Мужчина ростом выше среднего, одетый в черную вязанную шапочку, серую куртку и темно синие джинсы, безмятежно озираясь по сторонам, прогуливался. Определение это, правда, не совсем подходило к роду обозреваемых им окрестностей: гулял он по перрону Петербургского вокзала города Москвы.

Он неторопливо шел в одну сторону, затем, дойдя до края перрона, медленно возвращался назад. Он, словно, то ли искал, то ли ждал кого-то, не совсем понимая, с какой стороны ожидать пришедшего.

Тем временем успел придти поезд и встречающие, дружными группками кучкующиеся каждый у своего вагона, ожидали выхода своих родственников, друзей или сослуживцев.

Вокруг, время от времени, раздавались радостные вскрики и все новые и новые чемоданы вливалась в поток, движущийся в сторону вокзала. Мужчина приостановил свое движение, присоединившись к одной из групп и, казалось, так же стал кого-то ожидать. Не простояв, однако, и пяти минут он то ли передумал, толи решил по-другому: он отошел от них и медленно двинулся вместе с потоком людей.

По виду он ничем ни отличался от только что приехавших и никем не встреченных пассажиров. Он шел, как и все, в сторону вокзала, но через некоторое время, кажется, определился еще один его интерес. Он следовал, держась на почтительном расстоянии, но, не упуская из вида, за лысоватым человечком маленького роста и неказистой наружности.

В руках у него был серый дипломат невысокого пошиба. Из одежды – коричневая куртка, черные брюки-дудочки и какие-то заношенные, видавшие виды ботинки. Своим непрезентабельным видом он словно говорил всей толпе – «Я маленький, незаметный человек, до меня никому не должно быть дела…». Однако в смысле конспирации – если конечно так можно было трактовать его внешний вид – он не преуспел. Окружающие выглядели сильно лучше и периодически поглядывали на человечка с интересом и сомнением, как бы не будучи до конца уверены, что он вот только ехал вместе с ними в этом чудесном, презентабельном и популярном ночном экспрессе «Санкт-Петербург – Москва».

Когда вышли на вокзал, обращать внимание перестали: одетых «по-разному» здесь было больше. Человечек, нервно оглядываясь по сторонам, прошел в зал ожидания и сел, иногда поглядывая на часы, словно ожидая кого-то. Затем отошел к газетному киоску и купил журнал. Сел снова, но читать, видимо от избытка и разрозненности чувств, не смог, а только смотрел поверх страницы на проходящих мимо людей, скрываясь таким образом от посетившей его внезапно ажиотации. Впрочем, в отношении большинства людей он был в этом прав: никому не было до него дела. Кроме, пожалуй, одного: высокого человека в серой куртке, который уже долго, с самого прихода человечка в зал ожидания внимательно наблюдал за ним, удобно устроясь в кресле за колонной и, в свою очередь, делая вид, что читает газету.

Этот «делал вид» профессионально. Здесь никто не смог бы даже понять что что-то не так, даже если бы и специально за ним наблюдал. «Высокий» периодически обводил взглядом зал, каждый раз останавливаясь на ком то, словно оценивая его, анализируя. Здесь, чувствовалось, перебиралось огромное количество критериев, прежде чем решить – «не опасен» – и перейти к следующему. Он так же не выпускал из вида входящих и выходящих из помещения, не уделяя, однако, много внимания тем, кто не задерживался. Подозрительного не находилось и «высокий» постепенно успокаивался. Он уже, кажется, на что-то решился, но тут вдруг неожиданное движение спугнуло его и он остался сидеть в кресле.

В зал вошла пестрая компания: несколько стариков и старух живописного вида: в праздничных костюмах, с флагами и транспарантами. Они, очевидно, прибыли в столицу для участия в какой-то акции или уже возвращались с нее. Содержания транспарантов было не разглядеть – их было три, все были сложены, но вдруг один распахнулся, и стало видно: «Слава КПСС!». Старики и старушки поскладировали свое революционное имущество у стены и стали по очереди перебегать к буфету, что бы купить по пирожку. Мужчина спокойно ждал, происходящее не вызвало у него никакого беспокойства. Затем он медленно встал и, подойдя к сидевшему лысому господину, опустился рядом с ним.

– Что интересного пишут? – спросил он, глазами показывая на журнал. Тот как-то странно дернулся, словно его ударило током, но не сильно, и посмотрел на высокого.

– Про первые олимпийские игры, – каким-то деревянным голосом ответил он.

– И, сколько ж там негритят после них в Москве родилось? Сотня? Или две? – продолжал вопросы высокий.

– Тринадцать, – назвав цифру, первый отвел взгляд от соседа и медленно, как бы нехотя пододвинул ногой чемоданчик к тому.

– Спасибо. – Попрощался высокий. Видимо, задерживаться не входило в его планы. Он взял серый чемоданчик, встал и, не прощаясь, удалился.

Выйдя на улицу, он поймал такси и поехал в аэропорт, где взял билет на ближайший рейс в Санкт– Петербург. Перед самым отлетом зашел в туалет. Там он, сидя в кабинке на крышке унитаза, открыл чемодан. Тот оказался наполовину заполнен пачками с деньгами. Сверху лежал какой– то белый клочок. Он взял его и развернул. Там была фотография и несколько слов, напечатанных компьютерным шрифтом. Некоторое время посмотрев на фотографию и пару раз прочитав написанное на листке он поднес листки к зажигалке. Когда все сгорело, пепел отправился в унитаз и мужчина прошел на регистрацию. Через два часа он уже выходил из Пулковского аэропорта в городе Санкт-Петербург.

* * *

Бомж Кеша проснулся сегодня не в духе. Он был совершенно раздражен на жизнь – и без того если и бьющую ключом, то в основном гаечным и по голове – а теперь еще и осложненную рядом обстоятельств.

Накануне вечером он совершил проступок даже для него самого не вполне объяснимый и тем самым крайне раздражающий. В «Ночлежке» – месте ночевке лиц без определенного места жительства – где он благополучно ночевал в течение уже более чем полутора месяцев, произошел неприятный инцидент.

Вчера туда нагрянула международная комиссия. Благопристойные на вид господа ходили по «Ночлежке», сердобольно осматривая бездомных, что-то периодически поминая о «правах человека» и «мире во всем мире». Раздавали гуманитарную помощь и щелкали затворами фотоаппаратов. Подошли и к Кеше. Тот же, прибывая на момент в оптимистическом состоянии и желании общаться рассказал им все. И про жизнь, и про добрых риэлтеров, выменявших его трехкомнатную квартиру на целый дом, по их обещаниям – большой и комфортабельный. С джакузи (что это Кеша не знал, но впечатлился очень) и холлом (слово было тоже незнакомым, но уж больно понравилось выражение, с которым его произносил менеджер агентства недвижимости). А на деле дом оказался в Урюпинске, да и то… Когда он туда приехал, выяснилось, что и Урюпинска, как такового уже не существует – на его месте теперь водохранилище… Воду Кеша любил, но не настолько, что бы в ней жить. Так и оказался он опять в Санкт-Петербурге – теперь уже без всего. Но Кеша был человек добрый, в происшедшем никого не винил, а только расстраивался.

И так понравился рассказ иностранцам, что снимали его все по очереди, и в профиль и в анфас. И слова его записывали на магнитофон; а один, важный такой, в очках и с локонами до золотых часов сказал, что эта история «грейт». И впал от этого Кеша в такое возбуждение, так все это ему понравилось – и камеры и свет, и мужик этот с локонами ему и впрямь мужиком показался (потом сказали, что тетка это была) что надо было как-то такую ажиотацию унять. И вышел он на лесенку, покурить хотел. А там, – оба на! Висит на стене аптечка, «ну кто ж её туда повесил, ё мое» – повторял Кеша теперь, вспоминая. И, ясное дело, к чему ажиотация привела… Схватил он аптечку, и, ну текать… Только увидел это кто-то из иностранцев и в крик… Воруют! Воры!!! Сбежались все. Ну и конечно, свои же кореша первыми давай отнимать. «Ты что, чувак», – орут, – «они же нам помогают! А ты, переть!»

В общем такой позор вышел, дальше некуда… Потом кореша рассказали, что из-за этого инцидента гуманитарная комиссия «Ночлежке» за сознательность высший балл поставила и обещала новое финансирование открыть. Вот так… А он теперь без крова остался и вообще стыдно о том поминать…

Правда сейчас, дом он какой-то, вроде ничего, приблудный нашел, хоть и дует везде, но – крыша над головой.

Да вот и поперло наконец: сегодня с утра как встал, так пошел на «исследование». И сразу – повезло. Видать, то ли работал здесь кто-то, то ли забыли какие-то чудики – свисал сверху в лифтовой шахте замечательнейший канат желтого цвета. Кеша, не веря себе до конца, прошел пару этажей вверх. Висит. Поднялся еще на один. «Да она, похоже, до верха, – подумал Кеша. Вверх смотреть было страшно. Вниз уже тоже. – Дальше не пойду, – решил он. – Тут и так… больше не унесу. – Он, поискав, нашел разбитую бутылку и начал пилить. Через некоторое время трос, разрывая своим весом не допиленные волокна, обрушилась вниз.

* * *

Мужчина лежал на этой крыше уже несколько часов, но не испытывал неудобств. Теплый спальный мешок на крыше заброшенной стройки в спальном районе – это было даже любопытно: наблюдать за людьми с такой высоты с утра до вечера. Продуктов у него хватит еще на день, что бы справлять нужду здесь есть куча пустых помещений. Тишина. Даже беспризорников нет. Для них тут слишком опасно – все покрыто коркой льда и слишком холодно; из-за близости залива ветра просто непереносимы, тем более, на такой высоте. Сегодня холодный, солнечный день… Он вспомнил, что всегда любил этот район – Васильевский Остров. В нем было что-то своё, неповторимое. Люди, родившиеся здесь, уже никогда не хотели жить в другом месте: несмотря на эти нескончаемые продувающие все, вдоль и поперек ветра, здесь была какая-то особенная свежесть…

Он вспомнил, как еще в детстве, мать водила его в парк, кататься на лыжах. Лыжи он очень любил. А мать – нет. Она была старым партийным работником, из тех, кто всегда готов кого-то куда-то вести и, по возможности, «возглавить» и «доказать»… И была из-за этого в ее жизни какая-то неуловимая «ненастоящесть» – так он в детстве, еще не умея как следует склонять глаголы, определил для себя ее мир: все на показ. Как будто бы то, что она делала, и чему были подчинены ее действия, было не для нее самой; не для сына или родителей, а для кого-то другого, кто смотрит на нее как на актрису, находящуюся на сцене и вот-вот закричит ей «бис». Только никто не кричал, потому что всем, по большему счету, было ни до неё, ни до её семьи никакого дела. Как, впрочем, и до других людей или семей других людей…

Короткое время в таких зрителях пребывал его отец. Однако быстро устал. В театре жить трудно и не очень практично. А ему хотелось семейного уюта: тапочек, обеда и телевизора по вечерам. Ни того, ни другого, ни третьего не предвиделось и не поощрялось – отвлекало от происходящего на сцене…

Все это пронеслось в его голове как-то между делом, ничего не обозначая и не к чему не ведя. Просто, надо было занять себя чем-то. Вот он и думал.

