Матрос был рыжий, как шкурка от марокканского апельсина. Он принес поднос, поставил на столик у шезлонга и посмотрел на Саломею.

– Вы из Одессы тут все, что ли? – спросила наугад Саломея, удивляясь, какие же бывают оранжевые люди.

– Да, из училища, – ответил матрос, – желаете что-нибудь еще?

– Нет, не желаю. Спасибо.

Олег не поднимался. Она уже передумала его топить в океанской пучине, и вообще, как только осталась одна, настроение улучшилось. Да и как это возможно тягаться с таким количеством живой воды? С одной стороны, просто вода или человек и вода, без лодки, кислородных баллонов и на открытом солнце – смерть, а с другой стороны – это самый лучший целитель физических и душевных травм – значит, жизнь. Неразлучные сестрички. Ей показалось, что она кружит над своей историей и опять видит новый виток, идущий по спирали судьбы. Повторяются ощущения, даже надежды. Вот только не хотелось повторять ошибки и отдавать себя на растерзание: окрылять неблагодарных, помогать проходимцам, учить дураков. Или это не важно? Отдавая, всегда получаешь больше. И надо уметь ждать, конечно.

Однажды, когда ей было лет семь, она сидела с бабушкой за большим круглым столом на террасе на даче и перебирала кучку гречневой крупы – вытаскивала неочищенные крупинки, камешки, мелкий мусор. Через открытое окно доносился запах сирени. Тогда все было так. Прежде чем положить в рот, надо было проверить. Сейчас мы просто открываем упаковку. И начинаются проблемы: от чрезмерного доверия к каким-то производителям-аферистам, нехватки времени на себя, заработанной жажды удовольствий. Зато мы дольше живем и лучше выглядим: без морщин и с талией. То есть опять можно завести новый роман, кстати. Мысли бесконтрольно лезли сами. Она опустила спинку шезлонга и легла на живот. Даже читать не хотелось. Ирина все ему рассказала, как пить дать. Но дальше-то на что она рассчитывала, зачем она все это устроила? Или нет, что он мог ей пообещать? А может быть, они даже и не успели договориться? Она зачем-то это делала в тумане своей влюбленности – он брал, потому что никогда не упускал шанс и еще почему-то. Хорошо бы додуматься.

Тогда зимой из Вены они возвращались с Ириной одним самолетом. Утром встречались с адвокатом клиента. Не договорились. Он как с цепи сорвался, не верил ни одному слову, диктовал новые условия, заведомо невыполнимые и унизительные для любого уважающего себя финансиста, подготавливающего сделку и объясняющего, что не следует навязывать свое частное мнение по этому вопросу швейцарскому банку, входящему в список Toп 10. Торговое соглашение не может быть изменено по сути, и документы должны быть предоставлены в соответствии со всеми 22 пунктами. А его личный труд стоит столько-то, что тоже не обсуждается, и предварительно выставляется аккредитив, а не выпрашиваются сведения и дополнительная информация на нулевом балансе. Потом вдруг адвокат заявил, что, проверив досье банкира, нашел какие-то несоответствия в датах его обучения в Международном Банковском Совете в Америке и в Лондонской Бизнес-Школе. А футбольная команда, в которой он якобы играл во время учебы в Англии, распалась до его поступления в Школу.

Сначала Саломея напряженно слушала этого самоуверенного юриста и чуть ли не поверила его сомнениям относительно целесообразности совместного подписания счета и владения сейфом, в котором находилась вещь, но потом, прищурившись, разглядела в его янтарных итальянских глазах чистой воды классический трехэтажный блеф. Адвокат «конкретно» перетаскивал одеяло на собственное, отмассажированное до блеска в лучших SPA-салонах тело и выуживал денежки из клиентского кошелька, растягивая каждую встречу и каждый телефонный разговор, так как его контракт предполагал почасовую оплату. Умница какой! С ним явно кто-то работал. Саломея задумалась. Но тогда она никак не могла подозревать Ирину, которой это было элементарно невыгодно. Ирина получала 50 000 евро от успешно проведенной сделки. Хотя что такое эта сумма в наше время?

