I

Синее, бескрайнее васильковое поле, на котором легкий ветерок изредка поднимает лиловую рябь. На горизонте темнеет лес, и макушки огромных старых сосен царапают голубое прозрачное небо, освещенное ярким, теплым июльским солнцем. Под босыми ногами покорно пригибается к теплой земле мягкая, шелковая трава, а на дальнем болоте слышится крик журавлей. Она совсем одна, но ей не страшно и не одиноко. В руках у нее — букет из колокольчиков, васильков и ромашек. Она зарывается в него носом и вдыхает в себя этот медовый, свежий запах трав и полевых цветов.

Счастье! Бесконечное счастье. Счастье от того, что впереди только свет и жизнь, что лето, и все вокруг — и поле, и дальний лес, и шелестящая трава, и журавли, — тоже радуются этому тихому, такому необыкновенному и волшебному июльскому дню! Она опустилась на землю, легла на спину и раскинула руки. Там, в сапфирной синеве, кружилась маленькая, едва заметная точка. Она вертелась в замысловатом танце, вычерчивая диковинные кружева, а потом вдруг начала резко падать. Она падала и с каждым мгновение росла, ширилась. И вот это уже не точка, а темная, словно налитая густыми чернилами воронка, которая вот-вот проглотит все небо. «Надо бежать!», но она, не в силах подняться, все лежала и смотрела. И вот уже исчезло солнце, а взбесившийся ветер вырвал из рук букет, разметав стебли в разные стороны. И тут из самой глубины черного конуса на нее взглянули чьи-то мертвые, неподвижные глаза. И ничего в них не было, только оглушительная пустота. Это были глаза ее страха. Она вскрикнула… и проснулась.

За окнами все еще было темно. Полина дрожащей рукой провела по влажному лбу. Слава Богу, это всего лишь глупый сон, но она помнила его во всех деталях, с пугающей отчетливостью. «А ведь это видение удивительно похоже на мою жизнь», — вдруг подумала она, — «счастье, радость, надежды — все это осталось где-то далеко-далеко, а вместо этого теперь есть одно — пугающая, неизвестная, непредсказуемая сила, которая властвует безраздельно, пожирая все на своем пути. И нет спасения, нет выхода!» Полина взглянула на часы: половина шестого. Скоро обход. Она скинула с себя плед, которым ее заботливо укрыла Валентина Игоревна. Умывшись ледяной водой, Полина поставила чайник.

Ленка жива. Это главное. Она обязательно поправится! Максим Викторович позвонил вчера уже около двух ночи и сказал, что опасности для жизни нет. Проскурина, услышав о произошедшем, сама осталась дежурить, заставила Полину лечь, и она моментально провалилась в свой глубокий тревожный сон.

Чайник уютно зашуршал. Полина достала из холодильника йогурты, сыр, колбасу и приготовила бутерброды.

В отделении было еще совсем тихо.

— Валентина Игоревна! — шепотом позвала она начальницу, которая сидела на посту, просматривая какие-то бумаги.

— О, проснулась, Полюшка! Привет!

— Идите завтракать. У нас еще пятнадцать минут есть. У меня уже все готово.

— А я не хотела тебя будить, — сказала Проскурина, заходя в сестринскую. Она сладко зевнула и потянулась.

— Ну, как ночь прошла, Валентина Игоревна?

— Как сказать? В целом — спокойно, только часа в четыре мальчишку привезли. Семья в аварию попала. Родители испугом отделались, а у него, бедолаги, оскольчатый перелом плеча и сотрясение. Прооперировали срочно и — к нам в отделение. Он пока спит, наркоз еще не отошел. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо! — фальшивым басом пропела она, присаживаясь к столу и на ходу откусывая изрядный кусок от бутерброда с сыром.

— А ты как? Поспала немного?

— Поспала, — улыбнулась Полина, — Спасибо вам большое, не знаю, что бы я без вас делала!

— Ой, не надо мне твоих благодарностей! — отмахнулась Проскурина, — Это ведь ты у нас — палочка-выручалочка. Всегда за всех отдуваешься. Кофейку мне плесни! И не жидкого, как вы пьете, а нормального, чтобы хоть немного проснуться и взбодриться.

Проскурина всегда пила очень крепкий и сладкий кофе. «И как у вас давление не зашкаливает после такого?» — искренне удивлялась Полина, на что начальница с достоинством отвечала, что ее давление совершенно не зависит от такой ерунды, как кофе, а вот его отсутствие вполне может сказаться на ее настроении, что гораздо опаснее. Полина щедро насыпала в большую чашку Проскуриной две с горкой ложки кофе.

— Сахару сколько?

— Четыре, как обычно. Ты что собираешься делать-то, Колобова?

Полина неопределенно покачала головой.

— Не знаю. Сегодня здесь останусь, а дальше — посмотрим.

— Слушай, а может у тебя пропало чего? Может, это грабители?

Полина только отмахнулась:

— Да какие грабители, Валентина Игоревна, господь с вами! Чего у меня брать-то?

— М-да! — протянула Проскурина и старательно подула в чашку. — А полиция что говорит?

— Пока ничего. Сказали, будут разбираться.

— Разбираться они будут! — фыркнула начальница. — Ну-ну!

Некоторое время они молча пили кофе, думая каждая о своем. В приоткрытой форточке стало заметно, как на востоке слабо, едва заметно начинает бледнеть небо. Улицы, все еще не очень оживленные, постепенно наполнялись привычными утренними звуками. Заметно потеплело, и на широкий карниз мерно и с глухим стуком падали капли — это таяла зима.

— Понятно, что ничего не понятно, — наконец резюмировала Проскурина и ударила себя ладонями по коленям, — Ладно, Колобова, давай доедай, допивай и пойдем, обход у нас.

— Что вы, Валентина Игоревна, вы идите домой — ведь всю ночь на ногах провели. Я сама справлюсь.

Проскурина с сомнением посмотрела на Полину, будто прикидывала в уме, в состоянии ли та полноценно работать. И такая она была смешная, кругленькая, и серьезная, что Полина помимо воли рассмеялась.

— Я в полном порядке, и даже выспалась! — бодро соврала она.

— Уверена?

— Клянусь! — отчеканила Полина.

— Ну, ладно, тогда я пойду потихоньку. Но ты, если что — звони непременно!

— А «если что» — это что?

— Откуда мне знать, что ты в этот раз придумаешь! — выразительно пожала плечами Проскурина. — Имей в виду, если тебе вдруг надо будет в полицию там отъехать, или еще что-то срочное, я могу тебя подменить.

Полина пообещала, что обязательно позвонит.

* * *

Первая половина дня прошла незаметно. Часов в десять она наконец-то дозвонилась в больницу, где лежала Ленка. Сухой, равнодушный голос сообщил, что Куприянова Елена Сергеевна в данный момент находится в реанимации. Состояние стабильное, динамика положительная. Температура — тридцать семь и одна. Больше никакой информацией дежурная не располагала. Да это и понятно. Врачи суеверны и не любят давать обещания или делать прогнозы. Но и то, что удалось узнать, было не так уж плохо. Даст Бог, завтра уже переведут в палату, и ее можно будет навестить. Полина оставила телефон в сестринской и вновь с головой погрузилась в работу. Заботы навалились, как снежный ком, заслонив на время тот страх и отчаяние, что прочно поселились в сердце со вчерашнего дня. Она была рада тому, что дел так много, и можно хоть на короткое время забыть о том, что неведомому «кому-то» почему-то очень мешает на этом свете Полина Тимофеевна Колобова.

Только в тихий час Полина забежала выпить чаю. Мимоходом взглянув на дисплей мобильного, она с удивлением обнаружила несколько пропущенных вызовов. Звонил Денис. А ведь она совсем забыла и о нем и об их странном разговоре. Да неужели все это было только вчера? Казалось, целая жизнь прошла с момента их последней встречи. Перезванивать не хотелось. Она нерешительно повертела телефон в руках и вдруг он ожил. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Полина нажала зеленую клавишу.

— Привет, милая!

— Здравствуй, Денис! — с досадой на себя ответила она.

— Я соскучился. Ты обещала позвонить, но я так и не дождался.

— Прости, как-то из головы вылетело. Столько всего произошло…

— Что-то случилось? — встревожился он.

Полина помедлила с ответом. А может все-таки рассказать ему обо всем? Ведь ей больше совсем не к кому обратиться, не с кем посоветоваться. И в конце концов, именно с ним до недавнего времени она хотела связать свою жизнь. Просто вчера из-за утреннего звонка она была не в себе, вот ей и почудилось Бог знает что.

— Случилось, Денис, Лена в больнице.

— Ну, слава Богу, я испугался за тебя! А что с ней? Заболела? — равнодушно спросил он.

— Можно и так сказать, — неопределенно ответила она.

— Полюшка, — начал он проникновенно, но ей показалось, что в его тоне проскальзывают нотки раздражения. Так терпеливые педагоги разговаривают с нерадивыми учениками: мол, сколько раз можно повторять, что дважды два — четыре, а не пять и даже не три!

