Вечер. Сад. Половодье цветов и листьев. На каменной скамье две женщины. Пожилая нанизывает бусы. Молодая поет:

В сновиденьях моих Мы друг к другу прильнули, Мы с тобою вдвоем, Мы с тобою вдвоем. Если серьги в ушах У меня шевельнулись, Это ты шевельнулся В сердце моем.

Молодая положила лютню на колени.

Платье белое на ней из прозрачного шелка, вышито маленькими букетиками мирта и желтых цветов. На голове гирлянда из шиповника и веток чемерицы.

Она сорвала пучок мяты и, растирая ее между пальцами, надушила горячий воздух вокруг.

– Ох, не люблю я эту песню, – сказала старая. – Все поешь, все поешь. А ведь уже который год замужем. Пора остепениться.

– Подожди, Анита… – сказала молодая и быстро встала. Беглыми движениями она поправила волосы, опять села. – Кажется, приехали.

– Глаза бы не глядели… Ты же вся горишь…

– Иди, Анита… Иди… Я счастлива… – сказала она, глядя на идущих по дорожке.

Впереди высокий. Длинная борода, длинные волосы.

– Здравствуйте, синьора Джиоконда, – сказал он.

– Здравствуйте, синьор Леонардо, – ответила она тихо.

– Можешь сегодня не переодеваться, – сказал невысокий полный человек (ее муж). – Синьор Леонардо писать не будет. Он уезжает.

– Вы уезжаете?

Она поглядела на него недоверчивым взглядом крестьянской девушки, удивительным у такой взрослой и нарядной дамы.

– Уезжаю, Монна Лиза… Воине с пизанцами конца не видно. Мне синьория заказала военную картину…

Спутники Леонардо стояли молча.

– А как же мой портрет? – спросила она.

– Я вернусь, Монна Лиза… как всегда… Прощайте.

И Леонардо ушел со своими спутниками.

– Как всегда, – сказал муж, глядя ему вслед. – Вам не кажется, синьора, что ваш портрет несколько затянулся?…

Монна Лиза ничего не отвечает, и муж уходит, пожав плечами.

А Монна Лиза наклоняет голову и снимает слезинку со щеки.

Она снова берет лютню:

Встала я задула свою лампу, А луна высокая светла. Знаю, знаю, мне не надо плакать… Вот опять слезинка потекла…

– Да, – говорит она, перестав плакать. – Вы попали в беду, синьора.

…Едут всадники по закатной равнине.

Спокойно ступают кони.

Впереди Леонардо в берете с пером по самые плечи.

Низкое солнце заходит за поле, пасутся свиньи. Далекие голубые холмы. Длинные тени пали на дорогу.

Это час тоски путешественников, час нежности в сердце того, кто сказал недавно «прости» милым друзьям.

Близкая ночь догоняет их, и они подстегнули коней.

Поднялась луна, огромная, желтая, и осветила дорогу с белыми призрачными фигурами. Это были волы. Белые волы тосканской породы.

Они бредут по скошенному полю, задевая рогами друг друга, и тянут бронзовые пушки с уродливыми колесами.

Вдали показался городской холм…

Зубчатые стены и воротные башни среди вытоптанных хлебных полей на берегу Арно, а за стенами города Пизы встает багровое зарево. Театр военных действий. Ну что же, спустимся в партер.

…Около деревни.

Женщина, нищенски одетая, роет лопатой землю. Возле наполовину вырытой ямы стоит бочонок. Двое детишек устало и давно плачут.

– Деточки мои… милые мои… – мать не оглядывается на них.

– Ма-а-ма… кушать хочу…

– Родненькие, кету кушать, не плачьте… Нету кушать…

– А в бочке?

– Воробышки мои… это не наше… Если мы сохраним бочонок от солдат, хозяин трактира нам заплатит.

Тихо подъезжает Леонардо со спутниками, молча смотрит, и его замечает мальчик.

– Мама… там дядя…

– Где? Где? – оборачивается женщина. – Не дам, проклятые, не дам! Мы умираем с голоду! А-а-а-а! Не дам!

– Что ты, голубушка, – говорит Мельци. – Мы не возьмем. Что ты?

– Не знаю, ничего не знаю! Мы не виноваты!

– Молчи… Ну… молчи! – говорит Зороастро. – Как нам доехать до Флорентийского лагеря?

– Вон дорога… Она приведет.

– Прощай, – говорит Зороастро, но мать обращается к Леонардо.

– Подайте милостыню, ради Христа. И Леонардо молча дает ей денег.

– Дай бог вам здоровья, синьор… Дай бог вам счастья… Синьор, у вас, может быть, найдется кусочек хлеба?… Ребеночек все плачет, и второй все просит есть… На деньги здесь ничего не купишь… Солдаты все позабирали…

Леонардо велит дать хлеба, и Зороастро достает хлеб из кожаной сумки. Женщина жадно хватает хлеб, дает детям. Извиняясь, смотрит на Леонардо и вдруг загораживает бочку.

– А-а-а-а! Не дам! – кричит она.

