1

Старший лейтенант Меркульев все еще не приходил в сознание. Целые сутки Ольга не выходила из госпитальной палаты. Сидя у изголовья, она следила за капельницей, и когда та в очередной раз опустела, нажала на кнопку срочного вызова. Вошла медсестра, ловко сняла катетер и, прежде чем уйти, предложила:

— Пойдемте к нам в сестринскую. Там хоть пару часиков поспите на кушетке.

— Нет-нет, я не могу. Вот как придет в себя, тогда отдохну.

— Что же мы, не присмотрим за вашим мужем?

— Не обижайтесь на меня. Но поймите же.

Медсестра, пожав плечами, вышла с капельницей. Ольга склонилась над Провом, положила ладонь на его лоб.

Зашел лечащий врач.

— На вас, Ольга батьковна, жалоба: сутки без сна — никуда не годится!

— Очнется — отосплюсь.

— Мы принесем сюда кушетку.

— Лучше кресло. На нем удобней. И подремать можно чуточку.

— Хорошо. Да, кстати, сержант Османов пришел в сознание. Не хотите поздравить его с первым шагом к исцелению?

— Очень хочу. Как только Провушка мой очнется.

— Надеюсь, это произойдет скоро. Вот сейчас сделаем перевязку, еще одну капельницу с плазмой поставим…

В этот момент Меркульев зашевелился, вздохнул и открыл глаза. Оля ойкнула, из ее глаз брызнули копившиеся в последние дни слезы. Прильнув губами к щеке мужа, прошептала:

— Счастье мое!

— Оленька! — выдохнул Пров и попытался подняться, но врач придержал его, строго предупредив:

— Больной, вам нельзя даже шевелиться. Только лежать смирно. Швы разойдутся, и наши усилия пойдут насмарку. За непослушание, неотвратимое наказание: укол в ягодицу. Самой толстой иглой.

Но по всему было видно: доволен доктор. А как же иначе? Его стараниями человек к жизни вернулся!

Хирургическая сестра закатила в палату столик с перевязочными материалами.

— Ну, милая, — обратился врач к Ольге, — теперь вам самое время сержанта навестить. Ему тоже будет приятно знакомое лицо увидеть.

— Но я хотела посмотреть…

— Насмотритесь еще. Когда раны заживут. А теперь — вперед!

Оля, нежно поцеловав Прова, вышла. Палата Османова была почти рядом, через две двери. У него была основательно забинтована голова. Лицо бледное, ни кровинки. Увидев Ольгу, попытался улыбнуться.

— Здравствуй, Равиль. Позади, значит, самое страшное.

— Да, слава Аллаху!

— В рубашках вы с Провом Дмитриевичем родились.

— Мы с ним кровью побратались. Стали как братья.

— И ты для меня родней родного теперь.

— Спасибо. Как я понял, наш Батя тоже пришел в себя?

— Только что. Перед самой перевязкой, какую ему сейчас делают.

— Слава Аллаху. Вы идите к нему. Идите.

Ольга поцеловала Равиля в щеку, свободную от бинтов:

— Набирайся сил, Равиль. Я тут, рядом.

Она не сразу пошла в палату мужа. Подошла к окну и долго смотрела на сквер за окном. Даже не видела, как врач и хирургическая сестра покинули палату, а туда пронесли кресло. Очнулась от слов врача:

— Что же вы, милая, не торопитесь к мужу? Перевязка давно закончена, и он, думаю, ждет вас с нетерпением.

Она тут же поспешила в палату, присела у изголовья Прова, поцеловала его.

— Больно?

— Терпимо. Но самое главное, врач пообещал ничего не отрезать.

— Ты еще можешь шутить?

— А что мне остается? Если даже шевелиться нельзя.

— Лежи и слушай. На семейном совете принято решение: надо тебе снимать погоны — навоевался.

— Без меня меня женили! Нет, Оленька, не отвоевался я. Вылечусь, и поедем с тобой на заставу. На нашу заставу.

— Ты знаешь, как я тебя люблю. Но я ведь еще люблю и нашего будущего ребенка. А как я могу его родить, если в нашей норе нет даже места для детской кроватки.

— С Нургали Джабиевичем поменяемся комнатами. У него она немного больше. Капитан мне уже предлагал. У них самих не будет детей.

— И мы до того же дослужимся.

Помолчали. Наконец Ольга сказала то, что считала главным:

— Отцы наши так решили: покупают нам квартиру. Трехкомнатную. Мой отец приобщит тебя к своему бизнесу, а он у него процветает.

— А как твоя мама? Как моя?

— Твоя мама считает, что решающее слово за тобой. А моя верна своей философии: куда иголка, туда и нитка.

— А помнишь, какие слова ты говорила мне перед свадьбой?

— Помню.

Старшина курсантского дивизиона Меркульев подписывал увольнительные записки. Осталось только на себя заполнить. Подумав, написал как всем — до двадцати трех ноль-ноль. Вышел из каптерки и скомандовал:

— Увольняемые в город, приготовиться к построению!

Сам же направился в канцелярию, к командиру. Подал свою увольнительную на подпись.

— Дай-ка, я все просмотрю, — командир дивизиона бегло перелистал листочки. — Согласен. А вот с тобой — не совсем. Есть чистый бланк?

— Так точно.

— Давай. Отпустим тебя до вечерней воскресной поверки. Оставь за себя кого-нибудь из сержантов, на кого можешь положиться.

— Спасибо, — козырнув, Меркульев вышел в казарму. — Увольняемые, строиться!

Придирчиво осмотрев каждого, повел курсантов к дежурному по училищу. Тот тоже изъянов не нашел. Курсанты заспешили к проходной, а Меркульев вернулся в дивизион, чтобы дать необходимые указания заместителю командира взвода, которого он обычно оставлял за себя на время увольнений.

Миновав КПП, сразу же увидел Ольгу. Она уже начала беспокоиться: все, кого отпустили в город, давно уже прошли, а Прова всё не было. Не случилось ли что?

— Служба, Оля, — успокоил Меркульев девушку. — У старшины забот хватает.

— Хочешь сказать, чтобы привыкала?

— И это тоже. Зато увольнительная — до завтрашнего вечера!

— Ну, и какие будут предложения?

— На ресторан не хватит — в кармане не густо.

— У меня есть немного.

— Может, тогда — в театр?

— День сегодня такой чудесный! Давай, махнем в Абрамцево. Побродим там, затем опушкой Лосиного — домой.

— Здорово! К утру доберемся. Ты только дай знать своим, пусть они и моим позвонят.

Ольга подошла к телефону-автомату, набрала номер:

— Папка, скажи маме: дома буду только к утру. Ну, не волнуйтесь. Мы хотим вдвоем погулять. Звякните его родителям.

— Чем-то недовольны? — спросил Пров.

— Шли бы лучше к нам, говорит. Не угодишь всем сразу, твои ведь тоже обидятся: почему, дескать, не к нам?

— Ничего, переживут.

…К Ольгиному дому подошли уже на рассвете. Уставшие, но счастливые, наполненные впечатлениями.

— Страшно, наверное, по лесу ночью идти? Вот ведь сумасбродка! — Пров нежно обнял девушку.

— Разве может быть страшно, если ты со мной рядом? — проворковала Ольга, доверчиво прильнув к его груди. — Скорее бы — навсегда!

— Два месяца до выпуска. А там и свадьба. Но скажи, ты хорошо обо всем подумала? Представляешь, что такое связать свою жизнь с судьбой пограничника? Придется привыкать к иному быту, неустроенности. Муж — как белка в колесе. Граница, она и есть граница. Она спать не дает. И еще… комары, змеи. Не сникнешь?

— Нет. Я люблю тебя. Хоть на край света, лишь бы с тобой!..

Первым нарушил молчание Пров.

— Не забыла, как на край света со мной собиралась?

— Нет, Пров. Я и сейчас готова идти за тобой туда, куда скажешь. Но я боюсь… Вдруг не спасет тебя в третий раз рубашка, в которой ты родился.

— Наши судьбы свыше предопределены. И вряд ли что способно их изменить…

— Что-то я не замечала у тебя склонности к фатализму.

— Может, просто не приходилось нам на эту тему разговаривать. Но все это — пустяки. Давай так решим: я подумаю и определюсь. Конечно, твое мнение для меня очень важно. Но подумай, как я уйду на покой, если там, на заставе, погибли мои подчиненные. А ведь этого могло и не быть. Нам отцы и матери отдают своих детей не для того, чтобы они гибли. Я, как и все офицеры, в ответе за жизни подчиненных. Думаю, ты все же поймешь меня.

— Ты сейчас рассуждаешь так, будто сговорился с Алексеем Михайловичем.

— Нам с ним и сговариваться не надо…

2

Дом, где обосновался Турок, преобразился. На крыше — «тарелка» космической связи. Во дворе — идеальный порядок. Внутри — убранство в восточном стиле.

Напротив Турка, возлежащего на подушках у столика в центре комнаты, четверо боевиков. Стоя внимают наставлениям шейха.

— Ни в коем случае не идите Итум-Калинской дорогой. Каждый следует своей горной тропой. По прибытии сразу же явитесь к руководителю центра в Панкисси. Он известил меня о поступлении денег. Получите валюту и — обратно. Тоже порознь.

— У меня в Панкисси — родичи. Можно погостить у них несколько дней? — попросил самый молодой из боевиков.

— Хорошо, Рамзан. Даю всем по неделе отдыха. Да благословит Аллах ваши усилия ради торжества единственно праведной веры!

Едва боевики скрылись за дверью, на смену им вошли еще четверо. Выглядят постарше и более внушительно, чем те, кого только что Турок почтил своим вниманием. Однако приглашения к достархану опять не последовало.

— Вам — особое задание. К тем рабам, которых прислал Хасан, нужно добавить еще человек пять или даже больше. Нужно скорее закончить с бункерами и тайными выходами. С женской половиной тоже нужно заканчивать.

— Как велишь, почтеннейший, — приложив руку к сердцу, подал голос самый старший из присутствовавших. — Но, по моему разумению, тех десятерых, которые сейчас у нас, вполне достаточно. Они работают по двадцать часов и уже закончили бункер в конце сада, прорыли ход к подножию горы, теперь заканчивают его маскировку. Не ленятся. Мы одному, который ленился, отрезали голову у остальных на глазах. Подействовало. Сегодня они роют подполье под женской половиной. Завтра начнут бетонировать.

— Нужно ускорить работы.

— Хорошо. Мы привезем еще пятерых.

— И еще несколько дев. Не слишком строптивых. Можете привезти и для себя, только не более трех на всех. Для них тоже пристройте комнаты.

— Будет исполнено.

— Вот деньги на машину. Купите внедорожник. Вам он будет нужен, да и мне он тоже пригодится. Да благословит вас Аллах!

— Слава Милостивому и Милосердному.

Боевики вышли во двор. Рабы, замызганные и обросшие, заканчивали рыть котлован для подполья под будущей женской половиной. Землю уносили на носилках за тыльную сторону ограды.

— Быстрей! Бегом! — крикнул один из боевиков носильщикам. — Что, голова на плечах лишняя?!

Носильщики побежали, спотыкаясь. Боевики загоготали.

— Всё, — остановил не в меру развеселившихся товарищей старший группы. — Давайте решим, куда путь держим? Где машину возьмем?

— Лучше всего — вниз. В станицы. Там поработаем с неверными.

— А внедорожник здесь раздобудем. Вон в том доме есть. Хозяин все равно никуда не выезжает. Если не продаст, возьмем на время. От долларов не откажется. А внизу еще можно найти. Как закят в пользу джихада.

— Благослови нас Ведущий по прямому пути! — провел по щекам и бороде ладонями старший группы.

Через два дня во двор дома, захваченного Турком, въехала пара легковушек. Вышедшие на крыльцо боевики с вожделением наблюдали, как из них испуганно вылезали малолетние, совсем еще девочки, пленницы. Тот, кто приехал за рулем первой машины, отдавал распоряжения:

— Ты, ты и ты — пойдете со мной. Остальные — в гарем хозяина дома.

