… Раздается металлический звук — лопата или заступ ударяется обо что-то! Вот оно! Сокровище! Клад будет состоять из золота и драгоценностей в двух больших узкогорлых кувшинах. Золотые монеты времен Великих Моголов, бриллианты и жемчуга времен голкондских навабов… Владельцы не оставили наследников и поэтому зарыли сокровища и предали их заклятию, чтобы их мог вырыть только тот, чьи предки служили навабам Голконды.
— А ты ведь знаешь, — добавляла с торжеством свекровь, — что наш прадедушка служил при дворе навабов во времена Акканны и Маданны.
Вот предыстория моего рассказа.
Итак, мы купили большой садовый участок. Пальмовые деревья, насаженные по краям сада, образовывали живую изгородь. В саду имелся колодец с насосом.
— Прелестное местечко, — воскликнула я. — Давайте построим здесь дом и будем жить.
Моя свекровь не ответила мне; ее пронзительный взор обшаривал все уголки сада. Вдруг глаза ее заблестели.
— Видишь, — воскликнула она, показывая пальцем на отдаленный уголок сада, где виднелась полуразрушенная кладка каменной стены между манговым деревом и муравейником, — видишь?
Она моментально и решительно уверовала, что здесь и будет найдено сокровище. Но рядом с разрушенной кладкой было несколько манговых деревьев.
— Под каким же деревом надо искать? — спросила я.
У свекрови не было ни сомнений, ни колебаний.
— О чем тут думать! — решительно сказала она. — Заложим фундамент, начнем строить дом. Когда определится место молельни, начнем копать к востоку от нее, как предсказано.
Она не отрывала глаз от развалин стены.
— Вот, теперь предсказание скоро сбудется! — воскликнула она.
Представьте, архитектор наметил место для фундамента дома недалеко от развалин стены. Отлично! По мнению моей свекрови, это означало, что архитектор — орудие в руках богов и святых мудрецов. Их внушение заставило его сказать то, что сказал он, и сделать то, что он сделал. Теперь свекровь то и дело повторяла как будто в трансе: «Это слова святых мудрецов, это их предсказание!»
Рабочие начали закладывать фундамент дома. Свекровь сама неустанно наблюдала за ходом работ. Все твердили, что ей в ее возрасте это не по силам, советовали нанять надсмотрщика. Но она и слышать ничего не хотела.
Для помощи в поисках сокровища свекровь выбрала одного пожилого рабочего Пичи Редди.
Однажды ночью мы услышали какой-то шум около пресловутой разрушенной стены. Свекровь сочла это знамением и подняла меня с постели.
— Надо немедленно начинать копать!
Я тщетно протестовала:
— Сейчас, ночью?
— Сию же минуту. Пичи Редди будет рыть, а мы с тобой относить землю.
Кончилось тем, что мне пришлось отправиться с ней будить Пичи Редди.
Когда мы подходили к полуразрушенной степе, что-то прошелестело, как шелк, у самых ног свекрови.
— О боже! — воскликнула она, вздрогнув, и в ужасе отскочила.
Мы были изумлены, увидев множество змей, степенно ползущих друг за другом, как семейство, возвращающееся из кино с позднего вечернего сеанса. Моя свекровь не могла понять, откуда взялось столько змей.
— Да, — решила она, — нам ведь придется работать только по ночам, поэтому надо позвать заклинателя змей и избавиться от них.
И представьте, на следующее утро заклинатели змей были тут как тут! Как они могли узнать, что у нас появились змеи?! Моя свекровь была озадачена.
— Кто вас послал к нам?
У заклинателей был готовый ответ:
— Никто. Мы приходим туда, где есть змеи. Где змеи — там и мы.
Моя свекровь была убеждена, что это тоже было предначертано свыше.
— Все предсказано святыми мудрецами, — сказала она. — Они пришли сюда по воле святых мудрецов, это рука провидения.
Заклинатели были родом из округа Раманатхапурам и имели при себе солидные удостоверения с печатями. За каждую изловленную змею они запросили пять рупий. Но что оставалось делать! Надо было избавиться от змей до начала тайных ночных раскопок сокровища.
Заклинатели стали играть на флейте. К нашему великому удивлению, через несколько минут не меньше десятка змей заползли к ним в корзинку. Заклинатели вытащили змей из корзины и бросили прямо к ногам моей свекрови. Она отскочила в ужасе.
— Не бойтесь ничего, пока мы здесь, — сказал один из них, выдергивая какую-то травку.
Он прикоснулся этой травкой к капюшону змеи, и та мгновенно свернулась, как от удара электрического тока. Моя свекровь тотчас же пожелала иметь эту травку.
Я вмешалась и потребовала, чтобы они собрали остальных змей — я была уверена, что змей намного больше.
Теперь они захотели получить по десять рупий за штуку. Нам пришлось согласиться. Через минуту в корзинку заползли еще с десяток змей.
Я все-таки спросила, не осталось ли змей в норах.
— Будьте уверены, все у нас в корзине, — отвечали они, переглядываясь между собой.
Мы вынуждены были заплатить обещанную сумму, но моя свекровь настаивала, чтобы прежде всех змей убили в ее присутствии и сожгли с необходимыми церемониями.
