Пролог

— Леночка! Леночка! — губы слушались плохо, а звуки, которые издавало надорванное горло, были похожи на еле слышный хрип.

Света понимала, что Леночка уже два дня, как мертва. Землистого цвета щеки и ввалившийся от ударов тяжелым ботинком нос, кровавые разводы на лице и растрепанные волосы, — вот и все, что осталось от ее маленькой восьмилетней подруги, лежащей рядом на земляном полу… Однако яма, раскопанная тем человеком, была большая, и Света точно знала для кого это место.

Руки затекли и почти не ощущались, связанные за спиной жесткой прочной веревкой. Дышать было все труднее и труднее, каждый вдох отдавался тупой болью в каждом уголке измученного тела. Ее старая бабушка Нюша, которая умерла в прошлом году, иногда говорила ей, что нельзя плакать по пустякам, ведь когда захочется поплакать по-настоящему, то слез не будет. Свете это казалось смешным и каким-то неправдоподобным. Ну как это слезы кончатся? Оказалось, что так бывает. Слез не было. Глаза были воспаленными и сухими, как будто соседский Васька, как прошлым летом, сыпанул в них целую пригоршню песка. Тогда она основательно поколотила своего обидчика.

* * *

С самого раннего детства Света Ковальчук привыкла все делать сама, не надеясь ни на кого. Отца своего она помнила плохо. В памяти остался большой мужчина, напоминающий неуклюжего косолапого медведя, который приходил домой, сажал маленькую Светку на колени и протягивал ей горсть конфет. Света рассовывала липкие карамельки по кармашкам своего платьица и целовала его в колючую, поросшую щетиной щеку. Но уже совсем скоро отца взяли за вооруженный грабеж, и он получил весьма внушительный срок. Мать плакала недолго, и уже через год сошлась с соседским Толиком, плюгавеньким мужичком, который прикладывался к бутылке по поводу и без повода. До Светы никому из них дела не было. Старая баба Нюша была к тому времени уже очень слаба и почти прикована к постели. Мать работала уборщицей, мыла подъезды и получала совсем мизерные деньги, которых едва хватало на водку и скудную еду. Толик иногда подряжался грузчиком в ближайший магазин, но все полученные деньги тут же пропивал. В свои девять лет Света уже подрабатывала: расклеивала рекламные листовки, помогала почтальонше тете Дусе разносить письма. В последние два года ей помогала Леночка Монина. Мать Леночки, Маринка Монина, была очень красивой девицей. Все бы ничего, но Маринка имела диагноз — олигофрения в стадии дебильности. Мужики сменялись у нее, как на конвейере. Каждый год Маринка рожала очередного слабоумного. Вот только Ленка, старшая в семье, как ни странно, оказалась нормальной. Некоторые малыши не доживали и до года. Кроме Лены в семье теперь были четырехлетний Мишка и трехлетняя Соня. Последних двоих детей Маринка оставила в роддоме, и теперь опять ходила с пузом. У Лены была родная тетя, которая жила где-то в Подмосковье. Тетя Маша иногда приезжала и даже обещала в скором времени оформить опеку над Ленкой.

— Я тебя обязательно возьму с собой, Светка! Мы будем жить в деревне. Тетя Маша рассказывала, что у нее есть корова, а еще собака Муха, а еще кошка и кролики, — захлебываясь от счастья, пела Ленка, прижимаясь к худенькому плечу подруги и сидя на заплеванных ступеньках грязного подъезда.

— Маленькая ты еще, Ленка! — грустно усмехаясь, отвечала ей Света. — У твоей тетки кроме тебя еще и своих спиногрызов трое! Ей только меня не хватает.

— Свет, я без тебя никуда не поеду! — испуганно бормотала Ленка.

— Еще как поедешь! — серьезно и строго говорила Света. — Хоть кому-то из нас должно повезти. А я, даст Бог, вырулю как-нибудь. Вот только в школу надо бы пойти. Я слыхала, сейчас без образования никак… Не хочу я как мать полы драить да водку жрать.

— Угу, — тихо соглашалась Ленка.

* * *

…В тот день они, как всегда, получили свои деньги за расклейку объявлений и, как обычно, пошли в ближайший магазин, чтобы купить нехитрый набор продуктов: буханка хлеба, два яблока, небольшой лоточек самой дешевой нарезанной колбасы и пачку сока. В этот раз денег было чуть больше, чем обычно, потому что почтальонша тетя Дуся, тяжело вздохнув, добавила от себя целых пятьдесят рублей. Девочки решили устроить пир и потратили драгоценную «премию» на шоколадку. На дворе стоял безмятежный май, окутавший московские тополя изумрудной дымкой. Было душно, должно быть к вечеру собиралась гроза, хотя пока на высоком небе не было заметно ни облачка. Рядом с продуктовым магазином примостилась палатка, в которой торговали газетами. В ларьке, кроме прессы, каждый день выставлялось множество так называемых сопутствующих товаров, от дешевой китайской косметики с надписью по-русски «Шанель», до детских погремушек. Вот уже второй день Ленка не могла спокойно пройти мимо, так как главное место на витрине занял чудесный журнал, к которому прилагалась очаровательная кукла в старинной одежде. У нее были ярко-каштановые волосы, голубые, как майское небо, большие глаза, и великолепное платье.

— Эй, мелкая, чего опять прилепилась? — сердито окликнула подругу Света. Ленка елозила по пыльному стеклу сопливым носом и все никак не могла оторваться.

— Свет, а, Свет, ну погляди, какая она красивая! Как принцесса! Вот бы мне такую! Как думаешь, ее скоро купят?

— Не знаю, — равнодушно пожала плечами Света. — Стоит эта твоя принцесса дороже героина!

— Светка, а что такое героин?

— Не знаю и знать не хочу. Просто так отчим говорит. Наверное, какая-нибудь дрянь, типа водки.

— Слушай, а мы когда-нибудь заработаем столько денег, чтобы ее купить?

— Конечно, — насмешливо отвечала та, — Когда рак на горе свистнет. Ленка, давай уже, пошли! Жрать хочется, сил никаких нет! — и она потянула Лену за собой.

— Свет, а хорошо бы много-много денег заработать! Я бы тогда и Мишке с Сонькой игрушек накупила! — рассуждала Ленка, семеня сзади.

— Им бы тоже пожрать для начала надо бы, а то твой Мишка почти прозрачный, а Сонька, — та вообще еле на ногах стоит.

— Свет, а мы оставим им что-нибудь?

— Посмотрим, — мрачно пообещала Света.

Во дворе на детской площадке стоял покосившийся деревянный домик с занозистыми стенами. По ночам там непременно собирались пьяные компании местных алкоголиков, но сейчас он пустовал, и именно туда хотели направиться девочки. Уже совсем рядом с двором их окликнули. Света, обернувшись, увидела мужчину. Хорошо одетый, аккуратно подстриженный, он толкал перед собой детскую коляску, широко улыбался и махал им рукой. Девочки остановились.

— Здравствуйте, простите меня, пожалуйста! — вежливо обратился к ним незнакомец.

— Здрасти, дяденька, — пискнула Ленка, пряча за спину богатство, сложенное в дешевый полиэтиленовый пакетик.

— Да вы не бойтесь, я не кусаюсь! Просто мне показалось, что вы не откажетесь мне помочь, у вас у обоих такие добрые и открытые лица!

— А что случилось-то? Заблудились, что ли? — настороженно спросила Света. Этот человек совсем не был похож на обитателей их двора.

— Нет, я не заблудился. Просто дело в том, что моя жена уехала в командировку, и я остался с сыном один. Мы вышли погулять, а мне только что позвонили и сказали, что срочно вызывают на работу. Вот теперь не знаю, с кем оставить малыша, — он беспомощно пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся.

Ленка не преминула заглянуть в коляску. Там в кружевных оборках виднелась мордочка сопящего младенца месяцев двух отроду. Он сладко причмокивал пустышкой и смешно морщил носик.

— Мы что вам, няньки, что ли? — грубо спросила Ленка и, взяв за руку подругу, уже хотела уйти, но мужчина поспешно продолжал:

— А может, вам деньги нужны? Так я заплачу. Деньги у меня есть, не сомневайтесь, — с этими словами он достал пухлый кожаный бумажник и вытащил оттуда пятитысячную купюру. У Ленки моментально округлились глаза, а мордочка вытянулась, как у любопытного лисенка.

— Это что, все нам? — спросила она недоверчивым, чуть охрипшим голосом.

— Ну конечно! Но только если вы согласитесь мне помочь.

Ленка умоляюще взглянула на подругу. Та стояла хмурая и настороженная.

— Девочки, вы не торопитесь, можете посоветоваться, но вы меня действительно очень выручите!

Ленка потянула подругу за руку и, отойдя на пару метров, жарко зашептала ей в ухо:

— Светочка, миленькая, ну пожалуйста! Умоляю тебя, давай согласимся, а?

— Не нравится он мне, этот мужик. Слащавый он какой-то, мерзкий. Не верю я ему, вот хоть ты меня режь, — с сомнением произнесла Света.

— Ну, миленькая, дорогая моя, любимая! Это ведь ненадолго! А я знаешь как умею с малышами! Когда Мишка с Сонькой такими были, я и переодевала их, и гуляла с ними, и даже попы им под краном мыла. Я все-все умею. Сама все сделаю, а деньги пополам.

Света все еще сомневалась и упрямо качала головой.

— Ну не хочешь, так я одна пойду! — обиженно сказала Ленка и повернулась, чтобы уйти. Света резко схватила ее за худенькую ручку.

— Нет, одну я тебя не отпущу, вместе пойдем, — решилась, наконец, она.

Они подошли к мужчине, который присел на лавочке и покачивал коляску.

— Ладно, мы согласны, но только ненадолго, — коротко сказала Светка и взглянула на подругу, которая улыбалась, не скрывая восторга: пять тысяч! Теперь они точно купят красавицу-куклу!

— Ну вот и здорово, — обрадовался незнакомец, — Пойдемте скорее, я тут совсем неподалеку живу.

Всю дорогу Ленка была крайне оживлена и болтала без умолку, рассказывая мужчине подробности своей невеселой жизни и делясь с ним планами на скорую зарплату. Света тащилась сзади. Она никак не могла отделаться от мысли, что все вовсе не так радужно, как представлялось ее восьмилетней подружке. Если бы она была одна, то ни за что не согласилась бы на предложение этого неожиданного работодателя. Как-то мутно все это… Но не бросать же Ленку одну, она же совсем еще дурочка. В свои двенадцать лет Света чувствовала себя совсем взрослой и ответственной за свою маленькую подружку. «Ну ладно, в конце концов, темнеет сейчас поздно. Не до утра же он будет на этой своей работе. Да и деньги, конечно, не лишние. Впереди лето, а у них нет ни туфель, ни платьев. А на заработок можно будет все это купить. На барахолке, рядом с метро, можно приобрести вполне приличные шмотки. И все-таки…» — думала, плетясь вслед за коляской Света и загребая старыми полусапожками городскую пыль. Минут через десять они уже подошли к панельной девятиэтажке.

— Вот здесь, на первом этаже мы и живем. Заходите скорее, а то я уже опаздываю! — проговорил мужчина, открывая дверь, из-под обивки которой неопрятными языками свешивались куски поролона.

* * *

…С того момента Светина память давала сбой. Как они оказались в этом земляном погребе? Куда подевался ребенок? И, наконец, самый главный вопрос: когда все это закончится?! То, что она умрет так же, как и Леночка, сомнений не возникало. Это только вопрос времени. Слава Богу, Леночкины мучения закончились. Там, наверху, она уже наверняка получила свою куклу-принцессу, там ей хорошо и спокойно, там нет страха и боли… В смерти ее лицо стало совсем беспомощным, худенькие ручки-плеточки лежали на костистых, как у жеребенка коленях. Свернувшись в клубочек, она лежала в широкой яме прямо под ногами Светы, словно ожидая свою подругу.

… А может она действительно слишком много и часто плакала по зряшным поводам? Разве матерящийся пьяненький отчим — это страшно? Разве мать, которая от водки кричит и дерется — это ужасно? Сейчас это казалось сущим пустяком, из-за которого вовсе не стоило тратить драгоценные слезы. Только за последние дни Света Ковальчук, двенадцати лет отроду, узнала, что такое настоящий кошмар.

Она прислушалась. Было совсем тихо, и только откуда-то издалека, сверху, слышался равномерный, монотонный стук дождевых капель. «А дождь все-таки пошел», — подумала она, чувствуя, что ее сознание вновь проваливается в какую-то пропасть…

Страх, который стал таким привычным за последние дни, накатил заново, когда послышались тяжелые шаги снаружи, и вниз, прямо на Леночку, с чавкающим звуком упал тяжелый топор.

— Это все. Жаль… Скорее бы! Леночка, не бойся, маленькая, я скоро приду!.. — еле слышно, с трудом ворочая кровавыми губами, прошептала Света…

 

Четверг

— Ба! Ты только не волнуйся, я сегодня немножко задержусь, у нас в школе классный час!

— Ладно, только иди с Катей вместе, сейчас темнеет рано. Тебе что приготовить, егоза? Может яблочки запечь, бабушка Тая вчера посылку прислала.

— С антоновкой?! А почему вчера не сказали?

Бабушка Тая жила в Харькове. В саду на даче у нее росли пять старых яблонь. Каждую осень Таисия Петровна, родная сестра Анны Петровны, заботливо упаковывала яблоки в коробку и непременно отсылала с оказией в Москву. Лиза обожала эти вкусные посылки. Каждый раз в пахучих ядреных яблоках она обнаруживала что-нибудь интересное — плюшевого медвежонка или коробку с фломастерами. Эти мелочи всегда были для нее сюрпризом.

— Тебе скажи — сразу все и умнешь, я тебя знаю! Ты учебник по литературе не забыла? Он у тебя с вечера под подушкой лежал.

Лиза подбежала к кровати, вытащила учебник и сунула в рюкзак.

— Не, не забыла, ба. А вы уже смотрели, что там в коробке? — и глаза ее загорелись от предвкушения очередной приятной находки.

— Нет, конечно! Это же твой подарок! Я думала, что мы вместе после школы посмотрим, — ласково улыбнулась бабушка.

— Ну, бабуль, ну давай сейчас, а? Ну хоть одним глазком, а?

— Хорошо, Лизочек. Вон ящик, рядом с балконной дверью, за занавеской.

Лиза подбежала и нетерпеливо открыла коробку. По комнате в тот же миг поплыл дурманящий запах наливных осенних яблок. Зеленые, с чуть пожелтевшими спелыми бочками они лежали ровными рядочками, казалось, что стоит только чуть-чуть надкусить шкурку, как оттуда брызнет кисловато-сладкий сок. Между яблоками Лиза заметила что-то серое, пушистое. Осторожно, двумя пальчиками она вытащила уютного пушистого зайчика, который таращился на нее своими черненькими глазками-бусинками. Лиза взвизгнула от восторга и, подлетев к бабушке, обняла ее.

— Бабуль, смотри, это заяц! Настоящий серый заяц! И теперь он будет жить с нами. Его будут звать Дима.

— А почему Дима? Какое-то не очень заячье имя, тебе не кажется, а, Лизок? — смеясь спросила Анна Петровна, приглаживая Лизины непослушные волосенки.

— Почему это не заячье? — удивилась Лиза, разглядывая своего нового квартиранта, — Ты погляди на его морду! Он же вылитый Дима.

— Ну, Дима, так Дима, — пожала плечами бабушка, — Только ты уж его в школу-то не бери, а то потеряешь еще — сама плакать будешь.

— Конечно не возьму, — возмущенно фыркнула Лиза, — Я ведь уже не маленькая, чтобы игрушки в школу таскать. Все-таки уже в пятом классе учусь!

Она взглянула в зеркало большого шкафа, скорчила серьезную мордочку и поправила складки на юбке.

— Он меня дома подождет. Правда, Дима? — обратилась она к зайцу, заботливо усаживая его на своей кровати, где разместился целый плюшевый зверинец.

Анна Петровна рассмеялась:

— Да какая ж ты не маленькая? Вон сколько пылесборников у тебя на кровати!

— Ба, это никакие не пылесборники, а мои друзья. А друзей, даже старых, предавать нельзя, поэтому они все здесь и живут, — Лиза деловито окинула взглядом свой пополнившийся зоопарк, — А когда будешь звонить бабе Тае, передай, что я ее очень люблю и скажи спасибо за Диму!

— Хорошо, Лизочек, обязательно передам! — пообещала Анна Петровна.

— А дай мне хоть одно яблочко в школу, ну пожалуйста! Я честно, не буду есть на улице! — Лиза подбежала к бабушке и уткнулась в теплые колени. Анна Петровна поправила съехавший коричневый бантик и, оперевшись на палочку, встала с дивана.

— Лизок, а может, попросим маму, чтобы подстригла тебя сегодня, а? На твоих волосенках ни один бантик не держится, что толку завязывать, когда он уже в раздевалке сваливается!

— Ни за что! Меня и так часто за мальчишку принимают, а с короткой стрижкой вообще караул, что будет! А бант дурацкий из-за шапки сваливается! — Лиза кое-как напялила вязанную шапочку, посмотрела в зеркало, растопырила свои необычного цвета фиолетовые глаза и сморщила нос. — Ба, ну ты скоро? Я ведь опоздаю!..

— Несу уже, на. — Анна Петровна протянула внучке вкусно пахнущее терпким осенним запахом яблоко. — Только не вздумай по дороге грызть, холодно.

— Ну, ба, я же обещала! Все, убежала, мы с Катькой на углу встречаемся. Пока, бабуль! — и Лиза затопала вниз по лестнице.

— Смотри, часы не потеряй!

Вчера внучка долго упрашивала бабушку, чтобы та разрешила ей на один день надеть в школу старые золотые часики, которые хранились в шкатулке у Анны Петровны. «Ну, ба, ну только на один денечек, на один единственный денечек, а?»

Анна Петровна украдкой перекрестила внучку, заперла входную дверь и потихоньку направилась в комнату. Она уже и забыла, когда последний раз выходила на улицу. В последнее время ноги слушались все хуже и хуже, да и руки тоже… Лизонька ушла, теперь можно и анальгин принять, а то внучка, если видит, что бабушка берется за таблетки, сразу нервничать и плакать начинает.

Так уж сложилось, что они, как попугайчики-неразлучники все время вместе и знают друг друга лучше, чем кто бы то ни был. Анна Петровна ушла на пенсию сразу после рождения долгожданной внучки и с тех пор они никогда не расставались, разве что на две августовские недели, которые Лиза проводила на море с родителями. Раньше Анна Петровна неизменно увозила Лизу на дачу и жила с ней там все лето. Сборы занимали целую неделю. Для переезда нанимался небольшой грузовичок, в который едва умещались все короба и коробочки. Маленькая Лиза всегда скрупулезно следила, чтобы все ее любимые игрушки и книжки были упакованы и размещены в кузове грузовичка. Николай Евгеньевич, Лизин папа, ворчал себе под нос, что все эти сборы-разборы хуже керосину, и у него, в конце концов, лопнет терпение, и он выкинет как минимум половину из того, что с таким трудом влезло на борт. На что Анна Петровна с достоинством отвечала, что не родился еще тот мужчина, который сможет переспорить трех женщин, поэтому лучшее, что он может сделать в данной ситуации, это внимательно слушать, что ему говорят и не вступать в конфликты. Наталья Ивановна, наблюдая со стороны эти сцены, тихонько посмеивалась, потому что понимала, что ни о каких конфликтах и речи быть не может. Все эти словесные дуэли лишь часть ритуала под названием «Отъезд на дачу», на самом же деле ее мама и муж искренне привязаны друг к другу. Отношения между ними сложились как-то сразу. Наверное, бывает такое, что люди, встречаясь друг с другом, сразу чувствуют симпатию друг к другу, и им не нужно ничего доказывать, ничего изображать. Закончив упаковку, Лиза вместе с мамой бабушкой важно занимали места в новеньком «Опеле» и отправлялись впереди, указывая путь грузовичку, послушно следовавшему за ними…

В последние годы здоровье Анны Петровны сильно ухудшилось, врачи поставили ей страшный диагноз — полиартрит. С каждым днем суставы ломило все сильнее, руки и ноги слушались все хуже и хуже. Даже по их маленькой трехкомнатной квартирке в старой хрущевке она могла передвигаться только с помощью палочки. От поездок на дачу пришлось отказаться…

Лиза безумно переживала за бабушку, волновалась, и самым страшным для нее было — расстроить обожаемую бабулю.

Приняв лекарство, Анна Петровна прошла в комнату и отыскала на полке томик Бунина. «Антоновские яблоки» — это то что сейчас нужно…

* * *

На улице с утра было морозно. Тонкий ноябрьский ледок вкусно похрустывал под ногами. Ужасно хочется снять шапку! Мало того, что из-за нее свалится бант, но она еще и весь лоб исколола! Но если вдруг узнает бабуля, мало не покажется. Кроме того Лиза очень не любила расстраивать Анну Петровну. Придется терпеть. Но Лиза не умела долго расстраиваться из-за чего бы то ни было, тем более, что в школе ее ждет только хорошее: домашнее задание она знает на отлично, не даром всю ночь проспала на учебнике. Она верила, что выученное стихотворение лучше всего положить на ночь под подушку, тогда точно все запомнишь. А потом еще и лучшая подружка Катька наверняка придумает что-нибудь веселое. Катька Долгова была оптимисткой по жизни. Бесшабашная и остроумная, с ней никогда не бывало скучно.

Катька, как всегда опоздала: когда Лиза позвонила в квартиру на третьем этаже, она в одном сапоге металась по комнате и искала тетрадку:

— Инна меня убьет, точно убьет! Сегодня же надо домашку сдавать, а я ее потеряла! Лизка, че делать, она меня точно прибьет! А ведь я с этим заданием вчера весь вечер ковырялась, чтобы все без помарочек, без ошибочек! Вот обида-то!

— Инна не прибьет, она добрая, — Лиза наклонилась, чтобы погладить старого толстого кота Тимофея. Тот сразу же вышел встречать гостью и разлегся на пороге, подставив Лизиной ладошке свое упитанное велюровое пузцо. Тиму было уже лет десять, и больше всего на свете он любил, когда ему оказывали должное уважение: гладили живот и чесали за ушком.

— Ага, добрая! В прошлый раз выгнала меня и пару за поведение влепила. Знаешь, как мне от мамы досталось! Зараза, ну куда же она подевалась-то? — Катька перегнулась через спинку дивана. Лиза сняла сапожки, переступила через недовольного тем, что ему уделили столь мало внимания Тимофея, и прошла в комнату.

— Пару тебе влепили потому, что мы ржали с тобой, как кони! Мне, кстати, тогда просто повезло, у меня дневника не было, а то бы и мне тоже… Кать, да вот же она лежит, на столе. Слушай, пойдем уже, опоздаем, ведь!

— Где? Клянусь, три минуты назад ее здесь не было! Лизка, признайся, это ты мне ее подбросила, да?! — Катька выхватила тетрадку и засунула ее в рюкзак, кривобоко пристроенный возле вешалки.

— Очень надо, вот делать мне больше нечего, как только твои тетрадки тырить! Одевайся быстрее, — Лиза сунула Катерине ее курточку. — Кать, ну шевелись ты уже, в самом деле!

— Башк! Мы ушли! — дверь маленькой комнаты приоткрылась, и послышался голос Людмилы Николаевны:

— Ну, что, погром окончен? Мне можно выходить? Не забудь ключи, коза-дереза, а то я в поликлинику собралась!

— Взяла, все взяла! — подхватив рюкзачки, девочки выскочили из двери и, спустившись вниз, выбежали в серое промозглое утро.

Ветер, основательно поработав ночью, все еще трепал озябшие верхушки кленов и тополей. Небо набрякло так низко, что, казалось, дотянувшись до него пальцем можно проделать в нем основательную дыру, сквозь которую непременно станет сочиться снежная морось. Осень все еще спорила с зимой, отыгрывая у нее недолгие часы солнца, но с каждым днем все больше сдавала позиции под натиском неотвратимо надвигающихся холодов. Лиза не любила зиму — нужно одеваться, утепляться. Ходишь, как капуста, а все равно руки-ноги мерзнут. А как тяжело по утрам вставать — холод, темень, а тебе нужно вылезать из-под теплого верблюжьего одеяла, идти умываться, выходить в школу!.. Лета она начинала ждать сразу после первого сентября.

Серьезная, сердитая ворона, слетев откуда-то сверху, разогнала стайку растрепанных воробьев, клевавших размокшую хлебную корку возле подъезда. Лиза, покопавшись в кармашке куртки, выудила оттуда остатки печенья, и кинула их на озябшую землю. Серая стайка тут же приступила к пиршеству, оставив вороне отвоеванный ею хлеб.

На школьном крыльце как всегда собралась компания старшеклассников. Они смеялись, спорили, обсуждали свои «взрослые» дела. Одиннадцатиклассницы в узких мини-юбках строили глазки прыщавым юнцам, прятавшим в кулаках дешевые сигареты. От сознания своей взрослости, они надувались, словно давешние воробьи, хохотали фальцетом и смотрели на мир свысока. Девочки, не обращая на них внимания, прыгая через ступеньку, вбежали вверх и остановились отдышаться.

— Лиз, ко мне в пятницу мама приедет, а потом на выходные я к ней. Может и ты со мной, а? Кстати, ты сменку не забыла?

— Не, Катьк, ты же знаешь, меня не отпустят. Сменку не забыла, а вот голову… — Лиза впопыхах стянула с себя шапку вместе с ненавистным бантом. Маленькая невидимка, отцепившись о челки, больно царапнула лоб.

— Вот досада, все-таки он свалился, так я и знала!.. Ну, ладно, пошли, а то Инна и вправду разозлится! — и, сунув бант и заколку в карман жилетки, она открыла тяжелую дверь.

* * *

Его снова не заметили. Да и кто будет обращать внимания на обычного, немолодого человека. Да и вообще, рядом со школой утром много таких папочек — кто встречает, кто провожает… Тем более, что прогуливался он не в одиночестве, а с детской коляской, — несчастный заморенный бессонными ночами отец семейства, который вывез неугомонное дитятко на раннюю прогулку. Такого и пожалеть впору, не то, что подозревать в чем-то!

К этой школе он стал приходить уже с начала учебного года. Этих двоих он выделял, почему-то они нравились ему больше других. Было в них что-то очень чистое, незапятнанное и в то же время вызывающее гадливость и омерзение. Желание прикоснуться к ним, как снежный ком, нарастало с каждым днем. Да честно говоря, и он и не пытался с этим бороться — себя нужно любить и жалеть, иначе и жить-то незачем. К этой простой формуле он пришел уже очень давно. Если сам не позаботишься о себе, не отгрызешь у жизни свой личный кусок, то никто об этом не позаботится.

В далеком детстве маленький Витя был очень счастлив. Семья его никогда ни в чем не нуждалась. Прабабка по линии отца была дворянкой и после семнадцатого года сумела припрятать добрую часть фамильных драгоценностей. В последующие годы и она, и ее муж сумели приспособиться к установившимся в стране порядкам. Авдотья Зотовна работала на фабрике, а дед всю свою жизнь честно вкалывал на заводе, пройдя от простого токаря до начальника цеха. Богатство свое они не афишировали, но семья их никогда не бедствовала. Люди скромные, но очень неглупые, они смогли сохранить состояние и передать единственной дочери — Варваре. Она же, в свою очередь, обещала сохранить фамилию и продолжить род Филипповых. Невестку свою, Антонину, Варвара Афанасьевна приняла тепло, и уж не было конца ее радости, когда родился долгожданный внук Витенька.

Так и случилось, что семья Филипповых к рождению сына безбедно проживала в просторной трехкомнатной квартире в центре Москвы, а у маленького Вити всегда было все, что он хотел. Бабку и деда он своих не помнил, оба скончались один за другим, когда мальчику было всего два года, но ему было достаточно того, что рядом всегда и везде находились родители, которых Витя боготворил. Ему казалось, что ничто и никогда не сможет помешать его безбедной и счастливой жизни. Но он жестоко ошибался.

Ему было всего семь лет, когда в его сытую и беззаботную детскую жизнь вошло настоящее первое горе. Горе это называлось сестрой Машей, которую мать с отцом, как какой-нибудь бриллиант чистой воды дрожащими от волнения и счастья руками положили в новую красивую кроватку, над которой висел великолепный кружевной полог. Маленькому Вите очень хотелось полежать на этой кровати, посмотреть как там в этом уютном домике изнутри, но родители строго запретили даже дышать на младенца. Маша родилась с врожденным пороком сердца, она была слабенькой, плаксивой и болезненной девочкой. С этого дня Витя почувствовал, что он совершенно одинок в этом мире. Вместо привычных походов в зоопарк или в кино по выходным родители ездили на какие-то процедуры, гуляли с Машей или просто смотрели на сопящее недоразумение влюбленными глазами. Витя просто перестал для них существовать. Отныне все внимание, вся нежность, забота и ласка доставались только сестре. У родителей совершенно не было времени не только на воскресные прогулки и походы в цирк, но даже просто поговорить с ним, обнять, поцеловать его они теперь забывали. Мать, раньше такая веселая и жизнерадостная, каждый день потихоньку плакала возле кроватки с Машей, а отец все чаще хватался за валидол. Иногда Витя подходил к коляске и смотрел на малышку, которая пускала пузыри и бездумно улыбалась ему. В такие моменты слепая ненависть затапливала его с головой, не давала нормально дышать, губы начинали предательски дрожать, а кулаки сжимались сами собой. Он приходил в бешенство от того, что ему приходилось теперь делить любовь родителей с этим недоразумением. По какому праву оно так вероломно вторглась в его жизнь и отнимает у него то, что принадлежит ему и только ему?!

— Мам, а может нам ее отдать обратно? Ведь от нее только одни неприятности! — не выдержал он как-то, когда родители вернулись после очередного визита к врачу.

Мать подняла на него свои измученные, полные слез глаза и молча, не говоря ни единого слова, ударила его по лицу. И именно эта пощечина, самая первая, самая обидная, стала для маленького Вити символом его начавшейся взрослой жизни. Его предали самые близкие, самые любимые люди. А причина всего этого — больное, сопливое, недоразвитое существо, как-то нелепо ворвавшееся в их семью.

* * *

…Ему вспоминался летний погожий день, когда мать вошла к нему в комнату, где он собирал модель самолета, подаренную одноклассником на день рождения. Впереди были каникулы и много солнца, а лучший друг Костик обещал поговорить с родителями, чтобы Витя уехал вместе с ними в деревню к Костиной тетке под Тамбов. Каждую ночь он видел во сне дородную тетку с ласковой улыбкой, достающую из русской печи колоба и блины. Он как наяву представлял себе запотевшую крынку с молоком, которое так вкусно пить в знойный июльский день. Под яром неторопливо течет речка, а на другом берегу шумит березовая роща, где в изумрудной траве притаилась спелая алая земляника…

В том, что его отпустят из дома, Витя даже не сомневался — в последнее время он постоянно ощущал себя лишним и никому ненужным.

Мать подошла к нему сзади и поцеловав в голову. От неожиданности Витя выронил тюбик с клеем, он уже совсем отвык от внимания такого рода. С улыбкой она сообщила, что наконец-то они получили долгожданный ответ из Мюнхенской клиники. И теперь они с Машей и отцом уедут в Германию, где Маше будут делать какую-то сложную операцию на сердце. Дело это очень дорогостоящее, поэтому они вынуждены продать их трехкомнатную квартиру в Москве, а Витя отправится жить к двоюродной бабушке в Рязань. Сначала Вите показалось, что он оглох… А может быть, мать обращается не к нему? Он чувствовал, что руки и ноги как-то странно закололи тысячи острых иголок, в ушах стоял непрерывный гул. Разум отказывался верить в то, что происходило. А как же Тамбов?! А как же колоба и блины из печи, рыбалка и долгие спокойные вечера на берегу речки?!.. Некоторое время он неотрывно смотрел, как тоненькая прозрачная струйка клея медленно выливается на стол. Затем молча встал и вышел из комнаты. Мать, напевая какой-то незамысловатый мотивчик, возилась на кухне — наверное, готовила очередную порцию каши для этого сгустка зла, которое мирно спало под кружевным пологом. Витя осторожно приподнял его и не давая себе возможности задуматься, просто положил свою горячую сухую ладонь на лицо семимесячной крохи. Девочка умерла очень тихо. Она просто перестала дышать, но Витя каким-то звериным чутьем почувствовал, что это конец. В ту секунду он почувствовал неописуемое чувство облегчения и счастья. Его кошмар закончился. Решение оказалось простым, и почему оно раньше не пришло ему в голову?! Теперь снова все в его жизни будет спокойно и привычно. Он улыбнулся, аккуратно поправил полог и ушел к себе доделывать самолет.

Смерть тяжелобольного ребенка ни у кого никаких подозрений не вызвала. Машу похоронили на третий день… Семья Филипповых осталась в Москве, в Рязань Вите переезжать не пришлось, но внимание родителей не вернулось.

После похорон отец протянул совсем недолго, — уже следующим летом пришлось покупать цветы на две могилки, расположенные за одной зеленой оградой. Мать же нырнула в горе, как в море, оставив сына за бортом. Дни напролет она проводила в молчании, а глаза ее, раньше полные жизнерадостного тепла, превратились в равнодушные осколки стекла, в которых застыло отчаяние и безысходность. Утром она уезжала на кладбище, где до самого вечера разговаривала с ушедшими мужем и дочерью. Маленький Витя был теперь совсем один — маленькое зло под именем Маша оказалось вселенским и не ушло даже после того, как он его убил.

* * *

Мать свою Виктор так и не простил… Он просто вычеркнул ее из своей взрослой жизни, так же, как они с отцом когда-то вычеркнули его, семилетнего, из своей. Иногда он навещал ее в подмосковном Новогорске, где купил ей маленькую однокомнатную квартирку, когда женился. Он молча приносил продукты, расставлял их в старом текущем холодильнике на трехметровой кухоньке, холодно интересовался как дела, и иногда даже не дождавшись ответа, уходил в свою сытую жизнь…

Однако в семь лет судьба преподнесла ему хороший урок: если сам ничего не сделаешь, никто, даже самые близкие люди не позаботятся о тебе. Никому нельзя доверять, никого в этой поганой жизни нельзя любить. Все равно, рано или поздно, тебя предадут, растопчут, вычеркнут и забудут.

Все люди, существующие в этом мире, просто средства для удовлетворения его потребностей. Нужно только правильно воспользоваться ими в нужный момент. Это же так просто и нужно быть совершеннейшим идиотом, чтобы этого не понимать. А то, что большинство людей и есть те самые идиоты, он не сомневался. В обществе существуют правила, это факт. Переделать этот несовершенный мир невозможно, значит нужно сделать так, чтобы он стал максимально комфортным для пребывания в нем. Нужно учиться — будем учиться. За плечами школа с золотой медалью, институт по престижной специальности. На работе его ценят, репутация у него безупречная. Шеф регулярно повышает зарплату, и продвижение по служебной лестнице в ближайшие годы ему гарантировано. Чтобы считаться «правильным», нужно жениться? Женимся, не вопрос! Да и еще ребеночка забацаем! Все, как у людей! Родители жены, навещавшие молодую семью на прошлых праздниках, ставили его в пример своему младшему сыночку: «Вот, гляди-ка, Генка, как жить-то нужно! Шоб все, как на картинке — и жена, и дите, и мебеля кожаные», — тесть заливался довольным пьяным смехом и трепал зятя по щеке. Единственным желанием в тот момент было плюнуть ему в остекленевшие от выпитой водки счастливые глаза, выматерить надоевшую супругу и ее матушку, забыть нелюбимого отпрыска и убежать вон. Но правила есть правила: терпи, и тебе воздастся. Тем более, он тогда уже твердо знал, ради чего все это нужно. Цель обозначена, нужно только неотвратимо идти к ней, осторожно, не торопясь, заранее подстелив соломки и подготовив позиции для отступления. Тылом должна стать именно семья — ха-ха, какая насмешка! Именно на нее вся надежда, поэтому терпение и еще раз терпение. Он шел к этому всю свою жизнь, начиная с семи лет. С появлением его собственного ребенка планы не изменились, напротив, теперь в его руках было все, что нужно.

И с недавних пор жизнь изменилась, приобрела смысл, заиграла красками. Разве что-нибудь может сравниться с наслаждением, которое он испытывал, глядя в полные страха детские глаза? Что может быть прекраснее мгновений, когда чувствуешь себя повелителем этого ужаса? От воспоминаний по телу прошла приятная волна… Его никогда не поймают, ведь он умен, он все предусмотрел. По крайней мере до этого дня ему все сходило с рук… Это был гениальный план!

А эти две девочки случайно попались ему на глаза еще в начале осени: они радостно шагали из школы домой, звонко хохоча и обсуждая свои детские глупые новости. Ему почему-то думалось, что если бы Маша выжила, то она непременно была бы похожа на одну из них, — такую же наивную, добрую и… мерзкую. На какую именно, он не знал. За обеими на протяжении почти двух месяцев он вел слежку и знал почти все об их жизни: когда выходят из дома в школу, когда возвращаются, где по дороге домой останавливаются поболтать. Ангелы светлые с душами дьявола… Теперь предстояло решить, которой же отдать свое предпочтение. Двое сразу — это слишком, шуму будет много, ни к чему ему это. Пожалуй, еще с недельку понаблюдать, и к делу. Уже почти все готово, теперь только ждать. Но ждать не хотелось.

* * *

Утро не задалось — кофе залил всю плиту, под глазом растеклась тушь — Инна как обычно заехала себе кисточкой в глаз в самый последний момент, да еще и колготки дали стрелку. Наверное, вчера на них «удачно» отдохнула Дашка. Теперь же это пузатое недоразумение сидело рядом на кухне и таращило невинные глазищи на свою новоприобретенную хозяйку.

В прошлую субботу Инна возвращалась от родителей и случайно возле подъезда наткнулась на непонятного вида ком темного пуха, который при ближайшем рассмотрении оказался кошачьим детенышем, максимум полутора-двухмесячного возраста. Котенок даже не пищал, просто смирившись с неизбежным, сидел, уткнув мордочку под хвост. Не задумываясь, Инна схватила его и притащила домой. Уже потом, при свете ей удалось рассмотреть это чудище: оно обладало невероятно огромными желтыми глазами-плошками, глядящими на мир с немым укором, коротким треугольным хвостиком и косматой шубкой шоколадного окраса.

— Ну, и что мне теперь с тобой делать-то?! У меня в моей жизни даже попугая-то никогда не было, а тут здрасте! — котенок дрожал всем телом и неподвижно сидел на коврике возле входной двери.

— Что трясешься-то, ребенок? Злые люди тебя обидели? Ничего, сейчас мы позвоним нашей бабушке, то есть моей маме, и она-то нам обязательно даст ЦУ по твоей эксплуатации! — Инна наклонилась и взяла малыша на руки. Придерживая его одной рукой, она сняла наконец сапоги и прошла на кухню.

— Сначала чай, потом звонок, только так, иначе твоя хозяйка околеет раньше тебя! Ну, ты подумай, только начало ноября, а холод, как зимой! — Инна включила газ, грохнула на плиту чайник, схватила телефон и набрала знакомый номер.

— Привет, ма! Я уже дома!

— Как ты доехала, дочь? На улице просто северный полюс! Папа только что прослушал прогноз, говорят, завтра еще больше похолодает. Не забудь надеть зимние сапоги, которые в прошлом году тетя Мила из Германии тебе прислала, а то снова заболеешь. Нечего их беречь, лучше здоровье побереги, слышишь? Помнишь, как ты дохала в прошлом году?

— Мам, не тарахти, пожалуйста. Лучше скажи, у тебя когда-нибудь были кошки? Что ты о них знаешь?

— Инна, не дури, какие еще кошки?! Я тебе про сапоги, а ты какую-то чушь спрашиваешь!

— Это не чушь, у меня теперь есть Дашка, и мне нужно знать, что мне с ней делать! — Инна подхватила детеныша и вытянув его на руке стала рассматривать. — Да, тощая, как килька!

— Что ты там бормочешь? Какая еще Дашка? Инна, перестань меня путать, объясни, наконец, что происходит? — возмутилась Нина Николаевна.

— Я и говорю. Я нашла Дашку, она котенок. Мам, она такая бедная сидела около подъезда, вот я и подумала…

— Ты что, подобрала кошку?! — Нина Николаевна немного оторопела от такой новости. Пару секунд в трубке было тихо.

— А с чего ты взяла, что это она, а не он? — спросила она удивленно, когда к ней вернулась способность формулировать свои мысли. — Ты же в этом ни бум-бум? И что она у тебя теперь будет жить? С тобой, в квартире?!

— Нет, мам, завтра же определю ее на постоянное место жительства на помойку. Кстати, какую из них ты мне посоветуешь? По-моему, та, что ближе к моему дому, самый оптимальный вариант. Там всегда есть живые крысы и мыши. Я надысь видала парочку: жирненькие такие, лощеные, вкусные наверно. Да и навещать я ее смогу часто!

— Дочь, хватит идиотничать! Ты и вправду поселила у себя бездомную кошку?

— Ну да, пришлось. И теперь она будет жить со мной. А то, что это Дашка, я почему-то даже не сомневаюсь. Это девочка, потому что только девчонки могут быть настолько несчастными и жалкими. Ты бы ее видела!..

— Инна, я сейчас приеду к тебе, только возьму хозяйственного мыла, нужно же отмыть это безобразие, не хватало еще блох расплодить! — засуетилась Нина Николаевна.

— Ну, мам, может завтра, а? — Инна перехватила осмелевшую Дашку другой рукой — пух на ножках отогрелся и решил немного освоиться в квартире. — Я сегодня так устала, просто жуть!

— Никаких завтра! Зная тебя, я уверена. что ты ее еще с собой в постель положишь! — отрезала Нина Николаевна, — Я уже собралась. Витя, — крикнула она мимо трубки, — Ты слышишь, мы срочно едем в Кузьминки к Инне. Она приволокла домой бездомного кота и собирается сегодня с ним спать!

— Мам, не кота, а кошку Дашку, — вяло сопротивлялась Инна, понимая, что спорить бесполезно, — если Нине Николаевне взбрело что-либо в голову, то сдвинуть ее с этого не сможет никакая сила, даже папа предпочитает вовремя сдаться, чтобы не попасть под артобстрел.

Нина Николаевна Королева всю свою жизнь проработала гидом-переводчиком. Имея в арсенале немецкий и венгерский языки, она и сейчас была нарасхват и с работы уходить не собиралась, хотя и намекала неоднократно, что с удовольствием сидела бы остаток жизни с внуками. Инна никогда не жаловалась на отсутствие воображения, но никак не могла представить свою маму в качестве бабушки. Нина Николаевна была полна энергии и сил. Всегда, даже дома, — аккуратная прическа, модно подобранная одежда и неизменные каблуки. Расслабиться себе она позволяла разве что в деревне, где вместо узких туфель, она надевала удобные разношенные «дизайнерские» калоши. Но в городе никогда. Так разве эта молодая красивая женщина может быть бабушкой? Коллеги ее ценили, начальство всячески продвигало, а туристы просто души в ней не чаяли. Виктор Петрович же был врачом от Бога и уже много лет подряд работал заведующим отделением в одном из московских роддомов. Инна родителей своих обожала. В последнее время они виделись не очень часто, но созванивались регулярно — в основном, по вечерам.

До приезда родителей Инна успела выпить чаю, съесть пару наспех приготовленных бутерброда с колбасой и подсохшим сыром, и убрать за Дашкой две лужицы понятного происхождения. Часа два подряд они занимались приведением «селедки под шубой» — как назвала Дашку мама, в божеский вид: мыли в ванной, сушили феном, пытались расчесать свалявшуюся «шубу». Дашка пыталась сопротивляться, но довольно вяло. Папа подремывал на диване в гостиной, когда обессилившую от переживаний и эмоций Дашку внесли ему на осмотр.

— Ну, гинеколог! Теперь твоя очередь. Давай, поведай нам страшную тайну, кого же притащила нам наша дочь — Дашу или Даню? Ты же специалист, должен отличить янь от иня.

— Вообще-то я на людях тренировался, а не на кошках, — Королев-старший протянул руку, куда Инна вложила ему свою бедную измученную находку.

— Худая-то какая! — проворчал отец, надевая на нос очки.

Виктор Петрович не без труда вынес свой вердикт — котенок был очень меховой, к тому же совсем мелкий.

— Дашка это, не Данька. Ну, мать, скоро будем роды принимать! — хохотнул он довольно.

— Еще не хватало! Ну да ладно, поздно уже, пора домой собираться.

— Ма, а может, у меня останетесь, уже ночь на улице!

— Нет уж, завтра на работу, а я высыпаюсь только дома, ты же знаешь. К тому же утром прибывает очередная группа австрийцев, поэтому мне уже в девять часов надо быть в Шереметьево. А я тут с твоей Дашкой весь вечер валандаюсь! — жаловалась Нина Николаевна, обертывая вокруг шеи элегантный кашемировый шарфик.

— Ты покорми ее, только не давай сразу много, а то с непривычки у нее заворот кишок образуется. Все, Витя, поехали!

И вот уже неделю Инна с Дашкой привыкали друг к другу. Теперь хоть не так тоскливо стало возвращаться домой. Котенок каждый раз встречал хозяйку возле двери, спал на ее, Инниной, подушке, успокаивающе бурча в ухо и щекоча кисточкой маленького хвостика. По вечерам они обсуждали разные наболевшие и не очень наболевшие вопросы, — Инна вела свой монолог, обращаясь к ушастому созданию, а та в меру своих способностей подмяукивала.

Одиночество давно стало привычным, с тех самых пор, когда самый главный мужчина жизни признался, что она не та. Совсем не та. Он нашел себе ту единственную и неповторимую, а Инна очень повторимая и, как оказалось, совсем не единственная. «С таким образованием только полная дура может прозябать в школе! Да ты на себя посмотри, как ты выглядишь, да ты же мышь серая, кому ты такая нужна!» То, что вот уже почти год они вдвоем жили только на ее, Иннину, зарплату, он почему-то вспоминать не хотел. Художник, он сутками напролет мог лежать на диване, обдумывая новую гениальную идею. Но все это время он не забывал три раза в день кушать, сбрасывать грязные вещи в корзину для белья и каждый день требовать чистую, выглаженную рубашку.

В тот раз он долго и очень доходчиво убеждал ее в том, что Инна глупая идиотка, поломавшая ему жизнь, хотя она совсем не пыталась возражать. Известие о том, что он от нее уходит, обрушилось совершенно неожиданно, оно раздавило ее подобно тому, как давит ботинок прохожего дождевого червяка — внезапно и безнадежно… Его пламенная речь, наверное, была очень выразительной, но сейчас Инна помнила лишь отдельные фразы, все остальное слилось в монотонный гул… Сначала он пытался выкручиваться, когда она спросила о той блондинке, с которой она его случайно повстречала у метро. Но вопрос, который она задала потом «А целовались вы тоже только из дружеских побуждений?» вызвал бурю эмоций, извержение вулкана, цунами и землетрясение. Человек искусства не может замыкаться в пошлом союзе с одной-единственной женщиной. Ему как воздух необходимы новые эмоции, свежие впечатления и страстные чувства! И если она не в силах понять его и принять таким, какой он есть, то значит все, что было между ними — ошибка! Значит, она черствая, примитивная эгоистка, которой не место рядом с ним!..

Пережидала она это стихийное бедствие, свернувшись клубочком в углу дивана. Казалось, что это никогда не кончится. Побушевав и собрав вещи, он ушел, на прощанье саданув дверью о косяк. Только потом Инна обнаружила пропажу двух бабушкиных колец и броши…

А ведь когда-то она пыталась себя убедить в том, что он и есть та самая большая любовь, которая бывает в жизни раз и навсегда. Красивый, смотрящий на мир с тонкой иронией и немного снисходительно, будто только он один разгадал уже все тайны бытия и мироздания, а все остальные совершают лишь тщетные потуги, чтобы приблизиться к его совершенству. Он наизусть цитировал Блока и Цветаеву, играл не на пошлой гитаре, а на фортепиано и пел не Цоя и Макаревича, а старинные русские романсы. Ему пророчили блестящую карьеру художника, впрочем, справедливости ради нужно заметить, что среди пророков больше всех старалась пророчить его мама. Инну же не покидало чувство собственной неполноценности, так как при взгляде на его полотна она совершенно ничего не понимала и не чувствовала. Нет, она не была человеком искусства, но у нее было четкое убеждение в том, что хорошая картина должна будить эмоции. Неважно, положительными ли они будут, или нет, но они непременно должны присутствовать. Например, она часами могла смотреть на Поленовский «Бабушкин сад». Она как бы сливалась с картиной воедино, ей казалось, что она и вправду ощущает запахи старой усадьбы, сладкий, нежный аромат иван-чая и мягкое тепло июльского дня… А вот полотна Босха вызывали у Инны чувство какой-то гадливости, неизбежности и тоски. Но все же это были впечатления, пусть и негативные, но они были! Глядя же на «полотна» своего единственного, она чувствовала только пустоту. Все эти мрачные закорючки, точки и крючочки будили в ней какую-то вселенскую апатию и скуку. Пару раз она ловила себя на мысли, что неплохо бы вот к этой точке пририсовать пару ножек и ушек, и тогда она станет напоминать больного рахитом и псориазом зайчика. И этот зайчик, хоть и больной, смог бы вызвать в ней хотя бы жалость… И почему все его картины назывались как-то непонятно? «Апокалипсис приходит с муравьями», «Асфиксия любви» и тому подобная чушь. Какое отношение запятая и клякса могут иметь к апокалипсису и уж тем более к любви?! Конечно, поначалу она очень старалась, но понимание так и не приходило. Тогда Инна была уверена, что ошибка именно в ней, тем более, что он всячески подчеркивал ее неосведомленность в вопросах современного искусства.

На первое свидание он подарил Инне букет орхидей и повел в какую-то новомодную картинную галерею, где два часа подряд рассказывал о творчестве современных художников. Все это было романтично до зубовного скрежета, но почему-то Инне этот поход запомнился по другой, более прозаичной причине. Была зима, по полуподвальному помещению гулял страшный сквозняк и молодые люди с длинными давно немытыми волосами кутались в куцые куртчонки и длинные вязаные шарфы. А Инна жестоко мерзла в своей коротенькой шубке и изящных кожаных сапожках. Кроме того, перед выходом из дома она выдула две большие чашки горячего кофе и почти сорок минут проторчала на автобусной остановке. То ли перемерзла, то ли все-таки «догнал» ее в дороге этот проклятый кофе, но в туалет ей хотелось невыносимо. А признаться в этом она никак не могла — отлучка в отхожее место в середине страстного монолога могла поставить жирную точку в только что завязавшемся красивом романе… Как ее не разорвало в тот раз на сотню маленьких Инн, для нее осталось загадкой до сих пор…

— Ну, что, наглый зверь, в чем мне теперь на работу-то идти, а? Что делать? А у меня сегодня все по полной программе: сначала уроки, а потом классный час и педсовет, — дыра на колготках оказалась значительной, причем на том месте, что не прикрыть, не спрятать. Конечно, в запасе есть еще две пары, но их так жалко! Повздыхав, Инна отправилась к шкафу, выудила с верхней полки вкусно пахнущий пакетик и осторожно вскрыла упаковку.

— Ладно, Дашка, остаешься дома на хозяйстве, я сегодня поздно, — Инна запахнула пальто и выскочила из квартиры.

* * *

— Да ладно тебе, Лизка, что ты так распереживалась, ну, подумаешь, тройку поставили! — Катька подтолкнула подругу к двери класса, — Пойдем-ка лучше в буфет спустимся, кажется, сегодня туда ром-бабу привезли. Ну надо же такое название «ром-баба»! А интересно, есть «кофе-баба» или «чай-баба»? А может быть «ромдядька»? Как думаешь? — она всячески старалась развеселить и приободрить свою приунывшую подругу.

— Никак я не думаю. Кать, ну как ты не понимаешь, ведь тройка это ужасно, что я бабушке скажу?! А самое обидное, что я ведь учила, я все правильно ответила! Я сегодня даже на учебнике спала. Всю ночь! — Лиза в очередной раз всхлипнула, но Катька уже тянула ее к лестнице.

— Здрасте, Инн Викторовна! — в один голос проговорили девочки, столкнувшись на лестнице с учительницей.

— Господи, — Инна едва удержалась на ступеньке, — Куда так торопимся-то?! Вы же меня чуть с ног не сбили! Что происходит?

— Да ничего, мы в буфет хотим пойти. Инн Викторовна, а почему вас не было? У нас на первом уроке какая-то мымра вас замещала, Лизке вон трояк по литре залепила! Мы потом расскажем, ладно, а то всех «ромбабов» раскупят! — и Катька потащила подругу за собой.

Инна тяжело вздохнула. Теперь-то уж ей точно влетит по первое число: на первый урок опоздала, не предупредила, и наверняка пришлось начальству срочно искать ей замену. «Мымрой» могла оказаться только Олеся Витольдовна, которая даже если была свободна от уроков, предпочитала находиться в центре общественной жизни, дабы не упустить чего-нибудь важного, судьбоносного. В душе Инна была на все сто процентов солидарна с Катькой Долговой, хотя в воспитательных целях все же нужно было сделать замечание. Про себя Олесю Инна называла «жердь в очках» — та была высока и настолько худа, что Инне все время хотелось ее подкормить. Желчи в ней было хоть отбавляй, хотя сама она искренне считала себя педагогом старой школы и не забывала при каждом удобном случае напомнить Инне, что «сейчас учителя уже не те, не те…». «Да, ладно, что уж теперь-то… Ну отчитают, подумаешь! Мне уже не привыкать!» — подумала она про себя. Быстро скинув пальто и оставив сумку в своем кабинете, Инна, не ожидая ничего хорошего, отправилась на казнь в учительскую. А то что казнь состоится, можно было даже не сомневаться.

Собираясь утром, впопыхах Инна забыла свой мобильник в коридоре на полке. Целый час она безрезультатно простояла на автобусной остановке в многочисленной компании таких же бедолаг, выбивая чечетку ногами в новых зимних сапогах. Тетки, замотанные в шарфы с неприкрытой завистью косились на ее обновку. Сапожки и впрямь были чудо, как хороши, но согревали не так что б уж очень… Интересно, а что будет зимой? Наверное, придется наступить себе на горло и привезти из деревни любимые валенки с галошами, старый дедов зипун и шапку-ушанку, — не Германия, конечно, но зато тепло и удобно! Представив себя в таком виде, Инна тихонько захихикала, а тетки в шарфах «из ангорки» в который раз смерили ее с ног до головы взглядами, полными презрения. На улице скопилась огромная неподвижная пробка. Машины пыхали, водители беззвучно матерились за окнами. Краем уха Инна слышала, что говорили о какой-то серьезной аварии, из-за которой и возник затор. Мимо пролетело две «скорых» и сине-белая машина гаишников, заполошно мигая синим светом и оглашая окрестности тревожными сиренами.

В автобус удалось влезть с первой попытки, за что Инна себя похвалила, и немного погордилась своей ловкостью, но теперь от пальто была с «мясом» оторвана нижняя пуговица. Еще хорошо, что она вовремя успела ее подобрать и засунуть в карман.

В учительской кроме завуча присутствовала та самая «мымра» Олеся Витольдовна. Она восседала за столом, «держа осанку», а жиденький пучок из тонких волосенок подрагивал от возмущения. Педагог «старой школы» даже не взглянула на вошедшую Инну. Ее взгляд, полный страдания, был гордо устремлен в сторону противоположной стены, на которой висели портреты выдающихся деятелей народного образования.

— Доброе утро, Инна Викторовна! — ледяной голос начальницы не предвещал ничего хорошего.

«Да уж, утро выдалось — добрее не бывает», — подумала Инна.

— И что вы себе позволяете? Опаздываете, не предупреждаете, да еще и дисциплина в вашем классе, мягко говоря, оставляет желать лучшего! Ну, что вы, Олеся Витольдовна, не расстраивайтесь! Вот, возьмите, — Раиса Андреевна протянула оскорбленной Олесе салфетку. Та немедленно начала тихо и интеллигентно в нее сморкаться и промокать сухие глаза.

— Простите, пожалуйста! Я действительно виновата, я всех подвела, а мобильный телефон я дома забыла. Автобуса не было целый час, там какая-то авария произошла. — Инна умоляюще глядела на коллег. — А что произошло?