При этих словах девчушки начали всхлипывать, но последовал грозный окрик:

— Тихо! Вы здесь по воле Аллаха. Возблагодарите Всевышнего за уготованную вам судьбу. Вы здесь будете жить в неге и довольстве, а за это каждая из вас должна со всем старанием исполнять желания своих повелителей. Строптивость и упрямство будут наказываться.

Один из боевиков, наблюдавших за этой сценой, подозвал к себе того, кто распоряжался наложницами:

— Вы же взяли племянницу Рамзана Курбанова. Нужно бы ее отпустить.

— И поплатиться за это своей головой? — Подумав немного, решительно махнул рукой:

— Рамзан ушел в Панкисси. Вернется, ему ни слова. Он же не пойдет на женскую половину. Пусть всё останется в тайне. Смотри, не проболтайся!

— Я буду молчать.

Девушек, предназначенных для шейха, привели в комнату хозяина. Придирчиво осмотрев их, Турок удовлетворенно кивнул головой:

— Они достойны моего внимания.

После этого наложниц отвели в отведенные для них комнаты, еще раз пояснив их обязанности.

— Вот здесь, на тахте, вы будете ублажать вашего властелина. А в соседней комнате — ваша спальня. Временная. Скоро у вас будет своя половина.

Но охваченные страхом пленницы плохо понимали смысл всего происходившего. Они продолжали стоять, сбившись в кучку в дальнем углу комнаты, когда вошел Турок. Долго выбирал, кого осчастливить первой, потом ткнул пальцем в одну из них:

— Пойдешь со мной. Понравишься — станешь здесь старшей.

— Не надейся, вонючий ишак! Я не стану твоей подстилкой!

Лицо Турка побагровело. Он ухватил хрупкую девчушку за пышные черные волосы, выдернул ее из насмерть перепуганной стайки, выхватил кинжал и пырнул несчастную в живот. Но и этого было мало, чтобы утолить дикую злобу. Вынув клинок, он полоснул им по нежной девичьей шее.

— Кто еще не желает разделить со мной ложе блаженства?!

Пленницы онемели от ужаса. Новая избранница Турка уже не сопротивлялась.

3

Метрах в пятистах от Священной пещеры, на единственной тропе, по которой можно было пробраться между теснящихся остроконечных скал, расположилась крупная засада. В резерве, укрывшись за скалой у самого входа в пещеру, бодрствует еще с десяток боевиков. Изнутри вход в пещеру прикрыт каменным выступом, от него уходит в темноту ковровая дорожка. Где-то далеко в глубине ярко светится лампочка, которая работает от дизеля, установленного справа от входа, в большой естественной нише. Для вентиляции пробит продух, сама же ниша плотно прикрыта толстыми плахами.

В сотне метров от входа — просторный грот, который отгорожен перегородкой из добротной вагонки. Лампочка, которая служит единственным ориентиром в пещере, освещает резную дверь. Каменистый пол грота плотно устлан коврами. В центре — столик, который под высокими сводами кажется совсем игрушечным. За ним расположились Хасан и Абдурашид Зарипов, прибывший к горному амиру с докладом.

— Керим Нуралиев не стал долго раздумывать. Он согласился, амир, стать твоим верным соратником.

— Слугой! — поправил Хасан.

— Да, амир, слугой. Если на то будет твоя воля, я стану его личным шофером.

— Это, пожалуй, лучший способ держать его под контролем.

— Могу я узнать свои дальнейшие задачи?

— Нужен подробный план помещения районного управления милиции. А если удастся, то и управления ФСБ. Еще нужен план аэродрома и скрытых к нему подходов, план городка пограничного отряда. Ты должен подготовить убежища для сбора тех, кому будет поручено напасть на райцентр. Там они укроются на время и после нападения, пока федералы будут прочесывать окрестности. Когда успокоятся, наши люди спокойно разойдутся по своим базам.

— Ясно. Исполню. Было бы неплохо, если все служители мечетей получат твое слово.

— Ты — мудр и достоин быть моим советником. Я подумаю об этом. В самое ближайшее время мое послание будет разослано всем священнослужителям Ичкерии. Как непререкаемая воля Аллаха.

— Слава указывающему верный путь.

— Поспеши обратно в город и начинай исполнять мою волю. Я благословляю тебя именем Аллаха.

Проводив Зарипова, Хасан позвал главу телохранителей.

— Я иду в свой родовой аул. Подготовь пятерых сопровождающих.

— В какой срок?

— Через час.

До горного аула путь не долог. Еще не зашло солнце, а Хасан возлежал уже на подушках в комнате Турка и выслушивал его упреки.

— Долго ты, Хасан, бездельничаешь. Пора поднимать меч Аллаха на должную высоту, чтобы ужас охватил неверных.

— Не только неверных врагов, — поддержал Турка Хасан, — но и единоверцев, отступивших от прямого пути. Чтобы дрожали от страха те, кто не признает ваххабизма, кто сторонится джихада, кто считает Россию не страной неверия, а страной ислама.

Историческая справка

В 1730–1731 годах Мухаммед ибн аль-Ваххаб начал проповедовать среди кочевников аравийского племени Неджа необходимость возврата к традиционному исламу; признавать только Коран, а хадисы сунн признавать только те, которые сложились в период первых четырех халифов. Все, что наслоилось в исламе в последующие столетия, признавать мусульманам не обязательно, а во многом вредно и запретно. Учение Ваххаба упраздняло культ святых под лозунгом того, что между богом и людьми не должно быть посредников. Против тех, кто не принимал идею очищения Ислама, объявлялась священная война — джихад.

Учение о джихаде занимало в новой секте довольно значительное место, ибо оно давало право вести захватнические войны, чем ваххабиты и воспользовались, овладев в короткое время Аравийским полуостровом. Османская армия, направленная в 1797 году против ваххабитов, потерпела полное поражение.

В начале восемнадцатого века в руках ваххабитов оказались все святыни Ирака, включая Медину и Мекку. Началось покорение Сирии и Месопотамии. Только через полтора десятка лет египетский властитель Муххамед Али одержал победу над ваххабитами, оттеснив их в Наджд. Глава сектантского движения был казнен в Константинополе. Однако государство ваххабитов не перестало существовать — оно прочно обосновалось в Наджде, став в дальнейшем эмиратом, начало которому положил Ибн Сауд.

Постепенно ваххабизм проник в Индию, где было создано «Братство борцов за веру», которое объявило священную войну, джихад, против английских колонизаторов. Знаменем той борьбы было утверждение, что мусульманин не может мириться с жизнью в «дар уль харб» — в стране (доме) неверия.

Борьба шла с переменным успехом, пока британской дипломатии не удалось настроить богословов как суннитского, так и шиитского толка на осуждение джихада. В Мекке была принята фетва, по которой колониальная Индия признавалась как «дар уль исломи» — страной (домом) ислама. Этим вердиктом улемов ваххабизму был нанесен серьезный удар: англичане признавались покровителями мусульман. Ту фетву британцы сразу же использовали в своих устремлениях вытеснить Россию с Северного Кавказа, перенеся туда идею священной войны, но уже против русских, якобы, притесняющих мусульман.

Восстания стали вспыхивать одно за другим, пока Россия — не только силой оружия, но и умной дипломатией и политикой — не успокоила народы Северного Кавказа.

— Ну, и какой путь ты наметил для устрашения? — Турок вернул разговор в практическое русло.

— Окончательно еще не определился. Пока готовлюсь нанести визит к продажным журналистам.

— Нужна фетва. Я уже подготовил ее.

Турок встал, подошел к нише, достал из шкатулки листок бумаги, исписанный убористой вязью. Перечитал и стал вносить какие-то поправки.

— Фетва должна быть солидной. Сила ее слова должна быть сокрушительной.

Закончив правку, протянул листок Хасану.

— Читай.

Приведение к покаянию вероотступников и вероотступниц

Постановление Верховного Шариатского Суда и Общего Высшего Меджлисуль Шуры утверждено шейхом, который по воле Аллаха находится в Ичкерии тайно для руководства и поддержки джихада.

Решение Верховного Шариатского Суда и общего командования Высшего Военного Меджлисуль Шуры Моджахедов.

Хвала Аллаху, Господу Миров и милость Аллаха над Его Посланником.

Вышедших из лона Ислама, требующих покаяния или казни считать:

1. Содействие и поддержка неверующих против мусульман.

Всевышний сказал: «О вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями себе: они друзья одни другим. А если кто из вас берет их себе в друзья, тот и сам из них. Поистине Аллах не ведет людей неправедных!» (Сура «Трапеза»).

2. Признание ими суда христиан над собой и противодействие суду Шариата.

Всевышний сказал: «А кто не судит по тому, что низвел Аллах, то это — неверные» (Сура «Трапеза»).

3. Вероотступник окажется в числе неверующих, которые попадут в ад.

Всевышний сказал: «А если кто из вас отпадает от Вашей религии и умрет — у того тщетны их деяния в ближайшей и будущей жизни! Это обитатели огня, они в нем вечно пребывают» (Сура «Корова»).

Вероотступник приводится к покаянию и присяге, если он раскаивается, то прощается, если упорствует в неверии, то его убивают согласно слову Посланника Аллаха.

«Если кто сменит религию, убейте его» — говорится у Бухари и Муслима.

Основываясь на вышеуказанном, Верховный Шариатский Суд постановляет:

Те, кто сотрудничает с оккупационными властями и получает денежные подарки от них, — вероотступники. Все они призываются к покаянию, в противном случае — смертная казнь.

Те, кто задействован в пророссийских СМИ, будет уничтожен в случае отказа от покаяния. И мужчины, и женщины.

Те, кто сотрудничает с российскими властями для получения пропитания или для обеспечения собственной безопасности, должны покинуть место своей работы, иначе они могут быть уничтожены, так как они смешались с неверными и вероотступниками.

На амиров и судей районов возлагается приведение в исполнение решений Шариатского Суда по слову шейха, ибо он — Посланник Всевышнего.

Каждый ваххабит обязан помогать моджахедам в поиске и опознании вероотступников и вероотступниц, отдаляться от них, чтобы не коснулось и его наказание по приговору Шариатского Суда.

Турок, не дожидаясь мнения Хасана, вызвал одного из своих советников и приказал:

— Отпечатайте и размножьте.

— Все исполню, шейх.

Когда советник покинул комнату, отдал распоряжения Хасану:

— Нужно разослать всем районным судьям, во все мечети и районы. Не помешает расклеить на базарах, выбрав самые видные места.

— Будет сделано, — сказал Хасан и добавил: — Одно меня смущает: мы не собрали Шариатский Суд, да мы и не сможем его собрать. Вот и думаю, не возьмут ли под сомнение это послание амиры и муллы?

— Кто сможет проверить? Кто осмелится проверять? Я думаю, что по твоему повелению в самое ближайшее время должен свершиться суд над вероотступниками, и они понесут жестокое наказание. Об этом узнает не только Чечня и вся Россия, но и, моими стараниями, весь мир. Кто посмеет после этого осудить наше слово — слово Аллаха?! Аллах же простит нам нашу маленькую хитрость ради торжества единственно праведной веры.

— Велик Аллах Милостивый, Всепрощающий! Первыми примут кару корреспондент газеты «Грозненский рабочий» Ильясов и глава районной администрации Темиров. Очень громким станет исполнение решения Шариатского Суда. По твоему, шейх, слову.

— Благословляю тебя именем Аллаха!

4

Поздним вечером корреспондент газеты «Грозненский рабочий» Нурди Ильясов сидел за рабочим столом и, всматриваясь в монитор компьютера, вносил правку в очередной материал для газеты. За окном шел дождь. Он то усиливался и бил по стеклу, то немного стихал, и тогда его капли еле слышно «шелестели» по лужам и асфальту.

Неожиданно раздался звонок в дверь. Нурди, привычно сохранив набранное, направился к входной двери.

— Кто там?

— Свои, — ответил незнакомый голос за дверью.

— Кто — свои?

— Нурди, не прикидывайся, что не узнаешь лучшего друга майора Дементьева из «Красной звезды», с которым ты в прошлом году освещал командно-штабные учения. Он мне тебя рекомендовал, как надежного товарища.

