I

— А ты уверена, что она прилетит именно этим рейсом?

— Ну конечно уверена, Ленка! Она мне вчера звонила, просила встретить, — Полина нервно переложила букет из одной руки в другую, по пути машинально сунув нос в душистые розовые бутоны.

— Обалдеть! А ты, как всегда, пятки насалила и готова мчаться к ней по первому зову, — насмешливо произнесла Куприянова, поигрывая ключами от машины. Полина оставила ее язвительное замечание без внимания.

— Уж полночь близится, а Гамлета все нет, — снова нараспев проговорила Ленка. — К чему бы это? Не иначе, как к дождю. Оставь цветочки, а то ты их так совсем занюхаешь.

Полина отмахнулась от подруги, продолжая всматриваться в толпу. Мимо них то и дело проезжали груженые под потолок телеги. Утомленные долгим перелетом пассажиры были похожи на разбуженных во время спячки взлохмаченных барсуков. Толкающиеся поблизости таксисты-нелегалы всем подряд предлагали доехать до центра столицы нашей Родины по цене билета на звезду Альфа Центавра. Какой-то ребенок лет четырех, в съехавшей на одно ухо флисовой шапочке, уже минут десять голосил на одной ноте:

— А пить? Мам, ты обещала водичку купить!

— Замолчи, Ричард! — не особенно стараясь его успокоить, время от времени рявкала на него его мамаша, которая старательно высматривала кого-то, кто, видимо, должен был их встретить. Мальчик попытался присесть на чемоданы и сложная конструкция тут же с грохотом развалилась. Отвесив сыну увесистый подзатыльник, отчего шапочка тут же еще больше съехала набок, женщина ловко побросала тюки обратно на телегу.

Ленка наклонилась к самому уху Полины и жарко зашептала:

— Глянь на эту парочку! Тоже мне — Ричард Львиное сердце! Нет, Полька, я все-таки никогда не пойму таких ненормальных! Надо же было назвать пацана таким жутким именем. Вместо того, чтобы такие несуразные имена давать, лучше бы водички ему купила. Будет теперь малый всю жизнь мучиться. Ричард Петрович Голопупкин. Как тебе?

— Да ладно тебе желчью-то брызгать, Ленка! Они все-таки из Америки прилетели. А там все эти отчества никому не нужны. Тем более, что у мальчишки, вполне возможно, отец-американец, так что будет он Ричард Винстон или Блэк какой-нибудь. Да где же она, в конце концов! — она в который раз взглянула на часы.

— Поль, а может я все-таки пойду, а? — заныла Куприянова. — Я лучше в машине вас подожду. И я, кстати, тоже пить хочу. Духотища здесь — жуть с ружьем!

— Да ты с ума сошла? — испугалась Полина. — Как мы тебя потом искать будем? Я, пока мы от стоянки сюда по всем этим ходам-переходам чапали, сто раз уже заблудилась бы, если б не ты. Нет, Лен, ты не уходи. Там скорее всего просто очередь на паспортном контроле.

— Ты-то откуда знаешь? Один раз в Турцию по горящей путевке слетала — все, крутая стала, звезду себе на лоб повесила? Сколько раз говорила тебе, что надо чаще из дома выбираться? Специально туры всякие выискивала, маршруты составляла. Все впустую, бестолочь ты упрямая.

— Но ты ведь знаешь, что я не просто так на деньгах сижу. Я экономлю. Тебе с твоей зарплатой можно и в Испанию смотаться и в Зальцбурге на лыжах покататься, а я сама знаешь сколько получаю на своей должности.

— А Денис твой ненаглядный? Мог бы выложить копеечку и свозить тебя куда-нибудь. Он-то, поди, побольше твоего зарабатывает! Сам-то совсем недавно в Штаты катался, а ты как клуша весь отпуск на даче попой вверх торчишь цветочки-огурчики сажаешь-поливаешь, как будто тебе не тридцать три, сто тридцать три!

— Лен, ты прекрасно знаешь, что Денис ездил не на курорт, а в командировку. Он работает, а не развлекается. Тем более, что мы хотим сразу после свадьбы трехкомнатную квартиру в ипотеку взять.

— Ой, мама дорогая, держите меня семеро! Это тебе он так сказал или ты сама себе опять сказок навыдумывала? Все эти ваши ипотеки, кредиты и прочее — только разговоры в пользу бедных. Вы уже почти полтора года встречаетесь, а воз и ныне там. А в последнее время что-то твой возлюбленный вообще к тебе носа не кажет. Опять оскорбился и вильнул хвостом?

— Я знаю прекрасно, что ты его терпеть не можешь. Но это моя жизнь и мне решать, кого я люблю, а кого нет. Просто у нас небольшой кризис в отношениях. Денис очень ранимый. Но он обязательно вернется, ведь так уже было, и не раз. Он мне, между прочим, предложение сделал.

— Интересно, а он об этом помнил, когда в очередной раз дверями хлопал? — Ленка увидела, что глаза Полины начали наливаться слезами и вздохнув ткнула ей в руку пачку носовых платков.

— Ну, ладно тебе, не обижайся. И не реви, я прошу тебя, тушь потечет! Я ведь тебе добра желаю! Поль, сколько можно терпеть его выкрутасы? Я прекрасно знаю, что ты можешь оправдать кого угодно, но ты же не дура, на самом деле! Когда до тебя дойдет, что этот эгоист сел тебе на шею и ножки свесил? Зачем ты все это терпишь?

— Я, в конце концов, семью хочу, — Полина подняла влажные глаза на подругу и, увидев ее полунасмешливый, полужалостливый взгляд, пошла в атаку:

— Да, хочу, представь себе! Я ему ребеночка рожу, а может и двух. И будем мы счастливы…

— И умрете в один день, — язвительно закончила Ленка. — Ладно тебе, Колобова, не заводись! А насчет работы, ты все-таки подумай, может и правда ко мне перейдешь?

— Хватит, — строго прервала ее Полина. — Это нереально и ты сама об этом знаешь не хуже меня. Вон там, по-моему, есть какой-то ларек. Может, купим попить, а?

— Ой, блин, Колобова, ты знаешь сколько здесь она стоит? Меня жаба душит покупать стакан воды за такие деньги! Терпи, в машине целых два литра болтаются.

Полина снова стала пристально вглядываться в лица пассажиров, то и дело выходящих из стеклянных дверей.

— Лен, а как ты думаешь, они все с одного рейса? Ты представляешь себе, какой должен быть самолет, чтобы всех этих людей и вещи поднять да еще и перенести за несколько тысяч километров! Обалдеть просто можно!

— Наивная ты, Колобок, сил моих нет! И это, Поль, — Куприянова немного замялась, — Ты Ольге ничего не говори пока о своих делах, лады? Сами разберемся. И не вздумай ляпнуть, что я к тебе переехала.

Полина заметно побледнела.

— Хорошо, не скажу. Зачем еще ее впутывать? Только она ведь все равно поймет, что ты у меня живешь.

— Как? Она что, экстрасенс, эта твоя замечательная Ольга Львовна? — с едва сдерживаемым раздражением спросила Лена.

— Нет, конечно, но ведь ее квартира в соседнем доме. По-любому, она рано или поздно застукает или тебя, или твою машину.

— Ничего, это я беру на себя. Главное сама держи язык за зубами. Сегодня я имею совершенно легальный повод остаться у тебя на ночь, — и она выразительно провела по горлу пальцем, — А потом что-нибудь придумаем.

Полина неопределенно покачала головой. Она совершенно не хотела и не могла больше думать об ЭТОМ.

Она привстала на цыпочки и почти в тот же момент завизжала так, что даже неумолкающий Ричард прервал свой монотонный плач и уставился на нее своими зареванными глазищами, и бросилась навстречу девушке, которая показалась из ворот.

Такую девушку невозможно было не заметить. Шикарная шуба подметала изящными хвостиками пол зала ожидания, небрежно подколотые волосы плавной пепельной волной спускались на плечи, слегка капризная линия губ была едва тронута нежно-розовой помадой. Глаза за дымчатыми стеклами дорогих очков казались загадочными и волнующими. Небольшой элегантный чемоданчик, перетянутый ремешками, на фоне проплывающих мимо тюков и толстых сумок, казался таким же невесомым, как и его хозяйка.

Полина подбежала к ней и повисла у красавицы на шее:

— Олька! Ну наконец-то! Я уж думала, не дождусь! Ой, а это тебе! — спохватилась она и протянула букет.

— Привет, Колобок! Спасибо! — Ольга с чувством чмокнула подругу в раскрасневшуюся от духоты щеку.

Полина во все глаза, с нескрываемым восторгом, смотрела на свою подругу детства.

— С ума сойти можно! Ты всегда была самой роскошной женщиной из всех, которых я знала, но сейчас Мисс Вселенная рядом с тобой просто нервно курит.

— Ладно тебе, Колобова, ты мне льстишь! — счастливо засмеялась Ольга.

— Оль, а очки зачем? Зрение испортилось? — тревожно спросила Полина.

— Да нет, это так, для красоты. Стекла простые. Пойдем уже, а то нас тут совсем затолкают. Ты одна приехала?

— Да нет, конечно, я с Ленкой Куприяновой. Она у нас настоящая бизнес-леди. На собственной машине рассекает.

— И как это она согласилась ехать встречать меня? — усмехнувшись, спросила Ольга. — Мне всегда казалось, что эта мадмуазель меня, мягко говоря, недолюбливает.

— Брось ты, Олька! Столько лет прошло.

— А ты, Колобок, все такая же. Все-то у тебя хорошие, все добрые и замечательные. Ну, да Бог с тобой, где там наша третья?

Ленка стояла чуть поотдаль от толпы, насмешливо наблюдая сцену под названием «Трогательная встреча после разлуки». Ольга подошла к ней и крепко обняла, обдавая облаком дорогого парфюма.

— Ну, привет, Куприянова! Ты, наверное, удивишься, но я на самом деле безумно рада тебя видеть!

— Нарисовалась-таки! — улыбаясь, сказала Ленка и тут же недовольно добавила: — Мы с Колобком уже целый час здесь торчим. Надоело — сил нет! Пошли уже.

* * *

Стремительная легкая белая «Ауди» быстро мчалась в сторону Ленинградского шоссе.

Полина вглядывалась в темноту. За окошком проносились плакаты с красивыми стюардессами, призывающими летать компанией «Трансаэро», рекламы загородных коттеджей и таунхаусов, стоящих в живописных местах на берегах речек и озер. Голые сиротливые деревца потряхивали озябшими за долгую зиму ветками; черные размытые последним дождем сугробы топорщились по обочинам, как корявые пни. Мутная безжизненная луна лениво проглядывала сквозь серые лохматые обрывки облаков, несущихся наперегонки по черному небу. В салоне же было тепло, уютно; хрипловатый голос Криса Ри тихо и убаюкивающе лился из колонок. Полина прикрыла глаза. В ее жизни, такой предсказуемой и такой размеренной, в последние несколько дней начало происходить что-то странное и пугающее. Получив первое письмо, Полина была уверена, что кто-то просто ошибся адресом. Прочитав текст несколько раз, и недоуменно пожав плечами, она просто проводила эту эпистолярную гнусь в старую коробку, стоявшую в подъезде под почтовыми ящиками. Именно туда добросовестные жильцы, следящие за порядком в доме, выбрасывали обычно ненужные рекламные листовки и газеты. Но вскоре за ним пришло следующее послание. Полина крепко, до ломоты в глазах, зажмурилась.

* * *

…— Вот так и получилось, что разбежались мы с моим Майклом. Да пошел он в задницу, даже думать о нем не хочу.

— Совсем-совсем разбежались? Навсегда? — вынырнув из своих невеселых мыслей, с недоверием спросила Полина с заднего сидения.

— Ну да, развелись и все. Да надоели мне все его гулянки и стрипбары. Задолбал, козел престарелый! Пятый десяток, а у него все гормоны играют. Последнее время недели не проходило, чтобы он какую-нибудь новую бабу не привел.

— Что, прям домой приводил? — ужаснулась Полина.

— Нет, слава Богу, до этого не доходило. Но в пабе неподалеку от нашего дома у меня один бармен знакомый был, так он мне всю инфу сливал. Не бесплатно, разумеется, — усмехнулась Ольга.

— Ничего себе! Ужас, Лен, да? — потрепала Полина за плечо подругу.

Ленка раздраженно стряхнула ее ладонь и рявкнула:

— Совсем обалдела, Колобова? Я все-таки за рулем сижу, а не на дудочке играю. Ладно, шут с ним, с Майклом, с ним все понятно — кобель. Но почему ты сама-то в своем этом Нью-Йорке не осталась, или где ты там жила? У тебя же, ты говорила, в последнее время даже работа была.

— Да ну ее, эту Америку, на фиг! Знаешь, целых семь лет пыталась привыкнуть к ним, но так ничего и не получилось.

— А ты думаешь, здесь лучше, что ли? У нас, знаешь ли, денежки тоже сами собой на голову не падают, — выразительно хмыкнула Ленка.

— Оль, да ты ее не слушай, — горячо затараторила Полина, — Москва, конечно, не рай на земле, но всяко лучше, чем там! И вообще, Ленка, как тебе не стыдно, человек на Родину вернулся, а ты!

— А что я-то? — удивилась Куприянова, — просто интересно, почему это после всех восторгов такое пренебрежение. Оль, ты же сама еще пару месяцев назад, сидя у Колобка на кухне, в открытую поливала грязью Россию-матушку, а тут вдруг такие кардинальные перемены в настроении.

Ольга глубоко вздохнула:

— Ну что сказать… Не хотела признавать поражение, харахорилась, пока силы были. А недавно вдруг поняла, что сил этих совсем уже не осталось.

Она приоткрыла окошко, и в салон тут же ворвался сырой мартовский ветер. Полина сзади невольно поежилась и плотнее запахнула пальто.

— Лен, можно закурить?

Куприянова недовольно поморщилась:

— Я, вообще-то, в машине не курю, не люблю. А чем здесь заниматься думаешь? На работу будешь устраиваться? — спросила она.

Ольга неопределенно повела плечами:

— Пока не думала. А что, есть предложения? — и, не дожидаясь разрешения, прикурила изящную коричневую сигарету. Сладковатый дым ударил в ноздри Полине, и она уткнула нос в пушистый воротник. Подняв глаза, она встретила в зеркале насмешливый взгляд Куприяновой.

— А тебя твой папик Миша, то бишь, Майкл, совсем-совсем без денежек оставил? — спросила она, ловко перестроившись в левый ряд.

Ольгина рука заметно дернулась и серый столбик пепла моментально очутился у Полины на коленях. Она незаметно для Ленки поспешила сбросить его на пол и затушила кончиком сапога.

— Да, нет, кое-что есть на первое время. А там посмотрим.

— Тут смотри, не смотри, а с твоим образованием — три класса церковно-приходской, ты много не заработаешь.

— Лен, прекрати сейчас же! — набросилась на нее Полина. — В конце концов, Ольга хорошо английский знает. А еще у нее есть диплом психолога. Можно в какую-нибудь школу или в детский садик устроиться.

Звонкий смех, раздавшийся сразу с обоих передних сидений, моментально заглушил шум города, вливавшийся через приоткрытое окно. Полина смутилась:

— Я что, что-то не то сказала?

— Ой, Колобок, и что с тобой делать! Ну, посмотри на меня, — Ольга развернулась к ней лицом и скорчила смешную рожицу, — Ну какой из меня педагог? Ленка права, я с моим дипломом сейчас никому не нужна. Это только ты можешь за гроши вкалывать в своей больнице. Ты у нас идейная, правильная. Наша гордость!

Полина не любила подобных намеков.

* * *

Ей было всего шесть лет, когда из семьи ушел отец. Несмотря на детский возраст, она хорошо запомнила последнюю ссору родителей. Ей было очень страшно. Она лежала в своей кроватке, съежившись от безотчетной тревоги, с головой накрывшись одеялом, и прислушивалась к разговору, происходившему на кухне. В соседней комнате тяжело вздыхала бабушка, которая вот уже год, как была полностью парализована.

— Ты никогда меня не понимала! Ты всегда думала только о себе! Ты понимаешь, что в этой стране я никогда не смогу реализоваться? Мне перекрывают кислород, душат поборами. А сейчас появилась реальная возможность уехать. Это для меня первый и, быть может, единственный шанс! — гремел голос отца.

— Я, я, я! Это ты, Тимоша, всегда думаешь только о себе. Ну как я могу оставить маму в таком состоянии? Куда я поеду?

— Нина, твоя мама уже не человек, это полутруп. Да-да! Не делай такие испуганные глаза. Существуют специальные дома, куда сдают таких, как она. Поверь, там за ней будет уход, нужно только заплатить. А даже если и не будет ухода, то может и лучше — быстрее отмучается.

— Что ты такое говоришь, Тимофей?! Ты просто чудовище! Это же моя МАМА!

— А я — твой муж, а еще — если ты вдруг забыла — у нас есть дочь. Ты подумала, каково девочке жить в квартире, где на ее глазах гниет заживо семидесятилетняя старуха? Мне надоело спать на раскладушке в кухне, я хочу возвращаться в дом, где пахнет вкусным борщом и пирогами, а не в четыре стены, насквозь пропитанные застарелым запахом грязного белья, лекарств и мочи. Мы никогда и никуда не ездим, даже в отпуск. Это ненормально, Нина! А Полине скоро в школу. Где она, прости, будет заниматься? Тоже в кухне? Да мы же просто сдохнем от такой жизни еще быстрее, чем твоя мать.

— Хватит, я ничего не хочу больше слушать!

— Нет, ты будешь меня слушать. Запомни, Нина, это наш последний разговор. Я ставлю ультиматум. Либо ты бросаешь мать здесь и едешь со мной, либо будешь, как и она, до конца своих дней жить в этом болоте, откуда уже никогда, я повторяю — никогда! — не вылезешь. Я жду твоего решения завтра утром.

Маленькая Поля выбралась из постели и на цыпочках прошла в смежную комнату. В изголовье над продавленной скрипучей кроватью горела тусклая лампочка. Из-под тонких пергаментных бабушкиных век катились слезы: она тоже все слышала. Полина, не раздумывая, юркнула к ней под одеяло и обняла ручками худую сморщенную шею…

После того случая она больше ни разу не видела своего отца. Однажды она все-таки поинтересовалась у мамы, где он теперь, и она ответила, что Тимофей Дмитриевич Колобов благополучно отбыл в далекую Австрию, где обзавелся новой семьей.

— Мам, а ты его все еще любишь? — осторожно спросила она.

Мама не ответила, только тихонько и безнадежно заплакала.

Больше к этому разговору Полина не возвращалась никогда. Бабушка протянула еще полгода…

Когда Полина училась в девятом классе, тяжело заболела Нина Андреевна. Подспудно Полина знала, что именно предательство отца навсегда сломало маму. Ни о каком продолжении учебы в школе не могло быть и речи: необходимо было зарабатывать деньги: маме требовалось дорогое лечение. Легко поступив в медучилище, она тут же устроилась на полставки санитаркой в больницу, куда положили Нину Андреевну. Маму спасти не удалось — третий инфаркт оказался последним… Окончив учебу, Полина нашла работу в одной из детских клиник.

Ольга Сабурова, с трудом получив диплом психолога в одном из платных гуманитарных ВУЗов столицы, почти сразу вышла замуж и укатила в Америку. А Ленка Куприянова вскоре после этого с отличием окончила третий Мед, и не без помощи своего отца, имевшего неплохие связи и знакомства, через несколько лет открыла свою частную практику. Клиника ее процветала, клиентская база ширилась. Правда и вкалывать приходилось днем и ночью, особенно на первых порах. Все это время она всячески пыталась переманить к себе Полину, но безуспешно. У той постоянно находились причины, чтобы не покидать ставшее ей уже родным отделение детской хирургии.

— Лен, ну сама подумай, как я уйду-то? У Петеньки ножка не так срослась, а Вика так ждет меня, что никого из других сестер к себе просто не подпускает. Как я смогу их бросить? Это же настоящее предательство с моей стороны!

— Колобова, и как ты не понимаешь?! Тебя же просто твой начальник использует и в хвост, и в гриву! Ты постоянно дежуришь по ночам, да что там по ночам — ты просто живешь в этой своей больнице, а получаешь сущие копейки. У тебя то Петенька, то Вика, то Лидочка, то Глаша, то Даша. Когда до тебя, наконец, дойдет, что ты не солнышко и всех не обогреешь! О себе-то ты когда-нибудь начнешь думать? Тебе нужно идти в институт, расти, а ты готова вкалывать за гроши. На тебе все ездят, а ты только шею подставляешь. Вот в прошлый раз какая-то там Милочка попросила тебя за нее отдежурить, так ты даже слова не сказала, а Милочка эта на целую неделю умотала в теплые края со своим любовником, кстати, вашим же хирургом. И ведь вместо того, чтобы отпустить потом тебя на недельку, она просто привезла тебе коробочку конфет и магнитик. Смех на палке!

— Лен, да не мелочись ты, мне ведь совсем не сложно.

— Тьфу на тебя, дура ты блаженная!

А в последнее время к Ленкиным нотациям добавились и проповеди Дениса, но Полина пока не сдавалась.

* * *

— Да ладно, оставь ее в покое, Оль! Я уже убедилась, что нам ее не переделать. Ну все, блин! Покатались, — с досадой буркнула Куприянова, пристраиваясь в хвост длиннющей пробки.

— Это надолго?

— А хрен его знает! Как повезет, может, минут на десять, а может, и часа два постоим. Это тебе не Америка, мать ее так!

— Лен, ну не ругайся ты! — жалобно попросила Полина.

— Не скули, Полька, без тебя тошно! Я, между прочим, сегодня еще на одну встречу должна была попасть, но видно, не судьба.

— Встреча-то личная или как? — спросила с улыбкой Ольга.

— У меня, знаешь ли, времени на личную жизнь нет. Пашем мы, аки кони. Да и с кем тут можно счастье-то построить? Как ни мужик — так очередной козел, вроде твоего Майкла.

— Лен, ладно тебе, не все же такие! — вновь подала голос Полина.

— А, ты опять про своего Дениску, что ли? — усмехнулась Куприянова. — Такой же он, как и все. Просто твои розовые очки тебе жить мешают, вот и все. Мог бы, кстати, сегодня вместо меня в аэропорт смотаться, ан нет! Он ведь такой занятой, сил нет. А ты у нас с Дениской-то знакома, Оль?

— Да виделись, вроде, в прошлый раз осенью, — равнодушно отозвалась Ольга. — Кстати, по-моему, зря ты так о нем. Нормальный парень, симпатичный такой. Молодец, Колобок. На свадьбу-то когда позовете?

— Когда рак на горе свистнет, — ответила за нее Куприянова. — Уже полтора года встречаются, а воз и ныне там. Приезжает только тогда, когда ему это нужно, а наша Золушка ему сладко готовит, рубашки гладит, спать укладывает, только что в попу не дует. В общем, все как всегда.

— Все, хватит, девочки. Я больше не хочу ничего слышать, — твердым голосом проговорила Полина.

— Ладно, хрен с тобой, дурочка упрямая! Больше ни слова не скажу, даже если попросишь. Ну что, где зависнем-то, у тебя, Колобова, или у тебя, Оль?

— Ой, девочки, боюсь, что у меня в квартире полное запустение, да и в холодильнике — шаром покати.

— Ленка, ну конечно же у меня! Я же специально сегодня отгул попросила и с утра уже пирогов напекла, борщ сварила.

— Вот это круто! Настоящая русская кухня! Наша американская миссис, поди, забыла в своей Оклахоме, что это такое. Только водочки не хватает, — похвалила Куприянова.

— А за это можешь не переживать, — и жестом фокусника Ольга вытащила из хрустящего глянцевого пакет изящную бутылку, — Я, между прочим, тоже готовилась. Все-таки домой вернулась!

 

II

С недавних пор ее жизнь круто изменилась. Ну почему все это случилось именно с ней?! Все произошло как в глупом, наивном, сопливом американском кино. Оборачиваясь назад, она постоянно задавала себе один и тот же вопрос: как?! Ведь в жизни так не бывает!..

Детство ее прошло в лагере для переселенцев, куда привезли ее родители совсем еще маленькой девочкой. В поисках лучшей жизни они бежали из России, наивно полагая, что уж на западе-то все по-другому. Мать ее, Галина Сергеевна Шнайдер, была родом из поволжских немцев, но в семье никогда не знали языка Гете и Фейербаха. Тем не менее, фамилию свою мать Маши берегла как зеницу ока и даже под угрозой расстрела никогда не согласилась бы поменять ее на фамилию мужа. Это был пропуск в рай, которым издалека казалась историческая родина ее предков. После долгих мытарств, оформлений бесчисленных справок и документов вожделенное разрешение на въезд было получено. Без особых сожалений трехкомнатная «распашонка» на окраине Москвы и старенький «Москвичонок» были проданы, и счастливая семья Шнайдер отбыла в сытую холеную Европу.

Галина Сергеевна до самого отъезда проработала на должности детского участкового терапевта. Зарплата была не так чтобы очень, но частенько перепадали коробки конфет, а иногда и денежки от родителей маленьких пациентов. Отец исправно ходил на службу в заштатный НИИ, получал «твердый оклад», которого с трудом хватало на минимальный продуктовый набор и килограмм леденцов «Театральные». Прибыв на окраину Мюнхена, где расположился лагерь для таких же как и они «счастливчиков», они понемногу поняли, что действительность, в которую они так стремились, вовсе не такая безоблачная и радужная. Их маленький райончик — «алькатрас», как его назвали сами его обитатели — включающий в себя пять безликих серых пятиэтажек, крохотный магазинчик вроде сельпо, торгующий семечками, селедкой, пивом «Балтика» и матрешками, три лавочки и тесный дворик — на долгие годы стал их миром, из которого выбраться можно только путем невероятных усилий и беспредельной настойчивости. Без знания языка, а тем более без пересдачи экзаменов, рассчитывать на продолжение врачебной практики было невозможно. Походив на курсы с полгода и с грехом пополам овладев азами немецкого, родители бросили это бесперспективное дело. Отец пристроился в магазин грузчиком, а мать — в няньки к более успешным соотечественникам, живущим в доме напротив. Маленькая Маша, по приезде немедленно переименованная в европейскую и звучную Марику, по достижении шести лет была принята в первый класс немецкой школы.

Малышке удивительно легко давалась учеба. Голубоглазая, белокурая девочка — истинная арийка (видимо, все-таки сказывались гены прошлых поколений) — быстро освоилась среди своих новых знакомых. Уже очень скоро Марика без труда начала разговаривать на чистом немецком языке, хотя дома семейство Шнайдер общалось между собой исключительно на русском. Отец, несмотря на протесты, даже какое-то время занимался с дочерью русской грамматикой, так что в конце концов Марика освоила и письменную речь.

Родители, довольствуясь мизерной зарплатой и пособием, все деньги, вырученные от продажи имущества и квартиры в Москве, тратили на единственную и обожаемую дочь. Но подкожный жирок ушел быстро и незаметно… В старшей школе одноклассницы Марики нередко посмеивались над поношенной одеждой, которую Галина Сергеевна покупала дочери на блошиных рынках, устраивавшихся в их городишке с завидным постоянством. Девочка стеснялась пригласить к себе в дом гостей, никогда не отмечала дни рождения и люто ненавидела ту жизнь, которой жили ее родители.

Как-то раз на перемене она разговорилась с одной из своих одноклассниц. Анке Бихельмайер была некрасивой девицей с толстой попой и россыпью мелких черных прыщей на упругих розовых щеках. Ее тестообразное тело было затянуто в фирменные джинсы и кофточку от «Диор»- вещи, о которых Марика Шнайдер могла только мечтать.

— Послушай, за мной сегодня мать должна заехать. Отвезет меня на все выходные в Штутгарт, к моей тетке. Хочешь со мной? А то что-то скучно одной. А так потусуемся, в клуб сходим. Деньги будут, мать сегодня добренькая. Отец на целую неделю улетел в Нью-Йорк, а к ней Мартин приедет.

— А кто это — Мартин? Это твой дядя? — не поняла Марика.

Анке противно захихикала.

— Любовник, дура! Он к нам регулярно наведывается, когда отец уезжает. Мать меня тоже всегда норовит куда-нибудь подальше сплавить, но я-то не маленькая, все давно понимаю.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — Марика оторопела. — Ведь это нечестно по отношению к твоему отцу. Ты непременно должна все ему рассказать!

Анке округлила маленькие глазки:

— На фига? Мать у меня еще совсем молодая, а папаша уже в прошлом году шестьдесят лет отпраздновал. Кроме того, у него в голове один бизнес: цифры, сметы, графики, контракты. Скука неимоверная.

— Не знаю… — растерянно протянула Марика, — Но ведь твоя мама его не любит!

— Ну, ты даешь! При чем тут любовь?! Главное, что папахен денег дает, и не мало. У нас в семье три машины, мы каждые каникулы на курорты мотаемся, шмоток у нас — шкафы ломятся. Вот это — главное, а все эти ахи-вздохи и верность на всю жизнь — прошлый век. Так что насчет Штутгарта?…

* * *

С тех пор мысленно к этому разговору Марика возвращалась очень часто. Вот оно как просто получается-то! Все эти увещевания, типа, «учись, доча, старайся, трудись, получай образование» — чушь. На самом-то деле все гораздо проще и интереснее. Просто немного везения и настойчивости. Правда, способ, избранный Марикой для достижения жизненного благополучия, подходил далеко не всем. Общеизвестно, что в таких вопросах внешность играет чуть ли не первую скрипку. Однако, стоя перед зеркалом, и оценивая свои данные, она понимала, что у нее шансов немало: невысокая, но правильно сложенная фигурка, стройные ножки и тонкая талия, чувственные пухлые губы, большие голубые выразительные глаза и аккуратненький носик с едва заметной горбинкой, придающей лицу еще большую привлекательность.

Окончив гимназию, Марика поступила в один из университетов и уехала из родительского дома в маленький студенческий городок под Страсбургом. Все это время она ни на секунду не забывала о поставленной перед собой цели. Поклонников было множество, но она понимала, что ее козырная карта еще в колоде, нужно запастись терпением и не сдаваться.

Это случилось на третий год учебы. Как-то вечером позвонила Анке. Девушки и по окончании школы не порвали отношений, время от времени встречались, перезванивались. Анке по-своему была привязана к Марике, изредка помогала деньгами, а для Марики Анке была одним из способов влиться в мир богатых ровесников. Правда в последнее время она поняла, что просто маменькин сынок, мажор, не желающий ничего добиваться своим умом, ей не подойдет. Все они были похожи друг на друга, как песчинки на пляже: в голове только клубы, травка, модные шмотки и отвязный отдых где-нибудь на развеселой солнечной Майорке. А главное, они были напрямую зависимы от своих толстосумов-родителей, которые вряд ли обрадовались бы появлению в семье нищей невестки.

— Эй, подруга! — пьяненьким голоском прощебетала в трубку Анке. — Есть интересная тема. Хочешь заработать?

— Ты что, выпила?

— Конечно, пятница ведь! — от души удивилась собеседница. — Да я так, чуть-чуть, для разгона. Сегодня Свен устраивает пати. Помнишь Свена? У вас, кажется, что-то было или я ошибаюсь?

Воспоминания о последней тусовке проведенной в кругу их общих знакомых в Мюнхене, вызвали тошноту и отвращение. Свен Хаппах был богатеньким парнем, завсегдатаем всех кокаиновых и пивных вечеринок. Свен считал своим долгом трахать все, что движется. В тот раз он затащил Марику в свой «Порше» и начал откровенно лапать потными, липкими ладонями, обдавая лицо кислым запахом перегара. Она едва сумела вырваться и сбежала, пользуясь тем, что Свен был пьян, как грузчик в день зарплаты.

— Ничего у меня с ним не было и быть не могло, — ответила Марика с раздражением. — А что ты там говорила о деньгах?

— А, ну да, — Анке громко икнула в трубку. — Так вот, мой папахен в воскресенье встречается с новым партнером. Этот чувак, как я поняла, из России. Папаша уверен, что без переводчика им не обойтись, и тогда я сказала ему, что ты вполне можешь поработать на переговорах. Деньги неплохие. Соглашайся!

— Я, конечно, согласна, но я ведь не профессионал, — неуверенно возразила Марика.

— Так и заплатит он тебе не как профессионалу! — захохотала Анке. — Ты же знаешь, если можно сэкономить, то папочка никогда эту возможность не упустит. На том и стоит! Ну что, приедешь?

— Хорошо. Где и когда?

…Переговоры проходили в Мюнхене в небольшом, но уютном и безумно дорогом ресторане в центре города. Партнером отца Анке оказался довольно симпатичный мужчина, правда далеко не первой свежести, как определил наметанный и профессиональный глаз Марики. Его проницательные глаза за прозрачными стеклами очков в тонкой, почти невидимой оправе, всего на секунду задержались на ней, но в этот момент она вдруг почувствовала, что ее как будто просветили мощнейшим рентгеном. Однако с самого начала выяснилось, что в услугах переводчика герр Колобов вовсе не нуждается, так как совершенно свободно и почти без акцента разговаривает на немецком языке. Справедливости ради надо сказать, что герр Бихельмайер не стал лишать Марику гонорара и заплатил за доставленные неудобства даже немного больше оговоренной заранее суммы. Марика вежливо попрощалась и ушла. Остаток дня она провела в убогой квартирке родителей, а под вечер в сумочке вдруг ожил телефон.

— Здравствуйте, прекрасная Марика! Это Тимофей Дмитриевич Колобов вас беспокоит, — на чистом русском языке проговорил из трубки бархатный мужской голос. — Вы меня помните?

— Да, конечно, господин Колобов. Чем могу помочь?

— Ну, что вы, не надо так официально, мы все-таки уже не на деловой встрече. Кстати, можете меня поздравить. Переговоры прошли очень успешно. А по их окончании я попросил господина Бихельмайера дать мне номер вашего телефона. Надеюсь, это не слишком дерзко с моей стороны?

— Что вы, я очень рада! — Марика почувствовала, как сильно и громко вдруг забилось сердце. Щекам стало жарко, а по спине прошлась плавная горячая волна.

— Тогда разрешите мне пригласить вас в одно очень красивое местечко. Там не так пафосно и мы могли бы с вами немного пообщаться наедине….

* * *

…Не прошло и полугода, как Марика, несмотря на протесты родителей, бросила университет, вышла замуж и переехала в Вену. Единственное, на чем удалось настоять ее родителям, так это на том, чтобы она оставила прежнюю фамилию. Тимофей оказался довольно властным, но щедрым человеком. За год до встречи с Марикой он развелся с прежней женой, которая на протяжении многих лет так и не смогла подарить ему наследника. Пунктик «дети» был самым, пожалуй, неприятным для Марики во всей этой денежно-семейной эпопее. Тимофей мягко, но настойчиво заставил ее пройти все анализы, и только убедившись в том, что она способна родить, сделал предложение. Обзаводиться потомством сразу после свадьбы Марике вовсе не хотелось. Но удача снова обернулась к ней лицом. После двух лет неудачных попыток, Тимофей сам прошел обследование, и выяснилось, что его здоровье оставляет желать лучшего. Вердикт врачей был безжалостным: у него никогда не будет детей. Марика вздохнула полной грудью. Колобов не ограничивал ее свободу, денег хватало на все: и на машины, и на отдых в экзотических странах, и на самых дорогих косметологов и, конечно, на молодых красивых любовников. Тимофей безоговорочно доверял ей, никогда не проверяя СМС-ки и звонки, но подспудно Марика всегда знала: такой, как Колобов, измены не простит, поэтому никогда не теряла бдительности и старалась не давать мужу ни малейшего повода для ревности.

…Томас был ее новым инструктором по йоге. Молодой, загорелый, накаченный, он заводил Марику как никто другой до него. Рядом с ним она будто каждым нервом, каждой клеточкой своего тела чувствовала исходящий от него невидимыми волнами запах и энергию настоящего самца и теряла голову. Почти сразу после Рождества Тимофей в очередной раз отбыл в далекий Сидней, для подписания какого-то нового выгодного контракта, а она, повинуясь своим инстинктам и желаниям, недолго думая, заказала недельный тур на Шри-Ланку.

* * *

…Утро разбудило шелестом прибоя и мягкими лучами январского солнца, бесцеремонно забравшегося в щель между плотными тяжелыми атласными шторами. Марика с наслаждением потянулась и вышла на террасу своего бунгало. Плеснув в высокий прозрачный стакан минеральной воды, она устроилась в плетеном шезлонге и подставила лицо теплому соленому ветру, несущему с океана мелкую, едва ощутимую водяную пыль. Прошедшая ночь отдавалась приятной усталостью во всем теле, и она прикрыла глаза, вспоминая Томаса и то, что он делал с ней. В этот раз он превзошел самого себя. Холеный, как породистый жеребец, он, пожалуй, был самым лучшим из всех ее любовников, которые в последние годы сменялись так часто, что она иногда даже путалась в них. Сегодня последний день, уже завтра идиллия закончится, нужно будет снова изображать из себя любящую супругу, искренне сожалеющую о невозможности иметь детей. В последнее время Колобов раздражал ее ужасно. Кроме того он стал каким-то сентиментальным, а не так давно вообще ни с того ни с сего вдруг вспомнил, что когда-то давным-давно, еще в России, был женат и у него родилась дочь. Его навязчивое желание отыскать ее напугало и насторожило Марику настолько, что она даже было подумала отказаться от поездки с Томасом. Но по зрелому размышлению пришла к выводу, что вправить мозги мужу она еще успеет, а вот Томасом нужно пользоваться здесь и сейчас. Завтра, все это завтра, а сейчас… Она проскользнула в комнату и нырнула в постель.

Через пару часов, приведя себя в порядок, Марика, облаченная в купальник и ярко-красное парео уже шла по берегу океана. Ноги утопали в мелком, горячем и нежном, как шелк, белоснежном песке; Томас нежно обнимал ее за плечи и шептал на ухо, щекоча своими мягкими настойчивыми губами.

— Фрау Шнайдер?! — Марика машинально оттолкнула от себя Томаса и невидящим взглядом поискала зовущего. В двух шагах от нее стоял… герр Бихельмайер, отец Анке.

— Добрый день, какая неожиданная встреча! Очень приятно! А где же ваш муж?

В глазах нестерпимо защипало, как будто кто-то сыпанул ей под веки пригоршню песка, дыхание перехватило, а в уголке рта быстро-быстро задергался невидимый нерв.

— Добрый день, герр Бихельмайер. Тимофей сейчас в командировке, а это мой… брат Томас.

Ложь была такой неуклюжей, такой неприкрытой и наивной, что ее собеседник даже не попытался скрыть презрительную усмешку.

— Ну, конечно, брат! — многозначительно кивнул он.

Он еще пару секунд мерил презрительным взглядом Марику и ее «родственника», а потом, не говоря больше ни слова, отправился прочь.

* * *

…Все случилось в полном соответствии с пошлыми сценариями голливудских мелодрам. То, что последовало после этого, слилось для Марики в один непрерывный, липкий, бесконечный кошмар, похожий на дурной сон. Вся ее такая устроенная, сытая, безбедная жизнь, к которой она так долго и трудно шла, рушилась на глазах. Пропасть, в которую увлекало ее этим потоком событий была, казалось, бездонной, и летела она туда не имея ни малейшей возможности зацепиться. Было понятно, что упав, она обязательно разобьется, да так, что заново подняться уже никогда не сможет. Унижения, заверения в любви и преданности — все оказалось совершенно напрасным. Но самый страшный удар ожидал Марику впереди. У Колобова случился обширный инсульт. Врачи беспомощно разводили руками. Через сутки все было кончено…

* * *

На третий день после пышных похорон, Марике позвонил адвокат и попросил о встрече. Где-то в глубине сознания зашевелилась надежда: а может все совсем не так плохо? Может все, что происходит, даже к лучшему? Остаться богатой независимой вдовой — это вовсе не так дурно. В самом приподнятом настроении Марика явилась на встречу. Из-за стола поднялся пожилой сухопарый мужчина, облаченный в черный костюм и снежно-белую сорочку.

— Здравствуйте, фрау Шнайдер! Выражаю вам искренние соболезнования в связи с теми трагическими событиями, которые происходят в вашей жизни, — Марика опустила взгляд и промокнула несуществующие слезы крохотным белоснежным батистовым платочком.

— Меня зовут герр Миллер и я являюсь официальным представителем воли вашего мужа. Кофе? Чай?

— Воды, если можно, — еле слышно прошептала она.

Почти сразу, неслышно, в кабинете материализовалась секретарша. Разлив «Перье» по бокалам и поставив на стол тяжелую хрустальную пепельницу, она так же незаметно испарилась.

— Ну, что ж, я готов огласить вам последнюю волю покойного. Впрочем, много времени я у вас не отниму, так как завещание очень короткое и простое.

Марика затаила дыхание, стараясь не выдать ни жестом, ни мимикой своего нетерпения.

— Итак, все свое состояние, включая движимое и недвижимое имущество, мой клиент пожелал оставить своей дочери, Колобовой Полине Тимофеевне, ныне проживающей в России. Дело это не быстрое и потребует некоторого времени, но мы сделаем все возможное, чтобы фрау Колобофф-младшая, как можно быстрее вступила в права наследования.

Марике показалось, что она внезапно оглохла. Голос адвоката доносился до нее, как через вату, в глазах потемнело, а кровь отхлынула от лица. Она медленно, с усилием, перевела на него взгляд:

— Этого не может быть! Он не составлял завещания! Какая еще дочь?! — она не заметила, как с едва слышного хриплого шепота вдруг перешла на крик.

— По просьбе моего клиента я провел некоторую работу и собрал данные о ней, — ровным голосом, не обращая внимание на перемену настроения Марики, продолжал Миллер. — Герр Колобофф в этом месяце должен был лично поехать в Москву для встречи, но трагические обстоятельства помешали ему осуществить задуманное.

— А как же я?! Ведь я его жена!

Миллер едва заметно усмехнулся и покачал овальной, как яйцо, лысой головой:

— Дорогая фрау Шнайдер, вы сами виноваты в том, что завещание составлено не в вашу пользу. Должен вам сказать, что в первоначальном варианте все деньги были разделены поровну между вами и его дочерью. Однако буквально перед смертью мой клиент внезапно изменил свою волю. Вы не знаете, почему? — вкрадчиво спросил собеседник.

— Я этого так не оставлю! Это несправедливо! Я столько лет терпела рядом с собой этого старика, а теперь осталась ни с чем? Да он же совсем с ума сошел! У него на почве детей совсем мозги поехали! Я буду опротестовывать этот завещание! Мы не были разведены!

Миллер равнодушно пожал плечами:

— Это ваше право, но послушайте совета опытного юриста: это будет совершенно напрасная трата времени и средств. У вас нет ни малейшего шанса выиграть это дело. На момент подписания завещания мой клиент был совершенно вменяем и психически здоров, что зафиксировано документально. Кстати, герр Колобофф все-таки оставил вам некоторую сумму денег и небольшую квартирку в пригороде Вены. На мой взгляд, это благородный поступок с его стороны, принимая во внимание некоторые обстоятельства, надеюсь, вы меня понимаете, — он многозначительно кашлянул.

— Кроме того герр Колобов собрал небольшое досье, — адвокат похлопал ладонью по папке, лежащей тут же на столе, — И выяснил, что ваши измены носили характер регулярный. Поэтому, не советую вам ввязываться в судебные процессы, все равно вы проиграете.

— Что же мне делать? — едва слышно прошептала Марика.

— Жить дальше. Послушайте, вы молоды, хороши собой, кроме того, тех средств, которые оставил вам ваш супруг вполне должно хватить на то время, пока вы не найдете себе какую-нибудь работу. Ну а сейчас, не смею вас больше задерживать. — он поднялся из-за стола, всем своим видом и поведением указывая на то, что аудиенция закончена.

Ноги сделались такими тяжелыми, что нужно было совершить невероятное усилие, чтобы сделать первые несколько шагов. Марика не помнила, как она вышла из конторы, как доехала до окраины города и очутилась в какой-то неизвестной ей забегаловке. Заказав тройную порцию виски с содовой, она пристроилась у барной стойки. Виски пульсировали так сильно, что казалось, горячая кровь вот-вот хлынет наружу фонтаном. Выпив залпом янтарную жидкость, поданную в тяжелом прозрачном бокале, она тут же заказала еще.

— Девушка, вы бы поосторожнее! — послышался откуда-то издалека голос.

Марика с усилием сконцентрировала свой взгляд на молоденькой смазливой мордашке бармена.

— Я бы на вашем месте не стал бы частить. Это забористая штучка!

— Мальчик, ты никогда не был на моем месте, — заплетающимся языком проговорила она.

Ну и как теперь жить?! На что?! Где прикажете искать эту самую работу? Профессии у нее нет, университет брошен… А ведь родители в свое время предупреждали, что замужество замужеством, но образование получить все-таки необходимо. А что теперь? Идти, как мать в няньки или продавщицей в магазин? От этих мыслей Марику замутило. Проклятый виски подкатил к горлу противной горечью.

В сумочке ожил мобильный. От неожиданности Марика вздрогнула.

— Эй, Маришка! Как твои дела? — услышала она в трубке голос Анке.

— Ну ты и сука! — Марика была рада, что хоть на кого-то может выплеснуть свою обиду и ненависть. — Знаешь ведь, что это именно твой папаша сдал меня со всеми потрохами! И не говори мне, что ты ничего не знала, все равно не поверю!

Марика нажала «отбой» и тут же поймала на себе недоуменный косой взгляд молодой парочки, устроившейся по соседству с ней за стойкой. На негнущихся ногах она поднялась и вышла на улицу. Перед ней по булыжной мостовой проносились автомобили, грохотали трамваи, и жизнь, такая повседневная, такая размеренная, текла мимо нее. Отныне ее место в этой жизни заняла какая-то незнакомая, чужая девка, которая оказалась лучше нее только тем, что родилась в нужное время от нужного человека. Ее, самую красивую, самую утонченную, просто выбросили на свалку, как надоевшую игрушку! Разве это справедливо?! Квартира в пригороде и несколько тысяч евро! Жалкая подачка, насмешка!.. Марика почувствовала, как жгучие, словно кислота, слезы бессильной злобы заливают лицо. Рыдание стиснуло горло и ей понадобилось несколько минут, чтобы снова начать нормально дышать.

В кармане вновь завибрировал телефон.

— Ты трубку-то не швыряй! А то ведь я и обидеться могу.

— Что тебе надо? — спросила Марика, стараясь изо всех сил сдержать рвущуюся наружу истерику.

— Послушай, я на самом деле ни хрена не знала, серьезно. Ну а даже если бы и знала, что бы я смогла сделать? Ты же знаешь моего папахена. Для него семья превыше всего. Между прочим, он меня тоже в последнее время от кормушки отлучил. Козел старый! Не нравится ему, видишь ли, мой образ жизни. — Анке отчетливо хмыкнула в трубку. — Ладно, рассказывай давай, что у тебя случилось.

И тут Марика, выложила ей как на духу все, что произошло. Она вдруг поняла, что ни с кем, кроме Анке, не может поделиться своим горем. Та слушала внимательно, не перебивая, только изредка понимающе поддакивала. Марика в буквальном смысле слова чувствовала, как ее обида и ненависть невидимыми волнами перетекают в черную пластмассовую трубку телефона. Дышать стало легче, в голове начало проясняться.

— Ну и что ты будешь делать? — спросила наконец Анке, когда поток бурного негодования понемногу иссяк.

— Убью ее! — в сердцах проговорила Марика.

— А вот это правильно, — спокойно, но твердо произнесла трубка.

— Что — правильно? — не поняла Марика.

— Как что? Убить ее надо, сучку эту. Это будет справедливо. Кроме того, подумай сама, ведь если дочь Колобова неожиданно умирает — ну, там, автокатастрофа, к примеру — то все деньги автоматически перейдут тебе. Ты его законная супруга, поскольку развод он оформить не успел. И ведь у него больше нет родственников?

— Ты серьезно? — растерялась Марика. От этой мысли, как будто только что дошедшей до нее во всем своем непосредственном значении, она совершенно протрезвела.

— Вполне. Лично я именно так и поступила бы. Когда собираешься вылетать?

— Куда?

— Может хватит тупить? В Москву, конечно же! Насколько я понимаю, эта его дочурка именно там живет? Ты, если что, обращайся. У меня везде связи. Помогу, чем смогу, по старой дружбе. Ну, не бесплатно, конечно.

— В смысле? — не поняла Марика.

— В смысле, ты же не сама эту автокатастрофу организовывать будешь? Или сама? — противно захихикала Анке. — Ну а если дело выгорит, ты же поделишься пиастрами с любимой подружкой?

Марика немного помолчала, а потом с усилием пробормотала:

— Извини, я перезвоню.

После разговора в голове неожиданно родилось единственно правильное и логичное решение. Пусть пока еще не до конца обдуманное, но верное, как то, что утром на небе светит солнце, а ночью — луна. Между ней и деньгами стоит один-единственный человек. И если этого человека не станет, то все будет как прежде, а может даже лучше. И это будет только справедливо, права Анке. У нее все получится, потому что на карту поставлена вся ее жизнь. От этих размышлений слезы высохли сами собой, руки перестали дрожать и, расплатившись по счету, Марика остановила первое попавшееся такси.

 

III

— Денис, Марк Александрович просил тебя через час зайти. Сказал, что есть одно срочное дело — какие-то наследственные дела, а еще он просил захватить твои наработки по «Балтстрою», — хорошенькая Анечка ослепительно улыбнулась. — Хочешь, могу кофе тебе заварить.

— Нет, Анютка-незабудка, не хочу. Может попозже, — рассеянно отозвался он.

— Ну, как хочешь, — пожала она плечами и, кокетливо вильнув аппетитной попкой, скрылась за дверью приемной.

Денис Кравцов постарался углубиться в документы, лежащие перед ним, но мысли упорно сворачивали совсем не туда, куда нужно. Может зря он отказался от кофе? Хотя нет, не зря, — левую лопатку сегодня ломило и временами обжигало острой болью.

* * *

…Некоторое время назад дочка его шефа, четырехлетняя Олечка, неожиданно оказалась в больнице. Родители девочки отдыхали где-то на Мальдивах, когда у малышки внезапно заболел живот. Бабушка перепугалась, вызвала «Скорую» и ее тут же отвезли в одну их городских больниц, где в срочном порядке провели операцию по удалению аппендицита. Отец девочки пришел в ужас, когда через день пришел навестить дочку. В тесной душной палате, кроме Оленьки, лежало еще пятеро детей разного возраста. По коридорам гулял жестокий сквозняк и разносил запах кислой капусты и прогорклого кефира; в линолеуме, которым был покрыт пол, зияли черные проплешины. Колченогие железные кровати были покрыты застиранными сиротскими простынями с несмываемыми серыми штемпелями по углам: а ну как кому-нибудь придет в голову забрать с собой казенное имущество?! Схватившись за голову, Марк Александрович тут же выразил желание перевести ребенка в другую клинику, но лечащий врач запретил какие-либо перемещения, так как операция прошла с осложнениями. Результатом бурной деятельности обеспокоенного родителя стала отдельная палата для Оленьки. Несколько раз Денис Кравцов по просьбе своего начальника отвозил в больницу необходимые лекарства и фрукты. Там-то он и познакомился с милой и приветливой медсестрой по имени Полина. Оленька сильно привязалась к ней, и Марк Александрович обратился с просьбой к главврачу (просьба, как всегда, была завернута в приятно шуршащие бумажки с изображением американского президента, которые эскулап суетливо засунул в глубокий карман белого халата), чтобы Полина Колобова днем и ночью дежурила подле Оленьки.

…Прошло уже три года с тех пор, как Денис Кравцов, подобно миллионам таких же, как и он, молодых самоуверенных людей, приехал из Саратова покорять Москву. Его отец созвонился с одним своим старым приятелем, который занимал не последнюю должность в одном из министерств и просил поспособствовать трудоустройству сына. Приятель оказался мужиком неплохим, и выполнил просьбу армейского друга — устроил начинающего юриста Дениса Кравцова в солидную крупную адвокатскую контору. На этом помощь всесильного покровителя закончилась, но у Дениса имелось и еще одно преимущество: бешеная работоспособность и желание во что бы то ни стало сделать карьеру. Начальство в лице Марка Александровича заметило перспективного молодого сотрудника. Постепенно Денис обзавелся полезными знакомствами и уже совсем скоро стал ощущать себя настоящим москвичом. Высокий, темноволосый, широкоплечий, он пользовался неизменным успехом у противоположного пола. Однако Полина была совершенно не похожа та тех женщин которые окружали его до сих пор: некапризная, скромная, правильная. Была в ней какая-то свежесть и неиспорченность. Ее наивные серые глаза смотрели на мир с восторженностью пятилетнего ребенка. Она вполне могла прийти в хорошее настроение от осеннего дождя, заливающего окна, оставляя на них грязные, мутные потеки, или от шуршания разноцветной листвы под ногами в больничном сквере, куда она через некоторое время начала выводить свою маленькую пациентку на прогулки. Оленька быстро шла на поправку, и вскоре счастливые родители забрали ее домой. Поводов ездить в больницу не осталось, и Денис неожиданно для самого себя, пригласил Полину на свидание. В тот раз он принес ей маленький простенький букет разноцветных осенних хризантем, купленный у какой-то старушки возле метро за сто рублей, но Полина выразила такой неподдельный восторг, что Денис тут же почувствовал себя настоящим рыцарем. Полина Колобова оказалась на редкость интересным собеседником, умела поддержать любую тему, но главное, — она умела слушать. С тех пор встречи стали регулярными.

Первое время ему было уютно и спокойно рядом с ней. Они бродили по облетевшим аллеям парка, пили кофе в старом московском кафе на Арбате, сидели на скамейке, глядя на темную холодную воду Чистых прудов, куда ошалевший от безнаказанности октябрьский ветер швырял охапки сухих листьев. Денис чувствовал, что эта наивная девочка Полина без памяти влюбилась в него, и это доставляло ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Неведомое доселе чувство безграничной власти над ней возбуждало и пьянило его, как бокал крепкого вина, выпитого натощак. Разгорелся бурный роман. Через полгода Денис переселился к ней, в ее маленькую двухкомнатную квартиру в Ясенево. Некоторое время он всерьез задумывался над тем, а не жениться ли ему на Полине. Но уже совсем скоро понял, что ему становится безумно скучно… Она была предсказуема, как снег в январе. Наступило муторное похмелье от того самого выпитого на голодный желудок вина. Ее наивные разговоры о верности, преданности, любви, о долге и чести все чаще стали вызывать в нем приступы недовольства и раздражения. Он словно вынырнул из глубины какого-то заколдованного омута, куда его затянула эта женщина. И оказалось, что на поверхности есть другая жизнь, где можно дышать свежим чистым воздухом. И жизнь эта проходит мимо. Придумав какой-то повод для ссоры (он даже не запомнил какой), Денис не стал выслушивать Полинины оправдания, а просто хлопнул дверью и уехал от нее. Сняв квартиру, он целый месяц жадно пил эту свободную жизнь, словно верблюд, только что пересекший пустыню Гоби: заводил мимолетные романы, проводил выходные в клубах и на вечеринках, пил джин и кальвадос, и совсем не вспоминал о Полине, а ее звонки попросту сбрасывал. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что Полина оказалась девушкой ненавязчивой, за что Денис ей был искренне благодарен. Но однажды утром, после очередной веселой гулянки, он вдруг заметил, что плетеная корзина в ванной топорщится от обилия грязных носков и футболок, в холодильнике, кроме сморщенных от старости сосисок и двух бутылок пива ничего нет, а раковина полна грязной посуды. Кроме того в карманах гулял сквозняк. Внезапно Дениска затосковал по уютной, доброй и милой Поленьке. За прошедшие полгода он привык к тому, что его рубашки всегда постираны и выглажены, а на кухне вечером ждет вкусный горячий ужин. Он не давал себе труда задуматься, как, на какие деньги и когда она все это успевает, так как сам он денег на хозяйство не давал, а она не просила. Ему был не интересен процесс, был важен лишь результат. В тот же вечер он позвонил в знакомую дверь на окраине Москвы.

— А я знала, что ты придешь. Я тебя ждала, — просто сказала она и улыбнулась.

Жизнь Дениса Кравцова превратилась в бесконечную череду приходов и уходов. Полина была удобна, как бывает удобна старая байковая пижама: вроде и старая, и рваная, и на людях надевать стыдно, но выбросить жалко. Он, кажется, даже как-то сделал ей предложение. Поленька доверяла ему безоговорочно, а если и ревновала, то никогда не говорила ему об этом. В конце концов, думал он, в этом всем есть свои плюсы. Кто знает, может быть он в конце концов и женился бы на ней. Но внезапно все изменилось.

ОНА, легкая и грациозная, ворвалась в его жизнь, перечеркивая и сметая на своем пути все, как ураган «Вильма». Недавно он случайно наткнулся в интернете на статью про эту самую «Вильму», со страшной разрушительной силой обрушившейся на Флориду в 2005 году. Тогда он и не подозревал, что совсем скоро такой же ураган налетит на него. «Это все. Я пропал», — с пугающей отчетливостью понял он в тот же вечер, сидя на кухне. В окно барабанил унылый сентябрьский дождь, и в тишине двора отчетливо слышались шаги запоздалого прохожего. Полина уже ушла спать, а он все сидел и потягивал ярко-рубиновый вишневый ликер из ЕЕ рюмки. Ему казалось, что он все еще чувствует ЕЕ запах, а ее губы должно быть такие же на вкус — тягучие, сладкие и терпкие. Закрывая глаза, он вновь и вновь слышал серебристый смех, видел желтые кошачьи глаза, в глубине которых плясали маленькие чертята. Он знал, он чувствовал, что ночь с ней будет такой же сумасшедшей, как тот самый ураган «Вильма», но под оползнями и ливнями на этот раз окажется не какая-то далекая и неинтересная никому Флорида, а он, Денис Кравцов. Она опустошит, уничтожит его «я». Он больше никогда не сможет принадлежать себе. Теперь не он владеет, а им владеют. ОНА захватила его в рабство и этот плен настолько сладок, что нет желания вырываться и сопротивляться. В самом деле, возможно ли сопротивляться урагану, несущемуся со скоростью триста километров в час?! А еще он точно знал, что эта их встреча не последняя. Она обязательно найдет его. Сама. Напрасно внутренний голос разума, еще теплившийся где-то в глубине сознания шептал о том, что нужно бежать, спасаться, пока многометровая волна на нагнала, и не ударила своим ослепительно-белым, безжалостным, пенящимся гребнем, круша и ломая душу и тело. Вместо этого он готов был сам бежать ей навстречу. И все случилось. Счастье, боль, ревность, страсть — все смешалось в один клубок, который теперь распутать не было никакой возможности. Без нее он тосковал и готов был выть, как брошенный пес, которого обожаемый хозяин бросил погибать на морозе. Но еще больший страх он испытывал думая о том, что не сможет долго удерживать ее. Он для нее не больше, чем очередная игрушка. Для того, чтобы ТАКАЯ женщина была рядом, нужно нечто большее, чем смазливая внешность. Это ведь не Полина, здесь дешевеньким букетиком за сто рублей не обойтись. Нужны деньги, и деньги не просто большие, а очень большие. Если он их не достанет, то она, не задумываясь, уйдет, легко постукивая тонкими каблучками, бесследно растворится, исчезнет подобно туману погожим летним утром. Что тогда будет с ним?! От этой мысли стало так тошно, что он уткнулся в ледяные ладони и тихонько застонал.

Больше он никогда не вернется к Полине. Разве может эта простушка сравниться с его звездой, с его богиней, с его Вильмой?! Уже сегодня он вновь увидит ЕЕ и от этой мысли приятная дрожь пробежала по всему телу, замерев где-то на кончиках пальцев.

* * *

…— Эй! Кравцов! Ты уснул что ли?

Он помотал тяжелой головой и с трудом перевел взгляд на Анечку.

— Денис, ты помнишь, что Марк Александрович просил тебе зайти к нему? — с неподдельным беспокойством она вгляделась в его лицо. — Ты не заболел, часом? Что-то неважно выглядишь. Бледный какой-то…

— Нет, Ань, все в порядке. Просто не выспался. Иду.

Он собрал разбросанные по столу папки и отправился с докладом к шефу. Он еще не знал, что предстоящий разговор в очередной раз перевернет его жизнь.

 

IV

— Ленка! Вставай! Будильник уже три раза звонил, — Полина потрясла подругу за плечо.

— Колобова, отстань, — пробормотала Куприянова, зарываясь в подушку и натягивая на голову одеяло.

— Завтрак на столе! — крикнула Полина уже из ванной. Непослушные волосы то и дело пытались выскочить из горячих щипцов. Она уже минут пятнадцать пыхтела перед зеркалом, безуспешно пытаясь уложить их в прическу.

— Ты здесь надолго? — на пороге возникла Ленка, замотанная в клетчатый плед, волочащийся за ней словно королевская мантия.

— Уже ухожу. Умывайся, — Полина поспешно выдернула шнур из розетки и схватила расческу. — А что злая-то такая? Не выспалась?

— Выспишься с вами, — недовольно пробурчала та. — Вчера до двух ночи просидели, а мне, между прочим, сегодня в министерство ехать. Все-таки у твоей Сабуровой ни стыда ни совести. Она-то, поди, сегодня до обеда дрыхнуть будет, а нам, грешным, на заработки надо.

— Лен, ну ты же понимаешь, мы так давно не виделись, соскучились…

— Ой, мама дорогая! Ты давай за себя говори. Что-то я не заметила, что наша дорогая Оленька сильно по нам тосковала. Ну, все, давай уже, чеши отсюда. Мне тоже себя надо в порядок привести, — и Куприянова легонько подтолкнула Полину к выходу. — Кстати, я тебя сегодня подвезу, мне по пути.

Полина прошла на кухню. Пузатый желтый чайник уже закипел и холодные окна стали матовыми. Она сунула в большую красную чашку чайный пакетик и толстый сочный ломтик лимона. Это была любимая чашка Дениса. Вот уже неделя, как он опять исчез. За прошедший год Полина уже привыкла к его уходам, но всегда было больно. Каждый раз Денис придумывал какие-то нелепые причины, чтобы в очередной раз жестоко оскорбиться и хлопнуть дверью. И всегда она была в чем-то виновата. Причем возвращаясь, он даже порой не помнил, по какому поводу в прошлый раз обижался на нее. Она знала, что какой-то из этих разов должен стать последним. А в последнее время стало все труднее и труднее убеждать себя в том, что она любит его. Все труднее было оправдывать его поведение вспыльчивым и ранимым характером. Тем более, что Ленка никогда не верила Денису и постоянно говорила ей о том, что Кравцов моральный урод, который просто использует ее, Полину, в своих интересах. Где-то в глубине души она понимала, что Ленка права, но какое-то непонятное, необъяснимое упрямство мешало ей открыто признать этот факт. Да и не время сейчас думать об этом.