Вдруг происходящее внизу его насторожило. Он сразу прищурил глаза, движения утратили медлительность и стали остро отточенными.

Во двор небольшой двухэтажной постройки, буквой «П» окружавшей двор, в ворота въехали два автомобиля марки «Мерседес». Первый бы очень длинный и приземистый. Второй – джип – видимо, охрана.

Он ловким кошачьим движением подтянул лежащий рядом чехол, открыл его и достал из его недр блестящую никелем и стеклом оптических прицелов винтовку. Быстро приложил щеку к прикладу, что-то поправил в регулировках, но, по всему чувствовалось, что это было «так», «для проверки», и застыл.

Из джипа вышло трое и, озираясь по сторонам, заняли выжидательные позиции. Из первого автомобиля вышел еще один охранник. Он подошел к задней двери и аккуратно её открыл. Оттуда не спеша вывалился высокий человек крепкого телосложения в черном пальто. Охрана окружила его и, внимательно осматриваясь, двинулась к входу в здание.

Мужчина еще раз спокойно вздохнул и замер, глядя в оптический прицел. «Был бы пониже, может бы пронесло», – мелькнула индифферентная мысль и он нажал спусковой курок.

Мужчину в черном пальто словно кто-то толкнул в спину; он вдруг начал падать вперед, налетев на идущего впереди охранника. Тот, еще не понимая в чем дело, пытался его придержать, однако напрасно. Пуля попала в затылок и прошла бы сквозь глазное яблоко. Однако, уже на излете, она столкнулась с носовой перегородкой, да так и застряла там, чуть выйдя наружу… От этого казалось, что один глаз у человека вдруг стал железным и, отливая металлом, то ли грозил кому-то, то ли обещал мстить…

* * *

Мужчина быстро бросил винтовку, и, будучи уже давно снаружи спального мешка, отполз назад. Здесь он рискнул чуть разогнуться и двинулся вглубь здания. До оставшихся предметов ему не было дела. И так поймут, что это «заказ». Хоть съешь все эти ружья – явно не несчастный случай. Следов же на предметах не осталось ни одного. Он быстрым шагом прошел к видневшейся в глубине шахте лифта. Механизмов там никаких не было, – она была полностью пуста. За исключением, пожалуй, одного – на его этаже был загодя закреплен тяжелый альпинистский канат. Конец его таял в глубокой темноте шахты. Он быстро закрепил на нем карабин и, не мешкая, начал спускаться вниз. «Один, второй, третий – автоматически считал он отрепетированное заранее движение. – седьм…» На этом месте запланированность действия прервалась. Там, где раньше был трос, теперь сиял распушившимся концом обрыв – мужчина падал теперь вниз, прямо в черную пустоту лифтовой шахты…

* * *

Кеша в этот момент как раз заканчивал сматывать, так удачно, во время подвернувшийся трос. «На бутылку, точняк, хватит, – к нему начал возвращаться потерянный было оптимизм. – Веревка хорошая. На такой не то что – белье – машину буксировать можно, если аккумулятор сядет!» В его голове всплыло далекое воспоминание о том, как когда-то, еще до того как он начал пить, у него был старый «Москвич». «Очень хорошая машина – как любил тогда рассказывать Кеша друзьям, – только аккумулятор все время садиться, ну да ничего у меня трос есть!» Тут над его головой раздалось какое-то свистящее шуршание, затем удар, что-то заскреблось, а затем затопало вниз, приближаясь. Кеша вжался в стену, боясь пошевелиться: страшная черная тень неслась прямо на него. Он с ужасом закрыл глаза и обрушился назад, в пропасть…

* * *

Человек с трудом успел уцепиться за край шахты следующего этажа – спасли перчатки для скалолазания – все было покрыто льдом. Медленно, концентрируясь на каждом движении мускулов и рассчитывая их исходя из всех видимых обстоятельств, он все же с взобрался на край колодца. Оставалось три этажа. Возобновив быстроту движений, но, оставаясь максимально аккуратным – лед был везде – он спускался вниз. Уже на уровне первого этажа он увидел мелькнувшую в проеме тень. «Концы решили зачистить… – мелькнуло у него в голове. – Что ж не ожидал, господа приятные; разберемся, да не с этой шестеркой а с заказчиком». Он быстро вышел из дома и двинулся к хорошо замаскированному автомобилю. Быстро открыл дверь, завел мотор и, стараясь вернуть утраченное равновесие, рванул к воротам.

* * *

Кеша поднялся – оказалось, он упал в проем двери и это, видимо, спасло ему жизнь. Он осторожно выглянул. От дома отъезжал автомобиль черного цвета с заляпанными номерами. «Уходит, спаси господи», – мелькнуло в голове у Кеши, и он перекрестился. Как раз в этот момент из-под автомобиля вырвался, и, как в замедленной съемке, вырос вверх огромный гриб пламени. В стороны полетели части машины: колеса, бампера; машину подняло от удара на несколько метров и опустило вниз уже только ее горящий, оплавленный остов.

«Господи, стах-то какой… – Кеша, казалось, впал сначала в столбняк, но потом, вдруг движимый какой-то силой, прижимая к себе моток веревки, устремился к воротам, – надо скорее, скорее продать… и выпить, а то ведь спать не смогу после такого…». Едва он шагнул за ворота, на голову ему набросили мешок, и сильные руки впихнули тело в багажник мощного джипа. Хлопнула дверь и тот, рыча мотором и рассыпая вокруг гроздья снега, быстро скрылся за поворотом.

* * *

Я приоткрыл глаза. Пыль уже основательно опустилась, и я мог лучше осмотреть стоящих передо мной людей.

Первое открытие, которое я сделал благодаря прояснившейся перспективе – это то, что стоящие передо мной страшные карлики таковыми, кажется, не являются. На этот раз я увидел перед собой троих подростков разного возраста, довольно, правда, странно одетых и не на шутку перепуганных. Немного ободрившись, я посмотрел на одного из них повнимательнее. «Да он вроде, бандюган этот, не совсем помер-то… вон, глаза вроде открыл; Вот счастье-то! Только все одно – дело дрянь. Он нас видел – значит найдут они нас, и за что спросить, придумают…»

– Слышь, Леха, – подал голос среднего роста беспризорник. – Живой он вроде? – и выжидательно замолчал.

– Ну, в натуре, оклемался чув, кажись. Не до конца его фанерой мочкануло, – откликнулся самый маленький.

Тот, кого звали Леха, молчал. Я перевел на него взгляд. В голове тут же завертелись его мысли: «Если деру – делу мало чем поможет. Он нас видел. За ним придут: дыру в стене увидят и пиши пропало. Ему нас покрывать резонов никаких. Заложит. Те захотят разобраться, проверить какого нам рожна у их седельца надо было. Через братву по описанию уже сегодня найдут. А дальше – сколько не рассказывай, все одно свидетели… да за нас и спросить некому, искать и не подумают… Плохо дело…»

– Чё делать-то, Леха? – Продолжал поднывать мелкий, – давай линять, что нам тут кантоваться, бабки на кармане, ноги унесем как-нибудь. – А, Дрон? – он повернулся к среднему подростку. Тот не отвечая, смотрел на Леху. Ждал решения.

Я пошевелился. Ситуация прояснилась и у меня, кажется, появилась хоть призрачная, но надежда.

– Мужики, это… не бандюган я, случайно сюда попал. Помогите, я вас тоже не забуду. Вместе отсюда уйдем – так они сперва меня искать будут про вас то кто знает… а это ох как не просто придется. Я же не блатной. Мой фейс никому из братвы не знаком, обыщутся. Я, тем более сразу в Штаты, билет на мази, там в жизни не найдут! – Приврал я для уверенности и с надеждой посмотрел на старшего. «Дело говорит мужик. Блатной не блатной, а только шансов у него скрыться не в пример больше нашего. Америка не Америка, только вернуться сюда к батарее, у него явно желания нет. А значит, все сделает. Что бы не поймали. А от бандитов уйдет – так про нас и не знает никто. Ну, по следам поймут, что был кто-то – только это уже совсем другое дело по размеру обуви-то искать… запарятся… тем более, что у меня размер вполне взрослый, у Дрона тоже.

– Колян. – Наконец подал голос Леха. – Отмычки с собой? Мелкий напрягся. Упоминание об отмычках при чужаке ему не понравилось. – Доставай и мужика от батареи отстегивай, быстро! – он цыкнул на медлившего Коляна. Тот жалобно посмотрел на Дрона, но, не встретив ни капли сочувствия, вынул что-то из кармана и осторожно позвякивая приблизился ко мне. Я подивился оперативности принятия решений – компания казалась очень слаженной, распределение ролей у них было на высоте. Главным, несомненно, был Леха. Колян рыпался, но выполнял то что ему приказали. Дрон же, в ситуациях, когда он чего-то недопонимал, видимо, уже наученный опытом, автоматически принимал сторону Лехи.

– Да не бойся ты, не кусаюсь. Освободишь, спасибо скажу не более… – постарался я подбодрить приближающегося беспризорника по интеллигентски, что бы снять окончательно подозрения.

– Да, как же, знаем, видели таких, – чего там видел Колян, я не понял, но переспрашивать не стал.