— Никогда, — вскричал заклинатель и пригрозил выпустить змей из корзины.
Пришлось заплатить.
Когда наконец заклинатели змей покинули наш дом, свекровь решила, что теперь нет никаких препятствий для осуществления ее планов.
Свекровь придумала историю на случай, если ее сын что-нибудь узнает о наших раскопках. Она собиралась объявить ему, что в этом месте, по предсказанию святых мудрецов, зарыт идол Нагендра, змеиный бог, и мы хотим его откопать.
Но дело обошлось а без отговорок — мой муж уехал на неделю в командировку. Можно было вести наши раскопки без помехи.
— О, это помогли святые мудрецы, — снова убежденно повторила свекровь.
Вечером нас посетили соседи. Когда мы им рассказали о змеях, они переглянулись с улыбкой. Один из них спросил:
— А сколько было змей — штук двадцать?
— Откуда вы знаете?
— А заклинатели родом из Раманатхапурама?
— Ну да!
— Значит, вас тоже обманули!
— О чем вы? Я своими глазами видела всех этих змей.
— Да, да, они забрали от вас своих собственных змей.
— Ч-что?
Оказывается, эти ловкие мошенники оставляли своих змей в саду, а через день-два являлись к хозяевам, которые за это время успевали их обнаружить. Они приманивали змей знакомым звуком флейты, и те быстро заползали в корзину, ожидая, что хозяин их накормит.
Один из наших гостей тоже был обманут этими ловкачами. Сейчас заклинателей ищет полиция.
— Их необходимо поймать и посадить в тюрьму, — мстительно сказала моя свекровь.
«Да ведь они были посланы святыми мудрецами. Святые мудрецы не ошибаются», — хотела я сказать, но вовремя прикусила язык.
Итак, в полночь мы приступили к раскопкам. Я и свекровь помогали Пичи Редди — относили землю из ямы, которую он копал. Но скоро свекровь устала и пошла вздремнуть — вся черная работа осталась мне. Потом она вернулась, увидела, что я тружусь до изнеможения, посетовала на свою старость и пожалела меня.
Уже рассвело, и мы должны были прервать работу.
Свекровь спросила меня, задавал ли Пичи Редди вопросы. Я подтвердила это. Но мне удалось отвести ему глаза и убедить в том, что идол должен быть выкопан обязательно ночью. На следующую ночь мы продолжили наш труд. Мы копали… копали… копали… четыре фута ширины… два — глубины… Мы достигли разрушенной стены, и в самом деле лопата ударилась о металл. Дальше нельзя было рыть — что-то твердое препятствовало. Я подскочила к задремавшей свекрови и разбудила ее.
Свекровь была вне себя от радости. Прежде всего она живо спровадила Пичи Редди, объявив ему, что идола надо выкопать с надлежащими церемониями, и Пичи Редди не должен касаться его нечистыми руками.
Пичи Редди только обрадовался — после работы по ночам он все время хотел спать — и сразу ушел.
Теперь копать пришлось мне одной. Свекровь подбадривала меня, а я в душе проклинала все предсказания святых мудрецов. Вот уж не думала, что невестке из богатого дома придется орудовать лопатой!
Еще три фута в глубину, и снова металлический звук, лопата ударилась о что-то твердое. Глаза моей свекрови горели священным огнем.
— О, истинно! Истинно! — шептала она, думая о предсказании святых мудрецов.
Мы обе спустились в яму. Надо было вытаскивать сокровище — оно оказалось невероятно тяжелым. Ведь золотые монеты и драгоценности и должны быть тяжелыми!
Но в этот миг я обнаружила, что в яме кишмя-кишат скорпионы. Я закричала в ужасе:
— Скорпионы!
— Я вижу, — спокойно ответила свекровь. — Но и это предсказано святыми мудрецами. Если я дотронусь до скорпионов, они обратятся в золотые монеты.
Я не позволила ей это сделать. Ядовитые создания разбежались сами, и последними усилиями мы приподняли тяжелый предмет. С него пришлось счистить пуд грязи. И что же оказалось? Вместо сундучка с монетами и драгоценностями — каменный идол, изображение бога Нагендры — в точности, как говорила моя свекровь, чтобы отвести глаза своему сыну и Пичи Редди! Ложь оказалась правдой, а предсказание…
Моя свекровь упала без чувств рядом с ямой, вырытой согласно предсказаниям святых мудрецов. Я быстро сбегала к колодцу, набрала воды и села рядом с ней, поставив на землю большой узкогорлый кувшин с водой.
Вакати Пандуранга Рао
Кришна-флейтист
Сури мог без конца восхищаться витриной антикварного магазина Натхумала. Его тяга к этой витрине была непреодолимой, он просто не мог глаз оторвать от нее.
Этот магазин редкостных вещей, подлинная гордость столицы, находился в центре Дели. Его нередко посещал сам вице-президент — любитель антиквариата. Иностранные послы считали необходимым хоть раз побывать в этом магазине, прежде чем покинуть страну. Министры соперничали друг с другом в приобретении бесценных сокровищ. Магазин был популярен и среди кинозвезд. Они с жадным любопытством исследовали Страну чудес Натхумала, покупая то изделие филигранной работы, то бронзовую скульптуру, то статуэтку слоновой кости.
