Этап (с «Матроски»)

Я уже писал, что в тюрьме нельзя ничего планировать больше чем на ближайшие два – три часа. Вот и сейчас. Меня заказали на этап в 2 часа ночи. Но, – «по-человечески». Дали целый час на сборы. Хата быстро, но без суеты (процедура отработана) собирает мне «этапный баул» – мыло, пасту, чай, курево, сахар – понемножку от всего того, что есть на общаке. Будят близких, заваривается чифир. Я бреюсь, запихиваю в баул растусованные по хате вещи – книги, постельное белье, фаныч, весло… Получается немало – два баула и сумка с продуктами. Когда это я успел так прибарахлиться?..

Все, кого касается мой отъезд, – близкие, те, с кем общался, тусовался, чем-то помогал, – проснулись. Набралось немало – человек 25–30. Чифир уже готов. Садимся в кружок и молча, пустив фаныч по кругу, чифирим. Традиция…

Шныри быстро убрали матрац и подушку. Могут потребовать сдать. Но, поскольку в хате ни матрасов, ни подушек на всех не хватает, понятно, что никто ничего не сдает. Объяснения для вертухаев – порвался – носит формальный характер. Они и сами особенно не требуют. Матрасы кишат клопами. Тащить рваный, с вываливающимися кусками слежавшейся влажной вонючей ваты матрас на склад никто не станет… Отсутствие «постельных принадлежностей» просто отмечают в карточке. По идее, потом на зоне стоимость этих «принадлежностей» должны вычесть из моего заработка.

Точь-в-точь как детская идиотская игра в карты – «веришь – не веришь». Как минимум, у 80 % зеков ни матрасов, ни подушек формально нет. Все – по хатам. Если СИЗО и получает новые, то куда они деваются, никто не знает. Я почти за два года не видел ни одного не только нового, но и относительно целого матраса. О подушках вообще молчу.

На зонах тоже никто ничего «возмещать» не будет. Работой обеспечены не более 25–30 % зэков. Живут на баланде и тем, что посылают родные в дачках. Но «круговорот постельного белья» в системе неизменен, как сама природа.

Дернули меня в 3.30 ночи. Шныри вытащили на продол мои баулы. Последние похлопывания, пожелания здоровья и фарта, и… тормоза захлопываются.

Ощущение двойственное. С одной стороны, сошелся с ребятами, есть какой-то авторитет, устоявшийся тюремный камерный быт – все это отсечено тормозами. С другой – начинается новый этап тюремной жизни – все сначала. И неизвестно, хватит ли сил и здоровья пройти его до конца. Но все это эмоции. А я обещал обходиться без них. Только фиксировать происходящее, только факты, только то, что происходит со мной и с теми, кто рядом.

Все как всегда. Сборка, на которой еще более тесно (все – с баулами), чем обычно.

Сегодня – 22 февраля. Несколько человек одеты совсем по-летнему. Их брали в прошлом году летом. Идут на этап в том, в чем приехали в «Матроску». По идее, в СИЗО им должны выдать бушлат, шапку, ботинки, но это – «по идее»…

Знакомый вертухай говорит, что раньше 10–10.30 не повезут. Время есть. Опять чифирим, благо дров навалом (из баулов), да и чайком на этап хаты подогрели. Базары только на одну, волнующую всех, тему – зона. Кого куда пошлют, никто не знает. По УИКу (Уголовно-Исполнительный Кодекс) должны «по месту постоянного проживания на момент ареста». Но по тому же УИКу нам положено от 100 г мяса (или рыбы) в день, но… (недофинансирование, невыдача зарплат, и персоналу тоже жить надо).

«Вездеходы» (те, кто побывали уже на многих зонах) делятся информацией. «Прогонять» (то есть врать) здесь не следует. Можно попасть с кем-то из присутствующих на одну зону, а там за «порожняк» придется ответить.

Рассказывает один из «синих». Он три года назад снялся с одной из мордовских зон. Много всякого… Общим знаменателем может служить такая деталь: туалеты в стороне от бараков – метрах в 80–100. После отбоя (то есть 22 часов) быть в одежде запрещено (расценивается как подготовка к побегу). Только в трусах и майке. И в тапочках-шлепках (ходить в бараке можно только в шлепках) на босу ногу. Зимой морозы за 20 градусов. Вот в таком виде – в трусах, майке и в шлепках – бегают за 100 метров в холодный сортир. В мороз.

Очень укрепляет здоровье…

Или такая деталь, но уже в «Козлограде» (по-другому Волгоград вообще никто в СИЗО и в зонах не называет): из бараков на этих зонах выгоняют в 7 утра, и в них запрещено заходить до 19 часов. (Только больным при температуре не ниже 38, и то на полчаса перед обедом.) Весь отряд – до 150 человек – находится все ЭТО время в локалке (что-то типа дворика примыкающего в бараку и огороженный решеткой). Сидеть негде. Да и холодно зимой сидеть 12 часов. Так и слоняются каждый день, зимой и летом, по 12 часов в локалках. Работы нет. «Подогреться» из дачек можно только после 19 часов. Хранить продукты можно не более недели со дня получения передачи. Шмон – каждую неделю. Полный. Неиспользованные за неделю продукты отметают.

Об обычных «мелочах» типа БУРа «за нарушение формы одежды» (не застегнутая пуговица на рубашке или бушлате, не чищенные – чем?! – ботинки и т. п.) я уже и не говорю. Многое еще можно было бы рассказать о «приближенной к европейским стандартам» системе российского ГУЛАГа начала XXI века, но, как я уже говорил, пишу только о том, что видел и испытал сам. А отступление о мордовской и козлоградской зонах – только потому, что те детали, о которых здесь написано, упоминают все, кто там побывал.

Так проходит еще два-четыре часа. По двое выдергивают на шмон. На этот раз он еще более тщателен и «беспределен», чем обычно. Ищут затаренные малявы, деньги, «дурь» и т. п. Понимают, что уже не вернешься, не пожалуешься адвокату (с этапа, что ли?), поэтому отметают «внагляк» все, что приглянется. У меня отметать нечего. Денег не везу, а малявы затарил так, что ни один шмонщик не найдет (подробности рассказывать не стану, чтобы не обогащать их опыт). После шмона еще пара часов ожидания и, наконец, выкликают по фамилиям.

 

Этап

До автозака, который перевезет нас с «Матроски» на «Пресню» (пересыльная тюрьма, расположенная на Красной Пресне), всего 15 шагов. Но успеваем промокнуть насквозь. Дождь вперемешку со снегом, плюс ветер.

Я уже восхищался умением конвоя утрамбовывать людей в автозак. Как мы (34 зека и минимум 40 больших баулов) уместились в одном автозаке и как доехали до Пресни – отдельная песня. Без слов. Их мне не хватает – одни восклицания…

Про свое, почти пятимесячное пребывание на Пресне, о том, чем она отличается от «Матроски», с кем не встречался, как заработал там паховую грыжу и свой первый инфаркт, напишу, если выживу, отдельно.

 

Этап (продолжение)

На этап с «Пресни» (на Рязань) меня дернули прямо из больнички. После нескольких серьезных приступов подряд (сердце) меня и перевели на больничку. Надо признать, что медсанчасть (больничка) на «Пресне» – самое человеческое место из всех, которые мне встречались в этом ГУИНовском аду. Чисто, у каждого есть своя шконка и, самое главное, отношение медперсонала – как к больным, а не зекам. Из этих, почти человеческих, условий я ушел на этап.

До «Столыпина» нас везет «временный» конвой. 26 июня 2000 года. Жара, духота, раскаленный автозак. Нас, в этой первой партии, 24 человека плюс баулы. Все как обычно. «Столыпин» еще не подошел. Автозак стоит где-то на путях, чуть вдали от перрона. Сюда подадут «Столыпин», нас погрузят, прицепят к пассажирскому поезду и – поехали. Но это потом. А сейчас ждем уже более двух часов. Конвой озверел. Им жарко. Но они – вне автозака, снаружи. А мы – внутри. Двери заперты. Ни щелочки. Стены раскалены, к ним не прикоснуться. Все молчат, сил нет даже переговариваться. Кладу в рот последнюю таблетку валидола. Проходит еще час. «Временный» конвой, понимая, что еще чуть-чуть и им некого будет грузить в «Столыпин», открывает двери автозака. Дышим. Так, наверное, дышат подводники после всплытия.

Наконец – «Столыпин»! Перрона, сами понимаете, нет. Ступеньки на уровне груди. Забрасываем баулы и, «подбадриваемые» дубинками, карабкаемся в вагон. Все остальное – это ощущение кофейного зерна в кофемолке. (Слишком «эстетично» – понимаю. Видимо, подобрать иное, более приземленное, сравнение мне мешает постоянная, навязчивая мечта о чашечке кофе. Даже запах снится.). Тебя просто «несет».

Представьте обычный купейный вагон поезда. Но вместо дверей в купе – решетки. Окон (со стороны купе) нет, а окна в коридоре (проходе) закрашены и забраны решетками. Вот в такое «купе-клетку» нас набивают по 22 человека. Внутри «купе» тоже напоминает обычное. Те же две полки снизу и две сверху. Только между двумя верхними еще одна полка. Таким образом, сверху что-то вроде сплошных нар с отверстием-люком, чтобы пролезть на эти нары. Непонятно, где лучше – внизу или наверху. Везде хуже. Внизу слишком утрамбовано. Но внизу можно «отлить» в полиэтиленовую бутылку или пакет (в туалет конвой водит «по настроению» – два раза в сутки). Внизу нас 15 человек. Плюс баулы. Наверху лежат (сидеть невозможно) семеро. Им чуть свободнее. Но если вдруг захочется, то – большая проблема для всех. Бывалые успокаивают: будет легче. «Легче» наступает не скоро.

Пару часов сидим впрессованные друг в друга. Еще раз повторяю: сегодня 26 июня 2000 года. Окна в коридоре забраны наглухо. С внешней стороны «Столыпин» оформлен под обычный цельнометаллический, почтово-багажный вагон. Сколько раз я проходил мимо таких вагонов, не обращая на них внимания. Да и кто из «граждан отъезжающих и провожающих» обращает внимание на герметично закупоренный и зарешеченный, невзрачный и неприметный «багажный» вагон в конце состава?

Наконец тронулись. Вагон прицепили к составу и подогнали к перрону. Слышна суета посадки. Обычные голоса. В «Столыпине» – тишина. Слушаем шум перрона. Никаких реплик, приколов. Слушаем музыку воли…

Толчок, поехали… В начале и в конце вагона конвой чуть-чуть (сантиметров на 5–7) приспустил стекла. Почти можно дышать. Конвой начинает шмон. В середине вагона одно купе-клетка свободно. Для шмона. И еще одно – для тех, кого уже обшманали. Значит, бывалый не ошибся. После шмона нас «растрясают» и заполняют эти два купе. В клетках остается (до первой остановки и доукомпановки) человек по 18. На шмон – по одному со всеми вещами.

Зэк может все! Убежден! Обычный человек никогда не сумеет в обычном (по размеру) купе, в котором 22 человека и минимум 30–35 баулов, в течение одной-двух минут найти и выдернуть из общей кучи из-под сидящих на них зэков свои вещи и протиснуться с ними сквозь узкую щель приоткрытой решетки в коридор «Столыпина». Никогда! Мы – можем. Шмонают тщательно, неторопливо, со знанием дела. По ходу, шутят, комментируют, отметают. Я проинструктирован заранее. Первым распаковываю баул с книгами, сигаретами и разными туалетными принадлежностями (мыло, кремы для бритья, одноразовые станки и т. п.). Книги, понятно, конвой не интересуют (мало знакомых букв). А вот все остальное нужно каждому. «Угощаю» шмонщиков сигаретами (блок улетел) и кремом со станками. Получаю снисходительное «правильный мужик» и – освобождение от дальнейшего шмона. Перехожу в свободное купе (там уже человек 15) и занимаю максимально удобное место у самой двери-решетки.

Достаем полученный в дорогу «сухой паек»: горсть соленых слипшихся в комок килек и хлеб. Кильки сваливаем в один общин пакет и засовываем в угол. Есть их нельзя ни в коем случае! Захочется пить, а воду конвой наливает по полфаныча дважды вдень (попутно с туалетом). Извлекаем остатки дачек и грева – едим. Закуриваем (не более двух одновременно курящих на купе и потому – сигареты по кругу). «Прикалываемся» за жизнь.

В соседней клетке-купе везут телок. На женскую зону. Их тоже утрамбовали по максимуму. Возраст, – от 19 до 56 лет. О вспыхивающей «любви», о встречах в сортире (от 10 до 20 минут, в зависимости от того, сколько и чем заплатил конвою) – отдельная глава. Если выживу…

 

Шмон на пересылке в Рязани

Ливень продолжается, но нам повезло: автозак стоит вплотную к ступенькам, ведущим в помещение. Выгружаемся, взваливаем на себя баулы и под покрикивание и «постукивание» конвоя бредем куда-то внутрь. Всех нас (24 человека) втискивают с вещами в комнату-шкаф, около 10 квадратных метров. Не знаю, как удается Игорю Кио запихать трех девиц вместе со львом в узенькую клетку, но и он бы спасовал перед задачей разместить 24 человека и не менее 30 больших баулов в глухой, без окон, шкаф. Вертухаи в Рязани справились с этой задачей играючи. Скамеек, понятно, нет. Стоим. Несмотря на вопли нескольких некурящих, закурили почти все.

Проходит час, второй, третий… Наконец вызывают по двое на шмон. Отметают все: иголки, нитки, зажигалки, лекарства… Это уже третий шмон за сутки (на «Пресне» при отправке, во время этапа и здесь, в Рязани). С собой в хату разрешено взять туалетные принадлежности, немного сахара, чая, простыню (последнее – издевательство! В хате № 54 (Рязанское СИЗО), как и в других, нет и никогда не было ни матрасов, ни подушек – голые деревянные нары или струны). После шмона все баулы, мешки, сумки нужно отдать «на хранение».

