Пролог

ДОННЕЛЛИ

Никко Доннелли стоял рядом с герметично закрытым, сводчатым переходным шлюзом, и его внимание было сосредоточено на находящемся перед ним экране. Он даже мельком не взглянул на чудеса, происходившие в чёрном небе за стенами космического корабля. Он провёл слишком много времени, пристально разглядывая их. Вместо этого он наблюдал, как к Обитаемой зоне 3 приближался корабль — плохо продуманная и безнадёжно неприглядная конструкция из труб и сфер, едва способная неуклюже перемещаться между тонкими слоями атмосферы и пространством, вовсе её лишённым.

Доннелли был морщинистым, седым и усталым. Усталым от самого себя, от своего мира, от гораздо большего количества вещей, чем он мог перечислить. Подчинённые за спиной называли его Старина Доннелли, а в лицо звали Сэр, потому что, как бы там ни было, он оставался главным в Обитаемой зоне 3 в системе Эразмус.

Первые люди, колонизировавшие её, обладали чрезвычайно скупым воображением, поэтому их никогда не посещала мысль о возможности дать названия своим космическим станциям, не говоря уже о тех мирах, что были видны из их окон и выполняли исключительно роль декораций. Они все вращались по своим орбитам, снабжённые кодами, подобными РЗИС1, РЗИС2, Станция 1, Станция 2 и далее в том же духе, которые предназначались пилотам и диспетчерам, следившим за полётами.

Снаружи неуклюжий корабль, осторожно приноравливаясь, пристыковался к Обитаемой зоне 3. Магниты надёжно притягивали. Красные огоньки рядом с блестящей металлической дверью переходного шлюза сменили цвет: замигал зелёный.

Доннелли без труда представил, как экипаж с облегчением вздохнул. Ещё один перелёт завершён. И всё в порядке. Будучи человеком, скупо выражающим свои чувства, он испытывал симпатию к экипажу, быстрое прохождение которого через контроль наблюдал на древнем экране. Когда-то контроль осуществлялся автоматически, но оказалось, что систему слишком легко взломать и открыть непрошеным гостям доступ к станциям. Доннелли не считал себя человеком, который усваивает уроки слишком медленно.

Во всяком случае, в том, что касалось техники.

Наконец Зона 3 дала разрешение герметизировать переходные шлюзы и грузовой отсек. Он прикоснулся ладонью к панели доступа, и металлическая дверь, на которой она располагалась, начала вибрировать.

Напоминающий грот грузовой отсек был исключительно чистым. Платформу и изогнутые стены покрывала ослепительно-белая краска. Проведённые на полу красные линии отмечали отсеки разгрузки. Стены были сплошь усеяны пустыми чёрными экранами и панелями доступа.

Были времена, когда здесь производили стыковку шесть-семь кораблей в день. А сейчас в помещении раздавалось только гулкое эхо шагов Доннелли, тяжело ступающего по платформе. Снаружи ряд наполовину заржавевших, убогих с виду робокаров ожидал своей очереди вблизи наружного шлюза. Всё остальное оборудование было отправлено в хранилище, и никто, а менее всего Доннелли, не ожидал, что оно будет задействовано снова.

Доннелли коснулся ещё одной панели доступа, и белая блестящая внутренняя дверь поднялась, открыв его взгляду наружный шлюз и видавший виды, испачканный сажей люк приближающегося корабля. Этот люк с громким шипением распахнулся.

Первым, кто ступил в пустоту грузового отсека Доннелли, был коротышка с искусно завитыми чёрными волосами. Он прибыл оттуда, где в моде были искрящиеся и переливающиеся цвета, но сам носил исключительно чёрное и белое: чёрное пальто, белые брюки, начищенные до блеска чёрные ботинки, белоснежные перчатки. Доннелли, в своих поношенных туфлях и тяжёлой рабочей куртке, едва удалось скрыть усмешку.

— Рад встрече, Никко, — произнёс коротышка.

— Блум, — кивнул Доннелли. — Как прошёл полёт?

В ответ Блум пожал плечами:

— Слишком долго, в слишком тесном пространстве и слишком холодно. Но все мы понимаем, что выполняем свой долг. Вы готовы нас принять?

— Для вас освободили пятый уровень. Дарэ и его люди были здесь неделю назад, но они занимали его примерно на четверть.

— Хорошо. Они предупредили вас, что в течение некоторого времени полёты участятся?

Доннелли кивнул, больше обычного раздражённый тем, что Блум усомнился в том, насколько хорошо он знает своё дело. Однако, что было хуже всего, на этот раз Доннелли действительно не знал, в чём заключались его обязанности. Ему велели убедиться, что станция находится в прекрасном рабочем состоянии. Велели свести к минимуму внешнюю поддержку и снабжение и максимально увеличить её вместимость. Но никто не сказал ему, зачем это нужно.

— Лучше сразу приступим к делу, — проворчал Доннелли.

— Как скажете, — любезно согласился Блум.

За спиной Блума плавно открылась дверь грузового отсека корабля, и взгляду предстала целая гора серебристых контейнеров, каждый из которых по своему размеру не уступал габаритам самого Блума. Экипаж корабля, состоявший из таких же огрубелых людей, как Доннелли, и ещё более нетерпимо относившихся к Блуму, начал выгружать поддоны с контейнерами и складывать их на ожидавшие робокары.

Учитывая, что гравитация была весьма незначительной, массивный груз был благополучно перемещён. Только раз один из рабочих, молодой человек с покрытым щетиной подбородком и глазом, полузакрытым из-за старого ожога, обратил свой взгляд к надзиравшим за происходящим. Весьма неудачно подобранная компания.

— Что это такое? — спросил он, скрепляя ремнями целую партию поддонов.

Блум опередил Доннелли:

— Это ваш груз, и ваша работа заключается в том, чтобы переложить его.

— Да, но…

— Да, но… что? — Блум мастерски передразнил гнусавый голос молодого человека. — Тебе платят за то, чтобы делал своё дело, а не стоял тут разинув рот.

Юнец пробормотал что-то себе под нос и бросил взгляд на своего капитана. Мужчина неодобрительно нахмурился. В резком свете сверкнул аметистовый зуб, когда он заговорил, призывая всех быть более терпеливыми.

Блум просто отвернулся.

— Говорите, они отправятся на пятый уровень? — спросил он Доннелли.

— Да, — кивнул тот.

— Отсюда их могу забрать я, а вы вернётесь к другим своим обязанностям.

Доннелли стиснул зубы, зная, что в действительности у него нет никаких дел. Этот факт причинял ему острую боль, более острую, чем от обычного увольнения, и гораздо более острую, чем от пребывания в этой консервной банке, где каждый звук отдавался эхом, в абсолютной зависимости от людей, которым он не доверял и которым было на него наплевать, невзирая ни на какие кровные узы.

— Думаю, вы и мне не собираетесь говорить, что происходит, — пробормотал он в сторону Блума.

По лицу Блума скользнула едва заметная, безрадостная улыбка.

— Не собираюсь.

— Да вы сами-то в курсе дела?

На этот раз Блум всего лишь пожал плечами:

— Мне, собственно, всё равно.

Доннелли знал, что ему следовало смириться, но не мог. Он устал и замёрз. Он знал: события приблизились к критической точке. Однако не знал как, не знал почему, но сознавал, что неизвестность может стать убийственной для него.

— Первый род разделается со всеми нами. Вы что, не понимаете этого?

— Нет, — тихо сказал Блум. — Не на этот раз.

 

Глава 1

ТЕРЕЗА

— Бьянка мертва. Возвращайтесь. Вы нужны нам здесь.

Вот так для меня и началось всё это. Всего несколько слов, произнесённых знакомым голосом Мисао Смита.

Бьянка мертва.

Я стояла, уставившись на телефонную трубку, пока слова проникали в мой мозг и кровь, в каждую клетку моего тела. За моей спиной, на застеклённом балконе, раздавался шум праздничного обеда. Элли отмечала свой двадцать пятый день рождения. Снаружи бурные воды озера Верхнее были такого же серо-стального цвета, как и низко висящие над головой облака. Элли сидела во главе усыпанного конфетти стола и смеялась в странной, свойственной ей лет с четырёх манере, больше напоминающей икоту, а Джо и Дэйл поддразнивали друг друга насчёт… чего-то там. В любую секунду Дэвид уже был готов велеть им успокоиться. Но тогда они начали бы поддевать и его за то, что обращается с ними так, будто они все по-прежнему четырёхлетние дети.

Я не включала экран. Помню, что была безумно рада этому упущению. Благодаря ему моя семья не увидела того, кто прервал день рождения Элли.

Бьянка мертва.

Я не виделась с Бьянкой больше тридцати лет, но не забывала о ней ни на минуту. Она была моей первой наставницей в стражах и моей лучшей подругой все годы моей службы.

— Тереза? — раздался вопрошающий холодный голос Мисао.

— Да, да. Я здесь. — Практически здесь. Отчасти я сейчас рядом с Бьянкой, наблюдаю, как она откидывает волосы за спину. Она всегда так делала, когда становилась серьёзной. Ничто не могло подвигнуть её подстричь волосы, хотя они ей постоянно мешали.

Бьянка мертва.

— Как?..

— Не могу сказать об этом сейчас. — Голос Мисао был безжизненным и недовольным.

Я с силой сжала переносицу, надеясь, что ощущение боли заставит меня сосредоточиться. Кисть руки нервно подёргивалась. Ещё секунда — и меня начнёт трясти. Шумное веселье счастливого семейства стало понемногу утихать. Дэвид и дети заметили: что-то не так.

Мисао протяжно вздохнул, давая понять, что его терпение на пределе.

— Вы приедете?

Тысячи ответов, которые я могла произнести, пронеслись в моей голове. «Мисао, ради всего святого, сегодня же день рождения моего ребёнка! Что произошло? Скажи мне, что случилось! Нет! С этим покончено. Я им всем обещала, что не вернусь к этому никогда».

Молчание за моей спиной. Молчание в трубке.

— Завтра, — сказала я.

— Нет…

Но я отключила телефон и отвернулась. Вся моя семья пристально смотрела на меня.

Моя семья. Моя жизнь и моя душа принадлежали этим четверым. Впечатлительной смуглянке Элли, которая сегодня отмечает праздник в кругу семьи, а завтра будет заниматься с друзьями тем, о чём я предпочитаю не знать. Джо, нашей средней дочери, перекрасившейся в блондинку, чтобы как-то выделиться среди нас. Дэйлу, моему младшему, моему сыну, вылитой копии своего отца, с теми же карими глазами на красивом юном лице.

Отцу моих детей и моему мужу, Дэвиду, который встал и обошёл вокруг стола.

— В чём дело? Кто это был?

Я не могла ответить. Я просто протянула трубку, и Дэвид увидел имя звонившего. Он резко выдохнул. У нас за спиной переглядывались дети. В семье существует своего рода телепатия. Есть слова, которые нет нужды произносить. У нас к ним относилось слово — стражи.

— Они хотят, чтобы я приступила к делам завтра, — сказала я.

— И ты это сделаешь?

Я кивнула.

— Тереза… — Он произнёс моё имя, растягивая гласные.

Предупреждение. Я попыталась его проигнорировать.

— Мисао не оставит меня в покое, пока я не дам им выговориться, Дэвид. Чем раньше, тем скорее я смогу сказать ему… чтобы отстал. — Мой голос звучал слабо и менее уверенно, чем я того хотела. Факт, которого Дэвид не упустил.

— Что ещё он сказал?

Я уловила его беспомощный взгляд.

— Бьянка.

Он увидел слёзы, притаившиеся в уголках моих глаз. Остальное мой муж понял сразу.

Дэвид обнял меня. Его ладонь лежала на моём затылке. Я закрыла глаза, вдыхая его запах, окутанная его теплом, желая, чтобы эта минута длилась вечно. Но мой разум противился моему желанию. Перед глазами стояла Бьянка: молчаливая, отважная, упрямая Бьянка, с сияющими глазами. Дерзкая, решительная, беспощадная, бесстрашная. Та, с которой нельзя было состязаться в уме и проницательности. Где же она выполняла задание? Я не знала. Я потеряла её след.

«Когда, чёрт побери, я стала терять её след?»

— Ну же. — Дэвид поцеловал меня в макушку. — Мы ещё не разрезали торт.

— Верно. Верно.

Я вытерла глаза и попыталась улыбнуться детям, но ни один из них не улыбнулся в ответ. Я села за стол и протянула Элли нож. Но на самом деле вечеринка подошла к концу, и мы все это знали.

Четыре утра. Я не могла уснуть и вернулась в столовую. Мы отключили на ночь фильтр звукозащиты, и я слышала, как волны озера Верхнее с грохотом разбиваются о берег. Снаружи доносилось глухое бормотание ноябрьского ветра, нагоняющего тяжёлые тучи. Воздух сгустился, и я почувствовала, что этот ветер принесёт снег. Луна спряталась, и в окнах стало темным-темно. Я чётко представляла себе, как выгляжу: бледное призрачное существо в атласной ночной сорочке, которая колышется в тёмной глубине стекла. Я мрачно усмехнулась этой мысли. По справедливости, я вполне могла бы сейчас быть призраком.

Я потёрла за ухом, в самом низу впадины между моим черепом и шеей. Сейчас здесь была абсолютно гладкая кожа, но я всё ещё хранила горькое воспоминание о ране и боли, которую испытала, когда они причинили её моему спутнику.

Спутник или спутница — так в стражах назывался постоянный дублёр, которого использовали. Он имелся у каждого полевого офицера на случай, если тот будет пленён во вражеской зоне. Спутник — друг, помощник, опора и, если уж абсолютно не повезёт, свидетель твоей смерти.

Он — одна из тайн, которые хранят стражи. Вернее, хранили. На самом деле это больше не тайна.

Сорок лет назад, во время восстания искупителей, меня взяли в плен. Бросили в тёмную камеру и пытали, чтобы вытянуть хоть какую-то информацию. Моим тюремщикам удалось раскрыть того, кто был моим спутником, и они поспешно и жестоко отрезали нас друг от друга. Потом меня снова швырнули в темноту.

Моей спасительницей стала Бьянка. Она вытащила меня из этой чёрной дыры.

Спасла мне жизнь.

Это самое ужасное. Бьянка мертва, а меня не только не оказалось рядом, чтобы прийти ей на помощь, я даже не знала, что она в опасности.

Храп Дэйла, сопровождаемый тихим сопением, похожим на звук теплового насоса, врезался в череду моих тяжёлых, мрачных мыслей. Какой-то звуковой сигнал донёсся из кухни. В гостиной что-то загудело в ответ.

Звуки ночи. Звуки родного дома.

Этот дом был не первым, в котором я жила вместе с Дэвидом. И даже не третьим по счёту. Годами мы просто встречались от случая к случаю до того, как поженились в то время, которое могли бы назвать периодом неустроенности в наших жизнях. Тогда нам уже было порядком за тридцать. Большинство людей такого возраста успевают официально развестись по второму разу и приступить к созданию третьей семьи. Дэвид покинул отчий дом и попытался зажить своим собственным, но это ни к чему не привело, и он больше не делал попыток. Я старалась как можно скорее окутать его нормальной домашней атмосферой. Он находил меня обворожительной, похожей на раненую птичку. А я считала, что он настоящее чудо, мой спасательный трос. Мы нуждались друг в друге и, приняв это за любовь, поженились.

В сложившихся тогда обстоятельствах мы много переезжали с места на место. Бангкок, Москва, Сан-Франциско. Некоторое время мы жили на севере, в квартире на Адас-Апаба, а потом год на юге, на Марианских островах. Именно там мы или, скорее, я, и в прямом смысле слова, и выражаясь фигурально, дошла до точки. Дэвид грозился оставить меня, что в конце концов подействовало как лекарство на мой физический и моральный дух, прежде отвергавший все попытки излечения.

Когда я бросила службу, мы нашли это местечко посреди озера Верхнее. Уайткэп был маленьким молодым городком на маленьком молодом островке. Мы оба страстно желали покоя и тишины, но верили, что это ненадолго.

Оказалось наоборот: желание становилось упорнее и глубже. Несмотря на все трудности, наши сумбурные чувства переросли в настоящую любовь к новому дому и друг к другу. Мы созидали, дополняли, накапливали и хранили. Мы выяснили, какие рестораны нравятся нам обоим и где можно найти хорошего доктора или стилиста. Существовало множество более впечатляющих мест, может, гораздо красивее, но мы прикипели к этому городку. Прикипели настолько, что в то утро, когда семейный доктор возвестил о том, что я жду нашего первого ребёнка, нам ничего не оставалось, как отпраздновать это событие.

Я услышала звук чьих-то шагов по непокрытому полу и выпрямилась, сразу же насторожившись. Некоторые инстинкты никуда не исчезают. К моему отражению в чёрном стекле присоединилась фигура Дэвида. Она становилась всё ближе, пока я не почувствовала его тёплое прикосновение.

— Думаешь, это всё из-за системы Эразмус?

Я почувствовала его дыхание на своих волосах. Возвращаться к прерванным разговорам даже спустя несколько часов молчания — это было так похоже на Дэвида.

— Скорее всего. Именно это я прямо сейчас и пытаюсь анализировать.

Некоторое время мы не проронили ни слова. Лишь в его серьёзных тёмных глазах я читала немой вопрос и ждала, когда же он наконец его задаст.

— Для чего они призывают тебя? Ты могла бы поделиться с ними своими размышлениями через переговорное устройство.

— Не знаю.

Чего я не сказала — так это как сильно звонок Мисао меня напугал. Если стражи начали звонить тем, кто тридцать лет в отставке, это означало, что в одной из дюжины горячих точек, о которых мне было известно, и плюс ко всему в тех новых, о которых я могла не знать, готова была разразиться настоящая война.

Война. Древний, противоречащий здравому смыслу, пропитывающий всё своим духом, проникающий повсюду ночной кошмар, который мы изгнали из Солнечной системы, подписав мирный договор миров, Всеобщий пакт о мире и Законы человечества. Я посвятила свою жизнь тому, чтобы предотвратить её возвращение, поскольку человеческие существа заполонили всю галактику. Это усилие чуть не лишило меня рассудка и жизни. Я старалась уйти в сторону, наслаждаться миром, который удавалось поддерживать не без моего участия, но меня не покидало ощущение, что война следует за мной по пятам. Я взглянула на облака. Мне было интересно, что скрывается за ними.

— Ты могла отказаться, — сказал Дэвид.

Мне даже не пришлось ответить на эти слова. Его губы искривились. Отвращение или всего лишь разочарование? Я не знала. Оттого и тревожилась.

— Прости, Дэвид. Прости за то, что я такая. Прости за то, что приложила не все силы, чтобы уничтожить тот последний маленький камешек в моём сердце, на котором всё ещё выгравировано слово ДОЛГ. Он причинял боль, и я хотела прогнать её.

Я повернулась к Дэвиду. Темнота улицы и моих собственных мыслей осталась за моей спиной. Пришлось сильно запрокинуть голову, чтобы заглянуть в его глаза. Что-то сжалось в моей груди.

— Может, как бы то ни было, нам и так было отпущено времени сверх меры, сверх того, на что мы могли надеяться, — пробормотала я. — Может, нам следует быть благодарными за то, что это время у нас было.

— Не говори так, — жёстко прошептал он. — Мы ничем никому не обязаны за свою жизнь. Мы заработали её. Мы за неё сражались.

Он обнял меня, и я, прижавшись к его сердцу, чувствовала, как спокойно и ровно оно бьётся в ритме волн, разбивающихся о берег.

— Вернись в постель, — шепнул он мне на ухо.

— Если я до сих пор не уснула, больше не усну.

— Тогда мы не будем спать. Вернись в постель.

Я позволила ему отвести меня в нашу комнату мимо мирно сопевших во сне детей. Я позволила ему нажатием большого пальца установить на место защитный экран, предотвращающий проникновение света и звуков через порог. Позволила подойти ко мне. Позволила медленно спустить с плеч рубашку и сбросить её. Она с шуршанием опустилась на пол. Мы остались кожа к коже, под звуки ветра и волн. Я позволила ему прикасаться ко мне, и его ласки заставили забыть о том, что ожидало меня по другую сторону ночной черноты, ни о чём не думать, пока длилась эта минута, и я ощущала тепло Дэвида под своими руками.

Наконец я уснула.

 

Глава 2

АМЕРАНД

Не кто иной, как Эмилия Варус, предупреждала меня, что Тереза сыграет важную роль в моей жизни.

Я был не в лучшей форме, когда прибыл на Госпиталь, одну из обитаемых лун системы Эразмус, названную так, подобно другим, вследствие своего предназначения. Практически не осталось топлива и балласта, которые сгорели в погоне за контрабандистами, промышляющими водой. В какой-то момент, когда наш энтузиазм достиг пика, лопнул ремень безопасности, и от этого третий член экипажа, Марко Кич, пролетел через всю кабину нашего корабля. Теперь у него была глубокая рана на голове и ещё одна — на руке, а его отсутствующий взгляд заставил меня подозревать сильную контузию.

Нам пришлось двигаться в порт по инерции, почти не вмешиваясь в управление. Эмилия уже ждала нас у лифта.

— Здравствуйте, брат Амеранд, — сказала она, проталкивая вперёд каталку, чтобы Кешем и я могли уложить на неё Марко.

— Здравствуйте, сестра Эмилия.

Эмилия не была моей родственницей — так звучало вежливое приветствие детей Обливиона. Она склонилась над Марко, исследуя его колотые раны тонкими длинными пальцами. Бледную кожу, светлые волосы и голубые глаза Эмилия унаследовала от своего долго отсутствовавшего отца, но изящество фигуры было следствием окружающей её обстановки. Для медицинского персонала, как и для сотрудников службы безопасности, физическая тренированность и сила были обязательны. Не важно, насколько упорно она над этим работала, но её тело оставалось стройным, даже тонким.

Марко вскрикнул, когда длинные острые пальцы коснулись самой болезненной точки. Мой второй пилот, Кешем, уставился на Леду, которая вышла из лифта следом за нами, держа в руках корабельную документацию. Я забрал у неё бумаги, отметил, что печать была нетронута, и передал одному из клерков, стоявших позади Эмилии.

Первый Род, семья, которая правила и владела системой Эразмус, не признавал никаких электронных сетей. Их с лёгкостью можно было обратить против тех, кто стоит у власти, и поэтому разработали нечто большее для защиты системы Эразмус в целом: бюрократическую организацию преданных шпионов с поистине банальным названием.

Клерков, как и сотрудников службы безопасности, выпускала военная академия. По сути, ими становилось большинство курсантов. Практически никто не хотел добровольно быть клерком. Не находилось тех, кому это могло бы понравиться. Ну и кому может понравиться некто, чья работа состоит в том, чтобы держать тебя в заложниках?

— Доложите о выполнении задания через четыре часа, капитан Жиро, — сказала одна из клерков. Её голос, тонкий и высокий, неприятно пронзал мой слух. Я кивнул. Она сделала знак коллеге, которая протиснулась мимо нас и исчезла в кабине лифта. — Вы двое можете пройти со мной сейчас. — Она указала пальцем в сторону Кешема и Леды.

Мои ребята проследовали за ней по коридору в главный госпитальный комплекс с самыми безучастными лицами. Стандартная процедура: не дать нам время согласовать друг с другом ответы. Кто знает? Может, мы как-то связаны с теми контрабандистами, чей корабль только что преследовали.

Эмилия губкой смывала кровь с лица Марко. Он спокойно лежал на каталке с закрытыми глазами и умиротворённым выражением лица. Я догадался, что она дала ему успокоительное. Она подняла глаза и встретилась со мной взглядом.

— Ничего серьёзного, Амеранд, — сделала она заключение. — Болит и причиняет беспокойство, но жизни угрозы нет. Мы наложим швы и поместим его под наблюдение, просто чтобы убедиться в этом. Согласен?

— Ты обещаешь?

Эмилия Варус и я выросли вместе. Когда я стал обучаться на факультете, готовившем сотрудников службы безопасности, она поступила на медицинский. Она не просто выдержала конкурс в академию, но и блестяще проявила себя за годы учёбы, заслужив звание врача общего профиля. Это дало ей право работать в непредвиденных, изменяющихся условиях, не позволявших тратить время на особые раздумья. Переломы и ожоги, порезы и слёзы были её специализацией, как и целая масса проблем, называемых ею неорганическими изменениями, которые, насколько я понимаю, главным образом касались людей, пытавшихся провезти контрабанду под своей собственной кожей.

Как следствие, она много общалась с сотрудниками службы безопасности, а мы, соответственно, часто с ней виделись. Я не имел особых обязательств перед Марко, но он был одним из моих людей, и я хотел, чтобы он оказался в руках того, кому я мог доверять.

— Да. Это не займёт много времени. — Эмилия задумалась. — Как насчёт встречи наверху, в комнате отдыха 12?

— Ладно, — согласился я, когда она взялась за каталку и сдвинула её с места. — Увидимся.

Я слегка кивнул, видя, как она собирается завернуть за угол, направляясь налево. Я же пошёл направо, углубляясь в пастельно-серебристый комплекс, каковым являлся Госпиталь.

За исключением нескольких спальных районов, зарезервированных для состоятельных пациентов, Госпиталь ничем не напоминал город внешним видом. Дороги, транспортные спуски и пешеходные коридоры — всё это рождало ощущение замкнутости. Доступ был разрешён лишь в некоторые места, и, раз вы сюда попали, надо было забыть о возможности расслабиться или развлечься до тех пор, пока вы не оказывались на территории общественных портовых площадей. Сотрудники службы безопасности были устроены здесь не на высшем уровне, но с удобствами. У нас имелись собственные спальни, гостиные для отдыха и развлечений и маленькие столовые с прекрасными запасами провизии. Широкий диапазон освещения позволял то приглушать свет, то делать его ярче, создавая ощущение ясного дня и тёмной ночи. Всю прелесть этого я осознавал лишь в немых глубинах своего сознания.

Комната отдыха 12 была простой, но удобной, и в настоящий момент в ней не было никого, за исключением болезненно выглядевшего мужчины, которого, как мне показалось, я уже где-то видел. Значительное число детей Обливиона заканчивало свои дни именно на Госпитале. Там не было лишнего народа, зато имелось много пищи и воды, что делало это место особенно привлекательным, даже если просто скрашивало ожидание медицинского персонала.

Я устроился в угловой кабине. Из-за недостатка гравитации мебель была надежно закреплённой и прочной. Кабины и столы, кресла и кушетки — всё это было привинчено к полу и имело металлические каркасы, пружинные сиденья и объёмные подушки. Мужчина, наполовину узнанный мной, спешно пронёсся с чайником и керамической кружкой. Он устремил глаза в пол, избегая встречаться со мной взглядом, и заторопился прочь, выполнив мою просьбу захватить вторую кружку для меня. Я позволил ему уйти. Он не хотел, чтобы я его узнал, а я не имел никаких причин идти против его желания.

Кроме того застенчивого человека и тихо жужжащих управляемых роботов для чистки ковров и стен, мой покой ничто не нарушало. Я налил себе кружку смолисто-чёрного крепчайшего чая и успел выпить почти половину, когда, наконец, в дверь вошла Эмилия.

— Здравствуйте ещё раз, сестра Эмилия, — сказал я.

Она проскользнула в кабину рядом со мной. Я наполнил ещё одну кружку и пододвинул ей.

— Здравствуйте, брат Амеранд. Вы хорошо выглядите.

Полагаю, что это было весьма правдиво. В жизни мне досталось немало тяжёлой работы, так что косточки мои крепки и тело в общем-то тоже.

— И вы, — вежливо ответил я.

На самом же деле меня поразило, что Эмилия выглядела почти разбитой. На ней были традиционные для людей её профессии белый плащ и брюки. На перчатках — ни единого пятнышка, но остальная униформа казалась мятой. Могло показаться, что в ней спали, но я знал наверняка: она даже близко не подходила к своей кровати по крайней мере в последние двадцать четыре часа.

— Так чем же они заставили вас заниматься? — спросил я без всякого умысла.

— Спросите, чем они не заставляли меня заниматься? — усмехнулась она. Её острое лицо выглядело принуждённым. Глубокие морщины прорезали высокий лоб и залегли между бровями. — Кругом столько шума и гама из-за появления этой группы праведников из миров Солнечной системы.

— Как, ряды посвятивших себя благотворительности пополняются?

И зачем устраивать шумиху вокруг новых деятелей благотворительных организаций? Но я не стал задумываться над этим вопросом.

Эмилия раздражённо передернула костлявыми плечами:

— Думаю, да. Но в дополнение к своим обычным сменам на работе мне пришлось побывать на дюжине конференций, касающихся новых мер предосторожности и мероприятий, которые необходимо осуществлять в их отношении. Приказ исходит из Фортресс, — тихо добавила она.

Какое Фортресс дело до этих праведников? Вернее, что сделали эти праведники, чтобы Фортресс заинтересовалась ими? Но всё, что я сделал, — это приподнял брови и отхлебнул ещё один глоток чая.

Единственными людьми из миров Солнечной системы, которых я непосредственно знал, были те, кому дозволялось оказывать содействие с гуманитарной помощью. Когда-то мы, обитатели системы Эразмус, были очень богаты, или, скорее, те из нас, что были свободны, жили относительно богато, а Кровавый род славился своим поразительным богатством. Однако со времени изобретения гиперпространственного двигателя для путешествий со сверхсветовой скоростью свободных материальных ценностей осталось в ходу гораздо меньше, и Кровавый род охотно позволил другим людям кормить и заботиться о тех, кто перестал быть для них источником дохода.

Эмилия отпила ещё чаю и с гримасой на лице произнесла:

— На твоё счастье, они перевозят их на Дэзл…

— О, какая радость!

— А я ответственна за получение данных. — Она нежно улыбнулась. — По крайней мере, это позволит нам видеться чаще.

— Получение данных? — спросил я.

Эмилия неторопливо кивнула:

— Всего лишь биосканирование и сбор образцов, но всё это имеет первостепенную важность. — Позади нас гудели уборочные приспособления, скользя взад-вперёд по ковру и вверх-вниз по стенам. — Это великолепная возможность, — добавила Эмилия. — Я действительно рада, что мне выпал шанс успешно претворить в жизнь новую программу.

Минуту мы сидели в тишине. Как капитан службы безопасности, я имел гораздо больший допуск к секретной работе, чем она. Теоретически она не могла сообщить мне ничего такого, о чём бы я не слышал, но мы оба знали вполне достаточно для того, чтобы не слишком доверять всем этим слухам. Робот-уборщик обогнул нашу кабину и, переместившись, заскользил под одним из пустых столов в поисках крошек.

Вопрос, который вы должны себе задавать, находясь под постоянным наблюдением, вовсе не «А не подслушивает ли кто меня?», но «Обращает ли кто-то на меня внимание?». Эмилия оказалась вовлечённой в изменение обычного порядка вещей. У неё были все основания подозревать, что к ней приковано внимание клерков. Ей приходилось быть крайне осторожной, и я должен был уважать её за это.

— Как поживает моя мать? — внезапно спросила Эмилия.

— С ней всё в порядке, и Париск шлёт привет. — Семья Эмилии, надо мне это было или нет, присутствовала в моём патрульном расписании.

— Можете взять у меня письмо?

— В любой момент. Я здесь по крайней мере ещё шесть часов. Вы можете оставить его в Порту 9, чтобы я забрал его оттуда.

Видеозвонки домой стоили дорого. Плата за доступ была бы прибавлена к тому, что она задолжала Фортресс, и вместе с расходами на её образование, жильё, питание и дыхание всё это составляло весьма внушительную сумму. Эмилия была непреклонна в решении выплатить свой долг. Меня интересовало лишь то, учитывалась ли её новая обязанность как бонус в его погашении и не поэтому ли она приняла её на себя.

Эмилия кивнула, быстро глотнула чаю и взглянула в сторону закрытой двери. Это мгновение затянулось. Робот-уборщик щёлкнул на стыке стен и двинулся назад. Жужжание того, что чистил пол, слегка поутихло, когда он случайно застрял в каком-то отверстии.

Мы болтали о пустяках, о старых друзьях — ни о чём больше. То и дело для проформы вставляли что-нибудь позитивное в отношении своих миссий и заданий, пока, наконец, Эмилия не допила свой чай.

— Увидимся, — сказала она.

— Мы отправляемся туда, где нужны, — признал я.

Я протянул работнику кухни кружки и чайник. Эмилия, прощаясь, коснулась моей руки и одарила меня нежнейшей улыбкой. Я накрыл её руку своей. Дружеский жест, не более того.

Иногда мне хотелось от неё чего-то большего, и иногда, я думаю, ей хотелось чего-то большего от меня. Но казалось, эти желания не совпадали во времени.

По крайней мере, я так считал. Так было проще.

Мы разошлись. Она вернулась к своим обязанностям, я — к опросу, ожидавшему меня после выполнения задания, что было не более неприятным, чем вообще могут быть подобные вещи. Клерк, говорившая высоким голосом, прокрутила для меня запись, останавливая её в ключевых местах, чтобы задавать вопросы, на которые я отвечал как можно короче.

У неё не нашлось причин задерживать меня, и я был отпущен с разрешением отбыть на Дэзл через девять часов.

Надо было убить кучу времени. Я оставил Эмилии послание и направился в Порт 9.

Он был самым большим общественным портом на Госпитале. На входе порт был снабжён переходным шлюзом, и дежурные офицеры тщательно досматривали каждого, чтобы убедиться в том, что тот не пытается провезти запрещённый груз.

Я был чист как стекло, и мне позволили войти. Когда дверь переходного шлюза с хрипением распахнулась, на меня хлынула волна запахов и шума. Передо мной был самый настоящий людской муравейник, движущийся и многоцветный, занимающий настолько большое пространство, что его невозможно было объять единственным взглядом, но при этом слишком маленькое для того, чтобы уместить такую толпу. Аромат горячего масла окутал несущийся со стремительной скоростью гул голосов. Возгласы приветствия или ликующие победные крики игроков скользили по волнам, отдающим нотками цитрусов и густой угольной смазки. Через прозрачный потолок смотрело чёрное небо. Кричаще яркие сферы газовых гигантов и блестящий белый диск Фортресс, ледяной и зоркий, свысока следил за всеми нами. Я заставил себя забыть о чёрном вакууме с его белым оком и смешался с толпой.

Госпиталь — одна из лун Эразмуса — никогда не прекращала жить по двадцатичетырёхчасовому расписанию, поэтому портовая площадь была переполнена, когда бы вы ни прибыли. Хаотически расположенные проходы были окружены ларьками с едой и напитками или большими изолированными помещениями, где можно было арендовать спальное место с любой целью. Там были стойки с развлечениями и небольшие помещения, в которых можно было уединиться, экраны, чтобы узнавать новости и посылать сообщения, в которых, естественно, сохранялась вся прошедшая через них информация. Там было даже несколько легальных, специально отведённых мест для азартных игр, всегда пользовавшихся большой популярностью. И, как и в любом порту, там было нечто вроде плавучей ярмарки вакансий, проходящей для кораблей, которым выпало счастье обладать торговой лицензией.

Несмотря на постоянное движение, ковры в портовых галереях были безукоризненно чистыми. Полированные стены блестели от постоянной чистки, но гул и суета толпы заглушали жужжание и щёлканье управляемых роботов-уборщиков, что было одной из составляющих вопроса. Подразумевалось, что еда, игры и дешёвые напитки помогали забыть обо всём. Так надо было. Полагаю, это иногда срабатывало, потому что клерки строго придерживались этой системы.

Я остановился у справочного бюро и благодаря своей униформе немедленно получил доступ к экрану, чтобы мог узнать о нынешнем статусе своего корабля и местонахождении остальных членов моего экипажа. Леда и Кешем не теряли времени даром, пользуясь портовыми привилегиями. Я не собирался сокрушаться по этому поводу, поскольку через шесть часов они объявятся совершенно трезвые и твёрдо стоящие на ногах.

Я бродил, просматривая товары, наблюдая за такими же, как и я, гостями порта. Некоторые, глядя на мою униформу, одобрительно кивали, другие — подозрительно щурились. Я не обращал особого внимания ни на тех ни на других. Я бился над разгадкой слов Эмилии о её новом задании, стараясь соотнести это с тем, что мне было известно о приоритетах Кровавого рода: во-первых, как выжить и, во-вторых, как приумножить свои богатства.

Бесцельно бродить мне надоело довольно быстро, и я направил свои стопы к небольшому ларьку почти в центре галереи. На нём не было вывески, но он был знаком каждому как «У Наны». В те дни его держала молодая женщина, которая выросла в этой галерее и переняла секреты кулинарии от своей матери, которую звали Нана, и своей бабушки, которую тоже звали Нана. Лучше её рыбных тако и рагу с рисом нельзя было найти во всей системе Эразмус.

Я вдыхал запах пряностей, подходя к ларьку, сооружённому из вплотную подогнанных друг к другу досок, оставшихся главным образом от старой мебели. Нынешняя Нана наградила меня мимолетной редкозубой улыбкой и наполнила керамическую тарелку тако и пончиками такими горячими, что можно было обжечь пальцы. Быстро схватив тарелку, я отошёл в сторону и уже поднёс руку с едой ко рту и приготовился её попробовать, когда мой глаз поймал быстро промелькнувший в толпе белый цвет медицинской униформы. Когда я вновь обратил свой взор в том направлении, в толпе я увидел Эмилию. Я воспрянул было духом, но потом заметил, с кем она говорит.

Поставив тарелку на прилавок Наны, я стал проталкиваться сквозь толпу. И Эмилия, и стоявший рядом с ней мужчина одновременно взглянули на меня, вздрогнув при моём внезапном появлении.

Мы уставились друг на друга, и мужчина улыбнулся, сверкнув аметистовым зубом, заменившим ему один из клыков.

— Привет, брат Амеранд.

— Капа Лу, — произнёс я шёпотом.

Эмилия высвободила руку из его цепких пальцев.

Капа перевёл свой взгляд с меня на Эмилию:

— Так-так. Вот это совпадение во времени.

Капа, Эмилия и я в детстве вместе бегали по тоннелям и делали попытки предъявлять права на улицы Дэзл после произошедших перемен. Мы, он и я, пять лет проучились бок о бок в Академии безопасности.

После этого Капа исчез.

— По крайней мере, теперь мне ясно, откуда у тебя в разговоре берутся подобные мысли, — сказал Капа, обращаясь к Эмилии.

— Думай что хочешь, — проворчала она.

Наконец-то я обрёл способность говорить.

— Как, чёрт возьми, ты оказался здесь?

Капа округлил глаза.

— Как уже пытался рассказать доктору Варус, — имя и звание Эмилии он произнёс с усмешкой, — я расплатился за всё. Чист и живу в согласии с законом. Проверьте мои документы, если сомневаетесь. — Он кивнул в сторону информационной стойки на другой стороне прохода.

— Да как же это произошло?

— Я узрел свет, брат мой. Преступление не вознаграждается, а жить с нечистой совестью слишком тяжело. — Капа ухмыльнулся, снова сверкнув бледно-лиловым зубом.

Я видел эти слова выгравированными на стенах тоннеля у ворот Обливиона. По крайней мере, часть их. Стирать старые надписи было у нас весьма популярно.

— Итак, чистый — то есть в дружбе с законом — и расплатившийся за всё, что ты делаешь здесь?

Капа посмотрел на Эмилию, а Эмилия — на него, но задержала взгляд всего на секунду и отвернулась.

— Не могу, — сказала она, обращаясь скорее куда-то в толпу, чем к нему.

В жёстких глазах Капы вспыхнул гнев.

— Ты же всегда доверяла мне.

— До того, как ты ушёл в тень, — произнесла она.

— Это что же такое? — Они оба забыли обо мне. Капа шагнул к Эмилии, его лицо выражало мольбу, но голос звучал бесстрастно. — Прости, Эмилия. Прости, что моё исчезновение создало для тебя столько трудностей и неприятностей…

Она пристально смотрела на него, открыв от удивления рот.

— Меня целыми днями держали взаперти с клерками, и беспрерывно, навязчиво повторялись все мои записи. Капа, ты оставил меня с этим. С этим. — У него перед лицом мелькнули её слишком тонкие руки. — На десять лет!

— Прости меня, Эм, — нежно произнёс Капа. — Ты даже не представляешь себе, какой ценой мне удалось попасть сюда хотя бы теперь.

— Тебе не следовало появляться здесь. Я и сейчас нахожусь под пристальным вниманием, и мне придётся объясняться с ними.

Она повернулась и шагнула в толпу. Капа хотел броситься вслед за ней, но на его пути встал я. Он поднял руку. Обычный жест для тех, кто привык прибегать к грубой силе. Но он ещё раз взглянул на мою униформу, и как-то само собой рука его опустилась.

— Так что же ты делаешь здесь на самом деле? — спросил я.

Эмилия была не единственной, кто пострадал из-за дружбы с Капой. На следующее утро после его исчезновения из академии я стоял в строю и был с пристрастием допрошен преподавателями и клерками. Я рассказал им, что он предпочёл теневую сторону жизни и вступил в ряды контрабандистов, воров и прочих созидателей хаоса, — то, что они и сами уже прекрасно знали. У меня было предчувствие, что случится нечто подобное, но я им не говорил, а они, слава богу, меня не спрашивали. Я также не спрашивал, а они не говорили, что нашли последнее письмо его родителей, в котором те писали ему, что собираются покончить с собой.

Я так никогда и не узнал, как оно к ним попало.

Взгляд Капы скользнул мимо меня, следя за Эмилией. Потом он взял себя в руки. Улыбнулся той хитрой улыбкой, которую я помнил ещё с тех пор, как мы были детьми. Теперь было странно видеть эту улыбку на покрытом шрамами лице мужчины.

— Что я здесь делаю? Немного того, немного другого. — Он махнул рукой. — А ты, брат?

— Немного того, немного другого, — ответил я.

— Не в этой форме. — Он скрестил на груди руки и внимательно посмотрел на меня. — Тебе следовало сбежать со мной.

— У меня были свои причины. — Я пожал плечами и с тревогой оглянулся.

Я очутился в опасном положении, и если Капе было всё равно, то мне — нет. Всего лишь то, что я стоял здесь с ним, — веская причина, чтобы быть втянутым в пренеприятнейшее расследование, но я не собирался отпускать его, пока не удостоверился бы в том, что прошло достаточно времени и Эмилия смогла уйти.

— Твои причины погубят тебя, — сказал он серьёзно.

— Не раньше, чем твои погубят тебя.

Глаза Капы сузились.

— Может, да, может, нет. Может, на некоторое время мы оказались в одной команде.

— О чём это ты говоришь?

Уголок его рта приподнялся. Я был в его руках, и он прекрасно это знал.

— Сними куртку, и я скажу.

Я фыркнул:

— В форме или без неё, я всё ещё сотрудник службы безопасности.

Он пожал плечами:

— Может быть. Сними куртку, и я скажу.

— О, да ради бога…

Я стянул с себя куртку и перекинул её через плечо. Это было полным безрассудством, но я хотел выбраться отсюда с чувством, что действительно узнал что-то важное. Если бы позже мне припомнили этот случай, я мог бы использовать это в качестве оправдания. Можно было сказать, что я пытался выудить у Капы информацию.

Капа ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу:

— Так-то лучше, брат Амеранд.

Он медленно побрёл прочь. Обогнув стену, остановился между двумя дверями, ведущими в разные помещения. Я бы поставил все свои средства на то, что ему каким-то образом удалось узнать о системе передвижения уборщиков, и он привёл меня в такое место, где по крайней мере какое-то время стояла мёртвая тишина.

Капа прислонился к стене и оглядел меня сверху вниз. Я заставил себя ждать. Капа любил хвастать и никогда не отличался особым терпением. И вскоре оно пропало.

— Сюда текут новые денежки, Амеранд. Новые возможности. Может быть, ты уговоришь Эмилию изменить отношение ко мне.

— Это что, касается новой группы праведников из миров Солнечной системы?

Мои слова удивили его.

— Ты уже слышал? — Но через пару мгновений он угомонился. — Да, стоило догадаться.

— Капа, — сказал я, — эти люди строго соблюдают закон. Они не станут связываться с контрабандистами.

— Ещё раз повторяю, брат, я сейчас дружу с законом. — Капа обводил порт блуждающим взглядом, задерживая его на астронавтах, стоявших группами, торговцах и беседующих. Кто-то из игроков в кости громко вскрикнул. Карты и долговые расписки переходили из рук в руки под взрывы всеобщего смеха. — Многие люди думают, что новые правители Первого рода уже сейчас решили тут всё основательно перетрясти. В такой обстановке всегда найдутся наличные для того, кто знает толк в игре.

Это значило, что кто-то ему платил и этот кто-то уже приложил немало сил, чтобы удалить его регистрационные данные.

Кто-то купил Капу.

Меня затошнило от этой мысли. Я не мог понять почему. Я ненавидел всё, чем он занимался. Ненавидел контрабандистов и тех, кто создавал хаос, потому что они кормили банды и властителей тоннелей. Ненавидел то, как он будто невзначай предложил мне отречься от семьи ради клерков и их палачей. Но я всегда странным образом… уважал Капу. Из всех людей, которых я знал, он единственный был настоящим хозяином самому себе.

— Капа, не надо ввязываться в это. Эмилия говорит, что в этом деле Фортресс проявляет особый интерес.

— Лучше поверь мне.

Я ткнул его пальцем в плечо. Взгляд, которым он наградил меня, был угрожающим, но, по крайней мере, он смотрел на меня.

— Не связывайся с Фортресс, Капа. Повторяю, сэо — не такие, как прежние Лу и Би. Они тверды, как алмаз, а их ум острее вдвое.

Он хотел хлопнуть меня по руке, но я отдёрнул её.

— Я знаю, Амеранд. Именно об этом я и стараюсь рассказать тебе. — Он наклонился совсем близко. Запахло виски, табаком и потом, но глаза его были ясными. — Старался рассказать и ей.

Холодная дрожь пробежала по моему телу.

— Ты выражаешься туманно.

— Я выражаюсь очень ясно. Ты просто не хочешь верить в то, что слышишь. — Он снова пожал плечами. Его неутомимый проницательный взгляд блуждал по портовой площади, останавливаясь на том, что позже могло пригодиться. — Сэо задумали нечто особенное по отношению к мирам, а мы все хотим помочь Эразмусу и все вместе поднимем восстание.

У меня пересохло во рту.

— Капа, даже не думай втягивать в это Эмилию, иначе я убью тебя голыми руками.

— Новость для тебя, брат. — Он ткнул меня пальцем в плечо. Один раз. — Её уже втянули. Я здесь, чтобы вытащить её.

С этими словами он медленно побрёл прочь через свободную от людей портовую площадь.

 

Глава 3

ТЕРЕЗА

Когда я проснулась на следующее утро после звонка Мисао, мне удалось справиться с чувством вины и страхом, вызванными известием о смерти Бьянки. На смену им пришёл праведный гнев. О чём, чёрт подери, думал Мисао, когда звонил мне в день рождения моей дочери? Если он считал, что может вмешиваться в мою жизнь всякий раз, когда ему вздумается, то понял, что не стоит этого делать. Ему просто следовало выждать, когда я почувствую себя хорошо и буду готова к встрече с ним.

Мне хотелось подольше побыть с семьёй. Дэвид приготовил свой классический завтрак для восстановления душевного равновесия: вафли со сливочным маслом и кленовым сиропом или, по желанию, с мороженым. Это желание неизменно присутствовало у детей. У всех, кроме Джо, которая ела свои вафли без ничего в подтверждение каких-то идей, недоступных пониманию непосвящённых. Не спрашивайте меня каких. Бекон и яблочный компот Джо тоже отвергла. Говоря с детьми о пустяках, я пила уже третью чашку кофе.

Всё это время я чувствовала на себе взгляд Бьянки. Пристальный взгляд мёртвых глаз давил прямо на тёмную впадину под моим черепом. Я старалась по возможности игнорировать это ощущение. Если мне не вполне это удавалось, дети ничего не говорили. Да и Дэвид тоже.

Джо в тот день готовилась к отъезду, возвращалась в Гонконг на орбитальном самолёте. Элли и Дэйл не собирались ночевать дома. Мы с Джо вместе доберёмся по канатной дороге до порта Эшланд. Там я попрощаюсь с ней и сяду в сверхскоростной экспресс до Чикаго. Примерно к пяти буду в офисе. Если Мисао хотел изводить меня как можно дольше, что ж… Ему придётся для этого поголодать, что послужит ему уроком…

Я лгунья.

Вот что происходило на самом деле.

Я была испугана. Я делала всё, чтобы не допустить этого. Я боялась того, что произойдёт, когда я снова войду в это здание. Боялась мыслей и чувств, которые возникнут у меня после рассказа о том, что стряслось и как умерла Бьянка. Я не хотела оставлять семью, смеющуюся шуткам десятилетней давности за столом с отбитыми краями, уставленным едой, обеспечивающей повышение уровня холестерина у меня и у Дэвида.

Но ни камешек в моём сердце, ни холодный взгляд Бьянки на моём затылке не покидали меня.

— У тебя подёргивается глаз.

Я резко обернулась и уставилась на Джо, которая в ответ состроила мне гримасу. С небольшими рюкзаками за спиной, свалив в кучу рядом с собой багаж Джо, мы стояли на платформе в ожидании вагона канатной дороги.

Снаружи налетевший с озера ветер трепал прозрачные защитные экраны, но здесь, внутри, нам было тепло и уютно, и мы могли без всякого риска наблюдать сильный шторм, разбушевавшийся на озере Верхнее. Платформа была полностью в нашем с Джо распоряжении. Поездка по канатной дороге в такой день — не для слабонервных. А мне даже нравились серо-стальное небо и волны, неистово пляшущие под музыку ветра.

Когда-то на Великих озёрах велись войны. Грязные и отвратительные — войнушки, в которых была замешана контрабанда. Во время которых взрывали трубопроводы, голодали местные жители и процветал рабский труд. Это сейчас моя семья мирно существует на искусственном островке посреди озера, где архитекторы воплотили в жизнь своё увлечение закалённым стеклом и прессованным деревом, потому что считали: раз вы решили поселиться посреди озера, то это ради наслаждения его видами. Вот они и хотели быть уверенными в том, что вы получите от созерцания максимум удовольствия.

Под нами вздымались серые волны, но вдалеке можно было разглядеть тёмно-зелёный и красный цвета поросших лесом утёсов. Скоро они побелеют от снега, как та череда облаков, застрявшая, как в ловушке, между небом и водой.

— Ну, скажешь мне, наконец, кто такая эта Бьянка?

Джо скрестила на груди руки. Её длинные светлые волосы были уложены на макушке в замысловатую причёску из искусно завитых локонов с красноватыми кончиками. Она отказалась надеть шляпу и сильно куталась в пальто чёрного цвета, составлявшего абсолютный контраст её неестественно светлой матовой коже. Облегающие красные сапоги делали её ноги ещё стройнее, а красный шарф больше привлекал внимание к её тонкой шее, чем согревал. Я бы не сказала, что выглядело это красиво, но завораживающе — да. Как и её речи.

— Папа всегда велел нам избегать вопросов о стражах, нельзя было спрашивать ни о чём, — продолжала Джо. — Он велел нам позволить тебе заниматься миротворческой деятельностью. Именно в этом состояла твоя работа. Примирять. — Джо вскинула голову. — И как же это удаётся?

— Джо… — начала я, но прибыл состав — вереница вагонов, разноцветных и подвижных, висящих на белой паутине, натянутой от башни к башне над неспокойными водами озера.

Двери плавно раздвинулись, и из вагона выбралось несколько пассажиров. Мы шагнули внутрь, продемонстрировав перед мониторами на двери свои ладони. Я направилась к местечку у окна и, сняв свой маленький рюкзачок, пристроила его на ручке перед собой. Капли дождя барабанили по стеклу и, стекая, собирались в крохотные лужицы, в каждой из которых мерцали мельчайшие кристаллы льда.

«Отвратительная погода, которая будет сопровождать нас всю дальнюю дорогу. Как метафорично».

Джо плюхнулась на сиденье рядом со мной, положив рюкзак на колени.

— Ты что-то говорила?

За правым ухом зарождалась боль. Непрерывная дрожь.

— Ничего, не беспокойся.

Вагон слегка качнулся и двинулся вперёд. Быстрее чем за минуту мы уже скользили над водами озера, плавно и стремительно направляясь в сторону берега.

— Не беспокойся о своём, не беспокойся, — резко выпалила Джо. — Ты скажешь мне, кто такая Бьянка?

Я вздохнула. Упрямая девчонка. Упрямая женщина.

«Так похожа на свою мать», — сказал бы Дэвид. Нет, говорил, и не раз.

— Бьянка занимается… занималась… поиском и сбором данных.

— Что-то вроде аналитика?

Укол раздражения. Как она могла не знать об этом? Потом я вспомнила. Могла, потому что я постоянно отказывалась говорить об этом и с ней, и с её сестрой и братом. И, несмотря на то что стражи афишируют то, что без острой необходимости не засекречивают сведения, мы никогда не предаём гласности свои звания и сферу деятельности.

Они не предают. Я имела в виду — они, а не мы.

— Да, это вроде аналитика, — ответила я, сплетая пальцы. — Бьянка отслеживала поток данных, мимолётно проскользнувших или весьма надёжных, во взаимосвязи, в определённой ситуации. Если она получала к ним доступ, это было во благо для всего мира. Трудилась годами, если это требовалось. Когда её работа подходила к концу, она могла предсказать в реальном времени критические моменты принятия решений: люди, источники новостей, сплетни — что угодно имело значение. Если появлялась возможность контролировать все особенности, указанные ею, не составляло труда утихомирить любую горячую точку не позднее чем через пару недель. Она всегда была права. Всегда.

— А искусственный интеллект с задачей не справлялся?

— Не настолько хорошо, как она. — Я слабо улыбнулась, вспомнив яркий блеск в глазах Бьянки и резко изогнутые в усмешке губы в тот миг, когда она наконец находила ответ.

«Понятно, — прошептала бы она, глядя на экран. — Вот вы и попались».

— Бьянке, можно сказать, практически удавалось предчувствовать ход человеческой мысли. Она знала, кто воспользовался намёком или указанием своих супругов, кто — своих любовников, кто — детей. Дай ей неделю там, где говорят на знакомом языке, она бы поняла, на кого из услышавших сплетни какие именно слухи повлияли и как эта цепочка привела бы к центру какой-то властной структуры, независимо от того, насколько глубоко была скрыта власть реальная. Это страшно.

Джо понадобилась минута, чтобы переварить сказанное. Она только плотнее завернулась в пальто и наблюдала за приближением берега, увенчанного кронами вечнозелёных деревьев.

— Вы были подругами? — наконец спросила она.

Я моргнула. Как можно объяснить свои отношения с тем, кто служил под твоим началом больше двадцати лет? Как распутать паутину, в которой переплелись долг и любовь?

Как можно объяснить свои отношения с тем, кто спас тебе жизнь?

— Да, — ответила я, потому что так было проще всего. — Мы были подругами.

— В таком случае я сожалею, что ты её потеряла.

— Благодарю, — произнесла я излишне любезным тоном. Я наблюдала, как Джо вверх-вниз покачивала ногой, отстукивая каблуком по полу какой-то тревожный ритм. Судя по всему, она ещё не исчерпала себя.

— И ты тоже этим занималась? Когда была стражем, ты тоже работала аналитиком?

Я вздохнула. За этот допрос с пристрастием мне было некого винить, кроме самой себя.

— Нет. Я была полевым командиром.

— Папа никогда нам не говорил, — подчеркнула Джо.

— Знаю, — согласилась я.

Красный каблук её сапога громко стучал об пол. У меня задёргался глаз. Ещё один звук всплыл из глубин моей памяти. Я почувствовала, как он режет слух, как действует на всё моё существо. Громкий стук. Я ощутила запах гари.

— Однако они так никогда и не покинули нас, — проговорила Джо. — Стражи. Их дух всё время витал в воздухе. Так бывает, когда чувствуешь запах, но никак не поймёшь, откуда его принесло.

Тот запах. Гарь. Я знала, откуда он пришёл — из прошлого. Останься. Останься со своей дочерью. Я вздохнула:

— Ладно, Джо. Ты права. Нам следовало сказать тебе. Прости.

Она не поверила мне, но успокоилась, и в это мгновение я не желала большего. Позже я буду сожалеть об этом. В тот момент уже сожалела. Следовало ехать одной. Моя семья здесь совершенно ни при чём.

Мы высадились из вагона в Международном транзитном порту Эшланд. Его заполонили люди, робокары и автоматические приспособления обеспечения безопасности. Гул самолётов перекрывал волну тысяч голосов.

Я крепко обняла дочь в проходе под аркой между платформами и выходами к самолётам. Джо обняла меня в ответ, прижавшись лицом к моему плечу, и я почувствовала, что её захлестнула волна любви и нежности, поток теплоты, растапливающий холод. Я долго не отпускала её, и она позволила мне уйти.

Она отпрянула и осталась на расстоянии вытянутой руки от меня. В ней всё ещё жила маленькая девочка, и теперь её вполне можно было разглядеть, если знать, как проникнуть за щит бледно-голубых глаз, обманчивое выражение которых выдавало искушённую и умудрённую опытом женщину.

— Ты же позвонишь, правда? — искренне спросила она. — Скажи, что не уедешь, не позвонив.

— Я никуда не собираюсь уезжать, Джо.

Её лицо выражало недоверие, и мне захотелось взять свои слова обратно. Джо ушла, пробираясь через толпу, уверенно и не оглядываясь назад.

Я стояла на том же месте, пока всё тепло её объятий не остыло, превратившись в новый пласт льда внутри меня.

Я могла бы вернуться. Я могла сказать, что это не важно, и вернуться домой. Я была не у дел. Я была свободна. Эта война (если это была война) — для других людей. Я была слишком стара, слишком изранена, слишком долго далека от всего этого.

Но я шагнула в поезд, идущий в Чикаго. Я нашла свободное место у круглого окна в вагоне первого класса и наблюдала, как мимо проносятся неясные образы и расплывчатые серо-зелёные очертания мира, который я только что покинула.

 

Глава 4

ТЕРЕЗА

Чикаго — второй по значению город, Город номер два. Факт, служащий постоянным источником раздражения. Вечно юное, младшее дитя, оно заслужило славу шумного, громогласного, непокорного и гордящегося собой даже в поражении. Во времена войн на Великих озёрах Чикаго не отгородился от них, как Торонто, и не менял своих позиций несчётное количество раз, как Детройт. Чикаго оставался верным своим собственным традициям и распахивал свои ворота перед всеми, превратившись в свободный порт, где было позволено всё, за исключением грубого вмешательства в чужие дела.

Сейчас это один из самых высотных городов мира, место с лазерным светом и живущими солнечной энергией башнями: беломраморными, песчано-рыжими, гранитно-розовыми, хрустально-прозрачными, алмазными, рубиновыми, янтарными, изумрудными и сапфировыми. Вагоны канатной дороги, надземные поезда на магнитной подвеске и пешеходные переходы со стенами из закалённого стекла соединяют эти башни друг с другом. Эта блестящая городская паутина растянута над руинами старого, приникшего к земле города с заброшенными парками и другими древностями. Некоторые из таких районов — живущие собственной жизнью анклавы — существуют в сумеречном свете нового города, а в других постепенно разрушаются памятники прошлого, как значительные, так и не очень. Толпы людей наводняют эти призрачные места на Хеллоуин и в День святого Валентина, соперничая с потоками народа, заполняющими Новый Орлеан в День Екатерины.

Среди самых живучих призраков — Юнион Стэйшн.

— Вниманию пассажиров: Юнион Стэйшн — действующая зона рекламы и объявлений. Если вы не желаете вводить / загружать / получать персональные объявления, пожалуйста, отключите все устройства ввода данных.

Я убедилась, что мой телефон отключён, подхватила пальто и перчатки и перекинула свой рюкзачок через плечо. Стиснув зубы, поднялась и влилась в поток пассажиров, выплеснувшийся в древний холл из песчаника и мрамора.

У меня нет ни глазных, ни ушных имплантатов, поэтому ничто не защищало мои органы чувств от буйства красок и звуков. Стремительный натиск шума и разноцветья таил для меня угрозу. Усилием воли я заставляла себя идти. На сотнях светящихся рекламных щитов образы сменялись настолько быстро, что я не успевала их разглядеть. Дюжины самых разных песен неприятно резали слух. Неестественный лёгкий ветерок доносил до меня запахи пищи и духов. Их неприятное сочетание поочерёдно заставляло выделяться слюну и сжиматься желудок. В целом это место можно назвать центром постоянных встреч и сборищ самых шикарных, экстравагантных, необычных и поистине эксцентричных людей, таких как нанятые актёры и модели, которые вполне в состоянии конкурировать с кричащими рекламными щитами в борьбе за привлечение моего внимания.

Я глотнула воздуха и поняла, что, невзирая на ядовито-густые искусственные испарения, я пока ещё могу дышать. Прошла всего какая-то минута, но я сумела сконцентрироваться на реальности и окинуть беглым взглядом множество народу, ожидавшего прибывших пассажиров. Никто не двинулся мне навстречу. Естественно, я умышленно не сообщила, когда именно приезжаю.

Я прошла через главный терминал, автоматически выбрав походку — не туристки: взгляд устремлён вперёд, плечи распрямлены, пальто надеваешь на ходу, не позволяешь людям или рекламе завладеть твоим вниманием. Ни при каких обстоятельствах.

В скоростном лифте мне пришлось терпеть общество двух смешливых, набивающих себе цену, испещрённых татуировками актёров, которые с энтузиазмом обсуждали новую игру, в которую играли прошлой ночью. Казалось, в ней переплелись смерть, зомби, всяческие трюки, ухищрения и много виртуального секса.

Я с трудом удержалась от того, чтобы не броситься бегом по проходу, ведущему к поездам надземки до зоны Дэарборн. Я пересекла пределы Юнион Стэйшн, сопровождаемая посланиями, доносящимися с разных рекламных щитов, реагирующих на движение: «Возвращайтесь скорее, у вас ещё есть время воспользоваться преимуществом…» — и сразу же успокоилась.

Наконец я увидела сидевшего на скамейке Виджея Кочински.

Он уже снял очки и собирался спрятать их в карман пиджака, когда я пробралась к нему через наполовину заполненную людьми платформу. Я остановилась перед ним как раз в тот момент, когда он встал.

— Привет, Тереза. — Он произнёс это так, будто приветствовал какую-то весьма значительную персону после её долгого отсутствия.

— Здравствуй, Виджей.

В детском возрасте Виджей был оптимизирован ради достижения всех мыслимых высот. Некоторые родители делают для своего ребёнка всё, что в состоянии себе позволить (и кое-что, чего позволить не могут), чтобы наделить его определёнными преимуществами на материальном или генетическом уровне. Давно известно, что люди автоматически более благосклонно относятся к высоким красивым мужчинам с голубыми глазами (чего лично я никогда не понимала, но тем не менее так оно и есть). По этой причине Виджея тщательно обследовали, сделали ему кучу инъекций и как следует поработали над ним, пока он не стал обладателем всех этих качеств, а в придачу и кое-каких других.

Подобно многим оптимизированным детям, Виджей чуть не убил себя наркотиками и всякими опасными штучками, которые обернулись для него приобретёнными физическими недостатками. Годы индивидуально подобранного лечения и занятия в группах поддержки в сочетании с пластической хирургией, разрушившей его сверхкрасоту, привели его в порядок. Но с высоким ростом он расстаться не пожелал. Нравилось смотреть на всё свысока, как говаривал он сам.

— Столько времени, — сказал он наконец.

Он оглядел меня с головы до ног, отмечая, что во мне осталось прежним, а что изменилось. И до какой степени. Годы, конечно, сказались на облике Виджея, но не так заметно, как на моей внешности. Поскольку у меня были дети, я дала себе волю жить в счастье и уюте. И сейчас мои бёдра и талия несколько располнели, как и грудь, а в моих вьющихся чёрных волосах появились седые пряди. Покрой тёплой элегантной куртки зелёного цвета неплохо подчёркивал всё ещё стройную фигуру Виджея. Его волосы, с сильной проседью, были по-прежнему густыми и блестящими. Его лицо, закалённое солнцем и ветром, покрылось морщинками и не выдавало никаких следов косметического ухода.

— Да.

Я засунула руки в карманы пальто. Не в силах удержаться, огляделась. Путешествующие собратья обращали на нас столько же внимания, сколько городские обитатели обычно обращают на беседующих незнакомцев, то есть никакого.

— Видимо, Мисао зол.

Виджей покачал головой. Очень медленно, сморщив губы.

— Ни капельки. Из-за этого и следует беспокоиться.

Это точно. Ещё как. Я отвернулась и прикусила губу.

Поезд был переполнен. Как всегда. Ухватившись за ремешок, я оказалась рядом с Виджеем в пёстром обществе пассажиров, лишённых возможности поспать, полных кипучей энергии студентов колледжа, туристов с горящими глазами и гиперактивных бизнесменов. Но в конце концов меня окутала естественная атмосфера толпы, и, если бы кто-либо пытался сейчас пристать ко мне, ему бы пришлось умерить пыл, иначе благодаря скрытым камерам его можно было с лёгкостью лишить права пользоваться общественным транспортом на целых шесть месяцев.

Я вполне могла позволить себе собственную машину. Не знаю почему, но я сделала свой выбор и решила не покупать её. Возможно, чтобы доказать, что могу справиться с толпой и разными неожиданностями. Было время, когда мне это не удавалось, но всё прошло. Я стала новой, другой. Сама себе хозяйка. Хозяйка своей собственной судьбы. Я пережила и преодолела то, чего не пришлось перенести другим. Что бы ни происходило, роль играли мои собственные условия.

Поезд надземки, извиваясь как змея, прокладывал свой путь среди сверкающих башен, абсолютно белого света и серо-стального грозового неба. Мимо нас проносились беспилотные самолёты и чайки. Наконец он замедлил ход и остановился. Великолепно поставленный, лишённый всякого акцента и эмоций то ли мужской, то ли женский голос произнёс:

— Дэйли-Тауэр, Номер четыре.

Я замешкалась на несколько секунд, прежде чем заставила себя ступить на платформу. В конце концов на мои нервы успокаивающе подействовал взгляд Виджея, исполненный терпения и благожелательности. Прямо за моей спиной со свистом захлопнулись двери, и поезд бесшумно умчался прочь, подняв лёгкий ветерок, растрепавший кудри на моём затылке.

«Не останавливайся. Не думай об этом. Просто иди». Я проскользнула мимо Виджея и позволила ему идти на шаг позади меня.

Вход в штаб-квартиру Сил особого назначения в Чикаго — пара стеклянных дверей с простыми металлическими ручками, которые считывают отпечаток вашей ладони, когда вы касаетесь их, чтобы войти. Единственная неизменная декорация — надпись чёрными буквами по прозрачной поверхности:

ОБЪЕДИНЁННОЕ МИРОВОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО

ДЕПАРТАМЕНТ МИРА И ОБЕСПЕЧЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ ЗЕМЛИ

ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ СИЛ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

ЧИКАГСКИЙ ФИЛИАЛ

Дверная ручка под моей только что идентифицированной ладонью была холодной. Я так давно не появлялась здесь, что на дверном мониторе высветилось небольшое, адресованное мне послание:

«Входя в это помещение, вы лишаетесь права на конфиденциальность и анонимность, гарантированного Уставом ОМП относительно общих вопросов — 21:38:06. Поиск биографических данных и любой касающейся вас информации может быть инициирован в любое время любым сотрудником или официальным лицом, будь то живое существо или робот, состоящим на службе в ОМП — ДМОБ — ПСОН — ЧФ. Любое ваше слово или действие в стенах этого помещения может быть записано, зафиксировано и использовано в любом официальном деле или судебном разбирательстве, возбуждённом вами или против вас».

— У тебя был замечательный день, — пробормотала я, пытаясь справиться с дверью. За моей спиной тихонько посмеивался Виджей.

Не знаю почему, но я удивилась, когда увидела, что они немного изменили обстановку в фойе. Так или иначе, вы думаете, что места, покинутые вами, не меняются, как и ваши воспоминания о них. Из-за излишнего самомнения и эгоизма невозможно в действительности поверить, что жизнь продолжается и без вас.

Стойка администратора была прежней — выгнутый дугой деревянный стол. Поверхность его украшал барельеф — резной силуэт Чикаго на фоне неба. Но вместо казённого и скучного бежевого цвета пол теперь покрывали ковры с древними персидскими орнаментами. К тому же тут и там появились россыпи карликовых апельсиновых деревьев и розовых кустов, освещённые радужными огнями. Вместо сидений из пережированной кожи стулья и диваны снабдили вышитыми подушками, оправленными в деревянные рамы.

Одну из них заняла ещё одна знакомая мне фигура.

— Сири. — От изумления я на мгновение застыла на месте.

— Командир. — Сири Байджэн произнесла это мрачным голосом, сложив руки на груди.

Она похудела с тех пор, как я последний раз видела её. Перекрасила волосы в блестящий медно-красный цвет, но по-прежнему носила прямую короткую стрижку, с какой я её и помнила. Её кожа стала темнее то ли из-за окрашивания, то ли под воздействием солнца — трудно сказать. Когда Сири была не на службе, она предпочитала одежду ярких цветов. Это был её ответ на официальное установление носить форму в полевых условиях. Сегодня на ней был оранжевый с золотыми нитями топ с большим запахом и ниспадающими складками широкими рукавами, ярко-красные слаксы и сапоги точно такие же, как у Джо. Должно быть, последний писк моды.

— Добро пожаловать обратно, — сказала она с нескрываемым раздражением в голосе.

— Я не возвращаюсь, — ответила я ей, ответила им, старалась ответить самой себе. — Я всего лишь собираюсь выслушать то, что скажет Мисао.

Она оглядела меня сверху вниз язвительным взглядом блестящих глаз, как раз соответствующим её тону.

— Тогда зачем ты сюда приехала? Могла бы поговорить по телефону.

— У меня больше нет надлежащего допуска к секретной работе.

То, как она отвернулась и стала ко мне спиной, яснее ясного говорило о том, что именно она думала о таком оправдании. Сири была в ярости, когда я решила уйти в отставку. Даже сознавая всё, что случилось со мной, я имела все основания подозревать, что она до сих пор видела в моём поступке нарушение долга. Двадцать лет, до самого моего ухода, она была протеже Бьянки и усвоила все её уроки относительно службы.

Я подняла глаза на Виджея, надеясь на его помощь, но он не отреагировал. Ему приходилось работать с Сири, рассудила я.

— Так зачем же ты вышла встретить меня? — спросила я Сири. — Виджей мог бы проводить.

Мои слова возымели действие. Она обернулась:

— Потому что это важно. Ты всегда лучше всех вела себя под давлением обстоятельств. — Она сказала это без злобы и без ревности. — Потому что какую-то долю секунды я надеялась увидеть свою подругу, прежде чем она снова превратится в моего экс-командира.

Наши взгляды встретились. Каждая из нас ожидала, что другая отведёт глаза, отступит или смутится.

— Прости, — прошептала я.

— Да. И меня тоже. — Язвительности в тоне поубавилось, но осмотрительности ей было не занимать. — Ну же, — сказала она. — Литтл Биг ждёт.

Я передала своё пальто и рюкзачок на проверку и хранение администратору, а потом последовала за Сири. Как и фойе, коридоры стали более многоцветными по сравнению с тем, что осталось в моих воспоминаниях. Здесь преобладали спокойные, неяркие краски, составлявшие контраст орнаментам в золотистых тонах. Основными были серый и цвет слоновой кости. Они и задавали настроение. Настенные экраны поочерёдно показывали ленту новостей, пейзажи и музыкальные номера. Их тоже стало больше, чем я помнила, и они снова и снова оказывались в поле моего периферического зрения.

Однако люди, мимо которых я проходила, были точь-в-точь такими, как раньше: серьёзными, неярко одетыми в традиционном стиле, поглощёнными своими мыслями или разговорами. Никто не задержал на мне своего взгляда. Всего лишь ещё один посетитель офиса. Вряд ли здесь остался кто-то, кроме Виджея, Сири и Мисао, кому было знакомо моё лицо. На сегодняшний день средняя продолжительность жизни может достигать трёхсот лет, а средняя продолжительность карьеры в стражах — менее десятой части этого срока.

Теперь, когда Сири была с нами, тишина стала ещё более гнетущей. У меня разболелась спина от напряжения, сковавшего плечи.

Виджей постарался пробить стену молчания, начав разговор о том о сём.

— Ты до сих пор с Дэвидом? — спросил он.

— Да.

Сири прикосновением ладони открыла перед нами внутреннюю дверь и бросила на Виджея уничтожающий взгляд, когда пропускала нас внутрь, потому что не верила в его способность заводить подобные беседы. В ответ Виджей лишь вопросительно поднял брови. Она раздражённо пожала плечами.

Не только в семье можно общаться, не прибегая к словам.

— А Дэвид всё ещё работает Ван Хельсингом?

Я напустила на себя обиженный вид:

— Исследователь причин, препятствующих бессмертию, если вам будет угодно.

Очевидно, это смутило Виджея. Он наморщил лоб:

— А чем ИППБ лучше, чем Ван Хельсинг?

— Прекрати, Виджей.

Он тихо рассмеялся:

— Добро пожаловать домой, Тереза.

Офис Мисао иначе, как садом, не назовёшь. Сейчас он был огорожен защитными экранами, чтобы сохранить тепло внутри и позволить зимнему чикагскому ветру гулять снаружи. Ощущение складывалось такое, что вы вошли в тихий, ухоженный внутренний дворик, посередине которого стоял огромный письменный стол и несколько удобных стульев. На серых каменных стенах по-зимнему голые кленовые ветви напоминали наброски, сделанные углём. Вечнозелёные деревья накрывали, словно пологом, кусты остролиста, усыпанные алыми ягодами. Даже под тяжёлым свинцовым небом это выглядело празднично и торжественно.

Как только Виджей толкнул дверь, чтобы открыть её, Мисао взглянул поверх своей настольной установки и коротким, грубым пальцем коснулся кнопки «Отключить». Стол погрузился в темноту до того, как я прошла пару шагов по его офису, и мой экс-командир встал, чтобы удостовериться, что перед ним нахожусь именно я, страж Маршал-Стюард Мисао. Смит явно не был оптимизирован. Он смотрел снизу вверх на всех своих сотрудников, кроме меня. За что и заслужил своё прозвище, о котором прекрасно знал. У него по-прежнему было гладкое круглое лицо. Лицо мужчины, который готов вот-вот разменять пятый десяток. Приземистый коротышка с толстыми руками и ногами и едва заметной шеей, напоминавший своим телосложением пожарный гидрант. Но всю свою жизнь он умудрялся сохранять бодрость и здоровье. Тщательно зализанные назад гладкие волосы оставались абсолютно чёрными, а выражение осведомлённости не покидало его пронзительно-зелёных глаз.

— Спасибо, агент Кочински, координатор Байджэн.

Мисао снова опустился в своё кожаное кресло. Виджей кивнул и посмотрел на Сири. Она взглянула на него с вызовом. Но Мисао дал понять, что оба могут быть свободны. Они вышли, захлопнув за собой дверь.

Мисао, невозмутимый и крайне терпеливый, оглядел меня с головы до ног точь-в-точь так же, как перед тем это сделал Виджей.

Через мгновение я осознала, насколько тщетной была моя попытка причинить бывшему шефу неудобство, заставив его ждать. Устроившись в кресле для посетителей, я в нём практически утонула и почувствовала себя маленькой и беззащитной. Я могла только слабо обороняться. Стараясь вновь доказать себе твёрдость собственного характера, я про себя послала Мисао к чёрту на всех знакомых мне языках.

От этого ничего не изменилось. Я не проронила ни слова. И я уже сдалась.

— Как ваши дела, полевой командир Дражески? — поинтересовался Мисао, как подобало его высокому положению.

Я достойно выдержала его холодный взгляд и пустила в ход свои лучшие манеры, продемонстрировав умение держать себя в подобной обстановке.

— Прекрасно. Благодарю вас, Маршал-Стюард Мисао. А ваши?

Один из пальцев на его правой руке судорожно подёргивался.

— Ужасно, — сказал он. — И полагаю, что в самом ближайшем будущем дела пойдут ещё хуже.

— Мне жаль слышать это, Маршал-Стюард.

Соблюдение формальностей как бы создаёт некую защитную плёнку. Великолепно-гладкую и глянцевую, сквозь которую невозможно разглядеть душу. Эта лакированная поверхность весьма надёжна. Ничего не выспрашиваешь и сам не раскрываешь правду.

Я не могла вымолвить больше ни слова. А в недавнюю беседу с Виджеем вступить было слишком легко.

— Вероятно, вы захотите знать, почему я обратился с просьбой разделить со мной это очень тяжёлое время.

Я не ответила. Тучи над головой растаяли. Над каменными оградами вокруг клумб остролиста зарябили тени.

— Вы здесь, потому что Бьянка Файетт попросила, чтобы вы заняли её место.

Моя гладкая лаковая плёнка дала трещину. Я в изумлении смотрела на Мисао, зная, что моё лицо стало белым, как стенка. Мисао замер.

Одна из многих необычных традиций у стражей: если хотите, можете сами назвать своего преемника. Неофициально. И это решение легко может быть аннулировано. Но с ним считаются. Цезарь, офицер, сменивший меня, получил эту работу по моему распоряжению.

— Она погибла в полевых условиях. Тело обнаружили на Четвёртой луне в системе Эразмус. Записи её спутника указывают на то, что самое последнее указание Бьянки — убедиться, что вы лично прибыли на Четвёртую луну продолжить её миссию.

Так вот почему он не проявлял нетерпения или злости. Он знал, что в каком бы состоянии я ни вошла сюда — накалившейся докрасна от эмоций или излучая ледяное спокойствие, это лишило бы меня самообладания. Убило бы меня.

Я вспомнила камеру, где лежала на голых камнях в бесконечной кошмарной черноте. Вспомнила луч белого света. Сбитая с толку, прищурилась, силясь разглядеть аккуратное квадратное отверстие, которое становилось всё больше и больше в том месте, где кто-то методично разрушал стену. Я вспомнила, как пыталась уклониться от надвигавшегося на меня силуэта, как не могла осознать, что он способен принести что-то, кроме новой боли.

— Успокойся, Тереза. Успокойся. Это я. Я за тобой…

«Успокойся, Тереза».

Я облизнула губы. Я ненавидела Мисао за всё, что пришлось пережить. Но всего через пару мгновений это пламя погасло.

«Успокойся, Тереза».

— Что… что она делала в Эразмусе? Четвёртая луна — та, что носила название Дэзл, — когда-то была дворцом наслаждений и развлечений размером с Марс. Сейчас же стала домом для пребывающих в смятении, угнетённых людей, абсолютно бесправных. На ней царили разрушение и жестокость.

Губы Мисао, перед тем как он мне ответил, на миг вытянулись в суровую тонкую линию.

— Она выполняла очень важное задание вместе с капитаном Байджэн. Наш посол в системе Эразмус Филиппе Диего уай Берн… — он выдержал паузу, и я кивнула в подтверждение того, что этот человек мне знаком, — попросил её остаться и помочь разрешить ситуацию с беженцами, которая, по его мнению, грозила вскоре выйти из-под контроля.

Это было не слишком удивительно. Положение в Эразмусе ненадолго стабилизировалось (насколько мне было известно), но для большинства людей жизнь сводилась к существованию за чертой бедности.

— Как… как Бьянка умерла?

— Похоже, она шла своим путём.

Нервная дрожь пробежала по моей правой руке. Ощущение лёгких прикосновений крыльев бабочки.

— Она… попала в плен?

Шероховатые холодные камни, запах моей собственной крови, дыра, чёрная глухая дыра и боль, бесконечная, переливающаяся через край…

— Как минимум произошло похищение.

— Но как? — сурово спросила я. — Кто это сделал?

Мисао строго контролировал все проявления эмоций, но тут на его лице промелькнул гнев.

— Нам неизвестно.

— Но вы же отыскали её спутника… У него должна была содержаться полная запись всех действий Бьянки: с кем она встречалась, куда ходила. Всё с последнего момента использования линии связи.

— Спутник получил повреждения.

Я похолодела от слов Мисао.

— Её тело бросили разлагаться, Тереза. У нас только позвоночник и разложившаяся плоть, да и то немного. По меньшей мере целую неделю она была добычей крыс.

Никаких свидетельств того, какие причины побудили её пожертвовать собственной жизнью. Ни совершить правосудие, ни искупить вину перед ней. Даже самый неистовый праведный гнев — лишь малая мера…

Я вгляделась в усталое, горестное лицо Мисао.

— Могу я с ним поговорить?

— Вы возвращаетесь?

Я не могла ответить. Не находила слов. Его вопрос поставил меня в тупик. Заблокировал мысли. Мне надо было откашляться и взвесить все за и против, прежде чем я обрела способность выдавить из себя что-то членораздельное. Мисао, разумеется, ничего не заметил.

— Мисао, вы не можете требовать от меня что бы то ни было. Прошло тридцать лет! — Теперь я его умоляла, за что просто ненавидела себя. Но на ум больше ничего не приходило. Бьянка наблюдала за мной. Я чувствовала её присутствие за спиной. «Не впутывай меня, Мисао. Пожалуйста. Скажи ей, что я не могу».

— А я и не требую, — откровенно ответил он. — Но сейчас у меня нет выбора. Если текущая информация верна, нас, возможно, всего год отделяет от того момента, когда эразмианцы развяжут войну в Солнечной системе. Горячих точек много, и стражи рассредоточены на всём их протяжении, но они малочисленны. Над нами нависла опасность дезинтеграции. Если я в силах вернуть любого находящегося в отставке офицера, который способен этому воспрепятствовать, я сделаю это.

— Эразмус развязывает войну? — Эта мысль не укладывалась в голове, не говоря уже о том, чего мне стоило облечь её в слова. — Нет, скажите, что это не всерьёз. Они же сейчас с трудом пытаются выжить. У них нет ни средств, ни возможностей, чтобы перейти в наступление…

Непоколебимое молчание Мисао было знаком того, что я не права. Абсолютно не права. Я почувствовала, как кровь медленно отливает от лица, как возникает ощущение холода.

— Я чего-то не знаю?

— Вы возвращаетесь?

«Ладно. Ладно. Это выход. Воспользуйся им. Вспомни Дэвида. Вспомни, что ты обещала. Воспользуйся и беги!»

Я встала. Мои глаза встретились с ледяным взглядом его зелёных глаз. Я ощущала присутствие Бьянки за спиной. Он это знал. И не собирался жалеть меня.

— Я обещала, Мисао, — прошептала я. — Ещё до нашей свадьбы я поклялась Дэвиду, что ушла в отставку.

— В таком случае у вас нет допуска к информации о теперешней ситуации в системе Эразмус. Всего доброго, миссис Дражески.