В некотором роде магазин Натхумала походил на музей. Купить же там можно было что угодно — если не считаться с ценами. Копии лучших скульптур. Самые разнообразные ремесленные изделия. Старинные вещи. Сари с экзотическими рисунками. Драгоценности необычной формы или огранки. Великолепные кашмирские шали. Ковры с изысканными рисунками. Куклы из Кондапалли. Мраморные статуэтки захватывающей дух красоты.
Таков был магазин Натхумала — его витрина представляла собой выставку музейных редкостей.
А Сури был всего лишь членом безликого братства клерков. Он не чувствовал себя ровней даже младшему продавцу у Натхумала, в обязанности которого входила чистка антикварного серебра и других предметов. Плата продавца была выше, а труд легче.
Бедняки свободны мечтать — это ничего не стоит. Они обладают безграничной свободой мечтаний.
Провести медовый месяц на Французской Ривьере. Присутствовать на правительственном банкете. Потрясти парламент своим ораторским искусством. Написать книгу, которая будет переведена на все языки мира. Ошеломить изысканную аудиторию исполнением восточной и западной музыки, от Тьягараджи до Бетховена, дав понять, что эта блестящая игра для него не предел — ведь сегодня он далеко не в лучшей форме. Выиграть партию в крикет у чемпиона и в тот же вечер переплыть Ла-Манш. Это обычные мечты Сури и его собратьев.
В мечтах Сури владел роскошным особняком, окруженным дивным садом. В гостиной этого особняка воображение Сури создало музеи диковинок, редкостей и замечательных произведений искусства из всех стран мира.
Но влечение Сури к витрине Натхумала было реальностью. Он очарован ею навеки, до самой смерти. Серебряное блюдо, украшенное искуснейшей работы рисунком, было фокусом его страсти. Рисунок изображал Кришну, играющего на флейте. На губах Кришны улыбка. Эта улыбка зачаровывала Сури, влекла его, как магнит.
Сури был безгранично признателен Натхумалу. Натхумал, сам того не зная, дал Сури возможность заглянуть в мир искусства. Три года единственной страстью Сури была витрина Натхумала и серебряное блюдо с Кришной-флейтистом. Три года он любовался блюдом в витрине, и, как ни странно, оно все еще было там.
Но у Сури, естественно, возникло опасение. Как бы то ни было, это же магазин. Однажды кто-то заплатит и унесет серебряное блюдо, унесет Кришну, играющего на флейте.
При этой мысли все в душе Сури переворачивалось. Он чувствовал, что над ним нависли зловещие тучи. Ведь серебряное блюдо символизировало единственный оазис в пустыне его жизни. Он не уставал любоваться блюдом каждый день. Быстрым шагом доходил он до магазина, и, когда бросал взгляд на витрину, сердце его переполняла радость. Кришна был все еще там!
Каждый день Сури урывал минуту для молитвы: «О боже, даруй мне счастье всю жизнь любоваться серебряным блюдом с Кришной в витрине Натхумала!»
Когда Сури приближался к магазину Натхумала, сердце его замирало, как у невесты в первую брачную ночь, как у мелкого служащего, вызванного в кабинет директора.
Однажды вечером Сури, как всегда, остановился у витрины Натхумала. Какая-то красивая нарядная женщина вошла в магазин и кивком показала на серебряное блюдо. Лысый толстяк, наверно, муж, сидел, поджидая ее, в новеньком лимузине. Девочка-подросток звала из машины: «Ну поедем, мама, поедем!» Девчушка была такой забавной со своими волосами, собранными в «конский хвост».
Да, ошибки не было. Эта красотка интересовалась ценой серебряного блюда. Сомнения нет. Именно серебряного блюда с Кришной. Боже…
Младший продавец достал блюдо с витрины и подал даме. Она взяла его, как какую-то безделушку, и принялась рассматривать. Сури почувствовал себя глубоко несчастным, как будто был свидетелем грубого насилия.
Различные картины затеснились в его мозгу. Он представил себе, что дама выбегает из магазина с истерическим визгом, увидев, что ее дочь, выпрыгнув из автомобиля, поскользнулась и сломала ногу. Он вообразил, как муж дамы обнаруживает, что у него украли кошелек. Пусть случится что угодно, но сейчас, немедленно, и дама тогда выскочит из магазина, как ошпаренная кошка.
Все эти мысли беспорядочно роились в его голове.
Учтивый продавец назвал цену. И Сури увидел, что изящная ручка красавицы ставит серебряное блюдо обратно на прилавок.
Сури почувствовал себя счастливым, как никогда в жизни. Он сказал себе: «Иди домой, напейся на радостях и ложись спать. На сегодня волнений достаточно». Повернувшись к витрине, он попрощался с Кришной-флейтистом: «О господин Кришна! Ты спасен от вечного проклятия».
В душе его смешались радость и печаль. Радость — от спасения серебряного блюда с Кришной, печаль — при мысли о своем безденежье.
Он мысленно поцеловал изображение, запечатленное в его душе, и направился домой.