Далее происходит нечто такое, что выглядит неправдоподобным идиотизмом. Не пропустите детали. Выписывается «квитанция» – клочок обычной бумаги, на котором пишется только фамилия зека, сдавшею сумку (о перечне содержимого сумки не может быть и речи). Потом эта «квитанция» засовывается внутрь самой сумки. В журнал под очередным номером тоже пишется только фамилия. На руки дают кусочек картона (половина спичечного коробка) с написанным от руки, еле читаемым (прошел тысячи рук) номером. Но это не номер сданного баула, это только очередной номер человека, сдавшего свой баул. Причем, не важно, сколько и что именно он сдал – один баул или три. Потом после честного предупреждения, что за «вещи никто не отвечает» (потому что – крысы), баулы забрасываются в общую кучу из полутора-двух сотен таких же сумок, баулов, пакетов. Никаких пометок, номеров и т. п., повторяю, на самой сумке нет.

Как мы получали свои вещи при уходе на этап (зону), как копались в этом «навале», разыскивая свой хабар (открывали десятки сумок, пытаясь по лежащим сверху вещам определить свои), – отдельная поэма. Описать ее я не смогу никогда. Для этого нужен талант Зощенко.

А в каком виде мы находили свои шмотки? Слезы! Прогрызенные крысами дыры, из которых сыплется вермишель супов «быстрого приготовления», остатки мыла, обрывки бумажек былых приговоров и не отправленных жалоб. Самое смешное, что картонка с номером лежит сейчас, когда я вспоминаю и пишу все это, прямо передо мной. У меня ее никто даже не спросил…

 

Хата № 54

Если «Матроска» – рукотворный ад, то транзитная хата № 54 в Рязани (думаю, что и другие транзитные хаты – 50,51,55… – не лучше) – БУР в этом аду.

Сводчатый, не просыхающий, вечно сырой подвал. Даже не подвал – подземелье. Естественной вентиляции – естественно, нет. Принудительная (небольшая, с тетрадный лист, решетка в стене, с которой со стороны продола смыкаемся жестяная труба) включается «согласно расписанию» на один час в день. Как часто наступает этот «один час» и «один день», не знает никто. Вентиляцию включает корпусной в зависимости от настроения. «Старики», т. е. те, кто ожидает в этой хате своего этапа более двух-трех месяцев, утверждают, что пару раз включали. Хата даже не набита. Она утрамбована нами. Июль 2000 года.

Наш этап – 24 человека. В хату удалось впихнуть 17. Последнего, семнадцатого, утрамбовывают тормозами. Остальных повели куда-то дальше. Минут 20 стоим, пережидаем, пока в хате стихают вой и крики о беспределе, вызванные нашим появлением. Потихоньку рассасываемся, «утрясаемся» по свободному еще пространству.

Удивительное это понятие – хата в тюрьме. Когда кажется набита уже до предела, когда носом упираешься в чей-то затылок, – все равно находится место еще для нескольких человек. Даже вагон в метро, даже автозак имеет свой предел, после которого втиснуться невозможно. А хата – нет. Воистину резиновая…

Осматриваемся. Шконок нет. Сплошные, в два яруса, нары. Часть – деревянных, с выломанными давно досками, часть – железных со струнами. Нижние нары приподняты над полом сантиметров на двадцать. Полы – деревянные, прогнившие, со щелями, в которые может провалиться нога. Жестяные заплаты на полу – жалкие попытки прикрыть крысиные норы. Крыс много до привычности к ним. Я сам сгонял стайки крыс со ШКОНКИ (все еще называю нары шконкой) и спихивал с наваленных в углу мешков и пакетов с теми вещами, которые разрешили забрать с собой в хату.

 

Отступление

Удивительное существо – человек. И бессмертна мудрость, начертанная на перстне Соломона. «И это пройдет». Нет ничего, к чему бы человек ни смог привыкнуть. Со снисходительным умилением вспоминаю свои первые часы в ИВС, на сборке в «Матроске», на общаке. Вспоминаю, как брезгливо «поджимался», видя шевелящиеся от тараканов стены, или вшей на воротничке рубашки, или клопов…

«Ничего, привыкнешь, перестанешь обращать внимание», – говорили мне сокамерники.

Привык… Привык механически прятать заточку в матрас, на ощупь запаивать маляву, плести канатики, стряхивать клопов с подушки, докуривать бычки и делиться ими…

У меня уже не кружится от свежего воздуха голова на прогулке, не тошнит от запаха и вида остывшей баланды, не «передергивает» от гниющих язв. Мне даже помогает «от живота» (действительно!) давно просроченная таблетка аспирина. Я лихо «прикалываюсь и откусываюсь», разбираю рамсы, по вкусу отличаю «вторяки» от «нифелей». И мои «родные» хаты в «Матроске» кажутся мне привычными и удобными по сравнению с транзиткой в Рязани.

А после встреч с адвокатом в «Матроске», после многочасовых ожиданий в стакане, я, тарабаня в тормоза, кричал вертухаю: «Командир, пошли домой». Я искренне кричал это. Провонявшая, без воздуха и сантиметра свободного места хата, вечно застилающий потолок пар от кипящих фанычей, несмолкающий гул сотни голосов – все это воспринимается ДОМОМ! Поверить в это невозможно, но это – ТАК!!! Как психолог, я легко могу это объяснить. Адаптация и тому подобное… Но объяснить это на простом человеческом языке человеку с воли невозможно. (Я так и не смог объяснить своему адвокату – а она проработала более 30 лет! – почему после двух-трех часов бесед с ней в нормальном помещении, сидя на нормальном стуле, куря нормальные сигареты и общаясь на нормальном языке, я устаю и меня тянет «домой» в свой «общаковский угол», на вонючий, слежавшийся, комковатый влажный матрас). Но… «и это пройдет».

 

Хата № 54 (продолжение)

Под самым потолком две бойницы-решки. Как и везде – с решетками-жалюзи. Но здесь, в Рязани, они снаружи закрыты сплошными свето– и воздухонепроницаемыми щитами-заглушками (во избежание перекрикивания с другими хатами). Кормушка по этой же причине также постоянно закрыта. Круговорот «воздуха» из легких в легкие. Твой каждый вдох – всегда чей-то выдох…

Я уже говорил, что хата – сводчатая, куполообразная. Все стены – под углом к потолку. Поэтому заходить на дальняк нужно очень согнувшись. Почти на карачках. Пардон, но штаны подтягиваем, только выходя из дальняка. Там выпрямиться невозможно.

В «Матроске» люди сидят в среднем по 1,5–3 года, поэтому и «быт» более-менее налажен. Самодельные розетки, вилки, тазы для стирки, канаты для сушки белья, склеенные (клейстером из пережеванного и протертого через платок хлеба) полочки из сигаретных пачек и т. д. и т. п. В транзитке всего этого нет. Здесь сидят от нескольких дней (счастливчики!) до двух-трех месяцев. Поэтому и «быта» (даже в тюремном, камерном понимании) нет. Создавать его не из чего. Не из чего плести канаты, не из чего готовить клейстер (хлеба такой мизер, что, несмотря на его полную несъедобность, он съедается мгновенно и полностью). Баулы, вещи, весь хабар, собранный за долгое время в «Матроске», продукты, которыми на этап греют с общака, – всего этого в транзитном бараке не разрешают и надо оставлять после шмона в каптерке. Каптерщик честно предупреждает, что крысы могут все погрызть. Мои два баула, тщательно собранные и упакованные, почти полностью погрызли. Крысы жрут даже мыло. Особенно жаль книг – загнанные мне с воли УПК, УИК, УК и т. п. сильно попорчены ими.

Вообще, беспредел полный. Жаловаться некому. Администрация прекрасно понимает, что все здесь временные, транзитники, все с часу на час, со дня на день ждут этапа, и писать куда-то (жаловаться) никто не станет. Поэтому для садистских условий и экспериментов полное раздолье. Сомневаюсь, что здесь когда-нибудь бывали комиссии всяких фондов и правозащитных организаций. Описывать детали бессмысленно. Все равно никто не поверит, пока не увидит воочию. Пока не проведет хотя бы час, хотя бы полчаса, 15 минут в этой 54-й хате рязанской пересылки… И это, говорят, еще далеко не самая худшая. В то, о чем рассказывают, о волгоградской, ростовской и других, не верится даже мне. Впрочем, Чекатилы есть не только на воле и не только среди зэков. Уверен, что в штате ГУИНа их намного больше…

…Просыпаюсь от происходящего рядом рамса. Проигравший расплачивается вещами. Он в хате уже давно, более месяца, и ему удалось затащить свои баулы в хату. Идет оценка вещей. Расценки, – по аналогии с ценами ларька на «Матроске» и «на глазок». «Прима» – 2,5–3 рубля, «сахарные» (то есть сигареты с фильтром) – от 6 до 10 рублей. Футболка – «целка» (т. е. ненадеванная) – 15 рублей и т. д., и т. п. Выигравший сам говорит, по какой цене он готов принять в виде части долга ту или иную вещь. Проигравший должен либо согласиться с этой ценой, либо предложить что-то другое, либо… Карточный долг в тюрьме взыскивается очень сурово. На пересылке, в транзитке и на этапе – особенно жестко. Могут и «опустить». Времени ожидать погашения долга нет, – могут дернуть в любую минуту. На дачку в транзитке рассчитывать нечего. Положению проигравшего не позавидуешь.

В данном конкретном случае все обошлось нормально. Проигравший (его долг – около 600 рублей) отдал практически весь свой баул, теплую куртку, шапку и т. п. Непрекращающаяся ни на час игра пошла по новой.

К вечеру вещи проигравшего уже дважды сменили владельца.

В транзитке ничего нет: ни радио, ни газет, ни телевизора, ни книг, ни настольных игр – ничего. 60–70 взрослых мужиков маются по несколько недель, не имея возможности ничем себя занять. Администрация как бы сама подталкивает на «стос» (карты) – их легко затарить, пронести, в конце концов, сделать самим… – и на разборки. Это единственное занятие и развлечение. Хата с любопытством наблюдает за всеми рамсами, разборками, спросами, которые зачастую специально провоцируются для снятия напряжения и развлечения.

С транзитных хат и этапов огромный процент «обиженных». Уверен, что администрации это на руку – новый рычаг давления и пополнение (без того не маленькой) прослойки «дятлов».

Вообще, администрация и работники СИЗО, ИЗ, ИК – интересная категория человеческих особей, которая еще дожидается своего Свифта. Такая концентрация и многообразие психических патологий на отдельно взятый «трудовой коллектив» тема ни для одной докторской диссертации по психиатрии и психологии. Если у меня получится, я попытаюсь высказать свои соображения по этому поводу. Но об этом – как-нибудь позднее… И на свободе… Здоровее буду…

Утро. Около 10 часов. Раскоцываются тормоза, и в хату вкатывается этакий бодрячок-майор.

– Как живем, на что жалуемся?

Оглядывает хату этаким отеческим хозяйским взглядом.

– Немного тесновато, зато (хе-хе) в тесноте да не в обиде. Не дожидаясь ответа, продолжает: «Знаю, знаю (все знает, родимый… все наши беды и проблемы) – с хлебом неважно Пекарня у нас своя (а мы-то, наивные, думали, что из магазина с утра привозят), но пока не все получается. Хлеб – неважный…»

– Вопросы, жалобы есть?

– Когда этап? Надоело уже, сил нету…

– Что с врачом? Лекарств никаких…

– Как бы вещи из каптерки взять?..

– Веник дайте (это я), и забить бы щели в полу: крысы по дубку бегают…

Понимающая печальная усталая улыбка. (Он все понимает, все знает, сочувствует, рад бы всей душой, последнюю рубаху, не жалея сил и времени, в ущерб семье и т. д. и т. п. Короче – на правом фланге, в первых рядах изматывающей борьбы за права заключенных.)

– С этапом – сложно. Сами понимаете, нет бензина, везти не на чем. Не только по местным зонам, но даже до вокзала.

– И хозяин, бедняга, пешком на работу ходит? (Это я.)

– К врачу записывайтесь. (Интересно, у кого и как?) Но сами знаете, лекарем и нет. Даже йода.

Один из находящихся в хате протискивается вперед и демонстрирует ужасный гниющий ожог от колена до ступни. Просит хотя бы зеленки…

– Не знаю, не знаю… Спрошу… (Я ушел на этап через десять дней. Никто никакой зеленки так и не принес.)

– Вещи из каптерки взять можно! Но в день – только два человека из хаты. (Почему только два, а не один, не десять, неясно. Впрочем, логика простая – раздербаньте тех двоих, у которых есть, что брать в каптерке, а потом следующих двоих и т. д.)

– Что касается веника, то пишите (это мне) заявление корпусному – он дает на полчаса веник. Иглу – под личную ответственность. На 10 минут. (Постоянно держать в хате веник, видимо, нельзя. Может служить оружием для нападения или незаменимым средством для организации побега и классового бунта.)

Решив наши проблемы, майор гордо удаляется. С видом оскорбленной в лучших чувствах невинности.

Заявление я написал. Веник дали. Подмели хату кусками, перемещая стоящих с места на место. Разорванные тапочки зашил. Иглу не отдавал почти час, пока не воспользовались те, кому было, что и чем зашивать.

 

Судьбы и срока

Я хочу рассказать только о некоторых случаях, о нескольких из Десятков (сотен, тысяч) людей и судеб. Я знаю о них не понаслышке.

Я сидел с ними, чифирил, читал их объебоны и приговоры, жалобы и невероятные по идиотизму ответы на них. Каждую из этих историй и судеб можно развернуть в повесть. Впрочем, Россию давно уже не колышат отдельные люди и судьбы. Катастрофы, в которых гибнут десятки и сотни, сменяются другими такими же или еще более масштабными, «берутся под личный контроль» и… забываются через несколько дней или недель. Какие уж тут судьбы и жизни отдельных людей, тем более зеков. Но, тем не менее…

 

Леон

В хату на больничке (на «Пресне») его буквально внесли на руках. Он голодал уже около трех недель. До этого он находился на общаке, а теперь, когда полностью «дошел», его перевели на больничку для принудительного кормления.

Сразу сварганили ему крепкий сладкий чай с медом и лимоном (накануне ко мне пришла дачка).