Нурди всмотрелся в глазок и увидел человека в камуфлированной форме с приспущенным капюшоном. Лицо его наполовину прикрывал шарф. На голове — фуражка с кокардой, на плечах — капитанские погоны. Нурди осторожно открыл замок. В следующий миг незнакомец ввалился в квартиру, а следом за ним в прихожей оказался еще один человек, тоже в камуфляже.

— Что происходит? Кто вы такие? Я сейчас вызову милицию.

— Поздно, — произнес человек в капитанских погонах.

Нурди попытался пройти к телефону, но получил удар в лицо и упал на диван.

— Не надо суетиться, Нурди. Не люблю я, когда люди, подобные тебе, суетятся.

Второй визитер прошел на кухню и, убедившись, что там никого нет, вернулся в комнату и едва заметно кивнул напарнику — все в порядке. Затем присел на стул у компьютерного стола и начал читать вслух текст, отображенный на мониторе:

«Между тем в самой Чечне на прошлой неделе продолжались мероприятия по нейтрализации боевиков, ликвидации их баз и тайников с оружием. Так, например, в Старощербинском лесном массиве сотрудники правоохранительных структур уничтожили двоих членов НВФ. При опознании убитых удалось выяснить, что они входили в орудующую в здешних местах банду под громким названием «Воины Аллаха»».

— А вот и неправда, — облокотившись на спинку стула, стоящего рядом с диваном, на котором сидел окровавленный журналист, произнес «капитан». — Никто не убит, живы мы и, как видишь, очень даже неплохо выглядим. — И зловещим голосом добавил: — Ты шакал, Нурди. И отец твой — шакал. И все родные и друзья твои — шакалы. Вы предали свой народ, вы прислуживаете оккупантам.

Нурди с ненавистью посмотрел на говорящего.

— Что уставился? Разве я не верно говорю? Ты постоянно врешь. Все, что ты пишешь в угоду оккупантам, — ложь. Я повторяю: ты предатель, Нурди. Тебя не раз предупреждали: покайся, перестань прислуживать неверным. Но ты не захотел этого сделать, поэтому ты умрешь, умрешь, как шакал.

— Да что с ним говорить, кончай его, — произнес сидящий у компьютера второй бандит.

— Подожди. Я хочу, чтобы он понял, что является великим грешником. Я хочу, чтобы он ушел туда, — боевик показал пальцем вверх, — осознав, что он не безвинная жертва, а преступник, что он враг своего народа.

— Это вы враги чеченского народа, — произнес Нурди. — Вы сеете разруху, на вашей совести тысячи загубленных душ, в том числе и мусульман — ваших соотечественников. Мне не в чем каяться. Я пишу то, что думаю, и не собираюсь от этого отрекаться.

— Да отрежь ему язык, Ахмед.

— Пусть выскажется напоследок.

— Вот вы считаете себя победителями, — продолжил Нурди. — Пришли как воры, крадучись, ночью. Убили человека — какая победа! Ошибаетесь. Есть победа силы, а есть победа справедливости. Справедливость сегодня не на вашей стороне — простые люди давно от вас отвернулись. И то, что вы убьете меня сегодня, победой никак назвать нельзя. Так поступают только трусы.

— «С неизбежностью и боги не спорят», сказал мудрец. И сколько бы ты, Нурди, не строчил пасквилей в свою лживую газетенку, неизбежность одна — ты и те, кто вместе с тобой продался оккупантам, обречены на смерть. Потому что вы предали Аллаха. Уничтожить вас — высшая из справедливостей, с которыми мне приходилось встречаться.

Подойдя к журналисту, бандит полоснул его по горлу ножом. Нурди наклонился и упал. По полу растеклась лужа крови.

— Уходим, — обратился к напарнику «капитан».

— Подожди…

Бандит склонился над клавиатурой и, набрав строку, последовал за «капитаном». На мониторе, под неоконченной статьей журналиста, осталась набранная крупным шрифтом фраза: «Так будет с каждым, кто отойдет от прямого пути Аллаха».

Прикрыв за собой дверь, бандиты, тихо ступая по лестнице, спустились вниз и, выйдя из подъезда, стараясь не вызывать подозрений у редких прохожих, сели в поджидавшую их машину.

— Убитый — всегда побежденный навек, — изрек «капитан» и, положив руку на плечо водителя, добавил: — Поехали.

О случившемся злодеянии стало известно только к обеду следующего дня. У подъезда дома, где жил Ильясов, столпились люди, обсуждают зловещую новость. Притихли, когда из подъезда вынесли накрытые покрывалом носилки и через заднюю дверь поместили их в салон «скорой помощи». Включив мигалку, машина уехала со двора.

К майору милиции, руководившему оперативной группой, подошли журналисты.

— Товарищ майор, погиб наш товарищ, замечательный журналист. Что вы можете сказать об этой трагедии?

— Возбуждено уголовное дело. Начато расследование этого жуткого преступления.

— У вас уже есть какие-то версии?

— Прорабатывается несколько версий, в том числе и бытовая.

— Не кажется ли вам, что Нурди погиб от рук боевиков за свои смелые публикации о чеченской войне?

— Я уже сказал, что рассматривается несколько версий.

Майор попытался пройти в подъезд, но ему преградил дорогу молодой человек с диктофоном.

— И все-таки хочется услышать ваше мнение: причастны ли к убийству чеченские боевики? Каковы прогнозы на завершение контртеррористической операции? Когда будет покончено с главарями бандформирований?

— Вы задаете вопросы, не относящиеся к моей компетенции. Я занимаюсь расследованием убийства. А обо всем, что касается контртеррористической операции, вы можете узнать в пресс-центре Регионального объединенного штаба. Там обобщается вся информация по этой теме, и вам ответят компетентные люди. Извините, мне нужно работать.

Почти в то же самое время к горному селению, негусто рассыпанному по холмам вдоль журчащей горной речушки, подъехали белые «Жигули» и остановились у одного из домов на окраине. Не успел водитель заглушить двигатель, как открылась калитка и навстречу гостю выбежал мальчишка. Поприветствовав сидящего в машине мужчину, он сноровисто распахнул массивные створы ворот, и «Жигули» въехали во двор. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что на улице никого нет, мальчик закрыл ворота и скрылся за калиткой.

Из автомобиля степенно выбрался смуглолицый мужчина, в котором без труда можно было узнать ночного визитера к журналисту «Грозненского рабочего». Лицо его было серьезным и озабоченным. Неторопливо подошел к спускавшемуся с крыльца хозяину дома.

— Салям алейкум, дядя Умар.

— Алейкум ассалям, племянник. Рад тебя видеть, — худощавый пожилой мужчина с распростертыми объятиями шагнул навстречу гостю. — Что привело тебя ко мне?

— Поговорим в доме.

Дядя и племянник вошли в комнату, убранную по мусульманским обычаям.

— Чай? — спросил хозяин, жестом приглашая гостя к достархану.

— Не откажусь.

Возлегли на подушки за столиком, хозяин разлил чай по пиалам. Сделав глоток, первым заговорил племянник:

— Есть ли в селе федералы?

— Только милиция. Солдаты давно не появлялись.

— А милиция как настроена?

— По-разному. Есть дураки, готовые мать родную в ложке воды утопить, лишь бы угодить начальству. Есть поспокойнее, — ответил дядя, откинувшись на подушку и перебирая четки из слоновой кости.

— Настанет наш час — и тех и других отправим к Аллаху за то, что служили врагу.

— И правильно. Сражайтесь с теми, кто не верует в Единого.

— Завтра здесь будут наши люди.

Уловив вопросительный взгляд собеседника, племянник пояснил:

— Вынесен смертный приговор главе районной администрации вашего района.

— Слава Аллаху, давно пора.

— Нужно подготовить селян. Есть же какие-нибудь причины для их недовольства?

Хозяин дома отпил из пиалы.

— Причин для недовольства хоть отбавляй. Свет обещали восстановить — не восстановили. Час — утром, час — вечером, и крутись, как можешь. Пенсии и пособия не дают вовсе.

— Достаточно. Нужно, чтобы пенсионеры и женщины с детьми помитинговали рядом с районной администрацией. Облили помоями власти и особенно главу районной администрации. Если получится, хорошо бы спровоцировать на грубость милиционеров.

— Это можно.

— Все это нужно сделать сегодня.

— Раз нужно — будет сделано.

— И еще. Ночью, возможно, придется приютить человек пять-шесть наших воинов. Им поручено привести приговор в исполнение.

— Хорошо.

Допив чай, гость распрощался с хозяином, и тот сразу принялся обходить соседние дома. Оттуда, где он побывал, выходили старики и тоже включались в обход села. Через несколько часов у здания районной администрации стали собираться старики и женщины с детьми.

— Требуем пенсии, — выкрикнул один из собравшихся и закашлялся.

— Не дайте умереть! Сколько можно издеваться над стариками! — поддержал его другой.

— Когда пособия будут? — выкрикнула заученный вопрос женщина с ребенком на руках и неожиданно разрыдалась.

На крыльце здания появился глава администрации района.

— Уважаемые! — обратился он к собравшимся. — Я понимаю, что вам трудно. Но я уже говорил вам, что по объективным причинам произошла заминка с выплатами. Нужно немного подождать. В ближайшие дни все задолженности будут погашены. И по пенсиям, и по пособиям. Терпели больше, осталось чуть-чуть.

— Сил больше нет терпеть. Детей обещаниями не накормишь.

— Я обещаю вам, что к концу недели вопрос с выплатами будет решен. Даю слово.

— Твое слово — пустой звук. Ты и раньше давал слово, и что из этого?

— Клянусь, сделаю всё для того, чтобы в пятницу вам выплатили все долги. Деньги в район уже перечислены. Осталось набраться еще немного терпения.

Глава администрации говорил убедительно. Толпа митингующих стала постепенно умолкать.

— Не верьте ему, всё, что он говорит, — ложь! — попытался поддержать накал страстей кто-то из митингующих.

— Ладно, поверим, — вперед вышел седовласый старик — старейшина.

Последнее слово было за ним.

Старики и женщины стали расходиться по домам.

5

Начальник Управления ФСБ генерал Лоськов, склонившись над столом, сделал пометку в своей рабочей тетради. В дверь постучали, и в кабинет вошел офицер с красной папкой.

— Разрешите?

— Пожалуйста.

Офицер подошел к столу.

— Товарищ генерал-майор, сообщение от Абрека.

Лоськов взял у дежурного офицера папку и, открыв ее, прочитал донесение:

«В среду бандгруппа численностью в пять человек предпримет попытку физического устранения главы районной администрации Темирова в его родовом селении».

Лоськов оставил папку у себя и, после того как дежурный офицер вышел, снял трубку телефона.

— Пригласите ко мне старшего группы «Вымпел».

Состоявшийся разговор был коротким: не допустить покушения на Темирова, боевиков задержать или уничтожить. Больше никаких указаний Лоськов не давал — в «Вымпеле» сами знают, каким образом это сделать.

Спустя некоторое время видавший виды «рафик» с затемненными стеклами пылил по проселочной дороге. В салоне — спецназовцы из группы «Вымпел» в камуфлированной форме. В руках у них — автоматы, пулеметы, гранатометы. Между сиденьями — ящики с боеприпасами.

Съехав километра за два от райцентра с дороги в лес и укрыв машину от посторонних глаз, бойцы скрытно выдвинулись к месту засады. Теперь им оставалось одно: ждать. Но они привыкли к этому. Четверо других бойцов — оставшихся в машине — должны с наступлением темноты незаметно проскользнуть в дом Темирова. Вполне возможно, что боевики уже укрылись в чьих-то домах и ждут наступления ночи.

Однако боевики были еще в пещере. Собрались у костра — поужинать перед налетом. Один из них вскрывал консервные банки, другой раскладывал хлеб.

— Плохая тушенка, — боевик недовольно повел носом. — Сои много, мясом и не пахнет.

— А ведь на банке — наклейка с ГОСТом.

— Сейчас чего только не прилепят, лишь бы продать. Я тушенку покупал всегда в стеклянной таре. Сразу видно, что берешь.

— В наших условиях стекло побиться может.

Сдвинулись поближе к ящику, приспособленному под стол.