* * *

Кто может ей угрожать? За всю свою жизнь Полина Колобова никому никогда не то, чтобы не навредила, но даже ни разу не нахамила. Тогда кто же может ее ненавидеть до такой степени, что в открытую грозится убить?

Грязная, вонючая сука! Ты еще пожалеешь, что родилась на свет!

Получив это первое письмо, запечатанное в обычный белый конверт, Полина была убеждена, что это чья-то глупая шутка или ошибка. Но не прошло и недели, как история повторилась. Такой же плотный конверт, подложенный в почтовый ящик.

Бойся! Очень скоро твои кишки будут гнить на помойке.

Прочитав второе послание, Полина не задумываясь позвонила Куприяновой. Ленка примчалась в тот же вечер.

— Ну ни фига себе, Колобок! — протянула та, брезгливо разглядывая листок с напечатанным текстом. — Ты говоришь, что это уже второе письмо, а где первое?

— Выбросила, — пожала плечами Полина. — Я подумала, что кто-то ошибся и положил его не в тот ящик.

— И что там было написано?

— Какая-то гадость, вроде той, что ты сейчас держишь перед носом. Я не запоминала, — соврала Полина. На самом деле она могла дословно процитировать текст первой записки.

Куприянова аккуратно сложила лист, вложила обратно в конверт и медленно прошлась туда-сюда по комнате.

— Ну и кому ты могла помешать настолько, что тебя собрались укокошить?

Полина молча покачала головой.

— Ума не приложу. Лен, что делать-то? Может в милицию, тьфу ты, в полицию пойти?

— И что ты там скажешь? Что какой-то придурок запугивает тебя, подкладывая в почту всякий бред? Думаю, что на тебя посмотрят, как на сумасшедшую. Уж по крайней мере, никто уголовного дела возбуждать не станет, это точно. Лучше скажи, с тобой в последнее время ничего странного не происходило? Ну, я не знаю, может ты стала свидетелем посещения Земли инопланетянами, или какой-нибудь богатенький пациент тебе вдруг квартирку в тихом центре отписал?

— Очень смешно. Ты сама-то соображаешь, что говоришь?

— Ну не просто же так тебе вдруг стала приходить эта хрень! Какое-то объяснение должно существовать.

— Лен, — жалобно проскулила Полина, — А может это и вправду какая-то ошибка? Ну, в самом деле! Живу я скромно, на зарплату, денег с пациентов никогда не беру…

— Ну и дура! — вставила Куприянова.

— …никаких фамильных драгоценностей у меня нет и никогда не было, — не обращая внимания на ремарку, продолжала Полина.

— Не знаю, Колобова. Но, честно говоря, мне эта история как-то не очень нравится. Давай-ка, поосторожнее. И думай думай, Полинка, кому ты могла дорожку перебежать!

— Мне страшно, — тихо проговорила Полина. — Послушай, а может, ты поживешь у меня недельку, а?

— Лучше ты у меня. Там и безопаснее и места больше.

— Лен, ну сама подумай, ты же за городом живешь. Как мне на работу-то добираться? Ты же не сможешь меня каждый день возить.

— И то верно. Эх, Колобок, придется мне наплевать на комфорт и переселиться в твою малогабаритку. Но у меня есть одно условие. Если вдруг заявится твой ненаглядный Дениска — в тот же день ноги моей здесь не будет. Согласна?

— Ленка! — Полина обняла подругу, — Я тебя так люблю!

— Я тебя тоже, иначе никогда не согласилась бы променять свой дворец на убогую тахту и пятиметровую кухню… Но учти, каждый день не получится. Давай так: когда ты дежуришь — я у себя дома. Согласна? И потом, не могу же я надолго бросить мою «веселую семейку»!

Полина рассмеялась, вспомнив Ленкиных постояльцев.

Дело в том, что некоторое время назад Куприянова неожиданно обнаружила у себя в летней терраске рыжего мохнатого зверя. Поначалу она ужасно испугалась, когда из темноты на нее выпучились два зеленых горящих глаза. И только потом разглядела, что это собака, причем очень толстая и неповоротливая. Она настороженно смотрела на Ленку, свесив вперед свои мохнатые уши-лопухи, лежа на летнем топчане, накрытом старым ковром. Ленка зажгла свет и начала рассматривать нежданную гостью. Собака действительно была большая, но вовсе не толстая, как показалось сначала, а просто глубоко беременная. Она совершенно спокойно дала себя погладить, словно доверяла Ленке безоговорочно. У нее оказалась густая, но ужасно свалявшаяся рыжая шерсть, шершавый теплый язык, которым она немедленно облизала Ленкины ладони, и зеленые, очень похожие на ее собственные, глаза. После такого знакомства первоначальное желание во что бы то ни стало выселить захватчицу испарилось без следа. Фрося осталась жить в терраске, а Куприянова стала исправно кормить свою новую жиличку. И вот неделю назад у Фроси родилось пятеро детишек. Маленькие слепые комочки были очень похожи на свою мамашу: все, как один, рыжие и с оттопыренными мягкими ушами. Ковер на топчане был безнадежно испорчен, но счастливая Фроська упорно отказывалась переселяться в дом.

* * *

…Полина подошла к окну и машинально нарисовала на запотевшем стекле колокольчик на изогнутой ножке — единственное, что умела рисовать. В контурах стал виден двор и серые, словно проеденные жучком-точильщиком мартовские сугробы. Ленивое утро нехотя вползало в Москву, и не верилось, что через какие-нибудь два месяца все станет зеленым и светлым, что лето уже не за горами и совсем скоро легкий южный ветерок принесет долгожданное тепло. Все встанет на свои места.

Из подъезда вышел Митька Воронцов. Она узнала его по светлым растрепанным волосам — он никогда не носил шапку, — и по неизменному ноутбуку, который, как всегда, болтался в мягкой серой сумке на плече. В этот раз он тащил в руке еще один пухлый баул.

Митька учился в той же школе, что и она, но был на два года младше. Веселый, с озорными глазами, жуткий хулиган и лоботряс, он в последних классах серьезно увлекся информатикой. «ПТУ — вот твой потолок! Дай Бог, хоть туда бы поступить! Будешь слесарем при ЖЭКе, или станешь на заводе детальки точить!» — ворчала старенькая завуч Кира Ильинична, с ужасом глядя в дневник Воронцова, где даже тройка была очень редкой гостьей. Но в девятом классе отец Митьки подарил ему компьютер. Начиная с того самого памятного дня, вся жизнь Митьки Воронцова — двоечника и разгильдяя — неожиданно для всех перешла на другие рельсы. Словно какой-то неведомый стрелочник-волшебник одним легким движением руки вдруг перевел стрелки, и поезд, набирая скорость, пошел не под откос, как прежде, а стал уверенно взбираться в гору. По литературе и биологии у него, конечно, так и остались слабые тройки, но Митька приналег на математику и физику; записался на подготовительные курсы в институт, засел за учебники. Все вечера он теперь проводил не в подворотне, а за компьютером, который в шутку называл «мой железный я». А когда он поступил в МГТУ имени Баумана, удивлению окружающих не было предела.

Воронцовы и Колобовы всю жизнь жили в одном подъезде на пятом и седьмом этажах. Пока учился в школе, Митька постоянно забегал к соседке с просьбами написать сочинение или помочь с химией. В последние несколько лет он работал в какой-то крупной компании ведущим программистом. Но заходить к Полине так и не перестал. Его родители переехали жить в деревню под Тверь, где неожиданно заболела Митькина бабушка, да так и остались там. Воронцов приходил поздно вечером и обязательно приносил с собой торт, пирожные или шоколадные пряники, которые очень любила Полина. Иногда он заставал у нее и Ленку Куприянову. Они пили чай, и Митька, не умолкая, рассказывал какие-то забавные истории, байки и анекдоты. Полина хохотала от души и чувствовала себя так непринужденно и спокойно, как это бывает только с самыми близкими людьми. Белобрысый, высокий, худой, с длинными ногами, которые он постоянно не знал куда деть, Митька был каким-то очень родным и теплым, как привет из детства.

— Послушай, Колобок, а ведь наш Митька, по-моему, к тебе неравнодушен, — как-то раз сказала Куприянова и хитро подмигнула Полине.

Та искренне, от всей души удивилась:

— Да ты что, Ленка! Ведь это всего лишь Митька Воронцов! Мы с пеленок друг друга знаем, он мне, как брат!

— А что, по-моему, он очень даже ничего. Обрати внимания, как он смотрит на тебя!

— Прекрати сейчас же! — рассердилась Полина, — Он мой друг и точка.

«Моя палочка-выручалочка» — называла его Полина, потому что когда нужно было прибить гвоздь, вкрутить лампочку или починить выключатель, она всегда обращалась именно к Митьке, который никогда ей не отказывал. Потом в ее жизни появился Денис, и свободных вечеров стало все меньше и меньше. Денису Митя ужасно не нравился, и как-то раз встретив его в квартире Полины, он потом долго возмущался тем, что какой-то посторонний мужик в его отсутствие трется возле нее. Никакие доводы о том, что это просто сосед, и никаких отношений кроме дружеских, между ними нет и быть не может, не подействовали. Денис поставил ультиматум: либо он, либо друг детства… Полине было очень тяжело сказать об этом Митьке, но говорить ничего не пришлось. Он сам каким-то образом все понял и больше не появлялся. Он просто пропал из ее жизни, а вместе с ним ушло из ее дома то тепло и радость, которую он неизменно приносил с собой, как торт или пряники. Иногда она сталкивались у лифта. Тогда он улыбался и спрашивал, как дела. Дежурные вопросы, дежурные ответы, дежурные улыбки…

…Митька подошел к своей «Мазде», привычным движением кинул баул и сумку на заднее сидение и вдруг поднял голову и увидел Полину. Нерешительно подняв руку, он помахал ей. Полина улыбнулась и махнула в ответ. Митька обошел машину, последний раз взглянул вверх, сел за руль и выехал со двора. Почувствовав какую-то необъяснимую тоску, Полина, вздохнув, вернулась к своим мыслям.

* * *

…А может все эти угрозы и на самом деле были ошибкой или чьей-нибудь глупой шуткой? Ведь вот уже три дня все спокойно, и в почтовом ящике обнаруживаются только рекламные листовки и газеты. Она отхлебнула остывший чай и приоткрыла форточку. В ванной шумела вода, и Куприянова громко декламировала Пушкинский «Зимний вечер». Она всегда под душем пела или читала стихи. Полина тихонько засмеялась. Все-таки хорошо, что у нее есть Ленка!

Придя в школу, маленькая Полина Колобова была на голову ниже всех своих одноклассников. Весь первый год она сидела за партой одна, и отношения с ребятами как-то не складывались. Не то, чтобы ее обижали — нет, но друзей она так и не завела. Улыбчивая тихая девочка на всех переменах не разлучалась с книжкой, избегая шумных компаний и подвижных игр. До сих пор Полина дружила лишь с одной своей соседкой по двору — Оленькой Сабуровой, но та была на год старше нее и ходила учиться в английскую школу. Однако во втором классе первого сентября учительница представила детям новую ученицу. Это была симпатичная, высокая девочка с большими задорными зелеными глазами и огненно-рыжими кудрявыми волосами.

— Ребята, это Лена Куприянова. С этого года она будет учиться в нашем классе. Садись, Леночка!

Свободное место было только рядом с Полиной.

— Привет, ты не против, если сяду с тобой? — спросила Лена без тени смущения, по хозяйски раскладывая свои учебники на парте.

— Нет, конечно, я даже рада, — приветливо отозвалась Полина.

— Меня Лена зовут, а ты, я так понимаю, Полина Колобова? — констатировала она, разглядывая тетрадку соседки.

— Да.

— А почему ты одна сидишь?

Полина неопределенно пожала плечами.

— Ну все, на этом твое одиночество кончилось. Поздравляю, теперь мы всегда будем вместе! — сказала Лена и широко улыбнулась.

И действительно, с тех самых пор они почти никогда не разлучались. Лена оказалась не только симпатичной, остроумной, но и веселой девчонкой. С ней никогда не было скучно. Уже спустя годы, в какой-то книжке Полина прочитала очень мудрую вещь, о которой раньше даже не задумывалась: настоящий друг это тот, кто может не только посочувствовать горю и поддержать в беде, а тот, кто искренне разделит твою радость. Именно такой была Ленка Куприянова. Несмотря на свою прямолинейность и иногда даже грубость, она всегда оставалась самым верным человеком на протяжении всей жизни Полины Колобовой.

Ольга Сабурова была совсем другой. Она всегда была самой красивой из всех Полининых знакомых. Королева красоты. Полина смотрела на Ольгу и восхищалась ее совершенством, хотя не могла не признать, что характер ее подруги далек от идеала. Надменная и высокомерная со всеми своими знакомыми, она почему-то несмотря ни на что всегда хорошо относилась к Полине. Она сделала ее неким доверенным лицом, особой, приближенной к королевскому трону. Именно к ней Ольга прибегала поплакать и пожаловаться, с ней обсуждала своих бесчисленных поклонников и воздыхателей. Ольга снисходительно похлопывала Полину по щеке и всегда говорила, что внешность — это далеко не самое главное в жизни. На протяжении многих лет Полина пыталась подружить Лену и Ольгу, но безуспешно. Ольга всегда была дружелюбна по отношению к Куприяновой, и даже признавала ее авторитет, а та откровенно недолюбливала ее и даже в открытую говорила об этом, на что Сабурова картинно закатывала глаза и насмешливо отвечала, что зависть не самое хорошее и благородное чувство.

* * *

…— Ленка, давай уже вылезай из душа! В пробку попадем, если через полчаса не выйдем, — крикнула Полина и постучала в дверь ванной.

И тут взгляд ее упал на телефон, стоящий в коридоре на тумбочке. Он безмолвно подмигивал красным глазом, сообщая, что есть два не прослушанных сообщения. Наверное, вчера, за закрытыми дверями кухни, празднуя Ольгино возвращение, они не услышали звонков. Палец машинально нажал на кнопку:

Полина, это мама Риты Николаевой из восьмой палаты! Я завтра не смогу навестить дочку, но утром передам небольшую посылочку, там книга, белье и теплые носочки. Оставлю у дежурной на ваше имя. Спасибо, Полиночка. Хорошего вечера.

Полина достала из сумки маленький блокнот и сделала пометку: «Забрать пос. для Р.Н.!» Она вновь нажала на клавишу телефона.

Маленькая глупая дрянь! Я тебе обещаю, что очень скоро ты сдохнешь!

Лоб под волосами моментально покрылся липкой холодной испариной, дыхание перехватило и сердце бухнуло так громко, что Полине показалось, что стучит оно не внутри, а снаружи. Она резко повернулась и вздрогнула так, что чай выплеснулся из чашки: на пороге ванной в клубах горячего пара вытаращив глаза, замерла Ленка, завернутая в большое махровое полотенце, с растрепанными мокрыми рыжими волосами.

 

V

Марика открыла глаза. Стрелки на будильнике медленно подбирались к девяти. Дотянувшись до телефона, она посмотрела на экран. Никаких сообщений и никаких звонков не было. Плохо. Она встала, накинула легкий шелковый халат — прощальный привет прошлой жизни и машинально сунула телефон в карман. Пройдя в тесную кухню, Марика приоткрыла окно и закурила.

Вот уже две недели, как она сняла эту крохотную квартирку на окраине Москвы. Убожество, окружающее ее в этой стране, в этом городе ужасало и вызывало отвращение ежеминутно. Толчея в магазинах, грязь на улицах и во дворах, вечно недовольные, неулыбчивые, безликие люди, как муравьи, постоянно снующие по каким-то срочным, не терпящим отлагательства делам. Как это было не похоже на тот размеренный, спокойный и уверенный ритм европейской жизни, к которому она так привыкла! Единственное, что могло хоть как-то примирить ее с действительностью, так это цель, которую она поставила перед собой. Это не может продолжаться долго. Нанятый ею частный детектив честно отработал свой первый гонорар и выложил Марике все интересующие ее сведения. Хотя, признаться честно, работа у него была совсем несложной. Итак, что мы имеем в сухом остатке? Дочь Колобова, тридцатитрехлетняя Полина Тимофеевна, всю свою жизнь проживала по одному и тому же адресу. Мать умерла много лет назад от инфаркта, а других родственников у нее нет. Работает медсестрой в одной из городских больниц, не замужем. И не удивительно, думала про себя Марика, вглядываясь в фотографии, лежащие перед ней на столе. Со снимков на нее глядела невзрачная, бледная больничная мышь. Несмотря на то, что Марика была всего на пару лет старше, девушка с фотографии выглядела по сравнению с ней настоящим ребенком. Серое пальтецо с рыжим пушистым воротником, коричневые практичные до оскомины сапожки на толстой подошве без каблука, большая клеенчатая сумка, неумело прикидывающаяся кожаной, вязаная шерстяная шапочка с помпоном. Марика невольно поежилась. Даже под угрозой расстрела она никогда не согласилась бы так одеться. Единственное, что привлекало в этой девушке, так это глаза. Проницательные, живые, сияющие каким-то влажным блеском, с длинными черными ресницами и тонкими, как ниточки бровями. А когда она улыбалась, то становилась безумно похожей на своего отца. Дрянь! Ух, как же она ненавидит и его и ее!

Марика с силой втянула в себя сырой воздух, и закрыла окно. Зубы стучали не то от холода, не то от бессильной злобы. Конечно, зря она писала эти дурацкие записки. А звонок был вообще верхом идиотизма. Но она просто не в силах была сдержаться. Эта сучка должна бояться!

Марика рывком собрала фотографии и швырнула их на пол. Не было никаких сил думать о том, что эта девица в самом скором времени станет наследницей миллионного состояния. И зачем такой, как она, деньги?! Судя по всему, она пока понятия не имеет о свалившемся ей на голову богатстве. И ничего, живет себе, радуется. Однако времени остается все меньше. После того, как она узнает о наследстве, все будет гораздо сложнее. Проблему необходимо решить в ближайшие дни. А может даже сегодня. Чем раньше, тем лучше. Нужный человек уже найден и ждет только ее отмашки. Он все сделает быстро и легко. И быстрее, быстрее из этой Богом забытой страны!

Она протянула руку, нажала кнопку электрического чайника, и тот уже через мгновение заурчал, как довольный сытый кот. Холодильник был пуст. На столе сиротливо притулилась пластиковая треснутая сбоку мисочка с сухим соленым печеньем. Надо бы сходить в магазин. Марика поморщилась. Рядом с ее домом находился так называемый супермаркет эконом-класса. В первый же день она отправилась туда, чтобы купить какой-нибудь еды. Над контейнерами с картошкой летали мелкие мушки, а запах гнилых овощей был настолько силен, что Марика, приложив к носу надушенный платочек, поспешила отойти оттуда, так ничего и не купив. Покидав в корзину печенье, несколько вакуумных упаковок с копченой колбасой, и пару банок кофе и чая, она отправилась на кассу, где ей пришлось целых пятнадцать минут ждать в очереди. Стоящие перед ней толстые тетки в полный голос обсуждали рецепты приготовления супов, маленькие дети канючили и носились по магазину со скоростью космических шаттлов, поминутно натыкаясь на ноги посетителей, мужики, обдавая вчерашним перегаром, звенели пивными бутылками и матерными выкриками подгоняли неповоротливую кассиршу. Та лениво огрызалась, но темпа работы не ускоряла. Выйдя наконец на улицу, Марика немедленно сунула в рот таблетку, так как голова готова была взорваться. Может, стоит поискать другой магазин? Решено, сегодня же она отправится на поиски чего-нибудь более пристойного. Не помирать же от голода! Она бросила в чашку чайный пакетик, залила кипяток и поболтала ложкой.

Телефонный звонок прервал ее мысли. Марика вздрогнула, как от удара. Нервы совсем ни к черту. Надо бы попить каких-нибудь успокоительных.

— Мария, это Виталий. Я готов вам выдать кое-какую информацию. Мы можем встретиться с вами?

— Да, конечно, давайте в ресторане «Минор» часа в два.

— Хорошо, я подъеду. До встречи.

Ну вот и славно. Теперь она будет поминутно знать расписание жизни младшей Колобовой. В том, что это расписание проще пареной репы, Марика не сомневалась ни секунды. Да и что может быть примечательного в жизни этой бесцветной медузы? Лишний поход в магазин за вафельным тортиком в воскресенье — «чтобы вкусно попить чайку» и посмотреть какой-нибудь слезливый сериал? Или двухчасовая прогулка по лужам в промозглом парке — «чтобы свежим воздухом подышать и почувствовать весну»? Фу, какая мерзкая банальность и пошлость! Как можно почувствовать весну в городе, где на каждом шагу рискуешь наступить на собачье дерьмо?

Марика прошла в ванную, включила горячую воду и сунула под струю ледяные ладони. Озноб понемногу отступил, и она взглянула в большое потрескавшееся от времени зеркало. От переживаний последних месяцев лицо ее осунулось, резко обозначились скулы. Глаза горели каким-то лихорадочным, болезненным светом. Она резко тряхнула головой, и волосы распались по плечам плавной волной. Осталось совсем чуть-чуть. В конце концов она привыкла добиваться в жизни того, чего хочет.

 

I

Денис открыл глаза. Узкая щель меж занавесок слегка посерела, а это означало, что ночь покинула город. И впереди опять маета сырого холодного мартовского дня. Денис был готов отдать год своей жизни, лишь бы продлить эту ночь — ночь, когда все решилось. Другого выхода нет, и теперь он твердо знает, что ему делать. Сумбур, царивший в его мыслях начиная со вчерашнего вечера превратился в циничный и дерзкий план. Сама судьба бросила ему спасательный круг, когда он уже почти пошел ко дну и не надеялся на спасение. Еще очень далеко до желанного берега, но вдалеке уже видны мерцающие огоньки маяка. Появилась надежда. Он сможет, он доплывет. И сейчас все зависит только от него. Кроме того, он теперь не один. Ради нее он способен на все и даже больше. Одно ее слово, один жест, и он готов босиком бежать по морозу или ступать по битому стеклу. Лишь бы она была рядом.

— Милый, ведь все так просто! — эхом журчал в его сознании сладкий глубокий голос.

Но несмотря на слепое обожание, Денис не мог не чувствовать резкого диссонанса между этим волшебным бархатным голосом и тем, ЧТО он говорил. Ее жестокость пугала и завораживала одновременно. Он смотрел на нее и поражался ее изворотливому женскому уму. Ни один мужчина в мире не смог бы соперничать с ней в виртуозности и бешеной изобретательности. Эта женщина, не задумываясь, пойдет по головам и с милой улыбкой раздавит любого, кто посмеет посягнуть на ее благополучие. Королева. Богиня. А разве для богинь существуют запреты? У них свои законы.

— Мы вместе, милый! Сделай это и я навсегда останусь с тобой! Мы будем самыми счастливыми людьми на свете.

За эти слова Денис был готов на все, что угодно. И ужас, и паника, и растерянность отступали на второй план, выталкиваемые совершенно другими чувствами: восхищением и восторгом от того, что ОНА рядом. В такие моменты он был готов бросить к ее ногам весь мир. Однако где-то глубоко внутри притаился противный червяк сомнения. Он гаденько присосался в районе сердца и временами тяжело и упрямо ворочался там, заставляя Дениса нервничать. Даже самому себе он не хотел признаться, что ему безумно страшно, и отчаяние порой накатывало, обдавая с ног до головы ледяной волной. В такие моменты он чувствовал себя щепкой, которую закружило в бешеном водовороте и все глубже и глубже засасывает в бездонную черную пропасть. Сопротивление бесполезно и бессмысленно. Пощады не будет.

Его фея сладко спала, разметав по подушке светлые волосы. Он невольно залюбовался ею. Все в ней было очаровательно, без единого недостатка. Правильные изящные черты лица, прихотливо изогнутые алые губы, гладкая, как шелк чистая кожа, высокий лоб, тонко обрисованные брови. Длинные густые ресницы чуть подрагивали во сне. Рука, откинутая в сторону, казалось, была слеплена рукой скульптора. Тонкая, как волос, золотая цепочка, нежно охватывала безукоризненную алебастровую шею. Он боялся дышать и в то же время хотел, чтобы она скорее проснулась.

Денис осторожно выбрался из-под одеяла и бесшумно вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Бессонница отдавалась тупой головной болью и слабостью. Пошарив в карманах куртки, он выудил оттуда початую пачку аспирина и бросил в стакан с водой сразу две большие, как хоккейные шайбы, таблетки. Вода моментально вспенилась и зашипела, словно разбуженная змея. Зажмурившись, Денис одним глотком проглотил мутноватую жидкость и пошел в ванную. Холодная вода и лекарство сделали свое дело. Ломота в висках и головокружение понемногу отступили. Денис завернул кран и услышал, приглушенный смех, доносящийся из-за плотно закрытой двери. Он заглянул в спальню.

Приподнявшись на локте, она разговаривала с кем-то по телефону.

— Ну, конечно! Все было просто замечательно. Когда теперь увидимся? — она увидела Дениса и закатила глаза, указывая на трубку. Прикрыв ее ладонью, прошептала:

— Иди, завари кофе, я скоро, — и послала ему воздушный поцелуй.

Денис осторожно прикрыл дверь. Когда через пятнадцать минут она выплыла из комнаты, на столе уже ароматно дымился кофе и стояли горячие бутерброды с сыром.

— М-м-м! Красота-то какая! — улыбнулась она, туго затягивая пояс на идеально тонкой талии. — Жаль, что мне всего этого нельзя! А у нас есть что-нибудь полегче?

— Есть йогурты, творог и хлебцы, — обнимая ее, прошептал на ушко Денис. — Видишь, я все-все помню!

— Ты просто умница! — она легонько шлепнула его по рукам, слегка отстранилась и посмотрела ему в глаза. — А ты выглядишь уставшим. Что-то случилось?

Денис слегка помедлил с ответом.

— Да нет, тебе просто показалось.

Некоторое время они стояли молча. Денис чувствовал на себе ее испытующий взгляд.

— А может быть, ты передумал? — наконец спросила она, и в голосе ее Денис уловил презрительные нотки.

— Нет, просто, пойми, это не так просто, как тебе кажется. Все-таки, я с ней жил вместе довольно долгое время. И решиться на такое мне нелегко.

Она усмехнулась, повела плечами и отвернулась к окну.

— Смотри. Тебе решать. Но помни, что это твой единственный и может быть последний шанс, — равнодушно отозвалась она.

Денис подошел к ней и обнял, зарывшись лицом в густые, пахнущие легкими духами волосы.

— Я люблю тебя! Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была рядом!

— Ну вот и хорошо. Ты сильный, у тебя все получится. Я верю в тебя!

— Но я даже не могу себе представить, что буду обнимать ее, а не тебя! Мне тошно от самой мысли о том, что надо будет ее целовать, в конце концов спать с ней!

Она обернулась и приложила к его губам свой аккуратный ухоженный пальчик.

— Тихо! Прекрати истерику! Разве ты не знаешь, милый, что за все в этой жизни надо платить? Это и будет твоей платой за благополучие. Согласись, цена эта не слишком высока в сравнении с тем, что мы сможем получить. Люди идут и не на такое, чтобы урвать свой кусок счастья. Знаешь, я уже давно поняла, что в этом поганом мире счастлив бывает лишь тот, кто умеет шевелить ластами и не щелкает клювом, прости за зоологические аналогии. И то, что эти документы попали именно тебе — это ли не знак свыше? Все, что тебе необходимо сделать — это жениться на этой дурочке, а потом просто убрать… — она сделала легкий щелчок пальцами, — …ее с дороги. Разве это так сложно?

— Убрать! Легко сказать… Но как это сделать?! Как?!

— Придумаем. Давай решать проблемы по мере их поступления. Есть у меня пара идей. Но сейчас пока рано об этом говорить. Главное, ты должен все обставить таким образом, чтобы она тебе поверила. И дело это, сам понимаешь, срочное. Если она узнает о деньгах раньше, чем ты ее окольцуешь, то уверяю тебя, найдутся люди, которые смогут ее переубедить, — она многозначительно усмехнулась, и в ее глазах загорелись два злых огонька.

— Это точно, — невесело согласился Денис. — Эта ее стерва-подруга меня тоже достала! Вечно трется рядом, а та ей просто в рот смотрит, — и он попытался изобразить эту картину.

Она звонко рассмеялась.

— Но, что мне сейчас-то говорить ей?! А если она просто пошлет меня? Боюсь, она мне не поверит. Я же ушел от нее, да еще так… — он безнадежно махнул рукой.

— Об этом не беспокойся, — она бегло взглянула на часы, — Время еще есть. Что и как говорить я тебе скажу. Все отрепетируем, ты мальчик талантливый! Ничего, вот увидишь, все будет очень хорошо. А сейчас давай-ка пить кофе!

 

II

— Полиночка, зайдите, пожалуйста, в пятую палату. Мише Смирнову нужно поставить капельницу, а потом отведите Яну Малинину из второй на УЗИ.

— Хорошо, Семен Валентинович. Я все сделаю, — ответила Полина.

Она уже минут пятнадцать стояла возле поста и перебирала истории болезней своих пациентов. Сосредоточиться не получалось. Только сегодня утром Полине стало по-настоящему страшно. Она вдруг осознала, что здесь речь не идет об ошибке. Опасность реальна. Этот человек, кто бы он ни был, не шутил. Она, казалось, физически ощутила поток ненависти и злобы, который выплеснул на нее звонивший. По голосу было совершенно невозможно определить, женщина это или мужчина. Куприянова раз пятнадцать перематывала и слушала сообщение, пытаясь это понять. Под конец Полина почувствовала, что тошнота резко подкатила к горлу, и она убежала из кухни.

— Ты, Колобова, очень уж трепетная! Пойми, нам необходимо разобраться с этой историей, пока тебя и в самом деле кто-нибудь не ухлопал, — строго сказала Куприянова, когда Полина вернулась обратно.

— Лен, ты что предлагаешь — тебе стать Шерлоком Холмсом, а мне доктором Ватсоном?! — слабо возразила Полина, жадно глотая воду. — У меня даже никаких соображений нет. Не за что зацепиться, понимаешь?

— А вот это плохо. Я тебе уже давным-давно говорила: думай! Кому-то ты на мозоль наступила, иначе и быть не может.

— Да не знаю я! — сорвалась на крик Полина. — Не знаю!

И она неожиданно для себя зарыдала. Плакала она недолго, всего минут пять, но от души, — с морем слез, со всхлипами и подвываниями. Куприянова сначала молча наблюдала это представление, а потом взяла за руку и отволокла в ванную, где сунула ее голову под воду.

— Все? Концерт окончен? Зал рукоплещет стоя. А теперь, Колобова, соберись и приди в себя. В твоей ситуации поплакать можно, и даже иногда нужно, но делу это вряд ли поможет.

— А что поможет-то? — жалобно спросила Полина, вытирая лицо пушистым полотенцем.

— Давай оперативно замазывай синяки под глазами, выпей пузырек валерьянки и вперед на работу. Мы и так уже опоздали. Если я не ошибаюсь, у тебя сегодня ночное дежурство?

— Не о-ошибаешься, — до сих пор всхлипывая подтвердила Полина.

— Вот и хорошо. Сиди в своей больнице, никуда не высовывайся, а я за это время что-нибудь соображу.

— Что?

— Откуда я знаю?! Думать надо. А от тебя пользы, как от монашки приплода, прости господи! Все, разговор закончен. Собирайся и выходим.

* * *

…Все утро Полина старательно вспоминала и раскладывала по дням последние пару месяцев своего невеселого, однообразного существования. Все, как всегда: дни похожи друг на друга, как братья-близнецы: дом, работа, редкие «культпоходы», как называла их Куприянова, в театр или в кино. На Дениса она никогда не претендовала и если бы он в конце концов решил окончательно уйти из ее жизни — то удерживать ни в коем случае не стала бы. Хотя почему «если бы»? В этот раз, кажется, он ушел безвозвратно. Полина невесело улыбнулась своим мыслям. Так кому могла она помешать? Кто может ее так сильно ненавидеть, что готов убить? От этих мыслей голова, казалось, распухла так, что белая кокетливая рабочая шапочка как-будто стала мала. Полина машинально подсунула под нее пальцы и провела ими по пылающему лбу. От этого непослушные пряди волос выбились и защекотали нос, а шапочка моментально съехала на ухо.

— Эй, Полина ибн Тимофеевна! Что глаза-то такие красные? Спишь что ли на ходу? — окликнула ее Таня Панина. — Это мне спать положено, я в ночную здесь загорала. А ты должна быть бодра и весела, потому как спала у себя дома на уютном диване. Или не спала? — хитро улыбаясь, подмигнула она.

— Привет, Танюш! — отозвалась Полина. — Просто вчера моя подруга из Америки вернулась. Вот мы и заболтались почти до утра. Надо бы кофе выпить.

— Ой, да ладно, видела я как-то раз твою подругу! Высокая такая, симпатичная, кажется, ее Денисом зовут, — засмеялась Панина. — Ладно, дело-то молодое, не смущайся ты так! Ну, все. Пост сдал, пост принял! А я побежала домой и спать, спать, спать!

В конце длинного больничного коридора Татьяна обернулась и помахала рукой:

— Счастливого дежурства! Тьфу, чтоб не сглазить!

Полина улыбнулась, махнула в ответ и вновь уставилась на стопку бумаг. В самом деле, не сидеть же на работе вечно! Ленка, как всегда, права, необходимо разобраться в этой истории. Но как?! Идти в полицию? Смешно. Там ее скорее всего даже слушать никто не станет. Можно было бы обратиться в частное детективное агентство, но где взять деньги? Куприянова, конечно, обязательно даст, но как потом отдавать? А не отдать она не сможет. Тем более, что Полина со скепсисом относилась к платным услугам. Слишком уж часто в их больницу поступали детишки, которых родители поначалу лечили в частных клиниках. Она не понаслышке знала, какую цену приходилось платить им и в прямом и в переносном смысле этого слова горе-эскулапам, которые за бешеные деньги не лечили несчастных малышей, а попросту доили родителей, назначая никому не нужные дорогие анализы и процедуры. Где гарантия, что частные сыщики не обманут?

В этот момент дверь в конце коридора приоткрылась, и из нее выглянула стриженная голова старшей медсестры. Валентина Игоревна Проскурина была ее непосредственной начальницей все то время, пока Полина работала в этой больнице, сначала санитаркой, а потом медсестрой. Это была маленькая кругленькая женщина, несколько грубоватая на вид, вспыльчивая, но добрая. Она была аккуратной, строгой и требовательной. Врачи в ней души не чаяли, подчиненные побаивались, а маленькие пациенты частенько называли просто бабушкой Валей.

— Полина! Это ты оставила здесь свой телефон? Уже который раз трезвонит, сил моих нет! Ладно бы еще музыка была какая хорошая, Лепс там, или Стас Михайлов. А у тебя — сплошная тягомотина!

— Ой, простите, Валентина Игоревна! Сейчас возьму.

Полина спешно прошла в сестринскую и взглянула на дисплей своего мобильного: пять пропущенных звонков от Куприяновой. Незнакомых номеров нет, слава Богу!

— И кому это ты так понадобилась, а? Небось женихи проходу не дают! — усмехнулась Валентина Игоревна, отрываясь от составления какого-то очередного графика. — И то верно, а то что-то ты у нас в девках засиделась.

— А? — подняла на нее глаза Полина.

— Что случилось-то? Ты сегодня на себя не похожа. Не заболела?

— Нет, что вы, все хорошо, просто не выспалась. Может погода меняется?

— Рановато тебе еще на погоду реагировать, это я тебе как человек с медицинским образованием говорю. Вот мне в мои шестьдесят, уже простительно. Хочешь, давай давление померяю?

— Нет, спасибо, — улыбнулась Полина.

— Смотри у меня, — строго погрозила рыжим от йода пальцем начальница. — У меня к тебе, кстати, просьба будет. Ты две ночи подряд сможешь осилить? А то Милка, зараза, опять у главного отгул выпросила. Ты представляешь? Не стыда у людей, ни совести. А кем мне ее заменить прикажешь? У Таньки — муж завтра из рейса возвращается. Она меня уже неделю назад просила ее на этот день не ставить, Лариска с гриппом слегла… — Валентина Игоревна устало покачала головой и, сняв очки, с силой потерла глаза.

— Да не волнуйтесь вы так, Валентина Игоревна. Конечно, я останусь. У нас вроде пока тяжелых нет. Может ночью и подремать удастся, — сказала Полина, старательно скрывая свою радость. Еще бы! Еще одно спасительное дежурство! И Ленка сможет дома пару дней пожить. Откровенно говоря, Полине было очень неловко от того, что Куприяновой приходилось который день ютиться в убогой комнатушке на скрипучей тахте. И хотя Ленка об этом ни слова не говорила, а если и говорила, то с изрядной долей юмора — Полина чувствовала себя не в своей тарелке.

— Ты, кстати, начни-ка сегодня витамины принимать. Сама знаешь, март самый паршивый месяц — сплошные простуды и гриппы. А нам с тобой, Полюшка, болеть никак нельзя. Вот выйду на пенсию, на тебя отделение оставлю, потому как больше не на кого.

— Да ладно вам, Валентина Игоревна! Где вы и где пенсия! Без вас тут все развалится в два счета.

— И где же тебя, Колобова, так врать-то научили? Ладно уж, — смутилась она, — Пусть и неправда, но все равно приятно.

— Это правда, Валентина Игоревна. Ну, я пойду, а то мне нужно Мише Смирнову капельницу поставить.

— Иди, иди. Так я могу на тебя рассчитывать в смысле дежурства-то?

— Конечно, можете, — Полина улыбнулась и, сунув телефон в карман халата, вышла из сестринской.

 

III

— Елена Сергеевна! К вам курьер из налоговой! — зазвучал из селектора голос секретарши.

— Поняла, Юля. Подпишите бумаги и мне на стол. И принесите мне, пожалуйста, чай, зеленый без сахара.

— Хорошо, Елена Сергеевна.

Юленька была молоденькой, очень старательной, исполнительной, но глуповатой девочкой. Хорошенькая, как у куклы Барби, мордашка, густые локоны до попы и минимум мозгов. Куприянова, конечно, не могла этого не видеть, но за Юлю просил Анатолий Константинович Черемцов, очень неплохой человек, которому вышеупомянутая девушка приходилась то ли двоюродной племянницей его приятеля, то ли троюродной сестрой его первой жены — этих деталей Ленка уже не помнила. В течение года она пыталась научить Юленьку самым элементарным вещам, и, в конце концов, преуспела. По крайней мере, получить у курьера конверт, расписаться в нужном месте, ответить на телефонный звонок и заварить чай Юленька теперь могла без подсказок. Черемцов был несказанно благодарен ей за то, что девочка не вылетела с работы в первый же месяц, и благодарность эта имела весьма ощутимое, и не только устное, но и материальное выражение. А такими спонсорами частные клиники бросаться не должны. Что-что, а заводить полезные знакомства, находить нужных людей и поддерживать с ними хорошие, а иногда даже приятельские отношения, Елене Сергеевне Куприяновой всегда удавалось на пять с плюсом. Ее внутреннее чутье почти никогда не подводило. Редко кому удавалось обмануть ее, и ни у кого никогда еще не получалось заставить играть ее по своим правилам, если она сама того не хотела. А теперь в жизни происходит что-то неправильное, непривычное. Ее близкому человеку угрожает опасность. И бросить это на самотек она не может. Тем более, что сама Полинка уж точно ничего сделать не сможет. Сегодня утром, услышав телефонное сообщение, Куприянова впервые в жизни почувствовала страх. Липкий, противный, животный, неконтролируемый страх. Несколько секунд она не могла прийти в себя, но затем, страх сменился тупой яростью. Кто бы он ни был, этот телефонный незнакомец или незнакомка, она найдет способ отыскать его и наказать. Никто на свете не имеет права угрожать ни ей, ни ее друзьям.

Все утро она старательно перебирала в памяти своих знакомых, которые хоть как-то могли помочь ей в этом деле. Но пока на ум не приходило ничего подходящего. Да еще и Колобова, будь она неладна, не подходит к телефону. В другой день Ленка бы и не подумала волноваться. За Полиной это и раньше водилось — бросить где-нибудь трубку и усвистать часа на три по палатам. Но сегодня было как-то не по себе.

— Можно, Елена Сергеевна? — просунулась в кабинет секретарша.

— Да, Юля, проходите.

— Вот тут конверт, а это чай, как заказывали, — и она поставила на стол небольшой серебристый поднос.

— А это что? — удивилась Куприянова, указывая на блюдечко, на котором лежали два миниатюрных румяных пирожка.

— А это, Елена Сергеевна, мне мама испекла, — улыбнулась Юленька, — Очень вкусные, не отказывайтесь, пожалуйста! Вот этот — с курагой, а этот — с грибами. Вы же только что из министерства приехали, голодная, наверное?

— Ну, спасибо, Юля! Обязательно попробую. А что, к тебе мама в гости приехала?

— Да, на недельку. Уже послезавтра обратно в Рязань уезжает.

— Скучаешь без нее?

— Очень. Но здесь, благодаря вам и Анатолию Константиновичу, у меня работа хорошая, зарплата. А дома… — она пожала плечиками, — Ладно, не буду мешать. Приятного аппетита!

Юля тенью выскользнула из кабинета.

Лена надкусила пирожок и на белоснежный конверт выплеснулась маленькая рыжая капелька. Она старательно стерла салфеткой следы своего пиршества с бумаги. Действительно, очень вкусно. Наверное, все мамы умеют печь умопомрачительные пирожки и булочки. Ленкина мама тоже у плиты могла каждому фору в сто очков дать. Папа даже в шутку говорил, что если бы не ее кулинарные таланты, он бы точно на ней не женился. К своим шестидесяти трем годам Сергей Ильич Куприянов на маминых борщах, кулебяках и курниках наел себе кругленькое пузцо, в чем, конечно же, обвинял жену. Маргарита Георгиевна же сумела остаться такой стройной, что со спины ее частенько принимали за девушку.

— Это она специально делает, чтобы меня девки не увели! — улыбаясь и поглаживая себя по животу, бурчал отец, отправляя в рот очередную ватрушку.

Кстати, надо бы на этой недельке, съездить к родителям. Какая-то мысль промелькнула в мозгу. Стоп, кажется, есть. Мама. А вернее, ее подруга. Как бишь ее зовут-то? То ли Нина Николаевна, то ли Надежда Николаевна. Фамилия, точно, Королева. У нее сын служит на Петровке. Вот то, что надо. Она поспешно запихнула остатки пирожка в рот и набрала знакомый номер. Трубку сняли почти сразу, как будто ожидали ее звонка.

— Алло, дочь! Ну, наконец-то! Ты почему вчера вечером не позвонила? Мы с папой нервничали.

— Привет, мамуль! — пробубнила Ленка с набитым ртом.

— Ты почему так разговариваешь? У тебя горло болит, что ли?

— Да ничего у меня не болит, ма, просто я не успела пирог прожевать. У меня второй завтрак, ну или ранний обед. А по поводу вчерашнего, простите меня, пожалуйста! Мы вечером с Колобовой мотались в Шереметьево, будь оно неладно, встречать Сабурову. Помнишь такую?

— Помню, конечно. Ее, кажется, Ольгой зовут. Красивая была девочка. Но она же вроде в Америке живет. Что, в гости, что ли, приехала?

— Не, на совсем. Она вроде как с мужем разбежалась. Там какая-то темная история. Честно говоря, я в подробности не вдавалась.

— Вот это да!

— Угу. А потом мы у Полинки зависли, и я сегодня на работу от нее приехала.

— Все ясно. Ну а как там у Поленьки дела?

«Хреново там у Поленьки дела», — ответила про себя Лена.

— Да все вроде нормально, — сказала она вслух, — Я пока немного у нее поживу.

— Что-то случилось? — напряглась Маргарита Георгиевна.

— Мам, ничего не случилось. Просто у меня на работе полный аврал, приходится уезжать рано, а возвращаться поздно. От Полинки быстрее.

— Ну, это правильно, — одобрила мама, — Ты ей там привет передавай! Скажи, чтобы вместе с тобой в гости к нам приезжала.

— Спасибо, мамуль, обязательно передам. Слушай, вообще-то я по делу звоню. Помнишь, ты как-то говорила, что у тебя подруга есть, у которой сын в полиции работает. Я ничего не путаю?

— Нет, не путаешь, Ниночка Королева. Мы с ней вместе в институте учились. Она до сих пор гидом работает. А ее сына Максимом зовут. Хороший мальчик. А тебе зачем?

— Ну, — замялась Ленка, — Меня просто один человек просил найти кого-нибудь, кто в этой сфере задействован.

— Лен, ты точно ничего от меня не скрываешь? — тревожно спросила мама.

Куприянова засмеялась, стараясь, чтобы смех звучал непринужденно.

— Конечно, нет! Ты что думаешь, что твоя дочь увлеклась каким-нибудь криминальным бизнесом или связалась с уголовниками? Поверь мне, мамуль, мне просто некогда заниматься левыми схемами, мне и правых — выше крыши!

Трубка тяжело вздохнула.

— Так, а от меня чего нужно? Телефон Ниночки?

— Мам, а можно сразу телефон этого самого Максима, который «хороший мальчик»? Кстати, как его по отчеству?

— Викторович. Максим Викторович Королев. Между прочим, Витька, муж Нины и отец, как ты понимаешь, Максима, в некотором смысле твой коллега. Он всю свою жизнь акушером-гинекологом проработал. Сейчас, если я не ошибаюсь, заведует отделением.

— Вот и здорово. Мамуль, а можно этот вопрос решить как-то побыстрей?

— Горит что ли? Ну, ладно, попробую сейчас дозвониться до Ниночки.

— Спасибо, мамуль! Я тебя очень люблю! Папе привет и поцелуй его за меня.

— Ладно, лиса. Пока!

Ладно, одно дело сделано. Надо хоть немного поработать. Она тяжело вздохнула, допила чай и открыла конверт.

 

IV

Максим сидел за столом в своем кабинете. Он тупо смотрел на включенный монитор компьютера и на девственно чистые листы бумаги, белым языком свисающие из принтера. Сегодня на оперативке начальник рвал и метал и приказал до конца рабочего дня положить готовый отчет ему на стол. Конечно, Палыча можно понять. У него тоже начальство есть, которое за эти самые отчеты, чтоб они провалились, с него три шкуры дерет. Все это понятно. Но Максим до глубины души ненавидел эту писанину. Ему гораздо проще было провести задержание или распутать какую-нибудь хитроумную аферу, чем описать все это словами. И кто придумал эти дурацкие правила? В конце концов, он не писатель, не журналист, не литератор. У него своя работа есть, которая стоит на месте, пока он тут этой ерундой занимается. Макс с ненавистью отшвырнул мышку так, что курсор заплясал, вычертив на экране хитроумный кульбит, встал из-за стола и потянулся. За окном серела Москва. Низкие косматые тучи несли в своих толстых, рыхлых, словно налитых боках мокрый холодный снег с дождем, а мрачные крыши домов нахохлились, напоминая стаю облезлых мокрых и замерзших воробьев. Когда же весна-то? Нет, не календарная, а настоящая, с ручьями, капелью, и яркими, как желток, маленькими солнышками мать-и-мачехи? Рядом с его домом была теплотрасса и именно на этом месте, каждый год, среди островков черного дырявого снега зацветали эти первые невзрачные цветы. Увидев их Макс Королев всегда радовался, как мальчишка. Но в этом году природа почему-то не торопилась осчастливить людей теплом и солнцем. Макс невольно позавидовал Лешке Березину, своему лучшему другу, а с недавних пор еще и довольно близкому родственнику. Три года назад, он женился на родной сестре Максима, Инне. У них родился сын, племянник Макса — Ванька. И вот родители подарили молодой семье путевки на Мальдивы. Ванька и кошка Дашка — полноправный член семьи Березиных — остались с родителями Макса, чему те были несказанно рады, а Инка и Лешка вот уже как три дня наслаждались всеми прелестями Индийского океана. Вчера Леха позвонил и сказал, что температура там около тридцати градусов.

— Ты даже себе не представляешь, брат Максимка, как здесь здорово! — восторженно верещал в трубку Березин, — Песочек белый, вода прозрачная, как слеза младенца! И самое главное — никаких тебе преступных элементов! Просто рай на земле! Инка опять же всегда рядом. Я хоть жену вижу каждый день. А то ведь с нашей работой мы даже не каждый день встречаемся. Ухожу — они еще спят, прихожу, — они уже спят.

— Хватит уже, — недовольно буркнул Макс, — Прям как первоклассница в Евпатории! Ты там еще ракушки не начал собирать? Тут люди вкалывают день и ночь, а ты, тюлень, на пляже пузо греешь и в океане ластами дрыгаешь! Хоть постеснялся бы мне все это рассказывать!

Березин довольно загоготал в трубку:

— Так я ж специально! Твоя зависть придает мне бодрости!

— Ладно, я еще с тобой поговорю! Не вечно же твой рай будет продолжаться.

— Брось, Макс, будет и на твоей улице праздник. Ладно, пойду, попью чего-нибудь. Кстати, Инна Викторовна тебе привет передает.

— Как она там?

— Отлично! Только по Ваньке скучает сильно, волнуется. Раз по десять на дню домой звонит. Теща уже бесится от этого тотального контроля. В последний раз обещала вырубить телефон.

— А ты что, по сыну не скучаешь, что ли? Тоже мне, папаша, одно название! — попытался поддеть друга Максим.

Но Лешке, видимо, ничего не могло испортить настроения.

— Скучаю, конечно! Но я ведь знаю, что теща с тестем у меня золотые, Ваньке там — курорт. Вот только боюсь, избалуют мне ваши родители пацана!.. Ариведерчи, амиго!

…Хорошо Березину! А тут сиди, как узник в четырех станах, да еще и отчет этот, будь он неладен. Макс подошел к столу, по пути сунув в рот сухое печенье.

— М-м-м! — невнятно простонал он, придвигая поближе клавиатуру.

В этот момент куртка на вешалке задергалась и затянула незамысловатую мелодию. Макс вытащил аппарат из кармана.

— Королев!

— Добрый день. Меня зовут Куприянова Елена Сергеевна, — услышал Макс незнакомый женский голос. Голос был низкий и как будто осязаемый. Наверное, если бы этот голос можно было бы потрогать, то на ощупь он был бы, как индийский шелк — мягкий, почти невесомый, воздушный. Он почувствовал, что в ухе как-то приятно защекотало, да так, что он машинально сунул палец под трубку. — Ваш номер мне дала моя мама, которая в свою очередь узнала его у вашей мамы, Нины Николаевны. Они подруги. Я не слишком путано излагаю?

— Да нет, пока все вполне понятно. Ваша мама, моя мама, и в итоге — я. Ясно все кроме одного — зачем я вдруг понадобился вам, уважаемая Елена Сергеевна?

Он заметил, что на другом конце провода замялись, и возникла небольшая пауза.

— Дело в том, Максим Викторович, что мне, а точнее моей подруге, срочно нужна ваша помощь.

— Но я не частный детектив. Супружескими изменами, разводами и дележом имущества я не занимаюсь.

— А вы считаете, что людей могут волновать только денежные вопросы и неверные мужья? — невидимая собеседница невесело усмехнулась. И в этом смешке Максу почему-то почудилась высокомерная издевка. Он даже не понял, как и почему вдруг вышел из себя. В одно мгновение его воображение нарисовало богатую, изнеженную девицу, которой неожиданно пришла фантазия позвать к себе в услужение настоящего майора с Петровки. Перед ним возникла картинка: силиконовая кукла с длинными платиновыми кудрями и ярко-красными холеными ногтями. Эта кукла напомнила Максу его бывшую жену Веру, с которой ему удалось прожить всего год. Глупость, ограниченность и зацикленность на собственной неотразимости… Весь мир должен немедленно пасть к ее ногам и восторженно исполнять любую прихоть.

Макс стиснул зубы, глубоко вздохнул и медленно выдохнул, — попытался взять себя в руки:

— Елена Сергеевна! Меня совершенно не интересуют ни ваши проблемы, ни проблемы вашей подруги — дай Бог здоровья вам обеим. У меня серьезная работа, а если у вас неприятности, то я могу вам дать адрес ближайшего отделения полиции, куда вы отнесете заявление и расскажете там о вашем горе.

Он хотел тут же нажать «отбой», но что-то удержало его от этого. Макс услышал, как тихо, но отчетливо она дышит. И от этого дыхания по спине побежали мурашки.

— Максим Викторович, — наконец заговорила трубка. Однако на этот раз в голосе зазвенели ледяные, как мартовская капель, нотки. Слова, как холодные и прозрачные, закапали прямо в ухо. — Я ни в коем случае не хотела вас обидеть. Если бы у меня был какой-нибудь другой выход, то я ни в коем случае не побеспокоила бы вас. Я все понимаю, но мне на самом деле нужна помощь, или хотя бы совет. А в отделении полиции нас даже слушать не будут.

— Что вы предлагаете? — все еще раздраженно спросил он.

— Мы можем с вами встретиться? Я подъеду, когда скажете, и куда скажете. В любое время. В конце концов, это мне надо, а не вам. Поверьте, я не взбалмошная идиотка, которая боится собственной тени. Мне на самом деле нужна консультация грамотного специалиста.

Королев смутился. Его собеседница прямо и четко формулировала свои мысли. Никакого надрыва, никакой истерики. На дуру не похоже. И чего это он так завелся?

— Я постараюсь освободиться часов в восемь, но это, конечно, если ничего непредвиденного не произойдет, — помимо своей воли проговорил он.

— Я понимаю. Вы знаете кафе «Респект»? Это недалеко от вашей работы, в центре. Там можно выпить кофе и сравнительно недорого поужинать. Как вам мое предложение?

— Идет. Давайте без пятнадцати девять. Если у меня не получится подъехать, я с вами свяжусь. Вы звоните со своего телефона?

— Да.

— Значит, ваш номер у меня теперь есть.

— Хорошо. Тогда я закажу столик на свое имя. Спасибо вам, Максим Викторович.

— Пока не за что, — Макс поспешно нажал красную клавишу и зажмурился так, что под веками немилосердно защипало.

Ну и на фига он ввязался в эту историю?! Идиот! Ему что, заняться нечем? Как раз сегодня он планировал спокойный вечер дома. В холодильнике со вчерашнего вечера дожидались несколько бутылок наивкуснейшего темного чешского пива, а перед телевизором вот уже месяц пылились новые нераспечатанные фильмы, которые Инка и Лешка подарили ему на 23 февраля. А теперь, благодаря его несусветной глупости, все это пойдет прахом. Придется ехать в какую-то забегаловку и выслушивать историю истеричной избалованной дамочки. Или не избалованной и не истеричной, но какое это имеет значение?! Ладно, хрен с ним. В конце концов, он еще ничего ей не обещал. В случае чего — пошлет, куда подальше вместе с ее проблемами, друзьями и подругами, да и дело с концом.

 

V

— Эй, Полина! К тебе пришли! — громко провозгласила Валентина Игоревна, заглядывая в приоткрытую дверь процедурной.

— Кто? — спросила Полина, переставляя пробирки.

— Кавалер в пальто! Выйди — узнаешь. Он тебя на проходной ждет. Я сейчас внизу у бабы Симы была, так мы с ней просто обалдели, как твоего жениха повстречали. Ой, Колобова! Букет у него — просто сказка какая-то! Я такой только по телевизору видала. Его как-то раз на концерте то ли Киркорову, то ли Баскову подарили. А может, Пугачевой? — как бы сама у себя спросила Проскурина.

— Валентина Игоревна, мне сейчас не до шуток. Сами знаете, надо капельницу Мише поменять, а потом — физиотерапия.

— Ладно уж, иди, я сама все сделаю, — сказала начальница, мячиком вкатываясь в кабинет и отталкивая Полину от стола.

— Я ничего не понимаю. Это не шутка? Какой такой кавалер? — в полном замешательстве глупо переспросила Полина.

— У тебя их что, целый батальон? — удивленно воскликнула Валентина Игоревна, поправляя съезжающие с носа старые очки в роговой оправе. — Иди уже, а то и этого профукаешь!

Полина нерешительно вышла и направилась к лифту.

— Колобова! — высунувшись из двери, окликнула ее Проскурина.

— А?

— Ты это, Поля, — строго проговорила Валентина Игоревна, — Я, конечно, все понимаю, любовь-морковь и все такое, но ты все-таки имей в виду, что график я уже составила. Кроме нас с тобой на амбразуру бросаться некому.

Полина улыбнулась:

— Не переживайте, я все помню. Можете на меня рассчитывать.

Проскурина улыбнулась и помахала ей пухлой рукой:

— Ну, беги, беги, Полюшка! Удачи тебе.

* * *

Стоя возле лифта, Полина пыталась собраться с мыслями. И кто это может быть? Денис? Это даже смешно. Единственный раз он приносил ей цветы на первое свидание. И тот простенький букетик никак не мог претендовать на «букет Киркорова», как образно выразилась Валентина Игоревна. Потом он, видимо, решил, что Полина и без цветов ему рада, так что зачем зря тратиться. Тогда кто? Почему-то пришла в голову нелепая мысль о том, что это приехал Митька Воронцов. Потому что вдруг сильно соскучился, так же, как и она. Привез свои шоколадные пряники, чтобы поднять ей настроение. А может, он каким-то невероятным образом почувствовал, что ей сейчас очень плохо и страшно? Как было бы здорово! Полина сняла шапочку, сунула ее в карман, одернула халатик и притопнула простенькими тряпичными туфельками без каблуков. На первом этаже, как всегда во второй половине дня, было множество посетителей. Полина направилась к справочному окошку, в котором уже маячило любопытное румяное лицо дежурной бабы Симы. «Ну, понесет сегодня сорока на хвосте новую сплетню», — подумалось Полине.

— Поля! — вдруг услышала она за спиной знакомый, низкий голос. Она обернулась и замерла: перед ней стоял Денис Кравцов. В руках он держал охапку великолепных белоснежных лилий. Аромат был настолько силен, что даже баба Сима, высунув нос из окошка, с наслаждением потягивала им.

— Ты? — как бы все еще не веря своим глазам, спросила она.

— Я. Здравствуй! — сказал он, подходя к ней и протягивая букет.

— Это мне?! — растерянно спросила она.

Он кивнул. Полина взяла букет.

— Что-то случилось? — встревоженно спросила она.

— Случилось, — широко улыбнулся Денис. — Мне необходимо поговорить с тобой. Когда ты сегодня заканчиваешь?

— Я два дня подряд дежурю, — покачав головой, сказала она.

Денис досадливо крякнул.

— Ну, разве можно так много работать? Ты себя совсем не бережешь! — сказал он, нежно проведя пальцем по ее пылающей щеке.

Полина почувствовала, что в горле внезапно пересохло и закашлялась сухим коротким кашлем. Денис легонько похлопал ее по спине и привлек к себе.

— А ты можешь ненадолго отлучиться? — он украдкой покосился на бабу Симу, которая, заметив это, моментально убралась внутрь своей будки.

Полина все еще не могла прийти в себя от неожиданности. Денис, в последнее время всегда такой недовольный, капризный, раздражительный вдруг стал ласковым и нежным, как тогда, давно, полтора года назад. И было в этом всем что-то подозрительное, ненатуральное.

— Денис, может быть, ты все-таки объяснишь, что произошло? — с тревогой спросила она, отстраняясь от него.

— Полина, давай не здесь, прошу тебя!

Полина пожала плечами:

— Ну, если это действительно так важно, то я попробую отпроситься, но не дольше, чем на час.

— Хорошо! — Денис вновь улыбнулся и нежно поцеловал ее в щеку. — Я буду ждать тебя в кафе напротив.

Полина повернулась и на негнущихся ногах медленно пошла к проходной. Она явственно ощущала любопытные и завистливые взгляды, устремленные ей в спину. Но почему-то не было гордости, не было счастья, радости. Сколько раз она мечтала, что Денис вот так придет к ней и обнимет ее при всех, поцелует. И вот теперь, когда сон стал явью — ничего! Только недоумение и не проходящее чувство нереальности, неправильности происходящего.

Отпросившись у Проскуриной, и небрежно бросив букет на стол, она накинула пальто и, не дожидаясь лифта, торопливо спустилась по лестнице вниз.

Денис сидел за столиком, на котором стояло ведерко, накрытое белоснежной накрахмаленной салфеткой. Из него выглядывало темно-зеленое горлышко, опоясанное золотистой фольгой.

«Шампанское?! Интересно, я все-таки сплю или нет?» — в который раз мысленно спросила себя Полина.

Денис предупредительно отодвинул ее стул и помог сесть.

— Ты голодна?

Полина, не говоря ни слова, отрицательно покачала головой.

— Я заказал кое-что на свой вкус. Думаю, фрукты и легкие закуски не будут лишними. Тем более что шампанское надо будет чем-нибудь закусить. Правда? Ну, расскажи, как твои дела?

— У меня все хорошо. Работа-дом-работа. Мой привычный маршрут.

— Ну, а личная жизнь? — он хитро подмигнул, — Или ты решила сделать головокружительную карьеру на поприще медицины?

Он был весел, как бабочка в начале мая. Когда вся жизнь впереди, когда до зимних холодов еще целая вечность, а лето сулит только счастье и беспечные радости. Неслышно подошел официант и быстро, но без лишней суеты расставил на столе вазу с фруктами и тарелки с миниатюрными канапе, фаршированным авокадо и нежно-зелеными листьями салата, в которые были завернуты ломтики красной рыбы.

— Денис, — твердо и громко сказала она, и даже удивилась тому, что голос ее не дрожит. — Я отказываюсь тебя понимать. Если ты немедленно мне не объяснишь, что происходит, я уйду.

— Я соскучился по тебе, малыш. Такое объяснение тебя устроит?

— Денис!

Он накрыл своей большой рукой ледяную ладошку Полины и улыбнулся виноватой улыбкой:

— Прости меня, солнышко! Я не хотел тебя напугать, просто я вдруг понял, что не могу жить без тебя!

Полина, широко открыв глаза, недоверчиво смотрела на него. «Он что, смеется надо мной?»

— Прости меня за все, милая моя. Я понимаю, тебе трудно это сделать, потому что мое поведение вряд ли можно назвать образцовым. Знаешь, когда я в последний раз ушел от тебя, то думал, что никогда больше не вернусь. Я, наверное, просто испугался, — встретив вопросительный взгляд Полины, он поспешно продолжал:

— Да-да, испугался себя самого. Того, что так сильно, по-настоящему привязался к тебе. Я всегда считал, что ни одна женщина не сможет взять надо мной верх. Я думал, что всегда был и останусь самодостаточным и независимым. А тут неожиданно я почувствовал, что ты для меня гораздо больше, чем просто женщина. И тогда я подумал, что пока не поздно, — надо уходить и не оглядываться. Пойми, я сбежал в первую очередь от себя, а не от тебя. Но прошло совсем немного времени, и я понял — от себя самого не убежишь.

Он немного помолчал. Молчала и Полина.