— Ваши дети довели до нервного приступа нашего лучшего учителя, гордость нашей школы! Лепков весь урок стрелял корками от апельсина, а Горина и Долгова вели себя самым неподобающим образом: хихикали, как непристойные девицы! Мы возмущены до глубины души!..

«Отрубить им голову!» — мысленно продолжила Инна недосказанную фразу завуча, а вслух снова начала бормотать:

— Я с ними обязательно сегодня поговорю, у нас как раз сегодня классный час запланирован, они извинятся, я обещаю!

— Я никому, слышите, никому не позволю оскорблять чувство моего достоинства! — произнесла «жердь», продолжая поедать взглядом Ушинского. Засунув скомканную салфетку в карман, она встала и удалилась из кабинета. Ее юбка, ровесница самого Ушинского, была смята, а на блузке со строгим воротничком расплылось какое-то грязно-коричневое пятно неизвестного происхождения. По мнению Инны это гораздо больше ущемляло достоинство ее коллеги, чем застрявшая в пучке апельсиновая корка. Но сказать об этом вслух было просто немыслимо, поэтому она продолжала виновато смотреть на Раису Андреевну Велешеву. В школе все знали, что именно она, а не старенькая директриса Мария Семеновна, является главной. Мария Семеновна досиживала в своем кресле последний год. Велешева же пришла только в начале сентября по рекомендации сверху и, не откладывая дела в долгий ящик, начала собирать вокруг себя «своих» людей, как она выражалась — «свою команду». В отличие от большинства своих коллег, Инна всегда имела свое мнение и вот беда: оно очень часто не совпадало с мнением патронессы. Именно поэтому в отношении нее уже несколько месяцев велась политика выживания.

— Ладно, идите на уроки. Кстати, педсовет сегодня не состоится, — у меня совещание в Моссовете. Не смею вас больше задерживать, — завуч царственно указала Инне на дверь.

«Вот и ладно, вот и хорошо, сейчас наподдаю своим охламонам, а после уроков сразу домой, к Дашке под бочок» — и Инна помчалась в класс.

* * *

Вечер накрыл город внезапно. Только что светило солнце. Оно сияло странным, очень ярким, похожим на электрический, светом. А уже через минуту все вокруг окуталось каким-то мрачным, дымным облаком. Это был какой-то неизвестный ему город, где он, Никита, был совсем один. Он знал, что в кармане пальто лежит бумажка с адресом. Но к кому и зачем он должен прийти, он не помнил. Никита шел по пустынной, совершенно безлюдной улице, по обеим сторонам которой поднимались высокие серые здания. Стены были сплошные, без окон, без балконов и дверей… Неожиданно небо осветилось вспышкой молнии, и вдалеке он различил блестящий шпиль башни, с которой ему махала рукой какая-то длинноногая красотка с развевающимися на ветру золотистыми волосами. И Никита побежал. Он спотыкался, падал, разбивал в кровь ладони, снова вставал и бежал, бежал, бежал… Улица становилась все уже и уже, стены странных домов-гигантов почти сходились. Как айсберги в океане они теперь терли друг другу шершавые серые бока, стараясь уничтожить Никиту. Очередная вспышка молнии и Никита увидел, как подломился шпиль, с которого сорвалась в пропасть золотоволосая красавица. Она падала и кричала так громко, что Никита зажал уши…

— Н-е-е-т!!!

Никита вскочил на постели, отирая со лба соленые капли мерзкого липкого пота. Тяжело дыша, он нагнулся и, пошарив под кроватью, вытянул оттуда бутылку воды. Сделав несколько судорожных глотков, он поднял наконец трубку телефона, орущего голосом погибшей девушки из кошмара.

— Эй, Никитос! — услышал он голос Мишки Черкасова. — Ты чо такой чахлый?

Никита взглянул на часы на прикроватной тумбочке. Стрелки близились к четырем. Через неплотно задвинутые шторы в комнату проливался скупой свет угасающего ноябрьского дня.

— Я вообще-то еще сплю, — недовольно проговорил он сиплым, от невероятного количества выкуренных вчера сигарет, голосом.

— Ну да, вчера славно погудели! Хотя по-моему последняя бутылка виски не пошла тебе на пользу. Кстати, ты один? — продолжал юродствовать собеседник, видимо не собираясь заканчивать разговор.

Никита обернулся. На соседней подушке он заметил чью-то взлохмаченную рыжеволосую голову.

— Нет, не один, — прокряхтел он и в который раз жадно припал к бутылке с минералкой. Пузырьки лопались в горле и на языке, а казалось, что взрывается мозг.

— Значит, Юлька все же увязалась с тобой! Ну ты мачо, Никитос! — заржал невидимый Черкасов.

— Слышь, Мишель, ты вообще чего звонишь-то? — недовольно спросил Никита. Больше всего на свете сейчас ему хотелось упасть на подушку и вновь забыться тяжелым мутным сном. Тем более, что бесконечное «чоканье» собеседника раздражало его до нервной трясучки.

— Есть одна тема! Дело у меня к тебе, на миллион. Кстати, ты в нем заинтересован гораздо больше меня. Ну чо, говорить, или ты совсем не в адеквате?

— Давай свою тему, ты ведь все равно не отстанешь.

— Ну ты помнишь, я тебе вчера в клубе рассказывал, что тут на горизонте нарисовался один перец. Немец, по-русски ни бум-бум. Пивняк, но ходят упорные слухи, что фриц интересуется современным искусством. И даже в прошлом году устраивал в Нюрнберге какую-то супервыставку молодых и талантливых русских художников. Ты чо, правда, не помнишь ни хрена? — искренне удивился собеседник.

Никита в самом деле ничего не помнил. В последнее время он частенько пропадал в одном модном московском клубе. Там собиралась непризнанная богема, которая на протяжении вечера рассуждала о живописи и поэзии. Несостоявшиеся гении зачитывали вслух свои стишата и отрывки из бессмертных произведений, и наперебой ругали идиотов издателей и хозяев галерей, которые ни в какую не хотели признавать их гениальность. Разговоры эти обычно сопровождались принятием изрядного количества спиртного, а иногда и травки. После таких «творческих» попоек он обычно просыпался не один и на следующее утро информацию о проведенном вечере собирал по крупицам от более трезвых приятелей, поскольку сам напивался до состояния зомби.

— Нет, ничего не помню, Мишель, но ты давай, продолжай.

— А чего там продолжать? Я надыбал тебе адресок ресторана, где наш меценат имеет обыкновение сиживать с кружечкой пивка и свиной ножкой. Но есть одна проблема. Разговаривать с ним надо вежливо и желательно на его родном языке. Русского он не знает, а от английского его корежит. Не любит наш фриц англичан! Ферштейн?

— Ну да, конечно, спасибо тебе дружище!

— «Спасибо» в карман не положишь! Потом сочтемся, ты меня знаешь, — я своего не упущу!

— Не сомневаюсь.

— Ладно, Никитос, врубайся и поскорее, потому что на будущей неделе купец опять отбывает в далекий Мюнхен и когда снова нарисуется, непонятно. Ну все, адресок скину тебе на «мыло». Aufwiedersehen, mein schatz! Фройляйн привет передавай! — хихикнул Черкасов и отсоединился.

Никита нехотя встал и поплелся на кухню. Там, бросив в стакан две таблетки шипучего аспирина, поставил чайник и пошел в душ. Голова гудела немилосердно, каждый шаг отдавался тупой болью в затылке. Попеременно включая то горячую, то холодную воду, он направлял душ на голову и лицо. Когда через полчаса он относительно проснувшийся вышел на кухню, то приняв аспирин и запив его чашкой крепкого сладкого чая, понял, что теперь может соображать. Это был его реальный шанс пробиться. Сам он, как и его мама, был совершенно искренне убежден в собственной гениальности. Просто в этом жестоком мире (про себя он так и говорил — «жестокий мир») одаренному человеку пробиться безумно сложно. Его не понимают, притесняют, недооценивают. Взять хотя бы старика Гогена. Помер, бедняга, в нищете от сердечного приступа, который, кстати, случился очень вовремя и спас его от тюрьмы. А что уж говорить о Модильяни? Алкоголь, наркотики, разврат… Все, как у него, у Никиты. А полотна были признаны только после того, как итальяшка отбросил коньки, благодаря своим богемным злоупотреблениям. Подумать только, что «Мальчик в голубом пиджаке» ушел с аукциона за одиннадцать миллионов долларов! А между прочим он, Никита, пишет ничуть не хуже, а может даже и лучше! Но Никиту не очень увлекала перспектива ожидания собственной кончины от передоза, чтобы стать знаменитым. Ему хотелось богатства здесь и сейчас. До одури хотелось пощупать эти самые миллионы и ощутить сладкий, пьянящий вкус славы. Размышления о будущем были неожиданно прерваны. В дверном проеме кухни нарисовалась рыжая девица, облаченная в его, Никитину, рубашку.

— Привет! А ты почему так неожиданно сбежал от своей девочки? — хриплым голосом, в котором слышались игривые нотки, спросила она, выгибая спину. Под правым глазом «нимфы» расползся отвратительный синяк от вчерашней туши. Никита поморщился. Он даже не помнил ее имени. Правда, Черкасов вроде бы сказал, что ее зовут Юля… Но где он ее подцепил и что говорил, оставалось неизвестным. Юля (а Юля ли?) медленно подплыла к нему, обняла и попыталась поцеловать, обдавая лицо ароматом вчерашнего перегара. Тошнота снова подкатила к горлу, и Никита с омерзением оттолкнул ее от себя. Девица, нисколько не смутившись, плюхнулась на стул и потянула к себе его чашку.

— У-у!.. Да ты все уже выпил без меня. Сделай мне тоже чайку или кофейку, Никитушка! — она закинула ногу на ногу и взяла сигареты, собираясь закурить.

— Слушай, а может, для начала ты хотя бы умоешься? — с отвращением спросил Никита, забирая у нее пачку и чашку.

— А разве мы не будем больше спать? И не только спать! — протянув свою ногу, она попыталась ею погладить Никиту по спине.

— Нет! Мы не будем больше не только спать, но и встречаться с тобой мы больше не будем! Иди умывайся и проваливай отсюда.

— Я не поняла. Это что значит?! — капризно выгнувшиеся губы не предвещали ничего хорошего; в воздухе так ощутимо запахло скандалом, что Никита почувствовал мурашки, бегущие по его измученному телу. В другое время он и сам был не прочь поскандалить. Делать это он умел виртуозно, со смаком, с искринкой. Он любил и умел выяснять отношения. К тому же он так наловчился в этом, что из любого конфликта выходил непобежденным. Неважно, прав он был или нет, но выворачивать ситуацию себе на пользу он умел как никто другой. Но сейчас на это не было ни времени, ни сил, поэтому он подхватил Юлю (или не Юлю?) под руку, сунул ей ее вещи и попросту выставил ее на лестничную площадку. Девица сопротивлялась, вырывалась и даже умудрилась укусить его за палец. Барабанная дробь в дверь продолжалась недолго. Выглянув в окно, Никита увидел, как она побежала по направлению к метро, в распахнутом пальто и развевающимся на ветру шарфе. Ну и ладненько, баба с возу! Зато теперь можно вернуться к главному.

Что же делать? Выставка в Германии, — это то, что нужно. Главное — раскрутка, и это именно то, что можно стрясти с этого толстого немца. А что? Его работы ничуть не хуже многих. Фантазия уже заботливо подкидывала картинки из возможной будущей жизни: собственная галерея, толпы восторженных поклонниц, вилла на берегу моря и мировое признание… В общем, не жизнь, а джаз! Нет! Упустить этого мецената он не имеет права! Осталось придумать, как. Все его друзья более-менее сносно говорили на английском, кое-кто знал французский, но немецкого не знал никто, по крайней мере, в той степени, которая была нужна. Никита приоткрыл форточку и закурил. К горлу опять подступила муть. Он затушил сигарету. И тут он вспомнил. Ну, конечно же! Королева, Иннка! Вот кто точно сможет помочь. Она с отличием окончила университет, и у нее даже имеется диплом переводчика. К тому же она ведь любила его, Никиту, страдала, когда он уходил. Да наверняка и сейчас тоже любит. Ведь его невозможно не любить!

Правда, справедливости ради, надо бы вспомнить, что тогда он унес какие-то побрякушки, которые принадлежали ее покойной бабке. Кстати, тогда они потянули на очень неплохую сумму, которую Никита вложил в очередную выставку. Он совершенно не считал себя вором. Зачем эти цацки ей? Ведь она их даже ни разу не носила. А ему они были очень нужны! Точно, надо бы найти ее телефон. Наверное, придется с ней переспать, но ради дела он готов и не на такое. Хотя если уж совсем честно, то спать с ней было гораздо приятнее, чем с этой ржавой проволокой, которую он выставил сегодня из дома. Решено. Сегодня же он позвонит Инне, а завтра, когда окончательно придет в себя, может быть даже встретится с ней.

* * *

— Все-таки наша Иннушка просто класс, скажи, Лизка? Даже ругается необидно как-то. Я же тебе сразу говорила, что эту тройку тебе просто из вредности влепили!

— Ну, да. А Димке все-таки крепко досталось за корки. Но на самом деле было ужасно смешно, когда он залепил мымре в волосы. А та даже не заметила, так и ходила до конца дня с цедрой на башке! — Лиза с Катей громко захохотали. Они уже целый час стояли на перекрестке между школой и Катиным домом. К вечеру распогодилось и даже проглянуло тусклое солнце. Ром-бабы так им сегодня и не досталось, поэтому в животе у Лизы тоскливо булькало только яблоко, съеденное напополам с Катькой на большой перемене. Зато остались сто рублей, которые, при случае, можно будет израсходовать на дополнительную порцию мороженного в кафе Баскин Роббинс. Девочки почти каждую субботу посещали это место, чтобы полакомиться замечательно вкусным пломбиром в вазочке: три шарика политых шоколадным сиропом и обсыпанных дроблеными орешками. Всю неделю они старательно копили деньги, которые родители выделяли им на завтраки, чтобы отведать это лакомство. Всю Москву обойди, а такого уж точно нигде больше не найдешь. Однако в эти выходные к Кате приедет мама и увезет ее к себе. Жаль… Лиза никогда не понимала, почему Тамара Евгеньевна живет отдельно, а спрашивать было почему-то неудобно, а вдруг Катька расстроится…

— Слушай, Горина, а сколько сейчас времени?

Лиза взглянула на свое запястье, на котором красовались золотые прабабушкины часики.

— Ого, уже почти четыре часа!

— Ну, ладно я пошла, на завтра еще домашку делать, а времени уже полно. С этими классными часами никогда нет времени погулять. А хочешь, приходи сегодня ко мне, а Лизк? Телек посмотрим вместе, с Тимкой поиграем, а?

— Не знаю, Кать, как себя бабушка чувствовать будет. Я тебе позвоню, если что. Скорее всего не приду, уже скоро мама должна вернуться, а мне еще нужно картошку к ужину почистить. Кстати, папа сегодня опять укатил в командировку. Приедет только через неделю. Куда-то на Дальний Восток улетел. Может нам повезет, и он опять привезет краба? Помнишь, как в прошлый раз?

Николай Евгеньевич по службе часто отбывал в командировки. В семье уже все давно привыкли к таким отлучкам и смирились с ними. Что же касается Лизы, то она конечно скучала по папе, но ей даже нравились эти поездки, потому что не было ни одного случая, когда папа приезжал бы с пустыми руками. Однажды он привез огромного краба, который не влезал ни в одну кастрюлю, и его пришлось варить в тазу. Тогда Лиза и Катька во все глаза смотрели на этого монстра, свесившего свои ужасающие клешни из тазика.

— Ну, пока, до завтра! — и девочки побрели в разные стороны.

Лиза отошла недалеко, когда услышала окрик.

— Девочка! Постой, пожалуйста! — незнакомый симпатичный молодой мужчина в серой куртке и джинсах, катящий перед собой голубую прогулочную коляску поднял руку и приветливо махал ей.

«Может быть, он не мне?» — подумала Лиза и оглянулась. На улице кроме нее никого не было, только в стороне на детской площадке резвились какие-то малыши и вели оживленный разговор молодые мамочки.

— Что-то случилось? — спросила Лиза, подходя к нему и разглядывая круглую мордашку карапуза месяцев девяти, выглядывающую из коляски: тот бессмысленно таращил на нее свои наивные глазенки, улыбался и пускал слюни.

— Да нет, милая, ничего не случилось, просто я попал в трудную ситуацию. Видишь ли, моя жена вынуждена была уехать к своей маме, а меня срочно вызвали на работу. Вот теперь не знаю, что мне делать. Ведь малыша одного оставить нельзя! Мне почему-то показалось, что ты любишь детей и не откажешься помочь человеку в трудную минуту? — он улыбнулся доброй и открытой улыбкой.

— А что я-то могу сделать? — растерялась Лиза.

— Ты же не откажешься посидеть с моим сыном, пока я быстро сбегаю на работу? Это не займет много времени, а живу я здесь, в этом доме на первом этаже! — мужчина указал на девятиэтажный дом находившийся по соседству с Лизиной пятиэтажкой.

— Я даже и не знаю, меня дома бабушка ждет, я обещала не задерживаться… — замялась девочка.

— Но ведь у меня есть телефон, ты вполне можешь позвонить и предупредить, что выполняешь важное поручение! Уверен, что твоя бабушка не будет против, если ты поможешь мне.

Лиза все еще колебалась. Конечно, и бабушка и мама много раз повторяли, что с незнакомыми людьми никуда ходить нельзя. Но… Она взглянула на мужчину еще раз: свежевыбритое открытое лицо, аккуратно причесанные волосы, карие глаза и просящая улыбка. Разве такой может врать? Разве молодые папы, гуляющие с колясками, могут сделать что-нибудь плохое? Ведь каждый может попасть в безвыходное положение, когда можно рассчитывать только на помощь незнакомого человека. И Лиза, наконец, решилась.

— Ну, хорошо, я согласна, а что я должна делать? Я ведь даже пеленать не умею.

— А я так быстро обернусь, что тебе и делать-то ничего не придется. Просто посидишь с ним рядом. Кстати, его зовут Влад. А тебя?

— Меня — Лиза, Лиза Горина. Я учусь в пятом классе. А вы где работаете, далеко?

— Да, нет, конечно, рядом. Ну, пойдем?..

* * *

— Наталия Ивановна, вас к телефону! — крикнула Верочка, — По-моему, снова ваша мама звонит!

Наталия Ивановна схватила трубку:

— Алло, мам, ну что там у вас стряслось?

— Наташа, — послышался подрагивающий от волнения голос Анны Петровны, — Лизанька до сих пор не вернулась из школы. Уже половина шестого, а ее все еще нет! Я уже и Кате Долговой звонила. Она говорит, что Лиза уже часа полтора, как должна была вернуться. А ведь я даже из дому выйти не могу. Наташа, что делать?!

— Мам, ну не волнуйся ты так! Наверняка загулялась. — Наталия Ивановна успокаивая мать, старалась разговаривать спокойно. Однако внутреннее волнение усилилось. Она надеялась, что это звонит дочь, чтобы извиниться за задержку. Но Наталия Ивановна знала, что Лиза не могла «загулять», не предупредив бабушку. Значит, что-то случилось…

— Мама, послушай меня, выпей капли и ложись отдохнуть, а я уже выезжаю, но я уверена, что Лиза объявиться еще раньше меня. Помнишь, как однажды она кормила бездомную собаку? Тогда она тоже пришла поздно. Так что перестань нервничать.

Анна Петровна положила черную трубку и машинально отерла с нее пыль.

«Нет, такое бездействие хуже некуда, я попробую!» — она решительно подтянула к себе палку, оперлась на нее и с трудом встала. Из шкафа она достала свое старое драповое пальто, которое надевала в последний раз года три назад, опершись на трюмо, поддела с верхней полки палкой первую попавшуюся косынку. Руки не слушались и дрожали. Силы совсем иссякли, когда она пыталась застегнуть второй сапог. Анна Петровна бессильно опустилась на пол и безнадежно заплакала от собственного бессилия. И тут вдруг в дверь настойчиво позвонили.

* * *

«Нет!!!.. Мне все это снится! Это просто не может быть правдой. Стоит только открыть глаза и все исчезнет. Надо постараться и проснуться, и увижу бабулю, услышу, как закипает старенький голубой чайник на кухне…»

Лиза чувствовала, что она не сможет долго держать дверь ванной мягкими, как переваренные макаронины пальцами. Ручка на двери почему-то отсутствовала, была только проржавевшая старенькая щеколда, которая так и норовила выскользнуть из судорожно сжимающих ее рук.

…Войдя в квартиру на первом этаже, Лиза сразу ощутила, что все как-то неправильно: не было ни детской кроватки, ни стульчика, ни игрушек. Квартира казалась нежилой, совершенно безликой. И уж совсем не верилось в то, что здесь растет маленький ребенок… Растерянно оглядевшись, Лиза примостилась на краешке стула, стоящего рядом с продавленным диваном. Хозяин квартиры, не снимая обуви, подошел к ней и положил малыша на диван. У мальчика были пухлые, розовые от морозца щечки, он улыбался и протягивал Лизе маленькие ручки.

— Поиграй с ним немножко, а я пока приготовлю ему кашу! — попросил мужчина, выходя на кухню.

Лиза осторожно вынула малыша из его теплого комбинезончика.

— Ой, а я-то ведь даже не разделась! И руки не помыла! — запоздало спохватилась она, — Можно я пройду в ванную?

Лиза обернулась. Человек подошел неслышно и теперь стоял рядом с ней, но в первую секунду она его не узнала. Разве это тот самый улыбчивый, милый и заботливый папа мальчика Влада, который так искренне просил ее, Лизу, о помощи? У этого существа были полные ненависти темные бездонные глаза, искривленные губы и стальные руки, которые впились в ее плечи. Малыш, увидев перед собой это лицо, напоминавшее восковую маску, тут же разразился испуганным плачем. Лиза, остолбеневшая в первые секунды, словно, проснулась. Как в замедленной съемке она увидела, что правая рука человека, стоящего напротив, потянулась в карман, доставая оттуда шприц, наполовину заполненный какой-то прозрачной жидкостью. Хищное блестящее жало плотно прижалось к ее запястью, но неожиданно тонкая игла вдруг сломалась. У Лизы были какие-то доли секунды, чтобы сообразить, что делать дальше. Машинально сунув руку в кармашек школьной жилетки, она нащупала невидимку, которую еще утром засунула туда и не раздумывая воткнула с руку со шприцом. Бантик, отцепившись от заколки, упал на пол. От неожиданности человек ослабил хватку, и ей удалось вывернуться. Лиза метнулась из комнаты и заперлась в маленьком туалетном закутке, а зло стояло под дверью и ждало, что когда-нибудь, уже, наверное, очень скоро, силы ее иссякнут и щеколда вывалится из гнезда…

— Открой и не ори, хуже будет!.. Запомни, маленькая дрянь, если ты хоть кому-нибудь пикнешь про то, что случилось, то умирать будешь долго и очень больно. И не только ты, но и твои близкие.

За стеной истерическим плачем заходился ребенок. Лиза подрагивающим от ужаса и напряжения громким голосом, в который раз повторяла:

— Немедленно идите в комнату и возьмите сына на руки, иначе я буду орать так, что все соседи сбегутся! — но почему-то ей казалось бессмысленным кричать, — ведь день, все соседи на работе, никто не придет. «Если я сама не смогу выбраться отсюда — мне конец», — эта мысль неотвратимо засела в мозгу. «Конец» — какое-то очень страшное, жуткое слово в последний час приобрело смысл. Конечно, если он наступит, то он будет именно таким — беспомощность, одиночество и черный человек за хлипкой дверью… Где взять еще сил?! Младенец заливался плачем.

— Уходите, сейчас же уходите в комнату! — настойчиво проговорила Лиза, чувствуя, что голос вот-вот сорвется и тогда истерика затопит сознание. Нельзя думать ни о чем, кроме того, чтобы выбраться их этого ада. И вдруг, сама не ожидая от себя этого, она взорвалась криком. Ей казалось, что легкие не выдержат, горло лопнет, и она точно умрет на этом грязном кафельном полу рядом с давно не мытым, исходящим миазмами унитазом… И когда казалось, что тот самый конец уже наступил, Лиза вдруг поняла, что кричит одна, а детских воплей уже не слышно. Негнущиеся пальцы открыли щеколду. В коридоре никого не было. Схватив брошенный у порога школьный рюкзак, девочка открыла простенький замок на входной двери и бросилась прочь…

* * *

— Да, мамуль! Я только что вошла, может, я перезвоню? А то так продрогла, что если сейчас же не выпью чаю, околею!

— А почему ты так замерзла? Ты что, так и не надела сапоги? Инна, ты допрыгаешься до ангины! Забыла, как в прошлом году валялась три недели почти без сознания с высоченной температурой?! Сколько я тогда тебе антибиотиков навкалывала — страшно вспомнить!

— Мам, да надевала я эти сапоги, только толку от них, как от козла молока. Красивые, а греют только тем, что сделаны в Германии. С нашими морозами не заграничная краса нужна, а наши проверенные валенки! — с досадой пробормотала Инна, подхватывая под брюшко Дашку, вышедшую встречать хозяйку к порогу. — Кстати, я сегодня утром решила поехать в деревню и привезти себе оттуда на зиму валенки с калошами и мою любимую телогрейку. Кстати, можно и ушанку заодно прихватить. Что скажешь?

— Язык у тебя без костей, вот что я тебе скажу, дочь! Ладно, иди в ванную, налей себе горячего чаю и перезвони нам с отцом, когда перестанешь выбивать зубами чечетку.

Инна повесила трубку и сняла, наконец, «заграничную красу», которая под конец дня еще и натерла мозоль на пятке.

— Что, соскучилась, селедка моя? — она почесала Дашку промеж круглых ушей и чмокнула в черный кожаный нос, — Или есть хочешь? Пойдем-ка, Дашка, чайку с вареньем навернем. Ах да, тебе небось чаю-то и не хочется, тебе бы колбаски. Я бы, кстати, тоже не отказалась бы от чего-нибудь более существенного, чем чай. Я сегодня без обеда.

Дашка удобно устроилась на локте хозяйки и начала посапывать и мурлыкать.

— Тебе хорошо, ни забот у тебя, ни хлопот, а мне, между прочим, сегодня еще тетрадки с сочинениями моих охламонов проверять надо, — сказала Инна и открыла дверцу холодильника. На полке сиротливо примостился небольшой кусок сохлого сыра и четыре яйца. В магазин зайти она сегодня поленилась, — нога саднила так, что Инна предпочла остаться без продуктов.

— Ничего, Дашка, из этого набора может получиться неплохая яичница и пара горячих бутербродов. Так что жить будем, от голода не помрем.

Чайник уютно запел, когда телефон затрезвонил вновь. Инна с досадой выключила горячую воду, в которой старалась отогреть красные, как у гусыни, руки.

— Мам, ну что опять!? Я же сказала, что перезвоню тебе, как только приду в себя!

— Простите, Инна Викторовна! Это мама Лизы Гориной вас беспокоит, — проговорил знакомый голос на другом конце телефонной трубки.

— Ой, Наталья Ивановна, извините, я думала, что это моя мама. А что, что-то случилось?

— Случилось. Мы не могли бы с вами увидеться? Это срочно.

— Да, конечно, где и когда? Что-то с Лизой?

— Если вам не сложно, приезжайте к нам домой. С Лизой беда, может быть, вы сможете помочь, пожалуйста!

— Выезжаю, напомните адрес.

Руки вдруг снова заледенели, то ли от предчувствия какой-то страшной беды, то ли от еще не прошедшего уличного озноба. Схватив пальто, шарф и телефон, покорно дожидавшийся возвращения хозяйки на полке, Инна сунула недовольную Дашку на диван, выключила газ под закипевшим чайником и выскочила за дверь.

* * *

— Лизанька, прошу тебя, ягодка моя, расскажи мне, что случилось! — Анна Петровна сидела на краешке софы рядом с Лизой, которая, свернувшись калачиком в углу, уже второй час молчала и смотрела на нее затравленными перепуганными глазами. Маленькие пальчики нервно теребили шубку давешнего зайца со странным незаячьим именем Дима.

…Анна Петровна открыла входную дверь. Перед ней стояла Лиза. Расширенные от ужаса глаза, трясущиеся руки, порванная школьная юбочка и скособоченная, надетая явно впопыхах, куртка. Не говоря ни слова, Лиза вбежала в прихожую и стала судорожно запирать дверные замки.

— Детонька моя, Лизочек, что с тобой?! Почему ты так сильно задержалась? Ты в школе была?

Лиза отрицательно замотала головой.

— В школу — нет, больше никогда, нет!.. Я не пойду больше, нет, никогда, он меня найдет!!! — Лиза бросилась на диван и забилась в уголок. Она даже не плакала, она просто тихонько всхлипывала и дрожала всем телом. От ощущения полной растерянности Анна Петровна не знала, что делать. Даже облегчение от того, что внучка наконец-то нашлась и вернулась домой, было временным — по всему было видно, что с Лизой случилось что-то страшное. Но как узнать что именно, если девочка не может связно объяснить, что с ней произошло? Наташа, которая прибежала домой почти сразу после прихода Лизы, тоже ничего не добилась. Ясно одно, — то что произошло, явно как-то связано со школой. Наташа уже позвонила классной руководительнице Лизы, может быть она сможет что-нибудь объяснить.

— Лизочек, накинь-ка одеяльце, вон вся дрожишь, а я пойду, принесу тебе чайку, или может быть какао сварить, а? — Анна Петровна накрыла внучку полинявшим байковым одеялом.

— Нет, не уходи, не уходи, бабуля, я не хочу, чтобы ты уходила!!! — Лиза крепко вцепилась ледяными пальчиками в бабушкину кофту.

Дверной звонок взорвался в сознании Лизы, как сотня надувных шариков:

— НЕТ!!! Не открывайте! Прошу не открывайте! Это он, он нашел меня! — паника подчинила девочку себе целиком, слезы хлынули градом на теплые бабушкины руки.

Наталья Ивановна открыла замок. Инна шагнула в прихожую:

— Что случилось? Это Лиза кричит? Что с ней?! Да скажите же, наконец, что происходит, Наталья Ивановна!

Они обе вбежали в комнату, где Анна Петровна обнимала бьющуюся в рыданиях внучку.

— Лизочек, маленькая моя, смотри, это же мама и Инна Викторовна! Ну чего ты испугалась, мы тебя никому в обиду не дадим! Успокойся, ягодка моя, ты дома, мы рядом! — Анна Петровна гладила Лизу по растрепанной голове и старалась говорить спокойно, негромко, но было видно, что сдерживается она из последних сил — бессилие и тщетность уговоров, невозможность помочь любимой внучке делали свое дело. Сердце сжималось, и готово было вот-вот разорваться.

— Наталья Ивановна, в доме есть валерьянка или валокордин? Срочно сюда две чашки с водой и капли! — тихо распорядилась Инна и подсела к кровати.

Еще в детстве папа-врач часто говорил Инне, что когда люди находятся в состоянии истерики и растерянности, на них лучше всего действует четкое и твердое руководство. Надо спокойно и жестко отдавать понятные приказы, чтобы люди могли в этой привычной рутине вновь найти себя и перестать чувствовать себя беспомощными. Наталия Ивановна мгновенно ретировалась и уже через минуту вернулась, неся на подносе два стакана и капли. Инна отметила, что взгляд у нее стал более осмысленным.

— Лизок! Бабушка права, мы сейчас у тебя ничего спрашивать не будем, тебе надо поспать, отдохнуть, а мы будем здесь, никуда не уйдем! Согласна? Может быть чаю выпьешь? Ты вся дрожишь! Между прочим, я сегодня тоже жутко замерзла, а у меня еще дома Дашка не кормленая! — Инна тихонько гладила Лизины подрагивающие, ледяные пальчики. Девочка невидящими глазами посмотрела на нее. И вот тут Инна испугалась по-настоящему — столько боли, столько страха и ужаса застыло в этом детском взгляде!..

— Выпей, доченька, — Наталья Ивановна протянула чашку с валерьянкой. Вторую порцию получила Анна Петровна. Лиза послушно выпила лекарство.

— Наташенька, достань-ка нам с Лизанькой две подушки, мы, пожалуй, прикорнем часочек, да, моя хорошая? — попросила Анна Ивановна, приобнимая внучку и укладывая ее рядом с собой. Лиза уткнулась в бабушкину шею и моментально провалилась в какое-то глубокое, вязкое, как болотная трясина, небытие.

— Так что же все-таки происходит? Вы мне хоть что-нибудь можете объяснить, Наталья Ивановна? — спросила Инна, тихонько прикрыв за собой дверь в маленькую комнату.

— Если бы мы знали, Инна Викторовна! Да и Коля так некстати уехал в эту свою командировку! Я даже дозвониться ему не могу, на этом его Дальнем Востоке вечные проблемы со связью, — беспомощно развела руками мама Лизы. Она промокнула набежавшие слезы, — Да вы раздевайтесь, проходите, я кофе сварила. Но он, наверное, уже остыл, ничего, сейчас подогрею.

Инна пристроила пальто на вешалку, и они прошли на маленькую пятиметровую кухню, которую все семейство Гориных старалось как-то облагородить и зрительно увеличить — повесить веселенькие шторы, приладить милые полочки, подвесить уютную лампу, расставить на подоконнике цветущие фиалки… Надо сказать, что усилия были тщетными — кухня никак не хотела расширяться и увеличиваться в размерах, но несмотря на это, именно здесь, под горячий чай и малиновое варенье, велись неспешные вечерние разговоры и решались все насущные проблемы; всем находилось место и почему-то одному было теснее, чем всем вместе. Инна присела на стул возле двери, а Наталья Ивановна, включив под остывшей туркой газ, примостилась на табуретке напротив.

— Понимаете, Инна Викторовна, с нашей Лизой случилось что-то ужасное, и случилось это или в школе или по дороге домой, — Наталья Ивановна нервно теребила край полотенца, — Я вам сейчас налью кофе и расскажу, что знаю, может быть, вы сможете что-нибудь прояснить. Мы просто уже не знаем, что и думать!

Она встала и дрожащими руками разлила в чашки настоящий черный кофе, успевший подняться в турке вкусной ароматной пенкой.

— Не могу отказать себе в удовольствии, — кофе всегда выбираю самый лучший, без него с утра совершенно не могу проснуться, — Наталья Ивановна поставила на стол маленькую изящную фарфоровую сахарницу и достала две чайные ложки.

— В общем так. Сегодня около пяти мне позвонила мама, когда я была на работе и сообщила, что Лиза не пришла домой, хотя Катя Долгова, с которой она связалась за час до звонка мне, утверждала, что она расстались уже давно, приблизительно около четырех часов, и Лиза никуда больше не собиралась. Конечно же, я сразу ушла с работы. Когда я приехала, дочка была уже дома. Она в жутком состоянии, напугана до смерти, ничего не рассказывает и даже заплакала только что… Нам так и не удалось разговорить ее. Мы совершенно не знали к кому обратиться, кто сможет нам помочь. В милицию бежать? А что мы сможем им сообщить, если и сами толком ничего не знаем? Поэтому позвонили вам. Вы уж не сердитесь, если мы не вовремя. Просто мы в полной растерянности… — она беспомощно развела руками.

— Да о чем вы говорите? Вы поступили абсолютно правильно. А у вас есть хоть какие-нибудь подозрения, догадки по поводу произошедшего?

Наталья Ивановна немного помолчала, а потом неуверенно продолжила:

— Такое впечатление, что ее кто-то очень сильно обидел. Может быть вы знаете о каких-нибудь конфликтах в классе или со старшими ребятами? Я звонила Кате, но ее бабушка сказала, что та куда-то ушла и даже не сказала куда… Что происходит-то?! — Наталья Ивановна невольно сорвалась на крик, взмахнула зажатым в руке полотенцем, и чайная ложка выпрыгнула из чашки, обдав Инну градом мелких коричневых капель.

— Наталья Ивановна, прошу вас, успокойтесь! — Инна взяла со стола салфетку, незаметно промокнула свитер и твердо взяла ее за руку. — Мы обязательно узнаем, что случилось, слышите? Сейчас Лизе лучше всего отдохнуть. Единственное могу сказать, — в школе у нее никаких конфликтов, о которых бы я знала, нет и не было. Она всегда умеет найти общий язык со всеми ребятами, а дружит только с Катей Долговой, девчонки, как говорят, не разлей вода. Скорее всего это произошло уже после того как они расстались сегодня. Я сейчас постараюсь разыскать Катерину, может быть, она все-таки что-нибудь знает или видела, а потом снова приду, и мы вместе попытаемся разговорить Лизу. Хорошо?

— Спасибо, вам, большое! Я пойду с вами! — Наталья Ивановна ринулась в прихожую и начала наматывать на себя шарф.

— Нет, Наталья Ивановна! — Инна взяла ее за плечи и повернула к себе. Она понимала. что нервы у женщины на пределе, еще немного и всех троих — и бабушку и внучку и маму — можно будет смело оформлять в Кащенко.

— С Катериной лучше поговорить мне самой. А вы оставайтесь дома, вы что-то неважно выглядите, может вам тоже капель принять?

В ответ Наталья Ивановна молча покачала головой.

— Господи, что же это творится-то? — воскликнула она в отчаянии. — Если бы только Коля был здесь! Я все-таки попробую ему дозвониться, пусть поскорее приезжает, — Наталья Ивановна схватила телефонную трубку и присела на маленькую табуреточку рядом с вешалкой и вдруг как-то странно обмякла, будто тонкий стерженек, поддерживавший ее, поломался, не выдержав напряжения последних часов.

— Я скоро буду! — Инна влезла в «заграничную красу», по пути прихватив задником свежую мозоль, накинула пальто и выскочила на лестничную площадку.

* * *

Мама позвонила, когда Катька нехотя села за уроки. Поначалу они жили все вместе, а потом маме на работе выделили новую служебную квартиру, от которой Тамаре Евгеньевне до работы нужно было добираться не два часа, а всего-навсего пятнадцать минут. Но Катька наотрез отказалась переселяться на Ленинский проспект. Менять школу в начале третьего класса ей казалось ужасным, она уперлась рогом и осталась жить с бабушкой и котом Тимофеем. Никакие уговоры не помогли, и вот уже почти два с половиной года к маме она ездила только по субботам-воскресеньям. Сказать по правде, по маме она очень скучала, но честно говоря, по выходным предпочла бы, чтобы Тамара Евгеньевна приезжала к ним. Ведь целых два дня опять будет упущено, а ведь можно было бы мотануть с Лизкой в кино или просто пойти пошляться где-нибудь, потрепаться, посмеяться, в общем, провести день не на диване, под мерное постукивание клавиш маминого компьютера, а по-настоящему весело.

— Ку-ку, солнце! — услышала Катька в трубке мамин голос, — Чем заниматься изволите?

— Привет, ма! Да вот домашку надо бы сделать, но что-то как-то необычно ленивски…

— Необычного ничего не вижу, детка моя. Когда это приготовление уроков было для тебя «неленивски»? — Тамара Евгеньевна звонко рассмеялась.

— Ну, ма, ты что, я же у тебя почти отличница? — обиделась дочь-лентяйка.

— Ладно, не дуйся, ты у меня самая отличная отличница! Кстати, Катюш, ты уже собралась? Когда тебя завтра ждать? Я, скорее всего, не смогу вырваться за тобой, как всегда уйма дел. Нужно подготовить пару отчетов. Если сделаю вовремя, то в воскресенье мы сможем сходить с тобой куда-нибудь, например в театр. Ну, или просто погуляем. Доберешься сама? А здесь у метро я тебя встречу. Давай, приезжай сразу после школы, а?

— Ма-а-ам! — включила Катька зануду, — А может, ты сама приедешь к нам? Мы с бабушкой очень соскучились, да и Тимка будет рад тебя видеть! Помнишь, как он в прошлый раз обволосил твое новое пальтишко? Это ж он с тоски горюет!

— Кать, ну что за разговоры опять! Ты же знаешь, мне надо работать, а у вас компьютера нет. Так что собирайся и завтра я буду тебя ждать. А может Лиза согласится поехать с тобой? И тебе не так скучно будет!

— Я ей говорила, но ее, скорее всего, Наталья Ивановна не пустит, — буркнула в трубку Катя, — Ма, может все-таки завтра ты к нам? Я ведь уже месяц Лизку с выходными динамлю, а мы хотели в кино сходить. На прошлой неделе какой-то новый мультик вышел. У нас полкласса уже посмотрело, а мы все никак не выберемся!

— Ладно, Кать, не гунди, обещаю, что подумаю. Позвоню вечером. А бабушка далеко?

— Да нет, недалеко, пошла с соседками на лавочке возле дома пыль вытирать, и подружкам косточки перемывать.

— Катька, прекрати. В общем, ладно, ты давай делай уроки, а я вечером перезвоню! Целую, бабушке привет!

Катька обрадованно положила трубку, Уж если мама обещала, что подумает, это почти что согласилась! Надо бы обрадовать подругу. Интересно, где же она до сих пор шляется? Наверное, уже дома, надо бы сходить к ней, да и домашку вместе делать веселей! Катя быстро засунула в маленький рюкзачок тетради и учебник, потом, подумав немного, выложила книгу — зачем им два одинаковых учебника? — и положила в боковой кармашек несколько шоколадных конфет, так сказать подсластить нелегкий труд. Катя уже застегивала молнию на сапожках, когда в дверь вошла вернувшаяся с променада бабушка.

— Ух, ну и холодрыга на улице! Пришлось нам с Семеновной раз пять наш дом обойти, а то бы точно попами к лавочке приледнилися!

— Ба, не «приледнилися», а примерзли, учу тебя, учу — не в коня корм!

— О! Кем-кем, а конем меня еще никто не величал! А куда это ваше высочество намылилось? Или все уже сделала? Мама звонила?

— Звонила, звонила! Обещалась еще и к вечеру нас проконтролировать! Ба, закрой за мной, я быстро! — и Катька ужом выскользнула на лестничную клетку.

— Эй, коза, ты куда побегла-то?

— Не побегла, а побежала! — крикнула Катька, отстукивая ступеньки уже на втором этаже.

* * *

Инна вышла из дверей Горинской квартиры, и рука машинально нащупала в кармане пачку сигарет. На лестничной площадке было приоткрыта одна створка, и стояла старая консервная банка, заботливо поставленная здесь местными курильщиками, наполовину наполненная бычками. «Успокоиться!» — мысленно приказала себе Инна, спускаясь к окну, из которого сквозило промозглым ноябрьским ветром. Она плотнее запахнула ворот пальто и достала зажигалку.

— Инна Викторовна, это вы? — услышала она вдруг сверху тихий знакомый голос. Инна сделала пару шагов назад и подняла глаза. Пролетом выше стояла Катя Долгова, та самая Катя, искать которую она сейчас собиралась.

— Катюша, а что ты тут делаешь? — удивилась Инна, — Твоя бабушка тебя уже потеряла! — она незаметно убрала сигарету обратно в пачку. Она старалась не курить при своих подопечных, — негативный пример и все такое… Тем временем Катя спустилась с лестницы и подошла к ней.

— А что там такое произошло? Я к Лизе пришла и только собиралась в дверь позвонить, как услышала Лизкин крик и ваш разговор… — Катя поняла, что проговорилась. Вот теперь ей непременно попадет за то, что подслушала, и она затараторила:

— Но я не специально, честно! Вы просто разговаривали громко, а в этих наших домах слышно даже, как кот за стенкой умывается!

— Да верю я тебе, Катюш! — произнесла Инна и пару секунд молчала, раздумывая над тем, как лучше построить разговор. Катя стояла напротив и смотрела на нее широко открытыми растерянными глазами, в которых застыл немой вопрос.

— Знаешь, а я ведь шла тебя искать. Мне очень нужно поговорить с тобой. Давай пойдем куда-нибудь. Ты не знаешь, есть здесь поблизости какое-нибудь теплое место, где можно выпить горячего чаю? А то того гляди снег пойдет, вон, какие тучи набежали…

— Да знаю, конечно! — с готовностью откликнулась Катя. Такая перспектива ее очень увлекла, тем более, что она узнает из первых рук, что случилось с Лизкой. Ведь и тех коротких обрывков разговора Инны с Натальей Ивановной было вполне достаточно, чтобы понять — случилось нечто очень нехорошее. Ну а Гориным сейчас уж точно не до разговоров с ней, Катей Долговой.

— Здесь за углом есть неплохое кафе, там классные пирожные продаются, мы с Лизкой иногда туда ходим, когда от завтраков деньги остаются. И чай там есть, и кофе! — говорила Катя, увлекая Инну за собой вниз по лестнице.

Заведение, куда Катерина притащила Инну, оказалось довольно приличным — аккуратные столики, чистые незатейливые скатерочки и по маленькому вазончику с искусственными тюльпанчиками по центру.

— Да, цветочки, конечно, не по сезону, но это сейчас не важно! — прокомментировала Инна, присаживаясь на шатком стульчике напротив девочки. Из кармана пальто, пристроенного на спинку, выпала пачка сигарет. Инна машинально подняла ее и положила рядом с собой на стол.

— Ну, что будешь, Катюш? Может твою любимую ром-бабу?

— Я бы съела, но у меня скорее всего не хватит на нее сольди, я ведь не знала, что приду сюда — с сожалением сказала Катя, обшаривая свои карманчики и украдкой поглядывая на витрину, где были расставлены подносы со всевозможной выпечкой.

— Не переживай, ведь это я предложила посетить этот центр общепита, поэтому и сольди мои, — улыбнулась Инна.

Катерина несмело улыбнулась ей в ответ:

— Ну раз так, то я буду мою любимую бабу, которая ром, тем более, что в буфете нам с Лизкой сегодня показали только пустой противень, а все из-за той мымры, которая нам сегодня мозг вместо вас выносила…

— Что за выраженсы, Катрин! — доставая кошелек, покачала головой Инна и невольно улыбнулась, — Придется мне вплотную заняться твоим воспитанием!

— Если воспитывать будете вы, то я не возражаю! — легко согласилась девочка.

Они сделали заказ, который был доставлен очень оперативно. Милая предупредительная официантка, видимо заметив на столе пачку сигарет, вместе с чаем и пирожными принесла пепельницу. Инна смутилась.

— Да вы курите, Инна Викторовна, я привыкла, У меня мама тоже курит, пыталась ее отучить — но все бесполезно! — махнула рукой Долгова.

— Кать, послушай, а что вы с Лизой делали сегодня после школы? — спросила Инна, отогревая замерзшие руки о чашку с чаем. Собираясь впопыхах, она оставила перчатки и шапку дома.

— Да все как всегда. Потрепались немного и расстались на перекрестке. Договорились, что созвонимся. Я звала ее к себе, но Лизка сказала, что вряд ли сможет прийти, потому что уже поздно, — Катерина откусила изрядный кусок от пирожного и закрыв от наслаждения глаза тихонько почмокала: — Кла-асс! Свежие, не то что в столовке!

— Значит, она больше никуда не собиралась? Ну, например, может она хотела к кому-нибудь еще зайти в гости?

— Нет, точно нет, я бы знала. Лизка говорила, что ей еще нужно к маминому приходу картошку почистить.

— А у Лизы было хорошее настроение или может быть ее что-то тревожило, может быть она чего-нибудь боялась?

— Да вроде, все, как всегда! Ну, конечно, она расстроилась из-за тройки, которую ей Олеся — ой, простите, Олеся Витольдовна — влепила. Просто, не хотела бабушку расстраивать, но это ведь мелочи, — с досадой произнесла Катька. — А что все-таки случилось?

— Понимаешь, Лиза сегодня пришла домой очень поздно, перепуганная и в разорванной одежде. Мы пытались у нее узнать. что произошло, но она даже говорить не могла, настолько была перепугана… Может быть у нее были какие-нибудь конфликты со старшеклассниками? Катя, пойми, это все очень серьезно, и если ты что-то знаешь, лучше расскажи мне сейчас!

Катерина отложила пирожное на блюдечко и подняла глаза на Инну.

— Ничего себе! Вот это новости! — Катя немного помолчала, а затем продолжила: — Инна Викторовна, я правда не знаю ни о каких разборках. Да Лизка мне-то уж точно все бы рассказала! В классе у нас со всеми нормальные отношения — особо ни с кем не дружим, но и врагов у нас нет никаких. А со старшеклассниками мы вообще не пересекаемся — они нас не трогают, а мы к ним не лезем. Короче, как говорит Раиса Андреевна, — полный симбиоз!

— Кать, вспомни, может быть, ты что-нибудь видела сегодня, когда Лиза пошла домой? За ней никто не шел? — Инна старалась говорить спокойно.

— Да вроде бы никого не было. Один раз я обернулась и увидела, что Лизка остановилась с каким-то мужиком, простите Инна Викторовна, с мужчиной, — снова поправилась Катя. — Но я была уже далеко, а мужик этот с коляской, наверное, спрашивал, где молочная кухня. У нас эта кухня расположена в домах. Ее с полпинка не найдешь, и вот такие незадачливые папашки частенько теряются и спрашивают, как туда пройти. Вот и этот, скорее всего, заплутал в наших хрущобах.

— Катя, а вот сейчас внимательно, припомни, пожалуйста, как он выглядел? Может быть, ты его уже видела где-нибудь? Постарайся вспомнить, девочка!

Катерина задумчиво жевала пирожное, уставившись на поблекшие тюльпанчики. На ее личике отразилась крайняя степень сосредоточенности.

— Да вроде бы нет, хотя в последнее время трется рядом со школой один такой, тоже с коляской. Вроде похож… Но описать, наверное, не смогу, только одежду… Хотя, если я его еще раз увижу, то, может быть, и узнаю.

— Ладно, Катюш, доедай, допивай, и пойдем, я провожу тебя домой. А мне еще нужно вернуться к Гориным, — сказала Инна и решительно затушила сигарету.

— Инна Викторовна, а можно мне с вами? — просительно воскликнула Катя. — Вы же знаете, я ее лучшая подруга, мне тоже небезразлично, что там с Лизкой!

— Знаешь что, лучшая подруга? Твоя бабушка, наверное, с ума сходит от беспокойства за тебя: ведь ты ушла, а у Гориных так и не появилась. У тебя же есть телефон, позвони домой!

— Я его не захватила, к Лизке торопилась, думала от нее бабуле звякнуть, — виновато сказала Катька.

— Тем более, нечего тебе со мной идти! А завтра я тебе все расскажу.

— А можно вечером? Я все равно рано спать не лягу, я же за Лизку переживаю! Плиз, Инна Викторовна, позвоните мне!

— Ладно, уговорила. Если вернусь домой не очень поздно, то расскажу, а теперь нам действительно пора.

Когда они вышли на улицу, уже совсем стемнело и существенно похолодало. С неба сыпало непонятным то ли дождем, то ли снегом, под ногами похрустывали застывшие лужи, а ветер, поистратив силы днем, словно устал и заснул до поры до времени где-то в верхушках старых тополей тревожным зыбким сном, готовым прерваться в одно мгновение. Инна без приключений доставила домой Катерину и повернула в сторону Горинской пятиэтажки. Она осталась совсем одна, и даже теплая Катина ручка уже не цеплялась за ее ладонь. Темнота окружала со всех сторон, и даже фонари, исправно горевшие над дорогой, не рассеивали тот мрак, который бывает только поздней осенней ночью. Внезапный порыв ветра заставил ее вздрогнуть от страха, — что-то зашуршало прямо за ее спиной. Инна резко обернулась и перевела дух: за кусты зацепился белый полиэтиленовый пакет, который надувался над Инниной головой облезлым рваным парусом. «Мне страшно, очень страшно!» — пронеслось у Инны в голове и она, не помня себя, припустилась бежать.

* * *

— Господи, ну неужели я все-таки его посеяла! Это не сумка, а какой-то бермудский треугольник, честное слово! — в сердцах пробормотала Инна, стоя на лестничной клетке и в третий раз безуспешно выворачивая сумку — бермудский треугольник — в поисках ключа. Из-за закрытой двери доносились бешеные неумолкающие телефонные трели. Перспектива вновь возвращаться на улицу с тем, чтобы ехать к родителям за запасным комплектом повергала в тоску. Неужели этот бесконечный день никогда не кончится?! Она в отчаянии опустилась на ступеньку и тут, потерявшийся в сумке ключ, выскочил из кармана пальто на пол с характерным «дзынь».

— Слава Богу!

Инна вошла в квартиру и машинально гладанула подоспевшую Дашку по ушастой теплой голове.

— Что, потеряла хозяйку, чудовище? Судя по всему не только ты. — Инна, не разуваясь, взяла трубку.

— Привет! Ты где шляешься, уже ночь на дворе! Это я, узнала? Послушай, у меня к тебе разговор серьезный, надо бы пересечься.

Звонил тот самый единственный и неповторимый, для которого, как оказалось, Инна была посредственной серой мышью. Тот самый, который растоптал и ограбил ее. Тот самый, который в последнее время вспоминался все реже и эти воспоминания вызывали в ней только горькое презрение к самой себе: ну неужели она была настолько слепа и глуха, что могла терпеть рядом с собой этого человека и даже собиралась за него замуж?.. Сил уже почти не осталось.

— Что тебе нужно, Никита? Честно говоря, у меня нет времени на долгие разговоры, а встречаться с тобой нет никакого желания, — устало сказала Инна.

— Да ладно тебе, что я такого сделал-то? — расслабленно проговорил он, — Подумаешь, бабкины побрякушки забрал, ты же знаешь, мне деньги просто позарез нужны были: выставка и все такое. Пойми, аренда помещения, инсталляции, фуршет — дела затратные. И потом, дело-то прошлое, кто старое помянет, тому сама знаешь…

— Я повторяю, Никита, или ты мне сейчас же говоришь в чем дело, или я кладу трубку.

— А почему ты со мной так разговариваешь? — он начал распаляться, старательно накручивая себя сам, — Кто тебе позволил мне грубить? Скажи спасибо, что я первый позвонил. Короче, мы можем завтра встретиться? Повторяю, это важно.

— Для кого важно? Для тебя? — уточнила Инна, с трудом пересиливая желание, просто нажать на клавишу и прекратить этот пустой разговор.

— Ну можно сказать, что для нас обоих. Я расстался с Мариной и подумал, что, пожалуй, смог бы вернуться к тебе. Нам ведь было хорошо вместе, помнишь?

Инне стало смешно. Этот человек действительно считал себя неповторимым и единственным, так сказать — желанный сувенир для любой женщины. Он, видите ли, снизошел до звонка ей, Инне. По логике она должна была зарыдать и умыться счастливыми слезами.

— Вот что, Никита, — Инна присела на обувную полку и расстегнула сапоги. Ноги гудели, а свежая мозоль саднила и кровоточила. — Разговаривать нам не о чем, и впредь учти: ни видеть, ни слышать я тебя больше не хочу. А еще вот что я тебе скажу: ты бездарность, Никитушка! Художник из тебя никакой, да и на мужика ты не тянешь. А если ты будешь названивать сюда, то мне придется обратиться к Максу. Ты ведь помнишь Макса? До сих пор жалею, что не рассказала ему сразу же обо всех твоих подвигах, художник недоделанный! Ты меня хорошо понял, солнце мое незаходящее?

— Дура! — в ухо Инне ударили короткие гудки.

И как она могла ошибаться на его счет?! Теперь он напоминал ей китайскую подделку: сверху покрыт лачком, а под тонким слоем обнаруживается пошлое нутро, из завалящего дерматина. Краем уха от общих знакомых она слышала, что Никита пытался устраивать выставку своих картин. Наверное, на деньги, вырученные от продажи Инниных колец. Ставка была сделана большая, но, как говорится, не сыграла. Свободного художника и гения обрубили на корню… С его самомнением это была настоящая катастрофа, и Инна даже вскользь пожалела его тогда.

— А ведь Максу позвонить все же придется, тем более, что все равно собиралась спросить, что ему подарить на День рождения, — сказала Инна, обращаясь к Дашке, которая вопросительно глядела на нее, сидя на брошенном на пол шарфе.

— Ладно, пойдем-ка ужинать, подруга! А потом, судя по всему, придется поработать портнихой. Пуговицу надо будет пришить на пальтишко, а то оторвали ее, бедняжку, злые люди, с мясом! Максиму Викторовичу позвоним в процессе.