– Ты что-нибудь купила в Вене, чего я не видела? – спросила Ирина, попивая шампанское, когда самолет набрал высоту. До этого она серьезная сидела молча и даже как-то неподвижно.

– Синий клатч наконец и комплект постельного белья. – Саломея чувствовала, что Ирина была взволнованна.

– Опять с кружавчиками? Ты прям как старая бабушка из «Домика в деревне». – Ирина любила с ней шутить на грани дозволенного. Потому что Саломея сама это любила.

– Сожалею, но у каждого свой ассоциативный ряд, детка. Думаю, это прекрасная деревня, где любят тонкий египетский хлопок и шелковое шитье, ты просто там еще не была. – Она сняла туфли и надела тапочки, которые принесла уже уставшая стюардесса. – Что-то ты помалкиваешь про Лондон, Ирэн? Например, можно мне рассказать, удобная ли опять же была кровать в номере? – Саломея в тот же день нашла Севе жемчужное колье в Италии у своего старого приятеля-антиквара. Белые барочные жемчужины, даже серебристо-белые, с сапфировым замочком в виде двух сплетенных рук. Антиквар сам сделал это колье, жемчужины были новые, он собирал их не один год, не спеша, в свое удовольствие, «для хорошего человека», и ему можно было довериться.

– Мы ходили на мюзикл. Мне понравилось. – Ирина допила бокал и нажала кнопку над головой, чтобы позвать стюардессу, потом добавила: – Человек из Сьерра-Леоне точен, как морской прилив.

– Скорее неизбежен, – поправила ее Саломея. – У нее есть то, что мы просили? Дело несрочное, мы всегда можем подождать, не забывай.

– Есть два камня. Она говорит, ливанец поднимает цены.

– Он каждый раз поднимает. Виолетту надо отжимать до конца. Я ей не очень нравлюсь, допускаю, но работает же! Что еще?

– Голова болит, – постаралась отделаться от разговора Ирина.

Саломея не стала настаивать. У нее было что почитать в самолете и о чем подумать. Ирина надела на глаза мягкие очки для сна, накрылась пледом и, наверное, заснула. Из ее стоявшей в ногах сумки «Биркин» торчала книга про бриллианты «A Dirty Diamond Knows No Class».

Таких книжек попадалось много. Что-то подобное можно было найти у Саломеи и в московском офисе, и дома. Дома даже не было определенного места для книг – они просто были везде. В спальне стояла этажерка с новинками и так далее: в кабинете, в ванной комнате, в холле на столах, полочках, в стенных шкафах. Рядом с Гоголем стоял Хемингуэй, Сартр с Набоковым и Цветаевой, с любимыми учебниками – книги по вегетарианской кухне, словари с альбомами по искусству и ювелирке. Не было только ненужных книг – они не дочитывались и исчезали.

Саломея взглянула на свою спящую соседку. Ирина была по-тихому красива, что обычно нравится умудренным опытом мужчинам и работодателям, любила добротную стандартную одежду спокойных тонов, правильно стриглась, говорила негромко и, конечно, скрывала свое Я до лучших времен. Она давно мечтала о необыкновенном отце для своих неродившихся детей и о яркой жизни рядом с чудо-героем. Мечты о кислом яблоке. Саломея увидела озабоченное лицо и спрятанные глаза. Им не раз приходилось летать вместе, и Ирина никогда вот так не старалась заснуть. Всегда было о чем перекинуться словечком, даже поделиться. Может, правда, у нее болит голова? Месячные, наверное.

Руки как-то сами потянулись к сумке за книжкой, отношения позволяли. Она включила верхний свет для чтения. Между страницами в середине книги лежали согнутые вчетверо два листа бумаги. Этого совсем нельзя было делать, но Саломея их раскрыла. Копия банковского перевода на 110 000 евро. Саломея быстро пробежалась глазами в поисках какого-нибудь имени… Николя Гютен. Банк: Credit Swiss. Второй лист: фотография Олега в лыжной шапочке, сделанная на черно-белом компьютерном принтере. «Во дура!» – пронеслось у нее в голове.