Его звали Леон. Около 40 лет, высокий, поджарый, с просматриваемыми (несмотря на голодовку) хорошо накаченными мышцами. То ли грузин, то ли армянин – уже не помню. Весь в наколках, староход… Ближе к вечеру, после еще двух фанычей чая, разговорились.

Сидит уже около двух лет. По жизни – бродяга (то есть ничем, кроме криминала, не занимается). «Работал» один. Начал сколачивать свою команду, но не успел: арестовали. Активно занимался восточными единоборствами (это видно). В основном – «пас» коммерсов. Держал под контролем несколько ларьков и магазинов. Получил 12 лет строгого. Написал жалобу – отклонили. Голодает из-за постоянных отказов в проведении повторной экспертизы… его полового члена!

Я уже давно перестал чему-либо удивляться, но тут… Слово за слово, проговорили почти всю ночь.

…Взяли его по наводке. Ему были должны, он «наехал», и, чтобы не отдавать долг, женщина, любовник которой работал в милиции, обвинила Леона в изнасиловании двух(!) ее несовершеннолетних дочерей 12 и 14 лет. Грязная статья. При таком обвинении, кем бы ты ни был «по жизни» – мужиком, бродягой, – долго не живут. Насильники, растлители – первые претенденты на самое худшее, что только может произойти. Даже общаться с ними стремно…

Видимо, после этого его сообщения у меня изменился тон, и Леон это почувствовал. Молча, не говоря ни слова, покопался в бауле и протянул мне пачку разрозненных бумаг. Объебон, приговор, ответы на его жалобы и т. п.

Такого даже я не мог бы предположить, и никогда бы не поверил, если бы сам не вычитал из бесстыдных бумажек, заверенных подписями, печатями, исходящими номерами.

По объебону, он, в присутствии матери этих девочек (в квартире находится еще и третий ребенок – мальчик 12 лет), регулярно приходил туда и оставался ночевать. Мать этих детей (при наличии любовника-мента) была его сожительницей. Занималась каким-то «бизнесом», в который он и вложил свои деньги. Но дело не в этом. Итак, мать уехала куда-то на несколько дней, оставив трех несовершеннолетних детей без денег и присмотра. Леон жил в этой квартире.

При этом у него, где-то на Кавказе, свой дом, семья, мать, дочка 13 лет. Нужно знать менталитет мужчины, родившегося и воспитанною на Кавказе, имеющею свою дочку, живущего в семье, в которой трое детей, чтобы понять его неспособность физически причинить зло детям. Украсть, убить, изувечить взрослого мужчину – да! Преступник – да! Но изнасиловать двух девочек, насиловать их поочередно в одной квартире (где еще и постоянно находится маленький мальчик) – маловероятно. Хотя черт его знает…

Но передо мной результаты экспертизы: обе девочки – девственны! Никаких следов «возможного» полового акта или иных физических действий (ссадины, царапины и т. д. и т. п.) не обнаружено. За все это время (несколько дней) ни подружкам в школе, ни друг другу они ничего не говорили и не жаловались. Мальчик тоже ничего не видел и не слышал. И только «после приезда мамы они поделились постигшим их насилием»… Причем обе утверждают (вернее, утверждает их мать), что половой акт носил «законченный характер» Эксперт говорит о «возможности проведения законченного полового акта без нарушения девственности».

Я опускаю массу деталей, несуразностей, нестыковок во времени, в показаниях самих пострадавших. Опускаю массу безответных вопросов – почему, если он действительно все это совершил, он остался на месте, никуда не сорвался? Почему готовил обеды, отправлял детей в школу? Интересно другое. Передо мной акт второй экспертизы – экспертизы полового члена «насильника»… «Обнаружено пять (!!!) инородных предметов (диаметром от I до 1,5 см) под кожей вокруг головки члена». В состоянии «полуэрекции» (?!) размер составляет… и т. п.

Многие могут не понять, что это такое. Объясняю: некоторые мужики для вящей половой привлекательности и неотразимости вводят под кожу члена от одного-двух до пяти-шести «шаров». В камерах и на зонах явление довольно распространенное. Из пластика (зубной щетки, оргстекла и т. п.) вытачивают шарики (не стану описывать технологию), надрезается кожица на члене и в разрез вводятся эти шарики. Когда все заживает, зрелище довольно впечатляющее.

Короче, Леон (простите за натурализм) демонстрирует свой «инструмент». Это – нечто. Лука Мудищев может идти на пенсию. Таким «инструментом» ишака разорвать можно. Как при таких достоинствах можно совершить «законченный полноценный половой акт», с насилием, без «каких-либо ссадин, потертостей, царапин и без нарушения девственной плевы» у 12– и 14-летней девочек, остается тайной. Вот этой-то «честной» экспертизы своего члена и добивался Леон своей голодовкой.

О том, в чем его обвиняют и за что осудили, знают его мать, сестра, жена и дочка. Семья разрушена. И если до своего ареста, до этого обвинения он практически «завязал» (собирался купить квартиру в Подмосковье, вызвать жену и дочку, решил вопрос о школе, в которую она пойдет и т. д.), то теперь… Одна мечта, одна цель – доказать, что он не совершал этого (именно этого!) преступления, выйти, добраться до следователя и экспертов, до судьи, осудившего его «по беспределу».

Думаю, что доберется.

А что ему еще остается? Он не старый, физически очень крепкий… Рано или поздно выйдет. Без жилья, денег, семьи, без будущего. С одной целью – отомстить…

 

Алексей

Я встретился с ним уже в зоне. Глубокий старик 65 лет, которому на вид можно дать все 80. Тихий, незаметный, никому не мешающий, с провинциальной крестьянской врожденной тактичностью. Он подошел ко мне, долго мялся, не зная, как начать разговор. Потом куда-то отошел, с кем-то пошептался и принес фаныч с чифиром. Он не чифирит. Я – практически тоже… Но чифир – это уважение, приглашение к разговору, повод «неформально» пообщаться. Дачек, писем он не получает. Значит, «замутку» для чифира одолжил у кого-то из земляков. Я понимаю, что ему непросто было «собраться с духом и потревожить занятого человека».

– Леонидыч, ты извини, если побеспокоил, но когда будет время, удели 10 минут…

Сели, чифирнули, поговорили…

Вот его история. (Я просто цитирую приговор, переводя его на нормальный человеческий язык.)

Жил в одной из деревень под Рязанью. Жена умерла давно. Дочка замужем, живет отдельно, видятся редко. Более 35 лет крутил баранку по району. Ушел на нищенскую пенсию по болезни. Свое хозяйство – огородик. Столярничал, плотничал. Свой домик, который построил его отец. Алексей его подновил, подремонтировал, жил в нем один. Никому ни в чем не отказывал, помогал соседям. Обычная нелегкая неторопливая жизнь одинокого старика, доживающего в деревне, в которой родился, вырос, прожил всю жизнь.

За пару лет до его ареста в село вернулся после очередной отсидки один из его соседей: алкаш, не вылезающий из тюрем и зон. Начал с того, что через пару месяцев после возвращения спалил свой собственный дом в отместку за то, что жена не дала «на опохмелку». Сошло с рук. Семья перешла жить к родственникам, а он обосновался в сарае. Но надо что-то есть и, главное, пить. Самым безобидным и безответным, самым выгодным для «дойки» стал Алексей. Живет один, свое хозяйство, заступиться некому. Начал захаживать «по соседству». Пару раз в холода попросился переночевать. Алексей по доброте душевной разрешал.

Короче, тот почти год регулярно обворовывал Алексея. Начал с мелочей – хозяйственный инвентарь, картошка, запасы в погребе. Потом – часы, приемник, телевизор. Алексей, когда домогательства становились невмоготу, откупался бутылкой. Об этом знали все: и соседи, и участковый, но связываться с «отморозком» никто не хотел. Так продолжалось более года. Финал был предсказуем.

Сосед начал ломиться к Алексею еще с раннего вечера. Требовал «на бутылку». Как назло у Алексея в тот вечер не было ни копейки. Объяснить это отморозку, жаждущему выпивки, было невозможно. Алексей заперся в доме, надеясь, что «побуянит и устанет, успокоится». Более четырех часов(!) продолжался «штурм» хаты. Сосед побил все стекла. Раздобыл где-то арматуру и лом и начал взламывать дверь. Поняв, что отсидеться не удастся, Алексей через заднее окно убежал к соседям. Оттуда несколько (!) раз звонили в милицию, просили помощи (зафиксировано!). Милиция не приехала: не было бензина. Наконец, когда ждать помощи уже было невмоготу (сосед мог поджечь дом, тем более, что «опыт» уже был), Алексей и сосед, у которого он отсиживался и от которого пытался дозвониться в милицию, решили попытаться еще раз образумить буяна.

Подошли к дому. Алексей пошел на «переговоры». И когда озверевший сосед бросился на него, схватил валявшийся на земле (после разгрома сарая) топор и, обороняясь, нанес удар обухом в «теменную область головы пострадавшего». То ли опыта бить по голове обухом топора у Алексея было недостаточно, то ли голова «потерпевшего» была непробиваема, но особого эффекта этот удар не дал. Тот продолжал нападать. Алексей, размахивая перед собой топором, начал отступать к забору, под прикрытие второго соседа, спешащего ему на помощь. Короче, при попытке отнять топор у «потерпевшего» была отсечена кисть руки.

Пока искали врача, вызывали «скорую», он «скончался от потери крови».

Теперь бензин нашелся. Алексей, потрясенный тем, что фактически убил человека, ни в чем не запирался, признал и подписал все, что говорили следователи. Корил себя за то, что «не припас бутылки, а то все кончилось бы хорошо».

Суд. Шесть лет лишения свободы в ИК строгого режима. На суде жители-односельчане стояли за него горой.

Алексей уже два года в зоне. Дай Бог, чтобы дожил до ¾ отмеренною и ушел по УДО. Только вряд ли. Передачи посылать некому, а на тюремной баланде долго не протянешь. Да и возраст, здоровье (вернее, его отсутствие), приобретенные в СИЗО и на зоне болячки не способствуют долголетию и выживанию. Помог написать ему «помиловку». Но…

 

Денис

21 год. Бывший студент 3-го курса Плехановки. Из приличной семьи. Не кололся, не пил, не блатовал.

На зоне работает штамповщиком. Много читает. С моей подачи начал слушать информационные программы, пытается понять, что к чему. Раньше интересы, кроме учебы, – это поп-музыка, тусовки и т. п. Его «дремучесть» в политике, общественной жизни, во всем, что не имеет непосредственного отношения к лично его жизни, – потрясающа. Свой срок – шесть лет строгою режима – воспринимает спокойно, считая, что «все правильно». Законопослушен до идиотизма. Ранее не судим, не привлекался, не задерживался, улицу переходил в положенных местах, характеристики с места учебы и жительства – отличные. Но… грабеж!

Сумма ущерба – 2 руб. 40 коп. Я не оговорился. Не 200, не 20, а именно (по приговору) 2 руб. 40 коп. Типичная для России в целом, а для Москвы особенно, история.

Трое студентов (он в том числе) после занятий подошли к ларьку с гамбургерами. Заказали три банки пива и три гамбургера. При расчете не хватило трех (трех!) рублей. Обратились к стоящему рядом мужчине с просьбой помочь. Ни угроз, ни «наездов» – ничего. Как обычно просят жетончик для телефона у любого прохожего.

Но рядом оказались те, чья «служба и опасна и трудна». «Пасли» какого-то наркомана. Увидев, что кто-то передает кому-то деньги, задержали на всякий случай всех. В милиции, выяснив, что «потерпевший» ранее «подозреваемых» не знал и «деньги отдал, так как предполагал в случае отказа негативные последствия», Дениса арестовали. Конкретно с просьбой о деньгах обратился он. Остальных отпустили.

Его объяснений никто слушан, не стал. Прибежавшие родители сразу не врубились в намеки, что «здесь тоже люди, и у них на пиво и гамбургеры тоже денег не хватает, но при этом они не пристают и не угрожают прохожим». Родители сказали, что будут жаловаться (наивные люди!). Дениса до этого уже успели побить, и вид у него был далеко не самый лучший. Все остальное – по отработанному годами безобразному сценарию, – вызывается «потерпевший», ему популярно объясняют, что его пытались ограбить, что, говоря о добровольной ссуде, он покрывает грабителей (и милиция ему этого не забудет) и т. д. и т. п. Новые показания, в которых уже фигурирует «угроза действием в случае отказа дать деньги». «Обвинение» подтверждается показаниями продавца и двух милиционеров, производивших задержание. «Бутырка», суд, 6 лет «строгого режима».

Родители двух других студентов оказались более понятливыми. Подсчитали, во что обойдется им адвокат, передачи и т. п., и сделали правильный вывод. Всем хорошо. Студенты – свидетели (у Дениса, по его статье отсутствует «предварительный сговор»), «потерпевший» достоин доверия органов. Менты могут наплевать на задержку зарплаты. Лет на пять вперед.

В институт Денис вряд ли вернется. «Исправление» идет полным ходом. Его уже сейчас начинает «подтягивать» братва.

 

Олег (наш «миротворец» в Чечне)

Он был задержан «при попытке сбыта четырех автоматных рожков-магазинов и гранат РГД в количестве двух штук». Через 2 месяца после приезда из Чечни. Воевал контрактником. Подзалетел по наводке. Сдал кто-то из своих. Но особенно не переживает. Как «участник боев в горячих точках» и орденоносец (медаль «За отвагу») попадает под амнистию. Уйдет уже из зоны. Очень скоро. Очень переживает из-за того, что теперь, после «попадания», он «у ментов засвечен», и вряд ли ему удастся вновь «завалиться по Чечне». Патрулировал город (в группе), проверял документы, участвовал в зачистках. «Натрахался на 100 лет вперед».