— Я так думаю, — по властным ноткам в голосе чувствовалось, что говорил старший среди боевиков, находящихся в пещере. — К дяде Умару заходить не будем, пойдем сразу к дому Темирова.

— Там может быть охрана.

— Она там и есть. Мент дежурит. Но это не проблема.

— А что делать с женой и детьми?

— В доме он один, семью отправил на отдых. Спальня — на втором этаже. Если все пройдет тихо, сразу возвращаемся. Если засветимся — тогда к дяде Умару. У него неплохой подвальчик оборудован. Я как-то неделю там отсиживался.

Разговор прервала трель радиотелефона.

— Слушаю.

Появившееся на лице старшего удивление сменилось ухмылкой. Закончив разговор, спрятал телефон в карман, отправил в рот несколько кусочков мяса с хлебом и начал не спеша жевать. Все последовали его примеру.

— Всё отменяется, — нарушил молчание старший. — Что-то не состыковалось. Только что дали отбой.

Когда бойцы из «Вымпела», просидев всю ночь в засаде, вернулись с пустыми руками, генерал Лоськов собрал срочное совещание.

— Не понимаю! — резко начал он. — Может, кто-то объяснит мне, что происходит?

— Товарищ генерал, — поднялся командир группы спецназовцев, выезжавшей в село, — к месту мы выдвинулись незаметно. В дом Темирова пробрались под покровом ночи, тоже ничем себя не обнаружив. В укрытиях сидели, как мыши. Может быть, информация о нападении была неточной?

— Точнее не бывает. Бандиты изменили свое решение в последний момент. Как раз в тот самый, когда вы «скрытно», — генерал сделал упор на слове «скрытно», — занимали свои места в засадах.

— Я ручаюсь за то, что мы себя ничем не обнаружили!

— Тогда, чем эту осечку можно объяснить?

— Можно только сделать предположение.

— Я вас слушаю.

— Складывается впечатление, что произошла утечка информации. Бандиты каким-то образом узнали, что мы приготовили им встречу, вот и решили не рисковать в этот раз.

— Кто, кроме разработчиков, знал о готовящейся нами операции?

Поднялся офицер в звании подполковника:

— Никто.

Несколько секунд подумал и добавил:

— Если не считать начальника райотдела милиции. Мы их в таких случаях всегда предупреждаем, чтобы их бойцы не перепутали наших с бандитами и не наломали дров.

— Значит, начальник райотдела был в курсе появления спецназа в селе?

— Да. Впрочем, вчера он был на выезде и информацию передали его заместителю — подполковнику Нуралиеву.

В кабинете начальника УФСБ воцарилось молчание. Затем генерал Лоськов заключил:

— Будем разбираться.

6

Генерал Протасов и старший лейтенант Меркульев медленно прохаживались по дорожке Центрального пограничного госпиталя. Пров заметно прихрамывал и опирался на палочку. Расспросив его о самочувствии, генерал перешел к главному.

— Слушай теперь новости. Они у меня сегодня хорошие и очень хорошие. Первая: тебе присвоено звание капитан.

— Спасибо. Только по должности моей мне это звание не положено.

— Должность — не твоя забота. Об этом другие позаботятся, если ты, конечно, решишь остаться в строю.

— Отговаривают меня домашние. Квартиру готовы нам с Олей подарить. Работу предлагают денежную, с зарплатой раза в три выше моей нынешней. Но я пока что успешно отбиваюсь. Оля вроде бы сдалась. Правда, с отцом еще предстоит серьезный разговор.

— Сочувствую. Крутой у тебя отец. Со своим мнением. Но боюсь, что оно у него основательно устаревшее, и вот это-то внушает тревогу.

— Впрочем, я и сам пока не принял окончательного решения. Есть много сомнений. И главное — отношение к пограничным войскам.

— То, что есть сомнения, — это понятно: не только о твоей судьбе речь идет. А вот по поводу «отношения»… Немного отстал ты в госпитале от жизни. Постараюсь развеять твои сомнения второй новостью. Весь участок границы с Грузией взят под надежную охрану. Образован новый отряд. Итум-Калинский.

— Там же боевики по всем пещерам сидели.

— Пришлось расчистить территорию. Провели операцию с участием «голубых беретов». Они первыми десантировались, да так толково, что оставалось только диву даваться. Операцию готовили в строжайшем секрете. Грушники загодя разведали все пещеры. Мы им тоже помогали. На разведку меньше недели ушло, тем более что мы знали о некоторых пещерах. Выявили и новые. Десантники рассчитали так, чтобы одновременными ударами по всем пещерам нагнать панику на боевиков. Удалось. Мы — следом. Зачищали. Преследуя боевиков, захватили два джипа, а главное — несколько крупных овощехранилищ, складов с продуктами питания, оружием и боеприпасами. Облегчили снабженцам жизнь на несколько месяцев. Одновременно устанавливали палатки и устраивали систему обороны.

— Значит, палаточный городок. Временный. Ну, это значит надолго, — не без иронии заметил Меркульев.

— Ничего не значит. Меня вызвали в Москву, чтобы рассмотреть мои предложения по улучшению взаимодействия всех силовых структур низового звена с пограничниками и по строительству новых застав. Поддержка полная. Вопрос даже так поставлен: воссоединиться в самое ближайшее время с ФСБ. Как выяснилось, эта мысль и без меня обрела реальность. На самом высоком уровне. Что касается строительства отрядного городка и новых пограничных застав, на это не только деньги выделены, но уже и решено, кто займется строительством и в какие сроки объекты будут сданы в эксплуатацию. Техническое оснащение — новейшее. Так что, оперативная работа снова обретает необходимый простор. Таким вот видится завтрашний день нашей границы. Будет и тебе чем заняться. Если вернешься…

Какое-то время шагали молча по дорожке, потом Протасов остановился и придержал Меркульева.

— Есть еще одна новость, для тебя лично. Вчера подписан Указ о присвоении тебе звания Героя России. Тебе и сержанту Османову.

Меркульев сначала даже слова не мог вымолвить от неожиданности. Затем смущенно пожал плечами.

— За что? Пятеро убитых. Почти все ранены. Я чего-то не предусмотрел. На мне, командире, лежит ответственность за это.

— Ну, батенька, — развел руками генерал. — Как это за что? Горстка пограничников против нескольких сотен боевиков! Потери — не твоя вина. Шел бой, неравный бой. За твоих погибших бойцов бандиты дорого заплатили. По двадцать пять трупов за каждого. Такой вот расклад. А ты — «за что?».

— И все же, как командир я не всё сделал, чтобы уберечь подчиненных. Вот Османов достоин этого высокого звания. Он предложил взять его в группу вместо молодого и неопытного пограничника. Выбрал удобное место для пулемета. Ослушался меня, когда я приказал отступить с перевала. И, наконец, по собственной воле остался прикрывать отход товарищей, понимая, что остается практически на верную смерть.

— Постой-постой. А разве не ты настоял, чтобы самому возглавить группу? Мог бы послать на перевал, к примеру, старшину. Или ты не понимал, на что идешь? Ты очень толково организовал оборону перевала, я в этом убедился. Ты вызвал огонь на себя и остался прикрывать отступление подчиненных, вполне понимая, как и Османов, что это явная смерть.

— Но я же — командир. Я просто был обязан…

— Не гони пургу, как на современном молодежном сленге моя внучка говорит. Ты в принципе прав, беря на себя вину за гибель и ранения подчиненных. Верно и то, что они героизмом своим прикрывают наши прорехи. Но это не умаляет их заслуг. Так вот, все бойцы заставы, оборонявшие перевал, награждены орденами, а все пограничники отряда, прибывшие к ним на помощь, — медалями. Их мужество оценено по заслугам. Ты был вместе с ними, и твои действия оценены по заслугам. Не твоя вина в том, что ты бессилен сейчас что-либо изменить, прежде всего, безразличное отношение власти к пограничным войскам. Вина эта — наша, генеральская. Слишком долго со всем мирились, ведь так спокойней службу нести — привычно и не обременительно. Но теперь могу, честно глядя тебе в глаза, сказать: всё меняется, меняется к лучшему и довольно быстро. Пошла полная перестройка пограничной службы. Правда, некоторые у нас боятся самого слова — «перестройка». Многим еще нравится следовая полоса и колючая проволока, а главное — собачки. Но руководство пограничных войск, ФСБ, руководство страны, как я сделал вывод, тверды в своем стремлении обустроить границу по последнему слову технического прогресса. Решено и службу в пограничных войсках перевести на контрактную основу.

— Что могу сказать: всё это обнадеживает, но только к моему званию никакого отношения не имеет. Я ведь только исполнял свой долг.

— Я вижу, ты неисправим. И тогда бухтел, когда Красную Звезду получил. И вот теперь. Смотри, не вздумай выказывать свое недовольство, когда будут тебе Звезду Героя вручать. Тем более говорят, что вручение состоится на самом высоком уровне.

— Ладно уж, не подведу.

— Это что — одолжение?

— Нет — уважение.

— Только потом нос не задирай, а то ведь перед тобой широкая дорога откроется. Но и на ней можно оступиться.

— Не сомневайтесь — чести офицера не запятнаю. Только вот с выбором пути еще определиться надо.

— Давай так с тобой договоримся. Я, судя по всему, еще на недельку здесь задержусь. Перед отъездом встретимся. Какое бы ты решение не принял — я пойму тебя. Но будет очень жаль, если граница тебя потеряет.

— За неделю обязательно определюсь.

7

Рамзан Курбанов поправил рюкзак и в последний раз выслушал надоевшие наставления:

— Слушай внимательно, когда тебе говорят! Тяжелая поклажа за спиной — не повод пренебрегать жизнью. Верно, что смерть ради Аллаха — не смерть, а вечная жизнь в раю. Но не о себе ты должен думать. Твой долг перед Аллахом, перед джихадом — доставить поклажу до места. Пока вы тут развлекались с девами, изменилось многое. Федералы всего за три-четыре дня натыкали много постов на границе с Грузией. Идти нужно, поэтому, очень осторожно.

— Я уже знаю об этом. В вайнахских аулах только об этом и говорят. У многих ведь родственники в Чечне. Переживают: если ранят, как человек вернется залечивать рану, если погибнет, где его похоронят?

— Всё же кривые у тебя мозги. Твои мысли должны быть только об одном: как донести рюкзак туда, куда тебе велено. Или, может, оставить тебя здесь и судить, как сомневающегося в великой цели джихада?

— Я исполню свой долг.

— Наконец-то слышу слово правоверного. Ступай. И пусть Аллах поведет тебя верной тропой.

И всё же до своей тайной тропы Рамзан шел без всякой предосторожности. Да и чего ему опасаться? Встретившиеся грузинские пограничники даже не поинтересовались, зачем он идет к границе. Поприветствовали и пошагали дальше.

Беспечный отрезок пути, в конце концов, кончился. Теперь Рамзан уже идет, стараясь не появляться на открытой местности, и часто останавливается, чтобы убедиться в отсутствии опасности. Сразу же за границей — крутой спуск. Пусто, зеленых фуражек не видно. Можно спускаться. Но только Рамзан приподнялся из-за скалы, как тут же отпрянул обратно в укрытие: внизу по тропе шел пограничный наряд.

Пограничники, похоже, тоже заметили что-то подозрительное. Остановились. Старший наряда достал из чехла бинокль и медленно повел им по скалам. Рамзан не шевелился.

Вроде бы пронесло. Наряд удалился. Но Рамзан не спешил выходить из-за укрытия. Ждал. И не зря. Пограничники возвратились и, стараясь не обнаружить себя, залегли за камнями в кустарнике.

— Вот шайтаны! — зло буркнул Рамзан. — Придется ждать, пока уйдут.