— А знаешь, оставшись один, я почти все время думал о тебе. Днем я пытался заполнить пустоту: работа, коллеги, командировки, но ночь была одинока и тосклива. Как будто дыра в сердце! Я понимаю, ты можешь возразить мне и сказать, что я уходил и раньше. И будешь права. Но пойми, каждый раз это была попытка что-то доказать себе самому. Убедиться, что и без тебя есть жизнь, и жизнь эта ничуть не хуже, чем рядом с тобой. Но каждый раз меня словно магнитом тянуло обратно. И вот, наконец, я понял, что это такое. Это не болезнь, не наваждение, не привычка. Это любовь, Полина. Любовь. И я хочу всю жизнь быть с тобой.

Полина не дожидаясь помощи, сама налила себе полный бокал воды и выпила залпом.

— Денис, — проговорила она, охрипшим от колючей холодной минералки голосом, — Ты уверен, в том, что говоришь? Прости, что задаю тебе этот вопрос, но я не могу его не задать: ты хорошо себя чувствуешь?

Тут он засмеялся так громко, что люди за соседними столиками обернулись на них.

— Ты просто чудо, Полина! — он промокнул платком выступившие в уголках глаз слезы. — Я чувствую себя прекрасно, а знаешь, почему? Потому что ты рядом! Ты такая настоящая, такая естественная, такая живая!

«А ты — нет», пронеслось в мозгу у Полины.

— И ты пришел сегодня, только для того, чтобы мне все это сказать? — недоверчиво спросила она.

— Ну да, а разве это не важно? — он попытался взглянуть ей в глаза.

Избегая этого настойчивого взгляда, Полина закрыла лицо ладонями. Этот Денис не тот человек, которого она знала. Тот, ЕЕ Денис, никогда не был так приторно сладок, никогда не говорил столько комплиментов за один раз, никогда не дарил ей таких цветов и не заказывал в ресторане шампанское и авокадо. Человек, сидящий сейчас напротив, — чужой и непонятный. Он словно артист на сцене, играющий свою роль. И неискушенный зритель вполне может поверить в искренность его чувств, но она… Полина как будто чувствовала, как невидимая петля захлестнула ее беззащитную шею и если сделаешь лишь одно неверное движение, то она затянется так туго, что вырваться не будет никакой возможности.

— Полина, ты помнишь, я уже делал тебе предложение, — продолжал Денис, нежно, но настойчиво отнимая ее руки от лица. — Так вот, сегодня я снова предлагаю тебе стать моей женой.

С этими словами он опустился на колени перед Полиной и вложил в ее ладони маленькую бархатную коробочку.

За соседними столиками раздались негромкие аплодисменты. «Спектакль! — вновь пронеслось в голове, — Даже зрители есть!»

— Полина, прошу тебя, скажи что-нибудь! Твое молчание рвет мне душу!

— Денис, я очень тронута твоим признанием, но сейчас мне необходимо остаться одной. Я пока ничего не могу тебе ответить. Извини. Это все очень неожиданно. Мне нужно время.

— Сколько? День? Неделя? Год?

— Я пока не знаю. Вполне возможно, что уже завтра ты сам пожалеешь о том, что сказал мне сейчас. Почему-то мне кажется, что так и будет.

— Почему? — с отчаянием спросил он. — Ты мне не веришь?!

Вместо ответа Полина слегка качнула головой.

— Но почему?!

— Ты слишком часто давал мне повод сомневаться в твоей искренности, Денис. Мне действительно нужно какое-то время.

— Но я же все объяснил!

— Понимаю, но прошу тебя, не требуй от меня немедленного ответа. Для меня это очень серьезный шаг, и прежде, чем решиться на него, мне необходимо все хорошо обдумать и кое с кем посоветоваться. Я позвоню тебе.

— С лучшей подругой? — в голосе Дениса Полина отчетливо уловила злые и язвительные интонации, столь характерные для него в последнее время, но уже в следующий момент, все стало по-прежнему.

— Если тебе это так важно, то конечно, милая, — произнес он мягко. — Но помни, я очень жду твоего звонка. И еще: не забывай, что это — наша с тобой жизнь и никто, ты слышишь — никто не имеет права указывать, как и что нам делать. Это должно быть только ТВОЕ решение!

— Все, Денис, мне пора. Прости, — Полина встала из-за стола.

Подойдя сзади, Денис помог ей надеть пальто. Уже у двери, он вдруг развернул ее к себе лицом и притянул к себе. Одно мгновенье, и Полина почувствовала, как его мягкие, но настойчивые губы целуют ее. И в этот миг мир вдруг обрел реальные черты. Да, это ее Денис, ее родной и близкий человек! Только он один умеет целовать так нежно и глубоко! И он вернулся! Он говорит, что любит ее, что готов всю жизнь прожить рядом с ней! Она ему нужна. Она одна. Его глаза казались в ту минуту почти черными, немой вопрос застыл в них. «Я согласна!» — мысленно крикнула она, вырвалась из его объятий и, не оборачиваясь, выбежала на улицу.

* * *

Денис Кравцов видел, как Полина быстро перебежала на другую сторону узкой улочки и скрылась в дверях больницы. От сыгранной только что театральной сцены под названием «Исповедь кающегося грешника», осталось чувство гадливости и отвращения. Внезапно силы покинули его, и он почувствовал страшную, невыносимую усталость, которая словно многотонный груз упала ему на плечи. Некоторое время он еще смотрел сквозь матовое стекло дверей на улицу, по которой потоком двигались пешеходы и чумазые от мартовской непогоды автомобили. Затем, приоткрыв тяжелую створку, подставил лицо сырому холодному ветру и мелким колючим каплям ледяного дождя. Глубоко вдохнув в себя промозглый московский воздух, Денис медленно пошел обратно к своему столику. Она уже сидела напротив.

— Умничка, мальчик мой. Ты все сделал правильно!

— Ты все слышала? — спросил он, плеснув в бокал шампанского и выпив его одним глотком, как воду.

— Ну, почти.

— И что скажешь?

— А я уже сказала. Ты хорошо сыграл свою роль. Из тебя получился бы неплохой актер. Может зря ты пошел на юридический?

Денис снова налил шампанского и поморщился. Подозвав официанта, он заказал двойную порцию виски. Поймав на себе ее насмешливый взгляд, он улыбнулся жалкой улыбкой, отчего стал сам себе противен.

— Что, тяжела и неказиста жизнь народного артиста? Нервишки шалят? — она прищурилась и язвительно засмеялась. — А как ты хотел? Поверь мне, режиссеру, — она указала на себя, — еще тяжелее. А ты всего лишь исполняешь написанную мною роль. А пьеса, согласись, написана талантливо, я бы даже сказала — гениально! Что-то вы совсем ничего не ели! Нехорошо. Такой стол пропадает! — и она подцепила вилкой салатный листик.

— Мне кажется, что она мне не поверила, — заплетающимся языком пробормотал он, — Я никогда не видел ее такой напряженной. Нет, она не позвонит! Все напрасно! — он взял обеими руками, словно боясь расплескать, толстостенный тяжелый стакан, в котором переливалась янтарная жидкость, и отпил сразу половину.

Она брезгливым жестом отодвинула от него стакан.

— Прекрати истерику! Возьми себя в руки! — очень тихо сказала она, но Денис съежился, как от пощечины.

— Все будет хорошо, — терпеливо продолжала она, — Полюшка девочка ранимая, трепетная и очень — повторяю, очень! — тебя любит, уж можешь мне поверить! Вот увидишь, не сегодня-завтра она позвонит тебе и захочет встретиться. Ну, а мы со своей стороны процесс простимулируем. Подтолкнем, так сказать, к правильному решению. Знаешь, любого человека можно убедить.

— Слишком все быстро, — все еще с сомнением проговорил он. — Не надо было так на нее давить.

— А разве у нас есть время? Нет, милый мой, сейчас надо действовать без промедления, а иначе вообще нет смысла. — она едва заметно усмехнулась и равнодушно пожала плечами, — Но я не настаиваю. Ты вполне можешь отказаться.

— Нет, что ты! — испуганно произнес Денис. — Просто мне кажется, что… — он запнулся.

— Сам знаешь, что нужно делать, когда кажется. Лучше подумай, что ты можешь потерять. Однако еще не поздно все переиграть, — небрежно сказала она.

Некоторое время они молчали. Вокруг был монотонный гул приглушенных голосов, звяканье приборов, бокалов. Наконец он взглянул на нее. Она смотрела на него своими бездонными болотно-желтыми глазами. На ее идеально-красивом лице играла недобрая, загадочная, таинственная улыбка. И вдруг он внезапно почувствовал головокружение. Словно чьи-то твердые и очень холодные пальцы вдруг сжали ему виски. В ушах зашумело, и перед глазами все поплыло в мутной туманной дымке. Остались только ее глаза, манящие и бездонные, как Марианская впадина.

Денис никогда не был склонен к мистике, и даже в далеком детстве он не верил в сказки. Ему было всего четыре года, когда родители под Новый год пригласили Деда Мороза. Он отчетливо помнил, как в тот холодный декабрьский вечер в дверь их квартиры вошел большой человек, в красной блестящей шубе, рукавицах и валенках. Он присел на заботливо подставленный отцом стул и, поставив рядом с собой огромный мешок, попросил Дениса прочитать ему какой-нибудь стишок или спеть песенку. Однако дальше все пошло не так, как планировалось. Маленький Деня не церемонясь подошел к «доброму волшебнику» и с силой потянул за бороду. Под бородой обнаружилось растерянное, круглое и потное лицо соседского дяди Сережи, а мешок, для объема, оказался забит старыми коробками и бумагой. На дне обнаружилась машинка на радиоуправлении, о которой он так мечтал. Деня забрал подарок и молча ушел к себе в комнату. Тогда взрослые от души посмеялись над не по годам смышленым малышом, но сам Денис навсегда убедился в том, что в жизни сказок не бывает.

Однако сейчас, глядя на сидящую напротив него женщину, он вдруг подумал, что его опутывает какая-то паутина мистики. Только колдунья может смотреть так, словно проникая в самые глубины его сознания, его души. Ему казалось, что она видит его насквозь и знает даже то, чего он сам еще не знает, о чем и не догадывается. Впервые любовь к этой женщине отозвалась резкой, словно удар тока, болью. А еще он почувствовал безотчетный страх. Он не может ей сопротивляться. Он ее раб, который отныне и всегда будет покорно исполнять ее волю. А еще он не сможет без нее жить. Он не может и не хочет ее потерять.

— Ну, что ты решил? — спросила она наконец.

— Я все сделаю, — тихо и твердо сказал он.

— Я всегда знала, что ты умный мальчик. Я люблю тебя. — он почувствовал, как ее нежные, легкие, но холодные, как первые декабрьские снежинки, пальцы мягко прошлись по его горячему, воспаленному лбу. — Пойдем домой, тебе надо отдохнуть.

 

VI

Оказалось, что на улице еще не так и темно, как казалось из окон клиники. Лена терпеть не могла сумрак, и зимой свет в ее кабинете горел почти целый день. Она специально развесила на стенах немудрящие картинки, с которых круглый год на нее смотрели летние пасторали. На одной из них был изображен маленький аккуратный бревенчатый домик в окружении вековых сосен. Окошки были занавешены белыми сахарными занавесочками, а в палисаднике цвели огромные, выше плетня, подсолнухи. Солнце светило ярко, заливая все вокруг своим мягким ласковым июльским светом. «Июль» — так и называлась эта работа, которую Ленка несколько лет назад случайно купила за смешные деньги на каком-то вернисаже, то ли в Измайлово, то ли в Коломенском. Именно «Июль» Лена любила больше других, и когда строила свой дом в Подмосковье, изо всех сил старалась, чтобы он хотя бы отчасти напоминал ей ту избушку, которая была изображена на картине. Каждый год вместе с Колобовой они высаживали в саду множество разных цветов — тюльпаны, нарциссы, флоксы, настурции, гладиолусы, астры, георгины, и, конечно, подсолнухи. Полина обожала ковыряться в земле и постоянно что-то благоустраивала: разбивала все новые и новые клумбы, полола, удобряла, пристраивала на деревьях птичьи кормушки, а в прошлом году, рискуя свалиться с шаткой деревянной лестницы, даже приколотила на столб скворечник. Купив участок, Куприянова наотрез отказалась вырубать старые кусты, высаженные прежним владельцем вдоль забора. Как оказалось — не зря. Теперь каждый год в конце весны у нее в саду благоухали сирень и жасмин. В выходные, если не работали, они выносили из дома огромный надувной матрас и заваливались на него с книжками. Полина варила компот, который непременно наливала в глиняную крынку и остужала в погребе, а Ленка пекла свой фирменный морковный пирог. И не было на свете ничего прекраснее, чем вот так лениться, вдыхая в себя лето…

«А домой-то — жуть, как хочется! И как там моя Фроська поживает? Приеду, сразу же наварю ей вкусной похлебки. Небось, проголодалась, коза мохнатая!» — улыбаясь своим мыслям, подумала Лена, садясь в машину. Повернув ключ зажигания, она кинула взгляд на панель. Было две минуты седьмого. Собираясь на работу в спешке, она забыла взять письмо, полученное Колобовой и карту памяти из телефона. Да и кто мог подумать, что именно сегодня они могли пригодиться? А вот теперь, договорившись о встрече с нелюбезным Максимом Викторовичем, ей пришло в голову, что неплохо было бы иметь при себе эти доказательства. Судя по состоявшемуся днем разговору, этот самый Королев не очень-то склонен доверять ей на слово. Что же до нее, то ей он тоже не понравился: напыщенный, высокомерный, надутый индюк. Но выбора у нее все равно нет. И вот теперь придется по пробкам тащиться в Ясенево к Полине, а потом снова в центр, на Рождественку.

Днем Колобова прислала ей сообщение, где писала, что сегодня и завтра останется на дежурство. В любой другой день Лена непременно бы возмутилась и сказала, что Колобова слабовольная, мягкотелая дурочка и на ней ездят все, кому не лень. Но в сложившихся обстоятельствах, она понимала, что так будет лучше. Полина так же предлагала поехать Ленке домой, что собственно она и хотела сделать. «Ничего, после встречи и поеду», — решила она.

Лена вывернула руль и плавно выехала со двора на шумную московскую магистраль. Лобовое стекло моментально залепили комья грязи, летящие из-под колес проносящихся мимо автомобилей. С ужасом Лена увидела, как робко начала мигать лампочка, сообщающая о том, что в бачке осталось совсем немного стеклоомывателя. Стараясь экономить, она все же нажала на ручку справа от руля и драгоценная жидкость на несколько минут прояснила картину мира. Город пестрил неоновыми вывесками и рекламными щитами; светофоры без устали подмигивали пешеходам и водителям своими круглыми равнодушными красно-желто-зелеными глазами. Остановившись на перекрестке, Лена достала телефон и позвонила Полине.

— Ленка, привет! — донесся до нее голос Колобовой. — Ты где? Уже дома?

— Нет, Полин, ситуация изменилась. Я еду к тебе, а потом у меня запланирована одна важная встреча.

— С кем, если не секрет? По работе или это дело личное?

— Не то и не другое. Полин, давай я тебе потом все расскажу.

— Хорошо, — согласилась она. Голос ее показался Лене каким-то отстраненным, словно она в этот момент думала о чем-то другом.

— Колобок! — настойчиво позвала Лена, — У тебя все нормально?

— Да, — вяло и как-то неуверенно отозвалась Полина.

— Ну-ка, рассказывай, что у тебя произошло? Ты ведь знаешь, что я не отстану!

— Лен, правда, все хорошо, — она замялась, — Просто Денис приходил…

— Ясно, — презрительно пропела Куприянова, — Соскучился? Или просто проголодался? А может, рубашки чистые закончились?

Полина молчала.

— Эй, подруга, ты чего, уснула что ли? Что ему на это раз надо было?

— Лен, он мне предложение сделал.

— Эка невидаль! Помнится, это уже когда-то происходило, или я ошибаюсь? Полин, ну сколько можно наступать на одни и те же грабли? Самой-то не надоело? Мой тебе совет — гони ты в шею этого мерзавца!

— Лен, теперь все иначе. Мне очень нужно поговорить с тобой. Это важно, поверь.

Куприянова тяжело вздохнула.

— Давай так. Я сегодня после встречи собралась домой. Вот оттуда я тебе и позвоню. Ты же ночью не сильно занята?

— Вроде пока тяжелых нет, — с сомнением проговорила Колобова.

— Вот и чудненько. Позвоню сразу, как доберусь. Все, пробка, кажется, рассосалась, поехали, наконец!

— Ты за рулем, что ли?

— Угу, — буркнула Куприянова, шустро перестроившись для поворота в правый ряд.

— До вечера!

На дорогах было на удивление свободно. Уже через каких-нибудь сорок минут она припарковалась за домом. Схватив с соседнего сидения сумку и перчатки, Куприянова пикнула замком и побежала к подъезду.

* * *

В домах уже зажглись окна. Широко разлитые среди сугробов, подернутые слюдяной пленкой льда, лужи отразили бледный грязно-желтый свет уличных фонарей. Под ногами противно чавкало. Человек, надвинув шапку на глаза и поплотнее запахнув куртку, нехотя переминался с ноги на ногу. От огромного количества выкуренных сегодня сигарет во рту щипало и постоянно хотелось пить. Ломка была еще не такой сильной, но уже немного потряхивало. Он сунул в рот маленький кубик мятной жвачки, надеясь этим хоть на время заглушить жажду. Во дворе дома, за которым он следил уже два часа, постоянно ходили люди. Вот какая-то мамаша с трудом толкает перед собой коляску на уродливых маленьких колесиках, которые постоянно норовят соскользнуть с тротуара. А вон мужик в светлом пальто вылезает из роскошного автомобиля и волочет с собой охапку белоснежных роз. Интересно, он что, тут живет? Не похоже. Обычная панельная коробка, а мужик явно не из бедных. Может, к любовнице приперся? Две бабки в одинаковых вязаных беретках остановились перед входом, чтобы обругать коммунальщиков, которые «совершенно обнаглели». Они важно, синхронно и с чувством кивают друг другу головами, напоминая двух марионеток. Однако объект пока не появлялся. Человек машинально нащупал в глубоком кармане куртки небольшой глянцевый снимок. Высунув руку, он на минуту подставил его под рассеянный свет фонаря, а затем вновь убрал. Нет, он не мог ее пропустить. Окна нужной квартиры все еще чернели безжизненными прямоугольниками. Он с отвращением выплюнул жвачку. Черт, как же хочется пить! И к тому же, кто сказал, что объект появится именно сегодня? На самом деле девка сегодня вообще не должна прийти домой. Но в любом случае не будет лишним присмотреться к дому и его обитателям: кто когда уходит, кто когда приходит. Деньги обещаны немалые, можно и расстараться. Однако, вряд ли что-то случится, если он на минуту отойдет к ларьку. Он заприметил его, когда шел сюда. Лучше бы, конечно, пивка дернуть, но пока рано, сейчас достаточно будет и минералки. Представив себе на секунду, как приятная колючая вода льется в пересохшее горло, человек решительно развернулся и широкими шагами зашагал к оживленной улице. Последнее, что он успел заметить, прежде, чем завернуть за угол, как высокая рыжеволосая девушка, цокая острыми, как иголки, каблучками черных лакированных сапожек, скрылась в дверях того самого подъезда. Он отсутствовал минут десять, но вернувшись, с удивлением обнаружил, что в окнах нужной ему квартиры зажегся свет. Ну, вот и все. Это даже хорошо. Чем быстрее, тем лучше. Заказчик обещал доплатить, если заказ будет выполнен досрочно. Глубоко вдохнув, человек не спеша проверил глушитель и направился к дому.

* * *

Ленка влетела в квартиру и, не разуваясь, кинулась на кухню. Именно там, в ящичке для газет и разных счетов, Полина хранила то самое письмо. Вытряхнув все содержимое, Куприянова стала поспешно перебирать бумаги. Но знакомого белого конверта без адреса там не оказалось.

— Черт тебя возьми, Колобова! Все у тебя не как у людей! — выругалась она в сердцах.

Достав телефон, она попыталась связаться с подругой, но та, как назло, опять не взяла трубку. Лена нехотя скинула сапоги, прошла в комнату и огляделась. На низеньком журнальном столике валялось несколько глянцевых журналов. Полинка частенько покупала эту гламурную чушь. Куприянова просто приходила в ярость, когда та пыталась ее тестировать на предмет «Сможете ли вы вернуть ушедшую любовь» или «Кем вы были в прошлой жизни». Перетряхнув разноцветные страницы, она не обнаружила ничего, кроме нескольких записок, с неизвестными ей номерами телефонов.

— Блин, Поля! Куда ты могла его засунуть-то?

Письмо почему-то нашлось в платяном шкафу под стопкой летних платьев. Ленка вся взмокла, пока искала его, и тут же решила, что непременно устроит Полине хорошую выволочку за это. Слава Богу, что хоть карта была в телефоне. Сунув доказательства в сумочку, Лена забежала в кухню, где залпом выпила полграфина воды и вышла в коридор. Затылок был совершенно мокрый. С такой головой только выйти на улицу — и ангина обеспечена. Пришлось надеть старую Полинину шапку, спрятав под нее непослушные волосы. Ничего, только до машины добежать, а там можно будет снять. Пыхтя возле зеркала, Лена не услышала, как дверь квартиры бесшумно приоткрылась, но уже через мгновение она почувствовала, как что-то очень горячее и острое вонзилось ей в спину. В глазах потемнело, как будто кто-то невидимый внезапно выключил свет, и последнее, что она услышала, были два тихих щелчка. Человек опустил в карман телефон и аккуратно прикрыл входную дверь.

 

VII

— Эх, Поля, Поля! Ну как же так-то? Убежала, цветы в вазу не поставила! Пока я их обнаружила, они уже успели подвять. Это же лилии, к ним надо бережно относиться, они капризные — жуть! — Проскурина, причитая, поправляла в широкой красного стекла вазе букет, не забывая при этом отчитывать Полину. — На твоем месте я бы умерла от восторга, а ты даже не подошла ни разу, не понюхала. Пусть здесь на виду стоят. И нам радость, и детям приятно!

С этими словами она в который раз засунула курносый нос в белоснежный колокол, и его кончик моментально окрасился желтой пыльцой.

— Красота! — блаженно протянула она и, наконец, взглянула на Полину, которая вот уже полчаса сидела на посту и неотрывно смотрела на темный экран выключенного компьютера.

— Ты чего молчишь-то? Случилось чего? — обеспокоилась начальница.

— Нет, Валентина Игоревна, ничего не случилось. Просто устала я как-то… — рассеянно отозвалась Полина.

— А чего от тебя этот ферт в пальто хотел? Небось на свидание приглашал?

Полина медленно покачала головой и ничего не ответила.

— А он у тебя ничего, красивый, представительный такой. Только приторный какой-то, как сахарная голова на ярмарке, ей-Богу! Чистый мед! Я таких побаиваюсь, если честно. Эй! Колобова! — Валентина Игоревна легонько потрясла Полину за плечо и пристально посмотрела в глаза. — Ты прям на ходу засыпаешь! Знаешь что, милая, пойду-ка я нам с тобой кофейку сварганю. Ты давай минут через десять в сестринскую приходи, ладно? Вполне успеем до вечернего обхода. Я там сушки свежие купила, как ты любишь.

— Спасибо, Валентина Игоревна, но мне надо сделать пару звонков, — вяло отозвалась Полина. Ей вовсе не хотелось ни свежих сушек, ни кофе. Однако, если она откажется, начальница обидится, а это тоже нехорошо…

— Так я и говорю, — через десять минут. Заканчивай побыстрее свои переговоры, и я тебя жду, — Проскурина проворно поднялась и побежала по коридору. В детстве у Полины была заводная игрушка: маленький толстенький смешной человечек в длинном клетчатом пальто и с чемоданчиком в руках, который быстро-быстро перебирал коротенькими ножками. Так вот Валентина Игоревна была точной его копией, но в отличие от игрушки, в ней завод не кончался никогда: она всегда была бодра и энергична.

Как только дверь за ней закрылась, Полина вытащила из кармана халата телефон. Вот уже два часа она не могла дозвониться до Куприяновой. Правда, она говорила, что у нее запланирована какая-то важная встреча, но Полина так была погружена в свои проблемы, что даже не удосужилась поинтересоваться с кем и зачем она должна увидеться. Полина снова набрала номер и опять из трубки полетели длинные гудки. Странно все это. На переговорах Куприянова обычно отключает телефон. Не зная ее, можно было бы предположить, что она просто забыла аппарат в машине, но Полина очень в это сомневалась: Ленка брала мобильник даже в душ. Ни в Ясенево, ни у Ленки дома тоже никого не было. А Полине просто необходимо было поговорить с подругой. Все, что произошло сегодня, напоминало вязкий, нереальный и очень неправдоподобный сон. Она чувствовала, что окружающие ее люди ни с того ни с сего затеяли какую-то игру, и в этой игре ей, Полине Тимофеевне Колобовой, отведена центральная роль. Но что это за пьеса, кто режиссер?! Минутное наваждение, которое накрыло ее с головой при прощании с Денисом, опять сменилось тревогой и сомнением. То, что всего несколько дней назад казалось таким естественным — создать семью, родить детей и жить-поживать, добра наживать — стало казаться нелепым и неуместным. Почему? В самом деле, ведь именно этого она так долго ждала. Но она ждала настоящего, своего родного Дениса, который не имеет ничего общего с той «сахарной головой», как выразилась Проскурина, которая так настойчиво уговаривала ее сегодня выйти замуж. Разве может человек поменяться настолько сильно за сравнительно короткий период времени? А если нет — то к чему весь этот маскарад?!..

Мысли, как рассерженные пчелы роились в голове, натыкаясь друг на друга, толкаясь и раздраженно жужжа. С кем бы посоветоваться? Не с Валентиной же, в самом деле! И вдруг телефонный звонок прервал тяжкие раздумья. Полина схватила трубку:

— Ну, наконец-то! Я тебя уже совсем потеряла! — закричала она с отчаянием.

— Эй, Колобок! Ты с кем разговариваешь-то? — послышался знакомый насмешливый бархатный голос Сабуровой. — Это я! Прости, что не оправдала твоих надежд. Видимо, ты ждала звонка, но явно не от меня. Угадала?

— Ой, прости, Оленька! Как хорошо, что ты позвонила! Как ты там? Обустроилась? — отозвалась Полина, стараясь скрыть свое разочарование: она была уверена, что звонит Ленка.

— Да все нормально, вот даже в магазин сегодня забежала. Может, заскочишь после работы на полчасика? Чай, кофе, потанцуем!

— Нет, боюсь, ничего не получится. Дело в том, что я дежурю два дня подряд.

— Да-а! — протянула Сабурова, — А Куприянова-то права. Ты на всю голову больная! Ты вообще когда-нибудь отдыхаешь?

Полина рассмеялась:

— Бывает иногда. Вот вчера, например, с вами отдыхала. Кстати, Ленка сегодня такая недовольная встала, бухтела целое утро, что мы ей нормально выспаться не дали.

— Это на нее похоже.

— Ладно тебе, Оль, она же не со зла. Просто Куприяновой обязательно нужно на кого-нибудь поворчать, чтобы проснуться. Тем более, что у нее сегодня была какая-то там судьбоносная встреча в министерстве.

— Ты, Колобова, и правда с годами совсем не меняешься: сразу всех защищаешь. Тебе надо было в адвокаты топать, цены б тебе не было. Кстати, об адвокатах. Как там твой суженый-ряженый поживает? Не объявлялся больше? Он же у тебя вроде юрист?

Полина вдруг почувствовала, как ее щеки вдруг загорелись. Полина обернулась и посмотрела на себя в небольшое зеркало, висевшее в простенке: на бледных скулах цвели два ровно очерченных алых пятна.

— Алло, Поль, ты куда пропала-то? — осторожно позвала трубка.

— Я здесь, — отозвалась она внезапно севшим голосом. — Просто…

— Что — «просто»? — не поняла Сабурова.

— Да так, ничего, Оль. А тебе что, толковый юрист нужен? — Полина попыталась перевести разговор со скользкой темы.

— Мне юрист не нужен, а вот тебе хороший заботливый мужик не помешает. Надо же в конце концов, чтобы тебе кто-нибудь мозги вправил, если ты их еще в детстве вывихнула. Может, если у тебя семья появится, то ты не будешь сутками на работе пропадать. И мне кажется, что кандидатура этого самого юриста — как бишь его?..

— Денис, — неохотно подсказала Полина.

— Вот-вот, Дениса, — очень даже неплохая.

— А почему ты так думаешь? — Полина зажала трубку между ухом и плечом и приложила ледяные пальцы к лицу.

— Ну, я все-таки его однажды видела. Во-первых — симпатичный, во-вторых, тебе он явно небезразличен, а в- третьих — и это самое главное — он тоже тебя любит. Что еще нужно-то?

— Оль, спасибо, конечно, но я не уверена, что ты права, — неуверенно возразила Полина.

С одной стороны, ей было приятно, что Ольга в отличие от Куприяновой не ругает Дениса, а наоборот хвалит, но в то же самое время, она чувствовала какой-то внутренний дискомфорт. Ей почему-то вовсе не хотелось говорить Сабуровой о сегодняшней встрече в ресторане, да и вообще обсуждать свою личную жизнь она привыкла только с Ленкой.

— Ой, ладно тебе, — фыркнула Ольга. — Со стороны-то виднее. Я же видела, как он на тебя смотрит!

— Оль, вы виделись всего один раз, и потом, это было сто лет назад. А все меняется…

— Ты знаешь, мне и одного раза было вполне достаточно. Да и потом, Колобок, давай начистоту. У тебя что, очередь из женихов стоит? А между прочим, годы-то идут. Тебе ведь, если я не ошибаюсь, уже тридцать три стукнуло? Хочешь одна остаться?

— Ну а ты-то почему тогда развелась?

— Ты сравнила! Мой Майкл был самый натуральный козел, причем, заметь, старый козел, я ведь вчера рассказывала. А потом, кто тебе сказал, что я долго собралась в одиночестве куковать? Вот немного попривыкну к России-матушке и вновь — на охоту!

Они обе громко расхохотались. Тут дверь сестринской приоткрылась и оттуда высунулась Проскурина:

— Колобова! Ну, сколько можно тебя ждать? Я уже два раза чайник ставила, — сказала она громким возмущенным шепотом.

Полина прикрыла трубку ладонью:

— Сейчас иду, Валентина Игоревна! — тоже шепотом ответила она. Начальница укоризненно помотала своей стриженой седой головой и скрылась.

— Что там у тебя, Колобок?

— Да так, работать надо идти, прости, Оленька.

Сабурова разочарованно вздохнула:

— Ладно, что с тобой поделать. Иди, работай, но подумай над тем, что я тебе сказала.

— Обещаю.

— Я, может быть, завтра в твоих краях буду, заскочу к тебе в обеденный перерыв.

— Хорошо, буду ждать.

Полина нажала «отбой». И опять набрала Куприянову. Ленка снова не взяла трубку.

 

VIII

— Добрый вечер! Вас ожидают? — немолодой, одетый в бордовую униформу распорядитель подобострастно склонил голову.

Максу показалось, что он еле сдерживает презрительную гримасу, разглядывая его заляпанные грязью ботинки. Королев много раз проезжал мимо этого заведения, но никогда и не думал, что оно настолько пафосное. Если бы он об этом догадывался, то ни за что бы не согласился встречаться с незнакомой ему Еленой Сергеевной именно здесь. Какой-нибудь там Макдональдс или пиццерия подошли бы гораздо лучше. Да и не одет он для ресторана!.. Макс сделал над собой усилие и уверенно и даже несколько нагло ответил:

— Да. Столик заказан на имя Елены Сергеевны Куприяновой.

— Проходите, пожалуйста, — улыбнулся бордовый холуй, — Гардероб справа. Вашей спутницы еще нет. Я вас провожу.

Макс кивнул и сбросил куртку на руки гардеробщика, который тоже в свою очередь окинул его оценивающим взглядом.

Столик был выбран удачно и явно с прицелом на конфиденциальную беседу — в нише, отделенной от основного зала. Макс взглянул на часы. Было без десяти девять. Конечно, с учетом московских пробок, пять минут — это еще совсем не опоздание, но раздражение, охватившее его после всех этих реверансов на входе, усилилось. Твою мать! Мало того, что он тратит на нее и ее проблемы свое время, так она еще и задерживается! Макс заказал бутылку минеральной воды. Пить совершенно не хотелось, но не сидеть же за пустым столом!? Заказ доставили быстро. Услужливый официант аккуратно налил в высокий прозрачный стакан шипучий «Эвиан» и незаметно испарился. Макс поморщился. А ведь вместо этой преснятины в стакане могло быть темное вкусное густое пиво! Почему так несправедлива эта жизнь?! От нечего делать Макс открыл меню и удивился. А ведь Елена Сергеевна не обманула. Цены были вполне демократичными. Ладно, даже если она и не приедет, то здесь вполне можно будет перекусить, а уж потом — на диван к фильмам и излишествам! Макс снова глянул на стрелки наручных часов. Однако дама опаздывает уже на целых полчаса! Не слабо так! Вот взять, и уйти к чертовой матери! Пусть как хочет, так и решает свои заморочки. А что? Вот прямо сейчас позвонить ей сказать: так, мол, и так, если вы, милая незнакомка, не нарисуетесь в течение десяти минут, то я ухожу. Королев решительно достал телефон и набрал номер. Долгие гудки ударили в ухо. Неужели не слышит? А может, принципиально не берет? Вот стерва! Ладно, злорадно подумал он, сейчас поем чего-нибудь вкусненького и домой! Макс жестом подозвал официанта. Странно, но за всеми этими нервами он даже забыл, насколько голоден! А сейчас, ожидая заказ, вдруг почувствовал, что в животе глухо, но вполне ощутимо бурчит. Он вновь и вновь набирал номер Куприяновой, но хозяйка телефона упорно не желала брать трубку. Когда, наконец, перед Максом материализовалась огромная, как спасательный круг тарелка с румяным сочным стейком и гарниром из тушеных овощей, на дисплее уже было штук десять не отвеченных вызовов. Удивительно, но почему-то аппетит пропал. Телефон лежал немым укором, тревожным и неотвязным. А интуиция подленько шептала, что случилось что-то очень и очень нехорошее. Через силу Макс съел половину порции и снова набрал уже наизусть выученный номер, уже наверняка зная, что ответ будет прежним. Ну, и где теперь прикажете вас искать, госпожа Куприянова? Так, стоп. Когда она звонила днем, то упомянула, что нашла его через мать. Это уже что-то. Можно попробовать.

— Мам, привет, это я! — сказал он, услышав в трубке голос Нины Николаевны.

— Никак в Африке стадо слонов сдохло! Объявился наконец-то! — услышал Макс веселый молодой голос. — Ни стыда у тебя нет, ни совести, Максим Викторович! Мы-то с отцом привыкли к тому, что ты поросенок, а к племяннику почему ни разу не заехал?

— Как так «не заехал»? Я был у Березиных перед самым их отъездом. И с Ванькой играл, и игрушку ему купил, и Инку развлекал, и Дашку гладил! — возмутился Макс.

— Так это у Березиных! А мог бы и к нам заглянуть!

— Мам, ты же знаешь, как я работаю! Как только смогу вырваться — сразу заеду. Честно говоря, я и сам соскучился.

— Знаю, знаю. Ну, да ладно. Как ты там, Максюша?

— У меня все нормально, мамуль. А как вы?

— Да вот воюю понемногу то с Ванькой, то с Дашкой, то с отцом. Представляешь, наш папа месяц назад, еще по морозу, в деревне был. Заново оштукатурил и покрасил печку, и теперь в его голове родилась гениально-бредовая мысль отправить нас всех туда. «На свежий воздух»! Я, говорит, вам там царское спальное место соорудил — на печи! — и она выразительно фыркнула. — Представляешь!?

— А чем плохо-то? — не понял Макс.

— Да ты хоть представляешь, что сейчас творится с нашими бездорожными дорогами?! В наш медвежий угол и летом-то иногда не проехать, а сейчас по этой мартовской жиже, там не машина нужна, а ледокол «Ермак», — и Нина Николаевна звонко и заразительно рассмеялась. — Я уже молчу, как боюсь на печке спать! А вдруг свалюсь? Вот потеха-то будет!

Макс невольно улыбнулся, вспомнив деревню. Старый дом, с огромной русской печкой, сложенной еще в прошлом веке дедом Виктора Петровича, был полноправным членом семьи Королевых. О нем заботились, его любили, по нему скучали. Стоящий в сосновом лесу, на самой окраине деревни, он каждый раз словно оживал, радовался и по-стариковски вздыхал — скрипел деревянными полами — когда они приезжали. В последние годы они и новогодние праздники отмечали там, все вместе, большой семьей. Маленький Ванька обожал валяться в чистом пушистом снегу. Он визжал и захлебывался от восторга, смешанного со страхом, когда Лешка сажал его в высокий сугроб, куда он проваливался с головой. Мама с Инкой пекли пироги, а кошка Дашка брезгливо распушив хвост, уходила от всей этой суеты и беготни подальше и целыми днями спала на старом трехстворчатом шкафу, иногда свешивая оттуда свою мохнатую морду и окидывая все и всех строгим хозяйским взглядом.

— Мамуль, — Макс сделал усилие и отогнал не вовремя нахлынувшие воспоминания. — У меня к тебе вопрос. Ты сегодня днем дала мой телефон какой-то своей подруге. Помнишь?

— Как же, помню, конечно. Маргоше Куприяновой. Мы с ней учились вместе. Ее дочке, Леночке, нужно было проконсультироваться с тобой по какому-то важному вопросу. Я так понимаю, она тебе уже звонила?

Максим проигнорировал вопрос и задал свой:

— Слушай, а где обитает эта Леночка, которая дочка, ты случайно не знаешь?

Нина Николаевна на секунду замолчала, будто припоминая что-то.

— Ты знаешь, Максим, кажется, Маргоша говорила, что дочка пару лет назад купила дом где-то в Подмосковье, но вроде как сейчас Лена временно живет у своей подруги.

— А адрес этой подруги ты можешь узнать?

— Зачем?

— Мам, а можно без лишних вопросов? Я тебе потом все расскажу. Сейчас совсем нет времени.

— Хорошо. Я свяжусь с Маргаритой и скину тебе СМС. Так пойдет?

— Мамуля, я тебя люблю! — с чувством сказал Макс.

* * *

Уже через пятнадцать минут он сел в машину и вбил в навигатор незнакомый адрес. Ехать нужно было в Ясенево, но сейчас Макс уже не думал о бездарно потраченном времени и не жалел пропавшего вечера: тревога, поселившаяся в сердце, усиливалась с каждой минутой и жгла изнутри, как раскаленные угли.

Москва проносилась мимо, сырая и неприветливая, уставшая от вечной толпы и пробок, от приезжих туристов и ночной разгульной жизни, от холодной мартовской мороси и весенней распутицы… Желто-белые фары слева — навстречу, красные — впереди. А в голове неотвязной мыслью: «А вдруг уже поздно?!» От скверного предчувствия пересохло во рту. Он бы отдал очень многое, только бы вдруг раздался звонок, и из трубки донесся бы тот самый, как будто осязаемый шелковый голос, от которого так приятно щекотало ухо: «Простите, Максим Викторович. Я опоздала!» Но телефон молчал, и только резкие автомобильные гудки, мерный звук мотора и ленивый скрип «дворников» нарушали тревожную тишину салона.

Наконец Макс свернул во двор. Конечно, в такое время рядом с нужным домом не нашлось ни одного свободного места, куда можно было бы приткнуться. Машины стояли так плотно, что казалось, будто еще чуть-чуть, и они начнут карабкаться шипастыми колесами друг на друга. Кое-как приткнувшись рядом со старыми «Жигулями», на которых, судя по необъятным, слежавшимся за зиму, сугробам на крыше уже никто давным-давно не ездил, Макс выскочил на улицу и вбежал в подъезд. Не дожидаясь лифта, он влетел на седьмой этаж. Палец вдавил кнопку звонка. Макс еще раз набрал номер Елены и из-за двери отчетливо услышал приятную мелодию. Внутри стало очень-очень холодно, как будто сердце вдруг вместо горячей крови начало качать стылую талую воду. Королев нажал ручку, и дверь ввалилась внутрь. Это был он. Такой ненавистный, но такой знакомый. Запах крови. Его ни с чем невозможно спутать. Он как визитная карточка смерти. Сладкий и тошнотворный.

Она лежала как-то по-детски поджав колени к животу. Опоздал! Макс закрыл дверь и наклонился над лежащей в прихожей девушкой. Рыжие волосы выбились из-под простенькой вязаной шапочки, лицо было бледным, как будто вырезанным из слоновой кости. На пол уже натекла большая черно-бурая, вязкая, как сгущенное молоко, лужа. Машинально Макс пощупал тонкую, прозрачную шею, уже заранее зная, что все кончено, но вдруг почувствовал, как под его ледяным пальцем трепещет маленькая жилка. Показалось?! Но жилка все билась, хоть и неуверенно, неритмично, словно сомневаясь — а надо ли?…

 

IX

Сегодня вечером она наконец-то дошла до приличного магазина. Марика впервые за эти дни почувствовала, насколько голодна, когда да нее донесся запах свежевыпеченного хлеба. Она побросала в тележку столько разных продуктов, что пришлось взять машину. Сразу же выйдя из дверей супермаркета она, как голодная кошка вцепилась в горбушку хрустящего багета. Ужасно хотелось выудить из упаковки еще и розовую аппетитную сосиску. На дне ядовито-зеленой пластиковой сумки лежала бутылка красного вина. Сегодня можно. Сегодня у нее праздник. Правда пить придется одной, на нищей кухне и из старой, пожелтевшей от времени хозяйской посуды, но этот повод пропустить нельзя. Осталось совсем немного. Если все пойдет так, как задумано, то уже совсем скоро она сможет вернуться в свою привычную, спокойную и очень обеспеченную жизнь.

Нанять нужного человека, как всегда, помогла Анке. За определенную плату — надо сказать немаленькую! — она подняла свои связи, и через десятые руки исполнитель был найден. Одна из ее бесчисленных знакомых как-то раз обмолвилась, что в Москве остался ее родной брат. Родители не пожелали иметь с ним ничего общего после того, как стало понятно, что сыночек пошел по кривой дорожке и даже загремел по малолетству за решетку. После бесчисленных попыток образумить великовозрастное дитятко, родители, прихватив с собой дочь, уехали навсегда в Германию, оставив его самостоятельно барахтаться в этой жизни. Изредка они посылали ему денег, но этих жалких подачек ему явно не хватало, потому что на предложение заработать он откликнулся сразу и не раздумывая. Он даже не поинтересовался, как Марика его нашла. Нельзя сказать, что она была в восторге от предложенной кандидатуры, но выбора не было. С первого взгляда было видно, что человек любит выпить, и не только. Она с брезгливостью заметила его неряшливый вид и мутный, как бы отсутствующий взгляд. Но с другой стороны, наркоман пойдет на все, что угодно, лишь бы получить желаемую сумму. Они договорились, что он будет следить за домом и выполнит заказ при первой же возможности. Марика не без отчаяния наблюдала, как пустеет ее кошелек, но дело того стоило.

* * *

Выгрузив на кухне продукты и заполнив сиротливо пустеющие полки старого холодильника, она открыла бутылку «Кьянти» и отрезала себе толстенный кусок вареной колбасы, который положила между двух половинок свежей ржаной булки, щедро обсыпанной семечками. Закрыв глаза от наслаждения, она откусила от многоэтажного бутерброда, плеснула в щербатую чашку вина, и в этот момент зазвонил телефон. Марика торопливо сглотнула.

— Дело сделано, хозяйка. Неплохо бы расплатиться, — сказал прямо в ухо надтреснутый гнусавый голос.

Дыхание на мгновение остановилось, в голове зашумело, и горло перехватило, как будто она только что залпом выпила стакан водки.

— Эй, хозяйка, слышишь? Что, в зобу от радости дыханье сперло? — противно засмеялся невидимый собеседник.

— Я не поняла, как это вы все сделали? Ведь мне известно, что она вообще не должна была прийти сегодня домой.

— Не знаю, что тебе там известно, но я свою работу закончил.

— Вы сделали все, как я говорила?

— В лучшем виде, можешь не сомневаться.

— Фотографии?

— Есть. Пара снимков. Так что, когда увидимся?

— Давайте через час на старом месте.

— Не забудь бабки, красавица, и доплату за срочность никто не отменял!

Марика отшвырнула телефон. Пытаясь унять дрожь, она обхватила себя руками и несколько раз медленно, размеренно вздохнула. Она разом выпила вино до дна, даже не почувствовав вкуса, но озноб не прошел.

Все. Все кончилось. Оказывается, действительно просто! Ни сожаления, ни раскаяния, ни пошлых мук совести. Просто невероятное, ни с чем несравнимое облегчение! Она просто восстановила справедливость. А оттого, что какая-то бледная заплесневелая тля вдруг перестала быть, никто не заплачет. Она сама виновата. Не надо было вставать на ее пути. Марика вытащила из пачки длинную тонкую сигарету и открыла окно. В свете фонаря в медленном танце опять закружились то ли снежинки, то ли мелкие капли дождя, однако ей показалось, что на улице потеплело.

* * *

А ведь там, дома, уже совсем весна. Под окнами ее бывшего особняка наверняка пестреют разноцветные крокусы, а совсем скоро расцветут голландские махровые тюльпаны, посаженные еще осенью. Тимофей любил проводить время в саду, где была устроена симпатичная открытая веранда. Он мог часами сидеть с книгой (этого Марика никогда не понимала!), пить чай и курить сигары. Как-то раз он признался, что в детстве мечтал стать садовником. В свободные часы он и теперь мог подрезать кусты, расчистить дорожку от снега или скосить траву на лужайке.

— Тим, ведь у нас есть специально нанятые люди, которые, между прочим, получают за это деньги! Зачем ты сам занимаешься такой ерундой? — искренне удивлялась Марика.

— Понимаешь, Машенька (он всегда называл ее русским именем, не признавая «Марику»), я так отдыхаю, — улыбаясь, отвечал он. — Ты — в фитнес-клубе, в магазинах, а я — здесь, на природе. Ты почувствуй, какой воздух! — и он шумно вдыхал.

Марика тоже послушно вдыхала, но ничего, кроме скуки и недоумения не чувствовала. Только теперь, в сырой мартовской, мрачной и неприветливой Москве, с ее вечной толчеей, пробками и дорожной хлябью она вдруг поняла, что он имел в виду. Там воздух пахнет свободой и спокойствием. И его можно и нужно пить, как пьют самое дорогое вино, наслаждаясь и смакуя каждый глоток.

Она затушила сигарету и закрыла форточку. Руки уже не дрожали, сердце билось спокойно и ровно. Она все сделала правильно. Остался последний шаг.

 

X

Макс стоял на улице и смотрел вслед удаляющейся «Скорой». Хорошо, что время уже позднее, пробок на дорогах будет меньше. Сейчас дорога каждая минута.

Пожилой врач на вопросы отвечал сухо и неохотно: «Ранение навылет, но шансы невелики. Большая кровопотеря. Не знаю, довезем ли…» Вот, пожалуй, и все.

Вот тебе и экзальтированная дамочка с пустяковыми проблемами! Макс закурил, глубоко затянулся и выпустил в морозный воздух бесформенный сизый клубок сигаретного дыма. Он поднял глаза: на небе сквозь мутные клокастые тучи чуть просвечивала тусклая щербатая луна. Она был такого же цвета, как лицо Елены — мертвенно-бледная и такая же безжизненная. Вспомнилась рука, как плеть, безвольно свесившаяся с носилок. И синяя жилка на шее, которая так слабо и неуверенно билась. Максу казалось, что именно от нее зависит жизнь не только Елены, но и его собственная. Все то время, пока ждал бригаду «Скорой помощи», он как завороженный смотрел на этот еле заметный вздрагивающий узелок. Макс уговаривал его не останавливаться, не уставать, потерпеть… Казалось, что стоит ему хоть на секунду прекратить эту безмолвную молитву, как все закончится. Огненно-рыжие волосы, выбившиеся из-под серой вязаной шапочки, разметались по полу, на который натекла лужица талого снега от сброшенных под трюмо изящных лакированных сапог, и Макс осторожно вытер грязь носовым платком…

* * *

— Эй, Королев! Ты чего здесь застыл? — услышал он голос Вовки Емельяненко, своего друга и коллеги. — Сам нас вызвал и смылся! Имей совесть, там Погодин уже почти закончил, а ты все прохлаждаешься.

Погодин Лев Валентинович был экспертом, с которым Максим любил работать больше всего. Неторопливый, но очень дотошный сухопарый старичок с острой бородкой клинышком и неизменным чемоданчиком в руках. Он всегда понимал оперативников и частенько выручал их, выезжая на работу в свои законные выходные. Вот и сегодня Королев попросил его подъехать лично, и Погодин, поворчав положенные пять минут, прибыл вместе с остальными. Но как бы в равновесие с Погодиным, следователем по делу был назначен нелюбимый Королевым Игорь Арсеньевич Машков — нудный крючкотвор, которому важнее всего был не результат, а правильно и вовремя отписанные бумажки.

— Сейчас иду, — отозвался Макс, щелчком отбросив недокуренную сигарету в урну. Он резко развернулся и зашагал к подъезду, под козырьком которого жался от холода раздетый Вовка.

— Ты-то как в эту историю угодил? — спросил Емельяненко, войдя в допотопный лифт, который затрясся всем своим усталым телом, натужно загудел и медленно поволок их на седьмой этаж. — Ты же мне все уши прожужжал сегодня о том, что вечером будешь попивать пивко и пялиться в телек.

— Так и хотел, но, как видишь, не получилось, — неохотно отозвался Макс.

Ему было неприятно, что Вовка такой бодрый, если не сказать веселый, и ему в сущности, все равно — спасут Елену или нет. Это и понятно. На их поганой работе иначе нельзя. Если каждый случай будешь принимать близко к сердцу, то можно просто свихнуться. Он и сам уже давно привык к подобного рода происшествиям: обычное дело, рутина, повседневность, не более того. Но сейчас Королев даже самому себе не мог объяснить, почему ему так важно было, чтобы эта девушка с рыжими кудрявыми волосами, синей жилкой на тонкой шее и мягким голосом несмотря ни на что выжила.

— И все-таки, как получилось, что ты здесь оказался? — повторил свой вопрос Емельяненко, когда двери лифта нехотя, с металлическим скрипом разъехались в стороны. Они поднялись пролетом выше и встали возле приоткрытого окна.

— Короче, так. Мне сегодня позвонила некая Куприянова Елена Сергеевна и попросила о встрече. Номер мой ей дала моя матушка, которая в свою очередь в незапамятные времена училась с матерью этой самой Елены.

— Ого, как все запущено! — протянул Вовка, но встретив холодный взгляд Макса, тут же осекся. — А дальше?

— А дальше все, как в бульварном романе. Я приехал в кафе, где прождал ее полтора часа, а потом приехал сюда. Дальше ты знаешь.

— Погоди, насколько я понял, барышня, которую подстрелили, и есть Куприянова Елена Сергеевна, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения — у нее в сумке были права и паспорт. Но квартира эта зарегистрирована на некую Колобову Полину Тимофеевну. Это как?

— А так. Куприянова по телефону успела мне сказать, что проблемы на самом деле не у нее, а у ее подруги. Потом я узнал, что и проживают они сейчас обе здесь. Мать Куприяновой уверена, что это оттого, что Елене удобнее и ближе отсюда добираться на работу. Но мне почему-то кажется, что дело не в этом…

— А в том, что на ее подружку наехали, — закончил Вовка. — Но тогда непонятно, почему подстрелили Куприянову, а не Полину Тимофеевну.

Макс неопределенно пожал плечами.

— Надо бы с этой самой Колобовой пообщаться. Судя по мобильному телефону пострадавшей, — Макс невольно поморщился от казенности произнесенной Вовкой фразы, — эта Полина звонила ей раз пятнадцать за сегодняшний вечер. Кстати, ей уже сообщили. Она едет сюда, скоро будет.

— Одна?!

— А что, мне самому надо было за ней отправляться? — возмутился Вовка, — Я ж ничего не знал!

Макс раздраженно махнул рукой:

— Ладно, пойдем в квартиру, послушаем Валентиныча.

Они спустились вниз и вошли в квартиру, где уже заканчивали работу их коллеги.

— Ну, что я тебе могу сказать, голубь мой, — начал Погодин своим скрипучим голосом, сидя на коленях и собирая свой чемоданчик, — Стреляли из «Макарова» с глушаком, калибр девять миллиметров. Короче — классика! Пуля застряла в стене, я ее достал, но сам понимаешь, ствол наверняка левый и уже валяется где-нибудь в мусорном бачке на просторах нашей необъятной столицы, а может и еще где подальше. Шансы отследить владельца минимальные. Выстрел был сделан от входа. Могу предположить, что Елена Сергеевна сама облегчила ему задачу, потому что не заперла дверь. Видимо, очень куда-то торопилась. Убийца тихо вошел, всадил ей пулю в спину и также тихо вышел.

«Я даже знаю, куда она так спешила. Пока я наслаждался бифштексом, жалел себя любимого и проклинал ее и вместе с ней заодно всех баб скопом, она лежала здесь, в этом пятиметровом коридоре в луже крови. И ей наверняка было очень больно и страшно», — мрачно подумал Макс и стиснул зубы так, что они заскрипели.

— Может еще что-нибудь? — спросил Емельяненко.

— Думаю, нет, я даже уверен, что работал не профессионал. Те обычно стреляют в голову и осечек, как в нашем случае, не допускают. Словом, доводят начатое до логичного, то бишь, до фатального финала.

— Согласен. А пальцы?

— Отпечатков много, надо обкатать жильцов и уже потом вычислять неизвестные. Посмотрю пулю, но не обольщайтесь. Сейчас даже первокласснику известно, что на такое дело надо идти в перчатках.

— Ясно. Это все?

— Пока да. Я, конечно, поработаю с письмом и картой. Может что-нибудь и нарою для вас, ребятки.

— Что за письмо? — вскинулся Королев.

Емельяненко презрительно хмыкнул:

— Пока некоторые на улице прогулку прогуливали, мы тут, между прочим, делом занимались. В сумочке у Куприяновой мы нашли очень интересную записку с угрозами, а еще там лежала карта памяти из телефона, где, кроме всего прочего, записан занимательный монолог, в котором некто обещает абоненту скорую и лютую смерть.

— Охренеть! — кратко резюмировал Макс, — Все страньше и страньше…

Погодин щелкнул замками и Королев подал ему руку, чтобы помочь встать.

— Э, нет, молодой человек, я еще не совсем старик, на ноги встать и сам смогу, — оскорбился Лев Валентинович. — Ладно, мне здесь делать больше нечего, поеду я.

— Может, вас подвезти?

— Нет, Максим Викторович, сегодня я и сам на колесах. Ты же меня из дома выдернул, — проворчал он, надевая дубленку и нахлобучивая меховую шапку на самые глаза. — Спешу напомнить, что такса моя за незапланированный вызов и испорченный вечер остается прежней — бутылка хорошего виски. Честь имею!

Когда за Погодиным захлопнулась дверь, Емельяненко и Макс прошли на тесную, но довольно уютную, кухню, где Машков с недовольным выражением на лице заканчивал писать протокол осмотра места преступления.

— Поздравляю вас, господа сыщики, с очередным глухарем! — язвительно проговорил он. — Ладно, я свою работу сделал. Жду результатов.

Машков собрал бумаги в папку и, не попрощавшись, вышел. Королев и Емельяненко многозначительно переглянулись: мол, нахлебаемся мы еще с этим занудой. На пороге материализовался Ромка Егоров.

— К вам можно?

— Давай, заползай, — вяло отозвался Вовка, — Может тоже что дельное скажешь.

— Итак, что мы имеем? — начал Вовка, пристраиваясь на узком подоконнике. — Жили были две подружки. В последнее время кому-то из них, пока не уточняем кому именно, стали приходить некие послания с «наилучшими пожеланиями». Подруга по имени Елена обращается к тебе, — он ткнул Максу в живот своим пальцем, — Чтобы ты им помог. Но в тот же вечер «доброжелатель» от угроз переходит к делу и — пух! — стреляет ей в спину.

— Слушай, а ты не мог бы без лирики! Меня твои литературные экзерсисы просто из себя выводят! — с нескрываемым раздражением сказал Королев.

— Надо же, какие мы нежные, кто бы мог подумать! Что ты так завелся-то? И вообще, я не понимаю, она тебе кто? Жена? Сватья? — повысив голос, возмутился Вовка. Макс заметил недоуменный взгляд Егорова.

— Никто она мне! — смутившись, буркнул он, — Извини, просто устал страшно.

— Ладно, проехали. Но в принципе-то ты согласен?

Макс молча кивнул.

— Мутно все как-то, — вставил Ромка. — Надо срочно побеседовать с… — он на секунду замялся, отыскивая в бумагах нужное имя, — с Колобовой Полиной Тимофеевной. Интересно, кого именно хотели убить-то? Кстати, ей бы уже пора приехать. Да и по квартирам надо бы пробежать. Шансы, конечно, невелики, но вдруг кто-нибудь заметил стрелка.

В этот момент в кухню вошла девушка. У нее было заплаканное, припухшее от слез, и какое-то очень детское лицо; в широко раскрытых глазах застыли растерянность и испуг. Серое пальто с мокрым меховым воротником было распахнуто, и из-под него торчал белый халат. Руки судорожно сжимали шапку и перчатки с наивными цветными помпончиками.

— Здравствуйте, я — Полина. Что с Ленкой? — глухим, охрипшим голосом спросила она.

* * *

— Это началась пару недель назад. Вернувшись с работы, я нашла в ящике плотный белый конверт. Мне показалось странным, что на нем не было ни моего адреса, ни адреса отправителя, — Полина неподвижно сидела в кухне на табуретке, закрыв глаза, откинувшись к стене, и говорила бесцветным, лишенным всякой окраски, голосом. Пальто было сброшено тут же, в угол. Оно топорщилось колом, а сверху торчал взъерошенный рыжий воротник. После того, как она узнала о том, что случилось с Еленой, она почему-то сразу перестала плакать, как будто страх и горе разом высушили слезы. Макс сидел напротив. Вовка Емельяненко и Ромка ушли по соседям, а он остался здесь. Очень хотелось достать сигареты, но видно было, что хозяйка не курит, даже пепельницы нигде не было видно.

— Вы говорите о том письме, что было обнаружено у Елены в сумке? — и он по памяти процитировал текст.

Полина с трудом открыла глаза и посмотрела, но не на Королева, а как бы сквозь него:

— Нет, это подкинули уже позже, а первое я выбросила, подумала, что это чья-то глупая шутка или ошибка.

— Вы помните, что в нем было?

— Помню. Там было напечатано, что я грязная сука, и что я еще пожалею о том, что родилась.

Голос девушки был каким-то деревянным, механическим. Необходимо было вывести ее из этого эмоционального столбняка.

Макс встал и по-хозяйски стал открывать дверцы кухонных шкафчиков. Полина даже не спросила, по какому праву этот незнакомый человек распоряжается в ее доме. Кажется, она даже не заметила этого. Наконец он нашел, то что искал: початую бутылку армянского коньяка. Недрогнувшей рукой он плеснул стакан грамм сто, и легонько потряс ее за плечо.

— Полина Тимофеевна, выпейте, пожалуйста.

Полина послушно взяла стакан, крепко зажмурилась и выпила залпом. Из глаз моментально брызнули слезы, а горло резануло наждаком. Она широко открыла рот и судорожно задышала.

— Вот и хорошо. Мы можем продолжать?

Полина кивнула, и Макс заметил, что взгляд ее стал чуть более осмысленным.

— Я так понимаю, было всего два письма?

— Два. А сегодня утром я обнаружила на автоответчике запись. Там что-то вроде того, что я очень скоро умру, точно не помню, — Полина стиснула пальцами виски, — На самом деле звонили вчера, но вечером я звонка не услышала.

— Получается, ваша подруга хотела вам помочь?

Она кивнула.

— Дело в том, что после того, как я получила второе письмо, я испугалась и рассказала обо всем Ленке. У меня ведь кроме нее и нет никого. Мы со второго класса дружим. Она самый близкий мне человек. Ленка сразу переехала ко мне. Хотя она живет в подмосковном Пронино. Это коттеджный поселок, знаете? У нее там дом большой. Я ужасно люблю к ней ездить! Летом мы все выходные там проводим. — то ли от выпитого коньяка, то ли от этих спокойных и приятных воспоминаний ее голос стал мягче, и на короткое время слабая, едва заметная улыбка тронула губы.

— Мне очень повезло в жизни, что я встретила Ленку. Мне кажется, что таких как она — одна на миллион. А теперь она… — голос ее повело.

— Полина Тимофеевна, успокойтесь, прошу вас! Соберитесь и постарайтесь просто ответить на мои вопросы. Без лишних эмоций. Иначе наше с вами общение рискует затянуться.

Отчего-то каждое слово Колобовой о Елене ранило его, как лезвием бритвы. В воображении вновь и вновь вставало иссиня-бледное, худощавое лицо с закрытыми глазами в обрамлении рыжей копны волос. Он знал, в какую больницу ее повезли, знал номер справочной, но не звонил. А вдруг он услышит то, чего так боится?.. На самом деле, Макс уже давно решил, что как только закончит здесь, сразу поедет в клинику.

Полина судорожно вздохнула.

— Извините, Максим…

— Викторович, — подсказал он.

— Да-да, Максим Викторович, спрашивайте меня, мне так легче.

— Итак, некоторое время назад вам стали угрожать. У вас есть хоть какие-нибудь предположения, кто это мог делать?

— В том-то и дело, что нет! Последние несколько дней я только об этом и думаю. Я не миллионерша. Все, что у меня есть — это та самая квартира, где мы с вами сидим. Две комнаты и кухня, общей площадью тридцать пять квадратных метров.

Полина красноречиво развела руками, как бы призывая Макса полюбоваться на ее богатство. В приоткрытую дверь кухни была видна «большая» комната. Потертый плюшевый раскладной диванчик, накрытый тонким клетчатым пледом, пара таких же кресел — гарнитур! — низенький журнальный столик с потрескавшейся полировкой и румынская стенка а-ля восьмидесятые. Обои аккуратно подклеены отдельными квадратиками или полосками. На полу — красно-коричневый ковер с коротким ворсом.

— Фамильных драгоценностей у меня сроду не было, а все мои сбережения — это двести евро, которые лежат в шкафу, — продолжала она. — Я, кстати, проверяла. Все на месте.

Сейчас она была особенно похожа на ребенка. Наивные большие серые глаза, маленькие, как будто кукольные, ладошки, пальцы без колец…

— А кто были ваши родители?

— Мама работала библиотекарем, а отец нас бросил, когда мне было всего шесть лет. Мама говорила, что он эмигрировал куда-то в Европу. Мы с ним никогда не общались.

— А ваша подруга?