Я не могла дышать. Даже если бы он ударил меня под дых, вряд ли боль была бы острее.

«Ты, сукин сын. Ты, холодный, бездушный, манипулирующий людьми сукин сын!»

— Просто скажи мне, — прохрипела я. Саднило горло. Как это произошло? Было такое чувство, что долго кричала, но я ни разу не повышала голоса с тех пор, как вошла сюда. — Неужели Бьянка действительно сказала, что я нужна там?

Мисао положил ладонь на поверхность стола.

— Иди сюда, Джеримайя.

Тёмный матовый экран, за которым находилась дверь в коридор, стал прозрачным. Дверь открылась, и в проёме появился молодой человек, готовый войти в холл. Он был долговязый, с медно-коричневой кожей и глазами цвета кофе со слегка опущенными вниз уголками. Его прямые чёрные волосы свисали ниже бровей, так что ему постоянно приходилось откидывать их назад. И это делало его по-мальчишески привлекательным. Вероятно, когда он не выглядел столь торжественно и серьёзно, на его губах играла озорная улыбка.

Когда наших спутников официально вводят в должность и с ними только устанавливаются отношения, мы несколько раз встречаемся с художником, чтобы описать, какими их себе представляем. Создаётся виртуальный портрет, запоминающий и хранящий наши файлы. В реальном мире это позволяет во время интерактивных сеансов укреплять и совершенствовать взаимоотношения.

У многих из нас спутники красивые или, по крайней мере, привлекательные. Я знаю, что у одного из стражей спутницей была восьмилетняя девочка, у другого — ангел, а ещё одного сопровождал Коко, чудесный пёс. То, что спутник обретает облик кого-то, кто внушает желание любить и оберегать его, является одной из составляющих вопроса. Помогает сражаться, чтобы дольше прожить.

Мой собственный спутник, Дилан, был выше меня и старше. В уголках его тёмно-карих глаз появлялись морщинки, когда он улыбался, а волосы цвета корицы были собраны в конский хвост. Вокруг одного из бицепсов он сделал татуировку в виде кельтского шнурового орнамента, а на предплечье — ряд простых чёрных букв, провозглашавших: ВОЙДИТЕ СЮДА ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ ИСЧЕРПЫВАЮЩИХ ОБЪЯСНЕНИЙ. Меня удивил выбор чернил. Мне они никогда не нравились. Как-то я попросила его избавиться от этих букв, и он почувствовал себя уязвлённым. Я тихо рассмеялась и оставила всё как есть.

— Здравствуйте, Маршал-Стюард. Чем могу помочь? — Голос у Джеримайи был легкомысленный и весёлый, в полном согласии с его внешностью. Но почему-то говорил он не совсем правильно. Акцент… или что-то ещё… что-то было не так.

— Джеримайя, не могли бы вы рассказать нам, как взяли в плен полевого координатора Файетт?

Мне показалось, что Джеримайя посмотрел в мою сторону и мгновение колебался с ответом, но я уверила себя, что это игра воображения. Он не был существом, наделённым способностью думать. За ним скрывался разум Бьянки, а Бьянка мертва. Он — иллюзия, созданная с помощью искусной паутины чипов и искусственных нейронов.

— Мне неизвестно, как мы попали в плен. Не вполне известно. Я получил повреждения. — Джеримайя вытянул руки. Его ногти были изгрызены до самого мяса. Полагаю, прожить век с мыслями Бьянки в своей голове нелегко. Это могло сделать нервным кого угодно.

Стоя передо мной, Джеримайя поддел ногой ковёр.

— Мы… кого-то ждали. У Бьянки была назначена встреча, но не на Дэзл. Мы были на Дэзл, ожидая того, кто отведёт нас на встречу с… — Он покачал головой. — Простите. Воспоминание пропало. Но её очень заботила проблема беженцев, или желание создать проблему с беженцами, или…

Его руки с обкусанными ногтями сжались в кулаки. Художнику великолепно удались детали и выражение лица Джеримайи. Я заметила, что в его глазах притаилась печаль. В его приятном голосе звучали нотки сомнения. Прекрасная имитация чувства. Мне захотелось дотронуться до руки, которой там на самом деле не было.

Я вспомнила, что Мисао сказал о крысах, и меня бросило в дрожь. Мог ли спутник испытывать какую-то боль, кроме фантомной? Я внезапно почувствовала себя виноватой потому, что не знала этого. Когда я очнулась в камере, куда меня бросили искупители, с повязкой, наложенной за ухом, без Дилана в голове, я пыталась убить себя. От моих тюремщиков эта перемена во мне не ускользнула, но я не прекращала своих попыток.

Я почти добилась своего к тому моменту, когда Бьянка разобрала по кирпичику стену камеры и вытащила меня оттуда. Но даже тогда я не переставая думала о том, что чувствовал Дилан в свои последние мгновения.

— Повсюду рассказывают о политике открытых границ, которую ведут миры Солнечной системы, — продолжал Джеримайя. — Пятая луна, Обливион, когда-то уже предпринимала попытки крупномасштабной миграции.

— Мне это известно, — отрезала я.

— Бьянка опасалась, что они могут повторить попытку достичь миров Солнечной системы и если это произойдёт, то повлечёт за собой гибель многих.

— Почему вы отправились в систему Эразмус? — спросила я Джеримайю.

— Наше долгое путешествие подходило к своему завершению. В этой поездке Бьянка хотела убедиться, что её желание быть в стражах осталось неизменным.

Сто лет назад она то же самое проделала и со мной.

— Это она обнаружила, что Эразмус становится очагом войны? — задала я свой вопрос.

Джеримайя кивнул. На этот раз он смотрел на Мисао. Мисао взглянул на него в ответ, невозмутимый и бесстрастный, как всегда.

— Она полагала, что война не за горами.

— У неё были доказательства?

Джеримайя замялся, всем своим видом выражая неуверенность. Я никогда прежде не видела спутника, способного на проявление эмоций. Дилану это не было свойственно.

— Она их искала.

— Что-нибудь нашла? — Я давила на него, и при этом меня не покидало чувство вины за то, что оказывала нажим на дитя, но остановиться уже не могла.

Джеримайя закусил нижнюю губу и усиленно замотал головой:

— Не знаю. Я был повреждён. Мы посещали Маркет. Мы посещали Фортресс. Много раз. Мы беседовали с послом и с эразмианскими сэо. — Их титул представлял собой искажение прежнего общепринятого сио, который решительно указывает на первоначальное предназначение Эразмуса как колонии, существование которой было нацелено на получение прибыли. — Она подружилась с ними. У меня остались некоторые записи. — Он прижал руку к порогу, и стол Мисао озарил свет.

Я заметила, как пересеклись их взгляды. Не составляло труда поверить, что Бьянка установила дружеские отношения с представителями Кровавого рода. Она могла очаровать кого угодно, если действительно этого хотела, и не упускала возможности использовать свой талант нравиться — в работе… или для флирта.

Мой взгляд скользнул в сторону Мисао. Его палец дрожал над настольной установкой. Оставалось дать команду. Говорил он с уверенностью. Сказал, что от войны нас отделяет год. Но Джеримайя утверждал, что она только искала этому доказательства. Или он лгал мне, или оба они знали нечто, во что Мисао до сих пор не посвятил меня.

Не посвятил и не посвятит, пока я снова не принесу клятву.

Я снова обернулась к Джеримайе.

— Ну так что? — спросила я.

— Не знаю, — сердито проворчал он. — Не знаю. Она умерла. Она умерла вместе со мной. Я не покидал её мыслей. Я не знаю, как это произошло!

Ужасное, жгучее подозрение вспыхнуло во мне.

— Вы сказали, что знаете, какими были последние слова Бьянки! — грубо выкрикнула я. — Вы сказали, что она просила вызвать меня!

— Ему пришлось проиграть запись с этими словами и для меня, — пояснил Джеримайя. — Некоторые из сохранившихся моих узлов утратили соединение, я был не способен реинтегрировать их.

Мисао не спускал с меня глаз. Он всего лишь шевельнул пальцем, и через приёмник я услышала голос Джеримайи:

— Я готов, Бьянка.

— Хорошо. Хорошо. — Это было хрипловатое контральто Бьянки. Я мгновенно узнала этот голос. Но он утратил присущую ему прежде лёгкость и смешливость, которые были мне так знакомы. Стал задыхающимся, беззащитным, полным слёз. — …О… О… время пришло. Моё время… Я не верила, что этот день настанет… Я надеялась… Я молилась… Но вот он настал. В конце концов настал. Джеримайя, ты можешь им сказать… Пожалуйста, скажи им, что Тереза — единственная, кто сумеет заменить меня. Это правда. Клянусь. Уговорите её вернуться, и всё станет на свои места… Клянусь, клянусь, клянусь… Больше никто не способен этого осуществить. Убедись, что они узнали об этом и поверили, что это мои слова. Они послушаются тебя. Прошу, скажи им.

Я была не в состоянии пошевелиться. Капля пота или, быть может, слеза сползла по моей щеке. Я всё ещё не могла обрести способность двигаться. На пороге, склонив голову, стоял Джеримайя.

— Я скажу им, Бьянка. Не беспокойся. Я здесь. Я с тобой.

— Спасибо, Джеримайя. Спасибо. О боже, я так дрожу. Я хотела так много… Да… Прощай!

— Прощай, Бьянка.

Треснула и соскользнула ткань. Глухой звук. Тишина. Тишина, которая перетекла в ощущение боли.

— Спасибо, Джеримайя, — сказал Мисао.

Джеримайя поднял глаза. Его лицо, бледное и безрадостное, выглядело пристыженным.

— Простите, — прошептал он снова. Потом повернулся и зашагал прочь. Экран опять потемнел, скрыв за собой дверь.

Я дрожала. Мне было холодно. Так холодно, будто ничто не отделяло меня от царившей снаружи зимы. Это было слишком тяжело. Слишком. Мысли тонули в потоке воспоминаний. Я с трудом дышала. Ещё немного, и меня бы стошнило.

— Не могу, — прошептала я. — Не могу.

Мисао положил обе ладони на поверхность стола. Я не знала, что он собирался сказать. Так никогда и не узнала. В тот самый момент из моего телефона раздалась мелодия, а за ней немедленно прозвучал голос:

— Тереза? Я в фойе.

Голос принадлежал Дэвиду.

 

Глава 5

ТЕРЕЗА

Мисао окинул взглядом немедленно поступивший на его стол доклад о звонившем. Он округлил глаза и вскинул голову. Это был один из тех немногих моментов за всю мою карьеру, когда я видела Маршала-Стюарда Мисао Смита в состоянии полного недоумения.

Я коснулась экрана своего телефона, чтобы принять звонок.

— Простите, — сказала я Мисао.

Я вышла в холл. Дверь за мной закрылась.

Ненавижу двери. Ненавижу тот звук, с которым они распахиваются и захлопываются. Ненавижу прилагать к этому усилия. Ненавижу их лязг, грохот и щелчки. Ненавижу, когда они закрываются передо мной или за моей спиной. Спустя годы, после курсов психотерапии, я всё равно ненавижу двери.

«Иди же. Он увидит, что ты стоишь здесь».

Я двинулась в обратном направлении через тщательно продуманный лабиринт, больше полагаясь на свой инстинкт и воспоминания, чем на здравый смысл. И вот я протянула свою ладонь для идентификации, чтобы подтвердить моё законное право выйти из этого здания. Но вдруг до моего сознания дошло, что мне надо вернуться назад, в фойе.

Там стояли Дэвид и рядом с ним — бледная и непокорная Джо.

Мы долго молчали, уставившись друг на друга. Дэвид морщил лицо, пытаясь найти хоть какое-то выражение, способное выказать скрытое возмущение. Я стояла перед ним совершенно обессиленная, опустив плечи.

Для создания даже более сюрреалистичной картины я заметила, что мы не одни. В одном из уголков фойе находились Сири и Виджей. Не знаю, как эти двое оказались здесь раньше меня, но мои старые сослуживцы и моя родня тайком перебрасывались взглядами, причём ни одна из сторон не была абсолютно уверена, кем мне доводится другая.

Хотелось смеяться. Хотелось плакать. Не могла дать волю эмоциям. Не могла даже пошевелиться.

Дэвид дотронулся до руки Джо:

— Я сам поговорю с твоей мамой. Ты ещё успеваешь на самолёт.

Джо вздёрнула подбородок:

— Не раньше, чем смогу убедиться в том, что она не наделает глупостей. — Она являла собой воплощённую добродетель, что может быть свойственно лишь тому, кому ещё нет и тридцати.

Я ощущала испепеляющий взгляд Сири на своём затылке.

— Всё будет в порядке, — мягко произнёс Дэвид, обращаясь к Джо. — Я встречу тебя там.

Сначала мне показалось, что Джо его не послушается. Она шагнула ко мне:

— Увидимся дома.

После этого она повернулась и ушла. Такая высокая и уверенная. Уверенная в том, что ей удалось повлиять на мой выбор, уверенная в том, что ей удалось спасти меня от самой себя.

Возникло чувство раздражения. Такое странное, неловкое чувство раздражения, которое возникает у родителей, когда ребёнок просто их не понимает. Это ужасно, потому что раздражение вызвано отражением ваших собственных ошибок.

Сири подошла и встала рядом.

— Мама? Тогда это…

— Дэвид Дражески. — Дэвид протянул руку.

— Сири Байджэн. — Сири пожала его руку. А что ещё ей оставалось делать? Её глаза смотрели сурово и холодно. Оценивающе. И она метнула на меня взгляд, который говорил: «И ради кого ты нас бросила? Ради измученного, стареющего, встревоженного человека?»

Родственная телепатия.

— Виджей Кочински.

Дэвид и Виджей поздоровались друг с другом за руки. На этот раз взгляд проскочил между Сири и Виджеем, и я почувствовала, что он подразумевал удивительное понимание между ними. Но понимание чего? Я не могла сказать. От этого моё раздражение удвоилось.

Манипулирующие людьми приспешники Мисао.

— Не здесь, — сказала я Дэвиду. Я прошла мимо него и толкнула двери. Пусть Виджей и Сири возвращаются назад к своему боссу.

Дэвид молча последовал за мной. И я позволила ему следовать за мной. Будь я проклята, если скажу ему хоть слово там, где Мисао, Сири и Виджей могут что-нибудь услышать. Я не собиралась, обернувшись, сказать: «О чём ты только думал!» или «Какого чёрта ты впутываешь сюда Джо?» — там, где они могли меня услышать. Более того, я не собиралась и рта открыть до тех пор, пока мысль, готовая сорваться с губ, не обретёт чётких очертаний.

Крыша Дэйли-Тауэр 4 выглядела обитаемой. Прекрасный сад, зелёный и цветущий, был окружён защитными экранами, которые спасали от резкого зимнего ветра. Там оказался даже мраморный фонтан. Скульптура являла собой слабое подражание классической греческой школе.

Стиснув зубы и проявив выдержку, я толкнула перед собой дверь. Меня окутал чистый, наполненный хвойным ароматом воздух. Было совсем темно. Только несколько спрятавшихся в траве фонариков освещали перед нами дорожки, засыпанные белым гравием. Вокруг простирался город со своими разноцветными огнями и тёмными прожилками переулков, город, в котором царила зима. Экраны не защищали от шума, и мне была хорошо слышна какофония чикагской суеты.

Я осторожно добралась до центральной дорожки. Место подходило для нас как нельзя лучше. Фонтан на ночь отключили. Фавн, располагавшийся посередине, смотрел на меня весьма саркастически.

Я опустилась на гранитную скамейку и огляделась.

— Они добрались до тебя, так? — выдохнул Дэвид. — Ты возвращаешься на службу.

— Как ты узнал?

— Догадался. И поговорил с Джо.

Конечно, я могла представить себе картину, изображающую, как в порту Джо не спеша идёт на посадку, обдумывая своё решение. Могла описать её лицо: неумолимое и суровое, челюсти стиснуты в момент, когда душевная правота и внутренняя справедливость наконец одержали победу, преодолев все преграды. Могла представить, как она связывается по телефону со своим отцом, чтобы сообщить ему о моей готовности предать их даже раньше, чем я сама уверилась в этом.

Но возможно, я ошибалась. В конце концов, Дэвид имел большой исследовательский опыт. Он прожил со мной те же тридцать пять лет, что и я с ним. Наверное, именно он имел полное право позвонить Джо.

— Прости, Дэвид. Правда. — Я говорила искренне. Честно. Мне есть за что просить прощения.

Но Дэвид никогда не позволял идти лёгким путём и искать простых решений. Не собирался позволить и теперь. Когда он попал в поле моего зрения, он дрожал. Его большие, так много умеющие руки подрагивали, хотя он их плотно сжал в кулаки.

— И это всё, что ты хочешь сказать? — прошептал он. Дэвид, мой Дэвид не любил кричать. Чем больше он сердился, даже гневался, тем мягче и тише становился его голос. — Ты обещала! Ты поклялась, что с этим покончено!

Гнев, медленно нарастающий, суровый, как неумолимо подкрадывающаяся старость, стекался к тому месту, где хранилась моя любовь к Дэвиду. Если хотите, чтобы ярость разгорелась как следует, самое подходящее топливо для костра — чувство вины. Я не хотела, чтобы он был здесь. Он не принадлежал к этому миру. Это моя старая жизнь, которой я жила до того, как обзавелась семьёй. Я совершила путешествие во времени: назад, в прошлое. Он не имел права следовать туда за мной. Почему он не мог просто уехать?

— Ты говоришь, что веришь мне? Так поверь в то, что я на самом деле возвращаюсь!

«Уходи, уезжай домой, НЕ БУДЬ здесь. Это не твоя жизнь. Здесь тебе нет места!»

Черты его лица выражали неверие. Он медленно приходил в чувство. Как и я, он годами плыл против течения. Дэвид подошёл к низкой стене, окружавшей крышу, посмотреть на беспрерывно вспыхивающие городские огни. Он положил ладони на самый край, опершись на них всем своим весом, будто проверяя камень на прочность.

Будто проверяя на прочность самого себя.

— Как ты можешь вернуться в стражи, Тереза? — спросил он наконец. — Они сломали тебя.

— Они не сломали меня. Это искупители. Руки были скользкими от моей собственной крови. А ещё — боль. И отвратительные усмехающиеся физиономии, проникновенно и тихо напевающие о воле Бога…

— Тебя послали туда стражи.

— Я отправилась по доброй воле. Я знала о риске. — Вспышка гнева. Сильного и отчаянного. Я вскочила на ноги и сжала кулаки. — Чёрт возьми, прекрати обвинять стражей!

— Отчего же? — Дэвид неожиданно изменил направление разговора. — Ты сама годами винишь их во всём!

Да. Это так. У меня дрожали колени.

— Возможно, я была не права, — прошептала я.

— Так скажи мне теперь.

Я пристально смотрела на него. Мои глаза горели от волнения. Я чувствовала только усталость, изнеможение. Меньше всего я ожидала, что с моих полураскрытых губ сорвётся именно это.

Я рассмеялась.

Я растворилась в потоке смеха. Колени подогнулись, и я снова рухнула на скамейку, прижала руки к лицу, чтобы остановить слёзы.

Пока я пыталась снова взять себя в руки, рядом сел Дэвид, и я ощутила его тепло, его особенный, ни с чем не сравнимый запах.

— Прости, — сказала я.

— Всё в порядке, — ответил Дэвид тем безучастным, равнодушным тоном, который означал лишь то, что это касалось исключительно моей реакции в последний момент. Как минимум всё только начиналось.

Я подняла лицо, вытерла влажные ладони о брюки.

— Я не лгала тебе, — отрезала я. — Имею в виду — до вчерашнего дня. Я бы никогда не вернулась. Я имею в виду — ещё три часа тому назад я не лгала. — И это была правда. — Но… кое-что случилось, что-то очень нехорошее, Дэвид. Каким-то образом из-за хаоса и беззакония угроза возникла в самое неподходящее время.

Он ничего на это не ответил. Только переминался с ноги на ногу, царапая туфли о гравий. Такой же звук раздался, когда Джеримайя зацепил ногой ковёр. И я вспомнила гнев, с трудом сдерживаемый гнев, вибрации от которого расходились сквозь дверной проём кабинета Мисао.

— Должно быть, они в отчаянии, — прошептала я. — Отчего бы ещё они захотели, чтобы я вернулась?

Дэвид протяжно выдохнул:

— Оттого что ты пережила то, что не довелось больше никому.

Я подняла глаза и снова замолчала. Если его печаль взволновала меня, заставила потерять самообладание, то медленно пришедшее, вынужденное понимание, овладевшее им, окончательно меня уничтожило.

— Это правда война? — спросил он.

— Не исключено. Что-то плохое. Мисао напуган. Я никогда раньше не видела его напуганным.

— Но они не предъявили тебе никаких доказательств.

Я снова подумала о том, как Мисао сказал, что уверен в своих словах, но Джеримайя, который там был с Бьянкой, вернее, внутри Бьянки, признал, что они не нашли доказательств. Я изо всех сил старалась подавить это воспоминание, боясь, что Дэвид прочтёт сомнение в моих глазах.

— Они не могут предъявить мне доказательства, пока я снова не дам клятву.

— Клятву, которую ты готова дать только потому, что Мисао напуган, а Бьянка мертва.

— Нет! — Я потёрла пятнышко за правым ухом. — Потому что система, экспертом по которой я являюсь, признана горячей точкой, в которой вот-вот разразится пожар. Потому что они нуждаются во мне.

Если бы он был не прав! Я не спросила ни о чём. Не подумала.

Я была уверена, что стряслась какая-то беда. Я поверила — в системе Эразмус происходило что-то беспрецедентное. Но я не потребовала никаких доказательств. Они сказали, и я поверила.

Дэвид не отводил взгляда. Он лишь прикрыл на мгновение глаза, будто был совершенно спокоен. Все мои мысли он прочёл по следам душевной борьбы на моём лице. Наконец он вздохнул и стал пристально вглядываться в город, на долю секунды затерявшись в потоке огней и беспрерывного движения.

— Мы живём слишком долго, — снова заговорил он. Обеими руками откинул назад волосы. — Триста лет, четыреста… Мы создаём одну семью, две, три… подписываем контракты с людьми, с которыми мы живём, а на первое запланированное свидание являемся отрешившись от чувств. — Он усмехнулся. В моём пустом желудке что-то хлюпнуло, и меня затошнило. «Уходи. Это не твоя жизнь». — Ты слышала, что они пытаются изобрести способ стереть воспоминания о предыдущих семьях, чтобы можно было с лёгкостью вступить во второй или третий брак, не будучи обременёнными грузом прежних отношений. Конечно, юристам также придётся разработать особую форму, документ, позволяющий уведомить вашу предыдущую семью о том, что вы решили о ней позабыть и поэтому не стоит вас искать. Если только это сработает. — Дэвид продолжал: — Мне всё равно, чем они занимаются. Как бы то ни было — это одна жизнь. Эмоция наслаивается на эмоцию. Верность рождает верность. До тех пор пока мы не ответим всем этим знатокам, не сможем правильно поступать с другими.

Я задрожала от того холодка, который сковывал мою душу и стал медленно стягивать кожу.

— Что ты собираешься делать?

Он обернулся, и я увидела его лицо, грустное, но спокойное.

— Что ты собираешься делать?

Бывают моменты, когда вы знаете правду и она несомненна.

— Я не подвергну Солнечную систему риску войны. По крайней мере, пока в ней живут наши дети.

Он услышал меня. Наконец! Дэвиду никогда не доводилось видеть войну, но он слышал мои рассказы о ней. Он видел, что она сделала со мной.

«Подумай об этом. Подумай, что война сделала со мной. Подумай о своём сыне, о дочерях, призванных принять на себя этот удар. И нанести такой удар».

Потому что это было частью Всеобщего Пакта. Если бы мы вступили в войну, если бы это всё же произошло, объявили бы всеобщий призыв, и он бы не миновал ни одного человека старше тридцати лет. С любого бизнеса или имущества взимался бы военный налог, или их бы просто конфисковали. Все мыслимые усилия прилагались бы до тех пор, пока война не была бы завершена. Это коснулось бы Дэйла, Элли, Джо, его, меня. Всех нас.

Дэвид медленно приблизился ко мне. Взял мои ладони в свои. Его руки были такими холодными… Я обхватила его пальцы, инстинктивно стараясь их согреть, пока не осознала, что во мне не осталось тепла…

— Они сломали тебя, Тереза, — прошептал он. — Они призвали тебя, использовали и сломали. Как я могу позволить тебе вернуться туда?

Я покачала головой. Искусственный ветерок донёс до нас запах земли, и я почувствовала влагу на своих щеках.

— Не знаю, Дэвид.

Мы сидели там, испытывая неловкость, обременённые грузом истории, но были не в силах отпустить ладони друг друга. Я помнила всё — каждый раз, когда он вытаскивал меня из состояния глубочайшего отчаяния, каждый раз, когда я сражалась с ним, плакала и требовала от него так много… И вот сейчас — ещё одно требование. И это при том, что я сделала то, чего поклялась не делать никогда.

Мои доводы были обоснованными. Мой долг — неоспорим. Но это не меняло того факта, что я когда-то поклялась, что больше не вернусь в стражи. У Дэвида были свои пределы. Только он желал слишком многого. В отличие от некоторых людей он не мог бесконечно выносить истязаний.

Вот в чём была проблема. Он бы умер за детей. И за меня. Но страдать из-за нас — нет. Во всяком случае, недолго. Или не без причины, которую он мог бы полностью постичь.

Было ли это немного слишком? Было ли несправедливо? Да, я в этом абсолютно уверена. Но мысль продолжала звенеть в моей голове в этой гнетущей тишине. Внезапно мне стало не хватать Дилана. Он знал бы наверняка, что нужно сказать в эту минуту. Он взял бы меня за руку и не дал чувствовать себя такой одинокой в присутствии мужа.

Но Дилана больше нет. Он ушёл. Ушёл навсегда, далеко, как и Бьянка.

— Останься со мной, Дэвид, — неожиданно попросила я. Дэвид не был связан с кровью и болью. Дэвид был связан с солнечным светом, миром и свободой. Я могла насладиться этим в последний раз. Я попросила не слишком много.

Он подумал, взвешивая то, что мог прочесть в моих глазах.

— Я останусь на ночь, — сказал он.

— А завтра?

— Завтра ты вернёшься к своей прежней жизни, и даже если там есть пространство для меня, то вряд ли будет время. Я вернусь домой.

Это было честно. Не то, что я хотела услышать, но всё, что я имела право попросить. Не знаю, кто из нас первым прильнул к другому, но мы обнялись и долго-долго не отпускали друг друга.

Когда, наконец, нашла в себе силы отодвинуться от Дэвида, я произнесла:

— Есть пара вещей, о которых мне надо позаботиться прежде всего. Когда всё закончится, я буду ждать тебя в Палмер-Хаус, идёт?

Он кивнул:

— Идёт. Дети сердятся. Не только Джо, как понимаешь. Она позвонила Элли и Дэйлу. Они просто в ярости.

— Меня это не удивляет. Они, наверное, сейчас переговариваются, стараясь решить, что же им делать с Матерью.

— Ты обязана объясниться с ними.

— Да.

Он ещё раз кивнул:

— Ладно, тогда. Я съезжу проводить Джо на самолёт и скажу ей, что ты будешь на связи, пока не произойдёт что-нибудь ещё.

— Она не захочет улетать.

Мелькнула его улыбка. Она была горестно-радостной.

— Так что ж в этом нового? — Он коснулся моей руки кончиками пальцев и ушёл.

Я не стала сидеть и дожидаться, пока он уйдёт. Мной овладело что-то наподобие непреклонной решимости. Я поднялась и пошла по направлению к боковой лестнице. Уверенно прошагав вниз по ступенькам, прошла через двери и снова оказалась в холле. Я начисто лишилась периферического зрения. Могла видеть лишь то, что было впереди меня. На моём пути никто не попадался. Ничего не останавливалось передо мной. Дверь в кабинет Мисао открылась до того, как я успела протянуть к ней руку.

Он по-прежнему сидел за столом. Клянусь, он даже не поднял глаз. Он ждал меня, сукин сын. Более того, вместе с ним меня ждали и Сири с Виджеем.

— У меня оплата за труд и пенсия третьей степени. Всё это переходит в собственность моих детей, — заявила я. — Если я буду госпитализирована или убита, они получат то, что мне причитается, и будут получать пожизненно, а потом это право будет передано наследникам первого поколения, и так на тысячу лет. Вы согласуете это с бухгалтерами и легализуете решение.

Мисао кивнул.

— Также вы оплачиваете все мои расходы, пока я прохожу переподготовку. Все. Если я захочу мяса коровы, откормленной исключительно зерном, или икры три раза в день, пока мы ещё не приступили к работе, вы заплатите и за них.

Он снова кивнул, и я резко выдохнула:

— Есть ещё одно.

— Да? — Даже сейчас в голосе Мисао не проскользнуло и тени нетерпения.

— Я не хочу иметь спутника. — Мой голос снова обрёл уверенность и отчасти силу. Таким оно было. Моё обычное состояние. Даже призрак Бьянки не мог бы с этим поспорить. — Если вы потребуете, чтобы у меня был спутник, я откажусь от этой миссии.

«Насколько ты нуждаешься во мне, Маршал-Стюард? Настолько, что готов сделать исключение и отойти от правил?»

Виджей переминался с ноги на ногу. Я чувствовала, как сильно он хотел выразить свой протест. Интересно, о чём его спутник нашёптывал ему в этот момент?

Мисао всего лишь моргнул, глядя на меня. Думаю, что я молилась, но, клянусь собственной жизнью, не знаю, о чём именно.

— Отлично. Я гарантирую, что для вас будет сделано исключение.

В моём мозгу раздался звук громко захлопнувшейся двери. Это был мой единственный выход, мой последний шанс, а он даже не спорил.

«Ряди всего святого, Господи, почему он даже не спорит?»

Мисао поднялся на ноги. Он дотронулся до пульта на поверхности стола, и прямо передо мной загорелся красный квадрат. Я почувствовала зуд в ладони. Положила её на гладкую, прохладную поверхность стола. Красный свет проник сквозь кожу и кровь, и кончики моих пальцев стали светиться.

— Вы Тереза Линн Дражески? — спросил Мисао.

— Да.

— Готовы ли вы торжественно поклясться этой жизнью и теми, что грядут, что будете верой и правдой хранить и защищать законы и конвенции Объединённого мирового правительства Земли?

— Клянусь.

Когда я давала эту клятву впервые, мне было чуть больше тридцати. Тогда у меня вспотели ладони, и форма доставляла ужасные неудобства. Клятву читала Маршал-Стюард Амелия Дэн, грациозная, седовласая женщина с голосом оперной певицы. Наверное, Джо когда-нибудь будет выглядеть также.

— Готовы ли вы торжественно поклясться, что будете хранить тайны, доверенные вам Департаментом Мира и Обеспечения Безопасности или его представителями, наделёнными надлежащими полномочиями в ходе исполнения своего служебного долга?

— Клянусь.

Я вступила в шестнадцатое десятилетие своей жизни. Мои ладони вспотели, и воротничок формы неприятно колол. Мы стояли снаружи, под навесом, рядом со сценой ожидал духовой оркестр. Мисао, в синих одеждах и белых перчатках, провёл ритуал принятия присяги, которую помнил наизусть. Всё это было для того, чтобы я могла вступить в свою новую должность полевого командира. Я чувствовала, как за моей спиной усмехалась Бьянка, а ещё — Виджей и Сири.

— Какова первая заповедь? — спросил Мисао.

Ответ был дан автоматически. Слова подступали к горлу откуда-то из самых глубин моей души. Я не смогла бы хранить молчание, даже если бы захотела. Я была Терезой Дражески, здесь и сейчас, с Мисао, Сири, Виджеем и моим собственным изрядно подорванным «я».

— Я служу миру. Я призвана оберегать и поддерживать мир. Я обладаю тайным знанием, что любая смерть от моей руки может положить начало бесконечной войне. Только мир созидает жизнь. Только жизнь созидает мир.

Свет под моей ладонью изменился с красного на зелёный, и всё завершилось. Я прикрыла глаза и слабо вдохнула. Именно в тот момент я заметила — боль отступила.

«О, Дэвид».

Я ожидала, что Сири и Виджей поздравят меня с возвращением. Ни один из них этого не сделал. Мисао коснулся панели на своём столе, чтобы отдать ещё несколько приказов.

— Благодарю вас, полевой командир.

Я коротко кивнула. Мисао, вновь ставший моим шефом, склонил голову в ответ. Какое-то время мы так стояли в полной тишине. Он говорил, что сожалеет. Не о том, что делает, а о том, что не может за всё расплатиться сам. Виджей пытался сказать мне то же самое, полагаю, но я была не готова это воспринять. Возможно, то, что я снова дала клятву, как-то вновь приоткрыло старые каналы передачи информации. Возможно, сейчас, когда я достигла того критического момента, когда осознаёшь, что обратного пути уже нет, мне понадобилось ухватиться и удержаться за тех, кто окружал меня, чтобы избавиться от чувства отчаянного, безнадёжного одиночества.

В то время я не знала, что из этого было правдой.

Не знаю и теперь.

 

Глава 6

АМЕРАНД

— Добро пожаловать обратно, капитан Жиро.

Клерк, прикреплённый лично ко мне, Хамад, уже ждал меня, не успел я появиться на плачевно выглядевшей территории порта Дэзл. Сероватое от пыли открытое пространство являло собой полярную противоположность ярким, бросающимся в глаза сводчатым галереям Госпиталя. Нечто гламурное, ценное и полезное, имевшее место быть здесь, уже давно кануло в Лету. Остались лишь голые камни и изрытый ямами, вымазанный грязью бетон, застывший под осветительными панелями.

— Благодарю, Хамад.

Я приложил свою ладонь к планшету, который протянул мне Хамад и принёс формальную клятву, что я отбыл с тремя членами экипажа, а вернулся — с двумя, согласно официально одобренным и задокументированным действиям, предпринятым в соответствии с моими обязанностями. Камеры уже зафиксировали моё прибытие, но Хамад был привередлив, и мимо него не проскользнуло бы ни одной детали. Его змеиные глаза-бусины ярко блестели. Он наблюдал и не собирался притворяться или скрывать сей факт. Именно это и нравилось мне в нём больше всего. Я предпочитаю честность и открытость.

— Есть ли что-то, о чём мне следует знать? — спросил я.

— Командир Баркли хотел видеть вас.

Хамад спрятал планшет под мышку. Как всегда, его чёрное пальто было безукоризненным. Оно ниспадало тяжёлыми складками с его выдающегося живота и слегка касалось носков начищенных до блеска ботинок.

— Прямо сейчас?

— Да.

Я вздохнул. Болела голова.

Мне хотелось спуститься и пройтись по улицам и тоннелям. Мне хотелось слышать шум и видеть лица. Мне хотелось говорить с людьми и слышать, как они говорят со мной о жизни, жалуются и просто болтают о пустяках. Мне хотелось видеть отца.

Мне хотелось, чтобы служба безопасности куда-то исчезла на время. Во время перелёта я почти ничего не делал, лишь сидел в тишине и думал. Небольшой корабль был набит подслушивающей аппаратурой. Леда, Кешем и я прекрасно ладили, но, если бы у них появилась возможность продвижения по службе, они бы непременно её использовали. Было небезопасно обмолвиться словом об Эмилии, достать из кармана её письмо или поискать дополнительную информацию о Капе. Единственное, что мне оставалось, — сидеть в кресле пилота и прокручивать мысли, великое множество которых роилось в моей голове. Не знаю почему, но мне не нравилось неожиданное появление Капы. Я не мог поверить, что это из-за Эмилии. Капа никогда не ограничивался одной игрой. У него всегда что-то вырисовывалось и на заднем плане. Даже тогда, когда мы были детьми. И если сейчас он старается вовлечь Эмилию в какие-то тёмные делишки, то только потому, что это нужно для чего-то более весомого.

Я обернулся к Леде и Кешему:

— Возвращайтесь назад на станцию и отметьте своё прибытие. Начните работу с полученными файлами. Потом можете идти, пока не всплывёт что-нибудь новенькое. Мятеж, убийство и тому подобное.

Они отрапортовали мне привычное:

— Да, капитан, — и быстрым шагом направились к выходу.

Скучающие на своём посту сотрудники оперативного отдела службы безопасности, оказавшиеся там из-за конфликтов с вышестоящими офицерами, вытянулись в струнку, когда мои ребята проходили мимо. Несколько развязное поведение и украдкой брошенные взгляды ясно говорили, что они были рады получить полдня в своё распоряжение. Вообще-то именно поэтому я их и отпустил. Я забочусь о том, чтобы они были счастливы. Это их отвлекает от моей собственной персоны.

— Ну, — я обернулся к Хамаду, — не будем заставлять командира Баркли ждать.

Хамад, слегка склонив голову, отступил в сторону, будто я действительно был человеком, которому он вынужден подчиняться и с чьим мнением приходится считаться. Я двинулся к воздушному шлюзу, и он сразу стал на своё место, выполняя предписание. Шёл на четыре шага позади меня, приноравливаясь к моей походке. Я даже мог слышать, как от соприкосновения с камнем скрипели его ботинки на грубой подошве.

В сопровождении Хамада, наблюдавшего за каждым моим шагом, я отправился по плоским крышам Дэзл к Ап-скай Стэйшн.

Когда Дэзл перестала быть центром развлечений, её обитателям пришлось реорганизовать своё существование. Жилые районы строились из соображений тенденциозности и общественного расслоения. Башни, здания со сводчатыми крышами и парки, расположившиеся как раз под самыми огромными осветительными панелями и просветами, в которые виднелось чёрное небо, были захвачены и поделены на частные резиденции для тех, кто умудрился разжиться деньгами и приспособиться к власти во времена Кризиса, Раскола и Военного вторжения.

Даже здесь, хотя этот долгий период хаоса явно не пошёл городу на пользу, никогда не хватало людей, чтобы восстановить его, не говоря уже о том, чтобы сделать чище. Почва, следы которой тянулись от ферм и садов, которую пригонял ветер, сдувая из цветочных горшков и наружных ящиков для растений, закрепленных на подоконниках, въелась в углы и заполнила собой случайные выбоины на дорогах, благоприятствуя размножению местной флоры. Зеленовато-синие и огненно-оранжевые лишайники сплелись в орнаменты на разрушающихся стенах. Сочные, похожие на перья листья шафрана разрослись в тёмных углах и колышутся от лёгкого ветерка, создаваемого неправильно работающей системой вентиляции. Сорняки и водоросли, начавшие своё завоевание с ферм, превратились в бородки на физиономиях горгулий, украшавших водосточные трубы и желоба, и затянули, сделав невидимыми глазу, замысловатые резные орнаменты зданий, обеспечив материалом для строительства гнёзд диких и грязных длиннохвостых попугаев, а также крыс и мышей, этих вечных спутников человека.

Хищников сюда когда-то завезли, чтобы держать под контролем распространение грызунов. Теперь прайды диких кошек бродят по городу. Но животные, которые наиболее удачно прижились на Дэзл и обрели здесь настоящий дом, — это змеи. Главным образом разновидности небольшого размера, но то тут, то там можно порой набрести и на удава шириной с ваше запястье. Некоторые бывшие станции подземки стали не чем иным, как огромными гнёздами рептилий. Всё это весьма способствовало тому, чтобы избавиться от крайне неприятных новых оперативных сотрудников службы безопасности. Парочка заданий очистить территорию от этой мерзости — и они были рады вернуться на Госпиталь или даже на Маркет. Чёрное небо так близко. Свернувшись поудобнее в хорошо освещённых местах, змеи дремали. Они укрылись под застеклёнными крышами и карнизами зданий, поглощая столько искусственного света, сколько могли.

По крышам и балконам расползлись усики растений, и в придачу через них перекинулись созданные человеческими руками мостики и дорожки. Поскольку поезда и подъёмники разного рода стали ненадёжны или даже опасны, особое значение приобрели пешие путешествия. Одни мосты были прочны и долговременны, другие являли собой воплощение художественных идей. Век некоторых оказывался коротким, а за использование тех, что находились в частной собственности у предприимчивых семейств или отдельных групп, взимался налог. Именно по этой паутине мостов и переходов и пролегал мой путь. Хамад следовал за мной неизменно на четыре шага позади, независимо от того, шёл я быстро или медленно.

Мы встречали по пути как богатых жителей, облачённых в одежды из тяжёлых, украшенных орнаментами тканей, так и угнетённых, находившихся у них в подчинении и прислуживавших им людей, но одетых чисто и опрятно. Они почтительно склоняли головы передо мной в знак уважения к моей униформе. Некоторые приветственно махали руками, хотя и не стояли в стороне. Они не знали меня. Я жил намного дальше, ближе к центру, к главным и самым старым улицам города. Это и делало меня особенным. Большинство сотрудников службы безопасности жили именно здесь. Хотя мне вовсе не обязательно было жить в непосредственной близости от этих господ. Здесь находились и оставшиеся открытые тоннели, ведущие к фермам. Фермы на Дэзл были самым жизненно важным и самым уязвимым местом с тех самых пор, как не стало Обливиона.

Если вы ОБ, то есть если ваша семья родом с Обливиона, вы называете свой переезд на Дэзл Небольшим путешествием, или Побегом. А если вы Дитя Д, родом с Дэзл, то для вас это Нашествие. Каким бы названием вы ни воспользовались, явление носило массовый характер. Мне было около семи или, возможно, восьми лет, когда мои родители, старшие братья и я с большим трудом втиснулись в переполненный людьми корабль. Одному Богу известно, сколько их там было. Запасов еды оказалось намного меньше, чем дома. А мы не знали, удастся ли благополучно приземлиться, или нам суждено затеряться в огромном чёрном небе…

Нас были тысячи. Мы знали — не все достигнут цели. Они не могли принять всех.

И не приняли. Они поселили у себя многих из нас, но не всех.

Но то, что мы прибыли туда, было большим бедствием. Когда мы, умирающие от голода беженцы, хлынули из своих кораблей на сушу, первым делом разграбили кладовые на фермах. Мы поделили их территории на участки, отметив границы. Возникли банды, воюющие за них друг с другом. Мы, они, все пытались подкупить или поработить земледельцев.

Как вы и сами, возможно, догадываетесь, система была нежизнеспособной. В конце концов она привела к возвращению на Дэзл службы безопасности, и клерков, и самой Фортресс. Изначально сотрудники оперативного отдела высадились здесь с одной-единственной миссией: обеспечить безопасность фермерских хозяйств. Эффективность их действий по достоинству оценили те, кто потерял своих близких.

До сих пор важнейшая задача службы — сделать так, чтобы всегда были еда и вода. Пока это удаётся, Дэзл позволяет Кровавому роду брать всё, что угодно и безвозвратно.

Даже людей.

Особенно людей.

Ап-скай Стэйшн занимала верхний этаж старого казино «Старфайе Гранд». Как только Хамад и я пересекли арочный мост, созданный из металлоконструкций, и ступили на крышу, меня встретили два оперативных сотрудника и их клерк с необычайно тусклыми, безжизненными глазами. Моё боковое зрение отметило, как Хамад окинул мужчину суровым взглядом. Приложив ладонь к панели контроля, я испытал минутную жалость к этому клерку.

К несчастью, Ап-скай стала проявлять признаки старения. Стены нуждались в покраске, ковры — в чистке и починке. Как, впрочем, и почти вся мебель. Большая часть порядком запущенной территории была отдана клеркам, которым требовался доступ ко всем действующим экранам, чтобы добыть, накопить и записать информацию о каждом жизненном аспекте и каждом человеке на Дэзл. Приглушённый гул голосов, громыхание ключей, лёгкое прикосновение кончиками пальцев — и этот пчелиный улей наполнился шуршанием перелистываемых страниц. Как обычно, здесь Хамад оставил меня. Конечно, с почтительным поклоном, но без всяких объяснений. И сразу исчез в пребывающей в постоянном движении толпе себе подобных.

Я пытался заставить себя расслабиться, но безуспешно. Может, он и не следовал за мной, но он был где-то здесь, собирал данные, аккуратно и тщательно подшивая их в досье на тот случай, если они ему понадобятся.

На тот случай, если я допущу ошибку.

Я продолжал идти по старому коридору, отделанному под дерево, пока, наконец, не увидел перед собой дверь, на чёрном экране которой высветились имя и звание Фэйвора Баркли.

Я коснулся круглой дверной ручки и был узнан. Дверь щёлкнула и распахнулась.

Мой командир, худой и мрачный, стоял за рабочим столом, но он был не один. Перед ним сидел Великий страж Ториан Лейди Эразмус, Великий страж Дэзл.

— Входите, капитан Жиро, — сказал командир Баркли. — Благодарю за столь скорое прибытие.

— Это мой долг, сэр. — Я склонил перед ним голову, затем обернулся и низко поклонился его высшему начальнику: — Великий страж Эразмус.

Страж был тощим, но в хорошей физической форме, пониже меня ростом и намного старше. Его лицо прорезали тонкие морщины, а глаза, чрезвычайно живые и опасно-пронзительные, смотрели настороженно. Он не боялся облачаться в богатый наряд, куда бы ни отправлялся на Дэзл. Сегодня на нём было надето мерцающее пальто рубинового цвета, украшенное ониксами и золотом, и широкая накидка, утяжелённая ещё большим количеством золота и блестящих алых нитей.

Само собой, за этим роскошным одеянием скрывалась защитная броня, и одному Богу известно, сколько было спрятано самого разного оружия.

Командир Баркли жестом показал мне на меньший и более жёсткий стул, чем тот, что занимал Великий страж. Я снова поклонился и занял указанное место. Рядом, на столе, ожидали графин с водой и стакан. Я налил себе, сколько было нужно, дабы испить традиционную приветственную чашу.

Оба, и командир, и страж Ториан, терпеливо наблюдали за мной, пока я не осушил чашу и не поставил её на место, вежливо причмокивая губами.

Баркли кивнул, одобряя мои манеры, и снова расположился в своём кресле, готовый приступить к делу.

— Страж информирует меня о том, что ожидаются новые гости, прибывающие из миров Солнечной системы.

Снова эти праведники. Я ощутил неприятное покалывание в шее.

— Новые, сэр? — спросил я. Подразумевалось, что мне ничего об этом не известно.

— Да. Это не секрет, — ответил командир Баркли. — Нас ожидает наплыв новых праведников, и ваша задача — встретить большинство из них.

— Да, сэр.

Я воспринял это откровенное заявление так же, как воспринял бы любой другой приказ: без энтузиазма, но и без отвращения. В конце концов, у меня уже был заброшенный отель, забитый этими безгрешными людьми, за которых я нёс ответственность. В самом деле, наверное, Лян Чэнь послал за новыми праведниками.

Я позволил себе украдкой взглянуть на до сих пор хранящего молчание стража. Под началом сеньора Ториана находилась вся служба безопасности, включая клерков. Он изучал меня со снисходительным интересом. Я ждал, сконцентрировав все свои усилия на том, чтобы моё лицо ничего не выражало, но одновременно казалось внимательным.

— Страж Эразмус говорит, что это, возможно, будет не совсем обычный поток праведников, — произнёс командир Баркли.

Я приподнял брови:

— Не совсем обычный, сэр?

— Нет, капитан, — обронил страж. Голос у него был негромкий и звучал необыкновенно привлекательно для человека такого возраста. Никто из нас не знал наверняка, сколько ему лет. Можно было определённо сказать, что продолжительность жизни у него была такой же, как у обитателей Солнечной системы. Некоторые даже говаривали, что он — последний оставшийся в живых ребёнок наших Основателей, Джаспера и Фелиции Эразмус. Но это не могло быть правдой. Тогда он оказался бы самым первым из первостепенного Рода и, соответственно, сэо системы Эразмус, в противоположность новым, находящимся в браке Эстебану и Май. Я не мог за одну секунду обрисовать кого-либо, посмевшего продемонстрировать своё превосходство в присутствии стража Ториана без его на то соизволения. — Дело в том, что мы считаем, сюда будет послан по крайней мере один шпион.

Я не знал, как на это отреагировать, поэтому ничего не ответил. Подразумевалось, что все праведники — шпионы. За вверенными мне я наблюдал честно и добросовестно. Но до настоящего времени я сумел установить их вину только в том, что они прибегали к услугам чёрного рынка, когда больше нигде не находили необходимого. У меня имелись досье на тот случай, если в будущем придётся на них что-то повесить.

— Вам нечего сказать, капитан? — спросил страж, вопросительно приподняв брови. На мгновение мне показалось, что он насмехается надо мной, и под воротничком закололо ещё сильнее.

— Прошу прощения, Великий страж. Не понимаю, зачем вообще засылать к нам шпионов. К нам, бедным, пребывающим в смятении, спорящим друг с другом, порабощённым нам.

Голос стража звучал холодно.

— Они видят, что мы снова объединяемся и готовимся занять своё место в экономической и политической жизни миров, населённых изгнанниками. — Здесь не принято использовать слово «колония». — Они подозревают о наших намерениях и хотят увериться, что мы не собираемся посягать на их драгоценную стабильность.

— А мы собираемся? — спросил я. Не знаю, что подвигло меня на это. Я устал. Я был испуган. Я не хотел находиться там.

Страж Эразмус громко расхохотался:

— Отличный вопрос, капитан. Мне нравится такой ход мыслей. — Этот комментарий был обращён к командиру Баркли, который в ответ коротко и смущённо улыбнулся, почувствовав скорее облегчение, чем удовлетворение. Так мне показалось.

— Что скажете, — продолжал страж, по-прежнему со слабой улыбкой на тонких губах, — если я отвечу: да, мы собираемся бросить вызов этой драгоценной стабильности?

Я подбирал каждое слово с чрезвычайной осторожностью.

— Хотелось бы знать почему, Великий страж.

— Потому что намерены их окружить. Мы ведём секретные переговоры на очень высоком уровне с другими мирами изгнанников. Они, подобно нам, устали от этой старушки развалины под названием Земля, присевшей на корточки где-то посреди паутины миров Солнечной системы и готовой нанести свой удар, если мы будем более чем пассивными реципиентами её приказов и установлений. — Страж снова сел на свой стул, обхватив себя за плечи и глядя на меня с видом победителя.

Приказов и установлений? Когда это мы выполняли что-то по приказу Pax Solaris? Что ж, кто я? Всего лишь какой-то капитан службы безопасности. Мне не положено быть допущенным в узкий круг посвящённых в дипломатию.

— Мы достигли соглашений с достаточно большим числом систем о том, что создадим кордон для миров Солнечной системы. Как только всё будет готово, они не смогут отправлять к нам свои корабли, свои товары и своих изгоев. Им придётся позволить нам равноценный доступ в миры Солнечной системы.

Принимать наши корабли, наши товары и наших изгнанников.

Наших преступников и шпионов.

Это звучало вполне резонно и правильно в рамках того, на что был способен Кровавый род. Он не жаловал Солнечные миры. Они излучали некие внутренние импульсы, которые в большей степени, чем что-либо ещё, таили в себе угрозу падения и краха Эразмуса. Кровавый род не мог простить этого.

Но что-то точило меня, придя из самых глубин моего мозга, то, что было похоронено под всеми остальными заботами и тревогами. Старый рапорт, старое расследование, что-то связанное с праведниками. Я почти ухватился за нужную мысль, но внимание стража, сфокусированное на мне, никак не облегчало мыслительных процессов в моей голове, и она незаметно ускользнула.

Я обернулся к командиру Баркли. Вот и пришло время применить на практике первый урок, усвоенный в академии. Что бы твоё начальство ни говорило тебе о политике, игнорируй эту информацию. Не придавай значения. Только одно имеет значение.

— Какие приказания, командир?

Баркли подождал, не захочет ли Великий страж сказать что-нибудь. Тот промолчал, и мой командир произнёс:

— Ваша задача — поближе познакомиться с этой группой праведников. Присмотрите за ними, но не спугните. И убедитесь, что они не попадут в какие-нибудь… неприятности.

Конечно.

— А вы не могли бы проинформировать меня, какого рода эти… неприятности, командир?

— По мере необходимости, — ответил Великий страж.

Так оно и было. На меня взвалили ответственность за новых праведников. Если бы они совершили нечто удачное и успешное или что-то неприемлемое, за всё это в равной степени был бы ответственным один человек — я.

— Вам ясно, капитан?

В голосе командира скрывался какой-то подтекст. До прибытия новых праведников его внимание будет сосредоточено на моей персоне. Ему самому это всё тоже не нравилось. Он хотел бы остаться со своими клерками и их рапортами. Он хотел, чтобы рынки были открытыми, а его семья могла тихо и мирно существовать в своём уютном гнёздышке.

— Да, командир.

Я ждал в тишине, пока страж изучал меня, а командир Баркли изучал стража. Очевидно, удовлетворённый тем, что страж Эразмус удовлетворён, Баркли сказал:

— Можете быть свободны, капитан.

Я встал и поклонился. Снаружи, в коридоре, у меня снова разболелась голова, боль пульсировала в ритме моих шагов, когда я шёл назад по территории клерков.

Естественно, Хамад ждал меня. У клерков была работа, связанная с передачей информации, радиотрансляционная сеть, к которой остальные доступа не имели. Однажды в разговоре нескольких оперативников из службы безопасности я услышал, как они хвастали, что им удалось установить частоту, но не думаю, чтобы это была правда. Я подозревал, что если эта сеть и существовала, то была смонтирована на большой высоте на одном из крыльев Госпиталя.

Мы вышли и ступили на плоские крыши. Прошли по арочному мосту к крыше Глориэс, потом по винтовой лестнице вниз, к узкому мостику, ведущему в Люкс. Там толпились люди, которые тянули за собой тележки, заполненные кувшинами и банками с водой. Все они возвращались с рынка, где велась торговля водой.

Когда мы проталкивались через весь этот шум и гам, Хамад протиснулся ко мне поближе.

— Вам следовало рассказать мне о Капе Лу, — сказал он.

Я вздрогнул. Это не зависело от меня. Потом пожал плечами:

— Не думал, что была такая необходимость. Я знаю, у вас имеются записи.

— Дело не в этом, капитан. И вы это прекрасно знаете.

— Простите. Вам нужно, чтобы я составил подробный отчёт? — Я нырнул мимо женщины, сгорбившейся под тяжестью дюжины кувшинов, каждый из которых был вместимостью с галлон.

— Не на этот раз.

— Спасибо.

— Не благодарите.

Мы ступили на самый край, идя по кратчайшему пути к менее людной крыше на старой Фортуне, и продолжали свой путь в молчании примерно минуту. Потом Хамад заговорил:

— Мне нравится моя должность, капитан Жиро. Мне нравится Дэзл и её приятности и удовольствия, хотя сейчас и поблекшие. Вы хороший человек, и я не желаю терять вас как объект своего наблюдения, как своё задание. По этой причине я прошу вас серьёзно отнестись к новому делу.

— Обещаю.

— Да. Но думаю, не слишком серьёзно. Что-то меняется. У наших новых сэо есть план.

— Хамад, план есть всегда.

— Нет, — прошептал Хамад. — Не такой.

Я ожидал, что он продолжит, но он больше ничего не сказал. Мы пересекли Олд-Крамерс-Бридж, который слегка вибрировал от наших шагов. Я облизнул губы и пытался заставить себя думать. Я никогда не мог по-человечески есть и спать, находясь на борту своего напичканного прослушивающей аппаратурой корабля. Было ощущение, что находишься в клетке. Я хотел домой. Я хотел пообедать и рано лечь спать.

Если бы не Хамад, мой клерк, который никогда не говорил ничего лишнего. Он только что сказал мне о том, что я попал в гораздо большие неприятности, чем я думал, и начал с упоминания Капы.

«Ладно. Пусть. Что мне известно? Капа вернулся, и праведники прибывают. Мне приказано следить за праведниками, а Хамад беспокоится, потому что я не рассказал ему о Капе. Но я могу поговорить с праведником».

С длинного узкого моста мы шагнули туда, где когда-то был широкий балкон, а сейчас это место представляло собой нечто вроде оживлённой улицы. Я отступил в сторону, чтобы мимо смог пройти мужчина, нагруженный списанным листовым материалом. Я обернулся к Хамаду:

— Хамад, прошу вас, идите вперёд и убедитесь, что Лян встречает меня на станции. Пожалуйста.

Его лицо ничего не выражало, когда он склонил голову. Я расценил это как знак одобрения.

— Да, капитан. — И он зашагал вперёд намного быстрее, чем шёл я.

С минуту я постоял на балконе, ухватившись за перила, пока Хамад совсем не скрылся из вида. Его заявление о том, что ему нравилась эта работа, было убедительным и обнадёживающим, но я не питал иллюзий. Если бы дело дошло до тщательного расследования, Хамад не защищал бы меня дольше, чем я бы мог прикрывать его самого. И Хамад обладал властью отдать приказ о таком расследовании. Причина могла быть какой угодно, но особенно та, что я недостаточно серьёзно отношусь к выполнению своих обязанностей.

Страх расползался по моим внутренностям, как застарелая боль, снова давшая о себе знать. Я подумал о том, чтобы отправиться домой, и решил, что стоит рискнуть задержаться. Даже Хамаду потребовалось бы какое-то время на поиски праведника. У меня была возможность заглянуть к отцу.

В самом деле, всё, что уже произошло, было к лучшему.

Большинство громоздких старых зданий — театры, казино и публичные дома — было разрушено. На месте каждого возникло поселение, в котором внутреннее устройство было переделано в соответствии с установленными потребностями обитателей. Время от времени кто-то проявлял в этом переустройстве чуть больше энтузиазма, и целые этажи рушились и обваливались. Там, где раньше находилась Алтима, всё ещё высится холм из булыжников.

Моя собственная дверь выходила на открытую, неогороженную улицу. Единственный путь добраться до неё — пройти через прогнувшийся мост Биддена и спуститься по дребезжащей лестнице к нам на балкон. Когда-то прозрачная раздвижная дверь открывалась на крытую черепицей площадь, но я заменил её на новую, из перекованного металла, скреплённую болтами. Я постучал так, как было у нас условлено. В конце концов болты плавно повернулись, и передо мной, тяжело и со скрипом, отворилась дверь.

— Добро пожаловать домой, капитан.

Мой отец, Финн Жиро, на тот случай, если за нами наблюдают, слегка склонил голову и протянул руки, чтобы взять мою куртку.

Пятнадцать лет назад мои отец и мать продали себя в рабство, чтобы купить мне место в Академии безопасности. В ту же минуту, когда я получил чин и постоянную должность, я отправился их искать.

Пока я нашёл лишь отца. То, что я назвал его своим слугой, позволяло ему жить в моём доме, спать в собственной кровати, иметь собственное пространство и чувство собственного достоинства. Как лейтенанту, мне дозволялось иметь одного слугу. Как капитану — двух. От этого соглашения у меня внутри всё переворачивалось, но, если игра поможет сделать так, чтобы он был рядом, я буду играть.

Я дотронулся до его плеча, чтобы уверить его: на какое-то мгновение мы остались одни. Он кивнул и выпрямился.

— Всё в порядке? — спросил он высоким дребезжащим голосом. На нём был простой светло-голубой пиджак и брюки цвета буйволовой кожи. На ногах — новые начищенные ботинки. Всё в абсолютном соответствии с его положением лакея. Всё, кроме выражения его проницательных глаз.

Я пожал плечами.

— Мне нужно встретиться и поговорить с Лян Чэнем, — сказал я. — Что-то не так с этими праведниками. И одному Богу известно, что именно. — Я вытащил из кармана куртки письмо Эмилии и протянул ему. — Ты можешь передать это матушке Варус?

— Конечно, конечно. Сядьте и поешьте, мой сын-капитан. — В нашей маленькой полутёмной квартирке пахло жареной уткой и чесноком, а мой желудок уже громко урчал. — Я знаю, у тебя нет времени отдать должное этой еде. — Он отмахнулся от моего предложения ещё до того, как я его произнёс. — Я отнесу то, что останется, матушке Варус.

Поджав ноги, я сел на ковёр рядом с отцом, с жадностью поглощая приготовленные на пару сдобные булочки, начинённые уткой и капустой. На короткое время я мог притвориться, что там, за дверью, меня ничто не ожидало. Я налил ему чашку крепкого чая и слушал вполуха какую-то местную сплетню. Мне было достаточно слышать его голос, спокойный и высокий, и знать хотя бы мгновение, что с ним всё хорошо. Не важно, что случится потом, а сейчас по крайней мере один член моей семьи находится в безопасности.

— Думаешь, они заставят нас потом праздновать рождение?

— Что?

Я оторвал взгляд от запечённого в тесте яблока, которое откусывал с превеликим удовольствием.

Отец настороженно взглянул на меня:

— Сэо. Их ребёнок родится через месяц-другой. Думаешь, нас всех заставят собраться?

Ах да. Некоторое время тому назад наши правители объявили, что у них будет наследник. А разве примерно в то же самое время не ожидалось ещё два или три отпрыска у их родни? Детали вспоминались как-то расплывчато.

— Уверен. Они даже привезли сюда старого мастера Блума, чтобы он организовал вечеринку.

У моего отца задёргался уголок рта.

— Самопровозглашённый Владыка Дэзл, устраивающий вечеринку по случаю дня рождения младенца? О, держу пари, ему это понравится.

Я покачал головой:

— Ты недооцениваешь его, отец. Никому из нас не известно, под сколькими личинами он может скрывать свою истинную сущность. Спорю на галлон чистой воды, лучше всего ему даётся образ старика с подорванным здоровьем.

Отец кивнул, но сомневался, что он мне поверил. Не было ни времени, ни причин, чтобы спорить по этому поводу. Я поднялся, отец тоже встал и проводил меня до двери. Уходя, я обнял его за худые плечи, а он с нежностью похлопал меня по руке, проявляя так свои чувства. С настроением далёким от лучезарного я продолжил путь по центральным улицам.

В доме номер 39, в котором располагалась служба безопасности, раньше находились бутики для туристов. Под моим началом было пятьдесят сотрудников службы. Штат более чем вдвое превосходил обычную численность. Всё потому, что здесь существовала проблема с теми, кто был родом с Обливиона, и потому, что у нас велась торговля водой.

Несмотря на клерков, реально осуществлять контроль над системой Эразмус Фортресс могла только через торговлю водой. Из всех лун системы лишь на Фортресс были собственные запасы воды. Всем остальным приходилось её импортировать.

Само собой, Фортресс утверждала, что направила все усилия на поддержание постоянного и достаточного запаса питьевой воды, но почему-то в действительности этого так и не произошло. Рынки, где велась торговля водой, открывались буквально через день, и приходилось задействовать каждого оперативного сотрудника службы безопасности, чтобы предотвращать массовые беспорядки. Сотрудники сопровождали транспорт, подвозивший воду к цистернам, поддерживали порядок на площади, где в установленные часы продавался и покупался её излишек. Всегда говорили об источниках и о том, что делать, чтобы снова заработал центральный водопровод. Я даже не надеялся прожить так долго, чтобы увидеть, как произойдут эти чудеса. Да и зачем Фортресс добровольно отказываться от возможности держать всё под своим контролем?

Моей официальной работой было поддержание порядка и покоя на улицах. Это значит, что мне приходилось всякий раз убеждаться в том, чтобы дети Дэзл убивали не слишком много сынов Обливиона и наоборот. Очень много времени я проводил в беседах. И почти столько же отслеживая изменения в сферах влияния, грядущие за взлётами и падениями отдельных группировок, банд, организаций и семей. Мои перелёты по чёрному небу тоже носили регулярный характер. Я был одним из немногих дипломированных пилотов на Дэзл. Этот статус позволял мне видеться с Эмилией и другими старыми друзьями. Статус, который я сохранял отчасти благодаря хорошим отзывам Хамада.

Ещё одно, что следует помнить. Помнить, что бы ни случилось.

Я вошёл в помещение службы безопасности через центральную парадную дверь. Остановился, чтобы приложить ладонь для идентификации к планшету на рабочем столе Хамада. Хамад бегло взглянул на меня и утвердил моё прибытие своей печатью. Мы кивнули друг другу, и я пошёл к бывшей кладовой, где теперь располагался мой офис.

Обустроен он был весьма удобно: стол, экран, стулья, застеклённый шкаф с выдвижными ящиками. А сейчас своё место в этой обстановке занимал ещё и крест, который принёс праведник, доставленный сюда Хамадом по моей просьбе.

— Благодарю, что пришли, сеньор Чэнь, — сказал я. — Простите, если заставил вас ждать.

— Надеюсь, никаких проблем, капитан Жиро?

Одна из черт, импонирующих мне в праведниках, — их рефлексивная вежливость. Лян Чэнь был рассержен, но, поскольку я был учтив и любезен, он не мог не ответить тем же.

— Ничего нового. Садитесь, пожалуйста. — Я сел за свой стол с шероховатой поверхностью и жестом пригласил его занять самое лучшее и самое новое кресло.

— Спасибо. — Лян сел, закинув ногу на ногу и скрестив руки. Он был невысоким, но зато крепким и сильным, чем мы в Эразмусе не отличались. — Чем могу вам помочь?

Я обдумал и отверг множество подходов к решению проблемы по дороге сюда. Мягко выражаясь, наши взаимоотношения с Ляном были сложными и запутанными. Мы не любили друг друга, но и не испытывали ненависти. Мы жалели друг друга — тому хватало причин — и нуждались друг в друге.

В конце концов я решил последовать примеру Великого стража и высказаться прямо.

— Мне стало известно, что из миров Солнечной системы прибывает новая группа работников.

Лян пожал плечами, откровенно раздражённый тем, что я говорю о таких незначительных вещах.

— Это обычная замена одних другими. У нас недостаточно рук для выполнения того, что мы должны делать, поэтому силы работников истощаются очень быстро.

Секунду я наблюдал за Ляном. Кроме того, что был вежлив, он отличался и невероятной честностью, что мне также нравилось в праведниках. Они говорили только то, что имели в виду, и имели в виду именно то, что говорили. А если вдруг это было не так, то сразу же становилось очевидным, как дважды два.

— Так, значит, нет ничего такого, что мне следовало бы знать?

Я мог сильно усложнить Ляну жизнь, но сделал другой выбор, и он прекрасно это знал. Он помогал людям, отчаянно оберегая их от жажды и голода. Я был благодарен ему за это, но моя благодарность была такой же, какую я испытывал к Хамаду, не больше и не меньше.

Лян снова пожал плечами:

— Не могу сказать наверняка. Возможно, они решили расследовать смерть Бьянки Файетт.

Я прищурился:

— Бьянки Файетт?

Он нахмурился. Настоящий, нескрываемый гнев сковал его плечи, а морщины, прорезавшие лоб, стали казаться глубже.

— Да. Она была одной из стражей. Её… нашли мёртвой год назад.

Да, вот оно! Именно это я и пытался вспомнить.

Смерть праведника. Это случалось время от времени. Центральные улицы были не такими уж безопасными даже для тех, кто их неплохо знал. Я видел рапорт. Я видел место, где это произошло, и наблюдал за тем, как тело было передано праведникам. Поскольку они не подняли никакого шума, я просто забыл об этом.

— Мне думается, вы не были удовлетворены нашим расследованием… Простите, как её звали?

— Файетт, — произнёс Лян медленно и чётко. — Бьянка Файетт.

— Вы не были удовлетворены нашим расследованием смерти сеньоры Файетт? Если оно вообще имело место. К тому времени, когда до нас дошла информация, от тела практически ничего не осталось. Кто бы или что бы ни убило её, установить, как это произошло, было невозможно.

Потом мне внезапно пришло в голову, что за последние пять лет никто не приезжал сюда расследовать смерть других праведников. Но ни один из них не служил в стражах.

— Ваши люди заявили, что это было обыкновенное разбойное нападение. — Лян вопросительно приподнял лохматые брови. — В противном случае есть ли причины доверять?

— Вы должны думать, что есть, а иначе вы не потребовали бы дополнительного расследования. По крайней мере, я это допускаю. — Я ничего такого не допускал. Я его прощупывал, но Лян, казалось, не замечал.

— Только ради проформы. — Лян отвёл взгляд. Как я уже говорил, когда праведники пытались лгать, это незамедлительно становилось заметным. — Мы находимся в опасном окружении. Координатор Файетт была недостаточно осторожной.

Я именно так и думал, но слышать подобное от такого тихого, мягкого и вежливого человека было и неуместно, и неловко.

— Звучит как-то холодно.

— Из уст праведника, вы имеете в виду?

— Да.

Лян глубоко вздохнул и потёр ладони:

— Думаю так. Но у меня нет времени на тех, кто не в состоянии вспомнить, какая разница между бессмертными и неуязвимыми. — Он опёрся о подлокотники кресла, готовясь подняться.

— Прошу прощения?

— Извините. — Он изобразил на лице гримасу, вероятно, потому, что осознал, как только что сам отсрочил своё отступление. — Бьянка Файетт была привилегированной бессмертной. Некоторые из них забывают, что как раз из-за того, что их организм подвергся химическим изменениям, они беззащитны против сильного удара по затылку. Вы сказали, то же случилось и с ней?

— Надо бы навести справки. Но ответ — да.

Я наблюдал за ним. Никогда не слышал, чтобы праведник когда-нибудь о ком-нибудь так говорил. Я не слышал, чтобы они вообще открыто говорили о своих бессмертных. Интересно, как сказывалось на них сознание того, что смерть была делом выбора. Что чувствуешь, когда не только являешься хозяином собственной жизни, но и вместе с жизнью получаешь в дар вечность?

Лян наконец поднялся.

— Бьянка Файетт пыталась получить выгоду от своего пребывания. А мы здесь не для этого.

Мне понадобилась минута, чтобы переварить сказанное. Полагаю, если бы я дал себе труд подумать, то в голову непременно пришла бы мысль о том, что все праведники — люди и, следовательно, не лишены пороков. Я никогда не мог вообразить, что мне представится возможность услышать, как кто-то из них говорит об этом. Мне не нужно было знать их секреты. Но сейчас всё выглядело так, словно выбора у меня нет.

— Почему вы не отправили её домой? — спросил я.

У Ляна дёрнулся уголок рта.

— Будто у нас есть власть над стражами.

— Понятно.

Хоть раз, что-то сказанное Ляном о тех, кто населял миры Солнечной системы, действительно имело смысл.

— Может быть. — Но в глазах Ляна не читалось никакого сомнения.

— Простите, что вытащил вас сюда.

Он глубоко вздохнул:

— Ничего. Мне всё равно надо было в эти края. Мой друг из Вёрзера прислал мне записку. К ним прибыл полный корабль рабочих аварийных служб с Обливиона. Он расспрашивает их. Вдруг удастся разузнать что-нибудь о вашей матери.

— Спасибо.

Мне стоило труда не отвести взгляда. Бесполезно надеяться, что Хамад не подслушивает этот разговор.

«А ещё бесполезно надеяться, что он не знает о помощи Ляна в поисках моей матери, — напомнил я самому себе. — Просто он пока ещё не выдаёт своего интереса».

Лян пожал плечами. Раздражение и гнев придавали силы и большей выразительности его жестам.

— Это тяжело. Они мудрят с именами. Вам удалось узнать её идентификационный номер?

— Нет. — Мне удавалось сохранять спокойствие. — Эта не того рода информация, которой клерки склонны с лёгкостью поделиться.

Лян тихо рассмеялся:

— Да. Я заметил. Будем на связи.

— Спасибо.

Мы стояли в тишине, не друзья, но и не враги. Мы использовали друг друга, но жалели, что нам приходилось это делать, и каждый изо всех сил пытался понять другого.

— Я на вашей стороне, Амеранд, — сказал он.

Я ничего не ответил. Я верил ему. Проблема в том, что он не имел представления о том, что говорит.

— Мне пора возвращаться, — наконец произнёс Лян. — Через пятнадцать минут закроют воду, и мне надо убедиться, что толпа не взволновалась. Или у вас ко мне что-то ещё?

— Нет. Благодарю. — Я встал, давая понять, что он может идти. — Вам нужна дополнительная поддержка службы?

— Я дам знать.

— Если кто-то из ОБ будет создавать проблемы, пришлите их ко мне.

— Да. Спасибо.

Уходя, Лян лишь скользнул по мне взглядом, который не удалось прочитать. Я потёр затылок и уставился на закрытую дверь.

Что-то менялось. И тут был замешан Капа. Были замешаны праведники. Были замешаны Фортресс и клерки. А ещё — я, Эмилия, и Капа, и вдобавок все наши семьи.

Тогда мне даже в голову не приходило, что я в беде.

Я очень, очень сильно ошибался.

 

Глава 7

ТЕРЕЗА

Как бы отчаянно вам ни хотелось приступить к выполнению своей миссии и ступить на какую-то неизведанную землю, это никогда не происходит быстро. А когда вы нуждаетесь в полном физическом обновлении, в создании совершенно нового облика, это занимает гораздо больше времени.

Что того хуже, восстановление формы утомительно. И болезненно.

Мне пришлось пережить непрерывный семидесятидвухчасовой сон под воздействием наркоза перед тем, как мне было позволено полностью пробудиться к моей новой физической сущности. Человеческому организму не доставляет удовольствия переустановка времени на его часах. Он протестует, и борется, и умоляет мозг о помощи. Им приходится днями, пока нано-частицы и доктора делают своё дело, держать вас в совершенно бессознательном состоянии или просто в оцепенении, когда всё видится словно в тумане. Но даже тогда, где-то в тайниках своего разума, вы осознаёте: то, что с вами происходит, неправильно.

Мне объяснили, что моё физическое состояние теперь соответствовало состоянию женщины ближе к сорока, но, когда я попыталась впервые подняться с кровати, чувство было такое, что я стремительно приближаюсь к порогу смерти. Клянусь, вены мои пылали. Роды? Ничто. Я бы скорее родила ещё три раза, чем согласилась снова испытать эту новую боль.

Курс психотерапии, направленный на то, чтобы привести к согласию мою сущность и моё новое тело, мало чем отличался от лекарственных процедур: он был длительным, болезненным и утомительным. Многочисленные врачи и инструкторы работали со мной и надо мной, пребывая в блаженном неведении, как близко они подошли к тому, чтобы нанести тяжёлый и невосполнимый вред моему телу. Но я думаю, это было делом привычки.

Дэвид так и не навестил меня. И не позвонил. Но я отодвинула этот факт на задний план и боролась изо всех сил за то, чтобы моё тело и разум снова заработали слаженно и дружно.

Я тоже ему не позвонила.

До того как я подверглась наркотическому воздействию, ко мне приходили Элли и Дэйл, очевидно принявшие решение сконцентрировать все усилия на стратегии насильственного вмешательства. Они часами спорили со мной. Они напомнили мне о том, что я совершала по отношению к ним, к их отцу и к себе. Они настаивали, что в моей физической форме никак нельзя бросать вызов грядущей войне. Сознавала ли я, что могла лишь всё испортить?

Я обратила их внимание на то, что у меня есть долг, и не только перед прошлым, но и перед будущим. Я делала это ради их безопасности и ради семей, которые они создадут. Я обратила их внимание на то, что взялась за это не по собственной инициативе, вовсе нет. Меня призвал долг.

Они ушли, такие серьёзные, взволнованные и ещё более убеждённые, чем я могла бы надеяться, отчего в моей душе возникло очень странное сложное чувство.

Джо конечно же пришла одна. Она дождалась того момента, когда основные лечебные процедуры завершились и я снова была на ногах. Она вошла в госпитальную палату и пристально оглядела меня, запоминая каждую деталь моего изменившегося облика. Потом развернулась на каблуках и вышла, не проронив ни слова.

Я съёжилась под одеялами и рыдала, зажав зубами подушку. Это продолжалось целых десять минут, пока не пришли медсёстры и не вытащили меня оттуда.

Хотя и постепенно, я всё-таки приспособилась к своему новому, омолодившемуся телу. Боль отступила, и я начала наслаждаться силой и энергией. Я не делалась более лёгкой, но теперь львиную долю тела составляла мышечная масса, поэтому я чувствовала себя более сильной и менее… старой. Я бегала по паркам на плоских крышах, навстречу бьющим в лицо ветрам с озера Мичиган, и иногда, на льду, подвергала риску мои новые лодыжки. Я пробиралась через хаос нижнего города, с трудом прокладывая путь в потоках людей просто так, без всякой цели, и однажды оказалась среди сражающейся в снежки большой группы школьников, которые в какой-то момент словно с цепи сорвались.

Куда бы я ни отправлялась, оживала память. Не какие-то важные моменты. Большинство мест, где я часто бывала, когда выполняла здесь задания, — бары, рестораны и клубы — давно уже прекратили своё существование. Ощущение было невероятным. Казалось, моим ногам хорошо знакомы дорожки. Волны запахов навевали приятную ностальгию. Даже городская атмосфера казалась уютно-знакомой.

Врачи говорили, что это побочный эффект перерождения организма. Моё тело было перенастроено на те времена, и физическое ощущение себя в том возрасте усиливало воспоминания об окружавших меня местах.

Я надеялась, что это правда. Потому что альтернативное утверждение мне не нравилось. Это означало, что Дэвид был прав и что-то, связанное с ним, спряталось внутри меня, погрузилось на дно старой жизни. Но мне было хорошо.

В помещении я играла в старую игру «Постановщики опытов», которая нравилась мне в двадцать — тридцать лет. А ещё я попробовала новые игры, которые порекомендовала Сири. Я ходила по лестницам, отказавшись от лифтов, и снова радовалась своему проворству.

Виджей и Сири регулярно навещали меня, и мы вместе отправлялись куда-нибудь пообедать или сидели в комнате, беседуя о былых временах и сплетничая.

Мы не говорили о личной жизни. Никогда. И за это я была благодарна. Я замечала игривые похлопывания рукой и удары, которыми они обменивались, чего не было раньше, и взгляды, наполненные тем, о чем они никогда не высказались бы вслух в моём присутствии. Я притворялась, что не понимаю. Они позволяли мне притворяться, и все мы были удовлетворены, по крайней мере в тот момент.

Но это вовсе не означает, что у нас была куча свободного времени. Долгие часы уходили на изучение и обсуждение рапортов различного формата, начиная с простого текста до тех, что приходилось считывать с сенсорных экранов с применением сложных систем искусственного интеллекта, включающих знания об узкой предметной области и способные предлагать пользователю разумные решения. Нам приходилось просматривать досье Сири на ключевые властные фигуры Дэзл, на которой нам предстояло базироваться. Среди них командир Фэйвор Баркли («Он хотел быть хорошим парнем, но слишком напуган»), а также мощный источник информации Натио Блум («Хозяин Дэзл; проводит много времени, пытаясь убедить всех, включая себя, что этот титул всё ещё имеет какое-то значение. Как-то грустно»). Затем надо было принять решения по персоналу, снаряжению, стратегии и материально-техническому обеспечению. Мне пришлось отшлифовать по крайней мере один из диалектов Эразмуса, который я знала. Сири, естественно, уже бегло говорила на сленге, самоуверенно, и даже более чем самодовольно.

В дополнение ко всему мне надо было уделять время тому, чтобы координировать операцию с Фондом содействия общему делу, выполнявшему в настоящее время миссию помощи Эразмусу. Когда я присутствовала на заседании правления, дала о себе знать старая душевная боль. Во времена кризиса Ридимера я входила в состав миссии помощи. И это самый распространённый способ внедрять стражей в чуждое окружение. Нельзя сказать, что оказание помощи преследует какие-то хитроумные цели, и людей, которые этим занимаются, нельзя обвинять в неискренности и сомневаться в том, что они преданно служат делу гуманизма. Они глубоко преданы своему делу. Они — наша щедрая рука.

На сей раз, как ни странно, я не получала прикрытия миссии помощи, даже формально не была с ними связана. Я отправлялась в своём собственном звании полевого командира с открытой и очевидной миссией: установить, что же на самом деле случилось с Бьянкой. Но насколько возможно мы стараемся сотрудничать с любой гуманитарной организацией на местах, когда отправляемся на задание. Они прекрасно знают местное общество и местные властные структуры. Это немаловажно, поскольку личному опыту Сири и Виджея практически два года и некоторые сведения явно устарели.

И естественно, тот факт, что я не находилась под прикрытием миссии СОД, не означал, что с ними никто не отправляется. Меня просто не проинформировали об этом официально.

Я была в неведении, пока не осталось всего шесть недель до намеченного отправления. Тогда Виджей внезапно перестал появляться на совещаниях и питался где-то вне нашего учреждения. Это было частью дела. Он и его люди должны были стать нашей связующей нитью с чёрным рынком, контрабандистами и пиратами. Я не могла знать, где он и как выглядит. Он должен был передавать рапорты Сири, а она — мне.

Я дала ей неделю на то, чтобы предаться хандре. Она, конечно, отрицала, что её мучает тоска. Но его отъезд заставил её страдать. Я старалась не представлять себе, как они прощались: как обнимали друг друга, смеялись и шутили. Сири наверняка пригрозила ему самыми разными и невозможными наказаниями на случай, если он не будет беречь себя. А он безжалостно насмехался над ней, пока она не наградила его одним из тех игривых шлепков, которые мне довелось лицезреть. Потом он схватил её за руку, а потом… а потом…

Я вовсе не имела ничего против того, что они были любовниками. Существовала большая разница между тем, что рисовало воображение в их отношении, и тем, как я сама восприняла отъезд Дэвида, перенести который было слишком тяжело.

Я снова обернулась лицом к миру и продолжила свой путь.

За три недели до нашего отъезда на пороге моего номера в отеле появилась Сири и попросила разрешения войти. Было поздно, но я не спала. Подключив очки к сети, просматривала нерегулярные отчёты об одной из поездок Бьянки на Фортресс, работая с экспертными системами. Я отключилась от сети, как только Сири опустилась на диван рядом со мной. Она потёрла ладони, что скорее служило знаком беспокойства, чем попыткой согреть руки после февральского холода. Я старалась не замечать её состояния, пока убирала очки в футляр, но где-то в глубинах сознания уже зазвучал предупредительный сигнал.

— Ну, что случилось? — как можно спокойнее спросила я.

— Я встречалась с Мисао по поводу Джеримайи.

— И что?

Сири работала с Джеримайей все прошедшие недели, доискиваясь до сути, вытягивая информацию, которой он — оно — всё ещё обладал, сопоставляя её с собственным опытом пребывания в Эразмусе. Я внимательно вчитывалась в рапорты, но от этих встреч старалась держаться подальше. Я не могла вынести необходимости своего присутствия в одном пространстве с Джеримайей, не говоря уже о том, до какой степени избегала приходов Сири с её собственным спутником, Шоном, призванным помочь проанализировать ситуацию, что протекало в виде допроса между двумя искусственно созданными существами. Каждый раз я настолько глубоко и остро ощущала потерю, что сердце обливалось кровью.

— Я думаю, его участие в миссии вместе с нами очень ценно.