— Ты слишком много думаешь о других и совершенно забываешь о себе. Я понимаю, Елена — твоя подруга, но ведь это не повод так расстраиваться! Ты сутками горишь на работе, совершенно не отдыхаешь, и к тому же так переживаешь из-за каких-то пустяков.

«Хорошенькие пустяки!» — усмехнулась Полина про себя.

Но она тоже хороша! Надо было предвидеть, что Денису все равно, что происходит с Куприяновой. Он всегда считал, что Ленка настраивает Полину против него, и по большому счету был прав. Она не уставала твердить, что Кравцов самый настоящий эгоист и не любит никого, кроме себя. Полине все время приходилось метаться между ним и подругой. Хотелось побыстрее свернуть этот неприятный разговор, но Денис продолжал:

— Милая, разве то, о чем я тебе говорил, не важно? Мы должны быть вместе, и тогда тебе будет намного легче. Невозможно все всегда делать в одиночку. Хоть в этом ты со мной согласна?

— Согласна, Денис, — устало проговорила она, — Но пока я не готова ответить тебе.

Он вздохнул.

— Когда мы сможем увидеться?

— Может быть, завтра. Я тебе позвоню.

— Только обязательно! Я буду очень ждать. И помни — я очень, повторяю — очень! — люблю тебя.

Так вот что кажется странным и нелепым! Денис все делает «очень» и «чересчур»: слишком волнуется, слишком возмущается, чересчур переживает за нее, слишком любит… Ладно, разберемся, решила Полина, сунула телефон в сумку и, забыв про чай, вышла из сестринской.

 

II

— Ну и что у вас? Есть какие-нибудь подвижки?

Королев и Емельяненко переглянулись, а потом оба посмотрели на Ромку Егорова.

— Вы мне тут в гляделки не играйте! — повысил голос Горелин. — Я жду от вас оперативный план действий, а не перемигиваний, как в первом классе! Что уже сделано? Какие версии?

Макс с силой потер красные усталые глаза — поспать сегодня удалось всего два часа.

Полковник Горелин Константин Павлович, в просторечии просто Палыч, сидел во главе стола для совещаний. Это был человек лет пятидесяти пяти, с большой головой, округлым брюшком, густыми усами и наметившейся лысиной, похожей на тонзуру. Его тяжелая нижняя челюсть и глубокие складки на лбу говорили о его непростом характере. Тем не менее, приглядевшись, можно было догадаться, что сеточка морщин в уголках глаз свидетельствует о том, что ему не чуждо чувство юмора. Но сейчас начальник был явно не склонен шутить, о чем свидетельствовало грозное выражение лица, а также синхронно подрагивающие кончики усов — верный признак плохого настроения. Перед ним лежали предварительные заключения баллистика и эксперта. Макс уже много лет работал под началом Горелина и хорошо изучил его взрывной характер. Увидев, как Егоров непроизвольно вжал голову в плечи, а Емельяненко преувеличенно заинтересовался изучением пустого блокнота, Макс решил начать сам.

— Вчера вечером, предположительно около девятнадцати часов было совершено покушение на Куприянову Елену Сергеевну, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, владелицу клиники «Медикам».

— Королев, давай по сути, эти нюансы — адреса, годы рождения, должности — я могу и сам прочитать, слава Богу, грамоте обучен, — раздраженно перебил его Горелин. — Как думаешь, ее хотели убить как владелицу клиники? Или может быть, имеются личные мотивы?

— В том-то и дело, что убить хотели не ее.

Густые лохматые брови Горелина взлетели вверх:

— Как — не ее?

— Константин Павлович, Куприянова последние несколько дней проживала у своей подруги, Колобовой Полины Тимофеевны, в квартире которой и произошло покушение. Этой самой Колобовой с недавних пор стали приходить странные письма, в которых некто угрожал ей расправой. Полина испугалась и попросила Куприянову пожить некоторое время вместе с ней. Но об этом, по словам Колобовой, никто не знал.

— Тоже мне, защитницу нашла! — пробормотал в усы Горелин. — Почему в полицию не обратились?

Макс глубоко вздохнул, но тут вылез Егоров:

— На каком основании, товарищ полковник? Вы же сами знаете, что в районном отделении их никто бы и слушать не стал! Мало ли, кому какие письма приходят! Дураков-то полно!

— А ты, Егоров, помолчи, пока тебя не спрашивают! — загремел Горелин.

Максу было очевидно — полковник понимает, что Егоров на сто процентов прав, поэтому-то и вышел из себя. Королев едва заметно кивнул Ромке — мол, не тушуйся, все нормально, и продолжал:

— Эта самая Куприянова обратилась ко мне. Как она меня нашла, я вам позже объясню. Мы вчера вечером должны были увидеться, но на встречу она не приехала. Я думаю, что убийца принял ее за Колобову, так как стрелял в спину и, соответственно, лица жертвы видеть не мог.

— Так я и знал, что это именно ты, Королев, мать твою, это дело нам приволок! — заорал Горелин в полный голос и тут же закашлялся.

Емельяненко тихонько прыснул в кулак и сделал Максу большие страшные глаза.

— Нам своих «висяков», что ли, не хватает?! Ладно, хрен с тобой, горбатого могила исправит! — он немного помолчал, шумно сопя своим большим сизым носом-картошкой, а потом продолжал, — Так, если я тебя правильно понял, ты думаешь, что покушались на Колобову, а по ошибке подстрелили эту самую бизнесвумен?

— Так точно, товарищ полковник.

— Как, кстати, она себя чувствует?

— Я был в больнице. Ее прооперировали. Сейчас она в реанимации, но прогнозы хорошие.

— Так надо бы с ней поговорить, может она сама чего видела-слышала.

— Согласен, однако тут есть одна проблема: лечащий врач стоит насмерть, никого не пускает.

— Подумаешь, сторож нашелся! Ладно, позвоню сам, — Горелин сделал пометку у себя в бумагах. — Что по свидетелям?

Емельяненко покашлял и открыл свои записи:

— Вчера вечером поквартирный обход результатов не дал. Никто ничего не слышал. Есть одна соседка с третьего этажа, которая утверждает, что видела незнакомого молодого мужчину, входящего в подъезд в районе семи часов. Одет был в черную куртку, джинсы и спортивную шапочку, надвинутую на глаза. Лица она не рассмотрела. Рост выше среднего.

— Да, по таким приметам нам пол-Москвы надо в камеру сажать, — усмехнулся Палыч. — Всех опросили?

— Нет. Я записал номера квартир, в которых никто не открыл. Можно попробовать еще раз туда съездить.

— Вот и съездишь.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

— Мне Колобова дала адреса и телефоны своих знакомых и коллег. Хочу с ними пообщаться, — добавил Королев.

— Это понятно. А сама эта Колобова что из себя представляет?

— Обычная, ничем не примечательная медсестра одной из городских больниц. Живет одна. Мать умерла, а отец бросил семью, когда ей было всего шесть лет. С тех пор они не общаются.

— Интересно, интересно, — протянул Горелин. — И что, она тоже не имеет понятия, кто мог выстрелить в ее подружку?

— Именно. Все ее богатство — двухкомнатная малогабаритка в Ясенево и двести евро, спрятанные в шкафу под бельем. Кстати, деньги не тронуты.

— Что у экспертов? Есть зацепки?

— Ждем результатов, Погодин обещал сразу же сообщить, если что-нибудь найдет.

— Следователем Машков подряжается? — полуутвердительно спросил Горелин.

Макс молча кивнул.

Горелин просунул толстые короткие, как сардельки, пальцы под тесный воротничок рубашки, расстегнул верхнюю пуговицу, ослабил галстук и потянул шею.

— Резюмирую: глухо, как в танке! Королев, учти, ты в это дерьмо нас втащил, тебе нас из него и вытаскивать! С этого дня докладывать мне лично, как идет расследование. Рой землю, ищи и тряси свидетелей, но найди, кто это сделал. Егоров и Емельяненко работают с тобой, но и о других делах забывать не следует. Все понятно?

— Так точно, товарищ полковник, разрешите идти?

— Идите.

Все трое тенью выскользнули в коридор.

— Боюсь я его, аж до трясучки, особенно, когда он начинает своими усами дергать! — признался Егоров, когда они расселись за столом у Макса в кабинете.

— Это потому, что ты у нас еще зеленый и неопытный, Ромка, — засмеялся Емельяненко. — Я прав, Макс?

Королев сегодня совершенно не разделял бодрого и веселого настроения Вовки. Досадно, что Березина еще целую неделю не будет, вот бы с кем посоветоваться! Уже вчера вечером, обнаружив Елену, он сразу понял, что это не просто очередное «дело». Сердце тревожно щемило, и тугой ком ворочался в горле, каждый раз, когда он вспоминал ее растрепанные рыжие волосы и тонкую беззащитную шею. Он виноват. Он должен найти и обязательно найдет того, кто так хладнокровно выстрелил в спину этой женщине и бросил ее умирать одну в маленьком темном коридоре. От этой мысли кулаки сами собой сжались так, что хрустнули пальцы. Макс отошел от окна и сказал:

— Егоров, сбегай-ка к соседям, попроси у них кофе, а то я утром не успел купить.