Однажды утром Сури остановился перед витриной Натхумала. Казалось бы, ничто не изменилось. Но чего-то не хватало! Сердце Сури замерло. Ему показалось, что он ослеп. Но нет, он отлично видел все вокруг — улицы, машины, полисменов. Не веря себе, он закрыл глаза и открыл их снова. Серебряного блюда с Кришной в витрине не было!
Он подошел к младшему продавцу:
— Где серебряное блюдо с Кришной? Ради бога…
Тот ответил:
— Оно было продано вчера вечером его светлости послу такому-то…
Сури перестал слышать. Он как будто потерял сознание.
Когда он почувствовал себя вернувшимся к жизни, это была уже другая жизнь — жизнь без мечты.
Бхаскарабхатла Кришна Рао
Жена из настенного календаря
Был перерыв на обед, и мы расположились в тени густых ветвей дерева ним во дворе.
Меню клерков однообразно — мы четверо закусывали пшеничными или просяными лепешками, намазанными овощной пастой и острым манговым соусом.
Рао очень редко обедал с нами, но сегодня он подошел тоже со своей коробочкой, в которой всегда оказывалось какое-нибудь деликатесное блюдо. Он угостил всех, и мы лакомились вкуснейшей упмой с солеными орешками, похваливая его жену и повторяя:
— Вот счастливчик этот Рао.
— Моя жена совсем не умеет готовить. Хоть бы твоя научила ее делать такие лакомства.
— Да, каждый не прочь иметь бы такую хозяйку.
— И как ты только ее заполучил?
— Очень просто. Взял да и женился на ней, — с довольным видом ответил Рао.
Мы рассмеялись.
Рао посмотрел на нас и сказал:
— Вы вот восхищаетесь ее стряпней. А если бы вы знали, какая она красавица и умница… Какая заботливая…
Мы вытянули шеи и слушали рассказ Рао, как весной слушают песенку дрозда.
— Утром она приносит мне в постель чашку чая. В ванне уже приготовлены полотенце, мыло, даже паста выдавлена из тюбика на щетку. Выхожу из ванной — завтрак уже на столе. Я ем и читаю утреннюю газету, потом надеваю костюм, с вечера вычищенный и отглаженный. Жена провожает меня до дверей. Когда я возвращаюсь с работы, меня ждет горячая вода для умыванья, и я сажусь пить чай с легкой закуской. Потом мы выходим погулять или остаемся дома, и я читаю книгу. Жена надевает безупречно белое сари, вышитую серебром ажурную кофточку. Веточка жасмина в ее косе наполняет воздух нежным ароматом. Это благоуханье счастья, и я засыпаю, как ребенок, и просыпаюсь утром свежий и отдохнувший…
Мы снова выразили свое восхищение и зависть. Было уже два часа, и мы разошлись по рабочим местам.
Я продолжал думать о рассказе Рао, сравнивая его жизнь и свою. У меня — нудная утомительная работа, дома — грызня и воркотня, вечные нехватки…
А ведь он такой же клерк, как я. Но он счастлив, а я — нет.
Через пару недель Рао снова присоединился к нашему обеду во дворе под деревом ним; в его коробочке было овощное блюдо с томатным соусом и специями, приготовленное на масле высшего качества.
— Пригласил бы ты нас к себе на обед, а? — беззастенчиво стали напрашиваться мы в гости к Рао.
— В это воскресенье! — тотчас добавил я.
— Уж очень вам не терпится. Придется немного подождать — моя жена уезжает погостить к своим родителям. Вот когда она вернется, я вас и приглашу, ладно?
Нам очень не хотелось откладывать.
— Вы просто не представляете, сколько хлопот у моей жены перед отъездом. Ведь она устраивает все так, чтобы дома и без нее был идеальный порядок. Кухарка и служанка подают мне завтрак, обед и ужин в точно определенные часы. Жена никогда не задерживается у родителей, я не должен напоминать ей о сроке приезда. Только я начинаю скучать о ней, тут она и является домой! Вот когда она вернется, я позову вас обедать.
Жена Рао стала для нас воплощением идеальной женщины, богини домашнего очага. Дома мы кстати и некстати попрекали собственных жен, ставя им в пример хозяйственную и очаровательную жену Рао. Каждый день мы допытывались у Рао, скоро ли его жена вернется от своих родителей. В конце концов его уклончивые ответы стали нам казаться подозрительными. Кто-то из нас предположил, что Рао не приглашает нас из боязни, что мы влюбимся в его жену. Он высказал эту мысль Рао, тот только засмеялся, но приглашение свое продолжал откладывать.
Мое терпение иссякло. Я разузнал адрес Рао и подговорил Натха явиться с визитом к Рао в следующее же воскресенье без всякого приглашения. Мы не сообщили о наших планах двум остальным приятелям, чтобы не было лишних разговоров.
Наступил воскресный день. Я был вне себя от нетерпения. Мы наняли рикшу и дали ему адрес: Чури Базар, 1–27/234.
Я уже представлял себе, как мы входим в небольшую (Рао ведь простой клерк), но идеально чистую квартирку, знакомимся с прелестной женщиной, Рао придется познакомить нас с ней — что ему останется делать?