Его. Джеримайи.

Усилием воли я усмирила свои эмоции и постаралась рассуждать исключительно с практической точки зрения — о материально-технической стороне, преимуществах и недостатках.

— Это значит, нам понадобится дополнительное оборудование, чтобы постоянно быть с ним на связи, безопасно принимать сообщения и переговариваться, особенно если учесть, что мы отправляемся туда с такой фрагментарной базой данных. Мисао санкционирует это?

— Нам бы не понадобилась дополнительная техника, если бы ты приняла его.

Я нахмурилась:

— Что?

— Если бы Джеримайю инсталлировали тебе.

Я уставилась на Сири. Я слышала, что она говорила, но на какое-то долгое, затянувшееся мгновение между её словами и моим восприятием возникла глухая стена. Медленно, по капле, понимание возвращалось ко мне. Она хотела, чтобы я несла Джеримайю с собой, в себе, как когда-то Дилана.

Она просила меня взять на себя спутника. Спутника Бьянки.

— Не могу поверить. — Мой голос дрогнул. Холод пронзил меня. — Даже если бы это было не настолько болезненно, не так неприлично и неуважительно и… Ради всего святого, о чём ты думала?

Очень мягко Сири ответила:

— О том, что Бьянка всё ещё могла быть жива.

Я смотрела на неё в упор до тех пор, пока не разболелась голова. А она сидела спокойная и собранная. Будто верила в то, что сказала. Будто это было возможно.

— Вы сошли с ума, полевой координатор? — сухо спросила я тихим голосом. Это было единственное объяснение, которое могло у меня родиться.

— Нет. — Сири явно была готова услышать от меня нечто подобное. Её глаза сияли от сделанного ею открытия. — Подумай об этом — о Джеримайе, о его состоянии, о том, как его нашли. — Сири подалась вперёд, барабаня кончиками пальцев друг о друга. — Его нашли повреждённым, неспособным даже сказать, как умерла его хозяйка, в теле, которое едва ли осталось прежним. Даже теперь он существует отдельно от самого себя.

— Я видела всё это. Я заставила себя смотреть. Мне надо было знать, где и как нашли Бьянку, если я должна была начать расследование её гибели. И сейчас вид её разлагающегося тела постоянно стоял перед моими глазами, и избавиться от этого зрелища, наверное, было невозможно.

— Если кто-то взял её в плен, если удалили систему связи со спутником и имплантат…

— Невозможно удалить всю систему. Ножи, и грязные окровавленные пальцы, и боль, боль до тех пор, пока я не потеряла сознание и не очнулась, чтобы почувствовать боль ещё более сильную. И эта дыра в моей голове…

— У них там есть госпиталь размером с небольшую планету. Они вполне могли провести хирургическую операцию. — Она сделала паузу. «Вместо бойни, — говорило её молчание. — Вместо того, что сделали с тобой». — Они взглянули, произвели замену данных в неорганических компонентах и вернули его обратно. Он уже и так достаточно травмирован. Любое несоответствие между его органическими и неорганическими узлами можно с лёгкостью отнести именно на этот счёт. — Плюс к этому, — продолжала она, собравшись с духом, — люди, которые проводили опознание и идентификацию тела, не совсем на нашей стороне.

— Её тело было возвращено сюда. — К этому времени я овладела собой настолько, что мой голос снова обрёл некоторую силу и в нём зазвучали скептические нотки. — Ты хочешь сказать, что у нас не умеют делать анализ ДНК?

— Факты можно сфальсифицировать…

— Подделать человеческое тело? Прекрасно узнаваемое и полностью идентифицированное человеческое тело?

Глаза Сири заблестели ещё ярче. Она была уверена, что я у неё в руках.

— Тело, находящееся в процессе разложения, возвращённые фрагменты? Госпиталь размером с планету, помнишь? Ты никогда не слышала о стволовых клетках? Знаешь про такие частички тебя, которые можно использовать, чтобы вырастить другие частички тебя?

Я сидела, кусая губы, а в голове вихрем проносились мысли. Чтобы я приняла спутника Бьянки? А как же Дилан? Дилан кричал, когда они отрезали нас друг от друга. Я кричала. Он погиб. Я погибла. Дыра была слишком глубокой, оставшейся во мне навсегда. Ничто не могло её заполнить. Я бы ни за что не обзавелась новым спутником, пытаясь перешагнуть эту пропасть внутри меня.

От мыслей у меня выворачивало все внутренности, и всё-таки… в этом что-то было. Я не хотела иметь спутника. Я не хотела снова столкнуться с этой зависимостью или с этой потерей. Но что, если бы я приняла спутника Бьянки? Того, кто был с ней там, того, кто знал все её секреты?

Эта мысль также отвращала меня, как и прельщала. Вернуть часть Бьянки. Могла ли я сопротивляться этому?

Если существовал хоть малейший шанс на то, что Бьянка жива, могла ли я отказаться?

«Нет. Проехали. Помни о том, что реально». Я глубоко вдохнула:

— Если ты так в этом уверена, Сири, почему не рассказала Мисао?

— Рассказала. Но, — впервые с тех пор, как вошла сюда, Сири не смотрела на меня, — он мне не поверил.

Волна облегчения захлестнула меня. Не оттого, что она сказала, а оттого, что замялась и водила ладонью взад-вперёд по диванной подушке, лежавшей возле неё, я поняла, что её мысль отвергнута, отвергнута категорически и всё это — всего лишь отчаянная попытка воскресить идею.

— Значит, тут ничего не поделаешь, — сказала я.

— Нет, — резко произнесла Сири. — Нет. Если бы ты хотя бы посмотрела…

— Нет.

— Послушай, Тереза…

Я покачала головой. Я была непреклонна и сурова.

— Невозможно, — сказала я. — Им бы пришлось подделать узел памяти, в котором сохранились её последние слова. Они бы узнали обо мне и о наших взаимоотношениях. Это нереально.

— Госпиталь размером с планету, — повторила Сири. — С чертовской репутацией делать невозможное за пределами, в колониях. Я знаю, потому что видела. Мы даже не представляем, на что они способны.

— Если ты считаешь, что Бьянка до сих пор жива, почему настаиваешь, чтобы я приняла Джеримайю? Почему ты не хочешь, чтобы он дожидался её здесь, в безопасности?

— Потому что тогда у нас будут его воспоминания, воспоминания Бьянки, с которых мы и начнём свою работу. Ты сотрудничала с ней дольше остальных. Тебе лучше удастся интерпретировать сохранившиеся фрагменты…

Я не могла вынести этого. Боль была слишком сильной.

— Почему, ради всех девяти миллиардов имён Бога, ты делаешь это, Сири?

Сири облизнула губы.

— Потому что она отослала меня и я уехала. Я не спросила, не подумала об этом. Я просто надулась и уехала, а её схватили и, возможно, резали по кусочкам, а может, и хуже, и меня там не было, чтобы это остановить.

Я кивнула:

— Я знаю, что ты чувствуешь.

— Тогда, по крайней мере, ты примешь это во внимание?

На мгновение меня озарила острая, как лезвие ножа, надежда. Потребовалось собрать все свои силы, чтобы прогнать её.

— Нет, Сири. Я не могу в это поверить. Не могу.

— Почему же?

Я сглотнула. Было не то время, чтобы лгать.

— Потому что, если в это поверю, прибуду туда, готовая всё сокрушить и разорвать всех голыми руками. За все остальные составляющие этой миссии я и гроша ломаного не дам.

Я выпрямила спину, и мой голос стал громким, обретя тот командный тон, которым я неосознанно отдавала приказы.

— Ты не должна этого больше обсуждать. Ни со мной, ни с Виджеем, ни с кем-либо другим. А если ты не сможешь сосредоточиться на своей реальной миссии, о чём и сказала прямо сейчас, то… ты понимаешь?..

Глубоко в глазах Сири вспыхнул гнев, но она всего лишь сказала:

— Ты не имеешь представления о том, как много она сделала для тебя.

— Имею.

— Нет, — грубо и жарко прошептала она. — Если бы ты знала, если бы ты действительно знала, то сделала бы всё, чтобы найти её.

Я была не в состоянии слушать это.

— Пойми меня правильно, Сири. — Я произносила каждое слово так отчётливо, с такой силой, на какую только была способна, поэтому смогла противостоять искушению, которому она подвергла меня. — Я ловлю тебя на том, что ты даёшь меньше ста десяти процентов успеху определённой нам миссии, ловлю на том, что ты делаешь хоть на крупицу больше, чем тебя уполномочили, и твоё время в стражах приходит к концу. Это горячая точка, и мы не можем тратить время впустую.

Я смотрела ей прямо в глаза и не отводила взгляда, ловя в них малейшие перемены, наблюдая, как всё ниже она опускает плечи.

И вот Сири распрямилась, хотя и сидя, давая понять, что до неё всё дошло.

— Да, мэм, — сказала она, а я кивнула, прямо как Мисао.

Мы поговорили ещё немного о том и о сём, детали подготовки к выполнению миссии растворились в пустой болтовне о новых компьютерных играх, которые она посоветовала опробовать, и о новом ресторане, в котором мы заказали еду вчерашним вечером. Сири ушла и больше ни разу не возвратилась к своей теории.

Но даже под опустившийся занавес я поняла, что она не отречётся от своей идеи всё то время, что уйдёт на выполнение нашего задания. Я сидела, обняв руками колени и пытаясь предать этот разговор забвению, утопить в глубинах памяти.

«Дэвид, ты был прав. Мы слишком долго живём. Мы служим слишком многим хозяевам, имеем слишком много семей. Думаем, что можем уйти от этого. Мы хотим, но не можем».

Я не могла поверить, что Бьянка жива.

Я не могла поверить в это в силу тех фактов, о которых я сказала Сири, но было кое-что ещё, и это значило, что я сделала для неё меньше, чем она для меня, и не знала, смогу ли жить с этим.

Мне надо было забыть слова Сири. Если я запомню их, то забуду всё остальное, возможно, даже свою клятву, возможно, даже первую заповедь, и тогда — помоги мне Бог, помоги Бог Эразмусу и, может, даже помоги Бог Солнечных миров.

 

Глава 8

ЭМИЛИЯ

Эмилия Варус сидела за своим массивным рабочим столом с острыми углами. Его освещал единственный квадрат света, падающий с целиком выложенного плиткой потолка. Комната была маленькой, в ней едва хватало места для узкой кровати, стола, стула, а также ванны и туалета, находившегося за складной ширмой. Несколько полок и посудных шкафчиков крепились к стенам, но они были практически пусты. Имущество Эмилии состояло из пары запасных комплектов профессиональной униформы белого цвета, кое-каких безделушек, подаренных друзьями по медицинскому факультету. Вот, пожалуй, и всё.

В комнате было душно, но Эмилия не включала вентиляцию. Её использование стоило денег. Вместо этого она открыла дверь за своей спиной. Из холла и соседних комнат доносились голоса. Она не обращала на них внимания. Её мысли и взгляд были сконцентрированы на находящемся перед ней экране. Она изучала свои отчёты за день, чтобы убедиться в том, что правильно заполнила все строчки, поскольку любые ошибки наказывались штрафом. Клерки Госпиталя не наблюдали пристально за каждым рядовым врачом, делом которого было лечить и штопать. Они отслеживали только записи. Записи, благодаря которым контролировались назначения на должность, предписания, будущие возможности и, что самое важное, долги. Для неё было жизненно важно не дать им дополнительных шансов увеличить эти долги.

«Однажды ты вытащишь нас всех отсюда, Эмилия. Это твоё дело». Так говорила её мать.

Она не только отлично училась в академии. Она прилагала все усилия. Снова и снова. До тех пор, пока это не обернулось для нее болезнью и истощением. И не прибавило ей долгов. И всё потому, что пришлось оплачивать и учёбу, и лечение. В конечном счете ей удалось добиться лишь звания врача общего профиля, что само по себе было ничто. Средств от работы, которую ей поручали, едва хватало, чтобы покрыть расходы на пропитание.

— Привет, Эмилия!

Эмилия вскинула голову и обернулась. Молодой человек, подавшись вперёд, стоял в дверном проеме.

— Привет, Пьята, — ответила она без энтузиазма.

— Корпишь над записями?

Эмилия пробормотала что-то утвердительное и снова сосредоточилась на экране в надежде, что Пьята поймёт намёк и оставит её в покое.

Но он не понял. Вошёл в комнату и присел на корточки возле стола, сложив на краю длинные тощие руки. У него было загорелое, заострённой формы лицо, щёки и кисти рук покрывала россыпь ярких веснушек. Выдающиеся кости запястий выглядывали из-под тяжёлых манжет профессионального одеяния. Головной убор, весь в золотистых кристаллах, прикрывал рыжие волосы.

— Слышал, ты возглавляешь группу, которая занимается новыми праведниками.

Эмилия вздохнула и откинулась на стуле.

— Похоже на то. — Она сложила руки на груди и повернула голову в его сторону. — Нужна работа?

— Разыгрываешь меня? — Глаза Пьяты широко распахнулись от удивления. Их радужная оболочка была странного цвета — оттенка потускневшего золота. Эмилия подумала, что она модифицирована, возможно, какое-то домашнее варево, сработавшее не совсем так, как надо. — Ты сорвала джекпот.

— Больше никаких джекпотов в Эразмусе нет, Пьята. Тебе это известно.

Ничто не могло согнать с лица его наглую усмешку.

— Есть. Если твой долг оказывается погашенным.

— Что?

— Ты свободна от долгов, тебе выпадает шанс. Можешь даже уехать.

Эмилия потёрла глаза. «У меня нет времени на пустую болтовню». Она сегодня практически ничего не ела и, хотя была привычна к этому, становилась раздражительной.

— О чём ты говоришь?

— Брам Раджандур.

— Что за Брам Раджандур?

— Брам Раджандур — это тот парень, который доставил на Госпиталь последнего праведника.

«А, теперь все ясно: ты просто насмехаешься надо мной».

— У нас здесь никогда не было ни одного праведника.

— Да ну?

Эмилия с трудом держала себя в руках.

— Послушай, или выражайся яснее, или уходи.

— Брам Раджандур. Поищи его. — Пьята поднялся с корточек и постучал по краю экрана. — Он публично освобождён от всех долгов и сейчас получает реальную зарплату.

Эмилия посмотрела на экран и на свой отчёт.

— Уходи, Пьята.

— Ладно. Ладно. — Он вскинул руки и попятился. — Ухожу.

Эмилия даже не взглянула ему вслед. Она прокрутила вниз файл со своей работой. Гора канцелярщины и регистрационных записей. Можно, пожалуй, и опоздать в кафетерий к часу, когда предоставляются скидки. Она вздохнула и вернулась к своим отчётам, затем взглянула на отрицательный итог и вздохнула снова, обеими руками откидывая назад волосы.

Может, просто пропустить обед? Она подумала об Амеранде, о том, как он посмотрел на неё последний раз, чуть заинтересованно и очень огорчённо. Он никогда не думал о том, отчего она была такой худой. «Просто предполагает, что я недостаточно тренирована физически». Ему никогда не приходило в голову, что она могла пропускать завтраки, обеды и ужины, чтобы сэкономить деньги.

«В конце концов, я работаю на Госпитале. Почему я должна голодать?»

И как будто этого наплыва чувств, связанных с Амерандом, было недостаточно — вдруг объявился Капа.

Она пила чай с Амерандом, когда Капа напомнил о себе. Ей потребовалась тогда вся сила воли, чтобы сразу же не выбежать из комнаты. Потребовались долгие часы, чтобы привести в порядок нервы и заставить себя встретиться с ним. Забавно, что Амеранд застал их вместе.

Конечно, Капа мог это подстроить. Он всегда проделывал подобные штучки.

Капа.

Он сильно раздался вширь, очень сильно. У него располнели руки. Мышцы на шее резко выделялись, а вокруг глаз уже начали появляться морщинки. Вместо одного из зубов он вставил нелепо и вульгарно выглядевший аметист. Он выглядел ужасно.

Он выглядел великолепно.

— Капа. — Она произнесла его имя тихо, втайне надеясь, что её голос утонет в несмолкающем шуме кишащего людьми порта. Но он обернулся, и его глаза просияли.

— Эмилия!

Он шагал навстречу, и, невзирая на тяжёлые и грубые ботинки, шаг его был широким, лёгким, быстрым.

— Я уже стал беспокоиться, получила ли ты моё послание.

Последний раз, когда она видела его, он был тощим юнцом. Тогда, погрузив пальцы в его густые волосы, она неистово поцеловала его. Теперь не могла пошевелиться.

— Что ты здесь делаешь?

Он улыбнулся ещё шире:

— А разве я не обещал?

Ах да, он обещал. «Я вытащу нас отсюда, Эмилия. — Вот его слова. — Скоро».

— Это было десять лет назад!

«Ты исчез на целых семь лет из этих десяти. Уехал и не взял меня с собой».

Но он всего лишь пожал плечами, как будто речь шла о пустяке.

— Всё заняло больше времени, чем я рассчитывал. Но сейчас-то я здесь. — Капа подошёл ближе и взял её за руки. Его прикосновение было тяжёлым, неспешным, ничего похожего с тем, что она помнила. — У меня есть лицензия, и я пилот. А ещё у меня есть вакантная должность доктора. — Он приблизил её руки к лицу, как если бы собирался их поцеловать.

— Я не могу уехать с тобой! — Она вспомнила, как вырвалась, как испытала облегчение и одновременно ужасную боль.

Он уставился на неё:

— Почему же нет?

— У меня контракт с Госпиталем до тех пор, пока не будет погашен мой долг. Я не могу и шагу ступить, пока они сами мне не велят!

«Ты слишком опоздал».

— Один Бог всем располагает, Эмилия.

— И у меня по-прежнему есть семья, — выпалила она. — Моя мать, братья и сестра снова на Дэзл. Если я отлучусь самовольно, что будет с ними?

Он выставил вперёд руки, как делал всегда, когда они начинали спорить.

— А кто говорил о самоволке? Ты что, действительно думаешь, я бы вернулся, если бы не мог увезти тебя отсюда легально, не запятнав твою репутацию?

— Это не называется легально. Легально — когда получаешь разрешение на отъезд из соответствующих инстанций. А это… теневая сторона. То, о чём говоришь ты.

— Прости, я не выполнил все надлежащие формальности, Эмилия. — Он улыбнулся, отчасти обнажив при этом свой нелепый пурпурный зуб. — Но я здесь и, как бы то ни было, спрашиваю тебя. Ты говоришь — да, и тогда всё остальное — только формальности.

— За исключением того, что тебе придётся выкупить меня, Капа.

Он снова пожал плечами:

— Ну так что?

— Тебе придётся выкупить меня и заплатить мой долг. А если ты не сделаешь этого, то груз ляжет на плечи моей матери.

Капа фыркнул и пнул ногой стену. Эмилии было знакомо это движение. И ей было горько. Горько видеть мальчика, которого она когда-то любила, в этом легкомысленном и беспечном мужчине.

— Сейчас ты говоришь прямо как Амеранд.

— Может быть.

— Ты теперь с ним?

Она покачала головой:

— Нет. Теперь я просто одна.

Если бы она была не одна… Амеранд подошёл ближе. Находясь между светом и тенью, она выбрала свет.

«Но почему, чёрт побери, этот свет был таким холодным?»

С тех пор она проживала эту сцену сотни раз. Ей следовало тогда взять Капу за руку. Ей следовало выдать его, назло и из милости. Она могла даже рассказать Амеранду, что говорил Капа до того, как тот пришёл. Но он не спросил, а она настолько привыкла всё от него скрывать, что просто не сумела заставить себя заговорить.

Она выключила экран, потому что оставить его включённым означало только одно — сумма её долга подскочит ещё выше.

Когда-то Капа был единственным, с кем она чувствовала себя в безопасности. Но его слишком, слишком долго не было. И сейчас видеть перед собой пирата, в которого он превратился, оказалось ужасно. Должен был существовать иной выход.

Но в глубине души она сознавала, что законного пути в решении проблемы не найти. Никогда. Ей придётся искать спасение в бегстве, а её наилучший шанс, чтобы совершить бегство, не возвращался уже целый месяц.

— Прости, — прошептала Эмилия, понимая, что хоронит надежды своей матери.

Мама, Ким, Париск, Гери… Может, их теперь даже больше. Каким-то образом маме то не везло, то она проявляла беспечность. Или думала, что её дипломированная дочь может освободить двоих и ещё троих, пока находится при деле.

«Я тоже думала, что смогу».

Но гнев рождался из чувства вины, крушения надежд, разочарования. Ничто не согревало, не давало душе оттаять. Но то, что сделала её мать, — одно, а вот дети… её братья и её сёстры… Они не виноваты. Они не заслужили, чтобы у них отняли всё. Они не заслужили того, чтобы их лишили последнего проблеска надежды.

«О чём, чёрт возьми, думает Пьята, входя сюда и распространяя коридорные слухи?» Она подняла голову и бросила сердитый взгляд на дверь. Каждый что-то нашёптывает по углам, сидя за рабочими столами и пытаясь обмануть роботов-уборщиков со шпионской начинкой и соседские уши. Вы слышали, этот парень, он открыл новый способ транспорта рибонуклеиновой кислоты, и они погасили его долг? А вы знаете, была такая-то женщина, которая разработала новую систему визуализации живых митохондрий, и её тоже освободили от долга?

За исключением того, что никто из них никогда не упоминал имён. Все эти люди были: «какой-то специалист», «вот этот доктор», «тот парень»…

Парень Пьяты имел имя. Брам Раджандур.

Она колебалась — за это придётся платить… Чёрт с ним. Щёлкнув, снова раскрылся экран, засветился, и сразу заработал счётчик. Она ввела имя и села.

УВЕДОМЛЕНИЕ О ПОЗИТИВНОМ СТАТУСЕ

В ЗНАК ПРИЗНАНИЯ ВЫДАЮЩЕЙСЯ ЗАСЛУГИ В ДЕЛЕ РАЗВИТИЯ МЕДИЦИНСКОГО СОСТАВА ЛУНЫ-2 БРАМ РАДЖАНДУР ФАКТИЧЕСКИ И ОФИЦИАЛЬНО ОСВОБОЖДЁН ОТ ВСЕХ ОБЩЕСТВЕННЫХ ДОЛГОВ, БУДУЧИ ОБЯЗАННЫМ УПРАВЛЯЮЩЕМУ СОВЕТУ И ОБЩЕСТВЕННОМУ ФИНАНСОВОМУ КОМИТЕТУ ЛУНЫ-2 11:21:30:14:09.

Эмилия так быстро вскочила, что едва не забыла захлопнуть экран, чтобы он отключился. Она вылетела за дверь и бросилась вниз по коридору общежития, чтобы постучать в дверь Пьяты.

Дверь плавно распахнулась. Пьята усмехался:

— Понятно.

Она часто и тяжело дышала и сглотнула перед тем, как смогла заговорить.

— Что это? Липа?

Пьята покачал головой:

— Всё правда.

— Как? Что? Он что, открыл волшебное средство от уродства? Что?

Глаза Пьяты цвета потускневшего золота поочерёдно сверкнули: сначала правый, а потом и левый.

— Ну же, проходи. — Он отступил, пропуская её. — Нам незачем делиться этим со всем светом.

Все осветительные панели были включены, и Эмилия прищурилась от искусственного солнечного света, пока Пьята закрывал дверь. Комната Пьяты походила на её собственную по размеру и обстановке, но он расцветил стены несколькими действующими экранами, на которых можно было наблюдать Дэзл в её лучшую пору, будто сквозь окно, выходящее прямо на улицу.

— Присаживайся. — Он кивком указал на кровать. Она неуклюже пристроилась на самом краю. Пьята прислонился спиной к своему рабочему столу и сложил руки на груди, насмешливо глядя на неё. — И давай поговорим. Поскольку, по слухам, я провожу сегодняшний вечер за просмотром хорошего видео. — Он кивнул в сторону одной из стен, на которой предстала картина замечательной улицы.

«Ты что, установил в комнате подслушивающую аппаратуру? Риск немалый. Если тебя поймают, то есть когда тебя поймают, то сразу же выгонят с Госпиталя, диплом объявят недействительным, и не оставят тебе ни единого способа легально зарабатывать на жизнь. Уходи отсюда. Тебе не следует даже говорить с ним».

Но у неё перед глазами всё ещё стояло это общественное уведомление.

— Говори, — сказала она, стараясь казаться менее заинтересованной, чем была на самом деле. — Ты единственный, кто так хорошо об этом осведомлён.

Пьята кивнул:

— Я старался следить за… Ну за всем, что могу делать или получать, что могло бы помочь сохранить баланс в отношениях с клерками и администраторами.

«Иными словами, ты взламывал базы данных в поисках чего-то такого, что могло бы тебе помочь ухватиться за то, что кто-либо из властей предержащих пожелает у тебя купить». Она подозревала, что Пьята постоянно ходил по краю и любил поиграть в пирата, но не думала, что это всё вправду.

«Оказывается, я недооценила тебя». На мгновение перед её внутренним взором возникло лицо истинного пирата — Капы, и его сходство с лицом Пьяты, притворяющегося пиратом, заставило её содрогнуться.

— И в ходе своих действий, — продолжал Пьята, — я обнаружил признаки того, что тюремным знатокам в их камеры требуются праведники.

— Признаки?

— Да. Ты же не думаешь на самом деле, что всё это сканирование, которым ты будешь заниматься, задумано только ради обнаружения контрабанды?

— Я считала, оно направлено на сбор данных.

Всё крутилось вокруг сбора данных. Каждый человек, каждое живое существо на Госпитале находилось под пристальным оком, которое следило за тем, чтобы не ускользнула ни одна, даже малейшая, крупица информации, ведь она могла оказаться ценной. Группа здоровых образцов из богатых и благополучных Солнечных миров. Разве допустимо упустить такую возможность? До неё дошли слухи о том, что маркетинговое крыло Госпиталя устанавливало Солнечный эталон в лечении заболеваний и поддержании здоровья.

«Чтобы создать эталон, необходимы исходные данные, отправная точка».

Но Пьята замотал головой:

— Они ищут что-то весьма специфическое. А когда найдут, им понадобится тело для анализа и репликации. — Он встретил её пристальный взгляд. — И мы полагаем, они более чем охотно вознаградят того, кто доставит им это тело.

Эмилия отпрянула:

— Ты же говоришь не о похищении праведника?

— А если я скажу тебе о том, что это происходит и уже не в первый раз?

— Ты в своём уме?! — воскликнула Эмилия. — Даже Кровавый род не рискнёт мучить праведника. В Солнечных мирах принято заниматься подобными делами лишь в отдалённых частях.

Пьята подался вперёд:

— Посмотри на меня, Эмилия. Ты думаешь, я сейчас разыгрываю тебя?

Она смотрела на него долго.

— Что конкретно требуется от меня?

— Я просто хочу знать, если ты найдёшь подходящие соответствия ряду признаков и то, какими они будут. Вот и всё.

— Что потом?

— Потом ты становишься частью команды. Все наши долги погашаются, и минус переходит в плюс.

«Переходит в плюс. Наличные вместо долга. Наличные — это свобода».

Но если поймают — всему конец. Даже этот разговор и мысли, роящиеся у неё в голове, были опасны.

— Пьята, моя семья вернулась туда. Я тешила себя надеждой, что сумею их выкупить.

— Ну вот, ты и предоставишь им свой позитивный баланс. — Он раскинул руки. — Мне-то что? Будет столько, что хватит на всех.

Она обхватила себя за плечи, ногти вонзались в ткань. Потребовалось колоссальное напряжение воли, чтобы подавить горячее желание, рождающееся в ней. Она могла начать зарабатывать. В конце концов, могла накопить денег. Ей не пришлось бы ползти к Капе или к Амеранду, не пришлось бы влезать в долги другого рода…

— Я не могу рисковать, — сказала она Пьяте.

— Вернись в свою комнату и взгляни на заявление о Раджандуре. Хорошенько посмотри, внимательно. — Пьята снова подался вперёд, а его голос упал до чарующего шёпота. — Им нужен праведник. Они просто не могут взять его сами. Праведники, знаешь ли, задержатся ненадолго. Возможно даже, вдруг соберутся и направятся обратно домой. И всё — они вне досягаемости. Если мы сделаем это, если обставим, как похищение с целью получить выкуп или как неудачное ограбление, тогда их руки чисты, а у нас будет самое ценное, что есть в нашей системе. Мы будем богаты, свободны, и определённо всё сложится великолепно.

— Но почему я?

— Потому что ты возглавляешь бригаду, которая будет заниматься сканированием, и окажешься в гуще событий, а твой дружок, он просто их нянька.

— Он мне не дружок.

«Но если я выберусь отсюда…»

Если бы она стала свободной и выбралась в эти миры, парящие в чёрном небе, то забрала бы его с собой. Они вместе могли быть свободны. Свободны быть вместе. И ей не пришлось бы быть ему благодарной или зависимой от него. Они искали бы друг друга, потому что хотели этого, а не потому, что приходилось это делать. Вот чего она хотела с Капой до того, как он исчез и бросил её одну в тяжёлом положении.

Свободна. Свободна в чёрных небесах.

Пьята пожал плечами:

— Он твой друг и нянчится с ними. Ты можешь приблизиться к ним гораздо больше, чем любой из нас. — Его ухмылка стала абсолютно беспощадной.

Эмилия присела, слыша звук собственного тяжёлого дыхания, чувствуя удары собственного сердца. Она слышала, что предлагал Пьята. Видела картину, которую он рисовал, и картина эта была прекрасна, особенно если добавить к ней кое-какие собственные детали.

Но Эмилия была дочерью Обливиона, и существовали правила, которые она усвоила навсегда. Бегая по тоннелям, она поняла, что самое лучшее — обладать тем, чего желает кто-то другой. Это даёт власть, и это — способ заставить его платить.

Но она также поняла, что самое худшее — обладать тем, что желает кто-то другой. За это могут убить.

Эмилия взглянула на Пьяту и увидела его в совершенно новом свете.

— Я в деле, — произнесла она.

 

Глава 9

ТЕРЕЗА

Путешествие в систему Эразмус было ничем не хуже всех остальных. Подобно всяким длительным лечебным процедурам, космическое путешествие, по сути своей, утомительно. Его конечный пункт может быть местом удивительным, даже повергающим в трепет, но перелёт сам по себе предполагает заключение в своего рода консервной банке, долгое время стремительно падающей в безвоздушном пространстве.

В нашем случае консервные банки были просторными и обустроенными таким образом, чтобы в них могли комфортно себя чувствовать даже скучающие или нервные пассажиры. Перегрузки от ускорения были минимальными, и мы располагали достаточным временем, чтобы адаптироваться к более слабой гравитации там, куда направлялись. Тот факт, что с нами летело такое количество персонала, позволял с лёгкостью найти собеседника или завести знакомство, так что не надо было, скрывая беспокойство, развлекать себя какой-нибудь виртуальной игрушкой или проводить слишком много времени с парой одних и тех же людей.

Я пребывала в расстроенных чувствах по той причине, что дождалась отъезда и лишь потом, наконец, отправила послание Дэвиду. Оно было коротким. «Я вернусь, обещаю». Это всё, на что меня хватило.

Когда-то часть процесса, протекающая быстрее скорости света, контролировалась массивными вратами. Корабль мог оказаться где угодно, но возвращался только в исходную точку, из которой стартовал, если там имелись врата, через которые он мог проскочить обратно. Это подразумевало, что в ближайших к ним мирах царило оживлённое движение и денег было немало.

Джаспер и Фелиция Эразмус построили свою маленькую империю вокруг системы таких врат. Но империя пришла в упадок, что объясняется основополагающим фактом — человеческие существа никогда не могут достаточно хорошо чувствовать себя в полном одиночестве. Понимание этого стало первым шагом на пути к улучшению ситуации. Были открыты новые источники энергии, и её расход сократился. Гиперпространственный двигатель стал реальностью, и необходимость в существовании системы врат и миров с шлюзовыми портами просто отпала.

Помимо комфортной окружающей обстановки и позволявших скоротать путешествие развлечений, у меня было более чем слишком много времени, чтобы поразмышлять над своим прошлым, и подумать об очень неофициальной встрече с Мисао.

Я возвращалась с пробежки, слегка вспотевшая, тяжело дыша. В воздушное пространство Чикаго незаметно вторгалась весна, и я отправилась посмотреть, как ломается лёд на озере. Сначала я не узнала человека, который, стоя у входа в сад Палмер-Хаус, обернулся в мою сторону. На какую-то долю секунды мной даже овладела нелепая надежда на то, что это мог быть Дэвид, но, когда я увидела, кто это был на самом деле, я резко остановилась и не могла проронить ни слова.

— Пойдём со мной, — сказал Мисао.

Я послушалась, поражённая, чтобы поступить как-то иначе. Я пошла рядом с ним, и он повернул на запад, вверх по аллее на Оуэнс-стрит.

Казалось, у него на уме не было ничего особенного, никакой тайной цели. Мы просто брели сквозь навевавший прохладу ветер навстречу величественному розово-золотому закату. С одной стороны пробежало несколько ребятишек. Я поёжилась — кожа похолодела и стала покрываться мурашками. Хотелось, чтобы он предложил вернуться в Палмер-Хаус или хотя бы сказал, что же, чёрт побери, происходит. На Мисао было только тонкое, лёгкое пальто, но казалось, что он не чувствует холода. Он просто шёл размеренным шагом, устремив взгляд вперёд.

Мы добрались до эскалатора, ведущего к станции электропоездов. Я остановилась довольно неуклюже.

— Думаю, это ваш выход, — сказала я, сделав жест рукой в сторону ползущих вверх ступеней.

Мисао повернулся ко мне лицом, и я увидела, как резко и пронзительно смотрят его зелёные глаза.

— Ситуация очень тяжёлая, Тереза, — мягко произнёс он. — Не только из-за горячей точки. Дела обстоят хуже некуда. Если бы я мог, остановил бы вас, оставил здесь. Просто я хотел, чтобы ты это знала.

Мне нечего было ответить. Я не узнавала этого стоявшего передо мной разгневанного и бессильного перед обстоятельствами человека.

— Мы что-то упустили и до сих пор упускаем, — продолжал он. — Вы отправляетесь вслепую, и я ничего не могу с этим поделать.

Он не хотел, чтобы кто-то из штаб-квартиры слышал наш разговор. Я поняла это не сразу. Он не хотел, чтобы кто-то слышал его слова.

Я постаралась прийти в себя.

— Мы и раньше отправлялись в неизвестность, — спокойно ответила я, — и возвращались целыми и невредимыми. В большинстве своём.

Как случилось, что мне пришлось убеждать Мисао?

— Сейчас всё иначе. — Ярость звенела в его голосе. Он не злился на меня. Он злился на весь мир, на всех начальников и подчинённых, которые не могли рассказать ему о том, что ему было так необходимо знать. — Наши лучшие сотрудники сказали, что мы располагаем всей секретной информацией, всеми данными, но я не могу заставить себя поверить в это. Ситуация сфокусирована вокруг Бьянки. Я в этом уверен.

Как только он произнёс имя Бьянки, я снова услышала голос Сири. Ты не имеешь представления о том, что она сделала для тебя.

Но Мисао должен иметь.

— Это тебе, Мисао, пришла в голову идея использовать меня? Ты попросил Сири изложить мне свою маленькую теорию по поводу Бьянки? Будто у меня и без того недостаточно мотивов?

Весь гнев, пылавший в нём минуту назад, медленно растворился, сменившись разочарованием. Он быстро отвернулся. Когда он заговорил снова, я с трудом расслышала его слова.

— Я думал, ты — единственная из моих людей, кто не убеждён в том, что я представляю собой этакого тайного лидера, умело манипулирующего своим окружением. Я вызвал тебя сюда, потому что нуждаюсь в тебе. Потому что, несмотря ни на что, ты остаёшься одним из лучших координаторов, когда-либо работавших у нас. — Налетел резкий порыв ветра, и Мисао, глубоко вздохнув, втянул в себя холодный воздух. — Два года назад Бьянка пыталась объяснить мне, что ситуация в Эразмусе готова взорваться. Но у неё не было доказательств. Даже если бы я захотел ей поверить, то ничего не мог бы поделать.

Он вынул из кармана руку в перчатке цвета загара и положил мне на плечо. Я не могла вспомнить, чтобы он хоть раз когда-нибудь прикасался ко мне. Мисао был мой давний, железный босс. Он не снисходил до нас, не бывал с нами. Он существовал отдельно, обособленно.

— Будь осторожна. Будь внимательна, — сказал он мне в тот холодный день. — Будь уверена, Тереза. Перед тем как сделаешь хоть малейшее движение.

Я кивнула и ушла как можно быстрее, чтобы не пришлось ни секундой дольше выносить это совершенно непостижимое зрелище: умоляющего Маршала-Стюарда Мисао.

Наконец корабль задрожал, когда прекратилось резкое повышение скорости и начался постепенный переход к движению медленнее скорости света. Сири и я сидели рядом в кабине, наши движения ограничивали ремни, которые туго стягивали ноги и туловище. Я по праву занимала ближайшее к иллюминатору кресло. Расположив на коленях открытый работающий экран, впервые посмотрела сквозь стекло на нашу горячую точку.

Что бы о ней ни говорили, система Эразмус прекрасна. Её солнце — мощное, светло-жёлтого цвета. Все десять планет — газовые гиганты: драгоценные камни Дивайн, парящие в черноте. Конечная цель нашего путешествия была поистине впечатляющей. РЗИСЗ, которую пилоты и сотрудники, возвращавшиеся после выполнения миссии помощи, называли Ризетри, возможно, была предназначена стать звездой, но какое-то последнее препятствие она преодолеть не сумела и осталась огромным газовым гигантом с хаотически расположенными зонами зеленовато-жёлтого, рыжевато-коричневого и пронзительно-алого цветов, лениво вращающимся по своей оси. Многорукие ураганы, громадные чёрные, белые и жёлто-коричневые воронки, медленно прокладывали путь через яркие узкие цветовые дорожки.

Даже издалека мы могли разглядеть некоторые луны Ризетри. Пять из них были размером с Марс и устойчивы в сейсмическом отношении. Но гораздо важнее, что одна из них, Европэн, обладала мировым запасом воды, скрытым под движущимся пластом льда. Этого было достаточно, чтобы луны стали пригодными для человеческого обитания, по крайней мере если задаться такой целью и проявить решительность.

Я не слишком долго любовалась видом, каким бы живописным он ни был. Что я действительно хотела видеть, так это переходные врата. Мы направлялись непосредственно к ним, так что я могла, воспользовавшись корабельными телескопами, тщательно их рассмотреть.

Переходные врата безошибочно определяются как искусственные конструкции. Мать-природа не создаёт таких кубических форм и, даже если бы создавала, не могла бы вырезать столь совершенные круги в каждой из сторон, а потом заставить своё творение парить в небе.

Врата Эразмуса были старыми. Они кувыркались в темноте, гигантские игральные кости в турнире богов, позволивших нам наконец войти. Их погашенные огни образовывали точки и полосы на шероховатых, покрытых мелкими впадинками гранях. Один куб располагался перпендикулярно поверхности, к которой направлялся наш корабль, другой проделывал пируэты у него на углу, демонстрируя мне поочерёдно каждое невидящее око, пока мы пролетали мимо.

Я пристально вглядывалась в них, выискивая хоть какой-то признак активности, признак жизни, поскольку, если мы правы, эразмианцы собирались развязать войну именно через эти врата.

Мы трое, Виджей, Сири и я, присутствовали на одном из бесконечных совещаний в офисе Мисао. В тот момент боль от моего перерождения ощущалась ещё настолько сильно, что я… была излишне прямой.

— Неужели такой маленький клубок хаоса в третьем кольце способен развязать войну, которая достигнет Солнечной системы?

Виджей сложил на груди руки, закинул ногу на ногу, деловитый, сдержанный и слегка недовольный. Мной или сложившейся ситуацией?

— Одни, возможно, и не могут, — сказал он. — Но наряду с тем, что стараются удержать власть в собственной системе, они также распространяют своё влияние на некоторые другие маленькие клубки хаоса.

— Маленькие клубки хаоса, которые, по счастливому совпадению, тоже всё ещё располагают переходными вратами по краям своих систем, — добавила Сири, — и которые могут быть предельно легко восстановлены в оперативном режиме и использованы, чтобы развязать… всё что угодно.

Я уставилась на них. Их разговор напоминал текст научно-фантастической книги. Мысль о том, что кто-то мог запустить целую флотилию микродронов — беспилотных летательных аппаратов, военных роботов, или заражённых спор, или чего-нибудь ещё более захватывающего, применив старые переходные врата, подходила в качестве основной темы для виртуального ужастика. Подобная атака не смогла бы уничтожить обитаемую систему, но сильно подорвала бы её, и было бы чрезвычайно сложно установить, откуда именно совершено нападение, не говоря уже о том, чтобы остановить его в самом начале.

— Они дестабилизировали бы всю систему БС-транзита, — сказала я. — Никто не впускал бы чужие корабли в свои системы. Торговля между мирами была бы угнетена полностью…

— Что вполне может быть частью плана. Дестабилизировать всю систему, а потом оказаться прямиком в самом центре событий, когда пойдёт речь о том, чтобы восстановить её заново. — Мисао за своим рабочим столом разрабатывал все возможные планы действий.

Здесь могла быть ловушка, о которой и не подумаешь в состоянии страха. Гиперпространственный двигатель работает по тому же принципу, что и врата. Всё, что можно проделать с вратами, можно проделать и с ГПД-кораблём, только потребуется меньше людей и останется меньше свидетелей.

— Почему бы не разобрать их ворота на части?

Сири горько улыбнулась. Она стряхнула соринку со своих широких зеленовато-синих брюк.

— Поскольку, если этот план жизнеспособен, они могут просто подкинуть его одной из своих систем-партнёров.

— Тогда возникнут дипломатические вопросы, — произнёс Мисао. В его голосе проявились нотки раздражения. — Если мы начнём разбирать все старые врата, до которых сможем добраться, то уничтожим нечто гораздо большее, чем просто вышедшее из употребления оборудование.

Естественно. Я потёрла лоб. Посягательство на собственность независимой системы неотвратимо создаст больше врагов, чем друзей. И что того хуже, их неудержимый поток низвергнется на вас самих. Просто повторять «Эй, кто-то пытается использовать врата в военных целях, давайте-ка их разберём!», пожалуй, было делом неосуществимым и не имеющим шансов на успех. Особенно с дипломатической точки зрения.

Холодный, безликий голос вернул меня к действительности.

— Транспортный контроль Эразмуса обращается к кораблю, предварительно идентифицированному как Миранда I. Ваше приближение зафиксировано нашими телескопами. Вы должны назвать идентификационные коды своего корабля, сопровождающих вас летательных аппаратов и пилотирующего их персонала в течение шестидесяти секунд, иначе будут предприняты контрмеры.

Я отвела глаза от иллюминатора и пристально вгляделась в экран, лежащий у меня на коленях. Увеличила картинку с изображением зоны, из которой было отправлено это приветственное послание, и, как только один из пилотов настроил наш телескоп на крупный план, проследила за осторожно и легко вращающимися рядами консервных банок и золотистых кораблей, которые демонстрировали нам ракетные пусковые установки в состоянии готовности, направленные в нашу сторону.

— Контрмеры, — произнесла Сири. — Я так люблю эти устаревшие ритмы диалектов диаспоры.

— Не говоря уже об их устаревших понятиях о гостеприимстве, — ответствовала я.

Само собой разумеется, я была абсолютно уверена в наших пилотах, но мне, однако, пришлось потрудиться, чтобы удержаться и не вцепиться руками в подлокотники кресла, без остановки считывая длинную последовательность цифр идентификационных кодов пяти кораблей. В конце концов, что может быть лучшим оправданием для начала военных действий, чем обвинение кучки кораблей из Солнечной системы в контрабанде или каком-либо ещё нарушении суверенитета? А потом эти корабли можно просто выкурить из чёрного небесного пространства. Действия возымели бы несомненный пропагандистский эффект среди систем-союзников.

— Бывают дни, когда я ненавижу своё воображение. — Я в двадцатый раз разминала руки.

— Ха! И ты тоже? — тихо спросила Сири.

Мы улыбнулись друг другу, и, потрясённая, я вдруг осознала, как взволнована. Я уже думала, что больше никогда не стану заниматься этим. Годами передо мной рисовалось будущее без всяких миссий, без каких бы то ни было шансов применить свои умения и защитить свой дом и всех людей, населяющих две дюжины вселенных, которым по рождению принадлежало право жить в мире. И не важно, чем бы я всё это время ни занималась, меня не покидало чувство, что я лишена в своей жизни чего-то существенного.

Перед моим внутренним взором возникал Дэвид, стоявший одиноко, опустив плечи, в саду на плоской крыше, возникала Джо, с плохо скрываемым гневом в глазах, и надо мной нависало чувство вины. Оно захватывало меня и накладывало свой отпечаток, но я отражала его натиск.

«Позволь мне использовать этот шанс, — обращалась я к нему. — Только этот, только однажды и больше никогда. Позволь мне почувствовать, как здорово делать свою работу».

— Миранда I, для вас получен допуск, — произнёс голос, принадлежавший Службе лётного контроля Эразмуса. — Можете приступить к стыковке с Обитаемой зоной 2, придерживаясь обозначенных координат и параметров.

Я начала освобождаться от своих ремней и взглянула на Сири:

— Пора одеваться к обеду.

Длительное пребывание в невесомости не слишком благотворно сказывается на физиологии человека, хотя вы и жаждете полностью сохранять свою активность и поддерживать свою душу и тело в бодром состоянии. Во всех маленьких мирах находят способы справляться с этой проблемой. Самый распространённый — приспособить свою одежду для жизни в подобных условиях. Рубашки, брюки и обувь можно легко сделать более тяжёлыми, используя с этой целью местные камни и металлы. В Эразмусе эта необходимость была не только поднята до уровня особого искусства, но и стала своеобразным показателем статуса, которому должны были соответствовать и мы. В противном случае никто не воспринял бы нас со всей серьёзностью.

Пока пилоты вели стыковку с Обитаемой зоной 2, мы надели парадно-полевую форму. Это не та элегантная форма, которую мы носим, появляясь в общественных местах и на парадах. Полевой наряд предусматривает возможность внезапного применения силы, и частью его является чёрный бронежилет, специально усиленный и утяжелённый согласно окружающим условиям. Блестящие ботинки имеют толстую подошву, укреплённый мысок и квадратные каблуки. Вид брони смягчается искусно скроенной голубой туникой с яркой каймой, утяжелённой изнутри и усиленной бело-золотой тесьмой снаружи. Само собой, существует ещё давняя традиция демонстрировать на груди фруктовый салат из заслуженных наград и знаков пройденных испытаний. Мы даже водрузили на головы остроконечные бело-голубые шляпы, поскольку стыковочные отсеки по правилам дипломатического этикета считаются внешним пространством.

А ещё было оружие. Не смертоносное, а просто так, на всякий случай, висевшее за спиной на широком белом ремне. Большая часть населения из диаспоры наслышана о том, что стражи не убивают. Мы не держим это в секрете. Но чужаки не прекращают яростных попыток доказать, что понятие «не убивают» неприменимо к группе людей, которые публично появляются вооружёнными. Они задаются вопросом: является ли это «не убивают» всего лишь слухом, или мы на самом деле подразделение с особой лицензией? Это означает, что люди умные отрешаются от всякой жестокости, по крайней мере на какое-то время, и лишь глупцы стремятся к ней.

Могу сказать по собственному опыту, что иметь дело с глупцами гораздо проще.

Нас было полдюжины — официальных стражей, которые собрались в главном банкетном зале. Я обвела взглядом наш немногочисленный личный состав. Для такой миссии нам следовало бы иметь в три или четыре раза больше оперативных сотрудников, но персонала просто не оказалось на месте. Он был разбросан по дюжине миров, таких как Фридэм, Гэнджис Харт и Дрэгонс Энд, населённых диаспорой. Мне пришлось угрожать Мисао и ещё четырём вышестоящим начальникам своей отставкой со службы в случае, если у нас не будет своего врача. На Гвин были надеты ослепительно-белые перчатки, и она была на голову выше всех нас. Интересно, являлось ли такое телосложение её собственным выбором?

Стыковочные крепления с резким металлическим звуком соединились, раздался шум и свист, когда мы оказались внутри. Корабль прошёл, сопровождаемый чередой сигналов и оповещений. Я воспользовалась моментом, чтобы выстроить своих подчинённых и проинспектировать их внешний вид. Я поправила кайму на тунике Сири и стряхнула несколько пылинок с её плеча. Она что-то пробубнила себе под нос, за что ей вполне могло от меня достаться.

После того как все они прошли смотр, мы построились рядами по двое, вытянувшись в струнку, расправив плечи, подняв голову, стоя наготове перед дверями, которые вот-вот должны были открыться.

Сначала мы пропустили к выходу гражданских. Это стандартная процедура. В конце концов, какой смысл наряжаться, если не собираешься правильно обставить свой выход и произвести своим появлением должный эффект?

Хотя нас было всего шестеро, мы подняли впечатляющий шум, спускаясь по трапу в похожий на глубокую пещеру белый стыковочный отсек. Гражданские, тридцать человек, которые уже были там, стояли, выпрямившись, гордые этим представлением. Несколько человек, слонявшихся у выхода, тоже вытянулись при виде нас.

Когда я со своими людьми проходила мимо гражданских, в отдалении, в самом конце толпы сотрудников гуманитарных организаций, я мельком увидела Виджея. Если бы не рост, ни за что бы не узнала. Кожа его приобрела приятный цвет загара, а бритый наголо череп поблёскивал в свете мерцающих огней. Но что изменилось по-настоящему, так это его лицо. Они изуродовали его шрамами. Воспалённые белые порезы пересекали под глазами крест-накрест его щёки. Нос превратился в расплющенную шишку. Странные сложные линии украшали лоб и шею, будто кто-то дал малышу нож вместо карандаша и позволил разрисовать кожу Виджея.

В конечном счете складывалось впечатление, будто оптимизированного когда-то ребёнка поглотил гнев и заставил его заниматься членовредительством. Он поймал мой взгляд и мгновенно прищурился. Мы отвели глаза, и моё внимание сосредоточилось на небольшой делегации, прибывшей встретить нас.

Их было четверо: двое из Солнечной системы и двое эразмианцев. Эразмианцы уставились на нас. Собратья из миров Солнечной системы усмехнулись.

Я узнала Лян Чэня по тем видеозаписям и посланиям, которые мы изучили вдоль и поперёк. Его тёмные волосы были зачёсаны назад и собраны в длинный конский хвост, а брюки, рубашка и ботинки служили доказательством необычайной практичности.

— Добро пожаловать в Эразмус, полевой командир Дражески. — Он протянул мне обе руки, загрубелые и мозолистые, но не задержал мои ладони ни секундой дольше, чем требовала необходимость. — Позвольте представить вам командира Фэйвора Баркли из службы безопасности Эразмуса.

Местный протокол предписывал мне в этот момент поклониться.

— Командир Баркли.

В отличие от Ляна эразмианцы оделись так, чтобы произвести впечатление. Их чёрно-алые униформы, отделанные сияющей золотой тесьмой, бросались в глаза на фоне белых стен, которые полировали приземистые роботы-уборщики. Наиболее драматично выглядела, однако, чёрная накидка до пят, переброшенная через одно плечо, лишь отчасти скрывающая весьма компактное огнестрельное оружие, которое выглядывало из кобуры на бедре. Оружие, которое, по всей вероятности, было гораздо более смертоносным, чем то, что висело за моей спиной.

Баркли вежливо поклонился в ответ:

— Полевой командир Дражески. Это капитан Амеранд Жиро. — Он жестом указал на мужчину, стоявшего позади него, который быстро шагнул вперёд. — Он будет вашим сопровождающим и контактным лицом на протяжении всего пребывания здесь.

Я поклонилась, и он поклонился мне в ответ. Капитан Амеранд Жиро был высоким и худощавым, но исключительно гибким и крепким мужчиной, не сознающим своей притягательности, которая распространялась на окружавших его людей.

— Надеюсь, что не отниму у вас слишком много времени, капитан.

— Ну что вы, командир. Это часть моей работы.

— Орри Батумбе вам знаком. — Лян указал в сторону второго представителя Солнечной системы, и я посмотрела туда, где он стоял.

Мы пожали друг другу руку.

— Рада видеть вас, Орри.

— И я рад вас видеть, полевой командир.

У него стали появляться морщины, в волосах пробивалась седина, и он похудел фунтов на пятнадцать с тех пор, как мы вместе выполняли задание на Нью-Атлантис. Глаза Орри по-прежнему оставались ясными, но взгляд стал более суровым, чем прежде.

— Моя помощница, полевой координатор Сири Байджэн, — произнесла я, обращаясь к встречающим. Сири учтиво поклонилась с вежливо-нейтральным выражением лица, но взгляд её молниеносно промчался по стоящим впереди мужчинам, запоминая подробности и детали. Те подробности, к примеру, что шесть человек, стоявших за спинами делегации, все были эразмианцами, все облачены в чёрные пальто с высокими воротами и такие длинные, что касались задников их чёрных ботинок.

У всех были планшеты. Ни один из них не был представлен.

Перед нами стояли эразмианские клерки, которые были почти так же знамениты, как их тяжеловооруженный Лётный контроль, и, по крайней мере, так же опасны.

Лян обернулся к командиру эразмианцев:

— В целях экономии времени я останусь здесь и прослежу за выгрузкой.

— Очень хорошо, — живо ответствовал Баркли. — Мы располагаем тремя клерками, которые окажут вам содействие. — Интересно, а чем же будут заниматься трое остальных? — Мы, конечно, получили ваши декларации груза и пассажиров, но нам необходимо их перепроверить. — Баркли пожал плечами, как бы говоря: «Что поделаешь? Бюрократия…»

Он обернулся ко мне:

— Капитан Жиро доставит вас на Луну-3 после скрининга.

— Скрининг? Вот это поворот.

— Обычная проверка в целях безопасности, — любезно изрёк Баркли. — Вас ведь наверняка проинформировали?

Нет, нас не проинформировали. И я уверена, что он об этом прекрасно знал. Однако, если бы я что-нибудь сказала, он бы с таким же успехом приподнял брови и заявил: «Я потрясён». Мы бы начали пререкаться, но в конце концов я бы поступила так, как говорили они, иначе мы бы просто больше никуда не попали.

— Мы получили огромное количество протоколов службы безопасности… — запинаясь, промямлила я. Когда проваливаются все планы и рушатся надежды, нет ничего лучше, чем изобразить дурочку. Может, позже они недооценят тебя в чём-то по-настоящему важном. — Давайте забудем об этом. Мои извинения. — Я напустила на себя застенчиво-глуповатый вид и обратилась к капитану Жиро: — Если вы только покажете нам, куда идти?..

Капитан Жиро снова поклонился, но поднял на меня взгляд. Я обратила внимание на то, что кожа его была цвета золотистого песка и от этого глубоко посаженные глаза казались ещё темнее. Густые вьющиеся волосы цвета корицы были коротко подстрижены.

Красавец.

Я говорила себе, что он слишком молод для меня, чтобы допускать такие мысли, но от этого не почувствовала себя лучше. Потом подумала о световых годах, наполненных молчанием, которые простирались между мной и Дэвидом, и почувствовала себя ещё хуже.

Орри пристально наблюдал за мной, и мне было интересно, что открывается его взору. Возможно, слишком многое. Орри был романтиком и любителем чувственных наслаждений, грешившим верой в то, что бесконечные ухаживания являлись неотъемлемой частью жизни каждого, как и его собственной.

К счастью, ни время, ни место не позволяли Орри потворствовать своим желаниям, и он, отделившись от остальных, вместе с Ляном и нашими людьми направился обратно к пристыковавшимся кораблям.

— Пожалуйста, следуйте за мной, — произнёс Жиро.

Я жестом пригласила Сири, единственную из моей команды, кто получил санкционированное разрешение отправиться на Луну-3 вместе со мной. Нам не было позволено показываться на своих кораблях где-либо дальше обитаемых зон, во всяком случае, пока их тщательно не проинспектируют и не выдадут лицензии для нашего персонала и нашего транспорта. Я поспорила с Сири, что лицензии не появятся раньше чем через две недели.

Существует очень веская причина того, что Джаспер и Фелиция Эразмус основали свою империю посреди лун и станций. Это намного облегчало контроль над передвижением людей, грузов и информации.

За нашими спинами эхом отражались от белых стен звуки, свидетельствовавшие о том, что была организована выгрузка. Лян участвовал в этом вместе с Баркли и Клерками, а Орри пытался как-то сглаживать ситуацию. Да, у них впереди был нелёгкий день.

Краем глаза я заметила, как Сири посмотрела на одного из роботов-уборщиков. Она перехватила мой взгляд, быстро мигнула, переустанавливая свои камеры, и слегка подтолкнула робота мыском ботинка. Он издал предупреждающий сигнал и двинулся прочь, но ушёл не слишком далеко.

«Ах, сколько нянек! Для нас или для эразмианцев?» Я наблюдала за капитаном Жиро, но его взгляд был устремлён прямо вдаль.

Он провёл нас через повреждённый переходной шлюз в следующую комнату, белую, арочной формы и меньшего размера, такую же сияющую и стерильную, как и первая. Эта белизна в глубине души терзала меня. Что же такое попало сюда, что понадобился изолятор?

«Что они ожидают, способного вызвать потребность в изоляторе?»

Пульт управления и сканирующее устройство дугообразной формы были установлены посреди одной из секций, на которые было разделено помещение. За пультом, представлявшим собой блестящий металлический блок с экранами, выдававшими какое-то расплывчатое изображение, сидела худая бледная женщина в традиционной медицинской форме. Она выглядела так, будто была создана для этого вызывающего ощущение тревоги места.

— Доктор Эмилия Варус будет проводить сканирование вам и вашим людям, — сказал капитан Жиро.

Я кивком поприветствовала доктора Варус. Её лицо выдавало неудачницу. Костлявое тело, проницательные глаза, посаженные слишком глубоко. То, через что прошла в своей жизни эта женщина, не придало ей ни мягкости, ни непринуждённости.

— Для официального оглашения: мы — полевой командир Тереза Дражески и капитан Сири Байджэн, — произнесла я. — Вы должны были получить наши биологические характеристики с указанием особенностей. Полный список всех неорганических модификаций был предоставлен вместе с приказом, санкционирующим наше прибытие. — Я говорила чётко и понятно, чтобы мои слова дошли до всех присутствующих и до тех, кто слушал меня на расстоянии.

— Я уверена, что это правда, — произнесла доктор Варус, — однако нам необходимо перепроверить и подтвердить информацию в целях безопасности.

— Меньше всего я хотела бы, чтобы кто-то чувствовал себя неуверенно. — Я изобразила на лице самую лучезарную дипломатическую улыбку, на какую была способна.

Доктор Варус нахмурилась ещё сильнее и неодобрительно посмотрела в сторону Амеранда Жиро.

— Извините, — сразу же добавила я. — Заявление было неуместно, и мы конечно же понимаем всю важность сканирования. Нас часто подозревают в том, что мы ходячие передающие устройства или сами по себе используемся в качестве оружия.

Жиро многозначительно взглянул на приклад, видневшийся из-за моего плеча.

— И что, это правда?

Вопрос был удивительно прямой, и я едва заметно улыбнулась капитану:

— Не на этой неделе.

Уголок его рта приподнялся.

— Так чем же вы занимаетесь на этой неделе?

— На этой неделе я просто пытаюсь оказывать помощь.

Сири провела языком по внутренней стороне щеки, оттопырив её, и отвела взгляд. Её глаза-камеры следили за роботами-уборщиками, один из которых передвигался по полу, а другой — по стенам.

— На этой неделе, — повторил капитан Жиро, но я просто обернулась к доктору Варус:

— Что за процедура?

— Пройдите под арку, пожалуйста.

Взгляд Варус снова скользнул по капитану Жиро. Мне подумалось, что или эти двое знают друг друга, или она почему-то доверяет ему даже меньше, чем нам. Да, во всём этом было что-то, чему она не доверяла. Её движения были резкими и осторожными, будто она не могла правильно оценивать расстояния и с трудом замечала углы.

Я отстегнула своё оружие и протянула Сири. Жиро опять нахмурился, но не сделал и шагу, чтобы забрать его. Оно было перерегистрировано и разрешено службой безопасности Эразмуса. Смерть Бьянки послужила причиной того, что эразмианские власти выразили готовность позволить нам определённые средства самозащиты.

Место под аркой, на которое мне указала доктор Варус, было глянцевитым и, что ничуть не удивительно, белым, но экраны индикаторов и встроенные панели управления переливались всеми цветами радуги. Я вошла в маленькую кабинку, подобно ассистентке иллюзиониста, и дверь, издав щелчок, захлопнулась за моей спиной. Я закрыла глаза и погрузилась в бесконечное пространство внутри себя. Я заставила себя дышать глубоко, пока вокруг жужжали и поблёскивали лампочками приборы, а пол вибрировал под ногами.

«Дверь снова откроется. Всё почти закончилось. Дверь сейчас откроется».

— У нас нет полной и правдивой информации по Госпиталю, — говорила мне Сири на первых совещаниях.

— Они ограничили доступ к информации о Госпитале?

— Из соображений безопасности, говорят. — Сири сделала особый упор на последнее слово. — Чтобы предотвратить «волнение», которое могут проявить Дэзл, Маркет и Обливион, выдвигая претензии к единственному месту, которое всё ещё приносит системе доход.

— Как? Чем же они располагают, чтобы каждый считал расходы на отправку туда своих людей делом стоящим?

Сири уставилась на меня широко открытыми глазами:

— Лучше спроси, чем они не располагают.

Большинство стран, большинство миров, включая миры Солнечной системы, накладывают строгие ограничения на проведение определённых медицинских процедур. Существуют действия, которым врачей не обучают и за которые они могут быть арестованы. Это привело к созданию своего рода чёрного рынка, который предоставляет услуги врачей, прошедших подготовку, не дозволенную местными правилами. Луна-2, Госпиталь, очевидно, и была тем местом, куда вы могли отправиться, чтобы подвергнуться процедурам, запрещённым в вашей родной системе.

Эти воспоминания ничуть не утешили меня, когда я стояла в белоснежной кабинке со сканирующим прибором. Я сжимала кулаки и стискивала зубы в ожидании момента, когда дверь наконец откроется.

Первое, что я заметила, когда снова ступила в открытое пространство отсека, — это то, что доктор Варус не выглядела довольной. Она уставилась на цифры, мелькающие на экране параллельно с красочными линиями, обрисовывавшими контуры моего тела, и нашёптывала вопросы в какое-то громоздкое устройство, закреплённое возле её уха. Я ждала.

— У вас за правым ухом имеется рубец на ткани.

Они не могли выведать всё. Никто не хочет вмешиваться в то, что находится так близко от мозга, больше, чем того требует необходимость.

— Откуда он?

«Не ваше дело».

— Я выполняла задание в городе, отличавшемся гораздо менее терпимым отношением, чем ваш. Меня заключили в тюрьму и подвергли пыткам.

Я ожидала хотя бы какого-то проявления сочувствия или, возможно, уважения. Не последовало ни того ни другого. Лицо доктора Варус сморщилось от неприязни и отвращения, когда она пристально вглядывалась в цифры и контрольные данные по моему профилю.

— Над вами недавно хорошо потрудились.

— Всё, что касается этого, детально отражено в направленных вам бумагах, — ответила я. Моё терпение улетучивалось. — Как и то, что относится к обнаруженной у меня рубцовой ткани.

Она вернулась к своему пульту, развернула другой экран и впечатала ещё несколько заметок, используя древнюю клавишную панель.

— Всё верно, — наконец произнесла она. — Следующий, пожалуйста.

Сири вздохнула, протянула мне своё оружие и, в свою очередь, направилась в белую кабинку. Я почувствовала, как мои ладони в перчатках начали потеть, но не могла понять почему.

— За что? — вдруг спросил капитан Жиро.

— Прошу прощения? — Я оторвала взгляд от белой кабинки.

— За что вас посадили в тюрьму?

— Мне об этом так и не сказали.

Доктор Варус звякнула ключами и что-то пробормотала в своё устройство.

Разноцветные очертания Сири выступили на одном из экранов, и она сопоставила их с изображением на втором и снова, на третьем. Я повесила оружие Сири на согнутую в локте руку, чтобы активизировать часы на обратной стороне моей перчатки. Щелчки отсчитывали секунды. Две минуты, три, четыре. Я не была там так долго.

В конце концов дверь с шипением отворилась, и Сири прошествовала ко мне, чтобы вернуть своё оружие. Я протянула его, бросив многозначительный взгляд в сторону доктора Варус, которая по-прежнему вертела головой, глядя то на один экран, то на другой, сравнивая изображения.

Я коснулась перчатки, чтобы активировать клавиши для передачи сообщений.

«Сири, что у тебя с собой?» — отстучала я.

Она сложила ладони чашечкой, чтобы прочитать написанное на экране, а потом ответила: «Ничего».

«Никакой лжи. Могут возникнуть ГРОМАДНЫЕ проблемы. Чёрт подери, Сири, если ты и вправду провезла что-то недозволенное, я лишу тебя всех званий и чинов и отфутболю домой своим собственным ботинком!»

«Ничего!» — повторила она.

Я еле сдержала вздох и отправила новое послание. Я наблюдала за доктором Варус. Все экраны погасли. Она сидела, уставившись в черноту. Рядом с ней, проявляя беспокойство, переминался с ноги на ногу капитан Жиро. Он мельком скользнул по мне взглядом, и наши глаза встретились.

«Я буду поддерживать тебя, Сири, обещаю. Но ничем не смогу помочь, если они устроят нам засаду».

Жиро наблюдал за движениями моих пальцев.

От Сири пришёл ответ: «Клянусь, у меня нет ничего, что я не заявила в декларации».

«Им или Мисао?»

От ярости с лица Сири сошла вся краска, но я не отступила. Я не могла забыть, с каким жаром она говорила о том, что Бьянка, возможно, жива и находится на Госпитале, о котором нам ничего или почти ничего не известно. Я отвергла эту идею, потому что признание её сделало бы невозможным выполнение моей работы. Но я знала: Сири не рассталась со своей мыслью. Она не смогла наплевать на всё это.

И как раз когда я шевельнула пальцами, чтобы приступить к написанию нового послания, доктор Варус схватила капитана Жиро за руку и потащила в сторону. Оказавшись вне пределов слышимости, она стала настойчиво в чём-то его убеждать. Жиро нахмурился, но потом его взгляд смягчился. Он коснулся её руки. И жест этот говорил о дружбе или, возможно, о любви. Я пристально посмотрела на Сири. Она едва заметно кивнула. Не движение, а тончайший намёк на него. Потом дотронулась до своего устройства. То же сделала и я. И вдруг услышала:

— Амеранд, ты можешь задержаться, пока я не закончу со сканированием? Мне понадобится слетать на Фортресс.

— Ты договаривалась об этом, Эмилия?

— Договорюсь. — Она говорила категорично и возбуждённо.

Жиро колебался.

— Что происходит?

— Ничего, но я собираюсь доложить лично, не используя линию связи, и надеялась заполучить приличного пилота.

Это звучало неубедительно, даже для меня. Она обнаружила нечто неожиданное. Если Сири что-то скрывала от меня… Может, она умудрилась провезти с собой Джеримайю посреди всей этой паранойи.

У меня не было возможности послать ей ещё одно сообщение, потому что капитан Жиро направлялся к нам.

— Несколько изменились требования к графику полётов, — сказал он. — Никому не дозволяется вылетать до получения разрешения. Мне придётся просить вас подождать на борту корабля. — Его жест в сторону люка стыковочного отсека был таким же спокойным и дружелюбным, как произнесённая им ложь.

Я достаточно долго наблюдала за ним, чтобы увидеть, как его спокойствие слегка пошатнулось. Он решил, что мы не заметили? Да. Он пока ещё не воспринимал нас всерьёз. Я почувствовала, как растёт и ширится моя гордость.

Я думала о том, что они тянут время, готовятся выдвинуть какие-то требования. За эти несколько секунд в моей голове пронеслась дюжина разных сценариев, но в конце мне не осталось ничего другого, как только смириться с этой задержкой.

— Конечно. — Я изобразила фальшивую милую улыбку на лице.

Капитан Жиро прошёл мимо нас, решительно расправив плечи, а мы последовали за ним, возвращаясь к суматохе и хаосу основного отсека.

«Как ты думаешь, что это было?» Послание Сири слабо светилось на моей ладони.

Я сжала руку вместе с этими словами в кулак. Это, капитан Байджэн, было только начало.

 

Глава 10

АМЕРАНД

Я проводил полевого командира Дражески и её координатора в пассажирский салон шаттла. Натянув на лица маски вежливости, они поверхностно оглядели окружающую обстановку, которая не произвела на них никакого впечатления. Эмилия поспешно вошла следом за ними. Ни мне, ни праведникам она не сказала ни слова. Лишь метнула в меня взгляд, извиняющийся и испуганный, когда проскользнула мимо нас и устроилась в своём кресле, затратив, пожалуй, слишком много времени на то, чтобы распрямить и отрегулировать потёртые ремни.

Полевой командир Дражески настороженно и вопросительно посмотрела на меня, явно ожидая объяснений, но мне было нечего сказать.

— Извините. — Я откланялся и, отвернувшись, взобрался по лестнице в свою кабину.

Из всех обязанностей в службе безопасности я больше всего ненавидел управлять кораблём. Я знал многих, кто признавал это занятие одаривающим своего рода свободой. Они неутомимо фантазировали о том, как однажды разобьют камеры, смошенничают с гиперпространственным двигателем и сбегут без оглядки, проложат путь в другую систему и станут бродягами-цыганами в чёрном вселенском пространстве.

Я знал только одного пилота, который действительно попытался сделать это. Как оказалось, Кровавый род охотно пожертвовал кораблём, экипажем и грузом, чтобы обратить на этот случай особое внимание. Я ничуть не сомневался, что он с готовностью проделает это снова.

Шаттл, на управление которым у меня имелась лицензия, выглядел стандартно: три больших сферических отсека, сцепленные друг с другом в прямую линию. Место, занимаемое экипажем, находилось в центре. Пассажиры и груз — по одну сторону от него, двигатели — по другую. Кабина пилота представляла собой блистерный отсек поверх центральной части.

Это была неуклюжая конструкция, пригодная лишь для самой голой из атмосфер или полнейшего вакуума, но она обладала двумя преимуществами: стоила дёшево и состояла из модулей. При необходимости двигательный отсек можно было отсоединить на усиленно охраняемой судостроительной площадке, в которую была превращена Обитаемая зона 1, и заменить на отсек с помещённым туда гиперпространственным двигателем. Это означало, что в Обитаемой зоне 1 не приходилось держать повсюду ГПД-корабли, поскольку Кровавый род меньше всего на свете хотел бы, чтобы кто-нибудь соблазнился украсть хоть один из них.

Некоторое время до того, как получить назначение на Дэзл, я управлял ГПД-кораблями и командовал их экипажами. Полёты радости не доставляли. Впрочем, я понимаю: в том, чтобы перевозить рабов, никакой радости быть не может.

И конечно, что БС, что МС — все корабли были оснащены таким количеством подсматривающих камер и экранов, что я удивлялся, почему они не мерцают, переливаясь.

Леда и Кешем уже были на своих местах к тому времени, как я забрался в тесную кабину. Мы двигались очень осторожно, чтобы не задевать друг друга локтями, и к этим танцевальным па давно привыкли. Я занял своё кресло и пристегнул ремни.

— О чём-то задумались, капитан? — спросил Кешем.

— Только о своём. — Я протянул руки к ключам и экранам, приступая к предстартовой проверке.

Леда наблюдала за мной.

— Что-нибудь, связанное с новыми праведниками?

— Здоровое оружие, — заметил Кешем до того, как я успел ответить.

— Только посмотрите. — Леда покачала головой. — Не многовато ли для тех, кто говорит: «О-о-о, мы такие счастливые, миролюбивые и мудрые. Мы никого не убиваем». — Она молитвенно сложила руки, а потом прибавила неприличный оскорбительный жест, продемонстрировав его в направлении пассажирского отсека.

— Элементарная показуха. — Кешем начисто отмёл идею Леды. — Пугают несведущее местное население.

— А может, они стреляют транквилизаторами или чем-то подобным?

Я развернулся в своём вращающемся кресле и, удивлённо приподняв брови, посмотрел на Леду. Она заслуживала доверия, как и любой другой знакомый мне работник службы безопасности, но ей были свойственны безрассудство и неосмотрительность.

— Задумала добраться до истины?

Леда фыркнула:

— Это я оставляю вам, капитан.

— Блокируйте шлюзы и готовьтесь к старту, — распорядился я.

— Да, капитан.

За моей спиной тихо посмеивался Кешем.

Теперь только работа. При общении с Лётным контролем не до смеха. Мы назвали свои идентификационные коды, убедились, что получены и подтверждены резервные коды для корабля и двигателя. Запуск разрешён, маршрут обозначен, вся информация загружена в компьютеры. На специальном экране я мог наблюдать происходящее в пассажирском отсеке. Праведники и Эмилия, пристегнувшись, сидели на своих местах. Оружия не было видно, поэтому я присмотрелся внимательнее. Опытные путешественники, они надёжно спрятали его в запирающиеся ящики на полу.

«Почему меня не предупредили, что они будут вооружены?»

Я, как оказалось, размышлял, следовало ли мне конфисковать оружие. Никогда не имел дел с вооружёнными представителями Солнечной системы, да и вообще с какими бы то ни было вооружёнными пассажирами. Прецедентов не существовало. Подвергал ли я опасности свою миссию?

Когда я вспомнил, как стоял лицом к лицу с Терезой Дражески, к моему стыду, у меня запылали уши. Впервые взглянув на неё, я заметил только форму и блестящий чёрный бронежилет под голубой туникой. Я даже не думал, что у праведников есть своя униформа, не говоря уже о том, что никогда не видел людей, одетых в неё. Но когда мне удалось разглядеть за всем этим женщину, она оказалась… красавицей.

Потом я представил себе её серьёзный взгляд и сардоническую улыбку, и это вернуло меня к реальности. Что бы ни вписывалось в логические схемы миссии новых праведников, менять маршрут этого жалкого шаттла в их планы явно не входило.

Наконец-то мы освободились от стыковочных креплений и покинули обитаемое пространство. Компьютер контролировал ускорение и направление полёта. Мы увеличили скорость, чтобы приспособиться к гравитации Луны-3, и вызывающий тошноту резкий скачок в ускорении постепенно сгладился. Как пилот, пользующийся авторитетом, я должен был произвести повторную проверку, снова назвав Лётному контролю все коды и подтвердив все считываемые показания, пока мои люди терпеливо сносили эту скуку.

После того как покончил с Контролем, я официально передал Кешему наблюдение за приборами (называть это пилотированием было бы преувеличением — я находился там лишь с одной целью: не позволить взломать системы корабля, чтобы, действуя на расстоянии, изменить его маршрут). Кешем бросил на меня косой взгляд, приложив ладонь к панели для авторизации. Это означало, что он попал в ловушку и не выберется из неё, пока я не решу освободить его, но не жаловался. Чины имеют свои привилегии.

Я высвободился из ремней и спустился в основной отсек экипажа. Он был немногим больше, чем узкий проход между рядами, с похожими на гробы спальными кабинами, привинченными к стенам с одной стороны. Остальное пространство было занято сверхэффективным и, как следствие, практически неиспользуемым оборудованием для приготовления пищи.

К моему удивлению, Эмилия уже была там. Она стояла у кухонной стойки, обводя длинными пальцами круги по контуру герметично закрытой горелки.

— Эмилия?

Она подняла глаза, совершенно не удивляясь моему появлению.

— Извини. Я просто почувствовала… неловкость от присутствия там праведников. Между ними что-то происходит. Довольно напряжённая ситуация.

— Ты сама настояла на том, чтобы отправиться с нами, — напомнил я.

— Да. Возможно, это была ошибка.

Затянувшееся мгновение я ждал, но ничего не изменилось. Она по-прежнему стояла на том же месте, положив одну руку на округлый край стойки, и продолжая обводить холодную закрытую горелку пальцами другой.

— Эмилия, — в конце концов произнёс я в надежде, что она услышит призыв и обернётся на мой голос. — Что происходит?

Она покачала головой:

— Ничего. Прости, устала.

— Почему ты захотела вернуться со мной?

— Чтобы задать тебе вопрос.

— Здесь? — выпалил я, не сумев сдержаться.

Она знала, до какой степени мой корабль набит подслушивающими устройствами. Даже если Лётный контроль не обратил на этот момент внимания, то клерки просмотрят каждый микропиксел изображения на плёнке, перепроверят все данные, когда мы вернёмся.

Она опустила голову и положила обе руки на стойку, опершись на них всем своим весом.

— Мы можем доверять хоть кому-то из них?

— Кому? — спросил я, совершенно сбитый с толку. — Праведникам?

«Почему это ты выспрашиваешь о праведниках?»

— Семье, — прошептала она. Я впервые заметил, как сильно натянута кожа на её лице, как выпирают скулы. — Людям на Фортресс. Мы можем доверять кому-нибудь из них?

«Не могу поверить. Эмилия, зачем ты поступаешь так со мной? Зачем ты поступаешь так с собой?» Может быть, она подумала, что мне удалось каким-то обманным путём добиться отключения всех подслушивающих и подглядывающих устройств. Она ошибалась. Да, у меня были определённые навыки, но я не рисковал. Мне было что терять.

Но Эмилия говорила серьёзно и была напугана. Я отвёл взгляд к экрану и к иллюминатору, снова посмотрел на экран. Мы придерживались своего курса, путь был свободен. На нём не попадалось ничего неизвестного. Луны, корабли, планеты, звёзды — все вращались по своим орбитам. Единственным, что не вписывалось в общую картину, был наш разговор.

— Это как-то связано с Капой?

Если он действует в рамках закона, в моём вопросе никакого вреда не будет. Если же нет, никакого вреда не будет в том, чтобы разузнать, что он в действительности замыслил. Изучение теневой стороны жизни являлось частью моей работы.

— Нет, — ответила она решительно и категорично. — Нет, только со мной. Я всего лишь хочу знать.

Я не желал отвечать, но не мог и промолчать. Всё, что мне удалось, — это потянуть время, тщательно подбирая слова.

— Если бы я собирался поговорить с каким-нибудь представителем Кровавого рода о том, что важно для меня, то выбрал бы Великого стража Ториана. Ториан, по крайней мере, иногда покидал Фортресс. И по крайней мере, знал кое-что о том, как мы в действительности жили.

— Спасибо. — Она слабо улыбнулась. — Ничего, если я займу одно из спальных мест? Я так давно не спала по-человечески.

Строгих правил на этот счёт не существует, но и запретов тоже.

— Конечно. Воспользуйся вот этим. — Я слегка постучал по раздвижной двери средней кабины. — Леда и Кешем неряхи.

Мелькнула её безрадостная улыбка. Она не посмотрела на меня, когда устраивалась в моей постели, но что-то прошептала как раз перед тем, как запереться в спальной кабине.

Мне кажется, хотя я и не уверен, этими последними словами были: «Прости меня».

Я достаточно долго простоял перед закрытой дверью, силясь понять, что же такое сейчас произошло между нами. Надо было пошевелиться, походить, сделать что-нибудь, но свобода действий была крайне ограниченна в этой падающей консервной банке.

Мысль о возвращении в кабину пилота, к двоим моим подчинённым, меня определённо не привлекала. Вместо этого я, преодолевая пороги, добрался до отсека, который Эмилия сдала без боя новым праведникам. В конце концов, предполагалось, что я должен наблюдать за ними.

Я не удивился, когда обнаружил, что полевой командир Дражески и её капитан уже покинули свои кресла, отдав предпочтение откидным сиденьям у окошка. Это был реальный и яркий, но неактивный экран, на котором отображалось всё, видимое навигационными телескопами. Сейчас там был представлен внешний вид Луны-3 вблизи потрясающе выгнутой огромной дугой поверхности газового гиганта. Полевой координатор, насколько я помнил, по имени Сири Байджэн, сидела, вытянув перед собой ноги. Её глаза скрывались за тёмными защитными очками, а губы и пальцы начинали шевелиться, когда она замечала что-либо на своём личном экране. На секунду я представил себе, как клерки скрипят зубами от бессилия и разочарования при виде экрана, за которым они не могут следить.

Полевой командир Дражески обнаружила небольшой запас напитков в холодильной камере и, сидя спиной к координатору Байджэн, что-то потягивала из баночки и наблюдала за величавым появлением Луны-3, похожей на белое яйцо в огромной вселенной, затерявшись в путанице собственных мыслей.

«Между ними что-то происходит. Ситуация весьма напряжённая, по словам Эмили».

Командир Дражески обернулась, когда услышала мои шаги. В знак приветствия приподняла свою банку. Дотянулась, чтобы коснуться руки своей подчинённой, но я показал жестом, что беспокоить её нет необходимости. Она слегка пожала плечами и поднялась мне навстречу.

— Всё в порядке, капитан Жиро? — спросила она.

Руки у неё были гладкие, пальцы тонкие, с коротко остриженными ногтями. Спустя мгновение я осознал, что пристально их разглядываю.

— Да, благодарю, — ответил я, вспомнив о том, что пора посмотреть ей в глаза. Её взгляд был проницательным, пронизывающим, оценивающим, критичным. От этой мысли цепенел позвоночник. Она не имела ни обязанности, ни права судить меня. — Но мне надо посмотреть, куда вы убрали своё оружие. — Я уже знал куда, но хотел убедиться, известно ли ей о том, что я присматриваю за ними, что я здесь главный.

Она моргнула:

— Конечно, — пристроила баночку с напитком в одно из отделений стола. Координатор Байджэн пошевелилась в своём кресле и улыбнулась. Полевой командир покачала головой. — Она будет помогать из-за своего страстного увлечения игрой, клянусь вам. — И, выдвинув запирающийся ящик, показала мне оружие, надёжно стянутое ремнями.

Я качнул его разок для проформы.

— Обычно мы не отправляемся в новое место вооружёнными, — пояснила она, когда я закрыл ящик. — Но Лян Чэнь сообщил, что там, куда мы направляемся, всё ещё возможно некоторое применение силы.

— Некоторое? Дипломатично. Весьма похоже на Ляна.

— Да, это так.

Я повернулся к ней лицом, не забывая о том, что за нами наблюдают и мы окружены подслушивающими устройствами, но любопытство было непреодолимым. Никто не сможет поставить мне в вину желание вытянуть из неё немного больше информации, пока есть такая возможность.

— Я считал, что в вашем подразделении не разрешается защищаться.

— Нам не разрешается убивать, — поправила она. — Нас обучают избегать причинения ненужного вреда в случае противостояния. Это не одно и то же. Защищаться не запрещено.