— Ленка окончила медицинский институт, и несколько лет назад открыла свою клинику. Она и меня звала к себе, но я не могла уйти из отделения.

— Почему?

— Не знаю, — неопределенно пожала плечами Полина. — Понимаете, Максим Викторович, для меня моя больница уже как родной дом. Это, наверное, сложно понять, но по-другому я объяснить не могу.

Однако Королев ее очень хорошо понимал. В свое время он, получив красный диплом юридического факультета, пошел работать на Петровку. Даже родители не сразу приняли его выбор. Мать часто говорила, что для того, чтобы ловить жуликов, совершенно не нужно было столько лет учиться в университете.

— Елена замужем?

— Кто? Ленка? — удивленно переспросила Полина и засмеялась, — Нет, Куприянова говорит, что не родился еще тот мужчина, который сможет ее окольцевать. Она очень скептически смотрит на противоположный пол. Говорит, что настоящие мужики перевелись, выродились как класс. Сплошь — нытики и маменькины сынки.

— Она что, убежденная феминистка? — усмехнулся Макс.

— Нет, что вы! Просто пока достойный кандидат не нашелся.

— Ладно, Полина Тимофеевна, оставим это пока. Скажите, а может у вас были какие-нибудь конфликты на работе?

— Да нет же! Я же не банкир, и даже не бухгалтер. Обычная медсестра с зарплатой ниже среднего.

Макс побарабанил по столу костяшками пальцев.

— Скажите, а кто знал о том, что Елена живет с вами?

— Никто. Мы решили ничего никому не говорить. На самом деле она сегодня и завтра должна была ночевать у себя. Я взяла два дежурства подряд, и мы договорились, что сразу после работы она поедет домой. Но уже ближе к вечеру она позвонила и сказала, что у нее назначена какая-то важная встреча и перед этим ей нужно заехать ко мне. Но что к чему я не спросила. Скорее всего, она заезжала именно за письмом и карточкой, раз они были в ее сумочке. Может она кому-нибудь хотела их показать? Как вы думаете?

— Мне, — мрачно сказал Макс. Он встал и прошелся туда-сюда по кухне.

— Не поняла? — она вопросительно посмотрела ему в глаза.

— Ваша подруга договорилась о встрече со мной. Не спрашивайте, как она меня нашла, — это долгая история. Я не дождался ее в условленном месте и приехал сюда. Дальше вы знаете.

— Господи, — еле слышно прошептала она. — Так получается, если бы не вы, то она бы точно… умерла?

— Если бы не я, то ваша подруга сидела бы сейчас у себя дома и смотрела телевизор! — со злостью отрезал Макс.

Она уронила голову на руки. Несколько минут они молчали.

— Я должна сейчас же поехать к ней! — сказала она, схватив пальто, — Вы знаете, куда ее повезли?

— Полина Тимофеевна, вам надо вернуться на работу. Понимаю, что тяжело, но так будет лучше.

— Зачем? — недоуменно спросила она.

— Вы что, так ничего и не поняли?! Убийца принял Елену за вас! Именно вас он должен был убить! Никто не знал о том, что она живет с вами. Угрожали вам! На ней была надета шапка, под которую она спрятала волосы. Убийца не ожидал, что в вашей квартире может находиться кто-то еще, кроме вас. Он выстрелил Елене в спину, не видя ее лица. На ее месте должны были быть вы!

Макс видел, как лицо Полины с каждым его словом все больше бледнеет и вытягивается, но он говорил, говорил, и не мог остановиться.

— Ленка не носит шапок. Это скорее всего была моя, — сказала она наконец, с трудом ворочая губами.

— Все, Полина Тимофеевна. Собирайтесь, я вас довезу. А по дороге вы напишите мне имена всех ваших знакомых, коллег и соседей с адресами и телефонами.

— Но я же не могу вечно жить в отделении. У меня только два дежурства.

— Пока — так, а дальше я что-нибудь придумаю.

* * *

Вот уже час Макс сидел под дверьми ординаторской на третьем этаже. В ночное время больница, конечно, была закрыта, но пользуясь своим служебным положением, он все-таки проник в хирургическое отделение. Дежурная медсестра — некрасивая долговязая девица в больших очках, с гундосым голосом и большими, как у лошади, зубами — покосилась на его удостоверение и сказала, что врач в операционной.

— А кого именно оперируют? — спросил он.

— А я знаю? — грубо отозвалась она и равнодушно пожала узкими плечами и двинула заложенным носом, — Здесь больница. Знаете, сколько народу привозят каждую ночь? Тут тебе и поножовщина, и автокатастрофы, и пьяные драки. Порой за смену по десять-пятнадцать человек поступает.

Макс посмотрел на лацкан синего халата и прочел, что его собеседницу зовут Крюкова Ирина Юрьевна.

— Ирина, скажите, а можно ли как-то узнать о состоянии больного?

— Можно. Приходите утром.

Макс глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. Он чувствовал, что еще одно слово в таком тоне, и он просто задушит противную Ирину Юрьевну собственными руками.

— Неужели у вас нет вообще никаких данных о проведенных операциях?

— У меня лично — нет. Если больная в тяжелом состоянии, то ее наверняка перевели в реанимацию.

— Так позвоните туда!

— Я уже звонила. Не берут трубку. Между прочим, мы здесь работаем, а не в песочнице ковыряемся.

— Ну, сходите лично! Вас же наверняка туда пустят.

— Это совершенно невозможно, молодой человек, — с видом оскорбленной добродетели возмутилась она, — Я — дежурная медсестра. А если, пока я по вашим поручениям буду бегать, кому-нибудь в отделении плохо станет? Вы ему капельницу воткнете?

— Но я могу хотя бы узнать, жива она или нет?

— Если и можете, то точно не от меня.

— И что же мне прикажете делать?

— Сидите и ждите, раз уж пришли. Вот доктор придет и все вам расскажет, — и, отвернувшись к экрану компьютера, вредная Крюкова вновь углубилась в пасьянс, от которого ее оторвал надоедливый майор. Видимо, в обязанности дежурной медсестры входило перекладывание карт с места на место.

Макс, покорившись обстоятельствам, кое-как устроился на шаткой тонконогой банкетке возле ординаторской. Глаза слипались, но голова работала ясно и четко.

* * *

Поквартирный обход, как он и предполагал, ничего не дал. Время для покушения было выбрано как нельзя лучше. Вечер. Люди возвращаются с работы. Лифты без устали носятся с этажа на этаж. В домах включены телевизоры, компьютеры, на кухнях ведутся разговоры, и как всегда — никому ни до чего нет дела! Москва — этим все сказано. В этом городе люди настолько равнодушны друг к другу, что могут целую жизнь прожить на одном месте, но так и не узнать имена своих соседей. А зачем, в самом деле?! Меня не трогают, и мне тоже никто на фиг не нужен! Главное, чтобы в моем маленьком мире все было спокойно, а все остальное — гори синим пламенем. Убили кого-то? Ограбили? Ну и что с того? Не повезло, но здесь, в этом городе, постоянно кого-нибудь убивают или грабят! Никого не волнует чужое горе…

Королев отвез Полину на работу и пообещал, что обязательно позвонит, как только у него будут какие-нибудь новости о Елене.

— Максим Викторович, а как же Фроська? — вдруг спохватилась она, — Ее же кормить нужно!

— Какая еще Фроська? — не понял Макс.

— Ну, собака Ленкина. Она ее кормит. Фроська приблудилась к ней да так и осталась жить на терраске, а неделю назад ощенилась. Ленка каждые два дня ездила к ней, воду меняла, еду готовила.

— И что теперь?

— Как это — «что»? Фроську никак нельзя бросать! — убежденно говорила Полина, — Можно я после дежурства к ней съезжу? Это не очень далеко. Всего пятнадцать километров от города. Можно на маршрутке добраться.

«Господи помилуй! Еще собаки с потомством мне в этой истории не хватало!» — с раздражением подумал Макс.

— Нет, Полина Тимофеевна. Вам никуда ездить не надо. Обещаю, что я сам что-нибудь придумаю.

— Спасибо вам, Максим Викторович. Ленка будет вам очень благодарна. Она Фроську очень любит.

…И все-таки, кому могла помешать простая медсестра? Помешать настолько, что ее пытались убить? Хладнокровно, выстрелив в спину. А может все-таки дело не в ней, а в ее подруге и убийца не ошибся? Но пока все указывает на то, что объектом была не Елена, а именно Полина. Надо же? Фроська! Эта рыжеволосая, длинноногая красавица с голосом, от которого щекотало ухо и по спине бежали мурашки, взяла себе бездомную собаку с ее многочисленным семейством! Это совсем не укладывалось в тот образ, который нарисовало ему его воображение каких-нибудь двенадцать часов назад. Его бывшая жена, Вера, с которой он поначалу сравнивал Елену, никогда бы не приютила у себя не то что собаку, даже рыбку. Ее всегда заботила только она сама. Макс был бы рад ошибиться, но ему казалось, что даже ребенок, которого она носила от своего любовника, был нужен ей только как средство, чтобы удержать рядом с собой богатого спонсора.

* * *

…Шаги, отдающиеся глухим эхом в сонном коридоре, заставили его вздрогнуть. Он открыл глаза и увидел невысокого, но плотно сбитого мужчину в распахнутом халате. В голове вдруг стало как-то пусто и очень холодно. Что-то сейчас скажет ему этот человек с усталым лицом и сильными красными руками? Макс поднялся ему на встречу:

— Доктор, простите, меня зовут Максим Викторович Королев, — представился он и достал удостоверение.

— А, понятно. Ну а меня зовут Капустин Олег Валентинович, — он открыто, как-то по-мальчишечьи, улыбнулся, и Макс вдруг почувствовал, что холод отступает и сердце начинает биться ровно и уверенно, — Чем могу служить?

— Меня интересует Куприянова Елена Сергеевна. Она поступила сегодня вечером.

— Куприянова, Куприянова… А, это с огнестрельным?

— Да.

— Ну, что могу сказать? Счастливая она у вас, в рубашке родилась. Я где-то слышал, что все рыжие счастливые! Пуля прошла, не задев жизненно важные органы. Честно говоря, я и сам удивился. Какие-нибудь миллиметры — и все.

Макс почувствовал, что в уголках глаз нестерпимо защипало — должно быть от бессонной ночи, а под волосами затылок стал нестерпимо горячим. Он несколько раз глубоко вздохнул:

— К ней уже можно?

— А смысл? Она пока в реанимации, спит. Много крови потеряла. Теперь надо восстанавливаться. Думаю, что через день-другой переведем мы вашу Куприянову в палату. А сейчас идите-ка, молодой человек, домой. А то я смотрю, вам тоже восстановиться нужно.

— Спасибо вам, Олег Валентинович! Так я завтра позвоню?

— Звоните, конечно.

— Счастливо! — и Макс, крепко пожав руку доктору и не простившись с неприветливой любительницей пасьянсов, направился к лестнице.

 

I

Синее, бескрайнее васильковое поле, на котором легкий ветерок изредка поднимает лиловую рябь. На горизонте темнеет лес, и макушки огромных старых сосен царапают голубое прозрачное небо, освещенное ярким, теплым июльским солнцем. Под босыми ногами покорно пригибается к теплой земле мягкая, шелковая трава, а на дальнем болоте слышится крик журавлей. Она совсем одна, но ей не страшно и не одиноко. В руках у нее — букет из колокольчиков, васильков и ромашек. Она зарывается в него носом и вдыхает в себя этот медовый, свежий запах трав и полевых цветов.

Счастье! Бесконечное счастье. Счастье от того, что впереди только свет и жизнь, что лето, и все вокруг — и поле, и дальний лес, и шелестящая трава, и журавли, — тоже радуются этому тихому, такому необыкновенному и волшебному июльскому дню! Она опустилась на землю, легла на спину и раскинула руки. Там, в сапфирной синеве, кружилась маленькая, едва заметная точка. Она вертелась в замысловатом танце, вычерчивая диковинные кружева, а потом вдруг начала резко падать. Она падала и с каждым мгновение росла, ширилась. И вот это уже не точка, а темная, словно налитая густыми чернилами воронка, которая вот-вот проглотит все небо. «Надо бежать!», но она, не в силах подняться, все лежала и смотрела. И вот уже исчезло солнце, а взбесившийся ветер вырвал из рук букет, разметав стебли в разные стороны. И тут из самой глубины черного конуса на нее взглянули чьи-то мертвые, неподвижные глаза. И ничего в них не было, только оглушительная пустота. Это были глаза ее страха. Она вскрикнула… и проснулась.

За окнами все еще было темно. Полина дрожащей рукой провела по влажному лбу. Слава Богу, это всего лишь глупый сон, но она помнила его во всех деталях, с пугающей отчетливостью. «А ведь это видение удивительно похоже на мою жизнь», — вдруг подумала она, — «счастье, радость, надежды — все это осталось где-то далеко-далеко, а вместо этого теперь есть одно — пугающая, неизвестная, непредсказуемая сила, которая властвует безраздельно, пожирая все на своем пути. И нет спасения, нет выхода!» Полина взглянула на часы: половина шестого. Скоро обход. Она скинула с себя плед, которым ее заботливо укрыла Валентина Игоревна. Умывшись ледяной водой, Полина поставила чайник.

Ленка жива. Это главное. Она обязательно поправится! Максим Викторович позвонил вчера уже около двух ночи и сказал, что опасности для жизни нет. Проскурина, услышав о произошедшем, сама осталась дежурить, заставила Полину лечь, и она моментально провалилась в свой глубокий тревожный сон.

Чайник уютно зашуршал. Полина достала из холодильника йогурты, сыр, колбасу и приготовила бутерброды.

В отделении было еще совсем тихо.

— Валентина Игоревна! — шепотом позвала она начальницу, которая сидела на посту, просматривая какие-то бумаги.

— О, проснулась, Полюшка! Привет!

— Идите завтракать. У нас еще пятнадцать минут есть. У меня уже все готово.

— А я не хотела тебя будить, — сказала Проскурина, заходя в сестринскую. Она сладко зевнула и потянулась.

— Ну, как ночь прошла, Валентина Игоревна?

— Как сказать? В целом — спокойно, только часа в четыре мальчишку привезли. Семья в аварию попала. Родители испугом отделались, а у него, бедолаги, оскольчатый перелом плеча и сотрясение. Прооперировали срочно и — к нам в отделение. Он пока спит, наркоз еще не отошел. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо! — фальшивым басом пропела она, присаживаясь к столу и на ходу откусывая изрядный кусок от бутерброда с сыром.

— А ты как? Поспала немного?

— Поспала, — улыбнулась Полина, — Спасибо вам большое, не знаю, что бы я без вас делала!

— Ой, не надо мне твоих благодарностей! — отмахнулась Проскурина, — Это ведь ты у нас — палочка-выручалочка. Всегда за всех отдуваешься. Кофейку мне плесни! И не жидкого, как вы пьете, а нормального, чтобы хоть немного проснуться и взбодриться.

Проскурина всегда пила очень крепкий и сладкий кофе. «И как у вас давление не зашкаливает после такого?» — искренне удивлялась Полина, на что начальница с достоинством отвечала, что ее давление совершенно не зависит от такой ерунды, как кофе, а вот его отсутствие вполне может сказаться на ее настроении, что гораздо опаснее. Полина щедро насыпала в большую чашку Проскуриной две с горкой ложки кофе.

— Сахару сколько?

— Четыре, как обычно. Ты что собираешься делать-то, Колобова?

Полина неопределенно покачала головой.

— Не знаю. Сегодня здесь останусь, а дальше — посмотрим.

— Слушай, а может у тебя пропало чего? Может, это грабители?

Полина только отмахнулась:

— Да какие грабители, Валентина Игоревна, господь с вами! Чего у меня брать-то?

— М-да! — протянула Проскурина и старательно подула в чашку. — А полиция что говорит?

— Пока ничего. Сказали, будут разбираться.

— Разбираться они будут! — фыркнула начальница. — Ну-ну!

Некоторое время они молча пили кофе, думая каждая о своем. В приоткрытой форточке стало заметно, как на востоке слабо, едва заметно начинает бледнеть небо. Улицы, все еще не очень оживленные, постепенно наполнялись привычными утренними звуками. Заметно потеплело, и на широкий карниз мерно и с глухим стуком падали капли — это таяла зима.

— Понятно, что ничего не понятно, — наконец резюмировала Проскурина и ударила себя ладонями по коленям, — Ладно, Колобова, давай доедай, допивай и пойдем, обход у нас.

— Что вы, Валентина Игоревна, вы идите домой — ведь всю ночь на ногах провели. Я сама справлюсь.

Проскурина с сомнением посмотрела на Полину, будто прикидывала в уме, в состоянии ли та полноценно работать. И такая она была смешная, кругленькая, и серьезная, что Полина помимо воли рассмеялась.

— Я в полном порядке, и даже выспалась! — бодро соврала она.

— Уверена?

— Клянусь! — отчеканила Полина.

— Ну, ладно, тогда я пойду потихоньку. Но ты, если что — звони непременно!

— А «если что» — это что?

— Откуда мне знать, что ты в этот раз придумаешь! — выразительно пожала плечами Проскурина. — Имей в виду, если тебе вдруг надо будет в полицию там отъехать, или еще что-то срочное, я могу тебя подменить.

Полина пообещала, что обязательно позвонит.

* * *

Первая половина дня прошла незаметно. Часов в десять она наконец-то дозвонилась в больницу, где лежала Ленка. Сухой, равнодушный голос сообщил, что Куприянова Елена Сергеевна в данный момент находится в реанимации. Состояние стабильное, динамика положительная. Температура — тридцать семь и одна. Больше никакой информацией дежурная не располагала. Да это и понятно. Врачи суеверны и не любят давать обещания или делать прогнозы. Но и то, что удалось узнать, было не так уж плохо. Даст Бог, завтра уже переведут в палату, и ее можно будет навестить. Полина оставила телефон в сестринской и вновь с головой погрузилась в работу. Заботы навалились, как снежный ком, заслонив на время тот страх и отчаяние, что прочно поселились в сердце со вчерашнего дня. Она была рада тому, что дел так много, и можно хоть на короткое время забыть о том, что неведомому «кому-то» почему-то очень мешает на этом свете Полина Тимофеевна Колобова.

Только в тихий час Полина забежала выпить чаю. Мимоходом взглянув на дисплей мобильного, она с удивлением обнаружила несколько пропущенных вызовов. Звонил Денис. А ведь она совсем забыла и о нем и об их странном разговоре. Да неужели все это было только вчера? Казалось, целая жизнь прошла с момента их последней встречи. Перезванивать не хотелось. Она нерешительно повертела телефон в руках и вдруг он ожил. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Полина нажала зеленую клавишу.

— Привет, милая!

— Здравствуй, Денис! — с досадой на себя ответила она.

— Я соскучился. Ты обещала позвонить, но я так и не дождался.

— Прости, как-то из головы вылетело. Столько всего произошло…

— Что-то случилось? — встревожился он.

Полина помедлила с ответом. А может все-таки рассказать ему обо всем? Ведь ей больше совсем не к кому обратиться, не с кем посоветоваться. И в конце концов, именно с ним до недавнего времени она хотела связать свою жизнь. Просто вчера из-за утреннего звонка она была не в себе, вот ей и почудилось Бог знает что.

— Случилось, Денис, Лена в больнице.

— Ну, слава Богу, я испугался за тебя! А что с ней? Заболела? — равнодушно спросил он.

— Можно и так сказать, — неопределенно ответила она.

— Полюшка, — начал он проникновенно, но ей показалось, что в его тоне проскальзывают нотки раздражения. Так терпеливые педагоги разговаривают с нерадивыми учениками: мол, сколько раз можно повторять, что дважды два — четыре, а не пять и даже не три!

— Ты слишком много думаешь о других и совершенно забываешь о себе. Я понимаю, Елена — твоя подруга, но ведь это не повод так расстраиваться! Ты сутками горишь на работе, совершенно не отдыхаешь, и к тому же так переживаешь из-за каких-то пустяков.

«Хорошенькие пустяки!» — усмехнулась Полина про себя.

Но она тоже хороша! Надо было предвидеть, что Денису все равно, что происходит с Куприяновой. Он всегда считал, что Ленка настраивает Полину против него, и по большому счету был прав. Она не уставала твердить, что Кравцов самый настоящий эгоист и не любит никого, кроме себя. Полине все время приходилось метаться между ним и подругой. Хотелось побыстрее свернуть этот неприятный разговор, но Денис продолжал:

— Милая, разве то, о чем я тебе говорил, не важно? Мы должны быть вместе, и тогда тебе будет намного легче. Невозможно все всегда делать в одиночку. Хоть в этом ты со мной согласна?

— Согласна, Денис, — устало проговорила она, — Но пока я не готова ответить тебе.

Он вздохнул.

— Когда мы сможем увидеться?

— Может быть, завтра. Я тебе позвоню.

— Только обязательно! Я буду очень ждать. И помни — я очень, повторяю — очень! — люблю тебя.

Так вот что кажется странным и нелепым! Денис все делает «очень» и «чересчур»: слишком волнуется, слишком возмущается, чересчур переживает за нее, слишком любит… Ладно, разберемся, решила Полина, сунула телефон в сумку и, забыв про чай, вышла из сестринской.

 

II

— Ну и что у вас? Есть какие-нибудь подвижки?

Королев и Емельяненко переглянулись, а потом оба посмотрели на Ромку Егорова.

— Вы мне тут в гляделки не играйте! — повысил голос Горелин. — Я жду от вас оперативный план действий, а не перемигиваний, как в первом классе! Что уже сделано? Какие версии?

Макс с силой потер красные усталые глаза — поспать сегодня удалось всего два часа.

Полковник Горелин Константин Павлович, в просторечии просто Палыч, сидел во главе стола для совещаний. Это был человек лет пятидесяти пяти, с большой головой, округлым брюшком, густыми усами и наметившейся лысиной, похожей на тонзуру. Его тяжелая нижняя челюсть и глубокие складки на лбу говорили о его непростом характере. Тем не менее, приглядевшись, можно было догадаться, что сеточка морщин в уголках глаз свидетельствует о том, что ему не чуждо чувство юмора. Но сейчас начальник был явно не склонен шутить, о чем свидетельствовало грозное выражение лица, а также синхронно подрагивающие кончики усов — верный признак плохого настроения. Перед ним лежали предварительные заключения баллистика и эксперта. Макс уже много лет работал под началом Горелина и хорошо изучил его взрывной характер. Увидев, как Егоров непроизвольно вжал голову в плечи, а Емельяненко преувеличенно заинтересовался изучением пустого блокнота, Макс решил начать сам.

— Вчера вечером, предположительно около девятнадцати часов было совершено покушение на Куприянову Елену Сергеевну, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, владелицу клиники «Медикам».

— Королев, давай по сути, эти нюансы — адреса, годы рождения, должности — я могу и сам прочитать, слава Богу, грамоте обучен, — раздраженно перебил его Горелин. — Как думаешь, ее хотели убить как владелицу клиники? Или может быть, имеются личные мотивы?

— В том-то и дело, что убить хотели не ее.

Густые лохматые брови Горелина взлетели вверх:

— Как — не ее?

— Константин Павлович, Куприянова последние несколько дней проживала у своей подруги, Колобовой Полины Тимофеевны, в квартире которой и произошло покушение. Этой самой Колобовой с недавних пор стали приходить странные письма, в которых некто угрожал ей расправой. Полина испугалась и попросила Куприянову пожить некоторое время вместе с ней. Но об этом, по словам Колобовой, никто не знал.

— Тоже мне, защитницу нашла! — пробормотал в усы Горелин. — Почему в полицию не обратились?

Макс глубоко вздохнул, но тут вылез Егоров:

— На каком основании, товарищ полковник? Вы же сами знаете, что в районном отделении их никто бы и слушать не стал! Мало ли, кому какие письма приходят! Дураков-то полно!

— А ты, Егоров, помолчи, пока тебя не спрашивают! — загремел Горелин.

Максу было очевидно — полковник понимает, что Егоров на сто процентов прав, поэтому-то и вышел из себя. Королев едва заметно кивнул Ромке — мол, не тушуйся, все нормально, и продолжал:

— Эта самая Куприянова обратилась ко мне. Как она меня нашла, я вам позже объясню. Мы вчера вечером должны были увидеться, но на встречу она не приехала. Я думаю, что убийца принял ее за Колобову, так как стрелял в спину и, соответственно, лица жертвы видеть не мог.

— Так я и знал, что это именно ты, Королев, мать твою, это дело нам приволок! — заорал Горелин в полный голос и тут же закашлялся.

Емельяненко тихонько прыснул в кулак и сделал Максу большие страшные глаза.

— Нам своих «висяков», что ли, не хватает?! Ладно, хрен с тобой, горбатого могила исправит! — он немного помолчал, шумно сопя своим большим сизым носом-картошкой, а потом продолжал, — Так, если я тебя правильно понял, ты думаешь, что покушались на Колобову, а по ошибке подстрелили эту самую бизнесвумен?

— Так точно, товарищ полковник.

— Как, кстати, она себя чувствует?

— Я был в больнице. Ее прооперировали. Сейчас она в реанимации, но прогнозы хорошие.

— Так надо бы с ней поговорить, может она сама чего видела-слышала.

— Согласен, однако тут есть одна проблема: лечащий врач стоит насмерть, никого не пускает.

— Подумаешь, сторож нашелся! Ладно, позвоню сам, — Горелин сделал пометку у себя в бумагах. — Что по свидетелям?

Емельяненко покашлял и открыл свои записи:

— Вчера вечером поквартирный обход результатов не дал. Никто ничего не слышал. Есть одна соседка с третьего этажа, которая утверждает, что видела незнакомого молодого мужчину, входящего в подъезд в районе семи часов. Одет был в черную куртку, джинсы и спортивную шапочку, надвинутую на глаза. Лица она не рассмотрела. Рост выше среднего.

— Да, по таким приметам нам пол-Москвы надо в камеру сажать, — усмехнулся Палыч. — Всех опросили?

— Нет. Я записал номера квартир, в которых никто не открыл. Можно попробовать еще раз туда съездить.

— Вот и съездишь.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

— Мне Колобова дала адреса и телефоны своих знакомых и коллег. Хочу с ними пообщаться, — добавил Королев.

— Это понятно. А сама эта Колобова что из себя представляет?

— Обычная, ничем не примечательная медсестра одной из городских больниц. Живет одна. Мать умерла, а отец бросил семью, когда ей было всего шесть лет. С тех пор они не общаются.

— Интересно, интересно, — протянул Горелин. — И что, она тоже не имеет понятия, кто мог выстрелить в ее подружку?

— Именно. Все ее богатство — двухкомнатная малогабаритка в Ясенево и двести евро, спрятанные в шкафу под бельем. Кстати, деньги не тронуты.

— Что у экспертов? Есть зацепки?

— Ждем результатов, Погодин обещал сразу же сообщить, если что-нибудь найдет.

— Следователем Машков подряжается? — полуутвердительно спросил Горелин.

Макс молча кивнул.

Горелин просунул толстые короткие, как сардельки, пальцы под тесный воротничок рубашки, расстегнул верхнюю пуговицу, ослабил галстук и потянул шею.

— Резюмирую: глухо, как в танке! Королев, учти, ты в это дерьмо нас втащил, тебе нас из него и вытаскивать! С этого дня докладывать мне лично, как идет расследование. Рой землю, ищи и тряси свидетелей, но найди, кто это сделал. Егоров и Емельяненко работают с тобой, но и о других делах забывать не следует. Все понятно?

— Так точно, товарищ полковник, разрешите идти?

— Идите.

Все трое тенью выскользнули в коридор.

— Боюсь я его, аж до трясучки, особенно, когда он начинает своими усами дергать! — признался Егоров, когда они расселись за столом у Макса в кабинете.

— Это потому, что ты у нас еще зеленый и неопытный, Ромка, — засмеялся Емельяненко. — Я прав, Макс?

Королев сегодня совершенно не разделял бодрого и веселого настроения Вовки. Досадно, что Березина еще целую неделю не будет, вот бы с кем посоветоваться! Уже вчера вечером, обнаружив Елену, он сразу понял, что это не просто очередное «дело». Сердце тревожно щемило, и тугой ком ворочался в горле, каждый раз, когда он вспоминал ее растрепанные рыжие волосы и тонкую беззащитную шею. Он виноват. Он должен найти и обязательно найдет того, кто так хладнокровно выстрелил в спину этой женщине и бросил ее умирать одну в маленьком темном коридоре. От этой мысли кулаки сами собой сжались так, что хрустнули пальцы. Макс отошел от окна и сказал:

— Егоров, сбегай-ка к соседям, попроси у них кофе, а то я утром не успел купить.

— Почему я? — возмутился Ромка, но встретив тяжелый взгляд Королева, без дальнейших возражений вышел за дверь.

— Слышь, Макс, ты чего такой тухлый-то? Подумаешь, Палыч наехал! В первый раз, что ли? Не парься, поворчит и остынет.

— А ты очень уж бодрый, как я посмотрю, — усмехнулся Королев.

В этот момент вернулся Егоров, и судя по довольной улыбке, не с пустыми руками.

— Во, смотрите! — поставил он на стол почти полную банку «Нескафе». — Сказали, что завтра надо будет две таких отдать.

— Ни хрена себе расценки! — присвистнул Вовка, — Вот ты, малый, и купишь две таких. Ясно?

— Ясно, — понурился Егоров.

Королев не принимал участия в разговоре, а молча налил в белесый от накипи чайник воды из-под крана и расставил разнокалиберные кружки. Потом вытащил из ящика коробку с волглыми баранками и водрузил ее в центр стола.

— Значит так. Я беру на себя коллег Колобовой и ее сердечного друга, — он заглянул в свои записи, — Кравцова Дениса Павловича. Ты, Вовка, отрабатываешь по соседям. Пройдись по квартирам еще раз, особенно по тем, где в прошлый раз никто не открыл. Понял?

— Угу, — промычал Емельяненко, сосредоточенно дуя в кружку, от которой поднимался ароматный пар, и осторожно хлебнул. — С родителями Куприяновой поговоришь?

— Поговорю, — мрачно отозвался Макс.

* * *

Он не сказал, что сегодня утром, еще до оперативки, побывал у матери Елены. Он долго стоял возле двери, не решаясь позвонить и собираясь с духом. Слезы, отчаяние, обвинения — он был готов к этому, но Маргарита Георгиевна, худенькая маленькая женщина с такими же, как у Елены, рыжими, но коротко остриженными волосами, оказалась женщиной сильной, не склонной к истерикам и скандалам. Известие о том, что дочь в больнице, она приняла с видимым спокойствием, но мертвенная бледность и задрожавшие руки красноречивее всяких слов свидетельствовали о том, каким внезапным и жестоким оказался этот удар.

— А я вас помню, Максим, — сказала она, слабо улыбаясь, — Вы были совсем маленьким мальчиком, когда я приезжала в гости к Нине. Как она?

— Спасибо, хорошо. Внука воспитывает.

— У вас есть сын? — удивилась она.

— Нет, я не женат. Я имею в виду своего племянника.

— Ах, ну конечно! У вас же есть сестра, Инночка, кажется? Чудесная девочка. Передавайте им привет от меня.

— Спасибо, непременно передам. Скажите, Маргарита Георгиевна, а Елена объяснила вам зачем ей вдруг понадобился мой телефон?

Она пожала узкими сгорбленными плечами и покачала головой:

— Леночка сказала что-то вроде того, что какому-то ее знакомому нужна консультация специалиста. Я не вникала в подробности. Мне и в голову не могло прийти, что это как-то связано с Полиной.

— А почему Елена жила у нее?

— Знаете, Максим, у Леночки есть дом в Подмосковье, но оттуда до клиники добираться довольно долго. Она сказала, что у нее сейчас очень много работы и чтобы не мотаться каждый день туда-сюда, она пару-тройку дней поживет у Поли.

Они сидели в большой просторной, но очень уютной комнате. При свете дня Макс смог разглядеть черты ее лица: карие глаза, тонкий правильный нос, подвижный рот и высокий чистый лоб. Она была бледна, но говорила ровным, спокойным голосом. И только тонкие пальцы рук беспрестанно теребили бахрому пушистого клетчатого пледа, накинутого на диван.

— Максим, вы говорили, что Леночку прооперировали и оставили в реанимации. Что именно сказал врач?

— Он уверял, что опасности нет, и скоро ее переведут в палату. Не волнуйтесь, Маргарита Георгиевна, все будет хорошо!

Она улыбнулась через силу:

— Я вам верю. Но все-таки, кто мог это сделать?!

Королев пожал плечами и поднялся, собираясь уходить.

— Именно это я и должен выяснить. Я обещаю, что непременно найду этого человека. А сейчас мне пора идти.

Всю дорогу до работы Макс думал о том, что виноват не только перед Еленой, но и перед этой маленькой женщиной, которая едва не лишилась единственной дочери…

* * *

…— А ты, Рома, поезжай в клинику, где работает Куприянова. Конечно, все пока указывает на то, что покушались на Колобову, но чем черт не шутит. Надо работать по всем направлениям.

— Ясно, товарищ майор, будет сделано, — кивнул Егоров.

— Все, совещание считаю закрытым. Допиваем-доедаем и вперед! — и Макс демонстративно убрал коробку с угощением, откуда Емельяненко в последний момент все-таки исхитрился вытащить еще одну сушку.

 

III

Вовка вышел из конторы и взглянул на часы: половина двенадцатого. Пожалуй, что время выбрано не самое удачное. Хотя может быть и удастся кого-нибудь застать дома. Он пискнул брелоком и хорошенькая аккуратная «Шкода» приветливо подмигнула своими фарами. Машина была не новой, но в очень приличном состоянии. В прошлом году им с Катериной ее подарили на свадьбу родители невесты. Вовка был в восторге от подарка и даже пообещал возить тещу и тестя по выходным на дачу в Бронницы. Сказать по правде, слово он свое сдержал только наполовину, так как почти все выходные проводил на работе, но все же пару раз съездил и даже попытался полоть грядки. Теща пришла в ужас, когда оказалось, что Вовка вместо сорняков выдернул почти всю морковь, и с тех пор на огород его не пускала, чему Емельяненко был только рад. По субботам Катерина забирала машину и ездила за продуктами, а в остальное время Вовка был счастливым обладателем колес. И даже сейчас, когда от весенней грязи все машины были приблизительно одинакового серо-бурого цвета, его «ласточка» сияла на солнышке ярко-красными чистыми боками. Вовка завел мотор, включил свою любимую «Милицейскую волну» и, фальшивым голосом подпевая радио, вырулил на шоссе. На дорогах в этот час было почти свободно, поэтому он уже довольно скоро въехал в знакомый двор.

В первой же квартире, куда он позвонил, дверь открыл плюгавенький плешивый мужичонка с помятым лицом, одетый в синие тренировочные штаны, пузырями вытянутые на коленях, и дырявую, давно не стиранную, майку.

— Тебе чего, капитан? — испуганно спросил он, увидев удостоверение.

После того, как Емельяненко объяснил ему в чем дело, он успокоился, впустил его в квартиру и провел на такую же маленькую, как у Полины, кухню. Возле стены выстроилась целая батарея пустых пивных бутылок, в воздухе застыл застарелый табачный дух. Вовка присел на шаткую табуретку, а его собеседник устроился напротив.

— Да Полинка — девка что надо! — с жаром начал свой рассказ сосед. — Мы с ней уже почитай лет десять, как через стенку живем. Мы с женой в две тысячи втором сюда въехали. Поля — баба добрая, отзывчивая. Вот расскажу тебе. В прошлом годе захворал я сильно, температура выше крыши, а жена моя как раз в деревню в теще укатала. Один был, как сыч. Пришел я к Полинке, ну, там таблеток каких попросить, она ж медсестра как никак. Так она меня всю неделю потом лечила. Чай на травках заваривала, горло заставляла полоскать, компрессы какие-то мудреные ставила. Да еще и готовила мне, как в ресторане: завтрак, обед и ужин. Таких людей, как моя соседка, еще поискать! Так что ты это, не обижай ее, капитан!

— Иван Петрович, а двадцать первого вечером почему вы мне дверь не открыли? Вас дома не было?

— Двадцать первого-то? — он взглянул на календарь, висевший на стене, и близоруко прищурился. — Ах, ну да! Спал я, как дохлый. Мне как раз зарплату в тот день дали, вот я и выпил лишнего. Валька, жена моя, меня спать утолкала, а сама с обиды к сестре ейной уехала. Было это аккурат часов в шесть. А больше я ничего не помню, — виновато сказал сосед и шмыгнул носом.

Следующей на очереди была та самая тетка — Косилец Зоя Егоровна, которая видела в тот вечер незнакомца, входящего в подъезд. Вовка спустился двумя этажами ниже и позвонил в дверь с «золотой, царской» ручкой и обитую ярко красным дерматином. Зоя Егоровна вышла к Емельяненко с чалмой на голове, сделанной из банного полотенца и в «шикарном» халате с павлинами. Напудренное до синевы лицо, подрисованные черным карандашом брови и алая помада — все это говорило о том, что Косилец никак не хотела мириться с возрастом, и изо всех сил старалась выглядеть молодо, хотя все ее ухищрения привели, скорее, к обратному результату. В квартире было так душно, что у Вовки моментально защипало в глазах.

— Проходите на кухню, Владимир Романович, — жеманно прощебетала она надтреснутым голосом. — Я чай заварю. Или кофе, если хотите.

Емельяненко не хотел ни на кухню, откуда валили клубы пара непонятного происхождения, ни чаю, ни кофе. Но он пересилил себя и шагнул в мутное облако. На плите стояло огромное эмалированное ведро: хозяйка кипятила белье. Вовка присел возле окна, от которого чуть заметно тянуло сквознячком.

— Зоя Егоровна, скажите, может быть вы еще что-нибудь вспомнили? Когда точно вы встретили человека, заходящего в подъезд?

— Я же уже говорила. Было это около семи, может без десяти семь. Одет он был в черную короткую куртку без капюшона и джинсы. Шапка такая вязаная, почти на самые глаза надвинута. Сейчас все молодые парни так одеваются. Я еще поздоровалась с ним, а он притворился, будто не слышит и — нырь к лестнице.

— А почему он на лифте не поехал?

Косилец выразительно пожала плечами и подняла нарисованные брови:

— Откуда мне знать? Может, ждать не захотел, а может спортом занимается. Я, например, тоже раза два в день стараюсь подниматься пешком. Форму, знаете ли, надо поддерживать! — и она потуже затянула пояс «павлиньего» халата, дабы продемонстрировать Емельяненко свою талию. Затем она подошла к плите и потыкала большими деревянными щипцами в ведро, отчего на поверхности неаппетитно булькнули мутные мыльные пузыри, и тут Вовка почувствовал непреодолимый приступ тошноты. Не спрашивая разрешения, он потянул на себя створку окна. В помещение тут же ворвался сырой и холодный мартовский ветер, но Емельяненко в этот момент почувствовал себя почти счастливым.

— Боже мой, что вы делаете?! Вам что, жарко, молодой человек? — возмущенно спросила хозяйка, поправляя чалму, — Между прочим, я только что приняла ванну и могу простудиться! Немедленно закройте окно!

— Хорошо-хорошо, — покорно согласился Вовка и, сделав еще пару судорожных глотков, повернул ручку окна и вновь нырнул в духоту. — Извините, просто неожиданно голова закружилась.

— Это бывает. Весна! Знаете, вам необходимо принимать сосудоукрепляющую настойку. Поверьте моему опыту, софора японская, тысячелистник, боярышник и хмель творят чудеса! Лично я всегда заботилась о своем здоровье. Поэтому-то и выгляжу на все сто.

Емельяненко натужно закашлялся, чтобы не расхохотаться (только софоры японской ему и не хватает для полного счастья!), и продолжал:

— Зоя Егоровна…

— Можно просто — Зоя, — поправила его Косилец и улыбнулась кровавым ртом. Видимо, ей казалось, что улыбка должна была выглядеть кокетливо и обаятельно, но Емельяненко мысленно ужаснулся и решил, что он, пожалуй, вообще больше не будет называть эту даму по имени.

— Скажите, а может быть вы все-таки видели его лицо?

Чалма выразительно покачалась из стороны в сторону.

— Нет, Владимир Романович. Больше я ничего не видела. Просто подумала, что этот хам наверняка пришел к Новоселовым. У них часто собираются шумные компании. Знаете, такие беспокойные молодые люди, просто кошмар! Я уже давно подумываю написать на них жалобу. От этих ночных посиделок у меня постоянная мигрень! — она сжала пальцами виски, — Может быть вы, как представитель власти, можете поспособствовать?

«Да-да, Новоселовы, это те самые ребята, которые пришли домой уже в начале девятого. Парень учится на вечернем и подрабатывает курьером, а девчонка — его молодая жена, весь день провела у матери», — вспомнил Емельяненко. На него эта пара произвела самое благоприятное впечатление, но в разговоре с Зоей Егоровной он решил об этом благоразумно умолчать.

— К сожалению, это не в моей компетенции, у меня несколько иной профиль, — покачал он головой, — Ну что ж, пожалуй, мне пора.

— А как же кофе? — спохватилась гостеприимная Косилец, и всплеснула руками, отчего павлины на полах халата тоже вопросительно взмахнули распущенными хвостами.

— С удовольствием, но в другой раз. Работа. Желаю всего хорошего! — скороговоркой проговорил он и буквально выбежал на лестничную площадку, прокуренный воздух которой показался ему почти что райским ароматом.

* * *

…Все остальные жильцы говорили приблизительно то же самое: одни еще не вернулись с работы, другие изо всех сил переживали за героев очередного кровавого сериала, включив телевизор на полную громкость, третьи ругались с бестолковыми детьми, помогая по мере возможности делать последним домашнее задание («Интересно, эти идиоты-педагоги о чем думают, когда детям такие задачи задают, которые даже родители решить не могут?!»). И все в таком духе. Но все сходились во мнении, что Полина девушка тихая, скромная, приветливая; компаний шумных не водила, «водку не пьянствовала, безобразий не учиняла».

Пожалуй, только рассказ некоего Дмитрия Евгеньевича Воронцова несколько отличался от всех остальных. Вовке показалось, что он по-настоящему и очень искренне переживает за свою соседку. Позже выяснилось, что все они когда-то учились в одной школе, просто Воронцов был на пару лет младше.

— Полина очень добрый и отзывчивый человек. Я знаю ее много лет и наша с ней дружба, как говорится, родом из детства. Лену я тоже знаю, но хуже. С Полей мы всю жизнь живем в одном доме. Еще моя мама дружила с тетей Ниной Колобовой. Тетя Нина умерла уже очень давно, я еще тогда в школе учился. С тех пор Поля одна осталась. До недавнего времени, — добавил он.

— Это в каком смысле? — насторожился Емельяненко.

— Да вроде появился у нее жених, — неохотно сказал Воронцов.

«Точно, Макс говорил что-то вроде того, что у Колобовой есть друг сердечный. Денис Кравцов, кажется. А тебе, милый мой, Денис этот не нравится! Никак ревнуешь?!» — весело отметил про себя Вовка.

— И что — жених?

— Не знаю, — буркнул Воронцов, — Я с ним водку не пил. Просто как-то раз зашел к Полинке вечером перед Новым годом — мы с ней иногда по вечерам чай пили, чашки били, по-турецки говорили, а тут — он. Ну, третий, как известно, лишний. Вышел я за дверь, а он тут же начал меня грязью поливать. Главное, Поля ему объясняет, а он даже слушать ничего не хочет. Просто слова не давал ей сказать.

— Вы подслушивали? — удивленно приподняв брови, спросил Вовка.

Ему отчего-то все больше и больше нравился этот белобрысый, худющий Дмитрий Евгеньевич. Было в нем что-то располагающее, открытое, бесхитростное.

— Какое там! Ой, блин! — махнул он с досадой рукой, и тут же сшиб на пол кружку с чаем. — Тут даже глухой бы услышал — так он орал! За Польку обидно очень было, — рассказывал он, неуклюже вытирая кафельный пол бумажным полотенцем и собирая осколки. — На этом наши с ней чайные посиделки и закончились, — он грустно усмехнулся.

— Почему?

Воронцов с искренним удивлением уставился на Емельяненко, как на слабоумного:

— Ежу понятно, что этот ее жених против нашей дружбы. Зачем же мне Польку подставлять. Она сделала свой выбор и не мне ее судить, — пожал он плечами. Глаза его в тот момент сделались очень грустными и какими-то безнадежными.

«Эх, Воронцов, Воронцов! — подумал про себя Емельяненко, — Дурак ты! Вот если бы у меня мою Катьку кто-нибудь попытался увести, я бы ему тут же рога пообломал!»

— Ясно, — сказал он вслух, — Я правильно понимаю, у Полины Тимофеевны больше никаких родственников не было?

Воронцов покачал головой:

— По крайней мере, я ни о ком не слышал. Отец их бросил, когда Полька еще совсем маленькая была. И куда он потом делся, понятия не имею.

— А что вы можете сказать о других знакомых Полины?

— Честно говоря, я никого, кроме Ленки Куприяновой и не знал никогда толком. Вроде была еще какая-то Ольга, в нашем дворе жила. Потом она куда-то переехала. А больше никого не припомню. И вообще, я чай пить к Полине ходил, а не к ее подругам.

— Хорошо, Дмитрий Евгеньевич. А где вы были двадцать первого марта около семи вечера?

Воронцов задумался, потом залез в сумку и выудил оттуда пухлый органайзер, из которого выглядывало множество разноцветных закладок и стикеров.

— Двадцать первого? Так, посмотрим! А, ну точно! — воскликнул он и смешно взъерошил свои светлые, и без того лохматые, волосы. — В этот день меня вообще в Москве не было. Партнеры попросили меня им с оборудованием помочь, и я на пару дней уезжал в Питер. Кстати в то утро я Полю в окне видел. Я уже как раз ехать собирался, к машине вышел. Глаза поднял — в окне она. Знаете, мне почему-то кажется, что моя командировка так удачно прошла именно потому, что мне Полина помахала. Глупость, да? — усмехнувшись спросил он.

Вовка пожал плечами.

— Вернулся я только двадцать третьего. Честно говоря, вы меня и сегодня дома случайно застали, я приехал за бумагами, которые забыл утром, а тут — вы.

— Ну, значит, будем считать, что мне повезло, Дмитрий Евгеньевич. Спасибо вам за информацию.

Вовка поднялся и прошел к выходу.

— Скажите, товарищ капитан, а Полине действительно грозит опасность? — спросил Воронцов тревожным голосом, когда Емельяненко уже вышел на лестничную клетку, — Может, ей стоит уехать из Москвы? Как вы думаете?

— А почему вы-то так переживаете?

Вовка в буквальном смысле увидел, как Воронцов залился краской от смущения. Так краснеют в кабинете директора мальчишки, пойманные за школой с сигаретами. Точно — влюблен, да еще как!

— Просто мы же друзья, — невнятно пробормотал он и, помолчав, тихо добавил, — Бывшие.

— Не переживайте, Дмитрий Евгеньевич. Разберемся.

Емельяненко вышел из подъезда, вытащил сигареты и закурил. Надо же! Этот Воронцов явно неравнодушен к Колобовой. Кстати, они очень подходят друг другу, подумал он, вспоминая Полину. Интересно, а она догадывается о его чувствах? Надо бы рассказать Максу. Ревность — чем не мотив? Но почему-то ужасно не хотелось думать о том, что этот долговязый белобрысый и добродушный Дмитрий способен на такое. Тем более, что он-то точно не мог бы перепутать Куприянову и Колобову, ведь он знал их обеих с детства. Вовка достал телефон, но Королев оказался вне зоны.

 

IV

Макс остановил свою машину перед внушительным шлагбаумом. Из будки на него воззрился молодой человек в форме охранника.

— Добрый вечер. Ваша машина не заявлена, — вежливо, но твердо сказал он.

Макс через открытое окно предъявил служебное удостоверение:

— Дом номер двадцать два по Ульяновской улице. Владелец — Куприянова Елена Сергеевна.

Парень в будке пару секунд колебался, но потом все же нажал на невидимую кнопку, и красно-белая преграда бесшумно поехала вверх, открывая путь. Охранник проводил автомобиль с плохо скрываемым любопытством. Уже через пару минут Королев припарковался рядом с домом, обнесенным высоким плетеным забором. Сейчас, когда все кусты и деревья были еще стыдливо-голыми, от самого входа можно было рассмотреть красную черепичную крышу и беленые стены.

Он вышел из машины и открыл багажник. Выудив оттуда довольно внушительный пакет и прислонив его к ногам, он похлопал себя по бокам. В правом кармане куртки звякнули ключи, те самые, которые ему вручила Полина. Он нерешительно покрутил их в руках, и наконец открыл калитку.

Аккуратная, выложенная плиткой дорожка вела к дому, к гаражу и к маленькому домику в глубине сада. Макс огляделся. Главный дом был небольшой, но с виду очень уютный. На входной двери, прятавшейся под навесом, висел рождественский венок из еловых веток, красных ягод и золотых колокольчиков. Наверное, хозяйка еще не сменила декорацию с Нового года. Окна были задернуты плотными шторами, а на застекленном балконе второго этажа виднелся стол и пара плетеных кресел.

Здесь, совсем близко от Москвы, почему-то было совсем тихо. Максу даже показалось, что у него звенит в ушах от этого неожиданного безмолвия. Слышно было лишь как где-то далеко на дереве стучит клювом дятел. А еще ему вдруг показалось, что именно здесь уже началась весна. Та самая, которую он так давно ждал. Она незримо притаилась в этом саду, среди старых кустов сирени и в лапах маленькой елочки; хитрая и шаловливая, как девчонка, которой нравится играть в прятки. По дальнему забору, мягко ступая, прошла полосатая кошка, равнодушно взглянула на Макса, и, выгнув спину, спрыгнула на соседний участок. Яркое солнце нехотя заваливалось за горизонт, проливая на землю последние янтарные лучи, под которыми с крыши тяжело и сочно шлепались талые капли.

Макс подхватил свою поклажу и осторожно пошел вперед. Видимо, именно тот невысокий домик и следует считать летней террасой, где с недавнего времени квартировала собака Фрося и ее многочисленное семейство. Под ногами хлюпала талая снежная кашица. Пару раз Макс чуть не навернулся на скользкой плитке, и удивился, как это Елена умудряется ходить здесь на таких высоченных каблуках. Подойдя к дощатой стене, он замер и прислушался. Из-за приоткрытой двери доносилось тихое, но отчетливое рычание. «А ну, как бросится сейчас на меня эта самая мамаша!» — мелькнула трусливая мысль, и Макс предусмотрительно отступил на пару шагов назад. Он поставил на землю сумку и присел на корточки.

— Эй, Фроська, вылезай давай! Знакомиться будем! — тихонько позвал он.

Рычание на секунду прекратилось, и наступила непродолжительная тишина.

— Ефросинья Батьковна! Меня твоя хозяйка прислала. Я тебе тут харчи привез. Или ты не голодная? — снова заговорил Королев, с некоторой опаской ожидая появления хозяйки съемной квартиры.

Дверь со скрипом приоткрылась и на пороге появилась огромная рыжая собака. Она села в дверях и уставилась на Макса своими большими настороженными глазами. Косматая нечесаная шерсть топорщилась на загривке, а черный нос заметно двигался, видимо, улавливая аппетитные запахи, исходящие из сумки.

— Привет! Я — Макс. А ты та самая жиличка?

Собака тихо заворчала, впрочем, не делая попыток наброситься на непрошеного гостя.

— Между прочим, с твоей стороны это крайне невежливо. Я приперся к тебе из Москвы, бросил все свои дела, чтобы тебя накормить, а ты рычишь. Могла бы и в дом пригласить, чаем напоить.

Фрося осторожно сошла с крыльца и подошла к Максу. Она обнюхала его и вдруг села рядом, плюхнувшись в лужу своим непомерно большим мохнатым задом.

— Хорошо тут у вас! — сказал Королев. — Прям — курорт! Подумать только, каких-нибудь пятнадцать километров от столицы — и такая тишина…

Фрося глубоко вздохнула, будто соглашаясь.

— Я с твоей хозяйкой почти не знаком, но мне почему-то кажется, что знаю ее всю жизнь, — продолжал Макс, как будто эта рыжая собака могла его понимать, как никто другой. — Беда приключилась с Куприяновой Еленой Сергеевной. В больнице она. Но доктор у нее хороший. Чудо доктор! Он сказал, что все будет хорошо, она поправится. И знаешь, Фрося, я ему верю!

Он посмотрел на свою собеседницу и потрепал ее по голове. Фрося наклонила голову набок и подставила ему свое мягкое ухо.

— Да ты не такая уж и страшная, подруга! — расхохотался Макс. — Ну что, есть-то будешь?

Он пододвинул к себе сумку и достал оттуда длинную связку розовых аппетитных сосисок. Фрося деликатно ждала, хотя было видно, что она с трудом сдерживает себя, чтобы не съесть всю авоську сразу.

— Ты меня в дом-то пустишь, или устроим пикник на свежем воздухе? Кстати, я тоже дико голоден. Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

Он оторвал одну сосиску себе, а все остальное отдал своей рыжей знакомой. В сумке нашлись еще свежие булки и бутылка воды. У стены терраски стоял какой-то старый ящик. Макс пододвинул его поближе и уселся верхом.

— Да, вот как оно бывает, — продолжал Макс свой монолог, откусывая изрядный кусок наспех приготовленного хот-дога, — Только тебе и могу сказать о том, что чувствую. Что-то в этом деле мне покоя не дает. Куда ни ткнусь, — везде пустышка, ни одной зацепки. Полина эта просто ангел с крыльями — добрая, застенчивая, скромная. Все-то ее любят, все-то уважают. Но что-то не сходится! Кому-то она все-таки очень не нравится, да настолько, что захотели ее убить. А без причин люди-человеки друг в друга не стреляют. Это я точно знаю, уж можешь мне поверить! В любом случае должен быть мотив, а пока я этого мотива даже в самом отдаленном приближении не вижу. Но я обязан выяснить правду. Знаешь, я и сам пока не могу понять, почему мне это так важно. А ты как думаешь? — он посмотрел на Фроську и остолбенел: от двух килограмм сосисок не осталось ни крошки. Собака сидела рядом, как ни в чем ни бывало, облизывалась и с нескрываемым вожделением посматривала на стоящую чуть поодаль вторую сумку.

— Вот это скорость! Ты самая настоящая обжора! Ладно, давай поглядим, что тут у нас еще есть.

Макс покопался и вытащил большущий пакет сухого корма.

— Ну нет, это ты получишь не сразу, а только когда я уеду. Полина Тимофеевна говорила, что у тебя есть миска. Это правда?

Фрося негромко гавкнула, словно соглашаясь.

— А вот это я на самом деле купил для себя, потому как у меня дома в холодильнике мышь от голода повесилась, — сказал Королев, достав полкило докторской колбасы, завернутой в полиэтиленовый пакет. — Но так уж и быть, поделюсь с тобой.

Он нашел в кармане небольшой складной ножик и отрезал себе толстый кусок, заложив его в очередную булку, а все остальное отдал собаке.

— Что скажешь, Фрося? Классный у нас с тобой ужин получился? По мне, так лучше не придумаешь!

Макс дожевал последний кусок бутерброда и встал с ящика. Джинсы стали волглыми и противно-холодными. Вечерний сумрак совсем освоился в саду, а на небе уже появились едва заметные звезды.

— Ладно, собака, пора мне. Пойдем, насыплю тебе еды и поеду, — поздно уже.

Королев решительно взялся за ручку террасы и потянул на себя. Фрося просунула лобастую голову в дверь и моментально впрыгнула на топчан, где копошились маленькие пушистые комочки общим числом пять штук. Малыши облепили мамашу и устроили настоящую возню.

— Да, Фроська, с таким семейством тебе надо питаться за троих! — уважительно сказал он и поискал глазами плошку, куда должно было положить корм.

Посудина, которую Полина деликатно назвала миской, скорее напоминала тазик, в котором Макс по выходным замачивал свои носки и джинсы. Насыпав его до краев, он еще пару минут постоял на пороге, наблюдая, как старательно и нежно Фроська вылизывает своих детей.

— Ладно, подруга, бывай! Через пару дней постараюсь заехать к тебе, навестить.

Макс притворил дверь и направился к машине. У калитки он вдруг почувствовал, как что-то теплое и шершавое ткнулось в его ладонь. Обернулся. Мохнатая Фрося стояла рядом и смотрела на него своими умными зелеными глазами.

— Провожать вышла? — обрадовался Королев и потрепал ее по нечесаному загривку. — Ладно, беги к своим карапузам!

Он в последний раз легонько хлопнул мокрый черный нос и запер калитку. Уже отъезжая, Макс увидел, что Фрося стоит на задних лапах, опершись на забор. Ее громкое «гав» разнеслось в тишине поселка, как раскат отдаленного грома.

 

V

— Анке! Ты куда пошла? Сейчас текилу принесут, я уже заказала! — услышала она за спиной голос, с трудом перекрывающий громкую музыку. Она обернулась и увидела, как от стойки бара ей машет ее приятельница Соня Вильц.

— Я скоро вернусь. Мне позвонить надо! — крикнула она и продолжила протискиваться к выходу.

Народу сегодня вечером собралась целая уйма. В клубе должна была выступать знаменитая группа «Wolfsheim». Билеты на эту закрытую вечеринку достать было практически невозможно, но Анке все-таки удалось. С деньгами в последнее время стало совсем туго. Нельзя сказать, чтобы отец совсем ничего не давал, но тех средств к которым она привыкла, уже не было. Не проходило и дня, чтобы отец не повторял свои нотации с вариациями.

— Тебе уже на четвертый десяток перевалило! Пора подумать о семье, о детях! В конце концов я должен кому-то передать свой бизнес! Ты только числишься у меня на фирме бухгалтером, но разве это можно назвать работой?! Когда ты в последний раз появлялась в офисе? Мне кажется, что тебя там даже никто в лицо не знает. Не получилось из тебя деловой толковой бабы, так пусть хоть внуки меня на старости лет порадуют! Сколько можно проводить время на тусовках и в клубах? У тебя до сих пор одни попойки в голове, а ты ведь уже далеко не девочка! Скоро и родить будет проблемой. Вот захочешь сама детей иметь, а уже не сможешь. А если хочешь жить так, как сейчас, то живи на зарплату! Она у тебя, между прочим, не маленькая. Хотя сказать по правде, не будь ты моей дочерью, я бы не задумываясь вышвырнул тебя из дела! Работник из тебя, как из медведя музыкант.

И так раз за разом. Анке уже осточертели эти ежедневные проповеди. Ну не хочет она ни семью, ни детей! В гробу она видала все эти кухни, уборки, стирки, памперсы, походы в парк и поездки в Диснейленд! Она хочет жить так, как живет. И кому от этого хуже? У отца денег хватит еще на десять жизней! Если у Марики выгорит задуманное дельце, то по крайней мере на следующие пару лет можно будет забыть об экономии. Но к удивлению Анке, подруга уже два дня не выходила на связь. В голове, как назойливая муха засела мысль, которая жгла изнутри: а вдруг она решила кинуть Анке и срулить с деньгами куда подальше? С теми миллионами, которые теперь будут в ее распоряжении, вполне можно уехать куда-нибудь в Австралию или Новую Зеландию. Вот ведь тварь неблагодарная! В конце концов это именно благодаря ей Марика в свое время повстречала этого денежного мешка Колобова. Никто иной, как Анке, помогла найти исполнителя для осуществления ее планов в России. И после всего этого она даже не желает с ней разговаривать?!

Как была, в узких брючках, весьма невыгодно обтягивающих ее толстые бедра, и кофточке с короткими рукавами, она выскочила на улицу. Здесь, в Мюнхене, было уже совсем тепло, хотя еще неделю назад холодный северный фронт неожиданно обрушился на город шквалистым ветром и колючим снегом. Целых три дня подряд метели упорно старались уничтожить все следы пребывания весны. Казалось, что природа расщедрилась и дала зиме напоследок вдоволь нарезвиться. Но уже позавчера снова выглянуло солнце, и она, заплакав от обиды и бессильной злости, трусливо поджала хвост и убралась восвояси. На этот раз надолго. Однако сейчас, поздним вечером, было отнюдь не жарко. Анке поежилась — мартовская сырость не преминула моментально забраться ей под тонкую футболку. Она закурила, достала телефон и снова набрала знакомый номер, но и на этот раз вызываемый абонент находился вне зоны доступа сети. Черт! Конечно, можно снова обратиться к знакомой, через которую был найден тот самый исполнитель и попробовать что-нибудь узнать у него, но больше всего Анке боялась, что ее каким-нибудь образом свяжут с убийством. Только этого не хватало.

— Вот дерьмо, — пробормотала Анке, выбросила недокуренную сигарету и пошла обратно.

— Хай, Анке! Это ты?! — услышала она справа от себя знакомый голос.

Обернулась. Перед ней стоял ее старый знакомый Свен Хаппах. Анке знала, что лет пять назад он женился на какой-то богатой девице, которую сосватал за него его собственный папочка. Возражать Свен не мог, так как полностью зависел от воли своего родителя — и морально и материально, поэтому безропотно ему повиновался. От общих знакомых Анке также слышала, что у молодой семьи родилось то ли два, то ли три ребенка, что, впрочем, Анке не удивило: единственное, что Свен умел делать хорошо, так это трахаться. Анке подошла к столику, за которым расположилась довольно многочисленная компания, однако кроме Свена она здесь никого не знала.

— Хай! Как твои дела? — поздоровалась она. — До меня дошли слухи, что ты женился. Это правда?

Тот поморщился, как будто проглотил жабу.

— Слушай, но хоть ты не напоминай мне больше об этом!

— Развелись?

Он пожал плечами:

— Зачем — развелись? Просто живем врозь. Нахлебался я семейной жизни — во! — он выразительно попилил себя по горлу. Анке хрипло засмеялась.

— Как я тебя понимаю! Мой старик тоже как с ума спрыгнул, каждый день долдонит одно и то же: надо выходить замуж, рожать, воспитывать. Ему, видишь ли, наследники нужны. А я даже думать о такой перспективе без тошноты не могу.

— Во-во! — подхватил он. — Давай-ка лучше выпьем! Как в старые добрые времена. Эй, кельнер! Два по двести виски. За встречу, если ты не против.

Она и не собиралась возражать; тут же подсела за столик и принялась знакомиться с друзьями своего старого приятеля. Виски оказалось очень кстати. Злость немного притупилась и Анке попыталась мыслить логически.

В конце концов, Марика не такая дура. Она не может не понимать, что у Анке есть убойные доказательства ее причастности к преступлению. И она не побрезгует сдать ее со всеми потрохами. Ладно, подождем еще немного, и будем действовать.

Во всяком случае сегодня можно и нужно расслабиться, — недаром же она заплатила такие деньги за входной билет! В этот момент в зале поднялся дикий шум — на сцене появились музыканты. Крики публики и виски совершенно заглушили ее переживания. По телу разлилась приятная легкость. Анке залпом допила остатки, болтающиеся на дне стакана, и тут же заказала еще.