По его словам, «обеспечил своих на пару будущих лет». Стандартные ситуации: проверка документов – от 25 до 50 баксов, в зависимости от возраста «проверяемого» – чем моложе (от 17 до 35–40), тем дороже; или золотая цепочка, кольцо, часы… Входит в дом. Обыскивают на предмет поиска оружия, боеприпасов, передатчиков и т. п. Если в доме ничего нет, – уводят кого-нибудь из мужчин для «установления личности». Потом, через 15–20 минут, возвращаются и говорят, что «начальства на месте нет, содержать «задержанного» негде, а потому они его сейчас отправят в фильтрационный лагерь. Месяца на 2–4. Может, и выживет…» Население Чечни (да и всего мира) хорошо уже знает, что представляют собой фильтрационные лагеря. Но… можно и вернуть домой обратно: «задержание» еще не оформлено (командира-то нет на месте). Так что все зависит… от семьи. В частности, от того, насколько жена (сестра, дочь) действительно готовы сделать все для возвращения мужа (отца, брата) домой. Но времени мало: «командир может вернуться», и потому или – или… Обычно «или» не бывает. Женщины готовы на все, чтобы вернуть близкого человека домой.

Однажды он «поимел по очереди жену и сестру». Но «все по честному», ибо «ничего не взял, кроме небольшого ковра, и парня домой сам привел.»

Патрули делятся с командиром. 100–150 баксов после патрулирования. Но вообще-то у начальства свой заработок. Всякие справки, документы, помощь в выезде из города (поселка) и еще «о чем лучше не говорить: – глаз на жопу натянут». Но в целом: «Все путем. Жить можно! А оружие только дурак с собой не везет. И для себя, и для продажи братве».

 

Костя

Он приблизительно одного со мной возраста. Чуть более 50 лет. Плотник, столяр. Раньше работал на какой-то небольшой фабрике. Потом «перешел на вольные хлеба»: делал стенные шкафы, антресоли, – все, что связано с работой по дереву. Неплохо зарабатывал. Потом – кризис. Заказов стало меньше. Устроился на какую-то базу-склад (продажа мебели по образцам: покупатель получал разобранную, в пакетах, и он, от базы, собирал ее и устанавливал). База за городом, в Подмосковье. Чтобы каждый день не мотаться, не тратить зря времени, договорился, что будет каждый день звонить к вечеру, и ему будут сообщать адреса, по которым он должен собирать купленную мебель. Зарплата – сдельная, вполне приличная, да и хозяева за аккуратную работу и «привязку» к месту доплачивали приличные чаевые. Так проработал почти полгода. А потом вдруг арест.

Оказывается, фирма – липовая. Мебель, которую она продавала, – частью левая, частью ворованная с других баз и еще чего-то там… Он так и не разобрался. Единственные легальные сотрудники – два сторожа-охранника, да девушка-диспетчер, у которой по телефону он (как и двое других сборщиков) получал заказы. Все остальные (директор, бухгалтер, кассир и т. д.) давно сорвались вместе с деньгами за мебель. А этих «легалов» арестовали. Его «вычислили» по телефону, который он оставлял клиентам для возможных дальнейших услуг. Типичный лох-подставка для сдачи. Но – «соучастие» и 4 года общего режима. Тоже вот-вот освободится по амнистии. Тем более что 1,5 года уже отсидел…

 

На зону

Встречающий конвой хуже овчарок, которые рвутся с поводка. Агрессивнее.

Состав остановился у перрона. Наш «столыпин» в конце состава. Перрон до него не доходит. Сбрасываем вещи, потом спрыгиваем сами.

Команда: «Руки за голову! Сесть на корточки». По пять человек в ряд. Всех – в наручники. Правая рука с левой рядом сидящего. Мне опять везет: я с правого края последний в ряду. Левая рука пристегнута браслетом наручников к соседу слева, а правая – свободна. Левой (скованной) цепляю сумку с едой, правой пытаюсь схватить сразу два баула. После нескольких попыток – удается… «Головы вниз! Не поднимать, не огладываться! Бо́шки поотшибаю!» Зрители на перроне. Зрители в окнах вагонов. Конвой звереет от собственной смелости и значимости. Дубинки не отдыхают.

Да, времена «особо духовных», милосердных россиян, подающих узникам кусок хлеба, несмотря на окрики и пинки конвоя, остались только в книжках и старых кинофильмах. Вспоминаю «Воскресение» по Толстому. Ха! «Свободные россияне, живущие в демократической России в начале XXI века», судя по лицам (удается рассмотреть), прекрасно понимают, что любой из них в любой момент может оказаться на нашем месте. Но никакого «сочувствия и сострадания». Напряженное, нескрываемое любопытство. Реальный «экшен». Не кино, а сама жизнь…

Такое же любопытство я видел на лицах москвичей, питерцев, ростовчан во время взрывов, танкового обстрела «Белого дома», аварий… Равнодушно-азартное любопытство.

«Встать! Бегом!» – с обеих сторон автоматы и рвущиеся с поводков собаки. Нужно пересечь трое путей. Спрыгивать с платформ еще кое-как удается, но забраться, скованными, да еще с баулами, да еще «бегом и не отставая»… Моя грыжа бултыхается где-то в районе колена, и сердце даже не в горле – в ушах. Добежали.

Погрузка в автозак, 20–25 минут в дороге. За это время отдышались. Стоп. Выгрузка. Зона. ИК-2.

Я не знаю, как писать о зоне. С одной стороны, мне здесь еще жить и жить. (Пока не добьюсь отмены приговора или, что намного вероятнее, не помру.) С другой стороны, столько тем, портретов, судеб, абсурда… Главное – не навредить «общему». Не навредить сложившемуся укладу жизни, не спровоцировать очередную «прессовку» и зажим, сберечь те микроскопические «достижения» и «вольности», которые здесь (в отличие от обычных «красных» зон) есть.

Мне еще не все понятно. Как и из чего формируется здесь «общак», кто «греет» зону, роль «промки» (рабочая часть зоны – производство) в жизни зоны и т. п. В общих чертах знаю: кое-что из намеков, кое о чем догадываюсь сам. Но я пишу только о том, что видел и испытал сам. А потому обо всем этом, – о «внутренней и внешней политике» зоны – потом, позже, когда досконально во всем разберусь. А пока только зарисовочки, эскизы, наброски к той страшной, но такой обыденной для живущих здесь картине, которую когда-нибудь попытаюсь нарисовать. Итак, «портретики и наброски»…

 

Француз

Я так и не узнал его имени. По-моему, этого никто не знал, француз и француз…

Он ушел по амнистии через два месяца после моего заезда сюда. У него какой-то дефект речи и понять, что он говорит, невозможно. Потому и француз. Потом со временем я привык и научился различать отдельные слова и общий смысл в картаво-шепелявявом шуме, который был его речью. Тем более что 99 % его лексикона составляет незамысловатая мозаика из слов «фуй(?), блядь, мать» и т. п., а смысл всегда был один – выпивка. Он жил для того, чтобы выпить. Жизнь для него – бутылка и все, что с ней связано. Как брал, где распивал, кого потом «пиздил» он, и кто его. и т. п. Я ни разу не слышал о его матери, доме, семье.

Однако, при всей примитивности его речи, свое освобождение, первые часы, он предвкушал и описывал так образно, с таким неподдельным вдохновением, что порой становилось завидно. Он описывал, как подойдет к первой же палатке, как возьмет стаканчик («не из горла же первую пить»), как нальет. Он говорил, что по «бульку», с закрытыми глазами, определит, сколько осталось «в пузыре», что ни разу в жизни, ни на глоток не ошибся, «распивая пузырь хоть на троих, хоть на пятерых». Мог бы хоть на десятерых, но это – «беспонтово».

Денег с собой у него почти не было. «Затарил» рублей 30–40. Он серьезно, без дураков, мучался соображениями, как и на что лучше потратить эти деньги. На пузырь белой или на два бутыля красного. Брать закусь или перебиться… Пиво до или после… Как и с кем добавит, когда доберется до дома. Дома никто не знал, когда точно он должен вернуться. Домой он не писал («беспонтово!»), из дому писем не получал. Единственное, что его по-настоящему волновало. сумеет ли мать, догадается ли «затарить» к его возвращению «горючки» (самогона)? Француз ни секунды не сомневался в том, что скоро («не год же дома сидеть? Чего там делать?») вернется назад.

Потому и задача – «залиться на пару лет вперед». Поверьте, что он не притворялся, не «наигрывал» и я не утрирую…

Он не олигофрен и не дебил. Вполне адекватно реагирует на все, отвечает (если понять, что он говорит) на вопросы, умеет читать. Писать почти не умеет. Пьет активно и регулярно, по его словам: с 4-го класса школы. Окончил ли 5-й, непонятно, так как, по его словам, «А чего там, в этой школе, делать? На училку смотреть?». В целом он абсолютно безобиден. Даже услужлив. Очень контактен. Не «ширяется» (не употребляет наркотики) – «дорого и беспонтово: на одну «ширку» (укол) можно литром затариться»…

Зачем держать его на зоне? Дешевле для всех (и намного безопасней) каждый день спаивать ему на воле по литру самогона. Он никогда не пойдет ни на какое преступление, хотя бы потому, что «раскрутиться на делюгу», по его глубочайшему убеждению, можно только ради выпивки. «А зачем еще?! Сапоги, штаны, «телашка» (телогрейка) есть. Где «бросить кости» (поспать) есть. Закусь (картошка, хлеб, лук, огурец) есть. Чего еще надо-то?!»

Если посчитать весь причиненный им «ущерб» – следствие, суд, содержание в СИЗО, этапы, зона, охрана и т. д. и т. п., – то его дешевле, экономичней и, главное, безопасней для окружающих каждый день марочным коньяком поить. А что с ним еще делать? Никто никогда его не лечил, не лечит и лечить не будет. Ни добровольно, ни принудительно. «Исправлять» в ИК?..

Вот и ждем возвращения француза с новыми впечатлениями и «залитого на два – три года вперед»…

 

Маньяк

Он – старший вертухай. Ходит с ключом по зоне, отпирает и запирает локалки. Охотится за всеми. «Закрывает» (то есть уводит на вахту) и пишет рапорты за что угодно: за бирку, тапочки, куреху – за все, на что остальные вертухаи внимания не обращают. За его смену обязательно несколько человек «сидят» и пишется десяток рапортов.

Его избегают. Как заразного больного. Напороться на Маньяка – все равно, что подцепить грипп на улице или триппер от соседки. Опасна не столько болезнь, сколько последствия и осложнения. Каждый рапорт – это замечание, нарушение с вытекающими наказаниями.

Даже если обходится без штрафных пятнашек, все равно осложнят возможный уход по УДО и т. п.

В основном, всех вертухаев зовут здесь по именам. Погоняла (то есть прозвища) только у двоих: Маньяк и Бацилла. С Бациллой – все понятно. Просто вредный, мелочный, прилипчивый. А вот у Маньяка история его погоняла – целый детективный роман.

Он и раньше работал здесь вертухаем. Он всегда работал вертухаем. Он им родился. Но несколько лет назад в городе объявился какой-то маньяк. Убивал, насиловал и т. п. Распространили приметы и словесный портрет. Внешне – копия нашего Маньяка. В Москве его и взяли по приметам. На его утверждения, что он сам «работник органов» в чине сержанта или еще кого-то там, – ноль внимания. По слухам, даже сказали, что на зоне только такие и работают (менты вертухаев не уважают). Пока выясняли что и как, Маньяка избили по всем правилам «взятия показаний» – отбили все, что можно отбить… Потом все выяснилось. На настоящего маньяка он «не потянул». Но об истории стало известно, и погоняло «Маньяк» осталось.

Для того чтобы он не слишком шумел по поводу методов «работы» наших «славных и самоотверженных», присвоили звание младшего лейтенанта (!) и сделали старшим смены. Он – единственный «офицер» из вертухаев – приложение к ключам… Но, видимо, голову ему в ментовке все-таки повредили. Он с упорством настоящего маньяка ходит и запирает все, что может запираться. Вид идущего куда-нибудь зека (неважно, куда – к врачу, отряднику, в клуб, к доске приказов) вызывает у него реакцию быка на красную тряпку. При этом он холодно вежлив. Например: «Остановитесь! Вы отошли на три шага от локалки. Я записываю вашу фамилию, арестовываю вас ДО решения ДПНК и подаю на вас рапорт!».

Зек: «Да, но я иду на вахту как раз, чтобы сирость разрешения ДПНК…».

Маньяк: «Кто вам разрешил выйти из локалки? Даже для того, чтобы идти к ДПНК…»

Зек: «Так для того, чтобы спросить разрешения выйти, я должен подойти к ДПНК…»

Маньяк: «Не знаю… Это не мое дело… Вы вышли, и я вас арестовываю! Направляйтесь за мной…»

Как правило, через три – четыре – пять часов сидения в боксике ДПНК освобождает. Он понимает, что Маньяк, как всегда, «до кого-то дое…лся». А жалобы и последующие разборки ДПНК не нужны. Но рапорт написан, подан, и на него нужно реагировать…

Рапорт попадает к отряднику. Те из них, кто поумнее и поопытнее кладет его «под сукно» до тех пор, пока у самого не появится повод или желание наехать, на «провинившегося» зека. Тогда этот рапорт» служит «довеском». А иногда рапорт превращается в замечание, фиксируется, и снять его можно только через полгода при «безупречном» поведении и «активной общественной работе». В противном случае ни об УДО, ни об «улучшенных условиях», дополнительной дачке, свидании и т. п. нечего и мечтать.

Смену свою Маньяк подобрал под стать себе. Такие же отморозки. Все – в рамках системы – той клинической патологии возведенного в Закон извращения, называемого «пенитенциарная система России».

 

Отступление

Помните известную рубрику в «Литературке»: «Если бы директором был я…»? Кстати, незаслуженно забытую. Так вот, если бы директором был я…

Может, то, что я сейчас пишу, – результат определенных психических сдвигов, произошедших за последние два года. Может, следствие ставшей хронической ненависти к «органам». Может, согласно второму закону философии, количество накопленной за эту тюремную жизнь информации перешло в качество – в навязчивую идею? Не знаю. Но попытаюсь эту «идею» изложить. Может быть, очень сжато, схематично, без деталей и механизма реализации, но суть, надеюсь, будет ясна и доступна каждому.

Так вот, в каждом городе, почти в каждом поселке есть стадион. Согнал бы я на этот стадион всех (и бывших, и ушедших на пенсию) работников МВД со всеми их структурами – ОМОН, СОБР, РУБОП и т. д. и т. п.