Я сцепил руки за спиной.

— Так что же это за оружие? — Я кивнул в сторону ящика, в котором оно было заперто.

Она приподняла брови в ответ на моё прямое, неприкрытое любопытство.

— Одна из его функций — заставить вас удивляться.

— И одна из ваших функций тоже?

Мой вопрос заставил её улыбнуться.

— Иногда.

— Кого же вы предполагали смутить?

Она пожала плечами:

— Я редко предполагаю. Ясно, когда появляются основания.

— Делали это раньше?

Она многозначительно взглянула на меня. В широко распахнутых глазах смешались притворный ужас и удивление.

— Хотите спросить, не первый ли вы у меня?

«Она что, флиртует со мной?» Эта мысль промелькнула в моей голове слишком быстро, чтобы я успел за неё ухватиться.

Уголок моего рта пополз вверх.

— Похоже что так. Да.

Она кивнула, скривив губы, будто подтверждая уже известное:

— Простите, капитан Жиро, вы не первый. Приходилось делать подобное и раньше.

— А если точнее? Что значит — подобное?

Я ожидал ещё какой-нибудь шутки или увёртки, но ничего подобного не последовало.

— Я здесь, чтобы узнать, почему погибла одна из наших лучших офицеров, и помочь в гуманитарной миссии по просьбе ваших же людей. Я выполню это поручение любой ценой.

Я отвернулся. На экране было видно, как из-за газового гиганта полностью всплыла Фортресс и, словно жемчужина на чёрном бархате, ожидала нас, пока мы медленно приближались к ней.

— Мои люди у вас ничего не просили, — прошептал я.

— Кое-кто просил, — возразила она. — Мы не отправляемся туда, куда нас не приглашали.

Мне пришлось покачать головой:

— Это наивно. Или нечестно.

— А что предпочтительнее?

К моему собственному полнейшему удивлению, я рассмеялся:

— Наивно. Но что-то говорит мне: это не то, чего мне следует ожидать.

— Вы знакомы со мной всего десять минут, капитан Жиро, и не можете знать, чего вам следует ожидать. — На этот раз улыбка её была настолько колючей, что могла и поранить.

— Нет, не думаю.

«Для чего вы здесь на самом деле, командир Дражески? Вы, и ваше оружие, и ваш координатор прибыли сюда, чтобы не оставить от Эразмуса и камня на камне?»

От этой мысли по моему телу прошла дрожь. Семья что-нибудь подозревает? Должно быть. Если такая мысль промелькнула у меня, то, конечно, не обошла и их.

И они отдали её на моё попечение, вероятно совершенно уверенные, что, если, по их решению, она должна будет умереть, я выполню эту работу. Мне не нравились праведники, и я никогда не отказывался выполнять приказы, какими бы неприятными они ни были, потому что в задней комнате моего дома жил отец, а где находилась мать, я не знал, за исключением того, что она по-прежнему оставалась у них в руках.

Могла ли Тереза Дражески заподозрить во мне потенциального убийцу? Скорее всего, нет. Она была свободной личностью. Ни один человек, которому предоставляется выбор, не ступит на столь опасный путь.

«А они?»

Я так быстро вскочил, что почти потерял равновесие. Тереза дотянулась до меня, чтобы помочь устоять, но я отдёрнул руку. И снова уставился на неё, испуганный и смущённый.

— Всё в порядке, капитан, — мягко произнесла она. — Я понимаю.

— Извините. — Я откланялся и вышел из кабины, так сильно дёрнув за ручку, что дверь за моей спиной захлопнулась с громким стуком. Я оперся о стену кулаком и прижался к нему лбом.

«Вы не понимаете. Вы не можете понять. Потому что я не понимаю. Что-то происходит, и я не знаю, что именно».

Я выпрямился. Камеры, клерки, Кровавый род. Они и так уже видели слишком много. Я не мог исправить этого, но мог смягчить вредные последствия. Всю свою жизнь я подчинялся дисциплине и, наученный опытом, придал лицу совершенно пустое и спокойное выражение. Подходя к лестнице, ведущей в кабину пилота, я дотронулся до двери запертой спальной кабины Эмилии, до двери своей спальной кабины.

«Ты тоже прости меня».

 

Глава 11

ТЕРЕЗА

Власть и могущество всюду, куда бы вы ни отправились, выглядят на удивление одинаково. Власть желает, чтобы вы ни на минуту не забывали о том, сколь ничтожны и одиноки. Предназначение дворцов Луны-3 — впечатлять, занимать ваше внимание и внушать чувство неумеренности. Грейт-Холл, официальное место приёма представителей правительства и других сановных особ, построен, дабы внушать чувство благоговейного трепета.

Если я считала меры предосторожности, которые предпринимает Лётный контроль при входе в систему Эразмус, слегка… чрезмерными, то даже они не идут ни в какое сравнение с тем, что творится вокруг Фортресс. Я попыталась подсчитать, сколько топлива сжёг капитан Жиро, пока преодолевал препятствия в виде лабиринта спутников и патрульных кораблей, ведя переговоры, и сдалась. Мы, конечно, не были посвящены в происходившее в кабине пилота, сидя в приевшемся за время полёта пассажирском отсеке. У меня было такое ощущение, что Сири могла бы добраться до сути, если бы захотела, но в этом не было смысла.

— Он мог бы здесь вовсе не пилотировать корабль, — подметила она. — Они в состоянии управлять дистанционно.

Я вопросительно приподняла брови:

— Это что, мы действуем на них столь устрашающе?

Сири тихо рассмеялась, и я отвернулась, чтобы она не заметила, как я поморщилась. Я сожалела о том, что нельзя поговорить с ней напрямую, но за нами наблюдали. Что бы она ни замыслила, если замыслила что-то вообще, я сейчас ничего не могла с этим поделать.

Даже космопорт на Фортресс являл собой своеобразную дань природным богатствам, которыми этот мир был одарен чрезвычайно щедро. Ледяной покров, с будто парящими по его поверхности ангарами и посадочными площадками, должен был оставаться идеально гладким и ровным. Огромные запломбированные лёдозаливочные машины Дзамбони работали не переставая, чтобы поддерживать сияющий лёд в надлежащем состоянии. Порт был наводнён рабочими. Здесь не встречалось ни одного робота-уборщика. Всю работу выполняли люди, вручную или с помощью механических приспособлений. Я насчитала с полдюжины различных видов рабочей униформы, куда не входила экипировка солдат, неподвижно стоявших на часах у каждой двери, с крепко зажатым в руках оружием.

На мгновение я задалась вопросом, было ли это шоу устроено специально в нашу честь. Даже Бьянке не удалось сделать никаких записей во время пребывания на Фортресс. По тому, как Сири моргала и тёрла виски, я поняла, что у неё определённо рябит в глазах от всего этого оборудования.

Вторая шахта лифта была прозрачной и позволила нам разглядеть похожий на мрамор, серебристо-белый лёд, стремительно пройдя через который мы погрузились в бирюзовые глубины воды. Холл, сам по себе, возвышался над поверхностью вполне достаточно для того, чтобы сквозь лёд проникал солнечный свет и уходил вниз на такое расстояние, чтобы воды океана могли защитить от слишком энергичного воздействия разреженных частиц. Когда мы появились в коридоре, к нам с поклоном приблизился клерк и снял отпечатки наших ладоней. И капитан Жиро не стал исключением. Как только наши данные были подтверждены, он снова поклонился и, возглавив процессию мимо солдат и мимо слуг, не поднимавших на нас глаз, сопроводил всех в глубину дворца. Капитан Жиро шёл рядом, но доктора Варус с нами не было. Один из клерков увёл её. Я заметила, как капитан следил за ней взглядом до тех пор, пока она не скрылась из вида за крутым поворотом одного из коридоров.

Слуги в униформе стояли возле каждой двери, чтобы распахнуть её перед нами или закрыть за нашими спинами. Стоя у стен рядами, они были суровыми, холодными и молчаливыми зрителями, наблюдавшими за нашим шествием по коридорам дворца, превращая его в настоящий парад.

Пленники, каковыми были все они, являлись заложниками добропорядочного поведения своих родственников, остававшихся на других лунах. Этот факт, с каждым сделанным мной шагом, тяготил меня всё сильнее. Мне стало интересно, находилась ли здесь семья доктора Варус и не потому ли она так внезапно исчезла. Я надеялась, что причина именно в этом. Она провела биосканирование мне и Сири, а потом, во время перелёта, стала невидимкой, и вот сейчас её куда-то увели. Это было не то развитие событий, при котором я могла чувствовать себя спокойно и комфортно.

Для того чтобы открыть громадные позолоченные двери в Грейт-Холл, понадобилась сила шести мужчин. Три четверти круглого зала для приёма гостей занимала стена из чистого стекла, арочной формы, отделанная по краю чем-то сверкающим, подобно серебряному инею. Как уступка тому, что человек нуждается в ограничениях и границах, пол представлял собой цельную твёрдую поверхность, блестящую, почти как мрамор, но из соединяющихся в вихре оттенков синего и зелёного цветов. На нём были выложены узоры из распластавшихся ветвей деревьев и искусно нанесённых надписей, так что они скорее служили украшением, чем играли роль текста, предназначенного для чтения. Ограждение, по всей видимости деревянное, вырезанное и изогнутое таким образом, что смотрелось как фантастические абстрактные волны и завитки, опоясывало зал и было отполировано до блеска. Прозрачные колонны, заполненные поднимающейся пузырьками водой, занимали пространство от пола до потолка, на котором были нарисованы гордые и великодушные лица, которые, как я подумала, принадлежали богам, взирающим на нас с высоты.

Несомненно, работа талантливых инженеров имела невероятный успех, была необыкновенно удачной. Меня не покидала уверенность в том, что вид изнутри и вид наружу были одинаково чёткими, но я никак не могла уловить, как удалось этого достичь.

Из всех мест, которые мы посетили за последнее время, только здесь не было слуг. Как только за нами захлопнулась дверь, Сири и я остались наедине с капитаном Жиро. Это была неплохая уловка, приводящая в замешательство, особенно если учесть, что, куда ни глянь, ты чувствовал себя совершенно одиноким в этом маленьком пузырьке воздуха посреди океана.

Но то, что потрясло меня больше всего при беглом знакомстве, была жизнь.

Снаружи, в мире, где царили два цвета, индиго и серый, колыхался лес широколистных рубиново-красных ламинарий, края которых переливались золотом. Ярко-оранжевая водоросль пронеслась мимо, ударилась о стекло, содрогнулась и преобразилась в парус, который, мелькнув, растворился в лесу. Серебристые рыбы с надеждой поворачивали сверкающие головы к белому льду. Вниз просыпался дождь белоснежных звёзд, рыбы засуетились и накинулись на них. Чёрный как смоль угорь, по меньшей мере трёхметровой длины, медленно, волнообразными движениями, направился к зарослям, не обращая никакого внимания на рябь постоянно меняющих цвет холмиков, парящих внизу.

Я раскинула руки на холодном стекле и смотрела не отрываясь. Не могла не смотреть. Я и раньше сталкивалась с непривычными, неземными проявлениями жизни, но это было не сравнимо ни с чем. Сири стояла рядом со мной, не мигая взирала на безмолвное чудо. И Амеранд тоже поглощал глазами эту картину. Но его взгляд был жаждущим, выражавшим страстное желание. Ему не было дела до фантастической жизни, до всех, кто плавал и охотился, до всего, что цвело и играло там, снаружи. Он видел лишь воду, которая была всем — жизнью, богатством, свободой. И властью. Властью прежде всего. Вся эта вода, уникальный природный источник воды в системе Эразмус, была для Кровавого рода единственным способом держать всё под контролем.

Я поймала себя на том, что мне интересно, какие мысли пришли бы ему в голову при виде моего дома посреди озера Верхнее или того, что находился в пригодном для жизни мраке Марианской впадины. Я не знала, что о нём думать. Он настолько привык жить под неусыпным наблюдением, что его настоящие мысли скрывала непробиваемая броня, но всё же он был очень молод, моложе тридцати, и, несмотря на всю толщину брони, я чувствовала, что в глубине за ней прячется беспокойная человеческая душа.

Когда он заметил, как пристально я разглядываю океан, и его жаждущий взгляд исчез, на смену ему пришло неприкрытое изумление. Выражение его лица отрезвило меня и напомнило, где я нахожусь. Я отдёрнула от стекла руки и собралась с мыслями.

— Потрясающе, не правда ли? — произнёс мужской голос за моей спиной, и я обернулась, чтобы приветствовать посла миров Солнечной системы в системе Эразмус.

Я не видела его превосходительство посла Филиппе Диего уай Берна сорок лет. Он по-прежнему оставался крепко сбитым мужчиной, хотя грудь и небольшой живот стали слегка выдаваться вперёд, что грозило вскоре обернуться брюшком, если к этому отнестись без должного внимания.

— Полевой командир Дражески. — Он протянул обе руки, направляясь ко мне. При этом эхом раздавался звук от его ботинок на каблуках, ступающих по мраморно-узорчатому полу. Его пальто, длиной до колена, украшал ряд сверкающих золотых пуговиц, а серые брюки прямого покроя были отделаны серебристой тесьмой. Алый, синий и золотой цвета его орденских лент полосами по диагонали пересекали грудь. — Приятно видеть вас снова.

— Мне тоже приятно видеть вас, господин посол.

Я пожала его руки. Посол Берн был помощником Берном, когда мы работали вместе во времена кризиса Ридимера. Он был невозмутим, силён, крайне решителен и непреклонен. Его гибкость и дипломатический дар — это всё, что удерживало тех, кто работал на него и против него, от желания применить к нему определения «жестокий» и «беспощадный». В тот момент я заметила, что на его лице написаны печаль и сожаление. Я крепко пожала его руки, пытаясь выразить: что бы ни случилось, я знаю — он сделал всё, что мог. Мы бы поговорили и позже, но у меня уже появилось чувство, что я услышу далеко не самые хорошие новости.

— Полевой координатор Байджэн. — Берн обернулся к Сири и взял её за руки.

— Рад видеть вас снова.

— Благодарю вас, посол, — сухо ответила Сири.

Меня возмутило затянувшееся напряжённое молчание. Я знала, что посол Берн сделал для меня. А ради Бьянки он пошёл бы на всё.

Посол отвернулся от нас и посмотрел на капитана Жиро.

— Благодарю за сопровождение, капитан Жиро, — сказал он.

Капитан поклонился:

— Вы оба здесь самые желанные гости. Полевой командир, я оставлю вас с послом для официального представления. Дайте мне знать, когда придёт пора отправиться с вами на Луну-4. — Одарив меня прощальным взглядом, он решительно развернулся на каблуках и зашагал прочь. Завернув за угол, он превратился в тень на фоне стеклянных стен цвета аквамарина.

— Нас ожидает масса народу.

Посол Берн указал жестом в направлении дальнего конца зала, на вторые громадные позолоченные двери. На панелях было высечено ещё больше раскинувших ветви деревьев. Множество мужчин и женщин мелькало посреди этого лиственного орнамента. До того как мне представилась возможность взглянуть на них поближе, ещё одна группа слуг распахнула перед нами двери, давая понять, что нас ждут и что кто-то контролирует все наши перемещения.

Я заметила, как Сири всего раз согнула правую руку. Едва заметное движение, сгибание когтистой лапки.

Комнаты перед нами были менее грандиозного масштаба и более подходили для людей. Потолок представлял собой застеклённую крышу-купол с текстурой льдистого неба и каким-то редким обитателем океанских глубин, плавно скользящим над ней и отбрасывающим тень, подобную тени облака, на узорчатый пол. Но стены были матовые, украшенные экранами в рамках, на которых неподвижно застыли живописные образы. Некоторые из них напоминали иероглифы или древние китайские акварели, но в гораздо большем количестве здесь была представлена портретная живопись, а фоном всюду служил лесной пейзаж.

Намёк на империю, династию и долгий период истории власти, сосредоточенной в руках одной семьи. Намек не тонкий.

Два человека сидели на полукруглом диване в самом центре зала. Это была пара: Эстебан Доннелли Эразмус и Май Годсил Эразмус. Их одежды отличались изысканностью, как и было здесь принято, но самыми поразительными деталями нарядов были воротники, символизирующие статус. Широкие, византийского образца, покрывающие грудь и плечи.

У сэо Май — всех оттенков синего и зелёного, по верху отделанный белым, а по низу — чёрным. Цвета струились и переливались, как потоки воды за стенами дворца. У сэо Эстебана — похожий, но в другой цветовой гамме. Оттенки красного, оранжевого и золотого имитировали окраску поверхности газового гиганта, на орбиту которого мы вышли.

Благодаря Джасперу и Фелиции Эразмус их наследники приняли решение, что властители — сэо, стоящие во главе правительства системы, — всегда должны быть мужем и женой. Сплотить семью через брак, основывающийся на политических и корпоративных интересах, — идея давняя, которая не умерла и поныне. Конечно, она способствовала созданию очень убедительного символа системы, но только пока люди, состоящие между собой в первостепенном родстве, соглашались не прерывать традицию.

Эстебан и Май, должно быть, жили в прочном и стабильном браке, потому что за великолепным нарядом сэо Май угадывался живот, несомненно свидетельствующий о её беременности.

Я сложила руки и поклонилась, скользнув взглядом по лучезарно улыбающейся сэо Май и глядящему с подозрением сэо Эстебану. За моей спиной стояла Сири, прекрасная подчинённая, молчаливая, уважительная и… бдительно-осторожная.

— Добро пожаловать в Эразмус, полевой командир Дражески. — Голос сэо Эстебана Доннелли Эразмуса был глубоким, хорошо поставленным и повелевающим.

— Сэо Эстебан, сэо Май, — сказала я. — Благодарю вас, что приняли нас в своей системе.

— Пожалуйста, поверьте, мы действительно сожалеем о тех обстоятельствах, которые сделали необходимым ваше присутствие здесь. — Голос сэо Май звучал резко. Эта женщина точно знала, кем является. Но не настолько точно знала, кем являюсь я, и это её тревожило. Справедливо, потому что нечто во всей этой сцене тревожило и меня. — Мы готовы содействовать вам всеми возможными способами, — продолжала сэо Май.

— Для вас подготовлено жильё здесь, на Луне-3, — добавил сэо Эстебан. — И как только потребуется, мы сможем предоставить в ваше распоряжение шаттл.

Посол Берн снова поклонился:

— Я надеюсь, вы понимаете, что полевой командир ещё не определила окончательно рамки своего расследования. Ей, возможно, понадобится провести по крайней мере первые несколько дней на Луне-4, чтобы поговорить с членами гуманитарной миссии, к которой была прикреплена Бьянка Файетт. Требуется более детальная картина обстоятельств произошедшего. И после этого, я уверен, мы обнаружим, что всему виной трагическая случайность, и ничего больше.

«Так я выиграю немного времени перед тем, как попадусь в какую-нибудь западню, которую вы, двое, уготовили мне», — думала я.

Теперь я знала, что за странность так неотвязно преследовала меня.

«Где ваши люди? Где правительство? Что вы, двое, делаете одни в этой пещере?» Нам было известно, что большую часть семьи ограждали от контактов с… кем бы то ни было. Как при древнеперсидских дворах: чем более значительной была персона, тем в большей изоляции её содержали. Так пытались сохранить чистоту крови и незапятнанность мировоззрения. Но там всю работу выполняли люди, живые существа с руками и глазами, а не компьютерные болванчики. Рабы, которыми они окружили себя, не участвовали в управлении. И почему-то мне не верилось, что настоящую работу делают клерки.

Места правительственных заседаний обычно суетные и оживлённые. А это скорее походило на музей. Мы видели слуг. Видели подставных лиц. Но нигде и близко не видели реальной власти.

— Искренне надеюсь, что вы правы, — произнёс сэо Эстебан, и я знаю, что его уязвлённый тон не был игрой моего воображения. Ему не понравился дипломатичный ответ посла Берна. Наверное, он относился к породе тех, кто предпочитает отсутствие конкурентов. Но он был не единственным лжецом в этом зале. — Весьма прискорбно, если каждого, кто находится здесь, чтобы помочь людям Эразмуса, ожидал бы столь бессмысленный конец.

— Полевой координатор Файетт тоже была вам представлена? — спросила я с таким видом, будто вычёркиваю очередной вопрос из своего списка.

— Нет, не была, — ответила мне сэо Май.

— Как правило, мы встречаемся только с главами миссий из миров Солнечной системы, — добавил сэо Эстебан. — Есть причина, по которой нам следовало принять её верительные грамоты?

— Да. — Нахмурившись, я посмотрела на посла Берна. — Как представителю Объединённого мирового правительства на Земле, ей следовало быть представленной официально. В крайнем случае следовало принять её верительные грамоты.

Берн ухватился за намёк и перенял мою тактику. Он весь как-то съёжился, что стало особенно заметно по очертанию его костюма.

— Я не мог официально представить её верительные грамоты, потому что их не представили мне.

— Прошу прощения, сэо Май, сэо Эстебан. — Мой голос звучал гневно, как если бы я удивилась тому, что сама не вписываюсь в их особую схему. — Очевидно, что я должна посвятить больше времени оценке ситуации. Надеюсь, через несколько дней смогу встретиться с вашими представителями и в полном объёме поделиться новой информацией.

— Конечно, полевой командир, — спокойно ответила сэо Май. Я заметила едва уловимые признаки самодовольства в её любезно-учтивых манерах. Теперь казалось, будто у меня нет представления о том, что происходит. Надо надеяться, они поверили, что мне присуща честность, проистекающая от наивности, и я проведу гораздо больше времени в расследовании среди своих людей, а не среди них.

«Видишь? — Я практически слышала мысли сэо Май, которые она обдумывала, накрыв одной рукой ладонь мужа и положив другую себе на живот. — Видишь? Бояться нечего».

Проблема состояла в том, что Эстебан всё ещё наблюдал за мной и был далеко не так в этом уверен.

«Сюрприз. Сюрприз».

Мы раскланялись, пробормотали какие-то любезности, и нас выпроводили. За нами закрылись двери.

— Посол, нам, очевидно, надо это обсудить, — сказала я громко. Громко и с раздражением в голосе. — Может, в вашем офисе?

— Конечно. Сюда, прошу вас.

Берн распахнул дверь, и мы снова оказались в окружении клерков и слуг. Направились вперёд, не произнося ни слова. Сири шла на три шага позади нас.

Посольство миров Солнечной системы находилось в крыле, где располагался весь бюрократический аппарат: громадные, соединяющиеся между собой апартаменты обрывались как раз посередине основного места скопления клерков. Чтобы добраться до своей территории, каждый посольский работник был вынужден проходить мимо раскинувшегося здесь открытого офиса, заполненного клерками в чёрной униформе, которые работали в полной тишине. Картина поистине зловещая и мрачная. Клерки говорили не больше, чем слуги. Вся разница между ними состояла в том, что клерки наблюдали за теми, кто проходит мимо, с живым, неприкрытым интересом.

К тому времени, когда мы добрались до роскошных и более приватно устроенных офисов посольства Солнечной системы, звук человеческих голосов казался нежнейшей музыкой. Дверь за нами захлопнулась, и вход был заблокирован. Я посмотрела в сторону Сири, но она заговорила раньше меня:

— Посол, мне хотелось бы некоторое время пообщаться с вашими сотрудниками, чтобы опередить службу безопасности и обменяться информацией.

— Конечно, конечно. — Я могла бы поклясться, что Берн на самом деле при этом почувствовал облегчение. Он сделал знак рукой, и к нам шагнул живой и проворный молодой человек с прямыми чёрными волосами и глазами разрезом напоминавшими полумесяц. — Это Марин Шунь. Марин, это полевой координатор Байджэн из стражей. Проследи, чтобы она получила доступ ко всему, что будет необходимо.

Проводив взглядом удаляющуюся парочку, я прошествовала за послом в его личный офис.

Личный офис посла Берна выглядел традиционно. Панели из пластика под дерево и полки, забитые книгами, делали комнату похожей на древний кабинет времён земных европейских империй. Кресла, прочные, глубокие и удобные, возможно, были местного производства. Импортировать такую громоздкую мебель влетело бы в копеечку.

Посол Берн указал мне на стул, а сам прошёл за свой стол и достал с полки какую-то книгу. Она сразу раскрылась в его руках, и у меня возникли серьёзные сомнения, существовало ли что-то ещё более древнее, чем этот бумажный том.

— Мы преинтереснейшим образом соперничаем с эразмианскими клерками. — Он провёл пальцем к низу страницы, будто сверяясь с какой-то сноской. Она, вероятно, содержала последние сведения, касающиеся условий безопасности. — Иногда они нас опережают, но сейчас, — он захлопнул книгу и поставил её на место, — мы добились превосходства. В этой комнате совершенно безопасно.

Он вернулся за свой стол. У меня был целый список вопросов, главным образом о том, как нам проникнуть в коридоры реальной власти, раз мы вынуждены перенести свою операцию на Фортресс, но мне так и не довелось их задать.

Медленно, скрипя суставами от непривычного усилия, посол Берн опустился передо мной на колени.

— Я здесь, чтобы сказать вам, — произнёс он охрипшим голосом, — я несу ответственность за гибель Бьянки Файетт.

Я уставилась на него. Он не делал этого.

Иногда случается, что стражи кого-то убивают. Не важно, как бы ни старались, мы совершаем ошибки или заблуждаемся. Иногда теряем контроль. Когда такое происходит, мы обязаны найти семью жертвы, встать на колени и сказать как раз те слова, что произнёс Филиппе Берн. Затем — ожидание. Мы должны принять всё, что последует, — слова, удары, прощение. Если кто-то из членов семьи захочет убить, его не остановят, потому что это — единственный способ пресечь цепочку убийств в самом начале. Любая смерть может стать тем запалом, от которого вспыхнет война. Любая смерть требует осуждения, и мы должны нести наказание за свою вину.

Но ни один из нас не обязан принимать на себя ответственность за то, чего не совершал.

— Как? — прохрипела я. Мне пришлось помолчать и попытаться заговорить снова. — Как это возможно?

Он поднял голову, и я заметила на его лице выражение искреннего, неподдельного страдания.

— Я знал, чем она занималась, и не остановил её.

— Прошу, встаньте. Расскажите мне, что произошло.

Он поднялся так же медленно, как перед этим опустился на колени. Я видела, как дрожали его руки.

— Что произошло? — Он вытер ладони о края своего длинного пальто. — Случилось то, что я устал, а она была на взводе. — Он посмотрел на меня, устремив взгляд прямо в мои глаза, впервые с того момента, как я перешагнула порог этой комнаты. — Вы абсолютно не представляете, насколько здесь плохо.

— У меня начинает вырисовываться картина.

— Если вы говорите столь спокойно, значит, это не так, — наполовину с сожалением, наполовину с отвращением промолвил Берн.

— Это отвратительно, — согласилась я, стараясь сдержать дрожь в собственном голосе. — Рабство всегда отвратительно. Но каким образом это делает вас ответственным за смерть Бьянки?

— Она пришла ко мне… пришла ко мне и сказала, что собирается сделать так, чтобы от системы Эразмус камня на камне не осталось.

Бывают такие моменты, когда реальность столь резко меняется, что это нельзя понять. Можно только принять.

— Этого не может быть, — сказала я, уверенная в том, что он говорит правду. — У неё не было такого приказа. Если бы целью миссии было разрушение Эразмуса, они рассказали бы нам об этом до того, как мы прибыли. Разрушение, уничтожение — последняя фаза. К нему прибегают только в исключительных случаях, когда альтернативного решения просто нет. Это невероятно рискованно, потому что при малейшей ошибке могут возникнуть новые угрозы, в десять раз более опасные, чем та, что была раньше.

Посол Берн как-то сник, и его осунувшееся лицо не выражало ничего, кроме сожаления.

— Это не было миссией, по крайней мере, не было официальной миссией. Это было её миссией.

Дар речи и силы покинули меня, испарившись, как капли воды при засухе. Невероятно. Такого не могло быть.

Мы всегда объединяемся, потому что хотим помогать, хотим спасать жизни, спасать человечество, хотим поделиться опытом жизни в мире и процветании. Потом обнаруживаем, что не это наша работа. Наша работа — не способствовать распространению мира, а охранять его. Мы должны применять его законы и принципы так, чтобы создать вокруг наших миров своего рода щит. Мы не отправляемся, не можем отправиться спасать миры, которые не согласны с нами.

Особенно если можем во что-нибудь вляпаться, выполняя свою задачу.

Бьянка жила в такой реальности пять веков. Она обучила меня всему. Она дала мне силы продержаться даже во время кризиса Ридимера до тех пор, пока не поступили приказы и не прибыла подмога.

— Бьянка пыталась рассказать стражам, что Эразмус превратился в чрезвычайно активную горячую точку, что необходимо инициировать его уничтожение, но они не прислушались к ней. Сказали, что у неё недостаточно доказательств.

Это всё, что было мне известно. То, что рассказал Мисао, когда мы встретились последний раз. Подозревал ли он?.. Нет! Никак не мог. Даже Мисао не мог подозревать такое.

— Она пришла ко мне за помощью, — продолжал Берн. — Я подумал, что она просто собирается попросить помощи в шпионаже, сборе данных, составлении досье… — Он отвернулся и стал рассматривать стоящие на полках книги. Замкнулся в себе, согнувшись под грузом собственных мыслей. — Но она сказала, что собиралась освободиться. Сказала, что добровольно отправилась в путешествие, желая понять, хочет ли остаться со стражами после следующего перерождения. Привилегированные бессмертные каждые сто лет должны перелистывать страницы своей жизни и анализировать её. Они обязаны отказаться от своего имущества или бросить свою работу и начать всё с нуля. Подобно тому как мы пытаемся не допустить, чтобы богатства и власть оказались сосредоточены в руках немногих. Бессмертные из числа стражей перед каждым перерождением отправляются в Большое путешествие в миры, населённые диаспорой, с целью обучить и подготовить свою смену и убедиться в том, что всё ещё достаточно сильно любят свою работу, чтобы продолжать ею заниматься, даже при том, что придётся начинать с самой нижней ступеньки служебной лестницы.

Сто лет назад Бьянка взяла с собой в Большое путешествие меня. На этот раз — Сири и Виджея.

Сири и Виджея.

Сири.

Сири знает об этом? И скрывает? Зачем она хотела, чтобы взяли с собой Джеримайю?

— Она сказала, что не может позволить, чтобы это место продолжало существовать. Сказала, что в случае, если командование не собирается ничего предпринять, сама исполнит задуманное.

— Почему? — спросила я. — Это место рассыплется в прах само по себе. В любом случае. Даже если сейчас они представляют собой угрозу, долго это не продлится. Их силы истощаются. Они уже испытали несколько мощных внутренних потрясений, и, возможно, вскоре грядёт ещё одно. Если верны сведения, содержащиеся в рапортах, Дэзл далеко не в восторге от призывов Фортресс, и теперь, когда Обливиона больше нет, они начинают тревожиться. Всё, что нам надо предпринять, — сдерживать их несколько десятков лет. Эразмус рухнет как карточный домик. — Я протянула ему руки. — Я заметила это ещё дома. Как могла Бьянка не заметить здесь?

Берн покачал головой:

— Не знаю.

— Почему вы не заставили её возвратиться?

Берн отвернулся. Он выглядел постаревшим, измотанным. Меня захлестнула волна жалости к этому человеку, но она была недостаточно мощной, чтобы приглушить мой гнев или сгладить неловкость.

— Мне бы хотелось признаться: она соблазнила меня, — произнёс он, упершись взглядом в поверхность стола. — Мне бы хотелось сказать: она использовала меня. Но всё это не было бы правдой.

Мои мысли отчаянно заработали. Распахнув свой внутренний взор, я заставила себя представить и понять, кто же находится передо мной. Да, это произошло. Свершилось Бьянкой Файетт. И мне пришлось это принять. Я снова взглянула на Берна, мужчину, находящегося в прекрасной форме, энергичного, подтянутого, умного… Мужчину в возрасте чуть больше сорока. И подумала о Бьянке.

— Вы были любовниками? — спросила я. Бьянке нравились мужчины, и она наслаждалась любовью: и физической стороной, и эмоциональной. Ей нравилось получать удовольствие и предаваться страсти, но я никогда не замечала, чтобы она полностью посвящала себя этой любви. Даже когда испытывала муки в начале нового романа, часть её неизменно оставалась бесстрастной и невозмутимой.

Он кивнул:

— Да, мы были любовниками.

— Но она решила сообщить вам о своих планах не по этой причине.

— Я уже сказал вам: вы далеки от понимания того, что здесь происходит. Они занимаются преобразованием человеческих организмов в соответствии с новейшими достижениями науки. Во всей системе. Они…

Моё терпение лопнуло.

— Не в этом суть! — Я резко вскочила, чуть не потеряв равновесие от избытка эмоций. — Слушать вас! Что она, что вы думали о том, что делаете? Стражи — в напряжении, изнурены, а вы собирались, разрушив эту чёртову центральную власть самостоятельно, кому-то помочь таким способом? Когда это анархия и лишения способствовали улучшению ситуации?

— Казалось, это лучше, чем оставлять всё как есть. — Спокойствие вернулось к Берну. То ужасное спокойствие, которое приходит к человеку, когда некуда идти и нечего терять.

Я вытерла губы. Пуговицы на рукаве моей туники больно оцарапали их.

— Я собираюсь выдать вас. Я не могу позволить, чтобы это продолжалось.

Он едва заметно покачал головой:

— Я надеялся… вы и Бьянка были так близки, но… вас так долго не было…

Я резко оборвала его:

— И не смейте даже пытаться намекать на то, что мне следует проявить лояльность, Берн. Я — из стражей, а вы… и Бьянка нарушили первое правило, древнейшее правило. — На редкость полным стало ощущение собственного «я», когда были произнесены эти слова. Я, сильная, настоящая, единение души и тела, и всё стремительно неслось и переворачивалось вокруг меня, кричало внутри меня. — Вы соберётесь с духом и подадите прошение об отставке. Придумаете для своих сотрудников какие угодно оправдания, но сделаете это.

На какое-то мгновение Берн действительно рассердился:

— Я — единственный в этой системе, на кого вы можете опереться. Вы останетесь в одиночестве, если я покину свой пост.

О, как он был хорош! Дипломат до мозга костей. Угостите пряником и покажите палку. О да.

— Думаете, не знаю об этом? — бросила я.

Если бы ты держал рот на замке, я бы не должна была поступать так, думать так, быть такой…

«Если бы ты держал рот на замке, мне бы не пришлось подвергать сомнению здравомыслие Бьянки».

Но я знала — это ещё не всё. Он открылся мне, потому что верил, что я соглашусь с тем планом, который они разработали.

Я чувствовала за спиной присутствие Бьянки, жаждущей, чтобы я действовала. Внутри у меня всё сжалось, и на секунду показалось, что вот-вот стошнит. Не из-за этого ли Бьянка хотела моего возвращения? Потому что надеялась — я продолжу её несанкционированную операцию.

Не поэтому ли Джеримайя не мог вспомнить, что же здесь происходило? Бьянка саботировала своего собственного спутника?

Я не могла дышать. Не могла смотреть. Её призрак выбрался наружу из чёрной дыры в моей голове. В отчаянии я хотела взять её за руку, но вместо этого сжала свою руку в кулак.

— Для вас здесь всё кончено, — обратилась я к Берну. — Начиная с этой минуты.

У меня не было полномочий делать подобные распоряжения, но оспаривать их было бы бесполезно. Как только я дам знать Мисао, будет уведомлён весь дипломатический корпус, и Берн останется не у дел.

Он поклонился. Я не ответила.

— Идите, — грубо сказала я. — И пришлите сюда немедленно полевого координатора Байджэн.

— Да, полевой командир.

Он повернулся на каблуках и вышел из своего офиса.

За моей спиной с глухим стуком закрылась дверь. Я согнулась пополам, прижав руку ко рту, с трудом пытаясь подавить тошноту.

Постепенно я нашла в себе силы выпрямиться. Проявленная мной несколько минут назад твёрдость покинула меня. Невзирая на свою утяжелённую униформу и мощные ботинки, у меня было такое чувство, что я куда-то уплываю. Я снова села и уставилась прямо перед собой. Я не могла перевести взгляд, не могла пошевелиться. Могла только мигать.

Я думала, что уже оплакала свою подругу. Думала, что мне известно худшее. Я ничуть не приблизилась к разгадке.

«Почему ты мне не рассказала?»

Но Бьянка не отвечала. В конце концов, она же не была моей спутницей, не важно, как сильно я этого хотела. Она была памятью, эхо, и, как оказалось, искажённым эхо человека.

Я вернулась, чтобы спасти мир и отомстить за подругу. Я думала, что она погибла, выполняя служебный долг.

А теперь… теперь… что мне думать?

Краешком глаза я заметила, что открылась дверь. Сири вошла в офис и тихо прикрыла за собой дверь.

— Что происходит?

Я заставила себя встать. Я сложила руки за спиной, чтобы она не увидела, как они сжались. Собрав остаток сил, я подняла голову и заглянула в её глаза:

— Сири, сейчас я собираюсь тебе кое-что сказать и, если ты даже всего лишь подумаешь лгать мне, сразу же отправлю тебя обратно на Землю.

Она повернула голову, сначала в одну сторону, потом в другую, оглядывая меня боковым зрением и тщетно пытаясь прийти к каким-либо собственным умозаключениям.

— Откровенность дозволена?

Я коротко кивнула:

— Да.

— При всём уважении к вам, полевой командир, я немного устала от ваших обвинений в том, что я лгу и допускаю грубые промахи.

— Бьянка разрабатывала план по уничтожению этой системы.

— Невозможно! — тут же отреагировала Сири. — У нас не было такого приказа.

— Она и не ждала никакого приказа.

Я наблюдала, как от лица Сири медленно отхлынула кровь. Наблюдала, как неприкрытый страх начисто стёр с него все остальные чувства. Наблюдала, как беззвучно шевелились её губы.

— Нет, — произнесла она шёпотом. — Нет… даже она никогда бы не сделала этого. Она бы не сделала.

— Это всё, что я хотела сказать.

У меня подогнулись колени, и я упала обратно в кресло. Потрясение Сири было слишком естественным, неподдельным. Она действительно ничего не знала.

Сири не принимала в этом участия. Не предавала нас.

«Спасибо», — в глубине души поблагодарила я Сири, Бога и всех призраков, преследующих меня.

Сири обошла мой стул и остановилась, снова глядя мне в лицо:

— Вы говорите серьёзно?

— Да.

— Вам об этом поведал Берн?

— Да.

— Где он?

— Подаёт в отставку.

Мне пришлось сказать это Сири. Она обладала способностью намного легче, чем я, переживать неприятности и ошибки. Возможно, потому, что она была живой и деятельной, а я — нет. Возможно, в глубине души она внезапно сознавала, что сделанное имеет смысл. Не знаю. Что я знаю наверняка — Сири, как и меня, больно задела эта новая правда, но она уже пришла в себя.

— Берн мог бы оказать нам неоценимую помощь, знаете ли, — привлекла она моё внимание. — Он знает, что здесь происходит, и ему пришлось бы заниматься тем, чем он и хотел.

— И либо он говорит о Бьянке правду, либо лжёт. — Я потёрла ладони, обтянутые перчатками, о подлокотники кресла, думая о том, как Берн вытирал свои ладони о края пальто. Что он пытался стереть? — Если он говорит правду, значит, нарушил значительную часть Всеобщего пакта о мире, и ему повезло, что он отделается всего лишь пожизненным заключением. Если бы мы работали с ним, следом пришёл бы и наш черёд.

Сири задумчиво кивнула, соглашаясь.

— А если лжёт?

— Тогда он либо сошёл с ума, либо его подкупили.

— Разве не следует узнать, кто подкупил его?

Я встретила пристальный взгляд Сири, снова чувствуя в себе стальной стержень.

— Мы узнаем, если это так, когда они начнут действовать, чтобы его заменить.

Она снова кивнула:

— Итак, каковы наши действия?

— Ты находишь Мирана и составляешь как можно более чёткую картину о том, как устроена здесь власть, исходя из реальности и потока данных. Я отправлю Мисао зашифрованный рапорт. Затем мы продолжим выполнение своей миссии.

— Прекрасно. — Сири повернулась к двери.

Я опять встала. Я хотела от неё откровенности, когда спросила:

— Есть ли что-нибудь, я имею в виду что-нибудь ещё, что тебе следует рассказать мне прямо сейчас?

Сири остановилась, её рука застыла на круглой дверной ручке. Я заметила, как дрогнули её плечи, но она открыто и решительно встретила мой упорный взгляд:

— Клянусь, Тереза, своей честью и душой Бьянки. Клянусь, я рассказала тебе всё, что мне было известно.

— Спасибо. — Я подалась к ней, и она взяла меня за руки. Мы стояли так, сомкнув руки, — старый жест доверия, уважения и дружбы. — И прости, — произнесла я.

Сири улыбнулась. Кривая циничная усмешка.

— Всё нормально. Именно за это они и платят тебе такую кучу долларов.

Она ушла, оставив меня одну. Осторожно прикрыла дверь. Я подошла к столу Берна, в душе пытаясь отыскать слова, чтобы официально предать то доверие, которое Бьянка поселила во мне.

 

Глава 12

ЭМИЛИЯ

Эмилия Варус стояла в центре небольшого зала главного административного дворца Фортресс. Низкий прозрачный потолок позволял разглядеть лёд и океан. Невозможно было не ощутить, как от этого холода по спине пробегает озноб. Стулья в комнате расставили полукругом, чтобы было удобнее при разговоре, но её не пригласили сесть.

Великий страж Ториан Эразмус тоже стоял.

Эмилия наблюдала за ним испуганным и одновременно жаждущим взглядом, когда он считывал данные биосканирования, расплескавшиеся по всему активному окну, которое он открыл на изогнутой стене. Не отрываясь от своего занятия, он сделал едва заметный жест рукой, и слуги, рядами выстроившиеся вдоль стен, разом поклонились и удалились. У Эмилии сжалось горло. Последними зал покинули ливрейные лакеи, притворив за собой двери.

Ториан закрыл окно и обернулся:

— Хочу поблагодарить вас за предоставленную информацию, доктор Варус. — Великий страж сделал ещё один жест рукой, на этот раз указывая на ближайший стул. Эмилия не сразу поняла, что последовало запоздавшее приглашение сесть. Она так и поступила, слишком поспешно и слишком неуклюже. — Ваша информация бесценна для нас.

— Благодарю вас, страж.

Ториан внимательно рассматривал её ещё с минуту, а потом направился к буфету. Он выбрал закупоренную бутылку и налил в прозрачно-розовую хрустальную чашу порцию молочно-нежной жидкости. Протянул эту чашу Эмилии, и она приняла её обеими руками.

Ториан окинул многозначительным взглядом чашу, затем лицо Эмилии.

Она вспыхнула и выпила содержимое. Напиток напоминал эггног. Он был сладкий, густой и пряный, и та часть её существа, что томилась жаждой, желала залпом проглотить его. Однако она заставила себя пить медленно, маленькими глотками, каждое мгновение сознавая, что страж наблюдает за ней.

— Так или иначе, доктор, я полагаю, вы сделали это отнюдь не из-за вашей преданности Эразмусу.

— Нет. — Эмилия пришла к нему, демонстрируя спокойствие, дружелюбие и силу. Впервые в жизни превосходство было на её стороне. Но она не имела опыта общения с наделёнными властью, не знала, как с ними держаться, и чувствовала, что уже потерпела неудачу.

— Нет, — вздохнув, повторил Ториан. — Я разочарован, но не удивлён. Тем не менее, поскольку мы создаём свои богатства, используя вас, не вижу смысла бранить вас за то, что вы решили использовать нас.

Она ничего не ответила. Перед лицом такой потрясающей честности ей нечего было сказать.

— Полагаю, вы хотите, чтобы ликвидировали ваш долг?

— Нет, страж, — тихо ответила она.

Ториан приподнял брови. На этот раз он был удивлён и, возможно, даже немного озадачен.

— Тогда чего же вы хотите?

Пальцы Эмилии сжали чашу ещё крепче.

— У меня до сих пор остаётся семья на Дэзл.

— А-а… — Ториан понимающе кивнул. — И большая?

— Четыре человека. — Она попыталась представить свою мать, стоящую на коленях, в свете тускло мерцающей лампы. «Не делай этого, Эмилия. Это слишком опасно. Мы найдём другой способ».

Нет, её мать никогда бы так не сказала.

— Четыре человека. — Ториан коснулся стены, открыв новое окно. Яркие квадраты видеоизображений и таблицы заполонили черноту. — Так много?

— Вы сказали — информация бесценна, — напомнила она. И у неё свело желудок от собственной наглости.

Великий страж лишь усмехнулся:

— Ну да, сказал. — Он задумчиво посмотрел на неё. — Знаете, я полемизировал с теми, кто был за публичное освобождение Брама Раджандура. Требования весьма высоки. Но потом я выступил против системы, построенной на долговом рабстве, — добавил он тихим голосом, будто забыл, что говорит всё это вслух. — Такой путь никогда не приведёт к настоящей, долгосрочной стабильности.

— Так почему вы не положите этому конец? — прошептала Эмилия.

Он вскинул голову и произнёс:

— Что бы вы сказали, Эмилия Варус, если бы я ответил, что в этом и состоит мой план?

«Я вам не верю». Её пальцы сильнее сжались вокруг чаши, и на мгновение она испугалась, что хрусталь разлетится на осколки.

— Не знаю, как бы вам удалось.

— Да… Существует много… проблем, не последней из которых является забота о моей семье. Это главное. А чтобы по-настоящему заботиться о ней, необходима прочная стабильность. — Ториан потянулся к окну, чтобы закрыть его. — Отлично, освобождение ваших родственников от долга. Мне необходимо знать их имена и идентификационные коды.

Эмилия встала и низко поклонилась:

— Благодарю вас, страж.

«Важно лишь это. И ничего больше».

— Вы ещё не слышали моих условий.

Вздрогнув от испуга, не выпрямляясь, она подняла на него глаза:

— Условий?

— За освобождение четырех человек требуется нечто большее, чем сплетни о своих сослуживцах по Госпиталю.

Эмилия кусала губу. «Мне следовало знать».

— Чего вы хотите?

— Праведница будет похищена и спасена почти так, как планировал ваш друг Пьята. А потом ей понадобится доктор.

— Я?

Он кивнул:

— И вы дадите ей обезболивающее.

— Понимаю. — Она действительно всё поняла. Кровавый род имел намерение использовать Госпиталь в каких-то особых целях. И это касалось праведницы. Чем бы это ни было обусловлено, задумано явно уже давно. На осуществление планов Пьяты надежды не было никакой. — Что, если она не захочет принять его?

Ториан пожал плечами:

— Это ваша работа и цена всему. Четыре жизни в обмен на одну праведницу, получившую дозу.

— Они не доверяют мне. Те женщины просто излучают волны подозрительности. Подозрительности и высокомерия.

— Будут доверять.

— Почему?

— Потому что вам доверяет капитан Жиро, а они уже доверяют капитану.

Эмилия сделала глубокий вдох:

— Что…

— Нет, — отрезал Ториан. — Или вы выполняете это, или отправляетесь домой и храните в тайне информацию о нашей встрече. Потому что, если вы обмолвитесь хотя бы словом, я предам гласности сведения о том, кто виновен в том, что сотрудники Госпиталя лишились шанса на освобождение от долга. Выбирайте.

Выбора на самом деле не было. Им обоим это было понятно.

— Полагаю, мне вовремя выдадут дозу. — Эмилия удивилась, что так легко смогла заговорить профессиональным тоном.

— Вам выдадут её немедленно.

— Тогда, я думаю, мне следует отправиться в спальный корпус и ожидать дальнейших инструкций.

— Верно, доктор. — Ториан снова кивнул — профессорский кивок студенту, наконец-то с усилием постигшему суть вопроса. — Скоро нам опять предстоит разговор. — Он коснулся стены, двери распахнулись, впустив эскадрон слуг и ливрейных лакеев.

— Благодарю вас, Великий страж. — Эмилия поклонилась, как было положено, но довольно неуклюже. А потом позволила слугам и паре клерков выпроводить себя прочь.

 

Глава 13

АМЕРАНД

Как только передал своих праведниц под чуткую опеку владетельных особ и их приближённых, я отправился на поиски Эмилии.

Вокруг Фортресс находились многочисленные здания службы безопасности. Семье нравилось располагать нас на своих территориях на тот случай, если мы вдруг понадобимся. С тех пор как произошла вспышка массовых недовольств, они никогда полностью не расслаблялись. Несмотря на то что в конечном счёте произошло с Обливионом, они беспрестанно думали: другой флот может подняться и напасть на них. Поэтому ракетные установки находились в боевой готовности, двери были снабжены тройной системой защиты, в каждом дворце имелись караульные помещения, устроенные практически по-спартански, с экранами вместо окон, казармами для тех, кого не возвели в офицерский чин, и отдельными комнатами для офицеров. Рабочие места клерков располагались рядом с постами, на которых осуществляли мониторинг оперативные сотрудники безопасности, и они наблюдали за теми, кто наблюдает, чтобы удостовериться, что защитники строго придерживаются предписаний.

На посту № 23 я отметился у дежурившего на входе клерка, потом прошёл в переднюю комнату. Пожилой лейтенант, имевший изрядно потрёпанный вид, сидящий на своём рабочем месте, оторвал взгляд от сменяющихся образов на настенных экранах и махнул мне рукой.

— Как дела, Айвер? — Я пристроился на сиденье рядом с ним и набрал на клавишной панели все четыре своих кода.

— Довольно тяжело.

Айвер был седым, испещрённым шрамами, скрюченным, постоянно сутулившимся, кривошеим человеком. Когда происходили мятежи, он сражался на передовой и отошёл от дел лишь после того, как на Госпитале заявили, что его кости больше не срастутся, если будут сломаны ещё хоть раз.

Не знаю, почему он так и не поднялся в звании выше лейтенанта. Я предполагаю, иногда если вы умны и сообразительны, то, раз отыскав свою нишу, так и остаётесь в ней.

Какое-то время Айвер понаблюдал за экранами. Длинные списки привилегий в прокладывании маршрутов и протоколы, полученные из Службы лётного контроля, мелькали в открывшихся окнах. Другие экраны отслеживали происходившее в комнатах одного из секторов дворца, находившегося под нашим наблюдением. Слуги сновали взад-вперёд от одного члена Кровавого рода к другому. Мы же игнорировали его представителей, если только не были прикреплены к кому-то из них в связи со специальным заданием. Даже на Фортресс, особенно на Фортресс, наши дела были связаны не с Семьёй, а с обременёнными кабальными договорами выходцами с Обливиона и нарушителями закона. Эразмианский Кровавый род берёг себя.

Взгляд Айвера скользнул по моим пальцам, набиравшим текст на клавиатуре, а потом плавно переместился в тот угол экрана, который я реквизировал для поиска.

— Что делаешь? — спросил он.

— Да так, ищу свой груз. — Нахмурившись, я разглядывал списки прибытий. Эмилия как в воду канула.

— Ты перевозишь что-то ещё помимо праведников?

— Особу с Госпиталя.

Айвер крякнул и ударил по нескольким клавишам, чтобы освободить новое пространство на стене:

— Имя?

Мне не хотелось делиться информацией о своих делах, но Айвер всегда воспринимал всё как надо. По крайней мере, то, что касалось меня.

— Эмилия Варус.

Айвер дотронулся до клавиш. Появилась новая карта, на которой отслеживались идентификационные коды и какие-то шифры, ни один из которых не появился на моём экране. За нашими спинами на своём посту щёлкали по клавишам клерки.

— М-м-м… Драгоценный груз. — Айвер развернулся на своём крутящемся стуле лицом ко мне. — Она в зале № 36. Это покои Семьи.

Я изо всех сил старался изобразить невозмутимость на своём лице.

— С кем она?

Айвер вскинул голову, его глаза сузились, и в них появилось опасное выражение любопытства.

— Не могу сказать. Это секретная информация.

Что означало: она находится там не просто с кем-то из членов Семьи, а с тем, кто занимает достаточно высокое положение, связан с правителями второстепенным или даже более близким родством. На деле этим человеком мог быть Великий страж Ториан.

— Она была приглашена? — допытывался я. Я шпионил за Эмилией. Мне следовало почувствовать себя виноватым, но никакой вины я не ощущал. Испытывал лишь страх, холод и тяжесть в желудке.

Айвер втянул щёки, издав громкий чмокающий звук, и снова повернулся к дисплею.

До того как он успел коснуться клавиш, дверь позади нас отворилась, и вошла пара клерков. Я резко обернулся и пристально посмотрел на Айвера, но он как ни в чём не бывало, с каменным выражением лица, молча продолжал наблюдать за экранами.

Ещё двое клерков проскользнули мимо нас, подобно теням, и остановились рядом со столом их коллеги. Он поднял на них взгляд, и впервые за всю мою жизнь я увидел, что клерк нервничает. Одной из вновь прибывших оказалась темнокожая женщина, с коротко подстриженными кудрявыми волосами. Она положила руку на его плечо: то ли чтобы успокоить, то ли призывая оставаться на месте. Точно сказать не могу. Я вообще не могу сказать, что выражали их лица. Клерк склонил голову, звякнул ключами и сияющими глазами посмотрел на экран. Он начал печатать.

Я взглянул на Айвера: «Что это было?»

Айвер качнул головой из стороны в сторону. Я вряд ли обратил бы внимание на это едва заметное движение, если бы не сидел рядом с ним. Затем мимолётным взглядом окинул клерка, который даже не оторвался от своей клавишной панели.

— Нет записей относительно того, была ли она приглашена, — произнёс Айвер. Потом он снова откинулся на спинку стула, сложив руки на животе и глядя на меня, безмолвно призывая задать следующий вопрос.

Я собрался с мыслями и успокоился. Что бы ни означала произошедшая в клерках перемена, прямо сейчас я мог не беспокоиться об этом. Я бы просто сошёл с ума. Что того хуже, я бы подверг себя риску, пытаясь что-нибудь разузнать. Я искал Эмилию, которая успешно разыскала одного из самых высокопоставленных членов Кровавого рода и не сказала мне зачем.

— Проблемы? — спросил Айвер.

Что я мог на это ответить, особенно в присутствии этого нового клерка с соломенно-жёлтыми волосами?

— Нет. Просто пытаюсь прикинуть, насколько ещё она там задержится. Было бы нехорошо поставить её в затруднительное положение, но если праведникам вдруг понадобится отбыть… — Я пожал плечами, и Айвер пожал плечами в ответ. У всех нас были свои приказы, и исходя из них расставлялись приоритеты.

Айвер и я поговорили ещё немного. Не помню о чём. Я добрёл до столовой и поел. Обменялся сплетнями и взялся передать кое-какие сообщения некоторым выходцам с Обливиона, несущим службу в наших рядах. Я услышал много недовольных реплик по поводу новой шайки контрабандистов и множество пожеланий увидеть, как корабли сопровождения появятся и заберут свой груз, который будет просто и без особого труда рассеян в чёрном небе, и клерки больше не будут маячить за спинами всех и каждого.

Когда бы ни обнаруживалась новая группа контрабандистов, клерки разворачивали активную деятельность, чтобы разыскать продажных офицеров, смотревших сквозь пальцы на совершившие посадку корабли с подмоченной репутацией. Они всегда находили кого-нибудь.

Но что никогда не переставало меня удивлять — это то, как они незаметно пропускали несколько партий воды, пока сосредоточенно откапывали и искореняли коррупционеров. Это практически было гарантией того, что контрабандисты и пираты не прекратят своих попыток.

Никто из нас никогда не рассуждал вслух о том, как туго были набиты карманы клерков или насколько регулярно они участвовали в подобных происшествиях. Дело того не стоило.

Ни Эмилия, ни дальнейшие приказы так и не появились к тому времени, когда перед наступлением ночи постепенно потускнели огни освещения. Я устроился спать в казарме при караульном помещении, вместо того чтобы занять одну из офицерских опочивален. Мне не нравилось ночевать одному. Никогда. В казарме я мог, лёжа на спине, слушать, как в темноте раздаётся храп окружавших меня людей. У меня, где бы я ни жил, это рождало ощущение дома.

В конце концов я заснул.

— Капитан Жиро?

Вспыхнувший свет прогнал мой сон. Я с трудом разлепил веки и, прищурившись, разглядел клерка, который казался несколько староватым из-за щетины на щеках.

— Вам надо подготовить свой корабль к отбытию, — произнёс он.

Я проклял всё человечество, пока вылезал из постели. Остальные оперативные сотрудники службы безопасности, находившиеся в помещении, прокляли меня, когда я послал клерка на поиски Леды и Кешема. Бегом.

Я натянул одежду, обулся и направился обратно на портовую площадь, по пути отмечаясь и называя свои коды на каждом посту службы безопасности. Всё больше хотелось ясности в происходящем, и я нервничал, раздражался и размышлял о том, что задумали мои праведницы.

Тереза Дражески стояла на искусно выложенном плиткой полу в зале ожидания. Хмурая и растрёпанная. Нельзя сказать, что она проводила время обмениваясь пустячными сплетнями с коллегами по работе. Рядом с ней, сцепив руки за спиной, стояла координатор Байджэн. Она бросала вокруг такие взгляды, будто искала какой-то выход отсюда.

— Мои извинения, капитан Жиро, — произнесла полевой командир со свойственной обитателям Солнечной системы вежливостью. — Я бы дождалась утра, но… — Она нервно пожала плечами.

— Мы можем выспаться на борту корабля, — ответил я, давая ей понять, что всё в порядке, хотя это было вовсе не так. — Мы всем обеспечены и готовы к вылету? — обернулся я к Кешему, сердито взиравшему на меня с верхней ступеньки трапа. Я бы не задавал подобных вопросов перед тем, как перевозить груз.

— Да, капитан, — ответил он с напускной живостью.

Я отвесил поклон в сторону праведниц:

— Тогда, если вы подниметесь на борт и пристегнётесь, я свяжусь с Лётным контролем и получу разрешение на взлёт и координаты.

Тереза угрюмо кивнула своей подопечной, и они взобрались в пассажирский отсек. Я старался не проявлять любопытства, хотя мне было интересно, что же подействовало на них столь губительно. У меня было предостаточно собственных тревог.

Я залез в кабину пилота, но вместо того, чтобы отметить своё присутствие на корабле в Службе лётного контроля, подсоединился к сети службы безопасности. На этот раз найти Эмилию не составило никакого труда. Она была в одном из общежитий для медиков. Семье нравилось сортировать людей, разделять и изолировать согласно среде, к которой они привыкли, и их работе.

Наперекор моим самым здравым суждениям я сверил время с картой слежения. Согласно её данным, Эмилия оказалась в общежитии уже спустя десять минут после нашего прибытия.

Я закрыл карту.

Связался с компьютером в её комнате. Ответа не последовало. Я повторил попытку.

Экран оставался тёмным и безнадёжно-мрачным, но мне ответил усталый голос Эмилии:

— В чём дело, Амеранд?

— Мы вот-вот отбудем на Дэзл, Эмилия. Я хотел убедиться, что с тобой всё в порядке.

Она вздохнула:

— Да. Буду через пять минут.

— Разве тебе не пора возвращаться на Госпиталь?

— Пока нет. Им нужны новые данные сканирования всех праведников, находящихся на Дэзл. Очевидно… очевидно, мы что-то сделали не так в первый раз. Я обязана прибыть туда и предпочитаю отправиться с тобой.

— Ладно, — сказал я тихо. — Но у тебя всего пять минут. Думаю, наши праведницы сейчас потеряют терпение.

— Пять. — Эмилия отключила связь, а я продолжал смотреть на пульт управления.

Если ей необходимо провести повторное сканирование, для этого вовсе не следует отправляться на Дэзл, а нужно — в обитаемую зону, где находится всё необходимое оборудование. В том, что она сказала, нет ни смысла, ни логики. Это ложь. И к тому же нелепая.

Кровь застыла в моих жилах. Я не мог отделаться от тревожных мыслей. Хотела того или нет, но Эмилия выполняла какое-то задание Семьи. Я не имел представления, какие приказы она получила и как намеревалась их выполнить.

Более чем очевидно, что я не при делах. Кто я для них? Лишняя пара глаз, своего рода подстраховка для клерков и всех остальных структур, ведущих наблюдение за праведниками. И с какой стати мне переживать о том, что приказы, данные Эмилии, имеют отношение именно к ним?

Нужно найти способ переговорить с Эмилией. Когда мы прибудем на Дэзл, я отыщу какую-нибудь мёртвую зону, приведу её туда и заставлю рассказать мне всё, что возможно. И тогда…

И что тогда? Когда узнаю, чем она занимается, что я смогу сделать? Я не мог даже думать о том, чтобы предупредить праведников.

Разве я мог? Разве действительно мог?

Леда и Кешем поднимались по лестнице, ворча и ругаясь. Мне пришлось, перебирая пальцами клавиши на пульте управления, набирать идентификационные коды корабля, и направлять запрос на получение преимущества в Службу лётного контроля, и ожидать разрешения. Оно явно запаздывало. Была ночная смена, потому что все обитаемые зоны устанавливали часы по Фортресс и никто не испытывал восторга от своего присутствия на рабочем месте в такое время.

Камеры показали ступившую на борт Эмилию. Она прикоснулась ладонью к специальной панели, чтобы зарегистрировать своё нахождение на корабле и получить разрешение на перелёт. На долю секунды, перед тем как взобраться в пассажирский отсек, она посмотрела в объектив. Я не смог совладать с собой и переключил камеры, чтобы проследить за ней.

Тереза Дражески и Сири Байджэн уже заняли свои кресла. Тереза кивнула Эмилии. Та тоже приветствовала её кивком и устроилась в третьем кресле. Пока я наблюдал, пальцы капитана Байджэн, затянутые в перчатку, беспокойно двигались по тыльной стороне ладони другой руки. Она там что-то активизировала, но что? На моём экране ничего не отображалось.

Я сообщил о запуске пассажирам и в порт. Благодаря маневровым двигателям корабля мы плавно оторвались от поверхности, включились автоматические системы, и началось наше долгое, стремительное падение по направлению к Дэзл.

— Кто первым примет смену, получит целый день отдыха по возвращении домой, — сказал я Леде и Кешему.

Они взглянули друг на друга и вскинули кулаки. Игра чёт-нечет, чтобы выявить победителя, в традиционные три раунда. Выиграла Леда. Кешем и я спустились в помещение, предназначенное для экипажа.

Я уставился на люк в пассажирский отсек.

— Хочешь, сходи и вытащи её оттуда. Я — молчок, — заметил он.

Мне понадобилось мгновение, чтобы понять: он считает, что я испытываю непреодолимую страсть к Эмилии.

— Мы на работе, — проворчал я и влез на своё спальное место.

Я отгородился от всего остального мира. Прикрыв глаза, заставил себя уснуть. Я чувствовал себя так, будто стоял на краю пустой шахты. Завтра упаду вниз. Я был в этом уверен.

Может быть, я хоть ненадолго сумею оттянуть наступление этого завтра.

Но не мог освободиться от осознания того факта, что последней, кто заснул на этом корабле, была Эмилия. Я ненавидел себя за то, что не доверял ей, ненавидел себя за то, что так беспокоился о праведниках, потому что именно по этой причине не доверял девушке, которую держал в объятиях, когда услышал, что погасли последние огни Обливиона.

Мне надо было помнить об этом. Я не мог забыть, что она была одной из детей Обливиона, что это объединяло нас. У нас больше никого и не было. В самом деле. В конечном счёте мы всего лишь всегда обращались друг к другу за помощью, как бы это ни выглядело со стороны.

Резкий гулкий выстрел пронзил мою голову. Я открыл глаза.

— Что это? — спросил я. Моя рука лихорадочно нащупывала световую панель.

— Капитан, — раздался голос Леды. — В поле видимости попал неопознанный корабль.

Я выругался и с шумом распахнул дверь. Не побеспокоившись о том, чтобы надеть ботинки, босой вскарабкался в кабину пилота.

Как только я оказался внутри, Леда уступила мне центральное место и опустилась в кресло второго пилота. Я сел не глядя. Кешем качнулся на самом верху лестницы за моей спиной и занял пост номер три.

Иллюминатор почти целиком заполнял вид гиганта, находящегося под нами. Полосы и воронки самых буйных цветов плавно скользили вокруг изгибов совершенной формы. Корабль, пучок бесформенных частей с огоньками, едва различимый на расстоянии, пронёсся мимо. Выключив двигатели, он вошёл в переходную орбиту. Я смотрел вверх и вниз, снова и снова сравнивая данные на экране с реальностью, которую наблюдал в иллюминатор.

— Чёрт, — откровенно выругался я. — Узнайте…

Леда предугадала мою просьбу. Её пальцы быстро барабанили по клавишам. Цепочка букв и цифр протянулась по низу экрана.

— Говорят, что у них разрешение на транспортировку воды, — сказала мне Леда. — Но нам не сообщили об их маршруте.

— Если это контрабандисты, то они безнадёжные идиоты, раз выбрали маршрут так, чтобы попасть в пределы нашей видимости, — пробормотал Кешем.

— Мы не отправляли в Службу контроля никаких оповещений, — напомнила ему Леда. — Может, они уже вылетели.

Я потёр глаза костяшками пальцев. Лётный контроль и клерки целый месяц ждали, когда появится некий корабль и прихватит груз у мошенников с Фортресс. И зачем им понадобилось мелькать прямо у меня перед носом?

— Надеюсь, они объяснят причину. Большинство контрабандистов не хочет умирать. Большинство сдаётся, когда их обнаруживают, предпочитая подписать соглашение, избежать выполнения которого всегда предоставляется шанс, чем быть разорванными в клочки в бескрайнем чёрном небе.

Я настроил двустороннюю связь на рабочую частоту.

— Ифигения III обращается к кораблю с идентификационным номером 614780 Джей. Назовите себя. Нам не представлены сведения о вашем лётном маршруте.

Тишина, затем помехи, затем я услышал:

— Привет, брат Амеранд!

Капа. Я похолодел. Сердце тяжело стучало у самого горла.

— Капа, я вижу тебя, ты, жалкий пират. На корабле-танкере с контрабандой воды.

Когда вновь раздался его голос, он был таким спокойным и вкрадчивым, что по коже поползли мурашки.

— Ты ничего не видишь, капитан. Совсем ничего.

Слабый голос откуда-то издалека звучал менее уверенно:

— Ты сказал — никаких неприятных ситуаций. Ты сказал…

— Заткнись! — прошипел Капа.

Я стиснул зубы.

— Я не играю в такие игры, Капа. Ты перевозишь воду без соответствующего разрешения. Поворачивай обратно и не дёргайся с места. Мы сейчас же до тебя доберёмся.

— Если бы я был на твоём месте, капитан, то согласовал бы свои действия с Фортресс и поинтересовался бы их мнением.

Кешем и я уставились друг на друга. Его рука метнулась к клавишной панели, брови вопросительно поползли вверх.

Возможно ли, чтобы у Капы было разрешение от Фортресс? Если да, то потому, что он как следует поработал с кем-то из Службы лётного контроля. Иначе его план был бы невыполним. Какого чёрта кто-то вроде контрабандиста будет продумывать план полёта?

— Глуши двигатель, Капа. Мы возьмём вас с поличным. Не заставляй меня стрелять.

«Стрелять». Удар из пушки по корпусу корабля. Может остаться слишком мало шансов на спасение. Может, и нет. И я бы очень постарался для этого, но выбор был невелик. На борту моего корабля не было стрелкового оружия.

«Не заставляй меня убивать тебя». Меня захлестнула ярость, и надо было силой заставить её отступить. До самого страшного ещё не дошло. Ещё ничего не случилось.

— Говорю тебе, свяжись с Фортресс, ты, глухая старая кляча! — заорал Капа. — Думаешь, я бы появился здесь, у всех на виду, если бы не заручился их словом?

— Я смотрю на маршрутную карту, Капа, и твой корабль на ней не обозначен. В последний раз прошу: поворачивай обратно и останавливайся. Мы вооружены и держим вас под прицелом.

Леда не выпускала корабль из поля зрения, на экранах перед собой я видел, как она отслеживает его и уже предупредила Службу лётного контроля о том, что мы попали в экстренную ситуацию, чреватую стрельбой, чтобы получить санкцию на применение крайних мер до того, как ей придётся пустить в ход оружие.

Тишина. Мой череп покрылся каплями холодного пота. «Остановись, остановись, остановись, — мысленно командовал я идиоту, находившемуся по другую сторону пустоты. — Не стоит. Не стоит твоей жизни. Ты можешь избежать этого. Пока ещё ты жив».

— Чёрт! — завопил Капа, и спустя мгновение нас накрыла новая волна помех.

Я наблюдал в иллюминатор, как корабль быстро кружился вокруг своей оси. Видел, как пламя вырвалось из хвостовых двигателей, но слишком длинное, слишком яркое и слишком сильное для того, чтобы всего лишь найти парковочную орбиту. Корабль неожиданно и быстро исчез из поля нашего зрения.

Мне даже не пришлось приказывать Леде развернуть пушку, чтобы быстро и точно взорвать снаряд. Нас всех резко вдавило в кресла примерно за четыре секунды до того, как корабль Капы вновь оказался в центре внимания, ярко сверкая над пятнисто-бронзовой дугой Дэзл.

С тягой было что-то не так. Пламя больше не было ровным. Оно стало каким-то рассеянным, сильным, искрящимся.

— Что они делают? — Прищурившись, Кешем вглядывался в экран.

Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица.

— Они жгут воду. Они используют воду в качестве дополнительного топлива, чтобы увеличить скорость полёта!

Если моё лицо побелело, то у Кешема, наоборот, к нему прилила вся кровь. «Потерянные зря жизни. — Я видел, какие мысли мелькали в его голове. — Жизни, дотла сгоревшие в вакуумном пространстве».

— Они у меня под прицелом, — объявила Леда.

Мне следовало сбить его. Он не просто украл воду, он неразумно её использовал. Он целиком и полностью напрасно растратил её.

И, сделав это, я мог освободить Эмилию от того влияния, которое он всё ещё на неё оказывал.

— Капа, тебе нас не обогнать. Ты сжёг чёртов груз. Прекрати это немедленно.

Тишина на другой стороне длилась бесконечно. «Не будь идиотом, Капа. Ты всегда был сообразительным и умным. Ты был тем, кто мог рассматривать вопросы со всех точек зрения. У тебя всегда хватало силы духа, чтобы всё преодолеть. Смелости, чтобы остаться в живых. Тебе больше никогда не следовало возвращаться».

Наконец тишина на другом конце была нарушена.

— Ладно. Ладно.

Откуда-то издалека до моего слуха доносились ругань и крики. Капа игнорировал их.

— Чего ты хочешь от нас?

Я посмотрел на свои экраны, проглядел списки, разрешения и всю переписку Леды со Службой лётного контроля.

— Сбрось ускорение, позволь догнать вас и пристыковаться. И, Капа…

— Да?

Я наклонился ближе. Хотел быть уверенным, что он слышит меня.

— Служба контроля держит тебя на мушке. Если попытаешься что-то сделать, они расстреляют нас всех.

— Да, — буркнул он. — Держу пари, так и будет.

— Надеюсь, мы понимаем друг друга.

— О да, я понимаю тебя.

— Замедляют ход, — сказал Кешем.

Громыхнули двигатели малой тяги, наш корабль скользнул боком, снизился и накренился. Я проверил уровень топлива. При таких условиях почти весь путь домой придётся лететь по инерции.

— Попались! — радостно закричала Леда. — Больше им не удастся выиграть время!

Потом она увидела моё лицо, и все ещё не высказанные слова о том, какая их ждёт расплата, застряли у неё в горле. Вздрогнув, она отвернулась.

В иллюминаторе корабль Капы казался неподвижным. Взгляды Кешема и Леды были пригвождены к нему, были задействованы все сканирующие устройства для поиска вооружения или ловушек.

— Внутреннее сканирование невозможно, — проворчал Кешем.

— Никаких орудийных отверстий, — произнесла Леда. — Они отправляют и получают какие-то серьёзные засекреченные сообщения. Ничего не могу разобрать. Сплошные помехи.

— Продолжай слушать. На случай, если они призовут на помощь своих дружков. — Я поднялся со своего кресла. — Или на случай, если он не блефовал насчёт Фортресс. Кешем, ты со мной. Леда, кнопку мертвеца для экстренной остановки — на крепёж. Если их корабль хотя бы слегка дёрнется, отступаем.

— Да, капитан.

— Да, капитан.

Я спустился вниз. Кешем шёл позади меня. Когда мы переступили через порог проходной галереи, отворилась дверь в пассажирский отсек. Тереза Дражески, одетая лишь в чёрные легинсы и облегающий чёрный топ, спросила:

— Что происходит?

Я колебался. Она имела великолепную военную подготовку, но ей не дозволялось убивать, и я не думаю, что Капа замешкался хотя бы на секунду, если бы решил устроить драку.

— Мы должны взять под арест контрабандиста, — произнёс я.

Через её плечо я разглядел Сири Байджэн, одетую так же, как Тереза, и Эмилию, бледную, худую и измученную, всё ещё в белых одеждах и обутую.

— Я собираюсь попросить вас всех оставаться в пассажирском отсеке, — сказал я, обращаясь к ним.

Я был почти уверен в том, что командир Дражески станет протестовать. Но её взгляд метнулся с меня на Кешема и потом — на закрытый переходной шлюз.

— Это ваш корабль, — произнесла она.

Я встретился взглядом с Эмилией. У неё на лбу выступили бисеринки пота. На лице отражалось нечто очень близкое к панике.

Командир Дражески закрыла дверь.

Я вытащил из кобуры свой пневматический пистолет и снял с предохранителя.

— Ну как, появилась картинка?

Кешем левой рукой дотянулся до выключателя на дверной панели, а правой вытащил оружие, висевшее на поясном ремне.

— Пока нет. Возможно, он вывел из строя систему видеонаблюдения, когда стал точить зуб на наш корабль.

— Возможно. Будь начеку.

Кешем прикрывал меня. Мои пальцы отбивали по клавишам идентификационный код и код авторизации. Со скрежетом и шипением открылся переходной шлюз, и перед нашим взором предстал Капа, стоявший в проёме. Я нацелил на него пистолет, а он протянул вперёд руки, чтобы показать — он не вооружён. Капа улыбнулся, сверкнув бледно-лиловым зубом. В ту же секунду я услышал пронзительный вой, доносившийся откуда-то из чрева его корабля.

Я схватил Капу за руку и резким движением втащил через люк на свой корабль, швырнув прямо на Кешема.

Всё накренилось, зашаталось, пол ушёл из-под ног.

Я ударился головой о потолок, из глаз посыпались искры.

 

Глава 14

АМЕРАНД

Крепко выругавшись, я попытался подняться на колени, но гравитация исчезла, и вместо этого я налетел на стену.

Капа был к этому готов, а мы — нет. Он выхватил нож и приставил его к животу Кешема, угрожая выпустить тому кишки.

Кешем вскрикнул. Красные пузырьки крови разбрызгались по воздуху и по лицу Капы. Он поперхнулся. Я вцепился в самый край порога и заставил себя смотреть прямо. Леда опрометчиво соскользнула с лестницы как раз тогда, когда Кэшем корчился от боли, зажимая руками живот.

Капа от стены метнулся к Леде, выставив вперёд нож. Дурочка Леда резким движением выхватила свой пневматический пистолет и попыталась выстрелить. Взбешённый, он ударом отбросил её к стене и ударил так, что она не могла дышать.

Я бросился на Капу, с силой врезался в него плечом, и мы оба оказались припёртыми к стене. Я сжал его запястье и резко вывернул. Сломалась кость. Он закричал. Нож выпал и уплыл прочь. Я дотянулся до него свободной рукой.

Как раз в эту минуту экипаж Капы влетел через переходной шлюз.

— Кнопка мертвеца подвела, или они готовились к этому заранее, но мы были у них в руках.

Петля вокруг моей шеи затянулась ещё до того, как я успел поднять руку. Попробовал вырваться, и верёвка врезалась в горло. Боль ослепила меня. Я задыхался и хрипел. У меня был полный рот крови. Крови Кешема.

— Чёрт подери, включите ускорение! — заорал Капа.

Я пытался перевернуться в воздухе, но петля душила меня. Невозможно было добраться до того, кто накинул её на мою шею. Корпус корабля с грохотом завибрировал, и все мы попадали на пол. Пленивший меня не нашёл точку опоры и тоже упал. А я — прямо на него. Я просунул пальцы под петлю, когда скатывался. Она ослабла, я сдёрнул её, заставил себя подняться, подошёл к Капе, который нацелил на меня мой собственный пистолет.

— Я бы не хотел этого делать, брат, — изрёк он.

Кешем лежал на полу, залитый кровью, и не двигался. Леда — совершенно обессиленная — рядом с ним. Её взгляд затуманился от боли. Она попыталась встать, но упала снова, тяжело дыша. За спиной Капы стояли двое мужчин и женщина, и уголком глаза я заприметил ещё двоих из его экипажа, просто ожидавших, когда освободится достаточно места, чтобы сюда втиснуться.

Я держался очень, очень спокойно. Перехватив исполненный муки взгляд Леды, я молил Бога, чтобы она поняла: ей тоже следует вести себя тихо. Она часто и тяжело задышала, сплюнула и ещё теснее свернулась клубком. Постепенно её дыхание стало тише. А потом вовсе прекратилось.

Невидящие глаза были широко раскрыты.

Я не мог ничего поделать. Совсем ничего.

Капа обернулся к своему экипажу.

— Отправляйтесь за праведниками, — приказал он. — Если они заблокировали вход, скажите, что я пристрелю их телохранителя, если не выйдут. — И подмигнул мне: — Не волнуйтесь. Они такого не допустят. Это против их правил.

Во мне поднялась волна неверия.

— Ты же не говоришь о похищении, Капа.

Он пожал плечами:

— Ты делаешь свой выбор, а я — свой.

— И оба ведут ко дну.

Мои слова заставили его только ещё шире усмехнуться.

— До тех пор, пока не изменишь своих намерений. Дверь открыта примерно ещё шестьдесят секунд, брат. Входи, и мы сможем вытащить и Эмилию. Будь таким, как в добрые старые времена.

Он не знал, что Эмилия была с нами. Я облизнул губы. Что бы изменилось, если бы он узнал, что с нами Эмилия? Возможно, ничего. Как бы то ни было, он всё равно скоро об этом узнает.

Меня затошнило. Я скрючился и… это был полный провал. Капа пытался привести меня в порядок, стоя у трупа Леды.

— Прекрати! — прохрипел я. Из-за петли горло горело, как пожар. — Даже если бы мои родители не были у них, ты бы призывал меня беспокоиться о моих людях.

Капа пожал плечами:

— По крайней мере, твоя совесть была бы чиста.

Одна из женщин пошла к дверям. Успели праведницы и Эмилия вовремя заблокировать вход? Я никак не мог об этом узнать. Я не мог сдвинуться с места и не быть застреленным. Капа не собирался упустить меня ни при каких обстоятельствах, понимая, что жизнь его не стоила бы ничего, если бы обнаружился хоть крошечный шанс упустить мой корабль. Как-никак, у него был ещё один. Корабль с гиперпространственным двигателем. Тот вой, что я услышал, был звуком набирающего обороты переходного двигателя.

Где Капа раздобыл ГПД-корабль?

Женщина из экипажа Капы колотила в дверь пассажирского отсека.

— Живо на выход! — крикнула она по внутренней связи. — И вы ни о чём не пожалеете!

Я подумал о Терезе Дражески, о Сири Байджэн и об оружии, которое они спрятали в ящиках. Я подумал, что им запрещено убивать и что Эмилия находится там. Я не имел абсолютно никакого представления о том, что каждая из них могла или хотела сделать.

— Хорошо, хорошо, — раздался по связи голос Терезы. — Я разблокировала дверь.

— Славная девочка, — усмехнулась пиратка, открывая дверной замок.

— Нет! — завопил Капа.

Слишком поздно. Дверь отворилась, и Тереза, при полном снаряжении, дулом своего оружия врезала пиратке прямо в солнечное сплетение. От удара женщина согнулась пополам и упала. Тереза во весь рост вытянулась на полу, и я увидел Сири, занявшую положение для стрельбы с колена. Она держала на прицеле Капу. Капа развернул мой пневматический пистолет, а я взмахнул кулаками. Оружие выпало у него из руки, а Капа был отброшен ударом обратно к стене. Тереза скатилась по полу, воспользовавшись оружием для того, чтобы вытолкнуть из-под себя ноги упавшей пиратки. Я заметил пистолет, который уронил Капа, и кинулся за ним. За моей спиной раздался звук выстрела. Капа ругался и кричал. Ещё выстрел. Я обернулся, держа пистолет навскидку. Капа изо всех сил старался оторваться от стены. Казалось, он не мог двинуть даже здоровой рукой. Увесистый сгусток какой-то блестящей слизи плюхнулся на его кулак и запястье.

Клей! Она приклеила его к стене. Сломанная рука Капы беспомощно свисала. Должно быть, он испытывал сильную боль. Ненависть исказила черты его лица.

Последний из пиратов, который всё ещё оставался стоять, силился отодрать ступни от пола. Его ботинки тоже покрывал клей.

Интуиция нашёптывала мне, что переходной шлюз закрылся. Я быстро обернулся, чтобы не пропустить момент, когда световая сигнализация замигает жёлтым. Изловчился дотянуться до панели. Это была не та дверь. Кто бы до сих пор ни находился на борту корабля Капы, он полностью отрезал нас от своей стороны.

Я снова обернулся, желая заглянуть в лицо Капе. Черты мёртвого лица Кешема поблекли, и его труп соскользнул через тело Леды. Я отчаянно выругался про себя.

Тереза тяжело дышала. И она, и Сири держали оружие на изготовку, целясь во всех трёх пиратов: в того, кто прилип к полу, в женщину, стонавшую от боли между трупами Леды и Кешема, и в Капу, приклеившегося к стене.

Эмилии нигде не было видно. Вход в корабль с ГПД-двигателем был закрыт и заблокирован.

— Мы попались, — сказал Капа со своей обычной ухмылкой. — И выглядим как полные болваны. Слушайте меня. Прямо сейчас вы находитесь посреди чёртовой неизвестности, вы попали в никуда. Если отбудет мой корабль, то вы со своим двигателем, позволяющим лететь со скоростью меньше скорости света, и таким же негодным передатчиком останетесь здесь и умрёте от удушья или от голода — как вам больше нравится. Если один из моих парней не смилостивится и не вызволит нас всех из этой беды.

— Но тогда он убьёт и тебя, — обратила его внимание Тереза.

— Что заставляет тебя предполагать, что он не наплюёт на меня? Думаешь, я нанял на работу кучку стражей? — Последнее слово он произнёс с презрением. — Решайте сейчас, леди праведница. Ваша бескомпромиссность убьёт нас всех.