В Шереметьево их встречали нарядный Сева и водитель Саломеи. У Ирины очень болела голова.

Лежа на шезлонге, слегка покачиваясь вместе с яхтой на волнах, Саломея совсем расслабилась. Мысли понеслись к Питу. Она вспоминала о нем не как об умершем любимом человеке, а как о своей истории, которая случилась и закончилась. По-другому себе не разрешала. Вспоминала только самое счастливое – кусочками, вспышками – и посылала ему туда, на небо, свою память. Никогда не ходила на его могилу в пригороде Нью-Йорка и не хотела даже больше ехать в Штаты. Ставила иногда ему свечки в московских церквях, не обращая внимания на его иную веру. Ставила и всегда ревела, так что это было трудным делом и, может быть, ненужным.

Опять вернулась мыслями к Ирине. Сразу после Вены она попросила недельный отпуск.

– Почему я должна тебя покрывать? – возмущалась Саломея. – И врать Севе, с которым я начала сотрудничать. Ты знаешь мое отношение к партнерам.

Саломея чувствовала, что за всем этим стоял Олег. Нужно было тогда еще остановить ее, поговорить с ней. Спросить у Севы, знал ли он Николя Гутена. Она боролась с чувством деликатности, невмешательства в чужой мир, в тонкие материи человеческих взаимоотношений, чужих образов и обликов, не хотела вычислять ее влюбленную душу и отключенные мозги. Не верила, что Ира могла вот так продаться, сдать ее и Севу. И сейчас не верила. Господи, как будто она упустила обоих – и Пита, и Иру. Там болезнь, а здесь любовь. До катастрофы оставалось около двух недель.

Еще Ирина могла раскрыть Олегу круг их клиентов, думала Саломея. Олегу. Примерный круг. Некоторых знал и Сева, начавший приставать к ним со своими фондами и супервыгодными банковскими продуктами, хотя она не очень это приветствовала. Но скорее всего упор был на сделке. Может быть, у Олега есть проект, и он ищет деньги и партнерство? Кажется, он строит заводы во Вьетнаме, что-то она слышала от Кати. Заводы по производству детского питания, вспомнила. И все-таки она чувствовала какую-то масштабность в этом Олеге, какой-то неплохой подтекст. Да, именно неплохой, а она любила свой внутренний голос и научилась ему доверять. Сколько людей проскользнуло по ее жизни! И что есть жизнь – экзамен? Нужно ли его сдавать на «отлично» и вообще – нужно ли его сдавать? И когда – в двадцать, тридцать, семьдесят? И кому? Если не написано и не скреплено печатями, но ты обещал, – это считается или нет? Можно ли идти к высоким целям через предательства и убийства, обман и растоптанные судьбы? История и истории повторяются, меняя детали. Но может быть, каждый должен наполнить отпущенное ему временное пространство своим смыслом и опытом? Быстрее же бегают спортсмены, чем даже пятьдесят лет назад, – вот и материализованный результат. А что происходит с нашим мировоззрением? Сейчас, когда не так, когда на дворе новое тысячелетие? Цифры – вещь упрямая, факты времени со своим законодательством. Каждый сейчас, если хочет, может мыслить практически глобально: у меня зима – у него лето, у меня утро – у него уже вечер, есть техника, есть язык, есть мировая финансовая система, все идем подключаться к мировому интеллекту, создали себе виртуальные образы с их новым социумом, тянемся неизбежно куда-то туда – и вдруг стали больше думать о душе. Посягаем на будущее. Хотя всегда посягали. Стали бояться умереть двоечниками? Человеческие отношения, круг тех, с кем пересекались судьбы. Они многое решают. И кто и что ты есть. Их не обманешь. Даже если с ними ты один, а со всем остальным миром другой. А все ли двойки можно исправить? Любовь к жизни – самая главная любовь. Может быть, это и есть любовь к Богу? Отблагодари его своей жизнью. Вот уж кто видит, как ты ее живешь! Ей показалось, что Олег бы ее понял. Плевать на сомнения!..

Саломея почувствовала взгляд и подняла голову.