Кроме, пожалуй, технических и медицинских служб.

Всех работников прокуратуры и суда (кроме тех же технических служб). Всех сотрудников ГУЛАГА-ГУИНА (вот здесь – без исключения: со всеми техническими службами). Думаю, что по всей стране их набралось бы больше миллиона. Окружил бы эти стадионы армейскими частями. Установил бы вокруг пулеметы. Но все сразу. Одномоментно. Чтобы не успели разбежаться и попрятаться, как тараканы. Так же организованно, как при их помощи когда-то депортировали татар, чеченцем и т. п. Как тщательно готовились к решению «еврейского вопроса».

Собрал бы их всех. И объявил: – государственный внешний долг России составляет порядка 150 миллиардов долларов. Примерно столько же мне нужно для решения первоочередных внутренних проблем. Да еще миллиардов 200 для полной стабилизации и компенсации нанесенного народу вреда. Дал бы всей этой своре 48 часов времени и велел бы собрать, и вернуть эту сумму. Приблизительно 500 миллиардов. В любом эквиваленте: золото (от наворованной ювелирки до зубных протезов), камни, валюту, рубли, антиквариат и т. п. Объявил бы круговую поруку. И через 48 часов начал бы расстреливать тысяч по 10–15 каждый час. Трех суток не прошло бы, как собрали бы все. Даже больше! Да одни ГАИшники и ГУИНовцы покрыли бы больше половины. И у них самих в загашниках столько же осталось бы…

Собрал бы всю необходимую сумму, а потом… Все равно половину бы (как минимум) расстрелял.

Простите зеку эту его сладкую мечту…

 

Портереты (продолжение)

Серега-дурак

«Дурак» (можно и без кавычек) – его погоняло. Вернее погоняла я еще не встречал. Я сидел вместе с ним на Пресне. Ему около 45 лет. Режим – «полосатый» (особый). Черт-те, какая ходка: может, 8-я, может, 88-я…

По тюрьмам и зонам с малолетства. Ламброзо завертелся бы от восторга в своем гробу, узнав о столь ярком и наглядном подтверждении своей теории. Жизненное (естественное) выражение лица – питекантроп, смотрящий по телевизору фильм Феллини. Интеллект на уровне полученного образования – четыре класса школы в одной из деревень Хабаровского края. Но вместе с тем – звериная хитрость, невероятная практичность, фантастическая живучесть, уникальная приспособляемость.

Мы как-то подсчитали с ним: с 15 лет (он впервые сел за кражу) до этого, последнего, «залета» (сейчас ему 45), то есть за 30 лет, он пробыл на свободе чуть больше 5 лет. Все остальное время – тюрьмы и зоны. Эта ходка – за убийство с особой жестокостью. Я читал его дело. Волосы дыбом! Ему дали 18 лет особого, но потом Верховный Суд три года скинул. Остается 15 лет. Уверен, что выживет, и доживет, и выйдет, и через несколько месяцев опять сядет. Среди людей жить не может. Да ему и нельзя.

Знание тюремного мира и быта – абсолютное. Убежден, что все (включая нескольких жен и троих детей, которыми успел обзавестись в паузах между зонами) обязаны его кормить, поить, холить и т. п.

Жаден до патологии. Вымогает (у тех, кто послабее), клянчит (у тех, кто «откусывается») все – от зубной щетки, которой никогда не пользуется (пригодится), до старых газет, которые никогда не читает (он вообще ничего не читает) и которые можно использовать на «тарочки» (бумага для самокруток). У него три неподъемных баула. Килограмм по 25–30 каждый. Насобирал за три – четыре месяца, находясь на «Пресне» в ожидании решения Верховного Суда на свою «касатку».

Он и затеял свою жалобу («подумаешь, трешку сбросили»), в основном, чтобы было время «затариться» (прибарахлиться). Как он дотянет эти баулы по всем этапам и пересылкам – не представляю. Но он утверждает (и я ему верю!), что «в зубах доволочет». Он теперь у себя на «особняке» – крутой. Все есть: 10–15 кг чая, 2–2,5 сотни пачек «Примы», мыло, щетки, насты и т. д. и т. п. Не для себя. Ему это «на фуй не нужно!». «Для игры, для конвоя и вертухаев, для крутизны!»

Отношение к нему в хате, как к неизбежному злу – как к клопам, вшам, грязи. Неизбежно, а потому стараешься не замечать, не реагировать. Ни в коем случае нельзя таких бояться. Мгновенно почувствуют и сядут на шею. Только наоборот. Чем с ним резче и презрительней (нет, не то слово… даже не знаю, как выразиться… наглее!), так вот, чем с ним резче и наглее, тем он смирнее и услужливей.

Читаю книгу. Его это безумно раздражает.

– Чего ты там нашел? Это все – шняга! Я всех этих писак маму. Не реагирую.

– Я тебе!.. Что молчишь?! Зажрался?! Да я…

Начинает сам себя заводить до привычной ему истерики. Очень действует на новичков. Особенно когда рвет на себе майку. Надо признать, умело: по боковому шву. Потом сметывает ее на «живую нитку» и при очередном «заводе» рвет ее по привычной схеме. Только при мне такое повторялось раз пять.

Поднимаю голову от книги, смотрю ему прямо в глаза. Не отрываясь.

– Заткнись, мешаешь… Сразу идет апелляция к хате:

– Рот затыкает. Да я у себя дома! Я в тюрьме вырос! Это ты у меня в гостях… (мать, блядь, фуй во всех падежах, склонениях и спряжениях по сотне на каждое нормальное слово)

Хата заинтересованно прислушивается.

– Он – бродяга. Я для некоторых, особенно молодых «растопырок» (это когда пальцы «веером»), непонятно кто… Но не «коммерс» и не блатной, – в общем, что-то непонятное…

– Значит, ты дома, а я гость?

– Да! В тюрьме я – хозяин!

(Вот я его и зацепил! Подвел к слову «хозяин». «Хозяин» в жаргоне – начальник тюрьмы, зоны).

– Значит, хозяин?! Может, еще и кум?! Что-то ты шибко спелый и здоровый для «полосатика». Тебя кто в хату кинул? Опер?! За мной присматривать’1! Меня до «кичи» довести?! На кого пашешь, мразь полосатая?!

И попер, попер… На фоне нормальной, обычной речи, без мата, с «пожалуйста» и «спасибо», мой «взрыв» выглядит достаточно эффектно.

Серега к отпору не привык, теряется на время. Самый момент его добить. Но зачем? Кому и что я этим докажу? А потому, «убивая рамс», резко меняю тон, обращаясь к кому-нибудь из хаты с абсолютно нейтральным, не имеющим отношения к предыдущему, вопросом. Любым. Показав тем самым, что Серега меня не интересует, и терять время на разговоры с ним не собираюсь…

Все. Больше он ко мне не «прикалывался». Несмотря на весь свой примитивизм на уровне дебилизма, он понял, что я его не боюсь и он мне попросту не интересен. Через несколько дней его увезли на больничку. Желая зацепиться еще на какое-то время в Москве, он организовал себе кровотечение, связанное с язвой желудка (это несложно). Больше я его не видел…

 

Чудеса!

Мне еще в «Матроске», на «Пресне» – везде, где заходил разговор о зоне, говорили именно об этой. О той, на которую волею судьбы (и стараниями друзей) я попал. Что она какая-то то ли экспериментальная, то ли показательная, но во всех случаях, не похоже, чтобы «красная». Первые впечатления превзошли все ожидания.

Автозак с нами загнали в какой-то внутренний двор-отстойник. Вылезаем. Все как ожидалось – высокие стены, колючка, но… чистота! Впечатление такое, что асфальт в дворике не подметен, а вымыт. У забора – по периметру – цветы. И не какие-то там чахлые пыльные кустики, а роскошно цветущие мальвы. После клоаки рязанской пересылки, заплеванных, засопливленных прогулочных двориков – контраст непередаваемый!

Принимал нас какой-то майор. Видимо, ДПНК. Рядом с ним всего один (!) вертухай. Да и принимал как-то непривычно. Не спеша, не матерясь (!), почти по-человечески…

Проверили по фамилиям, статьям, срокам.

– Теперь, через дворик, во-о-он к тому крылечку… Увидев, что я пытаюсь подцепить сразу все свои баулы, замечает:

– Да носите их по одному. Спешить некуда.

Если все комиссии по правам человека, всех контролеров и наблюдателей ОБСЕ возят именно сюда, на эту зону, то понятно, почему Россию еще не поперли из Совета Европы. Этакий агитпункт в аду. Как в старом анекдоте:

«У одного на Страшном Суде возникла необычная коллизия. Грехов и праведных дел – ровно пополам. Непонятно, куда его – в рай или в ад. Решили предоставить право выбора… Показывают рай: чисто, спокойно, скучно… Под деревьями сидят братаны с блаженными, как после «прихода», лицами, перед ними дубок с фруктовыми муссами – амброзией называется. Вместо халдеев – какие-то фраера в балахонах с крылышками… Вместо нормального рэпа – какая-то бодяга на деревянных дудочках. Тоска… Беспонтово…

Показывают ад, Полный улет!

Телки – высший класс! Братва зажигает по-полной, везде баяны разовые, дурь, шмаль, кирялово… Жрачки – хоть лопни! Стосы для понимающих, железки для качков. Музыка – почище, чем по «Муз-ТВ» Короче – житуха по кайфу…

Выбирает, понятно, ад…

Только выбрал, к нему сразу двое амбалов. Принимают и ведут к ма-а-а-ленькой, незаметной дверце. Открывают, заталкивают, а там вонь, жара, черти шуруют, под котлами со смолой костры жгут – полный беспредел, в натуре…

– Вы куда это меня?! Я же не это выбирал! Я – туда, где телки, где кайф!

– Дурак ты. Это наш агитпункт был. Мы там лохов разводим…»

Не знаю еще, как в самой зоне, но агитпункт у них – что надо!

Шмон – почти поверхностный. Отметают только сахар (жаль, я заготовил более 2 кг), зажигалки (хотя в зоне они почти у каждого) и лекарства. Обещали, что после проверки в санчасти вернут. (Действительно вернули.)

С уважительным (!) недоумением просмотрели баул с книгами. И все…

 

Чудеса продолжаются

Никогда не предполагал, что стрижка наголо, «под нуль», может доставить такое острое наслаждение. Всего за 1,5 недели в рязанской пересылке волосы превратились в свалявшуюся, грязную, зудящую паклю. Вздохнул полной головой! В полном смысле этого слова. Вздохнуть полной грудью может каждый, а вот полной головой…

Все. Все формальности окончены. Нас везут в карантин. Карантин – громкое слово. Это просто отдельное помещение в бараке 4-го отряда. Обычные двухъярусные шконки. Но… с сеткой, без струн! Впервые за более чем два года сижу на чем-то, что пружинит, а не режет, не впивается в задницу. Наслаждаюсь…

И – воздух! И – чистота! Стерильная чистота. Знаете, к чему труднее всего привыкнуть на зоне после более чем 1,5 лет камеры в СИЗО? К чистому воздуху, к чистоте, к возможности ходить. Первые несколько дней даже голова кружится от воздуха. Простыня не липнет к телу и… ходи (в камере более трех – четырех шагов не сделаешь). У меня в первые 10 дней безумно болели ноги: отвык…

Распределяем шконки. Мне (уважают!) нижняя. На одной из тумбочек (Бог мой! Здесь даже тумбочки есть!) щедро, горкой лежит чай и несколько пачек «Примы». С общака – карантину. Спасибо, братва!

В карантин мы пришли уже после 4.30. Проверка уже прошла. Отдыхать хоть до утра. Но ведут на ужин. Общий ужин уже прошел. Для нас накрыли отдельно. На столе – бачок с чем-то горячим. Хлеб – по пайке. Хлеб – очень плохой. Такой же, как и в рязанской пересылке (рязанская пересылка, сейчас для меня эквивалент всего самого худшего из того, что я видел). Баланда – на том же уровне. Хуже, чем на «Пресне», но лучше, чем на пересылке.

Вообще-то, если хотя бы чуть-чуть поддерживают с воли (бульонные кубики, перец, масло, лук, карамель, чай), то прожить на баланде можно. Хотя желудок загонишь полностью. Но все как-то крутятся… Голодных в полном смысле этого слова, как в «Матроске», нет…

После ужина – баня. В предбаннике чисто и сухо. В самой бане – светло и просторно. Мылись целый час. Никто не подгоняет. Что творится? Может, это не Россия? Или – все-таки агитпункт?

 

«Невольные записки» (Попытка продолжения…)

Отступление № 1

Я очень долго не писал. По многим причинам. В том числе и потому, то после «Матроски», а тем более Рязанской пересылки, моя зона показалась раем. Возможность постоянно дышать (даже не говорю «свежим воздухом»), просто дышать, ходить более семи шагов в одном направлении (длина прогулочного дворика в тюрьме), мыться (не 12–15 минут, как в тюрьме – о пересылке даже не упоминаю…) – все это настолько ошеломило и породило такую эйфорию, что закрыло глаза и уши на все остальное. Действительно, человеку нужно мало. Дышать, ходить, мыться, что-то есть и пить… Ни одно животное (кроме питающихся падалью…) не станет есть того, что, не замечая вкуса и запаха, ест человек. Просто не выживет…

В некоторых европейских столицах, в Нью-Йорке на наиболее оживленных перекрестках стоят клетки с канарейками, птичками наиболее чувствительными к чистоте воздуха. Если СО, превышает допустимый предел, птичка начинает метаться и погибает. Гринпис и прочие «зеленые» устраивают по этому поводу гневные акции и манифестации. Интересно, сколько секунд прожила бы канарейка на общаке в наших СИЗО и пересылках?.. Я нес это к тому, чтобы объяснить причину своего положительного шока в первые дни в зоне.