 

VI

Вот уже как два дня в воздухе запахло весной. Прозрачные, торопливые ручейки наперегонки бежали по улицам. Сугробы, еще совсем недавно огромные, тяжелые, упрямые, совсем осели и съежились. Солнце, наконец, вышло из зимнего плена и светило ярко, весело, как-то по-детски радостно. И весь город, как будто встрепенулся, очнулся от долгого, тягучего забытья. Он как будто потягивался, прихорашивался и удивлялся, почему это он так долго спал. И даже отсюда, из мутных окон больницы чувствовалось это дыхание новой жизни под название весна.

Макс осторожно присел на стул рядом с кроватью, на которой лежала Елена. Соседняя койка пустовала, аккуратно прикрытая худосочным одеялом в застиранном ситцевом пододеяльнике. Подушка топорщилась уголком вверх, и не хватало только мещанской кружевной накидки. Елена спала. Лицо ее было спокойным, а дыхание ровным и чистым. Почему-то он боялся снова увидеть ее. В памяти все время вставали бледные, как мел, щеки и синяя жилка на тонкой длинной шее… Рыжие кудряшки разбросались по плоской маленькой подушке и он, не удержавшись, провел по ним ладонью. Ему казалось, что на ощупь они будут жесткими, но они оказались мягкими, как лебяжий пух. От смущения Макс покраснел, как мальчишка, застигнутый врасплох у вазочки с конфетами. Оглянувшись, словно его кто-то мог увидеть, он резко отдернул руку. Королев мог поклясться, что у нее такие же карие, как у ее матери глаза, но когда она, наконец, проснулась, то на него из-под густых светлых ресниц взглянули два ярко-зеленых огонька. Она проснулась как-то сразу, без предупреждения и сразу увидела Макса.

— Здравствуйте, Елена Сергеевна! — преувеличенно бодро начал он.

Она, чуть прищурившись, внимательно смотрела на него.

— Если помните, мы с вами уже заочно знакомы. Меня зовут Королев Максим Викторович.

— Помню, мы с вами по телефону говорили. Вы тогда подумали, что я хочу проследить за своим мужем и отсудить у него немного рублей, — сказала она чистым голосом, совсем не охрипшим со сна. И в голосе этом Максу почудилась насмешка. — А больше ничего не помню.

Макс смутился и ляпнул первое, что пришло в голову:

— Вы в больнице.

Конечно, он понял, что сморозил глупость. Естественно, она знает, где она, ведь она пришла в себя уже вчера вечером, и врач наверняка ей обо всем рассказал.

— Да, но что и как произошло, я совершенно не поняла.

В этот момент вошла медсестра, и Максу пришлось встать, чтобы не мешать. На сей раз это была не та долговязая зубастая девица с заложенным носом, в компании с которой он пару дней назад маялся неизвестностью, сидя под закрытой дверью ординаторской. Нынешняя сестра была миловидной женщиной, лет пятидесяти, с пухлыми, ухоженными руками и доброй улыбкой.

— Ну, что, проснулась, красавица? Давай-ка свои ручки, посмотрим, что можно сделать.

Елена вытащила из-под тонкого одеяла руки.

Локтевой сгиб с левой стороны был совершенно исколотым, с безобразными иссиня-черными синяками. Сестра, покачала головой и, заметив испуганный взгляд Макса, сказала:

— Вены очень тонкие и глубокие, попасть сложно. Ничего, сейчас поставим катетер в другую руку. Не больно? — спросила она у Елены.

Та улыбнулась:

— Терпимо.

И сестра продолжила экзекуцию. Наконец, с третьей попытки ей все-таки удалось ввести иглу. Макс отвернулся к окну. Ему казалось, что Елене очень-очень больно, и от этого почему-то больно становилось и ему самому. Наконец сестра наладила капельницу и вышла за дверь. Макс снова присел на стул.

— Елена Сергеевна, а вы совсем-совсем ничего не помните?

— Только предысторию. Я приехала в Ясенево, чтобы захватить на встречу с вами письмо и карту памяти. Карта была в телефоне, а вот письмо я искала очень долго. Колобок засунула его куда-то в шкаф, под тряпки. Я пыталась ей дозвониться, но она не взяла трубку. В общем, когда закончила, я взмокла, как суслик. На трюмо лежала Полькина шапка. Я решила надеть ее, чтобы не продуло, пока буду бежать до машины.

— А дальше?

— А дальше — все. На этом кино заканчивается. Титры.

— Понятно. Елена Сергеевна, у вас есть какие-нибудь подозрения? Кто это мог сделать?

Она немного помолчала, будто собираясь с мыслями.

— Знаете, Максим Викторович, я думала об этом. Но, честно говоря, из наших общих знакомых никто на убийцу не тянет. Да вы, наверное, уже и сами с ними говорили, я права?

Макс кивнул. И он, и Емельяненко, и Ромка Егоров в последние пару дней уже успели пообщаться с большинством Полиных и Елениных знакомых: коллегами по работе, соседями, приятельницами. А Королев лично имел беседу с неким Кравцовым Денисом Павловичем, сердечным другом Колобовой. И, пожалуй, он один вызвал в Максе сомнения и какую-то брезгливость. Они договорились встретиться в кафе, неподалеку от конторы, в которой работал Денис. Узнав, что Елена была ранена, да еще и в квартире Полины, он очень удивился и, как показалось Королеву, даже испугался. «Как ранена?! Мне Поля говорила, что она в больнице, но я думал, что Лена просто заболела, ну, там воспаление легких, или еще что-нибудь такое же безобидное, но чтоб такое!» На протяжении всего разговора Кравцов был как-то взвинчен, не знал, куда деть руки, а когда Макс напрямую спросил его, отчего он так нервничает, Денис Павлович неподдельно возмутился: «А вы как думаете! Это вы, товарищ майор, привыкли на своей работе, что каждый день кого-то убивают или насилуют, а меня, как человека сугубо мирного, это не может не напугать. Причем я боюсь не за себя, а за Полю, ведь именно в ее квартире произошло это ужасное и бесчеловечное — (он так и сказал — „ужасное и бесчеловечное!“) — преступление!»

Еще тогда Королев мысленно удивился: и как это можно любить такого клоуна?! Конечно, парень он фигуристый, лицо холеное, правильное, можно даже сказать — красивое, но ведь жить-то придется не с фотографией, а со всем его нутром, от которого так и потягивает гнильцой. В который раз Макс убедился, что совершенно не понимает женщин. После встречи с Кравцовым ему почему-то очень захотелось вымыть руки…

— Елена Сергеевна, а что вы можете сказать о Кравцове?

Макс заметил презрительную ухмылку, которую у нее вызвало это имя.

— Это вы о Дениске, что ли?

— Именно, о Денисе Павловиче.

— Боже мой, как официально! — сказала она тихо, как будто себе под нос, — Так вот. Не буду от вас скрывать, что этот тип никогда мне не нравился. Колобова познакомилась с ним у себя в больнице, когда тот носил апельсины-мандарины дочке своего начальника, или что-то вроде того, я уже не очень хорошо помню. Понравилась этому хлыщу наша Полюшка, вот и решил он за ней приударить. А эта дурочка наивная втрескалась в него по уши. Поначалу все вроде было хорошо, они даже жить начали вместе. Колобова планы строила — ну, там, семья, дети. Но было в этой истории то, что меня сразу насторожило, а именно, почему живут они только на Полькины деньги? Он вроде как хорошо зарабатывал, а на хозяйство не давал ни копейки. Говорила я ей, что это ненормально, а она знай свое талдычит: главное, что он меня любит! А потом, видно, надоела Дениске старая игрушка, решил новую поискать. И — началось! Знаете, как говорят: понесло кобылу в щавель! Он то уходил, то приходил, то уходил, то снова приходил, а Колобова его все время ждала. Плакала и ждала. А ему — все как с гуся вода! Короче, не мужик, а дерьмо, простите! Перпетуум кобеле.

Макс хмыкнул. Он слушал Елену и удивлялся, насколько ее мысли похожи не его собственные.

— Но чтобы убить — это вряд ли, — продолжала она, — Он по натуре — слабак. Да и потом, зачем ему это нужно? Наоборот, Колобова для него всегда была вроде запасного аэродрома. Он использовал ее, когда чувствовал, что нужно взять передышку в своих бесконечных похождениях. Этакая уютная теплая норка, где можно отсидеться, отъесться, где всегда примут, поймут, накормят, приголубят. А потом — опять навстречу приключениям.

— Да уж, я смотрю, «любите» вы его, Елена Сергеевна!

— Это точно! — улыбнулась она и глаза ее снова блеснули зелеными угольками, — Но если серьезно, то ведь как у вас говорится: ищи, кому выгодно. Так вот, у Дениса не было этого самого пресловутого мотива. А с Ольгой вы уже общались?

— С какой такой Ольгой? — насторожился Макс и вытащил из кармана список, который написала Полина. Но ни среди ее коллег, ни среди друзей или соседей такого имени не оказалось.

— С Сабуровой Ольгой Львовной. В замужестве — Смит. Это наша общая приятельница. В свое время она вышла замуж за американца и укатила в Штаты, но пару дней назад вернулась.

— Почему?

— Развод и девичья фамилия. Банальная история.

Дверь распахнулась, и в палату вошел уже знакомый Королеву доктор Капустин, неся под мышкой пухлую папку и смешно пришлепывая кожаными тапочками. На голове его пристроилась забавная шапочка, больше напоминающая косынку, а к карману голубого халата было прицеплено штук пять разнокалиберных ручек. Но удивительно, как такой наряд шел ему! Максу вспомнилась детская книжка про доктора Айболита. Правда там у него была бородка и усы, а Капустин был чисто, почти до синевы выбрит. Несмотря на свое дружелюбие и простоту, во всем, что касалось работы, этот человек весь был сделан из китового уса и железа. В этом Макс имел возможность убедиться, так как именно с Олегом Валентиновичем он договаривался о сегодняшнем визите. Предыдущие пару дней Капустин стоял насмерть и наотрез отказывался пропускать к Елене посетителей. Не действовали ни удостоверения, ни увещевания, ни даже звонок генерала. «Реанимация, господа сыщики, не место для допросов. Вот переведем в палату, тогда — милости прошу, а пока — извините!»

— Добрый день всем! — поздоровался Капустин веселым басом, и протянул Максу свою огромную, красную, как лапа у гуся, руку. Пожатие было крепким, мужским. — С вами, молодой человек, мы уже знакомы. Максим Викторович, если не ошибаюсь?

Королев кивнул.

— Ну, и как дела наши грешные?

— Вы сейчас кого спрашиваете, Олег Валентинович? — подала голос Лена.

— А всех и спрашиваю. Вот вы, мадемуазель, как себя сегодня чувствуете?

— Спасибо, уже лучше. Немного побаливает, а в целом — хорошо.

— Ну, побаливает «немного», как вы сказали, это потому, что мы вам болеутоляющие еще не сняли, — он немного поизучал капельницу и сделал какую-то пометку в своих записях, — А вас, Максим Викторович, я попрошу выйти. У нас, знаете ли, с госпожой Куприяновой тут небольшой интим намечается. Будем делать осмотр ее боевых ран!

— Конечно, — Макс смутился, покраснел, как вареный рак, и поспешно ретировался.

«Ну, прекрасно, прекрасно!.. Тут не больно?.. Нет, вы только полюбуйтесь, какая работа, а? А вот здесь не тянет?… Ну-ка, а теперь спинку покажем! Ювелиры отдыхают!» — то и дело слышался из-за двери низкий, словно рокочущий, довольный голос доктора.

Макс прошелся туда-сюда. Какие-то два мужика, присев в другом конце коридора на лавочку, резались в домино и так азартно переживали, что медсестра грозилась выгнать их из отделения.

— Милая! Да ведь в палате с тоски помереть можно! Я вот уже третью неделю здесь кукую, — жалобно оправдывался один, с забинтованной головой и разбитым носом. Товарищ его молчал и баюкал загипсованную руку.

— И что? Мне теперь здесь для тебя игорный дом, что ли, открыть? Ты, Лопатников, в следующий раз думай, на какой свет дорогу переходить, и проблем не будет. Сидел бы сейчас дома, попивал пивко и забивал своего «козла». Какого лешего на красный полез, а? — выговаривала медсестра.

— Знаю, милая, знаю, но дай мы с Колькой партию закончим!

— Я ж не против, играйте, но орать зачем? Тут больница, а не Лас-Вегас! И учти, Лопатников, еще одно слово матом, и вылетишь у меня в открытый космос! А я тебе еще и ускорения придам — ты меня знаешь!

— Мы тихо, тихо!

— Мировая баба! — шепотом сказала жертва дорожного происшествия — Лопатников, завидя Макса, и указал на миловидную пожилую медсестру. Именно она налаживала капельницу Елене. — Не то, что Крюкова, есть тут такая коза гундосая.

Макс заговорщицки кивнул ему, тихо засмеялся и пошел обратно. Интересно, и почему это Колобова ни словом не обмолвилась о миссис Смит-Сабуровой? Может, хотела что-то скрыть? Или просто забыла? В конце длинного коридора он выудил из джинсов телефон и набрал номер Полины.

— Алло! — услышал он ее голос.

— Добрый день, Полина Тимофеевна! Королев беспокоит.

— Здравствуйте, Максим Викторович. Что-нибудь еще случилось? — обеспокоенно спросила она.

— Нет, пока новостей не появилось. У меня к вам вопрос. Кто такая… — он взглянул на бумажку, куда записал имя, — Сабурова Ольга Львовна?

— А, Ольга! — в голосе ее послышалось облегчение, — Это моя подруга.

— А почему вы не назвали ее, когда писали для меня список?

Полина растерялась:

— Ну, просто Оля только-только вернулась в Москву. Последние годы она жила в Америке, и я подумала, что в этом нет необходимости.

Макс попытался скрыть раздражение и сказал, как можно спокойнее:

— Полина Тимофеевна, давайте договоримся на будущее, что важно и что не важно, буду решать я. А сейчас я бы очень хотел, чтобы вы мне дали телефон и адрес этой вашей Сабуровой.

— Хорошо, — покорно согласилась Полина и продиктовала Максу данные Ольги.

— Надеюсь, теперь вы никого не забыли?

Последовала небольшая пауза.

— Теперь точно всех назвала, — наконец ответила Колобова виноватым голосом.

— Спасибо, — Макс нажал на «отбой» и в этот момент дверь палаты открылась.

— Заходите, товарищ майор! Мы закончили. Чего и вам желаю.

— Не понял?

— А что тут непонятного-то? Закругляйтесь, Максим Викторович. Моей прекрасной и очаровательной пациентке отдохнуть надо, а еще лучше — поспать. Давно известно, — он наставительно воздел палец к небу, — Сон — лучшее лекарство! И Елена Сергеевна, как врач, меня должна понять и поддержать, не так ли?

— Хорошо, — согласился Королев, зная заранее, что спорить бесполезно.

— Олег Валентинович, голубчик, ну еще пять минут, пожалуйста! — попросила Елена, и Макс с удивлением заметил, что в ее голосе стали слышны какие-то новые, не характерные для нее нотки.

— Ладно, но только пять минут. Время пошло, а с ним и я. Разрешите откланяться, молодые люди! — и он церемонно поклонился Елене и так же крепко, как и вначале, пожал руку Максу.

— Лена, что случилось? Вам плохо? — испугался Королев, как только доктор вышел в коридор. Настолько неожиданной была для него та странная интонация, с которой она просила Капустина об этих пяти минутах. Он первый раз назвал ее просто по имени, но она даже не обратила на это внимания.

— Нет, дело не в этом, — нетерпеливо отмахнулась она, — Просто у меня к вам будет большая просьба. Даже две. Первое: не оставляйте Польку. Не знаю, во что она вляпалась, но вы же видите, что все это меньше всего напоминает шутку. Я за нее очень переживаю, понимаете? У нее на всем белом свете нет никого, кроме меня.

— Я постараюсь, Елена Сергеевна, — сказал Макс, — А вторая просьба?

Она как-то очень смешно наморщила нос и вздохнула.

— У меня есть собака. Фроська. То есть она не совсем моя, — запнулась она на секунду. — Короче говоря, я ее кормлю. Она очень большая и добрая. У нее родились щенята, и все они дружной толпой живут у меня в летней террасе. Я боюсь, что она подумает, будто я забыла о ней, бросила. А это неправильно, понимаете? Я бы, конечно, попросила Колобка, но сейчас у нее и без меня проблем хватает. А мама с отцом после всего, что произошло, не очень хорошо себя чувствуют. Может быть, можно что-нибудь придумать?

Макс с облегчением вздохнул — так вот, что это за проблема!

— Елена Сергеевна! Не хочу вас расстроить, но я уже был у вас дома и знаю Фроську и ее оглоедов!

— То есть как? — ошарашенная такой неожиданной новостью, Елена даже приподнялась на свободном от капельницы локте и вытаращила на Королева свои огромные, зеленые глазищи.

— А вот так, — улыбнулся Макс и развел руками, — Ваша подруга попросила меня об этом и дала ключи. Докладываю. Дома у вас все хорошо, — утюги, плиты и прочие электроприборы выключены. По крайней мере, следов пожара мной не обнаружено. Фроська накормлена и напоена. Я купил ей ведро сухого корма и пару килограмм сосисок. Надо сказать, что поначалу она была не очень-то дружелюбна, но потом, увидев еду, сменила гнев на милость. Короче, мы с ней нашли общий язык: я ее кормлю, детвору не трогаю, и она не рычит и не пытается меня проглотить. Кстати, она нагло сожрала и колбасу, которую я покупал для себя. Так что от голода ваша Фроська пока точно не помрет.

Елена тихонько ойкнула и захохотала.

— Спасибо вам, Максим Викторович!

Ему было приятно смотреть на нее, смеющуюся. И даже не верилось, что эта веселая и озорная девчонка может быть владелицей крупной клиники, построившей себе дом в Подмосковье, и разъезжающей на шикарной иномарке.

— А можно и к вам одну маленькую просьбу? Называйте меня по имени, без отчества. Просто — Максим. Договорились?

— Хорошо, — легко согласилась она.

— Я обязательно загляну к вам на днях. Поправляйтесь!

— Постараюсь. И… я буду вас ждать, Максим! — тихо добавила она.

 

I

Она сладко потянулась, вынырнула из-под одеяла и легко встала. Как была, целиком обнаженная, она подошла к большому, от пола до потолка, зеркалу. Из его глубины на нее смотрела прекрасная амазонка, — высокая пышная грудь, тонкая, как стебелек, талия, идеальная линия бедер, сильные стройные ноги и изящные маленькие ступни. Волосы плавной волной спускаются на покатые плечи. Она приподнялась на цыпочки и тряхнула головой, любуясь собственным совершенством. Бесстрашная и дерзкая воительница, верная и отважная служительница Артемиды. Охота! Да-да, именно охота. Пьянящая, как вино, непредсказуемая, как русская рулетка и смертельно опасная, как укус аспида! И даже хорошо, что игра затянулась. Победа уже близка, она слышит ее волнующее, такое полное и свежее дыхание, но еще не все закончено, партия продолжается! И в этой игре победитель будет только один.

— Ты — богиня! — услышала она негромкий голос. Обернувшись, она заметила замершего на пороге спальни Дениса. Он смотрел на нее так, будто видел впервые. В лучах заходящего мартовского солнца, свободно льющегося сквозь незанавешенные окна, она стояла перед ним, как чудесное призрачное видение. Восхищение, восторг и какой-то необъяснимый испуг были написаны в его глазах. Так смотрят на приближающийся гигантский вал цунами: завораживающее, невероятно-красивое зрелище неумолимо приближающейся смерти, от которой нет спасения, как не беги.

«А ведь он и вправду боится меня!» — подумала она и приятная волна, которую вызвала эта шальная мысль, прошлась по всему телу.

— Как ты вошел?

— Ты не заперла дверь.

— Я не ждала тебя сегодня, — она неторопливо подошла к нему и поцеловала в приоткрытые губы. Денис обнял ее и прижал к себе. В голове и груди стало нестерпимо тесно и жарко. Он поднял ее на руки. И такая она была невесомая, легкая, от ее близости захватило дух. Греза. Фантом. Его Вильма. Он должен удержать ее рядом, и он сделает все, чтобы она принадлежала только ему одному, если такое вообще возможно. Денис бросил ее на кровать и сорвал с себя одежду…

* * *

…Она откинулась на подушки и погладила его по щеке.

— Это было великолепно, милый! Но смотри, тебе силы еще пригодятся, — она насмешливо посмотрела на него.

Странное чувство опустошения и тоски накатило при этих словах. Он и не мог представить себе, что будет так сложно! Сложно было спать с той, другой, которая отличалась от его Богини, как отличается скромный невзрачный лютик от великолепной бархатной розы. Всякий раз прикасаясь к ней, он крепко зажмуривался, лишь бы не видеть ее такое обычное, такое наивное детское лицо и огромные темно-серые, почти черные, глаза в обрамлении длинных густых ресниц. Глаза эти смотрели на него вопросительно, требовательно, словно все время ждали от него ответа на незаданный вопрос: «Ты и вправду меня любишь так сильно, как говоришь?» Сложно было каждый раз врать, притворяться, казаться искренним. Сложно было не бояться. А в последние дни особенно. Он словно шел по топкому зыбкому болоту, в любой момент рискуя сорваться и провалиться в вязкую ненасытную трясину, которая проглотит его за считанные секунды, оставив на поверхности лишь липкие, лопающиеся с противным квакающим звуком, пузыри. Но наверное, самым сложным было смириться с тем, что именно его Богиня, любовь всей его жизни, сама сознательно толкала его на это.

— А ты меня совсем-совсем не ревнуешь? — решился спросить он наконец, и почувствовал, как перехватило дыхание: он и желал и очень боялся услышать ответ.

Она рассмеялась низким глубоким голосом.

— Ревновать? К кому? К той, что стоит сейчас у плиты в застиранном до дыр переднике и жарит котлеты? Или к той, которая каждый день, как подорванная, мчится на работу в вонючую больницу кипятить шприцы и вытирать чужим выродкам их грязные сопливые носы? Или может быть к той, что зимой и летом ходит в одном и том же платьице с оборками на подоле? Нет, мой дорогой. Не ревную.

— Но…

Она прикрыла его рот своей ладонью:

— Все знаю, понимаю. Никаких «но». Назад дороги нет. Теперь только вперед и не оглядываться.

Они немного помолчали.

— Послушай, мне все-таки кажется, что это слишком рискованно! К тому же я тебе рассказывал, что ко мне приходили из полиции. Какой-то дотошный майор все допытывался, что да как.

Она равнодушно пожала плечами:

— Ну и что? Подумаешь, задал пару вопросов. У него работа такая — вопросы задавать. Пойми, все, что произошло нам с тобой только на руку.

— В смысле? — он приподнялся на локтях и заглянул ей в лицо: она что, смеется над ним?! Но она была серьезна, только странная улыбка играла на ее припухших от поцелуев губах:

— А ты подумай! В Полиной квартире совершают покушение на Куприянову. Кстати, жаль, что неудачное! Надоела мне эта ржавая мочалка, хуже горькой редьки! Вечно сует свой нос туда, куда не просят! Так вот, вернемся к выстрелу. Ты, — она прикоснулась к его груди пальцем, — Имеешь к этому отношение?

Он испуганно затряс головой.

— Вот именно. И если вдруг наша Поленька отправится к праотцам, то все подозрения падут именно на того, кто стрелял в нашу общую знакомую. А ты будешь виноват только в том, что не уследил, не уберег… Слезы искреннего раскаяния, и все! И именно поэтому, с регистрацией тянуть нельзя. Сразу после этого необходимо подписать брачный контракт, по которому в случае твоей смерти все имущество наследует она, а в случае ее кончины — ты. Ты же сам юрист, не мне тебя учить! Тем более, что эта гадина, — ее задушевная подружка, — нам сейчас тоже помешать не может. Лежит себе в больничке, раны зализывает, и Полечке в ушки не дует. Поверь мне, когда Куприянова выйдет оттуда, убедить Колобову станет в миллион раз сложнее. Именно сейчас самый подходящий момент.

— Но я же не могу насильно затащить ее в ЗАГС!? — в отчаянии воскликнул Денис.

— А надо бы. Не знаю, умоляй, уговаривай, уламывай, но делай уже что-нибудь! Когда завещание вступает в силу?

— Ты неправильно формулируешь. Завещание уже считается открытым со дня смерти ее отца, а вот в права наследования она вступит только в июне. К нам в контору поступил запрос из Германии. Марк поручил это дело мне. Я должен был сказать Полине о том, что она является наследницей, но, по понятным тебе причинам, промолчал. Начальнику соврал, что она уехала на два месяца. По истечении этого срока нужно будет отчитаться. Так что время у нас еще есть. Может, все-таки стоит подождать. Ведь у нас в запасе есть еще полтора месяца? Пусть уляжется эта шумиха, и тогда…

— Я не поняла, ты что собрался все это время жить с ней? Да и потом, я же тебе только что объяснила, что если все провернуть именно сейчас, то ты вообще будешь вне подозрений. Включи логику! Если Полюшка перекинется после того, как станет известно о наследстве, то именно ты станешь первым и единственным подозреваемым! Не боишься?

Денис передернул плечами, а она безжалостно продолжала:

— А еще вот что. Судя по всему, наша скромница кому-то очень сильно мешает. И если тому, кто все это задумал удастся ее прикончить раньше, чем вы поженитесь, то ты, мой дорогой, останешься с носом.

— Ты права, и все-таки, я совершенно не представляю, как сделать так, чтобы Полина вышла за меня замуж. Знаешь, в последнее время она стала какая-то отстраненная, чужая, что ли. Раньше я мог просчитать ее на раз, два, три, а теперь она время от времени так смотрит на меня, как будто обо всем догадывается. Она очень изменилась.

— И ты, мой драгоценный, сам приложил к этому руку, не так ли?

— Согласен, но видит Бог, в последний раз я уходил от нее навсегда! Уходил, чтобы навсегда остаться рядом с тобой. Кто мог предположить, что всего через пару недель мне попадут в руки эти документы?!

Она легла головой на его грудь и стала поглаживать по животу своими мягкими, ласковыми пальцами, отчего волоски на теле вздыбились, и приятная дрожь прошла от головы и до самых пяток. Он крепко прижал ее к себе, но она мягко отстранилась:

— Тебе пора. Не осложняй ситуацию, милый, — она накинула свой легкий прозрачный халат и вышла из комнаты. Денис остался один. «Придет день, когда так же легко, как сейчас, она упорхнет из моей жизни…» — вдруг с поразительной отчетливостью подумал он и тихонько застонал в подушку.

 

II

— Да не толкайтесь вы, женщина! Имейте совесть, в конце концов! Прут и прут, а автобус не резиновый! — возмущалась толстуха в длинном ядовито-зеленом пуховике, втащившая в салон две огромные клетчатые сумки, которые плюхнула на пол прямо возле ступенек.

— Раз такая умная, стой и жди следующего, а мне ехать надо. Сама-то вон, с каким багажом сюда вперлась! С такими мешками — в такси езжай! — огрызалась вторая, старательно подпихивая соседку под круглый болоньевый зад.

— Будет мне еще тута указывать! Если такая богатая, сама в такси и катайся, а мы люди трудовые, у нас кажная копейка на счету! — и толстуха, бесцеремонно подвинув какую-то худенькую бабульку, уселась на ближайшее к выходу сиденье, а баулы так и оставила возле дверей.

Полина забралась в уголок и прижалась к поручню с ужасом думая, что через пару остановок придется вылезать, и наверняка через этих клетчатых уродов нужно будет перепрыгивать. Она переступила с ноги на ногу и почувствовала, что в правом сапоге хлюпает вода. Так и есть. Сегодня утром она с огорчением заметила, что подошва прохудилась. Ну, ничего, скоро уже можно будет достать весенние ботинки. А вечером, может быть получится вырезать из старых туфель или из сумки подходящую заплатку и налепить ее на прореху. Автобус дернулся и вырулил от метро. Надо было ехать на маршрутке, но «Автолайн» — это незапланированные сорок рублей из бюджета. Дыру они, конечно, не пробьют, но все равно жалко. Тем более, ехать всего ничего. Обычно Полина ходила пешком, но сегодня надо было сначала зайти в магазин, а потом торопиться домой, чтобы к приходу Дениса ужин был уже приготовлен.

* * *

Вот уже два дня, как он вновь переехал к Полине. Просто пришел вечером того дня, когда Королев рассказал ему обо всем, что произошло, и остался.

— Я не могу оставить тебя одну, Полюшка! Ты же сама видишь, что творится. Почему ты не рассказала мне о том, что тебе кто-то угрожает?

Полина едва заметно усмехнулась:

— Денис, я, конечно, могу ошибаться, но мне казалось, что в последнее время тебя не очень волновала моя жизнь.

— Боже мой, неужели ты думаешь, что я остался бы равнодушен к твоей беде?! — голос его дрожал не то от возмущения, не то от сознания собственного благородства. — Я никогда не прощу себе, если с тобой что-нибудь случиться! Милая моя, теперь я всегда буду рядом и никому не позволю тебя обидеть…

— Денис, полиция уже ищет этих людей, — вяло возражала Полина. — Тебе вовсе не обязательно переезжать ко мне.

— Полиция! — воскликнул он пренебрежительно, аккуратно вешая на плечики свой дорогой костюм, — Видел я этого майора. Тюфяк, он и есть тюфяк. Ни мозгов, ни сострадания!

Полина недоуменно пожала плечами: лично на нее Королев не произвел впечатления равнодушного человека, а уж тем более тюфяка. Она окинула Дениса беглым взглядом. Бледные безволосые ноги комично выглядывали из широких трусов. Сейчас, в сиреневой рубашке с галстуком, но без штанов он смотрелся на удивление смешно. Она поспешно отвернулась, чтобы Денис не заметил ее неуместных эмоций.

— Мне кажется, ты ошибаешься, Денис. Максим Викторович очень приличный и порядочный человек.

— Полина, девочка моя, ну нельзя же быть такой наивной! У тебя всегда и все хорошие и добрые, но в жизни не всегда бывает, как в сказках! Что он может, этот твой Королев? Где твоя охрана?

— Денис, ты что, всерьез считаешь, что мне должны были выделить телохранителя? — весело рассмеялась она.

Он как-то по-бабьи всплеснул руками и закатил глаза от ужаса:

— Конечно! Ведь тебя хотели убить! — он привлек ее к себе и нежно поцеловал. — И больше никаких возражений, я остаюсь с тобой! Где мои домашние брюки?..

У Полины совершенно не было сил, чтобы спорить с ним, тем более, что она была уверена: долго эта идиллия продолжаться не может.

Образцовая семья! В течение дня — непременные звонки, чтобы узнать как у нее дела. Вечером заботливый муж приходит с работы, а жена ждет его с ужином. Разговоры ни о чем, совместный просмотр какого-нибудь немудрящего фильма. Первую ночь он любил Полину, шептал ей на ухо ласковые слова, обнимал так страстно, что перехватывало дыхание. Но во всем — во всем! — она чувствовала какую-то необъяснимую ложь. Вчера же, когда она мягко, но твердо уклонилась от его ласк, ей показалось, что Денис даже вздохнул от облегчения, хотя всем своим видом старался показать, что расстроен.

* * *

…Полина с трудом отлепилась от поручня и стала пропихиваться к выходу. Ей повезло. Какой-то большущий парень в зимнем спортивном костюме встал перед ней и без лишних возражений сунул оба баула на колени остолбеневшей от неожиданности гражданке в зеленом пуховике, которая уютно пристроившись на сидении, уже начала сладко посапывать.

— Во, молодец, — от души расхохоталась та, что при входе подталкивала «зеленозадую». — Так их, барыг проклятых!

Полина, не слушая дальнейшую перепалку, юркнула вслед за спортсменом и через секунду уже стояла на улице. Одернув пальто, Полина потопала правой ногой, которая начала немилосердно мерзнуть, и пошла к супермаркету.

* * *

..Сегодня ее, наконец-то, пустили к Ленке. Добродушный доктор со смешной фамилией Капустин, сказал Полине, что здоровье ее подруги на данный момент не вызывает опасений. Олег Валентинович смешно морщил нос и называл Полину «коллега». Он позволил ей на полчаса войти в палату и пообщаться с Ленкой.

— Ну, как ты там без меня, Колобок? — спросила Куприянова своим обычным насмешливым голосом, словно и не случилось с ней то страшное, что заставило врачей всего лишь несколько дней назад всерьез опасаться за ее жизнь.

От счастья, что ее Ленка все такая же и нисколько не изменилась, Полина засмеялась.

— Все хорошо, не переживай за меня. О себе думай!

— Ну, ты даешь! Здесь со мной уже точно ничего не произойдет. Я тут, видишь, как королева лежу. Все меня лечат, заботятся, сочувствуют. Может я о таком всю свою жизнь мечтала? Не больница — бесплатный санаторий! Сегодня Ильич, — мой зам, если помнишь, — предложил мне к нам в клинику перебраться. Я отказалась. Там я толком не отдохну. Даже на койке работать буду. Лучше расскажи, что у тебя. Писем, звонков больше не было? — немедленно став серьезной, спросила она.

Полина покачала головой:

— Нет, ничего. Я вот думаю, может это все-таки чья-то шутка была?

— Ты ополоумела что ли, Колобова?! — от возмущения Ленка даже привстала, — По-твоему, это похоже на шутку? — спросила она, указывая на перебинтованную грудь.

Полина вздохнула:

— Прости, Леночка, глупость ляпнула. На твоем месте должна была быть я.

— Дура ты, Полинка! — в сердцах сказала Куприянова. — Разве я об этом?! Я говорю о том, что тебе надо быть очень осторожной. Мало ли что у этого маньяка на уме.

— Почему маньяка? — испуганно переспросила Полина.

— Не знаю, может он и не маньяк, но нормальным я бы его точно не назвала.

— Ну да, — неопределенно кивнула она.

— Знаешь, что я тут подумала? Тебе надо бы пожить у моих родителей. Все-таки не одна. Давай я поговорю с мамой? Она завтра придет, и все устроим.

Полина замялась.

— Ну, что замолчала? А может, я прямо сейчас и договорюсь обо всем? Дай мне телефон, он на тумбочке.

— Понимаешь, Ленок, я живу не одна. Денис переехал ко мне.

— О-о-о! — выразительно протянула Куприянова. — И что бы это значило?

— Ну, помнишь, в тот день, когда все случилось, я еще по телефону сказала, что он приходил ко мне на работу. Так вот, он сделал мне предложение.

— Прямо на работе? — округлила глаза Ленка.

— Не-а, в ресторан меня позвал. Шампанское, фрукты… — Полина помотала головой, как будто сама не верила в то, что говорит.

— Вот это номер! Шампанское? Ты не бредишь? И вообще, мы про одного и того же человека разговариваем?

Полина молча кивнула.

— А дальше?

— Дальше он подарил мне колечко и сказал, что любит меня и хочет, чтобы мы поженились.

Ленка потрясенно молчала.

— Вот и я была такая же обалдевшая, — усмехнулась Полина. — Сказала, что не могу ему ответить сразу. Мне надо было все обдумать, да и с тобой я хотела посоветоваться. А потом все так закрутилось!..

— Ну! — поторопила Куприянова.

— Когда Денис узнал обо всем, что случилось, в тот же день переехал ко мне. Как-то так…

— Странно это все. Не нравятся мне все эти перемены.

— Вот и мне все время кажется, что он какой-то… — Полина запнулась, подбирая подходящий эпитет, — Неискренний что ли.

— А как же та самая сказка про «выйду замуж, нарожаю детей и будем мы жить долго и счастливо и умрем в один день»? — ехидно поинтересовалась Ленка.

— Не знаю, как будто перегорело во мне что-то, — грустно улыбнулась Полина. — Что делать-то?

— Я вот что тебе скажу. В любой другой ситуации я бы посоветовала гнать этого упыря в шею. Но теперь, мне кажется, что тебе пока не стоит суетиться. Пусть Дениска пока с тобой поживет. Все-таки какой-никакой, а мужик в доме. Тебе сейчас лучше вообще одной не оставаться. Я скоро выйду из этой богадельни, и мы что-нибудь придумаем. Договорились?

— Договорились. Только ты уж скорей поправляйся, мне без тебя очень плохо.

— Ладно, Колобок, не заводи печальных романсов, ты же знаешь, я терпеть не могу все эти розовые слюни-сопли!

— Лен, а у тебя Королев был? — ни с того ни с сего спросила Полина, и с удивлением заметила, как вдруг зарделись бледные щеки ее подруги. Ленка отвела глаза и равнодушно ответила:

— Заходил.

— Когда?

Куприянова сделала вид, что не услышала вопроса.

— Лен, и как он тебе?

— Вроде ничего, майор, как майор, — уклончиво ответила она.

— А ты знаешь, он ведь теперь к тебе домой ездит, Фроську кормит! Я ему ключи вручила. Сначала хотела сама, но он не позволил, — весело объявила Полина.

— Ну, да. Он рассказывал…

Ленка сама не зная почему, не стала говорить Полине об утреннем разговоре с Максимом. Он обещал скоро прийти и она начала ждать его, с того самого момента, как за ним закрылась дверь. Снова увидеть его улыбку и смеющиеся глаза, снова услышать забавные истории о том, как он кормит Фроську, увидеть, как он подходит к окну и засовывает руки в карманы джинсов. И плотная синяя ткань так сексуально обтягивает его крепкие подтянутые бедра. От этих мыслей в голове даже немного помутилось и Ленка, глубоко и медленно вздохнула. Не стала она говорить и о том, что даже сейчас, когда в дверь вошла ее самая близкая подруга, а не Королев, она почувствовала легкое разочарование и сразу же устыдилась этого. Но Полина не стала ее пытать, а как всегда деликатно ушла от скользкой темы, лишь многозначительно и удивленно улыбнулась.

— Ладно, Ленок, не буду больше здесь отсвечивать, а то твой доктор меня покусает. Он меня только на полчаса пустил, а я уже целых сорок минут тревожу его любимую пациентку! — и она с чувством чмокнула Куприянову в щеку.

* * *

…В магазине, как всегда вечером, было многолюдно, к кассам стояли длинные вереницы. Взяв килограмм фарша, пакет макарон, пачку кетчупа и пару луковиц, Полина решила завернуть в канцелярский отдел. Для срочной починки сапог нужно было купить тюбик моментального клея.

— Нет, солнышко, я не хочу чилийское! Может, возьмем французское? — услышала она капризный голосок, проходя мимо полок с вином. — А еще я слышала, что в этом году австрийское белое тоже очень даже ничего. Только непременно сухое.

— Мне все равно, — услышала она до боли знакомый, родной голос. — Если хочешь вина, бери. Я в этом все равно ничего не понимаю.

— Как же так, котик? Ты разве не составишь мне компанию?

— Знаешь, я как-то больше пиво люблю.

— Фу, гадость какая! Нет, сегодня мы как-нибудь обойдемся без пива. Мне дали посмотреть новый фильм Кустурицы. «Жизнь как чудо», слышал?

— Этому фильму уже почти десять лет.

— Ты смотрел?

— Конечно, смотрел. Может пойдем уже?

Полина сделала пару шагов вперед и взглянула в зеркало, висевшее напротив. Так и есть, слух не обманул ее. Митька Воронцов. Он стоял в следующем проходе, держа в руках большую красную корзину, нагруженную всевозможными деликатесами. А рядом с ним стояла девушка. Полина могла видеть ее только со спины. Белоснежное пальто в пол, мягкий кашемировый шарфик и светлые замшевые сапожки на тонком каблучке, не знающие, что такое лужи и грязь. Черные, как смоль, волосы были небрежно подколоты, но за всей этой небрежностью угадывалось профессиональная рука мастера. Девушка холеным ноготком указывала Митьке то на одну, то на другую этикетку и продолжала щебетать, щебетать… Митька легонько приобнял ее и слегка подтолкнул вперед. Полина почувствовала, как кровь бросилась ей в голову. Еще пара шагов, и они увидят ее. Ее, в заношенном пальтишке, шапочке-самовязке с дурацким помпоном, в дырявых сапогах и с убогим набором в тележке. Никогда! Полина зажмурилась и, то и дело натыкаясь на неторопливых покупателей, ринулась прочь. Горечь, слезы, обида подступили к горлу. Больше всего на свете она мечтала сейчас бросить все к чертовой матери и убежать, куда глаза глядят из этого проклятого магазина! Кое-как расплатившись, она засунула продукты в пластиковый пакет, заранее прихваченный утром, и что было сил, побежала к дому. Она бежала и чувствовала, что слезы заливают лицо, что еще немного, и она разрыдается, как ребенок. Лишь бы Дениса не было дома! Она мельком взглянула на окна: света не было. Слава Богу! Полина влетела в квартиру и, больше не сдерживая себя, заплакала горько, в голос.

Как же так?! Почему все так плохо и нескладно получается в жизни? Какие-то нелепые угрозы, любимая подруга в больнице, Денис с его театральными постановками, а вот теперь еще и Митька! И почему она до сегодняшнего вечера была уверена, что есть нечто незыблемое и постоянное, как день и ночь? Этим незыблемым был Митька Воронцов. Представить, что у него есть девушка, да еще такая красивая, она не могла. А может, просто не хотела? И вообще, почему ей можно, а ему нельзя? Разве не она первая оттолкнула его? Все это было логично. Митька красивый, успешный, одинокий мужчина. И с чего она взяла, что несмотря ни на что, он навсегда останется родным и близким ей человеком, тем самым другом, который по вечерам приносит «просто так» пряники?! Теперь он пьет чай (или вино? — чилийское, французское или австрийское, но непременно сухое!) в компании длинноногой брюнетки, которая называет его «котик». Полина включила холодную воду и брызнула себе в лицо. Глаза опухли, покраснели, тушь безобразными синяками растеклась по щекам. Прямо из-под крана хлебнув воды, она умылась с мылом и вышла в кухню. Где-то должна быть валерьянка. Надо успокоиться, иначе лишних вопросов не избежать.

Полина успела приготовить и пожарить котлеты, отварить макароны и даже выпить чаю. Дениса все не было.

«Может и хорошо. Лучше бы он не приходил сегодня. А еще лучше, если бы навсегда исчез из моей жизни!», — с ожесточением подумала Полина, и в этот момент в замке повернулся ключ:

— Полюшка, я дома!

 

III

Весна уже уверенно и по-хозяйски расположилась в городе. Солнце упрямо светило, словно торопилось наверстать упущенное, и, несмотря на то, что часы уже показывали половину восьмого, на улице было еще совсем светло. Теперь особенно стали заметны шершавые потеки и разводы на окнах кабинета. Вовка потер пальцем стекло со стороны улицы и поморщился — палец моментально окрасился в серо-черный цвет. Недолго думая, он вытер палец о джинсы — все равно стирать — и вновь набрал номер некой Сабуровой. Королев еще утром велел связаться с ней и побеседовать. Конечно, шансов на то, что эта самая Сабурова что-нибудь знает, почти не было, но Королев почему-то настаивал на встрече с ней.

— Макс, пойми, что если она только пару дней назад вернулась из-за границы, то к письму она отношения уж точно никакого не имеет, — убеждал его Вовка.

— Слушай, Емельяненко, не надо разговаривать со мной, как со слабоумным! Я сам все это понимаю, но мало ли? И потом, у нас пока нет вообще ничего, за что можно было бы уцепиться. Поэтому давай без лишних возражений.

Целый день Вовка пытался связаться с ней, но телефон упорно выдавал длинные нудные гудки. Однако в этот раз после первого же сигнала он неожиданно услышал приятный голос:

— Алло! Говорите, вас слушают!

— Добрый вечер, Ольга Львовна. Меня зовут капитан Емельяненко. Я веду расследование по делу о покушении на вашу знакомую, Елену Сергеевну Куприянову.

Последовала пауза.

— Какое еще покушение? Если это шутка, то это очень плохая шутка, — испуганно отозвалась его собеседница.

— Да уж какие могут быть шутки! Ваш телефон и адрес мне дала Полина Тимофеевна Колобова. Мы можем с вами увидеться?

— Боже мой, какой ужас! А что с Ленкой?

— Она ранена. Сейчас она в больнице. Так что насчет встречи?

— Да, конечно. Если хотите, то можете приехать прямо сейчас. Адрес знаете?

— Да, знаю. Буду у вас в течение часа.

«Если хотите» — смешно! — подумал Емельяненко, натягивая куртку. Конечно же, не хочу. Я хочу домой, где жена Катюшка уже приготовила вкусный плов, а в телевизоре ругаются смешные нелепые тетки, ищущие себе женихов с помощью всезнающего астролога и престарелой молодящейся свахи. Вовка обожал смотреть этот бред, потому что Катька ужасно смешно комментировала эти предсвадебные судороги. Но Королев как будто взбесился с этим делом. Сам день и ночь горит на работе, и всех остальных загонял, как Жучку хвост. Заглянув в «Яндекс», он понял, что выгоднее оставить машину и ехать своим ходом. Иначе он рисковал добраться до места только к утру.

Выйдя из метро, Емельяненко сверил адрес и прыгнул в желтую маршрутку, которая, как взбесившийся козел, подпрыгивая и дергаясь на дорожных ямах, в два счета доставила его к серому, двенадцатиэтажному дому. Дверь квартиры открыла красивая, очень эффектная блондинка, одетая в синие джинсы и белую трикотажную футболку с длинными рукавами, кокетливо обтягивающие идеальную фигуру. Широкий кожаный ремень подчеркивал безупречную талию, а на открытой длинной шее блестела тонкая золотая цепочка.

— Здравствуйте, это я вам звонил. Капитан Емельяненко, Владимир Романович, — представился он и предъявил удостоверение.

— Проходите, пожалуйста. Извините за беспорядок, просто я еще не успела окончательно обосноваться. Кофе хотите?

— Хочу, — сказал Вовка и прошел следом за хозяйкой на кухню.

На самом деле, Вовка больше всего на свете хотел не кофе, а поесть. В желудке одиноко бултыхался давешний чай с волглыми сушками, которыми его, как всегда, напоил Королев. Сегодня утром он безбожно проспал, и забыл дома приготовленный Катькой обед. Но он по опыту знал, что любые разговоры лучше всего идут под чашку чая или кофе, поэтому без возражений прошел за хозяйкой на кухню.

Она была так хороша, что Вовка невольно залюбовался ее легкой походкой и плавными жестами.

— Ольга Львовна, я вам целый день пытался дозвониться. Но безуспешно, — начал разговор Емельяненко, пристраиваясь на стуле.

— Знаете, эта разница во времени, перелет… В общем, я чувствую себя совершенно разбитой. Днем сплю, а ночью буду слоняться, как лунатик, — обезоруживающе рассмеялась она.

— Сочувствую, — понимающе покачал головой Вовка.

— Так что в конце концов произошло? — спросила Ольга, вытаскивая джезву и початую пачку кофе. — Я пока вас ждала, пыталась дозвониться до Поли, но она, как назло, не брала телефон. Оставила ей сообщение, однако пока — ни ответа, ни привета.

— Дело в том, что в квартире Колобовой два дня назад была тяжело ранена Куприянова Елена Сергеевна. У нас есть все основания считать, что преступник выстрелил в нее по ошибке, приняв за Полину.

— Стоп, стоп, — удивленно перебила его Ольга, — но Полю и Лену невозможно перепутать. Они совершенно не похожи друг на друга. Знаете, говорят же, что противоположности притягиваются. Так вот это про них. Они как солнце и луна. Ленка — яркая, дерзкая, смелая, а Полинка скромная, невзрачная, но до одури добрая. И потом у Ленки же рыжие длинные волосы.

— Однако, стрелявший не видел Елену в лицо, стрелял в спину, а на голове у нее в тот момент была надета шапка.

— Ну и ну! Но кому вдруг понадобилось убивать Колобка? Она ведь и мухи не обидит! — изумление его собеседницы было настолько искренним, что Вовка в который раз убедился, что здесь он появился совершенно напрасно — никакой новой или полезной информации Сабурова не даст. Опять та же самая, набившая оскомину, песня: «добрая, скромная, милая…» Черт бы побрал Королева с его интуицией. Сейчас бы уже сидел дома и наворачивал Катькин плов!

— Именно это мы и должны выяснить.

Ольга разлила кофе в чашки и поставила на стол сахарницу, плетенку с печеньем и небольшую стеклянную пепельницу с надписью «Нью-Йорк».

— Угощайтесь, — сказала она. — Вы курите?

Емельяненко кивнул.

— Вот и я тоже никак не могу бросить. Пейте кофе!

— Спасибо, Ольга Львовна. А вы давно знакомы с Полиной Тимофеевной?

Она достала из пачки сигарету, прикурила и покачала головой:

— Да сколько себя помню. Мы же живем рядом, в одном дворе выросли. Поля всегда была очень простой и открытой девчонкой. Жили они с мамой скромно, если не сказать бедно. Потом тетя Нина умерла, и Колобок осталась совсем одна. Правда, у нее всегда были мы с Ленкой. Но вскоре я вышла замуж и уехала.

— А почему вернулись? — спросил Вовка и заметил, как взгляд Ольги вдруг стал каким-то колючим и недобрым.

— Развелась. Это имеет отношение к делу? Если нет, то я бы не хотела обсуждать свою личную жизнь.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился он. — Скажите, а Полина вам что-нибудь говорила о том, что ей угрожают?

— Нет, ничего, — пожала плечами Ольга. Она немного помолчала, а потом грустно продолжала:

— Знаете, мне кажется, что в последнее время мы как-то отдалились друг от друга. Расстояние между людьми, как правило, пробивает бреши в отношениях, как ни печально это признавать. Я почти ничего не знаю о сегодняшней жизни Полины и Лены.

— Но ведь именно они встречали вас, когда вы вернулись в Москву.

— Да, но тем не менее, я боюсь, что пользы от меня будет мало, — она обезоруживающе улыбнулась. — Мы мило посидели в тот вечер. Болтали, что называется, ни о чем. Вспоминали детство. Но разговора о том, что Колобовой кто-то угрожает, не было. И вообще, мне кажется, что все это какой-то бред. Колобова и угрозы, это как снег в июле — абсурдно и противоестественно. Кстати, вы не знаете, как себя чувствует Ленка?

— Я в больнице не был, но мой коллега сегодня утром навещал ее и сказал, что все будет хорошо. Опасности для жизни нет.

— Слава Богу! Обязательно навещу ее. Но Полька — просто партизанка! Ведь ничего мне не сказала! — покачала она головой.

— Ну, спасибо, вам, Ольга Львовна, что согласились побеседовать со мной, — Емельяненко встал и пошел в прихожую. Дверь в спальню была приоткрыта, и он мимоходом заглянул туда. То, что он успел заметить всего за долю секунды, вызвало легкое недоумение.

— Была рада помочь, — сказала хозяйка, поправляя выбившиеся из-под заколки волосы. — До свидания, Владимир Романович.

«Очень любопытно!» — подумал Емельяненко, когда дверь бесшумно закрылась.

 

IV

— Доброе утро, тетя Паша! — приветливо поздоровалась Светлана с уборщицей. — Веста, осторожно! — слегка прикрикнула она на рыжую, длинную, как трамвай, таксу с коротенькими лапками и веселыми озорными глазками, которая при виде знакомой до предела натянула поводок. При этом толстенький хвостик от радости так ходил ходуном, что казалось, еще чуть-чуть, и он просто отвалится.

— Здравствуй, дорогая! Как живешь? — и Паша отставила швабру, сняла перчатки и наклонилась, чтобы слегка потрепать рыжие уши-лопухи. — Гулять идешь? Почему так рано? В такой время спят люди еще, это я лестница мыть нада, а ты почему? — обратилась она к Светлане.

Пожилую уборщицу-таджичку звали Пахта, но все жители дома называли ее на русский манер тетей Пашей. Работала Паша уже много лет — добросовестно мела и мыла подъезды. На нее вполне можно было оставить собаку или кошку, а можно было попросить поливать цветы во время отсутствия хозяев или вытаскивать почту. Услугами тихой, застенчивой и очень честной женщины с темными, как ночь, миндалевидными глазами, пользовались почти все жильцы. Обитала тетя Паша во втором подъезде на первом этаже в тесной комнатушке с одним маленьким оконцем и топчаном, но считала себя очень везучей. На родине в Таджикистане проживала ее многочисленная родня: старенькая мама, пятеро дочерей и восемь внуков. В Москве зацепиться удалось только ей и ее младшему брату Файзуллоху, который работал дворником в соседнем дворе. Вот они вдвоем и кормили всех; отсылали каждый месяц почти все заработанное детям и внукам и брались за любую работу. Тетю Пашу любили и считали уже какой-то неотъемлемой частью жизни дома. А на прошедшее Восьмое марта добровольцы скинулись и подарили тете Паше маленькую портативную печку. Она радовалась подарку, как ребенок и в тот же день напекла для всех жильцов «Нони равгани» — настоящих таджикских лепешек с кунжутом.

— Ой, да мне сегодня нужно пораньше выехать, поэтому и вышли в такую рань. Сестра прилетает из Канады на недельку погостить. Вот, надо встретить.

— А, ну иди, гуляй, гуляй, тока осторожна будь, темно на улица, скользка!

— Хорошо, буду! Хватит, Веста, пошли гулять! До свидания, теть Паш! — сказала Светлана и открыла тяжелую парадную дверь. Она поежилась от ветра, запахнула воротник поплотнее и пошла привычным маршрутом.

Улица была еще совершенно пуста, тени старых тополей лежали на дорожке, освещенной зыбким, то и дело мигающим светом фонарей. Света взглянула на часы: пять пятнадцать. Как раз, через полчаса будем дома. Надо бы еще себя в порядок привести, позавтракать и выезжать. «Ничего, нормально, к половине девятого вполне успею» — подумала она. Веста подошла к бордюру и подняла остренькую лисью мордочку вверх, принюхалась, и вдруг стремглав побежала в противоположную сторону.

— Эй, Веста, ты что, совсем ополоумела?! Стой, кому говорят! — возмутилась Светлана, потому, что собака, несмотря на кажущуюся миниатюрность с такой силой рванула вперед, что Света поскользнулась и еле устояла на ногах. Но Веста, не обращая внимания на крики хозяйки, все тянула и тянула ее куда-то за гаражи, в темноту. Она нервничала, прижимала хвостик, жалобно, испуганно поскуливала и вдруг резко остановилась.

— И чего ты тут нашла? Опять крысу почуяла, что ли? Вот балда!

Но тут Светлана осеклась. Между двумя крайними «ракушками» была узкая щель, где она вдруг заметила странный сугроб. Веста подбежала к нему и громко визгливо гавкнула. Приглядевшись, Светлана поняла, что это вовсе не сугроб, а женщина, одетая в джинсы и красную куртку с капюшоном. Неестественно вывернутая рука сжимала тонкий ремешок кожаной сумки. Веста, дрожа всем своим длинным телом, прижималась к ногам хозяйки и выла громко, протяжно, словно уже и сама была не рада своей страшной находке.

— Подожди, малышка, — Света погладила свою любимицу по голове, — Может, она жива, а? Может просто пьяная?

Она нагнулась над телом и тихонько окликнула:

— Эй, вам плохо?

Это был глупый вопрос, который она задала только для того, чтобы успокоить саму себя. Свет фонарей сюда почти не доставал, но даже в полумраке Светлане показалось странным, что волосы незнакомки, светлые, почти белые на концах, надо лбом очень темные. Света вытащила из кармана дешевую пластмассовую зажигалку и сняла перчатку. Непослушные замерзшие пальцы никак не хотели крутить шершавое металлическое колесико. Но, наконец, пламя озарило правильное, овальное лицо: небольшой носик с горбинкой, длинные ресницы и пухлые губы.

— Ой, мамочки! — прошептала Света, отбросила зажигалку в снег и закрыла себе рот рукой, чтобы не закричать во весь голос.

На бледном лбу лежащей на земле девушки чернела маленькая дырочка, и вытекшая из раны запекшаяся кровь окрасила надо лбом пепельные волосы отвратительным бурым цветом…

 

V

Макс, обхватив голову руками, сидел над бумагами у себя в кабинете. Напротив, на месте отпускника Березина тосковал Емельяненко, обхватив ладонями чашку с остывшим жидким чаем. На столе стоял маленький вафельный тортик, который предусмотрительная Катерина сунула сегодня Вовке в качестве сухого пайка.

Показания соседей, коллег, друзей; заключения эксперта и баллистика, расписанная чуть ли не по дням биография Полины Тимофеевны Колобовой. Он выучил все это почти наизусть, но так и не нашел ни малейшей зацепки. Кому могла помешать скромная медсестра с зарплатой в три рубля и крошечной двухкомнатной квартиркой в спальном районе?! Отзывы о ней коллег были похожи один на другой, будто их писали под копирку: милая, безотказная, простоватая, бесхитростная. Соседи тоже не отличались оригинальностью.

Королев зашуршал бумагами и еще раз перечитал заключение. Сухим официальным языком было написано несколько скупых фраз о том, что пистолет марки «Макаров» калибра девять миллиметров в базе не числится. Стреляли с глушителем, с расстояния три метра. Пуля застряла в стене. На мебели и дверной ручке посторонних отпечатков пальцев не обнаружено. Письмо напечатано на принтере. На записи с телефонной карты предположительно измененный женский голос.

Здесь хоть что-то, но тоже не густо. Из всех опрошенных им в последние дни женщин, ни одна не тянула на роль убийцы. Да и мотива-то, собственно, ни у кого не просматривалось.

— Слышь, Макс, а куда это наш младший подевался? — подал голос Емельяненко.

— Ты про Егорова что ли?

Вовка кивнул.

— Он часа два назад позвонил и сказал, что у него какое-то срочное дело образовалось. Скоро должен приехать, доложиться. Может хоть у него будет что-нибудь стоящее.

— Ну да, — без энтузиазма отозвался Емельяненко.

— Вов, ты вчера поговорил с той самой Сабуровой?

— Угу, — мотнул головой тот. — Представляешь, эта мадам из-за своих перелетов-переездов день с ночью перепутала. Телефон включила только к вечеру.

— И как она тебе?

— Отпад! — закатил глаза Емельяненко. — Я таких шикарных женщин в своей жизни еще никогда не встречал!

— Мне это неинтересно. Давай по существу.

— Значит так. Мадам Сабурова, в замужестве Смит, совсем недавно развелась со своим законным супругом и вернулась в Россию. Проживает она в соседнем с Полиной Тимофеевной доме. Но как подозреваемая, она никак нам не подходит, потому что прибыла в Москву только накануне покушения. Колобова и Куприянова встречали ее в Шереметьево и до двух ночи, по признанию самой Сабуровой, они просидели у Полины, отмечая ее возвращение. Поэтому сам понимаешь, ни напечатать письмецо, ни наговорить всякой лабуды на автоответчик она не могла.

— Да, похоже, что тоже мимо, — невесело констатировал Макс. — А что она говорила о подругах?

Вовка неопределенно пожал плечами:

— Про Колобову — то же, что и все: хорошая, милая и так далее. А про Куприянову почти ничего. Только в конце поинтересовалась, как она себя чувствует.

— Поня-атно… — протянул Макс. — Мыло и мочало — начинай сначала.

— Но есть кое-что интересное, я бы сказал, примечательное. Выходя из квартиры, я мельком заглянул к ней в спальню и увидел там мужской халат.

— И что? — не понял Королев.

— Как «что»? Миссис Смит только пять дней назад вернулась в Москву, а у нее уже мужик появился!

Макс недоуменно посмотрел на Вовку:

— Ну, ты даешь! Нам-то какое до этого дело? Как нам это поможет? Сам же говорил, что она женщина красивая. Может у нее в каждом городе по любовнику?

— Не знаю, но все-таки это странно, — задумчиво сказал Емельяненко.

Внезапно ожил внутренний телефон:

— Королев.

— Здорово, майор! — услышал он голос Погодина. — Я тут намедни задержался немного, и хочу тебе сказать — не зря. Я отправил пулю на дополнительную экспертизу, и выплыли пальчики. Не очень четкие, но вполне читаемые.

Макс почувствовал, что в горле мгновенно пересохло.

— И?

— Принадлежат они некоему гражданину Сысоеву Артему Михайловичу. Этот субъект несколько раз привлекался за хранение и продажу наркоты, а по малолетке даже отсидел три года в колонии общего режима. Будешь объявлять в розыск?

— Естественно. Интересно, а как он связан с Колобовой?

— Ну, братец, это уже вопрос не ко мне! — хохотнул эксперт, довольный своей работой. — Ладно, работайте, ребятки. Если что — обращайтесь.

— Спасибо, Лев Валентинович, с меня магарыч!

— Ну, это уж всенепременно!

Макс медленно положил трубку.

— Ну, что там? — Емельяненко подался вперед.

— Погодин обнаружил пальцы на пуле. Какой-то наркоша по имени Сысоев Артем Михайлович. Ну-ка, пробей!

Через несколько минут на них с экрана компьютера смотрело болезненно-худое, порочное лицо молодого человека, с нездоровой кожей и мутными остекленевшими глазами.

— Ну и какое отношение имеет этот торчок к нашей медсестре? Как думаешь, Макс, может она снабжала его наркотой? Все-таки в больничке работает.

— Не думаю, Вовка. Уж больно не похожа Колобова на дилершу.

— Похожа, не похожа, а факты — вещь упрямая!

— Да какие там фаты! — с досадой отозвался Королев, — Подумай, если они были знакомы, он бы вряд ли ошибся. Да к тому же зачем ему убивать курицу, несущую золотые яйца?

Емельяненко выразительно фыркнул:

— Он же нарик, Макс! Пальнул под кайфом, не разобравшись.

— Тогда почему в квартире ничего не тронуто? Для таких, как Сысоев двести евро — очень существенные деньги! Что-то тут не так.

— Вечно ты все усложняешь, гражданин начальник! Но на твоем месте, я бы показал фотку Колобовой и понаблюдал за реакцией.

— Ладно, разберемся, — хмуро отозвался Королев. — Распечатывай давай, и в розыск!

— Есть, товарищ майор.

Вдруг дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге появился Ромка Егоров. Глаза его светились азартом.

— Мужики, есть новости! И еще какие!

— Выкладывай, — приказал Королев.

— Сегодня утром в Измайлово нашли убитую женщину. Ни документов, ни телефона, ни кошелька при ней найдено не было. Обнаружила ее тетка-собачница. Пошла выгуливать свою таксу и наткнулась на тело. Оказалось, что она там уже несколько дней лежала. Предположительно убита была двадцать первого марта.

Королев напрягся:

— Не тяни резину, Рома! Учись докладывать четко и по существу!

— Так я и стараюсь четко и по существу. Так вот, выстрел в лоб был сделан из того же «Макарова», из которого ранили Куприянову! — торжественно объявил Егоров. — Его ребята, которые на той земле работают, по базе пробили, так и выплыло наше покушение. Я, как только узнал, сразу же туда поехал!

Как бы в награду себе, не спрашивая разрешения, схватил самый большой кусок торта, и, улыбаясь во весь рот, уселся на подоконник.