— Почему я? — возмутился Ромка, но встретив тяжелый взгляд Королева, без дальнейших возражений вышел за дверь.

— Слышь, Макс, ты чего такой тухлый-то? Подумаешь, Палыч наехал! В первый раз, что ли? Не парься, поворчит и остынет.

— А ты очень уж бодрый, как я посмотрю, — усмехнулся Королев.

В этот момент вернулся Егоров, и судя по довольной улыбке, не с пустыми руками.

— Во, смотрите! — поставил он на стол почти полную банку «Нескафе». — Сказали, что завтра надо будет две таких отдать.

— Ни хрена себе расценки! — присвистнул Вовка, — Вот ты, малый, и купишь две таких. Ясно?

— Ясно, — понурился Егоров.

Королев не принимал участия в разговоре, а молча налил в белесый от накипи чайник воды из-под крана и расставил разнокалиберные кружки. Потом вытащил из ящика коробку с волглыми баранками и водрузил ее в центр стола.

— Значит так. Я беру на себя коллег Колобовой и ее сердечного друга, — он заглянул в свои записи, — Кравцова Дениса Павловича. Ты, Вовка, отрабатываешь по соседям. Пройдись по квартирам еще раз, особенно по тем, где в прошлый раз никто не открыл. Понял?

— Угу, — промычал Емельяненко, сосредоточенно дуя в кружку, от которой поднимался ароматный пар, и осторожно хлебнул. — С родителями Куприяновой поговоришь?

— Поговорю, — мрачно отозвался Макс.

* * *

Он не сказал, что сегодня утром, еще до оперативки, побывал у матери Елены. Он долго стоял возле двери, не решаясь позвонить и собираясь с духом. Слезы, отчаяние, обвинения — он был готов к этому, но Маргарита Георгиевна, худенькая маленькая женщина с такими же, как у Елены, рыжими, но коротко остриженными волосами, оказалась женщиной сильной, не склонной к истерикам и скандалам. Известие о том, что дочь в больнице, она приняла с видимым спокойствием, но мертвенная бледность и задрожавшие руки красноречивее всяких слов свидетельствовали о том, каким внезапным и жестоким оказался этот удар.

— А я вас помню, Максим, — сказала она, слабо улыбаясь, — Вы были совсем маленьким мальчиком, когда я приезжала в гости к Нине. Как она?

— Спасибо, хорошо. Внука воспитывает.

— У вас есть сын? — удивилась она.

— Нет, я не женат. Я имею в виду своего племянника.

— Ах, ну конечно! У вас же есть сестра, Инночка, кажется? Чудесная девочка. Передавайте им привет от меня.

— Спасибо, непременно передам. Скажите, Маргарита Георгиевна, а Елена объяснила вам зачем ей вдруг понадобился мой телефон?

Она пожала узкими сгорбленными плечами и покачала головой:

— Леночка сказала что-то вроде того, что какому-то ее знакомому нужна консультация специалиста. Я не вникала в подробности. Мне и в голову не могло прийти, что это как-то связано с Полиной.

— А почему Елена жила у нее?

— Знаете, Максим, у Леночки есть дом в Подмосковье, но оттуда до клиники добираться довольно долго. Она сказала, что у нее сейчас очень много работы и чтобы не мотаться каждый день туда-сюда, она пару-тройку дней поживет у Поли.

Они сидели в большой просторной, но очень уютной комнате. При свете дня Макс смог разглядеть черты ее лица: карие глаза, тонкий правильный нос, подвижный рот и высокий чистый лоб. Она была бледна, но говорила ровным, спокойным голосом. И только тонкие пальцы рук беспрестанно теребили бахрому пушистого клетчатого пледа, накинутого на диван.

— Максим, вы говорили, что Леночку прооперировали и оставили в реанимации. Что именно сказал врач?

— Он уверял, что опасности нет, и скоро ее переведут в палату. Не волнуйтесь, Маргарита Георгиевна, все будет хорошо!

Она улыбнулась через силу:

— Я вам верю. Но все-таки, кто мог это сделать?!

Королев пожал плечами и поднялся, собираясь уходить.

— Именно это я и должен выяснить. Я обещаю, что непременно найду этого человека. А сейчас мне пора идти.

Всю дорогу до работы Макс думал о том, что виноват не только перед Еленой, но и перед этой маленькой женщиной, которая едва не лишилась единственной дочери…

* * *

…— А ты, Рома, поезжай в клинику, где работает Куприянова. Конечно, все пока указывает на то, что покушались на Колобову, но чем черт не шутит. Надо работать по всем направлениям.

— Ясно, товарищ майор, будет сделано, — кивнул Егоров.

— Все, совещание считаю закрытым. Допиваем-доедаем и вперед! — и Макс демонстративно убрал коробку с угощением, откуда Емельяненко в последний момент все-таки исхитрился вытащить еще одну сушку.

 

III

Вовка вышел из конторы и взглянул на часы: половина двенадцатого. Пожалуй, что время выбрано не самое удачное. Хотя может быть и удастся кого-нибудь застать дома. Он пискнул брелоком и хорошенькая аккуратная «Шкода» приветливо подмигнула своими фарами. Машина была не новой, но в очень приличном состоянии. В прошлом году им с Катериной ее подарили на свадьбу родители невесты. Вовка был в восторге от подарка и даже пообещал возить тещу и тестя по выходным на дачу в Бронницы. Сказать по правде, слово он свое сдержал только наполовину, так как почти все выходные проводил на работе, но все же пару раз съездил и даже попытался полоть грядки. Теща пришла в ужас, когда оказалось, что Вовка вместо сорняков выдернул почти всю морковь, и с тех пор на огород его не пускала, чему Емельяненко был только рад. По субботам Катерина забирала машину и ездила за продуктами, а в остальное время Вовка был счастливым обладателем колес. И даже сейчас, когда от весенней грязи все машины были приблизительно одинакового серо-бурого цвета, его «ласточка» сияла на солнышке ярко-красными чистыми боками. Вовка завел мотор, включил свою любимую «Милицейскую волну» и, фальшивым голосом подпевая радио, вырулил на шоссе. На дорогах в этот час было почти свободно, поэтому он уже довольно скоро въехал в знакомый двор.

В первой же квартире, куда он позвонил, дверь открыл плюгавенький плешивый мужичонка с помятым лицом, одетый в синие тренировочные штаны, пузырями вытянутые на коленях, и дырявую, давно не стиранную, майку.

— Тебе чего, капитан? — испуганно спросил он, увидев удостоверение.

После того, как Емельяненко объяснил ему в чем дело, он успокоился, впустил его в квартиру и провел на такую же маленькую, как у Полины, кухню. Возле стены выстроилась целая батарея пустых пивных бутылок, в воздухе застыл застарелый табачный дух. Вовка присел на шаткую табуретку, а его собеседник устроился напротив.

— Да Полинка — девка что надо! — с жаром начал свой рассказ сосед. — Мы с ней уже почитай лет десять, как через стенку живем. Мы с женой в две тысячи втором сюда въехали. Поля — баба добрая, отзывчивая. Вот расскажу тебе. В прошлом годе захворал я сильно, температура выше крыши, а жена моя как раз в деревню в теще укатала. Один был, как сыч. Пришел я к Полинке, ну, там таблеток каких попросить, она ж медсестра как никак. Так она меня всю неделю потом лечила. Чай на травках заваривала, горло заставляла полоскать, компрессы какие-то мудреные ставила. Да еще и готовила мне, как в ресторане: завтрак, обед и ужин. Таких людей, как моя соседка, еще поискать! Так что ты это, не обижай ее, капитан!

— Иван Петрович, а двадцать первого вечером почему вы мне дверь не открыли? Вас дома не было?

— Двадцать первого-то? — он взглянул на календарь, висевший на стене, и близоруко прищурился. — Ах, ну да! Спал я, как дохлый. Мне как раз зарплату в тот день дали, вот я и выпил лишнего. Валька, жена моя, меня спать утолкала, а сама с обиды к сестре ейной уехала. Было это аккурат часов в шесть. А больше я ничего не помню, — виновато сказал сосед и шмыгнул носом.

Следующей на очереди была та самая тетка — Косилец Зоя Егоровна, которая видела в тот вечер незнакомца, входящего в подъезд. Вовка спустился двумя этажами ниже и позвонил в дверь с «золотой, царской» ручкой и обитую ярко красным дерматином. Зоя Егоровна вышла к Емельяненко с чалмой на голове, сделанной из банного полотенца и в «шикарном» халате с павлинами. Напудренное до синевы лицо, подрисованные черным карандашом брови и алая помада — все это говорило о том, что Косилец никак не хотела мириться с возрастом, и изо всех сил старалась выглядеть молодо, хотя все ее ухищрения привели, скорее, к обратному результату. В квартире было так душно, что у Вовки моментально защипало в глазах.