Мы долго плутали среди узких улочек и переулков и никак не могли найти дом — номера были перепутаны. Постучав в первую попавшуюся дверь, я спросил:
— Не знаете ли вы случайно, где живет мистер Рао?
— Рао, кто он такой?
— Клерк, работает в…
— А, тощий такой. Знаю, знаю… Совсем рядом живет, в соседнем переулке. Третий дом справа.
Мы почувствовали себя у цели. Вот переулок, вот третий дом справа. Мы вошли в дом, нашли квартиру, Рао действительно жил там. Но что мы увидели? Куча грязного белья, в углу — рваные рубашки и носки. Старая плита, на ней грязная посуда с остатками еды. Неподметенная комната, на полу — старые журналы и газеты.
Рао лежал на продранном матраце, голый до пояса, укрытый ветхим одеялом. Он не поздоровался с нами, не предложил сесть. Он даже не смотрел на нас, отвернулся — так ему было стыдно.
Вдруг я заметил на облупленной стене яркую картинку календаря. Молодая, цветущая женщина с ребенком. Ребенок здоровый, веселых!. На женщине — белоснежное сари и вышитая серебром ажурная блузка. В волосах — веточка жасмина.
Я вытолкнул Натха из комнаты. Голова у меня кружилась от спертого воздуха. Перед глазами неслись в странном хороводе женщина в безупречно белом сари, вышитая серебром блузка, веточка жасмина, грязное белье, немытая посуда, рваные журналы и газеты на полу…
Палагумми Падмаразу
Ураган
Наползавшие со всех сторон черные тучи вселяли тоску и тревогу. Поезд прибыл с большим опозданием. Шагая по платформе к вагону второго класса, г-н Рао думал о доме, где все так привычно и мило его сердцу. Он представил свой со вкусом обставленный кабинет — письменный стол черного дерева, свет лампы затенен зеленым абажуром, мягкое вращающееся кресло, повторяющее изгибы его тела. Напротив, занятые своим делом, сидят на диване его жена и дети — два сына и две дочери.
В купе было четверо пассажиров, на всех полках разостланы постели. Г-н Рао сразу понял, что они не очень-то довольны его появлением. Он хотел было перейти в другое купе, но носильщик, закинув его вещи на верхнюю полку, уже ушел. Поезд тронулся. Сидящий возле двери мужчина подвернул плед, освобождая место. Г-н Рао пробормотал слова благодарности и сел.
По всей видимости, пассажиры ехали издалека: мужчины сидели в пижамах, их ботинки вместе с носками были задвинуты под полки, брюки, пиджаки, рубахи висели на крючках. Два боковых места занимали пожилые мужчины. На длинной, во все купе, полке расположилась молодая пара. Воздух был пропитан запахом табака.
Г-н Рао не выносил табачного дыма. Он придерживался твердого мнения, что в поезде курить нельзя. Вообще у г-на Рао были свои твердые убеждения, сложившиеся в течение его пятидесятилетней жизни. С годами они не менялись, напротив, только укреплялись. В жизни у него все складывалось удачно. Адвокатом он стал благодаря ораторскому таланту и красивому голосу. Теперь он передал адвокатскую практику старшему сыну, а сам выступал с лекциями. Вот и сейчас он едет читать лекцию по приглашению Общества верующих.
Яростные порывы ветра ударяют в окно. Сразу стемнело. Сосед, читавший детективный роман, заложил пальцем страницу и закрыл книгу — свет еще не включили, и читать стало трудно.
— Который час? — обратился он к г-ну Рао.
— Около трех, — ответил тот, посмотрев на часы.
— А как темно!
Г-ну Рао не хотелось вступать в беседу, он молча разглядывал мужчину. На вид тому тоже было около пятидесяти. «В таком возрасте получать удовольствие от детективных романов?! Некоторые люди до старости остаются детьми».
В свои пятьдесят лет г-н Рао никогда не жаловался на здоровье. Жена выглядела гораздо старше: ее можно было принять за его старшую сестру или даже мать. Никто не верил, что у него двадцатипятилетний сын. А сын уже получил степень магистра и вел всю адвокатскую практику отца. Немногие в пятьдесят лет оставили бы такую хорошую практику.
Закрыли окно. Ветер бился о стекло и яростно ревел, начал сеять мелкий дождь. Вода просачивалась сквозь щели в окне, и через некоторое время от намокших вещей потянуло сыростью. Молодой человек придвинулся ближе к женщине, она, бросив взгляд на пассажиров, отстранилась от него.
— Ну и ураган! — проговорил молодой человек.
Сосед г-на Рао поднял глаза, будто собираясь что-то ответить, но ничего не сказал и снова уткнулся в книгу.
Молодой человек закурил сигарету, женщина поморщилась и отодвинулась еще дальше. Юноша улыбнулся и сделал глубокую затяжку. Г-н Рао посмотрел на женщину. У нее были гладко зачесанные волосы, на лоб спадали две кокетливые прядки. Он подумал, что такая прическа пойдет его дочерям. Обычно он сам решал, что им носить, чем заниматься, что читать, с кем водить знакомство.