Макс был старшим братом Инны. Разница в возрасте в семь лет никогда не влияла на их дружбу. Они всегда понимали друг друга лучше остальных. Макс был единственным, кто не осудил и поддержал Инну, когда после отличного окончания филфака МГУ сестра пошла преподавать в школу. Даже родители тогда не удержались от язвительных замечаний на этот счет.

— Ну, конечно, один, после высшего юридического пошел жуликов ловить, и вторая туда же — обалдуев воспитывать! На кой черт вам тогда нужно было поступать в университеты? Надо было в училище топать! — в сердцах сказала мама. В последние несколько лет Нина Николаевна постоянно звала Инну к себе в фирму, но та постоянно отшучивалась: «Мам, вот уволят меня — тогда и посмотрим!»

Макс был майором и служил в убойном отделе. И ловил он вовсе не жуликов, хотя об особенностях своей работы предпочитал не распространяться и всегда отшучивался, говоря, что «вычислять преступный элемент» его призвание.

То, что удалось узнать от Лизы, никак не хотело укладываться в голове. Девочке действительно грозит опасность, и разобраться в этом можно только с помощью Макса.

— У аппарата! — послышалось в трубке.

— Привет, это я! Как ты там, брателло? — спросила Инна, доставая хлеб и сооружая из него и сыра бутерброды.

— О, Плюшка, молодец, что позвонила!

— Ну от тебя ведь не дождешься, вот и приходится брать инициативу в свои руки!

«Кто там, Макс? Пельмени засыпаю? Иди скорей, водка греется!» — Инна узнала этот голос. В гостях у брата был его самый близкий друг, Алексей Березин. Они вместе учились в университете, а потом вместе пришли работать в убойный.

— Это сестрица моя, Инна свет Викторовна, звонит! Помнишь еще такую? — прокричал Макс мимо трубки.

— Что это вы решили с Лешкой водку пьянствовать? Четверг отмечаете или случилось чего?

— Да нет, ничего особенного, просто Лехины соседи на днях залили ему квартиру, а вчера в попытке загладить свою вину, покрасили заново стены. И эта неженка приперлась ко мне: он видите ли не может выносить запах краски!

— Ничего я не неженка! Это поклеп, не слушай его, Плюшка, — послышался отдаленный крик Лешки. — А башка от краски действительно раскалывается! Не веришь, давай меняться — я к тебе, а ты ко мне!

Инна засмеялась — в первый раз за этот нескончаемый тяжелый день, — представив себе «неженку» Лешку, в которого всю жизнь была тайно влюблена. Они с Максом часто после учебы заходили к ним домой, пили чай с плюшками, которые Инна всегда пекла лучше всех, готовились к занятиям, шутили, хохотали и играли в карты «на интерес». Из-за этих плюшек и прилепилось к ней ее прозвище. Она постоянно вертелась рядом, в надежде, что Алексей заметит ее. Перед каждым его приходом подолгу крутилась в своей комнате у зеркала, надевала лучшие свои платья, старалась поинтереснее уложить волосы. И даже однажды прижгла себе щипцами, на которые накручивала локоны, щеку. Но Березин никогда не видел в ней объекта нежных чувств, считая ее своей маленькой подружкой, с которой можно обсудить все свои проблемы, в том числе и своих многочисленных девушек, легонько щелкал ее по носу и опять уходил на очередное свидание. Инна страдала, плакала, переживала, писала письма, и тут же рвала их на мелкие кусочки. Она безумно боялась, что если она напрямую признается ему в своих чувствах, то он испугается, и вообще больше никогда не будет приходить к ним домой. Ну а потом Инна и сама встретила Никиту, и его образ ненадолго вытеснил Алексея из ее жизни. Инна смирилась со своей ролью подруги. С Березиным они теперь виделись очень редко, в основном на праздниках у Макса дома.

И сейчас, услышав в трубке его далекий голос, она вдруг поняла, что чувства, которые она безуспешно пыталась заглушить с помощью Никиты, никуда не делись. Инна почувствовала, что очень скучает по Лешке. Сильно зажмурившись, она попыталась отогнать не вовремя нахлынувшую тоску и переключиться на сегодняшние проблемы.

— Макс, мне очень нужно увидеться с тобой. Происходит что-то очень страшное и непонятное. Необходимо разобраться. Я не хочу рассказывать по телефону. Когда ты сможешь приехать?

— Так, сестренка, давай увидимся завтра во второй половине дня, а сейчас конспективно, что у тебя произошло?

— Да ты не волнуйся, со мной-то все нормально, а вот с моей ученицей, Лизой Гориной… Короче, я подозреваю, что ее сегодня хотели изнасиловать и убить. Девочка чудом спаслась.

— Ну ни хрена себе новости! Ладно, давай сделаем так, я попробую отпроситься пораньше, а ты давай, без глупостей, сама ни во что не лезь. Девочка твоя пусть пока дома посидит, и желательно не одна. Все поняла?

— Поняла, товарищ майор, будет сделано! Целую крепко, твоя репка!

Инна почувствовала невыразимое облегчение от того, что поговорила с братом. Только теперь она почувствовала, как пульсирует висок. Ужинать расхотелось. Инна положила в Дашкину мисочку полбаночки детского мясного питания и поплелась в душ.

«Фиг с ним, с пальто! Завтра можно надеть куртку и старые разношенные сапоги, тем более. что в новых в ближайшее время я ходить все равно не смогу», — размышляла Инна подставляя лицо под горячие струи.

Уже засыпая, она почувствовала, как мягкий пушистый хвостик устроился на ее щеке.

 

Пятница

— Вставай, Леха, будильник уже раз пять пиликал, а тебе хоть бы хны!

Алексей недовольно пробурчал что-то и кинул подушку в сторону Макса.

— Я вообще на тебя в обиде! К тебе друг пришел за помощью и утешениями, а ты даже толком не выпил со мной. Разве это по-товарищески? Я для этого пельмени покупал и водку морозил?

— Хватит гундеть, — крикнул с кухни Макс, открывая холодильник и прикидывая, чем бы накормиться. Есть пара йогуртов, но это как-то нерентабельно и не экономно. К ним, конечно, можно добавить мюсли, залитые молоком. Иногда, в порыве желания начать вести правильный, то есть, здоровый образ жизни, Макс устраивал себе подобную экзекуцию в виде неочищенных злаков и кисло-молочных продуктов. Но уже через двадцать минут под ложечкой начинало сосать так сильно, что приходилось наступать на горло собственной совести и покупать у метро сосиску в тесте. Тем более, что сегодня Леха точно не одобрит подобное меню. Макс решительно вытащил с полки семь крупных яиц, сливочное масло, вакуумную упаковку бекона, заботливо купленную вчера Лехой в качестве закуски, и бухнул на плиту огромную тяжеленную сковородку. Это чугунное чудовище использовала Иннка, когда приезжала к нему. Она поджаривала в нем мясо, лук и морковь для плова, который во время своих визитов всегда готовила для братца в необъятных количествах.

— То же мне, нашелся страдалец. Подумаешь, кухню залили! Тебе же твои соседи — есть же еще в этом мире честные люди! — бесплатно ремонт сделали, а ты еще и недоволен! Между нами девочками говоря, это ты им еще за покраску денег должен. Как вспомню стены в твоей кухне — аж вздрогну! Зато теперь будешь себе теперь жить-поживать и горя не знать. — Макс разложил яичницу по тарелкам и поставил сковородочного монстра в раковину. Монстр зашипел, и изверг на Макса облако дыма. Залив кипяток в чашки с кофе, Макс сразу отхлебнул волшебного напитка.

— Какая же гадость, эта ваша растворимая бурда! — поморщился он. — Сегодня хоть у сестрицы нормального кофе выпью.

Леха вошел в кухню с полотенцем на мокрой голове и уселся напротив.

— Между прочим, у меня еще и паркет в прихожей волной пошел! Там воды было по щиколотку. Еще бы чуть-чуть и залилось бы в розетки. А соседи мои распрекрасные только на красочку расщедрились. Слушай, Макс, а у меня появилась гениальная идея! А может как-нибудь можно устроить так, чтобы они мне еще и комнату залили? Тогда под это дело можно их и на капитальный ремонт раскрутить? Чо скажешь? — Березин сунул в рот кусок черного вчерашнего хлеба и уставился на Макса хитрыми смеющимися глазами.

— Ну, блин, ты и предприниматель, Березин! Остап Бендер нервно курит!

— Ну да ладно, рассказывай, давай, что там случилось. Ты же после вчерашнего Иннкиного звонка сам не свой, я же вижу! Да и сегодня, слышал, собираешься поехать к ней, кстати, если ты не против, то я с тобой. Я тоже по ней соскучился что-то, — сказал он откусывая изрядный кусок яичницы с беконом.

— Ты не по ней соскучился, а по жратве нормальной, — пробормотал Макс, болтая в чашке ложкой.

— Давай, хватит фасон держать, колись, что там произошло?

— Да ты понимаешь, Лех, я же ведь и сам толком ничего не знаю. Помнишь майское дело о пропавших девчонках? Кажется, продолжение следует…

— Да ладно! — Лешка отложил вилку и придвинул к себе дымящуюся чашку. — А Иннка-то здесь каким боком? А че у нас колбаски-сырку нету, что ли? — он встал, нашел в холодильнике кусок сыра и напилил его неровными кусками и опять уселся на табуретку, приготовился слушать дальше.

— Ну ты и обжора! — подивился Макс. — Короче, Иннка сказала, что какой-то там Лизе, ее ученице, вчера чудом удалось сбежать от насильника. И опять фигурирует мужик с коляской. Девчонка, понятное дело, перепугана. Надо бы сегодня съездить, поговорить.

— С кем? С Иннкой или с девочкой?

— Ну, сначала с Иннкой, а потом по обстоятельствам. Попробую отпроситься у Палыча пораньше. Не нравится мне все это. Я ведь еще тогда говорил, что девчонки не просто сбежали, — Макс сунул в пепельницу недокуренную сигарету и составил в раковину грязную посуду, — Я пошел собираться, а ты, Робин Бобин, помой тарелки и чашки. Кстати, сковородка тоже на твоей совести!

— А почему это я?! — возмутился Алексей и чуть не подавился последним куском сыра.

— Все по-честному! — крикнул Макс уже из комнаты, — Я готовил, ты убираешь! И давай побыстрей, а то мы уже опаздываем!

* * *

Он так и не смог сдержаться, а ведь инстинкт самосохранения твердил ему: «Подожди еще немного!» Она все-таки сбежала, подняла крик… Он думал, что у него полопаются барабанные перепонки. Одно хорошо, — квартиру эту он снял у какого-то алкаша через объявление на улице, заплатив тому сразу за год. Борька-пьяница был несказанно рад свалившемуся ему на голову богатству. Быстренько пересчитав денежки на бутылки с горячительным, арендодатель резво убрался восвояси, даже не поинтересовавшись документами щедрого постояльца. Больше они ни разу не встречались. Никто не знает про это убежище, да и соседей здесь вменяемых нет, — одни старые глухие старики да старухи. Район, дом и квартира были выбраны не случайно: он привык все делать не наобум, а обстоятельно и аккуратно. Его никто ни разу не видел: машину он предусмотрительно парковал поотдаль от дома. Но теперь об этой квартире надо забыть. Даже несмотря на то, что он смог вытащить оттуда все, что хоть как-то могло сыграть против него. Не забыв даже протереть дверные ручки, он собрал весь свой нехитрый скарб, включая нож и веревки, и убрался из этой норы навсегда. Притормозив на пути к дому, он выбросил мешок с уликами в первый попавшийся по дороге контейнер.

…Кто бы мог подумать, что у этой сучки хватит смелости на это?! До этого проклятого дня все было замечательно, без шуму, без пыли. Все прошлые его жертвы не то что кричать, они и дышать-то боялись. Всего лишь один маленький укол, и они полностью теряли ориентацию и способность соображать. Они были полностью в его власти. Он считал себя неуязвимым, человеком-невидимкой, фантомом, удачливым виртуозом. Что-то пошло не так, фортуна отвернулась от него. И самое страшное, что девчонка наверняка запомнила его. А если она расскажет родителям?! Боже, боже, надо срочно что-то делать, надо предпринять какие-то радикальные меры, никто не должен узнать его тайну. А выход только один. Девку надо убирать, и это решение нужно осуществить как можно скорее. Но как, как?… А ведь ее подруга тоже могла его видеть. Ведь когда он заговорил с Лизой, та, вторая, тоже была довольно близко. От нее, пожалуй, можно ожидать чего угодно. Первая-то, наверняка напугана, и вполне может быть, что будет молчать, а вот эта… Как же он мог так неосторожно поступить!

Завтра же необходимо продлить отпуск на работе. У начальства он на хорошем счету, так что с этим проблем не будет. Жена ни о чем, конечно, не догадывается, да и куда ей, ограниченной тупой курице. Он сможет, он сумеет, ДОЛЖЕН суметь, а иначе конец. Они обе должны умереть. Только нужно все продумать, теперь они обе настороже, сыграть «на дурочку» не получится. Действовать надо наверняка.

На кухне жена кудахтала над сыном, уговаривая скушать еще ложечку кашки за папочку. Ему стало противно. Он резко встал, открыл ящик стола и вытащил оттуда маленькую коробочку со шприцем. Но потом, немного подумав, убрал ее обратно и запер стол на ключ.

* * *

— … И она пошла с ним к нему домой, представляете, ребята! Эта сволочь сказала. что ему срочно нужно на работу и не с кем оставить ребенка. А ведь и ребенок был. Настоящий ребенок, не кукла! Потом я как-то не очень поняла. Лиза была вчера в такой панике, что удивительно, как она вообще смогла рассказать хоть что-то! Он схватил ее и попытался вколоть какой-то препарат. Но игла в шприце неожиданно поломалась. В этот момент Лиза вонзила в руку этого урода свою невидимку, и он от неожиданности выпустил ее. Девочке удалось вывернуться и закрыться в ванне. Говорит, что ребенок громко плакал, и она тоже начала кричать. Этот псих ушел от двери, а она схватила ранец и убежала. Лиза говорит, что он угрожал убить ее и ее семью! Короче, ребята, я не знаю что делать.

Инна перевела дух и настежь открыла форточку.

— Ну, что скажете, а?

Они втроем уже час сидели в кухне у Инны. Под потолком зависло сизое облачко сигаретного дыма. Затылок был налит свинцом от невероятного количества кофе и нервного напряжения, которое уже почти сутки не отпускало ее. Лизы сегодня, конечно же, в школе не было, но Инну беспокоила Катя Долгова. Ведь девочка видела этого типа с коляской. Кто знает, что у него на уме!.. Наталья Ивановна, Лизина мама, с которой Инна связалась по телефону, сказала, что ночью дочка спала очень беспокойно, часто вздрагивала и плакала. Однако им вчера все-таки удалось вывести девочку из ступора, утром она даже немного поела и выпила чаю. И все же Лизу необходимо показать профессиональному психологу, думала Инна. В школе она никому ничего говорить пока не стала, а сразу после работы, доведя Катю до квартиры, побежала домой, где у подъезда, приплясывая от мороза, ее уже ждали Макс и Алексей.

— Ну, ты, мать, даешь! В гости зазвала, а сама шляешься неизвестно где! — похлопывая себя по бокам, укорил ее Лешка.

— Вообще-то я на работе была, а потом еще Катьку Долгову провожала, — проклацала Инна, отпирая подъездную дверь. — А почему вы здесь-то ждете? Макс, ведь у тебя же есть мои ключи, зашли бы, чайку согрели! Я, кстати, тоже продрогла, — опять минут сорок автобуса ждать пришлось.

— Он их, как всегда, забыл, болван! — ответил Березин и легонько стукнул приятеля по голове. — И вообще, эта твоя Катька что, трехлетка, что ли? Сама до дома дойти не может?

— Не может. Пойдем, сейчас все расскажу, только осторожно, зверя моего не задавите. Он очень любопытный и очень мелкий!

— Какой такой зверь, Иннка? Ты что, себе рыбку завела? — спросил Макс, перешагивая сразу по три ступеньки.

— Ну, почти. Мама ее назвала селедкой под шубой, так что под определение «рыбка» она вполне подходит. А она тебе что, ничего не рассказывала? Или ты опять родителей забыл? Сколько ты уже им не звонил, поросенок? И вообще, уже давно пора сказать им правду про Веру, а то они думают про тебя невесть что!

С тех пор, как Макс развелся со своей женой, отношения его с родителями стали нерегулярными. Они всегда были против его женитьбы на Вере, но и развода тоже не одобрили, тем более, что Вера на момент расставания была беременной. Макс не хотел посвящать их во все перипетии их брака, поэтому не сказал, что Вера ему уже давно изменяла и ребенка носила не от него, а от своего состоятельного любовника, к которому благополучно и срулила. Как-то стыдно было, что ли? Признаться во всем значило бы полностью признать свое поражение. Ведь отец сразу предупреждал, что длинноногая красавица брюнетка с интеллектом чуть выше, чем у трясогузки, вряд ли сможет стать настоящей супругой его сына. Познакомились они на одной из вечеринок, куда Королев случайно забрел вместе с Березиным. Вера была в центре внимания всей мужской части компании: томный взгляд из-под длинных ресниц, красиво очерченные чувственные губы, ослепительная улыбка, тонкая, как у балерины, талия. Узнав, что Макс заканчивает юридический факультет МГУ, Вера подсела к нему и весь вечер разговаривала и танцевала только с ним. Макс почувствовал, что очарован, пленен и влюблен. С вечеринки они ушли вдвоем, провожаемые завистливыми взглядами. Шумную веселую свадьбу сыграли уже через три месяца, несмотря на протесты его родителей. Отец был уверен, что чувство, которое захватило его сына, не имеет ничего общего с любовью. Кроме того, Вера была откровенно глупа. Однако после свадьбы Королев-старший предупредил, что именно Макс должен теперь нести ответственность за семью. Закончилось все очень банально, просто и пошло. Быт никогда не привлекал Верочку, а Макс, в свою очередь, никогда не был любителем тусовок, шикарных магазинов и СПА-салонов. Лучшим досугом он считал книгу, телевизор с кружкой пива или, в редких случаях, боулинг. Да и досуга-то этого было так мало, что и говорить о нем толком не приходилось.

…Он даже удивился, насколько ему стало легче, когда все выяснилось: он просто застал ее с любовником у них дома. Вера даже не пыталась оправдываться, а просто заявила, что уходит. Но «просто» уйти было не в характере Верочки. Расставались они «по-итальянски», как сказал Лешка, со скандалом, криками и кучей перебитой посуды. Она обвиняла его в том, что его никогда не бывает дома, что денег он зарабатывает с гулькин нос, что она выходила замуж за перспективного молодого человека с прекрасным будущим, за юриста с красным дипломом, а не за вечного опера, который сутками гоняется за жуликами и бандитами.

— И ты еще удивляешься тому, что у меня есть любовник?! Да, я не люблю тебя и никогда не любила! Это только тебе кажется, что у нас с тобой все хорошо! А с этим человеком у меня действительно будет настоящая семья, а не видимость! И ребенок мой никогда и ни в чем не будет нуждаться.

Макс слушал ее обвинения и понимал, что Вера, скорее всего, права. Он действительно совершенно не любит ее… И зачем нужна была эта поспешная свадьба? На тот момент казалось, что чувства не пройдут никогда и все будет просто замечательно. А сейчас не понимал лишь одного: почему она раньше не сказала ему об этом? Зачем было столько времени изменять, прятаться, юлить и врать? И ведь что удивительно, ему все равно, уйдет она или нет. Наверное, он и сам должен был сказать, что не любит ее, да как-то не было необходимости… Ему уже давно все стало безразлично. Они жили соседями, каждый сам по себе. Наверное, Вера всегда ждала от него чего-то другого. Ей всегда и всего было мало: мало денег, мало внимания. О его интересах и желаниях она даже никогда и не спрашивала. Ей это было неинтересно. Первую пару лет он пытался соответствовать ее запросам и требованиям, а потом, он даже сам не понял как, и ему стало неинтересно. По-настоящему сильным ударом оказалось лишь известие о том, что ребенок не его: он так ждал сына…

Обо всем об этом он рассказал только Инне. Их родители по сей день считали, что сын сам оставил беременную жену, и осуждали его за это.

…- Так что скажете, ребята? А? — спросила Инна, закончив свой рассказ.

Алексей задумчиво переставлял на кухонном столе баночки с перцем и солью:

— Да, похоже, что ты прав, Максимка, и район то же… — они переглянулись.

— А вы это о чем, собственно?

— Да ты понимаешь, Плюшка, какое дело… Месяцев шесть назад у нас уже было похожее дело. В мае этого года пропали две девочки, Лена и Света, восьми и двенадцати лет. Правда, обе они были из неблагополучных семей. Родители — алкаши со стажем. Они даже в милицию пришли не сразу. До сих пор уверены, что дети просто-напросто сбежали. А им и дела-то особого нет — одним ртом меньше. Об одной из них заявила соседка-почтальонша, у которой Света иногда подрабатывала, а о второй сообщила ее тетка, которая тоже не живет с ними. Эта тетка планировала в скором времени оформить опеку над девочкой, и к тому моменту уже собрала кое-какие документы. Но не успела — малышка пропала. По показаниям очевидцев, ее и ее подругу тоже уводил какой-то мужик с коляской. Ходили слухи, что было и еще одно исчезновение: четырнадцатилетняя девочка ушла из дома и не вернулась. Свидетели утверждают, что накануне она утверждала, что какой-то очень состоятельный мужчина предложил ей жить вместе. На утро она собрала свои нехитрые пожитки и сказала родителям, чтобы не ждали и не искали ее — она начинает новую, самостоятельную жизнь в другом городе. С тех пор никто ее ни разу не видел. Но по тому случаю заявления никто так и не подал. Говорили, что девица эта была не самого образцового поведения, ее, подвыпившую, частенько видели в компании взрослых мужчин. Поэтому то, что она пропала, никакого особого удивления не вызвало.

— Господи! — пробормотала Инна. Она встала, подошла к окну. Алексей видел, как передернулись в ознобе ее плечи, закутанные в старенькую вязаную кофточку. Тонкие пальцы смахнули наметенный на окно снег. — И что, вы их нашли?

— Нет. Хотя и искали-то, честно говоря, спустя рукава. Ведь они и в самом деле могли сбежать от такой жизни. Знаешь, сколько таких каждый божий день исчезает на просторах нашей Родины? Сели в поезд — и привет.

Некоторое время они молчали. Капли талого снега с мерным стуком падали на железный карниз.

— Ребята, надо что-то делать. Это дело нельзя оставлять просто так. Ведь и Лизка, и Катька Долгова видели его. Ежу понятно, что эта скотина постарается убрать свидетелей! Кстати сегодня я поговорила с Катериной, и она сказала, что вчера долго не могла уснуть, все вспоминала события последних дней и теперь она почти убеждена, что один такой мужчина с детской коляской очень часто проходил мимо ее дома и мимо школы. Она даже постаралась мне его описать, — снег таял в теплой ладошке, и на полу кухни образовалась лужица, куда уже успела сунуть свой нос неугомонная Дашка.

Лешка смотрел на Инну и удивлялся. Как же она изменилась! Она сильно похудела, а под большими серыми глазами залегли тени. Что-то происходит в ее жизни… Он перевел взгляд на пушистую Дашку, которая, фыркая, слизывала с лапок талую воду. Они даже как-то похожи, подумал он. Обе маленькие и какие-то до ужаса несчастные.

На прошлом Дне рождения Макса Инна была не одна, а в компании с каким-то красавцем, которого представила, как своего жениха. Алексей помнил, как почему-то ему было неприятно, что его маленькая, всегда такая жизнерадостная Плюшка вдруг стала чужой невестой. Красавец был напыщенным, с надменным взглядом, цедил слова медленно, сквозь зубы, и томно возводил глаза к потолку. Он равнодушно целовал Инну в щеку, а Алексей, глядя на эти ужимки передергивался от отвращения. Ему было непривычно больно думать, что эта девчонка навсегда может исчезнуть из его жизни, превратившись в жену этого «Луиса-Альберто». Тогда он даже не запомнил, как зовут Инниного жениха, и постарался побыстрее сбежать из гостей, несмотря на активные протесты его тогдашней девушки, — как бишь ее звали? С того момента он старался не спрашивать об Инне, и о том, что она рассталась со своим ухажером, узнал совершенно случайно. Неизвестно почему, но радовался он тогда, как мальчишка, и даже напился от счастья в компании с лучшим другом Максом, придумав какой-то глупый повод, чтобы оправдать этот незапланированный загул…

— Я только прошу тебя, не суйся не в свое дело, еще сама попадешь под раздачу! Хорошо, что завтра выходные, сиди дома, — в сердцах сказал Макс. — И вообще, тебе не помешало бы отдохнуть, и для начала просто выспаться. Вон, какие синячищи под глазами — смотреть страшно. Ладно, Лех, пойдем. Сегодня, наверное, уже поздно, а вот завтра с утречка мы и нагрянем к твоим девчонкам. Давай адреса.

* * *

Короткий ноябрьский день неотвратимо угасал. Стрелки часов только подбирались к четырем, а в маленькой кухне уже царил глубокий сумрак. Анна Петровна задвинула шторы и включила свет. Лиза спала в большой комнате на диване. Временами она вздрагивала и всхлипывала. Наташа неотлучно находилась рядом с ней. Анна Петровна залила кипяток в заварочный чайник и достала лимон. Голова была мутной и сердце ныло не переставая. Телефонный звонок прорвал тишину резкой трелью. Анна Петровна поспешила ответить, чтобы не потревожить внучку.

— Анечка, здравствуй! — услышала она знакомый голос.

— Здравствуй, Людочка! — поздоровалась она тихонько.

Людмила Александровна была их соседкой с нижнего этажа. Когда-то давным-давно они вместе въехали в этот дом и знали друг друга уже много лет. По прошествии времени, многие соседи переехали, разменяли квартиры, а они так и остались на насиженном месте. Людмила была соседкой немного взбалмошной, временами любящей выпить, но в сущности неплохой.

— А ты что так тихо говоришь-то? Или я тебя разбудила?

— Да нет, просто Лизанька приболела, сейчас спит.

— Да что ты! Хотя я не удивлена, погоды-то какие стоят. Ветрище какой задувает, а у меня как ветер, так давление. Люд, я чего звоню-то. Ко мне тут слесарь приходил. Хороший такой, обстоятельный. Кран мне починил и даже денег не взял. Говорит, тут постановление вышло, что нужно у всех сантехнику проверять. Вот теперь хочет к вам заглянуть, и попросил меня позвонить тебе, чтобы ты ему дверь открыла. Говорит, что многие не хотят открывать, поэтому попросил меня подтвердить, что он на самом деле слесарь, а не ком с горы. Он сейчас к вам поднимется, ладно?

Анна Петровна перехватила трубку. В висках застучали тревожные молоточки.

— Нет, Людочка, сейчас приходить не надо. Сама понимаешь, Лизанька только что уснула и я бы не хотела ее будить. Может быть как-нибудь в другой раз?

— Да ладно тебе, Ань, ведь не каждый же день тебе такой подарок государство делает! Соглашайся, пока бесплатно. Да он ведь и звонить в квартиру не будет, если ты заранее замок отомкнешь, не разбудит он твою Лизу!

— Люда, ты ведь прекрасно знаешь, что Коля все делает сам, и у нас нет никаких нареканий. Все, Люда, спасибо, что позвонила, но я дверь не открою.

— Упрямая ты, дурында! Ты хотя бы ему отказ напиши, а то ведь влетит человеку из-за твоего упрямства, да еще и рублем накажут! Жалко ведь мужика, он старается.

— Нет, Люда, я сказала — нет. Все, прости, но у меня дела, — твердо сказала Анна Петровна и положила трубку. Из ящика тумбочки она вытащила потрепанную телефонную книжку и нашла там телефон ЖЭКа. Через две минуты сердце заныло с новой силой, когда выяснилось, что никаких распоряжений не было, и слесаря в их дом никто не посылал…

 

Суббота

Катя Долгова быстро бежала к метро. Час назад позвонила мама и сказала, что приедет на выходные к ним с бабушкой. Ради этого она забрала с работы ноутбук, чтобы поработать дома. О вчерашнем происшествии маме Катя ничего пока не говорила, чтобы заранее не волновать. Сегодня ей наконец-то удалось поговорить с Лизой по телефону. Подруга рассказала, что вчера вечером позвонила Инна Викторовна и предупредила, что сегодня к ней придут какие-то оперативники с Петровки, вроде как один из них брат самой Инны Викторовны. А второй его сослуживец.

Один из них, видимо как раз тот второй, который не брат, — позвонил сегодня утром и Кате, представился Алексеем Дмитриевичем Березиным и попросил подозвать к телефону ее маму. Катерина ответила, что мама будет ближе к обеду. Тогда он попросил связаться с ним, как только она приедет и дал номер своего мобильного.

— Катя, ты ведь большая, умная девочка. Прошу тебя, не выходи из дома одна. Я приеду вечером. Мне очень нужно поговорить с тобой и с твоей мамой. Это касается твоей подруги Лизы Гориной.

— Я поняла, — согласно кивнула она.

— А с кем ты сейчас дома?

— Одна, бабушка ушла гулять. Да вы не волнуйтесь, Алексей Дмитриевич, я все понимаю, не маленькая уже, — серьезно ответила Катя.

Бабушка вчера долго отчитывала ее за отлучку и грозилась все рассказать маме, поэтому хитрая Катерина и ей ничего не рассказывала. Просто выдумала, что встретила на улице одноклассницу и заболталась с ней.

«Придется признаться!» — думала она, выстукивая каблучками по замерзшим лужам.

Этой ночью на город свалилась настоящая зима. Снег, не переставая, сыпал с неба всю ночь, и к утру на улице намело целые сугробы. В воздухе пахло свежими апельсинами. Почему-то для Катьки свежий мороз всегда пах апельсинами и огурцами. Катька, в отличие от своей подруги, очень любила и зиму и зимние праздники, которые уже не за горами. Скоро мама купит большущую разлапистую елку, а кот Тимофей, по старости лет отличающийся сварливым нравом, будет шипеть на нее, пугать, и пытаться точить о шершавый ствол свои когти. Мама, как всегда, начнет на него за это ругаться, потому что будет переживать, что дерево упадет на буфет и непременно разобьет стекло. Елка будет одуряюще пахнуть смолой, которая прозрачными янтарными капельками выступит на стволе между веток. А еще бабушка обязательно достанет с антресолей коробку, в которой весь год томятся, дожидаясь своего часа, волшебные старые елочные игрушки: самолетик с полустертой надписью «СССР», прожектора в глубине которых переливаются узоры, похожие на неизведанные лунные кратеры, хрупкие разноцветные шишки, обсыпанные вкусно-скрипучим искрящимся снегом, желтый цыпленок и пингвин на прищепках, снеговичок с лыжами за спиной, шарики со звездочками и снежинками на гладких блестящих боках… Несмотря на свой солидный, уже совсем не детский, как она считала, возраст, Катька всегда с нетерпением ждала эту самую необыкновенную и сказочную ночь. Как пристально она ни следила, но маме и бабушке каждый раз удавалось-таки положить подарки под елку так, что она этого не замечала. Восторг от того, что она испытывала, разворачивая приятно шуршащую подарочную бумагу, нельзя сравнить ни с чем! В их семье никогда не клали подарки в пакеты, какими бы красочными и нарядными они ни были. Только в бумагу! Аккуратные свертки перевязывались разноцветными ленточками и бантиками. Катька всегда просто с ума сходила от самого процесса упаковки: бумага рвалась, расходилась, не хотела заворачиваться, бантики выскальзывали из рук, скотч прилеплялся куда угодно, только не туда, куда было нужно. Катька пыхтела над этим по нескольку часов, но какое наслаждение подложить все эти коробки и коробочки под зеленые колючие лапы!.. А первого января обязательно придет Лиза, и они отправятся гулять и кататься с ледяной горки…

Неожиданно Катька остановилось. Вокруг было много людей идущих по своим важным и не очень важным делам. В ту же секунду на Катьку налетела какая-то тетка в шапке, по виду напоминающей копну старого слежавшегося сена, влекущая за собой прицепом клетчатую скрипучую тележку на колесиках.

— Чо встала-то посредь дороги? Не видишь, люди спешат, а эта стоит тута, как у себя дома! — тетка с силой оттолкнула Катьку в сторону и с утроенной силой заторопилась в сторону метро. Тележка послушно заскрипела вслед за хозяйкой, подпрыгивая на ледяных кочках.

Катерина потерла ушибленную руку и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Она читала о таком в книжках, но будучи прожженной реалисткой, как она называла себя сама, конечно же, ни во что такое никогда не верила.

— Да чушь это все, Лизка! — доказывала она подруге свою точку зрения, — Как можно почувствовать то, что нельзя почувствовать в принципе? Вот ты чувствуешь, как я тебя хватаю за руку, а? Чувствуешь! А взгляд? Что это такое? На самом деле на тебя ведь постоянно кто-нибудь да смотрит. Особенно в людном месте. Ты же не падаешь в обморок, не теряешь сознание, не пугаешься.

— Но, Катька, писатели же тоже не дураки, почему же тогда они чуть ли не в каждой книжке пишут «прожег взглядом» и тому подобное! Может все-таки что-то в этом есть? — возражала Лизавета, склонная к романтическому восприятию действительности.

— Брось ты, Лизка! Все это сказки для нервных и неуравновешенных барышень!

Сама Катька никогда не причисляла себя к категории «нервных и неуравновешенных барышень». Но сейчас, она могла бы поклясться, что на нее кто-то очень пристально и изучающе смотрит. Ей вдруг стало очень неуютно и жутковато. А может, все-таки зря она пошла к метро? Ведь Алексей Дмитриевич предупреждал, что нельзя выходить из дома. Но как же она не встретит маму? Если бы она отказалась прийти, пришлось бы сразу во всем признаться.

Рука машинально нащупала в кармане гладкий полированный корпус мобильного телефона. Телефон был подарен мамой на прошлый день рождения, и Катька им очень гордилась. В школе использовать телефон строжайше запрещалось. Нападешь на какую-нибудь там Олесю Витольдовну — так могут и отобрать, не дай Бог!.. Аппаратик был маленький, приятного золотистого цвета и крышечка вкусно чмокала, когда Катька закрывала телефон после очередного разговора. Разговаривала она преимущественно с мамой и с Лизкой. Причем у Лизы не было такого телефона, и Катька звонила ей на домашний, за что на нее постоянно ворчала бабушка, называя ее транжиркой. Но как это здорово, — разговаривать не из коридора, а из своей комнаты, по своему личному телефону! Катька чувствовала себя по-настоящему взрослой и очень самостоятельной девушкой, когда звонила с этого шикарного, по ее представлениям, телефончика. А на предстоящий День рождения мама обещала подарить компьютер. Катька долго уламывала ее, мотивируя это тем, что маме самой не придется каждый раз таскать с работы ноутбук, когда она приезжает к ним с бабушкой.

Она набрала знакомый номер, но равнодушный голос оператора сообщил ей, что «абонент», то есть мама, находится вне доступа сети, то есть в метро. Так и есть — она взглянула на часы на дисплее — до встречи оставалось еще целых двадцать минут. Жаль, что она не догадалась взять номер того бравого оперативника, Березина, кажется, который звонил сегодня утром. Хотя с другой стороны, что бы она ему сказала? «На меня кто-то смотрит, прожигает взглядом, и я боюсь!» Это вообще чушь какая-то! Катерина сунула «оператора» в карман и решительно двинулась в сторону станции. В тот же момент она почувствовала, как что-то острое и холодное прошло сквозь курточку и кофту и больно воткнулось в предплечье. Кто-то тут же подхватил ее под руку. Сознание замутилось, а воздух из морозного и приятного, пахнущего апельсинами и огурцами, вдруг превратился в маслянистую, густую и зловонную субстанцию, заливающую нос и горло… Ноги стали ватными и тело уже не подчинялось ей. Она чувствовала, что по дороге движется не она, Катя Долгова,  а ее тень. Рядом находился какой-то незнакомый человек, который вел ее за собой, крепко поддерживая под локоть. Этот кто-то что-то говорил и даже смеялся. Катя покорно перебирала ногами и скорее инстинктивно, чем на самом деле, понимала, что идет в противоположную от метро сторону. Последнее, что запомнила Катя Долгова, перед тем как потеряла сознание, была большая красная машина, куда ее втолкнула невидимая сильная рука…

* * *

За окном наступил очередной ноябрьский день. А, может быть, уже и декабрьский? В последние десять лет для Антонины Владимировны Филипповой все дни были абсолютно одинаковыми. Она даже не смотрела в календарь, да и не было у нее календаря. Она и без него помнила все даты своей жизни. День свадьбы, день рождения сына, мужа, доченьки… А еще дни смерти Мишеньки и Машеньки. Сын Витя тоже умер, только дата еще не определена. Нет у нее сына. Есть чужой человек, который приходит раз в месяц, оставляет немного денег, продуктов и оплачивает квитанции за квартиру, газ, электричество… За телефон счета всегда очень маленькие. Кому ей звонить-то? Витя свой номер не дает. Говорит, что телефон рабочий. А подруги все уж на том свете, рядом с Машенькой и Мишенькой. Только она что-то на этом свете задержалась…

Антонина Владимировна раздвинула тонкие полинявшие от времени и бесчисленных стирок шторки в кухне и налила в чашку, где болтался сиротливый пакетик дешевого чая, кипяток. Маленькая кухня тут же наполнилась запахом перепаренного веника.

Когда-то давным-давно она была безмятежно счастлива. У нее была любящий муж, дети, любимая работа. Между родителями мужа и ней сразу же установились теплые отношения, Антонина искренне полюбила свою свекровь и та стала для нее непререкаемым авторитетом на долгие годы. Варвара Афанасьевна была женщиной властной и очень обеспеченной. Много раз она заговаривала о наследнике, и когда родился Витя, радости ее не было конца. Свекровь сразу же переписала в завещании все свое имущество на него, а Антонина Владимировна с Михаилом не возражали: мальчик, наследник, любимый сын!.. А им хватит и того, что зарабатывали они сами. Кто же знал, что очень скоро жизнь повернется совершенно иначе?..

Она знала, что теперь у сына есть семья: жена и сын. Но на свадьбу он не звал, с внуком видеться запретил, с невесткой не познакомил. Поначалу Антонина Владимировна не понимала, почему сын вычеркнул ее из своей жизни; однажды она даже робко намекнула на то, что жаль, что родилась не девочка, а мальчик и как хорошо было бы назвать внучку Машенькой. Гримаса злости и ярости на миг появившаяся на лице сына исчезла так быстро, что потом она подумала, что ей все это просто показалось. Со временем Антонина Владимировна смирилась со своим одиночеством. В конце концов, это их право… А ее боль и ее любовь всегда с ней, в ее сердце. С полки старого серванта, со старой пожелтевшей фотографии, на нее смотрели улыбающиеся лица мужа и маленькой девочки. Никогда не простит она себе, что родила Машеньку так поздно. Ведь врачи предупреждали, что ребенок, рожденный в возрасте после тридцати пяти подвержен риску. Но Мишенька так хотел доченьку! Беременность протекала непросто, роды были долгими и сложными, а Машенька родилась слабенькой и болезненной. И все же они были безумно счастливы, что в их жизнь вошло это ясное солнышко! Миша поднял все свои связи, нашел нужных людей, написал целую кипу писем и прошений, и наконец-то, перед ними появилась реальная надежда на спасение Машеньки. Хирурги Мюнхенской университетской клиники брались за проведение операции. Прогнозы были самыми оптимистичными, и хотя деньги требовались большие, они с Мишей решили продать шикарную трехкомнатную квартиру в центре Москвы, — единственное наследство, оставленное родителями им лично. Все остальные деньги уже давно хранились на отдельном счету и принадлежали их сыну. Вырученной от продажи квартиры суммы вполне должно было хватить и на операцию, и на последующую реабилитацию и на жизнь в Германии. Но мечтам сбыться было не суждено. Маленькая Маша умерла во сне… Миша, не вынеся горя, тихо скончался сразу же после дочки. Остался только Витенька. Но оставшись с сыном вдвоем, Антонина Владимировна не узнала своего мальчика, — так он изменился за последний год. По прошествии времени, Антонина Владимировна честно призналась себе, что в то время она очень мало времени уделяла сыну: сначала больная малышка, потом умирающий у нее на руках муж… Ей казалось, что она прожила за этот год еще одну, очень несчастную, полную горя и отчаяния жизнь. Совершенно разбитая и подломленная обрушившимися на нее несчастьями, она так и не нашла в себе сил вернуться на работу. Накоплений, которые она сделала вместе с покойным мужем, вполне хватало на ту жизнь, что теперь она вела. Витенька был обеспечен, а ей много не нужно было. Именно в этот момент, наверное, и произошел тот раскол, плоды которого пожинает она до сих пор. Теперь денег почти не осталось, — только то, что давал сын и плюс нищенская пенсия в три рубля. Квартиру она согласилась переписать на сына, а сама без возражений перебралась в Новогорск, где Витя приобрел для нее однокомнатное жилье. Она вовсе не считала себя обделенной — и в самом деле, все деньги по завещанию принадлежат сыну, так решила свекровь и не ей осуждать ее…

А может Витя не откажется свозить ее на кладбище в следующем месяце? Пока она была в силах, она на каждый Новый год непременно отвозила подарки мужу и дочке. Мужу — апельсины, а Машеньке конфетки, плюшевых зверюшек и погремушки… Только в последнее время ноги что-то совсем плохо слушаются, да и в голове постоянный шум. Антонина Владимировна осторожно отпила подостывший чай.

— Ничего, Мишенька, ты там за Машуней приглядывай, а я уж скоро к вам приду! Недолго ждать осталось, — сказала она, обращаясь к фотографии, с которой смотрела на нее ее семья.

* * *

Мягкие лапки прошлись по лицу, и шершавый язычок облизнул нос. Хозяйка не реагировала. Секунду спустя лапы прошествовали в другую сторону, и на этот раз была слегка прикушена мочка уха.

— Дашка, ну имей ты совесть, подлый зверь! Сегодня же все-таки суббота, дай мне хоть немного поспать!

Инна набросила на голову одеяло. Дашка немедленно нашла образовавшуюся щелку и просунулась к ней.

— Что ж такое-то? — Инна рывком села на кровати, подхватив котенка. Дашка, не ожидавшая такого напора, немного обалдела, а потом приняла игру и некоторое время они пугали друг друга. Сначала Инна притворялась, что хочет схватить Дашку за хвост, а та, делала вид, что боится и шипела, а потом нападала Дашка и Инна, хохоча, пряталась от нее в подушки.

— Все, разбудила! Ты победила, сдаюсь! Так и быть, накормлю тебя, наглая девчонка, только сначала умоюсь! — объявила Инна, нашаривая под кроватью тапочки.

Дашка, гордо подняв треугольный пушистый хвостик, снисходительно сказала, что даже и не сомневалась в этом, мяукнула и прошествовала на кухню, где и уселась возле своих мисок в ожидании сытного субботнего завтрака.

Дверной звонок сообщил об утренних гостях, когда трапеза близилась к финалу.

— Дашка, ты ждешь кого-нибудь? — удивленно спросила Инна, подливая себе кофе. Дашка фыркнула и сказала, что все приличные кошки и их хозяева в такую погоду по выходным сидят дома, смотрят телевизор, а не ходят по гостям, тем более без приглашения.

Инна, поплотнее запахнула теплый уютный халат, подошла к двери и повернула замок. На пороге обнаружился Лешка.

— Привет, Плюшка! Ты уже не сплюшка? Пустишь немного обогреться? — и, не дожидаясь ответа, Лешка шагнул в коридор.

— Привет! Проходи, конечно. А что, что-то случилось? — Инна посторонилась, потому что огромный Березин сразу занял собой все пространство в маленькой прихожей.

— Ну почему сразу «случилось»? Может я просто соскучился и захотел напроситься к тебе на кофе! — Лешка оперативно разоблачился, пристроив дубленку на вешалку и поставив на коврик у входа необъятных размеров ботинки, своим видом напоминающих два авианосца.

— Просто я не припомню, когда ты приходил ко мне просто так, потому что соскучился!

— Так потому и не приходил, что ты не приглашала. А вот теперь я сам набрался окаянства. Такое объяснение тебя устроит? — Лешка обезоруживающе улыбнулся. Инна улыбнулась в ответ и прошла в комнату.

— Руки мой, а то у меня теперь детеныш есть, всем должно соблюдать гигиену! — крикнула она оттуда, напяливая джинсы и тонкий свитер.

— Может тебя покормить? Или ты не голодный?

— Иннка, когда и где ты встречала сытого опера? Конечно, накормить, напоить, а потом еще желательно и спать уложить! — Лешка пристроился на хрупком табурете возле кухонного стола и тут же потянул к себе Иннину кружку с кофе.

— М-м-м!!! Амброзия! — он шумно отхлебнул и довольно зажмурился.

— Кстати, тебе повезло, — я вчера, наконец-то дошла до магазина и затарилась провизией. А то всю предыдущую неделю мы с Дашкой подъедали старые запасы. Ладно, давай рассказывай, а я пока тебе блинчиков напеку, — сказала Инна, доставая из холодильника молоко и яйца.

— Да рассказывать в общем-то пока нечего. Мы с Максом по-братски разделили обязанности. Он поехал к Гориным, а я договорился встретиться с этой твоей Катькой Долговой. Утром по телефону я строго-настрого ей наказал сидеть дома и никуда не высовываться. Вот я приехал, а ее бабушка сказала, что Катерина уже отбыла на встречу своей мамы к метро, якобы они всегда там встречаются. Кстати, бабушка ни о чем так и не знает. Эта твоя Катерина, видимо, скрыла от нее все, что случилось вчера, — Инна с досадой покачала головой.

— Ну, Долгова! Ты у меня получишь!

— Да, ладно, не переживай раньше времени. Вот увидишь, скоро явится домой твоя Долгова. Думаю, что кроме тебя пистон ей вставят еще и мама с бабушкой.

— И это правильно! Тоже мне, шпионка малолетняя!

— Вот, а пока их нет, я тебя навестить заехал. Не возражаешь?

Лешке было неловко. Ему почему-то казалось, что Инна не может не видеть и не чувствовать его обман. Он никогда не умел врать. Даже по мелочам. Не получалось и все тут. Иногда, даже как-то обидно было. В школе, в университете никогда не получалось списать. Преподаватели мигом вычисляли, что у него — именно у него! — есть шпаргалка. Списывали все, везде и всегда. И никто почему-то не попадался. А вот Лешка Березин прокалывался постоянно. Вот и сейчас, Иннка непременно вычислит его. Ведь он спланировал свалиться ей на голову еще вчера, сразу после того, как они с Максом ушли от нее. Долго не мог придумать подходящего повода и, наконец, решил, что надо ехать без предупреждения, просто так, утром, как будто случайно. Думал об этом всю ночь и все утро и ужасно боялся, что Иннка обо всем догадается. Но на удивление, Плюшка и не думала уличать его во лжи, она даже как будто обрадовалась. И улыбалась она сегодня как-то открыто, не вымученно, как было все последнее время. Он с удовольствием смотрел на ее аккуратную фигурку, обтянутую голубыми джинсами и подвязанную стареньким фартучком. Ее тонкие пальцы ловко управлялись с ложками и поварешками, а золотистые завитки на шее трогательно обнимали голую шею. Волосы были приподняты вверх при помощи какой-то странной штуки, которая показалась Лешке настолько сексуальной, что он поспешил отвести взгляд от Инны, и уставился на Дашку, которая сидела возле его ног и пытливо смотрела на него своими любопытными желтыми глазенками: «Ведь ты, большой и прожорливый человек, не обидишь нас? Смотри, если что, нападу без предупреждения! Знаешь, какие у меня когти?» Лешка нагнулся и погладил детеныша от ушей до хвоста. Дашка строптиво увернулась, отошла и уселась возле Инниных ног.

— А ты уверен, что с Катькой все будет хорошо? С ней точно ничего не случится? — тревожно спросила Инна, переворачивая в сковородке очередной румяный блинчик. — Может, стоило позвонить ей на мобильный?

— Я звонил, но связи нет. Думаю, что на улице холодно, вот она и спустилась на станцию, чтобы встретиться с мамой там. Да ты не волнуйся, не совсем же он придурок. Сейчас утро, суббота, народу около метро валом. Не будет же он нападать на ребенка средь бела дня на глазах удивленной публики!

— Ну не знаю, может ты и прав, — легко согласилась Инна. — А как там у Макса? Новости есть?

— Пока нет, но он обещал позвонить, как только закончит. Ну, когда готово-то будет?

Инна поставила перед ним тарелку с горкой аппетитно дымящихся блинчиков и достала из холодильника сгущенку и варенье.

— А ты? — спросил Березин, заворачивая блинчик в трубочку.

— А мы уже позавтракали с Дашкой. Мы просто составим тебе компанию. Не против? — весело сказала Инна, присаживаясь напротив.

Ей сегодня все было весело. Даже нападавший за ночь снег не привел ее в ужас, как это бывало обычно. Зима — это, в сущности, не так уж и плохо. В конце концов, можно будет даже напроситься с родителями на выходных в деревню. Это действительно была именно деревня, а не дача! Добираться до нее надо было часов пять, а последние пять километров — по проселочным дорогам, через леса и поля. И с этими дорогами мог справиться только отцовский внедорожник и его водительский опыт! Старый добротный дом стоял на самом краю деревни, а за ним — сосновый бор. Сам дом напоминал Инне деда, который ворчит, но под усами прячет добрую лукавую улыбку. Можно будет затопить печку — настоящую беленую русскую печку! — замесить побольше сдобного теста, начинки наготовить самой разной — Нина Николаевна каждый год заготавливала мороженую чернику и малину — и напечь целую гору плюшек и пирогов! В деревенской печи получаются совершенно немыслимой вкусноты пироги. А потом на морозце можно будет и самовар поставить. Они с мамой все лето собирали березовое лыко, шишки и чурочки для растопки. Это был их ритуал — из каждого похода в лес приносить в отдельной корзинке такое «биологически чистое топливо», как называл его папа… Когда все будет готово, то она и мама разложат все это богатство на столе, включат телевизор, и до поздней ночи будут вместе пересматривать старые фильмы. А папа будет украдкой таскать плюшки, но постоянно ворчать, что они обжоры, и чтобы хорошо себя чувствовать и подольше оставаться молодым и здоровым, нужно, как он всегда выражался, «меньше жрать и лечиться работой».

Все не так уж плохо! И Дашка рядом, и впереди два выходных, и девчонок ее — Катьку с Лизкой — спасут. Обязательно спасут! Вот и Лешка пришел к ней! Сам пришел, без Макса. Пусть это только случайность, просто приехал человек по делам, не рассчитал время, вот и зашел на огонек, «погреться, отдохнуть, дождик переждать». Но сегодня ей почему-то было очень легко и весело. И так не хотелось его отпускать..

— Ну а как вообще? Как ты поживаешь, Леш? — весело спросила Инна, подливая в Лешкину чашку огненный кофе.

— Да как? Как обычно, ненормированный рабочий день, пустой холодильник дома и язва на горизонте.

— А жениться не пробовал? Может тогда язва бы и отступила? — пошутила Инна. Все-то ей было сегодня нипочем!

— А ты за меня пойдешь? — Лешка поднял глаза и в упор уставил на нее свои большие серые глаза с бесовскими искорками.

— Так может и пойду! А почему нет! Надо же кому-то спасать тебя от надвигающегося гастрита! — и Инна в голос захохотала. Лешка, подумав, захохотал вместе с ней. Дашка растопырила хвост и перепуганно выскочила из кухни.

* * *

Тамара Евгеньевна Долгова вышла из вагона метро и растерянно заозиралась по сторонам. Они с Катей договорились заранее, что если будет очень холодно, то Катерина спустится вниз и будет ждать ее в вестибюле. Дочери нигде не было. «Наверное, деньги забыла, вот голова садовая! Ведь заболеет же опять», — досадовала Тамара Евгеньевна, поднимаясь по эскалатору.

Перед входом-выходом метро, как всегда было полно народу. Люди-бутерброды раздавали все желающим и не желающим листовки с адресами эконом-парикмахерских, соляриев и магазинов, обещающих — невиданное дело! — шубы из норки по цене курточек на синтепоне. В последнее время этот чудо-товар называли загадочным словом «конфискат». Бабульки на шатких ящичках расставляли банки с огурцами, помидорами и сомнительного вида грибочками. Изредка, окончательно продрогнув, они привставали со своих раскладных стульчиков и выполняли нечто вроде ритуального танца, прихлопывая в ладоши и топая ногами, обутыми в толстые валенки. Лотки и киоски наперебой предлагали искушенным москвичам и гостям столицы свежую прессу, пижамы и носки, соки-воды-пиво в неограниченном ассортименте, сигареты, а также кухонную утварь из ядовитой пластмассы, украшенную несравненной красоты узорами и цветочками. Неподалеку от того места, где стояла Тамара Евгеньевна, раскинулся новый шатер, сверкавший мишурой, разноцветными гирляндами и «дождиком», который проказник-ветер бесцеремонно швырял в лица покупателям. Она была уверена, что Катя непременно потащит ее к этому развалу, и долго будет перебирать «ассортимент».

Чебуречная исходила «заманчивым» ароматом прогорклого масла. За прилавком суетился молодой мужчина кавказской национальности, с недельной небритостью, и смуглыми, а может просто давно немытыми руками. Он ловко отрезал от мяса куски, закладывая их в лаваш и щедро обливая майонезом и кетчупом. У ближайшего ресторана человек с рупором зазывал народ бронировать столики на 31 декабря. Были обещаны шарады, кроссворды, конкурсная программа и, конечно же, караоке — куда ж теперь без него-то! А неподалеку от «рупора» можно было заметить даже имитацию надгробной плиты и человека, принимающего заказы на памятники и кладбищенские оградки любой сложности. Во как!

Тамара Евгеньевна, подивившись на это варварское великолепие, отошла в сторонку, поставила на землю сумки с продуктами и вытащила телефон. Дочка была недоступна. Тамара Евгеньевна связалась с мамой, которая сказала, что Катерина уже давно ушла из дома к ней на встречу. Она огляделась по сторонам. Вокруг, как в муравейнике, толкая друг друга, хохоча и ворча, сновали люди.

Может, в метро разминулись? Хотя, странно, эскалатор невысокий, они бы заметили друг друга, а на станции точно Катюши не было. И все же телефон и в третий, и в четвертый раз механически повторял, что аппарат находится вне зоны действия сети. Тамара Евгеньевна предприняла еще одну попытку спуститься вниз. Кати нигде не было…

* * *

— Людмила Александровна, я прошу вас напрячь память и постараться описать мне того человека, что приходил к вам вчера ближе к вечеру под видом слесаря, — терпеливо повторил Макс, чувствуя, что терпение понемногу начинает его покидать. Он уже битый час пытался выудить информацию из соседки Гориных, но пока все его попытки не увенчались успехом. Кротова сидела на грязной, захламленной кухне, где тараканы чувствовали себя полноправными хозяевами. Две пустые бутылки из-под дешевой водки красноречиво говорили о том, что вчерашний вечер хозяйкой квартиры был прожит не напрасно.

— Ну че ты пристал-то ко мне? Говорю же, что никакой он не бандит, а нормальный такой себе мужик. Между прочим, в наше время таких рукастых еще поискать. Пришел, кран мне починил, сразу видно, что руки у него растут оттуда, откуда надо. Не то что ты, ходишь тута, вынюхиваешь, пристаешь к больной женщине. Ветер-то какой на улице, а у меня как ветер, так давление, — она взяла со стола заляпанную чем-то жирным чашку, подошла к раковине, открыла кран («Глянь-ка, не течет больше!») и стала жадно глотать воду.

— Вы бы пили поменьше, Людмила Александровна, может, и давление бы нормализовалось! А то такими темпами у вас не только с сосудами проблемы будут, но и печень отвалится, — в сердцах сказал Макс, но тут же пожалел о своей несдержанности.

— Ах ты, подлец! — взвилась Кротова. — Ты еще меня жизни учить будешь, молокосос никчемный?! Да я всю жизнь на заводе вкалывала, как проклятая, у меня грамот столько, что я ими всю квартиру вместо обоев обклеить могу! А то, что я вчера немного расслабилась, так это не твое дело! Моя квартира. Я ее своим горбом заработала, и буду делать здесь все, что захочу. Хочу водку пью, хочу танцы танцую, хочу песни пою!