— Проходите на кухню, Владимир Романович, — жеманно прощебетала она надтреснутым голосом. — Я чай заварю. Или кофе, если хотите.

Емельяненко не хотел ни на кухню, откуда валили клубы пара непонятного происхождения, ни чаю, ни кофе. Но он пересилил себя и шагнул в мутное облако. На плите стояло огромное эмалированное ведро: хозяйка кипятила белье. Вовка присел возле окна, от которого чуть заметно тянуло сквознячком.

— Зоя Егоровна, скажите, может быть вы еще что-нибудь вспомнили? Когда точно вы встретили человека, заходящего в подъезд?

— Я же уже говорила. Было это около семи, может без десяти семь. Одет он был в черную короткую куртку без капюшона и джинсы. Шапка такая вязаная, почти на самые глаза надвинута. Сейчас все молодые парни так одеваются. Я еще поздоровалась с ним, а он притворился, будто не слышит и — нырь к лестнице.

— А почему он на лифте не поехал?

Косилец выразительно пожала плечами и подняла нарисованные брови:

— Откуда мне знать? Может, ждать не захотел, а может спортом занимается. Я, например, тоже раза два в день стараюсь подниматься пешком. Форму, знаете ли, надо поддерживать! — и она потуже затянула пояс «павлиньего» халата, дабы продемонстрировать Емельяненко свою талию. Затем она подошла к плите и потыкала большими деревянными щипцами в ведро, отчего на поверхности неаппетитно булькнули мутные мыльные пузыри, и тут Вовка почувствовал непреодолимый приступ тошноты. Не спрашивая разрешения, он потянул на себя створку окна. В помещение тут же ворвался сырой и холодный мартовский ветер, но Емельяненко в этот момент почувствовал себя почти счастливым.

— Боже мой, что вы делаете?! Вам что, жарко, молодой человек? — возмущенно спросила хозяйка, поправляя чалму, — Между прочим, я только что приняла ванну и могу простудиться! Немедленно закройте окно!

— Хорошо-хорошо, — покорно согласился Вовка и, сделав еще пару судорожных глотков, повернул ручку окна и вновь нырнул в духоту. — Извините, просто неожиданно голова закружилась.

— Это бывает. Весна! Знаете, вам необходимо принимать сосудоукрепляющую настойку. Поверьте моему опыту, софора японская, тысячелистник, боярышник и хмель творят чудеса! Лично я всегда заботилась о своем здоровье. Поэтому-то и выгляжу на все сто.

Емельяненко натужно закашлялся, чтобы не расхохотаться (только софоры японской ему и не хватает для полного счастья!), и продолжал:

— Зоя Егоровна…

— Можно просто — Зоя, — поправила его Косилец и улыбнулась кровавым ртом. Видимо, ей казалось, что улыбка должна была выглядеть кокетливо и обаятельно, но Емельяненко мысленно ужаснулся и решил, что он, пожалуй, вообще больше не будет называть эту даму по имени.

— Скажите, а может быть вы все-таки видели его лицо?

Чалма выразительно покачалась из стороны в сторону.

— Нет, Владимир Романович. Больше я ничего не видела. Просто подумала, что этот хам наверняка пришел к Новоселовым. У них часто собираются шумные компании. Знаете, такие беспокойные молодые люди, просто кошмар! Я уже давно подумываю написать на них жалобу. От этих ночных посиделок у меня постоянная мигрень! — она сжала пальцами виски, — Может быть вы, как представитель власти, можете поспособствовать?

«Да-да, Новоселовы, это те самые ребята, которые пришли домой уже в начале девятого. Парень учится на вечернем и подрабатывает курьером, а девчонка — его молодая жена, весь день провела у матери», — вспомнил Емельяненко. На него эта пара произвела самое благоприятное впечатление, но в разговоре с Зоей Егоровной он решил об этом благоразумно умолчать.

— К сожалению, это не в моей компетенции, у меня несколько иной профиль, — покачал он головой, — Ну что ж, пожалуй, мне пора.

— А как же кофе? — спохватилась гостеприимная Косилец, и всплеснула руками, отчего павлины на полах халата тоже вопросительно взмахнули распущенными хвостами.

— С удовольствием, но в другой раз. Работа. Желаю всего хорошего! — скороговоркой проговорил он и буквально выбежал на лестничную площадку, прокуренный воздух которой показался ему почти что райским ароматом.

* * *

…Все остальные жильцы говорили приблизительно то же самое: одни еще не вернулись с работы, другие изо всех сил переживали за героев очередного кровавого сериала, включив телевизор на полную громкость, третьи ругались с бестолковыми детьми, помогая по мере возможности делать последним домашнее задание («Интересно, эти идиоты-педагоги о чем думают, когда детям такие задачи задают, которые даже родители решить не могут?!»). И все в таком духе. Но все сходились во мнении, что Полина девушка тихая, скромная, приветливая; компаний шумных не водила, «водку не пьянствовала, безобразий не учиняла».

Пожалуй, только рассказ некоего Дмитрия Евгеньевича Воронцова несколько отличался от всех остальных. Вовке показалось, что он по-настоящему и очень искренне переживает за свою соседку. Позже выяснилось, что все они когда-то учились в одной школе, просто Воронцов был на пару лет младше.

— Полина очень добрый и отзывчивый человек. Я знаю ее много лет и наша с ней дружба, как говорится, родом из детства. Лену я тоже знаю, но хуже. С Полей мы всю жизнь живем в одном доме. Еще моя мама дружила с тетей Ниной Колобовой. Тетя Нина умерла уже очень давно, я еще тогда в школе учился. С тех пор Поля одна осталась. До недавнего времени, — добавил он.

— Это в каком смысле? — насторожился Емельяненко.

— Да вроде появился у нее жених, — неохотно сказал Воронцов.

«Точно, Макс говорил что-то вроде того, что у Колобовой есть друг сердечный. Денис Кравцов, кажется. А тебе, милый мой, Денис этот не нравится! Никак ревнуешь?!» — весело отметил про себя Вовка.

— И что — жених?

— Не знаю, — буркнул Воронцов, — Я с ним водку не пил. Просто как-то раз зашел к Полинке вечером перед Новым годом — мы с ней иногда по вечерам чай пили, чашки били, по-турецки говорили, а тут — он. Ну, третий, как известно, лишний. Вышел я за дверь, а он тут же начал меня грязью поливать. Главное, Поля ему объясняет, а он даже слушать ничего не хочет. Просто слова не давал ей сказать.

— Вы подслушивали? — удивленно приподняв брови, спросил Вовка.

Ему отчего-то все больше и больше нравился этот белобрысый, худющий Дмитрий Евгеньевич. Было в нем что-то располагающее, открытое, бесхитростное.

— Какое там! Ой, блин! — махнул он с досадой рукой, и тут же сшиб на пол кружку с чаем. — Тут даже глухой бы услышал — так он орал! За Польку обидно очень было, — рассказывал он, неуклюже вытирая кафельный пол бумажным полотенцем и собирая осколки. — На этом наши с ней чайные посиделки и закончились, — он грустно усмехнулся.

— Почему?

Воронцов с искренним удивлением уставился на Емельяненко, как на слабоумного:

— Ежу понятно, что этот ее жених против нашей дружбы. Зачем же мне Польку подставлять. Она сделала свой выбор и не мне ее судить, — пожал он плечами. Глаза его в тот момент сделались очень грустными и какими-то безнадежными.

«Эх, Воронцов, Воронцов! — подумал про себя Емельяненко, — Дурак ты! Вот если бы у меня мою Катьку кто-нибудь попытался увести, я бы ему тут же рога пообломал!»

— Ясно, — сказал он вслух, — Я правильно понимаю, у Полины Тимофеевны больше никаких родственников не было?

Воронцов покачал головой:

— По крайней мере, я ни о ком не слышал. Отец их бросил, когда Полька еще совсем маленькая была. И куда он потом делся, понятия не имею.

— А что вы можете сказать о других знакомых Полины?

— Честно говоря, я никого, кроме Ленки Куприяновой и не знал никогда толком. Вроде была еще какая-то Ольга, в нашем дворе жила. Потом она куда-то переехала. А больше никого не припомню. И вообще, я чай пить к Полине ходил, а не к ее подругам.

— Хорошо, Дмитрий Евгеньевич. А где вы были двадцать первого марта около семи вечера?

Воронцов задумался, потом залез в сумку и выудил оттуда пухлый органайзер, из которого выглядывало множество разноцветных закладок и стикеров.

— Двадцать первого? Так, посмотрим! А, ну точно! — воскликнул он и смешно взъерошил свои светлые, и без того лохматые, волосы. — В этот день меня вообще в Москве не было. Партнеры попросили меня им с оборудованием помочь, и я на пару дней уезжал в Питер. Кстати в то утро я Полю в окне видел. Я уже как раз ехать собирался, к машине вышел. Глаза поднял — в окне она. Знаете, мне почему-то кажется, что моя командировка так удачно прошла именно потому, что мне Полина помахала. Глупость, да? — усмехнувшись спросил он.