Подошел, все еще стараясь держаться максимально далеко, насколько позволяла протянутая мною рука. Поковырял в замке согнутой железякой. Затем другой. На третьей в наручнике что-то сухо клацнуло и я с облегчением почувствовал, что запястье освободилось. Колян тут же отпрыгнул на безопасное расстояние, не теряя из вида дырку в стене. В добрых дяденек, прикованных к батарее в подвале казино, он явно не верил. Леха тем временем суетился там же у дырки, но интерес его носил характер иной: он, видимо, пытался сообразить, что же делать дальше. Идти за обшивку стены и блуждать там неизвестно сколько времени без особой надежды выбраться было не лучшим вариантом. Поэтому Леха подошел к железной двери и подозвал Коляна. Тот подошел, внимательно ощупал замок; что-то достал из кармана и поскреб в замочной скважине. Затем посмотрел на Леху и кивнул. Тот подошел к Дрону. Они тихо о чем-то посовещались, Колян отирался возле них.

– Значитца так. – Леха впервые за все время обратился прямо ко мне. Наша задача выйти. За дверью никого нет. Мы на один этаж под землей. Вот эта стена, – он показал на дыру в гипроке – наружная. По нашим расчетам, мы находимся в здании казино «Жемчуг». Со стороны хозяйственных построек. «Полезные ребята, – подумал я. – Видно не раз вокруг ошивались». Он продолжал:

– В соседнем подвале есть загрузочная для ресторана; Но туда – капитальная стена. Значит наружу и, пролет вверх, пролет вниз. Затем, через загрузочную на улицу. В близлежащий дом, в первый подъезд. Через него в подвал. По нему до другого конца дома. Оттуда на улицу и сразу за угол. Там наши пути расходятся.

«Видать ребята не только вокруг, а и в ресторан заглядывали, да не раз…» – закончил я свою мысль.

– Дрон с Коляном впереди, если что, косят под беспризорников, случайно сюда залезших. По фейсу получат, но живы останутся. Мы за ними. – Он еще раз придирчиво посмотрел на меня и закончил. – Пошли!

* * *

Элеонора Константиновна вышла из парадной и направилась к почте. Там, отстояв небольшую очередь, она получила заказное письмо, однако распечатывать не стала; положила в сумочку и пошла назад. По дороге она заскочила в кондитерскую и, выпив тут же чашку кофе, уже собиралась выходить. Однако, в этот момент взгляд ее задержался на стоявшем неподалеку телевизоре. Передавали «Криминальные Новости».

«Только что, тридцать минут назад, на проспекте Кима Васильевского острова, у дверей своего особняка выстрелом снайперской винтовки был убит один из совладельцев корпорации „Русский лес“ Виталий Борисович Слепнев, более известный в криминальном мире по кличке „Слепой“. – На экране с тревожным лицом красовался немолодой журналист в круглых очках и бородой клинышком. – Напоминаем, что за три дня до этого у себя дома, вместе со своей сожительницей, неизвестными был отравлен бизнесмен, так же являющийся совладельцем ООО „Русский лес“, Сергей Батурин. Это цепочка напоминает кровавые разборки начала девяностых, когда в борьбе за сферы влияния над источниками доходов схлестнулись различные криминальные группировки. Предполагаемый исполнитель убийств сейчас находиться во всесоюзном розыске. Если кто-либо знает о его местонахождении, просим сообщить нам по телефонам…» – Далее бегущей строкой следовали номера телефонов. На экране появилось лицо человека, которого Элеонора Константиновна смутно припоминала… Постойте, постойте-ка… Точно. Она пораженно отпрянула от экрана – на нее смотрело лицо человека, которого на последнее заседание их Тайного Общества привел и представил один их коллега… тот потом ещё приходил к ней однажды… да! Теперь у неё не оставалось и тени сомнения – это был Дмитрий!

* * *

– Пошли, – еще раз повторил Леха и мы двинулись вперед. Колян отпер железную дверь. Дрон медленно приоткрыл ее и осмотрелся вокруг – коридор был пуст. Мы двинули вперед цепочкой по двое. Дрон профессионально и ловко выглядывал из-за угла, затем перебегал до следующего, выглядывал из-за него и делал сигнал нам. Прошли два коридора, впереди показалась дверь, за ней лестница.

И тут случилось непредвиденное: Дрон вдруг заметался, выглянул за угол и бросился назад. Послышались приближавшиеся голоса. Колян застыл у какой-то двери, в панике ковыряя в замке все никак не подходившими отмычками. Голоса были уже совсем близко как дверь поддалась и Колян, а за ним и подоспевший Дрон скрылись в проеме. Мы с Лехой торопливо но, стараясь не шуметь, ввалились туда же. Едва мы прикрыли дверь, мимо раздались шаги. Мне послышались смутно знакомые голоса. «А что там слышно-то, как все случилась? Мы ж его только вчера видели… у него ж охраны выше крыши, да как же это? – и в ответ басистое: – снайпер, говорят, с крыши достал. Да не наше это дело, Косой… без работы б теперь не остаться. Слепой все же правильный кореш был, хоть и понтовался последнее время…» Голоса удалились.

Леха осторожно открыл дверь, двинулись дальше. Вверх по лесенке, с площадки в коридор, дальше переход, и снова лесенка – тут вдруг снова: сзади по лестнице крики, топот. Уже спускаясь вниз услышали: «Ушел сука, через стену ушел! Быстро ребята, сюда!»

– Ускоряемся. Здание оцепят – шандец. – Леха был немногословен. Колян ковырялся у двери. Щелкнул замок. Зашли. Просторный склад, заваленный какими-то ящиками и упаковками банок. «Смотри-ка, завоз, – возбужденно начал Колян, однако получив от Дрона затрещину, тут же направился к большим двустворчатым дверям в стене. Сунул отмычку в отверстие замка. Щелкнуло. Медленно приоткрыли дверь. Где-то за углом слышались крики и топот ног. Затем немного стихло; видимо все бросились вниз – обсуждать увиденное. Эта пауза давала нам шанс. „Вперед!“ – сдавленно скомандовал Леха и они парами, через интервал, неторопливым шагом направились в сторону грузовых построек – расчет был прост. Так они, по крайней мере, не привлекали внимание случайных зрителей – ну, идут себе работяги что-то разгружать, и пусть себе… Дойдя же до построек мы втиснулись в проход между постройками и, выйдя с другой стороны, уже не раздумывая, опрометью помчались в сторону близлежащего дома.

И вовремя. Почти одновременно из задних дверей казино начала вываливать братва и торопливо, держа руку во внутреннем кармане, рассредоточиваться, медленно окружая здание.

Мы достигли парадного обветшалого дома и нырнули в подъезд.

Меня всегда удивляли подобные новорусские контрасты – казино «Жемчуг» было окружено хрущевками из тех, что по всем планам их архитекторов развалились лет двадцать назад вследствие истечения срока эксплуатации… Мы сунулись было в подвал, но на минуту задержались – оттуда валил пар.

– Блин, трубу прорвало, – в голосе Дрона была неподдельная досада, – еще вчера не было…

– Делать нечего. Нужно идти. Начнем обходить дом по улице, увидят. На крышу тут выхода нет. Останемся внутри – рано или поздно дотумкают дома окрестные проверить, или, того хуже: с собаками… – ему внезапно пришла в голову какая-то новая мысль. – А что, если по следу пойдут, вода оно нам может и лучше… А на выходе табачком. Запарятся вокруг дома бегать, след искать…

Он, более никого не спрашивая, первым ринулся в промозглый пар подвала. За ним, так же молча исчез в пелене Колян, затем Дрон. Я вздохнул и последовал за ними: в нос пахнуло горячим смрадом, ноги по щиколотки погрузились в теплую воду. Вода, слава Богу, была не горячей, видимо к прорыву отопления помешались канализационные стоки. Я с трудом различал двигающиеся впереди силуэты, сильно боясь потеряться из виду. Как действовать дальше в одиночку я не представлял себе даже смутно. Наконец, мы подошли к слуховому окну и остановились у него. Оно выходило на другую сторону. Ну что? – повернулся ко мне Леха, – выходим наружу и разбегаемся? Я напрягся. Зимой, с мокрыми ногами, да, впрочем, и остальная одежда от пара была влажной; без копейки в кармане, небритый и оборванный… – разбегаться я был решительно не готов.

– Ребята, серьезно, прикиньте, куда мне сейчас? – я решил быть предельно откровенным, – да и вам бы лучше, мне кажется, тоже связь пока держать. Спокойно обмозговать – кому куда. Лазутчика запустить, послушать, какие слухи. Единственно, ботинки надо быстрее выбросить. А как вас еще опознают – не видел ведь никто. «Прав мужик, – зазвучало в голове, стоило мне посмотреть на Леху, – надо его дальше спасать, а то без толку. Сразу не заложит, – он оценивающе посмотрел на меня, – но если бить начнут, расколется. Интеллигент… – закончил он полужалостливо, полуосуждающе…

– Колян, Дрон. Сейчас в окно. Там в следующий дом. Вперед направо, там подвал везде открыт. Идёте до предела, потом наружу и спокойно в район заводов. Там у тусняка разузнайте заодно все. Я в схрон на Бабушкина, в сталинский дом, в бомбу. С мужиком. В десять стрелка на ЛОМО. Если я без рукавиц – не подходить, что-то значит не так. Тогда на следующий день. Обувь сегодня же выбросить. Смотрите, только, что бы кто из братвы не подобрал – тогда конец. Пошли! – скомандовал он и Дрон без разговора полез в окно. За ним Колян. Пока они лезли, Леха достал из кармана пачку папирос, переломал с десяток ссыпая табак в карман.

– Пошли, – хрипло прошептал он, указывая на окно.

Я полез. И тут же с ужасом понял, что окно для меня слишком мало. Голова-то кое как пролезла, а вот грудь… Зря говорят, что если голова пролезла – значит и все тело пройдет. Может и правда, если через решетку, а здесь, в узком окне… Еле вылез назад. После морозного уличного воздуха в глазах потемнело, затхлый пар шибанул в нос. Леха понял все без объяснений.