Кстати, о зоне… Услышал я о ней еще в «Матроске». На «Пресне» об этой зоне вообще говорили, что она одна из лучших (в смысле человеческих, либеральных…) зон России. Попасть сюда такая же мечта, как девчонке из села Красные Говнища на кинотусовку в Канны. Судя по тому, что мне рассказывали очевидцы, побывавшие на зоне в Мордовии, Волгограде, Саратове (не говоря уже о лесозаготовительных северных зонах…), наша зона – почти «курортный островок» в этом архипелаге ГУЛАГ-ГУИН…

Но, все по порядку…

 

Распределение по отрядам

Оставляю все свои эмоции, связанные с мытьем, стрижкой, стиркой, возможностью переодеться в чистое и т. д. и т. п., – единственными бренчащими медяками в копилке своих приятных воспоминаний за все это время. За неделю пребывания в карантине (отдельная, достаточно чистая комната на 18–20 человек в «козлином отряде», у меня несколько подсохли и поджили язвы от расчесов, я избавился (в основном) от вездесущих вшей и клопов. Короче, я и все, кто прибыл вместе со мной, были вполне готовы предстать перед администрацией.

Форма представления достаточно простая. Застегнувшись на все имеющиеся и оставшиеся пуговицы, нужно зайти в кабинет и сказать: «Гражданин начальник, осужденный такой-то, для распределения в отряд прибыл. Статья, срок, начало срока, конец срока, какой суд осудил». Все. Если зададут вопросы – отвечать. Скажут «идите» – уходить. Сначала – оперативник. Вхожу, докладываюсь Сонный, равнодушный взгляд человека, которому все давно осточертело.

Один вопрос: –Откуда ты?..

Отвечаю: – Из Москвы.

– Где жил?

– В Нью-Йорке.

Видимо, посчитав, что у меня своеобразное чувство юмора, говорит:

– А я из Китая…

– Я так и подумал, – отвечаю.

– Ладно, идите…

Следующий кабинет – ОПВР. Процедура такая же, но спрашивают о моей специальности.

Перечисляю все. При словах «политолог, аналитик, социопсихолог» – легкое замешательство. Даже происходит пятиминутная беседа по поводу того, как нехорошо быть «международным наркодилером». Не вдаваясь в детали ФСБешной и МВДешной провокации в отношении меня, просто говорю, что слово «дилер» не совсем соответствует действительности. Поскольку он не знает, что это слово означает, разговор заканчивается и мне разрешают уйти.

Вот и все. Я – в 10-м отряде.

На следующий день после утренней проверки я пришел в свой отряд. В этот день в нем было 138 человек. Я был 139-м. (Сумма цифр – 13, счастливое для меня число.)

 

10-й отряд

Казарма-барак в 120 квадратных метров. Шконки в два яруса. Чисто. Все (почти все) шконки застелены домашними покрывалами. Как обычно, две шконки вплотную друг к другу, между ними тумбочка. Либо одна на другой, либо рядышком.

В зависимости от крутизны хозяина. Естественно, и проход, т. е. расстояние между такими парами шконок, разное. Две пары шконок (верхняя и нижняя), разделенные тумбочкой, образуют секцию. Как правило, четыре человека, живущие в таких секциях, в силу постоянного контакта, образуют семьи, т. е. вместе питаются, общаются и т. д.

Но, «как правило», не значит обязательно. Часто семьи распадаются, «перетусовываются». Можно жить в своей секции, но входить в семью из другой. Превалируют причины личных интересов, симпатий и антипатий, возрастные категории, землячество и т. п. Переход из секции в секцию, т. е. смена шконки, только по разрешению смотрящего за отрядом (наиболее уважаемый из братвы). Как и в камере в СИЗО.

Но и в отряде мест на всех не хватает. Несколько человек спят по очереди. Зона переполнена. Личные вещи положено складывать на табурет около шконки. Как в армии. Но табуретов, естественно, не хватает, и все висит на крючках, веревочках и т. п.

В среднем, в отряде 140 человек. Кто-то уходит (по УДО, переводы в другие отряды, расконвойка и т. п.), кто-то приходит с новыми этапами. Приходят уже после 1–1,5-годовалого пребывания в СИЗО, на пересылках.

Более 2/3 людей в отряде сидит уже по 5–8 лет. Естественно, скапливаются вещи. Смены белья, одежда, обувь и т. п. У каждого по два – три баула. Получается на отряд не менее 300–350 баулов. А отрядная каптерка, в которой, по правилам, эти баулы должны храниться, рассчитана максимум на 80–100 ячеек. От шмона до шмона, от комиссии до комиссии, все это хранится под шконками.

То же самое, только хуже, с передачами. Их получает примерно 1/3 отряда. Человек 50. По 20–25 кг. Выходит немного больше тонны. Сыры, колбасы, сало, полуфабрикаты и т. н. Где все это хранить? Единственный на весь отряд старенький «Саратов» вмещает 20–30 кг. Остальное – по окнам. (Зимой. А что делать летом?) И под водой. Попытаюсь объяснить.

Умывалка, она же кухня, так как готовят здесь. Здесь же общаковская электроплита и несколько раздолбанных, вечно искрящих розеток. На стене шесть кранов. Внизу желоб, исполняющий роль раковины. Под крайним краном, вместо желоба установлен металлический сварной поддон. Кран над ним постоянно открыт. В этом поддоне мы храним в банках, полиэтиленовых, герметично закрытых кульках все, что может быстро испортиться. На несколько дней продлевает жизнь колбасы и масла, пока не протухнут. Но обычно протухнуть они не успевают. Сметается все подчистую.

Случаи крысятничества – крайне редки, но все-таки случаются. За это опускают без всякой мягкости и снисхождения…

Мы стараемся придать бараку хоть какой-то обжитой вид. Он – наш дом на много лет. Вешаем на окна подобие штор и занавесок, на подоконниках – цветы в самодельных деревянных кадках или в больших пластмассовых банках из-под майонеза или чего-то в этом роде. Есть несколько аквариумов…

Вес это загонялось с воли. При молчаливом непротивлении администрации. В семьях (некоторых) на полу – половички из старых одеял. На некоторых тумбочках в редких по тонкости работы, но безобразно-безвкусных рамках – фотографии детей, жен, просто бывших «телок», родителей… Но все это по большому счету запрещено! В среднем два – три раза в месяц во время шмонов и проверок все это отбирается, и барак приобретает свой первозданно-сарайный вид, не рождающий ни одной мысли и эмоции, кроме вечной агрессии… Что и происходит регулярно после каждого шмона.

Не разрешены и занавески (даже на ночь) между двумя, стоящими вплотную шконками. Обрываются безжалостно. Получается, что двое взрослых мужиков лежат вместе на одной «двуспальной шконке». К чему это приводит?

Сигарет в ларьке нет. (О ларьке позже…) Курят то, что находят. От того, что передается в дачках и можно за нал купить у зоновского барыги, до самосада, тайно выращиваемого в укромных уголках «промки». (Промышленная часть зоны, т. н. – производство. О нем тоже отдельно и – не сейчас.) Почти у всех (50 %–70 %) «катар курильщика». У многих в отряде туберкулез. Правда, слава Богу, еще не открытая форма… Кашель, хрипы, схаркивания – всю ночь. И, если сосед кашляет тебе в лицо (или даже в спину) и так продолжается годами, рано или поздно произойдет конфликт. Я уже не говорю об издержках пищеварения. Основное «блюдо» зековского рациона здесь – пшенка, сечка и щи. Все это (на мой взгляд, вкус и обоняние, – если верить носу, языку и глазам) на машинном масле, которое называется комбижиром.

При всем этом наша зона считается «зажравшейся». На подавляющем большинстве зон – все это было бы сказочным банкетом. (О других зонах, со слов тех, кто оттуда прибыл, – позже). Так вот, местная еда, вкупе с непропеченным черным хлебом, провоцирует, кроме кашля, еще и ряд звуковых и обонятельных эффектов, что тоже не способствует атмосфере дружбы и взаимопонимания между двумя соседями по шконке.

И, наконец, – главное. Или очень значительное… Пардон, из песни слов не выкинешь – онанизм и «пидорки» Ритмичные и не очень ритмичные скрипы – постоянная «ночная музыка» барака. И, когда этим занимаются в сантиметре от тебя, согласитесь, рано или поздно, начинает, мягко говоря, раздражать…

Отсутствие нормальной сексуальной разрядки – бич российских зон. Об этом чуть подробнее…

 

Отступление № 2

Немного местной статистики. Без нее просто не обойтись и не понять того, о чем пойдет речь. В зоне, в среднем, 1700 человек. Каждый из них имеет право на три трехдневных (!) длительных свидания в год. (О свиданиях, о том, с кем и как они проходят, – позже…).

Итого: 3 свидания, умножаем на 3 дня, – получается, что каждый зек имеет законное право на 9 (девять!) дней в год. С женой, подругой, родителями, детьми и т. д.

1700 человек умножить на 9 дней = 15300 человеко-дней в году.

В зоне всего семь комнат свиданий. И еще три так называемые «иностранки». Но это – для блатных… Для простоты будем считать все вместе. Итого 10. Даже если эти 10 комнат «работают» все 365 дней в году без санитарных дней, ремонтов, выходных и т. п. – получается 365 дней умножить на 10 комнат = 3650 человеко-дней. При потребности в 15300! Менее чем в 4 раза!

Даже если считать что приезжают не ко всем, и не на все три дня (их почти никогда не дают… Ограничиваются одним днем, редко и избранным – два дня), то и тогда потребность в 3 раза (!) выше! Великолепный рычаг давления в руках администрации. И не только, и не столько администрации. Делается все очень хитро и достаточно подло. На отряд выдаются «отрядные дни». От 8 до 12–13 дней на отряд в месяц. И говорят – распределяйте сами. Распределяет кто-то из братвы.

И каким бы справедливым он ни был, все равно более половины из тех, кому в этом месяце положены свидания, их не получат.

Вопрос ставится так: да, тебе положены три дня. Но, получив свои три дня, ты тем самым лишаешь людей возможности вообще сходить на свидание. Поэтому вместо того, чтобы дать тебе три дня – даем, троим по одному дню… И то, раз в четыре месяца (как положено по закону!) не получается… В среднем, при очень большой настырности можно получить, в лучшем случае, половину – три – четыре дня в год. Построить дополнительные комнаты свиданий – ничего не стоит. Да и выгодно (одна комната стоит 120 руб. в сутки. А «иностранка» – 400 руб.). Но этого никому (ни администрации, ни, тем более, блатным!) не нужно, так как исчезает рычаг давления и источник распределения. А у нас в России, «кто охраняет и распределяет – тот и имеет»…

Но даже при подобной ситуации, посчитайте: – 14 отрядов × 12 дней в месяц (будем считать, что все отряды получают по 12 дней, хотя это и не так). Получается: 14 отрядов × 12 дней = 168 человеко-дней на все отряды в месяц. А в «наличии» – 10 комнат (я считаю вместе с «иностранкой») × 30 дней = 300 человеко-дней. «Остаток» (в распоряжении администрации) = 300–168= 132 дня. Из них приблизительно половина (чуть меньше) идет на официальные поощрения и официальный «санитарный день» – вторник. Но все равно, ежемесячно, в качестве «пряника» (награда стукачам, козлам и просто «своим»), администрации остается в резерве от 60 до 70 человеко-дней! И это при том, что (как я наглядно показал выше) потребность в 3 раза выше предоставляемой по закону ВОЗМОЖНОСТИ.

Есть и еще ряд нюансов и тонкостей, которых я просто не могу коснуться, находясь в зоне.

* * *

Теперь становятся ясны «сексуальные проблемы»: более полутора тысяч взрослых мужчин репродуктивного возраста. Свобода нравов на ТВ, эротические фильмы, книги и некоторые газеты – служат своеобразным катализатором и без того бурно идущего процесса. Любому психологу (даже в Рязани!) давно понятно и известно, что секс – один из самых действенных способов и методов «сброса агрессии». Подавляя возможность «уединения» (хотя бы ночью, хотя бы отделившись занавеской от соседа по шконке), ограничивая и без того ущербно-недостаточные свидания, администрация провоцирует не только процветание мужеложства в колонии, но и все виды конфликтов, вызванных избытком агрессии.

* * *

Почему-то считается, что в зону нужно привозить (раз в неделю – киносеанс) в основном эротические фильмы. Здесь их называют «драчилово». Это, кстати, о занавесках…

 

Еще одно отступление

Я написал некий проект, который пользуется на зонах большой популярностью (я отослал его копии знакомым по «Матроске» и «Пресне». Они, в свою очередь, разослали дальше). На мой взгляд (и на взгляд критиков – есть и такие) – этот проект достаточно целесообразен. Остается грамотно его просчитать, передать в Думу, где его… благополучно похоронят… В чем его суть?

– В стране более 1 млн. зеков. Это население достаточно большого города;

– Подавляющее число – мужчины репродуктивного возраста – отсюда и определенный % падения рождаемости;

– На содержание этого миллиона зеков (питание, освещение, отопление, перевозки, лечение, охрана и т. д. и т. п.) даже при нищенском полуголодном и свинском состоянии тратится никак не менее 50 миллионов бюджетных руб. в день (это по самому минимуму), т. е. 50 млн. × 365 дней = 17,25 миллиарда руб.(!);

– Приплюсуйте к этому зарплаты всех сотрудников ГУИНа, «маски-шоу» и т. п. – и мы выйдем на среднюю цифру в 20 млрд. руб. Сравните ее с бюджетными средствами на образование, здравоохранение, культуру, заботу об инвалидах, пенсионерах и т. п. Все понятно?

Но это – «прямые затраты». Есть еще и косвенные.

У большинства этого миллиона есть семьи, родители, жены, дети. Нахождение их мужей, отцов и детей в ЗК не только лишает их хоть какой-то поддержки с их стороны, но еще и сокращает семейный бюджет. Передачи, посылки, поездки на свидания, взятки начальству (куда без них) – пробивают существенную брешь в бюджете семей зеков. (Сужу не только и не столько по себе.)