– Опомнись, женщина, – сурово говорит Зороастро. – Наш синьор не грабитель.

– А что он… грозно так смотрит?

– Грозно? – Зороастро оглядывается на Леонардо. – Он смотрит на тех, кто довел вас до нищеты.

– Что врешь… Здесь нет никого…

– Не мешай нам думать, женщина, – сурово говорит Зороастро.

И Леонардо печальный гонит коня вскачь, и ученики его вслед за ним.

…Огромная комната придорожного трактира. За окном вдали пылает прекрасный город Пиза. Трое рваных солдат пьют вино.

– Все с голоду скоро подохнем, – сказал один. – Шесть месяцев не платят жалованья. Кормись как знаешь… И мужичье проклятое не кормит.

– У них самих нечего жрать, – сказал второй.

– Стой, ребята! – сказал первый. – Люди из отряда Колеони подходят.

Вбегает воин, за ним другие.

– …А вы уже здесь! – закричал воин. – Прочь отсюда!

Схватились… Бьются…

– Стой! Погоди… – говорит первый солдат. – Передохнем.

Оба отряда останавливаются. Хмуро держась за мечи, тяжело и хрипло дышат.

– Уж мы б вас вздули, бергамцы паршивые, – сказал первый солдат, – вторые сутки вот без еды…

– Собаки! – закричал пришедший воин. – А мы, по-вашему?! Они голодные! А мы? Мы первые подошли к деревне!

Деревня наша!

– Ваша?… Возьмите, если ваша, – ответил солдат.

– Возьмем! – сказал воин.

– Возьмите!

– Вот отдохнем и возьмем.

– Ну, отдохнул, пожалуй, – сказал солдат и, подняв меч, бросился на воина.

Опять началась схватка, и все ушли сражаясь.

Стало совсем тихо в трактире. Зарево горящей Пизы освещало небо.

И тогда вышел хозяин и поднял поваленные скамьи.

– Плохие времена наступили… Джузеппе! – крикнул он. – Эй, Джузеппе! Испугался? Не бойся, дурачок… Они все ушли.

– Ушли? – ответил голос невидимого Джузеппе, и вылез парень.

– Все прибрать надо, – сказал хозяин, глядя в окно. – На то мы и хозяева трактира, чтобы наблюдать драки со всей округи… Вылез, Джузеппе? Вот и хорошо… А теперь обратно полезай… Опять солдаты идут…

– Ох, – сказал Джузеппе и скрылся.

– Э, погоди… солдаты – это мелочь, – сказал хозяин. – Тут поважнее господа едут… О господи, сам гонфалоньер Флоренции синьор Содерини жалует, и с ним кто же это, не разберу?… Джузеппе! Черт проклятый, ты вылезешь, наконец, из ямы?!

– Иду, иду, – сказал Джузеппе.

Вошли Леонардо и Содерини, человек невысокого роста, с большим носом, с большой челюстью.

– Спокойнее, маэстро, спокойнее, – сказал он, – мои солдаты вас проводят. Если нужно, попугают мародеров.

– О! Попугают! – откликнулся Леонардо. – Все кого-нибудь боятся… Мирные волы и те пушки тянут… Сладостная военная жизнь… Мало еды, зато много крови…

– Ну, ну, не расстраивайся… Ты бы лучше подумал, как нам выиграть эту войну… Такому великому инженеру, как ты, грешно уклоняться…

– Я уже подумал.

– Ты шутишь… Все вон отсюда… Оставьте нас вдвоем.

Все ушли.

– Ну говори, – жадно придвинулся Содерини.

– Надо так сделать, – сказал Леонардо, глядя в окно. – Надо заключить мир с пизанцами.

– Что? – изумился Содерини. – Ну хорошо… Продолжай.

– Надо заключить мир… Это первое… Нужно построить канал на реке Арно, который соединит город Пизу с Флоренцией… Это второе, – сказал Леонардо твердо.

Содерини пристально поглядел на Леонардо и отодвинулся, поджимая тонкие губы.

– Я исследовал реку… Это вещь возможная… Канал нужно строить совместно с пизанцами… После этого войны ваши прекратятся, потому что канал обогатит оба города… Я сделал подсчеты.

– Ты сумасшедший, – сказал Содерини, внимательно глядя на Леонардо, – вот почему ты бродишь здесь между двумя лагерями… Я все понять не мог… Ну, прощай, – и он ушел…

– Привет вам, мастер Леонардо, – сказал хозяин. – Давненько к нам не заглядывали.

– А ты все тот же, что и был, – сказал Леонардо. – Неграмотен, как францисканец, но весел.

– Я потому и весел, что неграмотен, синьор Леонардо.

– Не притворяйся, друг, что ты глупей, чем есть.

– Вы сильно постарели, синьор Леонардо… Зато много успели, я слышал.

– Деньгами нищ, зато богат разлуками. Ну, прощая, пойду и я…

И Леонардо вышел из трактира.

– Постарел… Постарел, – сказал хозяин, глядя ему вслед. – Раньше он был спокойный.