– Идите за мной, – не говоря больше не слова, он повернулся и пошел назад, в парящий туман…

* * *

Мы шли довольно долго спотыкаясь об обрезки труб и торчащие останки коммуникаций. Леха молчал, но я понял: он решил рискнуть: дойти до крайней парадной, несмотря на то, что она была ввиду казино, и за ней могли наблюдать. Я оказался прав и через некоторое время мы подошли к двери и выглянули наружу: такой же подъезд, как тот, в который мы вошли. Выбрались, поднялись полпролета на первый этаж. Там Леха аккуратно выглянул наружу и тут же, быстро захлопнул дверь. «Собаки!..» – я сперва подумал, что он так ругается на наших преследователей но уже в следующее мгновение я услышал отдаленный, но явный собачий лай…

– Они с собаками к парадняку подходят, – он быстро перевел взгляд на меня, ему в голову, видимо, пришла какая-то мысль, и, снова буквально на миллиметр приоткрыл дверь. «Какого черта, если они к нашей парадной подходят, в подвал надо, назад, не сразу найдут по крайней мере!» – мелькнула мысль, но я тут же сообразил: если они идут по следу, то подходят они не к нашей парадной, а к той, в другом конце дома – через которую мы в подвал вошли. Я понял план Лехи, и, когда он вдруг рывком открыл дверь и скомандовал: «За мной!», не медля ни секунды, последовал за ним, даже не оглядываясь назад: смотри не смотри, было уже поздно перерешать. В последний момент, словно в замедленном кино, я заметил, что он быстро выскакивая из парадной успевает посыпать за собой табаком из кармана.

Мы быстро пересекли несколько метров, отделяющих подъезд от конца дома и, свернув за угол, побежали еще быстрей по направлению к углу соседнего дома. Леха чуть отставал. Он периодически приостанавливался, что бы посыпать табака но вскоре перестал и быстро меня догнал. Навстречу попалась пара прохожих, но выглядел наш бег для них так, словно БОМЖ и беспризорник чего-то не поделили и теперь один убегает от другого: картина почти привычная. Свернув за второй дом, я привычно дернулся в сторону подъезда, но Леха остановил меня, показывая, что внутрь нам больше не надо. Мы начали двигаться торопливым шагом в направлении какой-то одному ему ведомой цели.

Идти было неприятно. Ощущение мерзости усиливалось с каждым шагом: на улице был легкий минус и пронизывающий сильный ветер. Ноги до колен были мокрые вдрызг. Все остальное было влажным и липким. Меня начал бить озноб. Я повернулся на ходу к спутнику:

– Ннам… сколько еще осталось? – во мне боролись два противоречивых чувства. С одной стороны, до непреодолимого приятно было удаляться от места предыдущих событий. С другой, было непонятно, сколько я еще в таком состоянии продержусь – умереть от переохлаждения в мои планы так же не входило.

– Все уже, почти пришли. – Леха остро зыркнул по сторонам и зашел в парадную большего многоэтажного дома, с легкостью открыв имеющийся на ней кодовый замок. Подошли к тяжелой кованой двери, ведущей в бомбоубежище. На ней висел замок. Леха достал из кармана ключ, быстро отпер замок и потянул дверь на себя. Она подалась тяжело и громоздко. Я чуть ему помог и через минуту мы уже стояли в какой-то камере, видимо, «шлюзовой». Дверь за нами захлопнулась. Лёха закрутил тяжелое колесо: достать нас теперь отсюда, не представлялось возможным даже взводу десантников. Хотя это успокаивало мало. В таком случае мы и сами выйти бы не смогли; хотелось надеяться, что табачные ухищрения сработают и нам не приодеться скрываться здесь вечно…

Прошли внутрь. В конце концов Леха привел в комнату, полностью заваленную тряпьем. В ней располагался теплоцентр и от этого было тепло и сухо. Я, несмотря на подозрения о наличии вшей и, возможно, других паразитов разделся до гола, развесив все свои вещи на трубах отопления и устроившись на коробке из под апельсин, наблюдал за парнем. Он тоже разделся, одев взамен, что-то тут же импровизированно выбранное из кучи на полу.

– Там, в соседней комнате вода есть если что. Из вещей берите, что надо, размеры разные есть. Ботинки дайте, заберу. Он не дожидаясь снял с трубы мои зимние кроссовки, поставил рядом со своими. Затем достал нож и принялся методично тыкать им в обувь вырезая куски. «Что б не подобрал никто из наших», – хмуро пояснил он.

– В общем так, – я к пацанам пошел, скоро вернусь. Ждите. Изнутри не закрывайтесь, не достучусь. – Он сложил обувь в какой-то полиэтиленовый пакет и вышел из комнаты.

* * *

«Жена Федор Михайловича Достоевского вспоминала, как однажды во время прогулки муж завел ее в укромный двор и показал камень, под которым его Раскольников спрятал украденные у старухи вещи. „Боже, как ты нашел его! Зачем ты вообще забрел сюда?“ – удивилась Анна Григорьевна. Федор Михайлович только фыркнул – „А затем, зачем ходят в укромные места прохожие“. – А что еще мог ответить Федор Михайлович, если первый общественный туалет в Петербурге открылся в тысяча восемьсот семьдесят первом году! – Бойкая дикторша сделала паузу. Картинка на экране телевизора сменилась, и в кадре поплыли унитазы разных калибров и мастей.

– Алексей Карсавин – главный хранитель музея воды, – продолжала ведущая, теперь уже за кадром. – Коллекция далась потом и кровью. Искали по чердакам. Горшки мало кто хранит. Жемчужина коллекции – бетонный унитаз. Отформован вручную в двадцатые годы.

– Лучшими считались в то время английские писсуары, – включился мужской голос, и в экране инсталлировалось лицо представительной наружности с интеллигентными очками в тонкой оправе. – Поэтому Россия покупала их за границей. Вот здесь и представлены, так сказать, образцы английской сантехники. Поскольку покупалось за валюту, то фактически можно сказать, что Россия платила золотом за унитазы.

– На установку унитаза в доме начала двадцатого века требовалось разрешение архитектора, – инициатива снова вернулась к ведущей. – Подобный проект мог стать хозяину в копеечку. Вот счет аж на двести десять рублей. Не каждый считал подобные затраты стоящими! Особая гордость коллекции – горшок. – По экрану проплыл белый горшок. На дне его виднелось полуистертое изображение глаза. – Его хранитель музея почти насильно отобрал у своей бабушки! – В кадр снова вплыл интеллигентный. – Бабушке глаз не нравился, и она терла его нещадно. Вот это такой интимный друг, который знает все секреты своего хозяина!

– Унитаз – на экране снова поплыла нескончаемая череда унитазов. – В переводе с испанского «Единство». Если для членов коммунальных квартир он причина раздоров, то в общественных туалетах школ и университетов – символ народного объединения…»

Андрей выключил телевизор и набрал телефонный номер. Он был в приподнятом настроении – то, что произошло с его другом, полностью укладывалось в его концепцию развития человечества.

А концепция эта заключалась в том, что оно, человечество, перерождалось. И признаков тому было множество – вот Дмитрий тот же. Был нормальный среднестатистический человек. А вдруг на тебе! Мысли читать научился! А другой – да взять того же Копперфильда, Дэвида блин! – Людям внушать научился так, что они уже сами на его представлениях перестают понимать: то ли они здесь зрители, а Дэвид им фокусы показывает, то ли они сами один большей фокус, а Дэвид на них в цирк посмотреть пришел и теперь сидит на сцене и прикалывается… В общем, человеческий прогресс налицо. А недавно по телевизору людей показывали, которые вообще есть перестали: питаются солнечной энергией. Им, конечно, никто из академиков не верит. «Врут, – говорят, – тайно едят, а нам вкручивают». Только есть здесь к этим академикам один вопросик: а что же такое интересное явление – да не проверить? Посадить такого солнцееда под замок на сорок дней – и посмотреть. Ест или не ест? Только не делают этого академики. Потому, как и сами знают, что – правда. А раз так, то и окажется вдруг, что вся их дарвинистическая чушь, на которой они себе звания и награды заработали – не более как фантом. Только для зарабатывания этих самых наград ими и изобретенный. А в действительности, в жизни ничего не объясняющий…

Тут мысли его прервались – телефон Дмитрия не отвечал; что было странно.

Не снимал он и мобильный. А звонил Андрей уже раз пятый. Сегодня же на вечер было запланировано собрание их Тайного Общества, на котором Дмитрия, как подающего особые надежды, должны были принять в Члены. Дело было неординарное; и Дмитрий о нем заранее знал. Что же там могло приключиться? Он нерешительно набрал другой номер.

– Аллё? – на том конце ответили почти сразу, словно ждали звонка.

– Это Андрей; извините, Иван Моисеевич, вам Дима не звонил? У нас же Совет сегодня, а он… пропал… не могу дозвониться.

– Нет, нет, дорогуша, не звонил. Очень жаль, что пропал; хороший молодой человек, – как-то чересчур умильно добавил он. «Видимо про историю с аппаратом не забыл, злорадствует. Ну да ладно. Моисеевич у нас ничего не решает; сам на волоске из-за своих закидонов висит». – Андрей попрощался и повесил трубку. «Что ж за дела, нехорошо получается. Мы из-за него Совет собираем, а он не придет – обидятся. Может, у него телефон сломался? А мобильник отключили, а он забыл». Андрей подумал еще некоторое время и решил зайти к Дмитрию домой – чем черт не шутит. «Заодно и продуктов куплю, – он собрался, взял с собой плетеную авоську, которую помнил еще со времен своего детства и вышел из дома. Он пошел, что бы сократить расстояние вдоль дома – и, когда он проходил мимо соседнего подъезда, дверь приоткрылась, чьи-то сильные руки схватили его за шею и, удушая на ходу, затащили в подъезд. Все случилось мгновенно; и только ветер гонял по снегу пустые пакеты, да у парадного осталась лежать черная плетеная авоська…

* * *

Вернулся Леха быстро. Он был еще более неразговорчивый и, я бы даже сказал, угрюмый. Сел напротив меня и некоторое время молчал. Я уже собрался примериться, что бы почитать его мысли, но он начал сам:

– Винить я Вас не могу. Вопросов мы Вам не задавали. Врать Вы нам не врали. Мы и сами могли догадаться, что просто так в казино к батарее не пристегивают. В общем, знаем мы теперь, что вы в розыске. За убийства.

У меня отвисла челюсть. Особенно меня поразила формулировка во множественном числе. Хотя… «Их же двое было; Серега и тетка его… О них речь, кого же еще…»

– За три убийства. Да, я думаю Вы и сами знаете, кого мочканули, – и через паузу добавил неожиданное: – извиняюсь за выражение.