— Очень интересно! — пробормотал Королев. — Значит получается, что наша Колобова и эта убитая каким-то образом связаны.

— С чего ты взял? — подал голос Емельяненко, — Может это какая-нибудь приятельница Сысоева, тоже наркоманка.

Егоров неопределенно замычал и выпучил глаза, что должно было означать, что он очень хочет что-то сказать, но по причине непрожеванного торта, может издавать только нечленораздельные звуки.

— И что? — вопросительно посмотрел Макс на него.

Ромка судорожно глотнул и проговорил:

— Я сам в морге не был, но ребята сказали, что убитая — молодая красивая баба. Ухоженная, небедно одетая. И сумка у нее, на секундочку, фирмы «Биркин», а это удовольствие стоит не одну сотню евро, я узнавал. Так что на наркоманку она совсем не похожа. В крови обнаружено некоторое количество алкоголя, но ничего криминального. А кто такой Сысоев-то? Вы что, знаете что-то, чего я не знаю?

Макс вкратце рассказал Егорову о том, что узнал от Погодина.

— Ни фига себе! — присвистнул Ромка.

— И что же эта ухоженная и небедно одетая красотка потеряла в Измайлово? — продолжил рассуждать Королев, — Гуляла, что ли? Может — изнасилование?

Егоров отрицательно помотал головой и замахал руками:

— Не, никаких следов!

— И где ты говоришь, ее нашли?

— Недалеко от лесополосы. Там старые гаражи. Их уже сто лет назад грозились снести, но оказалось, что принадлежат они инвалидам, поэтому «ракушки» трогать не стали. Между двумя последними и было найдено тело.

— А как ее обнаружили?

— Вов, я же говорил, на тело наткнулась собачница. Сейчас… — Ромка отряхнул растопыренные пальцы от крошек, встал и залез в задний карман джинсов. Вытащив оттуда бумажку, он громко зачитал имя:

— Светлана Андреевна Васильченко. Рано утром, часов в пять, она пошла выгуливать свою собаку.

— А почему так рано-то? — перебил его Королев. — Я понимаю, часов в семь-восемь, но пять — это уж совсем экстремально!

— Дело в том, что у нее сегодня сестра прилетает в Москву, и Васильченко должна была ее встретить в аэропорту. Поэтому и вывела псину до отъезда. По ее рассказу, собака сама потянула в ту сторону, к гаражам. Светлана сначала подумала, что такса мышь или крысу почуяла — такое уже было и не раз, а уж потом, когда разглядела «находку», сразу в полицию позвонила.

— Слушай, а почему ее, в смысле, убитую, до сегодняшнего дня не нашли? — удивился Вовка. — Собаки же там, как я понял, регулярно гуляют. Должны были раньше учуять!

Ромка пожал плечами:

— Кто его знает? Может ветер другой был, а может, просто в последние дни потеплело. Вот запах и пошел. А люди, по показаниям той же Васильченко, к гаражам стараются вообще не ходить. Летом там бомжи и наркоманы тусуются. Место мрачное, да еще и лес совсем рядом.

— Что-нибудь еще?

— Вроде все рассказал. Выстрел в упор, в лоб. Ствол исчез. Убитая не подходит по описанию ни под одну из пропавших без вести. Похоже, что ее до сих пор никто не хватился.

— Ее отпечатки сняли?

— Обижаешь, начальник! Но в базе таких не обнаружено. Да и не похожа она на преступницу.

— Опять не густо. Но ты, Ромка, все равно — молодец! Вот что. Надо срочно связаться с Колобовой и везти ее на опознание. Может, что-то проклюнется. И хорошо бы сделать пару фотографий — хочу их показать Куприяновой.

— Понял, — встал Егоров, окрыленный похвалой начальства и готовый снова рваться в бой.

— Погоди, Колобову я возьму на себя. А ты займись-ка отчетами. Все четко и ясно изложи на бумаге, а потом дуй к Петюне Кривому. Помнишь его, надеюсь? Адресок в компьютере. Если не ошибаюсь, живет он где- то в районе Выхино. Так вот, ты ему мягко намекни, что у меня на него такой талмуд припасен, что если дам делу ход, то сидеть Петюне на зоне до конца жизни. Если Сысоев наркоман со стажем, то Кривой должен его знать. Потряси хорошенько. Вот такое вот тебе ответственное задание, Рома.

— А может отчеты потом? — проскулил Егоров. — Ведь это дело важней бумажек! Вдруг упустим?

— Не упустим. Петюня домой раньше десяти редко возвращается. Так что у тебя еще полно времени.

— Давай-давай! — подбодрил его Емельяненко. — А я за это тебя куриными котлетами угощу! Мне Катька сегодня целых четыре штуки положила!

— Тебе тоже скучать не придется, Вова. Давай-ка дуй в клинику к Куприяновой. Пошурши там еще разок. Не мне тебя учить. Покажи фотографию Сысоева. Может, он и правда охотился не за Полиной.

— Умеешь ты, майор, настроение испортить!

Королев усмехнулся и набрал телефон Полины.

 

VI

— Димочка! — услышал он певучий голос. — Вставай, милый! Нам скоро выходить.

Воронцов зарылся головой в соседнюю подушку и тут же поморщился: ее духи были настолько сладкими и приторными, что его тут же начало подташнивать. Он никогда не понимал, зачем она душится перед сном. Все ее ароматы были тяжелыми, тягучими, как она сама говорила — восточными. Может быть, она считала, что именно это делает ее особенно утонченной, поскольку, как известно, «восток — дело тонкое»? Он отвернулся в сторону и потянулся.

И чего это ему в голову взбрело закрутить интрижку с Дианой?..

* * *

На последнем корпоративе, посвященном Новому году, он слегка перебрал. Накануне он зашел к Полине — хотел поздравить с праздником — и наткнулся там на ее сердечную любовь. «Сердечная любовь» была одета в шикарный костюм, белоснежную рубашку и благоухала настоящим мужским ароматом так сильно, что у Воронцова тут же защипало в носу. Митька представился, на что услышал невнятное бормотание сквозь зубы. Почувствовав себя ужасно неловко, Воронцов отдал подарочный пакет, торопливо попрощался и вышел. Как только за ним захлопнулась дверь, «принц» начал так громко и выразительно орать и возмущаться, что это было больше похоже на визгливую бабскую истерику с битьем посуды. Митьке тут же захотелось вернуться и набить ему морду. Но потом он услышал, как жалко начала оправдываться Полина. И ему стало противно и стыдно за нее. Почему она позволяет этому ничтожеству так с собой обращаться? Какое право он имеет кричать на нее? Понятно лишь одно — Полина выбросила его, Воронцова, из своей жизни, променяв на этого истеричного урода. Ненавидя и ее, и себя, и «принца», он развернулся и ушел.

И вот теперь он уныло сидел за нарядно украшенным столом в ресторане и цедил уже пятый по счету джин-тоник. На сцене появилась девица в красном сверкающем платье и меховом болеро и грянула в микрофон песенку про трех белых коней. Уже изрядно подогретый народ немедленно выскочил на танцпол. В углу топорщилась богато украшенная елка, мигание фонариков смешивалось с отблеском нарядов танцующих. В самом начале вечера кто-то заставил Митьку надеть дурацкий клоунский колпачок и обмотал вокруг шеи изрядный обрывок синей мишуры. Теперь этот импровизированный воротник немилосердно кололся и кожа под ним зудела и чесалась. К нему подошел его давнишний приятель и коллега Петька Громов и, ударив по плечу, тихо сказал:

— Эй, Воронцов, оглянись вокруг! Посмотри, как она на тебя смотрит!

— Кто — она? — не понял он.

— Как — кто? Диана Мирошина! Да если б она меня так глазами поедала, я бы уж давно срулил с этого сабантуя и занялся бы чем-нибудь более приятным! — хмыкнул Громов. — Давай, брателло! Не тормози, подойди к ней, угости бокалом вина, пригласи на танец. Что я тебя учу-то? Сам, небось, знаешь, что в таких случаях делать надо.

Диана Мирошина считалась самой прекрасной девушкой в их фирме. Устроившись на работу прошлом в октябре, она тут же затмила собой всех предыдущих красавиц, что, конечно, не прибавило ей симпатий у женской половины коллектива. Однако у мужчин она была, что называется, нарасхват. Наверное, кроме Воронцова, который видел в ней только новую коллегу — не больше, не осталось ни одного человека, который не приглашал бы очаровательную Диану в клуб, кино или еще куда-нибудь. Но, как ни странно, почти всем она вежливо, но твердо отказывала. Исключение составил только Кирилл Потапов, которого сия нимфа однажды удостоила чести сходить с ним в ресторан. Но после этого случая, их никто больше вместе не видел. Потапов уходил от вопросов — видно было, что ему эта тема неприятна. Судя по слухам, прекрасная Диана отшила его по полной программе.

И вот теперь оказывается, что Мирошина как-то по-особому смотрит на него, Митьку Воронцова. Он недоверчиво поднял глаза и тут же почувствовал ее взгляд. Она сидела за соседним столиком одна и улыбалась ему. Ее блестящие черные волосы на фоне ослепительного белого платья создавали такой яркий и выразительный контраст, что вряд ли могли кого-нибудь оставить равнодушным. Боковой разрез слегка открывал ее совершенную во всех отношениях ногу, оставляя массу возможностей для полета мужской фантазии. Митька взял свой стакан и подошел к ней:

— Привет! Ты почему танцевать не пошла? — спросил он первое, что пришло в голову.

— Мне и тут хорошо. Особенно в твоей компании. Может, нальешь мне еще вина?

— Налью, только скажи какое. Я в этом ничего не понимаю.

Она засмеялась, показывая белоснежные, ровные зубы.

— Белое сухое, пожалуйста.

Воронцов отыскал нужную бутылку и плеснул в ее стакан вина.

— А ты что пьешь?

— А, что налили, то и пью, — сказал Митька, с искренним удивлением заглядывая в свой бокал. — Кажется, джин.

— Не хочешь пойти потанцевать со мной? — спросила Диана, накрывая его руку своей ладонью.

Митька нерешительно пожал плечами.

— Я, вообще-то, не очень умею. Не боишься, что я тебе ноги отдавлю?

— Нет, не боюсь, — улыбаясь, ответила она и встала.

На каблуках Диана была почти такого же роста, как сам Воронцов. Она положила ему на грудь свою голову и закружила в танце…

* * *

На следующее утро Митька уже проснулся в ее квартире.

И вот почти три месяца они встречаются. Коллеги-мужчины по работе все, как один, завидуют, женщины немного расслабились: раз королева остановила свой царственный взор на ком-то определенном, то в дальнейшем ее можно не опасаться. Диана строит далеко идущие планы. А вот Воронцова как-то никто ни о чем не спрашивает. А ему все это надо?! Любит ли он ее? Хочет ли связать свою жизнь именно с ней? Оставаясь наедине сам с собой, Митька откровенно признавался: нет, не любит и не хочет! До последнего времени он даже не приглашал ее к себе домой. И отчего-то почти каждую ночь ему снилась не она — изысканная, прекрасная, очаровательная Диана, а его соседка Полина. И именно с ней, а не с черноволосой нимфой, он в этих снах занимался такими вещами, от воспоминания о которых его щеки моментально начинали гореть и пылать. Он сходил с ума от ревности каждый раз, когда видел «принца», заходящего в подъезд, он тосковал, и злился на нее и себя. И тут еще эта новость: его Полю кто-то хочет убить. Ему вдруг ужасно захотелось, чтобы этим самым негодяем оказался ее жених. Понимая абсурдность этих мыслей, Воронцов злился еще больше…

— Эй, котик, ты что, не слышишь? — Диана заглянула в спальню. — Димочка, ну сколько можно-то!

— Сейчас, уже встаю, — Митька с трудом вытащил себя из постели.

Умывшись, он вышел на кухню. На столе стояла тарелка с остывшей манной кашей. Воронцов поморщился.

— Холодная!

— Конечно, холодная, — согласилась Диана, выдувая дым от сигареты в приоткрытую форточку. — Тебя утром не добудиться!

Митька вздохнул и налил себе из турки кофе.

— Съешь хотя бы печенье. Кофе на голодный желудок — это же самоубийство! — сказала она, и Митька послушно сунул в рот соленую галету.

— Ладно, Димуля, я пошла одеваться, — она поцеловала его в ухо и пощекотала по голому животу.

Наверное, в ее понимании это было невероятно сексуально и соблазнительно, но Митька не почувствовал ровным счетом ничего, кроме противных холодных мурашек, облепивших его со всех сторон, как лягушки.

Уже через двадцать минут они вышли из двери, но тут Митька неожиданно вспомнил, что забыл флешку, на которой были материалы по его недавней поездке в Питер. Диана вышла на площадку, чтобы вызвать лифт, а он снова вернулся в квартиру.

 

VII

Полина плеснула в кружку кипяток и уставилась на гору посуды в раковине. Денис всегда завтракал обстоятельно и плотно: непременно яичница или омлет с ветчиной, горячие бутерброды с сыром, йогурт и кофе.

— Полюшка, пойми, — наставительно говорил он, глядя как она тоскливо глотает пустой чай, — Завтрак — это главный прием пищи. Ты же медицинский работник и должна все это знать не хуже меня!

— Денис, я все понимаю, но я с детства не могу есть, если не высплюсь. А сегодня я не выспалась.

— Лучше бы ты отказывалась от ужина, — с едва уловимым сарказмом сказал он. — Девушке необходимо следить за фигурой, а котлеты с макаронами — не лучшая диета.

Полина тихонько вздохнула и, как всегда, не стала с ним спорить, хотя она вполне могла бы сказать, что ее сорок восемь килограмм вполне позволяют и съесть полноценный ужин, и даже закусить шоколадкой на ночь. Сам же Денис любил покушать не только утром. Вчера, например, съев все приготовленные Полиной котлеты, он еще выпил большую кружку чая с шоколадными бисквитами. Глядя на это пиршество, Полина с тоской думала о том, что завтра вновь придется идти в магазин и пару часов простоять у плиты. Почему-то раньше аппетит Дениса вызывал у нее умиление, а приготовление ужинов-завтраков не воспринималось, как рабская обязанность. Но теперь все изменилось. Однако надо сказать, что вне обыкновения, Денис вчера вечером дал ей три тысячи на хозяйство. Она была очень удивлена такому повороту. Денис, заметив на ее лице недоумение, сказал:

— Поля, я всерьез намерен создать с тобой нормальную, полноценную семью. Поэтому отныне у нас с тобой будет общий бюджет. Покупай продукты, и все, что надо.

«Интересно, а покупка новых сапог подходит под категорию „все, что надо“? Судя по сумме — нет», подумала она про себя, но все-таки ничего не сказала о том, что вчера, после того, как он отправился спать, она целый час убила на починку прохудившейся подошвы. Заплатка совершенно не хотела оставаться на том месте, куда ее старательно прилаживала Полина. Зато все пальцы уже через минуту покрылись противной слюдяной клейкой коростой. В конце концов, с трудом приподняв тяжеленный диван, она исхитрилась подсунуть сапог под ножку. Сегодня, когда она вытащила его из-под этого импровизированного пресса, вид у него был, мягко говоря, не товарный, но заплатка прилепилась намертво.

В ванной шумела вода — Денис, «полноценно позавтракав», отправился бриться. Господи, скорее бы он ушел! Со вчерашнего вечера на сердце залегла какая-то необъяснимая тяжесть, в горле, совсем близко, плескались слезы. Почему?! Ведь все так хорошо! Денис с ней, и говорит, что любит ее, Ленка совсем скоро поправится, убийцу ищут. Так почему же так плохо и горько? Неужели только потому, что она узнала, что Митька нашел себе девушку?! От этой мысли Полина чуть слышно застонала и крепко зажмурилась. Хлопнула дверь — Денис пошел в комнату одеваться.

— Поля, — услышала она его крик, — Я там бросил в корзину пару рубашек. Закинешь в машинку? У тебя ведь сегодня выходной.

— Не закину, сам стирай свои шмотки, — зло пробормотала она себе под нос, а вслух ответила:

— Конечно, сделаю.

— Спасибо, родная, — Денис появился на пороге кухни в белоснежной рубашке в чуть заметную голубую полоску, в сером галстуке и идеально отглаженном костюме от «Boss». Благоухающий дорогим одеколоном, он обнял Полину и клюнул в бледную щечку.

— Ну, все, я пошел. Сегодня могу задержаться, шеф что-то говорил о совещании. Но я обязательно позвоню. И будь осторожна, прошу тебя. Обещаешь?

— Обещаю, Денис. Не волнуйся за меня.

Наконец, входная дверь за ним закрылась, и Полина в буквальном смысле вздохнула свободно. Напряжение последних часов немного отступило — можно, наконец, ничего не изображать, не притворяться, не играть в любовь и идеальную семью. Шаркая тапочками, она вновь прошла на кухню и, не подходя к окну — она знала, что Денис обязательно взглянет на окно и помашет — включила воду. Струя с шипением ударилась о сковородку и обдала ее целым фонтаном горячих брызг.

— Блин, вот зараза, — пробормотала она, уменьшая напор. Выдавив на губку несколько капель «Fairy», она начала с остервенением оттирать пригоревший омлет. Соленые капли из глаз против воли падали и падали в раковину, смешиваясь с мылом и водой.

Сегодня — выходной. Можно съездить к Ленке. Но почему-то эта мысль тоже не добавила оптимизма. Куприянова обязательно заметит, что у Полины что-то случилось и начнет ее пытать. А сопротивляться Ленкиному напору Полина никогда не умела. Придется все рассказать: и о Денисе, и о своем вчерашнем походе в магазин за фаршем и макаронами — чтоб они провалились! — и о Митьке. А может у него с этой барышней не серьезно? Может это просто коллега по работе? Ага! Точно! Коллега по работе — это именно тот человек, который выбирает вино на вечер и называет Митьку «котик». Не обманывай себя, дура! Конечно, у них все серьезно. В самом деле, с чего ты взяла, что Митька всю жизнь будет ждать, пока она, Полина Колобова, наиграется в любовь?!

Она с грохотом расставила скрипящие от чистоты тарелки на сушилке и, отжав губку, начала собирать крошки со стола. Под руку попался пустой стаканчик из-под йогурта. Полина открыла дверцу под раковиной и обнаружила, что мусорное ведро совсем полное. Связав тесемки мешка, она накинула на плечи старенький плащик и, как была, в тапочках, вышла на площадку.

— О, соседка, здорово! — приветствовал ее Иван Петрович, живущий с ней через стенку. Он стоял возле мусоропровода в неизменной дырявой майке и тренировочных, с таким же, как у Полины пакетом и дергал за ковш. По его красному взбешенному лицу было видно, что стоит он тут уже довольно давно.

— Здрасти, дядь Ваня! Что, опять засор?

— Опять, мать его так! — не отрываясь от своего занятия, с досадой сообщил сосед. — А мне Тонька велела непременно ведро вымыть. Ей, видишь ли, запах моей воблы не нравится!

— А может, этажом ниже спуститься? Или выше подняться?

— Думаешь, я не пробовал? Пробка такая, что ее теперь только снизу проткнуть можно. Вот, едрена-Матрена! Чо делать-то? — с отчаянием спросил он у самого себя.

— Ну как — что? В первый раз, что ли? Надо на улицу идти, к бачку, — пожала плечами Поля.

— Не поверишь — лифт сломался!

— Да уж! — вздохнула Полина, — Все одно к одному.

— И не говори, соседка, — поддакнул Иван Петрович и просительно и робко глянул на нее. — Слушай, Поля, ты, я смотрю, потеплее, чем я, одета…

— Ладно уж, — улыбнулась она, сразу поняв, на что намекает хитрый Петрович. — Давайте, дядь Ваня, свою воблу! Так и быть — захвачу!

Радость, отразившаяся на лице Ивана Петровича, наверное, могла бы поспорить только с той, что появлялась при виде пары бутылок халявного пива.

— Вот спасибо тебе! Вот выручила, так выручила! Хорошая ты девка, Полинка! Я так тому капитану и сказал: соседка у меня мировая! Дай Бог тебе, как говориться, жениха хорошего! — с этими словами Иван Петрович вручил свой «ароматный» пакет Полине. Дверь соседской квартиры захлопнулась, а она стала спускаться вниз.

Пройдя пару пролетов, она вдруг замерла, как вкопанная: на пятом этаже послышался знакомый голос. Полина прислушалась. Да, именно его она слышала вчера в супермаркете, и принадлежал он сногсшибательной брюнетке — знатоку чилийских, французских и австрийских вин. Полина прилепилась к стене и окаменела.

— Димочка! Нет, ну ты представляешь, лифт не работает! Кошмар какой-то, а не дом.

Димочка?! Как ее Митька мог превратиться в «Димочку»?! — с ужасом подумала Полина.

— Подумаешь, можно и пешком спуститься, — послышался издалека спокойный голос Воронцова.

Видимо он, в отличие от своей спутницы, еще не вышел из дома.

— Нам необходимо поменять эту квартиру! — безапелляционно продолжала она. — Я недавно интересовалась, и выяснила, что в Крылатском есть очень неплохие предложения. И вид там получше, чем здесь.

— Ты хоть представляешь, сколько это может стоить? — все еще из квартиры спросил Митька.

— Ты зарабатываешь вполне достаточно, чтобы мы могли себе это позволить.

«Мы?! Какие „мы“!? Неужели все настолько далеко зашло?» — с отчаянием, близким к панике, размышляла Полина, чувствуя, что ноги стали какими-то ватными.

— Милый, ты что там так долго копаешься? Мы и так уже опаздываем!

— Я флешку забыл.

Наконец, зазвенели ключи, и до слуха Полины долетел отчетливый звук закрывающегося замка.

— Ладно, пошли, Диана. Ты захватила мои перчатки?

— Конечно, Димочка.

И две пары ног стали быстро спускаться по лестнице.

«Значит — Диана. И Димочка» — с непонятно откуда взявшейся злостью прошептала Полина, облизнув пересохшие губы Сомнений в том, что Митька влип серьезно, теперь не оставалось. Если прекрасная черноволосая Диана строит планы на его квартиру, то уж какие еще нужны доказательства тому, что в самом скором времени она планирует стать мадам Воронцовой? Полина поставила пакеты на пол и приложила ладони к щекам: они горели, как в лихорадке. Не помня себя от отчаяния и обиды, она сбежала вниз, выбросила мусор и так же быстро вернулась в квартиру. Ужасно хотелось плакать, но она не стала, как вчера жалеть себя и наматывать сопли на кулак. Налив в таз воды, она начала генеральную уборку. Уже совсем скоро ковры были пропылесосены так, что не осталось ни одной, даже самой мелкой, соринки, полы блестели, а окна сияли, как хрустальные. В них плескалось безмятежное солнце. Убирая в комод глаженые вещи, она вдруг наткнулась на что-то твердое. Вытащила. Маленькая бархатная коробочка, а внутри, на белоснежной подушечке, переливается аккуратный золотой перстенек с бриллиантом-капелькой. Подарок Дениса. «Значит свадьба, да, Воронцов?! Ну что ж, хорошо, у меня тоже будет свадьба!» — и Полина решительно набрала номер. На другом конце ответили сразу, будто ждали ее звонка.

— Да, любимая, как ты?

Полина на секунду замялась, а потом, крепко зажмурившись, скороговоркой выпалила, — словно бросилась с обрыва:

— Денис, я подумала над твоим предложением и я согласна.

— Согласна на что?

— Согласна выйти за тебя замуж. Давай все оформим как можно скорее.

Все. Рубикон перейден. Обратного пути нет.

— Полюшка, девочка моя, как я рад! — проговорил Денис, и Полине почудилось, что в этот момент он действительно был очень счастлив. И такое неподдельное облегчение слышалось в его словах, словно он и вправду боялся, что она сможет ему отказать.

— Я постараюсь сегодня пораньше прийти с работы, и мы все обсудим, хорошо?

— Ладно, — согласилась она изо всех сил стараясь не разреветься в трубку, и нажала «отбой».

Что она наделала?! Зачем?! Эх, Митька, Митька!.. А Ленка? Даже страшно подумать, что скажет Куприянова, узнав о том, какую глупость совершила ее безголовая подруга. Полина хотела снова убрать коробочку с колечком подальше с глаз, но тут вдруг мобильный снова вздрогнул в ее руке. Неужели — Денис? Она совершенно не хочет с ним разговаривать. Полина мельком взглянула на дисплей, но это был не Денис, звонил майор Королев.

— Алло, здравствуйте, Максим Викторович..

— Добрый день, Полина Тимофеевна. Вы сейчас где?

— Я дома, у меня сегодня выходной. А что случилось?

— Понимаете, мне очень надо, чтобы вы подъехали в одно место, запишите, — он продиктовал адрес.

— Хорошо, — покорно согласилась Полина. — А что там такое?

Она скорее почувствовала, чем услышала, как он замялся.

— Это — морг, Полина Тимофеевна. Мне надо, чтобы вы произвели опознание одной женщины.

Полина вдруг почувствовала, что сердце внезапно забыло, что нужно биться. Кровь отхлынула от щек, а зубы непроизвольно застучали.

— Ленка? — еле слышно спросила она, боясь услышать ответ.

— Господь с вами, Полина Тимофеевна!

И правда, что только ей пришла такая глупость в голову?!

— А кто? — глупо спросила она.

— Если бы я знал — не спрашивал бы. Дело в том, что эта молодая женщина была застрелена в тот самый вечер, когда было совершено покушение на Елену. Кроме того, в обоих случаях выстрел был произведен из одного и того же оружия. На этом основании мы и предположили, что вы могли бы нам помочь установить личность убитой. Так вы подъедете?

— Да, конечно. Сейчас выезжаю.

— Спасибо, я встречу вас у входа.

Полина положила трубку в карман и медленно прошла в ванную. Ладони стали холодными и противно-липкими. И с чего это она решила, что вся эта история закончилась? Просто от того, что больше никто не пишет ей гадкие письма? Да, не пишет, не звонит. Он просто перешел от угроз к делу. Он начал убивать. Сначала Ленка, теперь еще какая-то женщина. И кто знает, каким номером в его плане стоит сама Полина? Может она следующая? Мысли текли, сменяя друг друга, наталкиваясь одна на другую, перемешиваясь и сливаясь в одну, страшную: убийца совсем рядом, и он не остановится, пока не доведет задуманное до конца. И никакой Денис не сможет ее защитить. Вот если бы Митька был рядом, она чувствовала бы себя в тысячу раз спокойнее, но теперь Воронцов защищает черноволосую Диану, и до проблем Полины Колобовой ему нет никакого дела…

 

VIII

— Алло, ты где? — услышала она его голос.

— Я в салоне. А как твои дела?

— Надо встретиться. Есть новости.

— Судя по твоему тону, новости хорошие? — полуутвердительно спросила она, легонько похлопывая себя по щекам и открытой шее, вбивая душистый питательный крем. Впереди еще был сеанс массажа. Именно эту процедуру она любила больше всего. В плеере была припасена любимая музыка — Вивальди, «Времена года». Целый час блаженства!

— Не просто хорошие, а невероятно хорошие! Она согласилась!

— Неужели? — улыбнулась она. — Утюг на грудь ставить не пришлось? А ведь ты еще вчера говорил, что наша недотрога не торопится стать мужней женой.

— Именно. А буквально пять минут назад позвонила мне и сказала, что готова выйти за меня замуж. Скажу тебе больше — она сама меня торопит. Представляешь? Я и сам не сразу поверил своим ушам.

Она тихонько засмеялась в трубку:

— Вот видишь, милый! Все, как я и говорила. Ты отдал ей деньги?

— Конечно. По-моему, она очень удивилась.

— Не мудрено. Наша наивная девочка-незабудка не привыкла, что о ней так заботятся. Так что ты теперь в ее глазах настоящий рыцарь. Окучить такую, как она — дело на одну трубку, как говорил один известный персонаж. Немного заботы, нежности и обаяния.

— Ты как всегда права, но если бы ты знала, как она мне надоела! — в сердцах простонал Денис. — Я просто с ума схожу от ее правильности и непогрешимости. Мне кажется, что я ее ненавижу!

— Ничего, милый, придется потерпеть. Совсем чуть-чуть осталось. Теперь самое главное — не тянуть. У тебя есть какие-нибудь связи в этом направлении?

Денис на секунду задумался.

— Есть. Можно все устроить через мою знакомую, она работает в Грибоедовском. Думаю, она не откажет помочь, тем более, если удобрить почву хрустящими бумажками.

— Ну-ну. Не тяни с этим делом. Самое оптимальное — провернуть все до тех пор, пока Куприянова в больнице. Иначе проблем будет очень и очень много. И про контракт не забудь. Но здесь — не мне тебя учить. Кто из нас юрист?

— Я все помню, — он немного помолчал, а потом все-таки задал вопрос, который мучил его постоянно, — Ты скучаешь по мне?

— Конечно, — пропела она. — Я очень люблю тебя и безумно скучаю! Ты заедешь сегодня?

— Вряд ли, — с тоской сказал он. — Но я вырвусь к тебе при первой же возможности, обещаю!

За те слова, которые он только что услышал, он готов был танцевать джигу на раскаленных углях. Она любит его. Она скучает. Она ждет. Еще совсем немного и она навсегда будет только с ним. И он сделает все, чтобы это, наконец, произошло.

 

IX

Полина смотрела на красивое молодое лицо. Казалось, незнакомка просто заснула. Только маленькая дырочка во лбу недвусмысленно говорила о причине этого вечного сна. Королев стоял рядом и держал наготове ватку с нашатырем. Полина обернулась к нему и проговорила:

— Вы не переживайте, Максим Викторович, я ведь медсестра, трупов не боюсь и вовсе не собираюсь грохнуться в обморок.

— Полина, вы узнали эту женщину?

Она медленно покачала головой:

— Нет. Я совершенно точно никогда ее не встречала. Красивая… — с искренним сожалением сказала она.

— Может быть, вы все-таки где-то пересекались, Полина Тимофеевна? Подумайте еще раз.

— Такое лицо невозможно забыть, оно очень выразительное. Если бы я когда-нибудь видела его, то точно бы вспомнила, — развела руками Полина. — А кто она?

— Это я и пытаюсь выяснить. У меня к вам еще один вопрос. Вы знаете вот этого человека? — он достал из внутреннего кармана фотографию Сысоева.

Полина спокойно взяла ее в руки и некоторое время рассматривала. Королев внимательно наблюдал за выражением ее лица. Она была совершенно спокойна, никаких эмоций, кроме, пожалуй, некоторого недоумения и жалости.

— Нет, Максим Викторович, я не знаю этого человека. Похоже, что он не совсем здоров. Это заметно даже на снимке. Очень нездоровая худоба. Так бывает с людьми, которые долгое время употребляют наркотики.

— Вы правы, Полина Тимофеевна. Этот человек, Сысоев Артем Михайлович — наркоман со стажем. И по предварительным данным, именно он стрелял в вашу подругу.

Мертвенная бледность разлилась по ее лицу.

— Господи, — еле слышно прошептала она. — Но за что?!

— Вот и я думаю, за что? Кроме того, несколькими часами позже он застрелил и эту женщину.

— Вы его уже нашли?

— Пока нет, но он уже объявлен в розыск. Может быть вам о чем-то говорит его имя? Сысоев Артем Михайлович, — повторил Королев.

Полина отрицательно покачала головой.

— Как страшно… Мне жаль, что не смогла вам помочь, но я и в самом деле ничего не понимаю. Я первый раз в жизни вижу этих людей. Знаете, круг моих друзей достаточно узок. Я не хожу на всякие там тусовки, а свободное время провожу дома или с Ленкой на даче.

— А на работе?

— Ну, тут уж речь не идет о дружбе или близком знакомстве. Хотя и своих пациентов, и их родителей я очень хорошо помню. Этих двоих среди них точно не было. У меня хорошая память на лица и имена. В моей работе это здорово помогает, — она грустно улыбнулась.

— Ясно. Что ж, простите, что оторвал вас от дел.

— Какие там дела… Я выходная сегодня. Это даже хорошо, что вы выдернули меня из дома. Жаль только, что повод такой… невеселый.

Они вышли на улицу. Мигом налетел теплый ветер, взъерошил волосы, и метнул в лицо Полине легкий шелковый шарф, — подарок Куприяновой на прошедший Новый год. Снег уже почти везде растаял, и из голой черной земли сиротливо торчали сухие прошлогодние травинки. Суетливые воробьи возились возле луж и чирикали так громко, что заглушали все другие звуки города.

Некоторое время они просто стояли молча. Макс думал о том, что вновь приходится начинать все заново. Оставалась лишь маленькая надежда на то, что Елена сможет опознать убитую или Сысоева. Больше никаких зацепок нет. Остается ждать, что рано или поздно убийцу неизвестной женщины удастся взять.

Он взглянул на Полину. Ему показалось, что за последние дни она еще больше похудела и осунулась. Глаза ее были припухшие, как будто совсем недавно она плакала. А может и плакала, кто знает? Поездка в морг — не самая веселая вещь на свете.

— Вы сейчас домой? Я могу вас подвезти.

Полина замялась.

— Знаете, Максим Викторович, я бы хотела прогуляться. Погода такая хорошая. Наконец-то весна пришла.

— И где вы собрались прогуливаться, если не секрет?

— Да просто по Москве пройтись. Мы с Ленкой раньше, когда еще в школе учились, по выходным всегда по центру гуляли. Просто выходили где-нибудь, например, на Таганке, и шли, куда глаза глядят.

— Вы меня простите, Полина Тимофеевна, но мне кажется, что сейчас не лучшее время для прогулок. Тем более в одиночестве.

— Понятно, — грустно улыбнулась она. — А вы в какую сторону направляетесь?

— Мне, знаете ли, надо заехать в больницу к вашей подруге. Покажу ей фотографию убитой, — он хлопнул себя по карману куртки, — Если не вы, то, может быть, хоть она вспомнит эту женщину. Какая-то связь должна быть.

Макс был очень рад тому, что сегодня у него появился реальный, невыдуманный повод для свидания с Еленой. Хотя чего уж там греха таить, он и так собирался заехать к ней вечером. В последние дни мысль о том, что ему просто необходимо видеть ее изумрудные глаза и огненно-рыжие волосы, появлялась все чаще и чаще. А еще Макс чувствовал — она тоже ждет его и радуется, когда он приходит.

— Ясно, передавайте ей большой привет от меня! Я ей обязательно позвоню. Кстати, — спросила она весело, — А как там Фроська поживает?

— Отлично! На отсутствие аппетита не жалуется. Дети подрастают, а их мамаша исправно охраняет дом.

— Спасибо вам, Максим Викторович! Ленка будет очень рада услышать эти новости.

— А вы не хотите навестить подругу?

Полина с силой потерла лицо ладонями и глубоко вздохнула.

— Поверьте, Максим Викторович, я очень скучаю по Ленке, но в данный момент я не готова с ней разговаривать. В моей личной жизни наметились кое-какие перемены, и мне сначала необходимо все это обдумать самой. А Ленка, конечно же, все из меня вытянет.

— Что за перемены? — спросил Королев, предполагая, что знает ответ, и знает также, почему Куприянова будет против.

— Я собралась замуж. Мой молодой человек сделал мне предложение, и я решила согласиться.

— Денис Кравцов? А вы уверены, Полина, что поступаете правильно?

Полина ничего не ответила, только еще больше побледнела.

— Максим Викторович, я хотела вас попросить. Вы пока не говорите ничего Ленке, хорошо? Она обязательно начнет переживать, нервничать, а ей сейчас никак нельзя.

Максим кивнул, и Полина медленно пошла в сторону метро. Он стоял и смотрел ей вслед. Интересно, что заставляет женщин любить подлецов и негодяев? Почему она, Полина Колобова, симпатичная, неизбалованная, добрая и наивная сделала такой странный выбор? Скажем прямо — она не очень похожа на счастливую невесту. А Кравцов? Что на самом деле толкнуло его жениться на этой девушке? Ведь ни по статусу, ни по финансовому положению она ему совершенно не подходит. Да и не любит он ее. Максу было достаточно одного короткого разговора, чтобы почувствовать, — ни о каких глубоких, искренних чувствах и речи не идет. Кравцов — самовлюбленный эгоист, и Полина для него не больше, чем увлечение, причем бывшее. Тогда почему? Все это очень странно…

Макс закурил сигарету и позвонил в отдел.

— Ну, как все прошло? — услышал он голос Емельяненко. Судя по дикции, он как раз лакомился теми самыми куриными котлетами, которыми обещал поделиться с Ромкой.

— А почему ты еще не в клинике? — ответил вопросом на вопрос Королев.

— Я звонил туда. Дело в том, что у них там какая-то проверка. Не до меня сейчас. Я поеду часика через два, чтобы уж наверняка со всеми переговорить. А сейчас помогаю Ромке отчеты строчить.

— Понял. Молодцы.

— Так что у тебя?

— Пусто, не узнала ни его, ни ее, — уныло сообщил Королев, отчасти оттого, что он действительно очень надеялся на Полину, а отчасти от зависти к коллегам: с самого утра он ничего не ел и живот уже начал не на шутку бурчать и возмущаться этим обстоятельством.

— Как так? Макс, но связь-то просматривается! Может она врет, а?

— Нет, не похоже. Я же все время с ней был. Никаких эмоций, кроме, пожалуй, жалости к погибшей и удивления.

— Ясно! — протянул Вовка. — Слушай, я тут подумал. А что если второй раз Сысоев выстрелил просто так, ради наживы? Грохнул тетю, грабанул и привет! Что если она не имеет никакого отношения к Колобовой?

— Не, не сходится, Вова. Во-первых, что делала эта красотка в такой час в Измайлово за гаражами? Логичнее всего предположить, что возвращалась домой из гостей, но сразу же возникает вопрос номер два — почему ее так до сих пор никто не хватился? Не опознали ее и живущие рядом люди — Ромка проверял. И, наконец, в-третьих — почему, выстрелив в Елену, Сысоев ничего не забрал из квартиры, а эту — обчистил до нитки?

— Да уж, не сходится, — тоскливо подтвердил Емельяненко. — А теперь что?

— Сейчас поеду в больницу к Куприяновой. Покажу фотографии ей, хотя чую, что и там шансов ноль.

— Слушай, а хочешь, я съезжу? — неожиданно проявил инициативу Емельяненко.

— С чего это вдруг? — удивился Королев.

— Ну, так просто. Ты же уже совсем, наверное, замотался. А у меня еще вполне есть время.

— Спасибо тебе, конечно, товарищ капитан, но я как-нибудь сам справлюсь, — отшутился Макс.

Еще не хватало! Вовка вместо него поедет к Елене?!

— Ну, как хочешь, — легко согласился тот, — Тогда набери меня, когда будут какие-нибудь новости, лады?

Королев пообещал непременно отзвониться. Отбросив окурок в стоящую неподалеку урну, он сел в машину.

* * *

Время после обеда не самое лучшее для поездок по городу. Уже часов с четырех московские дороги начинают превращаться в то место, где можно не торопясь почитать книжку, послушать радио, поговорить по телефону, и даже посмотреть телевизор, если таковой имеется в машине. Женщины тоже не теряются, и посвящают лишние два-три часа маникюру или макияжу. Короче говоря, стоя на дороге в столичной пробке можно переделать уйму дел, почти все, кроме того, для чего эти дороги, собственно, и предназначены — по ним нельзя ехать. Промаявшись два с половиной часа, Королев, наконец, припарковался неподалеку от больницы.

— Можно? — робко спросил он, заглянув в палату.

— Привет! Заходи, — услышал он ее голос, в котором к своему огромному удовольствию, услышал радостные и нетерпеливые нотки. — Честно говоря, я уже думала, что ты сегодня не придешь.

Елена села на кровати, прислонившись к подушке. В последнее время она чувствовала себя хорошо, хотя Максим не мог не видеть, что отмена обезболивающих сказывалась тянущими болями, которые Елена пыталась скрывать. Сегодня лицо ее сияло улыбкой, а изумрудные глаза светились, как два ярких уголька. Она собрала свои волосы в пучок, но непослушные рыжие прядки все равно вылезли из-под заколки и теперь спускались ей на грудь огненными струями. Вечернее солнце, нахально протянув сквозь стекла свои руки-лучи, переливалось в них медовым блеском. Макс некоторое время завороженно смотрел на нее. И как ему раньше не пришло это в голову? Ведь он влюбился. Влюбился, как школьник. Это именно та женщина, за которую он готов бороться всю жизнь. Его женщина. Странная штука — судьба. Она любит шутки, и одна из них — его встреча с Еленой. Подумать только, что он мог пройти по жизни, но так и не увидеть этого золотого, зеленоглазого солнца! Она поймала его взгляд:

— Почему ты так странно смотришь?

— Да вроде нормально, смотрю и все! — смутился он и присел на стул. — Ну, как ты сегодня? Что говорит наш доктор Пилюлькин?

— Доктор Пилюлькин говорит, что уже через несколько дней он выпишет меня домой, — радостно сообщила она. — Если бы ты знал, как мне надоело здесь лежать. Сегодня опять коллеги заходили. В клинике полный завал. Хорошо еще, что Ильич у меня такой обстоятельный дядька. Дотошный.

— Кто такой Ильич? — напрягся Максим.

— Заместитель мой. Александр Ильич Уваров. Он еще в прошлом году на пенсию просился. Хорошо, что я его все-таки уговорила остаться. Что бы я сейчас без него делала? А у тебя есть новости?

— Есть, но не такие веселые, как у тебя.

Он увидел, как она замерла, а зрачки так расширились, что глаза моментально превратились из зеленых в черные.

— Что-то с Полькой? — спросила она каким-то неживым голосом.

Тут Королев не выдержал и захохотал в голос.

— Слушайте, девчонки, я с вами скоро с ума сойду! Вот и твоя Колобова пару часов назад точно так же отреагировала!

Он сделал преувеличенно испуганную физиономию, выпучил глаза и передразнил Полину: «Что-то с Ленкой?»

— Так с ней все хорошо?

— Все у твоей Полины нормально. Жива-здорова! Обещала обязательно позвонить.

Королев немного поколебался: рассказать Елене о готовящейся свадьбе или все-таки промолчать? Пожалуй, не стоит. Во-первых, он пообещал Полине сохранить все в тайне, а во-вторых Елене, действительно, лишние отрицательные эмоции совсем ни к чему.

— Слава Богу! — выдохнула Елена, — Тогда — что?

Королев вкратце рассказал о том, что случилось, а затем вытащил фотографии.

— Посмотри внимательно. Может, ты знаешь их?

Елена взяла снимок в руки и сначала долго всматривалась в посмертное изображение молодой, красивой женщины.

— Нет, Максим, я никогда не встречала эту девушку. Полинка права — у нее очень яркая и запоминающаяся внешность. Если ее кто-нибудь увидит, то забудет очень не скоро. Неужели ее никто не ищет?

— Пока ни под одно описание она не подходит. Но дело осложняется еще и тем, что при ней не было найдено никаких документов. Сумка была пуста. Может она вообще не москвичка, а приехала из какого-нибудь другого города. Тогда все может затянуться очень надолго.

— Странно, что такая красавица делала возле гаражей в Измайлово, — задумчиво произнесла Елена, наматывая одну из своих прядей на палец. — Я скорее могла бы ее представить в каком-нибудь элитном фитнес-клубе, или за рулем навороченной иномарки.

— Согласен, тем более что вещи на ней были весьма дорогие, несмотря на кажущуюся простоту. По всему выходит, что убитая была человеком очень не бедным.

— А что на втором снимке?

Королев протянул ей фотографию предполагаемого убийцы.

— Вот это да, — протянула Елена, — Наркоман?

— С чего ты так решила?

— Невооруженным взглядом видно. Макс, не забывай, я по образованию медик. Кроме того, по окончании института я проходила практику в одной из наркологических больниц. Мне кажется, что именно его я там и видела, но это было много лет назад. Если не ошибаюсь, его звали Артем. Фамилию не вспомню.

Макс вдруг почувствовал, что у него похолодели ладони.

— Ты так хорошо его запомнила? Почему?

— Знаешь, у этого парня были какие-то очень богатые и влиятельные родители. Денег грохнули немерено, чтобы вытащить сыночка из болота, но проблема была в том, что он совершенно не хотел лечиться. Такой наглый, мажористый подонок, который плевать хотел на всех и вся. Он постоянно хамил врачам, а нам, молоденьким практиканткам, вообще проходу не давал. Мразь редкостная. Кстати, он вроде как даже сидел в тюрьме. А потом его родители уехали куда-то за границу.

— А он?

— Кажется, остался в России. Больше ничего не знаю. С тех пор прошло много лет, и мы с ним, слава Богу, ни разу не пересекалась. А при чем тут он, Макс? — спохватилась Елена.

— Дело в том, что это именно этот человек стрелял в тебя в ту ночь. На пуле, которая застряла в стене, обнаружились четкие отпечатки. Его полное имя — Сысоев Артем Михайлович. Ты права, он неоднократно привлекался нами за причастность к наркотикам. Кроме того, ту женщину, фотографию которой я тебе показывал, убил тоже он. Разница между выстрелами всего несколько часов. Осталось только выяснить, какое отношение имеет Полина к этой барышне.

— Ничего себе задачка! А с чего ты взял, что Поля и эта женщина знакомы?

— Я не говорил, что они знакомы, но между ней и твоей подругой все-таки должна существовать какая-то связь.

— И какая?

— Этого я пока не знаю, но думаю, что если я это выясню, то сразу пойму и все остальное. В каждом деле есть такой вопрос, ответ на который является ключевым. И я думаю, что это именно такой вопрос.

 

X

Денис вошел в квартиру и крикнул:

— Полина, ты дома?

Никто не отозвался. Может, заснула? Он бросил в угол букет, прислонил туго набитую сумку к стене и прошел в комнату. Свежий ветер, врывающийся в комнату, пузырем надул легкую прозрачную занавеску. В косых солнечных лучах, словно вальсируя, кружились едва заметные глазу пылинки. Полины нигде не было. Интересно, куда она могла пойти? Судя по утреннему разговору, она никуда не собиралась. Денис вытащил телефон, но оператор тут же сообщил, что вызываемый абонент находится вне зоны действия сети.

На кухне Денис разложил продукты на столе и сунул в морозилку бутылку французского шампанского. Затем он вытащил из кожаной папки прозрачный файл, в котором лежал контракт. На основании этого документа он, Денис Кравцов и Полина Колобова, завещают друг другу все свои средства и сбережения. Он еще раз пробежал наметанным взглядом по строчкам и удовлетворенно вздохнул. Все-таки юрист он хороший, можно сказать — профессионал. На самом деле он очень гордился собой. Ведь еще совсем недавно он прибыл в столицу почти без гроша, имея в багаже только диплом об окончании юридического факультета Саратовского Государственного университета и бешеное желание стать настоящим москвичом. Денис Кравцов, несмотря на все свои недостатки, был человеком способным, упорным и очень неглупым. Работу свою он любил и делал ее с удовольствием. Начальство это замечало, поощряло и всячески продвигало Дениса вверх по служебной лестнице, поручая сложные, запутанные дела. Шеф знал, что Кравцов обязательно выполнит его поручения, и лишний раз не требовал отчета. Пока все складывается хорошо, даже очень хорошо!

Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил галстук и снял пиджак, пристроив его на спинке стула. Достав с полки низкий тяжелый стакан, плеснул туда минеральной воды. Колючие пузырьки облепили прозрачные стенки и приятно зашуршали. Денис хлебнул и открыл настежь форточку. Полина не любила, когда в кухне курили, но сейчас ее нет. Он с наслаждением затянулся ароматным сизым дымом. Это были ЕЕ сигареты — тонкие, длинные, коричневые, и ему казалось, что она тоже незримо присутствует рядом. Он словно чувствовал ее легкое дыхание, ее запах, ее сумасшедшую сексуальную ауру.

Однако времени уже очень много, а Полины до сих пор нет. Где она может быть? Почему не позвонила? От внезапно пришедшей в голову мысли Денис моментально похолодел: а вдруг ее убили?! Ведь кто-то уже один раз пытался это сделать. А если этот «кто-то» опередил его? Господи, тогда получается, что все зря?! Мелко дрожащими руками он набрал ее номер.

— Алло, — на этот раз трубка ответила после второго гудка.

Денис почувствовал, что стальной стержень внутри него сжался и расплавился, разливаясь горячим, приятным теплом.

— Поля! Где ты? Я звоню-звоню, а ты постоянно недоступна.

— Привет, Денис, — услышал он ее усталый голос, — Мне нужно было отъехать по одному важному делу. Видимо, я была в метро. Знаешь, я, наверное, не смогу приготовить сегодня ничего существенного. Сейчас забегу в магазин, схвачу чего-нибудь на бутерброды, и — домой.

— Не надо, милая! Я уже все купил.

Возникла пауза.

— Ты?

— Конечно, ведь у нас с тобой сегодня праздник! Я заказал кое-что в ресторане.

— Какой праздник, Денис? — искренне удивилась Полина.

Такого поворота Денис не ожидал. Он был уверен, что Полина не может забыть их утреннего разговора. Она должна быть просто на седьмом небе от счастья.

— Как — какой? Разве ты не приняла сегодня мое предложение, Полюшка? Для меня — это серьезный повод для радости. А для тебя?

— А, ну да, конечно, — пробормотала Полина. В ее голосе Денис уловил незнакомые ему до сих пор досадливо-равнодушные нотки, которые заставили его неприятно удивиться. Пожалуй, с оформлением договора и брака действительно тянуть не стоит.

— Ладно, Денис, я скоро буду, — сказала она и отключилась, оставив его в тягостном раздумье.

Она действительно сильно изменилась. Это уже не та прежняя восторженная девочка, которая так наивно радовалась дешевому букетику, и которая часами гуляла с ним по Чистым прудам, прячась от осеннего дождя под стареньким провисшим зонтом. Это была какая-то совершенно незнакомая Денису женщина. Женщина, которая обладает некой силой. Он чувствовал, что еще немного и она решится на открытое сопротивление. Но как и отчего произошла эта метаморфоза, он не знал. Это его пугало.

До прихода Полины он успел переодеться, разложить салаты, порезать овощи и помыть фрукты. Наконец, он услышал звук открываемой двери.

— Ну, наконец-то, любимая! Где ты была? — Денис вышел в коридор, нежно поцеловал Полину и помог ей раздеться.

— Да, так, неважно. Просто позвонила Валентина Игоревна, просила ненадолго подъехать на работу, — сама не зная почему, соврала она. Полина не хотела рассказывать Денису о том, что произошло сегодня днем.

Он укоризненно покачал головой, вешая на плечики ее пальто.

— Полюшка, так нельзя. У тебя же выходной! Это, в конце концов, переходит всякие границы. Они просто используют тебя в своих целях!

«А ты? Для какой цели используешь меня ты, Денис?» — мысленно спросила Полина и юркнула в ванную. Она так долго и старательно мыла руки душистым мылом, а потом просто сидела на краю ванны, подставив под струю красные от горячей воды ладони, что Денис не выдержал и осторожно постучал в запертую дверь:

— Поля, ты в порядке?

— Да, я уже выхожу.

Наконец, Полина вошла в комнату. На журнальном столике в ожидании томились разнообразные закуски, а в углу комнаты в глиняной напольной вазе благоухал великолепный букет ярко-красных голландских роз. Денис, улыбаясь, отрывал блестящую фольгу с горлышка бутылки.

— Присаживайся, любимая! Я хочу выпить за нас! И за то, что я наконец-то дождался твоего ответа. Этим ты сделала меня самым счастливым человеком на свете! У меня для тебя сюрприз. Я договорился, и завтра нас с тобой распишут.

— Как — завтра? — оторопело переспросила Полина.

— А вот так. Ты же сама хотела, чтобы все случилось как можно быстрее. У меня в Грибоедовском дворце работает одна хорошая знакомая. Она все устроила наилучшим образом. Ты рада?

Она медленно кивнула и улыбнулась через силу.

Шампанское, вспенившись пушистой снежной шапкой, немного пролилось на льняную салфетку. Полина осторожно отпила пару глотков и исподволь взглянула на человека, который вальяжно расположился в кресле напротив. Сейчас больше, чем когда либо, он был похож на фотомодель: мужественное лицо с тонким греческим профилем, маникюр, небрежно откинутые со лба волосы, светлая льняная рубашка, расстегнутая до груди, и демократичные, но умопомрачительно-дорогие светлые джинсы. Наверное, он тоже очень себе нравился, поэтому то и дело бросал косые взгляды в зеркальную стену шкафа. Именно там отражалась идиллическая и до зубовного скрежета сладкая картинка под названием «Помолвка». На мгновенье Полине стало так противно, что она еле сдержалась, чтобы не убежать обратно в ванную. Однако Денис ничего этого не заметил и продолжал, как ни в чем не бывало:

— И еще кое-что. Знаешь, милая, я тут сегодня подумал, что вел себя по отношению к тебе просто по-свински. Ты прости меня, если сможешь. И вот что я решил. У меня за годы работы накопилась довольно приличная сумма, и я хочу оформить на твое имя все свои сбережения.

— Я не совсем тебя понимаю. Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал. Вот смотри, — и он положил перед ней договор. Внизу красивая размашистая подпись: «Денис Кравцов».

Полина медленно читала ровные строки, наполненные сухими казенными формулировками, и не понимала ровным счетом ничего.

— Прости, но не мог бы ты мне простым языком объяснить, в чем тут дело? — сказала она наконец, чувствуя, что голова постепенно начинает наливаться тяжестью — то ли от шампанского, выпитого на голодный желудок, то ли от этого бесконечного и такого безумного дня.

— Хорошо, — терпеливо начал он. — В двух словах. Если со мной что-нибудь случится, то именно ты становишься моей наследницей. И наоборот.

Он с удовлетворением перехватил испуганный взгляд Полины:

— Денис, о чем ты говоришь? Что с тобой может случиться? Тебе угрожали?

Он засмеялся и, перегнувшись через стол, погладил ее по раскрасневшейся щеке.

— Нет, конечно! Но все мы, к сожалению, ходим под Богом. И кто знает, какие у него на нас планы? — философски заметил он, подливая себе вина.

— Но ведь это глупо! Ты молодой, здоровый человек. Зачем тебе это?

— Знаешь, Полюшка, ты можешь отказаться подписывать эту бумагу — это твое право. Но я своего решения менять не собираюсь.

Полина встала и прошлась по комнате. В конце концов, что в этом такого странного? Любящий человек проявляет заботу о своей невесте. А то, что он делает это таким необычным, нестандартным образом тоже легко объяснить: он юрист и знает лучше, чем кто-либо, что все денежные вопросы лучше оформлять нотариально. Потому что случись что — человек без бумажки, как хорошо известно — букашка.

— Послушай, но ведь если мы поженимся, то так и так унаследуем имущество друг друга. Зачем еще и эта бумага?

— Поля, это просто формальность. Если хочешь, можешь воспринимать ее, как знак того, что с моей стороны все серьезно. Но повторяю еще раз, ты вовсе не обязана подписывать.

Она отвернулась к окну и некоторое время молчала. «Неужели все сорвется?!» — с отчаянием думал Денис, глядя на ее напряженную прямую спину и тонкие руки, обхватившие плечи.

— Хорошо, Денис, я согласна, — решилась она, наконец. — Хотя я, в отличие от тебя, не могу похвастаться какими-то невероятными накоплениями. Ты прекрасно знаешь, что все, что у меня есть — это малогабаритная квартирка и пара сотен евро.

Он залпом допил шампанское.

— Это совсем не важно. Главное, что ты мне доверяешь так же, как я тебе.

Денис протянул ей изящную тонкую ручку, и Полина поставила свою подпись в тех местах, куда он указал.

— Ну, вот и все! — весело сказал он и поцеловал Полину. — На этом официальную часть нашего с тобой праздничного вечера объявляю законченной. Пора переходить к неофициальной.

С этими словами он подхватил Полину на руки и отнес в соседнюю комнату, где уже предусмотрительно была разложена кровать, а на тумбочке горели свечи. Она не заметила, что в его глазах плескалось неподдельное облегчение.

 

XI

Будильник звонил уже в четвертый раз. Анке с трудом открыла глаза. В голове сильно гудело, а в горле до сих пор плескался вчерашний виски. Она перевела взгляд на прикроватную тумбочку: половина девятого. Надо бы сегодня появиться в офисе. Вчера днем она пообещала отцу, что придет на работу. Кто же знал, что в девять позвонит Свен, и позовет ее в клуб? После их случайной встречи они обменялись телефонами и теперь виделись почти каждый день. Черт, как не вовремя она дала это обещание! Но в последнее время Анке стала побаиваться отца, не ровен час, может и уволить. На что тогда жить? Она зашлась хриплым кашлем, и нехотя поплелась в душ. «И где, интересно знать, носит Марику? Почему она постоянно держит телефон выключенным? Неужели эта тварь все-таки решила кинуть ее?» — размышляла она, подставляя лицо под прохладные струи. Двести тысяч евро пришлись бы сейчас очень кстати. Именно в эту сумму оценила Анке свои услуги посредника. Марике ничего не оставалось делать, как принять эти условия, иначе ей пришлось бы самой в незнакомой стране искать исполнителя. А это — ой, как непросто, тем более что время работало против нее. Сумма, конечно, не маленькая, но учитывая сколько в случае удачи получит сама наследница — сущие пустяки. Она кинула взгляд в запотевшее зеркало: из его глубины на нее смотрело опухшее лицо, покрытое мелкими красными прыщами. Под глазами — синеватые мешки, а на лбу залегли глубокие продольные морщины.

Закутавшись в теплый махровый халат, Анке вышла на кухню и поморщилась от отвращения: в раковине громоздилась куча немытой посуды. Сколько она не убирала квартиру? Кажется, уже больше двух недель. Ну почему матери отец оплачивает домработницу, а ей, единственной дочери — нет? В конце концов, это несправедливо! Скорее бы он подох — тогда бы это разом решило все ее проблемы. Теперь она все чаще и чаще стала задумываться над этим. Но в свои шестьдесят семь отец выглядел максимум на сорок. Он всегда вел здоровый образ жизни, занимался спортом и регулярно посещал врачей. Так что пока пока нужно крутиться самой.

Анке выдавила из пачки две таблетки и запила их водой из открытой бутылки. Потом она пошарила в холодильнике и обнаружила там коробку с недоеденной пиццей. Сунув ее в микроволновку, она положила в кружку две ложки растворимого кофе, плеснула туда воды из чайника и закурила. В этот момент зазвонил телефон.

— Бихельмайер! — хриплым голосом отозвалась она в трубку.

— Привет, — услышала она сухой голос отца, который не предвещал ничего хорошего. — Ты где?

— Еще дома, — она выдохнула сизый дым через ноздри и закатила глаза в ожидании очередной нотации.

— Как это понимать? Ты обещала приехать утром в офис. Мне через час нужно уезжать, а я хотел передать тебе кое-какие бумаги. Почему ты опять опаздываешь?

— Я не виновата, что вы начинаете работать в восемь! Черт побери, отец, это слишком рано для меня!

— Рано?! Где ты была вчера ночью? Я пытался тебе дозвониться, но ты так и не соизволила взять трубку. Ты что, опять пила?

— Какая разница, — огрызнулась Анке. — Мне не три года, чтобы постоянно отчитываться! Дай мне жить спокойно.

— Спокойствия захотела? Я согласен. Сейчас же подпишу приказ о твоем увольнении. Желаю удачи.

— Эй, постой, — перепугалась Анке, — Я скоро приеду. Между прочим, ты уже два месяца не даешь мне ни цента!

— Я ничего не хочу об этом слышать. Если в течение часа я не дождусь тебя, можешь начинать искать новое место.

В ухо полетели гудки.

— Да, пошел ты, — пробормотала Анке и пошла одеваться.

Но тут вдруг телефон снова ожил.

— Чего еще? — буркнула она, прижимая трубку плечом и надевая джинсы.

— Анке, здравствуйте! — услышала она смутно знакомый женский голос. — Это фрау Шнайдер, мама Марики.

Лоб под волосами вмиг покрылся липкой испариной, и кровь бросилась к лицу.

— А, доброе утро. Что-то случилось? — спросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал естественно и непринужденно.

— Боюсь, что да. Моя девочка пропала. Телефон у нее отключен. Я не знаю, что и думать. Может быть вы знаете где она?

По голосу чувствовалось, что невидимая собеседница едва сдерживает слезы.

— Я не знаю, — соврала Анке, с трудом сглотнув вязкую горьковатую слюну, — Мы уже давно не виделись. А вам она ничего не говорила? — осторожно спросила она.

— В том-то и дело, что нет. В последний раз мы общались с ней в тот день, когда она должна была встретиться с каким-то адвокатом. Она была очень возбуждена, говорила что-то о том, что этот день будет решающим. Я так ничего и не поняла.

— Сожалею, но ничем помочь не могу.

— Я чувствую, что с Марикой что-то случилось… Вы не знаете, может быть она куда-нибудь уехала? Она вам не звонила?

— Нет, мы не созванивались.

— Извините, что отвлекла вас. Наверное, придется обратиться в полицию. У меня есть кое-какие связи. До свидания, — тихо попрощалась Шнайдер.

Анке дрожащими пальцами положила телефон на тумбочку и нащупала в заднем кармане джинсов мятую пачку сигарет. Значит, Марика и вправду пропала. Не звонит не только мне, но и матери. На нее это не похоже. Эта дурочка всегда питала нежные чувства к своим родителям, а когда была замужем, постоянно высылала им деньги. Колобов всячески поощрял ее дочернюю любовь и не скупился на эти ежемесячные дотации. Он в последнее время вообще помешался на семье и детях. Исходя из всего этого, можно предположить, что с Марикой действительно произошло несчастье. Судя по всему, Шнайдер не врет — она не знает где ее дочь. А что все это дает мне? Ничего хорошего. По крайней мере, денег я точно не получу. Анке с силой затушила сигарету и выругалась вслух. Что делать дальше? Сказать, что Марика уехала в Россию? Что собиралась найти дочь покойного мужа? Ни в коем случае! Иначе всплывет не только то, что они общались перед самым ее отъездом, но и истинная причина этой срочной поездки! Она будет молчать, а больше никто ничего не знает.

 

XII

— Эй, Колобок! — услышала Полина за спиной знакомый голос.

Она обернулась и увидела, как с другой стороны дороги ей машет Ольга. Сегодня на ней была надета коротенькая приталенная кожаная курточка и узкие черные брючки. Широкий пестрый дизайнерский шарф был обмотан вокруг шеи, ноги казались еще длинней и стройней, благодаря серым замшевым сапожкам на высоченной шпильке. «Она действительно настоящая красавица!» — с восхищением подумала Полина, глядя на подругу во все глаза. Она помахала в ответ. Ольга, не дожидаясь зеленого, перебежала через дорогу, причем Полина заметила, как ее провожали взглядами водители резко затормозивших автомобилей. Пожалуй, странно, что дело не закончилось аварией…

— Привет! Ты на работу? — спросила Сабурова, целуя Полину в щеку.