— Он блефует? — спросила меня Тереза.

Капа выдержал мой взгляд, даже не моргнув. Я ожидал, что он примет холодно-равнодушный вид, но ошибся. Выражение его лица было тёплым, сердечным и открытым. Абсолютно искренним, какое бывает у настоящего друга.

— Капа, — сказал я. — Как по-твоему, что ты делаешь?

Он пожал плечами и вздрогнул, когда обвисла его сломанная рука:

— Мне сказать тебе об этом сейчас? Лучше ответь на вопрос сеньоры.

Моя челюсть дёрнулась взад-вперёд несколько раз.

— Нет, он не блефует, — проронил я. — Он всё поставил на карту. Если проиграет, умрёт, и он знает об этом.

Где Эмилия?

— Решайте быстрее, леди праведница, — изрёк Капа. — Человек, оставшийся на моём корабле, не отличается терпением.

Тереза посмотрела на меня. Я — на неё. Сири по-прежнему занимала позицию, позволявшую стрелять с колена. Бусинка пота скатилась по её брови.

Где Эмилия?

— Отмена боевой готовности, — грубо произнесла Тереза.

Она положила оружие на пол, но мне показалось, что я видел, как пальцем незаметно она поправила спусковой крючок. Наши глаза встретились, но в её взгляде не было страха. Только непреклонная решимость. Поскольку к этому имела отношение она, сражение было далеко не окончено.

Мой гнев молниеносно исчез. А вместе с ним отхлынула волна дикого, неистового выброса адреналина. Мне пришлось подавить в себе неестественно-странный порыв улыбнуться.

— Теперь всё зависит от тебя, брат Амеранд, — сказал Капа. — Будешь стрелять или отдашь свой пистолет Айше?

Он кивнул в сторону пиратки, застрявшей между мёртвыми телами ребят из моего экипажа. Она поднялась на колени, скрипя зубами от боли. Бросила на Терезу взгляд, полный ненависти.

Я мог это прекратить сейчас же, но тогда закончил бы как человек, подвергшийся заморозке в ожидании лучших времён. А я хотел жить. Я хотел отомстить за гибель своих ребят.

Я положил пистолет на пол и подтолкнул его ногой к Айше. Двигаясь медленно и как-то боком, она сгребла его, проверив спусковой крючок и заряд.

— А теперь освободите меня от этого. — Подбородок Капы дёрнулся в сторону покрытой клеем руки.

Тереза пожала плечами:

— У меня нет документа об освобождении.

— Я вам не верю, — ответил Капа.

Айша нацелила мой пистолет в лицо Терезы. У неё тряслись руки, и палец, лежавший на спусковом крючке, дрогнул.

Тереза посмотрела этой женщине прямо в глаза, чтобы Айша поняла — ей не страшно. Она ещё раз пожала плечами и кивнула своей подчинённой. Полевой координатор тоже положила оружие на пол. Очень медленно Сири направилась к Капе.

— Оно у меня в кармане, — сказала Сири.

Подняв руку вверх, ладонью наружу, другой она вытащила из кармашка на ремне капсулу размером с ноготь большого пальца и разбила её прямо у попавшей в ловушку руки Капы. По воздуху разлился острый запах аммиака, раздалось тихое шипение, эпоксидный клей превратился в прозрачное желе и сошёл со стены.

— Теперь его.

Сири повторила процедуру вблизи ботинок второго пирата. Он внезапно накинулся на неё и ударил прямо в висок, резким движением свернул её голову назад и швырнул на пол. Сири упала на спину.

— Сири! — Через мгновение Тереза оказалась рядом с ней.

Координатор Байджэн, удивлённо моргнув, устремила неустойчивый взгляд в потолок.

— Ничего такого не надо, — мягко велел Капа мужчине. — Никаких напрасных потерь. — Он стучал по клавишам внутренней связи. — Откройте. Мы держим ситуацию под контролем.

Световой сигнал изменил цвет на зелёный, и переходной шлюз открылся, издав свистящий звук. Направив на нас пневматический пистолет, вошёл остававшийся по ту сторону член экипажа Капы, приземистый и коренастый мужчина, весь в шрамах, с татуировкой на виске, изображавшей птицу. Я посмотрел на Терезу, но она помогала Сири сесть. Сири рассеянно смотрела по сторонам. Кровь тонкой струйкой стекала по её щеке.

— Что за чёрт? — сказала она. — Что за чёрт?

Капа не обращал внимания. Он отдал распоряжения:

— Всё в порядке, Галл, обыщи пассажирский отсек. Убедись, что они не припрятали там ещё несколько маленьких приятных сюрпризов.

Галл был здесь новеньким. Вместо ответа, он перезарядил своё оружие.

— Потом мы запрём там эту троицу, — продолжил Капа, кивнув в сторону пассажирского отсека. — Он бережно поддерживал свою сломанную руку здоровой. От боли лицо его стало серым. Лоб покрылся липким потом. — После того как добыча окажется на месте, мы отсоединим остальные части шаттла. — Его взгляд блуждал по пленникам и задержался на Сири Байджэн, которая сидела рядом со своим командиром. — Быть может, вы получили небольшой урок? — Он улыбнулся Терезе, расположившейся возле Сири, которая по-прежнему изумлённо смотрела на всех нас.

Улыбка Терезы была коварной и опасной.

— А я предупреждаю тебя. Ещё раз тронешь одного из моих людей, и я отрежу тебе яйца.

Капа сверкнул аметистовым зубом:

— Нехорошо. Я знаю, что ты не сможешь убить меня.

Улыбка Терезы оставалась неизменной.

— Значит, ты будешь жить. Но без своих яиц. Подумай об этом.

Глаза Капы сузились, превратившись в щёлки, отчего его лицо стало поистине уродливым. Он близко наклонился к Терезе, думая, что заставит её отпрянуть:

— Тебе повезло: ты очень нужна мне.

— Спасибо, что дал знать, — ответила она спокойно. — Этот любопытный, но бесполезный факт предоставляет мне невероятную свободу действий.

— Ты нужна мне живая, но не обязательно невредимая, — серьёзно и неторопливо произнёс Капа. — Обдумай этот маленький любопытный факт и реши, насколько широкой свободой ты действительно обладаешь.

Наконец Сири оказалась в состоянии сфокусировать внимание на происходящем. И она, и Тереза наблюдали, как Капа выпрямился и встал. Их лица были холодно-равнодушными. Я задавался вопросом, сколько всего можно сотворить с человеком до того, как он умрёт, и сколько об этом известно праведницам.

Галл уже находился в пассажирском отсеке: оружие наготове, взгляд сосредоточенный, ушки на макушке. Пираты подстраховывали его. Самыми подходящими, чтобы спрятаться, были спальные места. Но Эмилия облазила все тоннели. Она знала, как спрятаться. Она ни за что не будет ждать там, куда заглянут в первую очередь.

Пират открыл первую дверцу.

Никого.

Открыл вторую, третью… никого.

Перешёл к запертым ящикам. Отпер первый, второй, третий.

По-прежнему ничего.

Я стал думать: а не привиделось ли мне, что Эмилия находится здесь. Я смотрел прямо перед собой, боясь выдать взглядом наиболее вероятные укрытия.

Потом я заметил, как шевелятся губы Терезы. Никто из экипажа Капы не смотрел на неё. Они все следили за Галлом. Тереза Дражески вела наблюдение за пассажирским отсеком и медленно, тихо считала.

Четыре…

Галл нагнулся и начал одной рукой приподнимать плитки, которыми был выложен пол.

Три…

Два…

Он со стуком побросал их по местам и выпрямился.

Один…

Какая-то белая расплывчатая фигура рухнула с потолка. Галл издал сдавленный крик и перевернулся. Эмилия стояла на коленях с его пистолетом в руке. Галл, с иглой в шее, распластался на полу.

Тереза в один прыжок оказалась рядом с ближайшим к ней пиратом, схватила его за лодыжку и резко вывернула. Я услышал хруст. Он закричал. Капа наставил на меня пистолет, но я кинулся на него и сбил с ног. Раздался выстрел и лязг металла. Я перекинул его через себя, он закричал пронзительно-высоким голосом. Вокруг меня раздавались крики. Над головой просвистел ещё один выстрел. Сири с трудом поднялась на ноги и бросилась вперёд. Тереза выругалась, Эмилия предостерегающе вскрикнула, и я резко толкнул Капу к стене. Когда кулак его здоровой руки врезался в мой живот, из моих глаз посыпались искры, и мне едва удалось устоять. Ребром ладони я сломал ему нос. Я почувствовал, как ломается кость, а он закричал и издал какой-то булькающий звук, но у меня было оружие, и это придавало уверенности.

Эмилия стояла на коленях, уставившись на Капу.

А Капа уставился на Эмилию.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он грубовато-резким, изменившимся от боли голосом. Из его рта капала кровь. — Клянусь, Эмилия, они не сказали мне, что ты будешь здесь!

— Шевелитесь! — прорычала Тереза и подхватила с пола оружие, стреляющее эпоксидным клеем. — В другой корабль! Быстро, быстро, живее!

Я по-прежнему пребывал в состоянии шока, но послушался и на пороге натолкнулся на Сири Байджэн. Спустя мгновение, длившееся неестественно долго, к выходу протиснулась Эмилия. Тереза проскочила следом за нами, и я, сделав усилие, налёг на активную панель у двери. К моему облегчению, переходной шлюз со скрипом захлопнулся.

— Мы нашли вход, — сказала Тереза. — Посмотри, сможешь ли взлететь на этой штуке.

Корабль Капы состоял из стандартных модулей шаттла, а лестница, ведущая в кабину пилота, находилась именно там, где ей было положено. Нам предоставлялось два шанса, и какой из них сработает, зависело от того, насколько самонадеянным был Капа.

Я поднялся в кабину. В крови бушевал адреналин, мозг лихорадочно работал. Мне было понятно, что корабль пуст. При таких размерах он не мог уместить на борту больше шести человек. Весь экипаж Капы принимал участие в произошедшем на нашем корабле. Это сулило нам неплохие возможности для осуществления задуманного. Если он был настолько беспечен, что никого здесь не оставил…

Я опустился в кресло пилота, положил руки на клавишную панель, выбивая команды, касающиеся крепежа и переходных шлюзов.

Ничего не произошло.

Я попробовал снова, и по-прежнему ничего не произошло.

Значит, Капа не был столь самонадеян. Он заблокировал систему.

Возможно, он знал какую-то секретную команду, позволявшую открыть переходной шлюз с другой стороны, как раз на случай, если кто-нибудь попытается запереть его вне собственного корабля. И поэтому же он пожелал оставить его пустым, когда перебрался к нам на борт.

— Двигательный отсек! — Я выпрыгнул из кресла и бросился к лестнице. — Двигатель! Скорей!

Никто из них не колебался. Эмилия прокладывала путь, как пружина, отскакивая от пола и стен, как умеют лишь те, кто исследовал тоннели: уже не бег, но ещё не полёт. Я наблюдал, как Сири взирала на это с открытым ртом, когда вместе со своим командиром следовала за Эмилией гораздо медленнее и весьма неуклюже. Вдруг Сири стала медленно оседать, её лицо приобрело неприятный серый оттенок. «Сотрясение мозга, — подумал я. — И возможно, тяжёлое».

Я подтолкнул Сири перед собой, и она угодила прямо в руки Терезы Дражески. Опрометью бросился к двери, оставшейся у них за спиной, перекатился через порог, вскочил на ноги. Я и не думал, что на такое способен. Резко обернулся. Как раз вовремя, чтобы заметить, как со скрипом открылся главный переходной шлюз.

Капа, залитый собственной кровью, пошатываясь, стоял внутри.

Не всё оружие было при нас. Он взял меня на мушку. Я метнулся за перегородку и обеими руками хлопнул по активной панели.

На этот раз удача улыбнулась мне. Переходной шлюз заскрипел, издал шипение, но закрылся, отделив нас от Капы тяжёлой металлической дверью.

Отрезал нас от кабины пилота, где Капе было подвластно открыть дверь с помощью одной-единственной команды.

Рядом со мной стояла Тереза.

— Этим займусь я. Активируй спасательное устройство.

Я отступил, а она нацелила своё стреляющее эпоксидным клеем оружие на дверные швы и выстрелила, заклеив дверь. Потом в довершение она сломала прикладом панель доступа. Сила удара была такой, что она взмыла над полом. Фейерверк искр и вспышка красных огоньков.

Я предоставил это ей, а сам обратился к гиперпространственному двигателю. Он был до смешного мал: металлический корпус неправильной формы, сплошные кнопки, трубки и выступы. Металлические трубы разветвлялись и вмуровывались в потолок и в палубное покрытие.

Каждый ГПД-корабль был наделён функцией спасательного средства, а панель доступа позволяла активизировать и точно регулировать её. Если с кораблём было что-то не так, скажем, если по его корпусу ударили из пушки, двигательный отсек превращался в спасательный шлюп. Двигатель создавал возможность перехода: модуль возвращался обратно в прежнее место.

Я ввёл стандартные аварийные коды быстро, как только мог. Когда на экране появились данные, я выругался.

— Проблема? — спокойно спросила Тереза.

— Они уничтожили программу. Не уверен, что спасательная функция сохранилась.

В стенах были аварийные ниши, и Эмилия уже устроилась в одной из них. Вокруг лодыжек Сири были затянуты ремешки, но защитную маску и ремни безопасности она ещё не натянула. Её оружие было нацелено на дверь, но дуло колебалось и подрагивало, а лицо Сири позеленело.

Дверь скрипнула: реакция гидравлики на эпоксидный замок. Я принудил свои пальцы с неистовой скоростью перебирать клавиши, чтобы по фрагментам восстановить код.

Дверь скрипнула снова.

— Так, всё это обещает быть интересным. — Тереза расположилась как раз перед дверью, поднимая оружие. Она не могла убить даже для того, чтобы спасти собственную жизнь, но собиралась встать между нами и тем, чем бы оно ни было, что готово было прорваться через эту дверь.

Я оглянулся на экран гиперпространственного двигателя. Я не мог думать ни о её действиях, ни о скрипнувшей двери, ни об Эмилии. Мне надо было отыскать фрагменты и крупицы функционального назначения, которые Капа оставил после себя. Я должен был связать их вместе, используя полузабытый язык из тех недолгих времён, когда я сам управлял ГПД-кораблём.

И должен был сделать это немедленно.

Дверь поддалась. Эпоксидный клей дал трещину. Тереза замерла, держа оружие наготове.

Я нашёл последнее звено, объединившее две команды вместе:

— Готово!

Тереза повернулась и одним прыжком оказалась в центре отсека. Я вылетел, как пуля, вслед за ней, ударившись о замок на внутренней двери. Тереза устроилась в своей спасательной капсуле, и только потом её руки начали так сильно дрожать, что она никак не могла справиться с пряжками. Я тоже спрятался, пристегнулся и опустил герметичную крышку. Перед тем как я проскользнул внутрь и защёлкнул пряжки, наши взгляды на мгновение пересеклись. Я схватил защитную маску, загерметизировался и нажал на красную кнопку.

Всё вокруг зашаталось, рухнуло, снова всплыло. Гравитация пропала, и я начал падать… падать.

Падать.

Не падать.

Парить.

Я то и дело кувыркался, а надо мной, в одном из иллюминаторов, вращался оранжево-красный газовый гигант Ризетри. Потом он пропал — осталась лишь чернота — и вдруг всплыл снова.

Мы выбрались из ловушки и оказались в яме.

Потому что мы находились на борту корабля, полёт которого не был санкционирован. Корабля, стремительно проносившегося сквозь систему Эразмус.

— Пожалуйста, только бы работала двусторонняя связь, — пробормотал я.

Долей секунды позже раздался предупреждающий голос:

— Лётный контроль системы Эразмус — неопознанному кораблю. Идентифицируйте себя и всех членов экипажа, сообщите цель перелёта, или вам предъявят обвинение в его незаконности.

— Капитан Амеранд Жиро, служба безопасности Эразмуса.

Я быстро, не останавливаясь, произнёс свой идентификационный код, молясь о том, что назвал им код, полученный в этом месяце, а не в прошлом. В таком случае они могли просто… нет, мы сбежали от тех идиотов не для того, чтобы нас подстрелил Лётный контроль.

От тех идиотов. Капа… Спланировал и пытался осуществить похищение новых праведниц, а сейчас находится посреди неизвестности в стандартном, старом, напичканном подслушивающей аппаратурой корабле, на палубе которого распластались мёртвые тела Кешема и Леды.

— Жиро? Что произошло? — произнёс голос на другом конце. Кровь так громко шумела в ушах, что я с трудом узнал его.

— Колдер? — спросил я, изо всех сил надеясь, что не ошибся. Колдер был неплохим парнем. Ещё одним, кто не мог поднять головы. Как и я. — Ты?

Но ответившим был не Колдер. Голос принадлежал незнакомцу. Холодный, отрывистый, почти механический.

— Вы идентифицированы, капитан Жиро. Запрашиваю коды для вашего экипажа и корабля.

— У меня нет идентификационного кода корабля! Мы — всего лишь жалкая группа людей! Нам срочно нужна помощь!

— Запрашиваю идентификацию, — ответил голос с ничуть не изменившейся интонацией.

— Доктор Эмилия Варус, Луна-2, — вмешалась Эмилия и быстро, без запинки произнесла свой код.

Пауза. Затем голос сообщил:

— Я получил подтверждение. Это ваш экипаж?

— С нами полевой командир Тереза Дражески из стражей и полевой координатор Сири Байджэн. Она ранена. Нам требуется спасательный корабль. Срочно!

— Мне необходимо знать их идентификационные номера, капитан.

Я бросил на Терезу умоляющий взгляд. Мы снова перевернулись, и меня затошнило. Она медленно покачала головой.

— Включи камеры, Колдер! — закричал я в надежде, что он по-прежнему в пределах слышимости. — Ты можешь провести визуальную идентификацию.

Ещё одна отвратительная пауза.

— У вас нет камер, к которым я мог бы получить доступ. У вас тридцать минут до того, как мне придётся объявить ваш перелёт несанкционированным. Вы обязаны предоставить мне необходимую информацию.

Он умолял. Тот резкий голос, должно быть, принадлежал его клерку. Я легко мог вообразить Колдера, стоявшего за пультом управления в Службе контроля, неспособного оттолкнуть в сторону одетого в чёрное пальто незнакомца с суровым взглядом.

— Свяжитесь с Великим стражем. Ториан Эразмус прояснит ситуацию, — резко сказала Эмилия и быстро процитировала код. — Он подтвердит разрешение для экстренной ситуации.

Я уставился на неё. Она не смотрела на меня. Она смотрела на капитана Байджэн, висевшую на своих ремешках. Кружение и невесомость не шли на пользу её травмированной голове. Она выглядела так, будто её вот-вот стошнит.

— Давайте, в темпе. — Казалось, я слышал шёпот Колдера. — Ну же, ну же, не заставляйте меня делать это, не заставляйте…

Ползли секунды. Сколько их прошло? Я потерял счёт. Я не отважился и пальцем пошевелить, чтобы обеспечить стабильность полёта, несмотря на то что мы ещё не получили официального разрешения. Мы переворачивались снова и снова, и моя голова кружилась. В какой-то момент я был готов вырвать всё, что оставалось у меня внутри.

Я знал Колдера, но не знал того, кто был с ним или наблюдал за ним. Мы продолжали наше медленное падение. Капитан Байджэн шаталась и блевала.

— Авторизация завершена, — произнёс резкий голос клерка.

И Колдер сказал:

— Всё в порядке, капитан. Ваш полёт санкционирован. Ожидайте помощи.

У Терезы вырвался долгий невыразимый крик облегчения:

— Благодарю.

Мои пальцы перебегали по клавишной панели рядом с нишей. Код по-прежнему был обрывочным, оборудование — в плохом состоянии, но мы располагали слишком малым количеством балласта, от которого могли бы избавиться в критической ситуации. Этого было бы достаточно, чтобы замедлить падение до вполне переносимого уровня, позволяющего тошноте отступить.

Эмилия повернула зелёный переключатель на своей капсуле, чтобы открыть герметично запертую крышку. Она отстегнула ремни, протискиваясь мимо капитана Байджэн. Тереза тоже открыла крышку, расстегнула пряжки и выбралась вслед за Эмилией. Наши взгляды встретились, но Эмилия ничего не сказала, и я промолчал.

Она устремилась в нишу рядом с Сири Байджэн и распахнула свой белый пиджак с высоким воротничком. Внутри были нашиты маленькие кармашки, а в них — стандартный набор лекарств, которые могут понадобиться в непредвиденных ситуациях. Все доктора носили его с собой, когда находились вне Госпиталя. Уверенным жестом она коснулась кровоподтёка и повреждённой кожи на висках Сири.

— Будет больно.

Сири сглотнула и закашлялась:

— Да.

— Сейчас я могу сказать вам, что это сотрясение мозга. Я ничем не в состоянии помочь вам здесь, но дам обезболивающее и попробую сделать так, чтобы затянулся порез.

Сири посмотрела на Терезу. Тереза засомневалась и посмотрела на меня. Я кивнул ей, а она кивнула Эмилии. Эмилия достала из одного кармашка спрей и распылила его у шеи Сири. Та что-то пробормотала, реагируя на давление лекарства, потом, когда оно наконец возымело действие на её организм, протяжно вздохнула:

— Спасибо. Я думала, что вот-вот…

— Нет необходимости вдаваться в детали, Сири, — проронила Тереза.

Эмилия не ответила. Она просто потянулась за тампоном и принялась очищать рану. Кругом парили брызги крови.

— Могу я чем-то помочь? — спросила Тереза.

— Нет. Спасибо. Я закончила.

Эмилия убрала тампон. Возможно, он был покрыт клеем или коагулянтом. Теперь вместо открытой раны на виске Сири Байджэн красовалось какое-то ярко-зелёное липкое вещество.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Тереза.

— Гадко, — ответила Сири. — Но держу пари, тот пират чувствует себя ещё хуже.

— О да. — Тереза усмехнулась и нагнулась к Эмилии: — Спасибо за помощь.

— Рада была оказаться полезной, — проворчала Эмилия, запахивая свой пиджак.

Теперь, когда мы оказались в безопасности, меня одолело любопытство.

— Что это было… — Я заговорил бессвязно и невнятно, обращаясь к Эмилии. — Ты упала с потолка.

Но мне ответила Тереза:

— Кадетский трюк. Если всё выполнить правильно, можно кого-нибудь приклеить эпоксидом к потолку всего лишь с парочкой капсул для освобождения, спрятанных за поясом. От выстрела капсула ломается, и требуется примерно две минуты, чтобы клей стёк, а вы — упали. Никому никогда не приходит в голову взглянуть наверх.

Я пристально смотрел на неё. Не мог не смотреть. Тереза ухмыльнулась и протянула мне руку:

— Привет. Я — Тереза Дражески из стражей миров Солнечной системы. Сомневаюсь, что мы хорошо знакомы.

— Капитан Амеранд Жиро, служба безопасности Эразмуса. — Я взял её руку и долго тряс. Это был какой-то древний жест, который я видел только на экране. — Тоже сомневаюсь.

И пока я медлил, задержав её руку в своей, внезапно промелькнула мысль: «Здесь нет камеры». Нет дронов, нет клерков. Связь с Контролем в лучшем случае не совсем исправна. Что бы я ни сказал в следующую минуту, не услышит никто за пределами этого помещения. Что бы я ни сделал в следующую минуту, никто не увидит.

— Я не смогу повторить это снова. Больше нигде мы не окажемся без наблюдения. Если вам нужна помощь, рассчитывайте на меня.

Секунду Тереза молчала. Бросила мимолётный взгляд на Сири, которая как раз насторожилась.

Я посмотрел на Эмилию и увидел, какой опустошённой она выглядит. В моей душе что-то перевернулось, но я не мог взять свои слова обратно. И не хотел.

Тереза приподняла брови.

— А что, если я нахожусь здесь, чтобы оказать помощь и поддержку Кровавому роду? — спросила она.

— Неужели? — усомнился я.

Её улыбка была лёгкой и мимолётно-летучей.

— Нет.

— Помогите нам, — прошептал я. — Мы одиноки.

Тереза кивнула. Её взгляд был проницательным, неотвлечённым.

— Что бы ни случилось, я не оставлю вас здесь.

Я дышал тяжело. Сердце билось так сильно, как никогда прежде.

Эмилия отвернулась. Но не настолько быстро, чтобы я не заметил слёзы, блестевшие в её глазах.

— Жиро? — по двусторонней связи раздался голос Колдера, и пошли помехи. — Мы отправили за вами спасательный корабль. Будем примерно через шесть часов. Как обстановка?

И вместе с этим — мысли о будущем. О том, что я сейчас изменил свой мир. Их пришлось прогнать от себя и направить в сторону спасения из сложившейся ситуации. Но я знал: в этот самый момент настал конец моему рабству.

Обращаясь ко всем богам на всех небесах, я выразил желание и надежду, чтобы это было единственным, чему в моей жизни настал конец.

 

Глава 15

ТОРИАН

Великий страж Ториан Эразмус прошествовал в роскошный, наполненный суетой родильный зал. В самом центре Май Эразмус, обессиленная и растрёпанная, сидела, опираясь на подушки, держа на руках новорождённую дочь. Она триумфально улыбалась, глядя на малышку. Глаза девочки были зажмурены так сильно, как у только что родившегося котёнка, и, казалось, она старалась понять, на какое примерно расстояние ей удастся оттопырить нижнюю губку. Эстев стоял в стороне в окружении полудюжины докторов, внимательно прислушиваясь к тому, как они обсуждали появлявшиеся на активном экране длинные ряды цифр.

Май едва взглянула на Ториана, когда он приблизился к её кровати. Она была полностью поглощена чудом рождения ребёнка.

— Как ты чувствуешь себя, Май? — Ториан положил руку ей на плечо. Девочка выгнулась у неё на руках и стала сучить розовыми ножками.

— Измождённой. Обессиленной, — призналась Май, состроив гримаску. — В следующий раз потребую, чтобы мне дали обезболивающее.

Ториан коротко усмехнулся:

— Обещаю. А как дочь?

— Такая здоровенькая и красивая, какую только можно пожелать, — заявил присоединившийся к ним Эстев. Он страстно и откровенно поцеловал жену. Мгновение затянулось. Они оба просияли, глядя на крошку. Их лица не выражали ничего, кроме родительской гордости за новую жизнь.

— Они говорят, что могут осуществлять мониторинг не только по анализам крови. — Подбородок Эстева сочувственно дёрнулся в сторону докторов, отодвинувшихся на задний план. — Думаю, она будет возражать. У неё такое же понятие о приличиях, как и у её матери.

Ториан подавился смешком:

— Не сомневаюсь. — Он наклонился ближе, не в силах устоять. Его почтенный возраст и осведомлённость в значимости этого ребёнка позволяли со всей полнотой воспринимать, сколь великой силой притяжения обладала эта малышка для Семьи. — Но, судя по тому, что я услышал, прогноз весьма благоприятный.

Май медленно, протяжно выдохнула:

— Значит, нам всё удалось?

Ториан улыбнулся, позволив себе в полной мере насладиться сценой. «Будущее здесь. Оно уже здесь».

— Есть причина соблюдать осторожность. И она сохранится ещё долгое время. Но я думаю, вы можете безо всякой на то опасности готовиться к празднованию.

— Блум будет доволен, — заметил Эстев.

— Возможно. — Ториан встал и шагнул назад. — Мне, однако, надо будет отвлечь его внимание ещё ненадолго.

— Да? — Эстев приподнял брови.

— Да. Начну оказывать некоторое давление на вторую по важности в команде Дражески.

— Почему именно на неё? — спросила Май.

— Потому что, желая ослабить верхушку, надо начинать трясти основание, — ответил Ториан.

Май прищурилась. Она была наделена очень тонкой интуицией, умела услышать невысказанное. Почти так же, как Фелиция в своё время. Ториан решил, что ему повезло: она всё ещё находилась под воздействием родов. В противном случае непременно стала бы развивать эту тему.

— И в чём это давление будет выражаться? — заинтересовался Эстев.

Он не терпел намёков, не любил хитрости. Ториану дорогого стоило убедить его не поступать с Дэзл так же, как перед тем с Обливионом. Они по-прежнему были зависимы от других независимых существ. В труде и в биологических ресурсах. Распространение влияния миров Солнечной системы создало новую породу людей, и пройти мимо этого факта было трудно, равно как и достичь их уровня.

Ториан махнул рукой, показывая жестом, что это пустяк и сэо не стоит беспокоиться по такому поводу.

— Небольшое искушение, немного неправильных указаний. Ничего такого, с чем Блум не справится.

Эстев ухмыльнулся:

— И уверен, получит удовольствие. После вечеринки это следующее приятное событие. Но мне интересно… — он с трудом вытянул из себя последнее слово, — всё ли идёт так гладко. Отчего вы так потеете?

Пот и в самом деле крупными каплями скатывался по вискам Ториана.

Он вытер бровь тыльной стороной ладони и при этом выглядел глуповато.

— Проклятье! Некоторые нововведения ещё не установили. Проблемы с теплообменом.

— Ничего такого, с чем вы не можете справиться, я уверен.

— Как скажете, — без сомнения ответил Ториан. — Кстати, я вас уже поздравил?

Май посмотрела на него с улыбкой:

— Думаю, что пока нет.

— Тогда поздравляю. — Ториан положил руку ей на плечо и одарил взглядом крохотного человечка, которого она обнимала. — Так удивительно сознавать, что твои дети будут жить вечно.

Ему ответил Эстев:

— Конечно. Мы не смогли бы добиться этого без тебя, Ториан.

Ториан почувствовал комок в горле. Из памяти угрожающе всплыли те же самые слова, однажды произнесённые Фелицией. Или Джаспером? Возможно, в тот момент, когда они завершили первую сделку и первый грузовой корабль с заключёнными на борту прибыл, проскочив через новые врата.

— Это мой долг, — пробормотал он. — Мой долг вашим родителям.

Малышка пискнула. Звук был чем-то средним между хрюканьем и чириканьем.

— Вот вы на днях всё и расскажете мне об этом долге, — сказала Май. Неловко, одной рукой, она развязала ночную рубашку, чтобы покормить ребёнка.

— На днях, возможно. Но не сегодня. — Ториан попытался говорить таким тоном, будто и в самом деле собирался это сделать. — А сейчас вам нужен отдых, а мне необходимо встретиться с Блумом.

Ториан распрощался и прошествовал к выходу. Сердце сжималось от переполнявших его эмоций. Он старался подавить их в себе. Время для сентиментальности было неподходящее. Теперь голова его должна быть более ясной, чем прежде. Они и так слишком поторопили события. Ему это не по нраву. Прежде он мог проверить и перепроверить каждую сторону своего долгосрочного плана, но теперь всё пришло в движение, которое невозможно было остановить. Кое-что приходилось налаживать прямо на ходу.

Однако это не означало, что требовалось беспокоить Май и Эстева по поводу каждой детали. Особенно не стоило это делать сейчас, в связи с рождением их дочери и других младенцев, которые появились на свет в Семье на этой неделе. Малыши требовали заботы и внимания.

Он прижал ладонь к затылку, к точке за правым ухом. Кожа в этом месте была горячей, словно от солнечного ожога, — недомогание всё больше давало о себе знать.

В комнате для аудиенций уже ожидал Натио Блум. Он болтал со слугами и в присущем ему стиле отпускал шуточки, дабы проверить, мог ли он заставить их рассмеяться, хотя для них это было чревато неприятностями.

«Блуму всегда была свойственна нечистоплотность».

Тем не менее он имел безошибочное чутьё на важные события. С невыразимой грацией он поклонился Ториану. Одежда Блума была выдержана в традиционной чёрно-белой гамме. В руке он держал чёрную трость, перевязанную белыми лентами. Манерность как нельзя лучше подчёркивала всю драматичность его персоны.

— Приветствую вас в этот самый благостный день, Великий страж! — провозгласил Блум, выпрямляясь. — Надеюсь, что новые члены нашей Семьи здоровы?

— Да, благодарю. — Ториан тщательно изучил отчёты, которыми его завалили доктора ещё до того, как он успел выйти из своего офиса. — У нас дело другого рода. У вас и у меня. — Ториан жестом указал на стул.

— Конечно. — Блум уселся на самый край, положив руки на набалдашник трости. — Я счастлив доложить вам, что установил причину, по которой полевой координатор Сири Байджэн возвратилась сюда.

Ториан соединил пальцы домиком.

— И какова причина?

— Оказывается, наши праведницы оставили после себя незаконную сеть коммуникаций.

— Неужели?

— О да. И её большая часть всё ещё в прекрасном рабочем состоянии. Клерки занимаются сейчас составлением карты. На тот случай, если вы захотите её увидеть перед тем, как уничтожить.

Ториан скривил губы:

— Нет, нет. Ничего не надо уничтожать. Думаю, она докажет свою полезность.

— Как всегда, вы оправдываете самые большие надежды. — Блум улыбнулся и вскинул голову. — Мы будем перехватывать разговоры, пользуясь нашим чудесным приёмником в канале связи?

— Возможно. Но мы определённо должны использовать эту женщину в своих интересах. Вы готовы заняться ею?

Блум сделал неопределённый жест рукой:

— Мы были просто случайными знакомыми. Кажется, я забавлял её. — В его тоне слышалось раздражение. Хозяин и актёр на вечеринке по поводу дня старения. Цепляющийся за надежду на воскрешение подвигов на любовном поприще. Он сделал паузу, и Ториан принудил себя сдерживать нетерпение, слушая надоедливо-драматичные излияния Блума. — Мне думается, у неё сложилось кое-какое представление о том, как можно меня использовать в различных предприятиях, затеянных праведниками. Надеюсь, она свяжется со мной, когда снова объявится в своём привычном месте на Дэзл. Но потом… — Он проницательно прищурился. — Впрочем, вам это известно.

Ториан в который раз пожал плечами:

— Вот и посмотрим, какой ценой ей придётся заплатить за то, что недооценила вас.

— В самом деле? — Блум наклонился вперёд. — Как это?

— Мы предприняли некоторые шаги, чтобы убедиться: Сири Байджэн восприимчива… к внушению. Она неуравновешенна. Нам надо довести её до крайности как можно скорее.

Раньше он надеялся, что созданный ими дисбаланс будет сам прогрессировать в нужном направлении, но после того, как из комбинации был удалён посол Берн, полевой командир Дражески отклонилась от проторённого ими пути. Она была мрачна и сердита, и её поведение на борту корабля Капы доказало, что она отнюдь не так сентиментальна, как полагали.

— А какого рода эти… действия, которые вы предприняли в отношении Сири Байджэн?

— Вам не обязательно это знать.

Ториан коснулся стены. Открылось несколько активных окон с новыми докладами. Он моргнул, когда с его брови скатилась бусина пота. «Надо решить проблему теплообмена».

— Я позволю себе не согласиться, — произнёс Блум. — Если в мою задачу входит создание иллюзий, мне надо знать обо всём, что вы по отношению к ней применили и как это воздействует.

Ториан нахмурился:

— Я всего лишь прошу немного подыграть.

«Терпение», — напомнил он себе. Но сохранять терпение было сложно, когда шея его словно горела огнём.

— Нет. — Блум поднял указательный палец. — Вы просите меня о лжи. Об изощрённой лжи. Легко солгать человеку в стабильном, уравновешенном состоянии, а как же тот, кто неуравновешен, как вы это называете? У таких людей формируются очень устойчивые взгляды на мир, и они воспринимают всё слишком серьёзно. Если я скажу ей что-то не то, наткнусь на стену, и все труды, — он всплеснул руками, — пойдут прахом.

Ториан сердито взглянул на него, жалея, что не может прочитать мысли, которые рождает извращённое сознание Блума. Но это было пока невозможно. Он услышал лишь воспроизведение своих собственных слов о том, что он вынужден полагаться на независимых и непредсказуемых личностей ради процветания своей семьи.

— Страж, — вздохнул Блум, — мы оба зашли слишком далеко, чтобы начать сомневаться друг в друге именно теперь.

Ториан, прищурившись, посмотрел на Блума.

— В чём дело? — выразил недоумение тот.

— Мне интересно, чего же вы хотите.

Блум приложил руку к груди и смиренно поклонился:

— Вы предложили мне так много. Разве могу я пожелать большего?

— Не знаю, — признался Ториан. — Вы действительно самый поразительный лжец, какого я когда-либо встречал. — «И в то же время единственный человек на Дэзл, которому мне приходится доверять». — Вы можете, я уверен, оценить ироничность этого высказывания.

— Я — актёр, Великий страж. И хороший актёр. Но поскольку потребовал честности от вас, то должен отплатить тем же. — Блум раскинул руки и посмотрел вокруг так, будто собирался обратиться к невидимой публике. — Чего я хочу? Хочу уйти, громко хлопнув дверью.

Впервые за очень долгое время Ториан удивился:

— Простите?

— Мира, который мы построили и подчинили себе, больше нет. Даже если бы я покинул эти руины — и, поверьте мне, я думал об этом, — больше никогда не создал бы ничего достойного по своим масштабам мира, имя которому Дэзл. — Его лицо приобрело отвлечённое выражение — стареющий мужчина, воскрешающий воспоминания. — Всё кончено. Распалось на мелкие частицы. Рассыпалось. Ушло. — Он щёлкнул пальцами. — Я хотел покончить с собой, понимаете. Перед тем как вы пришли ко мне со своим… предложением. И тогда я увидел её — одну, последнюю, иллюзию. Величайшую из всех.

Лицо Блума просияло. Он воздел руки кверху и слегка приподнялся на носках.

— Я играю в театре Вселенной, а мои зрители — целые империи. Никто ещё не устраивал таких спектаклей. Никто никогда не устроит. Этот момент уникален, неповторим, и я — его творец. — Он выдержал паузу, и всё, о чём мог подумать Ториан, было: перед ним человек, который пришёл к своему богу.

Медленно, но Блум вернулся к реальности.

— Вы понимаете меня? — спросил он.

— Нет, — признал Ториан. — Но я верю вам.

Блум снова поклонился:

— Спасибо. А сейчас, думаю, у вас есть что мне сказать. — Он снова устроился на своём стуле и сложил ладони домиком.

 

Глава 16

КАПА

— Так что же, капитан? — с насмешкой поинтересовался Галл. — Что теперь?

Капа стоял перед своим экипажем. Вернее, перед теми его членами, которые ещё дышали.

Они сгрудились в кабине экипажа на шаттле Амеранда. И герметически заделали свой собственный корабль. То, что от него осталось.

Сознавая, что стоит перед пятью опасными людьми, которым он обещал богатство и свободу, Капа изо всех сил старался найти выход. Наперекор боли. Сломанное запястье пылало. Как и сломанный нос. Он ловил воздух ртом, чтобы дышать.

К несчастью, единственная мысль, которая посетила его, сводилась к следующему: «Я мёртв».

Или клиент убьёт его за провал предприятия, или собственный экипаж вытолкнет из переходного шлюза просто затем, чтобы почувствовать себя лучше. Они все по-прежнему останутся в этой обветшалой консервной банке посреди неизвестности, но зато испытают удовлетворение от смерти виновника своих несчастий.

Капа прекрасно осознавал всё это. Он усмехнулся, показав при этом все свои зубы. По крайней мере, одного из них он заберёт с собой.

— Корабль! — закричала Айша так внезапно, что Капа подумал: она просто ругается. Но она показала в ту сторону рукой, и Капа повернулся посмотреть. На экране светился блестящий серебряный эллипс. Горели огни иллюминаторов и многочисленных телескопов.

Пока экипаж таращил глаза, Капа заставил себя пошевелиться. Опираясь одной рукой, втащил себя в кабину пилота и бросился в кресло. Кто-то поднялся следом за ним. Он не повернул головы, чтобы посмотреть — кто именно. От боли перед глазами расплылось пятно, предметы утратили очертания. Он резко мотнул головой. Нельзя потерять сознание. Нет, не теперь. Его здоровая рука дрогнула, когда он выбивал одну из нескольких стандартных команд, которую помнил со времён академии.

Один из телескопов шаттла выдал изображение приближавшегося корабля крупным планом.

— Чёрт подери, — прохрипел Капа. — Это праведники.

 

Глава 17

ТЕРЕЗА

Спасательному кораблю понадобилось почти семь часов, чтобы добраться до нас. Я неотступно думала о том, сколь трогательным и печальным оказалось бы то, что я разрушила свой брак, пожертвовала отношениями с детьми ради чести погибнуть в безвоздушном пространстве. К тому времени, когда они пристыковались и начали производить замену воздуха, мы все устроились в спасательных капсулах, герметично закрыли крышки и надели маски, наблюдая, как на приборах снижается показатель содержания кислорода.

Ожидание было долгим и утомительным даже в отсутствие драматичных переживаний о том, сохраним ли мы способность дышать к тому моменту, когда всё завершится. Мы были обессилены, изнурены, разбиты. И не на шутку испуганы. Пираты, от которых нам в дар достался их двигательный отсек, не соблюдали правил безопасности, и здесь недоставало воды, не было аварийного запаса продуктов и царила антисанитария. За последний час Сири не проронила ни слова, так сильно она была погружена в себя. Мне оставалось только надеяться, что о ней заботится её спутник.

Я изо всех сил старалась не думать. Всего лишь хотела остаться в живых. Подумать можно было и позже, хотя у меня хватало тем для размышления: о том, как в оказании экстренной помощи мы доверились доктору, посланному Семьёй, но знакомому нашему телохранителю, снискавшему его доверие и ясно давшему понять о своей готовности переметнуться на нашу сторону; и ещё о том, как нас похитил контрабандист (или пират, если угодно), который также был другом опекающего нас капитана.

Эразмус был далеко не громадной системой, но совпадений всё же становилось подозрительно много.

Спасательный корабль отличался чуть меньшим аскетизмом, чем тот, где пребывали мы. Но там были воздух, вода, пища и действующая санитарно-техническая система. И что более важно, не надо было бояться отклонений от курса или всяких верчений-кружений. Ещё двенадцать часов в другой жестянке. Но мы снова чувствовали себя почти по-человечески к тому времени, когда открылись переходные шлюзы в наклонный тоннель, ведущий к портовой площади Дэзл.

Лян, Орри и командир Баркли встречали нас там. Мне не слишком понравился Баркли, когда мы познакомились, но, когда нас окружила группа медиков, состоявшая из людей Ляна, я была готова пересмотреть своё отношение к этому человеку. Одновременно с докторами прибыла целая вереница робокаров, гружённых носилками, кислородными баллонами и практически всем, что могло нам понадобиться, вне зависимости от того, в каком состоянии мы прибыли сюда.

Как только убедилась, что Сири, которая ворчала, что к ней относятся будто к инвалиду из-за пары кровоподтёков и головной боли, оказалась в руках наших людей, я стала искать Эмилию Варус. Хотелось поблагодарить её.

А ещё меня интересовало, какую позицию она занимает.

Доктор Варус оставалась в своей спасательной капсуле и почти ничего не говорила. Я не давила на неё. У Сири было сотрясение, и хотя не так сильно, как вначале, но нас кружило и болтало, что не могло благотворно сказаться на её состоянии. У меня не было желания, чтобы неудачная вступительная часть наших отношений как-то повлияла на нашего доктора, порождая невнимательность и нежелание помочь.

Но, оглядев портовую площадь, я не увидела её. Толпа народу: люди из миров Солнечной системы, оперативники Службы безопасности и клерки… Но худая женщина в белой медицинской униформе исчезла.

Сказать, что меня охватило беспокойство, — ничего не сказать. Я обернулась, намереваясь спросить у Амеранда, известно ли ему, куда делась Эмилия, и почти что налетела на Орри Батумбе.

— Слава Господу и Пророкам Его, Тереза! — Он схватил меня за плечи и запечатлел поцелуй на моей щеке. — Я думал, мы потеряли тебя!

— Не в этот раз. — Я высвободилась, но улыбнулась, как всегда. — Орри…

Он тормошил меня, зная, о чём я собиралась спросить.

— Тебя ожидает пара посланий от Дэвида, и я ничего не передавал. Никаких сообщений. Хотел быть уверенным, что именно посылать.

Кровь отхлынула от моего лица. «Сообщения? От Дэвида? Какого рода? Почему?» Я зажмурилась, и Орри положил свою ладонь на мою руку. Уверена, он считал, что меня переполняют эмоции. Просто не знал, какие именно.

Пальцы Орри сжали мою руку, и я открыла глаза. Один из клерков плавно скользил в нашем направлении. Это оказалась женщина. Бледная, с прямыми короткими волосами каштанового цвета и ясными, суровыми и бесстрастными глазами. В самом деле, настолько бесчувственными, что на мгновение они показались мне плохо смонтированными камерами.

— Полевой командир Дражески, — произнесла она, абсолютно игнорируя Орри. — У меня имеется запись о том, что вы передавали недозволенные сигналы с борта в 11:20:34:12:09 по местному времени.

«Ах вот в чём дело! Я удивилась, когда вы появились».

— Да. Они предназначались нашим людям, размещённым в Обитаемой зоне 2. Я хотела узнать, существует ли способ, с помощью которого они могли бы добраться до нас быстрее, чем корабль, посланный Службой лётного контроля.

Клерк даже глазом не моргнула:

— А для чего?

— Потому что у нас был на исходе воздух, — пояснила я. — Надеялась спасти людей.

— Не было необходимости, — сказала клерк.

— Тогда я не знала об этом, так ведь? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. Я ей сообщила и о том, что велела своим людям озаботиться поимкой пиратского корабля, если это вообще возможно. Этого ей вовсе и не нужно было знать.

Клерк стояла, уставившись на меня.

— На этот раз — вполне приемлемое объяснение.

Я поклонилась:

— Спасибо. Если смогу быть чем-то полезной, вы знаете, где меня найти.

Клерк даже не кивнула. Она просто развернулась и ушла, чтобы присоединиться к своим коллегам. Я сделала глубокий вдох, а потом медленно выдохнула и попыталась снова переключить мысли на происходящее.

— Они что, все такие? — проворчала я, обращаясь к Орри.

Он медленно покачал головой:

— По слухам, они недавно натянули вожжи. Слишком много случаев контрабанды водой, или, возможно, они полагают, что обливионцы собираются устроить ещё одно восстание. — И пошутил: — Или это просто ради твоего блага. — Последнее он постарался произнести как шутку.

Или, быть может, Фортресс пронюхала о планах Бьянки. Моя нижняя челюсть непроизвольно двигалась туда-сюда. А может, после того, как они убили её за это, решили проявить достаточно мудрости и как следует присматривать за всеми нами. Я внимательно вглядывалась в толпу. Эмилия Варус так и не попалась мне на глаза. Капитана Жиро — Амеранда (шесть часов в такой обстановке на борту обветшалого корабля — веская причина обращаться друг к другу по имени), — с другой стороны, было заметить несложно. Он стоял рядом с командиром Баркли по одну из сторон от дальнего входа. Я никак не могла слышать, о чём они говорили, но, как бы там ни было, Баркли в конце концов отпустил Амеранда.

Я дотронулась до плеча Орри:

— Ты дашь мне минуту?

Орри проследил за моим взглядом и, когда понял, на кого я смотрела, многозначительно приподнял брови.

— Простите, простите, — сказал он на местном диалекте. — Я буду поблизости от транспорта.

Раздражение Орри и его вечно ошибочные, необоснованные подозрения на мгновение пронзили меня, но на объяснения времени не было. Я хотела перехватить Амеранда. В сцене чего-то недоставало. Но чего? Мой затуманенный разум понять этого не мог.

— Чем собираетесь заняться? — спросила я. Хотя Амеранд и стоял спокойно, создавалось ощущение вибрации, будто в него влилась энергия, которая оттекала от всех остальных.

— Первым делом проверю, нашла ли Капу служба безопасности. — Он вздохнул, и энергия пошла на убыль. Напоминание о реальности. — Или узнаю, попался ли тот, кто послал их.

— Есть какие-нибудь идеи по этому поводу?

— Примерно сотня. — Амеранд пожал плечами и, сделав широкий жест рукой, продолжил: — Вы — драгоценность для многих.

Я состроила кислую улыбку:

— Всегда приятно, когда в тебе нуждаются. — Следующие слова я выбирала с осторожностью. Ни на минуту не забывая о том, что он сказал на корабле. — Вы поможете?

Он кивнул:

— Да, чем смогу. Но вы должны знать… Я допустил, чтобы наш корабль захватили контрабандисты. После следующей встречи со своим командиром я могу быть отстранён от выполнения обязанностей.

Фэйвор Баркли, которого Сири заклеймила, как труса.

— Понимаю. Если я смогу помочь…

— Спасибо. — Он прервал меня. — Скорее всего, нет.

Пришла моя очередь кивнуть.

— Что бы там ни было, вы вернётесь и отыщете нас?

Его улыбка была мимолётной и пронизывающей. Она выражала скорее непреклонную решимость, чем радость.

— Что бы там ни было, обещаю.

— Спасибо.

Он молча смотрел на меня. Новая энергия снова стала ощутимой и даже видимой.

К тому моменту я поняла, что могу дать ей название.

Надежда.

Амеранд Жиро видел во мне ту, что подарила ему надежду. Очень много времени прошло с тех пор, как на меня в последний раз смотрели подобным образом. Во мне тесно переплелись ответственность и реальность происходившего.

Мы оба чуть более поспешно, чем следовало, отвернулись друг от друга. Будто не могли выдержать взглядов хотя бы секундой дольше. Я забралась в дребезжащий маленький электрический робокар вместе с Сири и Орри. И мы отправились в путь по основательно перестроенному городу-казино, превратившемуся в домашнюю базу организации Всеобщего дела.

И где-то по дороге я вдруг осознала, что именно было не так в сцене на портовой площади. Амеранд там был. Его командир там был.

Его клерка там не было.

Там были другие клерки и должен был присутствовать его собственный, который следовал бы за ним. Я провела долгие часы за просмотром записей во время перелёта из Солнечной системы. Мне необходимо было знать, как протекает обычная жизнь там, куда я направляюсь. Капитану службы безопасности положено иметь своего собственного клерка, который обязан занять место за его спиной сразу по прибытии в домашний порт.

«Так где же был он? Или она? Кто позволил Амеранду остаться без наблюдения? И почему?»

Беспокойство, которое закралось в меня раньше, вернулось и удвоилось. Мне надо было поговорить с Сири, но в тот момент я не могла ничего сказать. Я повисла на перекладине рядом с моим сиденьем. Так Орри облегчил наш путь по скрипучим мостам и закреплённым стойками балконам, пока мы наконец не оказались на каменной поверхности.

База организации Всеобщего дела представляла собой здание округлой формы, центральный свод которого служил поддержкой неравномерно и странно освещённому небу. Стаи грязных зелёных длиннохвостых попугаев пронзительно кричали и при нашем приближении с негодованием тучей взмыли в воздух. Орри прошлось прокладывать путь вокруг извивавшейся очереди людей, нагруженных кувшинами, вёдрами и бутылями. Пустая тара свисала пучками с их поясов или болталась на коромыслах, которые они несли на плечах. У немногих счастливчиков были ручные тележки, и они доверху загрузили их пустой посудой. Все они ждали своей очереди к единственному блестящему крану, торчащему из неглубокого бассейна, возможно когда-то бывшего частью вычурного фонтана.

Скорее всего, они провели вытянувшись в очередь почти всё утро и наверняка проведут остаток дня. Одного взгляда на этих людей было достаточно, чтобы мои собственные проблемы показались мне очень, очень незначительными.

Где бы ни находились человеческие существа, бедность везде одинакова. Запавшие глаза, пятнистые зубы, руки настолько хрупкие, что могут сломаться от грубого прикосновения. Нищенка испещрена шрамами, её раны открыто зияют и не заживают. Она пахнет дерьмом, и у нее отвратительное, отдающее кислятиной дыхание. Она подозрительна, боится надеяться, страшится верить, но слишком слаба, чтобы отчаяться на поступок. Когда появляетесь вы со своими ящиками, которые набиты порошками, содержащими нутриенты, витаминизированным рисом и пилюлями, если не проявить достаточно осторожности, она способна вас убить. Не ради себя самой, а ради детей, братьев, сестёр, отцов и матерей, которые умирают, потому что у них нет того, чем обладаете вы.

В условиях низкой гравитации она к тому же невероятно слаба и болезненна. Тех трёх сотен лет, что Эразмус был обитаем, не хватило на то, чтобы человеческая физиология адаптировалась к жизни в нём. Потеря костной и мышечной массы стала настоящей проблемой. Я могла сказать, глядя на людей, что большинство из них прикладывали максимум стараний, чтобы утяжелить свою одежду, ведь это делало их физически более сильными и крепкими. Камни оттягивали края их лохмотьев. Металлические пластины были приделаны к платьям и легинсам. Грубые кольчужные рубахи и килты из кручёной проволоки носили самые молодые и все равно казались слишком худыми и слишком слабыми.

Даже посреди всего этого слишком худые и слишком слабые оставались детьми. По меньшей мере дюжина их взобралась на колонны и на здания, гоняясь друг за другом — пространственная игра в шпионов. Они визжали и лихо перескакивали с одной опоры на другую. Какой-то ребёнок неопределённого пола осторожно спрыгнул с карниза на втором этаже и подошёл к своей матери. Я увидела, как в складках поношенного плаща мелькнула перевязь с белыми яйцами.

Я подумала о Фортресс, расположившейся посреди мира, где царило богатство и воды было в избытке, и мой пустой, ощущавший тошноту желудок взбунтовался. В тот головокружительный момент я задалась вопросом: не слишком ли сурово судила о Бьянке и Берне.

— Добро пожаловать в мой мир, — сказал Орри, припарковываясь вблизи грандиозного сводчатого парадного входа.

— Да. — Я выбралась наружу. — Да.

У Сири по-прежнему не прекращалась головная боль, но специалисты уверили меня шесть-семь раз, что она, по существу, находится во вполне приличной форме. Даже при этих условиях на ночь я отправила её в клинику, и она, не слишком ворча, послушалась.

— Ты расскажешь мне, что случилось? — спросил Орри, когда мы вышли из клиники в людный вестибюль.

Я скривилась:

— Не теперь. Мне надо передохнуть. Мне надо… — «Мне надо больше, чем я в состоянии объяснить». — Где я могу переночевать?

— Сюда, — сказал он дружелюбно.

Я знала, что он сгорает от любопытства, но он видел, в каком состоянии я находилась. Орри повёл меня вверх по лестнице в одну из полутёмных комнат на втором этаже и отодвинул в сторону гибкий лист металла, служивший дверью. Комната, находившаяся по ту сторону, являла тоскливое зрелище. Пол и стены представляли собой не что иное, как тусклый, покрытый пылью камень. Занавесками служила грязная обшивка, закрывавшая окна. Свет снаружи просачивался в узкие щели по краям. Единственной мебелью была кровать, состоявшая из тонкого матраца, венчавшего плотно уложенную кипу той же пресловутой обшивки, сваленной в углу.

Я могла наконец принять горизонтальное положение. Блаженство.

— Спасибо, — промолвила я. — Есть ли… есть ли надёжная станция, через которую можно переслать сообщения от Дэвида?

— Дай мне свои очки. — Орри протянул руку. — Я сам перезагружу всё туда.

Я вытащила очки из поясного кармашка и отдала их Орри.

— Что-нибудь ещё? — спросил он, засовывая их в свой карман. Я покачала головой. — Отдохни немного. — Он положил руку мне на плечо и тихонько потряс меня. Жест, который заставил меня вспомнить о том, что я в этом деле не одна.

Потом, к моему облегчению, он ушёл.

Я прошла к кровати и присела. Обхватив себя руками за плечи, я уставилась на обшивку, свисавшую над порогом, и стала ждать.

Постепенно я ощутила себя в безопасности, осознала, что не просто жива, а, скорее всего, таковой и останусь, но последствия пережитого не заставили себя ждать. Я задрожала. От страха ощутила на руках гусиную кожу. По телу — мурашки. Дрожь пробирала всё глубже, пока мышцы не свели судороги. Неконтролируемые и неудержимые содрогания всего тела. По щекам ручьями лились слёзы. Я собрала все свои силы и сжала челюсти.

За мной никто не наблюдал. Я была одна. Я совершенно потеряла голову.

Я смотрела, как умирают мужчина и женщина. Я не знала, кто они. Не знала, хорошие ли они люди или плохие, семейные или одинокие. Я только знала, что они были живы, а сейчас их нет.

Но что хуже, что много хуже: Бьянка оказалась предательницей. Бьянка Файетт оказалась предательницей и, возможно, поэтому была убита, а меня похитил пират, желавший продать нас с Сири… неизвестно кому. Возможно, из-за Бьянки.

Она спасла мне жизнь и, быть может, стала причиной, по которой чуть не убили меня и Сири. Мы едва спаслись. Но это не важно. Всё меркнет перед тем, что сделала Бьянка. Невозможно стереть память о наступлении, о том, как мы сражались за наши жизни. Ничто невозможно изменить: ни то, как я поступала, ни то, что видела. И единственное, к чему я оказалась способна, — это сидеть и дрожать до тех пор, пока моё тело не очистится от страха и не позволит мне отдохнуть.

В конце концов дрожь унялась. Медленно я обрела способность дышать, не всхлипывая сквозь сжатые зубы. Слёзы на лице высохли. Неспешно я сумела вытянуться на шаткой, бугорчатой кровати. И уснула.

 

Глава 18

СИРИ

Я не испытывала радости от возвращения на Дэзл.

Благодаря помощи, оказанной доктором Гвин, головная боль пошла на убыль, и её багрово-чёрные кровоподтёки изменили свой цвет на жёлто-зелёный. Но Гвин не принимала никаких мер, чтобы снять лёгкое подташнивание, вызванное слишком слабой гравитацией и слишком быстрым вращением небольшой луны.

— Ты привыкнешь к этому, — объявила Гвин. — У тебя уже есть опыт.

— А как же ваша целительская клятва?

— Во-первых, не навреди, — спокойно процитировала Гвин. — Не позволить твоему организму приспособиться самостоятельно — сделать тебя зависимой от химических препаратов. Очень опасных.

В глубине души Сири знала, что Шон посмеивается над ней. Но это никак не сказалось на её настроении.

Доктор, несомненно, была упрямицей. Сири ничего не могла сказать Гвин или одному из трёх ассистентов, которые приходили-уходили всю ночную смену, о том, чтобы её отпустили из больницы. Шон проводил своё время то насмехаясь над протестами Сири («Я чувствую себя превосходно!»), то предлагая ей извлечь из ситуации пользу и немного отдохнуть.

— Мне сейчас не до отдыха, — сказала она ему, сознавая, что становится раздражительной и нетерпеливой. — Я хочу приступить к работе.

— Ещё только пару часов, Сири, — отвечал Шон. — Дело подождёт.

«Чёрт подери! Уже и так прошло слишком много времени». Она не сказала, что на самом деле хотела выбраться отсюда, чтобы найти Виджея. Шон уже знал. Но ей необходимо было видеть Виджея, необходимо было убедиться, что с ним всё в порядке и что ему известно: с ней тоже ничего не произошло. Ничего страшного.

Даже Шон не мог с этим поспорить.

Примерно посреди второго часа безуспешных попыток уснуть на узкой, стерильной, снабжённой мониторами кровати, к которой персонал клиники грозился привязать Сири, в палату вошёл Виджей.

Он сжимал свою руку и ругался. Сири понадобилось добрых три минуты, чтобы понять: головорез, у которого по запястью стекает кровь, — это Виджей. Она села, выпрямилась и уставилась на него с открытым ртом. Он взгромоздился на край пустой кровати и даже не взглянул на неё, когда протянул свою руку врачу, который обработал рану и наложил шов, а потом спросил, как он умудрился сделать с собой такое.

— Не ваше собачье дело, — прорычал Виджей… Эдисон. Его подпольная кличка была Эдисон.

Врач пожал плечами:

— Вам придётся смириться с тем, что следующие несколько часов, пока рана затянется, вы проведёте здесь, или она снова откроется. Кровать свободна, если решите остаться.

В ответ Виджей-Эдисон сбросил ботинки и грохнулся на койку. Он с улыбкой взглянул на Сирии:

— Эй, леди. Часто здесь бываете?

Она округлила глаза:

— Из какого вы века?

— Выбор за вами. Я не разочарую.

Разговор, по существу, пока не клеился. Сири не успела прийти в себя.

— Итак, вы были среди стражей, которых захватили контрабандисты? — Он положил руки за голову.

— Откуда вы услышали об этом?

Подбородок Виджея дёрнулся в сторону двери.

— Да это самая громкая новость. Каждый вплетает свою ниточку в клубок сплетен. Ужесточили стражу заключённых, организовали поиски, провели кучу арестов. Такой вот грандиозный зрелищный спектакль в постановке службы безопасности.

— Да ну, это всё не из-за нас. — Неправда. Но теперь это было уже не важно. — Со всеми нами всё в порядке.

«Со мной всё в порядке. — Она мысленно обращаясь к Виджею. — Обещаю. А ты рискуешь головой».

— Ты ожидала меньшего? — пробормотал Шон.

Сири сглотнула. «Я даже не думала ни о чём подобном, но теперь сама мысль убивает меня». Она хотела дотянуться до него. Нет, она хотела упасть в его объятия и провести так целую вечность.

«Соберись. Только представь, что сделает Тереза, если услышит об этом».

Слова, которые мгновенно подавили какое бы то ни было желание разрушить работу под прикрытием.

— Если вы хорошо себя чувствуете, то что делаете здесь? — Виджей наморщил лоб. Если бы на его сплошь покрытом шрамами лице оставались брови, он бы непременно их приподнял.

— Недостаточно быстро бегаю. — Сири пожала плечами и тут же пожалела об этом. Внутри поднялась волна тошноты. — Ничего значительного. Но мой командир страдает паранойей и во что бы то ни стало хочет, чтобы я находилась под наблюдением.

По выражению лица Виджея было видно, что он не верил ей. По крайней мере, не совсем верил. Но что он мог сказать?

— А вы слышали что-нибудь ещё о том деле, связанном с Бьянкой Файетт? — полюбопытствовал он. — Все говорят, что вы находитесь тут из-за этого.

«Просто поддержать разговор. Кто бы ни спросил…» Она снова сглотнула. Подступила новая волна тошноты. Виджей знал. За исключением Терезы и Мисао, Виджей был единственным, кому она изложила свою теорию о том, что Бьянка всё ещё могла быть жива. Он был единственным, кто не отверг её сразу и категорически.

«Как же мне хотя бы начать? И что, во имя всего святого, делать, если она жива?»

Воспоминание о Бьянке на борту шаттла завладело Сири. Бьянка схватила её за руку так, что стало больно.

— Они не идут в расчёт, — прошипела она. — Больше — нет. Они выдали себя, когда завладели тем, что принадлежит мне.

Сири закрыла глаза. Тереза не верила, что Бьянка могла нарушить правила, но Сири верила. И знала, что Виджей тоже верил.

Но тогда это был один человек. Теперь… целый мир. Тереза всего лишь выполняла свою работу. Бьянка… даже сейчас трудно было подумать об этом.

— Хочешь, чтобы я отправил информацию Туку? — Туком звали спутника Виджея. На короткие расстояния, в чрезвычайно узких временных рамках, один спутник мог послать другому пакет данных.

Нет. Слишком рискованно. Любую беспроводную связь, поддерживаемую даже очень короткое время, могут засечь.

— М-м-м… Ничего хорошего в этом нет. — Виджей перекатился на бок и подпёр голову рукой. — Ну так что?

— Вы слишком много говорите. — Сири перевернулась на спину.

— Да здесь больше нечем заняться, а вы чертовски привлекательны. Гораздо больше, чем тот санитар.

— Вы просто какой-то чудаковатый неандерталец.

— Держу пари, вам именно это в парнях и нравится.

Сири прикусила губу, стараясь выразить своё неодобрение и припоминая, как бы она отреагировала, если бы Виджей на самом деле был тем, кем хотел казаться.

— Помолчите. Я хочу немного поспать.

— Ну же, мы бы неплохо выглядели вместе. Девушка-страж и горилла.

Взгляд Сири скользнул в сторону. Она пыталась прочитать выражение лица Виджея. Он что, на самом деле предлагал разыграть любовные отношения перед камерами? Это был рискованный поступок, но он мог послужить оправданием для свидания. Вместо случайных встреч…

— Тереза разжалует тебя в рядовые на следующую сотню лет.

«Только если ты расскажешь».

— Я не свободна, — громко сказала Сири.

— Насколько?

Сири перекатилась на другой бок и стала оглядывать Виджея сверху вниз. Медленно, оценивающе.

— Достаточно, чтобы не принимать подобных предложений.

— Прекрасно. Ненавижу, когда человеком руководит безысходность.

— Почему у меня такое чувство, что это ложь?

Виджей усмехнулся, глядя на неё, и за всеми шрамами и грубыми речами она заметила, что он почувствовал облегчение. Он увидел то, что хотел видеть больше всего: с Сири всё в порядке. В самом деле, он убедился в этом.

— Вы прямо видите меня насквозь, — произнёс Виджей вкрадчиво-соблазнительным шёпотом. — А мне нравится эта мысль.

— Прекратите, — сказала Сири. — Пока ваши шансы резко не сократились. — И она перевернулась на спину, сложила на груди руки и закрыла глаза.

Это была её борьба с собой, но она сумела выстоять. В какой-то момент изнеможение достигло предела, и она уснула. Когда она пробудилась в мерцающем свете утренней зари Дэзл, его уже не было.

Но он оставил рядом с её подушкой свёрнутый листок бумаги, на котором было нацарапано имя: ЭДИСОН РЭЙ. Когда Сири подняла его, она почувствовала лёгкую тяжесть. Миниатюрный накопитель.

Здорово придумано, подумала она, мысленно обращаясь к Виджею, где бы он ни был сейчас. Она затолкала оставленное им послание в карман и огляделась в поисках врача — попросить, чтобы её выписали из больницы.

То ли доктор Гвин решила, что она выздоровела, то ли Сири в конце концов допекла клинический персонал. Да это и не важно. Гвин подписала документ на выписку, и Сири отправилась в вестибюль, неуклюже подпрыгивая до тех пор, пока не вспомнила о необходимости приспособить свою походку к практически отсутствующей гравитации. Она совсем не изменила направление своего пути. Просто шла вперёд, к выходу, ведущему на улицу.

Обветшалый, ободранный вестибюль выглядел точь-в-точь таким же, как она его запомнила. Равно как и люди, снующие по нему взад и вперёд: детские доктора, имевшие довольно-таки потрёпанный вид, и шумно-суетливые соларианцы, которые старались бодриться и поддерживать на высоте свой профессионализм даже перед лицом бедности и перед тяжёлым, однообразным и мучительным рабским трудом, с которым ничего не могли поделать. Воздух наполняла смесь запахов пыли, немытых тел и, как ни странно, свежей горячей еды. Желудок Сири предостерегающе заурчал.

Завтрак? Мысль была обращена к Шону. На борту эразмианских кораблей питаться было трудно: отчасти потому, что продукты были безвкусными, отчасти из-за её абсолютной уверенности в том, что каждый раз, когда она что-нибудь откусывает, увеличивается размер чьего-то долга.

— Завтрак, — согласился Шон.

Сири направила свои стопы в сторону кафетерия, но остановилась, увидев Лян Чэня, который спускался по лестнице с дымящейся кружкой в одной руке и старомодным электронным блокнотом в другой.

Они с Ляном не слишком хорошо ладили друг с другом во время её последнего визита. Оглядываясь назад, она понимала, что это было частным проявлением его общей нелюбви к стражам. Но Сири поймала себя на мысли, что ей интересно, известно ли ему что-нибудь о Бьянке и её намерениях. Виджей не сказал бы про слухи о том, что их приезд связан с гибелью Бьянки, если бы для этого не было оснований. Неужели Лян проболтался?

— Привет, Лян, — спокойно произнесла Сири.

Руководитель гуманитарной миссии на Дэзл остановился на полпути и огляделся, на мгновение как-то сконфузившись. А увидев ее, нахмурился:

— Сири. Как вы? — По тону Ляна было ясно, что это простая учтивость. Ничего больше.

— Достаточно хорошо, чтобы меня выпустили отсюда. — Сири резко кивнула в сторону входа: — Моя старая комнатушка всё ещё свободна?

— Почти в таком же состоянии, в каком вы оставили её.

— Держу пари, клерки перерыли там всё.

Лян пожал плечами:

— А чего вы ожидали?

Так, неловко чувствуя себя в обществе друг друга, они стояли с минуту, не уверенные в том, стоит продолжать разговор или следует его закончить.

— Как новый босс? — внезапно спросил Лян.

Брови Сири поползли вверх.

— Формально она не новый, а старый босс. Её попросили вернуться. Она была в отставке.

— Значит, ещё одна из людей Файетт? — Он попытался произнести эти слова обычным тоном, но вовсе не надо было слыть слушателем с большим стажем, чтобы уловить напряжение в его голосе, напряжение, скрывавшееся в вопросе.

«Что вам известно?»

— Можно и так сказать. Мы все в то время проводили многие часы вместе.

Ответное ворчанье Ляна в лучшем случае можно назвать неопределённым.

— Полагаю, мне стоит покинуть вас сейчас, чтобы вы занялись своими делами.

Сири кивнула. Она хотела сказать нечто такое, что позволило бы Ляну понять: Сири знает, чем занималась Бьянка, что они прибыли сюда привести всё в порядок и расставить по своим местам. Но нужные слова не приходили. Они бы прозвучали в большей степени как извинение. Его лицо выражало плохо скрываемую враждебность, и она просто не смогла заставить себя сделать это.

— Дайте знать, если мы понадобимся, — сказала Сири.

Губы Ляна скривились в усмешке, и она практически услышала его мысли. Должно быть, вы шутите.

— Непременно, благодарю. — Он уже уходил, потягивая из кружки и просматривая блокнот.

— Придётся поработать над совершенствованием межличностных отношений, — сказал Шон.

«Мне или ему?»

В кафетерии она ухватила горячую булочку и чашку чёрно-смоляного чая, а потом весело заспешила по извилистой центральной лестнице на второй этаж.

В последний раз, когда она была на Дэзл, ей отвели комнату 356, по-прежнему запертую прочной дверью, один из нескольких номеров в бывшем роскошном отеле. Сири распахнула её, высвобождая запахи пыли и плесени.

«Да, — подумала она, входя внутрь. — Почти в таком же состоянии, в каком мы оставили её».

Ни дать ни взять — мусорная свалка. Кровать была смонтирована из множества досок. Одеяла выглядели чистыми. И это было уже кое-что. Имелась складная табуретка для гостей и стул со сломанной ножкой, которую примотали лентой. Трубы и шланги для поливки, обломки насосов и части моторов были разбросаны по всей комнате. Не имевшие названий ржавые станки, выпачканные птичьим помётом, располагались рядом с огромными катушками горчично-жёлтого углеродного волокна. Эта комната являла собой рабочее пространство механика и мастера на все руки, чей образ и служил прикрытием для Сири. Она в душе поблагодарила Ляна за его общественные связи, с осторожностью пробираясь к шероховатой тумбочке рядом с кроватью. В любом другом месте на Дэзл почти всё это уже давно было бы похищено.

Сири затолкала в рот остатки булочки, пристроила кружку на верхней части катушки с волокном и достала из поясного кармашка свои очки. Надела. Потом вытащила тонкий кабель и присоединила один конец к наушнику, другой — к манжете своей перчатки. Она отбила команду по клавишам на тыльной стороне руки и повернулась на месте, пристально разглядывая комнату.

В линзах загорелись три красные точки: одна — на стыке между потолком и стеной, другая — в верхнем углу тумбочки, третья — на стыке стены с полом, нацеленная на дверь. Три микрокамеры, оставленные здесь клерками.

«Так. Как ты думаешь, с ними стоит обращаться бережно, Шон?»

— Нет.

«Я тоже».

Она начала с той, что была у двери, зажав между большим и указательным пальцами и сдавливая до тех пор, пока не раздался тихий, но вполне удовлетворивший её хлопок. Ей пришлось встать на кровать, чтобы достать ту, что располагалась у потолка, и на шаткий стул, чтобы дотянуться до камеры возле тумбочки.

Сири отряхнула руки от пыли и спрыгнула на пол, приземлившись на цыпочки. Просто потому, что она это умела.

Кто-то перенёс сюда её снаряжение и чемоданчик с оборудованием. Щёлкнув замками, Сири открыла чемоданчик. Замки были запрограммированы на её отпечатки пальцев, и предположительно никто не мог бы их открыть. Но она на это не полагалась полностью. Уж эразмианские клерки своё дело знали. Микрокамеры — ещё цветочки…

«Они наблюдают за тобой, Сири. — Из памяти всплыл предупреждающий голос Бьянки. — Они всегда наблюдают».

Неужели сама Бьянка об этом забыла? Сири задала себе вопрос, вынимая блок управления для своей станции: ничем не украшенный, серебристый, квадратной формы, с каждой стороны — пятнадцати дюймов длиной и толщиной всего в полдюйма. Как и замки чемоданчика, он должен был реагировать только на её прикосновения. Но, как и в первом случае, она на это не полагалась полностью.

— Могла, — спокойно ответил Шон. — Если была не на шутку сердита.

Сири кивнула. О характере Бьянки ходили легенды.

Но в этом не было смысла. На одной руке она установила блок управления, а другой откинула полочку из футляра станции. Бьянка совершенно правильно избавилась от неё, когда та принадлежала персонально ей.

До Сири вновь долетели слова Бьянки. «Они завладели одной из моих».

— Возможно, там было что-то личное. Касающееся её и Берна.

Возможно, но не казалось верным. Сири приложила ладонь к блоку управления. «Порядок, Шон. Зажигай».

— Готов.

Она почувствовала, как у виска пронеслась мгновенная вспышка. Горячо. Это её спутник послал кодированный сигнал в очки, откуда он передался её перчатке. Сири пробежала кончиками пальцев по покрытой ямками деревянной поверхности полочки. Там, куда она прикасалась, бледные горчично-жёлтые линии, врезавшиеся в текстуру дерева, коротко и тускло вспыхивали. Сири плавно переместила блок управления прямо поверх линий. Одну руку, затянутую в перчатку, она положила на блок, другую — на полочку. Минуту постояла, чтобы система подключилась к питанию, считала данные и подтвердила её личность. Чтобы система заработала, требовалось прикосновение перчаток человека, наделённого правом доступа к ней. А перчаткам требовалась пара подходящих рук. Если бы кто-нибудь испытал сильное желание весь двадцатый век поддерживать отношения со стражами, чтобы взломать сеть, их бы постиг неожиданный и неприятный сюрприз в виде ожогов, вызванных световым излучением.

Пальцы Сири скользили по поверхности блока, активизируя команды на установление соединения между управляющим устройством и её очками и одновременно загружая заранее записанную беспредметную болтовню. Это были закодированные сообщения, сбивающие с толку и совершенно безобидные, которые тщательно разработала команда специалистов там, на Земле. Они возникали внезапно, через произвольные интервалы времени, создавая иллюзию активности у клерков, которые как бы случайно подслушивали. Тем временем Сири могла спокойно продолжать заниматься своим делом.

«Открой». Мысль была обращена к Шону.

Вновь короткая вспышка. Шон передал код, открывший доступ к микроволокнистой сети, которую она лично тщательно подготовила во время последнего визита сюда. Система оставалась несовершенной и в некотором смысле примитивной, но это было только начало.

Когда голоса улиц Дэзл коснулись её слуха, она убедилась, что по крайней мере часть пока не повреждена.

Улыбаясь, Сири устроилась на стуле и закрыла глаза, позволив пальцам бродить по панели управляющего устройства, снова притрагиваясь к блоку, увеличивая и убавляя звук, переключаясь с одного места на другое, концентрируясь и вникая.

Вслушиваясь.

— …обещал открыть кран на рассвете. Если вы не хотите… — Лян кого-то ругал на чём свет стоит.

— …отнеси это на угол Ширер, может, получишь двадцатку или…

— …не на весь день. Я не заступлю во вторую смену, если я не…

— …папа! Куда ты?.. Папа!..

— Сири, ты слышишь это? — внезапно спросил Шон. — На заднем плане. Там какие-то помехи или что-то такое.

Сири расслабилась, в полном согласии с собой, и её голова была ясной и спокойной настолько, чтобы ничего не ускользнуло от её слуха. Постепенно она расслышала нечто вроде бормотания, почти шёпот.

Пальцы пробежали по блоку управления. Она пыталась сфокусироваться ближе к источнику. «Мы что, пытаемся уловить звук работающего вентилятора?»

— Может быть, но я так не считаю.

«Нам ещё не представилась возможность проверить линии системы. Возможно, что-то сломано или испорчено. Всё-таки прошло два года». Она взглянула на отчёт о диагностике на тыльной стороне своей перчатки — выполнен на 0,3 процента.

— Наверное, в этом всё дело, — сказал Шон.

«Звучит неубедительно».

— Не знаю… Просто что-то не так.

Голос её спутника был отчасти голосом её собственного подсознания, отчего Сири и склонялась к тому, чтобы доверять Шону в подобных ситуациях. Она прислушалась снова, открывшись звукам и глубоко погружаясь в них.

Некоторые напрягаются, чтобы расслышать, но что в действительности нужно — это расслабиться и раздвинуть границы восприятия. Этому её научила Бьянка. Сири открылась навстречу всем шёпотам и шелестам, балансируя на пороге слышимости, пропуская их через себя, следя за тем, как они становятся то громче, то тише.

Шон оказался прав. Это был не шум вентилятора и не случайные помехи, которые могла вызвать поломка. Но что же тогда? Клерки обнаружили линии связи и нашли способ подключиться к ним и подслушивать? Возможно. Но в таком случае это бы помешало проникновению звука.

— Будто что-то попалось в ловушку, — пробормотал Шон.

«Скверная мысль». Сири подалась вперёд, собралась, сконцентрировалась. Но чем больше она уставала, тем дальше этот звук ускользал от неё.

— Сири?

«Да?»

— Посетитель.

Сири приподняла очки. Кто-то стучал в дверь. Боже, она, должно быть, в мыслях была слишком далеко отсюда, слишком далеко, чтобы услышать. Она спрятала блок управления в чехол в глубине тумбочки, свернула полочку, и дверца, издав щелчок, захлопнулась.

— Войдите! — крикнула она.

Дверь отворилась, и тощий маленький человечек, облаченный в блестящие чёрно-белые одежды, провальсировал в комнату.

— Натио Блум. — Сири встала и отвесила поклон.

— Полевой координатор Байджэн! — Поклон Блума был гораздо более театрален, чем её собственный, и она улыбнулась, увидев его. — Если вы до сих пор просто координатор. Может быть, получили повышение во время отсутствия? — Он, вскинув голову, взглянул на Сири.

— Боюсь, это не так. — Она жестом указала ему на табуретку: — Прошу. Как поживаете?

— О, вполне приемлемо, вполне. — Блум сел и положил обе руки на набалдашник своей украшенной лентами трости. — Наши милостивые сэо всё ещё соблаговоляют время от времени давать мне работу, и, конечно, я рад делать всё, что в моих силах для родного бедного мира. — Если это включает обеды в обществе представителей высшего класса и жалобы на то, как ужасно обстоят дела, да.

— И что же вам поручили на этот раз? — спросила Сири.

— Празднования последних прибавлений в Семье. — Гримаса на лице Блума была столь же театральной, как и его поклон. — Вот, пока хоть какая-то работа. А что привело вас обратно в наши края?

Сири не видела причин, по которым не могла быть хотя бы отчасти честной в разговоре с ним. В скором времени всё равно просочатся слухи. Кроме того, если она что и узнала о Блуме во время прошлого визита, так это то, что ему нравилось быть в курсе и для него это имело большое значение.

— Мы пытаемся установить, как и почему умерла мой бывший командир.

— В самом деле? — В голосе Блума звучало удивление. — Полагают, это было ограбление.

Сири пожала плечами и подождала, прежде чем заговорить. В целом люди не любят затянувшегося молчания. И обычно начинают слишком много говорить, чтобы заполнить тишину.

— А-а… — Блум кивнул несколько раз. — Мне следовало знать.

— Знать что?

Блум скривил губы. Метнул быстрый взгляд на дверь.

Но Сири покачала головой:

— Здесь никого, кроме нас.

— Так вот, когда я услышал, что, в частности, вы возвращаетесь, это послужило поводом поверить в кое-какие… слухи.

Брови Сири вопросительно изогнулись дугой, приглашая Блума продолжить. Однако тот заговорил жеманно и уклончиво:

— В самых неожиданных местах неожиданно возникли неожиданные мнения. Подводные течения, странные шепотки в странных местах. — На его губах играла улыбка. — Вы, я уверен, понимаете меня.

И Сири как-то вдруг услышала тот самый шум неустановленного происхождения, появившийся на заднем плане. Шум, который всплывал и исчезал снова, подобно шёпоту в соседней комнате.

Она наклонилась ближе:

— А что они выражают, эти неожиданные мнения?

Но на этот раз Блум отступил. Жеманная улыбка поблекла, и на его лице осталось лишь выражение искренней озабоченности, которое Сири никогда прежде на нём не замечала.

— Что, возможно, на этот раз они зашли слишком далеко, — промолвил он шёпотом. — Что они довели Эразмус до нищеты, поэтому могут позариться на какие угодно другие места. Может, даже покинуть нас, громко хлопнув дверью.

— «Хлопнув»? Что вы имеете в виду? — тихо переспросила Сири.

Но он решительно покачал головой.

— Простите, — быстро произнёс Блум. — Я не могу. Не могу рисковать и вызывать подозрения. Я в самом-то деле пришёл только для того, чтобы дать вам это… — Обычно очень ловкий и уверенный в себе, Блум замялся, добравшись до кармана своего пиджака, и извлёк на свет тоненький белый квадратик. — Это для вашего командира, но я проинформирован о том, что её сейчас нет здесь.

Сири взяла белый продолговатый предмет. Оказалось, что это нечто удивительное — листок настоящей бумаги, плотной, как холст, с оттиснутыми на нём словами.

— Просто приглашение на заседание Совета Почётных и Избранных Граждан. — Блум встал. — Группа ничтожных людишек, занимающихся ничтожными делишками. Впрочем, как и все остальные, — с горечью прибавил он. — Но было бы славно, дабы соблюсти приличия, если бы она пришла.

— Блум, — тихо произнесла Сири. — Если вы надеетесь, что я могу что-то выяснить, почему просто не скажете мне об этом?

Но Блум снова покачал головой:

— Не здесь. Я не могу.

— Это не опасно. Обещаю.

— Нет, — отрезал он. — Вы не знаете… вы не знаете, что они делают, с клерками, с вашей сетью… — Он внезапно замолчал. — Позже. Я скажу где.