Эти средства, как и упомянутые 20 млрд. в год, с неба не падают. Это – деньги налогоплательщиков, т. е. наши (пардон, ваши деньги. Мы налогов не платим). Таким образом, из кармана народа, населения, из вашего кармана ежегодно исчезают не менее 20–22 млрд. руб. («Производство» в зоне настолько примитивно и неконкурентоспособно, что о реальной, даже частичной «окупаемости» можно забыть.) В стране, по грубым подсчетам (до предстоящей переписи), приблизительно 145 млн. человек. Включая младенцев и нетрудоспособных стариков. Таким образом, у каждого из этих людей (включая младенцев-грудничков и впавших в детство стариков) государство отнимает –22 млрд.: 145 млн. = 160 руб. Казалось бы, ерунда… Но, прибавьте к этому еще «ерунду» на армию, медицину, образование, освоение космоса, содержание милиции, налоговых служб и еще десятки видов поборов… Получается весьма впечатлительно… И это только по минимальным прикидкам… Далее…

– Существенная (если не основная) масса людей из этого миллиона осуждена за преступления корыстного характера (кражи, разбои, мошенничество и т. п.). Следовательно, если миллионы осуждены, то имеется приблизительно столько же потерпевших. И никто, им понесенного ущерба не возместил, и никогда не возместит. (Выплаты по судебным искам, в среднем, составляют от 25(!) до 100 руб. в месяц на одного зека. Это, если понимать, что работают и получают «зарплату» не более 20–25 % всех зеков.) Таким образом, справедливость в отношении всех (!) категорий (!!) потерпевших (!!!) – т. е. основных, главных пострадавших от преступлений, никак не «торжествует», не восстанавливается и не гарантируется государством. Это, если говорить о прямом, материальном ущербе.

О возмещении морального ущерба речи даже не идет.

Подходя к этой стороне проблемы с государственных позиций, то ущерб еще более велик. Вследствие рэкета и прямых грабежей закрылись, прекратили существование тысячи мелких и средних бизнесов. Люди, у которых были похищены собранные (или припасенные для крупных приобретений) средства, – лишились возможности совершить планируемые покупки и траты, чем уменьшили на соответствующий % товарооборот.

Многие, потеряв веру в нормальный бизнес, не имея возможности вернуть долги и кредиты, оставшись без средств, уходят в криминал (в разных его проявлениях) и тем самым еще более раскручивают маховик роста преступности в стране.

– Что очень важно! Люди, не веря (!!!) в способность и возможность государства возместить, обеспечить, добиться возмещения понесенного ущерба, – не всегда сообщают милиции о совершенном в отношении них преступлениях, предпочитая обращаться к криминальным структурам для «помощи» в возврате своих денег.

(Увы, жизнь наглядно демонстрирует действенность подобного подхода к решению своих проблем.)

Откаты и проценты этим структурам за возвращенные деньги в немалой степени способствуют укреплению «материально-технической» базы этих самых криминальных структур.

Таким образом, если тщательно и грамотно подсчитать общую (прямую, косвенную, моральную) сумму понесенного страной в целом и гражданами в частности ущерба, то цифра будет более чем впечатляющая…

Реального выхода, кардинального решения этой проблемы (или попытка ее решения или хотя бы «смягчения») на сегодняшний день нет. При стандартом подходе. Но есть и другая сторона этой «если». Коснусь (очень поверхностно) и ее.

Это – проблема самих зеков.

Власти, поняв, наконец, что тюрьмы и зоны никого не «исправляют», изменили (без особого шума и публичных обсуждений) даже само название. У нас теперь не «исправительные колонии», а «исполнительные колонии». Соответственно, и сам Кодекс, сам Закон (УИК) – не «уголовно-исправительный», а «уголовно-исполнительный». Другими словами, законодатель и само общество признали то, что было известно чуть ли не с библейских времен. – Тюрьма никого никогда не исправляла, не исправляет и не исправит. Тюрьма, по своей сути (а вместе с ней и все ИК), является средством и способом наказать и отомстить, т. е. инструментом общественной мести. При этом, как правило, неадекватной ущербу от самого преступления.

И вот еще что… Психологи почти всего мира утверждают, что у любого человека после трех – пяти лет отсидки (в зависимости от устойчивости психики конкретного индивидуума) в психике происходят необратимые изменения. Либо он понял за это время (от трех до пяти лет), что влечет за собой преступление, либо не поймет этого уже никогда. После этого срока наступает период осмысленно-бессмысленного озлобления! Против всех.

Невероятно осложняется и затрудняется последующая адаптация в нормальном обществе. Человек выходит из зоны с «ободранной кожей». Он агрессивно реагирует на каждое слово, он готов «дать отпор» там, где даже нет для этого оснований. Он стремится отнять у общества то, что было отнято у него, – часть жизни со всем тем, чего он был лишен.

Кто-то из великих сказал, что лишение человека всей жизни и одного года этой жизни – по сути одно и то же Разница только количественная…

Вдумайтесь, постарайтесь почувствовать, понять суть явления. Человек что-то у кого-то украл. Вне всякого сомнения, – это преступление. И перед конкретным человеком, и перед обществом в целом. И он – преступник – должен быть этим обществом наказан. С этим постулатом согласится даже самый закоренелый преступник. Но! Но… он незаконно лишил конкретного человека определенных материальных ценностей (вещей, одежды, денег и т. п.) – т. е. нечто временное, проходящее и восстанавливаемое. (Одежда стареет и выходит из моды, техника ломается и устаревает, у денег есть свойство тратиться и кончаться.)

Мы же, т. е. общество, отнимает у него (заметьте, не «потерпевший», а общество в лице своих карательных институтов) абсолютно невосстановимое, невоспроизводимое и невосполнимое.

Несколько лет жизни.

Зачастую ломая, уродуя при этом и всю оставшуюся жизнь. Рушатся семьи, бросают жены, выходят замуж невесты, дети растут без отцов и т. п.

Как, кто и когда определил, СКОЛЬКО СТОИТ ОДИН ГОД, ОДИН ДЕНЬ ЖИЗНИ человека?! Как можно проводить знак равенства между похищенным, украденным, отнятым имуществом, имеющим конкретную номинальную цену (в рублях, долларах, фунтах, тугриках и т. п.) и годом (годами!!) жизни человека?!

И кому от этого становится легче?

Потерпевшему? – Нет. В подавляющем большинстве случаев (опросы, статистика и т. п.) потерпевший предпочитает компенсацию (может быть, кратную) понесенного ущерба (в том числе и морального).

Государству? – Нет! В результате «наказания» местью – государство только теряет. Теряет средства и людские ресурсы (содержание, охрана и т. п.), падает рождаемость, ухудшается материальное положение семей «наказанных», теряет сотни тысяч работоспособных людей, теряет престиж, наконец, не умея содержать своих заключенных хотя бы в минимально принятых во всем мире условиях…

Приобретает государство только одно – сотни тысяч озлобленных, трудно адаптирующихся, обездоленных людей, готовых мстить государству в целом и отдельным людям в частности за безвозвратно потерянные, отнятые годы жизни!!! Сомнительное приобретение…

Подобных соображений хватит ни на одну диссертацию. Было бы только время и возможность.

«Давным-давно известно миру», что большие сроки, большое количество зеков выгодно только и исключительно вечно живой системе ГУЛАГ-ГУИН. Чем больше зон и чем они полнее и многочисленней, – тем больше полковников – хозяев зон, подполковников – их замов (по режиму, по оперчасти, по «воспитательной» работе, по производству), майоров – начальников служб, капитанов – их замов и целой армии лейтенантов – начальников смен, караулов и т. п. Соответственно, и генералов – начальников региональных УИНов с их аппаратами…

Даже клиническим идиотам в Думе понятно, что на 1 млн. заключенных нужно вдвое больше генералов и полковников, чем на полмиллиона. И, что из 20 млрд. бюджетных средств можно украсть вдвое больше, чем из 10 млрд. А то, что рост преступности не уменьшается, а наоборот, увеличивается (несмотря на количество осужденных, и срока заключения), как бы проходит мимо ущербного сознания наших «демократично избранных» законодателей…

И со сроками все понятно… Конечно, влияние администрации на судьбы людей больше, если человек будет зависеть от нее не на 3–5 лет, а 10–15. Соответственно, и УДО. Одно дело «оставить хозяину» половину или 2/3 от 3,5 до 5 лет Расценки другие.

Короче, «плюсы» и «минусы» нынешнего «гуманного и демократического» подхода ко всей системе наказания налицо. «Имеющий уши – да услышит, имеющий глаза – да увидит!» Имеющий разум (что намного реже) и совесть (что вообще маловероятно в нынешней России), да одумается и устыдится… (Простите за некоторое фантазерство.)

В чем же суть предложения? Попытаюсь очень кратко, тезисно изложить основные принципы и подходы. Еще раз подчеркиваю, что все выше– и нижеизложенное – не только личное мнение зека, сидящего в ИК строго режима. Это мнение человека с несколькими высшими образованьями, политолога, социопсихолога, аналитика достаточно высокого (не только в масштабах России) уровня. Я хорошо знаком и с официальной статистикой, и с реальным положением вещей.

Это мнение очень многих людей, умеющих думать, считать и обладающих не только совестью, но и гражданским мужеством открыто высказать свое мнение, несмотря на всеобщую «МИЛИЦИлизацию и ГУИНолизацию» государства.

Итак:

Если говорить о «принципе справедливости», то наказание должно носить и компенсаторный характер. УК и Конституция говорят о «неотвратимости» наказания.

А сам «вид и способ» наказания – «творчество» заинтересованных систем. Не общества в целом, а именно систем.

Почему бы ни предусмотреть возможность освободиться раньше определенного судом срока наказания? Не по формально-презентативному УДО, а по другой, более всем выгодной и логичной схеме?

Например, так:

а) Обвиняемый (в дальнейшем «О») возмещает потерпевшему (в дальнейшем «П») весь причиненный ему ущерб. Материальный и моральный. Возможно, в кратном размере, на основе либо соглашения сторон, либо по определению суда. Причем, не в виде иска, который почти никогда не погашается, а в виде реальных денег или ИНЫХ ценностей;

б) Компенсацию государству всех понесенных расходов по данному человеку (следствия, содержание в СИЗО, суд, конвой, транспорт, содержание в ИК и т. п.) также, возможно, кратном размере;

в) Обязательный срок «отсидки» (включая СИЗО) не менее 1/3 от срока, определенного приговором суда (но не более 3–5 лет. Это нужно тщательно продумать и просчитать совместно с правоведами, психологами и с учетом личности человека).

г) При исполнении условий пп. «а» и «б» человек может быть условно освобожден (с определенным испытательным сроком) от отбытия остальной части наказания, связанного с лишением свободы.

Да, но что делать в том случае, если у человека нет средств на погашение иска и расходов государства, потраченных на него во время следствия, суда и отсидки срока? Это тоже требует тщательного (не на уровне идеи, а на уровне научно обоснованного расчета) обсуждения и размышления. Как возможные варианты можно предложить следующее:

1. Привлечение средств знакомых, друзей, родственников;

2. Частичное погашение за частичное сокращение срока. Например (все цифры – условны): сумма всех затрат на осужденного (включая иск потерпевшего) составляет 10000 у. е. При полном погашении этого долга зек «оставляет в зоне», предположим, 5 лет. Таким образом, он как бы «платит» за каждый не отбытый год (10000 у.е.: 5 лет = 2000 у.е.). Он в настоящий момент способен внести, предположим, 4000 у.е. Следовательно, ему остается отсидеть (после обязательной 1/3 наказания) уже не пять, а только три года.

Таким образом, погашая постепенно иски и долги государству, он может существенно сократить срок пребывания в неволе. Появляется СТИМУЛ для работы в зоне. В этом случае действительно (не на словах, а на деле!) добросовестный труд приближает освобождение. Материальные и моральные дивиденды – налицо!

3. Государство может заключить с зеком своеобразный «контракт». Что-то типа былой «химии»… Имеются сотни профессий и географических точек, остро нуждающихся в рабочей силе. Государство вновь возвращается к «зачетной системе». (Год работы в определенных условиях и на определенной работе – за два года (или больше) пассивной «отсидки» в зоне.) При должном отношении к работе и перевыполнении объема возможны «премиальные» в размере от трех месяцев до года сокращения срока… Только в нашей зоне на это с радостью согласятся сотни людей. А по всей стране?!

А теперь посмотрите сами, сколько плюсов получают все – потерпевшие, государство, родственники и семьи осужденных, сам зек:

– погашение ущерба потерпевшим;

– погашение всех затрат государства;

– сокращение расходов на не отбытый срок наказания;

– разгрузка перегруженных зон не на основании безликих УДО и амнистий, а на реальной основе;

– возвращение людей к семьям;

– источник финансирования для выполнения всех или многих международных обязательств, взятых на себя Россией в области правовой и пенитенциарной систем.

О моральной и чисто человеческой стороне вопроса я даже не говорю. Она – очевидна.

При этом сохраняется, в его истинном значении, и принцип СПРАВЕДЛИВОСТИ, и принцип НЕОТВРАТИМОСТИ НАКАЗАНИЯ.

Все сказанное выше – не более чем первоначальные, предварительные наметки, требующие тщательной и вдумчивой работы.

Но это тот путь, при котором ЧЕРНАЯ ПОЛОСА НЕСЧАСТЬЯ МОЖЕТ СТАТЬ И СТАНЕТ ВЗЛЕТНОЙ ПОЛОСОЙ В НОВУЮ ЖИЗНЬ!

 

Отступление

Коллеги!

Конфликтологи, агрессологи, специалисты по «психологии жертвы», психопатологи и другие исследователи аномалий в психике и психологии! Сколько ненаписанных диссертаций, потрясающих выводов, примеров т. п. – буквально валяется здесь под ногами. И не только по психологии (психопатологии) отдельного человека. Не только по психологии зэка – она, в той или иной степени, достаточно изучена и описана. Не только по психопатологии (здесь, в этом случае, нет «психологии», только «психопатология»!) работника СИЗО и ИК. От рядового вертухая до хозяина. Эта область еще только ожидает своих Фрейдов, Юнгов и Свядощей.