Прошло довольно много времени — Рамзан не шевелился. Ждал ночи. Но ему неожиданно повезло: вдруг слева, примерно в полукилометре, раздались автоматные очереди. Рамзан знал, что там должен идти по своей тропе один из посланцев Турка за деньгами. Пограничный наряд, уже не маскируясь, рванулся в ту сторону, где стреляли, и Рамзан решил рискнуть. Торопливо, насколько позволяла едва приметная тропа, он начал спускаться вниз, затем бегом пересек мелкий кустарник и углубился в лес. Стрельба слева не прекращалась, и это подстегивало Курбанова. Но, миновав одну опасность, он не потерял осторожность. Подолгу стоял на опушках, прежде чем идти через полянки, иные открытые участки и вовсе обходил стороной, по лесной чаще, преодолевая буреломы. Перед закатом солнца добрался, наконец, до горного аула. Но и тут не спешил подходить к знакомому дому. Притаился на склоне горы, в кустарнике, стал наблюдать и слушать. И только когда до него донесся гогот телохранителей Турка, которые, как обычно, пинками выгоняли рабов после скудного ужина на ночную работу, прошел через калитку во двор.

Его встретили с нескрываемой радостью. Ощупали рюкзак с пачками долларов, предвкушая щедрые вознаграждения.

— Теперь уж хозяин точно не поскупится.

Но Рамзан немного охладил их пылкие надежды.

— Не всем, как я думаю, удастся пройти через границу. Все пути перекрыты зелеными фуражками. Я слышал стрельбу на одной из троп. А если не все из наших вернутся, вряд ли Турок расщедрится.

— Плохие слова говоришь.

— Какие есть. Ладно, пойду к Турку на доклад. Думаю, он тоже не порадуется.

Турок, похоже, не до конца поверил тому, о чем рассказал Рамзан, — заподозрил обман. Дважды просил подробнее рассказать и о встрече с пограничниками, и о перестрелке на границе. Почувствовав недоверие, Курбанов возмутился:

— Я из Центра вышел один. Когда вышли другие, не знаю. Я только молю Аллаха, чтобы и им повезло.

— Но откуда взялись пограничники?

— Вайнахи в аулах Панкисси говорят, что с неба. Иные в страхе утверждают, что это кара Аллаха.

— Выходит, десант? Но почему я об этом ничего не знаю?! — горячился Турок.

— На это у меня ответа нет, — Рамзан низко склонил голову, чтобы Турок не заметил ухмылки.

— А я и не спрашиваю тебя! — обрубил Турок. Затем, достав из пачки пару сотенных, подал их Курбанову.

— Вот тебе за труд твой. Ступай. Тебя ждут твои обязанности.

8

— Здравствуй, сынок, — в палату к Прову Меркульеву вошел отец. Дмитрий Иванович, полковник в отставке, ветеран пограничных войск. За сорок лет добросовестной службы в Забайкалье, на Курилах и на Чукотке не раз награждался орденами и медалями.

Пров отложил книгу, поднялся навстречу, обнял отца:

— Садись, отец. Как дома?

— Все так же: разногласия не урегулированы. Камень преткновения — твое будущее.

— Вам-то что ссориться? Я уже твердо решил.

— Так расскажи о своем решении.

— Давай лучше выйдем на свежий воздух. Там как-то вольготней, к тому же и мне размяться не помешает.

Отец попытался было помочь Прову, видя, как он с трудом облачается в спортивный костюм, но тот отказался, оделся самостоятельно. Прихватил стоящую в углу трость.

— Ну что — пошагали?

Когда вышли в сквер, Пров, наслаждаясь свежим воздухом, с блаженством вдохнул полной грудью:

— Хорошо!

Долго шли молча. Наконец Пров решился подступить к главной теме:

— Ты не изменил своего мнения?

— Нет, конечно, и не собираюсь. Нечего тебе делать на границе. Нечего.

— По правде сказать, удивляюсь я тебе. Не ты ли внушал мне, что граница для государства, как кожа для человека. Не ты ли говорил, что каждый патриот просто обязан встать в ряды пограничников. Забыл, что ли, как я упрямился. И согласился только под твоим нажимом пойти на срочную в погранвойска.

— Не забыл и никогда не забуду. Но время нынче другое. Тогда служба на границе воспринималась обществом как святое дело. И вам, молодым нашим наследникам, надлежало завершить начатую нами работу по созданию качественно новой, стройной системы охраны государственных рубежей. И во что эту систему превратили? Не граница, а дырявый тришкин кафтан на голом теле державном. Теперь, говорят, опять что-то задумали. Мы, ветераны, меж собой перезваниваемся — ничего понять не можем. Тоскливо на душе.

— Может, вы всё же драматизируете события. То, что делается сегодня, обнадеживает. Признаюсь, я ведь тоже сомневался, возвращаться ли мне на заставу. Сначала только чувство вины перед солдатами, погибшими и ранеными, побуждало думать о возвращении. Теперь — иное.

— Звание Героя обязывает?

— И звание тоже. Но, кроме этого, генерал Протасов меня переубедил. И знаешь как? Рассказал, какие решения приняты, чтобы восстановить порядок на границе.

— Решения-то у нас нынче — одно мудрее другого. А вот с конкретными делами не очень складно выходит. Сплошные палки в колесах.

— Похоже, от этих палок намерены избавиться, и довольно решительно. Алексей Михайлович рассказал о том, что уже делается. Конечно, не сразу всё изменится. Только Северный Кавказ, как я понял, стоит первым на очереди. На самом сложном участке протяженностью восемьдесят два километра уже отряд развернут.

— Сомневаюсь я, что произойдут какие-то серьезные перемены. Сгинут деньги в бездонной бочке, и всё пшиком окончится.

— Отец, ты же — в Совете ветеранов. Вы можете настоять на встрече с руководством пограничной службы. Из первых уст всё услышите. А то порой ведете себя, как сварливые старушки.

— Мы уже за последние годы столько обещаний и заверений наслушались, что нас больше словами не убедишь.

— Наверное, ты по-своему прав.

Дорожка закончилась, повернули обратно.

— Стало быть, — прервал невеселые размышления Дмитрий Иванович, — генерал Протасов повлиял на твое решение?

— Выходит, что так.

— Значит, назад? В огонь и пламень?

— Отец, дело не в том, что я хочу отомстить за погибших. Вернее, не только в этом. Сегодня Чечня — самый опасный узел сложнейших противоречий. Здесь столкнулись непримиримые интересы многих держав. На Северном Кавказе идет самая настоящая война, хотя об этом предпочитают не говорить. Я решил, что в этой войне мое место — на передовой.

— Мы, ветераны, тоже меж собой об этом говорим: идет война, в которой Чечня стала разменной картой экстремистских устремлений целого ряда стран. Цель у них одна: раздуть конфликт, обернуть его против России, втянуть в него дагестанцев, карачаев, черкесов — в общем, все народы Кавказа. Кое-что, похоже, им удается.

— Кавказцы, люди честные и мужественные, устали от нестабильности. Они жаждут мира, спокойной жизни, созидательного труда, но им, однако, ничего этого не дают. Подогревают обстановку с помощью долларовых подачек.

— Не подачек, а вливаний.

— Можно и так сказать. Наемники отрабатывают заплаченные им деньги, сколачивая вокруг себя группировки из обманутых людей, не понимающих истинных целей своих вдохновителей. При этом экстремисты прикрываются борьбой, якобы, за чистоту Ислама, борьбой с неверными. Англичане с американцами и контролируемые ими исламские страны пытаются представить Россию страной неверия, в которой де невозможно жить мусульманам. Особенно усердствует Англия, пытаясь представить себя чуть ли не покровительницей Ислама. А все объясняется очень просто: Англия веками рвалась на Кавказ и на Каспий.

— Не только на Кавказ, — уточнил Меркульев-старший, — но и на Дальний Восток, на незамерзающее Баренцево море, на берега Белого моря, Ледовитого океана…

— Это так, но сейчас-то нас больше всего Кавказ тревожит. Британцы в свое время получили по загривку от русских войск, усмиривших Шамиля. Но от своих заветных целей не отказались. Вспомни, хотя бы, их вторжение в Азербайджан летом 1918 года.

Историческая справка

Англия была активным участником вооруженной интервенции против России, послужившей толчком к развертыванию в стране Гражданской войны. Английские интервенты вторглись и в Азербайджан, где весной и летом 1918 года в ряде районов и в Баку была установлена Советская власть. Всему миру известна зверская расправа над двадцатью шестью бакинскими комиссарами, учиненная английской «военной миссией» вместе с эсэрами. Творя бесчинства, захватчики не забывали о главном — о грабеже. По весьма заниженным оценкам англичане за время оккупации вывезли из Азербайджана тридцать миллионов пудов нефти, ценного сырья и товаров на сумму двести семьдесят девять миллионов золотых рублей. Поднявшийся против захватчиков азербайджанский народ с помощью Красной Армии сумел отстоять свою независимость. В ходе военных действий у оккупантов был отбит целый эшелон с награбленными ценностями, а в результате блестящей операции в гавани Энзели было перехвачено сто шестьдесят тысяч пудов хлопка, двадцать пять тысяч пудов рельсов, до восьми тысяч пудов меди.

— Ну, а сразу после распада Советского Союза, — продолжил мысль сына Дмитрий Иванович, — Англия и Соединенные Штаты Америки объявили Кавказ зоной своих интересов. Не только здешние богатства их прельщают, не только нефть, марганец и прочие полезные ископаемые. Для них важнее, пожалуй, другое — удобный и близкий путь через Кавказ к Персидскому заливу. Потому и стремятся они потеснить Россию, лишить ее стратегически выгодной позиции.

Меркульев-младший остановился и внимательно посмотрел на отца:

— Значит, ты понял, почему я считаю, что мое место там, на заставе, где решаются стратегические интересы Отечества. Не так ли?

— Ловко ты повернул.

— Стало быть, убедил я тебя?

— Главное, убедился я, что ты не ради славы и карьеры решил продолжать службу. Вижу, что сын — настоящий пограничник, верен семейным традициям.

9

Хасан вторично посетил Турка. Неспешный разговор проходил за чаем. Горный амир передал последние новости:

— Федералы захватили несколько пещер — самых удобных, расположенных недалеко от границы. Они были подготовлены для длительного пребывания в них наших воинов. До сотни человек в каждой могли разместиться. Все запасы, хранившиеся там, пограничники перетащили к себе в новый отряд. Нужны деньги для срочного оборудования новых пещер, закупок продуктов и боеприпасов.

— Сейчас это важнее всего. Только денег мало. Из моих посланцев в Панкисси вернулся только один. Более половины того, что он принес, я выделю тебе.

— Этого вряд ли хватит.

— Наши покровители рады помочь нам в трудный час, но они попали под жесткий контроль. Все их финансовые дела просвечиваются насквозь.

— Разве у них нет других путей доставки денег, оружия и боеприпасов?

— Пообещали в ближайшее время решить вопрос. Основным источником средств остаются наркотики. Героин самого высокого качества будет в основном идти, как и прежде, из Афганистана через Таджикистан. Это — главный канал. Активизируют и второй канал — пока он был запасным — через Иран, по Каспию в Астрахань, оттуда — в центр России. Главным образом, в Москву и Подмосковье.

— Но на устройство надежного канала через Каспий потребуется несколько месяцев, а нам оружие и, особенно, боеприпасы сейчас нужны! Нужны деньги, чтобы оплачивать службу воинов Ислама.

— Не горячись! Я думаю, есть еще один путь: захватить оружие и боеприпасы у самих неверных. И деньги тоже. От мер устрашения отступников и неверных следует переходить к более решительным действиям. Нужно организовать нападение на крупный город. Это должно принести джихаду тройную пользу. Пополним казну, запасы оружия и боеприпасов. Нагоним страх на неверных и свернувших с прямого пути Аллаха — пусть помнят, что всех их ждет неминуемая расплата. И, что не менее важно, возвысим свой авторитет в глазах наших спонсоров. Когда они увидят, что не напрасно тратятся деньги, то станут с большим усердием искать пути финансирования джихада. И, я в этом уверен, найдут их в самое ближайшее время. Есть ли у тебя возможности нанести подобный удар?

— Конечно, достопочтенный шейх, у меня есть свои люди почти по всей Чечне, особенно в Предгорье. Есть и город, в котором можно заявить о себе и есть чем поживиться. В нем — пограничный отряд, районное управление милиции с арсеналом оружия, управление ФСБ, гражданский и военный аэродромы. На аэродромах, правда, пока моих людей нет, но скоро будут.