Макс постарался взять себя в руки. В конце концов, от показаний этой тетки зависело очень многое.

…Сегодня, когда он пришел к Гориным, дверь ему открыла мама Лизы, Наталья Ивановна. Еще утром она была предупреждена Инной о его визите, и тем не менее, попросила предъявить в глазок удостоверение. Под большими, какого-то очень необычного цвета, глазами женщины расплылись черно-синие круги, лицо казалось осунувшимся и напряженным. Кухня, куда они прошли для разговора, словно пропиталась запахом сердечных капель. Наталья Ивановна рассказала ему обо всем, что случилось с Лизой, но ее рассказ не добавил ничего нового к тому, что он уже успел узнать от Инны.

— Наталья Ивановна, я понимаю, что вам сейчас очень тяжело и страшно, но для того чтобы разобраться в том, что происходит, мне необходимо переговорить с Лизой, — сказал он ожидая немедленного отказа.

Наталья Ивановна глубоко вздохнула и обняла себя за плечи, словно стараясь унять озноб. Немного помолчав, она сказала:

— Конечно, я ведь все понимаю, это в наших интересах. Но я вас очень прошу быть осторожным в разговоре с дочкой. Честно говоря, я очень боюсь за ее психику.

Тут дверь приоткрылась и вошла пожилая женщина, опирающаяся на палочку. Несмотря на возраст, она была красива. Седые волосы были уложены в аккуратную прическу, а лицо носило следы благородства, так присущего людям интеллигентным, старой закалки. На ней был надет строгий костюм — длинная юбка и жакет из буклированной ткани, а кремовую блузку у воротника скалывала старинная брошь.

— Наташенька, пойди, пожалуйста, в комнату. Лизанька, по-моему, проснулась, — сказала она, присев напротив.

— Анна Петровна, бабушка Лизы, — представилась она.

Наталья Ивановна извинившись, поспешно вышла из кухни.

— Максим Викторович Королев, майор милиции, очень приятно, — привстав, ответил Макс.

— Ну приятного-то в нашем знакомстве немного, скажем прямо, — слабо улыбнулась она в ответ на его слова. — Я бы предпочла, чтобы оно произошло в других обстоятельствах, но уж что есть, то есть. Я так понимаю, что вас прислала к нам Инна Викторовна? Вы ее брат?

— Да, вы правы. Инна очень переживает за Лизу, и просила меня о помощи.

— Инна просто чудесная девочка! Спасибо ей за все. И вам тоже. Кстати, вы с ней очень похожи, — Анна Петровна немного помолчала, внимательно глядя на него и как бы собираясь с мыслями. Макс не нарушал взятой паузы.

— Я же не просто так пришла. Ведь к тому, что уже рассказала Наташа, да и Инна Викторовна, я вряд ли что-то могу добавить. Сами видите, я и по дому-то хожу еле-еле, поэтому и не могу встречать Лизаньку. Только забот всем прибавляю своими болячками! — она безнадежно махнула рукой и тяжело вздохнула. — Ну да ладно, не обо мне речь. Дело в том, что вчера произошло нечто, что не дает мне покоя. Часа в четыре мои девочки уснули, и я пошла выпить чаю. Тут позвонила моя соседка снизу. Вы знаете, мы уже много лет живем рядом, и нас связывает некое подобие дружеских отношений. Она женщина не плохая, не злая, но как бы это лучше сказать? Неустроенная, что ли… Жизнь у нее сложилась не самым лучшим образом: ни детей, ни семьи. Кроме того любит выпить и крепко. Справедливости ради надо сказать, что пьет она почти всегда одна и никаких шумных гулянок не устраивает. Иногда она занимает у нас деньги, но всегда отдает. Так вот. Людмила позвонила мне и стала рассказывать о том, что к ней по распоряжению властей пришел слесарь. Уж как она его расхваливала! И не пьющий, и руки-то у него золотые! Уговаривала меня открыть ему дверь, чтобы он и у меня проверил сантехнику. Я отказалась, сославшись на то, что зять мой, Лизанькин папа, сам мастер на все руки. Тогда она стала убеждать меня, что необходимо подписать официальный отказ от услуг, якобы если я этого не сделаю, его лишат премии. Словом, я отказалась, и по-моему, Людмила на меня обиделась, — Анна Петровна снова замолчала, машинально собирая пальцем крошки на столе.

— Ну, а дальше что было? — осторожно поинтересовался Макс.

— А ничего. Я позвонила в ЖЭК и там мне ответили, что никаких распоряжений не поступало, и никакой слесарь не приходил в наш дом. Более того, даже заявок из нашего дома не было.

— Во-от даже как! — невольно присвистнул Макс.

— Максим Викторович, только я прошу вас, не говорите ничего Наташе и Лизе. Я и сама молчу, не стоит их волновать еще и этим. Не знаю, как они еще держаться!

— Хорошо, Анна Петровна, я обещаю вам ничего не говорить, но прошу вас быть настороже. Вы все сделали правильно, но Наталью Ивановну не лишне было бы еще раз предупредить.

— Все настолько серьезно?

— Пока не знаю, но признаюсь честно, что эта история нравится мне все меньше и меньше.

— А уж мне-то как не нравится, если бы вы только знали! Но, может быть, вы что-нибудь можете нам посоветовать? Как нам себя вести? Мы же не можем, право, забаррикадироваться здесь до тех пор, пока вы не поймаете этого негодяя!

Макс покачал головой, раздумывая:

— Единственное, о чем я прошу вас — не оставлять Лизу одну и ни в коем случае никому не открывать дверь. Постарайтесь ограничить визиты к вам в дом любых гостей и соседей. Скажите, к примеру, что неважно себя чувствуете и не хотели бы в данный момент ни с кем общаться. Несомненно, что рано или поздно, Наталье Ивановне все-таки придется выйти из дому — в магазин, за хлебом и тому подобное. Но в этом случае она не должна терять бдительности. И, конечно, обо всех происшествиях сообщайте непременно мне или моему коллеге. Его зовут Алексей Дмитриевич Березин. Он полностью в курсе дела. Я оставлю вам свою визитку, а на обороте запишу, на всякий случай, и его телефон. Ну а сейчас, с вашего разрешения, я хотел бы поговорить с Лизой, а потом обязательно навещу вашу сердобольную соседку. Как вы говорите, ее зовут?

— Людмила. Людмила Александровна Кротова. Ее квартира находится как раз под нами, этажом ниже.

… И вот Макс уже целый час пытался узнать хоть что-то от этой самой Людмилы, «передовицы труда и вообще свободной личности». Свободная личность была в состоянии, которое в народе принято называть «птичьей болезнью». После вчерашней обильной попойки глаза у нее были мутными, лицо опухшим, и она явно была настроена на скандал.

— Уважаемая Людмила Александровна, — мягко продолжил Макс, — Никто не сомневается, что вы человек независимый и заслуживающий уважения, никто не оспаривает вашего права отдыхать так, как вы считаете нужным. Но прошу вас, поймите, что тот человек, что приходил к вам вчера, не слесарь.

— А кто ж? — выкатила покрасневшие глаза Кротова.

От неожиданности сделанного Максом заявления она даже, кажется, немного протрезвела. Машинально она стянула с головы дешевую потресканную заколку и давно немытые волосы рассыпались по плечам, припорошив стол перхотью.

Макс, стараясь, чтобы хозяйка не заметила его брезгливости, незаметно стряхнул «порошу» на пол, глубоко вздохнул и начал вдохновенно врать:

— В последнее время в вашем районе участились квартирные кражи. Вот такие вот лже-сантехники и электрики втираются в доверие и вычисляют потенциальных жертв. А потом придете в один прекрасный день домой, а самого ценного-то и нет!

— Господи помилуй! — перекрестилась Людмила, — Да ведь у меня и брать-то нечего. Стол да стул.

— Людмила Александровна, проявите понимание, помогите нам вычислить банду, — Макс нес все подряд, чувствуя, что проникшись серьезностью ситуации, Кротова понемногу начала приходить в себя. Продолжая напирать на ее гражданский долг, Макс пошарил в своих карманах и нашел там завалявшуюся таблетку шипучего аспирина, которую подсунула ему мама в прошлый свой приезд, когда он неожиданно слег с высоченной температурой. Он сунул таблетку в кружку, на дне которой болталась водопроводная вода, и дал выпить Людмиле.

— Фу, дрянь-то какая! Чем таблетки глотать, лучше б пивка купил! — поморщилась она.

— Вот сейчас мы договорим с вами, и вы сами пойдете и купите все, что захотите. Так как он выглядел?

Кротова собрала морщинами лоб и задумалась.

— Значитца так. Был он высокий, ну почти как ты, а может даже и повыше. Лицо такое… Ну, как тебе сказать, в общем, красивое, породистое такое. На слесаря и не похож совсем. Глаза, — не скажу какие, — в очках он был, в темных. Говорил складно, не матюкался, ну да Петька наш из ЖЭКа в прошлый раз тоже со мной вежливо разговаривал. Однако вот что удивительно: руки у него были странные.

— В смысле — «странные»?

— Вот тебе и «в смысле»! Чистые руки. Без грязи под ногтями, без заусенцев, а ногти, те вообще, как мне показалось, лаком покрыты.

— Это как это? — оторопел Макс, — Красным, что-ли?

— От, темнота-то! — захихикала Людмила, — Лак-то он разный бывает. И бесцветный тоже. Только когда им маникюр покрываешь, ногти блестеть начинают! Вот у него как раз блестели, — торжествующе закончила она.

— Да, действительно, странно, — согласился Королев.

— То-то и оно, — обрадовалась Людмила. — Говорю тебе, у слесарей ногти обычно покоцанные, грязные, а у этого, как с картинки.

— А если вы его снова увидите, — узнать сможете?

— Еще бы! У меня глаз-алмаз!

— Ну, спасибо вам, Людмила Александровна. Собирайтесь, вам необходимо сейчас проехать со мной в управление. С вашей помощью мы составим фоторобот.

— Какой еще такой робот? — удивилась хозяйка.

— Ничего сложного, вы просто опишете лицо человека, который приходил к вам, а наши специалисты нарисуют его портрет. Одевайтесь!

— Да ты что, совсем не видишь, — болею я! — возмутилась она, — И не уговаривай даже! Сегодня никуда не поеду. Говорю же, — давление у меня.

Королев с сомнением посмотрел на Кротову. Ну в самом деле, не силой же ее тащить!

— Ну хорошо, Людмила Александровна. Тогда я позвоню вам завтра, или в крайнем случае, в понедельник. И будьте осторожны, дверь никаким слесарям не открывайте. Договорились?

Людмила согласно закивала.

Он встал и направился к выходу. Хозяйка пошла за ним по пятам, видимо решив проводить гостя до дверей и не переставая причитала:

— Да ладно, чего уж там, приеду. Составим мы этот твой робот. Но «спасибо» в стакан не нальешь, а мне сейчас для успокоения нервов сам Бог велел! Слышь, чо, а можно мне, так сказать авансом, соточку?

— Не стоит вам больше пить, Людмила Александровна. Лучше ложитесь спать. А послезавтра я вам позвоню, — строго сказал он, и взяв перчатки и шарф, быстро вышел.

* * *

После духоты и перегарного дурмана в квартире соседки Гориных, промозглый ноябрьский воздух, наполненный выхлопами автомобильных труб, показался Максу вкусным и чистым. Он несколько раз вздохнул полной грудью, словно выпил те самые сто грамм, необходимые «от нервов». Несмотря на то, что стрелки часов едва лишь подобрались к четырем, на улице уже смеркалось. Солнце, не успев показаться, снова спешило укатиться за горизонт, оставляя Москву в непроглядном мраке и холоде. Королев достал телефон и обнаружил, что пока он был выключен, Березин звонил ему несколько раз. Кроме того обнаружилось и два звонка от Инны. Устроившись в салоне своей машины, он включил мотор и набрал номер Алексея.

— Ты куда пропал-то? — услышал Макс его голос.

— Никуда не пропал, просто выключил телефон, — он прикурил сигарету и открыл окно. — У меня тут, видишь ли, история получила продолжение. Соседка Гориных, некая Кротова, по всей видимости, видела нашего клиента. Кроме того, она может его описать. Сейчас она не в форме, а попросту говоря, тетку мучает жестокое похмелье, а вот завтра я привезу ее к нам, и у нас будет фоторобот. Можно было бы, конечно, и сегодня этим заняться, но…

— Да погоди, ты, Макс, — с досадой перебил его Березин, — Тут, по-моему, продолжение не только у тебя. Катя Долгова пропала.

— Как это «пропала»?! — от неожиданности он дернул сигарету и серый столбик пепла, отвалившись от нее, упал на джинсовую коленку.

— А вот так! Ушла сегодня утром наша Катя Долгова к метро, встречать маму, а та ее так и не дождалась. И на станцию спускалась, и на условленном месте два часа простояла. Потом пришла домой. Здесь я ее и перехватил.

— Какого черта она вообще из дому ушла?! Ты ее не предупреждал, что ли?

— Обижаешь! Конечно же, предупреждал! Убеждал, уговаривал, объяснял, но как-то не помогло… Иннка говорит, что это вполне в ее стиле. Катя считает себя барышней самостоятельной. Телефон не отвечает.

— Мать твою налево! — тихо выругался Макс, выкидывая бычок из окна. Сигарета прочертила оранжевую дугу и с едва слышным «пс-с-с» утонула в коричневой луже. — Ладно, сейчас буду, вместе что-нибудь придумаем.

Он рванул рычаг скорости и направился к дому Долговых.

* * *

Выходя из подъезда, Макс не обратил внимания на человека, тихо стоявшего за простенком квартиры Людмилы Кротовой. Дело принимало совсем нежелательный оборот. Но все еще можно исправить. А сейчас нужно докончить начатое. Девка уже не опасна, — та доза препарата, которую он ей вколол, должна ее прикончить. На этот раз все прошло, как по маслу. Хорошо бы успеть спрятать труп, но на это еще будет время. Главное отвезти ее подальше и потом разобраться с этой алкоголичкой. Это будет совсем несложно. Он осторожно выглянул в заляпанное подъездное окно и увидел, как любопытный дотошный мент садится в машину. Спустя пару минут автомобиль, взвизгнув тормозами и разметав вокруг себя грязные брызги, рванул с места. Человек спустился вниз и пройдя пару кварталов пикнул брелоком. Тонированные стекла внедорожника надежно защищали от любопытных глаз тело девочки, без сознания лежащей на полу между задним и передним сидениями. Мотор хищно загудел и, постепенно набирая скорость, автомобиль направился прочь из города.

 

Ночь с субботы на воскресенье

Людмила подняла голову с подушки, нащупала рукой шнур лампы, щелкнула выключателем и взглянула на железный будильник, стоящий на прикроватной тумбочке. Стрелки уже подбирались к двенадцати. Глаза защипало от резкого света, не защищенного абажуром. Виски налились тяжестью, а в горле плескалась муть. Зря все-таки она вечером пила вино. Хотя с другой стороны, подлечиться было необходимо, тем более после того, что сообщил этот милиционер, который вчера наведался к ней в гости. Денег было совсем мало, хватило только на дешевый портвейн. Все-таки водка — лучший напиток, никакое вино ее не заменит. Конечно, он уговаривал ее не пить, а как не пить, когда такая страсть происходит? Нервы-то не железные!

Людмила с трудом встала на ноги и поплелась на кухню.

А ведь как все хорошо начиналось! Семнадцати годков приехала она из Рязани покорять Москву. Красивая деваха, с широкой деревенской костью, с розовыми щеками и упругой толстенной пшеничного цвета косой, Людмила всегда пользовалась популярностью у противоположного пола. Устроилась на завод, в хлебный цех, укладчицей. Работать она всегда умела и любила. Тех рублей, что платили, ей вполне хватало на карамельки и дешевые обеды в заводской столовой, а иногда даже откладывала на подарки для многочисленной родни, оставшейся в Рязани. Комнату в общежитии она делила с такими же, как она, лимитчицами, с той лишь разницей, что все они мечтали стать актрисами или певицами, а ее радовало и то, что давала ей жизнь. Конечно, хотелось замуж, детей, семью, квартиру, но своим хитрым деревенским умом она понимала, что ничего не дается даром. Поэтому, не ропща на тяжкую долю, каждое утро она вставала в полшестого утра и бодро шагала на работу. И начальство заприметило всегда улыбчивую, исполнительную, симпатичную Людочку. Казалось, что судьба щедрой рукой отсыпала ей удачи. В двадцать три года Людочку повел под венец Семен Кротов, первый красавец на заводе, балагур и весельчак. Сияющая, пышущая здоровьем, она не обращала внимания на многочисленных завистниц, что тихонько вздыхали в стороне и перешептывались, что не будь Людка с пузом, не видать бы ей такого счастья. Видно сглазили счастье злые языки — на четвертом месяце беременности Людочка внезапно проснулась ночью от страшной боли. «Скорая» увезла ее в больницу, где и был вынесен страшный приговор: детей у нее больше никогда не будет… Первые лет десять она все еще надеялась, не теряла оптимизма, да и любимый муж всегда был рядом. Как молодой семье, им дали от завода квартиру. Да не однушку, а трешку, в новом тогда пятиэтажном доме. Немалую роль здесь сыграли хорошие отношения с руководством родного завода, где оба были на очень хорошем счету. Помогали так же и с оформлением льготных путевок в разные санатории и профилактории, где Люда, все еще не желая верить врачам, пыталась лечиться от бесплодия. И вот одна из таких поездок оказалась роковой для уже давшего трещину счастья. Вернувшись из санатория на пару дней раньше, Людмила обнаружила в своей квартире свою самую близкую подружку — Светку Рогозину. Как оказалось, ее обожаемый муж, Семочка, уже несколько лет подряд живет на две семьи. И Светкины детишки, двухлетний Руслан и пятимесячная Анечка, не сиротки, которых Светка родила от случайных любовников, как знала Люда по рассказам самой Светки, а дети ЕЕ Сени. А не бросал он ее только из жалости. В тот же день Семен собрал все свои вещи и переехал к любимой женщине, матери своих детей. К его чести надо сказать, что квартиру он делить с Людой не собирался. Сеня просто исчез из ее, Людмилиной, жизни навсегда. Он уволился с завода и перевелся куда-то в другое место. Удар был настолько сильным, что она почти полгода провела, как во сне: молча ходила на работу, приходила домой, спала, а утром вновь поднималась и шла на завод. За эти полгода Людмила постарела лет на десять. Всегда веселый искрящийся взгляд ее ярко-голубых глаз потускнел, вокруг рта залегли глубокие морщины, спина сгорбилась. Она растеряла всех своих подруг, и целиком замкнулась в своем горе. Однажды, придя домой, она обнаружила в серванте запечатанную бутылку водки. Недолго думая, она открыла крышку-вертушку и припала к горлышку губами. Горло обожгло, как огнем, но Людмила все продолжала глотать, пока не выпила почти половину. Из глаз брызнули слезы, и она впервые за много времени смогла расплакаться. Облегчение было настолько явным, что водка стала ее постоянной спутницей на все последующие годы. Она никогда не звала подруг, пила одна, тихо плакала и жалела себя и своих неродившихся детей… Лет пять назад она ушла с завода на пенсию, но дома в четырех стенах было настолько пусто и неуютно, что она вскоре устроилась уборщицей в ближайший детский садик, чтобы пореже бывать одной.

…На кухне Людмила открыла заляпанную жирными пятнами дверцу холодильника и мутным взглядом обвела пустые полки. Необходимо было что-нибудь выпить или на худой конец съесть, но не было ни того ни другого. Можно было бы попросить в долг у соседки, — Аня Остапова никогда не отказывала, но часы утверждали, что уже почти час ночи: поздновато для визита даже к сердобольной соседке. Да и потом их недавний разговор по телефону закончился не так уж по-дружески. А по всему выходило, что Аня-то была права, что не поверила тому слесарю! Надо бы завтра перед ней извиниться. На нетвердых ногах, Людмила дошла до вешалки в прихожей, где сиротливо притулилось ее «дутое» пальтецо неопределенного цвета («Какого цвета-то? Да дутое!»), и обшарила карманы. Вытащила завалившуюся за подкладку мелочь и хотела зажечь свет, чтобы пересчитать копейки, но вдруг в дверь позвонили. Кротова вздрогнула от неожиданности. К ней уже очень давно никто не приходил просто так в гости. А если кто и захаживал, — вроде того слесаря или милиционера, — то только днем. Подойдя вплотную к двери, она прислушалась: на площадке было тихо, а в давно немытом глазке показалась только соседская дверь напротив. Может, просто ошиблись? Или показалось? Она уже хотела продолжить пересчет найденной мелочи, как звонок вновь ударил в уши.

— Кто там? Ошалели, что ли, по ночам шляться? — прокричала она, начиная открывать нехитрый замок. Ручка как-то странно прогнулась, и дверь буквально ввалилась внутрь. Людмила от неожиданности не удержалась на ногах и мешком завалилась на пол. Она увидела, как на придверный коврик со звоном упало что-то тяжелое. Крепко ругнувшись, Людмила увидела, что звук издала тяжелая сумка, из которой выглядывала горбушка аппетитного белого батона. Поднявшись на ноги и заперев замок, она взяла неожиданный подарок и обнаружила в посылке богатый набор продуктов: колбаса, несколько соленых огурцов с аппетитными пупырышками в вакуумной упаковке, батон белого хлеба, паштет и самое главное — две бутылки с дорогой водкой.

— Вот это ни хрена ж себе! — пробормотала она и, подхватив сумку, пошла на кухню.

С некоторым сомнением осмотрев неожиданно свалившееся на нее изобилие, Людмила присела на краешек табуретки. Что это еще за подарки? А главное от кого?! Как-то очень уж странно. А может, стоит позвонить этому самому мужику из милиции, что был у нее недавно? Где-то должна быть его визитка. Она поднялась, и стала перебирать бумажки, наваленные на подоконнике. Ага, вот же она: Березин Алексей Дмитриевич. Набрав первые три цифры телефона, Людмила нерешительно нажал на «Отбой»: стрелки часов перевалили за час ночи. Неудобно как-то. Лучше уж утром. А сейчас, почему бы и не выпить, раз уж есть что? А позвонить успеется и завтра.

… Уже через несколько минут на столе стояла тарелка с бутербродами, а в рюмке плескалась чистая, как слеза, водочка…

* * *

Черная тень выскользнула из подъезда и молниеносно растворилась в ноябрьской ночи. Это дело сделано. Теперь необходимо завершить начатое еще вчера. Он успеет, до утра времени еще много. Спрятать тело девчонки, — вопрос одного-двух часов. Но надо поторапливаться.

* * *

Она никак не могла понять, что с ней и почему так больно. Больно было везде. Больно, холодно и очень страшно. Катька и не думала, что может болеть везде и сразу. Что-то теплое и соленое лилось по лицу и заливалось в нос и рот. Она пыталась открыть глаза, но почему-то не получалось. Сердце, странное дело! — билось не в груди, как учила Раиса Андреевна на уроках биологии, а где-то в горле. Да так сильно, что Катьке казалось, еще чуть-чуть, и оно выскочит наружу и ускачет от нее, как лягушка. «Надо будет его догонять, а я не сумею… А без сердца, говорят, жить совсем нельзя!» — подумалось ей. «Где-то у меня должны быть руки и ноги, а может еще и голова уцелела — вот счастье-то!». И вдруг сильнейший приступ рвоты сотряс тело девочки. Кислая жижа заливала все вокруг, и, казалось, что вместе с этой зловонной массой сама жизнь уходит из нее, Катьки Долговой. «Это конец, я больше не я. Я — это кровь, боль и страх. Меня больше нет», — пронеслась в мозгу мимолетная мысль. Выворачивало наизнанку, казалось, после этого внутри не останется ничего. Пустота, вакуум, черная дыра, открытый космос… Наконец все закончилось. Зато странным образом у Катьки вдруг обнаружились руки и ноги, которые сотрясал озноб. Она вытерла струйку, стекавшую по лицу, и облизнула ладонь. Она так и не поняла, были ли это слезы или кровь. Сильно саднило лоб. Глаза, постепенно привыкшие к темноте, с трудом различили оконный проем, зиявший разбитыми стеклами и похожий на проваленный рот беззубой старухи. Сквозь него в помещение заливался слабый свет. Бледная луна, цвета прокисшего молока, лениво проглядывала сквозь рваные тучи. Голая ветка дерева, повинуясь порывам ветра, постукивала по остаткам стекла, напоминая костлявую когтистую руку.

Потихоньку способность соображать стала возвращаться. Где она? Что это за дом? Сколько она пролежала здесь? День, два, неделю? Катька с трудом огляделась. Старые прогнившие доски на полу, какие-то гнилые тряпки, исходившие смрадом. Со стены грязными языками свешивались обои. Она попыталась достать из куртки носовой платок, заботливо положенный туда бабушкой, но карманы оказались разорванными. Тогда Катька, преодолевая отвращение, вытерла лицо рукавом куртки, а руки о джинсы, попыталась сесть, прислонившись к стене, и сосредоточиться.

«Я должна вспомнить, что произошло!» — приказала она самой себе.

Катька вообще считала себя очень сильной и бесстрашной девчонкой. Она была полностью уверена, что именно она является опорой их маленькой семьи — мама, бабушка и престарелый Тимофей. Отца у нее никогда не было. Ни мама, ни бабушка ничего ей не рассказывали, а она не спрашивала. Каким-то недетским умом она понимала, что маме трудно и больно будет отвечать на ее вопросы. Может быть потом, в будущем, ей будет интересно узнать о человеке, благодаря которому она появилась на свет. Но сейчас обделенной себя Катя не считала, напротив, ее всегда очень любили, она никогда ни в чем не испытывала недостатка. Ну и кто же, как ни она, должен защищать, оберегать, успокаивать, обнадеживать?

Еще в первом классе она пообещала маме, что обязательно окончит школу на одни пятерки, и устроится на такую работу, что каждый год будет возить ее и бабулю на острова. Почему-то именно острова ассоциировались в воображении Катьки с шиком и богатством. Ей неизменно представлялись лазурные волны, накатывающие на прибрежный белый песок с мягким убаюкивающим шумом, теплое ласковое солнце и раскидистые пальмы. «Если меня не станет, то кто же повезет маму и бабулю на море?» — и Катька начала прокручивать память назад.

Вспомнилась заснеженная дорога от дома к метро и какая-то сердитая тетка в шапке, похожей на стог сена. Кажется там была еще какая-то телега… Точно, темно-синяя клетчатая телега! Множество людей, занятых своими хлопотами, снующих вокруг туда-сюда. А еще была машина. Да-да, машина точно была. Катька отчетливо помнила красную (или бордовую?) дверь большого внедорожника. Но почему она вообще подошла к чужой машине, зачем?.. Она же должна была встретить маму, а она никогда не приезжает на машине, только на метро. И все, пустота…

Вдруг она услышала шаги. Это шел ее страх. Ее черный человек. И Катька поняла, что если она не спасется сейчас, то некому уже будет защищать ее маленькую семью. И она поползла. Доски скрипели, стонали под коленями и ладонями. Один раз она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть: большая заноза глубоко вошла под ноготь. Катя вздрогнула, и в тот же момент, что-то маленькое метнулось в сторону, и Катька поняла, что это мышь. Она совсем не испугалась — что там бояться какую-то мышку, когда нужно бояться вовсе не ее, а того, кто пришел сюда, в этот заброшенный старый дом с единственной целью — убить ее, Катьку Долгову. Это она понимала со всей отчетливостью, как и то, что спасти себя сможет только она сама. Надежды на то, что кто-то придет и поможет, не было. Это только в фильмах в самый нужный и опасный момент вдруг находится какой-то суперагент или супермен, который только и ждет случая, чтобы прийти на помощь незадачливой блондинке с длиннющими ногами и волосами до попы, которая по собственной дурости пошла добровольно прямо в лапы маньяка. Лизка Горина обожала такие глупые киношки, тогда как у Катьки они вызывали здоровую усмешку и презрение к этим самым идиоткам-блондинкам.

Шаги были уже совсем рядом, когда она, как мешок, вывалилась изо рта беззубой старухи и упала лицом в колючий шершавый сугроб. Шарф, зацепившись за гвоздь, торчащий из оконной рамы, так и остался висеть на нем лиловой шелковой ленточкой. Луна, на секунду появившись из-за лохматой растрепанной тучи, осветила едва утоптанную тропинку. Катька встала на ватных ногах и побежала. Каждый шаг ей казался последним, вот еще чуть-чуть и колени подломятся, тошнота горечью колыхалась в горле, но она все бежала и бежала, стараясь не прислушиваться к тому, что творится за ее спиной. Где-то в глубине своего детского сознания она понимала, что то, что она может увидеть или услышать разбудит панику. А паника, как трясина — засосет и не оставит ни единого шанса. Вдруг где-то сбоку, за деревьями промелькнул свет. Катька поняла, что это автомобильные фары. Значит, там дорога, значит там, в той стороне, спасение, там надежда. Она решительно свернула вправо от тропинки и побежала, петляя между деревьев. Несколько раз она спотыкалась о корни, падала, натыкаясь на острые, как ножи, сучки и вновь поднималась. Колени и ладони были разбиты в кровь, но инстинкт самосохранения гнал ее вперед, подстегивал и не давал ни малейшей поблажки. «Я потом поплачу», — твердила Катька самой себе, — «Потом, обязательно! Я буду долго-долго сидеть на диване, плакать от ужаса и боли, а мама и бабуля будут меня утешать, мазать ссадины и синяки зеленкой и йодом, и приносить мне капли и горячий чай, будут укрывать меня пледом! Тимофей свернется пушистым комком у меня в ногах и будет успокаивающе мурлыкать. А я буду рыдать и жалеть себя! Но все это потом, иначе некому будет сидеть на диване и переживать…»

Катька не выбежала, она скорее выпала на дорогу, по обеим сторонам которой темной стеной стоял лес. Сколько она лежала, прижимаясь пылающей щекой к мокрому заледеневшему асфальту? Пять минут или пять секунд? Когда она смогла открыть глаза, ей показалось, что небо стало серым и стали заметны верхушки старых елей. Наконец она услышала шум мотора и в то же самое время метрах в двадцати от нее мелькнула чья-то тень. Собрав последние силы, Катька бросилась вперед и встала во весь рост на пути приближающегося автомобиля. Заскрежетали тормоза, маленькая фигурка медленно опустилась на колени перед вставшей почти на дыбы машиной. Последнее, что уловил ее взгляд, это темный силуэт, растворившийся в лесных зарослях.

 

Воскресенье

Неприветливые, казенные стены больницы казались родными. И так хорошо пахло котлетами из мяса второй свежести, жидким рассольником и компотом из сухофруктов! «Надо же, как мало надо для счастья! То, что Катька нашлась, да еще и живая, — это просто настоящее чудо», — думала Инна, сидя рядом с Тамарой Евгеньевной на коричневой ободранной банкетке перед облупившейся дверью, ведущей в палату, куда только что перевели из реанимации Катьку Долгову.

Все события предыдущего дня от момента похищения до чудесного появления девочки в больнице вспоминались Инне, как дурной сон: туман, чувство непоправимости произошедшего, собственная беспомощность, желание проснуться и оказаться в привычном, светлом и таком обычном мире… Алексей и Макс уехали сразу, после короткого разговора с Долговыми. А Инна осталась с Тамарой Евгеньевной и бабушкой. Плакала только Людмила Николаевна, тихо и как-то очень безнадежно. Тамара Евгеньевна же просто молчала, но от этого молчания становилось жутко. Только один раз она сказала, глядя в никуда перед собой:

— Катюша не могла пропасть, я в это не верю! Она очень сильная девочка и она знает, что мы с бабушкой без нее не сможем! Я верю, что моя малышка обязательно найдется, потому что по-другому и быть не может… Вы знаете, Инна Викторовна, ведь у Катюши нет отца. Он бросил меня еще до ее рождения и никогда больше не появлялся в нашей жизни. Мы с мамой воспитывали ее вдвоем. Она — это все, что у нас есть. Наше солнышко, наша единственная надежда.

Инна несколько раз поила их чаем, капала в рюмки валокордин и корвалол. Макс и Алексей сбрасывали Иннины звонки — видно, им было не до нее. На протяжении всей этой бесконечной ночи тишина квартиры нарушалась только тиканьем часов на кухне. Старый Тимофей устроился на Катиных пушистых тапочках, стоящих в коридоре, и только изредка тревожно поводил ушами. Уже под утро следующего дня наконец ожил телефон в квартире Долговых. Тамара Евгеньевна вздрогнула и перевела полный отчаяния взгляд на Инну. В ее глазах отчетливо читался страх: а вдруг ЭТО все-таки произошло, и больше нет надежды, и больше некого будет ругать за несделанные уроки, и некому будет дарить волшебные новогодние подарки?!

— Алло! — произнесла Инна совершенно охрипшим голосом. — Я слушаю, говорите!

— Плюшка, привет! — услышала она усталый, но спокойный голос Березина, — Ну, твоя Катька молодчина! Нашлась наша пропажа! У тебя, Иннка, все ученицы агенты британской разведки, что ли? Представляешь, и этой егозе удалось сбежать! — восхищенно сказал он.

Инна быстро нашла кнопку громкой связи и переключила телефон.

— Лешка, ты не тарахти, скажи лучше, Катюша жива? Где она?!

— Жива, жива, и по-моему даже почти здорова! Ее, конечно, сейчас в реанимацию забрали, но судя по тому, что сказал врач, ненадолго. Так что вы давайте, приезжайте сюда, — он быстро продиктовал адрес больницы, — А я вас здесь подожду, так и быть, проведу вас, так сказать, в святая святых пользуясь служебным положением!

…Уже в больнице выяснилось, что Катерину доставил на своей машине какой-то мужичонка, который, в честь окончания дачного сезона, решил перевезти свой простенький небогатый скарб из садового домика на городскую квартиру. Проводив Инну и Тамару Евгеньевну к Катерине, Алексей, вместе с Королевым, отправились на Петровку, в компании Семена Ильича Кривозуба, того самого неожиданного Катькиного спасителя.

На допросе Семен Ильич без перерыва смолил вонючий «Беломор», и даже Березин с Королевым, привыкшие к дымовой завесе, которая неизменно образовывалась под потолком в кабинетах к концу рабочего дня, то и дело открывали окно, и подходили к нему «подышать».

— Дак, а чего я-то? Еду себе, никого не трогаю и вдруг такие страсти-мордасти! — начал он свой рассказ, теребя в руках папиросу. Лицо его выражало крайнюю степень растерянности и испуга, и даже казалось, что реденькие волосенки, прикрывавшие лысину, как будто подрагивали и нервничали. — Девчонка прямо прыгнула мне под колеса! Как затормозить-то успел, — до сих пор удивляюсь. А чего ее в лес-то понесло, а, ребят? Вроде как уже и грибов-то нет, — осторожно поинтересовался Семен Ильич.

— Она не за грибами ходила, — пробормотал Макс, выставляя голову из окна. Холодная морось, которой с утра сочилось набрякшее над городом небо, моментально забралась под воротник рубашки. Он поежился и нырнул обратно в сизое облако.

— Семен Ильич, а вы-то что делали на дороге в такое время? — спросил Березин, в который раз вытряхивая в корзину пепельницу, полную окурков.

— Дак я с дачи ехал. У нас с женой участок есть в Самойлихе — это поселок такой, неподалеку от того места, где я на девчонку наткнулся. Мы с весны и до поздней осени там только и живем. Да и что в Москве этой поганой делать-то? Жара, духота, толкотня. А там у нас и грядочки, и лес рядом, и речка даже есть. Ленка, — это жена моя, — та больше по хозяйству, да на огороде попой вверх, — простите, отдыхает, а я столярничаю. В августе вот сарай достроил, терраску справил. Одна беда, домишко у нас холодный — из досок, без отопления. В прошлые выходные в последний раз вместе съездили, ну, там розы укрыли, кусты обрезали, забрали кое-что по мелочи. У нас ведь в прошлом году несколько дач обокрали. Представляете, мужики, все подчистую вынесли! Бомжи шалили, их здесь полно. Вот мы теперь и вывозим все, что к полу не прикручено. А вчера я снова поехал. Там еще много барахла осталось, — ну там, подушки всякие, одеяла… Говорил я Ленке, что снаряд в одно место два раза не падает, да ей все без толку: забирай, говорит, все до последнего гвоздя, а то как Космачевы — это соседи наши, — без трусов, пардон, останемся! Ну, так вот, приехал я поздно, — три часа в пробке простоял, потом паковался долго, закончил уже к полуночи. Позвонил, значит, Ленке, чтоб не волновалась, и решил на даче переночевать, а уже утречком в Москву. Но часам к трем я, мужики, так закоченел, что зуб на зуб не попадал. Ну, думаю, еще немного, и — со святыми упокой! В таком случае мне бы грамм сто накатить, но ведь с утра за руль. Я, мужики, никогда накануне не пью, мало ли что… — Семен Ильич тяжело вздохнул, словно жалея, что сто грамм оказались под запретом и продолжал, — Оседлал я, значится, своего Гошу…

— Кого, простите? Гошу? — не понял Макс.

— Ну да, Гошу. Это я так свой «Жигуль» называю. Он уже без малого двадцать лет, как верный конь нас везде катает! Что там — на дачу! Были времена, когда мы на нем и в Крым, и на Байкал, и в Карелию ездили! Так что Гоша у нас — член семьи! — от этих спокойных воспоминаний Семен Ильич, как будто, понемногу пришел в себя и даже улыбнулся, подняв на Королева усталые, воспаленные глаза.

— Понятно. Гоша, значит. Продолжайте, пожалуйста.

— А чего продолжать-то? Сел да поехал. Дорога пустая, ехать одно удовольствие, правда, темень такая, что почти ничего не видать, особенно, когда через лес. Да и отъехал я совсем немного, и вдруг, выскакивает кто-то, да прям под колеса! — с видом доброго обиженного спаниеля, Семен Ильич воровато покосился на пепельницу, которую Березин поставил на край своего стола. — Мужики, можно закурю?

— Курите, — разрешил Макс, снова поднимаясь и заранее приоткрывая форточку.

— Ну, а дальше вы сами знаете. Я хотел было с дороги в милицию позвонить, а у меня как на грех телефон разрядился. Подобрал я, значитца, девчонку, на заднее сиденье уложил, и в город повез. Она вся ободранная, в синяках, из коленок кровь хлещет, — Семен Ильич покачал головой, затушил окурок и тут же вытянул из пачки следующую папиросу. — Я дак вообще думал, что не довезу ее, она все время без сознания была, дышала еле-еле. Вот и помчался я в больницу, а уже оттуда вас вызвали… — он глубоко затянулся и помахал руками — разогнал дым.

— Не знаете, мужики, выживет девчонка-то? — осторожно спросил он, после небольшой паузы.

— Все будет хорошо, Семен Ильич, — ободряюще сказал Алексей и похлопал его по сгорбленной спине. — А вы, когда все случилось, никого кроме девочки не заметили? Ну, не знаю, может быть в лесу кто-то был, машина какая проехала мимо? — спросил Королев.

— Да нет, мужики, не было там никого! — энергично замотал он головой, — Один я там был. Да даже если б кто и убежал в лес, то я по сторонам не особо смотрел, сами понимаете, не до того мне было! Машину-то я бы точно заметил, но говорю, пусто было на дороге.

В этот момент в дверь просунулась взлохмаченная рыжая голова.

— Здрасте! — поздоровалась голова, — А Сеня-то мой здесь?

Голова принадлежала маленькой круглой гражданке, которая, не дожидаясь приглашения, вкатилась в кабинет. На ней была надета шубка из искусственного меха «под леопарда», сапоги-дутики, а мохнатую шапку вместе с пуховыми варежками она держала в руках. Шарик, отпыхиваясь от быстрой ходьбы, подкатился к Семену Ильичу и быстро, почти машинально поцеловал его в плешивую макушку. Тот привстал со стула:

— Лена! Ну, я же просил тебя не приезжать! У меня тут дело важное, а ты! Я что, маленький что ли? Без тебя не разберусь?

— Да как это — «не приезжать»? Тебя что, в чем-то обвиняют? — она подняла на Макса и Березина сверкающие возмущением глаза. — Меня зовут Елена Васильевна Кривозуб, я жена Сени, то есть, Семена Ильича, — воинственно представилась она, продолжая сверлить оперативников взглядом.

Алексей с Максом переглянулись и дружно расхохотались.

* * *

…Наконец, в конце коридора показался Петр Валентинович — врач, проводивший обследование. Инна и Тамара Евгеньевна, словно подброшенные невидимой пружиной, бросились ему навстречу. В общих чертах они уже знали, что произошло. Петр Валентинович сказал, что девочке очень крупно повезло. Оказалось, что ее организм совершенно невосприимчив к наркозу и прочим наркотическим препаратам. Будь это не так, Катя бы умерла от той дозы препарата, которую ей вкололи. И уж по крайней мере, не смогла бы так бегать. Данное лекарство просто парализует человека.

— Дамы?! А что, интересно, вы здесь делаете? — подойдя, спросил врач и улыбнулся. — Я же вам сказал, чтобы вы ехали по домам. Из реанимации Катюху вашу мы перевели — нечего ей там делать, а скоро и домой отпустим, даст Бог.

Тамара Евгеньевна вдруг заплакала. Горько, навзрыд, как плачут только маленькие дети. Инна поняла, — эти слезы она сдерживала очень-очень долго, потому что ей необходимо было быть сильной, а теперь, когда самое страшное позади…

— Она у вас вообще молодец! — сказал Петр Валентинович, приобнимая ее за вздрагивающие плечи. — Я тут пообщался с ребятами с Петровки и в самых общих чертах представляю себе, чего пришлось пережить вашей Катерине. Так вот скажу вам, что даже взрослому мужику такое порой не под силу! А вам бы успокоиться, мамочка, а то сердечный приступ вам гарантирован. Сейчас я попрошу наших девочек, они поставят вам укольчик.

— Нет, я в полном порядке, — всхлипнула Тамара Евгеньевна, — Я не могу оставить Катюшу!

— Да-да, я вижу — вы в полном порядке, конечно! — усмехнулся доктор. — Но вы ей сейчас все равно ничем помочь не сможете. Все, что было необходимо, мы уже сделали. Девочке уже лучше, ее жизни ничего не угрожает. И теперь она спит, и проспит, надеюсь, еще очень долго. Поэтому, как говориться, всем можно расслабиться и покурить! — с этими словами он решительно взял под руку рыдающую женщину и направился с ней в соседнюю палату.

— А может и вы нам компанию составите? — весело обернулся Петр Валентинович, и глядя на Инну, подмигнул ей, — Сообразим, так сказать на троих!

— Да нет, спасибо, конечно, но, пожалуй, я откажусь, — засмеялась Инна.

— Ну, смотрите, дело ваше, но валерьянка у меня вкусная-я! Надюша, успокоительного, лошадиную дозу в десятую каюту, подготовь, пожалуйста! — услышала Инна его голос из-за двери.

И, подхватив сумку, Инна решительно двинулась к выходу.

 

Понедельник

— Виктор Михайлович, вас к телефону!

— Вероника, вы отлично выглядите, впрочем, как всегда! — он наклонился к миниатюрной, сияющей отличным маникюром, лапке секретарши, поцеловал ее и улыбнулся.

Вот уже почти полтора года она безнадежно влюблена в него. И не только она одна. Да и как в такого не влюбиться? Умный, обходительный, вежливый, он всегда был объектом воздыхания для женской половины их офиса. Само воплощение сексуальности и самых смелых девичьих мечтаний. Мало того, что он так хорош собой, так еще и перспективы у него нешуточные. Шеф уже немолод, да и здоровье частенько подводит. Скоро и на покой пора. Он и сам неоднократно намекал, что лучшей кандидатуры на его место, чем Виктор, нет. Вероника и сама не ожидала от себя, что в ее тридцать лет возможно так сходить с ума по мужику. Она всегда считала себя подарком для любого представителя противоположного пола. С выбором не торопилась, присматривалась, приценивалась. И вот на тебе — втрескалась, да еще и без взаимности в женатого! Впрочем, наличие у предмета обожания супруги и малолетнего ребенка нисколько не останавливало Веронику. Жена — не стена, можно и подвинуть!

— Спасибо, Виктор Михайлович, — улыбнулась она в ответ, — Кстати, утром звонил Николай Петрович, он опять приболел, так что сегодня его не будет. Возьмите трубочку.

«Какой же он все же галантный мужчина», — подумала про себя Вероника. Такому бы жену хорошенькую, а он выбрал себе — ни рыба, ни мясо, недоумевала Вероника. Видела она его клушу: глазки маленькие, худая, как весло, груди нет, волосы жиденькие, заколотые в несуразный пучечек. Такую прическу ее бабушка называла дулей.

То ли дело она, Вероника. Ухоженная, успешная, сексуальная, она знала себе цену и очень любила себя. Странно, что Виктор Михайлович не замечает очевидного: они были бы отличной парой. Но как она ни старалась, первый заместитель ее босса никак не хотел обращать на нее внимания. Нет слов, он всегда был очень внимательным, никогда не скупился на комплименты. На праздники дарил ей, да и всем сотрудницам оригинальные подарки и изящные букеты цветов. Но Веронике всегда хотелось большего. На прошлом корпоративе она, немного переборщив с шампанским, пригласила его на танец и попыталась свести дистанцию к минимальной, но встретила вежливый, но твердый отпор: «Вероника, вы очень эффектная и красивая девушка, но вы можете скомпрометировать перед сотрудниками, а я, как вам известно, человек женатый!» — как бы в шутку, улыбаясь, сказал он, но мягко отстранился от нее. Однако Вероника надежды не потеряла. Капля камень точит. Тем более, что вовсе он не такой белый и пушистый, каким хочет казаться. Есть у него любовница, точно есть, иначе, зачем ему еще одна квартира? А то, что она у него имеется, Вероника знала доподлинно.

Месяцев шесть назад, весной, она не выдержала и проследила за ним. Очень уж было любопытно, чем живет ее избранник, куда ходит, с кем проводит время, потому что в любовь его к жене она наотрез верить отказалась сразу после того, как встретилась с ней. Да и отпуск он берет не летом, а осенью и весной. Не иначе, как проводит время с фифой, а сам всем говорит, что сыном занимается. Курам на смех, ей-Богу! Правда в тот раз она видела его одного, без спутницы. заходящего в обшарпанный подъезд панельной девятиэтажки, но ведь это ни о чем не говорит, скорее всего его любовница уже дожидалась его в квартире. Но его, заходящего в тот дом, она все же сфотографировала. Хорошо, что аппарат всегда при ней. А однажды ей удалось увидеть, как он выносил из квартиры что-то большое, похожее на свернутый ковер. «Ишь ты, ремонт затеял!» — подумала она тогда. Хотя правильно, конечно, в таких «хоромах», небось, не особенно и расслабишься. Странно только, почему сам? Ведь можно было бы и рабочих нанять?..

— Переведите, пожалуйста, ко мне, Вероника, — попросил мужчина ее мечты, и прошел в кабинет, оставив за собой тонкий невидимый шлейф дорогого парфюма; тяжелая дубовая дверь мягко закрылась.

Вероника переключила телефон и, вздохнув, отпила остывший чай. На столе проснулся факс, выплюнув очередную бумажку. Под потолком уютно и привычно гудел кондиционер, умная машина, благодаря которой в помещении их офиса в независимости от времени года и настроений капризной природы, всегда поддерживается комфортная температура. Вероника зябко повела плечами. Кто, интересно, сказал, что 19 градусов — это «комфортно»? Лично ей всегда хотелось подкрутить хитроумный агрегат хотя бы на градусов на пять, а еще лучше, на шесть, побольше. Она пробежала глазами документ: очередной договор на поставку препаратов, и, легко вынырнув из удобного кожаного кресла, постучалась в дубовую дверь.

— Да-да, входите, Вероника! Я же вас просил, если у меня нет совещания, то стучать ко мне — это лишнее. Я же не в номере отеля, а на своем рабочем месте, — сказал Виктор Михайлович с улыбкой. Однако на этот раз глаза шефа напоминали два острых холодных осколка льда.

— Простите, Виктор Михайлович. Тут факс пришел, посмотрите? — Вероника прикрыла дверь и подошла к нему: походка плавная, юбка прямая, до середины колена, небольшой, но очень сексуальный разрез, в который видны длинные, ровные ноги; строгая шелковая блузка, на которой расстегнута только первая пуговичка, но неравнодушному мужчине именно эта верхняя пуговичка говорит гораздо больше, чем самое откровенное декольте.

— Спасибо, Вероника, вы можете идти. И, прошу вас, не надо меня дискредитировать — не стучите ко мне в кабинет без важных на то причин.

И все?! А где же ласковое поглаживание по руке? Где бархатный взгляд, останавливающийся на тех самых пикантных деталях, — разрезе и пуговичке? Где долгожданный вопрос: «А что вы делаете сегодня вечером?» Вероника со вздохом опустилась обратно в свое кресло.

Может, стоит все-таки взглянуть на его любовницу? Что в ней такого необычного, чего нет в ней? Она достала из косметички пудреницу и, открыв ее, некоторое время внимательно изучала свое лицо. Ну, красота, да и только! Все просто идеально: серые глаза в обрамлении шикарных подкрученных ресниц, аккуратный носик, чуть вздернутый кверху, пухлые губки и даже — особая гордость! — маленькая, едва заметная взору родинка на правой щечке, такая сексуальная и чувственная! Не женщина — мечта! И вдруг рука, державшая зеркальце, дрогнула от поразившей ее неожиданной догадки: а вдруг не любовница, а любовник?! Тогда становится все ясно: и тайная однушка на окраине, и отпуск в неходовое время, и жена, нужная только для отвода глаз, и главное, его полное равнодушие к ее попыткам очаровать его! Точно, все сходится! Вероника встала из-за стола и нервно прошлась по коридору. Неужели это правда?! Если это так, то такую информацию можно будет хорошо продать. В конце концов, на нем свет клином не сошелся, а деньги никогда лишними не бывают. Теперь она просто обязана все выяснить.

* * *

— Так объясните мне, Инна Викторовна, что происходит! Почему в школе работают какие-то оперативники, которых я вовсе не приглашала, почему наводят панику? Причем прошу вас заметить, что все это безобразие твориться с вашей подачи! Ерунда какая-то, честное слово! — Раиса Андреевна была вне себя от возмущения. Вот уже более часа она отчитывала Инну в своем кабинете. Инна уныло смотрела на покрытые пылью чахлые росточки герани и думала о том, что если человек не хочет ничего слышать, то пытаться что-то ему растолковать — дело гиблое. По началу, она пыталась хотя бы в самых общих чертах рассказать о том, что случилось, но потом махнула рукой. «В конце концов, я сделала все, что могла», — устало размышляла она про себя, — «Дети предупреждены, надеюсь, что они будут осторожнее. Не могу же я, право слово, провожать до дома каждого лично…»

— Раиса Андреевна, это не ерунда. За последнюю неделю какой-то псих дважды напал на девочек из нашей школы. Обе чудом остались в живых. И у нас нет уверенности, что попытки нападения не повторятся. Именно поэтому милиционеры с Петровки обязаны опросить детей: кто что видел, кто что слышал, это ведь очень важно! Кроме того мы обязаны предупредить детей об опасности, — в который раз монотонно повторила Инна.

— А кто пострадал? Горина и Долгова — девицы именно из вашего, — Раиса Андреевна повысила голос, — ВАШЕГО! класса. А о чем это говорит? О том, что и на вас лежит часть вины! Я вам неоднократно повторяла, что дисциплина в вашем классе оставляет желать лучшего. Ваши методы воспитания просто недопустимы. Вы слишком легкомысленно относитесь к вашей работе. А репутация школы?! Вы хотя бы понимаете, что шумиха, которую вы подняли, может навредить всему нашему коллективу? Всей нашей команде!

Вот тут-то апатия, потихоньку начинавшая окутывать Инну спасительным облаком, отступила и она, не помня себя, взорвалась.

— О какой репутации вы можете говорить, когда жизнь и здоровье детей в опасности?! Вы сами себя слышите? В нашем районе орудует маньяк, который открыл охоту на детей. Это ЧП, катастрофа! Замалчивать такие вещи — это самое настоящее преступление. Да и какая сейчас разница, из чьего класса дети, из вашего, или из моего? Моя обязанность — предостеречь их и родителей, пока не будет найден этот негодяй! Извините, Раиса Андреевна, но репутация школы, и ваша личная репутация в данный момент — это последнее, о чем я могу думать!

— Вот! Вы наконец-то открыли свое истинное лицо, — Велешева победно воздела руки к потолку и продолжала с видом оскорбленной добродетели, — Я всегда знала, что вам глубоко безразличны интересы нашего коллектива, а потому я считаю, что лучшее, что вы можете сделать, это написать заявление по собственному желанию! Не смею вас больше задерживать.

Слезы обиды и гнева туманной пеленой застилали глаза. Инна поспешно вышла из учительской и чуть не упала, наткнувшись на своих учеников, которые стояли дружной кучкой тут же под дверью учительской. Не в силах сказать ни слова, она поманила ребят за собой в класс. Украдкой промокнув лицо и повздыхав, она постаралась загнать непослушные слезы обратно и плотно притворила дверь.

— Подслушивали, — строго констатировала Инна глядя на притихших ребят.

Опустив головы, они молчаливо признали правоту ее догадки.

— Все слышали?

Все вразнобой закивали.

— Ну вот и ладно, не надо будет ничего объяснять по новой, — устало произнесла Инна, опускаясь на свой стул. Ребята тут же плотным кольцом окружили ее.

— Инна Викторовна, и чо теперь будет? — подал голос Дима Веселов.

— Во-первых не «чо», а «что». А во-вторых я же вам сказала, что ваша главная задача сейчас, позаботиться о себе. Мальчики провожают девочек до дома. Ходите всегда вместе. К незнакомым людям не подходите, даже если спрашивают что-нибудь безобидное. В сложившихся обстоятельствах лучше показаться невежливым, чем пойти на контакт. Если что, звоните или мне или Максиму Викторовичу и Алексею Дмитриевичу.

— Это-то ясно, а с вами-то что будет? Вас эта крыса-Раиса уволила? — спросил неугомонный Веселов.

— Ну, раз вы все слышали, то должны были понять, что уволить меня еще никто не уволил, просто предложили уйти самой. Но я пока никуда уходить не собираюсь, так что панику прекратили, и быстро все по домам. Кстати, сделаем вид, что «крысу» я не услышала, но больше так не выражайся, Дим, ладно?

— Ладно, не буду больше! Хотя это правда! Ее все так называют, — сопнул носом Дима.

Инна невольно улыбнулась, глядя на растерянные лица своих подопечных. Она всегда была любимицей. Ученики и родители просто обожали ее. Доверие, которое установилось между ними с самого первого дня, было безоговорочным. А она в свою очередь, всегда защищала их перед лицом строгого школьного начальства, прикрывала их шалости. И это несмотря на то, что никакого панибратства Инна никогда не допускала. Педагогический же коллектив сплошь состоял из преподавателей «старой школы», которые не допускали даже самого понятия «дружбы» между учителем и учениками. «Должно соблюдать дистанцию!» — не уставала повторять старенькая директриса, потряхивая жиденькими рыжими кудряшками на каждом педсовете, а Велешева согласно и чинно кивала, подтверждая правоту слов Марии Семеновны. У Инны же, судя по возмущению руководства, эту пресловутую дистанцию соблюдать никак не получалось…

— Ну все, если вопросов больше нет, то собрание на сегодня объявляю закрытым! Все по домам.

— Инна Викторовна, а как там Лиза и Катька? — спросила Вика Белова, собирая раскиданные по парте ручки и линейки.

— Не волнуйтесь, с ними уже все в порядке. Обе живы и относительно здоровы. Но, думаю, что в ближайшие пару недель они вряд ли появятся в школе. Если хотите, то сами можете им позвонить. Думаю, девочки порадуются, что вы о них беспокоитесь.

— Мы звонили. Катькина бабушка сказала, что она до сих пор в больнице.

— Это ничего, наша Катюша девочка сильная, она скоро поправится, — убежденно сказала Инна.

— Инна Викторовна, а это правда, что Максим Викторович ваш родственник? У вас с ним фамилия одинаковая, — задал вопрос Костик Ершов.