Блум выпрямился, вновь обратившись в того самого любезно-обходительного старца, каковым сюда и вошёл, и удалился. Дверь захлопнулась с громким щелчком.

Сири стояла, уставившись ему вслед и вертя в пальцах оставленное им приглашение. «Так. Что ты об этом думаешь?»

— Думаю, лучше приступить к работе.

«Да. Я тоже».

 

Глава 19

ТЕРЕЗА

Я проспала двенадцать часов, несмотря на тот факт, что так называемая дверь не мешала проникновению голосов, а через кривое окно постоянно доносился крик длиннохвостых попугаев. Я пробудилась с ясной головой и сильнейшим ощущением голода.

Кто-то бросил моё снаряжение в дальний угол комнаты. Я получила истинное наслаждение от возможности переодеться в чистую форму и осчастливила свои ноги парой свежих носков. Потуже затянув пояс с кучей кармашков вокруг туники, я проверила, на месте ли то, что в них находилось.

Орри уже вернулся. Мои очки лежали рядом со снаряжением. Я подняла их и пристально вгляделась.

Там меня ожидали два сообщения от Дэвида. Я сглотнула и снова пристроила очки в поясной карман. Мне надо было позавтракать. Мне надо было начать контролировать ситуацию.

Я шла по коридору, и в моих мыслях многократно пронеслось слово — трусиха.

Сначала я отправилась в клинику, но Сири уже там не было. Сказали, что её отпустили на рассвете, потому что если она чувствовала себя настолько хорошо, чтобы измучить всех своим занудством, значит, с ней всё в полном порядке. Она догадалась оставить мне записку на обрывке какого-то листа.

«Если у полевого командира найдётся время после завтрака, могла бы она прийти в комнату 356, чтобы проверить диагностический компьютер?»

Ах, все радости раннего утра. И самая главная — моя раздражительность. Неужели моя выздоровевшая подчинённая не придумала ничего лучше? Я затолкала листок в поясной карман и направилась в обшарпанную столовую. Пересекая вестибюль, поймала себя на том, что мой взгляд блуждает из стороны в сторону. Спустя мгновение я осознала, что искала глазами Амеранда Жиро.

«Слишком рано», — пожурила я себя, свернув в столовую, находившуюся по левую сторону от меня.

Там было почти пусто. Лян нанял на работу много местных поваров и других сотрудников. Подсобные рабочие сновали взад-вперёд, убирая со столов после завтрака и накрывая их к ланчу. Сам Лян сидел за удивительно красивым столом, изготовленным из камня и переработанного пластика. Он был украшен резьбой и отполирован гладко, подобно раковине. На столе были разложены большие плоские подставки под горячее. «Именно так пахнет рай, когда попадаешь в него».

— Доброе утро, — сказал Лян. — Присядьте. Поешьте.

— Спасибо.

Еда была бесподобно хороша. И её было много. Рис, приправленный клубникой и малиной, яйца всмятку, поджаренные картофельные хлебцы, тушёные томаты, копчёная рыбка и, что доставило истинное наслаждение, бифштекс. Было не так много колоний, которым в условиях постоянной засухи удавалось с таким успехом выращивать свиней. Цыплята и утки тоже были на славу.

Лян откусывал небольшие кусочки от маленького тоста, чтобы поддержать компанию и послушать мой рассказ о том, что произошло в чёрном пространстве неба.

Когда я закончила, он вздохнул:

— Да, на это ушло не так много времени.

Я прищурилась, пытаясь смотреть ему в лицо и одновременно поглядывать на чашку, в которую наливала чай.

— На что?

— На то, чтобы вернулись стражи и ситуация обострилась.

— Вы сказали, что здесь царит жестокость и случаются похищения людей. И потом, здесь была Бьянка…

— Одно похищение. И уже давно. Мы старались поддерживать стабильные справедливые отношения с местными группировками. К слову, не без помощи капитана Жиро.

Я кивнула и поставила на стол заварной чайник.

— Приятно узнать об этом. — Я глотнула чаю из кружки. — Ой, боже! Это… настоящая гадость.

— Привыкнете, — сказал Лян, снова вздохнув. — Так его пьют местные. И вы правы — у нас есть некоторые проблемы, но это другой уровень. Контрабанда водой — серьёзный бизнес и связана с коррупцией в самых высших кругах. Это нечто большее, чем просто споры и перебранки над несколькими ящиками запасов, которыми мы в любом случае позволяем им завладеть.

— Понимаю. — Я отодвинула от себя керамическую кружку. — И это даёт нам новый повод для беспокойства.

— Тот факт, что кто-то пытается вас убить?

— Тот факт, что они не пытаются нас убить. Кто бы ни платил Капе, он хочет заполучить нас живыми и держать под своим контролем. Почему?

— Предположу, что вопрос риторический.

— Боюсь, что на данный момент именно так и есть. — Я опустила глаза в свою пустую тарелку, будто с удивлением обнаружила, что у меня пропал аппетит. — Что вы можете рассказать мне о произошедшем с Бьянкой Файетт?

Глаза Ляна сузились, превратившись в щёлки. Он сделал большой неторопливый глоток полуночно-чёрного чая. Мой мгновенный интерес сосредоточился на том, что Лян просто хотел доказать, что способен на это.

— Возможно, Бьянка Файетт очень хорошо умела услышать то, что ускользало от других, — сказал он. — Но здесь она представляла опасность для нашей деятельности. Что бы с ней ни случилось, более чем вероятно, что же произошло по её собственной вине.

Он подождал, не отводя взгляда, наблюдая, заденут ли меня его слова. Если бы не разговор с Берном, я бы обиделась.

— Вы действительно думаете, что её убили во время ограбления?

Он раздражённо пожал плечами:

— Может, так и было. Вы видели, каков мир за этими стенами. — Он кивнул в сторону внутреннего двора. — Бедность порождает жестокость. Между обливионцами и детьми Дэзл постоянно возникают проблемы и…

Лян смолк на полуслове и принялся изучать осадок на дне своей чашки.

— Почему вы не пожаловались? — спросила я. — На Бьянку?

Он с громким стуком поставил на стол чашку.

— Все постоянно спрашивают меня об этом. Вы имеете хоть какое-нибудь представление о том, как трудно подать жалобу на стражей?

Я глубоко вдохнула, чтобы удержаться и не нагрубить ему. Лян живёт здесь давным-давно, способствуя поддержанию стабильности в этих местах. Они стали его домом. Те люди, одетые в лохмотья, которые стояли во дворе в ожидании воды, были ему хорошо знакомы.

Я сконцентрировала внимание на важной части его заявления:

— Все спрашивают о ваших жалобах на стражей?

— Ну ладно, не все. Только вы и капитан Жиро.

Я нахмурилась:

— Он расследовал смерть Бьянки?

— Он был тем, кто расспрашивал меня об этом до вашего появления.

— Как расспрашивал?

Лян поведал мне о своём разговоре с Амерандом Жиро. Я поймала себя на том, что мне не нравился его интерес к Бьянке. Мне не нравилось то, что он был знаком и с Эмилией Варус, и с пиратом Капой. Мне не нравилось чувство, что я оказалась вовлечённой в самый водоворот событий, связанных с ним.

Я снова вспомнила выражение надежды в его глазах, и мне стало интересно, на что именно он надеялся. Я вспомнила, что, когда Жиро вернулся после того, как был похищен пиратом, которого знал он и знала Эмилия Варус, рядом с ним не оказалось его клерка.

Я потёрла глаза. Я пребывала в этой насквозь прогнившей системе чистых семьдесят два часа, и у меня уже возникла проблема со зрением.

Лян, прищурившись, разглядывал меня:

— Так что же, вам представилась возможность поговорить с послом Берном?

— Да, и он подаёт в отставку.

Лян застыл на месте. Моргнул.

— Хорошо, — медленно произнёс он.

— Вы должны знать: я здесь не только из-за Бьянки Файетт. Эразмус был классифицирован как чрезвычайно опасная горячая точка. Чем бы ни занималась координатор Файетт… это не обязательно ухудшило обстановку. Это один из установленных мной фактов. — Я встала. — Надо встретиться с моими людьми, потом мне понадобится кто-нибудь, чтобы показать место, где было найдено её тело.

— Хорошо, — снова повторил Лян, и я покинула его в раздумьях над произошедшим между нами разговором. Что-то во мне не желало облегчать ему жизнь, и, сознавая свою несправедливость, я просто ушла прочь.

Когда я добралась до комнаты 356, дверь отворилась от моего прикосновения, и я вошла. Сири сидела за своей прослушивающей станцией, держа руки на коленях. Глаза были закрыты очками, а с правого уха свисала золотая клипса. От очков и клипсы тянулись, извиваясь, чёрные провода, подходившие к тонкому серебряному предмету прямоугольной формы.

За несколько веков компьютерное шифрование сделало перехват передаваемых данных практически бесполезным. Шифры могли основываться на случайно выбранных, лишь однократно используемых ключах, символах числом два миллиона. И каждое передающее устройство могло производить исходное шифрование. Усовершенствование технологий вернуло шпионаж к его основам.

Здесь нашим союзником стала миниатюризация. Во время своего последнего пребывания здесь Сири обходила город со своим набором инструментов и, обладая умением много чего собрать и починить, как правило, приносила огромную пользу людям, не имевшим денег на оплату простого ремонта. Куда бы ни отправлялась, она монтировала систему из невидимых вблизи микрокабелей, подобных нитям паутины, соединяя их, превращая пёстро-мозаичную работу в действующую прослушивающую систему.

Официально нам было дозволено иметь только один передающий пункт и отпущен только один час в день, чтобы им воспользоваться, а потом можно было прибегнуть к нему лишь для связи с нашими кораблями в обитаемой зоне. Помимо этого мы больше ничего не были вправе передавать по беспроводной связи. Клерки могли и не понимать того, что мы отправляем, но могли сказать: передача данных имела место — и, располагая достаточным временем, определить местонахождение передающей станции. Они предупредили нас об этом. Но они не осознали и, надеюсь, до сих пор не осознают, что по-прежнему существует возможность опутать город паутиной подслушивающих устройств. Если, конечно, вы терпеливы. И конечно, искусны в своём деле.

Сири были свойственны оба этих качества. Она училась у Бьянки. И как бы глубоко Бьянка ни ошибалась, она всегда оставалась лучшей в своём деле.

Когда я шагнула через порог, Сири приподняла очки.

— Работа прежде всего. — Я жестом указала на окна. Освещение на улице мигало, как будто пронеслась гроза. — Твои действия как-то влияют на свет.

— Готово. — Сири стукнула по клавише на своей перчатке. — Но мне, возможно, придётся получить нечто вроде разрешения у городских властей и тому подобных структур.

— Как ты себя чувствуешь? — Я обошла стол и груды хлама, встала рядом с ней.

Жёлто-зелёный синяк зиял ярким пятном на её щеке, но выглядела она очень оживлённой. Более того, она, как ни странно, казалась весёлой.

— У меня болит голова, но я в порядке.

— Полагаю, система по-прежнему существует.

— Весьма удивительно, но это так. А отладка освещения на самом деле позволит мне протянуть новый кабель.

Я кивнула.

— Слышала какие-нибудь добрые вести этим утром?

— Нет ещё. — Сири нахмурилась. — Здесь что-то происходит. Ответ лежит прямо на поверхности, но я никак не могу найти нужную зацепку.

Она поглаживала пальцами поверхность передающего блока так, будто ласкала кошку.

Я сдвинула брови:

— «Что-то»?

Сири просто покачала головой:

— Жаль, но мне ничего не известно. Это в большей степени ощущение, чем знание. Но с тех пор, как я была здесь последний раз, кое-что изменилось.

— И не в лучшую сторону? — закончила за неё я.

Сири скривилась:

— Боюсь, так. Простите.

— Ну, поэтому мы и здесь, разве нет? — к слову сказала я. — Мы должны сфокусировать внимание на любых передвижениях, особенно на переменах, касающихся жизни в обитаемых зонах и вокруг них. И ещё — на вратах.

— Уже занимаюсь этим. А вам понадобится вот что. — Сири протянула мне миниатюрный накопитель. — Отчёты.

— Спасибо. — Я запихнула его в поясной карман.

— Сегодня утром у нас был посетитель.

Я удивлённо приподняла брови, а она поведала мне о своей встрече с Хозяином Дэзл.

— Так, я как нутром чувствовала. — Я провела рукой по волосам. — Выясни, что ему нужно, как можно быстрее. На медленные танцы времени нет.

Если у Бьянки был шанс что-то привести в действие, то это действовало бы до сих пор. Если бы можно было проследить сначала, с неё, с нас…

— Поняла, — ответствовала Сири. — Но если Блум действительно что-то знает, скорее всего, он не расстанется с этим просто так.

— У нас имеются средства. Действуй по своему усмотрению. Если понадобится некоторая сумма, мы найдём её.

— Да, мадам. — Сири снова опустила очки на глаза и устроилась на прежнем месте, вслушиваясь, вникая в сплетни и в дела власти. Я сразу же перестала существовать для неё.

* * *

Накопитель с отчётами жёг мой карман, пока я совершала обход. Мне надо было проверить на местах всех своих людей. Чудесным образом оказалось, что все с головой окунулись в свою работу, готовясь к нашему возвращению или к возвращению тех, кто был бы послан после нас. Ясмина и Дош уже глубоко погрузились в дела вместе с бухгалтерами Ляна, организуя распределение фондов, решая, что необходимо наладить, а что обдумать и пересмотреть. Доктора Гвин, казалось, вот-вот хватит удар: эразмианцы доставляли ей немало горя, утаскивая запасы с кораблей, припаркованных в обитаемых зонах. Я порекомендовала ей отправиться к Ясмине, чтобы та оплатила ей мелкие расходы. Лян знал, кого подмазать, или Амеранд мог знать.

Было 11:00 по местному времени, но Амеранда по-прежнему нигде не было видно. Я заставляла себя отбросить все волнения по этому поводу. Мне оставалось проверить ещё одного из моих людей.

Я вернулась в свою комнату. Там было удушающе жарко и стоял такой запах, о котором лучше было не думать, но я не открыла окно. Я подвинула кровать к порогу. Баррикада получилась низкая и хлипкая, но в моём распоряжении больше ничего не было.

Я села на пол и прислонилась спиной к стене. Достала из кармана очки и вставила накопитель на место у наушника.

При выполнении обычной миссии Виджей просто прислал бы мне зашифрованное сообщение, но в системе Эразмус это было невозможно. Клерки, с наибольшей вероятностью, засекли и отследили бы несанкционированный сигнал. Возможно, Виджей и Сири даже не встречались. Возможно, они употребили своё знание местности и организовали местечко для случайных встреч, чтобы их не видели вместе слишком часто. Или чтобы Виджей не рисковал своим прикрытием в случае появления рядом со мной. Но возможно, они и встретились ровно настолько, чтобы успеть обменяться взглядами, мимолётными прикосновениями рук. Всего на миг, чтобы увидеть друг друга и понять, что всё в порядке.

«Эта одержимость любовными отношениями твоей подопечной — вещь не вполне здоровая, Тереза».

Я дважды дотронулась до наушника, чтобы активировать накопитель. Свет перед моими глазами померк. Потом медленно стали прорезаться и свет, и краски, пока я не обнаружила, что стою под изменчивым освещением Дэзл. Здесь огни были слишком большими, слишком жёлтыми. А я слишком высокой, слишком мускулистой и слишком длиннорукой, да ещё испещрённой грубыми небрежными татуировками, которые соединялись и закручивались в узоры на моей коже.

Я была Виджеем Кочински и старалась работать на то, чтобы за мной закрепилась репутация плохого парня среди тех людей, кого местные звали праведниками. И как можно скорее.

Всё, что последовало за этим, была более или менее яркая и сжатая версия пребывания Виджея на Дэзл. Смонтированная из коротких сцен. Мелькали лица, какие-то имена, чтобы мне стало ясно, с кем и как он вступал в контакт. Глазами самого Виджея я наблюдала, как он стоял и бдительно следил за поддонами с провиантом. Стоял мрачный и угрюмый из-за того, что ему сделал выговор старший среди сотрудников гуманитарной миссии. И это произошло в первую же рабочую смену первого трудового дня. Той ночью, после смены, я промчался по городу, оценивая бары и клубы с дурной славой, располагавшиеся в основном на главных улицах. Сумел избежать одной драки, но не смог уклониться от другой. За мной гнались, меня били и бросили на землю в то время, как мужчина, с которым за минуту до этого мы вместе выпивали, наблюдал за происходившим с хитрой ухмылкой на лице.

Потом сцена снова изменилась. Я стоял, привалившись к стене или, возможно, к груде деревянных ящиков (их повсюду было великое множество), и наблюдал за приближением двоих мужчин. Оба были хорошо одеты, но их вид говорил о том, что они скорее гордятся своим богатством, чем получают от него удовольствие и комфорт. Они вышагивали важно и целенаправленно двигались в моем направлении. Виджей постепенно выпрямился.

— Простите-извините, — сказал Виджей, когда они остановились перед ним. — Я не могу позволить вам пройти, пока вы не предъявите разрешение на занятие торговлей.

Первому из мужчин было уже далеко за сорок. Его отличала слегка загорелая кожа и вьющиеся спиралью волосы, зачёсанные назад; их украшал ободок, сплетённый из медной проволоки. Его алую куртку покрывала серебряная чешуя, превращая её в чрезвычайно модный предмет бронированного туалета. Он покачал головой, глядя на Виджея.

— А ведь всего один день назад мы были такими друзьями, — сказал он. Лицо его при этом выражало глубочайшее сожаление.

Виджей посмотрел, прищурившись:

— Ты, что ли, Мик? Прости, не узнал тебя при ярком свете.

Улыбка того, кого он назвал Мик, не была радостной.

— Да, я. А это мой patri, Папаша Дарэ. Помнишь, я говорил о нём?

— Это-то я помню.

Глаза Виджея перебегали сверху вниз, внимательно оценивая Папашу Дарэ. Впечатление импозантного мужчины он не производил. Маловат ростом и толстый. От жары на бледном, щекастом лице с увесистым подбородком выступила испарина. На нём было надето богато украшенное пурпурное пальто, с нашитыми серебряными чешуйками, что, возможно, было модно, но они могли отразить удар ножа, подобного паре привязанных к его золотому, состоящему из звеньев поясу, и, по меньшей мере, замедлить скорость пули, выпущенной из оружия, похожего на пистолет, висевший в кобуре, перекинутой через его плечо.

— И что же понадобилось вам, джентльмены, на нашей транзитной станции в такое позднее время? — осторожно спросил Виджей.

Есть вещи, которые всегда неизменны. Там, где ценные грузы, там и воры. Там, где воры, непременно есть те, кто организует кражу и забирает себе львиную долю добычи.

Иногда, если вы осторожны, можете неплохо использовать эту грань человеческой натуры. Но надо быть чрезвычайно осторожным.

Улыбка Папаши Дарэ была ещё менее радостной, чем у Мика.

— Думаю, мы должны поговорить. Только я и вы, Эдисон.

— О чём мне с вами говорить? — Виджей опустил руки и едва заметно принял другую позу.

Готовность к драке.

— Ну, ну, — проворчал Мик. — На твоём месте я проявил бы вежливость. В нашем городе не так много мест, куда можно сбежать.

Виджей обдумал его слова, особенно приняв во внимание акцент на слове «нашем».

— А что, мне понадобится сбежать? Почему это?

— Потому что, вероятно, ты не очень сообразителен.

— Ээх. — Виджей прищурился. — Я достаточно сообразителен, чтобы понять: мне не нравится то, что происходит.

— А-а. Прекрасно. — Мик одарил его мгновенной белозубо-широкой улыбкой. — Я говорил тебе, что мы могли поговорить с Эдисоном, не так ли, Папаша Дарэ? Может, он просто не знает. В конце концов, он приезжий. Наверное, ему никто не сказал, что если он хочет заниматься здесь бизнесом, то должен договориться с нашей семьёй.

— С вашей семьёй?

Улыбка Дарэ стала коварной.

— Ты же не думаешь, что Кровавый род — единственная семья во Вселенной? Ты даже не имеешь представления о том, сколь многочисленна моя собственная семья.

Его угрозы не отличались ни изысканностью формулировки, ни оригинальностью. Но угрозы обычно имеют действие.

И этот раз не стал исключением, судя по тому, как Виджей шумно сглотнул и раздался его слабый и нерешительный голос:

— Как же я глуп!

— Верно. — Дарэ дотянулся до Виджея и похлопал его по руке. — Очень верно, Эдди. Как же ты глуп! И как собираешься с этим справиться?

Виджей вздохнул:

— Послушайте, я собираюсь отдать вам вот это. — Он засунул руку под рубаху и извлёк на свет гибкий экран. Развернул его. Странный жест, но проделанный исключительно для того, чтобы дать мне возможность взглянуть на него.

Это была декларация с номерами поддонов и соответствующими кодами доступа. Если они показали её людям Ляна, то эти двое могли завладеть одной из партий гуманитарных грузов. Коды указывали на то, что это в основном были медикаменты, но также и несколько контейнеров со льдом, который я надеялась неплохо продать на местном чёрном рынке.

Дарэ принял декларацию, одобрительно кивнув, и протянул её Мику. Мик внимательно просмотрел документ перед тем, как сунуть его в карман куртки.

— Вот. Разве я не говорил, Папаша? Эти соларианцы — очень рассудительные, цивилизованные люди. Поистине приятно иметь с ними дело.

Папаша Дарэ кивнул.

— Будь чист и честен, Эдди, — сказал он Виджею. — Мне не хочется приходить сюда во второй раз.

— Буду, — ответил Виджей. — Пока не…

Мик спокойно и медленно повторил:

— Пока не?..

— Пока вы и я, возможно, не заключим сделку.

Дарэ, вздёрнув курносый нос, свысока взирал на Виджея, что, по сути, с учётом разницы в росте было неплохой уловкой.

— И какого же рода сделку нам может предложить рассудительный цивилизованный соларианец?

Виджей пожал плечами:

— Итак, я этот рассудительный, цивилизованный соларианец, и я увяз в этой дерьмовой работе, а после окончания трудового дня я нелюдим и замкнут, потому что ненавижу своё собственное лицо, да и лица всех остальных не особенно мне нравятся. Может, я хочу найти выход из положения, за исключением того, что признаю овладение кораблём с переходным двигателем идеей действительно дурацкой.

Брови Дарэ взлетели вверх, обозначив глубокие морщины у него на лбу.

— Ты удивляешь меня, Эдисон. А я-то подумал, что тебе яйца уже при рождении отрезали.

Виджей хихикнул. Никогда не слышала, чтобы он издавал такой мерзкий звук.

— Ну да, такое многим достаётся.

— Ладно. — Дарэ кивнул Виджею. — Ладно. — Он кивнул Мику, который кивнул ему в ответ, и я смогла увидеть, как при мысли о наживе заблестели его глаза. Здесь пахло шантажом и вымогательством. А у него на такие вещи нюх был безошибочный. — Мне надо будет кое-что обдумать. Как это часто происходит, открываются новые рынки. Может статься, нам понадобится пара новых рук. — Дарэ снова похлопал Виджея по руке. — Будь паинькой, и, если появится работёнка, которую я сочту подходящей для тебя, Мик даст знать.

— Спасибо.

— Паинькой, Эдди. — Дарэ погрозил ему пальцем. — Больше никакого бизнеса.

Сложив на груди руки, Виджей поклонился. Картина величаво-горделивой покорности.

— Конечно нет, сеньор Дарэ, пока вы не разрешите.

Дарэ просиял:

— Рассудительность. Цивилизованность. Именно это мне нравится в ваших праведниках. Никакой суматохи. Никакого хвастовства и бесполезной траты времени. Никаких простите-извините. Только дела.

Дарэ и Мик зашагали прочь через закоулки и повороты транзитной станции. Несомневающиеся и небоящиеся. Оставшись один, Виджей глубоко-глубоко выдохнул и снова тяжело привалился к стене.

Я сняла очки. Виджей уже ввязался в самую гущу событий. Это хорошо. Теперь вопрос состоит в том, насколько быстро он продвинется в них. Я взглянула на часы. Так, провела за просмотром чуть больше двух часов, никем не обеспокоенная.

Амеранд до сих пор не появился. Я посмотрела на дверь. Посмотрела на свои очки. Закусила губу, водрузила их на место и снова установила соединение.

Комната потемнела, потом посветлела, и я оказалась дома. Я была в кабинете Дэвида, в который сквозь окна струился свет ноябрьского солнца. Он освещал угловой рабочий стол и полки, уставленные старинными книгами и огромными томами, и самого Дэвида.

Сладкая боль разлилась по телу, и моя рука непроизвольно потянулась, чтобы коснуться Дэвида.

— Привет, Тереза, — сказал он тихо.

— Привет, — прошептала я звучавшему в записи голосу, зная, что никто не услышит меня.

— Я не собирался делать этого. До тех пор… пока не понял наверняка, что именно хочу сказать. Но сейчас я не думаю, что когда-нибудь… узнаю наверняка, то есть… — Он остановился и посмотрел в сторону окна. Прибрежные скалы были облеплены снегом, по серой воде медленно пробегала рябь.

Я едва дышала. «Ты хочешь бросить меня. Ты хочешь бросить меня, и я не могу тебя винить, потому что сама уже бросила тебя».

— Я не принимал никаких грандиозных решений, если ты именно об этом сейчас переживаешь, — продолжал Дэвид. — Я продолжаю пытаться, и ничего не приходит. То я думаю, что пора покончить с этим, начать новый цикл, а тебе позволить… делать всё что угодно там, где ты пребываешь теперь. То решаю броситься вслед за тобой.

Он тихо про себя рассмеялся, но не улыбнулся.

— Глупо, да? Пройти через всё это, чтобы просто сказать: я по-прежнему не знаю, чего хочу. — Он снова повернулся лицом к камере. — Но я так скучаю по тебе, Тереза.

Дэвид коснулся края своего стола и исчез.

«Я тоже скучаю по тебе, Дэвид. Очень». Мои щёки были мокрыми от слёз. Я вытерла их.

Поскольку я не давала никакой другой команды, перед моим взором вновь стало светло, и это означало, что сейчас я увижу второе послание.

Опять Дэвид, сидящий в своём кабинете. Ночь, и горит всего одна лампа. Окна позади него — едва мерцающая чернота.

— Сегодня получил твоё сообщение, Тереза, — сказал он мне. Мучительная вспышка надежды. — Клянусь Господом и всеми Его Пророками, мне действительно, действительно жаль. Хотелось услышать от тебя совсем другие слова. Слова расходятся с прежними обещаниями.

Я вздрогнула и закрыла глаза, но я не могла отгородиться от его голоса.

— Я беру отпуск и уезжаю в Берлин. Проведу какое-то время с детьми. Ты можешь искать меня там, но только когда вернёшься. — Пауза. Такая долгая, что я почти решила, что на этом послание заканчивается. Приоткрыла глаза. — Было ли хоть что-то реальным для тебя, Тереза? — прошептал Дэвид. — Хоть какая-то часть нашей жизни вместе была реальной для тебя?

Раздался щелчок. Тишина. Если бы я открыла глаза, то оказалась бы совершенно одна в совершенной темноте.

Я сорвала с себя очки. «Чёрт подери, о чём ты думал, посылая это?» Я вопрошала, не уверенная в том, что хотела получить ответ от самой себя или от Дэвида, где бы он ни находился. Я сознавала, что хотела рассердиться на него за эти глупые, безвольные слова. За то, что он заставил меня плакать, заставил бояться. И всё это на полпути к выполнению моей миссии. Я никогда не позволяла себе думать о доме, исполняя свой долг. Никогда не думала ни о чём, кроме работы.

Раньше у меня ничего и не было, кроме работы. Я никогда в самом деле и не хотела ничего другого. Но тогда у меня был Дилан, была Бьянка и осознание того, что я прекрасно справляюсь с тем, что делаю.

А теперь… теперь у меня пустая комната и полный сумбур в душе. И Бьянка оказалась предательницей. И непонятно, кому доверять. И Дэвид даже не знает, бросает он меня или нет.

Всё сразу. Я не могла спокойно сидеть. Не могла думать об этом. Не могла стать другой. Мне надо было оставаться полевым командиром. Надо было выбраться отсюда, найти Амеранда Жиро и узнать, кто он на самом деле и чем занимается. Надо было найти Эмилию Варус. Надо было протянуть связующую нить от происходившего здесь к происходящему на Фортресс и понять, почему всё это происходило.

Я запихнула очки обратно в чехол, ногой подтолкнула свою импровизированную кровать назад, к стене, с такой силой, что она зашаталась и подпрыгнула, и направилась вниз по лестнице, в вестибюль.

Местные и сотрудники гуманитарной миссии занимались сортировкой, потонув в болтовне и аромате представителей рода человеческого, лишённых достаточного количества воды и пребывающих в антисанитарных условиях. Чувствуя себя маленькой и потерявшейся, я двинулась к мужчине, расположившемуся у двери, своего рода администратору, и спросила, не появлялся ли тут капитан Жиро и не оставил ли мне сообщение.

Он моргнул, взглянув для меня, будто пытался понять, но прежде, чем он успел хоть что-то сказать, нас прервали.

— Пардон-пардон, сеньора? — Старик с задубевшей кожей и впалыми щеками шагнул мне навстречу. Он был лысый и бледный, но мышцы его предплечий, вырисовывавшиеся под аккуратно заштопанным синим пиджаком, оставались по-прежнему крепкими. — Ищете капитана Жиро? Мне кажется, я ищу вас. Я — Финн Амеранд Жиро. Капитан Жиро — мой сын.

Признаюсь, я уставилась на этого иссохшего, морщинистого человека. Годы были безжалостны к нему, но я заметила сходство с сыном: тот же овал лица, та же необыкновенная глубина взгляда.

Покопавшись в памяти, я извлекла из неё нужные, соответствующие случаю слова:

— Мне приятно познакомиться с отцом моего друга.

Он поклонился:

— Я послан, чтобы отыскать вас.

— У вас для меня что-нибудь есть?

Зачем было Амеранду посылать своего отца с таким поручением? Мне и так стало ясно, что доверие друг к другу — это как раз то, чего недоставало эразмианской службе безопасности.

— Нет. Пардон-пардон. Только новости. — Финн Жиро выпрямился. — Моего сына допрашивают. Его клерк мёртв.

 

Глава 20

АМЕРАНД

Моё первое движение после того, как я шагнул с борта на портовую площадь, — глубокий вздох.

Второе — взгляд. Мне надо было видеть, кто пришёл встречать нас.

Пришлось чуть ли не отпрыгнуть назад из толпы праведников, которые окружили Терезу и координатора Байджэн. На первый взгляд могло показаться, что Лян притащил с собой добрую половину своих сотрудников и абсолютно всех докторов. Я слышал, как капитан Байджэн сначала протестовала, потом ругалась, когда они усадили её в ближайший драндулет, чтобы хорошо осмотреть.

Тереза, округлив глаза, взглянула на меня, а после повернулась спиной. Я даже не позволил себе кивнуть ей. Мне пришлось предстать пред очами командира Баркли и полудюжины клерков, но среди них не было Хамада. В моём пустом животе поселился страх.

Не обратив на меня никакого внимания, четверо клерков заспешили к кораблю. Командир Баркли сложил руки за спиной. Я отчётливо представил себе, как они были крепко сжаты в кулаки. И зубы явно были стиснуты.

Я устал как собака. За спиной раздавались ругань, смех и бесконечные вариации одного и того же вопроса:

— Вы уверены, что с вами всё хорошо?

Меня душила зависть. Она же лишила меня смелости хотя бы просто взглянуть на праведников.

— Мне требуется ваш рапорт, — сказал командир Баркли. — Даю вам минуту собраться, взять себя в руки и явиться прямиком в мой офис.

Я поклонился:

— Да, командир.

Отвернувшись от него, я оказался лицом к лицу с Терезой Дражески. Командир Баркли отвесил ей поклон, она в ответ проделала то же самое. Потом командир удалился посовещаться с клерками, но, подозреваю, он не слишком далеко отошёл, потому что Тереза продолжала бросать взгляды через моё плечо.

— Что собираетесь делать? — спросила она.

Я вздохнул. Перестать думать об этом. От самой мысли перестать думать об этом скука волной накатывала на меня. Но мы стояли на земле, нас окружали клерки, а за моей спиной был Баркли. Драгоценное мгновение в черноте небес кануло в вечность.

— Первое, что я собираюсь сделать, — проверить, найден ли Капа службой безопасности. — Я нахмурился. — Или сначала попались те, кто его послал.

«Мы могли бы доставить Капу обратно живым». Помню, как думал: «Они не прикончат его. Это моя работа». Он послужил, как и хотел, Кровавому роду, но впутал меня и Эмилию. И его предательство выжгло чёткую мертвенно-бледную полосу в череде моих мыслей.

— Есть какие-нибудь идеи по поводу того, кто их послал?

Я пожал плечами:

— Можно насчитать с сотню. — Я увидел город, который распростёрся внизу, под площадкой для обозрения: разбитый, загнивающий город, который напоминал мне вечный, бесконечно прекрасный дворец, когда впервые, прищурившись, я смотрел на его постепенно тускнеющие огни. — Вы представляете ценность во многих отношениях.

Она грустно улыбнулась:

— Всегда приятно чувствовать, что кто-то нуждается в тебе.

Она колебалась. Не знала, как продолжить, пыталась следить, не подслушивают ли нас, боясь навредить мне в разговоре. Было очень странно наблюдать, как кто-то прилагает усилия к тому, что для меня так же просто, как дышать.

В конце концов всё, что она произнесла:

— Вы поможете?

Я кивнул:

— Да, как сумею. Но вам необходимо знать… — Я облизнул губы. Это было то, о чём я не позволял себе даже думать. — Я допустил, чтобы мой корабль захватили контрабандисты. Меня могут отстранить от выполнения служебных обязанностей после грядущей встречи с командиром.

«Я могу попасть в долговое рабство и никогда не выбраться из него. Придётся найти способ рассказать ей или рассказать Эмилии… Где Эмилия?»

— Я понимаю, — говорила Тереза. — Если я в силах помочь…

— Спасибо. — Я прервал её, вытягивая шею и пытаясь разглядеть в толпе праведников, стражей и клерков белые одежды. Но я ничего не видел. Эмилия испарилась. — Но возможно, и нет.

— В любом случае обещайте, что объявитесь и отыщете нас.

Я кивнул:

— В любом случае обещаю.

— Благодарю.

Тереза отвернулась от меня, а я — от неё. Мы оба замолчали, будто утратили интерес друг к другу. Единственное, что мне оставалось, — это пересечь пространство портовой площади. Над головой зияла чернота, пропуская лишь отражённый свет с Фортресс. Мне в затылок бил свет сияющих лун. Я позволил двум клеркам идти за мной по пятам и не позволил себе проявить никаких признаков беспокойства.

Эмилии по-прежнему нигде не было видно. Будто она исчезла или её похитили. Нет, она работала на Кровавый род, на Великого стража. Они не стали бы просто так поручать ей что-нибудь.

Она работала на Великого стража и слышала каждое слово, сказанное мной Терезе Дражески.

Нет, снова подумал я. Эмилия не выдала бы меня. Ничего подобного. Это было невозможно. Мы вовсе не так относились друг к другу. Я делал для неё всё, что мог, а она — для меня. И если иногда можно было делать больше, всё равно это ещё не являлось причиной выдавать меня.

Она не была похожа на Капу.

На дальней стороне площади располагались туалетные комнаты. Я протянул старому сторожу у входа мятые бумажные деньги, и он впустил меня вовнутрь. Клерки, в непосредственной близости, проследовали вслед за мной.

Я справил нужду в фильтр-туалет. Протёр руки, шею и лицо очищающим средством, соскрёб его, но лучше себя так и не почувствовал. Клерки молча наблюдали за мной. Двое мужчин. Один — стройный и утончённо-изящный, вроде тех, что в детстве испытывали недостаток питания и так никогда и не наверстали упущенного. Другой, бледнолицый, от ботинок до лысины — сплошные мышцы. Глаза их смотрели настороженно-внимательно, заинтересованно. Оба клерка метали взгляды туда-сюда, будто могли увидеть (или услышать) больше, чем я. Я снова подумал о том, какие слухи ходили об их организации. Неужто они и правда получали рапорты прямо через ушные хрящи? Это было вполне возможно. Идея вызвала у меня непреодолимый интерес. Я бросил скребок и полотенце в мусорное ведро, чтобы старик убрал всё это.

— Где Хамад? — спросил я.

Стройный и утончённо-изящный аж подпрыгнул. Я наблюдал, как он старается сконцентрировать на мне своё внимание.

— Он где-то выполняет временное поручение. — Его голос звучал неотчётливо и хрипло. — Ожидается, что он вернётся к выполнению обязанностей здесь.

— Вы вместо него?

Клерк-чурбан быстро моргнул:

— Это ещё не решено. Вы закончили, капитан Жиро?

— Да.

Я повернулся к двери. Хамада и раньше куда-то отправляли — выполнять временное поручение. Клерки, как и мы все, подвергались опросу после выполнения задания, проходили переподготовку и предупреждались обо всех ограничениях, которые их сдерживали в определённых рамках. После нескольких раз мне удалось, в большей степени, не беспокоиться по этому поводу. Но сейчас всё было иначе. На этот раз я действительно совершил нечто.

Конечно, они ничего не услышали. Не могли услышать. Не существовало никакой возможности для того, чтобы Капа вывел из строя все средства безопасности полёта и оставил камеры включёнными.

Не существовало возможности что-либо услышать, если только Эмилия не рассказала им.

Но, несмотря на то что мой разум был заполнен мыслями об Эмилии, часть его активно занималась подсчётами: как содержание двух клерков скажется на росте моего долга. Вот что сделали со мной десять лет работы в службе безопасности.

К тому времени, когда я добрался до Ап-скай Стэйшн, по моей спине тонкими струйками лился пот. Я прошёл по обшарпанным коридорам к офису командира Баркли. Мы миновали целый рой клерков, трудившихся в тишине. Я бросил в их сторону столько взглядов, насколько у меня хватило смелости, отыскивая глазами форму Хамада и задаваясь вопросом, до какой же степени плохи мои дела, что даже его присутствие показалось бы мне приятным и успокаивающим.

Когда мои новые клерки и я вошли в офис, мы нашли командира Баркли, пребывающего в полном одиночестве. Он стоял у окна, рассматривая Ап-скай-парк. Снаружи как раз в этот момент мигнул свет. Он жестом указал мне на стул у стола с полным графином воды на нём. Я выпил две чашки слишком поспешно для того, чтобы проявить учтивость, но моё горло полыхало, и я не собирался упускать свой шанс промочить его.

Баркли наблюдал за мной, не говоря ни слова, пока я не поставил чашку на стол.

— Что произошло? — просто спросил он.

Я чувствовал присутствие клерков за своей спиной. Клянусь, ощущал на себе их взгляды, скользящие вверх и вниз. Я оставил это без внимания и дал такой банальный и основанный на фактах отчёт, на какой оказался способен: как мы засекли корабль Капы, как преследовали его и захватили и как всё пошло не так.

Баркли слушал, нахмурившись. Его тёмные густые брови низко нависли над глазами.

— Он был вам знаком?

Вот оно. Я знал, что он спросит. Не мог не спросить.

— Мы выросли вместе на Обливионе и во времена массовых волнений были вместе.

— А потом в академии.

— Да.

«Сохраняй спокойствие, — приказал я себе. — Держи себя в руках. Пусть задают вопросы. Не говори ничего лишнего».

— Он объявился снова всего несколько дней назад?

Конечно, конечно. Никаких эмоций на лице.

— Да.

— И вы не подумали о том, что это стоило довести до чьего-либо внимания. — Мой командир сердито взглянул на меня. У меня было такое чувство, будто он пытался что-то сказать мне. Эта мысль билась в моём мозге, но я не мог ничего понять. Между нами никогда не было взаимопонимания. Мы и не стремились к нему.

— Он сказал, что его работа оплачиваема и законна. Я поверил. Я ошибся.

Я так устал. Я так хотел домой. Знал ли отец о том, что все идет не так? Где Эмилия?

Баркли долго смотрел в окно, не переживая теперь о том, увижу ли я за его спиной руки, сжатые в кулаки.

— Потребуется ваша помощь с уцелевшим двигательным отсеком, — произнёс он. — Клерки желают тщательно обыскать и осмотреть его, чтобы понять, как далеко могут зайти пираты в нарушении протокола безопасности. Если вы вносили изменения в команды, вы должны продемонстрировать им всё, что вы делали.

— С почтением, командир, — сказал я. — Будет непросто метаться между Обитаемой зоной 1 и выполнением обязанностей, связанных с праведниками.

— Некоторое время отсек будет находиться здесь.

Я достойно встретил безучастный взгляд Баркли. Сердцевина корабля — действующий ГПД-двигатель — был невероятно желанной добычей. В Руководстве полётами он был бы классифицирован как крайне опасный, но, если кому-то удалось бы осмотрительно воспользоваться обстоятельствами, если бы кто-то знал, к каким именно людям обратиться, какие именно документы подкорректировать и отправить, его потенциальная стоимость превысила бы сумму среднегодового долга. Особенно если бы этот кто-то имел доступ к нужным людям в среде клерков.

— Да, командир, — сказал я.

Я поймал себя на том, что опять вопрошаю себя о том, куда подевался Хамад. Баркли мог добиться от него оказания услуги, чтобы позволить ему сохранить свою должность здесь.

Я коротко кивнул в знак согласия. Если Баркли хотел продать сокровенную часть корабля с аукциона, мне это было безразлично. Если Хамад участвовал в этом деле вместе с ним — не моё дело. В первую очередь я хотел узнать, на что Капа успел наложить свою лапу.

Баркли снова напустил на себя сердитый вид, пытаясь ещё раз заставить меня понять значение его молчания. Я просто оглянулся назад. Вспомнил. «Я устал. Я проголодался. Отпустите меня домой».

— Свободны. Ночь в вашем распоряжении, пока вы не потребуетесь клеркам.

— Спасибо, командир. — Я отвесил официальный поклон, получил в ответ пренебрежительный кивок и ушёл. Мои новые клерки — за мной по пятам.

У меня должен был вызвать подозрение тот факт, что они не понизили меня в чине. Но не вызвал. Я предположил, что у командира Баркли нет достойной замены. Все те годы, что я не причинял никаких беспокойств, следовал приказам и поддерживал беспокойства, доставляемые обливионцами, на приемлемом уровне, принесли свои дивиденды.

Вот что делает с вами надежда, когда она вам непривычна. Очень похоже на опьянение. Вы не осознаёте, какой вред себе причинили, пока не проявятся все последствия весёлого кутежа.

Я стремился найти Эмилию. Должно быть, это жестоко и бесчеловечно — натравить на неё Капу. Мне хотелось убедиться, что с ней всё в порядке. Но я был на пределе. Надо было отдохнуть, поесть. Рассказать отцу о том, что случилось.

Надо было найти способ сообщить ему, что я бросил свой жребий и мне выпало остаться с Терезой и праведниками. Я старался вообразить, что он скажет, но не мог. Я даже не мог сформулировать свою мысль.

И ещё надо было разузнать, что замышляли за моей спиной оперативные сотрудники на моём участке. Они были не более порочны и продажны, чем обычно, но далеко не каждый из их числа выхватил бы нож при мысли о том, что появилось местечко получше, и спина любого превратилась бы в мишень.

А у нас сейчас не одно вакантное место, а два. Перед моим взором промелькнули образы Кешема и Леды, рухнувших на корабельный настил, когда остатки жизни вытекали из них вместе с последними каплями крови.

Это уже слишком. Я потёр глаза костяшками пальцев и попытался думать. Обернулся к моим новым клеркам:

— Хоть один из вас может сказать…

Но ни одному из них не было до меня дела. Они оба в изумлении смотрели куда-то вверх. Я проследил за их взглядами. Сначала я увидел лишь фигуру в чёрном, которая неслась по наземной пешеходной дорожке, маневрируя среди других прохожих, прокладывая путь сквозь толпу. Человек бросил взгляд вниз и увидел меня, пристально глазевшего на него.

Хамад. Хамад, который мчался по мосту как сумасшедший.

— Капитан! — закричал он. — Капитан!

Я не знал, что делать. Я наблюдал невозможное: клерк, мой клерк, в слепой панике. К тому времени, как я обрёл способность двигаться, парочка, шедшая позади меня, оказалась далеко впереди. Оба бежали, карабкались по приставным лестницам, стремительно взлетали на быстро пустеющие мосты. Никто не хотел это видеть. Никто не хотел находиться поблизости.

Хамад заметил их приближение. Он кинулся назад, прочь от себе подобных.

Он посмотрел вниз, туда, где стоял я, взиравший на него с открытым ртом. Они почти догнали его, двигаясь слаженно, как машины.

Хамад постоял там с минуту, наблюдая, как они подбираются ближе. Потом перелез через перила и, прыгнув, опрометью бросился по направлению ко мне. Его пальто развевалось на ветру, когда он падал. Руки распластались. Огромная чёрная птица, кинувшаяся вниз за своей добычей.

— Держите его! — закричал кто-то.

Я метнулся навстречу, хватая воздух, и каким-то образом поймал его за руку. Даже в условиях нашей слабой гравитации я чуть не вывихнул плечо, сильно ударился рёбрами о перила, и меня пошатывало. На мгновение боль ослепила меня, но я проявил твёрдость.

— Капитан, — задыхаясь, выдавил Хамад. — Они используют вас.

— Хамад, поднимайся, ты что, утратил рассудок?

Клерки сменили направление. Теперь они бежали к нам. Я увидел их. Хамад тоже.

— Они используют вас, чтобы завершить создание новой организации. — Он обвил перила свободной рукой. Это было место скрепления. Оно не выдержало. — Бегите. Праведники пока ещё могут спасти вас.

Они почти добрались до нас. Хамад собрался с духом. Занёс ногу. Я пытался втащить его обратно. Но он выгнул спину, резко оторвал руку и упал.

Слабая гравитация или нет, законы инерции и камни внизу оказались непреодолимы. Слишком много для человека. Его голова с жутким хрустом разбилась вдребезги.

Люди кричали. Потом я сумел пошевелиться, потому что там, внизу, находилось мёртвое тело, а это вдруг напомнило о работе.

Он был моим клерком.

Я оказался внизу раньше двоих вновь прибывших. Опустился на колени рядом с Хамадом. Его череп был раздавлен, кругом разбрызгались кровь и мозги. Руки распластались, обнажённые, пустые, в луже крови. Его глаза, трепеща, закрывались, потом открывались и закрывались снова.

В следующее мгновение меня оттеснили, и в поле моего зрения оказались не два новых клерка, а куча других — десять или даже больше. Они окружили тело Хамада. Сплошной чёрной стеной. Я слышал их бормотание. Я увидел одного, стройного, который раньше следовал за мной. Он поднял голову, взирая на весь мир подобно напавшей на след змее. Повернул голову и устремил на меня взгляд.

Он высвободился из тёмной толпы своих собратьев и подошёл ко мне. Я сидел, не в состоянии сдвинуться с места, слишком ошеломлённый. Клерк протянул мне длинную, узкую, изящную руку. Я сглотнул. Ухватился за неё. Позволил себе подняться на ноги.

Я был в дюйме от него и смотрел прямо в его глаза. Они были ужасно яркие, и взгляд их сосредоточился на моей особе. Человеческому существу не следует быть столь бдительным и настороженным, чтобы концентрироваться на мельчайших деталях. В его блестящих глазах было что-то маниакальное, в то время как лицо оставалось крайне безразличным и невыразительным.

«Они используют вас… Бегите. Праведники пока ещё могут спасти вас».

— Если вы хоть словом кому-то обмолвитесь об этом, нам станет известно, — произнёс он безликим голосом, отворачиваясь от меня.

Вместе клерки подняли разбитое тело Хамада и унесли его прочь.

Когда они проходили мимо людей, те отворачивались, чтобы не смотреть.

 

Глава 21

СИРИ

Люкс возвышался над головой Сири, как гигантский каменный цветок. Крыша его была намного шире фундамента, а тень накрывала улицы на многие кварталы кругом. Останки богатств и изобилия внушительных масштабов, подобные трупу великого короля.

Пешеходы, которые протискивались мимо неё, представляли собой разношерстное сборище — не самые низы населения Дэзл, но совершенно определённо и не сливки общества. Все они взирали на неё с тревогой. Сири надела форму, и оружие было при ней, поэтому она выделялась в толпе. Они не знали, кто она, или им не нравилось, кто она, или они не могли придумать, как использовать ту, кем она была, в своих интересах. Сири почувствовала зуд за правым ухом.

«Здорово, что мы захватили с собой оружие».

— Да.

Если там когда-нибудь были двери, выходившие на улицу, то с тех пор минуло долгое время. Свободный вход был непродуманно и небрежно увеличен, а вернее — прорублен.

«Это для того, чтобы что-то выпустить или что-то впустить?» — раздумывала Сири, барабаня кончиками пальцев по разбитому камню.

— Полагаю, и для того и для другого.

Когда-то в прошлом вестибюль Люкса открывался наружу во всех направлениях. Цветок венчал песочные часы, изогнутые книзу и кверху. Иллюзию окон создавали экраны, но сейчас они почти потухли и едва мерцали, уступив место стробоскопическим источникам света, что практически повсеместно на Дэзл вносило сумятицу и приводило в замешательство. Сири бросила беглый взгляд на высокое чёрное небо над головой и играющую яркими бликами сферу Ризетри с Луной-3, только что оказавшейся в поле зрения. Она опустила голову и посмотрела на ряды широких ступеней, напомнившие о доме в Версале, и разглядела скудные остатки строго симметрично разбитого сада. Фонарные столбы стояли, как неживые стражи, над древними штабелями хвороста и веток. Иссохшие, как бренные останки. Иссохшие, как сама смерть.

«Какого чёрта Блуму понадобилось встречаться с нами именно здесь? — Сири закашлялась и постаралась дышать неглубоко, через нос. — Если мы попадём в засаду, Тереза меня убьёт».

— Тогда ей следует прибыть на место, чтобы отдать приказ о подстраховке. — Слова Шона прозвучали эхом в ответ на слова, которые Сири обронила по дороге к выходу в главную дверь. Она не потрудилась ответить ему. Ей было приказано довести до конца дело с Блумом, а Блум попросил её о встрече.

Она не могла не признать, что временное избавление от присутствия на подслушивающем посту и бесконечно звучавшего шёпота внесло в её жизнь определённую живость и разнообразие. Иначе можно было сойти с ума. Она слышала голоса. Она была уверена в том, что слышала именно голоса. Но ей было трудно сконцентрироваться на них, и, что ещё более странно, она не могла не обращать на них внимание. Как она ни старалась, всё равно продолжала их слышать.

На полпути к Люксу ей казалось, что она по-прежнему слышит их, шёпоты, пробивающиеся сквозь голоса, и звуки окружающего её города. Она пыталась убедить себя, что это нелепо и смешно, но мысль о них никак не покидала Сири.

Проблема состояла в том, что и Шон слышал то же самое.

Это было абсолютно нелогично и нерационально — и для неё, и для него, и она чувствовала, как его замешательство потихоньку передалось её рассудку, что только ухудшило положение дел. Едва заметная тропинка была протоптана в пыли, и Сири последовала по ней до того места, где дорожка сворачивала налево. Точка между лопатками, как раз под оружием, причиняла боль.

— Всё в порядке, — сказал Шон, слова которого прозвучали практически нормальными где-то в дальних закоулках её разума. — Мы вместе впутались в это дело.

«Тогда почему мы не вместе выпутываемся из него? Где-то должен быть выход». Они остановились перед серебристой колонной, в подножии которой была пробита пара дверей, а на них было вытиснено слово «лифт» с помощью примерно пятидесяти систем письма. Каждая надпись дружелюбно светилась синим огоньком.

— Не так уж и плохо. Чувствуется мощь, и лифт, судя по всему, в исправном состоянии.

Блум назначил встречу на двадцать седьмом этаже. Сири обвела взглядом глухие развалины. Если бы здесь была лестница, её бы пришлось искать и, возможно, потерять впустую кучу времени, учитывая масштабы этого места.

Будто откликнувшись на её мысли, распахнулись двери лифта, и перед Сири предстала (о, блаженство!) совершенно непыльная кабина. Она ступила внутрь. Двери закрылись. Кабина вздрогнула, опустилась на полдюйма вниз (о, ужас!), а потом медленно поползла вверх. Когда она, скрипя, собиралась остановиться, опустилась снова. На этот раз на добрых полфута, прежде чем дёрнуться и опять подняться. Двери открылись, и Сири выпорхнула на крытый черепицей пол лифтового холла.

Перед ней раскинулся красный ковёр, обрамлённый алой бархатной тесьмой. Он был такой же изумительно чистый, как и кабина лифта.

«Где я видела это раньше?»

— Если ты видела это раньше, то до моего появления.

Сири повернула своё оружие, взяв его на всякий случай на изготовку, и прошла по ковру к арочному проёму, завешенному алым бархатом. Она откинула полотно в сторону и мгновенно узнала место, открывшееся её взору.

Театр. Пространство перед ней было заполнено древней, но великолепно сохранившейся авансценой, выгнувшейся дугой. Картину довершали тяжёлый бархатный занавес и рампа. Над головой парили живописные фрески, а на алых стенах блестели причудливые золотые узоры. Сири с удивлением разглядывала всё это, пока шла вперёд, но рука её лежала на оружии.

— Узрите! — раздался из темноты голос Блума. — Величайший из всех дворцов!

Огни рампы вспыхнули, на мгновение ослепив её. Когда к Сири вернулось зрение, Блум прошествовал из-за кулис и спустился по ступенькам.

— Координатор Байджэн. — Он встретил Сири на середине прохода между рядами и сжал её руки в своих, идеально обтянутых белыми перчатками. — Я так благодарен, что вы пришли.

— Рада, что смогла, хотя… — Она жестом обвела глубокое и глухое пространство, окружавшее их. — Немного слишком, как вы думаете?

Он выдавил из себя короткий смешок и потёр руки. Они белоснежно сверкали в полумраке театра.

— Полагаю, так и должно было показаться. — Его восторженно-влюблённый взгляд скользнул с расписного потолка к сцене. — Но это было первым местом, которым я руководил, и с тех пор оно остаётся самым любимым. — Блум выдержал паузу. — Оно никогда не сгинет. Театр жив, — сказал он нежно. — Даже с появлением всех новомодных чудес техники. Мы никогда не были способны в достаточной степени заставить человеческий разум поверить в электронную иллюзию, понимаете. Всегда сохраняется разделение, определённая дистанция. Но когда оказывается задействованным ещё одно человеческое существо, это разделение пропадает. Человеку начинаешь верить.

Произнося последние слова, он пристально смотрел в её глаза, и Сири показалось, что он пытался ей что-то сказать или дать возможность что-то понять. Но хотя она пыталась его услышать, всё, что ей удалось расслышать за его словами, было эхо бесконечных шёпотов, которые она отслеживала с тех пор, как снова подключилась к системе.

«Я становлюсь глухой? Теряю рассудок?»

— Нет, ничего подобного. Что-то происходит. Что-то реальное.

Блум отвернулся, чтобы встать лицом к сцене, но она успела разглядеть, как выражение его лица сменилось разочарованием.

— А также это единственное место на Дэзл, где я один контролирую все камеры. Итак, мы можем побеседовать без вмешательства клерков.

Он махнул рукой в сторону стоявших рядами кресел, обтянутых бархатом, что означало приглашение сесть. Сири взглянула на ближайшее место, прикинула, сколько времени ей понадобится, чтобы выбраться отсюда, если вдруг придётся, и предпочла просто опереться о подлокотник.

Блум пожал плечами:

— Я никогда не намеревался говорить с вами об этом. Думал, что в конце концов найду способ использовать свои умения, чтобы снова обрести и восстановить хоть отчасти своё бывшее положение и власть. Но после того как Дэзл пришла в упадок, нам тоже пришлось несладко. — Он посуровел. — У них не было права поступать так, как они поступили. Не было права.

«Он говорит об обливионцах или о Кровавом роде?»

— Может быть, и об одних и о других.

— Когда вы покинули нас, а ваша начальница осталась, я понял: кое-что менялось, кое-что важное. В противном случае ваши люди никогда бы не озаботились настолько, чтобы оставить здесь стража. Поэтому я сам инициировал собственное небольшое расследование. — Он стал застенчиво рассматривать кончики своих пальцев. — Мне по-прежнему разрешается свободно путешествовать по работе, как и любому из нас. Это значит, что я могу многое увидеть и услышать, если хорошо подумать.

Он снова выдержал паузу, ожидая от Сири комплимента.

— Вы превосходите всех не только в этом, уверена, — сказала она. «О господи, он что, был на Госпитале? Он видел там Бьянку?»

Он вёл себя весьма уклончиво, но Сири владело странное чувство, что, по мнению Блума, она сама была способна на большее. Она была напугана. Хотя изо всех сил по-прежнему старалась слушать и сохранять спокойствие.

Шёпоты, казалось, вплотную сгустились вокруг Блума.

— Я видел только, что клерки проводили чрезмерно много времени, путешествуя на Госпиталь и обратно.

— Госпиталь? — Её голос звучал требовательно и неестественно. К этому времени он должен был знать: что-то произошло. Но она не могла ничего сказать. Она не осмеливалась.

Блум кивнул:

— Это было ужасно странно. Госпиталь сам по себе — система замкнутая. Его клерки — отдельная ветвь службы безопасности. Я вначале подумал, что это, возможно, нечто вроде нового тщательного расследования. Но вскоре понял — это не совсем так. Не просто расследование.

Руку Сири пронзила острая боль. И только тогда она осознала, как сильно сжимала подлокотник кресла.

— Что же вы обнаружили?

«Бьянка. Я знала это. Я знала это…»

Блум огляделся по сторонам. Сири прикусила губу, чтобы сдержать крик. Шёпоты, казалось, становились громче, чётче, будто для того, чтобы поведать ей о чём-то.

Или подсказать что-то Блуму.

— Вы хоть что-нибудь слышали о том, как организована работа клерков? — спросил он.

Сири показалось, что пол уплывает у неё из-под ног, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить.

— До нас доходят слухи о чём-то новом…

— Это не слухи, — сказал Блум. — Это реальность. И она значительна.

— Ладно. Ладно. Не то, на что мы надеялись, но придётся упорно следовать этой мысли. Итак, какова эта новая система? Как она функционирует?

— Я не знаю, — признался Блум. На его лице и в его голосе отразился гнев. — Я пытался разузнать. Приложил все старания. И поверьте, мои технологии не хуже тех, которыми располагаете вы. По крайней мере, не худшие в системе Эразмус. Но мне до сих пор ничего не известно. Единственное, о чём мне доподлинно известно, — это о существовании некоей непосредственной связи между человеческими существами, при которой возможно напрямую делиться знаниями, от разума к разуму.

— Вы говорите о телепатии, — сказала Сири. — Автоматизированная телепатия?

Но Блум медленно покачал головой:

— О нет. Нечто гораздо более непристойно-грязное, недопустимое. — Его голос дрожал от избытка эмоций. — Я говорю о жертвах клерков. Обо всех, кого они убили или заставили исчезнуть.

— Что? — воскликнула Сири, вскакивая на ноги. — Что?

— Годами об этом ходили слухи, — продолжал Блум. — О том, что клерки разработали способ… высасывания человеческого существа из человека. Сифонирование, как они это называют. Они извлекают дух, саму сущность, голос, извлекают вас. Они запирают его в ловушки, обращая жертвы в ничто. Остаются лишь голоса, потоки которых струятся через эфир от клерка к клерку.

— Невозможно, — произнесла Сири, но её голос звучал неубедительно. «А как же насчёт шёпотов? Шёпоты в системе». — Нелепо.

— Я знал об этом, — сказал Шон. — Я знал, что они обратились в голоса. Я по-прежнему слышу их. Это не иллюзия.

«Стоп. Хватит».

Но Шон не остановился.

— Голоса, — заговорил он снова. — Я был прав. Сири, ты тоже их слышишь. Ты слышишь их через меня.

«Шон, прекрати, пожалуйста. Это невозможно. Никак».

— Громче-тише. Громче-тише. Все эти голоса. — Низкий голос самого Блума прозвучал почти нараспев. — Потерянные, пойманные в ловушки, порабощённые. Вот чем они занимаются в секретном крыле Госпиталя.

Сделать вдох, подумать — всё стоило Сири усилий. Но бесконечные шёпоты, как раз на пороге слышимости, заполнили её мозг. Она вовсе не воображала их. Они были реальны. Она чувствовала, как они резонировали в её ушных хрящах.

— Да, так и есть. Ошибки быть не может. Мы слышали Бьянку. Они заключили её в ловушку. Если бы мы могли точно установить, найти закономерность, мы разрушили бы ловушку и выпустили её…

— Прекрати. Успокойся!

Брови Блума поползли вверх.

— Простите, координатор?

— Извините. — Сири покачала головой. К счастью, Шон утих, и она сумела сосредоточиться на мужчине, который находился перед ней. — Во многом надо разобраться.

— Знаю, и у меня были на это годы. Но… вы верите мне?

— Я верю ему, Сири. Это абсолютно логично и разумно.

— Я не знаю, — ответила она Блуму. И Шону: — Вы предоставили мне недостаточно доказательств.

— Но вы чувствуете, что это правда. Я знаю.

— А я не знаю, — ещё раз повторила она, но слова её прозвучали неуверенно.

— Обещайте, по крайней мере, что вы изучите вопрос. — Блум дотянулся до Сири и взял её за руку. — Я ничего не могу поделать за пределами этого места. Они наблюдают за мной. Они наблюдают за всеми нами. Все думают, что камеры вмонтированы в роботов-уборщиков, но я думаю, в самом деле, за нами следят эти сущности, голоса.

— Сделаю всё, что смогу. — Сири потёрла лоб. Где-то в глубине её разума не находил покоя Шон. Было похоже, что он хочет разбить её череп и упорхнуть на свободу в поисках голосов, доносимых ветром.

В конце концов, кем был сам Шон, как не голосом в её голове?

— Благодарю. — Блум выпустил её руку. Он улыбнулся. Задумчиво и устало. — Возможно, нам не стоит продлевать нашу встречу. Они будут следить за нами. Я провожу вас.

Он спустился с ней на лифте. Прогулка по этому мавзолею роскоши и великолепия причиняла мучения. Сири вдохнула пыль и подумала о голосах, сущностях, заключённых в ловушки и передаваемых на утверждённой клерками частоте.

Неужели это возможно? Неужели это правда?

— Я не хочу, чтобы так было, но чувствую, что так есть.

«Я знаю. Но… как?»

— Это как раз то, что мы должны установить, Сири. Если им каким-то образом удалось залучить в ловушку сущность Бьянки…

Она так глубоко погрузилась в эту внутреннюю беседу, что с трудом поняла, как они добрались до главного выхода.

— Спасибо, что выслушали меня, Сири. — Натио Блум снова сжал её руку. — Надеюсь, что скоро сможем поговорить ещё. Но я настоятельно прошу вас быть осмотрительной. С клерками нельзя шутки шутить. Даже представителям миров Солнечной системы.

Сири кивнула и направилась прочь. Она шла по центральным улицам среди слабо мерцающих теней.

Когда Сири Байджэн пропала из вида, Блум вернулся в театр. Он медленно поднялся на сцену, наступив на парочку переключателей, которые заглушали вибрации, пробегающие под полом.

Добрался до авансцены и дотронулся до выключателя.

Зажглось освещение зрительного зала. Почти всё пространство исчезло: балконы и фрески, бархатный занавес, ало-золотые росписи. Осталась лишь потёрто-белая глухая пещера с рядами нелепых кресел, обтянутых красным бархатом, смотрящих на невыразительную белую сцену.

— И вот свершилось, — изрёк Блум, обращаясь к тому, кто мог бы это слышать. — На самом деле это так просто. Вырвите кого-то из привычной обстановки, создайте ситуацию, построенную на эмоциональном резонансе, расскажите свою сказку. Очень простая, обычная иллюзия. — Он постарался, чтобы в его голосе не звучали нотки разочарования, но не вполне в этом преуспел. — Теперь её мания обрела форму, и она сорвётся. Тогда, когда вы этого захотите.

Натио Блум прошествовал к центру сцены, раскинул руки и низко поклонился пустому пространству впереди него.

 

Глава 22

КАПА

Капа Лу сидел в комфортабельной личной кабине на борту корабля праведников, напоминавшего беспорядочно разросшийся город. Спасательному шаттлу потребовался двойной переход, чтобы оказаться там, где они сейчас и пребывали, но Капа не имел никакого представления об этом месте, кроме того, что оно находится за пределами Солнечной системы, потому что в противном случае понадобилось бы не два, а четыре перехода.

Имитация дневного света, использовавшаяся в качестве освещения, была лучшей из всех виденных им. В узкую длинную полосу, каковую представлял собой иллюминатор, виднелись чёрное небо и единственная жёлтая звезда, сиявшая на очень далёком расстоянии. Ковёр был мягким, целым и чистым. Как голубая рубаха и чёрные штаны, которые ему выдали. Уютно свернувшись в кровати, он проспал десять часов. Стулья приноравливались к очертаниям его фигуры. Его очень хорошо кормили, и впервые за много лет, сколько себя помнил, Капа не испытывал жажды. Их гравитация была слишком сильной для него. Это причиняло ему боль, но он постепенно приспосабливался к ней.

«Эмилия, тебе надо было отправиться со мной. Тебе бы понравилось это место». Он постарался не обращать внимания на то, как при этой мысли ладонь его здоровой руки сжималась в кулак. Он рассчитывал, что она окажется сообразительнее и умнее. Он когда-то любил её. А она любила его, и Капа знал об этом. Как она могла не понимать, что уход в тень был единственным способом существования для тех, кто не принадлежал к Кровавому роду? Он не был свободным, но, по крайней мере, ему предоставлялся шанс. Такой же шанс выпал бы и ей, если бы она просто вспомнила, как хорошо им было вместе…

Если он когда-нибудь снова увидит Амеранда, то втопчет его в палубу корабля за то, что сломил силу духа Эмилии и лишил её уверенности в себе. Но Жиро всегда был паршивым трусом, даже тогда, в тоннелях, пытался уклониться от любой драки. Всегда старался избегать риска. Какого чёрта настоящий обливионец мог поверить в то, что бывают вещи, не связанные с риском?

Запястье Капы зудело под фиксирующей гипсовой повязкой телесного цвета. Доктора праведников сказали ему, что это побочный эффект быстрого заживления кости. Вязкое месиво, которым они обмазали его грудь и живот, сняло боль и свело синяки. Его нос тоже чесался под наложенной на него повязкой, и это раздражало ещё больше. Ему сказали, что зуд утихнет часов через шесть, а если этого не произойдёт, ему надо дотронуться до красной кнопки, светящейся на поверхности широкой панели управления. Это активирует прямую связь с доктором в корабельной клинике.

Ему объяснили, что зелёный и синий огоньки открывают окна для переговоров с членами его экипажа. К ним он не прикасался.

Потом его проинформировали о том, что дверь будет открыта, как только завершится инструктаж о неразглашении секретной информации. После этого он волен лететь на корабле куда угодно, где его не настигнет бывший экипаж.

Капа был крайне и искренне ошеломлён подобными заявлениями.

«Вы хотя бы понимаете, что я пытался похитить, а затем убить двоих из ваших? — думал Капа, пока охранник спрашивал, нет ли у него вопросов. — Вам что, всё равно?»

Над изогнутым аркой входом засветился зелёный огонёк — сигнал, что кто-то собирается войти. Капа отвернулся от иллюминатора. Его здоровая рука автоматически согнулась, но поблизости не было ничего подходящего, чтобы быстро схватить. Долей секунды позже дверь распахнулась, и вошёл мужчина. Ростом он был примерно с самого Капу, с чёрными волосами и удивительными светло-зелёными глазами. Его форма очень сильно напоминала ту, что Капа видел на тех праведницах.

— Сеньор Капа Лу? — поинтересовался мужчина. — Я — Маршал-Стюард Мисао Смит. — Он едва заметно поклонился. — Я пришёл сюда задать вам несколько вопросов.

Капа пожал плечами.

— Присядем?

Капа снова пожал плечами и уселся на один из стульев у пульта управления. Праведник, Маршал-Стюард Мисао Смит, сел наискосок от него.

Панель засветилась от прикосновения пальцев Смита, обтянутых перчатками. Сразу же открылось несколько окон. Пока Смит проделывал с ними какие-то свои хитрости, тасуя их, как карточную колоду, взгляд Капы перебегал от самого мужчины к его занятию в попытке найти какой-нибудь намёк на то, что должно было за этим последовать. Но на лице Мисао ничего не отражалось, и все данные, выводимые на экран, были зашифрованы в виде иероглифов, которые Капе вряд ли удалось бы прочитать.

— Итак, — Мисао сложил руки на груди, — первое, о чём вам следует знать, — вы не нарушили никаких законов, действующих в пределах миров Солнечной системы. По этой причине, если вы сейчас попросите убежища, оно будет даровано вам.

Капа, чуть неловко из-за повязки, тоже скрестил руки на груди.

— А что, если я соглашусь?

— Вам будет официально присвоен статус беженца. Вам будет предоставлено жильё, пособие и оказана помощь в инкультурации. Также вы будете обязаны соблюдать все законы и установления миров Солнечной системы.

— Эхх… — Нос чесался невероятно. Капа засунул свою здоровую руку под мышку, чтобы удержаться и не расчесать место под наложенной шиной. От этого, видимо, стало только хуже. — А если я не попрошу убежища?

Теперь пришла очередь Смита пожать плечами.

— Это ваше решение. Если вы не хотите получить статус беженца, мы обеспечим вас транспортным средством, которое доставит вас в пункт назначения по вашему выбору за пределами миров Солнечной системы, как только это можно будет организовать.

Глаза Капы сощурились. «Что скрывается за вашими словами?»

— Мне надо подумать.

— Конечно, — с лёгкостью согласился Мисао Смит. — А сейчас нас прежде всего интересует причина, по которой вы осуществили попытку похищения полевого командира Терезы Дражески и её сопровождающей.

Капа откинулся на стуле, пристроив перевязанную руку на бедре.

— Полагаете, что я не расскажу вам?

Смит даже и глазом не моргнул.

— Это тоже ваше решение.

Он сдвинул на пульте управления несколько окон и приступил к изучению нового, которое открылось только что. Ничего не сказал. Не поднял взгляда. Сидел, погрузившись в работу, и молчание затянулось.

Капа стал барабанить каблуком по полу.

— И только? — спросил он.

Смит взглянул на Капу:

— Простите?

— Я сказал: и только? Это всё?

— А что ещё может быть?

— Не знаю. — Капа не мог скрыть раздражения в голосе. — Вы, ребята, здесь хозяева.

— Да. Но если вы не ответите на мой первый вопрос, я не могу продолжать.

— И что же, вы просто будете здесь сидеть?

— Я не собираюсь просто сидеть. Как видите, у меня полно работы. — Смит указал жестом на панель управления. — Полевой командир Дражески и полевой координатор Байджэн подчиняются непосредственно мне. У меня личный интерес в этой миссии, и требуется сделать многое, чтобы довести её до конца.

Он вынул перо из держателя на самом краю панели управления и начал делать заметки в одном из окон, свободной рукой нажимая на клавиши.

Капа пристально наблюдал за ним.

«Ладно. Как бы там ни было, праведник хочет сидеть и стучать по клавиатуре. Что с того?» Капа поднялся со стула и побрёл к иллюминатору. Какое-то время понаблюдал за одинокой звездой. Вернулся. Праведник не сдвинулся с места. Капа прошёлся до конца кабины и снова обратно. Смит даже не взглянул на него.

«Ну, если вы и впрямь столь глупы…»

Ковёр был мягкий, движения Капы бесшумны. Он скользнул за спину Смита, пытаясь приблизиться к мужчине так, чтобы тень не выдала его. Поднял здоровую руку, чтобы схватить праведника за горло.

Помещение завертелось перед глазами, боль молниеносно передалась от запястья к плечу. Когда Капа снова обрёл способность смотреть прямо перед собой, он стоял на коленях, а Мисао Смит сжимал его руку, заломив её за спину.

— Вы в самом деле очень медленно усваиваете уроки, сеньор Лу, — заметил Смит также спокойно, будто продолжал сидеть за своим пультом.

— Ладно, ладно! — закричал Капа. — Стоило попытаться. Отпустите.

Весьма удивительно, но праведник отпустил его и отступил в сторону. Капа потёр больное запястье. Метнул злой взгляд на Смита, который вернулся на рабочее место.

— Зачем вы предприняли попытку похищения Терезы Дражески и её сопровождающей?

Капа очень осторожно поднялся на ноги, боясь пошевелить руками. В его заживающих пальцах не было силы, а ещё недавно здоровую руку покалывало. Он тяжело рухнул на стул.

— Мне предложили ГПД-корабль в обмен на то, что я доставлю ваших людей живыми.

— Кто сделал вам такое предложение?

Капа с минуту размышлял. «Или вы думаете узнать правду и поступить по закону, и тогда я свободен, или вы — паршивый лжец, и я обманут. Но самое страшное, что вы можете сделать со мной, — это отправить меня обратно. Держу пари, вам отлично известно это».

— Старина по имени Никко Доннелли, — сказал Капа. — Он хозяйничает в Обитаемой зоне 3.

— А откуда у сеньора Доннелли корабль с гиперпространственным двигателем, чтобы предоставить его вам?

— Он из Кровавого рода. Не чистокровный. Жалкий. Но всё же. И он связан с судостроением.

Смит сделал заметку.

— Он был в состоянии купить этот корабль?

Капа презрительно фыркнул:

— Не совсем так. Он занимается испытаниями. Натворил что-то очень безнравственное. Никогда не слышал, что именно, но это резко сократило его доходы.

Смит сделал ещё одну заметку.

— Почему он отдал вам ГПД-корабль до того, как вы выполнили задание? Вы же могли просто украсть его.

— Он раздробил коды. Перепутал. Корабль мог лишь совершить переход между Эразмусом и тем местом, где вы нас обнаружили. Он собирался передать нам все коды тогда, когда я передам ему ваших праведниц.

— Значит, у Доннелли есть доступ не к одному, а к двум ГПД-кораблям. Один — чтобы вы совершили похищение, другой — чтобы встретить вас.

— Я догадался.

Смит просмотрел свои заметки:

— Зная о том, как в системе Эразмус охраняются гиперпространственные двигатели, всё это кажется просто невероятным. — Он сдвинул брови. — Никко Доннелли действовал как официальный представитель Кровавого рода, когда договаривался с вами?

— Какого чёрта мне об этом знать? — усмехнулся Капа. — Если бы мне надо было попытаться отгадать, то я бы не сомневался, что кто-то из ближайшего окружения Семьи отдал ему корабль и велел, что надо делать. Возможно, обещал ему вернуть своё расположение, если всё будет как надо.

— Но вы не спрашивали ни о чём?

— Он имел для меня работу и давал за неё цену, о которой я не мог и мечтать. На этом начинается и заканчивается мой интерес к нему.

— Понимаю. — Смит сделал ещё одну заметку, выбрал другое окно и перетащил его прямо перед собой. — Отлично. Спасибо, сеньор Лу, за ваше сотрудничество. А теперь спрашиваю ещё раз, хотите ли вы получить убежище в мирах Солнечной системы?

Кап задумался. Что, если он согласится? Что, если он добьётся от этого маленького поганого праведника разрешения проникнуть в вожделенную Солнечную систему, добьётся от Смита того, что тот доставит Капу в целости и сохранности в один из чистеньких, уютных маленьких мирков, за каким-то чёртом заплатит ему жалованье и сделает для него всё, за исключением того, что не подотрёт зад ему, бедному и несчастному беженцу?

«Как ни крути, а маленький человечек прав».

— Ладно. Да, я принимаю убежище в мирах Солнечной системы.

— Отлично. — Мисао опять сделал какую-то заметку. — Ваше официальное принятие статуса беженца, таким образом, записано и скреплено печатью. — Он поднялся. — Я занёс в файл официальный иск о том, что была предпринята попытка нападения на действующего офицера соларианских стражей. К вам явится уполномоченный служитель закона сразу же по прибытии в порт для разъяснения ваших прав и обязанностей.

У Капы отвисла челюсть. Смит вышел из помещения, захлопнув за собой дверь.

 

Глава 23

ЭМИЛИЯ

Клерки допрашивали Эмилию Варус около семи часов. Должно быть, она вела себя вполне прилично, потому что, когда они закончили, ей позволили вздремнуть на койке в комнате для допросов. Там были даже туалет, которым она могла воспользоваться, и еда: ветчина, свежий хлеб и чёрный чай. Потом её выпустили на улицу.

Быть в услужении у Великого стража сулило явные преимущества. Раньше её никогда не кормили клерки.

Великий страж. Эмилия моргнула, взглянув на мерцающие огни. Чем был занят он, пока её допрашивал этот клерк с пустыми глазами в комнате без единого окна? Что он сделал с её матерью?

«Я поступила так, как он просил. Я рассказала чистую правду обо всём, что имело для них значение». Ну, разве что опустила пару подробностей, касающихся Амеранда… Но если бы они пронюхали что-нибудь, то сказали бы ей об этом, пока она оставалась в комнате. Они ни за что и никогда не отпустили бы её.

Эмилия мерным шагом обошла обитый медью купол и бросилась бежать по плоским крышам.

Домой. Ей надо добраться домой. Рассказать матери, что она сотворила. Ей надо увидеть сестёр и братьев. Надо убедиться, что с ними всё в порядке, что Великий страж не лгал.

Надо было убедиться, что они действительно свободны.

Ей не хватало воздуха. Было больно дышать. Она спотыкалась и пошатывалась, но не остановилась. В том местечке на Дэзл, где проживала её семья, размер занимаемого вами пространства зависел от того, насколько вы были способны удержать и сохранить его за собой. Эндэра Варус в союзе со своим старшим сыном Париском представляли собой силу пугающую и грозную. Они сумели занять огромную многокомнатную квартиру на среднем уровне дальней восточной стены в Эразмус-Тэйблз-Билдинг.

Эмилия направилась на крышу Тэйблз и пробиралась через неё, избегая желобов и труб, служивших гнёздами для змей. Двери уже давным-давно не было, и она бросилась вниз по лестнице, перемахивая через перила, и, временами спрыгивая на пол, уверенно приземлялась на обе ноги.

Когда она вошла в мрачный и пыльный холл, он был пуст. Она смутно припоминала, что это был день, когда работал рынок воды. Ни у кого не было времени, чтобы слоняться здесь без дела.

Что означало: некому просто сказать ей «Привет». А также некому отгородить от её взгляда открытую дверь.

«Это не наша, — говорила она сама себе, направляясь к этой двери по коридору. У её туфель были мягкие подошвы, и она бесшумно прошла по голому полу. — Это не наша».

Она повторяла эти слова как заклинание, как священную мантру, пока не подошла к порогу и не уставилась в пустоту множества комнат, которые и были домом её матери.

Там никого не было. Эмилия старалась убедить себя, что всё её семейство отправилось на водный рынок. Она, спотыкаясь, переходила из комнаты в комнату. Последняя, самая дальняя, принадлежала матери. Появление Эмилии побеспокоило змею, свернувшуюся на оконном карнизе, и она, соскользнув, заползла под кровать. Шуршащие лоскутные одеяла всё ещё лежали на кровати, но с полки пропали часы, а вернее — всего лишь полулегальный активный экран, который Париск собрал из ничего и заставил работать чистым усилием воли.

«Возможно, это временно», — с отчаянием думала Эмилия. Её семья не относилась к числу первых обливионцев, освобождённых от долга в столь короткий срок, чтобы укрыться от службы безопасности или какой-нибудь банды. Париск считал себя крутым. Он мог с лёгкостью нанести обиду какому-нибудь patri.

Эмилия пристально разглядывала ржавые полки, отыскивая хоть какой-нибудь намёк на то, куда они могли уйти. Ничего не было.

— Они не должны были уходить, не сказав мне об этом, — пробормотала она. — Их долг не мог быть ликвидирован так быстро. Они не должны были уходить без меня.

Но она провела в открытом чёрном пространстве неба по меньшей мере день. Потом был допрос. Потом она спала. Ела. И всё это время никто не знал, где она и вернётся ли. Два дня — слишком большой срок для ожидания, когда ты стараешься опередить Кровавый род.

Должно быть, они ушли недавно, потому что в противном случае соседи уже разнесли бы это место по кирпичику. Клерки их тоже не забирали. Если бы так случилось, здесь бы выставили пост оперативных сотрудников службы безопасности, которые встретили бы её и рассказали, что семью заточили в тюрьму.

Кусая губы, Эмилия подняла крышку бельевого ящика в основании кровати. Пуст. Одной рукой она придержала крышку, а двумя пальцами другой поковырялась в самом углу дна. Копаться там было тяжело, но у неё получилось, и вставленное вовнутрь второе дно поддалось и приподнялось. Именно здесь семейство хранило свой драгоценный запас бумажных денег и долговых обязательств. Положительный остаток тайно хранился, как клад, как запас речного льда.

Её рука дрогнула, и ей пришлось несколько раз моргнуть, потому что начало подводить зрение.

Там было пусто, и Эмилии пришлось в это поверить.

Потом она заметила скомканный клочок писчей бумаги, который затолкали в дальний угол. Эмилия вынула его и установила второе дно на место. Она опустила крышку и села на ящик. С великой осторожностью, поскольку эта бумага от многократного использования слишком истончилась, она разгладила листок.

На нём размашистым, неумелым почерком её матери были выведены два слова:

СПАСИБО ТЕБЕ.

Эмилия посмотрела на них в изумлении. Моргнула. Прочитала снова:

СПАСИБО ТЕБЕ.

Откуда-то донёсся странный шум, и она поняла, что это её собственные всхлипывания. Рыдания душили её. Но Эмилия закрыла ладонью рот, потом — глаза.

Они бросили её. Её семья, несомненно во главе с матерью, бросила её. Это было не мгновенное, поспешное решение. Слишком чисто, слишком совершенно. Её мать спланировала это. В ту секунду, когда их долг был погашен. В ту секунду, когда баланс стал положительным. Может, она собрала сумки и держала их наготове уже тогда, когда Эмилия попала в медицинскую академию.

«Как она могла поступить так со мной? После того как я боролась и изводила себя голодом, стараясь освободить их. После того, что я сделала… после всего…»

СПАСИБО ТЕБЕ.

В душе Эмилия рыдала. Это было неблагоразумно. Её долги не были погашены. В любом случае она не могла бы уйти с ними. Но они об этом не знали. Её мать не знала. Она не дождалась, пока Эмилия, та, что освободила её, доберётся до дома. Она просто собрала всё, что имела, и ушла, оставив Эмилию саму заботиться о себе.