— Тогда — действуй! Аллах благословит тебя. А у меня получишь любую поддержку, — отхлебнув из пиалы, Турок вернул разговор к самой больной теме: — Я вот чего опасаюсь. Если кто-то из моих связных, посланных за деньгами, попал в руки неверных, — не станет ли он разговорчивым? Думаю, лучше мне сменить дом. Здесь слишком много такого, что не вяжется с обязанностями скромного члена общественной организации и может насторожить незваных гостей, если они вдруг пожалуют сюда.

— Вряд ли стоит с этим спешить — ведь на случай тревоги есть надежное убежище в горах. А отсюда нетрудно уйти незамеченным: и бункеры готовы, и тайный ход. Нужно только выставлять дозоры на всех дальних подступах, чтобы они смогли вовремя предупредить тебя об опасности.

— Я это уже сделал.

— Тогда у меня есть еще один совет, почтеннейший. Следует убрать рабов, если они всё нужное сделали.

— Я ждал твоего прихода. Не мне же, шейху, этим заниматься.

— Благослови!

— Правоверный, принесший в жертву неверного, отпускает себе много грехов. Так учил нас наш учитель, святой Ваххаб. А если правоверный безгрешен, он отрешается от будущих грехов.

Они еще обсудили, откуда может исходить угроза и какие меры принять, чтобы ее предотвратить. Но у них даже мысли не возникало, что она зарождается у них под боком. Боевик, который узнал в одной из плененных девочек племянницу Рамзана, всё же рассказал ему об этом.

Засаду устроили у дороги перед аулом. Место удобное: всё вокруг — как на ладони, и дорога просматривается на довольно приличное расстояние. Разговаривали не таясь.

— Похоже, Турок почему-то в штаны наклал. Со всех сторон обложился засадами, как подушками. Интересно, с чего бы?

— Из Панкисси, — пояснил Рамзан, — связные, посланные за деньгами, не вернулись. Только я дошел. Боится, что, если попадут в руки неверным, могут выдать его. Хотя вряд ли.

— Если бы я попал в плен, то не стал бы держать язык за зубами, — напарник Рамзана понял, что сказал лишнее, и умолк. Как отнесется к этим словам Рамзан? Не передаст ли Турку?

Рамзан и в самом деле насторожился.

— Зачем так говоришь? Может, Турок приказал проверить меня? Скажу тебе: я верен джихаду.

Сначала — ни слова в ответ. Но Рамзан не успокоился:

— Так в чем дело?

— Турок — плохой человек.

— Разве можно так говорить? Он — казначей джихада. Возможно, не только нашего отряда, но и воинов Аллаха во всей Чечне.

— Но для него мы, чеченцы, — мусор. Слуги. Рабы его.

— Он рискует своей жизнью ради нашей свободы.

— Ради свободы сидеть в засаде, оберегая его похотливые утехи. Он собрал целый гарем из чеченских девочек.

— Шариат не запрещает иметь наложниц.

— Верно, не запрещает. Но только без насилия, по согласию с родителями, — продолжал упорствовать напарник. А потом и вовсе решился на полную откровенность.

— Я знаю, что ты душой и сердцем предан делу джихада. И я был таким — до какого-то времени. Я долго сомневался, смогу ли я тебе сказать правду, не рискуя быть казненным. Хочу открыть тебе тайну, которая вмиг перевернет твое сознание. Правда, я и сейчас не очень уверен, что, услышав мой рассказ, ты не передашь его Турку или Хасану.

— Я не продажная девка. Я действительно предан и шейху, и амиру, но давняя дружба с тобой превыше всего. Говори. Если я даже не буду согласен, тайна, которую ты доверишь мне, умрет вместе со мной. Аллах свидетель.

— Тогда слушай. Вместе с наложницами в гарем Турка была привезена твоя племянница, моя невеста.

— Что-что?!

— Твоя племянница.

— Почему — была?

— Теперь ее нет.

— Отпустили?

— Я просил это сделать, но все побоялись Турка. Но ты не перебивай, а слушай. Она, как можно судить, не захотела покориться Турку — он пырнул ее в живот кинжалом, после чего перерезал горло, как жертвенному барашку.

— О, Аллах! Разве такой изверг может называться правоверным?! Я убью его! Сейчас же!

Рамзан встал, сжимая автомат, но напарник с силой дернул его за полу камуфлированной куртки.

— Ложись. И слушай. У меня другой план мести.

— Какой может быть план?! Только — очередь в живот!

— А дальше что? Мучительная смерть? Я считаю, что нам во что бы то ни стало нужно остаться живыми и выступить свидетелями злодейств. Пусть весь чеченский народ узнает, кто толкает его на джихад.

— Но нас же тоже будут судить!

— Конечно. Но на суде мы расскажем всё и примем покаяние.

Не предвидя измены в своем окружении, Хасан, по воле Турка, взял в свои руки уничтожение важных свидетелей — рабов. Их заставили рыть для себя братскую могилу за бункером, между деревьями. Они не сразу догадались, для чего копают яму. Но тут один из боевиков грозно прикрикнул на особенно изможденного подневольника:

— Работай, лодырь! Себе могилу — и то вырыть как следует не хочешь! Отрежу голову!

Раздался гогот боевиков.

Могила вырыта. Старший из боевиков приказывает.

— Хватит. Вылезай!

Подсаживая друг друга, обреченные невольники выбрались наверх. Последнему, самому крепкому — он в основном подсаживал товарищей по несчастью — подали руку. К нему подошел старший:

— Ты отойди. Вон там стань.

Всех остальных поставили на колени у края могилы, связав им руки за спины. Хасан пошел в дом, доложил Турку:

— Все готово.

— Возьми фотоаппарат, — Турок указал на нишу, где хранилась камера. — Сделаешь снимки. Хотя дай-ка его мне. Я сам буду снимать.

Когда вышли, Турок, не спеша, выбрал место для съемки, Хасан встал так, чтобы попасть в объектив фотоаппарата. Устроившись поудобней, шейх распорядился:

— Начинайте!

Один из боевиков подошел к рабу, стоящему с края, ближе к Турку, схватив его за редкую бородку, задрал ему голову и перерезал горло кинжалом. Казненного столкнули в могилу. Потом расправились со вторым, третьим… К очередной жертве подошел сам Хасан, вынул кинжал из ножен:

— Ты хотел нашей земли — получи ее! Сгниешь в ней!

Когда трупы столкнули в могилу, старший из телохранителей приказал остававшемуся в живых:

— Зарывай! Разровняй и замаскируй так, чтобы даже я не смог отличить это место. Если тебе, конечно, дорога твоя голова.

Хасан подошел к Турку:

— Последнего тоже нужно убрать. Не стоит оставлять свидетеля.

— Он будет убит, когда нужно. Мои слуги знают свое дело. Нам же не стоит забивать этим голову. Сейчас поужинаем, после чего — в мой гарем. Выберешь любую наложницу.

Хасан с Турком направились к дому.

10

Пров Меркульев и Равиль Османов уютно расположились в креслах в дальнем холле госпиталя.

— Я, если комиссия разрешит, тоже на заставу. Заключу контракт, — делился своими планами Равиль.

— Может, в пограничный институт?

— Я и об этом думал. Но так считаю: успокоится всё на нашей земле и ее кому-то возрождать нужно будет. Вот там мои руки больше пригодятся. А на заставе смену я себе подготовлю. Обязательно.

— А я решил не снимать погон. Продолжу семейную традицию, буду и дальше границу охранять.

Разговор прервала медсестра, которая даже запыхалась, разыскивая их по госпиталю.

— Вас зачем-то вызывает к себе начальник госпиталя.

— Ну что, не будем отказываться от приглашения? — шутливо спросил Османова Меркульев и с улыбкой взглянул на медсестру. — Скажите, идут, мол.

У начальника госпиталя их поджидали толстячок, облаченный в ладно пошитый костюм, и женщина средних лет с блокнотом и авторучкой. Хозяин кабинета поприветствовал вошедших.

— Молодцы! Не только воевать умеете. Врачи докладывают, что идете на поправку, опережая все прогнозы медицины.

— Так оно и есть, — ответил Меркульев, — нам поскорее в строй нужно вернуться.

— В строй не обещаю, а вот в люди на время выпущу. Да не смотрите так удивленно. Вот сейчас снимут мерку, чтобы одеть по форме, и — вперед.

— Расправьте плечи, батенька, — попросил толстячок Меркульева и, не доставая главного орудия закройщика — портновского метра, принялся диктовать своей помощнице размеры. Взглянув на удивленного клиента, пояснил:

— Мой глаз, батенька, точнее любого метра. Все будет по высшему разряду.

То же самое закройщик проделал и с сержантом Османовым, заверив его:

— И у тебя фигура стандартная. Всё будет сидеть как надо. Иначе нельзя — в Кремле ведь будут вручать вам Звезды Героев.

А в то же самое время далеко от Москвы, в чеченских горах, обсуждали свои дальнейшие действия Рамзан и его напарник. Укрывшись в кустарнике, они уже почти не наблюдали за дорогой — все мысли о другом. Курбанов тверд в своем намерении самим свершить возмездие.

— Я все же не вижу иного способа, кроме убийства Турка. Вот сменят нас, и я отомщу ему.

— Не умно. Убив Турка, сами погибнем. Нужно выдать его властям. Пусть сам увязнет и сдохнет в паутине, которую наплел на нашей земле. У меня такой план: во втором от этого края аула доме живет кунак убитого Нуралиева и его жены. Он поможет нам известить Керима Нуралиева. Тот — подполковник милиции. Он уж решит, что нужно сделать. А мы ему поможем.

— Как же мы зайдем в тот дом, не вызвав у Турка подозрения?

— По пути домой, когда нас сменят. Турку сейчас не до нас. Ты же знаешь, у него гостит безродный охотник из этого аула, называющий себя Хасаном, да еще и горным амиром. Он уверен, что никто из местных его не выдаст.

— Риск большой. Будет ли от него польза?

— Если боишься, я пойду один. Я любил твою племянницу. Я ждал, когда она станет взрослой, чтобы взять ее в жены. Я отомщу за нее.

— Вдвоем — надежней. Да благословит нас Аллах.

Показалась смена, и друзья замолчали. Когда сменщики подошли, Рамзан отчитался за дежурство:

— Все тихо. Никто не выходил из аула и не входил в него. А как там?

— Рабов убрали, оставили одного. Хасан с Турком ужинают после вечерней молитвы. Хасан, похоже, ночевать останется.

— Никаких изменений на завтра нет?

— Пока нет. Вы после дневного намаза — опять здесь, в засаде.

— Ладно. Успеем, значит, отдохнуть.

Обстоятельства складывались удачно. Когда отошли от сменщиков подальше, напарник Рамзана молитвенно сложил руки:

— Аллах благоволит нам!

— Да, если нам согласятся помочь, то завтра, во время засады, посланец сможет незаметно уйти к Нуралиеву.

Подошли к нужному дому, постучали в калитку. Вышел довольно крепкий еще аксакал — сам хозяин. Спокойно впустил нежданных гостей во двор, хотя видел, что перед ним — боевики, а они без дела по аулу не шатаются.

— Если с миром, вы — мои гости.

— У нас нет времени, поговорим здесь, — ответил на приветствие аксакала напарник Рамзана. — Знаешь ли ты, что твоего кунака Нуралиева и его жену убили, а их внучку взял в наложницы захвативший их дом араб, которого все почему-то зовут Турком?

— Я знаю, что их увели в пещеру как заложников, чтобы их сын не навел на аул спецназ. Они — в руках у горного амира.

— Ложь! Их зарезали как жертвенных баранов.

— О, Аллах! Но почему я должен тебе верить?

— Я слышал своими ушами приказ безродного охотника, который теперь выдает себя за горного амира, видел своими глазами смерть отца и матери Керима Нуралиева, знаю, что дочь его в подневольных наложницах вонючего шакала.

— О, Аллах! — вновь воскликнул аксакал. — Как я понимаю, вы зашли ко мне не только для того, чтобы сказать, что кунак мой зарезан, а внучка его в грязных лапах поганца?

— Да, ты прав. Нам нужна твоя помощь, — вступил в разговор Рамзан. — Но дело очень рискованное.

— Охотник всегда был злым человеком. За свое злодеяние он должен понести кару. Чем я могу вам помочь?