— Правда, Максим Викторович мой родной брат, а почему ты спрашиваешь?

— Ну просто интересно. Я когда вырасту, тоже пойду в милицию работать. А он еще придет к нам?

— Костик, я обещаю, что скажу Максиму, что ты хотел бы с ним поговорить, но в ближайшее время он будет очень занят. Ты ведь сам знаешь, что творится.

— Знаю, конечно, — вздохнул Костя.

Ребята нехотя начали закидывать на спины рюкзачки и стали потихоньку выходить из класса. Инна проводила их взглядом, уселась за стол, где громоздились тетради, и вернулась к своим мыслям.

Да уж! «Все нормально!» А уходить все-таки придется. Все пять лет, что Инна работала в этой школе, на нее без конца давили, требовали подчиниться заведенным правилам. И даже новые молодые ее коллеги со временем ломались под напором руководства. Кто посговорчивее, те перенимали обычаи и позволяли затянуть себя в болото, стать одним из «команды», а кто поамбициознее, те через месяц-два просто уходили. Однако, до появления в школе Велешевой, с ситуацией можно было справляться, и Инне даже иногда удавалось убедить старенькую Марию Семеновну в правильности ее методов воспитания и преподавания. Но в этом году все изменилось. Понятно, что Раиса Андреевна ни в коем случае не собирается брать Инну в «свою команду». Да и Инне совершенно не хотелось работать под руководством этого самодура в юбке. Все, время пришло. Надо уходить. Тем более, что мама уже давно и настойчиво зовет к себе. Языки Инна знает хорошо. Поэтому одно простенькое заявление — и адью, мадам Велешева! Но останавливали ребята. Ну а сейчас-то точно уходить нельзя — она должна быть уверена в их безопасности, а директрису и завуча, как видно, волнует только их репутация. Это было бы смешно, если б не было так грустно…

У Инны на столе запищал мобильный. Звонил Лешка.

— Плюшка, — услышала она его голос. — Ты, надеюсь, уже закончила? Я стою рядом с твоей школой. Хочу в который раз напроситься к тебе в гости. Примешь? А я тебя довезу до дома.

Инна рассмеялась. Плохое настроение улетучилось.

— Да ты, оказывается, меркантильный! А я уже всерьез подумывала о том, чтобы принять твое приглашение сходить за тебя замуж. Теперь уж точно передумаю!

— Нет, ты погоди передумывать! — испуганно зачастил Лешка, — Дай мне возможность загладить свою вину и ты увидишь, что лучшей партии тебе не найти! Я правда хороший!

— Ладно, Ромео, спускаюсь, жди, скоро буду.

Инна быстро собрала стопку тетрадей, сунула в карман мобильник и заперла дверь кабинета.

Алексей поджидал ее за воротами школы. Сердце радостно забилось: он стоял, подставив лицо крупным снежинкам, и смотрел на окна ее кабинета. Она помахала ему, и он широко улыбнулся. «Я его люблю! — пронеслась мысль, — Интересно, а когда кончится весь этот кошмар, он снова исчезнет из моей жизни? Как странно, что беда и счастье совсем рядом, а может быть, и не существуют одно без другого…»

— Ку-ку, Плюшенция! Ну, как там твои орлы? Разлетелись по домам? — спросил Лешка, открывая перед Инной дверцу машины и чмокая ее в горячую щеку.

— Разлетелись. Парами.

— Как это — «парами»?

— Да так. Я просто попросила мальчишек проводить всех девчонок до дома. Ну, чтобы они одни не ходили, понимаешь?

— Ну, Иннка, ты стратег! А у нас с Максом тоже новости есть. Но сначала сытный обед и кофе!

— Ладно, уговорил, так и быть, накормлю тебя, но взамен на подробный отчет! Кстати, представляешь, мне завтра на работу только к третьему уроку. Может быть, удастся немного выспаться. Ну ладно, поехали!

Дворники заелозили по лобовому стеклу, лениво стряхивая наметенный снег.

— Ой, совсем забыл! — с досадой посетовал Алексей, перегибаясь назад.

— Это тебе, — смутившись, произнес он и протянул Инне маленький, но очень изящный букетик: в обрамлении ярко-рыжих и багряных кленовых листьев белели мелкие душистые хризантемы. Инна вдохнула их терпкий осенний аромат.

— Спасибо, Лешка! — тихо сказала она, — Мне так приятно. Очень красиво! — и она поцеловала его в щеку.

Березин некоторое время смотрел ей в глаза, но вдруг резкий клаксон заставил их обернуться. Лешина машина закрыла выезд и теперь за стеклом черной, видавшей виды «девятки» неслышно ругался и делал выразительные пассы руками какой-то возмущенный дядька. Они расхохотались и Алексей, ловко развернувшись, покатил вперед. Инна уютно устроилась, откинувшись на кресле, и прикрыла глаза.

— Какая все-таки в этом году ранняя зима! Знаешь, Лешка, хочу как-нибудь смотаться в деревню. Мечта у меня: приехать, затопить печку, напечь целую гору пирогов и бухнуться перед телевизором! Представь: за окнами метель, ветер, а я лежу себе, чаек попиваю и ни о чем не думаю — красота!..

— Да уж, здорово, ничего не скажешь. А поедешь одна? — осторожно спросил Лешка, скосив глаза на Инну, сидевшую рядом.

— Ну ты даешь! Как же я туда одна доберусь-то? Да и страшновато там одной посреди зимы. Соседи же не всегда приезжают. Ты же помнишь, какие там у нас дороги, не дороги, а слезы. С родителями, конечно, — ответила она, не открывая глаз.

— Ну а что бы ты сказала, если бы я тебе составил компанию?

Инна недоверчиво уставилась на него:

— Это ты что, так шутишь?

— Почему это? Я вполне серьезно. Я там тоже уже сто лет не был, по-моему, в последний раз на окончание университета. Мы тогда приезжали вместе с Максом.

— Ну да, и по-моему не только с ним, — Инна грустно улыбнулась.

Она отлично помнила девушку, в которую он тогда был влюблен. Это была длинноногая красавица Ирина, которая снисходительно посматривала на Инну и зазывно улыбалась Алексею. У нее была стильная короткая стрижка, мини-юбка и топ, которые она носила даже в деревне. Уже через три часа идеальные гладкие ноги были искусаны комарами и слепнями, а Инна, злорадствуя в душе, посоветовала ей не носить такую короткую одежду. Ира выразительно фыркнула, но переоделась-таки в джинсы и рубашку с длинными рукавами. Алексей изо всех сил проявлял заботу о ней — растирал укусы специальным лосьоном, приносил супрастин и водички. Макс тогда, глядя на все эти ритуальные выкрутасы, сказал, что скорее всего дело идет к свадьбе, и Инна все три дня прорыдала в своей комнате на втором этаже. Мама все никак не могла понять, что случилось: успокаивала, мерила температуру, жалела, гладила по голове и давала землянику в кружечке — для поднятия настроения…

— Кстати, а почему вы тогда так и не поженились с Ирой?

— С Ирой? — недоуменно переспросил Березин, — С какой такой Ирой?

— Ну с той, которая в тот раз приезжала с тобой! Которой комары до отеков ноги покусали. Ты ее тогда всячески обхаживал и умасливал.

— А-а! Вспомнил! Да-да, помню, как у нее лицо опухло до размеров подушки. А кто тебе сказал, что я хотел на ней жениться? — искренне удивился Лешка, выкручивая руль на скользкой дороге.

— Макс. Он сказал, что дело идет к свадьбе.

— Трепло твой братец! — захохотал Алексей, — Может быть у нее на меня и были какие-то виды, но я никогда даже и не думал связывать с ней свою жизнь. Так, мимолетное увлечение, и ничего больше. Честно говоря, я даже сейчас не сразу понял, о ком ты говоришь. И кстати, я никогда ее не обманывал и ничего не обещал. Тем более — жениться! Ты же знаешь, что я совершенно не умею врать. Меня бы сразу раскусили, — пожал он плечами.

— Ничего себе, — пробормотала Инна, доставая из сумки сигареты, — И много у тебя было таких увлечений?

— Крупа манка, знаешь? Два мешка!

Инна тоже засмеялась.

У дома обнаружилось свободное местечко, куда Лешка без особого труда приткнул машину. Возле подъезда они увидели высокого мужчину, в черном щеголеватом пальто.

Алексей, пискнув брелоком, запер машину.

Подойдя ближе, Инна вдруг почувствовала, что сердце начало бешено колотиться о ребра. Высокий модно одетый мужчина был Никита.

В прошлый раз, сгоряча бросив трубку, он тут же пожалел об этом. Не стоило так поступать до тех пор, пока Инна не сделает того, что должна. Поэтому сегодня, наступив на горло собственной песне, Никита при полном параде приехал к ее дому в надежде поговорить с ней лично. По дороге он даже не поскупился на дешевенький букетик гвоздик, обернутых безвкусным блестящим целлофаном в рюшечку.

— Вот мы и дома! — преувеличенно бодро сказала Инна, подходя к двери подъезда. — А тебе, Никит, что здесь нужно? Мы, по-моему, уже все с тобой решили и выяснили по телефону.

— Я хотел поговорить с тобой, девочка моя, — Никита сделал попытку поцеловать Инну, но та решительно отстранилась.

— Какая я тебе девочка? Я уже говорила, что после всего, что ты сделал, ни видеть, ни слышать я тебя не хочу. А сейчас извини, нам нужно идти. И потрудись забыть мой адрес и телефон.

— Ну ты и сука! — выплюнул Никита, — Смотрю ты недолго мучилась и уже нашла мне замену! Этот что ли тебя теперь утешает? — он взглянул на Березина.

— Смотри не пожалей, мужик, что связался с этой дрянью. Она мало того, что дура набитая, так еще и в постели, как рыба переваренная.

И вот тогда, молча, и поэтому совершенно неожиданно Алексей взял Никиту за борта его новенького с иголочки пальто, так, что они затрещали, и приподнял над землей. Букетик выпал, и хилые гвоздички сиротливо разметались на грязных ступеньках подъезда. Несколько секунд от растерянности Никита не мог произнести ни слова и смотрел на Лешу, как загипнотизированный бандерлог на Каа.

— Ты что, не понял? Тебе здесь, мягко говоря, не рады, — тихим голосом, в котором слышалась с трудом сдерживаемая ярость, произнес он, — А еще раз назовешь ее «сукой», я тебя вообще разговаривать отучу. Хирургическим методом. Надеюсь, я понятно изъясняюсь? — он резко опустил Никиту и тот непроизвольно упал на колени.

Модное длинное пальто из мягкого кашемира моментально покрылось пятнами безобразно-неприличного коричневого цвета. Инна быстро нажала домофон и они вошли в дом, оставив ошарашенного бандерлога за дверью: «А Карабас Барабас так и остался сидеть в луже под дождем…» — подумалось ей вскользь.

Дашка, как всегда поджидала у порога. Инна рассеянно потрепала ее за ухом и молча прошла в ванную, на что та обиделась и, повернувшись спиной, сказала, что приличные хозяйки не ведут себя подобным образом, а всячески проявляют заботу и любовь к скучающим кошкам. Кроме того, интеллигентные люди не водят каждый день гостей, а спокойно, в компании с любимой Дашей вкушают сытный ужин, смотрят телевизор и идут спать в теплую уютную постель.

— И что это было? — спросил Леша, заглядывая в ванную, где Инна уже в третий раз намыливала руки.

Инна молчала и с остервенением терла ладони, словно пыталась таким образом смыть с себя ту грязь, которой только что облил ее непризнанный гений Никита Шатров.

— Я повторяю вопрос: Кто Это Был?

— Леш, а давай я тебе потом все расскажу? — Инна старалась не смотреть на него.

— Нет, ты расскажешь все именно здесь и сейчас! — повысил он голос, — Что это за насекомое, которое может оскорблять тебя? Почему оно думает, что ему все позволено?!

— Леш, это насекомое зовут Никита Шатров. Кстати, ты его однажды видел. Никита убежден в том, что он гениальный художник. Раньше мы с ним встречались, а потом я его выгнала. Обычная история, ничего особенного и тем более романтичного. Все пошло и грязно. И меньше всего я хотела бы вспоминать об этом, — устало произнесла Инна, утыкая лицо в полотенце.

— Ну уж, нет, давай-ка рассказывай, подруга! — он развернул ее к себе, но она старательно избегала его пронзительного взгляда.

— Леш, ну правда, это совсем неинтересно! Просто он изменил мне, а когда я поймала его на этом, он ушел и выкрал из моей шкатулки бабушкины драгоценности. Вот и вся история. А на днях он позвонил мне, сказал, что снова хочет встретиться и поговорить. Но я отказалась. Все.

— Что ему на этот раз нужно?

— Я правда не знаю. Мне это не интересно.

— Почему ты мне ничего не сказала? — с возмущением закричал Лешка и шарахнул ладонью о косяк.

— А разве тебе было до меня дело?! — Инна не могла больше сдерживать слезы. Обида и отчаяние рвались наружу и затапливали ее в этом соленом до горечи море.

— Ты мне даже никогда не звонил и даже не замечал! Ты всегда был далеко от меня и моих проблем! У тебя постоянно были Иры, Юли, Светы, Марины, а мне никогда рядом места не было. Только в последнее время ты со мной. И я так боюсь, что все это кончится, и ты вновь исчезнешь из моей жизни! Я опять буду одна. Даже не так. Пусть не одна, но без ТЕБЯ! — она вышла из ванной и прошла на кухню. Алексей тихо подошел сзади и обнял ее за плечи.

— Прости, меня, Плюшка! — он уткнулся в ее волосы. — И запомни — я больше никому тебя не отдам, слышишь?

Инна повернулась и посмотрела на него. Таявшие в глазах слезы окутывали его силуэт радужной переливчатой пленкой, отчего все происходящее казалось каким-то нереальным, призрачным. Он нежно взял ее за голову и начал целовать. Губы его были прохладными и настойчивыми. Она даже невольно пискнула, когда он с силой прижал ее к себе. Он легко поднял ее на руки и понес в спальню, крепко прижимая к себе. И она отчетливо слышала, как тяжело и возбужденно бухает его сердце, как горячо булькает кровь, готовая закипеть в любую минуту. Она растворилась в этой неземной жаре, как растворяется кусочек сахара, брошенный в кружку с горячим чаем. «Пусть это только сейчас, но пусть это случится! Может это всего-навсего мимолетная вспышка. Искра, которая ярко вспыхнув, потухнет от легкого дуновения ветерка, но я так этого хочу!» — на секунду подумалось Инне. А потом не было никаких мыслей, не было сомнений, не было ничего кроме бушующего урагана, приподнявшего их над землей….

Перед зажмуренными глазами, как сумасшедшие, скакали цветные пятна, в ушах били молоточки. Инна лежала на полусогнутой руке Алексея, вдыхая его запах. И это был самый прекрасный запах в мире, это была самая удобная рука!

— Эй! Плюшка! Ты что уснула? — прошептал Лешка, сунувшись ей в самое ухо. От этого по коже побежала волна мурашек. Инна покрепче прижалась к нему.

— Угу! Я сплю. И мне снится такой классный и невероятный сон, что если ты, негодяй. попробуешь меня разбудить, то я тебя укушу! — и Инна, чтобы подтвердить свои намерения, легонько куснула Алексея в плечо.

Он нежно поцеловал ее в пепельные завитки волос и вдруг подумал, что все, что произошло, на самом деле было каким-то волшебным. Обычно после секса у него неизменно возникало желание покурить, сходить в душ, да и вообще, поскорее сказать что-нибудь легкомысленное, чтобы у девушки не создавалось никаких иллюзий. Он свободный и независимый мужчина. Он никогда и никого не подпускал к себе близко, так как полностью придерживался утверждения. что зависимость от женщин не менее опасна, нежели зависимость от какой-либо вредной привычки. А сейчас он подумал, что с удовольствием бы стал зависимым и не свободным. Почему-то ему вдруг захотелось быть рядом с этой женщиной всегда. Приходить в эту квартиру не в гости, а домой, приносить зарплату, вместе планировать неотложные покупки, обсуждать за ужином свои и ее проблемы. Так захотелось дарить ей цветы не только на праздник, а просто так, потому что он ее любит.

А она станет жалеть его, когда он усталый и злой, как бездомный пес, возвратится с ночного дежурства; будет приносить ему чай в толстостенной глиняной кружке, и утешать сдобными сладкими плюшками. Так остро и нестерпимо захотелось увидеть в ее глазах детский восторг, когда он неожиданно объявит, что взял путевки в Испанию, и они улетают в отпуск. Тогда они по очереди весь вечер будут звонить ее родителям и Максу с просьбой передержать у них Дашку. А потом будут целую неделю — а это почти целая вечность! — жить у моря в тихом уютном отеле, где он будет с утра и до позднего вечера держать ее за руку, водить по прибрежным лавчонкам и покупать у местных аборигенов разные милые мелочи для нее, а ночами они будут любить друг друга так же страстно и нежно, как сегодня. И может быть — кто знает? — именно из этого отпуска они привезут Лешку-младшего? Он вдруг подумал, что все это ВОЗМОЖНО!

Инна заворочалась на его плече, открыла глаза и хитро улыбнулась.

— Ну, что, положил в свой мешок с манкой еще одну крупинку?

— Дурында ты, Иннка! — Алексей засмеялся и сгреб ее в охапку. Теперь он целовал ее глубоко и медленно, словно пробуя на вкус ее сладко-соленые губы и прислушиваясь к себе. Инна смотрела на него широко открытыми ореховыми глазами, как омуты затягивающими в себя и в конце концов, не в силах больше проверять себя и сдерживать, он опять нырнул в нее с головой…

* * *

Макс притормозил на светофоре в компании с такими же бедолагами, как и он. Как всегда, зима наступила «внезапно», и коммунальщики каждый день рапортовали о неготовности дорожной техники к таким катаклизмам: помилуй Боже, какой снег может быть в ноябре?! Пробки увеличивались с каждым днем, в автосервисах были километровые очереди — народ в панике кидался менять резину. А те, кто поотчаяннее, бодро катались на летней, скользя по снежной каше и убеждая себя в том, что ничего страшного произойти не может — все равно все скоро растает, так зачем тратить время и деньги?

Макс повздыхал, попрезирал себя отчасти за брюзжание и прибавил громкость приемника. Из радио доносились веселые реплики диджеев, уверяющих всех, что все в жизни будет хорошо, и даже еще лучше, чем просто хорошо. Макс им завидовал, потому, что в его жизни в последнее время было все как-то не очень… На работе полный завал, на любовном фронте тоже как-то не ладилось, с родителями опять и снова ничего утешающего… А может Иннка и права? Пора, наверное, расставить все точки над «i» и рассказать-таки им про свою неудачную женитьбу. Холод в отношениях с отцом в последнее время стал менее заметен, но все же прежнего доверия нет, ведь он до сих пор убежден, что Макс сам бросил Веру с еще неродившимся ребенком. Мама, хоть и не была такой категоричной, как отец, тоже неоднократно поминала, что они уже в том возрасте, когда хочется уже и внуков понянчить, и если бы не его, Максов, характер, уже был бы у них малыш…

Светофор, наконец, сменил гнев на милость и явил застоявшимся автомобилям свой зеленый глаз. Макс неторопливо нажал на газ. Дворники убаюкивающе скрипели по стеклу, разгоняя месиво из мокрого снега. И почему всегда, когда наступает зима, все кажется еще мрачнее, чем это есть на самом деле? В конце концов, он же не «кисельная барышня» (это такая барышня которая живет в киселе), как говорилось в их с Иннкой любимой сказке про Алису в стране чудес. В детстве они оба очень любили слушать эту музыкальную историю с песнями Высоцкого. Больше всего ему нравилась песенка о времени и не обращая внимания на радио, Макс тихонько пропел:

Скорее всего, он перепутал слова, но именно они как нельзя более подходили к его сегодняшнему настроению.

Мобильный в правом кармане джинсов завибрировал и зашелся какой-то невообразимой сиреной. Это Лешка, ради прикола, на прошлой неделе поставил ему этот гудок, а у Макса все никак не доходили руки переставить его на что-нибудь более благозвучное. Каждый раз он вздрагивал от неожиданности и поминал своего лучшего друга непечатными словами. Макс невероятным образом извернулся и вытащил вопящий телефон, в который раз обругав себя за то, что ленится подключать наушник.

— Макс, ты где? — спросил телефон голосом Вовки Емельяненко, который дежурил возле того злополучного дома, в который затащили Лизу Горину.

— Я в машине. Пытаюсь добраться до конторы. Но пока шансы невелики. Сегодня вместе с Березиным были в школе, разговаривали с ребятами. Никто ничего определенного не видел и не слышал. Леха после этого к тебе мотанул, а я ездил к соседке Гориных, ну помнишь, к той, что обещала помочь составить фоторобот нашего клиента. Но ее дома не было: телефон не отвечает, за дверью тишина. Боюсь, что гражданка меня не послушалась и все-таки ушла в запой. Ну а что там у тебя?

— Новости есть, но не знаю, по нашей ли части. С экспертами я еще не пересекался, а Лешка, насколько я знаю, закончил поквартирный обход в соседнем доме и куда-то смотался. На телефон не отвечает, подлец. Ты не знаешь, где он может быть?

— Понятия не имею. Ты давай заканчивай там, а я попробую достать Березина. Он, небось, опять у какой-нибудь Лолиты торчит, тудыть его налево! — Макс в сердцах кинул телефон на пассажирское сидение и, ловко вывернув руль, лихо припарковался у бордюра.

В серебристом «Лексусе», который он невольно подрезал, какая-то сногсшибательная блондинистая дама послала в его сторону поток беззвучных пожеланий «здоровья и счастья». Нехотя он достал из бардачка наушник, надел его, закрепил телефон в держателе на передней панели и вновь ввинтился в автомобильный поток.

Вот уже почти пять дней прошло с момента нападения на Лизу, а воз и ныне там. А ведь именно такие дела быстрее всего раскрываются по горячим следам. А где взять эти самые следы, если все опросы-расспросы не дали никакого результата? Эта сволочь подготовилась основательно: соседи все как на подбор — глуховатые и подслеповатые бабульки. Летом они, конечно, целыми днями торчали на лавочке, а в такую погоду все поголовно сидели по своим норкам: смотрели бесконечные сериалы и лечили ревматизм; ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Правда, удалось-таки найти алкаша Борьку, который сдал квартиру. По его описанию это был какой-то «обнаковенный» мужик, но щедрый, так как заплатил сразу за «долго». На это «долго» Борька и проживал теперь не тужа в компании со своей дамой сердца — «сивой Люськой», у нее в коммуналке. Толку от Борьки было мало, тем более, что на просушке он теперь находился весьма редко. Квартиру открыли, обыскали, но никаких следов пребывания «обнаковенного и щедрого» постояльца не обнаружили: обычная однушка, обставленная неказистой мебелишкой в стиле «а-ля семидесятые». В комнате — продавленный раскладной диван и пара кресел с тонкими паучьими ножками, в кухне — огромный газовая плита со времен Петлюры и три полки, заставленных немудрящей утварью — чашками без ручек и тарелками с отколотыми бортиками. Даже одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что посуду здесь уже давным-давно не использовали, однако вся мебель была тщательно протерта — ни пылинки, ни соринки. Лиза, которую Макс попросил сходить с ними вместе на место происшествия, вновь была на грани срыва, когда они подошли к дому, но, тем не менее, уверенно указала именно эту квартиру. Она наотрез отказалась заходить в туалет. Макс внимательно осмотрел маленький загаженный закуток, в котором пряталась девочка, и в который раз удивился, как ей это удалось. На обратной стороне двери действительно отсутствовала ручка и был лишь ржавый, держащийся на честном слове шпингалет. Пожилой эксперт, Лев Валентинович, правда, сказал, что на бортике ванной есть кое-какие следы, похожие на следы крови, но результатов экспертизы пока нет. Катя Долгова все еще была в больнице, но Алексею вчера вечером все-таки удалось поговорить с ней, несмотря на то, что врач стоял насмерть. Макс всегда удивлялся этой способности Березина влезть без мыла туда, куда и с мылом-то фиг попадешь. Катя была очень слаба, но на вопросы отвечала адекватно и вообще на поверку оказалась более стойкой и сильной, чем ее подруга. Она сказала, что запомнила лишь то, что машина, в которой ее увозили, была внедорожником красного цвета. Катерина также попыталась описать мужчину, который по ее словам часто появлялся возле школы, но портрет был самым общим, размытым: высокий рост, серая куртка и детская коляска. Вот и все. Макс сразу связался с Кривозубом, тем самым водителем «Жигулей», который доставил Катю в больницу. Семен Ильич тут же изъявил готовность в точности указать то место, где девочка бросилась ему под колеса. Сегодня утром оперативники прочесали все дома в радиусе трех километров от того самого места и в конце концов нашли заброшенный, покосившийся на один бок дом, на оконной раме которого был найден Катин шелковый шарфик. Однако свидетелей и там найти не удалось — в развалинах давным-давно никто не обитал. Судя по количеству брошенных бутылок, это место иногда облюбовывали местные бомжи и любители крепко отдохнуть, но видимо по случаю рано наступивших холодов туда уже давненько никто из них не заглядывал.

Макс, в который раз, уже не надеясь на удачу, набрал знакомый номер.

— Алло! — ответил телефон знакомым голосом.

Макс от неожиданности даже вздрогнул — это был Березин.

— Лех, твою налево! Где тебя черти носят?! Мы уже целый час пытаемся до тебя дозвониться!

— А «мы» это кто? — спросил Лешка.

— Мы — это я и Вовка Емельяненко. Между прочим, Кротова к телефону так и не подходит. Так что плакал наш фоторобот. Блин, так я и знал, что она сорвется и напьется! Надо было ее еще тогда, в субботу, с собой тащить. Вот что теперь делать?

— Да ладно тебе, Макс, не дергайся! Проспится завтра наша бесценная свидетельница, и мы ее сразу под белы рученьки возьмем.

— Тебе бы все шутки шутить, а это, между прочим, на сегодняшний день наша единственная реальная зацепка. И вообще, где тебя черти носят? Опять у какой-нибудь девицы виснешь?

— Да не ори ты! — миролюбиво отозвался Лешка, — Ну в конце-то концов, может же быть у меня личная жизнь!

— Все, разговор окончен, через полчаса жду тебя, а если не явишься, то я все про твоих нескончаемых баб расскажу Иннке. Ты же вроде к ней неравнодушен? Или я не прав?

— Ты проницателен, как никогда, дружище! Но если хочешь — можешь рассказать, — легко согласился Лешка.

— Да пошел ты…

Макс с остервенением сунул телефон в держатель, так, что тот сорвался с липучки и угодил прямо под ноги, и свернул направо. Рядом с работой он уже давно заприметил один маленький дворик, где всегда было одно свободное местечко. Подъехать к нему можно было только с одной стороны, и к тому же глухой забор слева, никак не позволял водителю нормально покинуть машину, поэтому Макс приноровился вылезать через пассажирское сиденье. Макс пристроил машину, в который раз порадовавшись своей находчивости и предприимчивости, и, перескакивая лужи, поскакал через двор.

 

Вторник

Березин поправил зеркало заднего вида и мельком заметил в нем свое отражение. Помимо воли на лице его сияла глупая счастливая улыбка. Он с удовольствием подумал, что зеркало наверняка сдвинула Иннка, когда вчера доставала свою сумку с заднего сидения. На секунду прикрыв глаза, он вдруг отчетливо увидел ее, разметавшуюся во сне, и раскрасневшуюся от бурной ночи. Еще никогда в жизни он не переживал такого острого чувства счастья. Счастья от того, и сегодня, и завтра, и через много-много лет он будет видеть эту женщину, будет обнимать ее и чувствовать, что она всецело принадлежит только ему одному. Он шумно втянул ноздрями воздух и завел мотор. Взглянув на окна Инниной квартиры, он увидел ее. Она, запахнув на груди свой легкий шелковый халатик, улыбалась и махала ему рукой. Лешка несколько раз нажал на клаксон, огласивший сонную утреннюю улицу заполошным кряканьем, резко вдавил газ и выехал из двора. Какая-то перепуганная тетка, отразившаяся в поправленном зеркале, спешно перекрестилась. Уже выезжая на перекресток, он услышал звонок телефона. Совершенно не сомневаясь, что звонит Инна, он радостно нажал на зеленую кнопку.

— Алло, простите, пожалуйста! — услышал он незнакомый женский голос. — Это Березин Алексей Дмитриевич? Я правильно попала?

— Да все верно, я Березин Алексей Дмитриевич. А с кем имею честь?

— Меня зовут Анна Петровна Остапова, я бабушка Лизы Гориной. Я хотела переговорить с Максимом Викторовичем, но так и не смогла до него дозвониться, поэтому звоню вам.

— Что-то случилось?

— Вы понимаете, дело в том, что Максим Викторович просил нас сообщать обо всех странностях и необычных происшествиях. Так вот, по-моему, с моей соседкой, Людмилой Кротовой, как мне кажется, произошло несчастье.

— Если мне не изменяет память, Кротова — это та самая соседка, что видела несуществующего слесаря?

— Да-да, та самая.

— Анна Петровна, насколько я знаю, Максим Викторович вчера весь день пытался с ней связаться, но безуспешно.

— О том и речь! Люда уже два дня не показывалась. На телефонные звонки не отвечает, Наташа спускалась к ней, так она дверь не открыла. В квартире тишина, а наш сосед по лестничной клетке сегодня выходил гулять со своей собакой и утверждает, что Лорд — это его пес — страшно выл у дверей Людмилы.

— Анна Петровна, но вы же сами говорили, что эта самая Людмила любит выпить. Так может быть…

— Нет-нет, — нетерпеливо перебила его невидимая собеседница. — Люда, конечно, не трезвенница, но в запой никогда не уходит. Да и потом, она не настолько опустилась, чтобы не дорожить работой. Она ведь совсем одна, пенсия — мизерная, вся уходит только на оплату коммуналки, а жить-то на что? Вот и подрабатывает уборщицей в детском садике. Люда детей очень любит, и на работу никогда пьяная не ходит. Да она скорее там нянечка, чем уборщица. Воспитатели иной раз на нее деток оставляют, когда на пятнадцать минут, а когда на час.

Тревога ужом заползла под теплую зимнюю куртку и хозяйкой расположилась где-то внутри между желудком и сердцем.

— Хорошо, Анна Петровна, я сейчас подъеду, и на месте разберемся.

— Спасибо вам, Алексей Дмитриевич, буду ждать.

— А как там Лиза?

— Да ничего, потихоньку, но спасибо, что спросили, — каким-то бесцветным голосом ответила она и отключилась.

Березин затормозил, уткнувшись в хвост очередной утренней пробки, и вытряхнул из пачки сигарету. Что ж такое-то?! Неужели они опять опоздали? Дай Бог, чтобы они оказались правы, и Кротова сейчас мирно посапывала в своей кровати пьяненьким сном. А если нет? Какая-то сволочь, мерзавец, распоряжается жизнями и судьбами людей, да еще так хладнокровно, подло, жестоко… Алексей уже много лет работал в розыске, но никак не мог смириться с тем, что существуют ублюдки, которые могут поднять руку на ребенка. Пьяные драки, денежные разборки, ревность, измены, поножовщины, — все, что угодно, но дети?! А ведь это совсем не редкость. Он с силой стиснул руль и зажмурился. На секунду перед ним возникла Катька, какой он ее видел в больнице: бледная, как сиротская больничная простынь, с запавшими щеками и глубокими иссиня-черными тенями, под распухшими от слез глазами.

— Ну, с-сука! Я тебя достану, обязательно достану! — прошептал он сквозь стиснутые зубы и начал потихоньку лавировать в автомобильном море, стараясь хоть немного ускорить ход.

* * *

Вероника вот уже второй день сразу же после работы наведывалась к знакомому дому на окраине Москвы. Как можно жить в таких трущобах? — удивлялась она, выглядывая из окна своей новенькой «Тойоты» и наблюдая неспешную жизнь обитателей спального района. Взгляд ее непроизвольно наткнулся на двух бабулек с авоськами, остановившихся посреди тротуара и оживленно ведущих какую-то интересную беседу. Наверное, очередной сериал обсуждают: поженятся Мария и Александро, или создатели сжалятся и продолжат интригу. Например, неплохо было бы, чтобы у них родился ребенок, а потом его бы выкрала коварная Лусия, и подбросила бы им вместо наследника негритенка. А настоящего, так сказать урожденного Сантоса, можно было бы узнать по родинке на попке. Вот это был бы сюжет!..

Ну почему у нас они все такие — замотанные в полинявшие шарфы, в растоптанных ботах и в старых драповых пальто, обязательно коричневого, тошнотворного цвета? — продолжала рассуждать Вероника. А особенно зимой. Летом хоть есть какое-то разноцветие, а с наступлением холодов все люди сливаются в темную безликую массу.

В прошлом году Вероника, наконец, накопила достаточно денег, чтобы осуществить свою сокровенную мечту — поехать в Швейцарию. Там она поняла, как можно и должно выглядеть женщинам, несмотря на возраст.

Вспомнилось маленькое городское кафе, где Вероника предпочитала завтракать в окружении очаровательных шестидесятилетних дамочек. И это общество не только не смущало ее, а наоборот было лестно и приятно. Все в брючках, подтянутые, сияющие белозубыми улыбками; невесомые шелковые шарфики нежно прикрывают шеи с пигментными пятнами… Они стайкой слетались за соседними столиками и, заказав что-нибудь легкое, вроде воздушного круассана или фруктового салата, подолгу щебетали друг с другом по-немецки и по-французски. Некоторые из них мило кивали в сторону Вероники, и в такие моменты она ощущала себя причастной к этой легкой, безбедной, богатой жизни.

Вероника дернула плечами и перевела глаза на следующих персонажей. Вот какая-то тетка в дутой куртке безобразно-фиолетового цвета, из которой бесстыдно выглядывают клочки синтепона, тащит за собой сопливого ребенка лет четырех. Тот изо всех сил сопротивляется и назло матери топает по лужам так, что во все стороны летит мерзкая холодная жижа. Тетка орет так, что становится слышно даже несмотря на плотно закрытые окна машины. Вероника, гадливо поморщившись, прибавила звук приемника.

На публике каждый раз приходилось корчить из себя саму невинность с изысканным вкусом, морщить хорошенький носик при современных эстрадных песнях и с умным видом рассуждать о классической музыке, в которой ничегошеньки не понимала, но оставаясь с собой наедине, она предпочитала не заморачиваться.

«Она хотела бы жить на Манхеттене, и с Деми Мур делиться секретами!» — нестройно подпевала она, продолжая наблюдать жизнь из теплого уютного салона.

Нет, это не жизнь! Лучше уж жить в коммуналке, но в самом центре! Пару раз она ловила на себе завистливые взгляды коллег по работе, когда приходилось заполнять анкетные данные. Конечно же она никогда и никому не говорила, что живет не в отдельной квартире, а делит жилплощадь с двумя вредными и занудливыми старушенциями, которые при каждом удобном случае лезут любопытными носами не только в ее холодильник и кастрюли, но и в личную жизнь. Зато как это повышает ее, Вероникин, статус — жить на Таганке!..

Семь лет назад, приехав в Москву из Самары, она считала верхом благополучия проживать на такой вот окраине, по вечерам смотреть какое-нибудь скандальное ток-шоу и заедать телевизионные сплетни вареной картошечкой с селедкой или свиной котлеткой. Но по прошествии времени, ее представления поменялись кардинальным образом. Она всегда считала себя любимицей судьбы. Ей удалось сделать головокружительную, по ее понятиям, карьеру и занять место секретаря главного директора не крупной, но довольно богатой фармацевтической компании. То, что порой приходилось спать с нужными людьми, нисколько не ущемляло ее в собственных глазах. А что такого, право! Все так делают! А одним дипломом об окончании какого-то заштатного Самарского института сейчас никого не удивишь… Тем более, что и диплом-то она получила не совсем за знания, а скорее за шикарную фигуру и умение не отказывать нужным людям.

Она в который раз поразилась самой себе: ну и на фига ей сдался этот Виктор Михайлович?! Согласна — красив, умен, богат, перспективен. Но таких, как он, в ее теперешнем окружении вагон и маленькая тележка! Тем более, что он, несмотря на все ее попытки, никак не реагирует на ее красоту. Уже давно пора бы переключиться на кого-нибудь более сговорчивого, тем более, что время-то идет! Однако природное упрямство заставляло Веронику упорно идти к цели. В конце концов, если шефа так и не удастся соблазнить, то можно нарыть на него компромат, и умело его использовать: с паршивой овцы хоть шерсти клок. Ведь ей, в конечном итоге, были важны именно деньги, а будет она доить богатого любовника, или получит их за хранение его секрета — не так уж и принципиально. Жаль, конечно, если мужик ускользнет — ведь он ей на самом деле очень нравился…. Она в который раз вздохнула и продолжила наблюдать плебейскую жизнь простых обывателей, не забывая поглядывать в сторону интересующего ее подъезда и держа наготове фотоаппарат.

* * *

— Ну и что же мы теперь имеем?

— Да ни хрена мы с тобой не имеем! — Макс с сердцах стукнул кулаком по стене, и на него тотчас же мелким противным дождем посыпалась старая краска и штукатурка. — Твою мать! А я ведь чувствовал, что не просто так она на звонки не отвечала!

— Да успокойся ты. Там эксперты уже пошустрили и Валентиныч сказал, что по предварительному заключению Кротова мертва уже больше суток.

— Ну да, теперь поздняк метаться. Последняя ниточка порвалась.

Они стояли на лестничном пролете межу этажами пятиэтажки. В квартире Кротовой заканчивала работу экспертная бригада. Макс встряхнулся, как промокший пес, стараясь вытряхнуть сыпуху из-за пазухи и приоткрыл створку окна.

— Ну не скажи! Кое-что все-таки есть. Анна Петровна сказала, что в ночь с субботы на воскресенье она слышала, как в квартиру Кротовой кто-то звонил. У Людмилы таких друзей-полуночников не было, она всегда «отдыхала» одна, точнее компанию ей составляла бутылка. Анна Петровна даже подумала тогда, что ошиблась, и звонок раздался не снизу, а сверху. На пятом этаже живет молодая пара, и вот к ним как раз гости заходят и иногда даже заполночь. Я к ним поднимался, но ребята сказали, что в тот день их самих дома не было, так как они уезжали на дачу к своим знакомым и вернулись только под утро. Значит, звонили именно Кротовой.

— А она не ослышалась?

— Не думаю. Она в последнее время спит плохо, все прислушивается к внучке. Выдумывать она не станет — не такой это человек. Да и слышимость здесь такая, что пукнуть, пардон, без свидетелей нельзя.

— Ну, хорошо, а дальше?

— А дальше получается, что скорее всего. наш клиент укокошил Кротову. Каким-то образом ему стало известно, что она представляет опасность для него, вот он и решил действовать. Шустрый, гаденыш!

Некоторое время они молча курили, старательно выдувая дым в приоткрытое окно, заляпанное потеками сине-зеленой краски.

— В котором часу был звонок? — Макс попытался отколупнуть одну из застывших красочных дорожек.

— Говорю же, ночью!

— Леха, ночь длинная, а ты не забывай, что он в то время был занят Катькой Долговой. Что-то не сходится.

— Знаешь что, если бы он был ею занят, то она сейчас не лежала бы в больнице, а была бы где-нибудь закопана в тихом месте. Я так думаю, что этот гад дал ей такую дозу препарата, что был просто на все сто уверен, что девочка умрет. Именно поэтому он и оставил ее одну в том доме. Отвез ее и бросил, чтобы закончить дело позже. Сам же переключился на Кротову. Он понял, что ему вот-вот прижмут хвост и стал обрубать концы. Так что все очень даже сходится.

— Многостаночник, блин! А тебе не кажется, что в этой истории химии многовато, — и он с отвращение посмотрел на свой ноготь, под которым остались сине-зеленые ошметки. — Может этот урод какой-нибудь спятивший врач? Иначе откуда у него на все случаи жизни лекарства и яды? Значит, у него есть к ним доступ. Хотя при желании в наших аптеках чего угодно можно купить. Вот, например, на днях своими глазами видел, как провизорша на голубом глазу без рецепта «Феназепам» отпустила. Нормально?!

— Ага, зато марганцовка стала по рецептам… — рассеянно отозвался Березин, глядя в окно.

— Слушай, интересно, а если бы Горины все-таки впустили его в квартиру, что бы он сделал? Ведь слесарь точно уж не стал бы ставить уколы.

— Хрен его знает! Судя по всему, мужик он изобретательный, что-нибудь придумал бы: тот же газовый вентиль подкрутить особого ума не надо, ну или проводку замкнуть…

— Ну да, согласен. Кстати, не похоже, что у Кротовой в ту ночь кто-то был. На столе одна тарелка, одна вилка, да и стакан тоже один. Да и чужих следов в квартире нет..

— А может он посуду за собой помыл?

Макс пожал плечами и стряхнул остатки краски с куртки.

— Знаешь, я ведь когда с Людмилой в субботу общался, мне показалось, что она всерьез перепугалась. Не думаю, что после того, что я ей рассказал, она впустила бы к себе нашего «слесаря». Ладно, пошли, посмотрим, что там ребята нарыли.

— Ты иди, а я к Гориным заскочу. Уточню про время.

Макс прикрыл окно и спустился пролетом ниже, а Березин уже через пару минут сидел на кухне у соседей Людмилы, обнимая замерзшими ладонями кружку с горячим чаем. Анна Петровна поставила на стол вазочку с печеньем и варенье.

— Ну что там случилось с Людой? Она жива? — спокойно спросила она, присаживаясь напротив. Березин неопределенно пожал плечами и покачал головой.

Анна Петровна молча смотрела на него.

— Люду… убили? — скорее утвердительно, спросила она, наконец.

— Похоже на то. Экспертиза еще ничего не подтвердила, но все указывает на то, что в водке, которую выпила Кротова, был какой-то сильнодействующий препарат.

Алексей положил в чашку сахар и стал медленно размешивать.

— Почему-то я не удивлена, — пожала плечами Анна Петровна и тяжело вздохнула. — Бедная Людочка! Несчастный человек и такая ужасная смерть… Надо бы сообщить родственникам. Кажется, Люда говорила, что в Рязани, откуда она родом, у нее живет родная сестра. В последние годы они общались редко, но думаю, что где-нибудь у нее должны быть ее координаты.

— Конечно, мы все сделаем, не волнуйтесь. Анна Петровна, может быть, вы что-нибудь еще можете вспомнить? Когда, например, вы услышали звонок? В котором часу это было?

Женщина задумчиво покачала головой, стараясь припомнить.

— Я помню, что это случилось в первой половине ночи. Может быть, где-то между двенадцатью и часом, — неуверенно произнесла она. — Наташенька! — позвала она.

В кухню тотчас же вошла Наталья Ивановна. У нее были большие глаза какого-то очень необычного оттенка. Несколько прядей волос выбилось из-под заколки и свободно спадало на плечи. Лиза, которую Березин видел сегодня днем, была удивительно похожа на свою маму.

— Что случилось? Ты как себя чувствуешь? — она подошла к Анне Петровне и нежно обняла ее за плечи.

— Все хорошо, Наташа. Помнишь, мы с тобой слышали, как ночью с субботы на воскресенье к Людмиле кто-то звонил в дверь?

— Ну да, конечно помню. А потом еще что-то грохнуло так громко, как будто что-то стеклянное упало на пол. Знаете, как будто кто-то уронил груженую сумку.

— А в котором часу это было? — спросил Алексей.

— Что-то около часа ночи. Мы еще удивились, что Люда загуляла так поздно, а ведь ей нужно было на работу в понедельник. А что, что-то еще случилось? — с тревогой в голосе спросила она.

— Наташа, Алексею Дмитриевичу уже пора. Я тебе сама потом все расскажу.

Алексей решительно поднялся:

— Да, простите за беспокойство, мне и правда пора. Спасибо вам за все, и за чай, и за информацию. Лизе — привет! Будьте аккуратны, и если что-то случится, звоните в любое время. До свидания!

Алексей вышел и спустился этажом ниже. Перед тем, как зайти в квартиру Кротовой, он несколько раз глубоко вдохнул и судорожно сжал кулаки, пытаясь унять очередной приступ злобы и бессильного гнева.

— Ну, сволочь, я тебя достану, будь уверен! — пробормотал он про себя и нырнул за дверь.

* * *

— Витя! Ужин на столе, иди кушать! — услышал он голос жены.

Он оторвал его от тяжких мыслей. Последние дни он жил, как на вулкане. Нет, он все сделал верно, не оставил ни единой улики в той злополучной квартире. И даже то, что он упустил обеих девок — это ничего страшного. Даже если кто-то из них и сможет худо-бедно описать его внешность, то как они смогут доказать, что это именно он? Он замел все следы, найти его практически невозможно. Алкоголичка-соседка уже давно горит в аду, туда ей и дорога. Убить ее было просто, очень просто, даже не интересно. Разве может быть интересной смерть никому ненужной спившейся старухи? Это даже хорошо, что он не видел, как именно она окочурилась. Он брезгливо поморщился. Ни капли жалости, ни минутного раскаяния, только гадливость. Но убить ее было необходимо, и он это сделал. Все, финиш, концы оборваны. И все же что-то не давало ему покоя. Может переехать в другой город? Там можно начать все заново. Он понимал, что испытав однажды это наслаждение, он уже никогда не остановится. С этого наркотика ему уже не слезть, да и не хочется. Однако сейчас это стало слишком опасным и нужно выждать время. Вскоре все забудется, и он вновь выйдет на охоту, только теперь будет в сто, в миллион раз осторожней. Он умеет учиться на своих ошибках.

— Витя! Витенька, кушать! Иди, все остыло уже!

— Лида, я много раз просил, не говорить слово «кушать» при мне! — сказал он раздраженно, входя на кухню и присаживаясь на плетеный стул.

— Прости, милый! — Лида подошла сзади, обняла за плечи и поцеловала. Муж машинально отстранился.

…Она всегда знала, что Виктор слишком хорош для нее. Все вокруг, даже родители, в один голос не забывали напомнить, что она должна каждый час, каждую минуту быть благодарной судьбе, что такой человек, как он, обратил на нее свое внимание. В школе Лида училась неплохо, но звезд с неба не хватала. У нее никогда не было подруг и даже близких приятельниц. За партой Лида Романова сидела всегда одна. Ей было уютно наедине с собой. В то время, когда ее одноклассницы обсуждали в туалете новые наряды из «Бурды» и «Верены», мерили дефицитные «тонкие» колготки и писали записки мальчикам, Лида зачитывалась Дюма и Дрюоном. Она сочиняла стихи и записывала их в маленькую клеенчатую тетрадочку. Других девочек родители ругали за то, что они поздно приходят домой, не делают уроков и гуляют с неподходящими компаниями, а Лиде постоянно попадало за то, что она безвылазно сидит дома или в районной библиотеке: в школьной библиотеке все книги были перечитаны ею уже классе в шестом.

— Господи! — восклицала мать, глядя на дочь, сжавшуюся в углу своего старого пружинного диванчика с очередной книжкой в обнимку, — Что ж это за наказание-то нам! У всех дети как дети, а наша — точно в старых девах останется! Да как ты не поймешь, дурында, что мужики умных баб терпеть не могут! Сходила бы на дискотеку, в кино! Отец, ну ты-то ей скажи!

— Лидка, мать права, — вторил пьяненьким голоском отец, — Бабе мозги не нужны. Важно, чтобы мужику было за что подержаться, а у тебя ни рожи, ни кожи! — с этими словами он звонко хлопал мать по заду и смачно целовал в пухлую сдобную щеку.

Конечно же, Лида мечтала о любви. О всеобъемлющем и чистом чувстве, которое не имело совершенно ничего общего с потными и суетливыми объятиями прыщавых одноклассников. Окружающие были бы безмерно удивлены, если бы Лида озвучила свои представления о счастье. Больше всего на свете она хотела иметь крепкую семью, которая не имела бы ничего общего с тем недоразумением, в котором выросла она сама.

Мать ее всю свою жизнь проработала поварихой в детском саду, откуда потихоньку подворовывала продукты. А отец ее был слесарем в ЖЭКе. Справедливости ради надо сказать, что мастер он был хороший, когда не пил. Иначе не стали бы его столько лет подряд терпеть на одном месте. Семья их жила совсем небогато, отец с матерью частенько ссорились, но потом непременно мирились. Наверное, если бы Лиде кто-нибудь тогда сказал, что ее родители любят друг друга, то она рассмеялась бы. Разве это похоже на настоящую любовь?! Разве об этом написаны сотни книг, сняты фильмы?! Разве об этом ее стихи?!

После школы Лида Романова без труда поступила в один из престижных вузов Москвы, где училась ровненько, но без особого энтузиазма. В хрупкой, если не сказать эфемерной девочке твердо сидела уверенность, что судьба ее найдет, за какой-бы печкой она ни сидела. Она видела себя Наташей Ростовой, в окружении множества детей и за надежной, как скала, спиной Пьера Безухова, который будет носить ее на руках и умирать от любви к ней и их детям.

И каково же было изумление ее окружения, когда в качестве будущего мужа она привела в родительский дом красавца Виктора Филиппова. Он читал в их университете курс международной экономики. Все Лидины однокурсницы как одна были в него влюблены, строили глазки, обсуждали его на переменах, надевали юбки, которые открывали гораздо больше, чем прикрывали, демонстрировали остроумие и чувство юмора. Романова же, как только увидела его, сразу знала, что всю свою жизнь ждала именно его. Именно он должен стать ее мужем и отцом ее детей. Все нерастраченное обаяние, вся нежность словно всплыли в Лиде со дна ее души. Ее черные, как агат, глаза смотрели на Виктора с обожанием, в них явственно читалась поистине собачья преданность и готовность идти ради него на любые жертвы. Любовь, затопившая Лиду целиком, была какой-то болезненной, острой и нервной. Однокурсницы смотрели на нее с неприкрытой завистью и явным недоумением. Как такая, как Романова, могла отхватить такой лакомый кусочек, на который облизывалось пол-института, включая и некоторых представительниц преподавательского состава? Родители были на седьмом небе от счастья, когда она, наконец, объявила им, что выходит замуж. Состоятельный красивый зять, отдельная трехкомнатная квартира в престижном районе, машина — были верхом мечтаний старших Романовых.

— Ну и повезло тебе, Лидка! Береги теперь Витьку, держись за него обеими руками! — вопил отец на скромной свадьбе, на которой присутствовали только молодые, родители Лиды и ее младший брат.

На вопрос о его родственниках Виктор сдержанно ответил, что он сирота, и не хотел бы больше обсуждать эту тему. Теща по-бабьи пожалела его тогда и даже пустила слезу. Больше Лида Романова к этому вопросу не возвращалась. Она ничего не знала и не хотела знать о той жизни, которая была у ее мужа до нее. Все ее существование сосредоточилось в умении убеждать себя в том, что она счастлива. К ее беременности муж отнесся без восторгов, но сыном занимался: гулял с ним, иногда укладывал спать. Саму же Лиду Виктор перестал замечать почти сразу же после свадьбы. Когда однажды она попыталась поговорить об этом с матерью, то встретила целую бурю негодования:

— Да ты с него пылинки должна сдувать, ноги ему целовать, за то, что живешь как королева! Витька мужик дельный, красавец писаный, зарабатывает — дай Бог каждому. А ты? Глянь на себя в зеркало, мышь ты амбарная! А еще чем-то недовольна!

И Лида послушно смотрела в зеркало, видела свое отражение и явственно понимала, что мать права: она вытянула козырную карту, за которую всю жизнь должна быть благодарна судьбе. Да, Виктор бывает груб, равнодушен, но ведь это адекватная плата за то, что и у нее есть семья! И она любила его с годами ничуть не меньше, чем прежде, загоняя свои обиды и боль в самые потаенные уголки сознания… Однако в последнее время она все чаще задумывалась над тем, что, может быть, не стоило так гнаться за романтикой. Может быть те отношения, что связывают ее родителей, гораздо более искренние и теплые? Но она гнала эти мысли прочь, изо всех сил пытаясь внушить себе, что довольна жизнью…

— Витенька, я хотела поговорить с тобой, — она примостилась напротив, напомнив ему заморенного голодом и холодом воробья.

— Ты в последние дни как-то изменился. Стал раздражительным, постоянно всем недоволен. У тебя неприятности на работе? Может быть, нам нужно поговорить об этом? Я же чувствую, что тебя что-то гнетет изнутри! — ее худые костлявые пальцы нервно подбирали крошки на столе.

— А тебе что, есть до этого дело? — холодно отозвался он, отодвигая от себя тарелку.

— Конечно! — Лидия подняла на него свои выразительные черные глаза, — Я всегда любила, люблю и буду любить тебя, что бы ни произошло. Ты нужен мне и нашему сыну любой! Ведь у нас с тобой настоящая семья, правда?

И тут он засмеялся. Он хохотал так, что через некоторое время понял, что у него форменная истерика: из глаз брызгали слезы, смех переходил в кашель. Он представил себе ее лицо, как если бы вдруг он рассказал ей обо всем, чем живет на самом деле. Интересно, что бы было с ней, если бы она увидела, как он подвешивает свои жертвы, режет их ножом, душит, а потом смывает кровь в ванну новым, рекламируемым на всех центральных каналах средством… Кстати, действительно хорошая штука! Любопытно, долго ли она смогла бы утверждать, что любит его и что он ей нужен? А может и правда, любит? Сколько длилось все это представление, он не помнил, очнулся только когда испуганная Лида брызнула ему в лицо холодной водой. Помутнение закончилось так же внезапно, как и началось.

— Ты в порядке? — голос ее дрожал, и по впалым щекам бежали прозрачные ручейки.

— В порядке. Я в полном порядке. — ледяным голосом произнес он, промокая кухонным полотенцем лицо и шею под воротником рубашки, — А теперь у меня к тебе огромная просьба — отстань от меня. Ты меня хорошо поняла? — эти слова он сказал очень тихо и очень отчетливо.

— Хорошо, — покорно согласилась Лида и вышла из кухни.

Да, так не пойдет. Может, стоит попринимать каких-нибудь успокоительных? Что там нам советует современная медицина? «Персен» — и вы снова в форме? Или нужно просто переспать с какой-нибудь девицей, вроде Вероники. Она явно не против. Правда Вероника не совсем подходящий вариант — с такой нужно держать ухо востро, и если дать слабину, то так просто от нее не отделаешься. Вероника ищет богатого спонсора с видами на будущее. А ему сейчас нужно что-то легкое, необременительное, так сказать, одноразовое. Говорят, что при раздражении секс — лучшее лекарство. С женой же они давно имели разные спальни. И вообще, что такое секс по сравнению с тем наслаждением, которое он испытывал совсем недавно? Он достал из холодильника бутылку водки, налил стакан доверху и выпил в три глотка.

Вернувшись в кабинет, маленьким ключом отпер один из ящиков стола. Вытащив из него потрепанный дешевый конверт, он достал из него три пожелтевших от времени фотоснимка. Какое-то время он молча смотрел на изображения. Пальцы его сжались в кулаки так, что на ладонях остались кровавые следы от ногтей. Затем он аккуратно сложил фотографии обратно и закрыл замок. Он все сделал правильно.

Услышав, как в детской жена воркует над плачущим сыном, он брезгливо поморщился и закрыл глаза.

* * *

— У меня хорошие новости, — услышал Макс в трубке хрипловатый голос Льва Валентиновича.

— Ну, наконец-то! Хоть у кого-то есть что-то положительное! А то я прямо физически ощущаю, как вся моя жизнь медленно, но верно скользит с сторону увеличения отрицательных чисел по оси игрек!

— Ну ты и выражаешься, Максим Викторович! Я даже не сразу понял, что ты имеешь в виду, — Лев Валентинович хохотнул в трубку и, судя по возникшей паузе, прикурил сигарету.

— Кстати, с тебя бутылка хорошего вискаря, за то, что я не поленился и заказал дополнительную экспертизу. Поэтому так долго и ждали результатов. Зато теперь у нас есть стопроцентное подтверждение того, что в ванной, несмотря на то, что по все видимости ее тщательно замывали, была кровь. Кое-где все же остались следы. Причем кровь не одного человека, а как минимум двух.

— Ух ты! Ну, это уже что-то.