Вовка пожал плечами.

— Вернулся я только двадцать третьего. Честно говоря, вы меня и сегодня дома случайно застали, я приехал за бумагами, которые забыл утром, а тут — вы.

— Ну, значит, будем считать, что мне повезло, Дмитрий Евгеньевич. Спасибо вам за информацию.

Вовка поднялся и прошел к выходу.

— Скажите, товарищ капитан, а Полине действительно грозит опасность? — спросил Воронцов тревожным голосом, когда Емельяненко уже вышел на лестничную клетку, — Может, ей стоит уехать из Москвы? Как вы думаете?

— А почему вы-то так переживаете?

Вовка в буквальном смысле увидел, как Воронцов залился краской от смущения. Так краснеют в кабинете директора мальчишки, пойманные за школой с сигаретами. Точно — влюблен, да еще как!

— Просто мы же друзья, — невнятно пробормотал он и, помолчав, тихо добавил, — Бывшие.

— Не переживайте, Дмитрий Евгеньевич. Разберемся.

Емельяненко вышел из подъезда, вытащил сигареты и закурил. Надо же! Этот Воронцов явно неравнодушен к Колобовой. Кстати, они очень подходят друг другу, подумал он, вспоминая Полину. Интересно, а она догадывается о его чувствах? Надо бы рассказать Максу. Ревность — чем не мотив? Но почему-то ужасно не хотелось думать о том, что этот долговязый белобрысый и добродушный Дмитрий способен на такое. Тем более, что он-то точно не мог бы перепутать Куприянову и Колобову, ведь он знал их обеих с детства. Вовка достал телефон, но Королев оказался вне зоны.

 

IV

Макс остановил свою машину перед внушительным шлагбаумом. Из будки на него воззрился молодой человек в форме охранника.

— Добрый вечер. Ваша машина не заявлена, — вежливо, но твердо сказал он.

Макс через открытое окно предъявил служебное удостоверение:

— Дом номер двадцать два по Ульяновской улице. Владелец — Куприянова Елена Сергеевна.

Парень в будке пару секунд колебался, но потом все же нажал на невидимую кнопку, и красно-белая преграда бесшумно поехала вверх, открывая путь. Охранник проводил автомобиль с плохо скрываемым любопытством. Уже через пару минут Королев припарковался рядом с домом, обнесенным высоким плетеным забором. Сейчас, когда все кусты и деревья были еще стыдливо-голыми, от самого входа можно было рассмотреть красную черепичную крышу и беленые стены.

Он вышел из машины и открыл багажник. Выудив оттуда довольно внушительный пакет и прислонив его к ногам, он похлопал себя по бокам. В правом кармане куртки звякнули ключи, те самые, которые ему вручила Полина. Он нерешительно покрутил их в руках, и наконец открыл калитку.

Аккуратная, выложенная плиткой дорожка вела к дому, к гаражу и к маленькому домику в глубине сада. Макс огляделся. Главный дом был небольшой, но с виду очень уютный. На входной двери, прятавшейся под навесом, висел рождественский венок из еловых веток, красных ягод и золотых колокольчиков. Наверное, хозяйка еще не сменила декорацию с Нового года. Окна были задернуты плотными шторами, а на застекленном балконе второго этажа виднелся стол и пара плетеных кресел.

Здесь, совсем близко от Москвы, почему-то было совсем тихо. Максу даже показалось, что у него звенит в ушах от этого неожиданного безмолвия. Слышно было лишь как где-то далеко на дереве стучит клювом дятел. А еще ему вдруг показалось, что именно здесь уже началась весна. Та самая, которую он так давно ждал. Она незримо притаилась в этом саду, среди старых кустов сирени и в лапах маленькой елочки; хитрая и шаловливая, как девчонка, которой нравится играть в прятки. По дальнему забору, мягко ступая, прошла полосатая кошка, равнодушно взглянула на Макса, и, выгнув спину, спрыгнула на соседний участок. Яркое солнце нехотя заваливалось за горизонт, проливая на землю последние янтарные лучи, под которыми с крыши тяжело и сочно шлепались талые капли.

Макс подхватил свою поклажу и осторожно пошел вперед. Видимо, именно тот невысокий домик и следует считать летней террасой, где с недавнего времени квартировала собака Фрося и ее многочисленное семейство. Под ногами хлюпала талая снежная кашица. Пару раз Макс чуть не навернулся на скользкой плитке, и удивился, как это Елена умудряется ходить здесь на таких высоченных каблуках. Подойдя к дощатой стене, он замер и прислушался. Из-за приоткрытой двери доносилось тихое, но отчетливое рычание. «А ну, как бросится сейчас на меня эта самая мамаша!» — мелькнула трусливая мысль, и Макс предусмотрительно отступил на пару шагов назад. Он поставил на землю сумку и присел на корточки.

— Эй, Фроська, вылезай давай! Знакомиться будем! — тихонько позвал он.

Рычание на секунду прекратилось, и наступила непродолжительная тишина.

— Ефросинья Батьковна! Меня твоя хозяйка прислала. Я тебе тут харчи привез. Или ты не голодная? — снова заговорил Королев, с некоторой опаской ожидая появления хозяйки съемной квартиры.

Дверь со скрипом приоткрылась и на пороге появилась огромная рыжая собака. Она села в дверях и уставилась на Макса своими большими настороженными глазами. Косматая нечесаная шерсть топорщилась на загривке, а черный нос заметно двигался, видимо, улавливая аппетитные запахи, исходящие из сумки.

— Привет! Я — Макс. А ты та самая жиличка?

Собака тихо заворчала, впрочем, не делая попыток наброситься на непрошеного гостя.

— Между прочим, с твоей стороны это крайне невежливо. Я приперся к тебе из Москвы, бросил все свои дела, чтобы тебя накормить, а ты рычишь. Могла бы и в дом пригласить, чаем напоить.

Фрося осторожно сошла с крыльца и подошла к Максу. Она обнюхала его и вдруг села рядом, плюхнувшись в лужу своим непомерно большим мохнатым задом.

— Хорошо тут у вас! — сказал Королев. — Прям — курорт! Подумать только, каких-нибудь пятнадцать километров от столицы — и такая тишина…

Фрося глубоко вздохнула, будто соглашаясь.

— Я с твоей хозяйкой почти не знаком, но мне почему-то кажется, что знаю ее всю жизнь, — продолжал Макс, как будто эта рыжая собака могла его понимать, как никто другой. — Беда приключилась с Куприяновой Еленой Сергеевной. В больнице она. Но доктор у нее хороший. Чудо доктор! Он сказал, что все будет хорошо, она поправится. И знаешь, Фрося, я ему верю!

Он посмотрел на свою собеседницу и потрепал ее по голове. Фрося наклонила голову набок и подставила ему свое мягкое ухо.

— Да ты не такая уж и страшная, подруга! — расхохотался Макс. — Ну что, есть-то будешь?

Он пододвинул к себе сумку и достал оттуда длинную связку розовых аппетитных сосисок. Фрося деликатно ждала, хотя было видно, что она с трудом сдерживает себя, чтобы не съесть всю авоську сразу.

— Ты меня в дом-то пустишь, или устроим пикник на свежем воздухе? Кстати, я тоже дико голоден. Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

Он оторвал одну сосиску себе, а все остальное отдал своей рыжей знакомой. В сумке нашлись еще свежие булки и бутылка воды. У стены терраски стоял какой-то старый ящик. Макс пододвинул его поближе и уселся верхом.

— Да, вот как оно бывает, — продолжал Макс свой монолог, откусывая изрядный кусок наспех приготовленного хот-дога, — Только тебе и могу сказать о том, что чувствую. Что-то в этом деле мне покоя не дает. Куда ни ткнусь, — везде пустышка, ни одной зацепки. Полина эта просто ангел с крыльями — добрая, застенчивая, скромная. Все-то ее любят, все-то уважают. Но что-то не сходится! Кому-то она все-таки очень не нравится, да настолько, что захотели ее убить. А без причин люди-человеки друг в друга не стреляют. Это я точно знаю, уж можешь мне поверить! В любом случае должен быть мотив, а пока я этого мотива даже в самом отдаленном приближении не вижу. Но я обязан выяснить правду. Знаешь, я и сам пока не могу понять, почему мне это так важно. А ты как думаешь? — он посмотрел на Фроську и остолбенел: от двух килограмм сосисок не осталось ни крошки. Собака сидела рядом, как ни в чем ни бывало, облизывалась и с нескрываемым вожделением посматривала на стоящую чуть поодаль вторую сумку.

— Вот это скорость! Ты самая настоящая обжора! Ладно, давай поглядим, что тут у нас еще есть.

Макс покопался и вытащил большущий пакет сухого корма.

— Ну нет, это ты получишь не сразу, а только когда я уеду. Полина Тимофеевна говорила, что у тебя есть миска. Это правда?

Фрося негромко гавкнула, словно соглашаясь.