Пассажир напротив достал из портпледа фланелевую рубашку и натянул ее. Теперь в полосатых пижамных брюках и фланелевой рубахе он был похож на клоуна. Сняв крышку с термоса, он стал, звучно прихлебывая, пить из нее горячий кофе. Г-н Рао вспомнил, что у него в термосе есть овалтин. Он очень любил овалтин, но никогда не пил его больше двух раз в день, а если пил, то только одну чашку.
Дождь лил сплошной стеной. В реве ветра тонул гудок паровоза.
— Вот это ураган! — сказал юноша, обращаясь к своей спутнице. Она поежилась и плотнее закуталась в шарф.
Г-на Рао стало охватывать беспокойство, как всегда во время грозы.
Поезд остановился на какой-то маленькой станции. Хлопнула, отворившись, дверь, ветер и дождь ринулись внутрь, и вместе с порывом ветра в купе ворвалась вымокшая до нитки нищенка. Пассажиры в один голос закричали, что мест нет, но она, не обращая на них внимания, закрыла дверь и стала в углу. С ее одежды стекала вода, и там, где она стояла, образовалась грязная лужа.
— Разве ты не видишь, что это плацкартный вагон? — спросил мужчина, сидящий напротив.
— Знаю, папаша, знаю. Но разве вас убудет, если приютите несчастную женщину? Люди добрые, подайте кто сколько может. Со вчерашнего дня крошки во рту не было… Не дайте умереть с голоду.
Г-н Рао внимательно посмотрел на женщину. Глаза насмешливые и хитрые. Ей было лет тридцать, может, чуть больше. Непохоже, чтобы она умирала с голоду, хотя и упитанной назвать нельзя. Во взгляде ее не было той мольбы и униженности, которая слышалась в голосе. Убогие и нищие никогда не вызывали у г-на Рао жалости. Он был твердо убежден, что нищенство — дурная привычка, и когда женщина приблизилась к нему, он резко сказал:
— Отвяжись!
Она молча повернулась и, быстро склонившись, припала к ногам пассажира напротив. Он нервно засмеялся, поджал под себя ноги и сказал:
— Иди, иди!
— Голубчик, дорогой, не дай помереть! Ты ведь не такой бессердечный, как вон тот господин. Разве у него есть жалость к таким несчастным… Я говорю: «Не дай помереть с голоду», а он: «Отвяжись!»
«Какая наглая, еще передразнивает», — подумал г-н Рао, изучающе оглядывая ее.
Мужчина явно не знал, как поступить. Дать денег, чтоб не приставала? Но как к этому отнесутся другие пассажиры? А если не дать, она, пожалуй, не отстанет. Он так и не пришел ни к какому решению, а нищенка присела на корточки посреди купе и запричитала:
— О господь мой Нараяна! Зачем ты надоумил меня сесть в этот вагон? «Там господа богатые, не дадут бедной женщине умереть с голоду», — вразумлял ты меня. Как ты надул меня, господи! Да, у бедняков и то жалости больше, чем у этих господ. Деньги в кармане, а сердце как камень! Зачем я пришла сюда, о господи? Теперь и не выйдешь отсюда, поезд уже тронулся… Что же будет, что будет?
Пассажиры смотрели на нищенку. Сосед г-на Рао оторвался от книги и спросил:
— Ты откуда? Где твой дом?
— И-и, господин хороший! Дома да дворцы у таких господ, как вы, а у ворот сторожа да псы — нас несчастных гонять…
— Замолола языком, — заметил по-английски сосед г-на Рао.
— Зачем обижаешь бедную женщину, господин? Англиски ругаешь.
За окном стало совсем темно. Ветер ревел все сильнее. Поезд полз как гусеница. Подъезжали к станции, на которой г-ну Рао надо было выходить. Он надеялся, что кто-нибудь из Общества верующих встретит его. В такой ливень и носильщика не найдешь — все попрятались… Было слышно, как под ударами ветра ломались и падали деревья.
Все, кроме г-на Рао, дали нищенке какую-то мелочь. Мысли г-на Рао были заняты тем, как он будет добираться дальше. Ураган бушевал, а до станции было уже совсем недалеко.
Поезд остановился. Г-н Рао не сразу заметил это. Потом заторопился, поспешно распахнул дверь и раскрыл зонт, но порыв ветра чуть не вырвал его из рук. Нищенка успела подхватить зонт и сказала:
— Выходите, я возьму вещи.
Он не стал отказываться. Осторожно вышел из вагона, следом за ним, согнувшись под тяжестью чемодана и пошатываясь от порывов ветра, брела нищенка. Г-н Рао вымок до нитки, пока шел от поезда к зданию станции. Нищенка поставила вещи в комнате ожидания и, прежде чем он успел вынуть кошелек, исчезла.
Ни одна лампочка в здании станции не горела. Г-н Рао совсем растерялся. Одежда вся промокла и прилипла к телу. Он открыл чемодан и стал на ощупь искать вещи. Рука наткнулась на фонарь. Он и не помнил, как положил его в чемодан. Сейчас он находился в таком состоянии, что ничего не мог вспомнить. Он снял мокрую одежду и переоделся. Поверх рубашки натянул шерстяной свитер, обмотал голову фланелевым шарфом. Стало теплее. Оставив открытым чемодан, устало опустился в кресло. Глядя на проплывавшие мимо огни поезда, попытался забыться.