— Но и это еще не все. На зеркале мной был обнаружен четкий отпечаток пальца. Могу смело утверждать, что принадлежит он мужчине. И не Борьке-алкашу — это я тоже проверил. Осталось совсем ничего — просто найти этого мужика. Что скажешь? У тебя по твоей-то части есть какие-нибудь подвижки?

— А что у нас по убийству Кротовой? — проигнорировал Макс вопрос.

— Ну, там все чисто. Никаких пальчиков ни на посуде, ни на сумке. Похоже, что выпивала она в ту ночь одна, обошлась без компании. Правда в том, что это смертоубийство никаких сомнений не возникает. Кстати, препарат, которым отравили вашу Кротову из той же серии, что и тот, которым пытались убить девочку, как бишь, ее зовут?

— Катя Долгова. Ее зовут Катя Долгова.

— Во-во, Долгова. Используется эта дрянь в фармацевтике. Кстати лекарство не из дешевых. При правильной дозировке дает неплохой эффект для лечения всяких сердечных и сосудистых болячек, но как тебе известно, в капле — лекарство, в ложке — яд. Так вот, если немного увеличить дозу, то у человека просто останавливается сердце. Клиническая картина почти никогда не вызывает подозрений. Но ты мне так и не ответил. Что у вас новенького-то?

— Дорогой мой Лев Валентинович! — Макс тяжело вздохнул, прижал трубку плечом к уху, вынул из подставки карандаш и начал его точить. Ошметки падали на стол, кучка их росла, а карандаш постоянно ломался и на глазах уменьшался в размерах.

— К сожалению, похвастаться пока нечем. У Лехи после обхода соседнего дома — полный ноль. Одна-единственная тетка рассказала, что однажды весной видела похожего дядьку с коляской, но внешность описать не смогла, да и не присматривалась она особенно-то. А вот Вовка Емельяненко заприметил какую-то странную «Тойоту», из которой, похоже, какая-то барышня уже пару дней наблюдает за интересующим нас подъездом.

— Интересно, интересно… И что же? Выяснили, что эта мадам там выжидала?

— Да кто ж ее знает! — Макс в раздражении щелкнул по карандашу, тот покатился по столу и с деревянным стуком шлепнулся на пол возле корзинки с мусором.

— Может, за мужем следила! А может, за любовником. Мало ли у нее причин? Вовка скинул это дело на Березина. Вы же знаете, как Леха может разговорить.

— Да, в этой ситуации Березин — это то, что нужно. Пусть там поспрашает эту мисс Марпл. Может она, следя за неверным муженьком, и по нашему делу чего полезное видала. Ну, ладно, бывай, Максим Викторович, и не забудь про награду для престарелого, но старательного эксперта!

Макс попрощался, кряхтя, поднял с пола карандаш, немного поизучал безнадежно сломанный грифель и бросил его в корзину. Потом собрал мусор со стола и посмотрел на часы. Пора домой. А так не хочется, возвращаться в пустую, одинокую квартиру… Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы рядом кто-то был. Может Лешке позвонить? Хотя это вряд ли. Он сегодня был какой-то уж очень загадочный. Пару раз намекал, что в его личной жизни намечаются большие перемены. Наверняка он сейчас не один. Макс закрыл дверь кабинета, и спустившись в уличную темноту, не спеша двинулся в сторону дворика, где оставил машину. С некоторыми сложностями (ведь в салон нужно было влезать со стороны пассажирской двери — его предусмотрительность и находчивость!) устроившись в кресле, он завел мотор. Тот мерно заурчал, как довольный кот, и печка обдала лицо приятным теплом. Макс выкрутил руль и, поколебавшись с минуту, направился к дому родителей.

* * *

— Да, мамуль, у меня все нормально! На работе проблемы, но ведь это все решаемо, по крайней мере мне так кажется, — неуверенно добавила Инна, прижимая телефонную трубку к уху плечом, и ловко переворачивая котлеты на сковородке.

— Дочь, а что у тебя там шкворчит?

— Мам, я решила разнообразить свой скудный рацион, состоящий из йогуртов и бутербродов и включить в него горячие блюда. Сегодня, например, я жарю куриные котлеты, а еще собираюсь сделать какой-нибудь вкусный салатик, — трубка удивленно и отчетливо хмыкнула.

— Ты хочешь сказать, что будешь ужинать в одиночестве, и поэтому готовишь разные деликатесы? — недоверчиво поинтересовалась Нина Николаевна.

Инна не хотела пока никому говорить про Лешку. Конечно, она весь день ждала его. Час назад он, наконец, позвонил и сказал, что скоро будет, и что он голодный как волк, и что если она не приготовит к его приезду сытный и вкусный ужин, то сначала он съест ее, а потом примется за Дашку. Инна задыхалась от счастья, слушая весь этот бред. Это было так похоже на сон, что она в любую минуту боялась проснуться…

— Ну да, ты же сама мне много раз повторяла, что с моим режимом питания и жалким однообразным меню мне грозит всякая там пакость, типа гастрита, язвы и чего-то там еще такого же ужасного.

Инна повернулась, и чуть было не наступила на Дашку, которая как всегда вертелась под ногами.

— Ай! Дашка, зараза! Уйди ты, мелкое чудовище! Еще немного, и я бы точно шлепнулась!

Дашка отчетливо фыркнула, надула хвост и отпрыгнула в сторону, но совсем не ушла: еще чего не хватает? Тут так вкусно пахнет, тепло и весело — вон как ты скакать умеешь! А в комнате скучно и одиноко. Усевшись в сторонке, она начала сосредоточенно умываться.

— Инна, девочка, ты там цела?

— Да, мам, все нормально, просто это недоразумение постоянно шарится у меня под ногами.

— Дочь, а все-таки, что там у тебя с работой?

— Да, так, есть кое-какие трудности…

— Не юли, Инна! — строго проговорила Нина Николаевна.

Инна набрала в грудь воздуха и выпалила:

— Короче, мам, мне, скорее всего, придется уволиться. Велешева уже открыто намекает, что самое лучшее, что я могу сделать, это написать заявление по собственному.

— Ну и слава Богу, детка! Ты не представляешь, как я рада!

— Мам, а что же я делать-то буду? — Инна вдруг почувствовала, как в уголках глаз защипало.

— Ну, без работы точно не останешься, если ты об этом. Я тебя уже давно к себе зову. И хватит носом хлюпать!

— Я и не хлюпаю, с чего ты взяла?

— Ага, а то я не слышу!

— Ладно, что мы все обо мне, да обо мне. У вас-то что новенького?

— А что у нас может быть нового? У меня мои туристы, у папы его глубоко беременные мамашки с кесаревыми и вертикальными родами. Эти молодые родители чего только не напридумывают!.. То в воде им надо рожать, то под классическую музыку, то вообще перед камерой! Представляешь, есть, оказывается, такие ненормальные, которые все свои мучения на пленку снимают. Так сказать, для домашнего архива, «чтобы память осталась»! Так что все как всегда. Вот сейчас чай попьем, поругаемся для приличия и спать.

— А о чем ругаться собираетесь? — улыбнувшись, спросила Инна.

— Ой, солнце мое, да неужели мы не найдем подходящей темы, чтобы хорошенько поцапаться?

— А это обязательно? В смысле — цапаться?

— А то! Хоть какое-то разнообразие в жизни! — в тон дочери ответила Нина Николаевна. — Кстати, тебе Максим давно не звонил?

— Да мы совсем недавно виделись с ним, мам. Он заезжал ко мне вместе с Березиным. Чайку попили, потрепались ни о чем, — неуверенно сказала Инна.

Она не хотела рассказывать родителям о том, что произошло. Зная свою маму, она вполне могла предположить, что Нина Николаевна немедленно соберет вещи и тут же переедет к дочери, чтобы «контролировать ситуацию».

— Как у него дела?

— Все хорошо, мам, не переживай. По-моему, он очень скучает по вам с папой. А хочешь, мы с ним на будущих выходных к вам вместе приедем?

— Конечно, хочу, что ты глупости спрашиваешь! Если Максим не сможет, то ты хоть сама приезжай. И папа будет очень рад. Ой, кто это?

— Что там?

— Да кто-то в дверь звонит. Наверное, опять деньги на консьержку собирают. Представляешь, у нас уже почти целый месяц жильцы решают, стоит нам заводить консьержку, или нет; собрания собирают, обсуждения обсуждают, голосования голосуют! Цирк, да и только! Как будто это аквариумная рыбка, которую можно «завести»! Папа утверждает, что все это только лишний повод обобрать население, а вот я как раз очень даже «за». Хоть бомжей на этажах не будет, как в прошлом году. И потом, у меня море комнатных цветов, которые уже просто некуда ставить, а если будет консьержка, то их можно будет ей отдать. И подъезд облагородить, и добро мое не пропадет. Ладно, дочь, пошла я, может там как раз наш долгожданный повод для ссоры пришел. Целую, завтра позвоню!

Нина Николаевна положила трубку и прислушалась. Виктор Петрович с кем-то негромко разговаривал в прихожей. Подойдя к двери, она прислушалась:

— Ну да! Вот ехал-ехал, и как-то приехал. Чаем-то напоите? А еще лучше, — покормите! — произнес знакомый, родной голос.

— Давай, проходи! Только тапки надень, а то у нас как-то прохладно.

— А мама где?

— С Иннкой по телефону трындит. У них кажный вечер — ритуал. Вот уж не знаю, о чем часами можно разговаривать! Ладно, договорит — придет. Давай на кухню. Там мать сегодня какую-то необыкновенную семгу запекла в сливочно-укропном соусе. Не рыба, а сказка! Она мне сегодня всю плешь проела, — он красноречиво похлопал себя по лысине, — какая она мягкая, нежная и «необыкновенная»!

Нина Николаевна тихонько отошла от двери. Максим приехал! После той ссоры, когда отец узнал, что он расстался с Верой, отношения его с сыном стали, мягко говоря, натянутыми. Ну конечно, характеры у обоих — не приведи Господи! Гордость у них, видите ли. Как это — сделать первый шаг?!

Она глубоко вздохнула, открыла дверь и прислушалась: за стеной звенела посуда, шумел закипающий чайник, и слышались непринужденные голоса.

— Привет, мамуль! — Макс нежно обнял Нину Николаевну за плечи, когда она, наконец, вошла в кухню.

— Ну, наконец-то, приехал! — она звонко поцеловала его в холодную еще с мороза щеку, — А я только что с сестрицей твоей говорила о том, что вы нас совсем забыли, к родителям носа не кажете!

— Опаньки! — делано возмутилась она, увидев на столе откупоренную бутылку водки и старенькие рюмочки-секоножки, из которых они обычно пили валерианку или корвалол. — И что это вы тут собираетесь водку пьянствовать на ночь глядя? Интересные дела! На голодный желудок? А ужинать?

— Да ладно тебе, мать! Угомонись! — неумело скрывая идиотскую счастливую улыбку, которая против воли так и расползалась на его лице, сказал Виктор Петрович.

— Насчет ужина не переживай: у нас уже все почти готово. Вот она, твоя рыбная нетленка! — он открыл дверцу духовки, где в «необыкновенном» соусе исходила духом «необыкновенная» рыба. — Пусть она еще немного подогреется, а я щас еще хлеба порежу, огурчики открою, сырку напилю, — он открыл холодильник и стал вынимать на стол продукты. — А то садись с нами, мы и тебе накапаем! — подмигнул сыну Виктор Петрович. Макс отчетливо хохотнул.

Нина Николаевна почувствовала невероятное облегчение от этих перемигиваний-перемаргиваний. Кажется, лед тронулся, теперь главное — не мешать.

— Ну вот еще! Нет, вы уж как-нибудь без меня сегодня обойдетесь. У меня завтра очередные баварцы прилетают, мне утром рано в аэропорту их встречать надо, так что я, с вашего позволения, откланяюсь!

— Нинок, а как же поужинать с нами? — спросил Виктор Петрович, надевая толстенную рукавицу, которой собирался доставать из духовки поддон с рыбой.

— А никак, мальчики. У меня сегодня разгрузочный день. В моем возрасте иногда полезно ограничиваться. Я надеюсь, ты останешься ночевать, Максюша?

— Угу, оштанушь! — прошепелявил Макс, энергично кивая и стараясь прожевать многоэтажный бутерброд с колбасой и сыром, которым старался немного унять голод до основного «необыкновенного» блюда.

— Ну, я тогда тебе на диване постелю! Все, братцы-алкоголики, спокойной ночи!

Нина Николаевна еще раз обняла сына, с чувством чмокнула мужа в плешивую голову и вышла.

Она, громко топая, ушла в ванную, а потом на цыпочках вернулась обратно. Из-за двери доносились приглушенный смех и позвякивание рюмок. Нина Николаевна молча улыбнулась, едва заметно перекрестилась, и ушла спать.

 

Среда

Машина мягко затормозила неподалеку от школы.

— Ну, все, Плюшка, тебя я доставил, теперь надо бы еще доставить и себя, а это уже сложно! Так хочется плюнуть на все и уехать обратно. Но Макс тогда с меня голову снимет, — Лешка, улыбаясь, смотрел на Инну, и в глазах его прыгали чертики.

— Я, кстати, тоже! Нужно, наконец, разобраться во всей этой истории, — отозвалась Инна, натягивая перчатки. — Я сегодня могу задержаться, но спать без меня не ложись.

— Ты что и сегодня приедешь? — осторожно спросила Инна, боясь поднять на него глаза, и преувеличенно сосредоточилась на перчатках.

— А ты что, до сих пор ничего не поняла?

— Нет, а что, собственно, я должна была понять?

— Дурында ты, Плюшка. Ну да ладно, это долгий разговор, отложим его до вечера. Договорились?

— Хорошо, отложим, — легко согласилась она и взялась за ручку двери.

И вдруг Лешка неожиданно и сильно притянул ее к себе и глубоко и медленно поцеловал. Она даже испугалась того, с какой готовностью, с каким жаром, ее тело откликнулось на этот поцелуй.

Инна вышла из машины и направилась в сторону школы. Голова кружилась так, будто она залпом выпила целый бокал шампанского, ноги передвигались тяжело, как будто под водой, а губы с жадностью ловили легкие пушистые снежинки. Странно, как может всего лишь за считанные дни измениться жизнь. Сегодня Лешка опять ночевал у нее. И это было самым настоящим счастьем, в которое трудно было поверить. При воспоминаниях о том, что происходило между ними, сердце ухало и щемило так сладко и сильно, что приходилось поминутно контролировать дыхание. Перед воротами она слегка замедлила шаг и пару раз глубоко и сильно глотнула морозный зимний воздух.

Алексей проводил взглядом ее невысокую фигурку.

Переключиться на работу было сложно, но необходимо. Еще вчера он пробил номера заинтересовавшей их «Тойоты» и выяснил, что принадлежит она некой Веронике Мальцевой, уроженке славного города Самары. Удалось также узнать, что работает эта мадмуазель секретарем генерального директора в одной довольно известной в некоторых кругах фирме. Занимается эта компания какими-то фармацевтическими делами, — то ли продает, то ли производит редкие лекарственные препараты — и процветает. Теперь его задачей было найти эту самую Веронику и осторожно выяснить, что она делала в том самом районе и не видела ли чего-нибудь, что могло бы оказаться полезным. Дело, конечно, практически бесперспективное, но кто знает… Фармацевтическая компания — это конечно то, что нужно, но как может быть связана эта самая Мальцева с убийствами?

Алексей притормозил возле невысокого здания, на подъездной двери которого красовалась табличка с названиями расположенных там фирм. Выйдя из машины, его взгляд наткнулся на знакомую «Тойоту» черного цвета, припаркованную на стоянке для сотрудников. Телефон в заднем кармане джинсов завибрировал и заголосил, когда Алексей собирался нажать кнопку звонка.

— Привет, Ромео! Надеюсь, что ты закончил со своими амурными делами. Какие новости?

— Макс, тебе же хорошо известно, что мои амурные дела, как ты их называешь, не заканчиваются никогда, и я даже на работе всегда думаю о девчонках! Ну а теперь по серьезу. Я уже на месте. Черная машинка, принадлежащая девушке по имени Вероника, здесь. В связи с этим, делаю вывод, что и сама мадмуазель Мальцева уже на работе. Как тебе моя дедукция?

— Сногсшибательная проницательность, Холмс!

— А как ты?

— Да вроде все ничего…

— А что так неуверенно?

— Вчера был у родителей.

— Ну и правильно, давно пора было. Поговорили?

— Поговорили, — Макс глубоко вздохнул в трубку и глупо улыбнулся, вспоминая свои ночные посиделки в родительской кухне. Рыба и правда, оказалась необыкновенной. А может, мать и на самом деле что-то подмешала в нее, чтобы вся ночь была такой же необыкновенной и счастливой?..

— Ладно, Лех, вечером увидимся, но если что-то срочное, то я на связи.

В это время какой-то солидно одетый мужчина вышел из подъезда, чуть не зашибив Березина, и направился в сторону служебной парковки. Алексей придержал дверь, вошел в здание и поднялся по сверкающей мраморной лестнице на второй этаж. В широком холле стоял удобный на вид кожаный диван и пара кресел. В воздухе витал еле слышный запах кофе и дорогого парфюма. Искусственные пальмы в кадках, натыканные по углам, дополняли убранство и, судя по всему, должны были создавать чувство комфорта и уюта. Алексею невольно вспомнился его собственный кабинет с вечным запахом застарелого табака и десятком чашек разной степени разбитости с неотмывающимися коричневыми разводами. Иногда в порыве хозяйственности они с Максом покупали «Пемоксоль» и губки, которыми старательно терли посуду в туалете. Случалось это преимущественно в канун Нового года или восьмого марта, когда к ним на торт заходили коллеги и иногда даже начальство.

Воспоминания были прерваны, когда из дальней двери коридора вышел паренек лет двадцати пяти, несущий в руках стопку бумаги. На нем был надет деловой костюм и ядовито-розовая рубашка.

— Здравствуйте, ну наконец-то! — раздраженно произнес он, завидев Алексея. — Мы же ведь почти неделю назад сделали заявку на починку принтера! Учтите, то что мы подписали с вашей фирмой контракт на годовое обслуживание, еще не означает, что мы не можем вас заменить! Проходите! — и он ногой толкнул соседнюю дверь.

— Вы меня с кем-то спутали, молодой человек, — спокойно возразил Алексей, входя в кабинет. — Мне просто необходимо встретиться с одной вашей сотрудницей, Вероникой Мальцевой. Вы понимаете, о ком я говорю?

Парень обернулся и недоуменно уставился на Березина.

— А вы, собственно, кто такой? У нас личные встречи на рабочем месте не поощряются. Кстати, меня зовут Ступин Антон Сергеевич, старший менеджер по продажам, — стараясь придать своему виду побольше солидности старший менеджер Антон вытянул цыплячью шейку, которую подпирал накрахмаленный воротничок. — Вы случайно не по поводу нового договора? Если так, то вам нужен я, а не Мальцева.

— Нет, я из другой организации, и это, скажем так, не совсем личная встреча, мне просто нужно задать ей пару вопросов.

— И это обязательно делать в рабочее время? — мальчишка хлопнул бумагу на стол.

— Обязательно, — невозмутимо произнес Алексей, доставая удостоверение.

Алексей наблюдал за метаморфозами, происходившими на лице Антона Сергеевича с видимым удовольствием.

— Простите, — пробормотал он наконец.

— Так где мне найти Веронику Владимировну?

— Вторая дверь направо по коридору. А что, она что-то натворила? — с некоторым испугом и плохо скрываемым любопытством спросил старший менеджер.

«А ты, Антошка, любопытный!» — весело подумал про себя Березин, а вслух серьезно сказал:

— Да нет, что вы! Просто она живет на одной лестничной площадке с одним злостным неплательщиком алиментов. Вот мы и подумали, а вдруг она случайно знает, где скрывается этот горе-папашка, бросивший на произвол судьбы двух малолетних крошек! — и он вышел из кабинета, оставив несчастного цыпленка Антона наедине с неисправным принтером.

Вероника оказалась сероглазой шатенкой лет тридцати, в полной мере сознающей свою привлекательность. Увидев удостоверение, она удивилась, но нисколько не испугалась.

— А что случилось, я могу узнать, Алексей Дмитриевич? — спросила она бархатным голосом, присаживаясь рядом с Алексеем. Небрежным движением она поправила волосы. стряхнула невидимую пылинку с безупречно отглаженной серой юбки, и подняла на него свой взгляд. Это поведение было ему очень хорошо знакомо, мол, смотри, как я хороша! Ни один мужчина не останется равнодушным ко мне, и ты — не исключение, уж я-то точно это знаю! Березин вскользь подумал, что Иннка никогда бы не стала себя вести таким образом, и слегка улыбнулся своим мыслям.

— Вероника Владимировна, я бы хотел вам задать один очень важный вопрос. Несколько дней подряд вашу машину видели в одном из спальных районов нашего города. Вы понимаете, о чем идет речь? — Березин внимательно смотрел на Мальцеву. И вдруг он в буквальном смысле слова почувствовал, не увидел, а именно почувствовал, смятение, которое овладело красавицей Вероникой. Березин не ожидал такой реакции: под слоем дорогого тонального крема ее лицо мгновенно приобрело какой-то ненатурально-серый оттенок, а в широко распахнутых озерах глаз заплескалось волнение.

— А с чего вы взяли, что там видели именно меня? — голос ее голос заметно дрогнул.

— Отрицать то, что вы там были — бессмысленно, — Алексей равнодушно пожал плечами, — Вашу машину запомнили наши сотрудники. И, если вы никому не давали свою «Тойоту», то логично предположить, что это были именно вы, уважаемая Вероника Владимировна.

— А это что, преступление? — с некоторым вызовом спросила она. — Я совершила что-то противоправное? И вообще, с каких это пор находиться на улице в салоне собственного автомобиля стало нарушением закона?! Если я нарушила правила, то я готова заплатить штраф, — Вероника встала и, нервно подойдя к столу, закурила невиданной длины коричневую сигарету. После пары глубоких затяжек серый столбик пепла отвалился и упал на стол.

Алексей молча наблюдал за ее паникой. «А девчонка — молодец! Лучшая защита — это нападение. Но в этом случае ты, милая, опоздала. Ты уже выдала себя с головой», — подумал Березин.

— Ну что вы, я из организации, которая не занимается правилами дорожного движения. У нас несколько иной профиль.

Несколько минут они молчали. За это короткое время она умудрилась до конца выкурить сигарету.

— Вероника Владимировна, почему вы так нервничаете? Я просто задал вам вопрос, на который хочу получить ответ, — прервал затянувшуюся паузу Алексей, наблюдая натянутую, как струна, спину собеседницы.

— Мы можем поговорить где-нибудь в другом месте? — обернулась она наконец. — Я сейчас отпрошусь ненадолго у шефа, и вы зададите мне этот ваш вопрос в кафе или на улице. Вы же уже поговорили с Антошей? — понизив голос, презрительно спросила Вероника. — Так вот, этот наш Ступин, хуже всякой деревенской сплетницы. Небось, уже стоит под дверью и уши греет.

— Легко! — заговорщицким шепотом согласился Алексей. — Буду ждать вас на выходе. И обещаю, что надолго я вас не задержу!

Выходя из кабинета, Алексей, чуть не зашиб старшего менеджера по продажам, который маялся на пороге, прижимая к себе все ту же стопку бумаги.

— О, Антон Сергеевич! Я вас не ударил? — Березин с весельем наблюдал, как щеки Антона Сергеевича запылали ярко-красным пламенем.

— Нет, я просто тут хотел зайти к Николаю Петровичу… Новый договор, и вообще… — бессвязно забормотал он.

— Да-да, понимаю. У вас столько работы! — сочувственно покачал он головой. — Кстати, большое спасибо вам за помощь! Дело закрыто, преступник найден и скоро будет обезврежен. А я удаляюсь, и желаю вам, уважаемый господин Ступин, всяческих успехов в продажах, договорах и починке офисного оборудования! — громко и весело произнес Алексей и вышел на лестницу.

* * *

«Наверное, это очень плохо быть счастливой, когда вокруг происходит такая жуть», — думала Инна. За обледеневшими окнами автобуса проплывали размытые грязно-молочного цвета силуэты фонарей, которые теперь почти не выключались. Она слегка подышала на замерзшее стекло, и узор расплавился, явив ей неприветливый уличный пейзаж. «Хлябь и грязь на размытых дорогах! Развезло, и в закусочных ругань мужчин» — пропела про себя Инна. Снег, такой пушистый и праздничный с утра, к вечеру опять превратился в черную жижу, которая уже подмерзла и коварно поджидала рассеянных пешеходов, готовая в любой момент переломать им руки и ноги.

Сегодня после работы она навестила Лизу Горину. Девочка встретила ее радостно, и они вместе с ее бабушкой и мамой долго сидели на маленькой уютной пятиметровой кухне с фиалками, разговаривали обо всякой ерунде и пили чай с печеньем и блинчиками.

— Инна Викторовна, а я сегодня разговаривала с Катькой! — весело сообщила ей Лиза, слизывая сгущенку, стекающую из блинной трубочки по руке, — Она уже почти здорова и через три дня ее отпустят домой!

— Я знаю, Лизок, я тоже с ней разговаривала. А можно мне тоже такой же блинчик, как у тебя? Уж очень ты его аппетитно ешь!

— Инна Викторовна, — Лиза придвинула к себе блюдечко. Она немного помолчала, и в ее глазах заплескался испуг. — А его поймают? Ну, его… Вы понимаете?

— Конечно, Лизанька! — убежденно ответила Инна, накрывая ладошку девочки своей теплой рукой. — Я очень хорошо знаю тех людей, которые взялись за это дело. И они меня никогда ни в чем не обманывали и ни разу не подводили. Если они обещали, что все будет хорошо, то непременно так и будет! Ты мне веришь?

— Верю. Вам верю, — серьезно ответила Лиза.

— Ну вот и здорово! А сейчас давай-ка пить чай.

Наталья Ивановна, выйдя провожать Инну в коридор, осторожно, чтобы не слышала Лиза, поинтересовалась, как продвигается расследование.

— Знаете, Инна Викторовна, Лизаньке уже значительно лучше; она не вздрагивает от каждого шороха, не плачет днем, но у нее каждую ночь кошмары. Мы уже консультировались с психологом, и он сказал, что нам теперь предстоит довольно длительное лечение. Кроме того, ее сознание блокирует события того дня и она почти ничего не может рассказать связно. Поэтому, мы некоторое время не хотели бы отпускать Лизу из дома. По крайней мере, пока этого подонка не найдут. Да тут еще и соседку нашу, Люду Кротову убили, — тихо добавила она.

— Насчет школы не волнуйтесь, просто занимайтесь дома. Лиза девочка умненькая, ей будет не трудно нагнать программу. Если будет нужно, я сама подключусь и буду приходить к вам домой, — заверила ее Инна.

— А есть какие-нибудь новости? Максим Викторович ничего не говорил вам?

Инна покачала головой:

— Честно говоря, я и сама толком ничего не знаю, но я обязательно с вами свяжусь, как только что-то выяснится. В любом случае, будьте аккуратны и осторожны.

— Спасибо вам, Инна Викторовна, за все! Даже и не знаю, что бы мы без вас делали!

Выйдя из квартиры Гориных, Инна набрала поочередно номера брата и Алексея, но ни один из них не взял трубку…

…Автобус натужно пыхнул, извергнув в московский воздух облачко «душистого» черного дыма, и затормозил на светофоре. Инна потихоньку начала проталкиваться к выходу, пропихивая вперед свою пухлую сумку. Надо бы еще заскочить в магазин. Возможно, ужинать придется не только в компании Дашки, а холодильник почти пуст. О том, что Алексей пообещал приехать, она не забывала ни на секунду. Но о том, что будет завтра, она думать не хотела. «Я не хочу ничего знать наперед, не хочу загадывать! Главное, что сегодня я очень счастлива и пусть все случится так, как это должно случиться! В конце концов, он мне ничего не обещал и я не имею права на что-то надеяться. Я просто очень его люблю!» — сказала себе Инна и, спрыгнув с автобусных ступенек, направилась с сторону ближайшего к дому супермаркета.

В светлом зале народу было немного. Инна любила ходить в этот магазин, потому что там была совершенно потрясающая пекарня. Хозяином ее был невысокий пожилой армянин, дядя Акоп. Однажды Инна совершенно искренне, от души похвалила его замечательные, тонкие, как кружево, лаваши. Акоп радовался, как ребенок и с тех пор их связывало некое подобие дружбы. Он всегда дарил ей какую-нибудь булочку или угощал свежими пирожными. Работал Акоп в паре со своей женой Лианой, — полной улыбчивой женщиной, которая тоже выделяла Инну, и каждый раз сокрушенно качала головой, сетуя на то, что Инна «уж больно худа».

Вот и сегодня, завидев издалека Инну, Лиана приветливо замахала руками.

— Как поживаешь, дорогая моя? Что-то тебя давно не видно. Уж и Акоп спрашивал меня на днях, куда это наша Инна запропастилась. Совсем кушать перестала? Или случилось чего?

— Нет, что вы, Лиана Ашотовна! — улыбнулась Инна, — У меня все хорошо.

— Вижу, вижу. Худая, как удочка, на которую мой внук Гургенчик карасей ловит! — и Лиана звонко рассмеялась.

«Кто там, Лианчик? Неужели Инна объявилась?» — послышался из-за приоткрытой двери знакомый голос.

— Объявилась, Акоп! Все такая же прозрачная от голода, так что ты уж там сделай для нее все, как надо! — крикнула Лиана, — А ты, моя дорогая, вся прямо светишься! — продолжала она, обращаясь к Инне.

— Не поняла? — удивилась она.

— А что тут непонятного-то? Любовь у тебя, взаимная, счастливая!

— Откуда вы знаете, Лиана Ашотовна?

— А я, детка, много чего знаю, много чего рассказать могу. Дай-ка мне свою руку, милая, — Инна, как загипнотизированная, протянула замерзшую руку, которая уютно устроилась на сдобной теплой ладони тети Лианы.

— Вот, например, чувствую я, что происходит в твоей жизни сейчас что-то очень хорошее и очень плохое одновременно. Ты счастлива, но почему-то стыдишься этого. Появился в твоей жизни человек, которого ты давно знаешь, но вместе вы никогда не были. А вот послушай мудрую старую Лиану, и она тебе скажет, что будешь ты с этим мужчиной счастлива всю жизнь. Прими эту любовь и поверь в нее. Человек он верный, добрый.

Инна улыбнулась и с любопытством взглянула в глаза Лиане:

— Ну, это может и так, а что-нибудь еще видите?

— Вижу, что у тебя на работе неприятности. Уволили тебя, детка?

Инна пораженно смотрела на гадалку.

— Да ты не переживай, тебе скоро совсем другим заниматься придется! А вот чем — не скажу, пусть сюрприз для тебя будет!

Тут из дверей показался дядя Акоп, неся на подносе новую партию свежей выпечки:

— Ну, что, заболтала тебя моя жена, Инна? Это она может! — добродушно усмехнулся он в усы. — Вот, гляди, для тебя старался, — и он протянул ей большой пакет, в который уложил лаваши и булочки с корицей.

— Спасибо вам! — пробормотала Инна, еще не пришедшая в себя от разговора с Лианой.

— Иди, детка, иди! И пусть Господь хранит тебя! — проводила ее Лиана.

Машинально побросав в корзину продукты, Инна как во сне двинулась на кассу.

* * *

— Короче, с этой Мальцевой дело нечисто. У меня создалось твердое ощущение, что она врет. Рассказала мне какую-то глупую историю о своем любовнике, которого с некоторых пор заподозрила в неверности. Якобы его нынешняя пассия живет в этом районе и она хотела их застукать.

В кабинете Макса было тепло. Лампочка под потолком горела тусклым, но уютным желтым светом. Алексей примостился около батареи и пристроил заледеневшие пальцы между ее пыльными, но такими приятно-горячими ребрами.

— Ну, а с чего ты взял, что это вранье? Многие тетки так и делают. Не у все же есть деньги на частных детективов, а замуж хочется всем вероникам без исключения, — удивился Макс, выдергивая из сети провод старенького чайника и заливая кипятком заварку, которую щепотками разложил в кружки. Из ящика стола он достал коробку с сухарями и сушками и торжественно водрузил ее на середину.

— Резонно, но есть несколько «но», — Березин нехотя оторвался от батареи и пересел за стол — приготовился пить чай.

— Во-первых, мадам Мальцева, когда я спросил об интересующем нас подъезде, сильно напряглась. Я бы даже сказал — разнервничалась. Если она действительно следила за каким-то там своим мужиком, то с какой стати ей так дергаться? В конце концов, это ее личное дело, на что тратить свое свободное время. Ну а во-вторых, — Алексей сделал многозначительную паузу и поднял палец, — Я не поленился, тайком от Мальцевой вернулся в офис и встретился с неким Антоном Сергеевичем Ступиным, старшим менеджером компании «Фармконтакт». По признанию самой госпожи Мальцевой, это самая заядлая сплетница в их коллективе. Уважаемый Антон Сергеевич старается быть в курсе всех дел, и, на мой взгляд, даже сильно перебарщивает с активностью. Лично я такому бы уже начистил рыло, но в данном случае он мне сильно помог, — Алексей, довольно улыбаясь, со смаком отхлебнул из кружки, откусил сухарик и начал старательно крошить его зубами.

— Ну! Короче, Станиславский! — нетерпеливо поторопил его Королев. — Эти твои театральные паузы мне уже во где! — и он ребром ладони попилил себя по горлу.

— Ладно, ладно! Не кипятись, Максимка! Короче, этот Антоша рассказал мне, что Вероника Мальцева уже больше года влюблена в заместителя своего босса, некоего Филиппова Виктора Михайловича. Что только не делает, чтобы привлечь его внимание к своей персоне. Обхаживает его со всех сторон, умасливает, короче, всячески пытается соблазнить. Только по мнению Ступина, шансов у нее ноль, так как этот Филиппов примерный семьянин: молодая жена по имени Лидия и маленький ребенок. А вот постоянного любовника у самой Вероники Владимировны нет, по крайней мере такого, за которым она могла бы следить. Мальцева, по словам Ступина, девушка с большим разбором. Как мне показалось, Антошка тоже в свое время пытался за ней приударить, но она его отшила. Именно поэтому он с такой мстительностью наблюдает за ее поражениями на любовном фронте. Кстати, я на всякий случай прихватил фотографию этого самого Филиппова. Это из личного дела. Во, гляди, какой красавец! — Алексей засунул в рот очередной сухарик, подошел к висевшей возле двери куртке и из внутреннего кармана достал фотографию.

— Ну да, похоже, что она действительно врет, иначе зачем ей выдумывать какого-то несуществующего любовника? — протянул Макс, рассматривая изображенного на снимке мужчину.

— Но и это еще не все! — торжествующе продолжал Алексей. — В разговоре милейший Антон Сергеевич вскользь упомянул о том, что ездит Филиппов на большой машине красного цвета! Конечно, возможно совпадение, но я думаю, что за Мальцевой надо бы проследить.

— Ты думаешь, что она может вести какую-то свою игру?

— Точно! И если это так, то игра эта может для нее плохо закончиться, — Алексей пальцем собрал крошки и отправил их в рот.

— Между прочим, Ступин рассказал, что где-то месяцев эдак семь-восемь назад в фирме разразился нешуточный скандал. Пропала пара упаковок с какими-то редкими и дорогостоящими препаратами, представляющими большую ценность. Виновного так и не нашли, но подозрения пали на какого-то лаборанта. Вроде как он тогда попался в каком-то клубе с наркотиками. Вот и решили, что это именно он подсуетился. Толкнул партию налево.

— Интере-есно! — присвистнул Макс. — Становится горячо! И что?

— Ничего. Уволили его по-быстрому, дело как-то удалось замять, а в скором времени этот самый наркоман загнулся от передоза.

— Как же получается, что в такой солидной фирме работал такой пропащий нарик? Что-то не складывается у меня эта картинка, Леха! Фальшиво как-то все выглядит, не по правде…

— Дело даже не в этом. Этот парнишка приходился каким-то дальним родственником тамошнему генеральному: то ли внучатый племянник, то ли двоюродный брат первой жены. Короче — блатной, поэтому скандал раздувать и не стали. Ступин сказал, что парень этот не был таким уж пропащим. Ну покуривал на дискотеках, иногда таблетки какие-то глотал, чтобы ощущения обострить, но никогда не кололся, да и вообще был неплохим специалистом. А тут вдруг — раз и отдал Богу душу. Как я понял, никакого расследования не было. Дело обычное — передоз. Спустили на тормозах и — чао!

— Так может это и не он лекарства попятил?

— Может, и не он! — легко согласился Березин.

— А может и не сам укололся?

— Может, и не сам! — в который раз довольно согласился Лешка.

— Ладно, давай по домам, завтра придумаем что-нибудь. Похоже, дело худо-бедно сдвинулось, — Максим встал из-за стола, и хотел убрать назад коробку с угощением, но оказалось, что она безнадежно пуста.

— Ну надо же, все подточил! Леха, я тебя больше кормить не буду. В тебя все, как в прорву, — возмутился он.

— Не гунди, Максимка! Обещаю, что завтра принесу тебе какой-нибудь сухой паек взамен съеденного, — пообещал Березин, отправляя пустышку в корзину для мусора.

— Свежо придание, да верится с трудом! — буркнул Королев, набрасывая куртку на плечи.

— Ты домой? Как там твои соседи, собираются тебе паркет менять?

— Не, я не домой. Меня сегодня в другом месте ждут. Кстати, как к родителям съездил?

— Да, нормально. Приехал и рассказал все, как было и как есть. Выпили с батей по маленькой. Права была Иннка, давно уже надо было это сделать. Знаешь, такой камень с души упал, просто не описать. Всю ночь с отцом протрепались, как раньше, до этой моей гребаной женитьбы. Не женись, Леха, никогда! Вот тебе мой мудрый совет! — Макс хлопнул Березина по плечу и закрыл дверь кабинета.

* * *

Вероника отвернула солнцезащитный козырек перед лобовым стеклом и посмотрела в зеркало: на ее щеках пылали яркие алые пятна, а глаза излучали какой-то болезненный блеск. Наконец-то у нее на руках оказался такой козырь, с которым проиграть просто невозможно. Главное, правильно и вовремя воспользоваться. Откинувшись на сидении она прикрыла глаза и постаралась систематизировать информацию, полученную от симпатичного молодого оперативника Алексея.

Значит, судя по тому, что он рассказал, образцовый глава семьи и перспективный начальник вовсе не белый и пушистый. А ведь она всегда подозревала, что тут не все так чисто! Но действительность оказалась намного страшнее, чем она себе могла представить. Судя по тому, что рассказал Березин, вполне возможно, что милейший господин Филиппов и есть тот самый преступник, которого они разыскивают! Сложить в уме два и два оказалось проще простого, тем более, что с логикой у Вероники всегда был полный ажур. Теперь все постепенно становилось на свои места, каждый фрагмент головоломки вставал на положенное место: и квартира на окраине, и странный отпуск в межсезонье, и даже свернутый ковер, который, как она однажды увидела, выносил Филлипов из квартиры. Похоже, что не просто ковер…

Вероника судорожно вздохнула, передернула плечами и приложила к щекам ледяные ладони. Картинка выходила довольно жуткая. Конечно, она ничего не рассказала этому самому Алексею. Она ведь не совсем дура, чтобы сливать компромат на Петровку еще до того, как самой им воспользоваться. Сначала нужно выжать из этого максимум пользы для себя.

Вероника полностью отдавала себе отчет в том, что то, что она задумала, называется неблагозвучным словом «шантаж», но ее это совершенно не пугало. Ну и что?! Каждый в этом мире должен выгрызать свое место под солнцем, даже если порой для этого нужно идти по головам! Зато она сможет получить множество бонусов за свою сообразительность. Ведь это тебе не простой адюльтер, в котором она до недавнего времени его подозревала. И даже не сомнительная гомосексуальная интрижка. Это по-настоящему убойный компромат. Теперь самое важное — до мелочей продумать стратегию поведения, не торопиться, не паниковать, но и не мешкать. Она побарабанила пальцами по приборной панели и зажмурилась.

«А может бросить все к чертовой матери?» — пронеслась шальная мысль. Она молода, хороша собой, успешна. Риск слишком велик: на кону жизнь. А с другой стороны, это шанс, настоящий, реальный шанс!

Некоторое время спустя Вероника решительно набрала знакомый номер.

— Витя, прости, но тебя к телефону. Подойдешь, или сказать, что ты занят? — жена тенью скользнула в кабинет. Муж сидел за рабочим столом, перед ним лежала какая-то папка с бумагами.

Как же все надоело! Последние дни проходят, как в тумане. Очень хочется проснуться, но не получается. Пару дней назад он наведался к знакомой девятиэтажке. Издалека он приметил каких-то двух мужиков, которые шныряли из подъезда в подъезд. Звериное чутье, инстинкт, подсказал, что толкутся они там не просто так. Все-таки учуяли, суки! Сдали его девки. И что теперь? Конечно, он был предельно осторожен, но вдруг….

— Кто там, Лида? — не оборачиваясь спросил он.

— Какая-то девушка. Она не представилась. Спросить?

— А раньше об этом нельзя было догадаться? — с плохо скрываемым раздражением спросил он. — Ладно, сейчас подойду.

Он быстро вышел в коридор и взял трубку.

— Алло. Я слушаю!

— Добрый вечер, Виктор Михайлович! Это Вероника Мальцева. Мы не могли бы встретиться с вами?

— Здравствуйте, Вероника. Мы же с вами сегодня все обсудили. Всю документацию по новому договору я передал Ступину. С сегодняшнего дня он отвечает за эту сделку.

— Виктор Михайлович, вы меня не поняли, — Вероника сделала паузу и продолжала, — Это не имеет никакого отношения к работе. Мне очень нужно с вами поговорить и желательно не в офисе, а на нейтральной территории. Это в ваших же интересах! — подчеркнула она последнюю фразу.

— Вероника, вы не могли бы хоть намекнуть, о чем вообще пойдет речь? — он слегка повысил голос. — Честно говоря, я безумно устал и хотел бы пораньше лечь спать, день сегодня был тяжелым.

— Конечно, день был тяжелым, — подтвердил голос на том конце телефонного провода. И голос этот был настолько странным, что на шее вдруг запульсировала жилка так явственно, что он заметил ее биение в зеркале.

— И чтобы не стало еще тяжелее, настоятельно советую вам приехать в кафе «Дольче вита». Надеюсь вы не забыли, где оно расположено? Или вам напомнить адрес?

Намек был слишком прозрачен, чтобы не понять. Это затрапезное заведение, совершенно не соответствующее своему названию, находилось буквально в двух шагах от того самого дома.

«Как!? Как она узнала об этом?! Это просто невозможно! Он же все учел!..» Лицо в зеркале стало каким-то синюшным, дыхание сбилось и он вдруг почувствовал, как по затылку начали сползать две крупные капли пота. Как мерзкие, холодные слизняки они синхронно проползли по голове и упали за воротник рубашки. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки и снова начать контролировать свои эмоции.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, Вероника, — медленно и почти по слогам произнес он наконец. — Но если это действительно срочно, то через час я постараюсь быть на месте.

Он положил трубку и только тут заметил в зеркале Лиду, которая пристально смотрела на него. Он медленно обернулся и не в силах больше сдерживаться схватил ее за плечи. Лида даже не пыталась освободиться, но даже если бы и хотела, у нее все равно бы не получилось вырваться из его железных пальцев. Она просто расширенными от ужаса глазами смотрела на него. Молча, и от этого Лиде становилось еще страшнее, он тряс ее, как ветер перед ненастьем трясет забытое хозяйкой на веревке в саду белье. Потом так же, не говоря ни слова, он отшвырнул ее в угол. Удар был такой силы, что со стены отлетела штукатурка. Лида тихонько вскрикнула и без сознания медленно сползла на пол. Разбуженный стуком ребенок в соседней комнате зашелся испуганным плачем…

 

Ночь со среды на четверг

За окнами стояла такая беспросветная темень, будто кто-то невидимый покрыл всю землю ваксой или чернилами. Снег растаял еще днем, а новую порцию небо посылать ленилось, а может быть просто решило, что еще рановато, — ноябрь еще как-никак. Алексей проснулся и некоторое время смотрел, как ветер полощет тонкую газовую занавеску в приоткрытом проеме форточки. Инна, закутавшись в пуховое одеяло, спала рядом и своим дыханием щекотала правый бок. Ее светлые завитки на шее, так умилявшие Алексея, растрепались, щеки раскраснелись. Приглядевшись, он увидел, что она слегка улыбается во сне.

Вчера вечером, расставшись с Максом, он направился сюда. Он ехал и думал, что судьба все-таки странная штука. Столько лет Инна была рядом, ему казалось, что он знает ее наизусть. Ан, нет! Оказывается, она и есть та самая его половинка, без которой жизнь кажется серой и кислой, как перебродившее тесто. Он ехал и думал, что впервые за долгие годы едет домой! Туда, где ему рады любому — усталому и злому, веселому и доброму. Здесь нет обмана, здесь не надо притворятся и показывать себя лучше, чем ты есть на самом деле. Он с удовольствием представил себе румяную Инну, которая суетится возле плиты, чтобы приготовить ему вкусный горячий ужин. Круглая аккуратная попка, обтянутая голубыми джинсами, представилась так явственно, что пришлось даже приоткрыть окно в машине, потому что от этих видений голова затуманилась, а мозг словно переместился куда-то в нижнюю часть тела.

Инна и правда появилась на пороге квартиры в тех самых голубых джинсах, которые повергли Алексея в состояние, близкое к обмороку. Но теперь ему не надо было сдерживаться. Прямо у двери он схватил ее в охапку и не раздеваясь, понес в спальню. Инна отвечала жарко и страстно, И не было в ней того показушного желания покорить его своей чрезмерной сексуальностью и ненасытностью, которая так часто отпугивала его с бесчисленными Ирами, Юлями и Светами… А была просто Любовь. Любовь с большой буквы, и ее нельзя было не почувствовать.

Ужинали они в постели, из которой так и не смогли вчера выбраться. Инна кормила его всякими вкусностями: рулетом из воздушного лаваша, в который были завернуты нежные кусочки форели, куриными котлетами с золотистой корочкой, салатом из авокадо. В своей холостяцкой жизни Алексей даже и не представлял, что это нечто с зеленой шкуркой вообще можно есть! А оказалось, что не только можно, но и безумно вкусно! А потом они долго пили чай с булочками.

— М-м-м! — Лешка прикрыл глаза от наслаждения, откусив добрую половину нежнейшей плюшки с корицей. — Ты сама пекла эту прелесть?

— Нет, сегодня времени совсем не было. Это дядя Акоп постарался.

— Не понял, какой еще такой Акоп? — напрягся Березин.

Инна засмеялась:

— Ничего криминального, Алексей Дмитриевич, успокойтесь! Дядя Акоп и тетя Лиана работают у нас в магазине, держат собственную пекарню. Кстати, лаваш, — тоже их произведение. Это просто необыкновенные люди, я, так и быть, тебя с ними познакомлю.

— Ну, тогда ладно. А булки у них на самом деле — высший класс. Хотя твои — лучше!

— Лешка, — сказала Инна, заливая кипяток в чашки, — А меня уволили… Велешева рвала и метала, ей, видите ли, не понравилось ваше с Максом несогласованное с ней присутствие. А я ей нагрубила. Даже не нагрубила, а просто сказала все, что думаю о ней.

— Ну и правильно! Плюнь и разотри. Сама же знаешь, что бороться против системы дело неблагодарное и даже бесполезное. Твоя Велешева просто глупая самовлюбленная идиотка, а на идиотов не обижаются.

Инна взглянула на Алексея. Он, довольный и спокойный, как сытый кот, обнюхивал очередную булочку размышляя, влезет в него еще или нет. Ей стало даже немного обидно: то что казалось ей катастрофой, мама и Лешка восприняли, как должное, очень спокойно и даже с видимой радостью.

— И что же мне теперь делать?! Я осталась без работы! Ты что, меня не понял?

— Я-то понял, а вот ты, по-моему, нет. Вопрос «что делать» оставь Чернышевскому — ему видней, а тебе надо просто-напросто выйти за меня замуж! Это же совершенно логично! — спокойно отозвался Березин.

Инна немного оторопела.

— Ты серьезно? — Инна недоверчиво посмотрела на Лешку. — Это что? Официальное предложение?

— Ну нет, конечно, это всего лишь генеральная репетиция! Официальное будет, когда я упаду на колени и подарю тебе обручальное колечко и огромный букет цветов! Кстати, какие ты предпочитаешь? — серьезно спросил он.

— А с чего ты взял, что я хочу за тебя замуж?

— Хочешь — не хочешь, а придется! У тебя нет других вариантов. Я тебя так люблю, что не отдам больше никому на свете. Я же ведь тебя уже предупреждал! Так что либо ты выходишь замуж за меня, либо остаешься старой девой. Выбирай! — его тон был настолько странным, что Инна никак не могла понять, шутит он или нет.

— Ты меня… любишь? Ты уверен в этом?

— А ты нет?

И тут он привлек ее к себе и медленно поцеловал. В затылке сразу зашумело и тысячи маленьких иголочек пронзили кончики пальцев.

— Ну, так ты согласна?

Вместо ответа Инна прижалась к нему.

«Нет, я никому, даже Лешке, не буду рассказывать про то, что мне сказала сегодня тетя Лиана! Неужели она действительно права?» — думала она про себя, глубоко вдыхая его запах.

Ей стало так хорошо и спокойно, что она не заметила, как задремала. Ей снилась тетя Лиана. Почему-то она сидела на берегу озера, которое едва шуршало под обрывистым берегом. Рядом с ней стояла старая дедова плетеная корзинка, прикрытая сверху колючими еловыми лапами, сквозь которые были видны иссиня-черные, блестящие на ярком июльском солнце, капли черники. Инна подошла и села рядом на шелковую изумрудно-зеленую траву. Некоторое время они сидели молча, наблюдая, как над зарослями камышей трепещут прозрачными сапфировыми крылышкам стрекозы. Легкий летний ветерок трепал верхушки молодых берез и наполнял воздух сладким запахом клевера, смолы и свежескошенной травы.

— Возьми ягодку, девочка! — сказала тетя Лиана со своим непередаваемо-мягким армянским акцентом.

Инна протянула в корзинку руку и вытащила горсть черники, чуть уколов ладонь о растопыренные хвоинки.

— Ешь, девочка! — и она погладила Инну по волосам.

— А что будет дальше, тетя Лиана? — спросила Инна не глядя на нее.

— Все будет, дорогая, все, что ты сама захочешь! Нужно только верить. Солнце будет, радость будет, счастье будет.

Инна взглянула на свою ладонь. На черных бусинках черники сидела маленькая божья коровка. Жучок проворно перебирал лапками, — чистил крылышки.

— Загадай желание, девочка! Только не торопись.

— А вдруг я не успею? Вдруг он улетит?

— Не улетит, будет ждать, уж поверь старой тетке Лиане, — убежденно сказала она, улыбаясь странной загадочной улыбкой..

Инна закрыла глаза и вдруг — проснулась. Маленькая лампочка над кроватью еще горела, окутывая комнату каким-то дремотным, матовым светом. Инна обняла Лешку и уткнулась ему в колючую щеку. И тут ей на секунду показалось, что тетя Лиана сидит рядом.

— Ну же, девочка, смелее!

Инна широко распахнула глаза и увидела только, как холодный ветер, врывающийся в открытое окно, шуршит занавеской. Дашка пушистым комком свернулась у нее в ногах.

«Все будет! Нужно только поверить!» — пронеслось в голове.

— Я люблю тебя, — тихо прошептала Инна ему в ухо, и снова провалилась в сон.

* * *

Легонько поцеловав Инну, боясь спугнуть хороший сон, Алексей потихоньку выбрался из теплой постели и направился на кухню. Дашка, устроившаяся на ночь в ногах хозяйки, немедленно проснулась и вызвалась его сопровождать. Плотно затворив за собой дверь, Алексей включил чайник, щедро насыпал в чашку растворимый кофе и бухнул туда три ложки сахара. Подумав немного, добавил еще половинку. Дашка недоуменно смотрела на него сонными глазенками.

— Ну что, чудище, спала бы себе и спала. Ты что, мне до сих пор не доверяешь? — негромко спросил Алексей, помешивая кофе с сахаром.

Дашка ответила, что конечно же доверяет, просто ей приятно побыть в хорошей компании. Подумав немного она подошла к своей мисочке и вопросительно мяукнула: раз уж ты на кухне, то будь добр, дай и мне чего-нибудь пожевать!

— Ах ты, прожорливая морда! Ладно, так и быть, хотя наверняка в твой рацион не входит незапланированная кормежка в три часа ночи.

Алексей вытащил банку с детским питанием и положил немного в Дашкину тарелочку, а сам залил кипяток в чашку и приоткрыв окно, закурил.

Со вчерашнего вечера его не покидала мысль о том, что он допустил серьезную ошибку в разговоре с Вероникой. Нельзя было настолько открывать карты. Судя по тому, что он узнал о ней, эта девица не страдает особой принципиальностью и для достижения своих целей может пойти на все, что угодно. Если все действительно так, как он себе представляет, то тем мужиком, которого они разыскивают, вполне может оказаться Филиппов, ее обожаемый, не отвечающий ей взаимностью, и которого госпожа Мальцева подвергла длительной осаде. Естественно, Алексей не сообщал ей всех подробностей дела, но как он смог убедиться, Вероника оказалась довольно проницательной и хваткой особой. Поэтому для нее не составит особого труда сопоставить факты и получить на руки убойную информацию для шантажа… Нельзя ее было оставлять одну, необходимо было проследить за ней, понять, что у нее на уме, определить, что она собирается предпринять. Получается, что он, Березин, собственноручно подставил Веронику под удар, а то, что этот удар последует, можно было не сомневаться. Убийца умен, осторожен и очень опасен. Он не может не понимать, что такой свидетель, каким является Мальцева, представляет реальную угрозу для него и постарается во что бы то ни стало избавиться от него. Алексей затушил окурок и прикрыл окно, из которого в кухню врывался ледяной промозглый ветер. Сев за стол, он обхватил горячую чашку ладонями и постарался сосредоточиться.

Итак, что нам известно на данный момент? С прошлой осени в данном районе пропали три девочки из неблагополучных семей. Но это только те сведения, которые известны достоверно. Может, пропавших было и больше, но о них никто не заявлял. Страшно? Да, страшно, но к сожалению, такие дети растут, как трава в поле, и то что они сбегают от вечно пьяных родителей в поисках лучшей жизни, ни для кого не секрет. Сколько их таких, переезжающих в товарных вагонах из города в город, толкущихся на вокзалах, клянчащих милостыню в переходах? И никому до них нет никакого дела! Но всего несколько дней назад нападению подверглась Лиза Горина, девочка из вполне себе устроенной и счастливой семьи. Чудом ей удалось сбежать от маньяка. Однако на этом дело не закончилось. На следующий день в квартиру Гориных пытается проникнуть некий человек, представившийся слесарем, но благодаря бдительности Анны Петровны ему это не удается. Как он собирался действовать? Это остается неизвестным, но судя по тому, что последовало за этим, у него не было намерений мирно попить чайку или отремонтировать сантехнику. Теперь под удар попадает некая Кротова, которая видела и может описать этого человека. Кротову убивают, и в ту же ночь следует покушение на одноклассницу Лизы и ее лучшую подругу, Катю Долгову. Убийца никак не мог просчитать такую особенность организма девочки, как невосприимчивость к наркозу. Итак, двойное фиаско. Самое лучшее, что можно сделать при сложившихся обстоятельствах — затаиться, бросить насиженную берлогу и на время отойти от дел. Наверняка именно это и было в планах у нашего психа. И кто знает, чем бы закончилась эта история. Но тут неожиданно, как чертик из табакерки, вылезает Вероника, которая, как оказалось, обладает на него таким компроматом, который неминуемо потянет его в пропасть, как пудовый камень, привязанный к горлу.

Самое досадное, что ни Лиза, ни Катя не могут толком описать нападавшего. У Лизы под влиянием шока все воспоминания того страшного дня стерты, а Катерина толком не видела своего убийцу. Получается, что единственная нить, дающая возможность выйти на след преступника, это Мальцева. И если она порвется…. Если еще ко всему этому добавить историю с пропажей препаратов на фирме, то картинка складывается вполне себе логичная.