— А вот это я на самом деле купил для себя, потому как у меня дома в холодильнике мышь от голода повесилась, — сказал Королев, достав полкило докторской колбасы, завернутой в полиэтиленовый пакет. — Но так уж и быть, поделюсь с тобой.

Он нашел в кармане небольшой складной ножик и отрезал себе толстый кусок, заложив его в очередную булку, а все остальное отдал собаке.

— Что скажешь, Фрося? Классный у нас с тобой ужин получился? По мне, так лучше не придумаешь!

Макс дожевал последний кусок бутерброда и встал с ящика. Джинсы стали волглыми и противно-холодными. Вечерний сумрак совсем освоился в саду, а на небе уже появились едва заметные звезды.

— Ладно, собака, пора мне. Пойдем, насыплю тебе еды и поеду, — поздно уже.

Королев решительно взялся за ручку террасы и потянул на себя. Фрося просунула лобастую голову в дверь и моментально впрыгнула на топчан, где копошились маленькие пушистые комочки общим числом пять штук. Малыши облепили мамашу и устроили настоящую возню.

— Да, Фроська, с таким семейством тебе надо питаться за троих! — уважительно сказал он и поискал глазами плошку, куда должно было положить корм.

Посудина, которую Полина деликатно назвала миской, скорее напоминала тазик, в котором Макс по выходным замачивал свои носки и джинсы. Насыпав его до краев, он еще пару минут постоял на пороге, наблюдая, как старательно и нежно Фроська вылизывает своих детей.

— Ладно, подруга, бывай! Через пару дней постараюсь заехать к тебе, навестить.

Макс притворил дверь и направился к машине. У калитки он вдруг почувствовал, как что-то теплое и шершавое ткнулось в его ладонь. Обернулся. Мохнатая Фрося стояла рядом и смотрела на него своими умными зелеными глазами.

— Провожать вышла? — обрадовался Королев и потрепал ее по нечесаному загривку. — Ладно, беги к своим карапузам!

Он в последний раз легонько хлопнул мокрый черный нос и запер калитку. Уже отъезжая, Макс увидел, что Фрося стоит на задних лапах, опершись на забор. Ее громкое «гав» разнеслось в тишине поселка, как раскат отдаленного грома.

 

V

— Анке! Ты куда пошла? Сейчас текилу принесут, я уже заказала! — услышала она за спиной голос, с трудом перекрывающий громкую музыку. Она обернулась и увидела, как от стойки бара ей машет ее приятельница Соня Вильц.

— Я скоро вернусь. Мне позвонить надо! — крикнула она и продолжила протискиваться к выходу.

Народу сегодня вечером собралась целая уйма. В клубе должна была выступать знаменитая группа «Wolfsheim». Билеты на эту закрытую вечеринку достать было практически невозможно, но Анке все-таки удалось. С деньгами в последнее время стало совсем туго. Нельзя сказать, чтобы отец совсем ничего не давал, но тех средств к которым она привыкла, уже не было. Не проходило и дня, чтобы отец не повторял свои нотации с вариациями.

— Тебе уже на четвертый десяток перевалило! Пора подумать о семье, о детях! В конце концов я должен кому-то передать свой бизнес! Ты только числишься у меня на фирме бухгалтером, но разве это можно назвать работой?! Когда ты в последний раз появлялась в офисе? Мне кажется, что тебя там даже никто в лицо не знает. Не получилось из тебя деловой толковой бабы, так пусть хоть внуки меня на старости лет порадуют! Сколько можно проводить время на тусовках и в клубах? У тебя до сих пор одни попойки в голове, а ты ведь уже далеко не девочка! Скоро и родить будет проблемой. Вот захочешь сама детей иметь, а уже не сможешь. А если хочешь жить так, как сейчас, то живи на зарплату! Она у тебя, между прочим, не маленькая. Хотя сказать по правде, не будь ты моей дочерью, я бы не задумываясь вышвырнул тебя из дела! Работник из тебя, как из медведя музыкант.

И так раз за разом. Анке уже осточертели эти ежедневные проповеди. Ну не хочет она ни семью, ни детей! В гробу она видала все эти кухни, уборки, стирки, памперсы, походы в парк и поездки в Диснейленд! Она хочет жить так, как живет. И кому от этого хуже? У отца денег хватит еще на десять жизней! Если у Марики выгорит задуманное дельце, то по крайней мере на следующие пару лет можно будет забыть об экономии. Но к удивлению Анке, подруга уже два дня не выходила на связь. В голове, как назойливая муха засела мысль, которая жгла изнутри: а вдруг она решила кинуть Анке и срулить с деньгами куда подальше? С теми миллионами, которые теперь будут в ее распоряжении, вполне можно уехать куда-нибудь в Австралию или Новую Зеландию. Вот ведь тварь неблагодарная! В конце концов это именно благодаря ей Марика в свое время повстречала этого денежного мешка Колобова. Никто иной, как Анке, помогла найти исполнителя для осуществления ее планов в России. И после всего этого она даже не желает с ней разговаривать?!

Как была, в узких брючках, весьма невыгодно обтягивающих ее толстые бедра, и кофточке с короткими рукавами, она выскочила на улицу. Здесь, в Мюнхене, было уже совсем тепло, хотя еще неделю назад холодный северный фронт неожиданно обрушился на город шквалистым ветром и колючим снегом. Целых три дня подряд метели упорно старались уничтожить все следы пребывания весны. Казалось, что природа расщедрилась и дала зиме напоследок вдоволь нарезвиться. Но уже позавчера снова выглянуло солнце, и она, заплакав от обиды и бессильной злости, трусливо поджала хвост и убралась восвояси. На этот раз надолго. Однако сейчас, поздним вечером, было отнюдь не жарко. Анке поежилась — мартовская сырость не преминула моментально забраться ей под тонкую футболку. Она закурила, достала телефон и снова набрала знакомый номер, но и на этот раз вызываемый абонент находился вне зоны доступа сети. Черт! Конечно, можно снова обратиться к знакомой, через которую был найден тот самый исполнитель и попробовать что-нибудь узнать у него, но больше всего Анке боялась, что ее каким-нибудь образом свяжут с убийством. Только этого не хватало.

— Вот дерьмо, — пробормотала Анке, выбросила недокуренную сигарету и пошла обратно.

— Хай, Анке! Это ты?! — услышала она справа от себя знакомый голос.

Обернулась. Перед ней стоял ее старый знакомый Свен Хаппах. Анке знала, что лет пять назад он женился на какой-то богатой девице, которую сосватал за него его собственный папочка. Возражать Свен не мог, так как полностью зависел от воли своего родителя — и морально и материально, поэтому безропотно ему повиновался. От общих знакомых Анке также слышала, что у молодой семьи родилось то ли два, то ли три ребенка, что, впрочем, Анке не удивило: единственное, что Свен умел делать хорошо, так это трахаться. Анке подошла к столику, за которым расположилась довольно многочисленная компания, однако кроме Свена она здесь никого не знала.

— Хай! Как твои дела? — поздоровалась она. — До меня дошли слухи, что ты женился. Это правда?

Тот поморщился, как будто проглотил жабу.

— Слушай, но хоть ты не напоминай мне больше об этом!

— Развелись?

Он пожал плечами:

— Зачем — развелись? Просто живем врозь. Нахлебался я семейной жизни — во! — он выразительно попилил себя по горлу. Анке хрипло засмеялась.

— Как я тебя понимаю! Мой старик тоже как с ума спрыгнул, каждый день долдонит одно и то же: надо выходить замуж, рожать, воспитывать. Ему, видишь ли, наследники нужны. А я даже думать о такой перспективе без тошноты не могу.

— Во-во! — подхватил он. — Давай-ка лучше выпьем! Как в старые добрые времена. Эй, кельнер! Два по двести виски. За встречу, если ты не против.

Она и не собиралась возражать; тут же подсела за столик и принялась знакомиться с друзьями своего старого приятеля. Виски оказалось очень кстати. Злость немного притупилась и Анке попыталась мыслить логически.

В конце концов, Марика не такая дура. Она не может не понимать, что у Анке есть убойные доказательства ее причастности к преступлению. И она не побрезгует сдать ее со всеми потрохами. Ладно, подождем еще немного, и будем действовать.

Во всяком случае сегодня можно и нужно расслабиться, — недаром же она заплатила такие деньги за входной билет! В этот момент в зале поднялся дикий шум — на сцене появились музыканты. Крики публики и виски совершенно заглушили ее переживания. По телу разлилась приятная легкость. Анке залпом допила остатки, болтающиеся на дне стакана, и тут же заказала еще.

 

VI

Вот уже как два дня в воздухе запахло весной. Прозрачные, торопливые ручейки наперегонки бежали по улицам. Сугробы, еще совсем недавно огромные, тяжелые, упрямые, совсем осели и съежились. Солнце, наконец, вышло из зимнего плена и светило ярко, весело, как-то по-детски радостно. И весь город, как будто встрепенулся, очнулся от долгого, тягучего забытья. Он как будто потягивался, прихорашивался и удивлялся, почему это он так долго спал. И даже отсюда, из мутных окон больницы чувствовалось это дыхание новой жизни под название весна.