— Да. А ты что так рано? На тебя не похоже!

Ольга звонко рассмеялась, демонстрируя великолепные, ровные белые зубы.

— Ты, как всегда права, Колобок! Я ужасно не выспалась, но сегодня у меня запланировано несколько важных встреч. К тому же я рада, что тебя, наконец, увидела. Ты же так и не отвечаешь мне на мои сообщения. А я, между прочим, волнуюсь!

Полина смутилась. Ведь она действительно совершенно забыла о том, что Ольга уже несколько дней назад просила ее перезвонить.

— Прости, виновата. Просто столько всего произошло, что совсем из головы вылетело, — пробормотала она.

— Да, ладно тебе, не оправдывайся, я все понимаю. Ты в порядке?

— Да, все нормально, — уклончиво ответила Полина.

— Поль, а что все-таки случилось? У меня был какой-то капитан по фамилии Емельяненко или Емельченко, не помню точно.

— Прости, Оленька, я не хотела тебя вмешивать. Так получилось, не сердись!

— Брось ты, Колобок! Разве можно на это сердиться? Дело-то серьезное. Так вот этот капитан сказал, что тебе угрожают. Это правда?

Полина нехотя кивнула.

— Ничего себе! Но ведь это бред какой-то. Ты хотя бы догадываешься, кто это может быть?

— Нет, Оль, понятия не имею, — Полина хотела поскорее уйти от неприятной темы, и не стала ничего говорить о последней встрече с Королевым.

Ольга недоверчиво и пристально посмотрела ей в глаза.

— Знаешь, Колобок, если бы я попала в подобную передрягу, я бы забаррикадировалась дома и вообще никуда не выходила. А ты, я смотрю, смелая. Не боишься?

— Оль, я устала бояться. Тем более, — бояться чего-то непонятного. Будь что будет.

— Ну-ну, — скептически протянула Сабурова. — Но ты все-таки поаккуратнее, мало ли… Кстати, как там наша Куприянова?

— Уже все хорошо! Скоро выписывают, — улыбнулась Полина.

— Ладно, будешь звонить ей, передавай мой пламенный привет!

— Можешь сама ей позвонить. Хочешь, дам тебе ее номер?

Сабурова слегка наморщила хорошенький носик, отчего большие темные очки сместились кверху, и хмыкнула:

— Номер у меня есть, но ты же знаешь, что мой звонок ей здоровья не прибавит. Ни для кого не секрет, что она терпит меня только в твоем присутствии.

— Оль, ну зачем ты так? Ленка любит тебя.

— Ага, как собака палку! — саркастически усмехнулась она. — Ладно, не будем о грустном. А как у тебя на личном фронте? Замуж еще не собралась?

— Собралась, — тихо ответила Полина.

— Да ладно, — недоверчиво округлила глаза Ольга. — Шутишь?

Полина покачала головой:

— Не шучу. Сегодня иду в ЗАГС.

Сабурова уставилась на нее, словно пытаясь понять, разыгрывает ее Полина или нет.

— А почему такая спешка-то? Что, свадьбы не будет?

— Мы решили, что сейчас не до этого. Может быть потом… — неуверенно сказала Полина.

— Ну и ну! Вот это номер! Колобова, ты ли это?!

Полина не ответила. Этот разговор уже начал тяготить ее.

— А кто жених? Этот твой юрист, что ли?

Полина нехотя кивнула.

— Ну, хоть так. Вроде он парень хороший. Но только ты почему-то довольной не выглядишь. Из-за Ленки переживаешь?

Полина неопределенно пожала плечами.

— Эй, Колобова! Мне-то скажи, что-то еще произошло?

— Оль, все очень сложно. Я сгоряча пообещала Денису, что выйду за него, а вот сейчас сомневаюсь. Как думаешь, может отказаться, пока не поздно, а? Мне кажется, это не мой человек.

— Не понимаю я тебя, Колобок! — покачала головой Сабурова, — Мужик красивый, молодой, не бедный, тебя любит. Что тебе еще надо? Так и будешь всю дорогу ждать принца на белом коне? Что ты молчишь-то? Но, конечно, решать тебе. Ладно, подруга, не вешай нос! В конце концов, поступай так, как считаешь нужным.

Ольга улыбнулась и легонько щелкнула Полину по кончику носа.

— Но если все-таки решите свадьбу играть, про меня не забудьте! Я тоже салатики с шампанским люблю, — сказала она и похлопала себя по плоскому животу.

— Конечно, Оль, даже не сомневайся. А сейчас, прости, но мне пора на смену, — и Полина, быстро обняв подругу на прощание, быстро побежала в сторону метро, а Ольга еще долго смотрела ей вслед. Она была крайне озадачена. Достав телефон, она набрала последний номер:

— Привет, надо срочно увидеться. Я могу подъехать в центр. Это очень важно.

И Ольга подняла руку. Долго ждать не пришлось, не прошло и полминуты, как рядом остановилось сразу три машины. Недолго думая, она прыгнула в первую, и назвала нужный адрес. Серебристая «Тойота» шаловливо мигнув фарами, немедленно отъехала от тротуара, оставив позади себя менее удачливых конкурентов.

 

I

«Я совсем не хочу за него замуж! Что я делаю?! Зачем я вообще согласилась на его переезд ко мне? Такое ощущение. Что в последние несколько дней не я, а кто-то другой управляет моими мыслями, моими поступками, да и вообще моей жизнью. Я совершенно потерялась. Господи, помоги мне!» Полина распахнула дверь сестринской и чуть было не зашибла Проскурину.

— Боже мой, Колобова! Ты что, совсем ополоумела, что ли? — возмутилась перепуганная начальница, отскочив в угол, — Что стряслось-то?

— Простите, Валентина Игоревна, я случайно.

— Полина, ты меня пугаешь. Посмотри на себя, ты вся горишь, как в лихорадке. У тебя температура, это точно!

— Уверяю вас, со мной все в порядке. Просто я сегодня немного нервничаю.

Проскурина силой потянула Полину за руку и заставила ее сесть на диван. Приложив ладонь к ее пылающему лбу, она достала из нагрудного кармана градусник.

— А ну, быстро! И даже не пытайся со мной спорить.

Полина помотала головой.

— Уволю! — нахмурилась Валентина Игоревна и сунула градусник ей в руку, а сама моментально обмотала вокруг ее левой руки манжетку тонометра.

— Ничего себе! — присвистнула Проскурина. — Сто восемьдесят на сто! Детка моя, да ты такими темпами инсульт схлопочешь. А ну-ка быстро ложись. Сейчас таблетку дам.

Она схватила свою сумку и моментально выпотрошила ее на стол. Большая связка ключей на сине-желтом брелоке, пухлая матерчатая косметичка ядовито-розового цвета, пара запасных колготок, бутерброды с сыром, заботливо упакованные в пищевую пленку, непонятно откуда взявшаяся беспроводная мышка от компьютера, телефон, зонт, кошелек, журнал с телепрограммой, маленькая бутылка с водой и еще тысяча очень нужных вещей образовали такую огромную кучу, что было странно, как все это могло поместиться в такой сравнительно небольшой дамской сумке. Среди всего этого барахла, Проскурина отыскала маленькие желтенькие таблеточки в серебристой упаковке.

— На, быстро сунь под язык и прекрати со мной спорить. А вот теперь рассказывай давай, что опять произошло. И не вздумай врать. У тебя все равно ничего не получится. Я от тебя не отстану, так и знай!

Полина прикрыла глаза. Пилюля растеклась по рту противным горьковато-полынным вкусом. Она немного подышала широко открытым ртом.

— Просто я замуж выхожу, — слегка придушенным голосом проговорила она.

Проскурина всплеснула пухлыми ладошками:

— Да ты что! Радость-то какая, Полюшка!

— Угу, — неопределенно промычала она. — Только вот мне кажется, что я совершаю самую большую ошибку в своей жизни. Чем дальше, тем больше я в этом убеждаюсь.

Проскурина посмотрела на Полину так, будто и впрямь сомневалась в ее душевном здоровье.

— Не понимаю я тебя, Колобова! То хочу замуж, то не хочу.

— Да я и сама себя не понимаю, — с досадой проговорила Полина. — Все как-то не так… Черт, я даже не знаю, как это объяснить! — голос сорвался, и из глаз синхронно выкатились две крупные прозрачные капли.

— Вот что, Полина, послушай меня, старую, но мудрую тетку Тортиллу. В браке главное — любовь. Есть она — все будет хорошо, и никакие ссоры-споры не помешают вашему счастью. А нет ее — так ничего нет. Даже дети, как бы много их не было, не смогут склеить семью. Так что подумай хорошенько, надо ли тебе все это.

Полина закрыла глаза руками.

— Я не знаю, что мне делать! — в отчаянии выдохнула она. — Мне кажется, что я люблю совсем другого человека. Но я это слишком поздно поняла. Теперь я ему не нужна, у него есть девушка. Вы бы ее видели! Она такая, такая!.. — Полина сделала в воздухе неопределенные пассы руками. — И имя у нее подходящее — Диана. По-моему, они скоро поженятся.

— Это он тебе сам сказал?

Полина помотала головой:

— Просто я случайно разговор подслушала.

Проскурина сделала большие удивленные глаза.

— Не специально, — скороговоркой пробормотала Полина. — Так получилось…

— И что с того?

— И я сгоряча пообещала Денису, что выйду за него замуж. Назло Митьке. И себе. Ой, какая же я дура! — промычала Полина, хватая себя за виски. — Валентина Игоревна, что мне делать? И зачем я согласилась идти сегодня в этот дурацкий ЗАГС?

— Успокойся сейчас же и не реви. Вы сегодня только заявление подадите. Еще будет время отказаться, — строго проговорила Проскурина.

— Не-а, не будет, — всхлипнула Полина. — Денис сказал, что мы сегодня же распишемся. У него какая-то знакомая в Грибоедовском работает. Она обещала сделать все одним днем.

— Обалдеть! Сколько лет на свете живу, а о таком первый раз слышу. Все у вас, молодых, не как у людей! То резину тянете, а то вдруг — раз и в ЗАГС! Я тут с ума сойду с тобой. И что ты будешь делать? Пойдешь?

Полина неопределенно повела плечами.

— Я обещала… Как я могу отказаться? Это с моей стороны будет нечестно.

— Ну-ну! А сделать и себя и его несчастными на всю жизнь — это, по-твоему, честно? Ты же сама только что сказала, что не любишь его, и идешь замуж, только чтобы сделать больно другому.

Полина не ответила.

Проскурина встала, подошла к окну и побарабанила пальцами по подоконнику.

— Молчишь? Тогда слушай, расскажу тебе одну историю. Была я тогда совсем молоденькой девочкой, только училище закончила. Был у меня один парень. Красавец, умница, первый кавалер на любых вечеринках. Девчонки все до одной были от него просто без ума. А он все ко мне лип. И до дома провожал, и цветы дарил, и в кино водил. Словом, не жених, а медовый пряник. Даже чем-то на твоего давешнего похож. Но мне с ним всегда как-то не по себе было. Даже объяснить толком не могу, но как будто мы с ним с разных планет были, он с Марса, а я с нашей земли грешной. И вот через какое-то время он мне предложение сделал. Все мои подружки мне так завидовали, что аж зубами скрежетали! Но я отказалась.

— Почему? — спросила Полина, которая слушала начальницу с широко открытыми глазами.

— А потому, что поняла, что если соглашусь, то поломаю жизнь не только себе, но и ему. Знаешь, Поля, чтобы прожить всю жизнь в согласии и счастье, надо, ну как тебе сказать? Дышать в унисон, что ли? Ты должна чувствовать этого человека так же, как саму себя.

— И что, не пожалели?

Проскурина повернулась к ней и широко улыбнулась:

— Нисколько! Прошел год, и встретила я своего Леньку. Простой был парень, работяга. Но с ним рядом мне так легко и свободно было, ты себе даже представить не можешь. И трех месяцев не прошло, как поженились мы. Двух детей вместе подняли, сейчас внуков нянчим. В следующем году сорок лет совместной жизни праздновать будем. И ни дня я не жалела, что дождалась своего счастья. Когда пару лет назад он в аварию попал, — Валентина Игоревна тяжело вздохнула, — Я все утро, пока мне не позвонили, места себе не находила. Да помнишь, наверное? — усмехнулась она.

Полина кивнула. Действительно в тот день ее начальница была сама не своя — кричала на всех по поводу и без повода, все роняла, теряла, да вообще вела себя очень странно. И только около обеда ей позвонили и сообщили, что Леонид Григорьевич попал в больницу с множественными переломами и сотрясением мозга. В его машину, на которой Проскурин направлялся на дачу, врезался огромный самосвал, он чудом остался жив. Валентине Игоревне тут же дали неоплачиваемый отпуск и три долгих месяца она сутками не отходила от постели мужа.

— Вот ты спросишь, зачем я вывалила на тебя все это? А я тебе отвечу. Спроси себя, Полюшка, сможешь ли ты так же чувствовать своего будущего мужа? И с ответом не торопись — он может оказаться неожиданным.

С этими словами Проскурина вышла из сестринской, оставив Полину в тяжелом раздумье.

 

II

Они медленно шли по скверу. Ее тонкие каблучки выстукивали по сухому серому асфальту. Навстречу попалась группа подростков. Их спущенные почти до колен широченные брюки надувались на ветру пузырями, а холщовые сумки на длиннющих ремнях почти волочились по земле. Разговор напоминал птичий базар — он почти ни слова не понимал, хотя разговаривали они громко, и вроде бы по-русски. В руках каждого — банка «Спрайта». «Эти точно не дадут себе засохнуть!» — подумал Денис, провожая взглядами живописную группу.

* * *

…Вспомнилась далекая весна. Он, Денис Кравцов, семнадцати лет отроду, одетый в фирменную кожаную куртку и джинсы, шел по бульвару с Ларисой Грачевой. Ее цепкая костлявая ладошка напоминала ему морщинистую, холодную куриную лапку, отчего на его красивом лице время от времени появлялась гримаса отвращения.

Это была, пожалуй, самая невзрачная его одноклассница. Худенькая, щупленькая, с длинным узким носом, на котором сидели нелепые очки в коричневой роговой оправе, и маленькими невыразительными глазками, которые казались еще меньше за толстенными стеклами. Учеба давалась ей с трудом, девчонки ее сторонились, и, пожалуй, единственное, что ее по-настоящему интересовало — это классическая музыка. Доучившись до одиннадцатого класса, она так и не завела ни подруг, ни тем более друзей. Тихая и незаметная, она постоянно сидела в своем коконе, ни с кем не общалась, за что и получила кличку Гусеница. Для того, чтобы она согласилась встречаться с Денисом, пришлось целый месяц писать ей дурацкие записки, звонить домой и даже достать через отца два билета на концерт Мацуева, который должен был приехать к ним в город на гастроли. Теперь, наконец, от ее былой настороженности не осталось и следа.

И вот он шел рядом с ней и всю дорогу проклинал своего друга, Егора Новицкого, который подбил его на этот идиотский спор — удастся ли ему, Кравцову — сердцееду и ловеласу — затащить в постель непробиваемую Грачеву. Солнце, как игривый щенок, валялось своими теплыми боками в апрельских лужах, легкий ветер поднимал прошлогоднюю сухую листву и кружил ее по пыльным дорожкам, а Денису хотелось провалиться сквозь землю, когда он ловил на себе недоуменные и насмешливые взгляды встречных девчонок, многие из которых учились в соседних школах. Позору теперь не оберешься! Он, самый красивый парень школы, гуляет с Гусеницей! Она же, как ему казалось, ничуть не стеснялась и наоборот старалась всем продемонстрировать их отношения: хватала его за руку, прижималась к плечу и широко улыбалась, демонстрируя кривые зубы стиснутые брекетами.

В тот же вечер все и случилось. Родители Новицкого уехали на дачу, и именно в его квартиру Денис привел Ларису.

Он уже успел натянуть джинсы, а она еще лежала под простыней на разложенном диване, когда в дверь вошел Новицкий и остальные ребята из их компании…

Спор он выиграл, но на его совести осталось-таки маленькое, но очень неприятное пятнышко, о котором он очень не любил вспоминать. Больше Лариса Грачева в школе не появлялась, чему Денис был откровенно рад. Но только через месяц выяснилось, что в тот самый вечер, когда он выиграл свой спор, она пыталась покончить жизнь самоубийством, перерезав себе вены. Ее обнаружила мать, вернувшаяся с работы раньше обычного. Сразу же после выписки из больницы, Лариса вместе с родителями переехала в другой город. Об истинной причине своего поступка она так ничего и не сказала. Все списали на одиночество и переходный возраст.

* * *

Денис поежился: и с чего это вдруг его потянуло на воспоминания?

…— Вот что я думаю. Больше тянуть нельзя, — решительно заявила она, и сунула ему в карман маленький прозрачный пузырек. — Растворишь в чае, ну или что она там пьет?

Денис почувствовал, что во рту моментально пересохло, и желудок ухнул куда-то под коленки. Пальцы нащупали гладкие стенки, и он тут же вытащил руку наружу, словно обжегшись.

— И что с ней будет? — с трудом проговорил он.

Она едва слышно усмехнулась.

— Ничего особенного. Сердечный приступ. Случается сплошь и рядом! А наша Полюшка в последнее время так сильно нервничала, спала плохо, переживала. В такой ситуации проблемы с сердцем — обычное дело.

— Откуда у тебя это?

— Какая тебе разница? Достала по случаю. Хотела кое-кого угостить, да не успела. Но ты ведь знаешь, по закону жанра, если в первом акте на сцене висит ружье, то в конце оно обязательно должно выстрелить. Вот и пришла пора воспользоваться этими волшебными капельками, — тихо сказала она.

— А я?

— А что ты? Уйдешь из дома, и все. Скажешь, что пойдешь мусор выбросить, ну или в магазин. Ты же натура тонкая, такое зрелище не для тебя, — насмешливо произнесла она. — Только смотри, будь осторожен, не наследи. Ампулу протрешь и выбросишь в какую-нибудь урну, желательно подальше от дома. Часа через два вернешься. Думаю, к тому времени уже все будет кончено.

Он судорожно сглотнул.

— Помоешь чашку с мылом. Вызовешь «Скорую» и будешь изображать из себя безутешного мужа. Ну или жениха. Это уж как получится.

— В смысле — как получится?

— В прямом, — отрезала она. — Я вовсе не уверена, что ваше бракосочетание состоится. Ты прав, Поленька очень изменилась. До такой степени, что еще чуть-чуть, и она попросит тебя из своей квартиры. Именно поэтому я и настаиваю, чтобы все было сделано сегодня. Договор она подписала?

— Да, — хрипло проговорил Денис.

— Конечно, было бы идеально, чтобы в паспорте был штамп о браке, но в любом случае медлить нельзя. Надо бы подготовить почтеннейшую публику к тому, что у нашей Поленьки с сердцем плохо. Тогда вообще никаких сомнений ни у кого не возникнет. Но это я возьму на себя.

Она резко остановилась и посмотрела на него. Болезненная бледность, залившая его красивое лицо, отливала зеленью у висков, а пальцы мелко дрожали. Она мягко обняла его за плечи и поцеловала.

— Возьми себя в руки и успокойся. Уже завтра все закончится. Остался последний шаг, и мы должны его сделать ради нашего счастья. Ты мне веришь?

Он кивнул. Она достала из сумочки пачку сигарет. Денис поднес зажигалку. В воздух вылетело маленькое сизое облачко. Он машинально вдохнул этот знакомый, сладкий запах. Какое-то время они шли молча, думая каждый о своем.

— Послушай, а тебе ее совсем-совсем не жалко? — спросил он и тут же пожалел об этом.

— Почему не жалко, — пожала она плечами, — Жалко, разумеется. Она, в сущности, не плохая. Дурочка только. Но в данном случае приходится делать выбор: либо мы, либо она. Скажи мне, разве справедливо, что кому-то достается все только по праву рождения, а другим, которые достойны не меньше, только жалкие крохи? Меня затрахала такая жизнь! Карабкаешься, лезешь, сдираешь пальцы в кровь, и вдруг — бац! — вновь оказываешься в дерьме. А какая-то кляча делает тебя на финише.

Она со злостью затушила сигарету острым носком сапога и с силой пнула пустую жестяную банку, из которой любители «Спрайта» уже высосали всю живительную влагу, дабы «не засохнуть». Та загремела своим пустым нутром и покатились прочь, переливаясь на солнце своими зелено-синими блестящими боками. Денис вздрогнул от неожиданности.

— Я тебе позвоню, — сказала она не глядя на Дениса, и быстро пошла прочь.

 

III

Вся сегодняшняя пятиминутка была сегодня посвящена его недавней поездке в Питер. «Интересно, почему совещание, которое имеет обыкновение затягиваться на час, а то и на два, так наивно именуется „пятиминуткой?“» — с тоской думал Митька, слушая прения коллег «о перспективах будущего плодотворного сотрудничества и дальнейших шагах в интересах развития фирмы». Воронцов был на сто процентов уверен, что никакие разговоры, даже самые умные и красивые, не смогут сделать эти самые пресловутые «шаги», если просто сидеть на жопе и трепать языком. А потому, отчитавшись в самом начале, он как-то сразу потерял всякий интерес к происходящему, уселся в углу и достал блокнот. К концу собрания там были нарисованы почти все представители животного мира, изобразить которые была способна «богатая» фантазия Дмитрия Воронцова: кривобокий зайчик, жующий пестицидную морковку, которая была больше него раза в три; медведь, судя по сильно выпирающему животу, страдающий запущенной стадией рахита; грустная горбатая лошадь, жующая одинокую ромашку и даже пингвин. Последний вышел абсолютно непохожим на пингвина, а посему Воронцов для пущей убедительности, сделал соответствующую подпись. Наконец, генеральный встал:

— Всем хорошего дня!

В дверях моментально образовалась пробка — все уже истосковались по кофе, сигаретам и — куда же без них-то! — телефонам и планшетам. Воронцов тоже стал протискиваться к выходу, как вдруг на его плечо легла тяжелая пятерня.

— Митька, поздравляю, ты молоток! — услышал он рядом с ухом приглушенный голос Петьки Громова.

— Да ладно тебе, первый раз что ли? Обыкновенная поездка, рядовая, можно сказать.

Громов ухмыльнулся:

— При чем тут твоя поездка-то? Я про вас с Мирошиной.

Воронцов удивленно посмотрел на товарища:

— Не понял, ты о чем?

— Ну, ты даешь, дружище! Или ты свадьбу решил зажать?

Митька начал раздражаться. Мало того, что шеф почти два часа мозги совокуплял, так еще и Громов туда же.

— Петя, — сказал он голосом, который не предвещал ничего хорошего, — Либо ты объясняешь мне, что все это значит, либо я просто ухожу — я курить хочу так, что у меня уже уши закладывает!

— Так пошли вместе.

Наконец, они вышли из душного помещения. Возле блестящей никелированной урны, больше похожей на космическую капсулу в миниатюре, уже собралась довольно внушительная толпа: девушки, в туфлях на каблуках, строгих узких юбках и легких блузках, которым галантные кавалеры уже отдали свои пиджаки. Сами же кавалеры харахорились и делали вид, что совсем не мерзнут — весна как-никак! Все, как один, с картонными стаканчиками с кофе в одной руке, и сигаретами в другой. Митька встал несколько в стороне от этой компании и закурил. Пару раз он поймал на себе любопытные взгляды и двусмысленные улыбки. Он дернул Громова за пустой рукав куртки, накинутой на плечи.

— Ну, давай, повествуй, что за свадьба? Почему на меня все так странно смотрят?

— Митька, а ты точно не прикидываешься? Без тебя тебя женили, что ли? — недоверчиво спросил тот, — Диана твоя уже всему офису объявила, что в самом скором времени она станет госпожой Воронцовой. И даже, по-моему, интересовалась ценами на квартиры где-то в Крылатском. Вы что, переезжаете?

Если бы Громов вдруг объявил, что в их офисе с завтрашнего дня открывается секретная лаборатория по выращиванию пасленовых на пятом спутнике Юпитера, Митька не удивился бы так сильно. Он машинально стряхнул пепел и попал прямо на лакированные ботинки Громова. Тот недовольно переступил с ноги на ногу.

— Ты, давай, жених, поаккуратнее! Эти шузы знаешь, сколько стоят? «Барракуда», между прочим!

Но Воронцову сейчас было не «Барракуды».

— А где она сейчас, не знаешь, случайно? Почему ее на летучке не было?

Петька пожал кожаными плечами:

— Так ее генеральный с самого утра с какими-то бумагами в министерство зарядил. Но мне казалось, что это ты должен знать, где твоя невеста, а не я. Вы же вместе приехали.

— Ну, да, приехали, — сквозь зубы ответил Митька, щелчком отбросил сигарету, и, не дожидаясь Громова, вошел в двери.

Пару лет назад шеф, проработавший семь лет где-то то ли в Лос-Анджелесе, то ли в Сан-Диего, настоял на генеральной переделке помещения. Теперь здесь все было устроено в духе времени, так сказать «по-калифорнийски»: прозрачные будки-клетки, новенькие компьютеры, кондиционеры, автоматы с кофе и чипсами, и, конечно же, видеокамеры, которые своими красными подмигивающими глазками каждую секунду напоминали сотрудникам о том, что невидимая рука начальства в любой момент может высунуться из-за угла и влепить подзатыльник за безделье, лишить премии, или попросту дать пинка под зад. Никогда Воронцову этот «американский ремонт» не был так противен, как сегодня. Ему просто никогда не было до него никакого дела. Он всегда делал свою работу с удовольствием, и, погружаясь в очередную программу, не замечал ни прозрачных стеклянных стен, ни трезвона телефонов, ни коллег, которые, несмотря на хитроумные камеры-шпионы, умудрялись-таки целыми днями безнаказанно висеть в «Одноклассниках» или «В Контакте».

Воронцов сидел в своей будке, уставившись на экран компьютера, на котором в хаотичном беспорядке плавали желто-красные рыбки с равнодушно-выпученными глазами, лениво помахивая шелковыми хвостами. В какой-то момент он тоже почувствовал себя такой же рыбкой, которую помимо ее воли посадили в тесный аквариум, где теперь на нее могут пялиться все, кому не лень. Проходящие мимо офисные девушки делали «понимающее» лицо и многозначительно улыбались, мужики преувеличенно невозмутимо интересовались «как жизнь» или предлагали пойти вместе пообедать. Видимо, Громов уже успел поделиться с коллективом потрясающей новостью. В воздухе ощутимо запахло скандалом.

Злость, которая переполняла Воронцова, была почти осязаемой, казалось, что он даже чувствует ее запах — тошнотворный, приторно-сладкий, как любимые «восточные» духи, которыми в последние дни буквально пропиталась его подушка. Вскоре среди общего, такого привычного будничного шума, он явственно различил знакомое легкое постукивание тонких каблучков, и в вдруг офисе стало очень тихо, как будто даже кондиционеры и факсы перешли на шепот, чтобы не упустить ни слова из того, что сейчас должно произойти. Скандал! Ну, наконец-то!

— Привет, Димочка! — прощебетала Диана, впархивая в его «аквариум». Она едва прикоснулась губами к его щеке и, не церемонясь, села к нему на колени.

— Как съездила? — стальным голосом поинтересовался он, не отрывая взгляда от пучеглазых рыбок.

— Ой, все нормально. Ты ведь знаешь- я у тебя не только красавица, но и умница! Шеф будет доволен, — ослепительно улыбнулась она. — А ты что поделываешь? Какие у нас планы на вечер?

— Знаешь, а пойдем-ка прогуляемся. Время уже половина первого, — изо всех сил стараясь держать себя в руках, процедил Воронцов и нажал кнопку монитора. Рыбки, судорожно мигнув на прощание, безропотно исчезли.

— Ди-имочка! — пропела Диана, — А до вечера подождать не получится? К тому же у меня через полчаса встреча с риелтором. Хочу уложиться в перерыв.

— Нормально. С риелтором, значит, — отчетливо проговорил стальным голосом он, чеканя каждое слово.

— Димочка, что с тобой? Ты сегодня какой-то странный. Тебя кто-то расстроил? — она шутливо взъерошила его волосы на макушке и легонько прикусила ухо. — И кто посмел обидеть моего мальчика?

Воронцов взял ее под мышки и поставил на ноги.

— Я жду тебя на улице, — бросил он через плечо и вышел из «аквариума».

За десять минут ожидания Воронцов успел выкурить три сигареты. Во рту стало так мерзко, что впору было напиться из лужи. Он пошарил по карманам и за подкладкой, к огромной своей радости, отыскал засахаренную карамельку в намертво прилипшей к ней бумажке. Интересно, как это она туда попала? Скорее всего, осталась еще от тех времен, когда он приходил к Полине на чай и пряники. На прощание она всегда совала в его карманы конфеты, приговаривая, что ей столько сладкого есть нельзя, а ему, при его худобе и росте, калории даже полезны.

— Эй, молодой человек, вы, случайно, не меня ждете? — спросила Диана игривым голосом, на ходу запахивая свое белоснежное пальто. — Куда поедем?

— Мы не поедем, мы пойдем, — сказал Воронцов, решительно беря свою спутницу за локоть и увлекая ее вниз по бульвару.

— Дима, я не одета для прогулок! Может, все-таки зайдем в ресторан?

Он не ответил и продолжал быстро идти вперед. На каждый его шаг приходилось три ее. Наконец, Диана не выдержала и вырвала свою руку.

— Воронцов, объясни, наконец, что происходит! Я ничего не понимаю! Ты куда-то тащишь меня посреди рабочего дня, не даешь мне сделать мои дела, которые я запланировала уже почти неделю назад. Что с тобой?!

— Нет, сначала ты будь добра, объясни, что это еще за представление со свадьбой, обменом квартиры и переездом.

Она непонимающе уставилась на него:

— А в чем, собственно, дело? Я стараюсь для нас обоих! В Крылатском есть прекрасный вариант, и доплата небольшая. Чем ты недоволен, милый? — в ее широко распахнутых глазах плескалось откровенное недоумение.

— Ты правда не понимаешь, Диана?

Она покачала хорошенькой головкой. Митька посмотрел на нее и вдруг поверил. Диана Мирошина и вправду не понимает, как мужчина может ей отказать. Ведь все, что она делает, будь то работа, отдых, или несогласованный ни с кем, кроме нее самой, обмен чужой квартиры, должно восприниматься не иначе, как высшее благо.

Фарфоровое личико, умело подкрашенные глаза, губы, чуть тронутые бледной матовой помадой, длинные ресницы, идеально уложенные темные локоны, со вкусом подобранная одежда. Она вовсе не была глупой или ограниченной. Диану ценили на работе за ее деловые качества, она смотрела не только дешевые сериалы и программу «Пусть говорят», умела отличить философа Канта от художника Кента, а химика Менделеева от поэта Мандельштама. Но все это меркло по сравнению с одним огромным недостатком. Он, Дмитрий Воронцов, ее не любил. Никогда. И этого она понять не могла. И даже легкий шелковый шарфик, нежно обхвативший тонкую шею, излучал это самое непонимание.

— Прости, Диана, но с чего ты вдруг решила, что я хочу на тебе жениться? Я тебе сделал предложение? Подарил кольцо? Или, может быть, ты носишь моего ребенка?

— Но… — голос ее дрогнул.

— Подожди, я еще не закончил. По какому праву ты распоряжаешься моей квартирой? Ты затеяла какой-то сомнительный обмен за моей спиной. А тебе не кажется, что перед тем, как согласовывать какие-то дела с риелтором, надо, по меньшей мере, спросить моего согласия? Никто, ты слышишь меня, никто не имеет права диктовать мне что и как делать.

Воронцов говорил очень тихо, почти шепотом, стараясь контролировать свои эмоции, но от этого получалось еще страшнее. Диана побледнела так, что ее лицо по цвету почти сравнялось с ее белоснежным пальто, а глаза, как два блюдечка, наполнились прозрачными слезами, готовыми брызнуть в любой момент. Но он все продолжал, не в силах остановиться:

— Ты очень красивая и эффектная женщина, Диана. У тебя море поклонников. Но я тебя не люблю. Прости, если обидел тебя этим признанием. Я не собираюсь на тебе жениться. Я не собираюсь никуда переезжать. И еще. Я сегодня же подаю заявление и увольняюсь. Прощай.

Воронцов решительно развернулся и пошел в сторону офиса.

 

IV

Полина медленно шла к метро. Проскурина все-таки настояла на том, чтобы она немедленно отправлялась домой — «не хватало мне еще здесь инфаркта!» Домой не хотелось, а потому она выбрала самый длинный, кружной путь. Дорога вела через аллею, вдоль которой стояли деревянные лавчонки, выкрашенные в синий и зеленый цвета. За зиму краска на них облупилась и потрескалась. Между деревьев смешно наклонив голову, боком прыгала ворона, посверкивая блестящим агатовым глазом. Немного в стороне поскрипывали железные качели, и серьезный карапуз в ярком комбинезоне уговаривал бабушку качать сильнее, чтобы полететь в космос. Другой такой же клоп с самым сосредоточенным видом ковырял пластмассовой лопаткой остатки снега под деревом. Полина присела на сине-зеленой скамье. Денис уже звонил раз десять, но она настойчиво не брала трубку, а затем просто отключила телефон.

— Девушка, простите, а не подскажете, который час?

Рядом с лавочкой остановилась молодая женщина, толкающая впереди себя неповоротливую клетчатую коляску, в которой, как на троне восседали два совершенно одинаковых малыша, одетых в веселые шерстяные шапочки с вывязанными на них заячьими мордочками и болтающимися в разные стороны длинными ушами. Полина взглянула на запястье.

— Половина первого.

— Спасибо, значит, пора двигать к дому. Представляете, сегодня такой концерт закатили, что я в спешке дома и часы и мобильный оставила.

— Бывает! Мальчики? — спросила Полина, кивнув на коляску.

Женщина покачала головой:

— Девчонки. Нюрка и Шурка.

Совершенно одинаковые Нюрка и Шурка вдруг, как по команде, наморщили курносые носы, чихнули и синхронно улыбнулись. Полина засмеялась.

— А они всегда все делают одновременно? И как вы их не путаете?

— Да что вы, — удивилась собеседница, — Они же совершенно разные! У Ани характер папин, — терпеливая, дотошная, а вот Шурка вся в меня, если что не получается — сразу в рев! Захочешь — не спутаешь.

— Трудно с ними?

— Конечно, хлопот хватает! Но я уже привыкла. Они ведь у меня не первые. Моей старшей, Верочке, уже почти восемь, в школу ходит, мне помогает. Но муж очень сына хотел. Вот и дохотелся! — захохотала она, — Мне когда на шестом месяце УЗИ сделали, у него чуть сердечный приступ не случился. Зато теперь надышаться на них не может! Ладно, простите, заболтала я вас. До свидания!

И она пошла прочь, увозя в клетчатой карете улыбающихся Нюрку и Шурку.

Полина вдруг ощутила острый приступ зависти к этой незнакомой женщине. Любимый заботливый муж, трое дочерей, повседневные, но такие приятные заботы: погулять, накормить, проверить уроки. Наверное, это и есть настоящее счастье. Может, стоит все-таки выйти замуж за Дениса и родить ребенка? Но разве сможет она быть так же безмятежно счастлива рядом с ним? Права Проскурина, без любви никакой семьи быть не может, и даже очаровательные малыши, вроде тех, что только что уехали в своей коляске-карете, не смогут помочь. Вот если бы на месте Дениса был Митька. Ее Митька, а не тот чужой человек, который теперь смотрит Кустурицу в компании длинноногой Дианы и потягивает из прозрачного бокала на тонкой ножке белое сухое вино (французское, австрийское, но, главное, не чилийское!) И эта идиллическая картинка представилась ей с такой ясностью, что глаза как-то странно защипало — должно быть от ветра. Тоска стала такой невыносимой, что решение пришло само собой: ей просто необходимо увидеть Ленку, поговорить, поделиться, попросить совета.

Полина встала, отряхнула пальто и двинулась к автобусной остановке.

* * *

У ворот больницы она неожиданно столкнулась с Королевым.

— Здравствуйте, Максим Викторович! Вы от Лены? — окликнула она его.

На секунду ей показалось, что он смутился и даже чуть заметно покраснел.

— Здравствуйте, Полина. Да, мне нужно было кое-что уточнить, — невнятно пробормотал он. И в голосе его явственно чувствовалась какая-то фальшь. Интересно, почему?

— Ясно. А я вот соскучилась, — бодро приняла игру Полина и сделала вид, что ничего не заметила.

— Что-то вы устало выглядите. У вас выходной?

— Нет, мне дали отгул. Я сегодня должна идти… — она запнулась, — в ЗАГС.

Максим пристально посмотрел на нее, и Полина, не выдержав его взгляда, отвела глаза.

— Ладно, я пойду. До свидания, Максим Викторович.

Она кивнула и уже хотела идти дальше, но Максим неожиданно взял ее за руку.

— Полина, я, как вы и просили, ничего не говорил Елене о ваших планах, — я имею в виду вашу свадьбу. Разумеется, это не мое дело, но подумайте хорошо, нужно ли вам это. Еще не поздно остановиться. Жить с человеком, которого не любишь и не понимаешь, тяжело и мерзко. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю. Потом будет стыдно.

И не дожидаясь ответа, Королев ушел.

* * *

— Ты вообще, Колобова, нормальная или как?! Какая еще свадьба? И откуда взялся этот дурацкий договор?! — Ленка поправила потертую бежевую куртку, накинутую на плечи.

Они сидели на лавочке, и здесь, в больничном скверике, со всех сторон защищенном от ветра, солнце светило почти по-летнему жарко и не верилось, что какую-нибудь неделю назад в городе свирепствовали метели.

— Лен, я и сама не знаю, что на меня нашло. Что теперь делать-то? — с отчаянием спросила Полина.

— Хороший вопрос. Как тебе в голову-то пришла эта идиотская мысль что-то там подписать?

— Ну, сама посуди, что у меня брать-то? А Денис сказал, что любит меня и хочет, чтобы в случае чего, я не осталась у разбитого корыта. Насколько я поняла, это был какой-то двусторонний договор.

— «Какой-то договор»! — передразнила ее Куприянова. — Как маленькая, ей богу! Да такие вещи никогда нельзя подписывать без консультации юриста.

— Но ведь Денис и есть юрист! И, кстати, неплохой, что бы ты о нем не говорила. Он сказал, что это стандартная процедура, формальность.

— Ты хотя бы читала эту филькину грамоту?

Полина слегка замялась:

— Ну, так, глазами пробежала…

— Ой, дурочка какая! Подумать только, стоило тебя на неделю оставить, а ты уже таких дел наворочала, что мы теперь год разгребать будем. И вообще, тебе не кажется, подруга, что все это как-то мутно? То месяцами носа не кажет, то живет за твой счет, а теперь вдруг — бац! — и имущество свое тебе завещает, и замуж зовет, и цветами осыпает. Не нравится мне все это, Колобова, ух, не нравится! Если бы я не знала тебя как облупленную, я бы точно подумала, что ты внебрачная дочь Билла Гейтса — она сокрушенно покачала головой и обняла Полину. Некоторое время та хлюпала носом, уткнувшись в плечо подруги. Потом подняла зареванные глаза:

— Лен, а, Лен, посоветуй что-нибудь, умоляю тебя! Как мне сказать Денису, что я передумала?

— Что значит, «как сказать»? — удивилась Куприянова, — Прямо, Колобова, прямо! Так и скажи, что не хочешь за него замуж, что не хочешь жить с ним, и пусть немедленно аннулирует этот проклятый договор. В конце концов, с твоей стороны это будет честно.

— Ты хоть представляешь, как глупо я буду выглядеть? Кроме того, я сделаю ему больно.

— Поля, послушай меня! Пусть лучше один раз — глупо, чем потом мучиться всю жизнь. И вообще, хватит уже играть в милосердие. И если уж на то пошло, твой ненаглядный Кравцов огромное количество раз делал больно тебе. Или ты уже забыла об этом? Ничего страшного — переживет! Лучше уж сейчас все закончить. Потом будет еще больнее.

— Знаешь, Ленок, а ты уже третий человек, который мне за сегодня говорит эти слова.

— Интересно, интересно, — прищурилась Куприянова. — И кого же еще ты успела посвятить в свои сердечные дела?

— Проскурину и Максима Викторовича. Ну, Королева. Мы с ним случайно встретились, когда я к тебе шла. Он мне сказал, что я совершаю такую ошибку, за которую потом будет стыдно.

— Вот значит как, — она недоуменно подняла брови, и в голосе ее позвучали странные, доселе не слышанные Полиной, нотки. — Получается, что Макс обо всем знал? Знал и ничего мне не сказал?

— Ой, Леночка, — Полина перепугалась, что сболтнула лишнее и зачастила, — Мне пришлось ему сказать о том, что Денис мне сделал предложение. И это я попросила ничего не говорить тебе! Я же знала, что ты будешь нервничать, переживать, а тебе никак нельзя было! Прости меня, пожалуйста! А Максим Викторович не виноват совсем, правда!

Елена усмехнулась, и взгляд ее потеплел:

— Ладно, верю, верю. Фиг с вами, конспираторы! Ну а по поводу договора, что тебе сказал наш майор?

Полина недоуменно пожала плечами:

— Ничего, я ему об этом ничего не рассказывала. А что, надо было? Ты думаешь, это важно?

— Не знаю я, Поля! Я уже сама запуталась, что важно, а что нет. Ладно, я подумаю, что можно сделать.

Полина с чувством чмокнула подругу в щеку:

— Спасибо, тебе, Ленка! И что бы я без тебя делала? Кстати, а откуда у тебя эта старая куртка? — она поправила застиранный капюшон, — Ты ведь еще в прошлом году хотела ее выбросить?

— Ну, да, хотела, — кивнула Куприянова и вдруг захохотала, — Представляешь, попросила Королева привезти мне что-нибудь из одежды, чтобы можно было на улицу выходить. Вот он и постарался! Сказал, что нашел ее на вешалке рядом с входной дверью. Я хотела ее нашей дворничихе отдать, вот и повесила туда, чтобы не забыть.

— А почему ты просила Максима Викторовича, а не меня?

— Но он ведь все равно через день мотается ко мне в Пронино, Фроську кормит. У него и ключи есть, — ты их сама ему отдала. Вот заодно и куртку привез.

— Ну, да. Слушай, Ленка, а мне показалось, или он к тебе неравнодушен?

— Кто? — глупо переспросила та. Ясно было, что вопрос она задала только для того, чтобы потянуть время. Полина хитро улыбнулась и легонько ткнула подругу в бок. Ленка как-то судорожно вздохнула и отвернулась.

— Ладно, не хочешь — не отвечай, — легко согласилась Полина.

— Полька, мне кажется, что я влюбилась, — выпалила Ленка по-прежнему глядя в сторону. — Влюбилась, как в третьем классе в Егора Киселева. Помнишь, как я тогда с ума сходила?

— Помню. Ты ему тогда даже письмо написала.

— А он, козел, взял и зачитал его вслух, перед всем классом! Ух, как же я тогда его поколотила!

— Да уж! — засмеялась Полина, — Еще бы чуть-чуть, и его травмы бы оказались несовместимыми с жизнью! Хорошо, что мне удалось тогда тебя от него оттащить. После этого он нас с тобой за пять метров обходил.

Они немного помолчали. Лена с преувеличенным вниманием рассматривала пожухлую траву и слежавшиеся за зиму листья, среди которых копошился серьезный черный муравей. Старательно перебирая лапками и переползая с былинки на былинку, он с завидным упорством тащил на себе кусочек сухой коры.

— Но ведь это здорово! — осторожно продолжила Полина прерванный разговор, — Мне кажется, что Максим Викторович очень хороший человек. Я ведь правильно поняла — это… он?

Лена кивнула, не отрывая взгляда от муравья.

— А вдруг, как только все закончится, он исчезнет?! Вдруг я для него всего лишь очередное «дело»? — с несвойственным ей отчаянием, проговорила она. — Я так боюсь его потерять, Поля!

— Глупости, — убежденно сказала та. — Лен, может, конечно, я и дура, но такие вещи не заметить невозможно.

— Какие такие?

— Ой, Куприянова, ты бы видела, как твой майор смущается каждый раз, когда речь заходит о тебе! Краснеет, как пятиклассник на свидании. И потом, ни один мужик не стал бы ездить куда-то в Подмосковье, чтобы кормить неизвестную собаку, вместо того, чтобы заниматься своими делами. А он — ездит! И Фроську навещает, и, вон, куртки тебе возит, — она выразительно подергала пустой рукав. — А здесь он часто бывает?

— Каждый день, — мрачно ответила Ленка.

— Вот, ты сама ответила на свой вопрос. Знаешь, Ленок, я так рада за тебя! Пусть у вас все будет хорошо! Ладно, пойдем потихоньку. Что-то похолодало, не чувствуешь? Я тебя провожу и поеду домой.

— Только пообещай мне, что непременно поговоришь с Кравцовым, и ни в какой ЗАГС не пойдешь.

— Обещаю. Честное слово!

 

V

Разговор с шефом вышел жестким, колючим, неприятным. Митька и сам понимал, что поступает некрасиво, увольняясь вот так, без предупреждения, с бухты-барахты. Босс долго смотрел на заявление и сжимал губы так, что они становились похожими на куриную гузку, цедил слова сквозь зубы и раздувал ноздри. Но Воронцов сегодня предпочел не замечать его недовольства и настоял на своем. В конце концов, сошлись на том, что Воронцов еще полтора месяца будет работать дистанционно, дорабатывая начатый проект.

Затем он наспех собрал свой небогатый скарб, покидав его в картонную коробку из-под компьютера, — кружка «Ich liebe Deutschland», привезенная в прошлом году из командировки во Франкфурт, несколько флешек, беспроводная клавиатура, несколько блокнотов разной степени разорванности и пузатая бутылка французского коньяка, подаренная на прошлый день рождения партнерами из Питерского филиала.

— Эй, Воронцов! Я что-то не понял, ты что уволился?! — в «аквариум» заглянула взлохмаченная голова Громова. Его лицо выражало высшую стадию любопытства.

— Да, уволился, — рассеянно ответил Митька, продолжая рыскать по ящикам стола, — Тебе чего? Пришел посочувствовать?

Громов, не дожидаясь приглашения, втиснулся в тесную стеклянную будку и присел на стул, вытянув ноги.

— Слышь, Димон, может не стоит так из-за бабы-то? Че ты так завелся-то? Не понимаю!

— И не поймешь. Дело не в Диане, а во мне. Я сегодня впервые почувствовал себя настоящей тряпкой, Петька. Я совсем перестал контролировать ситуацию. Как так получилось, что кто-то, пусть даже очень красивая женщина, стала дергать меня за ниточки, как безвольную марионетку? Я упустил единственную в жизни любимую девушку, позволив ей связать свою жизнь с ублюдком, который и ногтя ее не стоит.

— И кто эта единственная? Ты же всегда был один! Ну, до Дианки, я имею в виду, — оживился Громов и, казалось, даже его уши увеличились и вытянулись, как у мастера Йоды из любимых Митькиных «Звездных войн».

Никогда он не был один. Никогда до тех самых пор, пока рядом была Полина. Он сам виноват во всем, что случилось.

Воронцов с ненавистью взглянул на Петьку-Йоду. Он был почти уверен, что коллеги выбрали его своим парламентером. Всем было безумно интересно, чем же закончился его разговор с Дианой. Скандал, как костер, если его время от времени не подкармливать сухими смолистыми дровишками, он скоро зачахнет, потухнет, умрет. А настоящему, соленому, такому вкусному скандалу всегда нужны новые детали и подробности, которые можно со всех сторон обсасывать и смаковать. Да и как можно работать, когда тут, совсем рядом кипят шекспировские страсти?! Реалити-шоу!

— А вот это, Петя, не твое дело.

В другой раз Громов бы непременно обиделся, но скандал ждал новую порцию топлива, чтобы разгореться с новой силой, полыхнуть, как Везувий. А поэтому Громов сделал вид, что не заметил намеренного Митькиного хамства.

— А увольнение-то здесь причем? Зачем терять хорошую, высокооплачиваемую работу?

— Я должен все изменить. Все, Петя. Если ты сам не понимаешь, то я не смогу тебе этого объяснить. Ладно, передавай всем мой горячий привет.

Подхватив свою коробку, Воронцов перешагнул через ноги бывшего коллеги и вышел вон.

Автомобиль радостно приветствовал своего хозяина, подмигнув фарами, и лихо вырулил на дорогу. Радио «Финансовые новости», которые почему-то очень уважала слушать Диана по утрам, бодро рапортовало о том, что «повышение стоимости нефти спровоцировало рост котировок нефтяных компаний», о том, что «Япония неожиданно (и кто бы мог подумать!) зафиксировала рекордный дефицит торгового баланса» и что-то еще о предстоящих реформах денежного рынка и курсе валют. Воронцов вырубил звук, приоткрыл окно и вдавил в пол педаль газа. По дневному времени Москва была непривычно пустая и какая-то по-весеннему просторная. Ползущая навстречу уборочная машина с толстым рыжим брюхом равнодушно окатила Митькин автомобиль струей воды пополам с пылью и меланхолично поползла дальше; люди в таких же рыжих жилетах так же лениво ползали вдоль низеньких заборов с кисточками и красками — «облагораживали». Из приоткрытого окна потянуло тяжелой ацетоновой вонью. Митька каждую весну натыкался на это «благородство» и портил очередные джинсы и куртки, хотя точно знал, что эти краски высыхают только к осени, где-то ближе к ноябрю. Может быть именно для того, чтобы за зиму облупиться и потрескаться?

…И почему так получается? Ведь очень часто мы просто не замечаем, того, что счастье, то самое настоящее счастье, за которым гонимся всю жизнь, оказывается совсем рядом. Его нужно просто увидеть. А мы, люди-человеки, способны это понять и оценить лишь тогда, когда его теряем. И кто сказал, что тогда было правильней промолчать, уступить, отойти в сторону?! Гордость, у нас, видите ли!.. Он должен все изменить. Если еще не поздно. А если он опоздал?! Если Полина все-таки выйдет замуж за этого «принца»? Что он будет делать?!

— Твою мать! — громко выругался Митька. Две девчушки лет четырнадцати с одинаковыми розово-желтыми рюкзаками за спинами испуганно шарахнулись в сторону от его машины, которую он приткнул возле подъезда.

Воронцов неловко вытянул с заднего сидения свою коробку и ногой захлопнул дверь.

— Привет! Ты?.. — услышал он сзади себя и обернулся.

Перед ним почти нос к носу стояла Полина. От неожиданности Воронцов выронил коробку. Кружка «Ich liebe Deutschland» больно ударила его по ноге, коньяк разбился, и неприличная желтая дорожка потекла от его ног к ее ногам.

— Митька, прости, я не хотела тебя напугать. Больно? — она подняла кружку и протянула ему.

Воронцов помотал головой. Господи! Как же ему все это время ее не хватало! И никогда она еще не казалась ему такой красивой. Серьезные серые глазищи, едва заметные ямочки на раскрасневшихся на ветру щеках, волосы, небрежно заправленные за ухо. Он вдруг взял ее за руку, с силой притянул к себе и поцеловал. Он ждал, что Полина оттолкнет его, но она и не подумала вырываться. Ее губы неожиданно жадно и бессовестно откликнулись на этот поцелуй. Она обнимала его настолько крепко, что захватывало дух. В голове зашумело так сильно, что Воронцов в какой-то миг испугался, что может постыдно грохнуться в обморок, как трепетные барышни из романов английских писателей позапрошлого века. Почему-то падать в обморок тогда считалось признаком утонченности и чувственности. Он знал, что Полина обожала такие сладкие сказки, а он всегда подтрунивал над ней.

Мимо проходили люди, на площадке перед домом играли в догонялки дети, за домом бодро и весело шумело шоссе. Но для Митьки время остановилось. Он не слышал ничего, кроме частого и жаркого, как знойный сухой ветер самум, дыхания Полины. Губы ее пахли коньяком и весной. Сколько они простояли так? Минуту? Две? А может целую вечность?

— Митька! — вдруг услышал он сквозь вату. — Митька, почему ты пропал?!

Он с трудом открыл глаза. Ее маленькие кулачки ударили его в грудь, а в голосе послышалось такое отчаяние, что ему стало страшно.

— Я не пропал, — глупо отозвался он, хлопая белесыми ресницами и прогоняя радужные пятна. — Я здесь.

— Ты дурак, Воронцов! Неужели ты не понимаешь, что я не могу без тебя. Просто не могу и все.

— И я. Я тоже не могу. Я люблю тебя. Люблю уже давно. Почти всю свою жизнь, — с раздражением, будто сердясь на самого себя за это признание, проговорил он и обхватил ее голову руками.

— Что нам теперь делать?! Господи, я всего за пару дней наворочала столько глупостей! А все из-за тебя.

— Из-за меня?!

Полина на секунду замялась и отвела глаза.

— Я видела тебя. Ты был в супермаркете с девушкой. А потом слышала ваш разговор на лестнице, когда она уговаривала тебя поменять квартиру. Ты что, женишься, Воронцов? Отвечай немедленно! — требовательно проговорила Полина.

Митька изумленно уставился на нее своими круглыми глазами с белесыми ресницами и вдруг захохотал.

— Ты что, Колобок, следила за мной, что ли?

Она испуганно затрясла головой все еще зажатой его ладонями.

— Нет, конечно! Просто так получилось! Я мусор ходила выносить, а лифт не работал…

Она еще что-то говорила, но Митька ничего не слышал. Он все хохотал, громко, от души. От облегчения и от счастья. Безбрежного, необъятного, пьянящего, как коньяк, которым наверное уже намертво пропитались его ботинки, счастья. Она ревнует его. Ревнует до такой степени, что даже следила за ним. Он ей нужен. Он, неуклюжий, длинный, белобрысый Митька Воронцов, а вовсе не «принц», обливающийся настоящими «мужскими» ароматами, которые безошибочно сигнализируют о том, что только тот, кто ими пользуется «состоявшийся и знающий цену своей индивидуальности и статусу!».

— Полинка! — он подхватил ее на руки. — Я больше никогда и никому тебя не отдам.

 

VI

Елена лежала на своей кровати, подсунув подушку под спину. Ее новая соседка, нарочито громко стучала спицами и считала вслух петли. Тетушка попалась на редкость разговорчивая и общительная, но Елене сейчас было не до пустой болтовни, ей необходимо было серьезно подумать и решить, что же делать дальше.

После сегодняшнего разговора с Полиной она не находила себе места. И зачем Колобова вообще связалась с этим Кравцовым?! А ведь она с самого начала была против их отношений и не раз предупреждала Колобову о том, что характер его и поведение, мягко говоря, не идеальны. И что еще за дурацкая идея подписать какой-то там договор? Тут вообще все непонятно. С одной стороны, Полина права — у нее брать нечего, и со стороны Дениса этот шаг действительно выглядит благородно, но с другой — Кравцов и благородство, два понятия несовместимые. С чего бы он так резко переменился? Ведь еще неделю назад он и слышать не хотел о Полине. В искренность его чувств Елена не верила ни секунды. Значит, он преследует какую-то свою цель. Но какую? Хочет прибрать к рукам квартиру? Может быть, но можно было поступить гораздо проще — настоять на том, чтобы после свадьбы Колобова прописала его к себе. Полина точно бы не отказала. Зачем придумывать этот странный контракт?!

И еще. У нее не было ни единого доказательства, но была твердая уверенность в том, что угрозы, полученные Полиной, покушение, в результате которого пострадала она, Елена, убийство неизвестной женщины, и эта странная свадьба, с которой почему-то так торопится Кравцов, — все это элементы одной и той же смертельно опасной игры. Но кто именно затеял ее, что в ней за правила и как между собой связаны все эти события, пока совсем не ясно. И уж совершенно непонятно, какое отношение к ее подруге имеет опустившийся наркоман Сысоев. Слишком много вопросов и ни одного ответа.

Если бы только она могла сама что-то предпринять, то непременно бы устроила слежку за Кравцовым и попыталась бы что-нибудь выяснить. Правда сегодня врач сказал, что в скором времени отпустит Елену домой, так как состояние ее стабильно и не внушает никаких опасений. Однако, она в любом случае еще не в той форме, чтобы играть в шпионов. Единственное, что она может предпринять, — и это надо сделать обязательно, — сообщить Королеву об этой странной бумаге, которую подписала ее непутевая подруга.

Телефон, до сих пор мирно дремавший на тумбочке тихо зажужжал, прервав ее мысли.

— Алло!

— Привет, Куприянова! Узнала? — услышала она знакомый голос.

— Привет. Конечно, узнала. Так что не обольщайся, Сабурова, богатой тебе не быть, — отозвалась Елена, пытаясь скрыть разочарование. Она почему-то была убеждена, что звонит Королев.

— Ну, как ты там? Я когда узнала, просто обалдела. Что врачи-то говорят?

— Да ничего, уже все в порядке. Заштопали, прокапали. Скоро выписывают. Ну а ты как? На работу устроилась?

— В процессе. Слушай, Лен, я тут нашу Колобову видела. Выглядит она просто из рук вон плохо. Бледная и такие синячищи под глазами — жуть. Когда сегодня утром случайно встретились, она мне пожаловалась, что у нее в последнее время сердце щемит, давление скачет. Ты бы ее в свою клинику устроила. Пусть ее обследуют там, а то и до беды не далеко.

— Очень интересно, — протянула Елена, — Она только что у меня была и ни слова не сказала об этом.

— А чему ты удивляешься, Лен? — усмехнулась Сабурова, — Понятное дело, что Полька боится тебе говорить, не хочет волновать. Только мне показалось, что дело достаточно серьезное. Ты только Колобку не говори, что я ее тебе сдала, ладно?

— Ладно, Оль, спасибо, что сказала. Буду иметь в виду.

— Ну, давай, Куприянова, поправляйся! И хотя ты в это и не веришь, но я тебя люблю! Целую!

— Пока, целую, — машинально попрощалась Елена.

Она нажала на «отбой» и задумчиво уставилась в окно, где на подоконнике в солнечных лучах пристроился круглый коричневый воробей. Зачем именно звонила Сабурова? Скорее всего, она действительно беспокоится о Полине, но почему так неспокойно на душе? Тревога, уже давно поселившаяся в сердце, теперь не была там робкой гостьей, она чувствовала себя полноправной хозяйкой, а внутренний голос теперь не шептал, а вопил вовсю: «Опасность совсем близко!»

Лена в отчаянии взмахнула рукой, и телефон проворно выскользнул на пол.

— Погоди, не вскакивай, я подам! — оживилась соседка, бросив недовязанный носок. — На, держи. Не разбился?

На протяжении всего разговора, она постоянно бросала на Елену косые любопытные взгляды, а сейчас, наконец, появился такой отличный повод для общения!

— Нет, — улыбнулась Елена. — Спасибо, Софья Афанасьевна.

— Ну и слава Богу! А то вот у меня внучок, Колька, в прошлом месяце такой дорогущий телефон расквасил! Помнишь, какая скользота-то была? Беда! Шел из школы, да и навернулся на ровном месте. Хорошо, что ноги-руки не переломал. А вот телефон — вдребезги к едрене фене. Говорила я дочке с зятем — не покупайте вы мальцу ентот пятый Вайфон или как там его зовут-то? Все одно, или посеет, или украдут, или разобьет. Но что теперь для них, молодых, материнское слово-то? Пыль! Они и сами с усами, а вона сколько денег в трубу вылетело! — она покачала головой, взгромоздилась обратно на свою кровать и, ожидая продолжения интересного разговора, уставилась на Елену.

— Да-да, — рассеянно ответила та. — Вы простите меня, Софья Афанасьевна, но мне необходимо сейчас сделать один важный звонок.

Соседка громко и обиженно засопела своим большим приплюснутым носом и неохотно взялась за спицы.

Максим оказался вне зоны доступа. Лена оставила ему просьбу срочно перезвонить и, улыбнувшись через силу, сказала:

— Софья Афанасьевна, у меня есть очень вкусные яблоки и шоколадка. Хотите?

— Вот, это дело другое, девонька! А то лежим как в морге — ни слова, ни полслова! — обрадованно засуетилась она, выуживая с полки чашку, ложку и объемистый пакет. — А мне дочка сегодня пирог спекла с курагой. Сейчас мы с тобой чайку сообразим! Ты лежи, не вставай, а я мигом к кулеру сбегаю. У тебя твоя посуда, чай, в тумбочке? Щас достану.

— С удовольствием, Софья Афанасьевна. Спасибо.

Елена откинулась на подушку и прикрыла глаза.

 

VII

Полина вошла в квартиру, кинула сумку в угол и, распахнув пальто, присела на пуфике, стоящем рядом с вешалкой.

Господи! Неужели это все происходит именно с ней?! Кажется, что судьба, до сих пор такая серая, безликая и скупая на неожиданности и сюрпризы вдруг очнулась ото сна и решила показать Полине, что такое настоящая жизнь. От этого сумасшедшего водоворота событий голова шла кругом.

В детстве она очень любила кататься на карусели. Соседские мальчишки разгоняли деревянный скрипучий круг, стоявший во дворе рядом с качелями, а маленькая Полина, вцепившись в кривые поручни, зажмуривалась и визжала от восторга и страха. Накружившись вдоволь, Полина подолгу не могла прийти в себя: земля смешивалась с небом, и вместо облаков в вышине плыли тополя, трепеща на ветру своими клейкими пахучими листьями и цепляясь за солнце длинными белесыми ветками. Ноги становились ватными, тяжелыми и непослушными, так что приходилось присаживаться на лавочку и ловить воздух широко открытым ртом.

Вот и сейчас у нее было такое чувство, что кто-то невидимый изо всех сил раскрутил карусель, с которой невозможно ни сойти, ни спрыгнуть. Все перемешалось: любовь и разочарование, страх и ревность, тревога и боль, надежда и отчаяние…

Но одно она теперь знает точно — Митька любит ее. И это было так естественно и так единственно правильно, что она почти совсем не удивилась этому признанию. Иначе и быть не может. Они должны быть вместе, просто потому, что без него она не сможет жить дальше. Не сможет и все. И как она могла в этом сомневаться?! Это ведь так просто.

Полина громко вздохнула. Старая родная квартира отозвалась еле слышным эхом, будто разделяя ее чувства. На кухне от сквозняка гулко стукнулась о стену приоткрытая утром форточка, и тут же по ногам прошелся прохладный ветерок. Ничего, все наладится. Весна.

Она должна сегодня же объясниться с Денисом. Несмотря на то, что Митька был категорически против того, чтобы Полина оставалась с ним один на один, она все же настояла на своем. Ей хотелось расстаться по-человечески. Пусть Денис не простит и не поймет, но она должна хотя бы попытаться все объяснить ему. Полина вытащила из кармана пальто выключенный еще утром телефон. Не спеша она ввела пароль, и аппарат тут же залился трелью.

— Алло. Привет, Денис!

— Полина! Боже мой, я чуть с ума не сошел! Где тебя носит?! У тебя на работе мне сказали, что у тебя давление подскочило, и ты уже давным-давно домой ушла, — послышался взволнованный голос Дениса.