Вдруг он увидел в окне силуэты двух мужчин, идущих по платформе. Г-н Рао вышел из комнаты и окликнул их, ему пришлось напрячь голос — в таком реве его никто бы не услышал. Они остановились. Один из них оказался начальником станции, другой — носильщиком.
— Мне надо добраться до города, — сказал г-н Рао.
— Невозможно. Деревьями завалило дорогу. Порвало провода. Поезда будут стоять всю ночь. Нам сообщили, что ураган усиливается. Придется вам как-то устроиться на ночь в комнате ожидания, — ответил начальник станции.
— Но я здесь буду совсем один, — сказал г-н Рао.
— Ничем не могу вам помочь, сэр.
Они ушли. Расстроенный этим сообщением, г-н Рао вернулся в комнату и повалился в кресло. Он не догадался закрыть дверь — порывом ветра выбило стекла в двух окнах. Г-на Рао охватил страх. Кругом ни одной живой души, только давящая темнота и дьявольское завывание ветра… Как в кошмарном сне, у нош сдавило грудь и перехватило дыхание.
Вдруг в проеме двери появились неясные очертания человека. Г-н Рао посветил фонариком и увидел насквозь промокшую и дрожащую нищенку; одежда ее была в беспорядке, с прилипших к лицу волос стекала вода.
— Надо закрыть дверь, будет теплее, — прокричала она, чтоб он мог услышать ее сквозь вой ветра.
Г-н Рао поднялся и попытался закрыть дверь. Она помогала ему одной рукой, другой придерживала сари. Вдвоем им удалось накинуть крючок. Ветер вновь ударил с бешеной силой, крючок сорвало, дверь распахнулась. Они оба снова закрыли ее. Затем привалили к двери все вещи, которые находились в комнате: большой круглый стол, два кресла, вешалку, туалетный стол с зеркалом. Теперь в комнате стало теплее и не так жутко. Г-н Рао немного успокоился. Снаружи, где-то совсем рядом, раздался грохот. Но ему уже не было страшно, как прежде.
— Наверное, обвалилась часть дома. Ну и ураган! В жизни такого не видела.
В ее голосе не было ни страха, ни тревоги, г-н Рао подивился ее спокойствию. Посветив фонариком, он увидел, что она сидит в углу, сжавшись в комок, и дрожит. Он открыл чемодан, достал панче и бросил ей.
— Переоденься.
В вое ветра она не разобрала слов, но поняла его. Сняла мокрую одежду, завернулась в длинное панче и опять села в свой угол.
Г-н Рао почувствовал, что голоден, вынул из чемодана пачку печенья, подумав, бросил взгляд на неясную фигуру в углу. Бедняжка, она, наверное, тоже хочет есть.
— Печенья хочешь?
— Чего? — прокричала она, не разобрав его слов.
Он подошел к ней и протянул несколько штук.
— Больше ничего нет, — сказал он извиняющимся тоном и вернулся на свое место.
Ее самообладание действовало на него успокаивающе. Он был рад, что судьба свела его сегодня с этой нищенкой. Она не проявляет никакого беспокойства, будто ураган — нечто совершенно обычное. Наверное, ей не впервой попадать в такую переделку. Г-н Рао посмотрел на часы — еще только девять. А ему казалось, что прошла вечность с тех пор, как он сидит тут. Он подумал, не надо было сходить здесь. Ехать бы вместе с другими до следующей станции. Следующая станция большая, не то что эта — какой-то заброшенный полустанок. И до города оттуда было бы дальше всего на каких-нибудь две-три мили.
Вдруг его снова охватил страх: в этой комнате тоже могут рухнуть стены, тогда из нее и не выберешься — одну-единственную дверь завалили вещами. В смятении он подбежал к женщине.
— Как ты думаешь, это здание может обвалиться? — спросил он.
— Не знаю, господин. Но если ураган усилится… — И хотя слова ее не вселяли надежды, голос звучал успокаивающе. Он опять вернулся к своему чемодану. Она подошла и примостилась рядом.
— Так легче разговаривать, — объяснила она.
— Я никогда не видел такого урагана, — сказал он.
— Не бойся! Ты ведь не один. Тот контролер пришел и ссадил меня с поезда, когда он уже тронулся. Что было делать? Промокла до нитки. Ну да, ничего. Слава богу, вот накормили, дали теплое панче. Если б я на той станции сошла, может, и не послал бы мне господь бог всего этого. Надо быть довольным тем, что есть, а чего нет… о том зачем горевать…
Ее голос раздражал г-на Рао, весь ее вид вызывал брезгливое чувство, но он был благодарен судьбе, что она тут, рядом.
— У тебя есть родные, семья? — спросил он. И тут же подумал: «Зачем я завел с ней этот разговор?»
Чтобы не кричать, она придвинулась к нему ближе.