Макс осторожно присел на стул рядом с кроватью, на которой лежала Елена. Соседняя койка пустовала, аккуратно прикрытая худосочным одеялом в застиранном ситцевом пододеяльнике. Подушка топорщилась уголком вверх, и не хватало только мещанской кружевной накидки. Елена спала. Лицо ее было спокойным, а дыхание ровным и чистым. Почему-то он боялся снова увидеть ее. В памяти все время вставали бледные, как мел, щеки и синяя жилка на тонкой длинной шее… Рыжие кудряшки разбросались по плоской маленькой подушке и он, не удержавшись, провел по ним ладонью. Ему казалось, что на ощупь они будут жесткими, но они оказались мягкими, как лебяжий пух. От смущения Макс покраснел, как мальчишка, застигнутый врасплох у вазочки с конфетами. Оглянувшись, словно его кто-то мог увидеть, он резко отдернул руку. Королев мог поклясться, что у нее такие же карие, как у ее матери глаза, но когда она, наконец, проснулась, то на него из-под густых светлых ресниц взглянули два ярко-зеленых огонька. Она проснулась как-то сразу, без предупреждения и сразу увидела Макса.

— Здравствуйте, Елена Сергеевна! — преувеличенно бодро начал он.

Она, чуть прищурившись, внимательно смотрела на него.

— Если помните, мы с вами уже заочно знакомы. Меня зовут Королев Максим Викторович.

— Помню, мы с вами по телефону говорили. Вы тогда подумали, что я хочу проследить за своим мужем и отсудить у него немного рублей, — сказала она чистым голосом, совсем не охрипшим со сна. И в голосе этом Максу почудилась насмешка. — А больше ничего не помню.

Макс смутился и ляпнул первое, что пришло в голову:

— Вы в больнице.

Конечно, он понял, что сморозил глупость. Естественно, она знает, где она, ведь она пришла в себя уже вчера вечером, и врач наверняка ей обо всем рассказал.

— Да, но что и как произошло, я совершенно не поняла.

В этот момент вошла медсестра, и Максу пришлось встать, чтобы не мешать. На сей раз это была не та долговязая зубастая девица с заложенным носом, в компании с которой он пару дней назад маялся неизвестностью, сидя под закрытой дверью ординаторской. Нынешняя сестра была миловидной женщиной, лет пятидесяти, с пухлыми, ухоженными руками и доброй улыбкой.

— Ну, что, проснулась, красавица? Давай-ка свои ручки, посмотрим, что можно сделать.

Елена вытащила из-под тонкого одеяла руки.

Локтевой сгиб с левой стороны был совершенно исколотым, с безобразными иссиня-черными синяками. Сестра, покачала головой и, заметив испуганный взгляд Макса, сказала:

— Вены очень тонкие и глубокие, попасть сложно. Ничего, сейчас поставим катетер в другую руку. Не больно? — спросила она у Елены.

Та улыбнулась:

— Терпимо.

И сестра продолжила экзекуцию. Наконец, с третьей попытки ей все-таки удалось ввести иглу. Макс отвернулся к окну. Ему казалось, что Елене очень-очень больно, и от этого почему-то больно становилось и ему самому. Наконец сестра наладила капельницу и вышла за дверь. Макс снова присел на стул.

— Елена Сергеевна, а вы совсем-совсем ничего не помните?

— Только предысторию. Я приехала в Ясенево, чтобы захватить на встречу с вами письмо и карту памяти. Карта была в телефоне, а вот письмо я искала очень долго. Колобок засунула его куда-то в шкаф, под тряпки. Я пыталась ей дозвониться, но она не взяла трубку. В общем, когда закончила, я взмокла, как суслик. На трюмо лежала Полькина шапка. Я решила надеть ее, чтобы не продуло, пока буду бежать до машины.

— А дальше?

— А дальше — все. На этом кино заканчивается. Титры.

— Понятно. Елена Сергеевна, у вас есть какие-нибудь подозрения? Кто это мог сделать?

Она немного помолчала, будто собираясь с мыслями.

— Знаете, Максим Викторович, я думала об этом. Но, честно говоря, из наших общих знакомых никто на убийцу не тянет. Да вы, наверное, уже и сами с ними говорили, я права?

Макс кивнул. И он, и Емельяненко, и Ромка Егоров в последние пару дней уже успели пообщаться с большинством Полиных и Елениных знакомых: коллегами по работе, соседями, приятельницами. А Королев лично имел беседу с неким Кравцовым Денисом Павловичем, сердечным другом Колобовой. И, пожалуй, он один вызвал в Максе сомнения и какую-то брезгливость. Они договорились встретиться в кафе, неподалеку от конторы, в которой работал Денис. Узнав, что Елена была ранена, да еще и в квартире Полины, он очень удивился и, как показалось Королеву, даже испугался. «Как ранена?! Мне Поля говорила, что она в больнице, но я думал, что Лена просто заболела, ну, там воспаление легких, или еще что-нибудь такое же безобидное, но чтоб такое!» На протяжении всего разговора Кравцов был как-то взвинчен, не знал, куда деть руки, а когда Макс напрямую спросил его, отчего он так нервничает, Денис Павлович неподдельно возмутился: «А вы как думаете! Это вы, товарищ майор, привыкли на своей работе, что каждый день кого-то убивают или насилуют, а меня, как человека сугубо мирного, это не может не напугать. Причем я боюсь не за себя, а за Полю, ведь именно в ее квартире произошло это ужасное и бесчеловечное — (он так и сказал — „ужасное и бесчеловечное!“) — преступление!»

Еще тогда Королев мысленно удивился: и как это можно любить такого клоуна?! Конечно, парень он фигуристый, лицо холеное, правильное, можно даже сказать — красивое, но ведь жить-то придется не с фотографией, а со всем его нутром, от которого так и потягивает гнильцой. В который раз Макс убедился, что совершенно не понимает женщин. После встречи с Кравцовым ему почему-то очень захотелось вымыть руки…

— Елена Сергеевна, а что вы можете сказать о Кравцове?

Макс заметил презрительную ухмылку, которую у нее вызвало это имя.

— Это вы о Дениске, что ли?

— Именно, о Денисе Павловиче.

— Боже мой, как официально! — сказала она тихо, как будто себе под нос, — Так вот. Не буду от вас скрывать, что этот тип никогда мне не нравился. Колобова познакомилась с ним у себя в больнице, когда тот носил апельсины-мандарины дочке своего начальника, или что-то вроде того, я уже не очень хорошо помню. Понравилась этому хлыщу наша Полюшка, вот и решил он за ней приударить. А эта дурочка наивная втрескалась в него по уши. Поначалу все вроде было хорошо, они даже жить начали вместе. Колобова планы строила — ну, там, семья, дети. Но было в этой истории то, что меня сразу насторожило, а именно, почему живут они только на Полькины деньги? Он вроде как хорошо зарабатывал, а на хозяйство не давал ни копейки. Говорила я ей, что это ненормально, а она знай свое талдычит: главное, что он меня любит! А потом, видно, надоела Дениске старая игрушка, решил новую поискать. И — началось! Знаете, как говорят: понесло кобылу в щавель! Он то уходил, то приходил, то уходил, то снова приходил, а Колобова его все время ждала. Плакала и ждала. А ему — все как с гуся вода! Короче, не мужик, а дерьмо, простите! Перпетуум кобеле.

Макс хмыкнул. Он слушал Елену и удивлялся, насколько ее мысли похожи не его собственные.

— Но чтобы убить — это вряд ли, — продолжала она, — Он по натуре — слабак. Да и потом, зачем ему это нужно? Наоборот, Колобова для него всегда была вроде запасного аэродрома. Он использовал ее, когда чувствовал, что нужно взять передышку в своих бесконечных похождениях. Этакая уютная теплая норка, где можно отсидеться, отъесться, где всегда примут, поймут, накормят, приголубят. А потом — опять навстречу приключениям.

— Да уж, я смотрю, «любите» вы его, Елена Сергеевна!

— Это точно! — улыбнулась она и глаза ее снова блеснули зелеными угольками, — Но если серьезно, то ведь как у вас говорится: ищи, кому выгодно. Так вот, у Дениса не было этого самого пресловутого мотива. А с Ольгой вы уже общались?

— С какой такой Ольгой? — насторожился Макс и вытащил из кармана список, который написала Полина. Но ни среди ее коллег, ни среди друзей или соседей такого имени не оказалось.

— С Сабуровой Ольгой Львовной. В замужестве — Смит. Это наша общая приятельница. В свое время она вышла замуж за американца и укатила в Штаты, но пару дней назад вернулась.

— Почему?

— Развод и девичья фамилия. Банальная история.