— Нужно известить Керима о расправе над его родителями и надругательстве над дочерью.

— Не приведет ли он тогда в аул омоновцев? Не станет ли хватать невинных людей?

— Нет. Я в этом уверен. Он не станет врагом аула, — заверил напарник Рамзана. — Тебе нужно сходить к нему.

— Пойдет мой внук. Ему уже одиннадцать. Он ничего не перепутает.

— Но сможет он встретиться с Нуралиевым, чтоб ни одна душа об этом не узнала?

— Он — смышленый. Справится.

— Тогда — так: завтра после третьего намаза пусть выходит. В засаде за аулом будем мы с Рамзаном.

— А если что изменится? Не лучше ли ему пойти не по дороге, а стороной, лесом? И так же возвращаться?

— По пути к засаде мы постучим в калитку. Три раза. А возвращаться ему действительно придется скрытно.

— Что вы скажете, если вас спросят, зачем вы заходили ко мне? Вас могут увидеть те, кто сейчас в засаде.

— Зашли попить козьего молока.

— Кто вам поверит? Лучше решим так: вы зашли оставить мне деньги на сбережение, на тот случай, если что с вами случится. Чтобы я передал их вашим семьям.

— Это, действительно, выглядит правдоподобно. Но есть ли у тебя доллары?

— Есть.

11

На детской площадке в скверике возле многоэтажного дома, как всегда, весело копошилась детвора. Особенно шумно у горки: девчонки скатывались с нее с оглушительным визгом, а мальчишки — с гордыми ухмылками. У подъезда — нарядная группа. Родители Прова и Ольги, сама Ольга с букетом цветов, раскрасневшаяся от волнения. Отец Прова, одетый по полной форме, с орденами на кителе старого образца, нетерпеливо переминается с ноги на ногу:

— Что-то долго не едут. Опять пробки, наверное?

— На столе все закуски заветрят, — вздыхает мать Прова, но теща успокаивает:

— Кто в такой час на подобные пустяки внимание обращает?

Наконец подъехала черная «Волга», из которой первыми вышли водитель-прапорщик и генерал, торжественно распахнули задние двери. Пров и Равиль вылезают из машины ужасно смущенные — от такого внимания и от собственного блеска. На новеньких кителях — Звезды Героев.

Опережает всех Ольга. Сначала вручает букет цветов Равилю и, поцеловав его в щеку, виснет на шее Прова.

— Будет-будет, — в голосе матери Прова слышна наигранная строгость. — У вас еще всё впереди, успеете намиловаться. Пусти-ка меня сына поздравить.

Поздравления затягиваются, и мать Прова снова берет на себя роль строгой хозяйки:

— Ну, довольно! Вон даже детишки, глядя на нас, рты разинули. Марш все за стол. А вы, — обращается она к генералу, — не вздумайте улизнуть. Обижусь — вовек не прощу!

— С огромной радостью подниму фужер с шампанским за славных родителей, воспитавших Героя.

Виновников торжества усадили во главе стола. После очередной здравицы в свой адрес Пров не выдерживает:

— Ну, вы уж совсем захвалили нас с Равилем. Мы же всего-навсего исполнили свой долг.

— Что для сегодняшнего времени, — поднялся Дмитрий Иванович, — очень важно. Именно за честное исполнение долга я и предлагаю всем поднять рюмки. И — честно, до дна.

Призыв ветерана был услышан, после чего, закусив, мужчины отправились перекурить на лоджию.

Меркульев-старший почти сразу же завел разговор с генералом Протасовым.

— Как мне сын успел рассказать, много нового в погранвойсках задумано, а вот мы, ветераны, сомневаемся: не пшиком ли все закончится? Позвали бы нас, человек несколько, на границу, да показали бы, что там у вас за новинки. Может, и мы бы смогли что-нибудь путное присоветовать.

— Начну с того, что не только задумали, Дмитрий Иванович, а уже приступили к конкретной работе. Скоро, совсем скоро, преобразится граница. Расчет держим на контрактную службу. Поступит в ближайшее время в наше распоряжение новейшая техника. Через полгода с превеликим удовольствием приглашу вас, ветеранов. Пока же идет стройка, а это, можете представить, что такое. Да и среди офицеров действующих нет еще полного понимания того, насколько полезны кардинальные обновления. Многим боязно расставаться со старым и привычным.

— К чему все эти преобразования приведут — вот что меня волнует!

— Приведут они к цивилизованной границе, отвечающей требованиям международных стандартов.

— А раньше она не отвечала этим требованиям?

— Не вам мне объяснять, что граница не должна разъединять, она должна способствовать тому, чтобы людям по обе ее стороны легче жилось. Конечно же, добропорядочным людям — не криминалу. Для этого все и затеяно. Одним словом, поднимаем железный занавес.

— Не будь он столько лет железным, не было бы у нас ничего.

— Что вы имеете в виду?

— Да все я имею в виду… Вы прекрасно понимаете, о чем я веду речь. И вообще, как можно охранять границу без человека с ружьем? Скажите мне, пожалуйста, как будет практически реализовываться полученная оперативная и другая информация без пограничных застав?

— Через линейные отделения.

— В отсутствие застав, уважаемый Алексей Михайлович, необходимо иметь намного больше оперативных сил и средств, чем это предусматривается при нынешнем реформировании. Оперативная работа на приграничной территории, впрочем, как и охрана границы в целом, должна опираться на помощь лояльно настроенного местного населения. Наконец, для ее ведения необходимо иметь в достаточном количестве современные специальные технические средства.

— А разве я не об этом только что говорил? Они и будут внедряться. Даже «пограничный интернет» обещают. На смену колючей проволоке придут высокие технологии — видеокамеры, тепловизоры, новейшие радиолокационные системы, сейсмические датчики и другие технические новшества, объединенные в единые автоматизированные системы поиска, обнаружения и распознавания целей.

— Как по писаному говорите, Алексей Михайлович. Только об одном умалчиваете — когда все это будет? Лет через…адцать? Ну, допустим, хоть и с опозданием, но получится. А сколько стоить будет? А обслуживание, ремонт… А охрана! Вот закопай сегодня вечером в землю сейсмодатчик и пусть об этом узнают широкие массы — к утру, как пить дать, кто-то выкопает, если не охранять, — чем не сторож для дачи? Опять, видишь, люди нужны. Без них не обойтись. А людям нужно платить зарплату. Вот и посчитайте, в какую копеечку выльются все ваши реформы. Нет, зря, мне кажется, затеяли всю эту перестройку.

— А я уверен, что все будет нормально. И специалистов в нужном количестве оставят. И местное население не подведет. Когда камеры наблюдения после московских терактов повесили в подъездах, тоже многие говорили, что поснимают их или перебьют. Но ведь ничего подобного не случилось! И в городском метрополитене висят, в подземных переходах, и где только не висят — и никто не трогает. А знаете почему? Потому что надоел всем бардак. Надоело все время дрожать — долбанет или не долбанет? По порядку люди соскучились. А чтобы кривотолков было меньше, мы направили группу журналистов на границу. По моему расчету, они уже там.

Журналистов, прибывших на заставу, принимал капитан Джабиев. Строительство нового городка было в полном разгаре, но основное здание уже возвышалось над штабелями кирпичей, кучами песка, бетономешалками и прочими атрибутами стройки. Подъемный кран опускал в траншею железобетонный блок, который придерживали рабочие, направляя его на нужное место, — шел монтаж фундамента под офицерское общежитие.

— Еще планируем построить банно-прачечный комплекс, дизельную, тренажерный зал, — рассказывал гостям Джабиев. — Одним словом, полная революция в быту пограничников.

Как оказалось, главное здание уже было готово к заселению. В канцелярии — современная мебель, на столах — коробки с компьютерами. Вместо привычной казармы — живые модули из двух кубриков. В каждом — кондиционер, встроенные шкафы, по три кровати, рядом с ними — тумбочки. На стене — телевизор с плоским экраном. Стены ванной и туалета выложены красивой керамической плиткой. Краны — для холодной и горячей воды.

— Так что, всё для них — наших дорогих контрактников, — подвел итоги осмотра начальник заставы.

— А вам удастся их набрать? — спрашивает один из журналистов. — Вот десантники проводили эксперимент на базе воздушно-десантной дивизии — так там проблемы возникли. Не хотят служить. Жалованье маленькое, квартир нет.

— Поймите, ребята, мы не служить приглашаем, а работать. Как на работу люди будут ходить сюда. Отработал смену и — домой, вот в этот кубрик, где можно отдохнуть по-человечески.

— А если кто успел семьей обзавестись?

— Вон там, — Джабиев показывает во двор, — закладывается фундамент под жилой дом. Для семей офицеров, прапорщиков и военнослужащих-контрактников.

— И все-таки, — не унимается журналист, — не будет приличной зарплаты — вряд ли кто-то соблазнится поменять привычную жизнь на этот, пусть и уютный, но пограничный городок, удаленный от цивилизации.

— А кто сказал, что зарплата будет неприличной? Пятнадцать тысяч для начала! Сходите в село, поинтересуйтесь, сколько местные получают — если им еще повезло и они какую-то работу имеют. Копейки. Да у нас уже от местных ребят отбоя нет. Хоть конкурс на вакантные должности проводи. Если владеют нужными нам профессиями, берем на заметку.

— А какие именно профессии востребованы?

— Водитель, дизелист, электрик, повар, компьютерщиков ищем.

— Ну, хорошо. Но ведь раньше военнослужащие льготами разными пользовались, теперь же их отменили. Говорят, военные не очень этим довольны.

— Мое мнение такое: дайте людям достойную зарплату — и не надо никаких льгот. Вот ездил я в Москву повышать квалификацию. В полевом учебном центре встретился с немецкими офицерами — приехали к нам в порядке обмена опытом. Спрашиваю у них: как у вас решаются социальные проблемы офицеров? Чувствую, не понимают они меня. Уточняю: как обеспечивают жильем? Переспрашивают, опять не могут меня понять. Еще раз разъясняю. Отвечают: никак, у нас нет проблемы обеспечения жильем. А как же права военнослужащего? — спрашиваю. Отвечают: права у нас и они защищены — нам платят деньги, а мы сами решаем, купить ли нам квартиру или построить себе дом. Вот к чему мы начинаем подтягиваться. Достойный труд — достойная зарплата. А дальше сам решай, как ее использовать — на строительство собственной квартиры, дачи, на покупку машины, на поездку к морю. Ладно, ребята, время близится к обеду, прошу к столу.

Подошли к разместившейся под кронами деревьев походной кухне. Рядом с ней — сколоченный из досок длинный стол, накрытый цветастой клеенкой.

— Здесь вся строительная бригада помещается, — улыбается офицер и обращается к повару, который раскладывает столовые приборы и тарелки с салатами.

— Чем дорогих гостей кормить собираешься?

— На первое — борщ, на второе — плов, на третье — компот из вишен.

— Принимается.

Подождали, пока телевизионщики сложат аппаратуру, и уселись за стол.

— А где репортаж показывать будут? — интересуется Джабиев.

— В «Новостях» на Первом канале.

— А когда?

— Если удастся сегодня перегнать материал, — то завтра.

— Ну что ж, посмотрим.

12

Утром во дворе дома, захваченного Турком, собрались боевики, которым предстояло отправиться в засады. Те же, чья очередь наступала после обеда, лениво умывались, не обращая на сборы никакого внимания. Вскоре стали возвращаться моджахеды из ночных дозоров. Уставшие, молча разувались на террасе, отстегивали ремни с подсумками, вешали автоматы на гвозди, вбитые в стены сквозь ковры. Один из тех, кто сменил вчера вечером Рамзана с напарником, улучив момент, когда никого рядом не было, подозвал их.

— Поговорить надо. Идите в сад и ждите меня.

Встревоженные напарники, не медля, направились в сад. Рамзан высказал предположение:

— Похоже, он видел, как мы заходили к аксакалу?

— Скорей всего именно так. Плохи наши дела.

— Верно, не халва с орехами, но и бояться не стоит. Договорились же: отдавали деньги на хранение. На этом и будем стоять. Больше — ни слова.

