Ашот всеми силами старался внушить товарищам мысль, что люди неодолимы, если связаны неразрывными душевными узами и поддерживают друг друга. По его предложению, в длинные вечера товарищи рассказывали какие-нибудь истории, - где - то слышанные, читанные или пережитые самими. В этот вечер вести рассказ решил он сам, и темой была Дружба.

Когда все собрались вокруг костра и, как обычно, начали рассказывать разные истории и сказки, взял слово Ашот.

- Я вот как понимаю слово «дружба», - сказал он. - Когда говорят «люби товарища», «будь предан товарищу», это совсем не пустые слова - так требует жизнь. Это нужно для того, чтобы жить, - так всегда говорит мой отец. Если мы будем связаны друг с другом товарищеской любовью, мы и в холод и в голод не пропадем. В беде защитим, ободрим друг друга. Попади мы в одиночку в Барсово ущелье, и огня бы не было и погибли бы от голода. Да будь даже у человека все, что ему нужно, - все равно он с ума сошел бы от одиночества. Вот послушайте, что я вам расскажу.

Вы ведь знаете, что на кочевьях у нашей фермы нет воды. Как - то в засушливый год высохли все источники, какие только были на яйлаге, и пастухи стали носить воду из Голубого озера, что на вершине нашей горы. Этим летом я две недели пробыл там с пастухами. Поднимался к озеру, ложился прямо в цветы на берегу и что-нибудь читал, а иногда бросал камешками в диких уток, садившихся на воду.

Там уже холодновато было. По утрам траву иней покрывал. Азербайджанские пастухи говорили: «Гуйрух родился, пора возвращаться с кочевки». Правду говоря, Асо, я не понял, что это за. «Гуйрух» и почему, если он родится, надо бросать горы и спускаться в ущелья.

В сумерках пещеры блеснули зубы Асо:

- Так и отец мой говорит - «Гуйрух». Это звезда, яркая звезда. Когда она рождается, то есть появляется под вечер на востоке, ночи в горах сразу становятся холодными. Как только увидят ее азербайджанские кочевники - они вместе с нами свой скот пасут, и мы дружим, - сейчас же свои палатки свертывают и уходят. Но продолжай, что ты хотел рассказать?

- Ну вот, когда азербайджанцы увидели эту звезду, сразу начали в дорогу собираться, а за ними и мы.

Пошли мы с матерью в последний раз к Голубому озеру за водой. Вдруг слышим - журавли в небе курлыкают. Подняли головы: целые стаи летят с севера на юг. Один журавль увидел сверху озеро, отделился от стаи и спустился. Заметил это другой - и за ним. Снизился, над озером круги делает, кричит, зовет товарища - ничто не помогает. Улегся тот, первый, на берегу, недалеко от нас, и жалобно вскрикивает. Мы не поняли: то ли крыло повредил, то ли болен, то ли обессилел от долгого пути.

Второй журавль пришел в смятение: следовать за стаей или остаться с товарищем? Он знал, конечно, что стая уже по ту сторону гор, что еще немного - и не догнать ему ее. А один куда он полетит? Но больного товарища все же не оставил.

Мы с матерью ушли.

С кочевья не видно Голубого озера, но до поздней ночи мы слышали крик журавля. Который из них кричал? И чего он хотел?

Утром пришли за нами колхозные грузозики, но разве я мог уехать? Я сказал, что черемши нарвать хочу, и убежал к озеру. Слышу - кричит, кричит журавль. Гляжу - здоровый стоит над больным, клювом пытается поднять его, курлычет, стонет почти, просит подняться, полететь вместе с ним, - может, догонят стаю.

Долго не мог я уйти оттуда. Лежу на берегу озера и глаз с журавлей не свожу, а в ушах - их тревожный крик. Только к вечеру волей - неволей пришлось подняться… Уходил и все слышал голос оставшегося журавля, пожертвовавшего собой ради товарища.

И я подумал. Люди - то наши в тысячу раз умнее и сознательнее того журавля. Но у некоторых нет сердца. Не подвергнут они из - за товарища опасности свою жизнь, как это сделала бессловесная птица.

- Ну, а потом, что потом было? - нетерпеливо спросила Шушик. Ее очень растрогал этот рассказ.

- Hе знаю, я больше не поднимался на гору. Но потом уже один из пастухов рассказывал товарищам, что видел на берегу Голубого озера много длинных перьев. Наверное, лисы разорвали каких - то птиц. Там тогда уже снег выпал.

Ребята были взволнованы рассказом Ашота. Какие, однако, верные сердца бывают на свете!

- Очередь моя или… - Гагик посмотрел на Саркиса.

- Его, но ему нечего рассказать нам. Говори ты, жестко ответил Ашот и отвернулся.

- Ладно, расскажу. Этим летом, как вы знаете, я поехал в Шахали, в пионерский лагерь. Счастье мое, как всегда, со мной было: куда ни попаду - везде что-нибудь вкусненькое найдется. Так и тут - нашли мы в лесу дупло, полное меда диких пчел. Да какого меда! Так и сверкал на солнце, словно топазы сыпались.

Ну, дупло мы очистили. Бедные пчелы остались без своих запасов, погибла и часть самих хозяев - грабеж без жертв не обходится. Однако и нам это не обошлось дешево. Целый месяц потом, пока мы были в Шахали, пчелы безжалостно жалили нас, стоило лишь нам войти в лес. Верите ли? Старик пасечник говорил, что общественного достояния пчел так легко не тронешь, даром это не проходит. Кроме того, они и за сбитых подруг своих мстят. Мстили они, это верно. Но ведь каждая жалившая нас пчела и сама погибала. Вы же знаете, что они, ужалив, умирают. Умирают за коллектив, за товарища, - возвысил голос Гагик и бросил взгляд на Саркиса.

Воцарилось тягостное молчание. Три дня длился бойкот, и за эти три дня все, точно сговорившись, вслед за каждым словом смотрели на Саркиса.

Саркис не выдержал. Он встал и вышел из пещеры.

- Как вы думаете, действует? - кивнув головой в его сторону, тихо спросил Ашот.

- Я опять отвечу поговоркой деда, - сказал Гагик. - Волку евангелие читали, чтобы он исправился и больше не трогал овец. А он и говорит: «Скорее кончайте, овцы за гору уходят».

- Злой ты, и злые у тебя шутки! - с досадой сказала Шушик. - К, чему они, эти твои…

Она не договорила. К пещере подошел Саркис. Почувствовав, что речь идет о нем, он остановился у входа.

Все молчали, и тишина эта свинцом давила на Саркиса. В эту минуту он позавидовал пастуху - курду. С какой любовью относились товарищи к этому Асо! А к нему? Ничего, кроме презрения. Но может ли быть в мире что - либо более тяжелое, чем презрение товарищей!