Так все спокойно было в этом переулке, а сейчас пошло тайное возбуждение и лихорадка. Будто что-то сдвинулось с места, какие-то силы пришли в движение и, хотя никто не признавался, чувствовалось, что все друг другу мешают, столпились на одном пятачке и ждут, кто первый не выдержит и освободит место. Но никто не уходил. Тесно стало в придорожном кафе.

– Ладно, выхода нет, – сказал знаменитый ученый. – Придется вам кое-что рассказать. Слушайте.

Приезжий и знаменитый ученый сидели грустные и никак не могли договориться. Оба не говорили главного, и, значит, суть разговора лежала где-то в стороне, и все дело зашло в тупик, н оставался один выход, самый простой и детский, – полная откровенность. Но этого ученый и боялся больше всего.

– Да, боюсь, – сказал ученый. – Наш эксперимент держится на том, что некий незнакомый человек сам, без подсказки принесет решение, которое мы ищем. Если я вам расскажу суть эксперимента, можно считать, что он не состоялся… Ладно… выхода нет, придется вам кое-что рассказать… Слушайте…

Приезжий ответил:

– Зачем же мне слушать то, что я и сам знаю?… Ученый подскочил, сунул руки в карманы, потом посмотрел в безмятежное лицо приезжего и снова сел.

– Почему вы меня все время дразните? – спросил он.

– Из-за вашего апломба, – сказал приезжий. – Из-за того, что вы ждали появления кого-то более солидного, чем я.

– Не сердитесь, – раздраженно сказал ученый. – Времена изменились. Мир теперь преобразовывают не странствующие энтузиасты, а крупные научные коллективы.

– Вы считаете – искусство – устарелая профессия?

– Не профессия… Устарелый способ мышления.

– Искусство – это не мышление, – сказал приезжий. – Этим оно отличается от науки… Наука может научить только тому, что знает сама, а искусство даже тому, чего само не знает.

– Как это может быть? Подумайте…

– Наука имеет начало, а искусство не имеет, – сказал приезжий. – Если человек выжил до того, как появились доктора, значит природа придумала способы его выживания до того, как появилась медицина. И так во всем. Музыка была до того, как придумали ноты. Литература была до письменности, живопись – до открытия анатомии и перспективы. Искусство существует столько же, сколько существует человек. Оно отличается от дыхания только тем, что потребность в дыхании у всех одинаковая, а в искусстве – разная. Поэтому в науке вдохновение редкий случай, а для искусства это обязательный минимум. Хотя и тоже довольно редкий случай…

– Вы противопоставляете науку и искусство, – сказал ученый. – Глупо.

– Нет. Когда-нибудь они сольются. Я только против чванства.

– Ну, с меня хватит, – сказал ученый и встал. – Сомневаюсь, есть ли какой-нибудь смысл в том, что вы наговорили.

– Ну конечно, с вас хватит, – сказал приезжий. – Каждый интеллигент втайне думает, что эволюция закончилась именно на нем… Сначала он призывает сомневаться, так как сомнение – основа науки, а потом звереет, когда сомневаются не так, как он призывал.

– Получили? – спросила Валентина Николаевна. – Я же предупреждала… Одна болтовня… Я довольна, что вы получили свое… Разговаривать с ним бесполезно… Только время тратить.

– А почему ты плохая актриса? – спросил приезжий. – Разве так ты бы могла играть, если бы знала, для чего искусство?

– Я знаю, – сказала она.

– Сто тысяч трактатов об искусстве не могут ответить на один-единственный вопрос – что есть искусство. Очевидно, это может означать только одно– они написаны не на том языке, на каком задан вопрос… Кого ты сейчас играешь?

– Офелию. А что?

– Господи! – сказал приезжий. – Офелию ты играть не можешь! Ты склочница, а Офелия проста, как ласточка.

Актриса смотрела на него исподлобья.

– А ведь меня хвалят не только дураки… – сказала она. – Выходит, ты один прав?

– В искусстве это бывает довольно часто, Офелия, о нимфа!

– Значит, вы считаете, что искусство более прогрессивный способ мышления? – спросил ученый.

– Да не мышления! – сказал приезжий. – А жизни! Причем ее высший способ!

– Что же это означает практически: искусство – способ жизни? – спросил ученый.

– А то, что, когда человек воспринимает искусство, это другой человек, не повседневный. Не верите? Сейчас покажу…

Официантка Семина потихоньку все проталкивалась и проталкивалась и теперь стояла возле столика. Приезжий обернулся к ней.

– Спросите меня – верующий ли я, – сказал он ей.

– Вы верующий? – покорно спросила она.

– Да, – ответил приезжий.

– Как странно, – сказала она. – Совсем не похоже. А во что вы веруете?

– В вас, – сказал приезжий.

– Неужели не видишь?! – закричала ее подруга. – Он же тебя охмуряет!

– Он не охмуряет, – сказала официантка Семина.

– То есть как не охмуряю? – сказал приезжий. – Именно охмуряю! Вы спросили, верующий ли я… Я верю в то, что, пока в глубине души вы знаете, что вы красавица, ничто не потеряно… Вы красавица, вы же знаете это?…

«Ну, уж это загнул, – подумали все после того, как с испугом посмотрели на официантку Семину. – Н-да, загнул. Ври, да знай меру».