Позвавший их на разговор боевик не заставил себя ждать. Подошел и сразу задал вопрос в лоб:

— Для чего вы заходили в дом кунака Нуралиева?

— Разве они кунаки?

— А то вы не знаете!

— Первый раз слышим. И к чему этот допрос? Ты что, Турок, что ли?

— Если мои подозрения верны, с вами будут говорить и амир, и шейх!

— Мы могли бы ответить и тебе, и им, что зашли попить козьего молока. Но тебе откроем правду: мы оставили аксакалу доллары на хранение с условием, что если с нами что-нибудь случится, он передаст их нашим семьям.

— Но вы же могли рассказать кунаку Нуралиева тайну Хасана и Турка!

— Могли. Только зачем нам это делать? О том, что в доме Нуралиевых живет новый хозяин, знает весь аул.

— Но аул не знает, что хозяева казнены, принесены в жертву.

— Что ты кощунствуешь! — возмутился Рамзан. — Они — заложники горного амира. Он держит их при себе, чтобы Керим не привел в аул омоновцев. Ты клевещешь на амира, который не может проливать кровь правоверных и не делает этого. Он только утверждает решение Высшего Шариатского Суда. Если Хасан узнает о твоей клевете, мы не позавидуем тебе, — и добавил более миролюбиво: — А отдать деньги на сохранение аксакалу мы советуем и тебе. Аллах предопределяет нашу судьбу, и нам не дано знать, что с нами будет завтра. Подумай над этим и посоветуй подумать всем остальным, с кем ты близок.

— Ладно. Я ничего не видел, вы ничего не слышали. А насчет денег — я приму ваш совет. В самом деле, мы не можем знать предопределенное нам Аллахом.

Когда боевик ушел, Рамзан облегченно вздохнул:

— Хорошо получилось. Теперь он нас станет бояться.

— Но бдительность терять не стоит. Вдруг он пойдет на подлость?

— Ты прав. Все может случиться. И все же, мне кажется, он тоже навестит аксакала и оставит у него деньги на хранение.

— Это, конечно, самое лучшее для нас. А если еще и другие, по его совету, понесут к аксакалу доллары, нам легче будет общаться с кунаком Нуралиева.

— Если даже случится так, — возразил Рамзан, — нам нельзя часто встречаться с аксакалом. Нужно продумать, как передавать нужные сведения через его внука.

— Согласен.

Дальше всё складывалось удачно. По пути к месту засады Рамзан с напарником условным сигналом дали знать аксакалу, что именно они будут в ближайшие часы находиться в дозоре. Минут через двадцать со двора вышел мальчик со школьным ранцем за спиной. Ему предстояло пройти более пяти километров по проселочной дороге, которая пролегала по мрачным лесистым расщелинам и между навевавшими на маленького путника не меньшую жуть голыми, зубастыми скалами. Но мальчик не выказывал охватившего его страха и бодро шагал, беспечно помахивая прутиком. Когда приблизился к асфальтированному шоссе, свернул в подлесок на обочине и, только убедившись, что оно пустынно, двинулся дальше, повернув направо, в сторону города. Дорога шла под уклон, и шагать стало легче. Мальчик то и дело оборачивался и, если замечал машину или до него только доносился шум двигателя, тут же нырял в кустарник. Таким образом он дошел до следующего перекрестка, рядом с которым находился другой большой аул. После этого он уже перестал таиться, остановился, пропустил промчавшуюся мимо легковушку и, завидев подъезжавший грузовик, проголосовал. Когда машина остановилась, залез в кабину.

— Дедушку с бабушкой навещал, наверное?

— Да, ходил узнать, здоровы ли.

До районного центра доехали быстро. Шофер предупредил:

— Высажу у базарной площади. Мог бы тебя до дому подбросить, но нет времени.

— Дойду. Не маленький.

От базара до дома Нуралиева всего ничего: прямиком по улице Ленина. Но мальчик помнил наказ деда: пройти надо так, чтобы никто не видел, к кому он направляется. Стало быть, следует подождать наступления темноты. Зашел на базар, но там долго побыть не удалось — торговцы уже убирали с прилавков фрукты и овощи, ларьки закрывались один за другим. Выйдя с базара, мальчик сначала пошагал в противоположную от улицы Ленина сторону и повернул обратно, только когда совсем стемнело.

Подъезд в пятиэтажном доме был открыт. Убедившись, что поблизости никого нет, юркнул вовнутрь, осмотрелся. На лестнице было тихо. Поднявшись на второй этаж, позвонил.

— Кто?

— Впустите, потом скажу.

Женщина за дверью, разглядев в глазок мальчика, все же уточнила:

— Ты один?

— Один.

Дверь приоткрылась, и мальчик проскользнул в прихожую. Вздохнул спокойно и, совсем как взрослый, произнес:

— Слава Аллаху!

Хозяйка квартиры невольно улыбнулась:

— Ты, мальчик, не ошибся?

— Если это квартира Керима Нуралиева, то нет.

— Да, это она. Но откуда ты?

— Из родового аула Керима.

— А сам ты чей?

— Я все расскажу только подполковнику. Когда он придет?

— Если у тебя такая тайна, то, может, пока расскажешь мне, как его родители и наша дочь, здоровы ли? Давно что-то от них вестей нет. Я беспокоиться начала, хочу, чтобы муж съездил туда, узнал, всё ли в порядке. Да и дочку пора привозить — скоро уже занятия в школе.

— Я всё расскажу. Только подполковнику лично. Так мне велел мой дедушка, и я дал ему слово его волю исполнить в точности. Слово джигита.

— А ты, джигит, не проголодался ли? Пойдем на кухню. Там и подождем Керима.

Потчуя мальчика, женщина больше ни о чем его не расспрашивала. Наконец раздался условный звонок в дверь: длинный, короткий, длинный. Хозяйка встрепенулась:

— Вот и Керим пришел.

На всякий случай, прежде чем открыть дверь, все же спросила:

— Ты, Керим?

— Да.

— К тебе гость. Из твоего аула.

— Кто?

— Мальчик.

— Странно. Я предполагал, что гость оттуда непременно будет, но не мальчик же.

— Он хочет разговаривать только с тобой. Говорит: тайна.

— Что же, сначала поужинаем, потом выслушаю его.

Поздоровавшись с мальчиком, подполковник поинтересовался:

— Как добрался?

— До асфальта пешком. Потом дошел до следующей развилки, к соседнему аулу, и там остановил грузовик. Дедушка предупредил, что никому не нужно знать, из какого я аула.

Наспех поужинав, Керим Нуралиев позвал мальчика в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь.

— Рассказывай.

— Ваши родители зарезаны, как жертвенные овцы. Ваша дочь — наложница человека, живущего в вашем доме. Его все зовут Турком.

Из груди Керима вырвался стон.

— Какой я осел — поверил посланцу жестокого охотника!

Немного совладав с собой, почти спокойно спросил:

— Ты не проговорился об этом моей жене?

— Я — не ребенок. Понимаю, — с обидой в голосе ответил мальчик.

— Да-да. Конечно, — рассеянно подтвердил Керим. — Жизнь заставляет детей становиться прежде времени взрослыми.

— К Турку уже два раза приходил Хасан. Сейчас он тоже у него. Но дедушка не велел тебе приводить ОМОН. Наверное, Хасан уйдет завтра. Шум без толку.

— Твой дедушка прав. Он мудрый аксакал. Месть, чтобы свершиться без промаха, должна быть умной. Скажи мне, кто приходил к дедушке?

— Он не велел говорить. Двое. Тоже хотят за что-то отомстить Турку с Хасаном. Они, как сказал дедушка, надежные люди. Нельзя, чтобы их заподозрили. Дедушка сказал, что мы придумаем, как нам вовремя получать от них нужные сведения.

— Передай дедушке, чтобы не рисковал. Никаких сведений мне не нужно — я и так многое знаю. Главное, сразу же известите меня, как только в следующий раз появится у Турка Хасан. Впрочем, мне нужно время, чтобы лучше обо всем подумать и решить, как будем держать связь. Завтра побудешь у меня, вечером всё и решим.

— Нет. Я должен уйти из вашего дома до рассвета.

— До рассвета, говоришь? Ладно, — подполковник задумался, но ненадолго. — Посиди немного, я сейчас.

В комнату Нуралиев вернулся действительно скоро, с мобильником в руках.

— Вот. Для связи со мной.

Объяснил, как вызвать его, как заряжать аккумулятор, чтобы телефон всегда был в рабочем состоянии.

— Все понял?

— Да.

— Отключи… Теперь включи и вызови меня.

Мальчик всё выполнил правильно, и мобильник Нуралиева зазвонил. После этого Керим объяснил, что следует делать дальше.

— Когда позвонишь, дождешься моего ответа и скажешь: я на месте. Больше ни слова. Сразу же выключай мобильник. Первый вызов сделай на отвилке дороги в наш аул. Через каждые полкилометра снова вызывай меня. Запомни хорошенько то место, откуда твой вызов дойдет до меня, и оставь на нем метку. Понял?

— Да.

— Когда к Турку пожалует Хасан, поспешишь на то место, откуда можно меня вызвать. Скажешь мне вот что: у нас всё хорошо, все в сборе. Но обязательно дождись, пока я не отвечу: хорошо. Ясно, ничего не перепутаешь?

— Всё понял. Не перепутаю.

— Повторяю: до этого ни в коем случае не вызывай меня. Ни в коем случае. Только следи, чтобы у мобильника не села батарея. А теперь — спать.

Спустя месяц после выписки Меркульева — теперь уже капитана — из госпиталя его пригласил на беседу начальник управления кадров погранслужбы. Он сразу же огорошил Прова заключением медкомиссии:

— Что будем делать? Медики определили: годен к службе вне линейной пограничной заставы. А вы проситесь на прежнюю?

— Я знаю о заключении, но я в корне не согласен с таким выводом. Я вполне годен к службе на переднем крае, непосредственно на границе, и я буду там служить.

— Я уважаю такое стремление, но перечить комиссии я не вправе.

— Маресьев летал без ног, а у меня и ноги при мне, и руки целы. Оружие держать могу. Ни зрения, ни слуха я не потерял.

— Тогда объясните, в чем сомневается медкомиссия?

— Врачи считают, что мышечной ткани на ногах недостаточно, и прежнего состояния мне обрести не удастся. А я уверен, что полностью смогу восстановить мышцы.

— Может быть, и так. Но на это необходимо время. Думаю, не один день и даже не один месяц, — стоял на своем хозяин кабинета.

— Это можно сделать и по ходу службы. Когда мне вручали Звезду Героя, я дал слово, что вернусь в строй.

— Мы же вас никуда не гоним. Вы остаетесь в строю. Вам предлагается выбор места службы: в Москве или в штабе Регионального пограничного управления. Имейте только в виду, что генерал Протасов хочет видеть вас у себя.

— Давая слово, я ясно говорил о переднем крае. О службе на границе.

— Но мы не можем идти против заключения медкомиссии.

Беседа пошла по замкнутому кругу, но Меркульев продолжал упорствовать:

— А я не готов к штабной работе. Я еще молод для этого. Пользы от меня там будет мало. У меня нет опыта ни аналитической, ни организаторской работы. Мне еще служить и служить в низовых звеньях. Академию нужно закончить. Вот тогда можно будет и потяжелей груз взваливать на мои плечи. Пока же — избавьте. Пока — только граница. Поймите, я не отступлюсь от своего.

— Да, крепкий орешек, — главный кадровик пограничной службы задумчиво постучал пальцами по столу. — Ну, ладно, поступим так: поедете в родной пограничный отряд. Начальником отдельной группы спецразведки.

— Согласен. Но только на полгода. Мне этого времени хватит, чтобы полностью восстановиться.

— Мы, товарищ капитан, не на восточном базаре. Назначаем вас на ответственный участок в надежде, что не подведете.

— Согласен, — отступил Меркульев. — Но есть маленькая просьба.

— Слушаю.

— Определите ко мне в группу сержанта Османова и ефрейтора Абдуллаева. Мы — кровные братья. Их согласие я гарантирую.

— Это выполнимо. Сегодня же будет подписан приказ. А завтра — в отпуск. В санаторий, к морю. И чтоб вернулся, как огурчик.