Здесь исследования и диссертации по психологии (или психопатологии – назовите как угодно: не ошибетесь!) страны! Да, я не ошибся и не сошел (надеюсь) с ума. Если тюрьма, в любой ее ипостаси (СИЗО, ПК), – срез общества, а в России тюрьма – ВСЕГДА (!!!) срез общества. Со своими внутренними законами, приколами и т. д. и т. п., не имеющими отношения к общепринятым и общепризнанным законами и правилами. Изучив «психологию тюрьмы» в целом (прошу прощения за несколько «размытое» определение – «психология тюрьмы»), можно говорить (еще более размытое определение) о психологии общества! О психологии государства. Пусть обобщенной, пусть имеющей исключения (в виде отдельных индивидуумов и даже социальных и этнических групп), но, в целом, – о «государственной психологии» страны.

Мы часто говорим об «особой духовности народа», о «непостижимости русской души», о том, что «умом Россию не понять»… Почему «не понять»? Народ – это совокупность индивидуумов. Совокупность «индивидуальных психологии и менталитетов».

Но, видимо, существует некая «критическая масса», при которой «количество переходит в качество». Другими словами, множество индивидуальных общих черт, менталитетов и т. п. «индивидуальных особенностей», при их концентрации, образует «критическую массу», которая рождает новую психологию, новый менталитет – психологию общества, психологию государства.

Много, очень много написано о так называемой «психологии толпы». Ее «непредсказуемой предсказуемости». Но народ, общество (особенно наше, российское) та же толпа. Иногда «организованная и сплоченная» общей идеей типа «грабь награбленное» или «бей его!». (Неважно кого: «жидов, спасая Россию», стиляг, «безродных космополитов» и диссидентов, «врагов народа», «извергов в белых халатах», «лиц кавказской национальности» – неважно! Главное – бей! Главное – ткнуть пальцем: «Он во всем виноват!»). Иногда «сплоченная» набатом, в который нужно вовремя ударить. Подобрав «нужную тональность». «Вставай, страна огромная!». Простите, Бога ради, за приведенный святой пример из не менее святой песни.

Но суть-то от этого не меняется!!! Сталин, ударивший в набат и крикнувший на всю страну (через свои идеологические рупоры): «Вставай!» – погубил народа БОЛЬШЕ, чем Гитлер! Большевики, крикнувшие: «Вставай и бей!» – в 1917 году, погубили народу БОЛЬШЕ (!!!), чем все предыдущие царские режимы вместе взятые! Но кому это в тот момент приходило в голову?! Главное – «вставай и бей!». А кого, за что, против кого, во имя чего и кого – мелочи, детали, потом разберемся. Вот и разбираемся… Непостижимой русской душой!

 

Государственная система

«Оперативная информация», – оперативная разработка, – слежка, – задержание, – арест, – следствие, – суд, – наказание.

(Если есть сам факт преступления – хорошо! Если нет, то «был бы человек – статья найдется…».)

 

Сравните: (криминальная система)

«Стук» (донос), – «погляд» (наблюдение), – «подтягивание» (вызов для разговора, «стрелка»), – «разборка» (следствие), – «получить» (суд), – «опустить» (или что-то иное, менее тяжкое наказание).

Найдите различия по существу! Чем зона не срезок, не модель общества?

Я бы мог (с большим знанием дела) развить эту тему и вглубь, и вширь. Сравнить методы и способы борьбы за сферы влияния, устранения конкурентов, легализации «теневых доходов», «сходняки» и методы обработки масс и т. д. и т. п. Но… Я сижу в тюрьме… Здесь свои законы. Кстати, мало отличающиеся от «вольных». И там, и здесь «власть имущим» не понравится ни сам факт сравнения, ни «озвучивание» понимания самой темы.

Я уже имею горький опыт «правдоискательства»…

А потому и сравнивая (!) эти две с виду антагонистические системы (криминал и государство), я просто «пошизофренирую» (какой с больного человека спрос?), что я сказал бы тем, кто нас окружает: немцам, французам, американцам, англичанам и т. д.

«Господа! Руководители демократических государств! Руководители ООН, ОБСЕ, НАТО и т. п.! Очнитесь!!!

Вы что, притворяетесь или действительно не видите, не понимаете того, что происходит на ваших глазах, при вашем участии, помощи (!), молчаливой (а иногда и не молчаливой) поддержке?!!

Вам мало было Ленина, Гитлера, Сталина и других «всенародных лидеров»? Вам мало было «первого в мире государства рабочих и крестьян» под руководством «богоподобного» Ленина и «карающего меча революции» Дзержинского?!

Вас ничему не научил «тысячелетний рейх» под руководством истерично любимого фюрера?!! Вы уже забыли «отца народов» – дядюшку Джо?!!

Вы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не видите, не понимаете, что в России происходит (если уже не произошел) ползучий, тихий военно-криминальный переворот? Назовите хотя бы один, самый отдаленный и «притянутый» пример в истории государства, при котором всего за 8–10 лет сменилось 8 глав правительства и бессчетное количество Генеральных Прокуроров, Министров юстиции!

Когда против Президента, его семьи и ближайшего окружения (гласно и негласно) выдвигались обвинения (даже на уровне подозрений) в коррупции, взяточничестве, банальном мошенничестве и воровстве?

Когда в тюрьме (!!!) сидели высшие «блюстители закона» – и.о. Генерального Прокурора и Министр юстиции?! Когда против другого Генерального Прокурора выдвигались обвинения во взяточничестве и разврате?!

Когда у всех на глазах военно-комитетско-криминальные боссы произвели очередной передел собственности и поделили страну на семь зон влияния (удивительно совпадающих с военными округами)?!! Когда во главе этих зон Президент ставит своих «боевиков» – то есть «силовиков»?!!

Когда «отстежкой», данью, обкладываются не только «коммерсы» в лице хилого российского «бизнеса», но и весь народ?! Когда растут цены на все – от хлеба и газет до железнодорожных билетов и метро?! Когда весь народ «под крышей» «легитимного» криминала?!!!

Вы не понимаете, что у вас под боном опять возникло «первое в мире государство»?! Первое в мире узаконенное криминально-военное государство?! В котором законы, Конституция, право, военные и другие доктрины подгоняются под очередного «легитимного» пахана?!!

Да ни один самый азартный игрок, ни один самый отпетый лох не сядет играть, ни в одну игру с партнером-шулером, который, к тому же, в любой момент по ходу игры меняет ее правила в зависимости от пришедших на руки карт. Мы, россияне, вынуждены играть. Мы не можем «встать из-за стола и уйти». Некуда уходить.

Но вы, господа! Вы-то, как можете не видеть, не понимать игры краплеными колодами, при которой за спиной «крупье» стоят «силовики-боевики» с автоматами, а в «задних комнатах-тюрьмах» уже более миллиона (!!!) человек?!!

Если вы действительно этого не видите, не понимаете, не предвидите последствий – тогда уходите в отставку.

Вы не можете, не имеете права на свои посты! Но если вы все видите и все понимаете, если вы преследуете какие-то свои, никому не известные и не понятные (пока) пели, то будьте милосердны, господа! Подумайте о Боге! За свои цели вы (прямо или косвенно) расплачиваетесь нами – 145 миллионами россиян.

Я понимаю: мы далеко. «Далеко лежало – мало болело». Но в современном мире нет понятий «близко – далеко». Все близко! Подумайте об этом, господа близкие и дальние соседи по планете, Планета у нас одна…

Ладно… что-то меня опять заносит в политику… «Битому – неймется!»… Намного проще, безопасней (хотя с этим утверждением можно поспорить) и результативней (в зависимости и в расчете на благосклонность Наума Нима) продолжить «галерею» портретов.

 

Отступление

Многие чины из Минюста, Прокуратуры говорят (в духе дня), что в заключении более 70 % людей сидят «не по делу». Что можно было обойтись условным наказанием, штрафами и др., не связанным с лишением свободы. Это, вне сомнения, так! Я бы к этому только прибавил, что и эти 70 % «сидящих не по делу» находятся здесь по приговорам и обвинениям, никак и никем не доказанным. Даже если они действительно совершили эти преступления. Но это – отдельная тема. Тема открытых, на уровне организованной преступности, методов и стиля работы МВД и полной коррумпированности судов. Я сейчас не об этом.

Я об оставшихся 30 %. Сидящих по «особо тяжким». Хотя и это понятие – «особо тяжкие преступления» – весьма относительно. О судьбе Алексея, сидящего за убийство озверевшего соседа (при защите своего дома и собственной жизни) я уже писал. Да я и сам сижу за «особо тяжкое». Хотя то, что я его не совершал, понятно всем: от следствия до суда. Но… «нужно было убрать» и… меня убрали. На 10 лет! Если помните, по делу серийного убийцы Маласевича, и маньяка Чекотило в их преступлениях «признались» и были казнены (!!!) несколько человек. Так что цену российскому следствию и суду давно знают во всем мире.

Я утверждаю и берусь доказать это любому – от Генерального Прокурора до Верховного Суда, что минимум половина из этих 30 % «особо тяжких», чья «вина» «доказана» благодаря пыткам и садизму МВД и слепоглухой Фемиде в судах, также сидят «не по делу».

Но оставшаяся половина… Т. е. не менее 15 % от миллиона заключенных (а это – около 150000 человек!!!) – законченные звери, не имеющие ничего общего с человеком. Я не говорю сейчас, ПОЧЕМУ они превратились (или родились?) «нелюдями». Масса причин – от врожденной психической аномалии до условий жизни в глухой российской глубинке. От наследственного алкоголизма до слепого копирования «бытия», которое, как известно, «определяет сознание». Покопаться в причинах – задача психологов, психиатров, социологов и т. д. и т. п.

Я о том, что они представляют собой сегодня. О том, что многих из них нельзя содержать даже среди нас, зэков, не говоря уже об обычных людях на воле. Их нельзя «вылечить», «перевоспитать», «исправить» и пр. Как нельзя «исправить», превратить гадюку в канарейку, а скорпиона в бабочку. Нельзя содержать «чумных и прокаженных» в одной комнате со здоровыми людьми. Перезаразят всех и перемрут все.

Я не самый большой (к счастью!) специалист в этой области, но я бы собрал их всех вместе. По всей стране. Все эти 150000 человек. И расположил бы их, поместил бы в одном месте. Остров, город, поселок – что угодно. Отгородил бы их тройным, десятерным кордоном от всего окружающего мира. Берег бы эти «границы» тщательней, чем самые «горячие точки», охранял бы как самое опасное биологическое, бактериологическое, химическое и ядерное оружие.

При всем этом – никаких внутренних ограничений. Нормальное питание, телевизоры, санитарные условия – как у всех людей. Водка – хоть залейся, наркотики ради бога! Свидания хоть каждый день. Но только по телевизору. Никаких «длительных»! Никаких попыток «зачать и плодить», даже если вероятность передать свои «качества» по наследству ничтожна.

Пусть живут, как науки в банке, как крысы в железной бочке. Пока не сожрут друг друга. Произойдет это очень быстро. А когда останется их человек 100–200 – занести их в «Красную книгу» или в «Книгу рекордов Гиннеса». Дать возможность психиатрам, психологам и пр. досконально их изучить, понять, описать и… чуть-чуть подождать… Перемрут. Не от плохого обращения (наоборот!) или болезней, а от тоски, от невозможности творить зло! От избытка собственного скопившегося, но нереализованного яда!

Сколько жизней и судеб было бы сохранено! Не говоря уже о средствах, которые были бы сэкономлены! Но все это при одном, но непременном условии: отбор в этот «ареал обитания» – только врачами и специалистами самого высокого класса. Психиатры, психопатологи и др. «Органы» – милицию, суды и пр. потенциальных обитателей этого «ареала» – не подпускать и на пушечный выстрел. Как «социально и психологически близких» к обитателям этого ареала…

 

«Веселые картинки»

В отряде очередной шмон. Дежурный наряд переворачивает матрасы, шурует по тумбочкам, баулам и т. п. Отметают по мелочам – самодельные пепельницы, «бульбуляторы» (самодельные кипятильники для воды) и т. п. Мелочи. Отчитываться практически нечем… Начинают шмонать каптерку. А в отряде несколько дней назад делали ремонт. Красили туалет: трубы, перегородки и т. д. Осталось полкастрюли краски. Хозяйственный завхоз (каждый гвоздь пригодится) закрыл кастрюлю полиэтиленом, завязал ее, и засунул глубоко под стеллажи с баулами (планировал покрасить зимние рамы на окна перед установкой)…

Шмонщики шуруют по всем закоулкам – нет «запрета». Хоть лопни… Один, наиболее рьяный, становится на четвереньки, просовывает руку под стеллажи и… нащупывает завязанную кастрюлю! На морде – победная улыбка. Орет на весь отряд: «Нашел! Есть! Кастрюля с брагой!!!»

Не вытаскивая кастрюли из-под стеллажа, пальцами протыкает полиэтилен и глубоко, пол самый обшлаг рубашки, засовывает руку в кастрюлю. Надо видеть всю гамму чувств, постепенно (пока до него не доходит) меняющуюся на его лице…

– Это что?! – свистящим шепотом вдыхает он.

– Краска… – невозмутимо отвечает завхоз. – От ремонта осталась…

Шмонщик бережно вытаскивает руку. Вся кисть руки в краске, с пальцев капает… С присущим идиотизмом (а кто еще пойдет в зону вертухаем-шмонщиком?) поднимает руку к глазам и внимательно ее осматривает. Принюхивается…

Растерянно: «Краска… Мать ее…». Так же, с поднятой рукой, неся ее перед собой как доказательство его рвения, выходит из каптерки… Краска стекает по его руке, живописно пачкая его рубашку уже до локтя… Издалека впечатление, что вся рука в крови…

Именно так и кажется остальным шмонщикам. Пулей вылетают из барака… Проносятся сквозь локалку, у решетки (двери в локалку) – заминка. Они на ходу похватали дубинки, и правая рука у всех занята; с левой попасть, ключом в замок двери и повернуть вечно заклинивающий замок трудновато… Переложить дубинку в другую руку не хватает ни смелости, ни ума. В это время в локалку спускается «покрашенный». Про него, понятно, шмонщики забыли. Не до него… Наконец, начинают соображать, что к чему. «Покрашенный» обижен и оскорблен. Его бросили… А краска капает… капает…

Продолжение следует