Эмилия представляла, как промчалась по квартире, круша и ломая всё, что ни попадя. Она плакала, выла и разбивала в кровь кулаки о камень и металл.

Но если бы кто-нибудь оказался там и увидел её, то заметил бы только, как она вытирает глаза и бережно складывает потрёпанный и сморщенный клочок бумаги, чтобы спрятать его в карман своей белой униформы.

Раздался стук. Кто-то барабанил кулаком по входной двери. Эмилия подпрыгнула. «Я оставила дверь открытой?» Она не помнила. Она медленно обогнула угол, страшась увидеть, кто оказался на пороге её пустого дома.

В дверном проёме стояла полевой командир Тереза Дражески. Эмилия с минуту не мигая смотрела на неё.

— Полевой командир.

— Доктор Варус. Можно войти? — Тереза переступила порог, не дожидаясь ответа.

— Как вы нашли… это место?

Тереза смущённо улыбнулась:

— Орри Батумбе сказал, что в этом городе ему известны несколько семейств по фамилии Варус. Я переходила из дома в дом.

— О-о. — Эмилия беспомощно махнула рукой в сторону гостиной. — Не хотите присесть?

— Спасибо. — Полевой командир осторожно пристроилась на одном из стульев, изготовленных из разобранных деревянных ящиков. — Я просто хотела убедиться, что с вами всё в порядке.

— У меня всё прекрасно, спасибо. — Эмилия не знала, сумела ли Тереза распознать ложь. Большинство праведников открыто проявляли свои эмоции, но эта была не похожа на других.

— Я рада, — серьёзно сказала Дражески. — Потому что вы спасли мою жизнь и жизнь моей помощницы. Мне ненавистна сама мысль о том, что вы могли как-то пострадать из-за этого.

— Нет, всё хорошо.

«Что эта женщина делает здесь на самом деле? Знает ли она, что я сделала с её помощницей? Нет, праведники не допускают подобных мыслей. Им никогда не приходилось так думать. Она доверяет Амеранду, а Амеранд доверяет мне».

— Это хорошо. — Тереза кивнула.

Эмилия скрестила руки на груди. Может, ей повезёт. Может, женщина уйдёт, и она займется осуществлением своих планов.

Но полевой командир не сдвинулась с места.

— Могу я спросить вас кое о чём?

— Конечно, — вырвалось у Эмилии. Она уже давным-давно поняла, что никогда нельзя отвечать на вопросы неохотно. Это рождает подозрения.

— Если бы я захотела добраться до Госпиталя, как бы я поступила?

У Эмилии сдавило горло, и она пожалела о своём согласии отвечать на вопрос, но отступать было поздно. Ничего страшного. Она знала, как вести себя во время допроса. Говори как можно меньше. Придерживайся правды, но не подчёркивай смысл.

Она смотрела в лицо полевого командира так, будто та была незнакомкой. Эмилия привыкла к тому, что люди как-то внезапно исчезали из её жизни. Её любовник исчез, подавшись в службу безопасности, а потом — в теневой бизнес. Она не принимала его во внимание. Её мать, вся её семья, пропала в мгновение ока. Она уже начинала их тоже не принимать во внимание. Если она была способна на это, то наверняка могла не принимать во внимание несколько часов, проведённые с женщиной, за жизнь которой она якобы сражалась.

«Или на самом деле я сражалась за свою жизнь? Интересно, я победила или проиграла? Меня заносит. Нехорошо».

Полевой командир наблюдала за ней с сильно скрываемым сочувствием. «Что она хотела узнать? Ах да. Она хочет отправиться на Госпиталь».

— Боюсь, что я занимаю слишком незначительное положение, чтобы помочь вам в этом деле, полевой командир. Вам нужно спросить командира Баркли или Великого стража. Они могут организовать вам разрешение.

«Праведники правдивы. Праведники открыты. Ни один праведник не может догадаться о том, что хочет скрыть кто-то из нас».

Тереза Дражески вздохнула:

— Я так и подумала. Но решила спросить, потому что, как мне кажется, между Госпиталем и Дэзл прямого транспортного сообщения нет.

— Нет, — вежливо ответила Эмилия. — Нет никакого.

— Это тем более странно, что с Госпиталя отправляется не слишком много транспорта и за пределы системы. Но в соответствии со всеми нашими документами именно Госпиталь помогает в её финансировании.

Эмилия старалась изобразить растерянность и смущение, но у нее плохо это получалось.

— Простите, мне и правда ничего не известно.

Полевой командир кивнула, будто всё поняла. Эмилию захлестнул гнев. Как осмелилась эта женщина, эта праведница, это чужеземное создание, притвориться, что способна понять происходящее здесь?

«Если она такая наивная дурочка, что даже не может позаботиться о своих собственных людях, наверное, они заслуживают всё, что получают».

— Так как же так оказалось, — приятным голосом продолжала Тереза, — что вы, Амеранд и Капа знакомы друг с другом?

Смена темы разговора застала Эмилию врасплох. «Откуда она узнала… не важно… не беда. Просто ответь на вопрос».

— Мы были… мы были соседями на Обливионе и во времена беспорядков находились на одном корабле.

— Это была ваша идея — приставить к нам Амеранда?

Ну, это уж слишком. Эмилия расхохоталась. Полевой командир откинулась на спинку стула. Она выглядела немного уязвлённой.

— Простите, — задыхаясь, проговорила Эмилия. — Но вы действительно не имеете представления о том, сколь незначительно моё положение.

«Уходи. Почему она не уходит? Что ей нужно? Невозможно, чтобы она знала. Не может быть, чтобы она узнала. Они никак не могли выследить, как Великий страж передал мне дозу. Только если он не хотел, чтобы они поймали меня вместо него…

Прекрати. Она праведница. Ей нужно то, о чём она говорит».

— Чрезвычайно сложно проследить звенья цепочки, — ответила Тереза Дражески. — Взять, к примеру, Великого стража. Мне очень трудно организовать переговоры с ним. — Она вскинула голову. — Но вы знали, что вам он непременно поможет.

Эти слова никак не увязывались с её предыдущим утверждением о том, как далека она от понимания происходящего. «Ошибка».

— Он рассматривал меня как кандидатуру в бригаду по биобезопасности, — сказала Эмилия, посчитав, что этого будет достаточно.

— Он объяснил вам, чем вы должны были заниматься?

Эмилия быстро отвернулась в сторону и провела языком вдоль нижних зубов.

— Мы все просто выполняем приказы. Мне было велено провести вам сканирование. Амеранду — присматривать за вами.

— А Капе? — спросила полевой командир.

Капа. Тощий мальчишка, прошедший своими ногами путь от брошенных поездов, заселённых крысами, прямиком к бандитским группировкам. Капа, который прыгал дальше всех, летал выше всех. Капа и Эмилия. Кожа к коже, рука в руке. Капа, прижавший её к стене, её руки и ноги обвивали его… Как давно это было. Она последовала за ним и полюбила его по той же причине, что и Амеранд: они оба боялись, а Капа — нет, они надеялись, что когда-нибудь он вырвется, улетит отсюда прочь и заберёт их с собой. Наконец.

Капа, который клялся, что вернётся за ней, когда отправился в академию, но потом его поглотила теневая сторона, и он бросил её так же легко, как и Амеранда.

Капа.

— Капа занимался незаконными делами, — сказала она. — Если он и следовал приказам… мне об этом ничего не известно.

Она замолчала, осознав, что допустила ещё одну ошибку. Это уже не имело значения. Эта женщина не имела значения. «Что она собирается делать? Донесёт на меня клеркам?»

Полевой командир встала и официально откланялась. «Она, по крайней мере, понимает, что я не хочу об этом говорить», — подумала Эмилия с чувством горькой благодарности.

— Спасибо, что уделили мне время, доктор Варус. Я не собираюсь больше отнимать ни минуты. Не хочу неприятностей ни для вас, ни для себя. — Дражески улыбнулась. Улыбка получилась легкомысленно-озорной. У Эмилии от неё запылали вены. — Я тут брожу без своего телохранителя. Уверена, что рано или поздно они поймают меня на этом.

— Полевой командир?

— Тереза, — напомнила она Эмилии. Они стали называть друг друга по именам, когда Тереза помогла ей приклеиться к потолку. «Приклеила меня к потолку! Капа бы посмеялся».

— Вас… — Эмилия облизнула губы, старалась передумать, но она уже начала говорить и была не в состоянии быстро придумать взамен что-нибудь правдоподобное. — Вас послал Амеранд?

— Нет. Я не видела его с тех пор, как мы вернулись. — Взгляд Терезы был слишком пронзительным, слишком выжидающим. Она надеялась, что вот-вот услышит нечто важное.

— И я.

Тереза выдохнула так, что у неё на лбу взъерошились кудряшки.

— Интересно. Так. — Она снова выдержала паузу. — Я думаю, вам известно, где мы базируемся?

— Думаю, да.

— Скорее всего, Амеранд снова будет приставлен охранять нас, тем более после того, как я разгуливаю тут одна без присмотра. Поэтому, если вы хотите увидеть его до того, как отправитесь обратно на Госпиталь, или оставить ему сообщение…

— Понятно. Спасибо.

— До свидания, доктор Варус. — Тереза снова поклонилась. На этот раз в её движениях и взгляде сквозил намёк на некое признание. Она знала, её победили, и она уходит ни с чем.

— До свидания, — сказала Эмилия.

Полевой командир повернулась и пошла прочь, ни разу не оглянувшись.

Вынести это было почти невозможно. Почти, но не совсем. Эмилия была дочерью Обливиона. Она будет жить дальше. Она почувствовала, как грубая ладонь её матери коснулась груди. «Душа пока жива, — так сказала мать после одного из мятежей, когда не вернулся её друг. — Пока жива душа, ты тоже будешь жить дальше».

Мысль о матери, пришедшая так странно запоздало, напомнила Эмилии, что она теперь свободна. Её семью больше не держат в заложниках. Они ушли. Возможно, уже находятся вне досягаемости клерков. Попадались люди, которые говорили, что чёрное небо не столь огромно, как кажется. Но Эмилия им не верила. Её мать никогда бы не отправилась в путешествие, не зная, куда в конечном счёте приведёт дорога. Она очень основательно подходила к подобным вопросам. Итак, их нет. Если она сделает что-то не так, если совершит ошибку, то пострадать будет некому. Некого арестовать и посадить в тюрьму. Некого наказать за преступление, которое состоит в том, что один из твоих родственников — бунтарь и мятежник.

Эта мысль коснулась Эмилии, как слабый, бледный, отражённый свет. Так вот думала её мать. Потому и сбежала столь быстро. Она давно убедилась, что Эмилия обладала таким набором качеств и умений, которые можно применить и достойно оценить за пределами Эразмуса, и дала ей свободу.

СПАСИБО ТЕБЕ.

Свободная, Эмилия Варус спустилась по лестнице и вышла на улицу. Свободная, она не знала, что делать и куда идти.

У неё не было денег. У неё не было ничего, кроме медицинской униформы и порядком оскудевшего набора медикаментов. И свободы. Это не так уж много, но она привыкла обходиться меньшим.

Эмилия Варус направилась в сторону портовой площади.

Прогулка выдалась неплохая. Она долго шла по направлению к северу, но Эмилия часто преодолевала гораздо более длинные расстояния в Госпитальном комплексе. Некоторые мосты находились в плачевном состоянии, но она умела рассчитать риск.

Территория вокруг портовой площади выглядела довольно пристойно. Торговля с грузовых кораблей, склады и связанные с ними заведения давали доход и покрывали расходы на ремонт. Никто не побеспокоил её, пока она шла по прекрасно проветриваемым коридорам, хотя некоторые взирали на её униформу с нескрываемой завистью. Прошло много времени, но Эмилия по-прежнему узнавала череду дверей, граффити и другие знаки, едва различимые, тонкие, неуловимые и, напротив, вполне явные и осязаемые.

Она постучала в шестую дверь от южного входа. Ей открыла старуха. У неё выпирали кости, как у изголодавшейся птицы, и вздымался вдовий горб, от которого плечи, казалось, возвышались над ушами. Старуха и Эмилия долго, в изумлении, смотрели друг на друга. Эмилия жалко, вымученно улыбнулась. А редкие брови старухи удивлённо взлетели вверх.

— Ты дочь Эндэры, так?

Эмилия кивнула.

— Эндэры и… того мужчины, как его там?

Эмилия ни на секунду не поверила, что женщина действительно забыла его имя.

— Никко Доннелли.

— Никко. Никко Доннелли, да. Давно это было. — Старуха покачала головой.

— Найдётся стул для сестры с Обливиона?

Старуха сморщила свой впалый рот.

— Думаю, это зависит от того, что скажет он. — Она кивнула, и Эмилия обернулась.

За её спиной стоял клерк, высокий и невозмутимый, в чёрном пальто. Холодный ужас пронзил Эмилию. Она застыла на месте, не в состоянии припомнить, на чьей она стороне и кто ей платит — о самой Фортресс.

«С меня списали все долги».

Старуха проскользнула назад и практически бесшумно заперла на засов дверь. Эмилия едва ли услышала её, она лишь почувствовала слабое дуновение. Откуда-то доносился щебет длиннохвостых попугаев, но больше никаких звуков в коридоре не было слышно. Все человеческие звуки смолкли.

Эмилия выпрямилась:

— Могу я что-нибудь сделать для вас, сеньор?

Клерк подошёл к ней прямо вплотную, стоя меньше чем в шести дюймах от неё. Его дыхание было тёплым и совсем ничем не пахло.

— Я идентифицировал вас как Эмилию Варус, — произнёс он.

— Да, сеньор?

Она с трудом удержалась от острого желания отступить назад. «Кто из ваших сидит на наркотиках?» Это было вполне возможно. Его зрачки выглядели не совсем как надо, хотя в глазах читалась осведомлённость.

Он кивнул один раз. Выражение его лица было напряжённым, выдавало заинтересованность ею. И не ею.

— Вы вернётесь на Госпиталь и снова приступите к своим обязанностям.

У Эмилии остановилось сердце, но она сумела заговорить с лёгкими нотками удивления в голосе:

— Конечно.

Глаза клерка сфокусировались так быстро, что ей показалось, она услышала щелчок.

— Нет, я думаю, что вы не поняли меня. Вы сделаете это, потому что в противном случае мы сочтём необходимым устроить детальный допрос Амеранда Жиро.

Вся кровь отлила от лица Эмилии. Одновременно она утратила способность притворяться.

— Что?

Взгляд клерка расплылся и снова сконцентрировался на Эмилии.

— Капитан Жиро нужен для выполнения других обязанностей, но нельзя игнорировать закон и бдительность общественности, не важно, какие бы неудобства это ни причиняло. Если он вовлечён в тайный сговор против организованной торговли и общего мира, это будет раскрыто.

«Амеранд? Они пытаются что-то повесить на Амеранда? Зачем им говорить об этом именно мне?»

Потому что им известно: они — друзья. Потому что им известно: она любит его, хотя сам Амеранд об этом не знает.

Она ошибалась, когда думала, что у них не осталось заложников.

Клерк наблюдал за ней внимательным, напряжённым, несфокусированным взглядом.

— Вам предписано вернуться на Аргос, отбывающий с участка 12 через четыре часа. Ваш код доступа уже подтверждён. Вам потребуется только собственная идентификационная карта и коды местопребывания на Госпитале.

— Благодарю, сеньор. — Эмилия поклонилась, потому что больше ничего сделать не могла.

Клерк повернулся на каблуках и зашагал прочь ещё до того, как она успела выпрямиться.

«Два часа. Я была свободна два часа. Чуть меньше. Один час и пятьдесят две минуты. Может, один час и пятьдесят три…»

Знал ли Амеранд, что происходит? Она никогда не могла сказать, что ему известно. Он лишь использовал свои связи в службе безопасности, когда не оставалось другого выхода. Выглядело это так, будто он не использовал свою власть, даже не признавал того, что обладает таковой. Ему даже не надо было постоянно находиться в службе безопасности.

Амеранд никогда по-настоящему и искренне ничему себя не посвящал: ни прыжкам с карниза на карниз, ни безопасности, ни ей, ничему. В отличие от Капы, у которого всё было наоборот. И это была причина более серьёзная, чем тёмные делишки Капы, по которой они никогда не были вместе. Возможно, Амеранд думал, что он бережёт и щадит её, но он берёг только себя и притворялся, что дарует им обоим свободу.

Но, даже думая об этом, она вспомнила, как Амеранд смотрел на полевого командира, как услышала незнакомые нотки в его голосе и обещание помочь. В том моменте было что-то настолько далёкое от банальной преданности, что она даже не могла придумать этому соответствующее название.

«Известно ли Терезе об особых планах клерков относительно Амеранда? Почему она ничего не сказала? — Эмилия прикрыла рот рукой. — Потому что она хотела понять, знаю ли я хоть что-нибудь. Она хотела понять, как я собираюсь поступить. Праведница использовала меня в своей игре!»

Оставшись в одиночестве, в коридоре, Эмилия рассмеялась. Она смеялась до тех пор, пока по её щекам не потекли слёзы. Она сама не понимала, смеётся или плачет. В конце концов она выпрямилась, расправила жакет и продолжила свой путь к портовой площади.

 

Глава 24

СИРИ

Сири стояла у основания шаткой лестницы, после запоздалых раздумий прикрученной болтами к боковой стороне здания. Вокруг неё клокотала и бурлила толпа обитателей Дэзл. Здесь не было заметно никакого классового расслоения. Богачи в своих сияющих пышных нарядах, бедняки в лохмотьях и ржавчине сновали туда-сюда по улице. Тележки, ручные или скрипучие, с фырчащими и чихающими электрическими моторчиками, прокладывали себе путь среди пешеходов. Это было единственное столь многолюдное место, которое Сири обнаружила в этом разваленном городе. Все несли какую-либо тару: бутыли, глиняные кувшины, бурдюки, солдатские фляги. При слабой гравитации пирамиды и нагромождения посуды приобретали сногсшибательные размеры. Все кричали. Было ощущение, что одновременно присутствуешь на сотне аукционов.

— Вода у меня!

— Начинай с десяти! У тебя есть десятка? Нет?

— Ты! Ты! Что скажешь?

— Вода у меня!

Люди толпились живой стеной вокруг торговцев водой. Сотрудники службы безопасности, одетые в броню, стояли на платформах и на балконах, сжимая в руках оружие. Некоторые сурово смотрели на Сири, но не очень подолгу задерживали на ней свои взгляды. Она казалась им всего лишь ещё одной из обычных, самых заурядных праведников, попадавшихся на главных улицах. Возможно, они думали, что она занималась здесь какой-то бесполезно-благотворительной деятельностью. Им совершенно не о чем беспокоиться.

Ещё разок она могла насладиться своим пребыванием здесь. В отличие от других мест на Дэзл в этом — кипела жизнь. Оно по-прежнему оставалось частью той же самой испорченной, прогнившей системы, но оно напоминало заполненную до краёв чашу, а люди изо всех сил боролись за свою жизнь, добиваясь для себя лучшего, на что были способны. В этом была энергия, была жизненная сила.

Но Сири продолжала ощущать сомнение. Шёпоты никак не оставляли её в покое. К тому же после встречи с Блумом она не могла прогнать от себя мысль о них. Она хотела вернуться к основной работе на прослушивающей станции, к поискам скрытой частоты. Всё казалось таким невероятным, когда говорил Блум, но однако… Шон был так уверен. Она не сумела игнорировать это. Ей надо было найти доказательства тем или иным способом.

И если бы всё оказалось реальным, если бы он оказался прав, то им надо было установить это, открыть. Даже если бы продолжал существовать лишь какой-то электронный призрак Бьянки, они не могли оставить его здесь. Даже Тереза поняла бы её. Но Терезе нужно продемонстрировать результат особенно после того, как Сири пыталась доказать ей, что Бьянка, возможно, жива.

— Возможно, всё ещё, — пробормотал Шон. — Мы не знаем. Мы не узнаем, пока не найдём систему.

«Я знаю. Я знаю. Но мы не можем пропустить встречу с Виджеем». Её пронзило чувство вины. Она хотела его видеть. Ей надо было убедиться, что с ним по-прежнему всё в порядке.

Возможно, она найдёт способ рассказать Виджею о системе. Виджей бы поверил ей, даже если бы Тереза не поверила. Виджей всегда доверял ей.

Где он? Она немного сдвинула свой кувшин и поднялась на цыпочки, вытянув шею над толпой.

— Там.

Как только Шон произнёс это, Сири заметила его. Она ненавидела его новый облик, то, что сделали с ним, зато маскировка была отличная. Виджею не следовало выглядеть так, словно ему невыносима собственная жизнь. Эта личина была полной противоположностью всему, что он собой представлял.

Виджей пробирался сквозь толпу, найдя хорошее применение своему росту, позволявшему отыскивать пути обхода. Сири помахала ему свободной рукой, и Виджей стал проталкиваться к ней, работая локтями и получая вслед не одно проклятие. Он сгрёб её в охапку одной рукой и с упоением поцеловал.

Соларианский головорез, встречающийся со своей женщиной. Она чувствовала, как оперативники из службы безопасности презрительно насмехаются, глядя на них сверху вниз, но это не имело значения, поскольку они всего лишь были зрителями, наблюдавшими шоу.

— Эй, любовничек, — пробормотала она, и его рука по-прежнему тесно обвивала её талию, пока они шли вверх по улице.

Они прошли вдоль края многолюдной толпы, где крики перекрывали разговор, и растворились в колышущемся море человеческих существ.

— Какие-нибудь новости? — спокойно спросила Сири.

Виджей хитро улыбнулся:

— О да. Ваше похищение, кажется, вызвало последствие, не охваченное умыслом.

Она почувствовала, как он незаметно просунул в её боковой карман мини-накопитель.

— Что?

Существовали правила, предписывающие, как передавать информацию в людных местах. Уже давно Сири и Виджей решили, что их стоит принимать как общие указания, а не абсолютные принципы.

— Кажись, Капа Лу совершал регулярные рейсы за контрабандой. В Обитаемую зону 3, — добавил он тихо.

— Правда? — прошептала Сири.

— Правда, — повторил Виджей. Он кивнул на дверь, отмеченную зелёной завитушкой — знаком, обозначающим ресторан. Сири покачала головой. — И мой потенциальный работодатель сегодня явился дико рассвирепевший и совершенно растерянный. Интересовался, могу ли я подготовить груз и держать рот на замке.

— Ты не узнал, куда отправляется груз?

Сири указала на маленькую тележку, на которой женщина вертела над небольшой спиральной плиткой котелок с круглым днищем, изготовленный из кованного вручную металла. Виджей пожал плечами:

— Я же гений. Он был на самом деле зол. Я прикупил ему выпивки, и он пустился разглагольствовать. Ты хоть имеешь представление о том, как чертовски жутко действует местный самогон, когда его смешиваешь с местным же чаем? — Он скривился.

— Такое сочетание по зубам только очень крутому парню.

Сири остановилась перед женщиной с котелком. Она обжаривала арахис в горячем масле и обваливала его в толчённом в порошок чили. После недолгих раздумий Сири обменяла пару потрёпанных бумажных купюр на два лоскутных мешочка очень горячих орехов.

— А я недостаточно мужественный. — Виджей приглушённо хохотнул и нагнулся, чтобы Сири смогла сунуть арахис ему в рот. Он задумчиво прожевал орех. — Эй, вкусно!

— Обнаружила эту старушку вчера, когда вышла пройтись, отметить своё выздоровление, — пробурчала Сири с набитым ртом.

Они отошли и двинулись дальше, чтобы женщина обслужила других покупателей. Виджей протянул руку, желая выловить из мешочка ещё один орешек.

— Ну, так что ты хотела сказать?

Сири прикусила губу, припоминая.

— Есть кое-что, что тебе следует знать, — тихо сказала она. — Но об этом — «не здесь».

— Обо всём, что касается этого места, — «не здесь». — Они перешли под тень осевшего здания. — Сегодня я прекратил драку между двумя парнями из-за связки дохлых крыс. Похоже, тот, что добыл больше, собирался добиться контракта на их истребление. — Он состроил гримасу и бросил в рот ещё один орех. — Что там у тебя?

Сири повернулась к Виджею. Она дрожала. «Шон?»

— Поступай как знаешь, но будь осторожна.

«Хорошо».

Придвинувшись ближе, опершись на его плечо, словно женщина, всего лишь нашёптывающая какие-то намёки на ухо своему любовнику, Сири поведала Виджею всё, что узнала во время встречи с Натио Блумом.

К её крайнему изумлению, Виджей расхохотался.

— Ладно, всё, — пробормотала она. — Для свидетелей вполне довольно.

— Слёзы Будды, Сири. Ты заставила меня на минуту забыть обо всём.

— Ты мне не веришь.

Он взглянул на неё с открытым ртом. И ещё раз взглянул.

— Сири, и чем кончается этот анекдот?

— Ты мне не веришь. — Она отступила на шаг назад. «Шон, что-то не так».

— Я не слышу. Они слишком громкие. Сири, они слишком громкие!

«Я не понимаю!»

— Поговори со мной, — прошептал Виджей. — Что происходит?

Она чувствовала, что глаза её широко раскрыты. Чувствовала, что дрожит. В затылке было такое ощущение, будто Шон силился вырваться из цепей.

— Слишком громко, Сири. Голоса. Они здесь. Здесь. Сейчас!

Что-то было не так. Что-то было не так, и это исходило от Виджея. А она только что рассказала ему всё, что ей известно.

Она вымученно улыбнулась:

— Такая шутка, да? Блум — оригинал. Сифонированные голоса. Мне не нужно отправляться на поиски призраков.

— Думаю, нет. — Виджей притянул её к себе, крепко обнял и поцеловал в макушку. — Больше ничего подобного, идёт? Я слишком взвинчен для таких шуточек.

— Идёт, — пробормотала она, уткнувшись в его грудь, и постаралась сдержать дрожь, когда он погладил её по спине. — Идёт.

После расставания с Виджеем оставалось одно-единственное место, куда могла пойти Сири. Одно место, остававшееся безопасным. Она шла по основным улицам к отдельному входу в подземный переход. Она с опаской оглянулась по сторонам до того, как спуститься по остову винтовой лестницы. Ступени издавали страшный скрип под её ботинками.

Добравшись до основания, Сири тихо и неподвижно застыла, повернувшись лицом к лучу света, который проникал из отверстия наверху. Пылинки парили в воздухе, как крошечные звёздочки. Она вплотную прислонилась к стене, чтобы ничто не могло незаметно прокрасться из-за спины, и сползла вниз, на треснутый бетонный пол, притянув колени к груди.

«Он не поверил мне. — Сири вцепилась обеими руками себе в волосы. — Он посмеялся надо мной. Почему Виджей посмеялся надо мной?»

— Виджей не посмеялся над тобой, — мягко ответил Шон.

«Но он посмеялся».

— Это был не Виджей.

«Шон?»

— Мы видели его после операции всего однажды, до того как он пропал из вида, да ещё было темно…

Сири обхватила руками свои ноги. «Если… если они могут сифонировать голос и сохранять его в своей системе… могут ли они наделить им какого-то другого человека?»

— Госпиталь размером с планету, — безрадостно изрёк Шон. — Возможно, для определённых целей они способны создать тело. Если они сумели собрать все эти голоса, все эти сущности. Если смогли поместить их в новые тела, им удалось получить совершенных шпионов.

«Но нам пока ничего об этом не известно. У нас нет доказательств! Нам ничего не известно!»

— Мне известно, Сири, да и тебе тоже.

Сири сидела, парализованная. Она не знала. Она не хотела знать. Это было уже слишком. Слишком ужасно. Но она не могла сомневаться в Шоне. Он был её спутником. Она должна была доверять ему. В этом его предназначение — быть голосом, которому она могла доверять, невзирая ни на что.

Сири склонила голову. «Виджей!» Она мысленно выкрикивала его имя: наполовину взбешённая, наполовину шокированная. Ей пришлось прижать обе руки ко рту, чтобы сдержать крик, готовый вырваться наружу. «Они заполучили и Виджея. А я рассказала ему всё!»

— Надо рассказать Терезе, — прошептал Шон.

Сири с отчаянием покачала головой. «Что, если Тереза не верит мне? Она не поверила мне и относительно того, что все считали телом Бьянки. Что, если на этот раз она сочтёт меня сумасшедшей? Она отправит меня обратно домой».

Она не могла дышать. Поинтересовалась содержанием нано-частиц в пыли. Они могли в ней присутствовать. Вполне. Нано-частицы, проникающие в её кровь, изолирующие её сущность, выделяющие её, подготавливающие для сифонирования.

«Нет, нет, не допускай подобных мыслей. Думай над проблемой». Сири прикусила губу, попыталась прийти в себя.

— Что нам делать, Сири?

«Если они… они создали живое существо, тело, и наделили его голосом Виджея, значит, он должен занимать определённое место в структуре системы. Если нам удастся вскрыть и проанализировать её, это даст нам ключ к пониманию того, как всё это функционирует».

Она почувствовала, как Шон одобрительно кивает. Он и без её слов понимал, что они не могли рассказать Терезе о том, что происходит. Это нечто, это создание, наделённое голосом Виджея, по существу, могло и не быть живым человеком, но у неё не было времени, чтобы тратить его впустую на попытки убедить в этом своего командира. Терезе, вероятно, придётся это обсудить по связи, и к тому времени, когда придёт разрешение демонтировать систему, будет уже слишком поздно.

Она должна предъявить Терезе конкретные доказательства. Когда она вскроет структуру и продемонстрирует, как она действует, Тереза, и Мисао, и все остальные члены команды убедятся в том, что она права. Тогда они сумеют коренным образом изменить направление миссии. Виджей и Бьянка будут свободны.

Сири выпрямилась и разгладила руками тунику. Ей придётся действовать очень осторожно. Но она была подготовлена. У неё был опыт. Никто не поймёт, что что-то не так. Никто.

Сири снова поднялась наверх по винтовой лестнице и посмотрела вниз. Она целеустремлённо зашагала вперёд по пустым улицам.

Она не видела, как из дверного проёма показался Виджей и изумлённо уставился ей вслед.

 

Глава 25

ТЕРЕЗА

Стоя у полутёмного входа, я наблюдала, как от Эмилии ушёл клерк.

Конечно, я последовала за ней. Именно поэтому я нашла её, именно поэтому состоялся наш разговор. К тому времени я уже знала, что она ни о чём не расскажет мне по доброй воле. Когда вы проводите с человеком свыше шестнадцати часов в замкнутом пространстве, если ему нет до вас никакого дела, этот факт становится вполне очевидным.

Но мне надо было увидеть, что она предпримет. Надо было узнать, была ли тайная организация, в которую её втянули, официальной или нелегальной.

Она вышла из дома своей матери и прямиком направилась к клеркам.

Значит, официальной. Она была звеном в цепочке, которая подводила к войне, не важно, насколько незначительная роль отводилась именно ей.

А невидимка Великий страж Ториан Эразмус находился на другом конце этой цепочки. Следовало догадаться, но он прекрасно заметал следы. Мы снова и снова анализировали информацию, которой располагали. С одной стороны, он был настоящим, действующим игроком. С другой — всего лишь одним из Кровавого рода, тем, кто перебирал и сортировал остатки системы Джаспера и Фелиции Эразмус, чтобы посмотреть, нельзя ли извлечь из них что-нибудь для себя полезное.

Теперь, когда клерк ушёл, Эмилия Варус, которая слышала обещание Амеранда помочь нам, заливалась истерическим смехом. Я заставила себя стоять и наблюдать за этой сценой, хотя искренне ей сочувствовала. Что бы она ни натворила, всё шло не так уж хорошо и не легко.

«Ты убила клерка Амеранда?» Возможно ли, что клерк пришёл к ней сказать: они не позволят ей безнаказанно уйти, несмотря на то, какие приказы ей отдавали?

Отсюда возникал вопрос: если она убила клерка и Ториан протежировал ей, зачем он хотел смерти клерка Амеранда?

В конце концов доктор Варус выпрямилась и быстро пошла вниз по коридору, дойдя до конца, хлопнула дверью, которая, как мне было известно, вела на полуразрушенную, много раз ремонтированную лестницу.

Я забеспокоилась. Нет, не так. Я беспокоилась гораздо раньше. Сейчас я боялась. За себя, за неё, а больше всего — за Амеранда Жиро.

Проблема состояла в том, что я почти ничего не могла поделать. Амеранду, уже подозреваемому в убийстве, возможно, прибавили к обвинениям и государственную измену. Если я неожиданно вмешаюсь, требуя его освобождения (если допустить, что вообще смогу его найти), это станет всего лишь подтверждением того, что он работает с нами.

Свет померк перед моими глазами. Под ладонями я ощущала камень. На губах — застарелый вкус крови.

Всё шло не так, как было задумано. У меня почти не оставалось времени перед тем, как я должна была снова отправиться на Фортресс, какая бы ловушка меня там ни поджидала, и я всего лишь поверхностно коснулась того, что происходило на Дэзл. Сири вернулась со своей встречи с Натио Блумом подавленная и сказала, что ей требуется проверить полученную от него информацию прежде, чем она узнает, кем окажется сам источник. Предполагалось, что я появлюсь на люди как официальное лицо и мило пообщаюсь с членами городского совета, которые передали мне своё приглашение через Блума. Предполагалось, что я помогу Сири разобраться в почти бессвязных, обрывочных данных о реальных властных структурах системы Эразмус. Предполагалось, что я найду того, кто убил Бьянку, и установлю, каким образом эти люди собирались развязать войну против нас.

Но я не могла бросить Амеранда, по крайней мере не сделав попытки ему помочь. Даже если не было другой причины, кроме той, что он — моя единственная связующая нить, ведущая к Эмилии Варус, а она — моя единственная связующая нить, ведущая к Великому стражу. Это была очень тоненькая нить, но на ней держалось всё.

Вокруг меня начали открываться двери. Люди проходили осторожно и внимательно, будто реагируя на какой-то сигнал отбоя опасности, который я не могла правильно воспринять. Я не стала ждать и направилась к лестнице, которая привела меня обратно в организацию Всеобщего дела.

Ляну не нравилась я. Не нравились стражи. Ничего страшного. Но ему очень нравился Амеранд. Он ни за что не бросит его на милость клерков.

Я пробиралась сквозь очередь людей, выстроившуюся у единственного крана во внутреннем дворе. Я открыла дверь в вестибюль и увидела Ляна, стоявшего у подножия винтовой лестницы. Единственная неподвижная фигура посреди шума и суеты.

В ожидании меня.

— В мой офис, — выпалил он. Он зашагал прочь прежде, чем я смогла опомниться, а сильный гнев, переполнявший его, сквозил в каждом его шаге.

Я не пыталась заговорить. Я просто спустилась вслед за ним по лестнице, потом проследовала за ним сквозь череду арочных, эстетически-замысловато изогнутых, подпорченных временем проходов и, наконец, в комнатку размером с кладовку. Ему пришлось как следует подёргать дверь, чтобы заставить её захлопнуться. Когда она закрылась, Лян задвинул засов.

Панель освещения на потолке гудела с перебоями, пока не засветилась в полную силу.

Лян повернулся ко мне лицом.

— Что вы говорили Амеранду Жиро? — спросил он. — Что вы ему обещали?

— Ничего, — произнесла я. — Он предложил помочь нам. У меня не было времени ни на какие ответы.

— Не похоже. — Лян скрестил на груди руки. — Капитан Амеранд Жиро возвращается после того, как был похищен контрабандистами и провёл шестнадцать часов взаперти с вами, а его клерк то ли сам, то ли с чьей-то помощью падает с плоской крыши и разбивается насмерть. — Он выдержал паузу и добавил: — Сколько же времени, чёрт подери, надо было падать, чтобы убиться в условиях такой гравитации.

— Вы не верите, что Амеранд Жиро убил своего клерка, — ответила я спокойно и без колебаний.

— Не знаю. — Признание Ляна прозвучало одновременно и жестоко, и горько. — Клерк мёртв. Никто не хочет об этом говорить, но слухи идут. Спрашиваю ещё раз: что вы сказали Амеранду Жиро?

— Я должна сказать вам, что вынудила его совершить убийство, действие напрямую противоречащее закону и моей служебной присяге?

Лян и бровью не повёл. Его пристальный взгляд был направлен на меня и полон ожидания. Я двинулась вперёд, прямо на него.

— Я не знаю, что такого сделала Бьянка Файетт, из-за чего вы так возненавидели стражей, — ровным голосом изрекла я. — И мне неизвестно, какого рода дело безопасность пытается сфабриковать против Амеранда Жиро. Ни я, ни мои люди не замешаны в этом. — Я выпрямилась перед ним в полный рост. — Или вы мне говорите, что здесь в действительности происходит, или просто уходите с моего пути ко всем чертям, сеньор Чэнь.

Мгновение затянулось. Мы так и стояли, оба дошедшие до критической точки. Я видела, как на виске Ляна беспокойно пульсировала вена, когда он попытался найти слова, способные достаточно сильно и точно выразить эмоции, которые он подавлял в себе.

— Вы видели, с чем нам приходится сталкиваться здесь. — Он опустил руки. — Полевой координатор Файетт совершает турне. Предполагается, что она даёт полную оценку своей деятельности, способствует нашему гармоничному функционированию и сотрудничеству, помогает установить, что действительно здесь происходит, и узнать, как мы можем реально изменить сложившуюся ситуацию. Что же делает она? Она отсылает отсюда всю свою группу и остаётся, чтобы проводить вечеринки с послом и контрабандистами.

Он наклонился вперёд, чтобы я безошибочно расслышала всё, что он говорит. Я находилась на его территории, и он не собирался меня отпускать.

— Теперь появляетесь вы, и вас отпускают те же контрабандисты, а один из немногих по-настоящему достойных людей, которых я повстречал в этой системе, просто сходит с ума. — Его сотрясала ярость.

Я заставила себя сосредоточиться на важном.

— У Бьянки Файетт были контакты с контрабандистами, промышляющими водой?

— Вам лучше поверить в это. И здесь, и на Фортресс. Возможно, она могла бы предоставить Кровавому роду полный список таковых, если бы у неё возникло желание. Полагаю, вашему начальству не было известно кое-что ещё.

Мне нечего было ответить. Вместо этого я спросила:

— Вы знаете, сколько времени она проводила с Торианом Эразмусом?

— Она встречалась с ним практически постоянно, когда бы он ни появлялся здесь. — Лян поднял голову. — Что я в действительности пытаюсь понять, так это находитесь ли вы здесь, чтобы замести следы за Бьянкой Файетт или продолжить то, чем занималась она.

На мгновение я даже утратила способность дышать. Когда, наконец, сумела заставить себя заговорить, произнесла:

— Я сейчас же покидаю эту комнату. Я собираюсь продолжить проведение начатой операции и ожидаю вашего сотрудничества. Я составлю полный рапорт о нашей встрече и направлю его Маршалу-Стюарду. Если обнаружу хоть малейший намёк на то, что вы копаете под меня, вы будете уволены.

— Сделайте это, — ответил он. — Всё это. Если вы и вправду так кристально чисты, идите вперёд.

— Я услышала вас, — сказала я и направилась к двери. Отперла засов и оставила Ляна одного.

Я прошла через вестибюль, не имея чёткого представления о том, куда идти. Даже не могла смотреть прямо перед собой. В конечном счёте я оказалась в столовой. На этот раз она была наполовину заполнена, главным образом эразмианцами, сидящими на длинных скамьях. Они пили из чаш, разламывали руками хлеба и делили их со своими семьями.

Я присела на пустую скамейку.

Что же делать? Я уставилась в потолок. Не следовало возвращаться в стражи. Не следовало даже пытаться. Вся ситуация вышла из-под контроля. У меня не было ни единой мысли о том, как её исправить. И самое главное, на мои плечи могла лечь ответственность за гибель клерка Амеранда Жиро.

Следовало лучше понимать, а не слушать его. Следовало прервать его прежде, чем он успел бы произнести хоть слово.

Разболелась голова. Я положила руки на стол и уткнулась в них лбом.

Я думала, что уже привыкла испытывать неожиданные потрясения, узнавая секреты Бьянки. Но этот застиг меня врасплох. Мы вдоль и поперёк изучили все рапорты Бьянки и отрывочные воспоминания Джеримайи. Практически ничего не касалось Великого стража. Именно по этой причине мы не были уверены, обладал ли он на самом деле какой-то реальной властью. Если бы обладал, Бьянка знала бы об этом. Бьянка всегда знала, кто обладал реальной властью. За это её и ценили.

Я думала о Джеримайе и его отрывочных воспоминаниях. Думала о том, что Лян рассказал о вечеринках Бьянки с контрабандистами и её встречах с Торианом Эразмусом, о которых она не сообщала в своих рапортах. Я думала о Сири, сидящей в моей комнате в Палмер-Хаус, и о ее утверждениях о том, что Бьянка по-прежнему жива.

Как мало способов существует для того, чтобы человек мог в одиночку что-то разрушить! Думала о том, как много способов существует для того, чтобы нарушить клятву, думала о человеческой жадности и слабости и о том, как те, кто слишком долго живёт, служат слишком большому числу хозяев.

Я думала, чего стоит полностью отрезать себя от своего спутника. Так, чтобы он не выдал тебя. Так, чтобы стражи искренне поверили в твою смерть и никогда больше не искали тебя. Бьянка была одной из немногих стражей, которые знали, что потерю можно пережить, потому что она знала меня.

Мне не хватало Дилана. Не хватало Дэвида. Я ненавидела одиночество. Я ненавидела себя за то, что была достаточно глупой, чтобы увязнуть в этом болоте. Я хотела домой. Сейчас. Даже если Дэвид бросил меня навсегда. Даже это не хуже, чем то, что я переживаю сейчас. Я зажмурилась. Нет, от этой мысли я запуталась ещё сильнее. От этой боли некуда было деться.

— Понятно, наш шеф провёл с тобой небольшую беседу.

Я подняла голову. Рядом стоял Орри, держа в руках тарелку и дымящуюся чашку.

— На, поешь. — Он поставил еду передо мной.

— Не могу…

— Ешь. — Он приподнял мою руку, вытащил откуда-то ложку и вложил её в мою ладонь. — Я накормлю тебя силой, если придётся. Голодной ты вряд ли принесёшь кому-нибудь пользу.

Я зачерпнула немного каши и попробовала её. Каша была безвкусная, но горячая, и после нескольких ложек я стала есть, не останавливаясь, пока не добралась до самого донышка тарелки.

— Лучше?

Я кивнула и оттолкнула тарелку.

— У тебя тоже есть для меня своя история о Бьянке?

Он покачал головой:

— Нет. Я просто работаю здесь.

— А у меня начинает складываться такое впечатление, что здесь никто «просто» не работает.

Он пожал плечами:

— Может, и нет, но я стараюсь изо всех сил.

— Ну конечно. Ты и находишься здесь для того, чтобы жизнь вокруг стала лучше.

Он скривился:

— Я пришёл к выводу, что думать так — ошибка номер один. Это место прогнило до самого основания. Пытаться сделать его лучше — самому подвергнуться влиянию этой гнили.

— Ты думаешь, так и случилось с Бьянкой?

— И с Берном, и с Ляном. — Он криво и как-то грустно улыбнулся. — Возможно, это происходит и с тобой, просто ты ещё не заметила.

— А как насчёт Амеранда Жиро?

Орри вздохнул:

— Тебе нужно быть на самом деле осторожной с Амерандом… тебе известно, что Лян помогал ему последние четыре года в поисках матери?

— Нет. Ещё кое-что, чего я не знала. — «Мисао был абсолютно прав. На этот раз мы отправились на задание вслепую». — Она… заложница?

— И да и нет. — Орри помахал рукой. — Она и его отец продали себя в долговое рабство, чтобы купить ему подобающее место в службе безопасности. Это случилось после того, как они рискнули всем, чтобы вывезти с Обливиона во время беспорядков своих троих детей.

— Так, значит, у него большая семья? — Я подумала о Финне Жиро, худом, высохшем, с задубевшей кожей, несмотря на его подобострастное простите-извините.

— У него была большая семья, — поправил меня Орри. — Его старший брат убит во время одного из мятежей, после того как дети Обливиона высадились на Дэзл. Его младший брат убит во время одного из мятежей, когда Обливион пал. После этого родители решили, что им необходимо его спасти, а самым подходящим местом оказалась служба безопасности. Единственным шансом для обливионца попасть туда было внести плату за обучение, а единственным шансом внести плату за обучение — продать себя в долговое рабство.

— Тебе рассказал всё это Амеранд?

— Лян. Обрывочно, год за годом. Родителей Амеранда поглотило долговое рабство. В конечном счёте он сумел отыскать своего отца и изменить его жизнь, назвав своим слугой. — Мы посмотрели друг на друга, молча признавая всю непристойность подобной ситуации. — Но его мать пропала. Возможно, её отправили на какую-нибудь другую планету, заселённую диаспорой. А может — нет. — Орри ещё раз пожал плечами. — Суть в том, что если и есть кто-то, готовый лично уничтожить Кровавый род, то это Амеранд. Он мог решить, что пора ускорить события, если подумал о том, что наше появление предвещает конец.

К несчастью, это очень точно соответствовало образу Амеранда, который виделся мне: молодой мужчина с каким-то неестественным самообладанием. Его обучали жестокости и воспитали в таком месте, где постичь порочность в необходимых пределах значило выжить. Мои полуобещания стали последней каплей? У меня сдавило горло. Может, так и случилось.

— Стал бы Амеранд убивать своего клерка?

— Если бы он посчитал, что тот оскорбил друга или семью, то стал бы. Верность и преданность приобрели здесь весьма своеобразную, очень личную форму. Доверять можно лишь близким или, скорее, тем, кто одной крови с тобой.

Мои пальцы сжались вокруг чашки. Я подумала о покойниках, которых мы оставили на корабле. Понапрасну утраченные жизни, которые у меня не было времени оплакать, — родня, с которой не было шанса примириться.

Потом я подумала об Эмилии Варус и её встрече с клерком. Подумала ещё раз о запутанной цепочке войн и убийств. Здесь не только преданность и верность обрели очень личную форму, но и власть. Никакой беспристрастности. Очень мало лежит на поверхности. Твоя власть на Дэзл зависела от того, с кем ты был знаком. И кого боялся.

— Почему ты до сих пор здесь, Орри? — вдруг спросила я.

Орри уставился в мою пустую тарелку.

— Потому что, пока я здесь, чтобы помочь, меньше этих ребят будет продано в рабство.

Я кивнула. Мы просто немного посидели, чтобы чуть успокоиться, прийти в себя от всего сказанного. Потом новая мысль, как камень, тяжело опустилась на дно моей души.

— Орри, — произнесла я, — если Амеранда Жиро обвиняют в убийстве, почему они не забрали его отца? Отец — заложник добропорядочного поведения сына, ведь так? Если Амеранд сделает что-то не так, накажут и его отца.

Орри изумлённо посмотрел на меня. Сначала открыл свой рот. Потом закрыл.

— Я не знаю. Это должно было случиться сразу же после предъявления обвинения.

— Но именно его отец пришёл ко мне рассказать, что Амеранд арестован. — Мы уставились друг на друга. — Здесь что-то не так.

— И уже как-то по-новому, — сказал Орри с удивлением в голосе. — Поздравляю, Тереза. Я не думал, что такое возможно.

Существовала тысяча вещей, которыми мне следовало заниматься в тот момент, но понимание происходящего было крайне необходимо, более важно, чем всё остальное. Мне надо было узнать, почему Капа, Эмилия Варус и Амеранд Жиро — все оказались на моём пути. Мне надо было узнать, на чьей стороне был в самом деле Амеранд Жиро и что означал факт личного знакомства Эмилии Варус с Великим стражем Торианом. До тех пор пока я всё это не пойму, ничего не смогу предпринять.

— Орри, сделай мне одолжение.

— Какое?

— Мне нужно, чтобы ты доставил Финну Жиро послание от меня.

Он повернул голову так, чтобы оглядеть меня сбоку.

— Какого рода послание?

— Мне нужно, чтобы ты сказал ему: если в ближайшие два часа кому-нибудь надо будет поговорить со мной, я буду вести расследование на том месте, где была найдена Бьянка. Но тебе придётся показать мне это место. У меня даже не было возможности заняться этим раньше.

Орри прищурился:

— Ладно. Тащи своё здоровущее оружие, и мы отправляемся.

Пять минут спустя, с оружием за спиной, Орри и я шли вниз по улице. Тем утром народу было немного. Люди наблюдали за нами из дверных проёмов и узких переулочков, но торопливо бросались по своим делам, как только обнаруживали, что мы их заметили. Длиннохвостые попугаи взмывали с мусорных куч стаями лимонно-лаймового цвета, а змеи грелись на карнизах.

Я смогла вместе с Орри трижды завернуть за угол, перейти через мост над проломом, в который рухнула крыша тоннеля. Наши пути разделились у подножия огромной каменной опоры. Орри повернул налево, я продолжила идти прямо, медленно, стараясь следовать названным им ориентирам.

Наконец я остановилась у входа в подземный переход, который теперь стал не чем иным, как круглой дырой в асфальте. Остов винтовой лестницы вёл в темноту.

Я помедлила, глядя в эту дыру, и постаралась успокоиться. Я чувствовала на себе взгляд Бьянки, притаившейся в бесконечно терпеливом ожидании. Когда этот терпеливый взгляд направлен на вас, он может довести вас до последнего быстрее и надёжнее, чем любая самая страшная угроза, потому что вы знаете: не важно, что вы сделали, она никуда не денется, когда с вами будет покончено, просто останется там же. И притаится в ожидании.

Голые брёвна скрипели и вибрировали под моими ботинками, когда я осторожно спускалась вниз. Камень приглушал звуки, которые раздавались над моей головой, но усиливал скрип проржавевших креплений. Стоял запах гниения. Если вентиляционные каналы и функционировали, то они были засорены. Было жарко, душно и тихо. Кое-где лежали пыль, и отходы продуктов брожения, и множество экскрементов. Мне сдавило горло, и я закашлялась. Я велела себе преодолеть отвращение, но запахи показались только хуже.

Хотя это всё-таки сработало. Почти.

Наконец мои ботинки снова коснулись поверхности. Густые тени и слишком много шелестов и шорохов наполняли тоннели, напоминая мне, что утраченное, тайное, крысы и то, что охотилось на них, — всё ожидало здесь, внизу, вместе со мной. Шевельнулось что-то большое, и я повернулась на каблуках, держа наготове своё оружие. Шаги в темноте удалялись. Я на секунду расслабилась и снова перекинула оружие за спину, но я согнула руки в своих бронированных перчатках, а мой разум настроился на боевую волну. Я была готова сражаться.

Под ступенями чернело пространство. Единственный серый луч освещения пробивался сверху подобно лучу прожектора. Я была начеку, натянута, насторожена. Мне не следовало так поступать. Следовало выбирать другое место встречи. Не следовало спускаться в могилу Бьянки в одиночку.

Но я была не одна. Она находилась за моей спиной. Я чувствовала её дыхание. Оно отдавалось эхом в моих собственных тяжёлых, резких вздохах.

Я отрегулировала манжеты на своей униформе и подняла правую руку так, чтобы загоревшаяся лампочка освещала пространство под лестницей.

Там не было практически ничего, кроме голых камней. Немного грязи забилось по углам, но и мусора было не много. Обитатели Дэзл освобождали свой дом от любых отходов, которые можно было превратить во что-то другое, и растаскивали их.

Камень был подпорчен временем, дерьмом и кровью.

Я выключила свою лампочку.

Мгновенно всё погрузилось в темноту. У меня перехватило дыхание. Оно эхом отдавалось в ушах. Слишком громкое. Слишком тяжёлое. Вдруг я почувствовала, как моё тело от страха обливается потом под бронёй, как и мои ладони в перчатках. Всё это обмундирование не отличалось лёгкостью, однако я была уязвима. Не защищена. Темнота может видеть. Она вползает под кожу, проникает в голову. Дневной свет думает, что видит, темнота знает об этом. Темнота — то, что ты носишь в дыре, которая до сих пор зияет в твоей голове. Она уже живёт внутри тебя, ожидая найти ту небольшую трещинку, которая расширится настолько, что темнота просочится в твой мозг и наполнит тебя до краёв.

Я ничего не видела. Конечно, ничего. И не ожидала увидеть. Я просто хотела находиться там, где они нашли её, чтобы попытаться понять, что она делала здесь. Что это было возможное белое пятно в системе клерков. И вполне разумно предположить, что я проводила здесь время не напрасно. Я могла поджидать здесь Амеранда и, может быть, одновременно отыскать какую-то утраченную часть Бьянки в самой себе. Могла молиться и произносить клятвы о том, чем я дорожу, и начинаю примиряться с понапрасну пролитой кровью и понапрасну потерянными жизнями.

Потом, в мгновение ока, я увидела Бьянку, лежащую у моих ног. В трупном окоченении. Видение появилось и исчезло. Она как-то осела, почти незаметно превратилась в камень. Её деформированная голова склонилась под углом, какой совершенно нереально наблюдать у живого человека, но это позволило прикрыть ужасную рану над правым глазом, а её мутному левому глазу уставиться на меня. Её обнажённые руки покрывали кровоподтёки. Плоть клочьями свисала со сломанных костей. Почерневшая кровь корочками запеклась на губах и на пальцах. Если бы я подняла её голову или коснулась руки, они оказались бы невероятно мягкими и жутко холодными.

Потом всё куда-то пропало.

Я знала, что это было. Галлюцинация. Возникшая из чёрной дыры, связанная с моим стародавним прошлым. Я явилась сюда, желая увидеть Бьянку, и моё извращённое подсознание породило видение. Если оно не соответствовало тому, что я хотела видеть, кого мне было в этом винить?

Но самым ужасным было то, что видеть её, хотя горько и страшно, мёртвой было для меня лучше, чем видеть её живой и невредимой. Я хотела видеть её мёртвой. Не хотела видеть живой. Живой было бы гораздо хуже.

— Полевой командир?

Я вздрогнула и обернулась, пригнувшись, положив руку на ствол оружия. Я была готова пустить его в ход в любую минуту.

В луче слабого серого света, который просачивался сверху, я разглядела Амеранда Жиро. Он шёл с поднятыми руками.

Ошеломлённая, дрожа от облегчения, я бросилась навстречу и обняла его. Медленно его руки сомкнулись у меня за спиной. Какое-то мгновение мы так и простояли. Пока я не вспомнила, что он — не сын, не друг и даже не соларианец, и не отступила.

Только тогда я поняла, что он одет не в форму. На нём была запачканная туника, свободные брюки и старые, изрядно поношенные ботинки.

— С вами всё в порядке? — спросила я. В глубине души я начала перебирать все возможные причины, по которым его могли отлучить от выполнения обязанностей.

— Не знаю, — хрипло прошептал Амеранд. — Они так и не арестовали меня. — Он произнёс это как человек, узревший чудо, из тех, которыми изобилует Ветхий Завет.

— Зачем же вы послали своего отца сказать мне, что вы арестованы?

— Надеялся, вы поймёте, что это значит. Я… Что-то происходит, Тереза. И я не знаю что. Но ни одному из нас небезопасно свободно бродить по улицам.

Он рассказал мне, что случилось, как он оказался свидетелем самоубийства собственного клерка, что сказал Хамад и как его предупредили держать рот на замке. Он вернулся на свой пост, каждую секунду ожидая, что его схватят. Но ничего не произошло. Совсем ничего.

— Я хотел, чтобы люди думали: меня арестовали. — Он раскинул руки. — Если меня даже не допросили, каждому стало бы интересно почему. Все бы поверили, что я в конце концов сдался, перешёл на другую сторону. Меня бы… стали избегать. Я перестал бы вписываться в схему. Больше никто не считал бы меня приличным человеком. Я даже не сумел бы защитить своего отца.

Я кивнула: «Да, ты не похож на того, кто связан с Кровавым родом, хотя единственно по этой понятной причине ты мог бы остаться на свободе после смерти своего клерка».

— Если я исчез на день-другой и просто… вернулся. Я думаю, всё должно выглядеть так, будто меня допросили и оправдали. Надеюсь. Отец ждёт, что в наш дом придут клерки. Если они не появятся в ближайшие пару часов, он тоже собирается ненадолго исчезнуть… — Он пристально смотрел на меня. Я видела, что он не на шутку напуган. — Хамад сказал, что они использовали меня, Тереза. Чтобы завершить создание некоей системы. Что, чёрт возьми, это значит?

— Не знаю, — честно призналась я. Ещё один элемент мозаики. Ещё один. И я не знаю, куда его поместить, не знаю, как они все сочетаются друг с другом. — Мне жаль, но я не знаю.

— Но в этом нет смысла. — Он говорил шёпотом. Человек, которого всю жизнь подслушивали, не будет кричать. — Они знают, что я брожу тут на свободе. Если меня используют, почему ко мне даже не приставили нового клерка? Почему за мной никто не следует по пятам?

— Не знаю, — снова ответила я. — Если только…

— Если только — что?

— Если только мы действительно не приблизились к концу чего-то. Если только тот, кто ведёт эту игру, кем бы он ни был, не считает, что вы скомпрометированы словами Хамада, или они просто могут себе позволить не обращать на нас никакого внимания.

«Если только ты на деле не их шпион. Или если они не хотят, чтобы мы просто думали так. Но если Амеранд шпионит на них, зачем тогда доктору Варус доносить на него? — У меня в животе всё перевернулось. — Вот в чём и состоит проблема: есть агент и вам требуется другой, чтобы наводить о нём справки.

Или она просто угодила в неприятности с клерками за то, что убила одного из их людей?

Или они просто хотят, чтобы мы так думали».

Паранойя заразна. А ещё она невероятно полезный инструмент. Если вы можете заставить людей бояться, бояться так, что страх станет беспредельным, они просто перестанут двигаться, действовать, существовать.

До этого я думала, что эразмианские сэо приготовили мне западню на Фортресс. Наверное, я ошибалась. Наверное, они выстроили её прямо здесь. Треугольник, состоящий из Варус, Жиро и Капы, определённо отвлёк моё внимание и привёл в смятение в тот самый момент, как я попала сюда. Взгляните на меня. Я находилась здесь с ним, меня волновало то, чем он занимался и что делала доктор Варус, вместо того чтобы беспокоиться о происходившем между Бьянкой и Кровавым родом.

— Он сказал, что вы можете помочь мне сбежать отсюда, — прошептал Амеранд.

Это внесло окончательную неразбериху в мои мысли.

— Кто сказал?

— Хамад. До того, как сорвался вниз. Он сказал, что я должен позволить праведникам… вам… вытащить меня отсюда.

— Вы хотите, чтобы я помогла?

«Скажи — да, Амеранд. Просто скажи это. И я смогу немедленно помочь тебе покинуть это место. Я смогу доставить тебя целым и невредимым туда, где никто больше не будет тебя подслушивать, и мы узнаем, что тебе действительно известно».

— А как насчёт моего отца?

— И его тоже, если захочет. — Я дотронулась до руки Амеранда. Он был слишком молод, чтобы пройти через всё то, что ему пришлось пережить. — Вам не придётся оставаться здесь, Амеранд. Всё, что вы должны сделать, — попросить, и я обязана, согласно Всеобщему пакту о мире, даровать вам убежище.

Он взглянул на мою руку, лежавшую на его рукаве, и я поняла, что совсем не могу прочитать написанное у него на лице. Совсем.

— А моя мать?

Я отступила.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь найти её.

Это почти то же самое, что Лян обещал ему четыре года назад. Амеранд отвернулся от меня и посмотрел на тени. Он так тёр кончики пальцев друг о друга, будто пытался что-то отцарапать с них.

— А Эмилия? — спросил он тихо. — И ей тоже поможете? Если попросит?

Теперь настала моя очередь сомневаться.

— Вы должны узнать кое о чём.

Я рассказала ему о том, как нашла Эмилию в её пустом доме, о нашем беспредметном разговоре и о том, как последовала за ней.

Как увидела её встречу с клерком.

— Нет, — решительно сказал он.

— Простите, Амеранд. Я видела…

— Нет, — повторил он снова, прикрыв рот рукой, сдерживая слова. — Вы могли видеть, как клерк говорил с ней, но он не встречался с ней.

— После разговора со мной она пошла прямиком к…

— Нет, — повторил он. — Я не знаю, что произошло. Может, клерки арестовали её семью. Они могли удерживать их, чтобы она хорошо себя вела. — При этой мысли его лицо приняло удручённое выражение, он выглядел так, будто хотел немедленно сбежать.

— Тогда почему она не пошла с клерком? Почему не арестовали и её? Она бы просто так не ушла, если они схватили её мать…

— Я сказал — нет! — Его ладони сжались в кулаки, и в какой-то момент я подумала, что он может поднять на меня руку.

Казалось, и он подумал также. Он отступил. Отвернулся, дрожа, стараясь перевести дух. Он запустил пальцы в свои густые кудрявые волосы. Когда, наконец, он снова повернулся ко мне, смог заговорить только шёпотом:

— Вы не знаете её. Вы не знаете… Вы хотя бы знаете, что с нами произошло? Что произошло с Обливионом?

Я не понимала, к чему он вёл, но собиралась следовать за ним. Я осторожно произнесла:

— Я знаю, Обливиона не стало.

— Его обрекли на смерть. В наказание за наше бунтарство. В наказание за наше нежелание оставаться тюрьмой. — Когда система в действительности начала распадаться, заключённые стали нападать на стражу. Хотели посмотреть, что произойдёт. Мне было пять, когда я впервые увидел убийство. Это был стражник, и это был первый раз, когда я понял, что стражники — тоже люди. И они могут истечь кровью. Я обрадовался. — После этого стражники начали уезжать, а мы, заключённые, способствовали им. Мы даже позволили некоторым из них завладеть целыми кораблями.

Он ожидал, что я буду шокирована. А я не была. Он — всего лишь дитя, дитя тюрьмы и жестокости. Как он мог не присоединиться к бунтовщикам? Это свойственно человеку.

— Мы объявили о своей независимости. Мы думали… мои родители думали, что мы понадобимся Фортресс. Им понадобилось, чтобы мы работали и своей работой приносили доход. Для этого, в конце концов, нас и использовали. Мы могли заставить их вести переговоры.

Но они отказались. Они были выше этого. Они сказали: отлично, вы будете независимы — и бросили нас.

Поначалу все были в восторге. Свободные. Но очень скоро всё пошло не так. Понимаете, в отличие от Дэзл, на Обливионе не производили продуктов питания, чтобы самостоятельно прокормиться. Глубокие пещеры, в которых устраивались фермы, больше использовались для производства кислорода, чем для производства еды. Пытались создать какую-то свою форму правления, выдавать продукты по карточкам… но мы все слишком долго жили в неволе. Вскоре начался раздел территорий, а когда выпивают всю воду, деревья не растут, а когда не растут деревья…

Он помахал рукой в воздухе.

— Мои родители и кое-кто ещё увидели, что надвигается. Они организовали мятеж. Рискнули своей жизнью и покинули Обливион.

— И прибыли на Дэзл, и были здесь никому не нужны, и им пришлось самим брать необходимое, — закончила я за него.

— Из-за этого Дэзл снова обратилась за поддержкой к Фортресс, но была отвергнута. Её оттолкнули, но существовало преимущество начать с создания собственной экономики и города, в котором люди могли с комфортом устроить свою жизнь и плодотворно трудиться.

А когда мы снова оказались здесь в подчинённом положении, Обливион погиб. Фортресс ничего не предприняла. Просто бросила его умирать. Ни воды, ни растений. Ни растений, ни воздуха.

Амеранд сомкнул ладони.

— Поэтому мы поступаем так, как надо поступить, чтобы выжить. Кланяемся, расшаркиваемся, по дешёвке распродаём своих детей, прямо как уроженцы Дэзл, но мы не предаём друг друга Кровавому роду или клеркам. Ни за что. Мы — последние из детей Обливиона. Мы не забудем, как погасли его огни.

Ему надо было верить в это. Альтернатива представлялась слишком болезненной.

«О, Амеранд, мне так жаль».

— Они используют меня, — сказал он. — Я не знаю за что, но не могу просто перебежать на теневую сторону или даже попросить убежища. Как я сумею вернуться когда-нибудь обратно, если сбегу сейчас?

Я — последнее из всех существ во Вселенной, способных ответить на твой вопрос, Амеранд.

— Всё зависит от вас, — произнесла я.

Он кивнул и выпрямился. Несмотря на гражданские одежды, в нём снова чувствовалась военная выправка.

— Я собираюсь вернуться и появиться завтра на своём посту. Вместе с вами. Я подожду и понаблюдаю, кто заметит это и что они будут делать.

Я кивнула:

— Хороший план. — И правда, если он хотел остаться, единственный. — А теперь слушайте меня очень внимательно, Амеранд. Я хочу ясности. Вы помните, что говорили раньше? Что хотите помочь нам?

Он медленно кивнул. И смотрел не мигая.

— Мне необходимо проникнуть в систему связи вашей безопасности, — сказала я. — Мне нужно всё, что касается разрешений на передвижения, записи переговоров между оперативными сотрудниками.

«И если они используют тебя, чтобы каким-то образом переделать свою систему, мне нужен твой идентификационный код для подтверждения».

Амеранд покачал головой:

— У нас записи лишь шестимесячной давности, и у меня не ко всем из них есть доступ. Клерки обнаружат сразу, если кто-то попытается его получить.

— Не важно. Даже немногие окажут помощь.

Он скривил губы, раздумывая и сомневаясь. Затем произнёс:

— Вы можете записать код?

Я активировала экран на внутренней стороне перчатки:

— Диктуйте.

Амеранд выдал несколько длинных рядов букв и цифр. Я впечатала их, зашифровала и сохранила.

Есть кое-что ещё, что мне нужно от тебя, Амеранд.

Я медленно стянула с руки перчатку. Подошла к нему и положила правую ладонь на его висок. Это был интимный жест, более свойственный любовникам. Я смотрела в его глаза — широко открытые, глубокие, такие болезненно-детские. Кожа под моей ладонью была тёплой. Я чувствовала, как слегка царапается пробивающаяся щетина. Медленно я ощутила, как во мне поднимается волна непрошеного, но настоящего и сильного желания.

— Берегите себя, — сказала я. — Если ситуация выйдет из-под контроля, приходите к нам. Мы поможем, клянусь.

В глазах Амеранда засияла надежда, рождённая из глубокого, бездонного горя.

— Благодарю, — шепнул он.

А потом повернулся и бросился бежать. Легко и быстро. Через тоннель. В темноту. С моей микроскопической камерой прямо под волосами. У самого виска.

Я стояла и наблюдала за ним, пока его фигура не слилась в единое целое с другими тенями.

 

Глава 26

ТОРИАН

Ториан сидел за изогнутым дугой столом в своей чистой, разумно обставленной и оснащённой всем необходимым личной пассажирской кабине. Он сердито уставился на активную панель прямо перед собой. Через неё он мрачно взирал на мужчину в одежде клерка, чьё румяное, пышущее здоровьем лицо побледнело от страха и чувства вины.

Ториан силился сосредоточиться, и от этого его кожа пылала.

Мужчина практически уничтожил больше, чем даже сам Ториан мог перечислить. Это никак не сказалось на его умении держать себя в руках.

— Как допустили, чтобы это произошло, господин Кейн? — вопрошал Ториан.

Вы знаете, что наделали. Вы знаете, какой урон чуть не нанесли. Вы сами чувствуете это. По лицу Ториана градом катился пот, и шея сбоку по-прежнему горела, невзирая на недавнюю адаптацию ко всем изменениям.

Глава клерков Хаген Кейн отвесил поклон и задрожал. На какое-то мгновение Ториан подумал, что Кейн упадёт на колени. Он почти на это надеялся. Тогда проявились бы наиболее ярко эмоциональные аспекты работы новой организации и можно было понять, воспринял ли их сам Кейн.

— Не знаю, страж, — прошептал Кейн. — Хамад был включён в систему. Были введены команды. Разъединений не должно было случиться.

Ему следовало привезти Кейна на Дэзл. Чтобы полностью синхронизировать работу. Ему следовало постоянно держать Кейна в поле зрения.

— Вы дали Хамаду разрешение вернуться к своим обязанностям прежде, чем позволили всё полностью принять, — категорично заметил Ториан.

— Нет, страж! — закричал клерк, придя в совершенный ужас. — Он дал правильные ответы.

— Значит, он лгал вам.

Заметная дрожь сильного отвращения пробежала по телу клерка.

— Это невозможно.

— Здесь либо одно, либо другое. — Глаза Ториана сощурились. «Только вот что вы сочтёте худшим?»

На лице Кейна отразилось глубокое страдание.

— Не знаю, страж. — В его глазах блестели слёзы.

Ториан высоко ценил Главу клерков. За исключением самого Ториана, Кейн, единственный, надзирал за всеми клерками в Эразмусе. До того как он принял руководство организацией, это был холодный и расчётливый человек, неизменный профессионализм которого восхищал Ториана. Именно из-за этого он захотел, чтобы Кейн стал её опорой. А сейчас Ториан наблюдал неконтролируемый страх и чувство вины, которое овладело этим преданным и прежде разумно мыслящим человеком, даже без проведения полной синхронизации.

«Ничего, всё можно прекрасно отладить, — напомнил себе Ториан. — У нас будет время добиться равновесия и после того, как мы отбудем».

Но сейчас надо было проявить строгость. Ториан наклонился ближе к экрану.

— Я предложил вам бессмертие, господин клерк, — тихо произнёс он с нотками сожаления в голосе. — Ни Луна-2, ни Луна-4 не протянут долго после того, как мы покинем их, но ваши люди не проживут даже столько, чтобы увидеть, как погаснут огни этих лун.

— Мне известно об этом, страж. — Несчастный Кейн весь съёжился. — Но мы должны перебраться отсюда так быстро…

— Если вы не сможете благополучно принять всех в систему, тогда вам придётся стать избранным.

Кейн медленно поднял на него испуганный взгляд. Медленно покачал головой:

— Не требуйте этого от меня.

— Я не прошу ни о чём, чего не готов сделать сам, — мрачно изрёк Ториан. — Вы знаете, сколькими из моего рода, моего рода, господин клерк, а не только из числа своих коллег, я жертвую?

Глава клерков поклонился, тесно сцепив руки на груди:

— Я слышу, слышу.

— Да, слышите. Я знаю. — Ториан позволил себе говорить мягче и тише, хотя и так сочувствовал этому человеку. «Блум бы гордился мной».

Кейн продолжал стоять не выпрямляясь. Слеза упала на блестящий пол.

— Я поступлю как должен, — сказал клерк.

— Хорошо. — Ториан кивнул. — Тогда мужайтесь.

— Да, страж. — Клерк не поднял глаз. — Благодарю.

Ториан коснулся панели, и она погасла. Он был уверен, что Кейн сделает всё как обещал, но это только ускорит запланированные события. Любая отсрочка означала, что клерки, оставшиеся вне системы, могли понять, что всех разделили на имущих и неимущих, а точнее, на тех, кто уцелеет и кому суждена участь жертвы.

Ториан по-прежнему сидел за своим столом и на какое-то затянувшееся мгновение просто позволил себе испытать ощущение усталости. Всё должно скоро закончиться. Он не сможет долго заниматься этим. Даже у него есть свои пределы. Он опасно близко подошёл к ошибке, когда доверил Кейну подобрать второе связующее звено в их системе. К счастью, им оказался клерк Амеранда Жиро. Его не удалось интегрировать в систему. А сам Амеранд сейчас так глубоко увяз в интригах, связанных с соларианцами, что скоро будет ослеплён и соларианским мироощущением, и собственным желанием мести.

Было ли простым совпадением то, что именно Хамад не вписался в схему? Или на него повлияла непосредственная близость к такой мятежной личности, как Амеранд? Надо было проверить. Система связи, соединяющая разум одного человеческого существа с разумом другого, была чувствительна к эмоциональным воздействиям и к влиянию среды. Поэтому такие детали имели важное значение, по крайней мере, пока все составляющие сети были взаимосвязаны и стабильны.

Ториан потёр глаза. До запуска почти не оставалось времени, и ему надо было успеть завершить беседу с Эмилией Варус. От этой мысли ему становилось только тяжелее.

«Может, она нам не нужна? Может, это всего лишь дополнительный риск? Нет».

Ториан тёр уже всё лицо, стараясь вернуть свою способность мыслить отстранённо. Сейчас не время переоценивать план. Он слишком устал. Слишком сильно болела голова. Слишком близко ощущался конец. Если он начнёт менять свои решения, это никогда не прекратится.

Он представил себе малышку Индэн в объятиях Май. Увидел её красноватое младенческое личико и крошечные розовые ручки, «я построил для тебя, Индэн, целый мир. Для тебя и для твоих братьев и сестёр. Я выполню обещание. Я не подведу. Не на этот раз».

Но он продолжал сидеть неподвижно. Хотя бы ещё мгновение. Он никогда не думал, что когда-нибудь дойдёт до того, что будет сожалеть о распределённой системе, которую он помог разработать для Эразмуса, но долгие часы путешествий с одной луны на другую были более изматывающими, чем любая другая сторона долговременного плана.

Ториан решительно отмёл желание пожалеть себя и откинулся на спинку кресла. Соединив вместе кончики пальцев, попытался сконцентрироваться.

«Приведите ко мне Эмилию Варус». Ториан чётко произнёс это в своих мыслях.

На него снизошло ощущение присутствия некоей сущности, недоступной взору.

— Как прикажете, — произнесла она. И исчезла.

К тому времени, как Эмилия прибыла в его кабину, Ториан успел немного перекусить самсой и выпить чаю. Умыл лицо настоящей водой и проверил последние данные генетического сканирования новорождённых детей, недавно появившихся в Семье. Все были в полном порядке, и он почувствовал себя заметно посвежевшим и обновлённым.

Эмилия не выглядела и вполовину также хорошо. На ней сказались тяготы последних нескольких дней. Волосы свободно свисали по плечам, а обломанные ногти были непростительно грязными для доктора. Она низко согнулась в поклоне прямо перед ним, и Ториан позволил себе на какой-то миг отдаться сочувствию. «А ещё я знаю, что чувствуешь, когда все твои средства на исходе».

Ториан жестом указал на одно из комфортабельных кресел в салоне. Эмилия приняла приглашение сесть с видом человека, у которого нет выбора.

— Как я могу помочь вам, Великий страж? — спросила она.

— Я собираюсь сделать вам предложение, Эмилия.

Она опустила глаза и посмотрела на свои грязные ногти:

— Ещё одно?

— В прошлый раз я не делал вам никаких предложений, — напомнил он ей, стараясь говорить мягко. — Это вы пришли ко мне.

Она переплела пальцы рук.

— И я это не забыл, — продолжал Ториан. — Вы пришли, потому что ваша семья значила для вас гораздо больше, чем собственная свобода. Это в самом деле прекрасно. И произвело на меня впечатление. Равно как и ваши поступки на протяжении всего выполнения задания.

Он уделил особое внимание её последнему допросу. Правда, она не проинформировала их о предательстве Амеранда Жиро. Однако если рассматривать это вкупе с другими её действиями, то это — небольшое пятно на репутации, и ошибку можно легко исправить, работая в системе на должном уровне.

Она подняла на него глаза:

— Мне следовало бы поблагодарить вас, страж, но мне недостаёт учтивости.

Он коротко кивнул:

— Понимаю. Вам было трудно, но вы сильная и упорно шли к цели.

Она облизнула потрескавшиеся губы. Храбрость, родившаяся от его похвал или от её собственного ощущения приближения к концу, заставила её заговорить.

— Где моя мать?

— Отправилась в чёрное пространство небес, и с ней твои братья и сёстры, — сказал он. — Теперь их судьба в их собственных руках.

Эмилия сглотнула. Робкая надежда мимолётно осветила её черты.

— И у вас есть предложение для меня?

— Это удел, который Семья так ревниво охраняет от миров Солнечной системы.

Лицо Эмилии на миг просто окаменело. Ториану было понятно такое поведение. Естественное последствие жизни под неусыпным наблюдением. Она не хотела, чтобы он увидел, о чём она думает.

— Вы собираетесь объяснить мне, что это значит? — наконец спросила Эмилия.

— Бессмертие.

Эмилия отвела взгляд в сторону. Первое естественное движение с того момента, как она вошла в кабину.

— Соларианцы уже давно обладают бессмертием. Веками.

Ториан отверг эти слова взмахом руки:

— Я не говорю об их цепном, ограниченном бессмертии, которое приходится столь болезненно обретать вновь каждые двадцать лет и получать на него право каждые сто. Я говорю об истинном бессмертии. Разовое вмешательство, внесение определённого набора генетических изменений, ещё несколько пересадок генов и — готово. Оно принадлежит вам и вашим детям.

— Это невозможно.

— Это уже сделано. — Её глаза расширились от удивления. — Май. Шора. Тамарра. Эффес. Они уже испытали этот процесс.

Он наблюдал, как она перебирает в уме эти имена и мысленно к каждому приписывает соответствующие титулы. Сэо Май, Великая Смотрительница Тамарра, госпожа Хранительница Эффес. Самые высокопоставленные женщины Кровавого рода. Все они…

— Они все недавно родили детей.

— Да. — На лице Ториана расползлась улыбка. И он не старался её скрыть. — Их дети обладают всеми необходимыми генетическими признаками, унаследованными от обоих родителей. Эти гены сейчас дремлют, конечно, но начнут работать с наступлением подросткового возраста. — Он наклонился вперёд. — Подумайте над этим, Эмилия: смерть и время нам не страшны.

— Простите, Великий страж, но почему меня должно заботить обретение Семьёй бессмертия?

— Потому что вы — одна из нас.

Эмилия моргнула:

— Что?

Он вздохнул и попытался проявить терпимость и доброжелательность. Ей приходилось усваивать слишком много новой информации, и следующее, что ей было уготовано узнать, могло оказаться самым шокирующим.

— Кто ваш отец?

— Никко Доннелли, — сразу ответила она.

— Никко Плэйс Эразмус Доннелли, — поправил её Ториан. — Когда-то он был надзирателем на Обливионе, но утратил осторожность и благоразумие ради очень молодой, очень красивой женщины, которая находилась там, досиживая вместо своей матери, приговорённой за предумышленное убийство.

Мы не любим незаконнорождённых детей, Эмилия. Слишком большое их количество опасно для единства Семьи. Ваш отец был совершенно заслуженно изгнан за своё преступление. Он уже давно расплачивается, однако в своё время ему будет дозволено вернуться в ряды членов Семьи. Хотя, следует вас предупредить, он никогда не поднимется очень высоко.

Итак, через Никко Плэйса Эразмуса Доннелли вы имеете касательство к Роду, и ваша мать знала это. Но, как видно, никогда вам об этом не говорила.

Эмилия изумлённо взирала на него долгое время. Выражение её лица было удивительно искренним и открытым. Он мог видеть, как её мысли мелькают со стремительной скоростью. В ней воскресли годы воспоминаний, фрагменты, которые не имели смысла до тех пор, пока не стали на место, не обрели чётких очертаний, не кристаллизовались.

— Поэтому меня допустили на медицинский факультет? — спросила она.

— Отчасти. Это было моё решение. Я хотел присмотреть за вами, хотел посмотреть, какие черты и склонности наиболее сильно проявятся в вашем характере.

— Хотели посмотреть, буду ли я несообразительной простушкой, — выпалила она и мгновенно прижала свою костлявую ладонь ко рту.

— Ну, если бы вы таковой и оказались, я бы соответственно вас и использовал, — спокойно ответил Ториан. — Но вы оказались совсем другой. Вы выполнили свою миссию вопреки физическим и эмоциональным конфликтам. Вы оставались верной своей семье, ценя её превыше друзей и любовников. Именно в этой силе нуждается Род в грядущие дни.

Эмилия откинула назад прядь волос, свесившуюся на лоб. Она смотрела прямо на него. Суровый и острый взгляд, которым она надеялась пронзить его насквозь. Ториан и глазом не моргнул. Он позволил ей получить удовлетворение от этого пронизывающего взгляда.

— Почему? — спросила она. — Почему я?

Ториан был уверен, что она задаст именно такой вопрос.

— Я люблю свою Семью, Эмилия. Люблю находить новых членов Семьи. Но подхожу к этому с великой осторожностью.

«Годами мы совершали слишком много ошибок, и я допускал, чтобы так происходило. Я позволил Джасперу и Фелиции создать эту постыдную систему рабства и долговой кабалы. Мне стоило упорствовать и решительно не соглашаться. Такие напрасные потери. Следовало заставить их прозреть…»

— Мы должны всеми возможными способами обеспечить своё будущее. И это включает в себя поддержание баланса внутри Семьи, особенно в отношении генетики.

«Жаль, что я не могу извиниться перед твоим отцом. Я совершенно искренне не понимал, что наши внебрачные дети смогли бы стать столь ценным богатством для нас».

— Я повернула против своих коллег, — пробормотала Эмилия. Она сплетала и расплетала руки снова и снова так, будто хотела выдернуть все свои пальцы. — Что, если я поверну против вас? Я могла бы отправиться к праведникам и рассказать, что вы собираетесь сделать Семью бессмертной.

Ториан раскинул руки:

— И что они сделают? Убьют нас? Стерилизуют или уничтожат детей, которые виноваты только в том, что родились? Если даже у них останутся силы после того, как с нами будет покончено, убийство противоречит их собственным законам.

— Даже если останутся силы? — повторила она.

— Солнечная система на этом этапе практически в расчёт не берётся. И это — благодаря вам.

Снова безмолвие. Ториан, сидя в кресле, сменил позу. Она должна понять весь смысл, всю свою причастность именно теперь. Для неё настало время принять решение.

— Мне нужны доказательства, — выпалила она.

— Доказательства?

— В том, что вы сделали то, о чём говорите. — Её голос звучал уверенно и твёрдо. С того момента, как она перешагнула порог этой кабины, в нём впервые проявились властно-требовательные нотки. — Вы много лжёте, Великий страж. Должно быть, и сейчас вы говорите неправду.

Ториан скривил губы, сознавая справедливость её замечания:

— Может быть и так. Иногда бывает. Однако я открою вам доступ к моей личной системе. Вы можете провести остаток полёта, внимательно почитывая на досуге интересующую вас информацию.

— Нет, я сделаю это, когда прибуду обратно на Госпиталь.

— Почему?

— Потому что здесь у вас наверняка все данные сфальсифицированы. На Госпитале, когда я смогу использовать перекрёстные ссылки под своим собственным разрешением, подделать их будет труднее.

— Труднее — да, невозможно — нет, — подметил он.

Эмилия пожала плечами:

— По крайней мере, это шанс побороться.

— Очень хорошо, — сказал Ториан. И именно это он имел в виду. Он встал. — Я рад, что привёл вас сюда, доктор Варус. Вы можете внести выдающийся вклад в будущее вашей семьи. — Он поклонился.