– За три!? – я думал, что ослышался. – А третий-то кто? – уже заканчивая, я осознал, что для Лехи я только что признался в том, что двоих-то, мною убиенных, я знаю, а третьего запамятовал.

– Мужик бизнесмен с его теткой. И авторитет из криминальных в довесок. Последнее совсем плохо… – как-то раздумчиво закончил он.

Авторитет… От услышанного мне стало несколько дурно. Получалось, что меня искали менты и бандиты одновременно.

– Уходите, пожалуйста. – Прервал мои размышления Леха. – Мы для вас сделали все, что могли.

Я почувствовал, что он прав. Естественно он боялся моей компании. Если меня находят в его пристанище, о котором наверняка знают другие беспризорники, ему, выражаясь его словами – «шандец».

* * *

Я вышел на улицу, замкнув за собой тяжелую дверь бомбоубежища. Выглядел, словно уличный бродяжка: вся одежда в прямом смысле слова «с помойки».

Мои прежние вещи просохли не до конца и лежали в пакете, который я нес в руке. Идти было некуда.

Подумав немного и, мысленно перебрав в голове своих знакомых, я понял, что единственный, с кем могу поговорить на интересующие меня темы, был Андрей. Сообразив, где нахожусь, и, не особенно привлекая внимание редких прохожих – бредущий по улице бездомный, к тому же с пакетом в руке, картина в наши дни привычная, – я отправился к нему домой.

Идти, слава Богу, оказалось не далеко. Я, правда, опасался, что за его домом следят. Поэтому в квартиру не пошел, а занял позицию в соседнем подъезде. Здание здесь загибалось, и я хорошо видел окна квартиры. В них горел свет.

Что делать дальше было непонятно. Вызвать его я не мог – телефон отняли бандиты. Да и меня самого могли в любой момент отсюда погнать. Кому нужны бездомные на лестнице… Единственно, успокаивало, что здесь был лифт, а я стоял вне видимости от него, то есть, можно сказать, спрятался… Очень хотелось есть.

Я вдруг увидел, что свет в окне Андрея погас. Это было несомненное везение: я уже приготовился ждать часами. Но теперь я не понимал другого – если за ним следят, то, как мне это обнаружить? Не следить же за ним самому… При моей патологической неспособности играть в шпионов – обнаружат тут же.

Тем временем я увидел Андрея, выходящего из своего парадного. Он почему-то пошел вдоль дома и в мою сторону. Я решился. «Будь что будет!» – подумал я и ломанулся вниз. Открыв дверь в тот момент, когда он с ней поравнялся, я схватил за Андрея за шиворот и рывком втянул вглубь помещения. Тот, зацепился таки за дверной проем, но споткнулся о поребрик и рухнул прямо на меня. При этом Андрей продолжал сопротивляться, естественно, решив, что его собрались грабить и пребольно заехал мне в нос. У меня из глаз посыпались искры, однако я успел, прежде, чем он вскочил на ноги, заорать: – «Андрей, это я, не бойся у меня тайная информация»!

Голос он мой узнал; привычка к постоянным тайнам и мистическим погружениям сделала его абсолютно терпимым к любым неожиданностям. Он изумленно посмотрел на меня. Я вытер кровь, идущую из носа рукавом и шмыгнул носом.

– А… Это… – видимо, мой вид его очень удивил. «Тайны тайнами, но при чем тут одежда-то?» – послышалась в голове его мысль. – «А! – тут же догадался Андрей, – танцы дервишей! Мистический ритуал! Они же в лохмотья одеваются… Во Димыч дает! На глазах развивается духовно!» – Он уже по-другому, с уважением и пониманием посмотрел на меня.

– Что за вопрос-то? – теперь мое необычное поведение приобрело для него особый, хоть и малопонятный но, многозначительный смысл.

Мы прошли вглубь подъезда и встали на то место, откуда я за ним наблюдал. Пока все было тихо. «Значит, еще не следят, – мысленно отметил я. Вверху щелканула чья-то дверь. Заработал лифт. Я обождал, пока человек выйдет из парадного и начал тихо рассказывать. Скрывать мне от него было нечего. То, что я читаю мысли, он знал, а остальное не было секретом. Начал с Наташки и далее по всем пунктам. Чем дальше я рассказывал, тем больше округлялись у Андрея глаза.

Он был великим бойцом Невидимого Фронта. Но сфера его интересов и, соответственно, борьбы за эти интересы, лежала в плоскости, мягко говоря, другой. Вампиры, привидения, порча, сглаз; разного рода фантомы – вот, так сказать, привычный перечень его непримиримых врагов. В моем же случае он столкнулся с чем-то для него необычным и куда более страшным, чем привидения: милиция и бандиты. Эти силы пугали своей малоизученностью. Нормальные, привычные средства: заклинания, пиктограммы, амулеты – против них не годились. Чем дальше я рассказывал, тем больше понимал, что практической помощи мне от него не будет. Когда же сообщил, что меня объявили во «всесоюзный розыск», Андрей и вовсе сник. Слова «всесоюзный розыск» звучали страшно и непонятно. Что это обозначает, он не понял, но испугался.

– Да, старик… Прямо не знаю даже, чем помочь… – Он посмотрел на меня с жалостью – помочь ему, видимо, хотелось.

А я не понимал уже и сам, зачем к нему пришел. Но, вдруг мне в голову пришла интересная мысль. Андрей, хоть и не был сильным экстрасенсом, но интуиция у него была вполне. Это могло пригодиться.

– Мне, Андрей, кроме меня самого, похоже, никто не поможет. Но, слушай. Ты сам-то что думаешь? Ведь кто-то меня подставляет. Зачем? Что тебе интуиция подсказывает? Ты же мне доверяешь?

Андрей задумался.

– Мда… – произнес он задумчиво через какое-то время. – Задачка… С чего, ты говоришь, все это началось? Неприятности твои, самые первые? – Я, подумав с минуту ответил:

– С Наташки этой. Как я ее мысли тогда услышал, что она убить кого-то собирается, так и понеслось. Сергей. Слежка. Убийство.

– Ну, не совсем так. – Откликнулся Андрей после паузы. – Между тем, как ты ему, о ее плане рассказал, и тем, как его самого убили, еще другие события были.

Я задумался.

– Ну да, – стал вспоминать я. – Он ведь меня заподозрил. Слежку поставил – значит и другие в курсе были, что он меня в чем-то подозревает. Мог, в принципе, что угодно наговорить, зачем ему за мной ходить взбрендило… Только какое объяснение-то? Что бы он там своим браткам ни наговорил – зачем, мне его убивать-то?

– О, с этим никогда проблем не будет. Любовник ты Наташкин, допустим. Вот и решили вы Серегу вместе с ней ухлопать. Что бы его денежки загрести.

Я застыл в замешательстве. Что за странная мысль. Хотя… Ведь никто не знает, что я болонок не люблю, тем более таких как Наташка – манерных…

– Так если я его пришить решил, зачем же мне к Сереге идти? И, что его убивать собираются, ему же и рассказывать!? – внезапно нашелся я – аргументация показалась мне железобетонной. Я внутренне просиял.

Андрей почесал затылок и задумчиво посмотрел на меня.

– А кто тебе сказал, что ты к нему ходил? – вдруг ответил он вопросом на вопрос.

– Да сам Серега всем сказал; если мне не верят… – уже не так уверенно договорил я и вдруг понял, что имел в виду Андрей: для других действительно факт моего посещения Сергея был известен только с его слов… если был вообще известен.

Андрей, как бы завершая произведенный эффект, снова спросил:

– А ему-то, с какого перепугу поверят? Ну, загуляла у него баба, ясный пень. И, что бы всем об этом не рассказывать, приплел первое попавшееся – про убийство своё, якобы. Что б за тобой и за ней слежку организовать. И вычислить – любовники вы или нет. А если подозрения у него напрасные, перед своими пацанами не позориться, что у него про бабу такие мысли ходят… – типа, следили, потому что ты к нему с этими рассказами приходил. То есть, если застукать вас не получится, так никто на нее и думать не будет, что, мол: «Дыма без огня не бывает, гуляет Наташка у Сереги, да тому не поймать». А может, подозревал он вас, что вы и правда любовники и отравить его собираетесь. Вот и скомбинировал по хитрому.

– Да не был я ее любовником, понимаешь? Да этой грымзе я и даром не нужен, у меня ж денег ни фига! А они без бабок не могут мужика любить, физиология такая!

– Да я и не говорю тебе, что был. – Андрей серьезно посмотрел на меня. – Я тебе говорю, как это другие использовать могут, что бы твою мотивацию обозначить. Тем более, про «грымзу» ты зря; жить такая с тобой бы точно не стала – тут ты прав. А вот любовничка молодого симпатичного, да ещё и музыканта полуизвестного по модным клубом играющего – очень даже интересно заиметь. Психология… – Он помолчал. – Тем более тут, получается, ещё и третьего убили…

В это время снова хлопнула дверь. Мы замолчали, дожидаясь пока спустится лифт.

– Слушай, а кому это нужно? Сложности эти все? Опять же меня подставлять, музыканта неимущего? – спросил я.

Андрей задумался, потом как-то нерешительно посмотрел на меня.

– Кому-то, кого мы, кажется, не знаем. – Он помолчал и закончил: – среди народа их, из фирмы, надо бы поискать. Ведь каждое убийство выгоду кому-то приносит. Всё это, наверное, деньги большие. Кому-то нужные…

Мы помолчали.

– Кому? – вдруг неожиданно для себя спросил я. И тут же понял, что вопрос этот задан уже не по назначению. Кому и где нужны «большие деньги», Андрей понимал еще хуже, чем я.

– Знаешь что… – Вдруг ответил он. – У меня дача есть. От родителей досталась. В Токсово. Сорок минут на электричке. Я думаю, ты там отдохни. Приди в себя. А дальше, по обстоятельствам решай. Смотри…

Он подробно описал, как добраться до дачи, и где лежит ключ.

– Если что, – вдруг извиняющимся тоном добавил он. – Ты у меня в гостях был. Летом. Отсюда и про ключ знаешь.

Больше он ничего не добавил. Всё было правильно. Если меня арестуют, совсем не обязательно докладывать, что он, зная, что я в розыске, скрывал меня на своей даче…

Мы распрощались, и он вышел из подъезда. Поднял с земли авоську и медленно пошел в сторону универсама.