Прижав трубку к уху плечом, она пристроила пальто на вешалку, нога об ногу сняла сапоги и прошла в комнату.

— Поля, ты меня слышишь? Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке?

— Да, со мной все хорошо. Теперь точно все хорошо, — уверенно добавила она.

— Что ты имеешь в виду? — не понял он.

— Ты сейчас где? — ответила она вопросом на вопрос.

— Как это где? В Малом Харитоньевском, конечно. Стою на крыльце. У нас через пятнадцать минут регистрация. Поля, прошу тебя, поторопись, — теперь в голосе его явно послышалось привычное и такое знакомое недовольство.

Полина набрала воздуха, крепко зажмурилась и твердо произнесла:

— Денис, я не приеду. И я не выйду за тебя замуж. Прости.

В трубке воцарилось молчание. Но это было такое красноречивое молчание, что Полина почти физически ощущала то изумление и ступор, которое вызвали ее слова. Ей даже стало его жалко, но она не собиралась ему помогать и не прерывала паузу.

— Полина, я не ослышался? — послышался, наконец, его слегка охрипший голос.

— Нет, Денис. Ты все правильно расслышал. И еще. Нам надо серьезно поговорить. Приезжай, пожалуйста, ко мне. Сможешь?

— Хорошо, я приеду. Надеюсь, ты сможешь мне все объяснить, — после очередной паузы сухо и холодно отозвался он, и в ухо Полине невысказанным укором полетели длинные пронзительные гудки.

Она снова выключила телефон и стала ждать.

* * *

Денис с остервенением расслабил узел галстука и швырнул его на соседнее сидение. Из бардачка он достал початую бутылку минералки и припал к горлышку. Вода тут же выплеснулась на белоснежную рубашку, холодной склизкой пиявкой залилась за воротник.

— Черт, черт, черт!!!

От неконтролируемой злости и напряжения в голове на секунду помутилось, а рот наполнился горечью. Открыв окно, он вытащил сигареты и закурил. В соседней урне, как издевка судьбы, топорщился выброшенный им букет белоснежных лилий, обернутых в золотистую фольгу, и ветер бесцеремонно полоскал разноцветные ленточки и бантики.

Она оказалась права. Эта сучка передумала. А ведь он до последнего надеялся, что все получится. Какая идеальная картинка складывалась. Для всех они счастливая пара, молодожены, безумно любящие друг друга. Он изо всех сил старается уберечь ее, оградить от неприятностей, но вот проблема — слабое сердце, надорванное переживаниями и тревогами последних дней.

Он выбросил сигарету и тут же прикурил следующую. Однако не все еще потеряно. Необходимо ехать. Рука машинально нащупала в кармане гладкие стенки маленькой ампулы. Всего пара часов и все будет кончено. А что, собственно, случится? Ничего особенного, просто одной глупой дурой на земле станет меньше. А он, наконец, обретет счастье рядом с самой красивой женщиной на земле. Но почему же так страшно и противно?

Он вытряхнул на дрожащую ладонь несколько желтых мелких таблеток, заглотил их одним махом и поморщился от отвращения к самому себе. В кого он превратился? Пьет успокоительное горстями, как баба в глубоком климаксе. А может он всегда таким был? От этой мысли стало совсем тошно. Он должен доказать прежде всего самому себе, что он сильный человек, способный на поступок.

Через несколько минут черная машина, истерично взвизгнув тормозами, вылетела на шоссе.

* * *

— Привет, проходи, Денис, — Полина посторонилась, пропуская его в тесный коридор. — Раздевайся, я пока сварю кофе.

Он молча снял куртку и прошел на кухню.

— Ты как всегда? Черный, с тремя ложками сахара? — Полина обернулась и поставила на стол две чашки и сахарницу.

Денис кивнул. Он во все глаза смотрел на нее и ничего не понимал.

Что-то изменилось во всем ее облике. Она была совершенно спокойна и уверенна в себе. Куда подевался этот виноватый взгляд, желание угодить, покорность? Теперь это была совсем не та Полина, которую он знал и к которой привык так, что в последнее время воспринимал ее не иначе, как дополнительную опцию своей жизни, которая временами может быть очень даже полезна. Ну а когда она надоедает, можно ее просто отключить. Очень удобно.

И еще. Он вдруг увидел перед собой потрясающе красивую женщину. Ее глубокие, как озера, серые глаза лучились каким-то неземным светом, на щеках играл румянец, пепельные прядки волос обнимали тонкую изящную шею. Узкая джинсовая юбка, чуть приоткрывающая колени, плотно облегала ее стройные бедра, а легкая воздушная кофточка подчеркивала небольшую, но аккуратную грудь.

Но это была чужая женщина. И ее не было жалко… Что ж, тем лучше.

— Ты что, Денис? Ты хорошо себя чувствуешь? — она пристально взглянула на него, и от этого взгляда ему стало не по себе.

— Ты сегодня хорошо выглядишь, — проговорил он через силу.

Она улыбнулась. И опять это была не привычная виноватая улыбка робкой забитой девочки, а улыбка женщины, знающей себе цену. И цена эта много выше той, что готов был платить Денис. А еще в этой вежливой, казенной улыбке было такое откровенное равнодушие, такое безразличие и холод, что ему стало не по себе.

— Спасибо. Ты садись, нам надо поговорить.

Он шагнул к ней и притянул к себе.

— Не надо, Денис, не надо больше обманывать ни меня, ни тем более себя, — она мягко, но решительно отстранилась от него, — Теперь я знаю, что такое любовь. И это не имеет ничего общего с тем, что было между нами. Мы оба ошибались. Пришла пора исправлять ошибки.

Медленно подойдя к окну, он распахнул створку настежь и, не спрашивая разрешения, закурил.

— И кто же тебе помог это понять? — с неприкрытым сарказмом спросил он. — Твоя недобитая подружка? Или ты завела себе любовника?

Полина звонко и от души рассмеялась.

— Любовник у меня только один. Это ты. А человек, которым ты так интересуешься, мой любимый, а не любовник. Это два совершенно разных понятия, Денис.

Вот значит как! Эта сучка променяла его на кого-то другого?! Он до последнего отказывался верить в реальность этого предположения. Двуличная тварь! И тут он вдруг почувствовал какой-то неконтролируемый приступ бешенства. Руки сами собой сжались в кулаки так, что ногти до боли впились в ладони, виски застучали, а горло перехватило, словно кто-то затянул на шее крепкую узкую удавку. Избегая взгляда этих ненавистных презрительных глаз, он несколько раз глубоко затянулся, изо всех сил стараясь взять себя в руки.

— И кто он? — придушенным от ненависти голосом спросил он наконец.

— А разве это важно, Денис? Важно другое. Я хочу, чтобы ты просто исчез из моей жизни. Навсегда. Ты это умеешь, я знаю. И еще. Я хочу аннулировать наш договор. Теперь он не имеет никакого смысла. Мне от тебя ничего не нужно.

— Не думал, что ты способна на такое.

— На что именно?

— А ты не понимаешь?! — он взглянул в ее спокойное лицо, на котором играла едва заметная улыбка. — Ты меня предала! Ты крутила за моей спиной с другим, а мне говорила, что любишь. Знаешь, как это называется? Это мерзость и подлость, Полина.

Она медленно покачала головой.

— Нет, Денис, я так не считаю. Наоборот, я хочу быть до конца честной с тобой. И не я виновата в том, что все получилось так внезапно. Кроме того, я хочу задать тебе встречный вопрос: ты уверен в том, что любишь меня? Помнится, еще совсем недавно ты в очередной раз хлопнул дверью и ушел. Если ты вдруг забыл, то я тебе напомню. Это повторялось ни раз, и ни два, а много больше. Прости, Денис, но я тебе больше не верю. Мне кажется, что ты ведешь какую-то свою игру. Что это за игра, я не знаю, да и знать не хочу. Но отныне я отказываюсь в ней участвовать.

Голос ее был жестким и непримиримым, слова падали гулко и веско, словно мелкие, но колючие и холодные градинки. Еще чуть-чуть, и она просто выставит его за дверь. И что тогда?! Надо это исправлять, пока не стало слишком поздно. Он медленно подошел к ней и положил ладонь ей на плечо.

— Наверное, ты права, милая. Ты, как и я, имеешь право на ошибку. И ты не виновата в том, что я до сих пор люблю тебя. В конце концов я действительно виноват перед тобой, и если ты хочешь, чтобы я исчез, я готов к этому, хотя мне очень больно. Я хочу, чтобы ты знала — мне важно, чтобы ты была счастлива, пусть даже и не со мной, — он ласково поцеловал ее в щеку. — Но если я правильно тебя понимаю, это наш с тобой последний вечер. Прошу тебя, давай проведем его вместе.

— Что ты имеешь в виду, Денис?

— Ничего особенного, — он обезоруживающе улыбнулся и поднял руки вверх, — Просто попьем кофе, поболтаем. Обещаю, через пару часов я уйду. Пожалуйста, не отказывай мне в такой мелочи!

— Конечно, Денис! Я готова остаться твоим другом, если ты этого хочешь.

Он плотно сжал губы и с силой выдохнул:

— Нет, Поля. Я не смогу быть просто твоим другом. Мне нужно больше. Поэтому, сегодня наш последний вечер. Знаешь, хватит о грустном! Кофе уже совсем остыл. Можешь сварить новый?

— Конечно! — она тут же с готовностью отвернулась к плите, а его рука решительно опустилась во внутренний карман пиджака и через мгновенье маленький стеклянный пузырек, наполненный Смертью, заплакал над полупустым графином с водой: он знал — Полина обязательно разбавит свой горячий кофе.

 

VIII

Ромка Егоров уже третий час ошивался в этом кафе, в Измайлово. Заведение «У Ахмета» было так себе — пластиковые столики на шатких ножках, небрежно вытертые вонючими склизкими тряпками, крошки на полу, сомнительные запахи и снующий за стойкой молодой небритый кавказец — наверное, тот самый Ахмет — с поразительной ловкостью отрезающий куски от беспрерывно крутящегося на вертикальной палке огромного шматка мяса. Несмотря на все вышеперечисленное, клиентов было немало. В основном заказывали на вынос шаурму или чебуреки, которые продавец выуживал из стоящей рядом кастрюли с кипящим маслом. Некоторые завсегдатаи просили пиво, подаваемое здесь в широких пластиковых стаканах. Контингент был соответствующий: подростки, в одинаковых коротких куртках и спущенных джинсах, гости столицы, из тех, кому явно не по карману были более приличные места, а так же местные алкоголики, которые трясущимися руками отсчитывали мятые купюры и гремели мелочью. Последние брали «сто грамм» или дешевое красное вино. Продавец быстро пересчитывал деньги, разливал горячительное и теми же руками продолжал невозмутимо резать мясо, заворачивая его в лаваш. От всей этой картины Ромку периодически мутило и он выходил на улицу подышать и покурить. Однако под вечер значительно похолодало. Пронизывающий ветер тут же забирался под куртку и заставлял-таки возвращаться «к Ахмету». Тем более что вид отсюда открывался прекрасный. Нужный подъезд был ярко освещен большим ярко-желтым фонарем. Хозяин кафе не обращал на него никакого внимания, просто молча и равнодушно наливал чай в белый мягкий стаканчик, когда Ромка в очередной раз подходил к стойке.

* * *

Вчера вечером по наводке Королева он вышел на нужного человека. Петюня Косой был одним из тех, кто знал всех, ну или почти всех московских наркоманов. Нет, конечно, не тех, кто ворочает крупным наркобизнесом. Отнюдь. В сферу его интересов попадали лишь самые никчемные и пропащие торчки. Им-то он и толкал свой сомнительный товар. Это был маленький плюгавенький человечек с изрытым безобразными оспинами лицом, костлявыми руками и длинными сальными волосами, которые он собирал на затылке в жиденький хвостик. Именно к нему и пришел Егоров. Как оказалось, не зря. Прижатый к стенке, Петя сознался, что знает Сысоева.

— Слышь, начальник, а он чо, правда грохнул кого-то?

— С чего ты взял, Петюня? — наивно поинтересовался Егоров.

— Да, так, — уклончиво ответил тот и воровато покосился куда-то в угол. Именно за этот характерный взгляд он и получил свою кличку.

— Слушай, Петя, ты со мной шутки не шути. Знаешь, ведь, майор этого не любит. Говори, что знаешь.

— Да ничего я не знаю толком, — визгливым бабьим голосом запричитал Петюня. — Просто он пару дней назад взял большую партию. Он уже давно так не шиковал. Денег совсем не было. Все побирался, в долг просил. А тут вдруг такое богатство. Причем все купюры ровненькие такие, чистенькие. Вот я и спросил, ну, в шутку, что, мол, Тема, банк что ли взял? А он мне — дело одно сделал. И по шее себе провел, вот так, — и Петюня выразительно прошелся по горлу пальцем с обкусанным до мяса ногтем.

— И что дальше?

— А ничего. Взял товар и смылся. А мне что, больше всех надо, что ли? Главное бабки он отдал честно, без фуфла.

— Ну и где живет этот Сысоев?

Петюня снова скосил глаза и пожал плечами.

— Ладно, вижу, разговора у нас с тобой не получается. Что ж, будем беседовать в другом месте, — и Ромка вытащил телефон.

— Да за что?!

— Ты же знаешь, Королев найдет за что. У него на тебя уже столько всего, что ни один адвокат тебе не поможет! Гнить тебе, Петя, на зоне. Ну а там, если узнают, что ты стучал, как дятел, тебе долго не протянуть, тебя свои же на куски порвут, — миролюбиво пропел Егоров и с удовлетворением заметил, как в бесцветных глазах его собеседника заплескалась паника, а на тощей шее нервно дернулся огромный кадык.

— Че ты так сразу-то, начальник! Я знаю только один адрес, где он бывает. Там его баба живет.

— Что за баба?

— Зовут Тонька. Тоже торчит.

— Говори!

* * *

…И вот уже который час Егоров наблюдал на нужным ему подъездом, который так хорошо просматривался из окон кафе. В квартире ему никто не открыл, но соседка сообщила, что Тонька, шалава беспутная, еще утром куда-то смоталась. Опознала она также и Сысоева, сказала, что тот часто приходит к Тоньке, чаще один, а иногда и с дружками.

Егоров выбросил пустой стаканчик в пузатый бак для отходов и вышел на улицу. Стоя под хлипким козырьком и прячась от ветра, он с трудом прикурил и набрал нужный номер.

— Емельяненко.

— Привет. Это я. Жду клиента.

— Ясно. Ты, Рома, только не геройствуй. Как только появится, вызывай группу. Это тебе не в казаки-разбойники играть. Дело серьезное.

— Понял. Отбой.

Ромка аккуратно затушил бычок о край урны и вошел внутрь. Взяв седьмой по счету чай, он снова пристроился за столиком. Может показаться, что он тяготился ожиданием, но это не так.

Сколько Егоров себя помнил, он всегда хотел стать настоящим сыщиком. В детстве он до дыр зачитал все имеющиеся в доме детективы. Сразу после школы поступил в школу милиции, а по окончании пахал «на земле». По счастливой случайности, несколько лет назад он работал по делу с Королевым и Березиным, которые и перетащили его к себе в отдел. Егоров боготворил своих непосредственных начальников и даже старался копировать их манеры. Больше всего на свете он хотел стать настоящим профессионалом. Для этого он готов был гореть на работе сутками. Тем более, что личной жизни у него пока не было. Не то, чтобы он был равнодушен к девушкам. Вовсе нет. Напротив, они нравились ему все, ну или почти все. И как тут выбрать одну? Мама только посмеивалась над ним:

— Вот останешься бобылем. Будем с тобой вдвоем век коротать.

— А чем плохо-то, мамуль? Меня лично все устроит! — отшучивался Ромка.

Егоров потер слезящиеся от напряжения глаза, отхлебнул чай, отдающий пропаренным веником, и опять стал следить за подъездом.

* * *

За окнами сгущались последние торопливые мартовские сумерки. Завтра уже апрель. Небо с каждой минутой теряло краски, блекло и из бледно-розового превращалось в грязно-серое. Под вечер стало значительно прохладнее, а ветер тащил на себе из-за горизонта тяжелую, толстую, как бегемот, низкую тучу. Будет дождь, а может, и снег. Вовка вытащил из кармана телефон и с тоской посмотрел на экран. Катька уже пару раз звонила, просила приехать пораньше. Сегодня пятница; к ужину обещались теща с тестем. Наверняка, будут Вовкины любимые домашние пельмени со сметаной — Катька уже утром замесила тесто и приготовила фарш, хрустящие маринованные огурчики из трехлитровой банки — тещино произведение, а тесть непременно сунет в морозилку бутылочку водочки, чтобы перед ужином — по рюмочке, «для аппетиту»! Больше всего на свете Вовка Емельяненко любил такие ленивые семейные посиделки, когда на кухне пыхтит чайник, а на крахмальной скатерти золотятся свежие пирожки; когда ведутся разговоры ни о чем, под которые так славно дремлется, прижавшись к мягкому теплому плечу жены, а в углу мирно, убаюкивающе бормочет телевизор. И когда гости, наконец, уедут, он возьмет Катерину за руку и потянет за собой в спальню. И она будет отзываться на его ласки и поцелуи так же жарко, как и в первый раз…

Но час назад позвонил Королев и приказал дождаться его в любом случае. От обиды и несправедливости, Вовка горестно вздохнул.

В этот момент дверь хлопнула, вошел Королев и, не раздеваясь, плюхнулся на стул возле стены, вытянув ноги в заляпанных грязью ботинках — не иначе, как за городом был, проявил дедукцию Вовка. Макс откинул голову и закрыл глаза, под которыми резкими тенями обозначились синяки, по цвету напоминающие давешнее небо. Емельяненко нехотя встал и щелкнул выключателем. Мутный электрический свет сделал картину мира, открывающуюся из окон, еще более неприветливой. Вот она, серая проза жизни! Вместо спокойного уютного ужина — пустой чай из щербатой кружки и злой уставший начальник. Он торопливо завернул пыльные жалюзи и уселся обратно на свое излюбленное место — на подоконник.

— Ну, давай, майор, бомби, — обреченно сказал он.

Королев с силой потер лоб ладонью, отчего на нем мгновенно появились серые разводы:

— Знаешь, Вовка, я никогда еще не чувствовал себя настолько тупым! Куда ни ткнусь — везде пусто-пусто.

— Макс, я тебя не понимаю, — покачал головой Емельяненко, — Что ты так с ума-то сходишь? Из-за Палыча, что ли? Так мы ему доложились, он ведь не дурак, понимает, поди, что выше головы не прыгнешь. Мы и так сделали все, что от нас зависело. Машков тоже, вроде, не зверствует. Этому крючкотвору главное, чтобы бумажки были в порядке, а с этим у нас полный ажур — Ромка постарался.

— При чем тут это-то! — с досадой проговорил Королев. — Просто я чувствую, что дело это очень непростое, и помяни мое слово, будет продолжение.

— В смысле? Ты о чем? Ромка землю носом роет. Он недавно отзвонился. Найдет нашего стрелка, поверь мне. Можно сказать, уже почти нашел. Этот Сысоев ведь обычный наркоша, а не Джеймс Бонд. Такие, как он, не могут надолго исчезнуть, им рано или поздно снова доза потребуется.

Королев побарабанил пальцами по джинсовой коленке.

— Неспокойно мне как-то. Не связываются у меня эти три человека, хоть ты тресни! Молодая красотка, которую никто не ищет, наркоман со стажем и Колобова. Бред какой-то!

— У тебя паранойя.

— Возможно. Но, знаешь, как говорят — если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят!

— Слушай, но ты же не можешь, в самом деле, постоянно быть рядом с этой Колобовой! Ну, это, конечно, в том случае, если дело в ней, а не в ее рыжей подруге. Тем более что эта Куприянова опознала Сысоева. Может дело все-таки в ней?

— Ты вчера в клинике был? — не обращая на ремарку Емельяненко, задал вопрос Максим.

Он стянул куртку, повесил в шкаф и пересел к столу.

— Был, конечно. Но к тому, что уже узнал наш с тобой друг Егоров, ничего нового добавить я не могу. Там все чисто. Работают себе люди, как везде. Конечно, как у всякой уважающей себя клиники у «Медикам» есть конкуренты, но устранение директрисы, или кто она там, ситуацию сильно не изменит. Это как из пушки по воробьям. И уж тем более, это никак не объясняет звонков и писем, которые получала Колобова. Кстати, никто из сотрудников не смог опознать ни Сысоева, ни убитую.

— А что по самой Елене?

— По Куприяновой-то? — Вовка развел руками, — Да почти ничего. Как руководитель — жесткая, строгая, требовательная. Подчиненные, как мне показалось, ее не боятся, но уважают. Ее заместитель, некий Уваров Александр Ильич, сказал, что ей удалось собрать вокруг себя хороших, крепких спецов. Никаких блатных знакомств и семейной преемственности, только профессиональные качества.

— А сам он на ее место не метит?

— Не-а! Он на самом деле уже на пенсии. Говорит, что хотел еще в прошлом году на покой уйти, но Елена попросила остаться. Милый такой дядечка, и за патронессу очень переживает. Да к тому же, знаешь, я бы на его месте тоже никуда бы не рыпался: зарплата у него ненамного ниже, чем у нее, а геморроя куда как меньше. А вот женская часть коллектива придерживается мнения, что Куприянова баба симпатичная, можно даже сказать, красивая, но странная — до сих пор не замужем. Ходят слухи, что может быть она того… — он неопределенно помахал руками, — Ну, в смысле, нетрадиционной ориентации, так сказать. Хотя точно ничего не известно, так как свою приватную жизнь Елена Сергеевна не афиширует.

Королев поморщился. Ведь и у него самого поначалу, эта женщина вызвала очень неоднозначные эмоции: эмансипированная стерва-феминистка. Но сейчас ему было очень неприятно слышать такие суждения о ней. При мысли о Елене, сердце приятно защемило, и на лицо помимо воли наползла глупая улыбка, которую он постарался скрыть. Странно, необъяснимо — и как это он столько лет жил без этой рыжеволосой, самой красивой и сексуальной в мире женщины? Даже воспоминания о ней каждый раз вызывали сладкое покалывание в животе, именно поэтому он старательно гнал от себя эти неуместные мысли. В последние дни он заметил, что Елена обладала удивительным свойством — заполонять его всего, без остатка. Если он думал о ней, то в голове решительно не оставалось места ни для чего другого. Макс резко встал из-за стола, подошел к окну и бесцеремонно подвинул Вовку. Распахнув настежь створку, он несколько секунд жадно дышал вечерним морозным воздухом, старательно прогоняя прочь рыжее наваждение. Перекосившиеся жалюзи жалобно дребезжали на ветру, а в кабинет пылью залетал мокрый снег. Дошла-таки туча…

— Ладно, с этим все понятно. А что по трупу? — спросил он закуривая.

— Утром объявилась одна тетка, подала заявление о пропаже дочери, по описанию похожа на нашу потерпевшую. Слушай, тебе не холодно? Давай окно хотя бы закроем, а форточку оставим, а? — спросил Вовка поежившись и, не дожидаясь согласия, повернул ручку.

— Ну и что? — насторожился Макс.

— А ничего. Уже часа через два она позвонила и доложила, что ее великовозрастное дитя явилось домой. Пропавшая мамзель, оказывается, улетала на неделю в теплые края со своим бойфрендом, который очень не нравился ее родительнице. Вот она и не сказала ей ничего. А дальше все скучно. Он ей изменил, и она решила вернуться домой.

— Понятно. Это все?

Емельяненко энергично покивал.

— Вовка, я тут вот что подумал. Помнишь, Погодин говорил, что голос на автоответчике вроде как женский был.

— И что с того?

— А может это звонила та, которую убили? Чисто теоретически может такое быть, а?

— Вполне реально. Но доказательств у нас ноль. Поскорее бы взяли этого Сысоева. Думаю, он многое может рассказать. А пока, единственный выход — ждать. Сам же говоришь, что будет продолжение.

— Блин! — заорал Макс так, что Вовка непроизвольно спрыгнул с подоконника и сильно подвернул ногу. — Бред какой-то! Ты себя вообще слышишь?! «Давай подождем, пока ухлопают кого-нибудь еще!» Так?!

Вовка, скинув ботинок, потер вывернутую ступню.

— А что ты предлагаешь-то? Можно посадить эту Полину Тимофеевну под замок, а заодно и эту, рыжую тоже. Успокойся, Максим Викторович! Давай, лучше, пожрем чего-нибудь. Мне утром Катька такие драники испекла — объедение! А я с этими твоими заморочками даже не обедал.

— Да пошел ты, со своими драниками, куда подальше, — пробурчал Королев.

— Ну, как знаешь, а я на голодный желудок вообще ничего не соображаю.

Емельяненко, чуть прихрамывая, подошел в вешалке, где висел потрепанный пластиковый пакет и выудил оттуда внушительных размеров контейнер.

Тут дверь кабинета неожиданно распахнулась, и на пороге появился Горелин. Оба, и Королев и Емельяненко, вытянулись во весь рост, но полковник выразительно махнул рукой — мол, не до официоза сейчас. Судя по раздувающимся крыльям большого носа и подрагивающим кончикам усов, визит этот дружеским назвать можно было только с большой натяжкой. Да и то, что он сам пожаловал к ним, а не вызвал к себе, само по себе настораживало: не иначе, как произошло нечто из ряда вон выходящее. Не ожидая приглашения, полковник прошел в кабинет и тяжело плюхнулся на стул.

— Ты чего грязный-то такой, майор? — спросил он, указывая толстым, как переваренная сарделька, пальцем на лоб Макса. Тот машинально вытащил из кармана носовой платок и повозил им по лицу.

Пару минут они молчали, ждали, когда, наконец, Горелин соберется с мыслями.

— Ну, вот что, голуби мои, — хриплым прокуренным голосом начал он, — Мне сейчас звонили оттуда, — он выразительно поднял глаза к потолку. — Оказывается, наша убитая гражданка другой страны. Сегодня поступил запрос. Сверили отпечатки пальцев. Все сходится. У вас есть какое-нибудь объяснение этому факту?

Макс не говоря ни слова, во все глаза смотрел на полковника.

— Интересно, — присвистнул Емельяненко. — И кто же она?

Горелин натужно откашлялся.

— Капитан, есть чем горло смочить?

Тот метнулся к тумбочке и вытащил початую пачку чая и красно-коричневую банку, на дне которой сиротливо болталось штук десять коричневых гранул.

— Чайку, товарищ полковник? Кофе кончился, — предложил Вовка, наливая чайник.

Горелин кивнул — мол, давай, что есть. Он потер грудь с левой стороны и сунул под язык белую таблетку. Сейчас он был похож на большого, обиженного жизнью, старого бульдога: морщинистое лицо, обвисшие щеки, седые усы и грустные усталые глаза под косматыми бровями.

— В общем так. На днях в полицию Мюнхена поступило заявление от некой гражданки Шнайдер. Ее дочь, Марика Шнайдер, пропала почти три недели назад. Дело осложнилось тем, что эта самая дочь жила не с родителями, а с мужем в Австрии, но с матерью связи не теряла, звонила регулярно, навещала, помогала, в том числе — материально. Некоторое время назад, а точнее в феврале этого года, супруг ее скончался от обширного инсульта, вроде как он был сильно старше своей жены. Дьдька этот был весьма и весьма состоятельным, но все свое состояние завещал не ей, а дочери. Что там и как я не знаю, какая-то темная история, но почти сразу после этого фрау Шнайдер исчезла. Не знаю уж, какие связи у родителей этой самой Марики в полиции, но дело пошло быстро. Выяснилось, она ни с того ни с сего улетела в Москву. Причем никому об этом ни слова не сказала.

— А почему именно в Москву? Что ей здесь было нужно-то? — удивленно спросил Емельяненко, и поставил на стол три разнокалиберные кружки. В каждую, от щедрот, положил по свежему пакетику черного чая и залил кипяток.

Макс, в свою очередь, выдвинул ящик стола и вытащил оттуда пачку кускового сахара и початую пачку печенья — проявил гостеприимство.

— Ну да, забыл сказать. Семья Шнайдер в бородатом восемьдесят четвертом уехала навсегда из России на ПМЖ в Германию, а до этого проживала в столице нашей Родины.

— И вы хотите сказать, что у девочки, которой на тот момент было всего пять-шесть лет, вдруг разыгралась ностальгия? Чушь! — фыркнул Вовка.

Горелин пожал плечами и осторожно подул в кружку.

Королев достал еще одну сигарету и вновь закурил. Под потолком уже плескалось бесформенное сизое облачко, хвостик которого тянулся к окну и исчезал в открытой форточке.

— Это я у вас должен спросить, граждане сыскари! Что Шнайдер делала в Москве? Почему и за что ее подстрелил этот, как его там? Сысоев, кажется? Ты, Королев, майор полиции или менеджер по влажной уборке? — неприязненно пробурчал Горелин. — Докладывайте, что у вас нового?

— Ромка Егоров недавно звонил. Говорит, что ему удалось узнать адрес, где в последнее время проживал Сысоев. В данный момент ведет наблюдение. Как только Сысоев появится, он вызовет группу, — проговорил Емельяненко.

— «Как только появится!» — передразнил Горелин. — А если он на дно заляжет? Если у него теперь есть деньги, то он вполне мог вообще уехать из Москвы. Об этом вы подумали? Плохо работаете. Очень плохо. Надеюсь, теперь вы понимаете, что это дело для нас выходит на первый план. Как-никак международный уровень. Что ты все молчишь, Королев? — полковник поднял тяжелый взгляд на Макса. — Между прочим, это из-за тебя мы вляпались в это дерьмо по самое не хочу!

— Как вы говорите, ее зовут? Шнайдер?

— Марика Шнайдер.

— Стоп, товарищ полковник. Вы говорили, что она была замужем, так?

— Ну, была. К чему ты клонишь-то, Королев?

— А разве она не брала фамилию мужа?

— Видимо, нет, потому что в розыск она была объявлена как Шнайдер. А что тут такого, встречается сплошь и рядом. Вот, например, у нас с женой уже почти сорок лет, как разные фамилии, и ничего, живем душа в душу. А на Западе, насколько я знаю, это вообще обычная практика.

Но Макс уже не слушал. Он вдруг почувствовал, как кончики пальцев вдруг занемели, а кровь неожиданно закипела где-то в горле. Появились смутные, ничем не подтвержденные догадки, но он был почти уверен, что прав. Времени почти не оставалось.

— Надо срочно выяснить все данные о ее покойном супруге. Это возможно? — говоря это, Макс вскочил и надел куртку. Похлопал себя по карманам, проверяя на месте ли ключи и телефон.

— Погоди, майор, ты куда собрался-то? Может все-таки объяснишь начальству что к чему? — возмутился Горелин, правда, больше для проформы. Он уже давно работал с Королевым и знал наверняка, что чутье у подчиненного — дай Бог каждому. Если он срывается с места, то наверняка для подобной спешки есть веские основания.

— Товарищ полковник, я пока ничего не могу утверждать точно, но от этой информации сейчас зависит очень многое. Прошу, узнайте все, что можно о муже Шнайдер. И как можно скорее!

Королев вылетел за дверь.

— И что это было? — обратился к Емельяненко полковник, недовольно сверля его глазами.

Вовка недоуменно пожал плечами. Полковник тяжело поднялся и тут же схватился за поясницу.

— Ладно, пойду, позвоню куда надо. Раз этот псих ненормальный говорит, что надо — значит, так оно и есть. А чай у вас, ребятки — говно!

 

IX

Его выворачивало наизнанку. Постыдно, громко, отчаянно. Казалось, желудок уже болтается где-то в горле, еще чуть-чуть и вылетит наружу, вместе с остатками гордости и достоинства.

Да, он все-таки сделал это. Когда недрогнувшей рукой выливал капли в графин, когда нежно целовал на прощание, когда смотрел в ненавистные серые глаза, он чувствовал себя настоящим мужчиной, который ни в коем случае не должен спускать обиды и предательства. Она должна была быть наказана. И он наказал ее. Нет, ему не было ее жаль. Совсем. Эта дрянь получила по заслугам.

Денис с трудом выпрямился и промокнул губы горстью грязного колючего снега. Немного подышал талым промозглым воздухом и еще раз вывернул все карманы. Носовой платок, зажигалка, телефон, сигареты, паспорт. Ампулы не было. Страх, первобытный животный страх вновь ощерил свою смрадную пасть.

Новый, еще более мучительный спазм скрутил его и опять заставил согнуться в три погибели.

Конечно, он оставил ее там. Просто положил мимо кармана. Теперь он вроде бы даже припомнил глухой стук, с которым этот проклятая трижды склянка упала и закатилась куда-то под стол. Тогда он не обратил на это внимания. Конечно, остается надежда, что она выпала уже по дороге к машине. А если нет?

Выход один. Страшный. Ехать обратно. Остается надеяться, что она еще жива и откроет дверь. Ведь он уже отдал ей свой комплект ключей. А если она начнет умирать на его глазах?! Господи, только не это! Он не хочет этого видеть! Голова закружилась, и он прислонился к шершавому холодному стволу дерева. Как он мог так проколоться? Надеть перчатки при Полине он не мог, это выглядело бы слишком подозрительно, а протереть стекло не счел нужным.

Пошатываясь, на подгибающихся ногах, он дошел до машины, кое-как пристроенной на обочине, мешком повалился на сидение и захлопнул дверь.

Сил почти не осталось. Трясущейся рукой вытряхнул на ладонь несколько мелких таблеток и судорожно проглотил, не запивая. В горле тут же заворочался колючий, как стекловата, комок. Долгое время он сидел неподвижно, откинув голову на подголовник, а когда открыл глаза, город уже окутала темнота. Справа то и дело мелькали красные огни убегающих вдаль автомобилей. Денис повернул ключ, и правая нога до пола вдавила педаль газа.

 

X

Навигатор упрямо бубнил, что ехать надо по третьему кольцу, но Королев, полагаясь на интуицию, решил пробираться через центр. В районе Октябрьской он, конечно же, угодил в пробку. Чертыхнувшись, Макс резко затормозил буквально в миллиметре от впереди идущей «Хонды».

Никаких доказательств. Никаких. Но внутренний голос настырно нашептывал ему, что он прав, и именно здесь таится ключ ко всей этой нехорошей истории. Если так, то Полине грозит серьезная опасность. От кого она исходит пока не совсем ясно, но она реальна. Теперь главное не опоздать. Телефон, на этот раз предусмотрительно помещенный в гнездо, судорожно задергался. Звонил Горелин.

— Королев.

— Майор, ты как всегда оказался прав! — услышал он из трубки сиплый голос. — Я тут поспрашал кого надо и вот, что узнал. Покойного супруга Марики Шнайдер звали Тимофей Колобов. Уроженец Москвы, он давным-давно свалил в Австрию, где и построил свою небольшую по меркам Абрамовича, но огромную по меркам рядового гражданина, империю. Не буду грузить тебя лишними подробностями, но состояние его на момент смерти составляет несколько миллионов. Не рублей, как ты понимаешь.

— В Москве у него остались жена и малолетняя дочь, с которыми он прервал всяческие отношения, — подхватил Королев.

— Точно. После развода он еще два раза связывал себя узами брака. Марика Шнайдер, — его третья супруга, которую он по каким-то там причинам оставил без гроша. А завещал все…

— …своей дочери, оставшейся в России, Полине Тимофеевне Колобовой.

— Молоток, Королев, быть тебе генералом! — прокомментировал Горелин хмуро и закашлялся.. — Что думаешь делать?

— Пока не знаю. Еду к ней. Надо с ней еще раз поговорить. Интересно, почему она до сих пор не знает о наследстве? Если я хорошо помню, то ее отец скончался аж в феврале, а завтра, дай Бог, уже апрель.

— Без понятия. Делом занимается какая-то частная юридическая контора. Их сейчас как собак нерезаных развелось. У них свои правила. Думаешь, это они воду мутят? — насторожился полковник.

— Не знаю, но есть в этом деле кто-то третий, это точно. И если я успею вовремя, то жить нашей Колобовой долгой, счастливой и богатой жизнью, а если нет…

— Послушай, но если ей угрожала Шнайдер, то опасности больше нет. Скорее всего, это именно она запугивала дочь своего мужа. Она была заинтересована в смерти Колобовой больше всех. Вот и снесло бабе крышу. Наняла Сысоева, вот он и перепутал. Чего взять с наркомана-то? Логично рассуждаю?

— Логично, да не совсем. Есть еще кое-что, что не дает мне покоя. Пока рано говорить о чем-то конкретном, но, боюсь, что не только Шнайдер была заинтересована в смерти этой девушки. Есть кто-то еще.

Полковник недовольно посопел в трубку.

— Вот вечно ты, Королев, так! Не ищешь легких путей.

— Кстати, вы не узнавали что именно за контора ведет дело Колобовой?

Полковник зашуршал бумагами:

— «Визенталь, Визенталь и партнеры». Во главе стоит некий Визенталь Марк Александрович.

— Ясно.

— Ой, чуть не забыл! — как-то по-бабьи спохватился Горелин, и Максу представилось, как он смешно всплеснул руками, — Пару часов назад взяли Сысоева. Он уже поет Егорову и Емельяненко свою лебединую песню, так что одним геморроем стало меньше.

— Ну, молоток Ромка! Спасибо, товарищ полковник за хорошие новости.

— Нема за шо. Ладно, держи меня в курсе, — буркнул Горелин и отключился.

Королев отпустил педаль тормоза и прополз вперед еще на пару метров. Противный мокрый снег все лепил и лепил. На дороге образовалась мокрая скользкая каша, в которой беспомощно барахтались несчастные автомобили и пешеходы. Ловко лавируя между тоскующими в пробке машинами, энергично бегал чернокожий парень, предлагая глянцевый журнал с обнаженными красотками.

Макс прикрыл глаза. Неужели он действительно дует на воду и все это устроила бывшая жена Колобова? Ведь полковник прав, после ее смерти Полине никто больше не угрожал. Но все-таки что-то не дает ему покоя в этой истории.

Королев вздрогнул от возмущенного резкого сигнала сзади и открыл глаза. Проехав с десяток метров («Чо встал, баран, мать твою за ногу!») он вновь затормозил. Ничего, еще пара светофоров, а там, за перекрестком, движение было уже более свободным. Взгляд его опять упал на телефон. Одно новое сообщение с просьбой перезвонить. От Елены. Он немедленно набрал знакомый номер.

— Алло, привет? Прости, только сейчас увидел уведомление.

— Макс, хорошо, что ты наконец объявился. Мне очень надо с тобой посоветоваться.

— Что-то срочное?

— Не знаю. Мне кажется, это может быть важно. Ты знаешь о том, что Полинка собиралась замуж за Кравцова?

— Ну да, знаю. Она сама мне об этом сообщила, — неохотно подтвердил Макс. — Просила ничего тебе не рассказывать.

— Знаю, но я не об этом. Эта дурочка подписала какой-то договор, по которому после ее смерти все ее имущество переходит к Кравцову. И наоборот, если вдруг он…

— Что?! — заорал Макс так, что заглушил радио. — Что она подписала?!

— Договор. Что-то вроде контракта о взаимном наследовании, не знаю, как это точно называется. Причем Кравцов оформил все за пару дней. Он ведь юрист.

— Так, стоп. В какой именно фирме он работает?

— Ой, слушай, я не помню. Но у меня где-то записано. А это имеет значение?

— Да, имеет. Можешь поискать? Это срочно.

— Попробую. Не отключайся. У меня где-то в сумке должна быть его визитка. Сейчас… А, вот, нашла. «Визенталь, Визенталь и партнеры».

Макс застонал сквозь зубы. Все встало на свои места. Вот оно то самое недостающее звено. Теперь понятна причина этой странной поспешной свадьбы. Как просто и страшно.

— Эй, Максим, что происходит? — донесся до него, как сквозь вату, встревоженный далекий голос Елены. — Ты меня слышишь?

— Слышу. Ты сказала, что Полина собиралась замуж? Она что, передумала?

— Да. Колобок должна была встретиться с ним сегодня и объясниться.

— Когда?

— Вечером. Но я уже пару часов не могу ей дозвониться. И еще, — Елена на мгновение замялась, словно колеблясь, говорить или нет, — Не знаю, какое это имеет отношение к делу, но мне недавно позвонила Сабурова и сказала, будто бы у Польки сердце пошаливает. Бред какой-то. Колобок была у меня сегодня и ничего такого я не заметила. Да, давление немного поднялось, но сердце? Странно все это, Макс. Мне как-то неспокойно.

Королев почувствовал, как в висках и затылке застучали мелкие болезненные молоточки, и эта монотонная барабанная дробь отозвалась резкой болью где-то под лопаткой.

— Лена, ты не волнуйся, — проговорил он сквозь крепко сцепленные зубы. — Я сейчас еду к ней. Очень скоро мы тебе позвоним. Ладно?

— Хорошо. Я тебе верю. Будь осторожен, пока!

Макс, не дожидаясь зеленого, нажал на газ и вылетел на перекресток.

 

XI

Все. Захлопнулась дверь в ее прошлую жизнь. На тумбочке лежали ключи, оставленные Денисом. На прощание он приобнял ее, нежно поцеловал в щеку и пообещал, что уже завтра все устроит по поводу расторжения договора. Все закончилось.

Полина прошла на кухню, составила чашки в раковину и обессиленно опустилась на стул. Перед закрытыми глазами метались черные мошки, а сердце стучало гулко и неровно. Хорошо еще, что она не стала пить кофе, а незаметно для Дениса, вылила его в раковину. Надо позвонить Митьке. Она повертела в руках выключенный телефон, но в этот момент кто-то настойчиво позвонил в дверь.

— Ну, Воронцов, какой же ты нетерпеливый! — засмеялась Полина и повернула замок.

— Здравствуй, Полина! Прости, что беспокою тебя в такой неурочный час, но у меня к тебе просьба!

На пороге стояла ее соседка Зоя Егоровна Косилец. Завернутая в неизменный «царский» халат с павлинами она, не дожидаясь приглашения, влетела в квартиру и устремилась на кухню. Полина, недоумевая, прошла за ней.

— Что случилось, Зоя Егоровна? Вы хорошо себя чувствуете?

— Хорошо?! Даже не спрашивай! Лучше поинтересуйся, что творится у нас в подъезде! — она плюхнулась на стул, и павлины возмущенно разметали распущенные хвосты.

Косилец схватила графин, стоящий на столе, налила себе полный стакан воды и выпила ее залпом.

— А что именно у нас происходит?

— Эти Новоселовы опять гуляют! Представляешь, я своими глазами видела, как к ним в квартиру завалилась целая толпа народу! Опять эти танцы, песни, вопли! Боже, когда все это закончится?!

Она страдальчески заломила руки, а ее черные нарисованные брови сошлись плаксивым домиком.

Полина постаралась скрыть улыбку. Лично ей всегда была глубоко симпатична эта молодая семья. Шумные компании у них собирались не так уж и часто, к тому же все ребята, приходившие к ним в гости, вели себя вежливо и корректно.

— Зоя Егоровна, успокойтесь! — сказала она мягко, — Ничего страшного. Наверное, Гриша или Надюша празднуют день рождения, вот и позвали гостей. В конце концов, еще не поздно, да и пятница сегодня. Пусть молодежь повеселится.

— И ты туда же?! Ну, конечно, тебе все как с гуся вода, тебе-то ничего здесь не слышно, — Косилец обиженно поджала губы. — А вот я каждый раз после таких гулянок просыпаюсь с головной болью. Как ты не понимаешь, этот шум засоряет чакры. А по чакрам устремлена моя прана.

— А что такое «прана»? — оторопев, спросила Полина.

— Прана, деточка, это жизненная энергия. Тот самый источник, из которого мы черпаем свои силы. Ну да тебе не понять, — махнула она рукой.

«Не понять!» — поддакнули павлины.

— Хорошо, Зоя Егоровна, я вас услышала, — успокаивающе проговорила Полина. — Но что я-то могу сделать? Чем я могу вам помочь в этой ситуации? Чакры я чистить не умею, «прану» пополнить или исправить, — тоже, я всего лишь медсестра, а не буддийский гуру.

— Вот только не надо сарказма! Я пришла к тебе не для того, чтобы выслушивать твои насмешки, а чтобы ты подписала гневное письмо!

— Какое? Гневное? — переспросила Полина.

— Именно! — с мрачным торжеством подтвердила Косилец. — Необходимо потребовать, чтобы этих хулиганов поставили на место правоохранительные органы. Я недавно была в нашем отделении милиции…

— Полиции, — робко поправила ее Полина.

— Неважно, — отмахнулась Зоя Егоровна, — И там мне сказали, что необходимо написать прошение, под которым подпишется большинство жильцов. Вот оно!

Она выудила из глубокого кармана свернутый пополам белый лист бумаги. Заявление на имя начальника полиции, некоего господина Сидорчука, было написано крупным размашистым почерком:

Уважаемый Василий Савельевич!

Все то время, пока в нашем доме в квартире номер сто четырнадцать проживает молодая семья Новоселовых, я нахожусь в состоянии крайнего нервного напряжения. Дело в том, что они регулярно собирают у себя собутыльников, несмотря на время суток и устраивают попойки с оглушительной музыкой, сопровождаемые криками и матерной разговорчивостью, указывающей на отвратительное воспитание. От этого слишком громкого и вульгарного шума я каждый раз получаю новую болезненную порцию телесных и душевных терзаний. Как человек тонкой душевной организации я не могу не чувствовать всю глубину их нравственного и морального падения, и мои переживания по этому поводу — это настоящий признак апокалипсиса под личиной инфаркта. Находясь в состоянии столь сильной экзальтации, я прошу Вас принять меры по выселению вышеуказанных нарушителей общественного порядка из нашего дома.

Надеюсь на понимание и сочувствие, Зоя Егоровна Косилец.

Ниже подписались согласные со мной соседи

После этих слов стояло всего две подписи.

Полина изо всех сил старалась сдержать рвущийся наружу смех. Она свернула «гневное письмо» и протянула его Косилец.

— И кто же уже подписался, Зоя Егоровна? Кроме вас, я имею в виду.

— Баба Тома из сто первой, — независимо отвечала она. — Удивительно, насколько люди стали безразличны к терзаниям своих ближних! Господи, и за что мне все это? — она закатила глаза.

— Значит, если я правильно понимаю, все остальные отказались?

— Да. Вот оно, равнодушие. Но ты-то подпишешь, я надеюсь? — встревоженно спросила Косилец.

Полина присела напротив.

— Послушайте, Зоя Егоровна. Я ни в коем случае не сомневаюсь, что вы человек утонченный и трепетный.

— Да, несомненно.

— Но в данном случае, мне кажется, что вы поступаете не совсем правильно, — предупреждая неминуемый протест, Полина успокаивающе накрыла руку соседки своей ладонью. — Новоселовы вовсе не такие плохие и испорченные, какими вы представили их в этом своем заявлении. Гриша учится в университете на юриста и работает курьером, а Надюша — парикмахером. Уверяю вас, они очень добрые и отзывчивые ребята. Просто они еще совсем молодые. Разве вам в их возрасте не хотелось собраться большой и шумной кампанией, послушать музыку, поиграть на гитаре, потанцевать? К тому же, согласитесь, такие посиделки у них случаются достаточно редко.

— Значит, по твоему, я вру?! — вспыхнула Косилец.

— Что вы, Зоя Егоровна, просто вы ошибаетесь. Мой вам совет, оставьте эту идею, потому что в противном случае вам могут предъявить встречный иск о клевете. А в этом приятного мало.

Косилец молча пожевала губами.

— А может, ты и права. Если ты говоришь, что этот самый Новоселов юрист, то он меня, пожалуй, и засудить может. Что же это творится-то! Никому нет дела до порядочных, честных людей! Везде все куплено!

— Зоя Егоровна, я не вправе давать вам совет, но попытайтесь наладить с ребятами отношения, не впутывая никого со стороны.

Косилец, отвернувшись от Полины, обиженно сопела, и кончик ее напудренного носа подрагивал. Внезапно по ее лицу пошли красные воспаленные пятна, на лбу выступила испарина, а дыхание стало прерывистым и хриплым. По всему было видно, что чувствует она себя действительно неважно.

— Налить вам попить? Что же вы так нервничаете из-за пустяков, право! Может быть, валерьянки накапать? — спросила Полина, испугавшись внезапной перемены в состоянии соседки.

— Да, спасибо. Что-то мне нехорошо, — пробормотала та непослушными губами.

Полина плеснула в высокий стакан остатки воды из графина и накапала туда несколько пахучих коричневых капель.

Выпив предложенное лекарство, Зоя Егоровна вдруг схватилась за сердце.

— Что такое? — не на шутку встревожилась Полина. — Вам нехорошо? Сейчас померяю вам давление, Зоя Егоровна! Я мигом! — она рванула в комнату, а когда через пару секунд вернулась, обнаружила соседку лежащей на полу. Растерянные павлины глупо и недоуменно пялили свои глаза в пустоту, а ветер, врывающийся в форточку волновал их радужные шелковые хвосты. Опустившись на колени, Полина пощупала пульс, но даже беглого взгляда хватало, чтобы понять, что женщина безнадежно мертва.

Голова разорвалась на части, а в ушах словно застрял непрерывный однообразный гул. Он звучал с заунывным упрямством, с каждой минутой набирая силу. Полина не сразу поняла, что звук этот идет не изнутри, а снаружи. Кто-то настойчиво звонил в дверь.

 

XII

…— Все началось давно. Хвост нашей страшной сказки теряется в середине восьмидесятых, когда господин, а тогда еще товарищ Колобов, в поисках лучшей жизни решил бросить опостылевшую семью и свалить за границу. Его жена наотрез отказалась следовать за мужем, потому что ее мать на тот момент была целиком парализована. Колобов настойчиво предлагал ей сдать больную женщину в интернат, на что Нина Андреевна ответила решительным отказом и осталась в России. Кстати сказать, Колобов был реально хорошим спецом и, возможно, для него отъезд за границу на тот момент был единственным выходом. Но не суть. Труды его не пропали даром и уже через несколько лет он сколотил очень приличное состояние. С первой семьей он порвал раз и навсегда — не звонил, не писал, ребенком не интересовался. Просто вычеркнул их из своей жизни на долгие годы. После развода с матерью Полины он был женат еще дважды. Однако так уж вышло, что детей у него больше не случилось. Может, проблемы со здоровьем помешали, а может еще что. Факт в том, что на старости лет он вдруг стал сентиментальным и вспомнил, что когда-то, давным-давно, у него в Москве родилась и осталась дочь. Именно ей он хотел завещать половину нажитого добра, которое она должна была поделить поровну с его третьей супругой, молодой красавицей Марикой Шнайдер, — Макс криво улыбнулся.

Они сидели в квартире Воронцова. За окном плескалась ночь. В город опять пришла оттепель. Снег кончился, и теперь с крыши потоком текла талая вода, с веселым шумом шлепаясь о железный карниз. Воронцов сидел напротив и крутил в ладонях пузатую рюмку. На столе стояла початая бутылка и открытая трехлитровая банка соленых огурцов. Полина давно спала. Временами, она принималась плакать во сне, тогда Митька шел в комнату, гладил ее по спине и поправлял одеяло.

Оперативная группа уже уехала, забрав с собой Кравцова. А скорбная машина без окон унесла в своем чреве безжизненное тело несчастной Зои Егоровны Косилец, завернутое в черный непроницаемый целлофан.

— Слышь, Макс, давай еще по одной, — предложил Воронцов, и, не дожидаясь согласия, плеснул в рюмки водки.

Они молча выпили.

— Давай дальше.

— Так вот. В последний момент Колобов меняет свое решение, так как узнает о том, что его жена ему изменила. Мужик он был, по всему видно, жесткий, и спускать такого не собирался, а поэтому тут же меняет завещание в пользу единственной дочери и подает на развод. Но до официального расторжения брака дело так и не дошло, потому что Колобов внезапно умирает от обширного инсульта.

— И Шнайдер решает исправить несправедливость, — мрачно продолжил Воронцов.

Макс кивнул и пальцами достал из банки огурец.

— Она отправляется в Россию с единственной целью — хлопнуть законную наследницу. Думаю, что она рассуждала так. На момент смерти Колобова она являлась его законной супругой, а посему, если дочь, которой он завещал свои деньги, умирает, все достается ей. Итак, не сказав ни слова родителям, она едет в Москву, где связывается с неким Сысоевым. Этот человек согласился за некоторую сумму убить Полину.

— Кто он? — стальным голосом спросил Воронцов.

— Обычный наркоман. Его родители много лет пытались вылечить его, но потом плюнули и уехали из России, оставив нерадивого сыночка в Москве в компании его дружков, таких же законченных негодяев.

— А как она на него вышла-то? Судя по твоему рассказу, Шнайдер не из тех, кто водит сомнительные знакомства.

— Понятия не имею. Сам Сысоев не особенно интересовался этим. Ему было важно, что можно сорвать неплохой куш. Но я почему-то думаю, что в Германии у них могли быть общие знакомые, ведь его родители уехали именно туда. Теперь мы вряд ли что-то сможем узнать точно. Так вот Шнайдер проводит небольшое расследование и выясняет: где живет Полина, чем занимается, кем работает ну и так далее. Становится ясно, что она не замужем и никаких родственников у нее нет. Думаю, что для этого она нанимала какого-нибудь частного детектива.

— Погоди, Макс, у меня не сходится. Наем детектива, убийцы и прочее — все это очень и очень дорого. Деньги-то у нее откуда? Ты ведь говорил, что Колобов не дал ей ни гроша.

— Ну, не совсем так. Какие-то средства он ей все-таки оставил. По нашим с тобой, Митя, меркам, средства приличные, и даже очень, но в сравнении с основной суммой — плевок, издевка! Мало ей показалось, понимаешь?

Воронцов мрачно хмыкнул.

— Так вот. Короче, все идет, как по маслу. Но этот детектив, видимо, не очень-то добросовестно отнесся к выполнению заказа, так как даже не удосужился узнать, что в последнее время Полина жила не одна, а с подругой. Он просто предоставил заказчице краткую биографию Колобовой и ее распорядок дня. То, что Сысоев оказался в вашем дворе в тот день — не более, чем совпадение. Говорит, что хотел заранее присмотреться к дому и обитателям. Случайно увидел, что в нужном окне зажегся свет и решил не тянуть, тем более что за срочность ему было обещаны дополнительные деньги. Итак, он поднимается наверх. Елена очень торопилась и на беду забыла закрыть дверь, а поэтому в квартиру он проник беспрепятственно. Сысоев стреляет и, как и было оговорено, делает несколько снимков на телефон. По его собственному признанию, тогда он даже не заметил, что убил другую женщину. Он звонит Шнайдер и требует расплатиться. Место выбирал он сам — район ему был хорошо знаком, тихо и безлюдно. Однако взглянув на фотографии, Марика сразу же поняла, что выстрел цели не достиг и отказалась платить. А дальше все банально. Сысоев без колебаний убивает заказчицу, забирает все ее деньги, документы, короче, все, что было в сумочке и растворяется. Удача в том, что он все-таки засветил свои пальцы на пуле, которая застряла в стене при первом покушении. Так мы на него и вышли.

— А звонила-то Шнайдер?

— Угу, — пробубнил Королев, хрустя очередным огурцом, — И писала, кстати, тоже. Глупо, конечно, но баба в ярости способна и не на такое. Здесь мы подходим к концу первой части Марлезонского балета. Вторая еще интересней. Кстати, огурчики у тебя знатные. Сам солил, али помогал кто?

— Не, не сам, — улыбнулся Воронцов, — Мама. Они с отцом уже несколько лет назад в деревню перебрались. Вот, подкармливают.

— Это все, конечно, здорово, и мама твоя молодец, но у тебя из пожрать только огурцы с водкой? — тоскливо спросил Макс, покосившись на холодильник. — Я, между прочим, сегодня только завтракал.

Митька встал и уже через несколько минут на сковородке аппетитно пощелкивали котлеты, а в тарелке лежали бутерброды с кое-как напиленными толстыми кусками сыра и копченой колбасы.

— Ну вот, это другое дело, — оживился Королев, — Наливай!

— А теперь переходим к самому интересному. Жила была на свете девочка Полина. Хорошенькая такая, неиспорченная, скромная, тихая, незаметная, — Макс осекся, увидев, какой убийственный взгляд метнул на него Воронцов из-под белесых бровей.

— Ладно тебе, я же не хочу никого обидеть, — примирительно похлопал его по плечу Королев. — И были у нее две подружки, Лена и красотка Ольга. Не буду пересказывать всю историю, — ты ее и сам знаешь не хуже меня, перейду к главному. Эта самая Ольга как-то раз в очередной из своих визитов на историческую родину, в гостях у Полины встречает некоего Дениса Кравцова, на тот момент — жениха главной героини нашей страшной сказки.

Воронцов досадливо поморщился, налил себе полную рюмку и, не чокаясь, выпил.

— Не знаю что там и как, но с того самого дня они становятся любовниками. По признанию Кравцова, она просто околдовала его. Прошлой зимой он даже летал к ней в Штаты. Но, заметь, — Макс поднял палец, — этот гаденыш так и не оставил Полину, продолжая время от времени вешать ей на уши лапшу. Когда его взяли, он вопил, что на самом деле любил ее, но мне почему-то кажется, что Колобова для него была не более, чем-то вроде бесплатной домработницы.

— Но Поля?! Почему она так долго терпела этого ублюдка рядом с собой? Неужели она не понимала, что ее просто-напросто используют?

Макс пожал плечами:

— Понятия не имею, но думаю, что у нее очень развито чувство ответственности и долга по отношению к окружающим людям. Она, может быть, и хотела дать ему пинка под зад, но думала, что с ее стороны это будет нечестно, ведь всякий раз, когда он возвращался, он говорил красивые слова, клялся в любви и так далее.

Воронцов скривился, как от зубной боли и шумно втянул воздух:

— Ладно, давай дальше.

— Дальше, так дальше. В конце концов, Ольга разводится с мужем-американцем и возвращается в Москву. Денис, наконец, решается и уходит навсегда от Полины, чтобы связать свою жизнь с Сабуровой. И все было бы просто прекрасно, если бы не его величество случай. Надо же было такому произойти, что в тот самый день к нему в руки попадают бумаги, из которых становится понятно, что Полина вот-вот станет обладательницей миллионного состояния. Их адвокатская контора, кстати сказать, очень солидная и известная, — «Визенталь, Визенталь и партнеры» — является непосредственным партнером австрийского филиала, которое ведет дело Колобова. Эту работу поручают Кравцову, о чем он и рассказывает своей любовнице. И вот тут в ее хорошенькой головке созревает очень простой и гениальный план. Денис должен во что бы то ни стало жениться на Полине, а потом убрать ее с дороги, проще говоря, убить. И дело в шляпе. Насколько я могу судить, ее нисколько не смущало, что Полина была ее самой преданной и давнишней подругой. Страшно, конечно, но Кравцов утверждает, что всю комбинацию срежиссировала именно Смит. И, знаешь, я ему верю, по той простой причине, что Дениска жуткий трус. Сам бы он на такое не решился. Я полагаю, что это Ольга была, так сказать вдохновляющей и направляющей силой. Кроме того, убийство вполне можно было свалить на шантажистку. Ведь покушение-то было. Все складывалось, как по нотам, ведь им невдомек было то, что на момент преступления Шнайдер уже несколько дней лежала в морге.

— А как ты это узнал-то?

Макс недобро усмехнулся:

— У Дениски сдали нервы. Выложил нам свою единственную на блюдечке со всеми потрохами. Я взял его возле дверей, и он даже и не сопротивлялся. Говорю же тебе, он слабак! А знаешь, зачем он вернулся? Понял, что оставил в квартире пустую склянку со своими отпечатками. Ну а когда его повязали, испугался, что пойдет паровозом и начал каяться. Хотя, я думаю, что именно так это и будет, потому что против нее у нас есть только его слова. А Ольга, естественно, будет все отрицать. Ну да, были любовниками и что с того?! С морально-этической точки зрения, конечно, гадко, но никакого криминала. А о планах Кравцова ничего не знала и не ведала.

— Вот скоты! — с чувством проговорил Митька, раскладывая по тарелкам еду. Сковородка, брошенная в раковину, тоже возмущенно зашипела.

— Вкуснота! — прокомментировал Макс и откусил добрую половину своей котлеты, — Итак, Кравцов начал бурную деятельность: заставил подписать контракт, сделал предложение, которое к его радости, Полина приняла. Но в самый ответственный момент она вдруг начинает сопротивляться, отказывается идти в ЗАГС и настаивает на том, чтобы Денис как можно скорее аннулировал договор. Кроме того, Колобова по своей наивности рассказала о своих сомнениях Сабуровой. Кравцов сознался, что Ольга утром позвонила ему и назначила встречу. Именно тогда она передала ему ампулу с ядом, которым он должен был «угостить» Полину. Медлить было уже нельзя. И еще. Ольга сегодня звонила Елене и между делом сообщила, что Колобова при встрече жаловалась на проблемы с сердцем. Думаю, она таким образом пыталась подготовить почву, чтобы отвлечь подозрения.

— Поля действительно говорила ей что-то подобное?

— Нет, конечно, — фыркнул Королев.

— Но ведь это же доказывает, что Сабурова врет!

— И что? Скажет, что проявила инициативу, потому что ей якобы показалось, что Поля неважно себя чувствует, заботилась о здоровье подруги. Ну, приукрасила слегка, что такого? Сама по себе эта ложь не является поводом для ареста.

— Ну и сволочь!

— Знаешь, у них ведь почти все получилось. Никто не мог предположить, что именно в этот вечер к Полине заглянет ее соседка, которая, на свою голову, выхлебает всю воду из графина. Кстати, на склянке, которую мы нашли под столом, есть только отпечатки самого Кравцова. Опять ничего, что указывало бы на Сабурову. Ампула без маркировки и указания препарата. Какая-то очень сильная химия, вызывающая остановку сердца. Без цвета, без запаха. Обычно хватает семи-восьми капель, чтобы с гарантией отправить человека к праотцам. Думаю, что Сабурова приобрела ее еще в Америке.

— И что теперь?

Макс пожал плечами.

— Ничего. Полина вступит в права наследства, Кравцова осудят за убийство, а Ольга…. Не думаю, что мы что-нибудь сможем сделать.

Воронцов неуклюже собрал грязную посуду и сунул в раковину. Макс широко и громко зевнул.

— Ну, что, спать, майор? Я тебе постелил в маленькой комнате. Если в душ пойдешь — полотенце на стиральной машинке. Найдешь?

— Найду.

— Слушай, а как там Ленка? — вдруг ник селу ни к городу спросил Митька, — Ты у нее бываешь?

Королев помолчал, а потом поднял глаза и твердо проговорил:

— Знаешь, Воронцов, я женюсь на ней.

Из-за тучи вышла любопытная, ярко-желтая, круглая, как блин луна и, хитро улыбнувшись, подмигнула Максу.