— Есть, господин. Да какой с того толк? Отец был пропащий пьяница. Говорят, мать мою зарезал. Мужа у меня нет. Завела себе дружка. Детишек двое. Он пьянчужка, все пропивает да в карты проигрывает. Семья на моей шее висит. Детишек кормить надо, вот и прошу милостыню. Сколько наберу — все идет, как в прорву, этому пьянице. Скажешь, зачем? Он меня любит. Когда трезвый, не смеет глаз поднять. Может, потому и пьет.
— Сколько же ты за день собираешь?
— Бывает и пять рупий. Уж если я попрошу, то ни один мужчина не откажет. Я знаю, как кого зацепить.
Г-н Рао машинально направил ей в лицо луч фонарика. Она улыбалась. «Эта, не раздумывая, за полрупии продастся», — подумал г-н Рао, пристально глядя на нее.
— Что смотришь? Полиняла моя красота, а прежде…
— Не смотрю я на тебя, — сердито ответил г-н Рао. Ее голос был ему противен, омерзителен. — Просто забыл выключить фонарь.
Вдруг раздался такой грохот, будто разверзлась земля. Вещи, приваленные к двери, разлетелись словно листки бумаги. Двери распахнулись. Одна створка сорвалась с петель и упала к ногам г-на Рао. В страхе он прижался к нищенке, словно ища у нее защиты. Он тут же отпрянул, но первый шаг был сделан. Теперь она схватила его за руку и потянула в угол. Ветер не добирался туда. Она усадила его, обняла и села так близко, что ее теплая грудь касалась его коленей.
— Обними меня и придвинься ближе — тебе будет теплее, а то весь дрожишь, бедняга.
Ощутив тепло ее тела, он снова почувствовал успокоение.
— Ветер здесь не достанет… Что у тебя на уме, скажу… О жене и дочках думаешь. Твои дочки, небось, как канареечки, не то что мои замарашки. Соседи приглядывают за ними. А от мужика толку никакого. Пьянчужка проклятый… Напьется и падает замертво. Хоть дом гори, хоть ребятишки пропади — ему все нипочем…
Г-н Рао не слушал ее болтовню, только ощущал тепло ее тела.
Захлестнутый волной смятения и страха, он прижал ее к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание. Она прильнула к нему и гладила его колени, стараясь успокоить.
Ураган бушевал, ревел с яростной силой.
Постепенно нервное напряжение стало ослабевать, по телу растекалась приятная усталость.
Он проснулся от того, что затекли ноги. Вытянул их, стараясь не разбудить женщину. Посветил фонариком — во сне ее лицо было спокойно и беззаботно, как у ребенка.
Ураган бушевал по-прежнему, но он уже не испытывал страха. Он снова заснул.
Когда г-н Рао проснулся опять, ливень стихал, хотя ветер завывал еще сильно. Женщины рядом не было. Светало. Г-н Рао посмотрел на часы — около пяти. Он поднялся, потянулся, машинально полез в карман. Кошелька не было. «Проклятая воровка», — пронеслось в голове. Но где-то в глубине души он не хотел верить, что она могла украсть. Наверное, кошелек выпал в ночной суматохе.
Он обыскал всю комнату, перерыл весь чемодан — кошелек исчез.
Г-н Рао вышел на платформу. Картина была ужасающей. Вдалеке по железнодорожному полотну брели какие-то люди. На платформе, громко стеная, лежали раненые. Не осталось ни одного дерева, ни одного целого дома. Он не мог себе представить, что человек так беззащитен перед стихией.
Та часть здания, где находилась касса, обвалилась. Он подошел ближе, заглянул внутрь. В комнате валялись обломки столов и шкафов. Несколько минут он стоял в оцепенении, глядя на эти разрушения. Когда глаза его привыкли к темноте, он увидел человека, лежащего под столом. Он посветил фонариком.
Нищенка! Он пошатнулся, будто от сильного удара. Подошел ближе, наклонился. Потрогал ее лоб — он был холодным. Нижнюю часть ее тела придавило столом. В одной руке был зажат его кошелек, в другой — несколько бумажек и мелочь, очевидно, деньги из кассы.
Все события этой ночи до мельчайших подробностей пронеслись у него в голове. Г-н Рао коснулся губами ее лба. Эта женщина спасла его от кошмаров, дала силу пережить ужас урагана. А сама стала его жертвой. Он не мог обвинять ее в том, что она стащила его кошелек и украла деньги из кассы. Ему казалось, что он понял эту натуру, и оправдал ее поступок. Он мог простить ей все, что бы она ни сделала.
Она согрела его своей человечностью. Никто — ни жена, ни дети — еще ни разу в жизни не дал ему столько душевного тепла, как эта нищенка.
Снаружи послышались шаги. Еще мгновение он сидел, склонившись над ней, раздумывая. Потом стал действовать решительно. С трудом разогнул ее закоченевшие пальцы, вынул деньги и бросил их в открытый ящик стола. Протянул руку за своим кошельком, но внутри у него все запротестовало. Он должен был оставить ей что-то на память. Ей захотелось взять его кошелек. Она имела право взять у него все, что угодно. Но ему была невыносима мысль, что о ней могут подумать, будто она воровка. Он наклонился, вынул из кошелька карточку со своим именем и адресом, еще минуту постоял, глядя на нее. Потом медленно вышел.