«Булку надо и молока. Потом вернусь, переоденусь и на встречу…» – прежде, чем он скрылся за углом, услышал я. Мысли у него были какой-то невеселой, задумчивой окраски.

* * *

Собрались опять у Ивана Моисеевича. Он был сегодня особенно весел и приветлив. Правда, круг намечался узкий – нужно было посвятить в члены Общества нового адепта, а в этой процедуре участвовали только избранные.

Андрей пришел одним из последних и сразу уединился с Элеонорой Константиновной. О чем-то недолго переговорив, отошел, оставив её в глубокой задумчивости. Он рассказал всё что знал, утаив только про дачу. Она некоторое время колебалась, затем повернувшись к присутствующим, властно взмахнула рукой Разговоры мигом прекратились.

– Прошу внимания. Дмитрий не придет. С ним случилась беда. Прошу всех сесть, нам надо решить, будем ли мы ему помогать и, если да, то как. – Все расселись за круглый стол, покрытый темно-зеленой скатертью. – Даю слово адепту Андрею. Расскажите дружочек, как все случилось. – Она повернулась в его сторону, теребя в руках четки. По всему чувствовалось, что она волнуется – решение обнародовать новость далось ей нелегко.

Андрей повторил все, что знал, почти слово в слово, опять не рассказав лишь о том, что я сейчас нахожусь на его даче. Народ, слушая его, молчал. По лицам было непонятно – люди разные: кто экстрасенс, кто ворожея. А кто и просто так, шоумен, что ли… Как они все это чувствовали и к каким выводам для себя пришли – было не понятно. Андрей закончил.

– Я так понимаю. – Заговорила Элеонора Константиновна. – Что, хоть так и получилась, что мы его в наше общество принять не успели но – хотели. Способности у него выдающиеся, дело не в формальностях. А если бы он уже членом нашей организации был, то по Уставу, должны мы были бы ему всем миром помогать. Так вот. Будем? – она вопросительно осмотрела присутствующих. – Ставлю вопрос на голосование. Иван, обойди народ. Дай всем бумажки. Потом собери. Плюс – да. Минус – нет. Всё. – Она откинулась в кресле.

Иван Моисеевич, похоже, он был у Элеоноры за секретаря, разнес бумажки. Вторым кругом собрал. Затем объявили перерыв.

Минут через десять все снова заняли свои места.

Иван Моисеевич, во время перерыва посчитавший плюсики, объявил результат. Шестьдесят процентов были за то, что бы Дмитрию помочь.

Результат никого не удивил: с одной стороны, не хотелось встревать в серьезное дело, когда была (пусть и формальная) возможность этого избежать. С другой стороны, каждый понимал, что, окажись он сам в затруднительных обстоятельствах, неизвестно как все обернется… В конце концов, было и еще одно обстоятельство: корпоративная солидарность, что ли. Человек этот, хоть и всего лишь раз на собрании появившийся, обладал уникальными способностями. И терять его не хотелось.

– Есть предложение. – Подытожила Элеонора. – Начать прямо сейчас, используя имеющиеся у нас ресурсы. Предлагаю вызвать дух убиенного и спросить его. Он должен знать, что там произошло, и что он об этом сам думает. Люди за столом согласно закивали. Иван Моисеевич накрыл стол большим листом бумаги, на котором по окружности были написаны буквы. Зажег свечи, выключил электрический свет.

– Двенадцать есть? – Спросила Элеонора Константиновна.

– Да. Двенадцать десять. – Посмотрев на часы, ответил Иван Моисеевич.

– Форточки. – То ли попросила, то ли констатировала она.

Иван Моисеевич прошел по комнате, открывая форточки – нужно было открыть ИМ Путь.

Сели.

Один, кажется, его звали Василий Аристархович, вдруг встал и, повернувшись к обществу, не совсем внятно высказался:

– Прошу извинения. Должен откланяться. Приехал со дня рождения. Выпили мы там. – Он, ничего более не поясняя, развернулся и вышел. Комментариев не последовало. Все знали и так: духов вызывать в нетрезвом виде: себе дороже получиться. Да и результат непредсказуем. Однако вернулись к столу.

Иван Моисеевич принес тарелку. Начинался спиритический сеанс.

– Что спросим? – изменившимся, более глухим, чем обычно, и слегка осипшим голосом произнесла Элеонора Константиновна. При этом не смотря на вопросительное построение фразы, интонационно вопрос не прозвучал. Словно знала она: о чем спросить; да, точно знала! Знала о чем и как…

А в деле этом существовал ряд непреложных правил. Например, дух Сергея нельзя было впрямую спрашивать о том, кто его убил. Так же, как и нельзя задать вопроса, где он сейчас и, как его самочувствие. На этом было негласные табу. И, непонятно, что было бы, если все же спросить; что в этом плохого и что бы из этого вышло… Все просто знали – нельзя.

С другой стороны, спрашивать, как он был одет в день убийства, тоже было бессмысленно. Все и так это знали. Цель же сеанса была одна: узнать имя убийцы и снять с Дмитрия подозрения.

– Мы вызываем дух Сергея Болдинского… – начала Элеонора, – приди к нам. – Блюдце начало двигаться…

После общих вопросов, являвшихся частью необходимого ритуала стали переходить к конкретике. И, хоть народ и не особенно соображал в момент столоверчения, или, вернее, не соображал вообще – большинство впало в транс – Элеонора Константиновна всё держала под контролем.

– Как была одета Наташа… В тот день, когда ее убили? – перешла она постепенно к конкретным вопросам после ритуала приветствия. Все, кто еще не вошел в состояние транса, удивились – ход был гениальным – их ведь убили вместе! Если нельзя спросить дух Сергея про его собственного убийцу, то на Наташу это формально не распространялось.

– О… р… а… н… жевое платье, – появилось под перестук.

– Скажи нам дух, а как ее убили?

– О… т… р… а…вили…

– Кто же ее отравил, уважаемый дух?

– Сосед по дому… Дмитрий…

В этот момент несколько человек испуганно отдернули руки от блюдца и переглянулись. Это было, безусловно, грубым нарушением ритуала: сперва дух нужно было символически отпустить. Однако изумление было настолько велико, что люди просто не сумели сдержать эмоций.

По всему выходило, что отравил обоих тот самый друг Андрея, которого они всем миром только что собрались защищать!

Расходились молча. Результаты сеанса всех ошеломили. Особенно хмурым выглядел Андрей. Он оказался втянут в историю по самые уши, да еще и пытался замешать в неё других. Страшно было даже думать, что случилось бы, если не сеанс… О том, что убийца благополучно скрывается сейчас на его даче, он старался не думать.

Удавалось, впрочем, не очень – он никак не мог решить что предпринять: заявить в милицию о местонахождении Дмитрия, или пустить на самотек. От того, что бы на него пало подозрение в укрывательстве, он, кажется, застраховался. Свидетелей их разговора не было, а о том, что ключ лежит под крыльцом, Дмитрий мог узнать и без него. Однако, что было делать дальше, он не понимал совершенно. О том, что вызванный дух соврал или что-то спутал он, с его полным доверием к мистическим ритуалам, не сомневался ни на секунду. Все было предельно ясно. Дмитрий – убийца.

* * *

Я сидел у печки и с удовольствием грел застывшие ноги. Уютно потрескивали дрова. Атмосфера умиротворяла, впервые за много дней мне удалось наконец расслабиться. Я почти согрелся. «Единственное неудобство сельской жизни: туалет на улице, – подумал я и, прежде чем ложиться спать, решил туда наведаться. Просыпаться среди ночи и переться через весь огород по морозу не улыбалось.

Я, бодрым шагом, напевая что-то из Наутилуса – кажется, «Скованные одной цепью» – вышел в сени, одел кроссовки. Потом подумал и снял их назад. Снял с печи свою высохшую одежду и переоделся.

Я понял, что меня так последнее время стесняло: чужая, кем-то выброшенная на помойку одежда подавляла энергетически.

Дело было не в том, что я не любил старую одежду. В секонд-хенде мне нравилось. Это были чужие, но «теплые» вещи. Вещи, которые любили и потому не выбрасывали. Жалели и передавали другим, отдавая в магазин. И одевать такие вещи было приятно.

Но эти вещи, подобранные беспризорниками на помойке не только были выброшены; они просуществовали уже на помойке достаточно долгое время, пропитались той энергией, в которой не осталось уже почти ничего живого, позитивного…

Переодевшись и, мгновенно почувствовав себя сильно лучше, я сменил Наутилус. И, насвистывая теперь песню из фильма «Веселые ребята», вышел из дома и направился в туалет.

Он стоял в самом конце участка и я, осторожно ступая (земля была влажная, а сушить кроссовки еще раз не хотелось) добрался до утлого сарайчика и занял место. На некоторое время, сосредоточенно стараясь не провалиться в темноте в дырку сельского унитаза ногой, я даже перестал свистеть. Это, видимо и спасло мне жизнь.

Сначала я услышал рокот мотора и удивился: – «Кого бы это в такую позднотень сюда зимой занесло? И зачем?». Но рокот приближался, и я разобрал уже не один работающий двигатель. Их было несколько.

Все еще пребывая в беззаботном настроении, я заглянул в щель двери – электричество в туалете отсутствовало напрочь – и, к своему изумлению увидел несколько машин, остановившихся рядом с моим домом. Из них вышли люди и быстро направились к дому. «Степанов заходи справа! Веселовский, слева! Василич, смотри сзади, может через окно уйти!» – пронеслось в голове и я понял, что слышу их мысли. Голоса из-за большего расстояния слышно быть не могло, но донесся собачий лай. – «Опять собаки, я им что, мёдом намазанный?» – мысль, однако, сразу же застопорилась парализованная страхом и безысходностью.

Фигурки были очень далеко, да и всё время терялись из виду: их заслоняли ветки деревьев. Я натянул штаны и замер в полной прострации. Что было делать – не понятно.