– Вы же знаете это?

– Нет…

– Не врите! – скомандовал он. – Вы сомневаетесь в этом только в метро!

– Почему в метро?… – жалобно сказала она. Нет…

Все смотрели на них. Разыгрывался какой-то аттракцион. Только вот какой, никто еще не мог понять.

– Потому в метро, что, когда вы садитесь на диван, самые красивые молодые люди садятся рядом с вами… И тогда вы сомневаетесь, что вы красавица… Потому что они садятся смотреть на девушек, которые напротив.

У всех были внимательные, настороженные лица.

– Не боитесь их, – сказал приезжий. – У всех то же самое… Отвечайте – правду я говорю?

– Правду… – сипло сказала она. – Откуда вы знаете про метро?

– Никто не обращает внимания на соседа, – сказал приезжий. – Все смотрят только на сидящих напротив, – он оглядел всех. – Но теперь… с этого момента и вовеки веков… все будут знать, что вы красавица… Все… Даже соседи в метро будут знать…

Что за существа женщины, черт побери! Всем даже страшно стало. Перед ними стояла красавица. Приезжий специалист по модам, протолкавшись к столу и оглядев Семину, быстро записал в блокнот: «Засаленный передник! Перспективно!!» – и поставил восклицательные знаки.

– Как вас зовут? – спросил приезжий почтительно.

– Муська ее зовут! – язвительно выкрикнула подруга. – Сокращенно Муська!

– А полностью? – спросил он и взялся за лоб, будто растерялся.

– Полностью зовут Муза, – сказала официантка Семина.

Приезжий потер лоб, взял свой сидор, оглядел всех и тихо пошел прочь. Потом вернулся:

– Я так и думал… Я так и думал, что вас зовут Муза, – сказал он. – Кто же у них еще может работать официанткой?…

Потом он ушел.

– Граждане, кто это? – спросила подруга Музы. – Валентина Николаевна, кто этот человек?

– Не знаю… – сказала актриса. – Никогда не могла понять… Он был клоуном…

– Не плачь, – сказала Музе ее подруга. – Не плачь…

– Я любила его… – сказала Муза. – Всю жизнь.

И тут началась какая-то толчея. Никто сразу и не понял. А потом вдруг у столика появился приезжий.

– Слушайте, дайте-ка я сяду, – сказал он. – Это мое место.

Никто уже ничего не мог понять.

– Я вернулся посмотреть, какой эффект, – объяснил он. – Раньше это у меня хорошо получалось… Я боялся, не разучился ли я… Видимо, нет…

Все поскучнели.

– Ты, наверно, из гроба встанешь посмотреть, как тебя хоронят, – сказала Валентина Николаевна.

– Нет. Не встану, – сказал приезжий. – Смерть-это волевой акт. Если я помру, значит мне все опротивело.

– Зачем эта клоунада? – сказал ученый. – Зачем вы допускаете, чтобы над вами смеялись?…

– Что вы! – сказала Валентина Николаевна. – Он всегда считал, что настоящая клоунада-это не тогда, когда зритель смеется над клоуном, а когда клоун над зрителями…

Люди молча отходили от столика.

– Ну вот, – сказал ученый. – Пора начинать разговор всерьез… Если вы готовы, конечно…

– Потому и вернулся, – сказал приезжий. – Я-то готов… А вот вы – не знаю…

– Готов.

– Ну так вот… – сказал приезжий. – Дело в том, что в один прекрасный момент… приборы в вашей лаборатории обнаружили, что откуда-то из эфира начали поступать остросюжетные видения…

Ученый резко откинулся назад и напряженно глядел на приезжего.

– Мало того. – дружелюбно сказал приезжий. – С людьми, которые наблюдали эти видения, стали происходить странные вещи… Всякий, кто их видел, обнаруживал, что жизнь его шла не так, что он не знал себя и что, в сущности, надо начинать сначала…

– Минуточку… – резко сказал ученый. Он достал рацию, щелкнул кнопкой и сказал негромко:

– Первый говорит… Да… Это я… Заблокируйте кафе… Глухая защита. Максимальная… Снимете, когда уйду…

Он щелкнул кнопкой и сунул рацию в карман. Потом он подозвал метрдотеля и распорядился удалить всех из кафе. Он дождался, пока все официантки, и шеф-повар, и метрдотель вышли на лужайку и уселись на травке рядом с посетителями, пересчитал их, потом вернулся к столику.

– Сейчас… – сказал он и прислушался. – Сейчас…

– …час… – откликнулось эхо.

– Продолжайте, – сказал знаменитый. – Необходимы предосторожности…

Голос его гулко отскакивал от невидимого купила, накрывшего придорожное кафе.

– Техника на грани фанатизма, – сказал приезжий. – А что толку? Все равно вам придется впустить всех сюда.

– Ни в коем случае!

– Потому что сейчас вы убедитесь, что это не ваш эксперимент, а мой… А мой эксперимент можно проводить только в толпе и на уровне толпы.