Дверь распахнулась, и в палату вошел уже знакомый Королеву доктор Капустин, неся под мышкой пухлую папку и смешно пришлепывая кожаными тапочками. На голове его пристроилась забавная шапочка, больше напоминающая косынку, а к карману голубого халата было прицеплено штук пять разнокалиберных ручек. Но удивительно, как такой наряд шел ему! Максу вспомнилась детская книжка про доктора Айболита. Правда там у него была бородка и усы, а Капустин был чисто, почти до синевы выбрит. Несмотря на свое дружелюбие и простоту, во всем, что касалось работы, этот человек весь был сделан из китового уса и железа. В этом Макс имел возможность убедиться, так как именно с Олегом Валентиновичем он договаривался о сегодняшнем визите. Предыдущие пару дней Капустин стоял насмерть и наотрез отказывался пропускать к Елене посетителей. Не действовали ни удостоверения, ни увещевания, ни даже звонок генерала. «Реанимация, господа сыщики, не место для допросов. Вот переведем в палату, тогда — милости прошу, а пока — извините!»

— Добрый день всем! — поздоровался Капустин веселым басом, и протянул Максу свою огромную, красную, как лапа у гуся, руку. Пожатие было крепким, мужским. — С вами, молодой человек, мы уже знакомы. Максим Викторович, если не ошибаюсь?

Королев кивнул.

— Ну, и как дела наши грешные?

— Вы сейчас кого спрашиваете, Олег Валентинович? — подала голос Лена.

— А всех и спрашиваю. Вот вы, мадемуазель, как себя сегодня чувствуете?

— Спасибо, уже лучше. Немного побаливает, а в целом — хорошо.

— Ну, побаливает «немного», как вы сказали, это потому, что мы вам болеутоляющие еще не сняли, — он немного поизучал капельницу и сделал какую-то пометку в своих записях, — А вас, Максим Викторович, я попрошу выйти. У нас, знаете ли, с госпожой Куприяновой тут небольшой интим намечается. Будем делать осмотр ее боевых ран!

— Конечно, — Макс смутился, покраснел, как вареный рак, и поспешно ретировался.

«Ну, прекрасно, прекрасно!.. Тут не больно?.. Нет, вы только полюбуйтесь, какая работа, а? А вот здесь не тянет?… Ну-ка, а теперь спинку покажем! Ювелиры отдыхают!» — то и дело слышался из-за двери низкий, словно рокочущий, довольный голос доктора.

Макс прошелся туда-сюда. Какие-то два мужика, присев в другом конце коридора на лавочку, резались в домино и так азартно переживали, что медсестра грозилась выгнать их из отделения.

— Милая! Да ведь в палате с тоски помереть можно! Я вот уже третью неделю здесь кукую, — жалобно оправдывался один, с забинтованной головой и разбитым носом. Товарищ его молчал и баюкал загипсованную руку.

— И что? Мне теперь здесь для тебя игорный дом, что ли, открыть? Ты, Лопатников, в следующий раз думай, на какой свет дорогу переходить, и проблем не будет. Сидел бы сейчас дома, попивал пивко и забивал своего «козла». Какого лешего на красный полез, а? — выговаривала медсестра.

— Знаю, милая, знаю, но дай мы с Колькой партию закончим!

— Я ж не против, играйте, но орать зачем? Тут больница, а не Лас-Вегас! И учти, Лопатников, еще одно слово матом, и вылетишь у меня в открытый космос! А я тебе еще и ускорения придам — ты меня знаешь!

— Мы тихо, тихо!

— Мировая баба! — шепотом сказала жертва дорожного происшествия — Лопатников, завидя Макса, и указал на миловидную пожилую медсестру. Именно она налаживала капельницу Елене. — Не то, что Крюкова, есть тут такая коза гундосая.

Макс заговорщицки кивнул ему, тихо засмеялся и пошел обратно. Интересно, и почему это Колобова ни словом не обмолвилась о миссис Смит-Сабуровой? Может, хотела что-то скрыть? Или просто забыла? В конце длинного коридора он выудил из джинсов телефон и набрал номер Полины.

— Алло! — услышал он ее голос.

— Добрый день, Полина Тимофеевна! Королев беспокоит.

— Здравствуйте, Максим Викторович. Что-нибудь еще случилось? — обеспокоенно спросила она.

— Нет, пока новостей не появилось. У меня к вам вопрос. Кто такая… — он взглянул на бумажку, куда записал имя, — Сабурова Ольга Львовна?

— А, Ольга! — в голосе ее послышалось облегчение, — Это моя подруга.

— А почему вы не назвали ее, когда писали для меня список?

Полина растерялась:

— Ну, просто Оля только-только вернулась в Москву. Последние годы она жила в Америке, и я подумала, что в этом нет необходимости.

Макс попытался скрыть раздражение и сказал, как можно спокойнее:

— Полина Тимофеевна, давайте договоримся на будущее, что важно и что не важно, буду решать я. А сейчас я бы очень хотел, чтобы вы мне дали телефон и адрес этой вашей Сабуровой.

— Хорошо, — покорно согласилась Полина и продиктовала Максу данные Ольги.

— Надеюсь, теперь вы никого не забыли?

Последовала небольшая пауза.

— Теперь точно всех назвала, — наконец ответила Колобова виноватым голосом.

— Спасибо, — Макс нажал на «отбой» и в этот момент дверь палаты открылась.

— Заходите, товарищ майор! Мы закончили. Чего и вам желаю.

— Не понял?

— А что тут непонятного-то? Закругляйтесь, Максим Викторович. Моей прекрасной и очаровательной пациентке отдохнуть надо, а еще лучше — поспать. Давно известно, — он наставительно воздел палец к небу, — Сон — лучшее лекарство! И Елена Сергеевна, как врач, меня должна понять и поддержать, не так ли?

— Хорошо, — согласился Королев, зная заранее, что спорить бесполезно.

— Олег Валентинович, голубчик, ну еще пять минут, пожалуйста! — попросила Елена, и Макс с удивлением заметил, что в ее голосе стали слышны какие-то новые, не характерные для нее нотки.

— Ладно, но только пять минут. Время пошло, а с ним и я. Разрешите откланяться, молодые люди! — и он церемонно поклонился Елене и так же крепко, как и вначале, пожал руку Максу.

— Лена, что случилось? Вам плохо? — испугался Королев, как только доктор вышел в коридор. Настолько неожиданной была для него та странная интонация, с которой она просила Капустина об этих пяти минутах. Он первый раз назвал ее просто по имени, но она даже не обратила на это внимания.

— Нет, дело не в этом, — нетерпеливо отмахнулась она, — Просто у меня к вам будет большая просьба. Даже две. Первое: не оставляйте Польку. Не знаю, во что она вляпалась, но вы же видите, что все это меньше всего напоминает шутку. Я за нее очень переживаю, понимаете? У нее на всем белом свете нет никого, кроме меня.

— Я постараюсь, Елена Сергеевна, — сказал Макс, — А вторая просьба?

Она как-то очень смешно наморщила нос и вздохнула.

— У меня есть собака. Фроська. То есть она не совсем моя, — запнулась она на секунду. — Короче говоря, я ее кормлю. Она очень большая и добрая. У нее родились щенята, и все они дружной толпой живут у меня в летней террасе. Я боюсь, что она подумает, будто я забыла о ней, бросила. А это неправильно, понимаете? Я бы, конечно, попросила Колобка, но сейчас у нее и без меня проблем хватает. А мама с отцом после всего, что произошло, не очень хорошо себя чувствуют. Может быть, можно что-нибудь придумать?

Макс с облегчением вздохнул — так вот, что это за проблема!

— Елена Сергеевна! Не хочу вас расстроить, но я уже был у вас дома и знаю Фроську и ее оглоедов!

— То есть как? — ошарашенная такой неожиданной новостью, Елена даже приподнялась на свободном от капельницы локте и вытаращила на Королева свои огромные, зеленые глазищи.

— А вот так, — улыбнулся Макс и развел руками, — Ваша подруга попросила меня об этом и дала ключи. Докладываю. Дома у вас все хорошо, — утюги, плиты и прочие электроприборы выключены. По крайней мере, следов пожара мной не обнаружено. Фроська накормлена и напоена. Я купил ей ведро сухого корма и пару килограмм сосисок. Надо сказать, что поначалу она была не очень-то дружелюбна, но потом, увидев еду, сменила гнев на милость. Короче, мы с ней нашли общий язык: я ее кормлю, детвору не трогаю, и она не рычит и не пытается меня проглотить. Кстати, она нагло сожрала и колбасу, которую я покупал для себя. Так что от голода ваша Фроська пока точно не помрет.

Елена тихонько ойкнула и захохотала.

— Спасибо вам, Максим Викторович!

Ему было приятно смотреть на нее, смеющуюся. И даже не верилось, что эта веселая и озорная девчонка может быть владелицей крупной клиники, построившей себе дом в Подмосковье, и разъезжающей на шикарной иномарке.

— А можно и к вам одну маленькую просьбу? Называйте меня по имени, без отчества. Просто — Максим. Договорились?

— Хорошо, — легко согласилась она.

— Я обязательно загляну к вам на днях. Поправляйтесь!

— Постараюсь. И… я буду вас ждать, Максим! — тихо добавила она.