Я, конечно, сообразил, что они пришли за мной и ожидают найти меня в доме. И что? Не найдут. Начнут искать дальше. Я закутался в шарф, застегнул куртку. Машинально порадовался, что одел свое – вещи были теплые. Нужно было выходить. Куда? Зачем? Кто эти люди? – вопросов было много. Ответов не было вообще. Но выходить было надо. Это точно. Сидеть в туалете, дожидаясь овчарки, было глупо. Я вспомнил опыт предыдущего побега из подвала. Достал из кармана пачку Мальборо (редкий случай радости собственному курению) и, размяв несколько сигарет, скрошил табак в карман. Тихо приоткрыл дверь. Вышел. Те, у дома суетились, кажется, операция была задумана нешуточная. Я вдруг сообразил, что здесь и собаки не нужно. Следы от дома ведут прямо сюда. Стараясь не поддаться панике, я огляделся. Туалет был расположен прямо на границе, у чужого участка, который был огорожен добротного вида забором. Но сколочен он был грубо, видимо, здесь не опасались всерьез какого-то проникновения. Скорее так, обозначить территорию. Я машинально отметил, что на заборе есть промежуточная планка, проходящая совсем не высоко, вдоль забора. Бросил щепотку табака и прыгнул на забор, руками уцепившись за верх, а ногами попав па планку. Бросил назад ещё щепотку и, медленно продвигаясь по забору, пошел. Получалось быстро. Периодически сыпал табак назад. В районе дома раздавались крики; вдруг – неожиданно для меня – я даже чуть не свалился с забора, – раздалось два гулких выстрела. Я, несколько осмелев от шума, подтянулся вверх и, стараясь не свалиться с забора, перелез на другую сторону и пошел дальше, по периметру. Сзади, еще далеко, но, уже определенно приближаясь, послышался шум. «Поняли, что дом пустой, пошли по следу, – паника усиливалась. – Я так недалеко уйду». Здесь я увидел прямо у забора какое-то сооружение из бетона с чернеющей горловиной. «Колодец, – сообразил я, еще не понимая, как это может повлиять на ситуацию. Услышал звук хлопающей двери и снова крики, – видимо, дошли до туалета. „Бандиты убьют сразу, как-то отстраненно прозвучало в голове. – Милиция… то же самое наверно, хоть и не сразу. Хотя? – «Оказал сопротивление на месте?“ – Мысли остановились, но это было впрочем и к лучшему. Действуя инстинктивно, я прыгнул на бетонное сооружение и заглянул вниз.

Это был колодец. У края была закреплена веревка, спускающаяся вниз. «Хозяева с лета забыли, так ведро и осталось. – Я потянул за веревку. Она не поддавалась. – Замерз. – Мысль совпала с новым шумом, который, частично приближался ко мне. – Участок осматривают. Сейчас доберутся».

Я, не понимая, как следует, что делаю, схватился за веревку, и, упираясь ногами в стенку колодца, полез вниз. Было жутко. Темень сгустилась сразу, как только я опустился на пару метров.

* * *

Не знаю… Мне никогда никто не описывал, что чувствует человек, попавший в колодец. То есть, мне и вообразить-то об этом было толком нечего. Но теперь я знал: скользкая веревка и, в мгновение сужающееся пространство над головой. Хорошо, что я был в перчатках. Горнолыжных. То есть, рассчитаны они были на палки лыж, которые тоже скользят. Это, наверное, меня и спасло от падения вниз. Я скользил – периодически наматывая веревку то на одну, то на другую руку и мысленно уже попрощавшись с жизнью… а что оставалось? Наверху-то у меня шансов по любому не было, – и, наконец достиг опоры: подо мной был лед. Я аккуратно ощупал поверхность, потом. Более уверенно ступил. Кажется, не проваливалось.

Замер. Было бы страшно – не будь я уже в таком состоянии, что лёд подо мной казался спасением. На всякий случай придерживал веревку. Можно было ожидать всего, что угодно. Темнота была полной.

* * *

Я находился в колодце уже с час. Продрог, но не очень. Спасала теплая куртка и термокросовки.

Ужас был в том, что я в любую минуту мог провалиться под лед. Стоять в колодце, в темноте, не видя ничего, было серьезным испытанием для нервов. Единственное, что не давало мне расслабиться и окончательно впасть в панику, это мысль о том, что ждало меня вверху. Произойди всё, только что со мной происшедшее, до того, как я пару дней просидел прикованный к батарее в подвале, я бы, пожалуй, уже подумал вылезти и сдаться. Теперь же я только сильнее сжимал веревку, стараясь перенести на нее часть тела и тем самым уменьшить давление на лед. Не знаю, сколько прошло времени точно. Я, было, решил лесть вверх.

Вернее, я подумал о том, что… пора подумать о том, как лезть. Эта часть плана оказалась полностью опущенной. И, действительно, веревка была тонкой и скользкой. Опыта у меня в таких делах не было совершенно…

В этот момент вверху раздались голоса. Сперва далекие, затем, над самым колодцем. Видимо, присутствовал эффект акустической линзы: голоса звучали негромко и отдаленно, но, в то же время, словно из громкоговорителя расположенного прямо у моего уха. Слышно было всё, словно в театре.

– Шеф дал команду все обыскать, да куда уж дальше, что теперь весь поселок обходить? Давай тут постоим, покурим и назад. Без толку это…

– Слушай Бугай, – голос показался мне смутно знакомым. – А этот чув-то, вообще, из спецов что ли? Потому как и театр он нам тогда по полной прогнал: ну, чисто лох. Терпила безответный. А потом – с наручников ушел; Серёгу замочил… – дорогого стоило, многие пытались. Теперь Слепой…

– Ты, Косой, пургу-то не гони. «Многие пытались», – ты что, там, свечку держал? За базаром-то следи. Ты, может, еще расскажешь: «Кто, где, когда?» – Игра такая есть телевизионная. Не слышал?

Голоса вверху замолчали. Люди показались мне смутно знакомыми, однако, ввиду моего пребывания в полном ступоре от страха, мысли в голове затормозились и дальше не пошли.

– Не… я, Бугай, тебя понял. Ты не думай. – Наконец, вспомнилось, где я слышал эти голоса и я впал в еще большую прострацию, следя только, что бы не потянуть веревку слишком сильно или не отпустить совсем. Тем временем они продолжали: – Это так, догадки. Ну, такой авторитет, понятно, многим жить не давал. Закроем на этом. – Косой помолчал. – Но, про «терпилу» тебе как нравиться? Собаки от дома до туалета довели. Следов теперь не разобрать. Поскольку друзья наши на мигалках туда такой кодлой ломанулись, теперь сам черт не разберет, что там до них было. То есть, могут следы и обратно идти. То есть, по понятиям, в доме он сейчас. Или раньше ушел. Куда? Как с киллером тем выходит: вроде взорвали его, в его же машине. Как бездомный рассказал – все на то выходит, как он и видел. И что? Опять его нет?

Здесь что-то красное, рассыпая искры, понеслось ко мне сверху. «Граната! Зажигательная! Заметили! – Собственно, эти три мысли успели промелькнуть в моей голове, прежде чем что-то горячее обрушилась мне на голову, ослепляя, обжигая волосы и делая нестерпимо больно. Я в ужасе отпустил решетку, лед подломился и я начал проваливаться в ледяную воду…

Я только цеплялся еще за веревку понимая, что всё, мне конец, и, испытывая даже некоторое облегчение от того, что мои мучения наконец окончились…

* * *

По моему лицу просеменило что-то липкое и влажное. Я очнулся, и непонимающе огляделся вокруг. Сознание постепенно возвращалось. Уже более осмысленно я осмотрел стены бомбоубежища, знакомую мне бронированную дверь. «Крысы» – подумалось и тут же ушло. Реальность была много приятней воспоминаний. Сон окончательно прошел. Я сел.

К счастью, я не утонул в колодце. Автоматически схватившись за веревку и, кое-как балансируя на одной, оставшейся на поверхности ноге, я умудрился устоять. То, что я принял с перепугу за «зажигательную гранату» оказалось всего на всего окурками, которые незадачливые братки, видимо, автоматически, что бы не оставлять следов, выкинули в колодец.

Обжегся я не сильно, хотя часть искр (слава Богу, не сигарета целиком!) угодили мне за шиворот и произвели тот самый фурор, из-за которого я чуть не провалился под лед. Всё, однако, обошлось, и, простояв в колодце еще с полчаса, я начал пробовать выбраться. Оказалось, что в узком пространстве, где ты можешь упираться одновременно ногами и плечами, выбраться, держась за верёвку можно. Нервы подпортило то, что порваться она могла в любой момент и тогда, мероприятие закончилось бы трагически. Я об этом, естественно, пока выбирался, только и думал. Причем, понимая, что «думать нельзя». Постоянно себе это внушал и от того ни на минуту забыть о веревке не мог. Поэтому вспотел я не столько от физических упражнений, сколько от пережитого стресса…

Выбравшись, я первым делом обозрел окрестности, а затем, здраво решив, что в доме засада, посеменил в сторону железнодорожной станции. Там, сев на первый попавшийся поезд, и, только за тем выяснив, что он идет в нужном направлении, добрался до Петербурга. Не доезжая станции до Центрального вокзала – опять результат мучительных попыток соблюдать конспирацию – я ожидал там непременно засады, – добрался до метро Ломоносовская.

Сказать, что при виде меня Леха и Дрон, к счастью там оказавшиеся, не испытали никакого счастья, значило, ни сказать ничего.

Я не очень понял, почему они не уехали из города. Но факт оставался фактом: стояли, как ни в чём не бывало, и сшибали по мелочёвке. Увидев меня, помрачнели на глазах. Казалось, они сами не понимали, чего же они хотят от жизни больше: что бы меня скорей посадили в тюрьму, и, они бы меня больше никогда не видели (но тогда я могу их выдать!) или же, что бы я оставался на свободе (но тогда меня могут арестовать…).

– Привет, мужики! – старательно растягивая рот в счастливой улыбке но, опасливо озираясь по сторонам, приветствовал их я. Руки не протянул. Для конспирации.

– Привет. Коль не шутишь. – Промычал Дрон не очень дружелюбно. В это время мимо прошел какой-то подозрительный мужик в черном плаще, черной шляпе и с черным кожаным чемоданчиком. Парни проводили его долгим взглядом. Я, взглядом же показал, что «тоже заметил», однако, мысленно заключил, что никакой идиот не придумает переодеться шпионом, если он действительно шпион. Для этого нужно было изощренное конспиративное мышление в стиле Джеймса Бонда. Какового причин, в данный момент, наблюдать здесь не наблюдалось. Мои обстоятельства, хоть, и были не прояснёнными, но на «угрозу миру» не тянули.