Дверь тихонько приоткрылась и в кухню вошла Инна, завернутая в плед.

— А ты чего не спишь? С ума сошел, по ночам кофе хлестать. Смотри-ка, и ребенка приучаешь к плохому, кормежка в три ночи — это не есть правильно! — сладко зевнув спросила она, присаживаясь напротив него и подхватывая Дашку, мордочка которой красноречиво говорила о том, чем она только что занималась. Котенок довольно потянулся, лизнул Инну в ладонь и ловко перепрыгнул на колени к Алексею.

— Иди, Плюшка, ложись. Мне надо подумать, — Алексей не удержался и притянув Инну к себе, поцеловал.

— Это связано с тем делом, да? — Инна придвинула к себе чашку и отхлебнула. — М-м-м! Красота! Ты сахар в кофе добавлял или кофе в сахар?

— Ну, да, как-то так… — рассеянно отвечал Алексей.

— Что-то случилось? — Инна настороженно посмотрела ему в глаза.

— Нет, пока ничего непоправимого не произошло, а ты своим присутствием сбиваешь меня с мысли. При тебе я могу думать только о тебе, и все мои дедуктивные выкладки пойдут прахом, если ты сейчас же не уйдешь спать! — он нежно, но настойчиво поднял ее с табуретки и легонько шлепнул, подталкивая к двери.

Она шагнула, а потом остановилась и обернувшись осторожно спросила:

— Леш, а в том доме, куда затащили Катьку, вы все проверили?

— Ну да, там кроме ее шарфа и не было ничего. А почему ты спрашиваешь?

— Понимаешь, я тут подумала вот о чем. Ведь этот урод, судя по всему девчонок-то убивал. Куда он девал трупы? Если это такой дом, в который он привез свою очередную жертву, то возможно именно там и стоит поискать поглубже, в прямом и в переносном смысле этого слова. Как ты думаешь, это совсем бред или нет?

Алексей во все глаза уставился на Инну.

— Не знаю… Как-то нелогично получается. Ведь кровь-то была найдена в квартире, в ванной. А если у него был на примете этот дом, где можно было заниматься тем, чем он занимался, без опасения, что любопытные соседи что-либо услышат, то на фига ему вообще эта хата в Москве!? Зачем такой риск? — Березин в сердцах стукнул ладонью по столу и коричневые капельки кофе усеяли скатерть. Испуганная Дашка, успевшая сладко задремать у него на коленях, спросонья зашипела, растопырила хвост и спрыгнула на пол.

Инна успокаивающе потрепала котенка по голове, решительно вернулась к столу и уселась напротив.

— Ну как зачем, Леш! — нетерпеливо начала она, промокая салфеткой разбрызганный кофе. — Ты вспомни, почему с ним пошла Лизка Горина? Потому, что он был не один. Не один, понимаешь? С ним был маленький ребенок! Именно ребенок в этом случае играет роль приманки для таких вот доверчивых малолетних дурочек. Сам подумай, мужчина с малышом в коляске. Весь из себя положительный и пушистый. Кому в голову может прийти, что у него на уме что-то плохое?! Это беспроигрышный вариант.

— Это-то понятно, а при чем тут дом в области и квартира?

— Как при чем? Куда бы он дел ребенка, если бы надо было ехать за город? А этот дом у него мог быть вроде запасного аэродрома, — Инна вытянула из пачки сигарету и закурила. Сизый дымок медленно потянулся к приоткрытой форточке.

— То есть, ты полагаешь, что заманив девочек в квартиру, он усыплял их, отвозил ребенка — свой главный козырь — домой, и уже потом довершал начатое?

— Ну, вроде того, — Инна поплотнее запахнула плед и нетерпеливо переступила ногами, на которых красовались розовые тапочки-зайцы — последний шик!

— Вполне может быть. Видимо, Лиза тоже должна была получить дозу, но у нашего психа сломалась игла и девочке удалось вырваться.

— Да, — задумчиво протянул Березин, — В этом действительно что-то есть.

— Леш, а что за дрянь он колол девчонкам?

— Судя по тому, что нашли в крови у Кати — какой-то очень сильный парализующий препарат. Человек совершенно лишается способности двигаться, и как следствие — сопротивляться. Ну а та доза, которую получила твоя Долгова, с вероятностью в сто процентов должна была ее просто убить. Он ведь не мог знать о такой необычной особенности ее организма. Даже мама и та не догадывалась об этом, потому что Кате никогда и нигде не давали наркоза. Девчонка отчаянная, она даже зубы без уколов лечила.

— Вот урод! И как таких земля носит! — Инна с силой прижала окурок к дну пепельницы, и глотнула кофе.

Они немного помолчали. Маленький будильник на столе убаюкивающе тикал и утверждал, что сейчас три часа ночи. «Ничего себе! А я думала, что проспала целую вечность!» — подумала Инна мимолетно. Она взглянула на Алексея. Лицо его было сосредоточено, под глазами залегли тени, а поперечные морщины глубоко прорезали высокий лоб. Она легонько провела пальцем по его волосам. Он тут же поймал ее руку и поцеловал.

— Все, уходи спать, а мне еще надо немного поработать.

— Леш, послушай, в том доме наверняка должен быть какой-нибудь подвал или погреб. Ты же говоришь, что он старый, бревенчатый, а не дощатый новодел. Мне кажется, надо бы это проверить.

— Даже если ты права, теперь наш клиент, скорее всего, постарается там не появляться. Ладно, сыщица моя, давай иди, ложись, а я еще немного посижу, обдумаю эту твою богатую идею. Обещаю, что скоро приду к тебе под бочок. Кстати, забери-ка с собой ребенка, а то простудится еще, — Алексей подхватил сонную Дашку под мохнатое теплое пузо, сунул Инне за пазуху и прикрыл за ними дверь.

Некоторое время спустя входная дверь тихонько захлопнулась. Березин, развернув машину, направился к дому Мальцевой.

 

Четверг

— Мам! По-моему это мой мобильник надрывается! — крикнул Макс, высовываясь из ванной с намыленной физиономией, — Возьми и скажи, что я сейчас перезвоню!

— Ладно, брейся давай, посмотрю, кому ты там понадобился ни свет ни заря, — ответила из кухни Нина Николаевна.

— Алло!

— Здравствуйте, я могу поговорить с Максимом Викторовичем? — услышала она в трубке знакомый голос Алексея.

— Алло, Леша, здравствуй! Как ты, дорогой мой? Что-то давненько к нам не заезжал!

— Ой, Нина Николаевна, какая приятная неожиданность! Вот не вру, только недавно вспоминал про вас. Вам там, простите за нескромный вопрос, не икалось?

Нина Николаевна от души рассмеялась — она давно привыкла к тому, что Березин неисправимый балагур и жизнелюб.

— Нет, Бог миловал, Лешенька, но спасибо, что спросил. Так когда заедешь-то?

— Скоро, Нина Николаевна, теперь очень скоро, — сказал Лешка, улыбаясь, и невольно вспоминая Инну — ну а куда теперь денешься?! Все-таки будущая теща, и надо сказать, что теща — золотая!

— А Макс у вас, как я понимаю? Мне очень нужно с ним поговорить.

— Он умывается, Лешенька! Сейчас подойдет. Ты мне пока расскажи, как твои дела?

— Да по разному, Нина Николаевна. Вы же меня знаете: работаю, а в свободное время пьянствую, гуляю, наслаждаюсь жизнью. Только вот жаль, что для последнего времени у меня почти не остается! Уже забыл, как водка пахнет! — весело ответил Березин.

— Ну, Лешка, ты, я смотрю, совсем не меняешься! Все такой же шутник! Как бы сказал мой муж — «трепачова фабрика».

Уже много лет, с тех самых пор, как умерла его мама, семья Королевых была для него родной. Родители Макса и Инны всегда были рядом, они помогали, они ругали, они учили и давали советы, когда таковые были нужны. Всегда деликатные, они никогда не были ни назойливыми, ни дотошными. В бытность студентом он не раз перехватывал у них денег до стипендии. А по выходным и на каникулах вместе с Максом приезжал к ним в деревню, где всегда их ждали вкуснейшие шашлыки с костра и фирменная настойка, которую Королевы всегда делали сами и никому не открывали рецепта. Каждый год под конец сезона на полочках в погребе выстраивалась целая коллекция различных бутылок: черничная, земляничная, рябиновая, калиновая, на мяте и на смородине: выбирай любую! Костер запаливался только на березовых и сосновых полешках, потому что Виктор Петрович не признавал никакого готового угля и новомодных мангалов. Только шампуры и костер. А ночью, когда родители и Инна уходили спать в дом, Макс с Алексеем вдвоем разговаривали обо всем на свете и пели песни и пекли картошку. «И как в вас столько влезает? Я, например, после такого количества шашлыка „кыш“ сказать не могу, а вы еще и картошку есть собираетесь!» — постоянно удивлялся Королев-старший. А они ели, пели, пили, и было в этом столько счастья, что и представить сложно! И ежики шуршали в хворосте, и был даже один знакомый филин, постоянно прилетавший по ночам на соседнюю березу. Они даже дали ему имя Никодим. Этот Никодим ухал, охал, бессмысленно пучил оранжевые глаза и луна отражалась в них, играя и переливаясь, как будто наливая их, как два блюдечка, своим таинственным загадочным светом…

— Ну, ладно, Лешенька, ты только не пропадай, а то мы с Витькой скучаем. Передаю трубку!

— Леха, ты что так рано-то? Случилось чего? — Макс вышел на кухню и уселся возле стола, на котором уже исходили ароматом аппетитные румяные сырники с изюмом.

— Случилось, Макс, случилось. Нам бы пересечься и чем раньше, тем лучше. По-моему, я вчера накосячил, и по ходу, серьезно.

— В смысле? — Макс не удержался и сунул в рот горячий сырник, щедро полив его сгущенкой.

— Короче, давай, собирайся и через десять минут жду тебя около подъезда. Повторяю, это срочно. Отбой.

Макс с сожалением отодвинул тарелку и отхлебнул чай. Нина Николаевна присела напротив на краешек табуретки и заглянула сыну в глаза.

— Ну, что, опять неприятности? На работе, провались она пропадом?

— Ма-а-ам! Ну ты же знаешь, что это единственное, что я умею делать хорошо, потому, что это единственное, что я делаю с удовольствием! И вообще, мне казалось. что мы уже давно все обсудили и тему закрыли, — Макс улыбнулся, нежно взял маму за руку и поцеловал.

— Это опасно?

— Ну какое там «опасно», мамуль! Конечно нет. Я прошу тебя, не волнуйся, а вечером я постараюсь притащить к нам Березина. Посидим, чайку попьем, чаек коньячком полирнем, поболтаем. Кстати, надо бы Иннке тоже позвонить, как думаешь? — крикнул он уже из коридора, надевая куртку. — Все, мамуль, мне надо бежать! До вечера. Постараюсь днем позвонить, но не обещаю!

Макс клюнул мать в теплую щеку и вышел в коридор.

* * *

— Вот такие дела, брат Максимка. Я был у Мальцевой. Машины ее перед домом нет, а в квартире мне открыла какая-то полоумная старуха, — как я понял, ее соседка по коммуналке, — которая сначала наорала на меня, а потом сказала, что Вероника — шалава и сегодня дома вообще не появлялась. Так что нужно срочно искать госпожу Мальцеву и наведаться в тот дом, куда наш клиент привез Катю Долгову. Разорваться я, как ты понимаешь, не могу. Так что в область ехать надо кому-то еще, — Березин выбросил окурок, поднял стекло и поставил обогреватель на максимум. В машине было надымлено так, что щипало глаза, но бессонная ночь и два литра приторного кофе сказывались ознобом, который колотил его нещадно.

— Так, спокойно! Не газуй. То, что Вероника не подходит к телефону в конторе, вообще-то, вполне объяснимо. На часах только половина седьмого утра. Офисные работнички начинают трудовой день не раньше девяти, а то и позже.

— А где ее ночью черти носили? Ведь соседка заявила, что не было ее дома!

— Ну ты даешь, Леха! Да где угодно! Она девушка одинокая, незамужняя, дети ее не ждут, так что вполне возможно, что ночь она провела у какого-нибудь своего друга или подруги. Так что бить тревогу пока рановато, — Максим опустил стекло. Дым клубами рванул наружу, уступая место сырому московскому воздуху. Вместе с ним в салон ворвались привычные утренние звуки московской улицы и сердитые, будто простуженные, голоса моторов. Алексей поежился.

— Макс, закрой окно, холодно!

— Не могу! Иначе мы рискуем с тобой задохнуться. Потерпи еще пару минут. И вообще, у тебя так печка шпарит, что мне даже жарко.

— А мне холодно! — Березин со злостью нажал на кнопку, и стекло послушно и тихо поехало вверх.

— Ну ты даешь! — удивленно покачал головой Максим — Слушай, а ты не заболел? Что-то ты плохо выглядишь. Вон и глаза красные, как у окуня. Не спал что ли?

— Не спал, — буркнул Березин.

— Оно и видно.

— Слушай, Королев, мне сейчас не до шуток, — ответил он с раздражением. — Я совершенно серьезно думаю, что эта девица будет шантажировать Филиппова. А он таких штучек не прощает. Хлопнет он ее, как пить дать — хлопнет! Если уже не…

— Так, стоп психоз!

Макс глубоко вздохнул и хлопнул ладонями о колени:

— Ну вот что. Я сейчас возьму ребят, мы поедем в область и постараемся все осмотреть, хотя, мне кажется, что это пустышка. И вообще, что ты предполагаешь там обнаружить? Хладный труп гражданки Мальцевой?

— Типун тебе на язык! Надеюсь, что до этого еще не дошло, хотя все возможно. Макс, прошу тебя, пошурши там. Может подвал там есть или погреб? Не знаю, может это действительно паранойя, но предчувствие у меня очень нехорошее. Думаю, что наш маньяк не будет сидеть сложа руки, ведь насколько я сумел понять, эта Мальцева может утопить его, как кутенка. Блин! И кто меня вчера за язык тянул?!

— Давай, Леха, поезжай-ка ты к офису этого «Фармконтакта» и постарайся ее там перехватить. И успокойся, я тебя прошу!

Макс вышел из машины, а Березин в который раз набрал уже наизусть заученный номер Вероники. Трубка отозвалась длинными гудками и в конце просьбой оставить сообщение.

* * *

…Перед закрытыми глазами метались радужные пятна, как в детской игрушке, которую в детстве подарил Веронике папа. Калейдоскоп. Вот как она называлась. Маленькая Вероника очень любила, приникнув глазом к концу этой небольшой трубочки, медленно поворачивать ее и наблюдать, какие причудливые узоры складываются из мелких разноцветных стеклышек. Когда соседский мальчишка по имени Валерка увидел калейдоскоп, то непременно захотел разломать его, чтобы достать «несметные сокровища». Он отнял у Вероники игрушку и разломал ее. В ладони оказалась горсточка совершенно обычных осколков, волшебство пропало, сказка растаяла… В тот день Вероника долго и безутешно плакала…

Сейчас тоже было ощущение того, что Вероника, как в детстве, смотрит, как меняются разноцветные хитросплетения. Но только тогда эти картинки не вызывали страха, не будили ужас, а напротив, были интересными и загадочными. А еще почему-то не хватало воздуха, несмотря на то, что было холодно. Вероника пыталась втянуть его ноздрями, ртом, но что-то мешало. Горло першило и кашлянуть почему-то тоже не получалось… Это, наверное, просто сон. Просто надо проснуться. Вероника слышала, что бывают такие кошмары, из которых сложно вынырнуть и для нее это всегда было удивительно. Как это — бояться во сне? Сама она всегда спала очень хорошо. Особенно в родительском доме, после сытного ужина, который готовила ее мама. К ужину обязательно было розовое сало, до которого Вероника была большая охотница, домашние пельмени с густой жирной сметаной и вкусный вишневый пирог, который обязательно надо было есть с пылу, с жару. В родительском саду росли три старых вишневых дерева. Вероника собирала красно-бордовые спелые ягоды в корзину, повешенную на шею, и после этого руки три дня нельзя было отмыть даже с мылом… Мама учила ее раскатывать тесто для пирога и Вероника обсыпалась мукой вся, как говорил отец — «от ушей до хвоста». Скалка непременно скатывалась на пол, а вишня растекалась сладко-кислой бордовой лужицей. Тогда мама смеялась над ней и выпроваживала дочку с кухни, а сама колдовала над тестом… Все это было в той жизни, когда не надо было бороться за место под солнцем, когда ее не передергивало от старушек на улицах, когда не было еще маленького швейцарского кафе с воздушными круассанами. А были простые мама и папа, бабушка и дедушка, когда были походы на речку и за грибами, калейдоскопы, мягкие игрушки и семейные ужины, вкуснее которых ничего себе и вообразить нельзя…

Вероника постаралась пошевелиться, но внезапная резкая боль пронизала ее всю до самых кончиков ногтей. Она вскрикнула, но услышала только хриплый глухой звук. Сделав над собой усилие, Вероника постаралась открыть глаза.

— Ну, что, сучка, оклемалась? Или ты всерьез думала, что сможешь играть со мной в кошки-мышки? Я же предупреждал, что это слишком опасно.

Сухие воспаленные глаза с трудом рассмотрели силуэт, освещенный слабым светом грязной молочной луны. Человек, облаченный в непромокаемый плащ и высокие сапоги, стоял напротив Вероники. Такая же одежда была и у ее отца, когда тот ездил на рыбалку на речку Сошку, что протекала неподалеку от их дома. Правая рука, стоящего перед ней человека, заканчивалась хищным узким лезвием большого ножа. Она изо всех сил напрягла зрение, вглядываясь в его лицо. Наконец пелена немного рассеялась и она узнала его. В реальность происходящего поверить было почти невозможно. Неужели это тот самый Виктор Михайлович Филиппов, — рыцарь, прилежный семьянин, любящий и заботливый отец?! Неужели это чудовище, стоящее перед ней, и есть тот самый мужчина, которого она, Вероника, не щадя сил и времени так долго и упорно добивалась?! Она наконец поняла, почему даже простой глоток воздуха дается с трудом: рот был заткнут грязным скользким кляпом, а руки и ноги опутаны веревками. Тело ломило так сильно, что на минуту ей показалось, что внутри нее не осталось ни одной целой кости. Сильная рука грубо выдернула кляп, так, что передний зуб надломился. Вероника, вскрикнула. Человек перед ней приложил палец к губам, отрицательно покачал головой и показал нож.

— Я, моя милая Вероника, очень хотел бы знать, где спрятаны фотографии. И чем раньше ты все мне расскажешь, тем быстрее умрешь. Ты сама виновата в том, что произошло, — он пожал плечами и продолжал. — Ты девочка умная, сообразительная и должна понимать, что оставить тебя в живых я просто не могу. Хочу сразу предупредить, что здесь кричать можно, но не рекомендуется. И шутить, как ты понимаешь, я не настроен, — голос был спокойным, речь — рассудительной и тем страшнее было вникать в смысл сказанного.

— Дайте мне воды! — с трудом проговорила она и не узнала свой голос.

Человек вновь покачал головой. Лезвие взметнулось и прошло по щеке, рассекая кожу. Странно, но боли Вероника не почувствовала, только горячая струйка крови потекла за шиворот, обжигая лицо и шею. Девушка дернулась и застонала.

Человек сморщился от отвращения, на его лице возникло выражение крайней брезгливости.

— Уверен, если бы она все-таки выросла, то стала бы такой же лживой и продажной тварью, как ты! Вы готовы на все, ради собственного благополучия. Готовы отнимать то, что не принадлежит вам, готовы рушить судьбы других людей, если ВАМ это нужно. Та отняла у меня семью, а ты хочешь отнять свободу. Но я вам не дамся, нет! Я убил ее. И тебя тоже убью. Я сильнее вас!

Запекшимися губами Вероника пыталась хватать воздух.

— Я прошу, не надо! За что? — прохрипела она.

Вместо ответа снова последовал сильный удар в незащищенный живот, который заставил Веронику скрючиться на сыром полу. Как издалека она услышала собственный безумный вопль боли и ужаса и наконец вспомнила все, что случилось с ней накануне.

* * *

…В ресторан она приехала заранее и выбрала самый отдаленный от барной стойки столик. Заказав бокал красного вина, она в который раз за день постаралась собраться с мыслями. Главное, — уверенность и напор. Риск и блеф! Все фишки — на зеро и можно сорвать банк. И все же где-то, в самой глубине сознания, металась подлая мыслишка: «А может бросить все к черту? Ситуация слишком опасна! Этот человек не из тех, что останавливается на полпути. Для него твоя жизнь ничего не значит и ему плевать на то, что ты строишь какие-то планы и до безумия хочешь жить в маленьком уютном домике в швейцарских Альпах. Остановись, нажми на тормоз, уходи, пока не стало слишком горячо!» Но Вероника старательно гнала от себя эту трусость, запивая ее вином. Он появился в дверях как всегда подтянутый, в сером элегантном плаще и поискав ее глазами, проследовал к ней.

— Итак, Вероника, я надеюсь, что повод, по которому вы меня выдернули из дома на ночь глядя, был действительно весомый, — сказал мужчина из ее недавних грез, присаживаясь напротив.

— Не сомневайтесь, Виктор Михайлович. Уверяю, вам будет интересно. Будете что-нибудь заказывать? Вино не советую, оно здесь какое-то кислое, — Вероника слегка сморщила свой хорошенький носик и ослепительно улыбнулась подошедшему официанту.

— Минеральной воды без газа и «американо» без сахара, — негромко сделал заказ Филиппов и выжидающе посмотрел на собеседницу.

Несмотря на видимую невозмутимость, девушка нервничала. Пальцы быстро крутили зажигалку, а кончик красиво очерченных губ слегка подергивался.

— Виктор Михайлович, не буду вас бомбардировать ненужной информацией и обойду все детали. Важно то, что я теперь знаю некоторые моменты из вашей биографии, которые вы старательно пытаетесь скрыть от окружающих. Вы понимаете меня?

— Боюсь, что не совсем. О каких именно моментах моей жизни вы говорите? — он взглянул на нее и она мысленно передернулась: столько холода было в этом взгляде!

Она медлила с ответом.

— Вероника, вы выглядите не совсем здоровой, мне кажется, что вам не повредил бы отпуск. Хотите я переговорю с шефом? Вам необходима перемена обстановки, свежий воздух. Что вы думаете о поездке к морю? Рекомендую вам Гоа или Шри Ланку. Изумительный отдых на берегу Индийского океана. Подумайте, Вероника!

— Виктор Михайлович, я все-таки думаю, что вам полезно будет выслушать меня, — наконец решилась она. — Итак, по порядку и без лишних подробностей. С некоторых пор вы снимаете квартиру в этом районе. Я знаю, что с весны здесь пропали без вести три девочки, а недавно было совершено еще одно нападение. Последней жертве удалось сбежать. Вы на данном этапе вне подозрений, так как она не помнит вашей внешности, да и действовали вы весьма аккуратно. Но вы не учли одно обстоятельство. Я знаю, что это были именно вы. И у меня есть неоспоримые доказательства вашей вины. Как и почему они ко мне попали, я сейчас рассказывать не буду, это не интересно. Важно другое, — Вероника бесшумно выпустила воздух через сложенные в трубочку губы и покачала головой. Руки начали предательски дрожать и она старательно пыталась скрыть эту дрожь плотно обнимая ладонями полупустой бокал. — Если вы не хотите сложностей, вам придется выслушать мои условия и согласиться на них.

Он молча пил кофе не отрывая взгляда от своей собеседницы. В какой-то момент Вероника поняла, что еще чуть-чуть, и она просто вскочит с места и убежит куда глаза глядят, только бы не находиться на «мушке» этого человека. Ей вдруг стало безумно страшно и одиноко. И именно в тот самый момент она поняла, что не ошиблась. Это был он. И это его молчание было красноречивее любого чистосердечного признания. Не вынеся затянувшейся молчаливой дуэли, Вероника быстро продолжила.

— Я хочу, чтобы вы завтра же перевели на мой счет в банке сто тысяч евро. И тогда бумаги, которые я должна отослать следователю — а такие бумаги с моими показаниями, а также кое-какие очень интересные фотографии у меня, как вы догадываетесь, есть — никогда не попадут к нему на стол. Иначе, сами понимаете, что вас ожидает. И хорошо, если вашу судьбу решит суд, а то ведь есть немалая вероятность того, что до суда вы просто не доживете. Я бы на вашем месте согласилась. Думаю, что сумма, озвученная мной, не столь обременительна для вас, тем более, если учесть, что на кону стоит ваша жизнь и свобода, — она глубоко вздохнула, будто долгое время находилась под водой. Ну вот и все. Последний шаг сделан, Рубикон перейден, путь назад отрезан. Теперь только вперед!

Он вдруг улыбнулся и взял ее за руку. Ладони девушки были влажные и холодные.

— Вероника, вы всегда мне нравились, — начал он тихим глубоким голосом, поглаживая ледяные длинные пальцы с великолепным маникюром. — Вы умеете брать от этой жизни все. Меня всегда восхищали такие люди. Вам надо было родиться мужчиной. Вы решительны, умны и абсолютно беспринципны. Я не говорю, что это минус! Напротив, именно это качество, как правило, помогает людям достигнуть карьерных высот. Но неужели вы совершенно не боитесь? Ведь вы в этот поздний час пришли сюда совершенно одна. Вы утверждаете, что я причастен к смерти как минимум трех человек. И сами же ведете со мной светскую неспешную беседу за бокалом вина. Это же полное безрассудство! Вам так не кажется?

Вероника вырвала свои пальцы и они выскользнули из его жесткой руки, как выскакивает из рук незадачливого рыбака только что пойманная в реке рыба. Она брезгливо поморщилась, взяла со стола салфетку и промокнула ладони, а затем, достав из сумочки влажные платки, она приложила один из них к щекам, на которых цвели ярко-алые пятна.

— Вы мне угрожаете, Виктор Михайлович?

— Бог с вами, Вероника! Напротив, я отдаю должное вашему незаурядному уму и прозорливости, — Филиппов расслабленно откинулся на спинку стула и продолжал.

— Вы сумели взять быка за рога. Но почему только сто тысяч? Почему не миллион? Почему не два? Сумма в сто тысяч ничтожно мала и вам этого надолго не хватит. Уверяю вас, моя дорогая, денег не бывает много. Это только сейчас кажется, что этого вполне достаточно. А какие у меня гарантии, что через пару месяцев вы не начнете требовать с меня еще и еще? Я предлагаю вам обоюдовыгодный вариант. Мы сейчас вместе с вами едем в банк, где я перевожу на ваш счет требуемую вами сумму, а потом мы вместе едем к вам, где вы передаете мне все документы. Иначе никак не получится. Вы же разумная женщина и понимаете, что в данном случае это бизнес: вы мне, я вам.

Вероника нервно рассмеялась.

— Виктор Михайлович! Неужели вы думаете, что я настолько глупа, чтобы поехать с ВАМИ куда бы то ни было? Я совсем не хочу, чтобы завтра мое остывшее тело клевали вороны. Бумаги и фотографии в надежном месте, так что сначала деньги, а уже вечером стулья, это же классика, вам ли не знать! Не сомневайтесь, документы будут уничтожены сразу, как только я получу то, что хочу. Я честная девушка и слово свое держу.

Наступила довольно продолжительная пауза. Вероника чувствовала, как человек, сидящий напротив нее пристально смотрит на нее, словно оценивая. Она именно чувствовала этот взгляд, поскольку боялась взглянуть ему в глаза. Вино показалось пресным, как теплая вода. За соседним столиком развеселая компания молодежи праздновала какой-то свой праздник — звучали радостные голоса, сыпались «соленые» анекдоты и «крутые приколы». То и дело до ее слуха долетал громкий смех и звон пивных кружек, сдвигаемых в очередной раз под тост. И Вероника вдруг почувствовала жгучую зависть к ним. Как было бы хорошо сидеть с ними за одним столом, пить плебейское пиво, заедать его креветками и солеными фисташками. А потом завалиться к кому-нибудь на квартиру и до самого утра на кухне петь песни под гитару, хлебать жидкий чай из щербатых чашек и закусывать старым ванильным сухарем, обсыпанным крупным сахаром. Она так живо представила себе эту картину, что удивилась сама себе. Разве то, что сейчас нарисовало ее воображение, похоже на ту жизнь, которую она планировала для себя? В этом нет абсолютно ничего общего с горными пейзажами далекой Швейцарии. Почему же тогда она вдруг так остро захотела этой беззаботной студенческой жизни? Не дав себе додумать эту мысль до конца, Вероника вновь закурила и решительно прервала молчание:

— Ну так что же, Виктор Михайлович? Я жду вашего решения.

— Хорошо, Вероника. Договорились, вы победили, — Филиппов шутливо поднял руки, — Завтра же необходимая сумма будет у вас. Я верю в вашу порядочность и ценю вашу смелость. Ну а теперь вынужден откланяться.

Он небрежно бросил на стол тысячную купюру и, поцеловав Веронику на прощание в запястье, ушел.

Некоторое время она сидела не двигаясь с места и едва переводя дыхание. Затем подозвав официанта и наступив на глотку всем своим принципам, заказала двойную водку с соком и залпом выпила содержимое стакана. Страшные мысли вдруг отступили, отчаяние и беспомощность улетучились с последним глотком «Абсолюта» и уступили место какой-то безудержной эйфории. Нетвердо стоя на ногах, Вероника вышла из душного помещения на улицу и со вкусом глотнула морозный ноябрьский воздух. Все получилось! Получилось даже проще, чем она думала. Наконец-то жизнь заиграет красками. Какая там студенческая жизнь с пивом и поездками в душном метро?! Какой чай из спитого пакетика? Какие сухари? Это было минутное помрачение. Она обязательно уедет в Швейцарию. Она снимет там домик — она уже узнавала, на ту сумму, что она потребовала с Филиппова это вполне реально, хватит на несколько лет безбедной жизни. А потом со временем, она выучит язык, найдет работу и каждый выходной будет пить кофе с воздушными круассанами! А по выходным она будет подниматься в горы и гулять по альпийским лугам, где пасутся совершенно замечательные коричневые коровы с бубенчиками на толстых шеях. И ресницы у этих коров длинные-длинные, из-под которых смотрят на мир грустные и добрые глаза. Вероника сорвет большой пучок сочной травы и покормит корову с печальными глазами, а старый пастух в кожаных штанах улыбнется и заговорит с ней на своем переливчатом тирольском наречии. Она обязательно найдет и засушит на память эдельвейс. Она будет смотреть на снежные вершины Альп и как дурной сон вспоминать этот холодный, грязный и ужасный город. Она не совсем дура, зачем требовать невозможного?! Ей вполне хватит той суммы, которую она озвучила. Это вполне адекватная плата за молчание. И она ее получит! Вероника взялась за ручку двери своей верной «Тойоты» и в этот момент мир перестал существовать…

* * *

— Алло, Макс, ну что у тебя там с выездом? Прошу тебя, поторопись.

— Да как всегда, формальность на формальности. Начальство срочно требует сдать отчеты по некоторым нашим делам — у нас какая-то проверка намечается, поэтому задерживаюсь. Но я уже почти все закончил. Надеюсь, что скоро сможем выехать. Ну а что у тебя?

— Все хреново, даже очень хреново. Мальцева на работе так и не появилась. Филиппов же позвонил вчера вечером своему шефу и взял на сегодня отгул. У него вроде как ребенок заболел. Я ему позвонил на мобильный. Он сказал, что сейчас едет с женой и сыном в больницу, часам к двенадцати будет. Но все равно я хочу съездить к нему, чтобы удостовериться, что дома никого нет. Макс, вот что пришло мне в голову. Надо бы те даты, в которые пропадали девчонки сверить с расписанием командировок и отпусков Филиппова. Попробуй пробить это дело. Можешь позвонить Ступину.

— А это еще что за зверь?

— Да ладно тебе, я же вчера тебе рассказывал, что в офисе разговорил одного молодого, да шустрого. Старший менеджер, Ступин Антон Сергеевич. Это он мне вчера все про Мальцеву выложил.

— А, помню! Это тот, что тебя сватал принтер чинить?

— Во-во! Он точно в курсе. Скажи, что ты от меня. Этот козел так ко мне проникся, что точно не откажется помочь. Мне почему-то кажется, что он этого Филиппова недолюбливает и не упустит возможности притопить шефа. Уж скрывать-то точно ничего не станет.

— Ладно, я тебе сразу же отзвоню, как только что-нибудь выясню.

— Знаешь что, я, пожалуй, после визита на квартиру Филиппова, метнусь в область сам, а там уж гляди и ты с ребятами подъедешь. Все, отбой! — Алексей проигнорировал очередной красный светофор и нажал на газ. Интуиция его еще ни разу не подводила. А сейчас градус опасности просто зашкаливал. В голове въедливой пиявкой засела мысль, что он опаздывает, безбожно опаздывает! Все, что у него было на данный момент против Филиппова, это только его предположения, но пиявка, вгрызаясь в мозг с каждой секундой, убеждала его в том, что он прав. И если они опоздают, то все их рассуждения, все гипотезы, будь они неладны, все ордера и бумажки уже не смогут помочь глупой и жадной птичке-Вероничке, которая добровольно зашла в пасть к крокодилу. И пусть окажется, что он, Березин, ошибается, и что его хваленое шестое чувство его подвело, только бы не случилось самого страшного. Оставив машину прямо на улице, Березин включил «аварийку». Из интересующего его подъезда как раз выходила пожилая дама, ведущая на поводке огромного поджарого дога. Алексей почтительно придержал дверь и вошел внутрь.

— Вы к кому, молодой человек? — задала вопрос бдительная консьержка, высунувшись из своей будки. Перед крепкой и боевитой на вид бабулькой на заботливо подстеленной салфеточке лежал аппетитный бутерброд с краковской колбасой, сдобные баранки и дымящаяся чашка с чаем. Березин отчетливо ощутил, как в его желудке сиротливо полощутся два литра растворимого кофе, выпитых еще ночью.

— Я в пятьдесят восьмую, к Филипповым.

— А Виктора Михайловича нет дома, или вы к Лидочке? Тогда назовите свое имя-фамилию! У меня все четко, — муха не проскользнет! — с этими словами бабулька с неохотой отодвинула от себя приготовленный завтрак и открыла пухлый журнал в коричневой клеенчатой обложке — эдакий предок бумажно-канцелярской промышленности.

— Это хорошо, что муха! — отозвался Березин, сглатывая слюну. — А Филиппов один уехал или с сыном?

— Дак, а он и не приезжал со вчерашнего вечера. Как вчера с вечеру укатал в свою командировку, так и не появлялся. Виктор Михалыч человек деловой, обстоятельный, не то что некоторые, как например Петька Моховой из сорок четвертой. Этому только бы по бабам шляться. Тьфу на него, плесень, а не мужик! Вчерась опять с клуба какую-то деваху притащил: юбчонка махонькая — срамота, одним словом, а колготки аж вот в такую дырку! — бабулька подняла со стола баранку, которая наглядно должна была продемонстрировать Березину величину «дырок» на колготках пришлой девахи, и высунула ее в окошко прямо ему под нос. — А третьего дня…

— Так значит, жена Филиппова с ребенком дома? Странно, я ей звонил, а к телефону никто не подошел, — перебил Алексей словоохотливую консьержку.

— Да дома она, куда ей деться-то! А телефон, поди, отключила, чтоб мальца не будить. Небось Владичка опять засопливился. Говорила ж я ей, что салом надобно дите мазать, даже предлагала: мне сноха целую банку с Гомеля прислала! Хорошее сало, домашнее! А Лидка все по аптекам да докторам ходить.

— Спасибо, вам, — Алексей сорвался с места и не обращая на возмущенные крики без лифта взлетел на четвертый этаж.

Он нажал кнопку дверного звонка. Наконец за дверью послышались шаркающие шаги. Замки щелкнули и Алексей увидел существо, напоминающее больного кузнечика. Женщина прижимала к виску мокрое полотенце, вода с которого капала на тапочки и придверной коврик.

— Вам кого? — слабым тихим голосом прошелестел кузнечик.

— Мне вас, Лидия Сергеевна, а еще лучше было бы увидеться с вашим мужем. Ведь Виктор Михайлович Филиппов является вашим супругом? — Березин не дожидаясь приглашения протиснулся в коридор и закрыл за собой дверь, так как на лестнице уже слышался топот бдительной сторожихи..

— Да, а вы кто? — кузнечик Лида слегка пошатнулась, но на ногах все же устояла.

При слабом свете, проникающем в коридор с кухни, Алексей увидел, что на виске и под правым глазом молодой женщины расплывается иссиня-черный кровоподтек.

— О-о! Лидия Сергеевна, это кто же вас так сильно любит-то?

— Это… Это не важно, я просто не спала пару ночей, у меня ребенок маленький. Устала очень, вот и упала, — голос был таким тихим, что каждое слово нужно было ловить, несмотря на то, что стояли они почти вплотную друг к другу.

— Ну-ну, понятно, — Алексей согласно и сочувственно покивал головой. — Ну а супруг-то ваш где? Что же он-то вам не поможет?

Несмотря на полумрак, Березин увидел, как женщина напряглась.

— Виктор уехал на работу. Давайте пройдем, а то как-то на пороге разговаривать не хочется. Баба Дуня, небось, уже под дверью стоит, — сказал кузнечик, и нетвердой походкой двинулась в комнату.

— Вы только не шумите, пожалуйста, а то я только что сына спать уложила, — сказала она присаживаясь на краешек дивана. — Так вы кто?

— С вашей стороны это не очень благоразумно, впускать в квартиру неизвестно кого, — проговорил Березин, оглядываясь по сторонам. Квартира была шикарная. Все вокруг просто вопило о достатке хозяев. В большом, под потолок, книжном шкафу стояли в ряд коллекционные издания Пушкина, Баратынского, Брюсова, Блока. Другую полку занимали английские, немецкие и французские классики. На журнальном столике Березин заметил потрепанный томик Бертольда Брехта. Видно было, что книга не просто пылится, — ее читают, и похоже, что не в первый раз. Но несмотря на видимый достаток, Березин почему-то явственно ощутил отсутствие уюта и домашнего тепла. Он вдруг понял, что ужасно соскучился по Инне, хотя они расстались всего несколько часов назад. Мысленно он представил ее в прозрачной бледно-сиреневой ночной рубашке, с разметавшимися по подушке волосами и раскрасневшуюся после их долгого любовного марафона. От одних воспоминаний спина покрылась мурашками и сердце гулко ударило где-то в животе. «Вот разберусь с этим делом и сразу же, а может быть в тот же день женюсь на Иннке!» Невероятным усилием воли он сбросил с себя наваждение и вернулся в реальный мир. А в реальном мире перед ним сидело больное существо, кузнечик по имени Лида и смотрела на него своими глазками-бусинками. Березин увидел, что ее глаза совершенно черного цвета, похожие на две мелкие, но уже перезрелые чернички.

— Моя фамилия Березин. Я майор милиции. Вот мое удостоверение, — Алексей достал «корочку» и протянул Лидии, но она даже не взглянула, а чернички подернулись предательской росой.

— А вопрос у меня такой. Где в данный момент находится ваш муж?

— Я же уже сказала, что Витя на работе. Он работает в одной известной фармацевтической компании, занимает там пост заместителя генерального директора.

— А я и не знал, что известные фармацевтические фирмы перешли на круглосуточную работу! Не бережет себя ваш супруг, как бы не надорвался — день и ночь на службе! — покачал головой Алексей.

— Извините, я не поняла.

— А что тут не понятного? Ваш муж не ночевал сегодня дома. Судя по всему, все это время он провел на работе, зарабатывая деньги честным трудом. Не так ли?

Бледное лицо Лидии стало синюшного цвета. Березин испугался, что с ней может приключиться обморок и машинально подвинул ей стакан с водой, стоявший на столе.

— С чего вы взяли, что Витя не ночевал? — спросила Лидия, с трудом шевеля непослушными губами, и сделала маленький глоток.

— А с того, что ваша баба Дуня сказала мне о том, что ваш муж «укатал» вчера вечером в командировку. А вот у меня есть другая информация. Когда я сегодня утром разговаривал с ним по телефону, он мне поведал трогательную историю о внезапно заболевшем сыне, которого срочно необходимо показать врачу. Но и это еще не все. Непосредственный начальник Виктора Михайловича рассказал мне, что ваш дражайший супруг взял на сегодня отгул. Вот я и прибыл к вам, чтобы выяснить, где же правда, милая Лидия Сергеевна?

— А почему вам это интересно, Алексей Дмитриевич? Вы что, в чем-то подозреваете Витю? Он ни в чем не может быть виноват!

— А с чего вы вдруг решили, что я его в чем-то подозреваю? — наивным голосом поинтересовался Березин.

— Просто мне кажется, что работники МУРа просто так по домам не ходят. Для этого должен быть какой-то значительный повод.

— Лидия Сергеевна, вы очень проницательная женщина, повод у меня есть, — Алексей чувствовал, что его насмешливый и издевательский тон совершенно неуместен, но не мог сдержаться. Неужели эта женщина, сидящая перед ним может любить и покрывать такое чудовище, как Филиппов? Живет по принципу «Бьет, значит любит». Березин никогда не мог понять таких вот затюканных несчастных, которые сами добровольно соглашаются быть рабами своих мужей. А то, что Лида запугана до предела, сомневаться не приходилось. И ведь явно не дура — Брехта абы кто читать не будет — так зачем хоронить себя раньше времени? Зачем становиться безвольной и бессловесной тряпкой? Любовь? Но это уже больше похоже на мазохизм в изощренной форме!

— Вы его просто не знаете! Витя самый добрый, самый чуткий и заботливый мужчина на свете! — голос Лиды сорвался на крик и она тут же закашлялась.

— Я вижу, Лидия Сергеевна. Ваш внешний вид красноречиво говорит о сдержанном и спокойном характере вашего мужа. Видимо, это он так трогательно заботится о вас, — безжалостно продолжал Березин, подавая ей пачку носовых платков.

Женщина напротив него сжала ее так, что костяшки побелели. Она вскочила на ноги и быстро прошлась по комнате. Затем она вернулась и наклонилась к самому лицу Березина:

— Да что вы можете знать о моей жизни?! Может я на самом деле счастлива, и не вам меня судить! Если у вас есть, что сказать — говорите, а нет — так убирайтесь отсюда к чертовой матери! — выдохнула она с ненавистью.

На мгновенье Алексею показалось, что Лидия сейчас вцепится ему в лицо. Она была похожа на разъяренную самку, в нору которой забрался непрошеный гость.

— Успокойтесь, Лидия Сергеевна. Я не собирался вторгаться в вашу личную жизнь. То, как вы живете, меня ни в коей мере не волнует. В конце концов, жить с нормальным человеком или с неадекватным монстром, который может в любой момент накинуться на вас с кулаками — это сугубо ваше дело. Но кое-какие подозрения у нас действительно есть. И постарайтесь сейчас членораздельно сказать, где находится ваш муж в данный момент. Поверьте, это очень важно, так как, возможно, от этого зависит жизнь и здоровье одной молодой, но глупенькой барышни. А возможно и не только ее.

Лидия подняла пылающий взгляд на Алексея, и вдруг обмякла, колени ее подкосились, и она бессильно опустилась на кресло и закрыла глаза. Березин взглянул на часы.

— Лидия Сергеевна! Вы меня слышите? Где? Ваш? Муж? — громко и отчетливо повторил он, чувствуя, что теряет терпение.

— Я не знаю. Мы вчера поссорились, и он ушел, — сказала она и вдруг заплакала. Слезы лились из-под закрытых век прозрачными ручейками, а она будто не замечала их. Она не всхлипывала, не стонала, но казалось, что соленый поток прорвал плотину и не остановится теперь никогда.

— Где он может находиться?

Она молча пожала худыми плечами и покачала головой. И тут Березин вдруг почувствовал, что не жалость, не сочувствие, а какая-то неконтролируемая злость начинает закипать в нем:

— Вы ничего, совершенно ничего не знаете о человеке, который живет рядом с вами! — Алексей чувствовал, что нужно остановиться, но уже совершенно не мог сдерживать себя, — Вы похоронили себя заживо, поставили крест не только на своей жизни, но и обрекаете ребенка на такую же судьбу! Мужчина, который позволяет себе поднимать руку на женщину, не заслуживает ничего, кроме презрения и отвращения. О какой любви, о каком таком счастье можете вы говорить?! Вы покрываете мерзавца, который, как тряпичными куклами играет живыми людьми! Неужели вы не видите, что вы тоже для него — никто? Вот и сейчас, возможно, от прихоти вашего мужа напрямую зависит человеческая жизнь, но вам ведь наплевать! Вам важно, чтобы вас не трогали, не вмешивались в ваш ограниченный глухой мирок, который вы выдумали для своего спокойствия! — он почти сорвался на крик.

Лидия в ужасе, как затравленная, широко открытыми глазами смотрела на него.

— Я правда ничего не знаю. Витя хороший, он не может никого убить! — наконец проговорила она.

Алексей презрительно усмехнулся, поднялся и прошел к двери. Уже на пороге он обернулся. Лида сидела в той же позе, но на этот раз в ее взгляде он заметил страх.

— Лидия Сергеевна, мой вам совет. Вернитесь в реальность. Себя вам не жалко, так подумайте хотя бы о сыне. Он не жертвенный агнец, а просто маленький безответный ребенок. То существование, что вы добровольно выбрали для себя, ему не подходит. Пожалейте его. Берите малыша и отправляйтесь к родителям. Они ведь живут в Москве? — уточнил он.

Она молча кивнула.

— Вот и хорошо. Поживите какое-то время у них. Так будет лучше для всех. Только из Москвы не исчезайте. Вы нам можете понадобиться, — он слегка замялся, — А в следующий раз узнайте получше человека, которому доверяете свое будущее, а то ведь может статься, что он опять окажется не таким, каким вы его себе придумали.

Березин вышел из дома Филиппова и с силой захлопнул дверь. Он взглянул на часы. Стрелки неумолимо бежали вперед, уводя с собой такое нужное время.

* * *

Сквозняк пузырем надул занавеску в спальне, и Инна услышала, как за Алексеем хлопнула входная дверь. Она понимала, что обстоятельства складывались таким образом, что ему просто необходимо было все проверить, как можно оперативнее. Макс был абсолютно таким же. Он мог среди ночи сорваться из дома, дабы проверить свои подозрения. Его бывшая жена, Вера, никогда не понимала этого, из-за чего в их семье постоянно вспыхивали грандиозные скандалы. Инна много раз пыталась доказать ей, что порой от этих отлучек Макса в прямом смысле слова зависит жизнь людей, пыталась убедить, но та ничего не хотела об этом слышать. Сама же Инна принимала действительность такой, какой она была. Алексей, так же как и ее брат, любит свою работу. Они сколько угодно могут жаловаться на постоянную загруженность, невозможность планировать выходные, на безденежье, но все равно ни один из них никогда не уйдет с этой службы по собственному желанию. Это, наверное, и называется высокопарным словом «призвание». Однако именно к таким сумасшедшим бегут несчастные и обманутые, именно они являются для них последним шансом на справедливость и защиту. В данном случае в этой защите нуждались дети. Она и сама была такой же. Профессия учителя, мягко говоря, не относится к категории «престижных», однако, блестяще окончив университет, Инна пошла работать в школу. Там ей было интересно и там она до последнего времени чувствовала себя на своем месте.

Инна взглянула на часы. Половина шестого. Все равно, засыпать уже поздно, да и не получится. Инна напоследок уткнула нос в подушку Алексея и вдохнула его родной запах. Она тряхнула головой и отбросила одеяло. Ноги нашарили пушистые тапочки и, запахнув теплый халат, она вышла на кухню. За окном было темно и мрачно, но в соседнем доме в шахматном порядке уже зажглось несколько окон. На столе Инна обнаружила записку: «Уехал проверять твои гипотезы, моя любимая мисс Марпл! Люблю, целую.» В конце записки Березин пририсовал смешную мордочку. Инна улыбнулась и включила чайник. Дашка, услышав, что хозяйка проснулась, тоже пришла следом и уселась на пороге умываться.

— Ну, что, зверь, не дают тебе спокойно поспать эти злые люди? Ладно, раз проснулись, будем завтракать! Хотя судя по тому, сколько ты слопала ночью, тебя следовало бы подержать на диете. Ты так не думаешь?

Дашка в ответ на это подошла к хозяйке и лизнула ее в ногу своим шершавым язычком.

— Ах, ты, подлиза мелкая! Ладно уж, будет тебе кормежка.

Инна погладила котенка и пошла в ванную.

На работу идти не хотелось. Инна знала, что впереди у нее очередной раунд разборок с директрисой и завучем. Ей до тошноты надоело доказывать им очевидные вещи, надоело бороться против «команды». Но она не могла бросить сейчас своих ребят, которым нужна. Не могла оставить Лизу и Катьку, напуганных до невменяемости родителей девочек. Но ведь ее уже почти уволили… Скорчив напоследок морду своему отражению в зеркале, Инна вышла из ванной. Взгляд ее наткнулся на мобильник, лежащий на подоконнике в кухне, но звонить Максу или Алексею она не решилась. Инна изо всех сил гнала от себя мрачные и тревожные мысли. Они вместе, они профессионалы, они обязательно справятся. И все будет в порядке. Просто так долго было плохо, что дальше должно быть только хорошо.

— Дашка! Мы с тобой очень счастливые, потому что у нас теперь есть Лешка! Вместе мы справимся! — нарочито громко сказала она. Дашка от неожиданности замерла, как и была — с поднятой лапкой, которую старательно вылизывала, и вопросительно уставилась на хозяйку.

— Он теперь всегда будет с нами и обязательно всем поможет! А мы с тобой должны ему доверять и любить его. Он обязательно это почувствует и с ним ничего не случится, потому что он будет знать как сильно мы с тобой его ждем. Правда? — Инна подхватила Дашку на руки и чмокнула в мягкую пушистую моську.

* * *

За окном машины проносились голые, сиротливые стволы деревьев. Если еще неделю назад осень пыталась отыграть у зимы хоть маленький кусочек власти, то теперь она полностью утратила свои позиции и сдалась на милость победителя. Опавшие листья почерневшим ковром устилали землю, под деревьями кое-где лежал снег, а по небу с бешеной скоростью неслись рваные растрепанные, как бродячие собаки, тучи, не пропуская ни одного солнечного лучика. Казалось, что весь мир окунулся в какой-то сумрак, и не верилось, что где-то на Земле есть голубое высокое небо, с которого беззаботно проливаются мягкие, как пух тополя, солнечные лучи, опутывая всех и вся своей ласковой теплой паутинкой. Дорога была испещрена выбоинами и колдобинами, как лицо прыщавого подростка. «Блин! Ну почему, для лица мы придумали „Клерасил“, а для дорог не можем придумать ничего?» — думал про себя Алексей, изо всех сил жалея свою машину, подпрыгивающую на ямах и буграх, как взбесившийся козлик. Но нога неумолимо жала на педаль, подгоняя верного скакуна. Колеса взрывали тонкую ледяную корку и из-под нее брызгами расплескивалась черная, холодная грязь. На повороте с главной дороги навстречу ему неожиданно вынырнул красного цвета джип и, мгновенно набрав скорость, помчался в сторону Москвы. Алексей взглянул в зеркало, пытаясь разглядеть номера автомобиля, но в мутной пелене тумана цифры и буквы слились в одно серое грязное пятно. Березин достал мобильный телефон.

— Алло, Лех, ты где? Я уже выезжаю! — услышал он голос Королева. — Кстати, твое чутье тебя не подвело. Отпуска Филиппова совпадают с тем временем, когда пропадали девочки. Но ты ведь сам понимаешь, что само по себе это ничего не доказывает!

— Макс, вполне возможно, что вскоре у нас будут неоспоримые улики против этого упыря, — мрачно отозвался Алексей. — Если, конечно, еще не поздно, — добавил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Я подъезжаю к дому, где держали Катю Долгову. И знаешь, мне показалось, что только что я видел машину Филиппова. Он выехал мне навстречу. Торопится в город, мать его так! Он же говорил мне, что в двенадцать он сможет со мной увидеться. Вот и торопится, сучонок!

— А ты уверен, что это был именно он? Номера разглядел?

— Нет, стопроцентной уверенности нет. Туман, да и грязь на дорогах сам знаешь какая.

— Почему ты не поехал за ним, Лех?

— Во-первых, мне его ни в жизнь не догнать на моей старушке, а во-вторых — и в главных — я очень боюсь того, что могу обнаружить в доме. Даже не хочу этого озвучивать, пока не проверю все сам. Ну а ты пока погоди торопиться сюда, лучше поезжай-ка ты навстречу с уважаемым Виктором Михайловичем и постарайся задержать его до моего звонка. Желательно еще, чтобы он не сунулся домой. Я разговаривал с его женой, Лидой. Так вот Филиппов ее так избил вчера, что она еле на ногах держится. А там еще и ребенок. Мало ли, что этому уроду еще в голову придет. Я, конечно, посоветовал ей с ребенком уехать на время, но мне думается, что она не послушается. Она вообще была не в себе. Мне показалось даже, что она немного того… Короче, их безопасность на тебе, лады? А сюда, на всякий случай, отправь Вовку Емельяненко с группой наших. Думаю, что одному мне будет сложновато управиться.

— Сделаем! Ты давай там аккуратно!

— Не учи ученого! Мне теперь себя тоже беречь надо. Меня теперь очень любят и ждут. Мне домой надо!

— Ого! Ну ты и шустрый! И когда ты только все успеваешь! А я ее знаю? — невнятно пробулькала трубка.

— И даже лучше, чем ты думаешь! — засмеялся Березин, — Ну все, хорош трепаться, я на месте. Да и связь что-то пропадает. Позвоню.

Алексей остановил машину. Все, дальше не проехать, теперь — пешком. С тоской он посмотрел на свой телефон. «Позвонить что ли, Иннке? Пожалуй что нет. Если я услышу ее голос, то точно не смогу соображать нормально». Он решительно сунул мобильник в карман, вытащил из бардачка карманный фонарик и закрыл двери. За кустами виднелась проваленная крыша и выбитые окна дома. Тишина была такой пронзительной, что казалось, будто все в мире остановилось и замерло, только где-то далеко в лесу слышался стук дятла. Алексей медленно зашагал к дому. Под ногами потрескивали ветки деревьев и похрустывал утренний ледок, сковавший опавшую листву. Он переступил порог избы и остановился. Повсюду были разбросаны грязные вонючие тряпки, у дальней стены примостился драный, ощетинившийся пружинами матрас, а в углу громоздилась целая куча бутылок из-под дешевого портвейна, красноречиво говорившая о тех, кто облюбовал этот «дом» под временное жилье на время летнего периода. Алексей, превозмогая отвращение, прошел внутрь и приподнял полуистлевшее тряпье. Под слоем слежавшейся ткани обнаружилось целое гнездо личинок и прочей пакостной живности, нашедшей себе здесь пристанище на время зимних холодов. Березин вытащил сигареты и с наслаждением затянулся крепким ароматным дымом, пытаясь забить им зловоние, исходившее от гниющей начинки дома. «Хорошо, что холодно, не то просто можно было бы задохнуться», — подумал он про себя и вдруг ему показалось, что он услышал слабый стон. Такие звуки иногда издают сосны, при порывах ветра. Они похожи на еле слышный плач младенца, берут за сердце и нагоняют невыразимую тоску. Но на удивление ветер сегодня угомонился и взял временную передышку. Через минуту стон повторился, но на этот раз он был длиннее и явственнее. Алексей, бросив недокуренную сигарету, одним прыжком очутился возле матраса и приподнял его. Под матрасом обнаружилась слежавшаяся комкастая вата. Разбросав ее ногами, он наткнулся на ржавую ручку в виде кольца, приделанную к небольшой полусгнившей дверце. Рывком откинув ее в сторону, Алексей зажег фонарь и его прямой пронзительный луч, пожирая темноту, осветил большую и мрачную яму погреба, из которого дохнуло гнилью и смрадом. В дальнем его углу свернувшись калачиком, как ребенок в утробе матери, лежала Вероника. Алексей спрыгнул вниз и подошел к девушке. Длинные ресницы дрогнули и ее обезумевшие воспаленные глаза словно нехотя сфокусировались на нем. Ее еще вчера такое холеное и красивое лицо было в крови, которая сочилась из свежих порезов, изрешетивших щеки и лоб. Алексей вытащил кляп и девушка хрипло вскрикнула. Передний зуб был сломан, на его месте зияла отвратительная черная дыра с запекшейся кровью.