В общем, на мою просьбу переночевать, мне выдали ключ, объяснив, что сами пока поживут в другом месте. Я их понимал. Ночевать с человеком, объявленным во всесоюзный розыск, было с любой точки зрения неправильным.

На прощание они посоветовали мне обращаться с бронированной дверью аккуратно, и, когда запираюсь изнутри, не доводить рычаг до конца. «А то, может заклинить. Навсегда».

«А дверь звуконепроницаемая», – добавил Дрон безразлично, всем своим видом показывая, что понимает, какую услугу мне оказывает, делая это пояснение. Заклинить меня «навсегда» в подвале было бы хорошим решением для всех, кроме меня. На том и распрощались.

Теперь мне был нужен телефон. Я хотел позвонить Андрею и узнать, нет ли каких новостей. Какого рода «новостей», я и сам толком не понимал, но больше поговорить мне было и не с кем…

С криминалом я не был связан никогда и опыта в данном деле не имел совершенно. Однако, понимая, что мой фоторобот имеется в каждом отделении милиции, другого пути, кроме как совершить совершенно конкретное уголовное преступление, в голову мне не пришло…

«Глушняк». Кажется, так назывались нераскрытые дела, к которым на девяносто девять процентов относились и случаи хищения мобильных телефонов. А вот если я начну слоняться по станции с просьбой позвонить, или пытаться выпросить жетон – тут уж я точно стану одним из самых подозрительных типов и несомненным объектом наблюдения милиции.

«Но как же это сделать!? – идей не было, но, поступавший с каждой минутой в кровь адреналин делал свое дело. В какой-то момент мне стало уже все равно, как осуществить затею.

Единственно, что я определил для себя с уверенностью, было то, что я «не должен причинить насилия». И, как только представиться возможность, выяснить по номеру телефона имя пострадавшего и вернуть ему мобильник. Идиотский идеализм посетивший меня, как ни странно, не снизил моего криминального настроя, а, даже, в каком-то смысле, подстегнул к боевым действиям. Моральный барьер был преодолен.

Дальнейшее оказалось делом техники. Я быстро вышел из зала метро и, не долго думая, зашел в Мак-Дональд. Занял очередь и стал озираться по сторонам.

Вскоре я заметил сидящую за столом девушку. На столе, рядом с недопитой чашкой кофе, лежал сверкающий всеми цветами радуги мобильный телефон. «Сменяю в ближайшем комке на более дешевый, с новой сим – картой», – мелькнуло в голове. Я быстро направился в ее сторону. Проходя мимо я, повинуясь какой-то внезапной интуиции, громко хлопнул в ладони прямо за ее спиной. Звук получился оглушительный. Она вздрогнула и обернулась. Я же, уже находясь впереди неё, спокойно взял телефон со стола, и, не приостанавливаясь, уже через шаг оказался за дверями. Здесь я, ни секунды не раздумывая, рванул вперед. Теперь все решала только быстрота.

* * *

Расположение домов вокруг метро я изучил неплохо и бежал почти автоматически. Стараясь выжимать максимальную скорость, я, все же, что бы не привлекать внимание прохожих, изображал спортсмена, совершающего вечерний моцион. Оказавшись достаточно далеко от места преступления, я остановился и огляделся. До бомбоубежища оставалось всего ничего, но из соображений безопасности, я решил чуть побродить: засвети я место посторонним, шансов переночевать у меня больше не оставалось.

Я присел на скамейку и задумался. Звонить Андрею? А если меня запеленгуют? Телефон у него наверняка прослушивается…

Тут я заметил одинокую фигуру девушки, проходящей мимо меня. Она, казалось, кого-то искала. Я посмотрел на нее повнимательней.

«Мама подарила, вчера… что я теперь скажу? Гады, какие гады!» – в последних её мыслях была какая-то неопределенная патетика, словно имелись в виду не конкретные «гады», к которым у нее были претензии, а весь мир был наполнен ими и состоял из них. И нет теперь среди людей больше ни одного хорошего человека, кроме, пожалуй, её мамы, да и от нее теперь девушка ожидала каких-то неприятностей…

И вдруг я её узнал. Это она сидела за столом в Мак-Дональде за чашкой кофе! Еще недавно совершенно счастливая, положив перед собой свой новый мобильный телефон она осматривала его то так то этак а получалось все равно: «красивый, какой красивый!». И вот теперь эта красота пропала; оставила ее одну на холодной, продуваемой ветром улице; унеслась в неизвестном направлении с каким-то полоумным мужиком, которого она и разглядеть-то толком не сумела…

«Ё-мое! – подумал я, уже примерно представляя развитие событий и расстраиваясь от этого понимания еще больше. Я молча смотрел на приближающуюся девушку. „Может слинять? – шевельнулась ленивая мысль. Двор был пустым и тихим. – Не боится же она здесь одна ходить?…“

И, словно в подтверждение моих мыслей, от стены отделились две тени и скользнули по направлению к девушке.

«Ну вот, теперь из-за меня девку вконец обчистят, хорошо, если по голове не дадут…» – мрачно подумал я, после чего встал со скамейки и решительно направился в её сторону. Тени приостановились. Я подошел почти в плотную. Тени замерли неподалеку и продолжали наблюдать. Девушка же смотрела на меня, словно видя впервые.

Тут только я сообразил, что она и не могла меня узнать; она ведь меня толком и не видела… То есть, внешность ей моя совершенно не знакома, а искала она по дворам непонятно кого. Скорее так, ходила от горя и в истерике, вспоминая всю свою жизнь сперва от начала в конец, а затем наоборот. Просто, что бы домой не идти. Мамашу она, кажется, любила, но боялась еще сильней. «Синичкина Мария Владимировна, тысяча девятьсот… года рождения, профессия машинистка, мать…» – привычно забубнило в моей голове.

– Здорово Машка! – громко и радушно заорал я на всю улицу. – Ты чего здесь одна как во поле береза, мы же на улице договорились? Вставай, все уже собрались, только тебя ждём! – Я неопределенно махнул рукой в сторону просвета между домами. Тени, поколебавшись, сдвинулись назад.

– Вы… вы кто? Откуда… – «имя мое знаете, и, вообще, я с незнакомыми на улице не знакомлюсь…» – закончил я мысленно за нее и, не давая продолжить сомнительный диалог, неожиданно заявил: – А я мобильник твой нашел! – И быстро сунул ей прямо под нос её трубку. В руку, однако, не давая и даже чуть отодвигаясь от неё в сторону улицы.

Сработало. Она забыла сразу и о том «откуда» и том что «не знакомится».

– Ой, дяденька, подождите, подождите… действительно мой, чехольчик с брюликами! Вы что, правда нашли, а откуда узнали что мой? – я теперь уверенно двигался в сторону светящейся улицы, уводя её от подозрительной перспективы быть обворованной по второму разу; она семенила сзади с таким видом, что, пожалуй, пожелай я теперь скрыться от неё, дело было бы непростым. Наконец вышли на свет.

Я протянул ей трубку.

– Ты Машуня в следующий раз думай, когда место для страданий выбирать будешь. А то, сейчас много не говорят: по голове монтировкой и, поминай как звали. В лучшем случае с сумкой попрощаешься. А то со здоровьем.

– Спасибо! – она просто сияла от счастья; – и за телефон и, что эти… ну, я и сама уже поняла, только бежать собралась, а тут вы… – о том, что далеко ей убежать бы не дали, я говорить не стал. Она была напугана достаточно. Однако, нужно было что-то решать. Получалось: я опять остался без телефона… Здесь мне в голову пришла спасительная мысль.

– Слушай Маша, а ты мне тоже помочь можешь? – Девушка слегка напряглась.

– Ну… ну конечно, если смогу – я машинисткой работаю, – внезапно затараторила она. – Могу отпечатать вам бесплатно. Сейчас набивать, ох как дорого стоит! А я вам бесплатно могу. – И посмотрела на меня вопросительно.

– Да нет, этого не надо, хотя спасибо конечно. Мне бы позвонить. А денег нет. Ты мне позвонить дашь? – Маша улыбнулась.

– Конечно, звоните. Если бы не вы, я бы вообще на такие бабки попала! Хоть все время расходуйте, у меня там его – море! Только денег на счет кинула. – Она протянула телефон. – Хоть десять минут говорите. Не вопрос!

Я сделал для себя вывод что, если для нее «море времени» на телефоне это десять минут, то говорить надо предельно кратко. Решил позвонить Андрею. Договориться о встрече и попытаться раздобыть через него деньги и телефон. На память набрал номер. После нескольких гудков взяли.

– Здорово! – заорал я жизнерадостно. – Как дела? Что происходит?

– Привет, – ответил Андрей с какими-то чужими, словно «уставшими» интонациями.

– Встретиться можем? – я решил не вдаваться по телефону в подробности.

– Не могу Димыч. Ты уж извини, сам давай.

– Да ты чего, Андрюха? Случилось что? – я был сбит с толку отстраненной безразличностью его ответа.

– Случилось… – он помолчал. – Встречались мы здесь. Всё наше общество. Решили вроде тебе помогать.

– Да это же круто! – я всерьёз обрадовался. Это давало хоть и эфемерную, но надежду.

– Ну вот, для начала и духа вызвали… этого, которого грохнули-то у вас там, Серегу… – он снова замолчал.

– Супер! – я сразу оценил идею и то, что могло явиться результатом такого опыта. – Ну, я надеюсь, кто убил, спросили? Что сказал? Назвал кого-нибудь?

– Спросили. – Как-то устало ответил Андрей. – Назвал.

– Да что же ты тянешь!! Кто убийца!?

– Убийца, Дима, ты.

– Не понял?

– Дух Сергея назвал тебя своим убийцей. А духи не шутят. Нет у них чувства юмора… – Я молчал, не понимая даже приблизительно, как реагировать. Андрей продолжал. – Так что ты, Дима, мне не звони. Не знаю, зачем тебе это надо было. Только решай свои вопросы сам. До свидания.

Он повесил трубку. Я стоял в полной прострации. Дисплей телефона показывал шесть минут пятнадцать секунд. Было еще три минуты разговора. Только звонить мне теперь было уже абсолютно некому. Круг замкнулся. Я остался совершенно один.