— Ну, все, все! — уговаривал Алексей Веронику, пытаясь освободить ее связанные за спиной руки. Перочинный нож был плохим помощником — веревки были толстыми и прочными.

— Не бойтесь, теперь все будет хорошо. Надо успокоиться!

Девушка тряслась всем телом, изворачивалась и плакала. В панике она брыкалась и, казалось, что она не совершенно не понимает, кто перед ней. Вынырнув на секунду из погреба, Алексей зачерпнул небольшую горсточку снега, слежавшегося под порогом дома, и приложил его ко лбу и щекам Вероники. Взгляд ее стал чуть более осмысленными.

— Кто вы? — с трудом превозмогая боль еле слышно спросила она наконец.

— Меня зовут Алексей Дмитриевич Березин. Вы должны меня помнить, мы разговаривали с вами недавно. Я пришел, чтобы вам помочь, слышите? — громко и отчетливо произнес он.

Она часто-часто задышала и замотала головой:

— Он сказал, что вернется! — забормотала она. — Я боюсь… Он меня убьет, обязательно убьет. Он обещал, что умирать я буду долго.

— Кто «он»? — спросил Березин заранее зная ответ.

— Филиппов. Это он! Он убил их, и сказал, что обязательно убьет и меня, — лоб девушки покрылся капельками холодного пота. Она вновь сделала попытку вырваться и встать на ноги.

— Вероника, я хочу развязать вам руки, но если вы будете мне мешать, то у меня ничего не выйдет. Полежите спокойно, скоро все закончится.

Он осторожно, но решительно перевернул ее на живот и вновь занялся узлом. Нож уже натер кровавую мозоль на его пальцах, но наконец растрепанные концы поддались и веревка лопнула. Руки девушки плетьми упали вдоль тела. Березин осторожно усадил ее и прислонил спиной к холодной земляной стене погреба.

— Вероника, что он хотел от вас?

— У меня есть фотографии. Я следила за ним и знаю наверняка, что в том доме он снимал квартиру на первом этаже.

— А зачем вы это делали? Вы в чем-то его подозревали?

— Да, я думала, что он изменяет жене. Просто он часто говорил, что уезжает в отпуск с семьей, а на самом деле был в городе.

— Вы весьма догадливы и прозорливы, Вероника, — невесело усмехнулся Алексей. — Однако в нашем случае, боюсь, эти качества не пошли вам на пользу. Я так понимаю, что впоследствии вы припугнули его этими уликами. Я прав?

Она согласно прикрыла глаза.

— Вы сказали ему, где снимки?

— Нет, я не успела, я потеряла сознание. Но он обязательно вернется! — сухие потрескавшиеся губы двигались с трудом, глаза блестели неестественным лихорадочным блеском.

И тут Алексей вспомнил, что когда-то давно, кажется, на прошлый Новый год, ребята подарили ему небольшую бутылку хорошего коньяка. Тогда он сунул ее в бардачок и все забывал отнести домой. Сейчас она была бы кстати.

— Вероника, я сейчас вернусь, я ненадолго!

Железные ледяные пальцы Вероники вцепились в его ладонь. Алексей заметил, что запястья ее распухли и почернели.

— Нет, только не это! Прошу, не оставляйте меня одну!

— Вы можете идти?

— Не знаю, но я попробую.

Алексей попытался помочь ей встать. Вероника коротко вскрикнула от резкой боли и вновь опустилась на пол.

— Где болит?

— Везде… — она покачнулась, глаза ее закатились.

— Послушайте меня, — Алексей слегка похлопал ее по впалым, землистого цвета щекам. — Нам надо выбираться отсюда. Вероника, я постараюсь вас вынести. Будет больно, но выхода у нас нет. Прошу вас, потерпите немного. Вам как можно скорее нужно в больницу.

Он осторожно взял девушку на руки и, приподняв, вытащил ее из погреба. Тело было тяжелым и безвольным, это было удивительно, потому что еще вчера Вероника казалась Алексею тонкой и воздушной. Сейчас же все мускулы ее утратили былой тонус и стали похожи на пластилиновое твердое тесто. Алексей опасался, что внутренние повреждения могут оказаться весьма и весьма серьезными. Вероника стонала и по временам вскрикивала. Донеся Веронику до машины, Алексей достал аптечку и постарался обработать порезы на лице. Они были довольно глубокие, кровь из них сочилась непрерывно. Вероника лежала на заднем сидении в полуобморочном состоянии. «Нет, пожалуй что коньяк отменяется. Здесь, скорее, пригодится нашатырь. И еще необходима „Скорая“, самому мне по этим ухабам ее не довезти,» — подумал про себя Алексей и достал телефон.

— Вовка, вы где? — спросил он, когда Емельяненко ответил. Голос в трубке квакал и заикался. Алексей отошел от машины на открытое пространство, чтобы было лучше слышно.

— Скоро будем, командир! Мы уже на выезде из города. А у тебя как?

— Слушай сюда. Срочно нужна «Скорая». Тут Вероника и она в критическом состоянии. Ей нужно в больницу. И везти ее надо в специальной машине. Боюсь, что у нее возможны разрывы внутренних органов и серьезные переломы. Медики могут запутаться и не найти это место. Поэтому ищите ближайшую подстанцию и берите с собой перевозку и врачей.

— Опаньки! Значит и в этот раз интуиция тебя не подвела! Молодца, Леха! Не волнуйся, я все понял. Скоро будем.

— Жду! Давай побыстрее. Девчонка почти все время на грани обморока. Кстати, созвонись с Королевым. Он должен был встретиться с Филипповым. Сообщи ему наши новости. Здесь связь паршивая!

Алексей отключился и взглянул на Веронику. Глаза ее закатились, дыхание было прерывистым. Березин, порывшись в аптечке, нашел необходимые лекарства. Нужно было держать ее в сознании. Девушка с трудом разлепила веки, но взгляд ее был каким-то потусторонним, блуждающим. Поминутно он смачивал ее губы водой из бутылки.

Теперь им оставалось только ждать.

* * *

Макс взглянул на часы. Стрелки подбирались к двенадцати, когда во двор въехал неповоротливый, как нильский бегемот, джип. Когда-то давно вместе с Инной, Макс смотрел по телевизору фильм об этих животных. Ленивые, грузные, безобидные на первый взгляд, они, как оказалось, представляют нешуточную опасность для людей. Переворачивая утлые лодчонки рыбаков, они перекусывают их пополам, как дети хлебную соломку.

Водительская дверь открылась, и показался человек, одетый в джинсы и теплую серую куртку с меховым капюшоном. Из-под распахнутой куртки виднелся мягкий черный свитер. Но кажущаяся незамысловатость одежды не могла обмануть: стоила эта простота немалых денег. Безупречный вид водителя, легко выпрыгнувшего из салона, однако, совершенно не соответствовал заляпанным грязью бокам машины. Пискнув брелоком, Филиппов направился в сторону подъезда.

— Виктор Михайлович! А я вас тут уже давно жду! — окликнул его Макс.

Он заметил, как плечи, под курткой вздрогнули, но на лице обернувшегося к нему человека не отразилось ни тени испуга или замешательства.

— А, вы, наверное, тот самый Алексей Дмитриевич Березин, которому так срочно нужно было со мной переговорить. Ну, вот он я. — он мимоходом взглянул на запястье, где хищно поблескивал золотой браслет «Ролекса».

— Видите, как и обещал, в двенадцать я подъехал. Но учтите, долго разговаривать не смогу. Меня ждут на работе. Итак, что у вас?

— У меня много чего. Но зовут меня Максим Викторович Королев. Дело в том, что Алексей Дмитриевич сейчас занят и на встречу с вами приехал я. А на работу вы не спешите, вы же взяли отгул не сегодня. Или у меня неверная информация?

Филиппов едва заметно усмехнулся. Макс подивился способности этого человека держать под контролем свои эмоции.

— Где же вы пропадали, уважаемый Виктор Михайлович? Ваша жена уверена, что вы уехали в командировку, Алексею Дмитриевичу вы сказали, что у вас неожиданно и очень серьезно заболел сын. А на самом-то деле?

— Послушайте, как вас там…

— Максим Викторович, меня там.

— Да, простите, забыл. Максим Викторович, вы женаты?

— Нет, не женат, а какое это имеет отношение к вопросу, который я вам задал?

— Самое прямое. Я был у любовницы. И что в этом такого?! Я же не могу на каждом углу кричать об этом. И потом, мои отношения с женщинами — это сугубо личное дело.

— Ваша любовница живет на другом конце света?

— Не понял вас.

— Ну ваша машина выглядит так, будто участвовала в ралли Париж-Дакар.

— Оглянитесь вокруг, — он широким театральным жестом обвел двор, — На улице не то зима, не то осень. С неба льет, на дорогах хлябь. И как, по-вашему, должна выглядеть машина в это время года?

— Вы не ответили на мой непосредственный вопрос, господин Филиппов. Я повторю: так где живет ваша любовница?

— Это не тот вопрос, который мне бы хотелось обсуждать с совершенно посторонним человеком. И вообще, я не понимаю, к чему ваше неуместное любопытство? Вы что, приехали меня отчитывать за аморальное поведение?

— Нет, что вы! Как можно! Вы взрослый человек, и вправе делать то, что хотите. Но сейчас вы отправитесь со мной.

— Это еще зачем? — красиво очерченные брови надменно взлетели вверх. — Разве нельзя пообщаться где-нибудь на улице или в кафе?

— Многоуважаемый Виктор Михайлович! На улице холодно, сами понимаете, не май месяц, а в кабаки по такому раннему времени я ходить не приучен. Поэтому, давайте не будем попусту тратить время и проедем ко мне в кабинет, на Петровку. Там в спокойной обстановке мы сможем поговорить и задать друг другу накопившиеся вопросы.

— Мне необходимо увидеть жену. Понимаете, мы вчера поссорились и очень нехорошо расстались. Давайте сначала поднимемся в квартиру, а уже потом отправимся, куда скажете.

В кармане куртки Макса вдруг ожил телефон.

— Да, Вов, что у тебя? — Макс машинально сделал несколько шагов в сторону и встал так, чтобы Филиппов не мог слышать того, что говорил невидимый Емельяненко.

— Слушай и запоминай. Леха обнаружил Мальцеву в том самом доме. Девчонка еле жива. Мы сейчас с бригадой врачей уже в пути. Надеемся, что не опоздаем. Так что улики у нас железные. Только бы Вероника выжила. Березин сказал, что она очень плоха. Но связь там паршивая, поэтому он толком ничего не рассказал. Как ты? Встретился с Филипповым?

— Да.

— Какой-то ты странный… Ты с ним рядом что ли?

— Угу.

— Ты это, аккуратней там! Мало ли что… Не отпускай его от себя.

— Ладно, разберемся, — Макс нажал «отбой» и сунул трубку в карман. Обернувшись, он увидел, как хлопнула тяжелая подъездная дверь и Филиппов исчез за нею.

— Твою же мать! — выругался Макс бросаясь вслед за ним. Пальцы на дверной панели машинально набрали нужные цифры, но домофон никто не взял.

«А может, все-таки она с ребенком уехала? Может все-таки испугалась, взяла себя в руки и убежала?»- лихорадочно соображал Макс, набирая по очереди номера других квартир в подъезде. Только в пятой по счету отозвался нетрезвый женский голос.

— Кто там?

— Откройте, пожалуйста, доставка пиццы! — брякнул он первое, что пришло в голову.

— А пивка холодненького у тебя, часом, нет? — хохотнула невидимая собеседница.

— И пиво найдется, и водка, и шампанское, и какава с чаем! Вы только откройте.

— О, гляди-ка, Петюнька, у вас тут так круто! Курьеры по утрам шампанское разносят! Давай, вали в сорок четвертую. И пиццу можешь прихватить! — дверь, наконец-то, пискнула, и Макс вбежал в подъезд.

— Вы к кому? — высунулась из будки крашеная хной голова.

— В сорок четвертую, курьер. Доставка пиццы, — отрапортовал Королев и не дожидаясь ответа пешком побежал по лестнице.

— От ведь, Петька, плесень! Никак не угомонится, поганец! Кульеры разные шастають! — донеслось до его слуха ворчание консьержки.

Макс вдавил кнопку звонка. За дверью разлилась трель и раздался детский плач. Двумя этажами ниже, за колонной колыхнулась черная тень. Человек бесшумно и быстро спустился вниз и вышел из подъезда.

* * *

— Лидия Сергеевна! Прошу вас, скажите мне, где ваш муж! Я же знаю, что он был здесь. И вы наверняка должны знать, куда он направился!

Когда Лида открыла ему дверь, Макс бросился в квартиру, но чисто интуитивно он уже чувствовал, что опоздал. Какой-то минуты, ушедшей на бесполезные звонки по квартирам и переговоры с нетрезвой сожительницей неизвестного Петьки хватило, чтобы Филиппов смог скрыться. Королев ринулся вниз, но во дворе уже никого не было, только рядом с мусорными бачками сосредоточенно рылся в пакете рыжий лохматый пес. Макс ругал себя последними словами. Ведь он должен был предвидеть, что Филиппов попытается скрыться! Почему он не осмотрел лестничные площадки, когда поднимался наверх?!

Он вернулся в квартиру. Лида была растеряна и напугана, ребенок плакал у нее на руках. Из окна Макс увидел, что красный внедорожник стоит на месте, значит Филиппов скрылся на такси или вообще сел в автобус. Необходимо было выяснить, куда он мог направиться. Но пока от Лидии было мало толку. Ни с Березиным, ни с Емельяненко связи не было. Наудачу, отправив им эсэмэски, Макс прошел на кухню и по хозяйски осмотрев полки, нашел пузырек с каплями. Щедрой рукой он накапал в стакан тройную дозу и почти насильно заставил Лидию проглотить пахучую горьковатую жидкость.

— Лидия Сергеевна, успокойтесь пожалуйста и постарайтесь вникнуть в то, что я хочу вам сказать. Ваш муж опасный преступник. У нас есть все необходимые доказательства того, что он причастен к гибели нескольких человек. А вчера ночью он почти до смерти избил и замучил одну девушку, которая оказалась невольной свидетельницей его преступлений. Вас же предупреждал мой коллега, что вам с ребенком необходимо уехать на время. Вам опасно находиться здесь. Почему вы остались?

Лидия перестала всхлипывать. Черные, лихорадочно блестящие глаза, в которых плескался неподдельный ужас, были теперь единственными пятнами на белом, как первый снег, худом лице.

— Витя действительно убийца?! Я не могу и не хочу в это верить! — упрямо покачала она головой.

Макс помолчал, глядя на нее. Лида судорожно вздохнула.

— Он пришел, схватил деньги. Все, что были дома. Я знаю, что у него в столе всегда хранилось тысяч тридцать долларов. А потом сразу ушел. Он сказал, что убьет Владика, если я кому-нибудь что-нибудь скажу, — прошептала она, прижимая к себе малыша.

Макс удивленно присвистнул:

— Тридцать тысяч? А почему такая приличная сумма хранится дома? Может быть благоразумнее было положить деньги в банк?

Лида пожала плечами:

— В банке, кажется, тоже есть какой-то счет, правда, где карточка, я не знаю. Витя каждый месяц выделял мне определенную сумму на ведение хозяйства. Нам ее вполне хватало, а если намечались какие-то серьезные покупки, то он снимал деньги заранее.

— Ваш муж настолько хорошо зарабатывал?

— Ну в общем да, но он как-то говорил, что ему оставила наследство его бабка по отцовской линии. Кажется, она была дворянкой, но я не знаю точно. Витя не любил говорить о своих родственниках, вот я и не спрашивала.

— Неужели вас совершенно не интересовало его прошлое, Лидия Сергеевна?

— Нет, а зачем мне это? Мне достаточно было настоящего.

Лидия помолчала, пальцы ее нервно теребили веселый красный помпончик на кофточке малыша..

— Скажите, а Витя действительно опасен? Я до сих пор не могу поверить, что он угрожал жизни Владика! Неужели он способен на такое?

— Учитывая то, чем занимался ваш муж, думаю, что вполне. Но если мы сможем его вовремя задержать, этого не случиться. Однако вы должны понять, что без вашей помощи нам это будет сделать гораздо сложнее. Поэтому соберитесь и постарайтесь сообразить, куда мог поехать ваш супруг.

— Я правда не знаю, — Лида глубоко и тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Малыш тоже успокоился и занялся изучением пряди волос, выбившихся из пучка матери.

— Лида, у вас есть запасные ключи от машины вашего мужа?

— Да, кажется они лежат в секретере. Я сейчас посмотрю.

Она вышла из комнаты и через минуту вернулась, неся дорогой позолоченный брелок с фирменной эмблемой. Макс забрал ключи, и спустившись вниз, открыл багажник. В большом непромокаемом мешке он обнаружил плащ, болотные сапоги и большой охотничий нож, на котором были видны следы бурой засохшей крови. Теперь стал понятен безукоризненный внешний вид Филиппова: на костюмчик — плащик и все в ажуре!

Когда Макс вернулся в квартиру, он застал Лидию на кухне. Она молча сидела у стола, глядя невидящими глазами в окно, за которым снова на мрачном низком небе собирались серые снежные тучи. Малыш весело гулил в детском стульчике, перебирая мягкие кубики.

— Лида, как вы себя чувствуете? Может, стоит пригласить врача?

— Нет, спасибо, я в порядке. Я тут подумала, может быть вам пригодится Витина записная книжка. Она всегда лежала в его столе. Мне кажется, что он ее оставил дома, потому, что все телефоны у него были забиты в мобильный, а этим блокнотом он в последнее время почти не пользовался. Говорил, что если вдруг потеряет телефон, то по памяти не сможет восстановить все контакты, поэтому время от времени записывал туда нужные номера. Я сейчас принесу.

Лида с видимым трудом поднялась на ноги и прошла в соседнюю комнату. Со спины она напомнила Максу старушку. Такая же сгорбленная спина, опущенные плечи, шаркающая походка, небрежно сколотые на голове простенькой заколкой волосы.

В кармане затрезвонил мобильник. Звонил Березин.

— Леха, ну наконец-то! — обрадовался Королев, — Ты все время был вне зоны. Есть что-нибудь новенькое?

— Есть, — голос Алексея был каким-то замороженным, деревянным. «Стеклянный, оловянный, деревянный» — пронеслось у Макса в голове.

— Ну, как там Мальцева? Довезли?

— Наверное… Ее врачи забрали. Сказали, что на первый взгляд жить будет, но более точной информации они навскидку не дают, — Березин замолчал, в трубке послышалось характерное чирканье и Макс понял, что он прикуривает.

— Макс, тут наши ребята с Валентинычем в подвале поработали.

— Нашли что-нибудь?

— Нашли такое, что мы теперь всей бригадой ночей десять спать не сможем. Этот урод девчонок кромсал, как бифштексы. Душил, а потом снова резал… Нашли три расчлененных трупа. Опознать почти невозможно. Он их в подвале закапывал. Сука! — сквозь зубы выругался он.

— Изнасилование?

— Пока невозможно ничего сказать точно, но Валентиныч обещал поторопиться. Да и потом, сам понимаешь, времени прошло немало. Ну а у тебя там как? Из твоих скупых посланий я понял только то, что ты его проворонил. Так?

— Так, Леха. Зато я осмотрел машину — Филиппов оставил ее и смылся либо на автобусе, либо поймал частника. Нашел в багажнике мешок, а в мешке полный комплект одежды: плащ, сапоги и нож. На лезвии явные следы крови.

— На фига ты поперся осматривать машину без свидетелей? Ты что, первый день на этой работе?! Нас же теперь с бумажками затаскают!

— Да ладно тебе, у нас каждая секунда на счету. Поговорю с Валентинычем, он что-нибудь придумает. Будут тебе и ордер, и понятые, и кофе и какава с чаем!

— Очень смешно! — безрадостно хмыкнул Березин.

В комнату вошла Лидия. Увидев, что Королев разговаривает по телефону, она молча положила на журнальный столик маленький стильный блокнот в дорогом кожаном переплете и вышла в кухню. Он молча кивнул.

— Сейчас пытаюсь говорить с женой. Он ей угрожал, что убьет ребенка. Поначалу она, конечно, была в шоке, но по-моему уже немного пришла с себя. Вот, только что принесла мне записную книжку Филиппова. Сейчас буду изучать.

— Я через час-полтора подъеду. Если куда-нибудь двинешься — звони.

На пороге кухни появилась Лида.

— Хотите, я могу сварить кофе?

— Хочу, Лидия Сергеевна. Я думаю, что вам тоже не помешало бы выпить чаю и чего-нибудь съесть. Вы ведь еле на ногах стоите, а у вас ребенок.

— Да, вы, наверное, правы. Я сейчас.

Макс присел на кресло и раскрыл первую страницу.

* * *

Инна сидела за столом в своем кабинете и тупо смотрела в тетрадку, исписанную красивым, ровным детским почерком. Сочинения на свободную тему, — это то. что она любила и давала писать своим ученикам довольно часто. Она всегда с интересом читала эти первые пробы пера. Детская искренность, непосредственность и незакомплексованность заставляли порой задуматься над такими вещами, мимо которых взрослые люди порой проходят, не замечая их. Но сегодня она просто не могла заставить себя сосредоточиться. Мысли вертелись и путались. Уже почти три часа, уроки закончены, а от Алексея так и не было вестей. Примерно в одиннадцать она все же не выдержала и набрала его номер. С тех пор звонки ее стали регулярными, на каждой перемене, а один раз она даже нажала «Вызов» на уроке. Вызываемый ею абонент уже почти четыре часа находился вне доступа сети. Макс же все ее звонки сбрасывал.

«Что-то случилось!» — в панике думала она, в который раз перечитывая первую страницу сочинения и не понимая ни единого слова. Ладони то и дело покрывались противным липким потом, который приходилось вытирать платком.

Дверь кабинета открылась и в класс вплыла Раиса Андреевна Велешева. Высокие каблучки темно-синих лакированных туфель царственно постукивали по деревянному полу, оставляя на мастике едва заметные следы. Строгая прическа и аккуратно наложенный макияж. Ногти — мечта! Длинные, едва тронутые телесным лаком. Наверное, на фоне Олеси Витольдовны в ее дырявых заляпанных кофточках и растянутых чулках, она чувствует себя принцессой Уэльской, никак не меньше, — мимолетно подумалось Инне.

— Добрый день, Инна Викторовна, — завуч прошествовала мимо Инны и присела на стуле напротив нее. — Ну, и почему я вас так и не дождалась? Почему я сама должна ходить к вам?

Инна потерла воспаленные глаза, которые ко всему прочему начали еще и слезиться. «Вот черт, наверно тушь размазалась!» — с досадой подумала Инна и мельком взглянула в висевшее на противоположной стороне кабинета зеркало.

— Простите, Раиса Андреевна, а почему вы меня ждали? Сегодня же не было педсовета.

— Конечно, вам же наплевать на мои приказы! Впрочем, я не удивлена, ведь вы постоянно игнорируете и меня и мои просьбы, — холодно усмехнулась завуч, покачав головой.

— Какие приказы? Какие просьбы? Извините, но я вас просто не понимаю! — Инна изо всех сил пыталась вспомнить о чем таком важном ей надо было поговорить с Велешевой, но ничего не вспоминалось.

— Мне казалось, что я ясно и доходчиво пояснила позицию администрации нашей школы в нашем прошлом разговоре. Вы со своими методами воспитания и поведения, совершенно не вписываетесь в нашу команду. Поэтому, или вы пишите заявление сами, или я уволю вас по несоответствию. Поверьте, моих связей хватит, чтобы испортить вашу репутацию раз и навсегда. Но если вы сделаете это сами, то я смогу обеспечить вам неплохие рекомендации.

Инна немного помолчала, глядя на свою царственную собеседницу.

— Это шантаж? — спросила она наконец.

— Помилуй Боже! — воскликнула она с хорошо разыгранным изумлением. — Я просто пекусь о здоровой атмосфере в нашем дружном коллективе. Поймите, что вы вносите диссонанс в наш размеренный ритм. Я давала вам шанс пересмотреть свои принципы, и не раз! — она воздела холеный палец к потолку. — Но видимо вы не считаете необходимым измениться, и именно по этой причине нам надо расстаться.

Инна молча пододвинула к себе первый попавшийся чистый лист и размашистым почерком написала требуемую бумагу. Поставив подпись, она подняла глаза и увидела торжествующий взгляд Раисы Андреевны и ее победную улыбку. И тут Инна расхохоталась. На фоне того, что в последнее время происходило в ее жизни, увольнение стало казаться таким мелким, ничтожным и смешным, что она не выдержала.

Ей было безумно весело смотреть, как задыхается от возмущения Раиса Андреевна.

— Уважаемая госпожа Велешева! — произнесла Инна, промокнув выступившие от хохота слезы. — Вы, конечно, здесь царь и бог. Ни для кого не секрет, что даже наша старенькая директриса ходит у вас по струнке, потому что досиживает в своем кресле последний год. Потом вы станете полноценной хозяйкой и владычицей. Об этом все знают. Но я все же напоследок скажу вам то, что думаю о вас и о вашей «команде». Вы просто немолодая, несчастная и очень глупая женщина. Вас никогда не любили ни дети, ни их родители. Впрочем, как и вы их. Потому что в противном случае вы никогда не стали бы держать у себя в школе таких педагогов, как Олеся Витольдовна. Вы не имеете представления о том, что у детей тоже есть достоинство, которое сильно страдает, когда по нему топчут ваши туфельки с десятисантиметровыми шпильками. Дети для вас просто ступеньки, по которым вы взбираетесь по карьерной лестнице. А ведь это живые ступеньки, которые тоже могут страдать, болеть, переживать и плакать от вашего равнодушия и черствости. Они, к сожалению, не могут вам сказать этого, потому что находятся в вашей власти. А вот я могу и мне от этого стало очень хорошо и легко. А теперь возьмите мое заявление и прощайте! Рекомендации ваши мне не нужны. Счастливо оставаться!

Инна встала из-за стола и, подхватив сумку, пошла к двери, физически ощущая ненависть и немую злобу которой сверлила ее бывшая патронесса.

Уже на улице она услышала долгожданный звонок. Но звонил не Алексей, а мама.

— Доченька! Как ты там? Ты вчера не позвонила вечером. У тебя все нормально?

— Мам! А меня только что с работы уволили. Теперь уже окончательно, — Инна вдруг почувствовала, что слезы, которых до разговора с мамой не было и в помине, начинают подступать к горлу. Она судорожно сглотнула и втянула носом морозный воздух.

— Ну наконец-то! Не расстраивайся, детка, мы же с тобой уже обсуждали эту тему.

— Мам, ну как ты не понимаешь! — в сердцах крикнула Инна не замечая удивленных взглядов случайных прохожих, — Я же их предала! Всех сразу!

— Кого предала? — не поняла Нина Николаевна.

— Ребят моих! Эти сволочи их теперь совсем заклюют.

— Ну конечно, а ты хотела, чтобы заклевали тебя? В конце концов, твои ребята должны понимать, что люди бывают разными, и они должны учиться жить и существовать не только с хорошими и добрыми, но и с плохими и злыми. Это называется жизнь, Иннуся. И потом, насколько я понимаю, у тебя не было другого выхода: тебя вынудили уйти. Или я не права?

— Права, мам, но все равно у меня чувство такое, будто я сбежала с тонущего корабля, как самая последняя крыса Шушара.

— Вот что, девочка моя, давай-ка приезжай к нам. Я сегодня проводила своих баварцев. Классные ребята, скажу я тебе. В следующий раз обещали привезти пару ящиков монастырского пива, — Нина Николаевна громко рассмеялась. — Так что они улетели, но обещали вернуться. И теперь до завтра я совершенно свободна. А тебе лучше сейчас не быть одной. Хочешь, я сейчас испеку твою любимую шарлотку с яблоками и смородиной?

Предложение было очень заманчивым — поплакать мамуле в плечо, пожалеть себя, поныть, повозражать ей, когда заранее знаешь, что она права и в конце концов, дать себя убедить. А потом долго и с аппетитом пить чай и уминать за обе щеки свежий пирог, смотреть телевизор и слушать язвительные замечания папы по поводу последних новостей.

— Нет, мамуль, у меня сейчас другие дела. Надо бы Дашку покормить и вообще… Мам, а тебе случайно Макс не звонил? — осторожно поинтересовалась Инна.

— Он не звонил, а вот я звонила. Его, к моему огромному сожалению, с работы еще не уволили. Едут куда-то с Березиным. Эти точно, пока всех жуликов не переловят, — не уймутся! — недовольно пробурчала в трубку Нина Николаевна.

«Значит, у них все хорошо! Слава Богу!» — пронеслось в голове у Инны.

— А почему ты спрашиваешь, дочь? У них что-то случилось?

— Нет, мамусь, просто у Макса ведь скоро День рождения. Вот и хотела у него узнать, что ему подарить, — выкрутилась Инна. — Ты не волнуйся, может быть я вечером заеду к вам с папой.

— Ну хорошо. И я тебя прошу, не сажай себя на комплекс вины. Никому от этого легче не станет. А твои ребята рано или поздно все поймут. Я тебя очень люблю, Шушара ты моя любимая!

— Хорошо, мамуль. Я тоже тебя люблю. Спасибо тебе! Ты самая лучшая!

Инна нажала «Отбой» и сразу же увидела, что во время разговора ей пришло сообщение от Алексея.

Дорогая моя Плюшка! Не волнуйся, у меня все тип-топ. Скоро увидимся. Целую, люблю!

Захлопнув крышку мобильника, Инна улыбнулась косматому серому небу, которое опять начало сочиться снежным дождем, и двинулась к автобусной остановке.

* * *

— Вот, смотри, Лех. Я тут кое-что нашел. Какой-то телефон, а под ним подмосковный адрес. Новогорск. Тебе это название о чем-нибудь говорит?

— Это городишко небольшой. Кажется где-то в районе Химок. А кто там по этому адресу живет?

— Непонятно пока. Имени нет. Надо бы по базе данных пробить. Давай, звони в отдел, а я пока дальше буду шуршать.

Уже два часа Макс возился с телефонной книжкой Филиппова. Несмотря на маленький формат, номеров и адресов в ней было очень много. Пока Королев дошел только до буквы «М». Березин был занят разговором с Лидой. От отчаяния она перешла к апатии и теперь безучастно отвечала на вопросы, сидя на кухне и машинально прихлебывая остывший чай, в который Леха плеснул добрую рюмку коньяка.

— Лидия Сергеевна, попытайтесь вспомнить, неужели у вашего мужа не было никаких друзей, никаких родственников?

— Он всегда говорил, что его родители умерли, когда ему было семь лет. Витя сирота.

— А где же он воспитывался?

— Не знаю, наверное, в детском доме, — пожала плечами Лида. — Витя не любил расспросов, а сам ничего о своем детстве не рассказывал.

— Что-то не сходится… До этого вы утверждали, что ваш муж якобы получил наследство от своей бабки, которая, по его словам, была дворянкой?

— Ну да, Витя как-то раз обмолвился о том, что получил по завещанию крупную сумму.

— Ага, а воспитывался он в детдоме, и родителей своих совсем не помнит. Так?

Лида неопределенно пожала плечами.

— «Все страньше и страньше», как говорила Алиса, — пробубнил Березин себе под нос. — Ну, хорошо, Лидия Сергеевна, а друзья у вас общие были? Может, вы к кому-нибудь ходили в гости? Или к вам кто-нибудь приходил?

— Нет. Витя и я домоседы. На работе у него были коллеги. Некоторых я тоже видела. Помню, что была у него очень красивая секретарша по имени Вероника. Может быть, она что-нибудь знает?

«Она-то знает», — усмехнулся про себя Алексей, — «Лучше бы не знала!»

— Лида, простите, а где у вас можно покурить?

— Пройдите на балкон, только откройте там окна. Пепельница стоит на столике, увидите.

Березин вышел на лоджию, раздвинул окна и вытащил сигареты. Когда же кончится этот бесконечный день? Голова шумела, как растревоженный улей. Тот ужас, что довелось пережить несколько часов назад в подвале заброшенного дома ни на секунду не отпускал. Стоило закрыть глаза, как перед ним вставали жуткие картины истерзанных тел маленьких девочек… Теперь главное не упустить этого нелюдя, не дать ему уйти. Слава Богу, что Лизе и Катерине удалось избежать страшной участи. Надо бы позвонить Плюшке. Он видел, что у него множество неотвеченных вызовов от нее, но пока ему было необходимо сохранять спокойствие и хладнокровие. Он в нерешительности повертел трубку, набрал короткий текст и послал на знакомый номер. Плюшка все поймет. Ну а вечером он обязательно приедет к ней, все расскажет, а она обнимет его и скажет, что любит. Она улыбнется и обязательно вытащит его из этого болота безысходности и тупой ярости. Дожить бы до этого вечера!.. Он с силой затушил сигарету в пепельнице, и решительно вошел обратно в комнату.

— Есть новости, — сообщил Макс, — Наш клиент вовсе не сирота, как представлялся своей жене. У него есть мать, которая жива и относительно здорова. И проживает гражданка Филиппова именно по этому адресу. в городе Новогорске. Правда еще не факт, что он сунулся к ней. К телефону она не подходит. Может вышла?

— Собирайся, Макс, поедем туда. Печенкой чувствую, что он там! Только бы не опоздать!

— Погоди немного, это еще не все. Я тут с позволения хозяйки покопался в письменном столе Филиппова. Обнаружил потайной ящичек. Ключа к нему я, правда, не нашел, и попросту взломал замок. Да не смотри ты на меня так! На фоне незаконного вскрытия багажника, думаю, это уже мелочь. Во, смотри, что нарыл!

Макс протянул Березину несколько черно-белых пожелтевших снимков. На одном из них была изображена семья: счастливо улыбающаяся красивая молодая женщина, мужчина и между ними маленький мальчик лет шести. Фотография была сделана летом, в парке. У мальчика в руках — вафельный стаканчик с мороженым, а на заднем плане расположился аттракционный городок. На второй картинке та же семья, только на руках у отца на этот раз кружевной конверт, а на месте лица младенца грубо вырезанная дыра. На этом снимке мальчик серьезен и кажется намного взрослее. Алексей перевернул оба снимка. На каждом из них с обратной стороны, выцветшими от времени чернилами, были проставлены даты. Обе фотографии были сделаны с разницей в год.

— Думаешь, это его семья?

— Скорее всего. Ты все посмотрел?

Березин взглянул на последний снимок и присвистнул от неожиданности. На фотографии изображение могилы, заваленной цветами и плюшевыми игрушками; на надгробном камне надпись: Филиппова Машенька. А на обороте детской рукой написано: «Я сделал это!»

— Ни фига себе! Это что же получается? Наш маленький мальчик Витя свел в могилу собственную сестру? Интересно, как он смог это сделать?

— Ну если посмотреть на дату смерти, то получается, что на тот момент девочке едва исполнилось восемь месяцев. Вряд ли, если наш Витенька придушил ее подушкой, она бы сопротивлялась и брыкалась, — невесело усмехнулся Макс.

— Но родители-то должны были что-то заподозрить? Неужели им было настолько наплевать на гибель дочери?

— Леш, ты вообще представляешь, через что им бы пришлось пройти, обвинив в смерти малышки собственного сына? Вполне возможно, что даже если они что-то и подозревали, то скорее всего постарались замять это дело и не поднимать шум. Представили все, как несчастный случай или что-нибудь в этом роде. А больше тебе ничего странным не показалось?

— Ты о вырезанном лице?

— Значит ты тоже обратил на это внимание? Согласись, нормальный человек не станет так поступать с изображениями близких ему людей.

— А кто тебе сказал, что он нормальный? Он явный псих, и это еще одно тому доказательство. Но зачем он это сделал?! Судя по этой фотографии, — Алексей сунул Максу под нос первый снимок, — У него была вполне себе благополучная семья! Прогулки, мороженое, зоопарки…

— Согласен, но только до появления в ней второго ребенка, которого наш Витя возненавидел так сильно, что даже вырезал ему лицо, точнее — ей, потому что это была девочка по имени Маша. А потом вообще убил.

Они немного помолчали.

— Значит ты намекаешь на то, что все это время он мстил своей матери за то, что у него появилась сестра? И девчонок он тоже резал из-за этого? — медленно проговорил Березин.

— Я не знаю, Леха, но согласись, что вот это, — он швырнул фотографии на стол и они распались веером, — Говорит о том, что я прав.

— Офигеть! Но если он такой псих, то почему, спрашивается в задачке, он принялся убивать только сейчас?

— Понятия не имею, хотя есть у меня одна мыслишка. Во-первых, мы не знаем точно, может это далеко не первый его опыт. Ведь насколько нам известно, раньше он «работал» с теми детьми, которых не особенно и искали. Ну а во-вторых, я думаю, что эта сволочь все тщательно подготовил: обзавелся семьей, ребенком, заработал себе репутацию. Короче, все рассчитал. Да и потом, ты же знаешь, что месть — это то блюдо, которое подается в холодном виде.

— Если все так, то он сейчас у матери, — убежденно сказал Алексей. — Надо ехать немедленно! Вызывай группу, а я пока с Лидой поговорю.

Алексей быстро прошел на кухню.

— Лидия Сергеевна, быстро собирайтесь, вам нужно уезжать отсюда.

— Куда? — растерянно спросила она.

— Как куда? Вы же говорили, что у вас родители в Москве живут.

— Да, а еще есть брат.

— Вот и замечательно. Немедленно поезжайте к ним и оставайтесь там до моего звонка. А сейчас продиктуйте мне их адрес и телефон.

— А что будет с Витей? Вы его арестуете?

— Лидия Сергеевна, давайте мы отложим все объяснения на потом. А сейчас вспомните, наконец, что вы ответственны не только за вашу жизнь, но и за жизнь вашего сына. Иначе мне придется увозить вас силой.

Лида молча вышла из кухни и уже через десять минут появилась из спальни полностью одетой и с ребенком на руках. В маленький кожаный рюкзачок она уложила все необходимые вещи.

— Я готова, — тихо, но решительно сказала она. — Скажите, а это действительно правда? Ну то, что Витя… убийца?

Березин ничего не ответил, он коротко взглянул на нее и тут же отвел взгляд в сторону.

— Пойдемте, я помогу поймать вам машину, — сказал он, беря ее под руку.

Через минуту они уже спускались вниз.

* * *

Антонина Владимировна кое-как собрала седые волосы в пучок и взглянула на свое отражение в зеркале. Седые пряди неаккуратно выбивались из-под дешевой пластмассовой заколки, под глазами залегли глубокие тени, морщины изрешетили впалые щеки и лоб. Старая, никому не нужная, никчемно доживающая свой век… Наверное, Господь счел одиночество и долгую жизнь самым жестоким наказанием для нее. Говорят, что Бог каждому выделяет только то испытание, которое ему под силу. Она оказалась слишком сильной… Хотя казалось, что единственное, что хоть как-то поддерживает в ней жизнь, это надежда на встречу с родными, которых вот уже много лет не было рядом. Там, на небесах, они вновь соединятся и будут, наконец, счастливы.

Сполоснув потрескавшуюся раковину, в которую нападали волосы, она вышла на кухню, где на допотопной газовой плите закипал чайник. Она зябко повела сгорбленными плечами и поплотнее запахнула кофту. В последнее время она постоянно мерзла, несмотря на то, что окна никогда не открывала, тем более, что прошлые владельцы зачем-то намертво заколотили их. А может, у них была любимая кошка? Или птичка?…

На улице уже собирались сырые, неприветливые ранние сумерки. Она выглянула во двор. Опять начинался дождь, но жизнь ни на минуту не останавливалась. Какой-то карапуз тащил за собой большую пластмассовую красную машину, которая гремела колесами и разбрызгивала по сторонам фонтаны грязной талой воды. Он радостно хохотал и хлопал пухлыми ладошками, одетыми в пушистые варежки. Около палатки компания подростков что-то шумно обсуждала и пила пиво, ежась на холодном ветру. Две старушки, прислонив к лавочке свои сумки, неодобрительно качали головами и временами кидали осуждающие взгляды на молодежь. И никому в этом мире не было дела до нее… Антонина Владимировна тяжело вздохнула и задвинула простенькие ситцевые шторки.

Еще один день прожит, и теперь дорога к родным будет еще на сутки короче. Она грустно улыбнулась, залила в кружку кипяток и поставила чайник обратно. В это время из коридора разлилась трель дверного звонка. Рука от неожиданности дрогнула, и несколько капель пролилось мимо, с шипением затушив синее с рыжими язычками пламя. Она давно отвыкла от звонков. Телефон в этом месяце отключили за неуплату: Витя забыл оплатить квитанцию, а она и напоминать не стала. В самом деле, зачем ей он? Ей некому звонить… И кому это она вдруг понадобилась? Тяжелой шаркающей походкой Антонина Владимировна вышла из кухни. Кран плиты так и остался не завернутым…

— Витенька! Как я рада! Проходи, сыночек! Только вот угостить мне тебя нечем, прости меня, старую. Но, может, хоть чайку со мной выпьешь? — радостно засуетилась Антонина Владимировна, пропуская сына в квартиру.

Виктор грубо оттолкнул мать в сторону, и не разуваясь, прошел в комнату, оставляя за собой безобразные грязные следы.

— Ты и в самом деле рада, что я приехал? — странным голосом спросил он, подходя к серванту и разглядывая фотографию отца и сестры.

— Конечно, Витенька! Я всегда рада тебя видеть, — растерянно произнесла Антонина Владимировна, присаживаясь на краешек софы.

— Странно! — усмехнулся Виктор и обернулся к ней. Кривая гримаса ненависти до неузнаваемости исказила его красивое породистое лицо.

— Витюша, что же тут странного? Как мать может не радоваться своему ребенку?

— Мать! — презрительно выплюнул он. — У меня уже давно нет ни отца, ни матери. Мне было всего семь лет, когда я остался сиротой.

— Я не понимаю, сыночек, ты о чем? — побелевшими губами спросила Антонина Владимировна.

— Ты не понимаешь? — Виктор громко рассмеялся. — А ведь причина всегда перед тобой! Вот он, твой иконостас! — и он с силой швырнул ей под ноги рамку с фотографией, на которой была изображена маленькая улыбающаяся Машенька. Стекло разбилось на мелкие осколки. Дрожащими руками она подняла с пола снимок и машинально прижала к груди.

— Ну вот, а говоришь, что не понимаешь, — развел руками странный человек, который совсем не был похож на ее сына. Он взглянул на часы.

— Игра вошла в свою завершающую стадию, но немного времени у нас все же есть, да и история, которую я хочу рассказать, тебе очень знакома.

Виктор распахнул куртку и встал спиной к матери. Несколько минут он молча глядел на струи ледяного ноябрьского дождя, заливающие окно, а потом, не оборачиваясь, начал.

— Сегодня же я исчезну из этого мерзкого города, и начну новую жизнь где-нибудь очень далеко отсюда. И чем черт не шутит, может, еще буду счастлив! Но прежде я хочу, чтобы ты знала, что все что произошло, случилось по твоей вине. Я уверен, ты должна меня понять. Итак, жила-была семья. Обычная маленькая, но счастливая семья: папа, мама и сын. Мальчик очень любил своих родителей, а они любили его. По выходным дням они часто ездили в парк, катались на аттракционах и ели мороженое, а зимой ходили на лыжах. Они непременно брали с собой бутерброды и термос с горячим чаем с лимоном. Ты помнишь, как одуряюще пахло из того синего термоса, когда отец отвинчивал крышку? Какой густой душистый пар вырывался из него?.. А на день рождения в этой семье всегда пекли большой торт с кремом, дарили подарки. И маленькому мальчику было очень уютно, спокойно и весело рядом с этими людьми. Он боготворил своих родителей, чувствовал себя частью целого и был уверен, что ничто не может разрушить эту идиллию. Как жестоко он ошибался! Однажды в его светлую беззаботную жизнь вероломно ворвалось настоящее, совсем недетское горе. У него было имя Маша, — двухкилограммовый вечно хнычащий, болезненный сгусток зла.

Виктор брезгливо передернул плечами, услышав, как вдруг тихо вскрикнула его мать.

— Подожди с трагедией, слушай дальше, ведь я еще не дошел до самого интересного. Так вот именно с этого черного дня жизнь семилетнего мальчишки переменилась. Он разом потерял семью. Все внимание обожаемых мамы и папы переключилось на его ненавистную сестру. Его не слышали, не видели, не замечали. С ним почти не разговаривали, ему не улыбались. В тот черный год они даже забыли про его День рождения, представляешь? Он до позднего вечера прождал в своей комнате, когда же они его поздравят, но так и не дождался: не было ни праздничного пирога, ни долгожданных подарков. Равнодушие двух самых близких и дорогих ему людей, их безразличие ранили мальчика ежесекундно, но все же они были рядом, а потому рядом жила надежда, что когда-нибудь все изменится и станет, как прежде.

— А почему я сейчас не слышу испуганных криков и вздохов? — он обернулся к матери, которая на мигая смотрела на него, напоминая каменное изваяние.

— Ладно, я продолжу. Так прошло больше полугода. А потом, в один прекрасный теплый июньский день произошло самое страшное. Мальчик был увлечен постройкой самолета и мечтал о том, как поедет со своим другом к нему в деревню. Мыслями он был в солнечном будущем, на берегу быстрой прозрачной речки, где он непременно будет ловить рыбу с соседскими ребятами, когда в комнату вошла мама. Она посмотрела на него и ласково погладила сына по голове. Мальчик уже давно отвык от таких знаков внимания, поэтому очень удивился и обрадовался. Наконец-то мама вновь счастлива, она любит его, и всегда, несмотря ни на что, будет рядом! Но надежда не оправдалась. Мать вовсе не собиралась дарить ему свою любовь и заботу, нет! Напротив, она пришла, чтобы окончательно его уничтожить. Радостным голосом она сообщила ему о том, что они с отцом и Машей уезжают в далекий город Мюнхен, а его, маленького Витю, отдают под опеку старой бабки, живущей в деревне в Рязанской области. Она искренне радовалась и даже не понимала, что спасая дочь, окончательно убивает сына. И тогда этот мальчик пошел к сестре. Она лежала в своей красивой кружевной кровати под белоснежным пологом и улыбалась во сне. Мальчик просто накрыл ненавистное лицо своей ладошкой и зло перестало существовать. Оно просто перестало быть… А знаешь, я в тот момент был очень счастлив! — Виктор громко рассмеялся.

— Как тебе моя история? Нравится, мамочка? Вижу, что нравится, тогда слушай дальше. Я все-таки опоздал. Зло, которое я уничтожил в тот день, пустило корни. Оно все же отобрало у меня и отца и мать. Отец умер от горя. Он даже не понял, что я освободил его от той обузы, которую представляла собой эта больная, вечно ноющая девчонка. Он не захотел вспомнить о том, что у него остался я, его сын! Вместо этого он просто подло оставил меня и ушел вслед за ней. А мать словно подменили. Рядом со мной уже жила не та, которая улыбалась и любила меня. Я совершенно не знал ту чужую женщину, что поселилась со мной под одной крышей. Но теперь я знал, что и как нужно делать. Жизнь преподала мне хороший урок. Теперь я наверняка знал, что в этом мире каждый сам за себя…

Виктор на мгновение замолчал. В комнате стало очень тихо, только слышалось мерное постукивание дождевых капель по подоконнику. На ветку растущего под окном клена уселся нахохлившийся воробей, но когда встретил взгляд человека, стоящего у окна, словно испугавшись, метнулся в сторону. Виктор усмехнулся и продолжал:

— Когда я убивал этих девчонок, я чувствовал, что мир подчиняется мне, а не я ему. Я — хозяин, а не он. Знаешь, каждый раз я чувствовал, что убиваю зло. Ведь если бы Маша выжила, то она непременно превратилась в такую вот маленькую сучку. Я нисколько не жалею о том, что совершил. Ведь зло должно быть наказано? Не так ли, мама? Ведь именно этому ты учила меня в моем далеком и счастливом детстве? — Виктор с силой рванул воротник рубашки. Почему-то стало совсем тяжело дышать. Тошнота подступала к горлу и перед глазами плясали цветные пятна, сердце колотилось, как бешеное, взрывая кровь. Он попытался открыть форточку, с силой рванув ее на себя, но она не поддалась.

— Где твоя семья? — равнодушным голосом спросила мать.

— А о какой семье ты говоришь? Ты сделала все для того, чтобы я забыл, что такое семья.

— Но ведь у тебя есть жена, сын.

— Это не семья. Семья, это когда любят друг друга, как меня любили папа и мама. А то, что ты называешь семьей — это подделка, фальшь! Ты же до сих пор любишь ее больше, чем меня. Ты постоянно думаешь о ней, целуешь фотографию, разговариваешь с ней. На Новый год ты постоянно таскаешь этой маленькой твари подарки, хотя ее уже много лет не существует! Пойми, наконец — она умерла! Я ее убил! Я! И не только ее, но и ее продолжение. Да, я убивал ее трижды: в восемь, двенадцать и четырнадцать лет, но она почему то до сих пор здесь! — Виктор сорвался на крик. Он схватил со стола хрустальную вазу с сухими кленовыми листьями и с силой швырнул на пол.

Самый большой осколок больно рассек ногу Антонины Владимировны. Шум, стоящий в ушах становился все громче, в висках колотилась кровь. Казалось еще чуть-чуть и голова взорвется, как эта ваза. Она чувствовала, что еще немного и она потеряет сознание. Дышать было совершенно нечем, но она должна была сделать еще одно важное дело. Может быть самое важное дело своей жизни. Так вот зачем Господь до сих пор оставлял ее на этой грешной земле! В тумане, застилавшем глаза она видела спину одного очень страшного человека. Кто он ей? Точно не ее сын. Это совсем чужой, незнакомый человек, обманом проникший в ее судьбу, разрушивший счастье ее семьи, отнявший у нее все самое родное и дорогое. И этот человек больше никогда не сделает ничего плохого, она ему не позволит! Медленно, как со сне, она подняла осколок с пола и неслышно ступая, подошла к нему сзади. Голубая жилка пульсировала у него на шее. Недрогнувшей рукой Антонина Владимировна воткнула хрустальное острие прямо в нее. В следующую же секунду невыносимая боль разорвала грудь. Но боль была короткой, как вспышка молнии, а потом муж Мишенька почему-то вдруг оказался совсем рядом. Маша, улыбаясь и сидя на его коленях, протягивала к ней свои маленькие ручки.

— Ну, наконец-то, Тонюшка! Вот мы и дождались тебя!..

На маленькой кухне шипел незавернутый газовый вентиль, а на лестничной площадке слышались торопливые шаги опергруппы…

 

Эпилог

— Макс, гирлянду надо подправить. Она с этой ветки постоянно сваливается мне на голову! — крикнула Инна брату, тащившему из поленницы очередную охапку березовых дровишек.

Инна подпрыгнула и закинула фонарики на раскидистую колючую лапу. Тут же за шиворот насыпался снег и Инна тихонько взвизгнула от холода.

— Макс, ты меня слышал или как?! У тебя вообще совесть есть? Это, между прочим, уже в третий раз! Я уже совершенно замучилась прыгать тут, как сайгак.

— Слушай, Инн, а может Леха сделает, а то у меня тут очень ответственное поручение. Отец не переживет, если я за костром не услежу. И единственный, кто мне помогает в этом нелегком деле, это Дашка, — Макс ловко подложил дрова в огонь. — А кстати, где он? В смысле — Леха, — уточнил он.

— У него тоже очень ответственное поручение. Березин нанизывает шашлык, а папа его контролирует, — засмеялась Инна, пробираясь по узенькой тропинке между сугробами. Ее любимые старые валенки были размера на три больше, чем нужно, но вот уже десять лет подряд, приезжая в деревню зимой, она неизменно носила только их. Однажды ночью в них даже забралась маленькая мышка, на которую она чуть не наступила, потому что не сразу ее заметила. С тех пор, перед тем, как влезть в них, она подолгу их трясла на крыльце дома.

— Понятно, значит все при деле, одна ты шляешься, как последняя тунеядка!

— Ну вот еще, — возмутилась Инна, — Я, между прочим, уже напекла целую гору плюшек, пирожков и сделала три салата! И кстати, по совместительству работаю монтажником-высотником, а все потому что некоторые очень занятые мужчины не могут по человечески нарядить елку.

Подойдя к брату, она чмокнула его в горячую щеку, присела рядом с костром на пенек и погладила Дашку, которая вышла немного подышать воздухом. Дашка подернула ушами и уставила свои желтые глазищи на огонь. Потом встала, выгнула спину и неторопливо двинулась к избе, над крышей которой вился дымок.

— Предательница! — крикнул ей в спину Макс.

Инна счастливо засмеялась. Как же хорошо, что они решили отмечать Новый год здесь! Во дворе у них росла высокая елка, которую они общими усилиями нарядили разноцветными шариками и гирляндами. Снег, лежавший на лапах праздничной красавицы блестел и искрился совсем по-новогоднему. Было уже совсем темно, но прошлым летом папа с Лешкой установили на участке большой фонарь, который теперь радостным праздничным светом заливал белоснежную полянку возле дома. К вечеру метель стихла, взошла луна. Высоченные сосны уходили макушками в звездное декабрьское небо. Там, где тропинки не протоптали, сугробы переваливали через забор. Весь день Инна падала в них, как на перину. Они были такими мягкими и пушистыми, что однажды она провалилась почти с головой… Инна со вкусом глотнула горьковатый воздух, напоенный морозом и дымом от костра.

— Ты что хохочешь? — удивился Макс.

— Просто так, хохочу и все. Настроение хорошее, а у тебя?

— Да тоже вроде ничего, Новый год все-таки. Все-таки ты, Иннка, выдумщица! Это же надо додуматься, ехать за двести верст да еще в такую погоду! Хорошо еще, что дядя Миша перед нами приехал и на своем тракторе дорогу почистил, иначе не добраться бы нам сюда! Пришлось бы Новый год в сугробе праздновать.

— Это точно, — довольно согласилась Инна, жмурясь на огонь.

На пороге дома появился Лешка, неся огромную миску с шампурами. Под мышкой у него была зажата бутылка сухого красного вина.

— Ну что, угли-то скоро будут, костровой?

— Скоро, скоро! Между прочим, мог бы и помочь! Кинули меня все, а теперь им угли подавай! — пробурчал Макс, пошевеливая в костре специальной палкой-мешалкой — аккуратно обструганной длинной сосновой деревяшкой.

— Я никак не мог: у меня дела были поважнее, чем дрова палить, — с достоинством отозвался Березин и тут же получил снежком в лоб.

Наспех пристроив миску и бутылку на пеньке, он не остался в долгу и на полянке закипел нешуточный снежный бой. Наконец, запыхавшись, Алексей присел рядом с хохочущей Инной.

— Замерзла? — спросил он ее, обнимая за плечи.

— Не-а! Совсем не холодно. И ветра сегодня нет — красота!

Наступила минутная тишина, было слышно только веселое потрескивание костра. Искры взмывали вверх и растворялись, озаряя темноту секундными вспышками.

— Как там дела? — кивнула Инна в сторону дома.

— Нормально, спит, вроде. Так что пока есть время, предлагаю по чуть-чуть! — и жестом фокусника он извлек из бездонных карманов пуховика три стакана.

— О, вот это дельная мысль! — обрадовался Макс, потирая ладони.

Алексей разлил вино.

— Предлагаю выпить за всех нас! Ну и за наступающий праздник, конечно же!

Инна только пригубила свой стаканчик, как в дверях избы появилась румяная от жары и предпраздничной суеты Нина Николаевна.

— Эй, алкоголики и тунеядцы! Идите, проснулось ваше чадо! Кормежки просит! — крикнула она и исчезла за дверью.

На крыльце Инна стряхнула снег с любимых валенок, скинула тулупчик и мохнатые варежки, и прошла в маленькую комнатку, где возле коляски беспокойно мяукала Дашка.

— Ну, что ты смотришь-то, хозяйка! Хватит прохлаждаться, давай, корми ребенка, не все же мне делать! — возмущенно сказала она, завидев Инну.

— Да ладно тебе, Даш, не волнуйся ты так! Сейчас покормим! — ответила она и склонилась над коробом, в котором улыбался их с Лешкой сын. Четырехмесячный, пузатый карапуз по имени Иван Алексеевич Березин.