Эмилия осталась стоять, выпрямив спину, с бесстрастным выражением лица. Она поверила в то, что он рассказал. Ториан был в этом уверен. Но она ещё не знала, что и думать об этом. Его переполняло нетерпение, но он напомнил себе, что в силу воспитания она не ожидает от жизни милости и не верит в чудеса. Ториану хотелось дать ей больше времени, но его не было. Она должна либо согласиться, либо будет отвергнута, как остальные.

— Вы выбрали Капу нарочно, не так ли? — спросила она тихо.

— Но не его конец. За это прошу прощения. От корабля нашли только фрагменты. Оказалось, что Доннелли перестарался с искажением кодов и, когда двигательный отсек отделился от остальных модулей, шлюзы не закрылись должным образом. Это позор. Капа Лу стал полезной жертвой обмана и распрей.

— Понимаю.

Эмилия окинула взглядом свои руки, пошла к двери, обернулась и низко поклонилась. Ториан принял этот жест. Он остался стоять, пока она открыла дверь и затворила её за собой.

«Добро пожаловать, Эмилия, — мысленно сказал он. — Приветствуйте её в нашей вечности».

— Добро пожаловать, Эмилия, — ответствовали голоса. — Мы приветствуем тебя в нашей вечности.

Его взгляд расплылся и перенёс Ториана из помещения, в котором он находился, дальше, туда, где он мог наблюдать за Эмилией Варус, рассматривая под дюжиной различных ракурсов, как она проходит по корабельным отсекам и все клерки склоняются перед ней.

 

Глава 27

АМЕРАНД

Я убежал от Терезы. Я бежал, и воздух обжигал лёгкие. Болели все внутренности. Я бежал в темноту, пока мне не пришлось остановиться и прислониться к стене тоннеля, чтобы перевести дух и сориентироваться на местности.

Как она могла назвать Эмилию предательницей? Как она только осмелилась! Я предложил ей помощь. Я рискнул всем ради неё! А она пришла ко мне с такими словами.

Это не было правдой. Не могло быть. Весь мир мог треснуть по швам. Расколоться на части. Клерки могли отрастить крылья, как у длиннохвостых попугаев, и научиться летать, но Эмилия ни за что не выдала бы меня клеркам.

Полевой командир Дражески не знала и половины о том, что происходит.

Я растёр ладонь у запястья по направлению к себе, чтобы облегчить судорогу. Это была моя вина. Моя. Я обращал недостаточно внимания. Я видел, что Эмилия сотрудничает с Кровавым родом, и ни разу не подумал: может быть, у них находится её семья. Я был ослом. Идиотом. Как я мог не подумать об этом?

Потому что я был слишком занят мыслями о Капе и Эмилии.

Она считала, что я не знал. Но я знал. Я знал, как она ждала его возвращения. Я знал об этом на протяжении многих лет. И это была настоящая причина того, что мы никогда не были вместе. Поэтому и ещё потому, что мы слишком боялись. Я — слишком боялся.

Мне надо было добраться до неё. Наверняка я мог хоть что-то сделать. Даже если не мог, я не хотел допустить, чтобы она подумала, что я бросил её, или, того хуже, заставить её думать, что предал.

Но что, если это только навредит ей?

«Они используют тебя. — Голос Хамада всплыл из моей памяти. — Они используют тебя, чтобы завершить создание новой системы».

Использовать меня? Как, тысяча чертей, можно даже вообразить, что Кровавый род или их клерки могут использовать меня? Я — ничто. Я — никто. Капитан безопасности, я едва ли ценил собственного клерка. Я не причинял беспокойств. Не хотел ничего, кроме возвращения родителей. Чего же они хотели от меня?

Я пока не знал. Но разузнаю. Непременно. Мне многое о них известно. Они научили меня наблюдать, слушать, обнаруживать скрытое. Возможно, не с помощью всей этой муштры и послушания, которому посвящались учебные видео, а благодаря надзору, бывшему частью нашей жизни, столь же неотъемлемой, как дыхание.

Мне бы найти Эмилию. Надо найти. Я не мог даже допустить, чтобы она подумала, когда это коснётся дела, что я такой же, как Капа.

Я потратил на поиски долгие часы. В другое время я бы просто воспользовался системой службы безопасности или просто расспросил часовых, дежуривших вокруг портовой площади и на других постах. Но предполагалось, что я под арестом. Меня не должны были видеть, поэтому мне приходилось идти по тем улицам, которые выбирает обливионец, чтобы прожить день до конца.

Обливионцы существовали, собираясь в небольшие группы здесь и там, с молчаливого соизволения. Обычно они выбирали один из двух способов выживания: или, склонив головы, работали друг подле друга и друг для друга, подобно коренным жителям Дэзл, которые были к ним терпимы, или просто собирались в шайки и силой отнимали всё, что могли. Я начал свои поиски невдалеке от портовой площади, постепенно добрёл до главных улиц, пробираясь по окраинам, и надеялся, что выглядел как самый заурядный тип, не привлекающий к себе никакого внимания.

Я с трудом заметил её в глубине магазина, принадлежавшего обливионцам. Она отчаянно торговалась с костлявой женщиной за гроздь мелких кислых зелёных виноградин.

Осторожно, держась вблизи входной двери, я сделал шаг и попал в поле зрения Эмилии. Её глаз зафиксировал движение, и она подняла на меня взгляд. Побелела, и гроздь винограда выпала из её руки обратно на груду мятых фруктов. Не сказав ни слова, она отвернулась и устремилась к чёрному ходу.

Я изловчился, выскочил из парадной и свернул за угол. Я знал, куда Эмилия пошла, и догнал, как только она добралась до выхода на внутреннюю лестницу.

Должно быть, она слышала мои шаги за своей спиной, но не остановилась, пока я не протянул руку и не дотронулся до её плеча:

— Эмилия.

Она не обернулась. Она дёрнула плечом и освободилась от моей руки. Это напомнило мне о том, как из моих пальцев выскользнула ладонь Хамада. Вынести это было тяжело, но не тяжелее, чем её слова.

— Отойди от меня.

У меня отвисла челюсть, но я овладел собой. Я должен был.

— Нет, послушай меня. Пожалуйста.

— Не могу. — Она повернула голову, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы я мог заметить отчаяние в её глазу, под которым залегла тёмная тень. — Они следят за мной. Уходи.

Я взял её за руки. Под ногтями чернела грязь. Эмилия была доктором. Она никогда не позволяла себе ходить с грязными руками. Если мне нужен был хоть какой-то знак того, что они забрали её семью, то я его нашёл. Больше ничего не могло настолько выбить её из колеи.

— Эмилия, у меня есть возможность спасти тебя.

— Что?

— Соларианцы. Я поговорил с Терезой. Они заберут тебя отсюда, если ты попросишь.

Она изумлённо посмотрела на меня, потом расхохоталась. Ужасно, неприятно.

— Ты хочешь, чтобы я обратилась к соларианцам.

Я не знал, что делать. Я понимал, что она дошла до крайности, но не ожидал, что всё зашло так далеко.

— Да, — сказал я тихо. — Эмилия, это твой шанс. Говорю тебе. Мы оба можем вывезти отсюда свои семьи.

«Расскажи мне, что произошло. Расскажи, что они забрали твою родню. Я помогу. Клянусь. Клянусь. Но ты должна поговорить со мной».

Она смотрела, удивлённая, и смысл моих слов медленно проникал в неё. Я надеялся увидеть, что её душа полна надежды, как и моя.

Но Эмилия оставалась замкнутой, мрачной. Мёртвой.

— Я не могу отправиться к соларианцам, Амеранд.

— Почему?

Она просто покачала головой:

— Слишком поздно.

— Почему?

Я хотел, чтобы она согласилась. Я хотел, чтобы мы хотя бы однажды откровенно поговорили друг с другом. Я хотел удостовериться в том, насколько всё изменилось.

А она не хотела. Она только опустила голову.

— О чём ты переживаешь? Ты здесь не из-за меня. Ты здесь из-за полевого командира. — Последние слова она произнесла со злостью.

Вдруг меня осенило.

— Эмилия, ты ревнуешь?

— Ты пребываешь в заблуждении. — Её бледное лицо вспыхнуло. — Ты помогаешь парочке праведниц сбежать от кучки поганых контрабандистов и начинаешь думать, что они могут спасти наши презренные задницы, и считаешь, что я не хочу ввязываться в это вместе с тобой, потому что ревную? Спасай свою голову, Амеранд! Это не про тебя. Быть может, твои родители дали тебе всё, но остальные пекутся лишь о себе. Для нас ничего не меняется. Выхода нет и никогда не будет.

И она стала спускаться по ступенькам. Быстро. Не оглядываясь. Не поднимая глаз. А я стоял там и наблюдал, как она уходит.

Знаю, мне следовало броситься за ней. Сказать, что она права. Праведники покрутятся здесь немного, а потом отправятся домой. Как и всегда. Кто-нибудь сменит Терезу Дражески, а Эмилия и я по-прежнему останемся здесь, как и Кровавый род.

Но я не мог этого сделать.

Не мог отступить. Я узнал вкус надежды. Видел не просто честный поступок, но и жгучую радость от него. Это была свобода. То, что мои родители искали всю жизнь. То, за что погибли мои братья. Я не собирался снова запирать себя в клетке.

Но не собирался я и бросать Эмилию. Одну. Здесь. Я сделаю для неё то, чего не сделал для себя. Найду её мать. Когда её семья окажется в безопасности, получив убежище у соларианцев, она сможет отправиться с ними.

«Я вытащу тебя отсюда, — поклялся я месту, на котором она стояла. — Если даже больше ничего не сделаю».

 

Глава 28

ТЕРЕЗА

Одно из величайших преимуществ разрозненной системы состоит в том, что становится чрезвычайно трудно добраться до людей, которые не хотят, чтобы до них добрались. У меня не было сомнений, что сделано это не случайно.

Ланч с членами городского совета был более чем бессмысленным. Именно группа городской знати прозрачно намекала на все возможные пути, которыми я могу помочь снова обрести их городу утраченную славу. Я улыбнулась. Кивнула с сочувствием. Попробовала прекрасную еду, которую мне подавали мужчины и женщины со столь хрупкими, прозрачными руками, что я удивилась, как они не ломаются под тяжестью тарелок.

Единственная причина, по которой я вообще туда пошла, заключалась в том, что предполагалось присутствие Великого стража. Но вскоре после того, как я прибыла, мне сообщили, что он вернулся на Фортресс праздновать рождение новых членов Кровавого рода. Мне передали его сожаления и выражение надежды на то, что разговор со мной состоится, когда я прибуду на Фортресс.

Может, это и было правдой. Последние двенадцать часов я провела сосредоточенно изучая записи, доступ к которым получила благодаря Амеранду, и я много чего узнала. Здесь строго контролировались все передвижения. Чувствовалась рука власти. Корабли Великого стража сновали туда-сюда с ничем не сравнимой частотой. В то же время меня не покидало ощущение, что между записями существовали промежутки достаточно большие, будто все они были испорчены. Я передала всё, что смогла, на свои корабли в Обитаемой зоне, чтобы информацию переслали Мисао и другим аналитикам из нашей команды. Я чувствовала: в этих фрагментах скрывалась закономерность. Но я не видела её. И ещё мне мешал сосредоточиться избыток шума.

Как и понимание того, что Великий страж плевать хотел на меня и вдобавок на всех стражей миров Солнечной системы.

Когда, наконец, сумела отвесить прощальный поклон хвастунам и выскочкам из городского совета, я отправилась к Ап-скай Стэйшн. Мой путь проходил по плоским крышам, мимо садов, заборов и оперативников службы безопасности. Если я не могла задать свои вопросы одному из главных представителей власти на Дэзл, мне пришлось удовлетвориться его помощником. У меня не было намерения отправляться на Фортресс раньше, чем придётся.

Сверху мне посылала свои лучи Ризетри, пока я, нырнув под армированный купол фойе, не пробралась в самый центр представительства службы безопасности. У административной стойки дежурил клерк.

— Полевой командир Тереза Дражески к командиру Фэйвору Баркли.

Великий страж мог иметь бессрочные привилегии полётов между лунами, а Баркли был привязан к Дэзл. По крайней мере, в соответствии с изученными мной записями.

Глаза клерка блеснули, и он открыл рот, чтобы ответить, но я опередила его:

— Если его здесь нет, скажите мне, где он, и поясните, как мне его найти.

Я с раздражением подумала: «Это всё равно что иметь дело с аватаром». Но всё получилось.

— Он дома, — ответил клерк и объяснил, как добраться.

Я вежливо поклонилась. А клерк — нет.

Я повернулась, чтобы направиться к двери, когда внезапно до меня дошло, что чего-то не хватает. Положив руку на круглую ручку, я взглянула налево, а потом — направо. Клерки ходили туда-сюда на огромном открытом рабочем пространстве, заботясь о своих собственных делах.

Я не видела людей в другой униформе. То есть находилась в службе безопасности, где не было ни единого её сотрудника.

Я уже почти развернулась, чтобы двинуться в обратную сторону, но передумала. Клерку не было резона говорить мне правду. Если с этой частицей властной структуры что-то и произошло, я могла с наибольшей вероятностью получить ответ от Фэйвора Баркли.

* * *

Домом Фэйвора Баркли оказалась квартира, в которую можно было войти из обнесённого стеной сада на плоской крыше. Охранники в униформе, стоявшие у двери, потребовали назвать идентификационный код и впустили меня внутрь. Лестница была широкая и чистая. Достаточно хорошее освещение позволяло буйно зеленеть растущим в горшках деревцам. Ими были уставлены лестничные площадки и коридор. Я прошла мимо молодой женщины, которая подстригала ветки. У неё за спиной в слинге сидел малыш.

Фэйвор Баркли стоял у своей двери, ожидая меня. Налитые кровью глаза были обведены тёмными кругами. Щёки запали. Всё, о чём я собиралась его расспросить, улетучилось из моей головы.

— Прошу, командир. — Он поклонился и отступил в сторону, приглашая меня войти.

Комнаты были просторными. И это — первое место, увиденное мной на Дэзл, которое впечатляло своим внутренним убранством. Блестящие люстры были украшены лепными розетками. Картинные рамы и половицы позолочены. Пол представлял собой великолепную имитацию дерева, и, возможно, его изготовили ремесленники Дэзл. Как и элегантную мебель из полированного камня, инкрустированную металлом.

— Вы должны простить меня, полевой командир, — сказал Баркли, провожая меня в гостиную. На нём была скорее гражданская одежда, чем униформа. И она была измята. — Я здесь единственный, кто может приветствовать вас. Моей жены и детей… нет дома. — Он взял красно-оранжевый керамический кувшин, налил какую-то жидкость в чашку такого же цвета и протянул её мне.

Когда я подняла чашку, резкий запах ударил мне в нос. Это не было традиционным подношением воды. Самогонный виски. Я взглянула на Баркли поверх края кружки:

— Что-нибудь произошло, командир?

Он не посмотрел на меня.

— Да. Произошло.

Не отпив, я поставила чашку на стол.

— Я могу что-нибудь сделать для вас?

— Нет, благодарю. Это моя проблема. Вернее, моя вина. — Он вытер ладони о свои чёрные брюки. — Но полагаю, вы пришли сюда не для того, чтобы расспрашивать меня о моих несчастьях.

— Нет, — тихо сказала я. — «Что же вы натворили?» — Я стараюсь разузнать, что случилось с капитаном Амерандом Жиро. — Известный мне факт был весьма незначителен. Если бы я не искала Амеранда, это бы показалось странным. В конце концов, как актрисе, достойной уважения, мне просто полагалось иметь желание работать в паре с тем, кого назначили на роль сопровождающего.

— Не знаю, — сказал Баркли.

Я подняла брови:

— Нахожу это удивительным.

— Да, могу себе представить. — Потом он очень тихо добавил: — Вы никогда не попадали в ситуацию, когда лучше не замечать, что происходит вокруг.

— Мне назначат нового сопровождающего? — спросила я, притворившись, что не расслышала его ответа.

— Думаю, об этом позаботятся.

Он продолжал разглядывать кончики своих пальцев, лежавших на поверхности стола. Взгляд, которым он наградил меня, по его мнению, должен был выражать сочувствие: будто один человек угодил в бюрократические силки другого. Но глаза Баркли были слишком пустыми, чтобы достичь требуемого эффекта.

— Где ваша семья, Фэйвор? — спросил я.

У него дёрнулся уголок рта, и он поднял голову:

— Хотите, чтобы я поведал вам секрет, полевой командир?

— Если угодно.

Он наклонился совсем близко. Жалкое подобие доверительности. Его дыхание кисло пахло самогоном.

— Служба безопасности в настоящее время претерпевает реорганизацию. Это случается то и дело. Особенно когда у контрабандистов, промышляющих водой, дела идут неожиданно успешно.

— А что, у контрабандистов действительно всё так хорошо?

Он поднял чашку.

— Вас практически похитили.

Разумно. Я не верила ни единому слову.

— Возможно, вы заметили, что наша служба больше не располагается на Ап-скай Стэйшн, — продолжал он. — Нас перераспределили по всему городу после снятия обвинений в коррупции.

— И с вас сняли? — спросила я.

Он пожал плечами:

— А как же иначе я мог бы так свободно беседовать с вами? — Он обвёл жестом пространство вокруг себя, и я заметила, что в картине недостаёт кое-чего ещё. Клерка.

Снова человек без тени. Снова фрагмент, не вписывающийся в игры власти. Он тоже об этом знал. Вот причина его отчаяния.

Плохо. Очень плохо. Но это означало, что можно говорить на прямоту.

— Скажите мне, кто такой Амеранд Жиро, командир Баркли, — попросила я. — Скажите, почему клерки используют его.

Баркли отдёрнул руку, и чашка стала падать на пол, искрящейся радугой расплёскивая содержимое. Я успела подхватить её до того, как она ударилась об пол.

— Спасибо, — пробормотал он, когда я протянула ему чашку обратно. Баркли поставил её стол дрожащей рукой. Стук камня о камень. — Простите, полевой командир, — сказал он. — Я ничего не могу сделать для вас, пока меня не утвердят на новой должности. Какой бы она ни была, — холодно произнёс Баркли, упершись взглядом в поверхность стола.

— Понимаю, — громко ответила я. — Можно задать ещё один вопрос?

— Если это так необходимо. — Он сделал едва заметное движение рукой.

— Почему вы до сих пор здесь?

Баркли с минуту стоял очень спокойно, но я могу точно сказать, что он тянул время, чтобы, глядя на меня, принять решение.

Он плеснул в свою керамическую чашку свежую порцию виски и, дрожа, залпом опрокинул её.

— Просто на всякий случай, чтобы прикрыть отход семьи, — сказал Баркли.

Я кивнула, будто мне были понятны его слова:

— Спасибо.

Я поклонилась ему, он — мне. Баркли проводил меня до двери и запер её за моей спиной. Пока я шла по коридору в обратную сторону, мимо женщины с малышом, скрежещущий звук её изготовленных вручную ножниц странным образом совпадал со стуком моих каблуков по полу.

Я шла назад через город, не запоминая почти ничего, что попадалось на пути. Я слишком глубоко ушла в себя.

Я вернулась в здание организации Всеобщего дела, когда огни почти затухли, предвещая наступление сумерек. Внутренний двор опустел, если не считать птиц, змей и одного-единственного, взирающего на них с надеждой шелудивого кота. Даже погружённая в свои мысли, от которых моё отчаяние только нарастало, я не могла не заметить высокого мужчину со шрамом. Он стоял, ссутулившись, у главного входа.

Я была настолько поражена, что остановилась и уставилась на него, забыв притвориться. К счастью, Виджей не забыл. Он выпрямился.

— Знаю, знаю, — усмехнулся он. — Пришлось прийти. Останемся на улице или предпочитаешь пообщаться с глазу на глаз?

Войдя в образ бандита, Виджей не стал дожидаться моего ответа. Просто сунул руки в карманы и, перебирая, как цапля, своими длинными ногами, прошествовал через дверь.

Я последовала за ним, разинув рот. Он не должен был находиться здесь. Мы вообще не должны были вступать ни в какие контакты друг с другом. Виджей помедлил у подножия лестницы и наградил меня хитрым и насмешливым взглядом. Здесь было всего два укромных местечка: офис Ляна и комната Сири, где находилась подслушивающая аппаратура. Я предпочла комнату Сири и вошла внутрь. К счастью, её не оказалось на месте. Она сказала, у неё назначена встреча с несколькими инженерами, чтобы попытаться создать бригаду по отладке освещения. Я не хотела отчитывать Виджея в её присутствии.

Я захлопнула дверь и из последних сил набросилась на Виджея:

— Что ты делаешь здесь?

Бандитские манеры испарились. Передо мной стоял Виджей Кочински. Шрамы, лысина и цвет кожи отступили на задний план. Я узнала его выправку, его глаза, его голос.

— Что-то не так с Сири, — сказал он.

Я отказалась от своего первоначального плана, который состоял в том, чтобы сделать ему выговор, а потом написать на него рапорт за нарушение протокола. Но в свете происходивших событий я не могла обвинять его в том, что он подошёл так же близко к краю, как и я.

— Она сильно на взводе…

— «Сильно»! — закричал он. — Ты ослепла?

— Следите за своей речью, капитан, — ответила я резко. Он выпрямил плечи по стойке «смирно». — Прошу прощения, полевой командир. Прошу прощения. Я просто… что-то не так с Сири.

Я почувствовала маленький холодный узелок в желудке.

— Рассказывай.

Я услышала, как Виджей пересказал мне то, что поведала ему Сири, как она вдруг решила обернуть это в неудачную шутку, как он проследил за ней только для того, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, и увидел, как она спустилась в пространство под лестницей.

Внезапно я вспомнила, как спустилась туда и услышала, как кто-то убегал. Неужели Сири?

Узелок затянулся. Это невозможно. Не может быть, чтобы это оказалось тем, о чём я подумала. Не может быть, чтобы Сири сходила с ума.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — произнёс Виджей. — Спутник призван поддерживать её душевное равновесие, так?

Я кивнула.

— Тук напоминал мне об этом по крайней мере дважды в час, с момента нашей встречи, но, говорю тебе, я вижу, когда она серьёзна, а тогда она была неподвижно-холодно-серьёзна. Во всяком случае, пока не придумала выдать всё за шутку.

— Итак, что ты об этом думаешь?

Он беспомощно развёл руками:

— Возможно ли, чтобы каким-то образом нарушился баланс между ней и Шоном? Наподобие, ну я не знаю, некоей местной инфекции, заставляющей Сири менять свои ответы спутнику?

Баланс в отношениях со спутником был неизменно прочен, стабилен, но реагировал на окружающую среду, такую как структура мозга. Мне подумалось о разнообразных грибках и плесени, о плохо вентилируемом воздухе, наполненном спорами и пылью. Доктор Гвин как-то сказала, что здесь одной из главных проблем со здоровьем был местный вариант хантавируса, который распространяют мыши и крысы. Кто знает, чем вообще мы там дышали? Возможно даже то, что на Сири повлияла полученная ею травма головы.

— Никогда не слышала ничего подобного. Полагаю, есть шанс…

Загрохотала задвижка, и дверь отворилась. Мы одновременно обернулись и увидели, как Сири отперла дверь и вошла. Она переводила свой взгляд с Виджея на меня и обратно.

— Что происходит? — спросила она.

Я решила говорить с ней прямо и откровенно. Мне уже достаточно пришлось искажать факты, пока я пребывала на Эразмусе.

— Виджей рассказывал мне о вашей последней встрече.

Я ожидала чего угодно, но не того, что Сири раздражённо вздохнёт и ударит Виджея по руке.

— Идиот! Я говорила тебе! Это же для клерков.

Виджей уставился в изумлении, а она снова вздохнула.

— Я в это не верю, — сказала мне Сири. — Поэтому я стараюсь заставить клерков думать, что покупаюсь на весь этот бред, который Натио Блум старается мне внушить, и вот на это. — Она ладонью толкнула Виджея в грудь. — На то, что верит мне и подвергает риску каждую запланированную операцию. Что это место сотворило с тобой? — В её голосе звенел гнев. — Ну? Что?

— Послушай, Сири… — начал Виджей.

Она не дала ему продолжить:

— Ты хотя бы подобрался к тому, чтобы поведать ей самую интересную часть рассказа? О том, что ты получил спальное местечко на корабле контрабандистов и он направляется в обитаемые зоны?

На этот раз наступила моя очередь удивляться.

— Правда?

— Да, — ответил Виджей, но его внимание было приковано к Сири.

— Когда отправляешься?

Нижняя челюсть Виджея ходила взад-вперёд. На смуглой коже выделялись призрачно-белые шрамы.

— Завтра. Первым делом.

Я кивнула:

— Ладно. Лучше уходи отсюда. Мы не хотим, чтобы твои новые работодатели подумали, что это был не просто маскарад.

— Нет, думаю, не догадаются. — Он развернулся. Плечи ссутулились, но это не была походка головореза. Это была походка проигравшего.

— Виджей?

Он снова обернулся и посмотрел на меня.

— Береги себя, ладно?

«Я услышала тебя, — пыталась сказать я. — Поверь мне, я услышала тебя».

— Да, мадам. — Его плечи мгновенно распрямились. И я поняла, что достучалась до него.

Он помедлил рядом с Сири. Она подняла на него взгляд и снова хлопнула по руке.

— Давай! — сказала Сири. — Действуй!

И он ушёл. Он вышел за дверь, рывком прихлопнув её за собой. Звук раскатисто пронёсся через всю комнату.

Сири вздохнула и пожала плечами.

— Что собираешься делать?

Поистине мои актёрские способности заметно улучшились. Она плюхнулась в своё кривобокое кресло и вытащила из кармана очки.

— Что-то ещё, полевой командир?

— Нет, — ответила я. — Я просто должна обойти всех и постараться выстроить логическую цепочку из своего рода отдельных моментов расследования.

— Удачи. — Она помахала мне одной рукой, а другой водрузила на подобающее место свои очки.

Я наблюдала, как она подключилась к сети и погрузилась в свой собственный мир. Я покинула её с тяжестью на душе и плотно прикрыла за собой дверь. И продолжала идти: вниз по лестнице и в вестибюль.

Орри, как всегда, продемонстрировал совершенство в умении рассчитать время. Он встречал меня, прислонившись к перилам у подножия лестницы.

Паранойя, которая притаилась прямо под поверхностью моих мыслей, поднялась могучей волной. Я шагнула к своему другу и посмотрела ему прямо в глаза.

— Так, — произнесла я. — Лян попросил тебя приглядывать за мной или это твоя собственная инициатива?

Орри открыл рот, закрыл, пока думал, как мне соврать, и снова передумал.

— Я сказал ему, что у меня это не слишком хорошо получается. — Он грустно улыбнулся. — Прости.

Я провела рукой по своим волосам.

— Всё в порядке. — Я не могла решить, кому доверять. Почему Лян должен был оказаться лучше других? Мне надо было идти, мне надо было уйти отсюда. Мне надо было притвориться, что я ушла. Далеко ушла. Мне надо было найти способ просто подумать. И я не знала как. — Раз ты и так занимаешься наблюдением, пригляди за Сири. Для меня, идёт? Если она попытается куда-нибудь уйти, скажи, что я просила её подождать. Надо просмотреть некоторые из старых рапортов.

— Не проблема, — сказал Орри, и я бросилась бегом из вестибюля.

Я успела удалиться на четыре квартала и подняться на три уровня, когда мне наконец удалось выпустить пар, и я привалилась к лестнице. Спускалась темнота. Ризетри казалась лишь тоненькой сверкающей каёмкой на самом краю лоскута чёрного неба над моей головой.

Мою голову переполняло столько мыслей, что я не могла переключиться на какую-то одну из них. Я стояла там и наблюдала, как мимо проходили люди Дэзл.

Слишком много ниточек. Я не могла придерживаться сразу всех.

Я пришла сюда, чтобы установить, собираются ли и как потомки Джаспера и Фелиции Эразмус использовать старые переходные врата в качестве средства нападения на миры Солнечной системы. Я пришла, ожидая, что обнаружу связь между смертью Бьянки Файетт и её открытием, что Эразмус оказался горячей точкой.

Теперь я знала, что Бьянка приняла решение в одиночку разрушить Эразмус. Почему? Что довело её до этого? Здесь было плохо. Было скверно. Но мы видели и похуже.

Ну ладно, мы видели, по крайней мере, где было так же плохо. Что довело её до крайности? Берн утверждал, что ему неизвестно. Если известно Ляну, то он не заинтересован в том, чтобы рассказать мне об этом.

Она связалась с контрабандистами. Для того чтобы они помогли разрушить Эразмус или чтобы узнать о перелётах на Обливион и в обитаемые зоны? Она пыталась обнаружить, откуда исходит угроза войны, или организовать уничтожение этого места? А может, и то и другое?

Она совсем ничего не говорила о времени, проведённом с Великим стражем. Любое упоминание о Ториане было стёрто из обрывков воспоминаний Джеримайи.

Между тем кто-то предпринял отчаянную попытку похитить меня и Сири. Я получила инструкции от Мисао. Капу Лу нанял Никко Доннелли, дискредитированный член Кровавого рода. Или, по крайней мере, он вступал с ним в контакт. Намеревался ли Доннелли передать нас Семье? Почему? Что он надеялся обрести, рискуя открытой враждой с Солнечными мирами?

Доннелли, по словам Мисао, руководил Обитаемой зоной 3. В обитаемые зоны намечалась вылазка Виджея с контрабандистами. Доннелли связан с контрабандистами? Пытался ли он организовать похищение таким образом, чтобы оно не было раскрыто? Если так, почему Капа Лу просто не убил нас?

Капа сказал, что ему не были известны намерения Доннелли, и Мисао поверил. Поверила и я. Капа вступил в игру, потому что ему дали свободу или, во всяком случае, корабль с гиперпространственным двигателем, что было так же здорово, как и обрести свободу. С такой-то наградой за свои труды он бы не стал задавать вопросы своему нанимателю, стараясь узнать о его мотивах.

А там, по другую сторону, посреди черноты небес, засели в своих укреплённых замках члены Кровавого рода. В соответствии с разрешительными документами и кадрами, полученными благодаря телескопам, ни один и шагу не ступил, чтобы лично следить за системой, которая, предположительно, находилась у них в управлении. Кроме, естественно, Великого стража Ториана Эразмуса. На поверхности он выглядел как человек, не связанный ни с какими делами, касающимися действительного руководства, как и все остальные.

«Чего же я не замечаю? — Я обращалась к темноте, той, где раньше обитал Дилан. — О чём забываю?»

Забываю.

Забыла.

Когда что-то забываешь, значит, предаёшь забвению.

Обливион мёртв.

Почему Кровавый род позволил ему умереть?

Чудовищная потеря. Даже если вы абсолютно ни во что не ставили этих людей, зачем позволили им умереть? Вы могли допустить, чтобы они дошли до крайности, испытали приближение смерти, а потом просто пришли и предложили им воздух в обмен на рабскую зависимость. Множество из них купилось бы на такое обещание.

А если вы хотели, чтобы они в любом случае умерли, зачем попусту жертвовать целой планетой? Почти век дела тюрьмы процветали, и она приносила немалые доходы. Когда я проводила исторический анализ, я по горло погрязла в счетах. Тюрьма и труд заключённых на Луне-5 были столь же доходны для Эразмуса, как и Госпиталь. Почему бы просто не явиться, не вышвырнуть старые трупы и не начать всё сначала? Инфраструктура существовала. Экосистему можно было восстановить за пять лет или около того.

И они теряли понапрасну не только Обливион. Я окинула всё вокруг свежим взглядом. И это место тоже. Людей, которые изо всех сил старались выжить. Если бы им предложили работу, но только не занимаясь насильственной вербовкой, а собрав вместе, создав единую рабочую силу, то появилась бы основа для восстановления богатств Кровавого рода. В мирах, заселённых диаспорой, всегда требовалось больше рук, чем им думалось. Но они позволяли этим мирам гнить. О да, повсюду шныряли клерки и оперативные сотрудники безопасности и следили, чтобы ни у кого не рождались идеи, и похищали любого, кого требовалось похитить, но отсутствовали механизм управления, цепь инстанций, связующих народ с Кровавым родом.

Фэйвора Баркли, самое высокопоставленное лицо службы безопасности на Эразмусе, выпихнули из его собственной базы. Клерк Амеранда Жиро разбился насмерть. Всё это прикрывалось как-то неловко и неумело. Не обеспокоились даже притвориться, что собираются арестовать Амеранда. На самом деле его клерк сказал, что Жиро хотели использовать, чтобы завершить создание некоей системы, и если он знал, что это значит, то был самым лучшим актёром из всех, которых мне доводилось видеть.

И возможно, настоящей виновницей в смерти клерка Хамада была доктор Варус.

Но доктор Варус — с Госпиталя, и, какой бы чертовщиной они там ни занимались, услуг мирам диаспоры они не продавали. В последние шесть месяцев они лишь совершали полёты внутри системы: с Госпиталя на Дэзл или на Фортресс. Пока они все не были отменены. Полёты в систему или из неё. Зачем их отменили? Ещё два года назад они были делом обычным.

Доктор Варус также лечила Сири, недолго, но она лечила её как раз перед тем, как Сири начала вести себя как-то странно. Перед тем как она рассказала Виджею историю о сети клерков и голосах, сифонированных из человеческих существ. Но не раньше, чем Сири решила, что Бьянка по-прежнему жива и находится на Госпитале.

— О, чёрт! — Я мгновенно выпрямилась. Прохожие повернули ко мне свои головы. И также быстро отвернулись.

Я бросилась бежать.

Когда вернулась обратно на базу, я полетела по лестнице наверх, перемахивая одновременно через четыре ступени, до самого третьего этажа, а потом по коридору до комнаты 356. Дверь была приоткрыта, и Сири сидела в своей любимой рабочей позе: одна рука на колене, другая — на блоке управления. Я кинулась вперёд, ломясь в запертую дверь, и сильно ударилась. Боль охватила руку до самого плеча.

Голограмма.

Я, пошатываясь, отступила. Передо мной, через приоткрытую дверь, я видела Сири, сидевшую в комнате в своей любимой рабочей позе: одна рука на колене, другая — на блоке управления.

Ругаясь, я нащупала в поясном кармане свои очки и нахлобучила их на себя. Теперь я видела дату и время, оттиснутые на голограмме, и мерцающие края гибкого экрана, который она разложила поверх двери.

В Солнечных мирах это бы никогда не сработало. Но здесь система данных, передаваемых через спутники, была фрагментарна, и все её фрагменты так тесно контролировались, что никто бы не стал ходить повсюду с включёнными очками и имплантатами. Я даже не знала, имелись ли имплантаты у Орри.

Я отпихнула экран в сторону и повернула ручку. Моё прикосновение было ей знакомо, и она поддалась долей секунды раньше, чем я протиснулась через дверь.

Сири исчезла.

Я стояла, задыхаясь, в пустой комнате, и кровь приливала к ступням.

У меня чуть не подкосились колени, но я устояла. Вернулась в комнату с подслушивающей аппаратурой, вытащила из поясного кармана своё устройство для подсоединения. Прикрепила к уху, соединила с очками и подключила провод к узлу связи. Если бы я получила какую-то зацепку, зная, что подслушивала Сири, может быть, смогла бы вычислить, куда она пошла.

Я подключила другой конец провода к своему устройству и прислушалась.

Тишина. Мёртвая и холодная. Даже никаких помех. Я отсоединила устройство и проверила контакты. В порядке. Проверила индикатор мощности на обратной стороне узла связи. В порядке. Я снова закрепила устройство на ухе и пробежала пальцами по панели, отыскивая другую частоту, другой сигнал.

Ничего. Тишина. Только тишина.

Сири проводила здесь целые дни, подслушивая. Говорила, что поражена, насколько отчётливо слышатся голоса, что даже на их фоне улавливается нечто новое.

Я слышала только тишину.

Я сняла с себя устройство и бережно убрала его обратно в поясной карман. Сири исчезла. Она услышала голоса и последовала за ними в город Дэзл.

А я не имела представления куда.

«Стоп. Думай». Я ущипнула себя за переносицу.

Сири сказала Виджею, что система клерков работает благодаря человеческим голосам, сущностям, исторгнутым из живых людей.

«Виджей говорил, что она была серьёзна. Допустим, он прав. Виджей рассказал мне. Она узнала, что рассказал. Что бы она сделала потом?»

У меня опустились руки. Сири бы предположила, что Виджей предал её. Сири могла предположить, что Виджей работал на врага.

Он был в порту, с контрабандистами. И Сири об этом знала.

Я выбежала из комнаты, громко выкрикивая имя доктора Гвин.

 

Глава 29

ЭМИЛИЯ

Как одна из сотрудниц, Эмилия прибыла на Госпиталь в один из частных портов. Они были получше грузовых: чистоту и блеск в них поддерживали вездесущие дроны. В состоянии оцепенения она подвергалась обыскам, сканированиям, опросам, и всё это время сознавала, что если бы не сдерживала себя, то стала бы громко, пронзительно кричать.

«Амеранд не прав. Кровавый род не допустит, чтобы система Эразмус прекратила своё существование.

Я — одна из них. Мой отец — Никко Эразмус Доннелли, и я — член Кровавого рода».

Её мать знала это. Вот настоящая причина того, что она уехала. Подумала, что теперь Эмилия в надёжных руках и ей надо было увести с дороги других детей, которые имели… менее замечательные родственные связи.

Потому что системе Эразмус никогда не придёт конец.

Эта фраза постоянно звучала у неё в голове, пока Эмилия шла по коридору к своей комнатушке.

Дверь была не заперта. Она вошла внутрь. С момента её отъезда здесь практически ничего не изменилось. Только сделали уборку и произвели обыск, но это было стандартной процедурой. Плюс, конечно, Великий страж хотел убедиться, что у неё нет каких-нибудь давнишних секретов.

Она бы сделала то же самое.

Эмилия села на свой жёсткий стул и подтянула к себе компьютер. Но она не могла смотреть прямо. Ей следовало поспать и поесть. Она почти ничего не ела во время обратного путешествия и, конечно, не спала.

Но она развернула экран, выдвинула клавишную панель и начала печатать. Она ввела все коды, старые и новые, и наблюдала, как перед ней раскрывается целый мир.

Рапорты. Официальные предписания. Хвалебные отзывы об экспериментах. Мимо мелькала информация о годах, о десятилетиях. Эксперименты всё возрастающей сложности над клетками, над эмбрионами, над взрослыми животными. И начатые пять лет назад эксперименты над людьми. Список подопытных занимал четыре колонки.

Эмилия бегло просмотрела рапорты, наугад, случайно выбирая результаты экспериментов, и сразу перешла к сводкам. Перед её глазами промелькнули неудовлетворённость и неудача в поисках истинного бессмертия. Там и сям возникали враждебные споры. Теории выдвигались и отвергались, выстраивались и рассыпались в прах. Клубок запутанных и сложных для понимания достижений научного и технологического прогресса. Такую неразбериху не подделаешь. Фальшивки были неизменно слишком аккуратно приглажены, и из-за них не было видно, к примеру, стоявших за всем этим людей или имевших место неудач.

Она пролистала вперёд и снова вернулась обратно, наугад совершая скачки во времени, отслеживая не хронологию событий, но имена экспериментаторов. Достижения отдельных личностей. Она связала официальные предписания с персональными записями, с именами тех, кого, как она смутно припомнила, оставили друзья и друзья друзей.

Последний прорыв в проведении экспериментов, как оказалось, произошёл два года назад. В эксперимент включился новый объект. После этого испытания, проводимые над эмбрионами, стали увенчиваться успехом. Дети начали развиваться вместо того, чтобы обрастать опухолями и чахнуть в материнской утробе. У нового объекта был свой номер: IDFM40981A.

Болели пальцы. Перед глазами всё расплывалось, но она не остановилась. Активировала перекрёстную проверку, пробежала глазами ещё одну серию рапортов в поисках имени и отправного пункта, исходной точки. Откуда появился объект IDFM40981A? Если имела место фальсификация данных, то именно здесь.

Наконец открылся первоначальный рапорт о состоянии здоровья. Объекты экспериментов по прибытии должны были подвергнуться сканированию и исследованию. Изменяющиеся черты фиксировались и непременно учитывались. Включая имена и миры происхождения, даже если они больше не упоминались.

Эмилия прочитала рапорт.

«Мне следовало знать, — думала она. — В самом деле, мне следовало догадаться».

Конечно же IDFM40981A была Бьянка Файетт. Пропавшая праведница. Соларианцы отправили бессмертную в систему Эразмус, а система разобрала её на винтики, чтобы посмотреть, как она устроена.

Эмилия уронила руки на колени. Так вот в чём дело. Это реально. Кровавый род, или, по крайней мере, его избранные члены, собирается жить вечно.

И ей вправду необходимо сделать свой выбор и решить, присоединится ли она к ним.

Или, быть может, она уже приняла решение. Её сердце глухо билось о рёбра. Она встала. Почти не чувствуя под ногами пола, прошла вниз по коридору до комнаты Пьяты.

Дверь была открыта. Комнату опустошили. Все следы того, что здесь кто-то проживал, были стёрты. Осталось только несколько предметов мебели, которыми снабжались все, прибывшие на Госпиталь.

Эмилия зашла внутрь. Она стояла посередине и едва дышала. Слишком похоже на пустую квартиру её матери.

— Его нет, — раздался голос из холла.

Эмилию передёрнуло. Стэш Мэдисон, ещё один из их компании, человек заурядный и посредственный, прислонившись к дверному косяку, стоял на пороге со скрещёнными на груди руками.

— Я не знаю, на чём они поймали его в конце концов. Должно быть, на чём-то значительном, потому что его увели клерки, а пять минут спустя вернулись и вытащили все его вещи.

Так. Она — из Кровавого рода. Выдала им Пьяту, не задумавшись об этом дважды. Пьята сам напросился. В том, что с ним случилось, только его вина. Он стал умнее. И жаднее.

Она в самом деле выиграла. Она продолжит победное шествие.

— Может, тебе стоит уйти отсюда, — предложил Стэш.

— Да.

Стэш выглядел обеспокоенным, но за их спинами полировал пол робот-уборщик.

— Я устала, — сказала она. На тот случай, если его интересовало её состояние. — Иду спать. Ты завтра в первую смену?

— Угу. Увидимся?

— Мы там, где нужны.

Она пошла обратно в свою комнату. Закрыла и заперла дверь. Просто так. Они могут войти всегда, когда захотят.

«Всё в порядке. Никаких неожиданностей. И, кроме того, чего мне теперь бояться?»

Она выдала Пьяту. Она жила с этим давно. Тот факт, что она была Эразмус, в противоположность просто эразмианке, не имеет никакого значения. Для этого нет оснований.

Исключение. Только это имеет значение под этим бескрайним чёрным небом.

Эмилия пригладила волосы назад, думая о том, что ей следует делать. Возможно, у неё не так много времени. Великий страж не похож на того, кто станет ждать целую вечность. Возможно, ей стоит как следует пообедать, наесться мяса, и пирожных, и свежих овощей. То, чего не пробовала годами. Теперь у неё это будет всегда. Она — Эразмус. Кровь. Что бы ни случилось впредь, неотъемлемой частью её жизни станет роскошь.

Как рассказать об этом Амеранду?

Она зажмурилась. Так ему и надо. Пусть думает, что она просто пропала. Если бы он поговорил с ней, если бы попытался найти выход, пока они были свободны, в то единственное мгновение на корабле, она бы сказала ему… она могла сказать ему так много.

Ещё одна мысль пришла ей в голову, и её мозг переключился от дум об Амеранде на четыре колонки идентификационных номеров, принадлежавших пациентам. Ни один из них не принадлежал Бьянке Файетт.

Она вернулась к письменному столу. Она была легче пера. Легче воздуха. Растворилась в своём знании. Остался лишь её дух. Призрак.

Она нашла список людей, подвергавшихся экспериментам. Вошла в систему, получила код доступа. Она классифицировала объекты по половому признаку, по возрасту, по времени прибытия. По месту происхождения. Результаты показали, что все женщины были с Обливиона. Дюжина. Она пробежала глазами по именам.

Барай Ру Амос была в списке пятой. Мать Амеранда, которую он искал по всем планетам, заселённым диаспорой, надеясь вопреки всему, что она по-прежнему жива, была отправлена на Госпиталь.

Она умерла после родов. Это был десятый экспериментальный эмбрион, который имплантировали ей.

Эмилия посмотрела на свою запертую дверь. Они могут оказаться за ней прямо сейчас, в ожидании, какое решение она примет. Или на другом конце линии связи уже ждут её следующего сообщения.

Ждут, к примеру, чтобы посмотреть, кому она направит это сообщение: Великому стражу или Амеранду.

Ждут, придётся ли им убить её.

— Нет, — шепнула она экрану и пустой комнате. — Нет, не думаю.

Она подняла руки и положила пальцы на клавиши. Проглядела ещё несколько раз все записи, делая пометки, отмечая самое важное, перепроверяя коды и впечатывая их в соответствующие персональные данные. Просто на тот случай, если кому-то снова придётся обратиться к этой информации. Организация работы имела первостепенное значение. В академии всегда подчёркивали это. Эмилия всегда приводила в порядок все свои рапорты и заносила их в файлы. Годами. Очень старательно.

Если кто-нибудь придёт посмотреть, она хотела быть уверена: он найдёт верную информацию.

Эмилия проверила свою работу и убедилась, что всё сохранила должным образом. Она встала и пересекла свою комнату. Присела на край кровати. Голову переполняли случайные мысли: отдельные островки, выстраивавшиеся в цепочку памяти. Надежда вспыхнула и тут же погасла, потому что она была нереальна. Она — не Амеранд, и у неё нет своей Терезы Дражески, которая придаст сил и заставит верить.

Она легла и укрылась одеялом. Нашарила в кармане пиджака и извлекла наружу один из скальпелей, которые ей дозволено было иметь при себе в силу своей медицинской специальности. Она знала своё дело. Она знала, что надо делать. И в каком порядке.

К тому времени, когда датчики на полу зафиксировали кровь и по тревоге вызвали бригаду неотложной помощи, получившую разрешение взломать дверной замок, Эмилия практически истекла кровью. Было решено не делать попыток реанимировать её, потому что отдельные органы могли принести гораздо больше пользы.

 

Глава 30

ТОРИАН

Ториан вздохнул и закрыл активное окно.

— Прости, Эмилия, — прошептал он, и его пальцы пробежали вниз по чёрному прямоугольнику.

— Страж? — Из глубин разума раздался участливый голос.

Ториан сложил ладони домиком. Обстановка офиса поблекла перед ним, фигуры и очертания предметов материализовались перед его внутренним взором. Он стоял посреди муравейника клерков, в новом главном дворце.

Хаген Кейн поклонился ему:

— Вам следует знать: Тереза Дражески осуществляет передачу сообщений за пределы системы.

«Да неужели? С разрешённой для этого станции?»

— Да, но в не разрешённое для этого время.

«Нет. Ну надо же. Раз так, могу сказать: наше время пришло. Будем работать с тем, чем располагаем. — Жар разлился по его шее и по затылку. — Мы следим за Амерандом Жиро?»

— Да.

«Хорошо. Предупредите меня, когда прояснится линия его поведения. Нам понадобится время, чтобы активизировать запасной вариант на тот случай, если он не оправдает надежд и провалится, не доведёт дела до конца».

— Будет сделано.

Глава клерков снова поклонился, и Ториан разомкнул кончики пальцев. С сожалением он повернулся к столу спиной. Казалось, у него оставалось ещё несколько дней.

«Все важные составляющие на месте. Всё идёт своим чередом. И даже если одно или два выйдут из строя, будет время провести корректировку. В конце концов, теперь, когда мы нейтрализовали соларианцев, кто станет вмешиваться?»

Ториан покинул свой личный офис. По ту сторону, за его дверями, в центральном дворце, в разгаре были празднования. Восемьсот членов Кровавого рода заполнили большой зал и разошлись по смежным боковым комнатам. Слуги передвигались в этой блестящей и сверкающей толпе так ловко и изящно, как настоящие танцоры. Они предлагали еду и напитки, которых также было в избытке на столах, накрытых у входа в каждую комнату.

Наряды присутствующих впечатляли. Золото, и серебро, и самые настоящие драгоценные камни старушки Земли, а не их местные аналоги сияли и переливались, как осколки радуги, на платьях и мантиях. Обращали на себя внимание и сотрудники безопасности, в своей самой официальной униформе, к которой очень шли позолоченные, но весьма функциональные мечи и кинжалы, так же как метательные орудия глубокого чёрного цвета.

Было достаточно тепло. Воздух заполонили запахи духов, призванных обострять чувства и ощущения. Всё шумело и переливалось и с наступлением ночи становилось ещё более шумным. Танцоры, одетые и обнажённые, кружились и выделывали ногами сложные па, скользили и парили на сценах самых разных размеров. Повсюду выступали иллюзионисты, работали светографики, играли музыканты. На огромных экранах играли в интерактивные игры, и люди издавали ликующие возгласы на соревнованиях по фехтованию, в воздушных боях и даже в поэтическом конкурсе.

Ториан вытянул шею в поисках фигуры в чёрно-белом.

Ему не потребовалось много времени, чтобы выделить из толпы Блума. Господин Дэзл стоял посреди группы юных кузин и рассказывал что-то, вызвавшее их громкий смех. Блум бросил взгляд в сторону Ториана, и тот кивнул. В ответ Блум раскланялся перед своей небольшой аудиторией и грациозно двинулся туда, где стоял страж.

— Вы выполнили свою задачу просто блестяще, — тихо сказал Ториан. — Сколько времени ушло у вас на подготовку празднеств?

Блум обвёл внимательным взглядом всё сборище. Как инженер, оценил уровень подготовки, яркость света и само действо.

— Три дня. Может, четыре, если возникнет необходимость уточнить.

— Не думаю, что таковая случится. — Ториан выдержал паузу. — Предложение остаётся в силе, Блум. Вы заработали себе место среди нас.

Блум посмотрел Ториану в лицо. Поклонился, и Ториан ощутил всю искренность этого жеста.

— Я глубоко вам благодарен, Великий страж. Но — нет. Я досмотрю, как доиграют до конца мою последнюю великую пьесу, а потом я… исчезну. — Он улыбнулся, глядя на изумлённого Ториана. — Повторюсь, вы не понимаете меня.

— Допустим.

— Это потому, страж, что вас никогда не учили, насколько важен своевременный уход со сцены. Абсолютно важен.

— А разве не этим я сейчас занят?

— Вы знаете, что нет. И всё-таки я желаю вам удачи в вашем новом предприятии. Скучно вам не будет.

Ториан протянул руку, и Блум крепко сжал её. Гораздо сильнее, чем ожидал Великий страж.

— Мне будет вас не хватать.

Блум ещё раз поклонился. Широкий, величественный жест, которого Ториан от него ожидал. Потом Хозяин Дэзл отвернулся и ушёл прочь. В толпу людей, предававшихся веселью на вечеринке, творцом которой он был. По затылку Ториана и по его шее пробежала необъяснимая лёгкая дрожь, когда он наблюдал, как уходит Блум.

Отпусти его, советовал он самому себе. Он никогда не присоединится к системе, а как иначе он сможет служить?

Ториан продолжил прокладывать путь через толпу, часто останавливаясь, чтобы обменяться приветствиями и комплиментами, даже с третьестепенными родственниками. Он обошёл стороной детей, которые, конечно, находили свои собственные развлечения среди взрослых, полностью игнорируя те игры, что были придуманы специально для них. Им владели грусть и уныние. Сожаление о долгих годах, предшествовавших этой минуте, становилось чем ближе, тем сильнее.

«Это всего лишь перемена, последняя перемена. Лучше, чтобы всё закончилось поскорее».

В дальнем конце Большого зала Май Эразмус взирала на свой двор, сидя в кресле с высокой спинкой и баюкая на руках свою дочь Индэн. Другие младенцы лежали в специальных плетёных колыбельках, которые давали им свободу барахтаться и щебетать и одновременно позволяли фиксировать основные показатели состояния организма.

Ториан положил руку на плечо Май. Она подняла на него глаза, оторвав взгляд от ребёнка. Он наклонился и сунул палец в толстый маленький кулачок Индэн. Малышка схватила его и немедленно попыталась запихнуть в рот.

— Она опять голодна. — Май вздохнула. — Я начинаю думать, что не смогу продержаться.

— Ты прекрасно справишься, — пробормотал Ториан. — И тебе помогут. Пора идти, Май.

Она встретилась с ним взглядом и всего раз кивнула. Встала, подобрав свободной рукой свои сверкающие юбки. Прекрасно обученные камеристки выстроились в ряд прямо за её спиной. Индэн, объявила она, начала беспокоиться. Май скользящей походкой проходила мимо празднующих, объясняя, что шум и жара — это просто немного слишком. Индэн очень к месту издала громкий вопль, и все заулыбались, видя, какой преданной матерью оказалась сэо Май Эразмус. Ториан перехватил взгляд Эстева, кивнул и сделал едва заметное движение пальцами. Эстев поклонился, улыбнулся и сказал, что ему лучше убедиться в том, что его жене и дочери ничего не нужно, и проследовал за Май.

Ториан продолжил медленно обходить залы: обменивался приветствиями, вопрошал о здоровье и делах, отвечал на вопросы и давал обещания, которые можно лаконично выразить как «всё будет хорошо».

— С планом всё в порядке, — уверял он каждого, кто спрашивал об этом. — Первая волна скоро отбудет. Наслаждайтесь праздником, пока вас не призовут.

Всем им было известно о триумфальных достижениях Госпиталя, о бессмертии, передаваемом по наследству, и системе, объединяющей живые существа, которая гарантирует постоянство и стабильность Эразмуса и Кровавого рода.

Чего большинству из них не было известно — бессмертие будет даровано лишь некоторым, избранным членам Рода, и только их будут скрывать и прятать до тех пор, пока не оправдают негативные последствия их деяний в отношении миров Солнечной системы.

Остальные же, конечно, не знали, что он планировал их конец так же тщательно, как продолжение жизни других. Благодаря вечеринке, устроенной Блумом, они отвлекутся и повеселятся несколько последних часов своей жизни.

То, что он солгал большинству членов Семьи, не слишком волновало Ториана. Он веками лгал потомкам Джаспера и Фелиции.

Наконец он добрался до главного входа. Прошёл через него в относительно пустые коридоры. В гравировках на стекле, в чеканной бронзе, в выложенных мрамором узорах и изысканных живописных полотнах повторялся мотив семейного древа. Ториан сделал глубокий вдох и целеустремлённо двинулся вниз по авеню. Дорогой, которая приведёт его на портовую площадь.

В покинутом им дворце продолжался праздник.

 

Глава 31

ВИДЖЕЙ

«Одна из самых парадоксальных сторон системы Эразмус, — думал Виджей Кочински, — то, что вывозить воду с Дэзл не является незаконным».

Зато абсолютно незаконно забирать воду с Фортресс без разрешения. Отбыть с таким грузом на корабле курсом, не одобренным и не санкционированным службой лётного контроля, в не согласованное с ней время — значит подписать себе смертный приговор. Но никому и никогда просто не приходило в голову, что можно увозить воду с планеты, которая изо всех сил боролась за то, чтобы её обитатели не лишались драгоценной влаги.

В результате всего этого основная часть операции, задуманной Папашей Дарэ, была совершенно легальной. Он скупал воду на рынках, пользуясь значительным влиянием и располагая деньгами, а потом или перепродавал её, или хранил в строго охраняемых складах.

Вот, предположительно, что сегодня и происходило. В результате Виджей вместе с Миком и ещё четырьмя силачами, специально нанятыми для этой работы, смогли беспрепятственно пройти на портовую площадь под безразличными взглядами апатичных сотрудников безопасности. Виджей особо не задумывался ни над чем, кроме полупьяных откровений Мика: груз не отправлялся в обычные порты Маркета. О нет, им наводняли Обитаемую зону 3, пока океан этого проклятого груза не затоплял всё вокруг. Patri бранил и наказывал каждого, потом пропал этот набитый дурак Капа, а вместе с ним — целый корабль, причём официально зарегистрированный, и это означало: есть опасность того, что их путешествие может быть перенесено на более поздний срок. На получение всех разрешений ушёл примерно месяц, и Папаше Дарэ не нравилась мысль о том, что придётся вносить коррективы в своё расписание. За происходящим в порту Дэзл следили дюжины людей. Их всех надо было подкупить, накормить и осыпать лестью. Трясина. Огромных, упорных усилий стоило выковать цепочку, которая пригодилась бы лишь однажды. Необходимость что-то менять и переделывать стала бы причиной серьёзной и, возможно, долговременной задержки.

Папаша Дарэ, очевидно, чувствовал: на этот раз были проблемы. Такое положение дел заставило Виджея поинтересоваться, что же они грузили на корабль на самом деле. В герметичном контейнере для воды можно припрятать любые смертоносные штучки. Если в обитаемую зону попадёт яд или какая-нибудь болезнь, а потом эта зона провалится в переходные врата и дальше, в некую систему, на которой есть жизнь…

Папаша Дарэ приплатил сверху, чтобы его груз, по крайней мере формально, был защищён одной из нескольких стен, окружавших площадь. Виджей помедлил, пока Мик представлял клерку с суровым взглядом, одной из полудюжины или около того, бродивших внутри порта, обязательство и декларацию судового груза. Лицо Виджея было очень заметно покрыто шрамами, и он выделялся среди группы силачей своим высоким ростом. Незачем привлекать к себе лишнее внимание.

Но клерку пока не был интересен никто из них. Она пробежала пальцами по декларации, будто проверяя, нет ли в листе дыр, и, кивнув, протянула обратно Мику.

Мик дёрнул подбородком в сторону своего экипажа, чтобы все следовали за ним, и они протиснулись по очереди в узкую щель в составленной из кусков перегородке.

— Ты, — сказала клерк.

Виджей остановился.

— Что? — спросил он.

Клерк пристально всматривалась в его лицо. У неё были зелёные глаза и золотистая кожа.

— Она что, одна из кузин Маршала-Стюарда? — пробормотал Тук где-то в глубине сознания Виджея.

Слишком странно, чтобы выразить словами.

— Вы идентифицированы как Эдисон Рэй, зарегистрированный и приписанный к мирам Солнечной системы.

— Да-а? — Мик глазел на него. Ему надо было дать достойный ответ. — Меня временно используют для выполнения гуманитарной миссии. Нам требуется перевезти груз воды. — Виджей согнул руки. Стоявшие вокруг него члены экипажа дружно усмехнулись.

Клерк даже не взглянула.

— У меня нет разрешения на ваше присоединение к рабочей бригаде.

Виджей сунул руку в карман штанов и вытащил оттуда поддельную декларацию, которую вверил ему Мик:

— Вот здесь, наряду с грузом. — Он ткнул пальцем в нужную строку. — «Один помощник из порта». Это я.

Клерк взяла декларацию и уставилась в неё. Её глаза не пробегали по строчкам взад-вперёд, как у читающего человека. Она просто смотрела. Застывшим пристальным взглядом.

И наконец моргнула.

— Нет специфического идентификационного кода.

Виджей застонал, но остальные молчали. И не просто молчали, а начали тихонько отходить подальше от него.

Мик был единственным, кто придвинулся поближе:

— Какая-то проблема?

Клерк подняла на него свои пустые, невидящие глаза:

— Я не уверена. — Она снова склонила лицо над декларацией. Сердце Виджея замерло.

«Я не могу упустить этот шанс. Здесь скрывается ответ на все вопросы. Надо успеть выбраться отсюда, привезти Сири обратно домой…»

— Продолжай играть, Виджей. Ты — всего лишь один из этих скучающих парней. Ну же. Никаких ошибок.

Виджей скрестил на груди руки и мрачно уставился на Клерка. Она ещё раз провела пальцами по декларации.

— Разрешается. — Она протянула лист Мику. — Можете продолжать.

— Благодарю, сеньора.

Мик поклонился, но наградил Виджея недовольным взглядом. Виджей пожал плечами, сунул руки в карманы и постарался обвести дружеским взором всю компанию своих товарищей.

Ни один из них не проявил ни малейшего знака, который бы указывал на то, что он на стороне Виджея.

— Просто иди, Виджей.

Ага. Неплохая идея.

Перегородка загораживала один из грузоподъёмников. Большая часть пространства позади была занята разбитыми стальными контейнерами цилиндрической формы, размером примерно с человеческий торс. Они были свалены без какого-либо порядка, будто их второпях выгрузили сюда и бросили.

— Ладно, — сказал Мик. — Нам нужно вот это, — он ткнул пальцем в контейнеры, — сложить вот на это, — он снова ткнул пальцем в кучу пустых грузовых поддонов, — и вон туда. — Последний раз его палец указал на открытый люк переходного шлюза и грузоподъёмник, находившийся позади. — Вопросы?

Никто ничего не сказал. Мик кивнул:

— Тогда приступайте. А Папаша Дарэ вот-вот подойдёт проверить, как вы работаете. Поэтому предлагаю всем заняться делом.

Виджей взглянул на кучку головорезов. Они — на него. Двое из них скинули одежду и направились к поддонам. Каждый мужчина вытащил из кипы по одному и с грохотом и глухим стуком бросил на плиты портовой площади. Третий расположился рядом с контейнерами. Виджей занял место рядом с ним, выдернул привычным движением перчатки из заднего кармана.

— А это ещё что? — спросил мерзкий тип, стоявший возле контейнеров.

— Это называется перчатки, — проворчал Виджей, натягивая их на руки. — Я могу назвать тебе по буквам, если, конечно, ты умеешь читать.

— О-о-о. — Тип пошевелил пальцами. — Наш маленький праведник, должно быть, повредил свой мизинец. Сходи, пусть мамочка пожалеет…

— Заткнись! — рявкнул Мик. — И давай работай.

Тип заткнулся, но взгляд, который он метнул на Виджея, вовсе не говорил о том, что этот небольшой обмен любезностями не будет иметь продолжение. Он схватил контейнер в охапку и швырнул Виджею. Виджей неуклюже поймал его, и раздался тяжёлый всплеск.

— Вот и первый, — заметил Тук, когда Виджей бросил контейнер следующему в ряду.

Их целый миллион.

Практически в любом месте такую работу выполняли бы машины: вильчатые погрузчики, конвейер, управляемые непосредственно людьми или дистанционно. Однако на Дэзл машинное оборудование было редкостью и стоило дорого. А труд людей, с другой стороны, стоил дёшево, в рабочей силе не было недостатка, и человека можно было легко заменить другим, если ему не удавалось выполнить свои обязанности. Папаша Дарэ придавал большое значение тому, чтобы поддерживать свои расходы на возможно более низком уровне.

Виджей чувствовал, как Мик и клерк наблюдали за ним, но ему пришлось сосредоточить своё внимание на грузе, который мерзкий тип перебрасывал ему так быстро, как только мог.

Не важно, кто наблюдает, пока они не заметили перчатки.

Настоящая проблема для тех, кто зависим от человеческого труда, состояла в том, что чем большее число людей требовалось для выполнения работы, тем большему их числу становились известны ваши секреты.

Как то, что на самом деле плескалось в этих контейнерах.

Перчатки на руках Виджея были особенными, немного более потрёпанным вариантом таких же, какие составляли часть его униформы. Бронированные, они были снабжены клавишной панелью и камерой. В них также имелись крошечные сканирующие спектрометры. И вообще, нельзя переоценить их пользу для шпиона, желающего обнаружить, что находится внутри ящика (или конверта, или контейнера), не открывая его.

Как и любое оборудование, они были тяжелыми, жаркими, и в них потели ладони, а излучатели в спектрометрах причиняли вред его коже и костям. Виджей скрипнул зубами, когда Здоровый-Мерзкий-Тип швырнул ему ещё одну канистру, и он повернулся к следующему мужчине в ряду.

И вправду, руки начинали чертовски болеть.

— Просто надо найти этот единственный ответ, — сказал Тук.

«Получи ответ, а потом мы взорвём эту поганую систему целиком и вытащим отсюда Сири».

— Что такое, Малыш-Праведник? — рассмеялся Здоровый-Мерзкий-Тип. — Может, мне подойти и чмокнуть твой мизинчик?

— Может, поцелуешь мой зад? — буркнул Виджей. Он сказал бы и громче, но Мик вовсю глазел на него, и сейчас было не время.

Они заполнили один поддон. Два, три, четыре. Виджей сбился со счёта. На площади стояла жара, и ладони не переставая горели. Сканерам необходимо было проникнуть через металл. Им надо было перепроверить и идентифицировать то, что скрывалось под ним. Это требовало прохождения внутренних технологических процессов, которые сопровождались выделением тепла, как и само излучение.

Дюжина поддонов. Две.

— Жди, Виджей, — произнёс Тук в глубине его сознания.

«Жду. Но в следующий раз напомни мне не надевать эти чёртовы перчатки так рано».

— Опыт — штука тяжёлая и неприятная.

«Точно».

Три дюжины поддонов.

«Тук?»

— Я здесь, Виджей.

«Если мои пальцы покроются волдырями до самых костей, когда я сниму с рук эти перчатки, наверное, это будет выглядеть смешно».

— Всё не так плохо.

«Уверен?»

— Это от тяжести. И от движения. И на тот случай, если ты не заметил, как Здоровый-Мерзкий-Тип старался, чтобы ты не успел поймать брошенные им последние сто контейнеров.

«И здесь я подумал, что оказался ноющим бесхарактерным существом. Тряпкой».

— Пока ещё нет. Я предупрежу, если дойдёшь до такого.

«Спасибо».

— Всегда пожалуйста.

Понадобился ещё час, но наконец последний контейнер привязали к последнему поддону. Виджей снял свои перчатки. Тук, конечно, был прав. Руки покраснели и болели, как от солнечного ожога, но никаких видимых, очевидных признаков нестерпимого жжения, которое он ощущал, не обнаружилось.

Однако на внутренней стороне правой перчатки едва заметно проявились на дисплее данные. Рядом с кораблём бандиты и омерзительные типы хлопали друг друга по спине и глазели на Мика, который дёргал за ремни и взирал на всех с видом истинного начальника. Виджей разгладил перчатку, чтобы посмотреть, что же он грузил последние три часа.

Н20.

Виджей вытер лоб и поднял глаза. Надо было убедиться, что на него никто не обращает внимания. И снова посмотрел на перчатку.

Н20.

Кое-какие следы химикатов, соли чуть больше, чем следует, но ни яда, ни синтетических нано. Обитаемая зона 3 была забита контейнерами с водой.

И Мик даже сказал ему об этом. Переливающийся через край океан, заметил он.

Виджей, потрясённый, стоял и смотрел, и лёгкое, слабое предчувствие провала мурашками пробежало по его коже.

— Приманка? — предположил Тук.

«Должно быть. Дерьмо. Ну ладно, сейчас мы ликвидируем Папашу Дарэ и сорвём контрабандистам операцию, начнём искать, что же здесь происходит на самом деле. И нечего суетиться. Фальстарт».

— Не без нашего участия.

О да. Обыкновенно он бы не обеспокоился из-за этого, но на сей раз… на сей раз надо вытащить отсюда Сири, прочь от того, что подействовало на неё столь ужасно.

— Предпочтительно избежав необходимости просить Терезу объявить её неспособной к выполнению задания.

«Да».

— Не могу больше терпеть, Виджей, — настойчиво потребовал Тук. — Надо сообщить домой.

«Верно». Он выпрямился и запихнул перчатки в задний карман, направляясь к перегородке.

Виджей совсем не удивился, когда его дружок и коллега, Здоровый-Мерзкий-Тип, закричал:

— Куда это ты, Малыш-Праведник?

Виджей выставил большой палец через плечо.

— По малой нужде.

— Сходи за угол, если не можешь дождаться старта, — откликнулся Мик со своего поста у поддонов. — Никого не упускать из виду. Личное распоряжение Папаши Дарэ.

— Брр, да ладно! — Виджей вскинул руки. — Я не подписывался под тем, что должен превратиться в свинью, — сказал он, глядя прямо на Здорового-Мерзкого-Типа, который не пропустил эти слова мимо ушей.

— Ты назвал меня свиньёй? — Здоровый-Мерзкий-Тип выпрямился. Стало заметно, что кое-что от мужчины в нём всё-таки было. Виджей был как минимум на шесть дюймов выше этого парня и, возможно, тяжелее. Семьдесят пять фунтов.

Но у Здорового-Мерзкого-Типа были дружки, и два головореза сдвинулись с места и встали за ним. Их угрожающие взгляды были прикованы к Виджею.

— Ты сам это затеял, — отметил Тук.

«Да».

— Может, я называю свиньёй твою мамашу, — сказал он Здоровому-Мерзкому-Типу.

Тот кинулся на Виджея, стремясь схватить за горло. Но Виджей был к этому готов. Он как раз вовремя поднял руку, чтобы блокировать удар, а кулак другой с силой угодил в солнечное сплетение мерзавца.

— Какого дьявола ты делаешь! — взревел Мик, и Виджей бросился бежать.

Он делал такие шаги, на которые только были способны его длинные ноги. При слабой гравитации и на открытом пространстве он почти летел. Забыл о своей боли, практически не помнил о четырёх отморозках, обозлённых головорезах у себя на хвосте и просто бежал.

— Ууууххх! — выкрикнул Тук.

— Заприте ворота! — вопил Мик. — Он грабит меня!

У головы Виджея просвистел выстрел. Охранники пытались закрыть ворота. Раздался ещё один выстрел, и ворота застыли на месте, не успев до конца закрыться.

— Что за чертовщина! — заорал один из сотрудников безопасности. Он рванул за перекладины, но ворота не поддавались. Виджей схватил его за плечи и отбросил назад, прямо в небольшую шайку Здорового-Мерзкого-Типа.

Виджей пролетел через ворота как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сири свесилась через балкон, а потом упала на мост, расположенный под ним.

«Сири? Что она делает здесь?»

— Спасает твою задницу.

У неё за спиной было оружие, и теперь ему стало понятно, благодаря кому ворота остались открытыми.

— Она всегда была чертовски прекрасным стрелком.

«О да».

Свирепо оскалив зубы, Виджей перемахнул через поручень и приземлился на балконе внизу. Сморщившись от боли в ладонях, он раскачался на перилах, подобно мальчишке, который раскачивается на брусьях, лазая на детской площадке, и, прыгнув, оказался уровнем ниже. Очевидцы происходившего стали пронзительно вопить и разбегаться, на ходу выкрикивая ругательства, но вскоре все эти звуки остались далеко позади. Сири вела его вперёд, прыгая с моста на мост, пока, наконец, не нырнула в перекошенный дверной проём.

«Она не может зайти слишком далеко. Она всё ещё в деле, и Тереза позволила ей выходить вооружённой…»

— Беги. Думать будешь потом.

Переполненный надеждой и адреналином, Виджей стрелой ворвался в какое-то здание, похожее на перенаселённый дом, и помчался по коридору, следуя за Сири к лестнице чёрного хода.

— Он приближается, Сири.

«Я слышу».

Сири пробиралась во тьме неиспользуемого подземного тоннеля.

Она не намеревалась оставлять в живых существо, созданное её разумом. Она собиралась идти за ним по пятам, найти место, где встретит его, как если бы это на самом деле был Виджей, а потом придумать способ завлечь его сюда.

Но всё получилось даже лучше, чем она планировала. Оно следовало за ней, не задавая вопросов.

Прямо как сделал бы сам Виджей. Сири сглотнула образовавшийся в горле комок.

Тень перекрыла вход наверху. Сири подняла голову. Существо не воспользовалось лестницей. Оно перегнулось через перила и бросилось вниз, легко приземлившись на пальцы.

«О, отлично».

— Ты не можешь поговорить с ним, Сири. Не можешь дать ему шанс добраться до тебя.

«Знаю».

Существо оглянулось по сторонам, но она спряталась во тьме у входа в тоннель, а его глаза к ней ещё не привыкли. Оно переместилось из света в пространство под лестницей, прислонилось спиной к стене.

«Боится, чтобы что-нибудь не подкралось сзади».

Сири прицелилась в существо и выстрелила. Эпоксид ударил прямо в левое плечо, заставив существо дёрнуться назад, и пригвоздил его к стене.

— Какого чёрта! — закричало оно.

Её второй выстрел угодил в его правую руку до того, как оно успело увернуться. Ещё выстрел, и ботинки намертво припечатались к полу.

Сири перекинула оружие через плечо и шагнула вперёд, на свет.

— Сири? — сказало оно, и его покрытое шрамами лицо сморщилось. Прекрасная имитация смущённого Виджея. — Сири, что происходит?

Она не ответила. Шон был прав. Она не должна с ним разговаривать.

— Ну же, Сири, ты пугаешь меня. Что происходит?

Одной, по-прежнему свободной рукой оно внезапно попыталось дотронуться до Сири, когда она приблизилась, но она перехватила его руку. Вывернула, и в его локте что-то хрустнуло. Она отпустила обвисшую, бесполезно болтавшуюся руку. Существо задыхалось от боли.

Она вскинула голову, внимательно прислушиваясь. Там. Она слышала какое-то невнятное бормотание в его горле. Конечно, в горле. Там, скорее всего, и находится контейнер.

Сири вытащила нож, принесённый специально с этой целью:

— Я выпущу тебя, Виджей. Не волнуйся, любимый.

Сири вскинула лезвие, и существо закричало.

— Сири!

Она резко дёрнулась. Появилась ещё одна тень. Из другого конца тоннеля. Сири пригнулась, чтобы взять оружие на изготовку, но она не могла поднять его, не уронив при этом нож. Тень подняла руки, чтобы было видно: она не вооружена.

— Это Тереза!

— Полевой командир. — Сири встала по стойке «смирно», но потом внезапно закралось подозрение. — Откуда вы знали, где я буду?

— Я не знала. Мне пришлось угадать, куда ты отнесёшь то, что тебе необходимо сохранить, поскольку ты покинула свой пост без предупреждения. — Голос Терезы стал суровым. — Не хочешь объяснить, почему мне не следует делать тебе выговор за уход в самоволку?

«Глупая, глупая, глупая…»

— Я собиралась рассказать, как только освобожу Виджея. Я знаю, что нужны доказательства…

За её спиной существо часто и тяжело дышало сквозь стиснутые зубы. Тереза бросила на него быстрый взгляд.

— Ты права. Нужны, — сказала она. — Но я понимаю, как всё это важно.

Сири расслабилась, почувствовав облегчение.

— Значит, вы понимаете, что действительно происходит?

— Почти всё. Кое-что ясно не вполне.

— Ничего. Я смогу объяснить это, как только освобожу Виджея. — Она снова подняла нож и обернулась к существу.

— Сири, подожди. Я хочу, чтобы разрез сделала доктор Гвин. Мы же для этого и брали её с собой, в конце концов. Если сделать всё слишком поспешно, есть риск повредить Виджея.

Сири застыла на месте. Её взгляд метнулся с ножа на существо. Оно съёжилось.

— Вы правы, правы. — Следовало подумать об этом. Сири прижала ко лбу ладонь. — В последние дни было так тяжело. Только я и Шон.

Тереза положила руку ей на плечо:

— Тебе повезло, что у тебя есть Шон.

— Да. — Сири взглянула на своего командира и улыбнулась. — Мне не следовало жаловаться. Простите.

— Всё хорошо. — Тереза похлопала её по спине. — Послушай, со мной Гвин и её бригада. Они наверху. Позволь привести их сюда, чтобы успешно довести дело до конца. — Она кивнула в сторону существа. — И мы все вернёмся на базу.

Сири не верила своим ушам.

— Вам надо тотчас же вызволить Виджея! Я не уверена, что он продержится долго.

— Чтобы провести операцию, его нужно доставить в помещения со стерильными условиями, — напомнила ей Тереза. — Нам неизвестно, какого рода инфекция может содержаться в органическом контейнере.

— Она говорит дело.

«Знаю, но мне это не нравится».

— Надо торопиться. Голос Виджея становится слабее.

— Я понимаю. Поверь мне. — Тереза шагнула в луч света, струившегося сверху, и крикнула: — Всё чисто!

Первой спустилась доктор Гвин. Остов винтовой лестницы сотрясался под тяжестью её шагов. Следом за ней шли два ассистента с носилками. Тереза протянула Гвин несколько капсул, растворяющих эпоксид, потом снова обернулась к Сири.

— Мы обязательно узнаем, что здесь произошло, Сири. Клянусь.

— Мы знаем, что произошло, — ответила Сири. — По крайней мере, практически всё. Вот только освободим Виджея, и останутся ещё одна-две проблемы, с которыми надо разо…

Наконец наркотическое вещество подействовало. Мир перед глазами растворился, превратившись в разноцветное пятно. Последнее, что видела Сири, было лицо Терезы, склонившейся над ней с иголкой в руке и со слезами в глазах.

 

Глава 32

АМЕРАНД

Во дворе и в вестибюле здания организации Всеобщего дела, когда я вошёл туда, было так же шумно и суетливо, как и всегда, и, как обычно, Лян и Орри Батумбе находились в гуще событий. Праведники стояли плечом к плечу, читая какие-то бумаги, целая кипа которых была в руках у Ляна.

Я подождал, пока Лян оторвёт от них взгляд и увидит меня. Сначала он посмотрел поверх меня. Потом остановился, посмотрел снова, подметив, что я в форме и один. Стоявший рядом с ним Орри Батумбе отступил, менее уверенный в правдивости происходящего, чем его начальник.

— Если вы ищете полевого командира Дражески, то она отбыла пару часов назад, — сказал Лян. — И я не знаю куда. — Он не потрудился скрыть свой гнев по этому поводу.

Я проигнорировал данный факт:

— Вы единственный, с кем мне хотелось бы поговорить, сеньор Чэнь.

Лян нахмурился, но протянул свои листы Батумбе. Мы прошли в его офис. Я следовал за ним молча, как клерк, пока он не запер за нами дверь. Меня всегда интересовал этот засов. Он, казалось, не мог бы остановить и решительно настроенного ребёнка, но у меня было отчётливое ощущение того, что он точно запоминал всех, кто входил и выходил в эту дверь.

— У вас всё в порядке, Амеранд? — спросил меня Лян, и мне показалось, что он и вправду этим интересуется.

Я кивнул:

— Более или менее. Но я прошу об одолжении.

Он откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки.

— Сейчас не совсем подходящее время. Здесь всё вот-вот как будто забурлит.

По крайней мере, о Хамаде он уже знал. Меня это не удивило. Он интересовался, что я делаю здесь. Не следовало снова надевать форму.

— Лян, — спокойно сказал я. — Это очень важно. И это — очень личное.

— Почему бы вам не спросить Терезу?

Его намёк был абсолютно ясен. Когда я отправил своего отца с посланием к праведникам, я отправил его к Терезе, а не к Ляну, который помогал мне годами. В глазах Ляна это выглядело чем-то наподобие предательства.

«Кто, чёрт побери, знал, что праведники руководствуются такими аргументами?»

Истина заключалась в том, что я как раз думал о том, чтобы обратиться к Терезе, но в последний момент не решился. Тереза не доверяла Эмилии. Разве мог я обратиться к ней с просьбой помочь тому, кому она не доверяла?

— Тереза не может войти в сеть безопасности, а вы можете, — сказал я. — Лян, пожалуйста.

Он вздохнул. Взглянул на меня, потом на дверь:

— Ладно. Всего разок, — устроился за столом.

— Спасибо.

Лян кончиками пальцев коснулся клавиш и посмотрел на меня из-под нахмуренных бровей:

— Амеранд?

— Да?

— Я доверяю вам, Амеранд. Вы всегда были со мной честны и открыты, но командир втянула вас в какие-то дела стражей. Я — не страж. Я не давал присяги, которую должен соблюдать, и от меня зависят и мои люди, и ваш народ.

Я кивнул:

— Я сказал правду, Лян. Это личное.

— Ладно. — Осветился экран компьютера. Лян открыл одно активное окно и развернул клавиатуру. Коснулся чёрной поверхности с одной из сторон, и открылось новое окно. Его пальцы двигались по ней, набрасывая какие-то цветные линии и перенаправляя их в разные стороны. На долю секунды они вспыхнули зелёным, и окно исчезло. — У вас десять минут. — Лян величаво прошествовал к выходу, и за ним захлопнулась дверь. Засов сам собой задвинулся. Я даже не дотрагивался до него.

Я тяжело сглотнул и обошёл стол кругом. Я не мог заставить себя сесть в удобное кресло. Положил пальцы на клавиши. Когда я коснулся их, они вспыхнули синим. Я с трудом ввёл команды и свои пароли. Молча. Не чувствуя ничего, кроме прохладной поверхности под своими пальцами.

Компьютер Ляна был единственным терминалом, который могли использовать праведники из организации Всеобщего дела для связи в нашей системе. Подразумевалось, что это — возможность шпионить за их контактами с нашими людьми. Я сам устанавливал соединение. С тех пор не умолкали споры о том, действительно ли нам удавалось перехватывать всю проходящую через него информацию. Лично я никогда в это не верил, но никогда и не старался наладить процесс. Меня вполне устраивало дать Ляну возможность некоторой приватности и уединения.

Я напряг слух. Какой-то приглушённый шум прокрался в моё сознание, оттеснив мысли, и я понял, что моё воображение вызвало звук работающего робота-уборщика, который жужжит где-то за моей спиной.

Медленно я пробрался в сеть безопасности, оттуда через Фортресс — на Госпиталь.

С моих бровей свисали капли пота, хотя руки похолодели, как ледышки. Они наблюдали за мной. Они должны были наблюдать за мной. Они могли видеть сквозь стены. Они могли слышать мысли. Они, в своей тишине, ожидали, чтобы я обнаружил себя. Когда это произойдёт, всему настанет конец.

Но я, по крайней мере, узнаю, что на самом деле случилось с семьёй Эмилии. Смогу помочь ей, пусть хотя бы немного. Именно эта мысль заставляла меня продолжать. Пусть хотя бы однажды я буду тем, кем считаю себя, кем хочу быть. Одно дитя Обливиона докажет свою преданность другому.

Сети не были связаны ничем, только потоками. Ещё один способ держать нас подальше друг от друга. Но по мере того как я медленно и осторожно продвигался вперёд, основные функции практически не менялись. Я обратился к поиску. Ввёл идентификационные коды, полученные для Эмилии, когда перевозил её в качестве пассажира в своём шаттле.

Экран посветлел. Вспыхнул жёлтым.

Гул был порождением моего воображения. Они не могли в реальности видеть меня, не могли читать мои мысли.

Промелькнули цифры и коды, потом картинка застыла, прояснилась, и я смог прочитать:

«ОБЪЕКТ В4291 94AOB21D

Известен оставшийся в живых прямой потомок: ребёнок мужского пола Амеранд Лэос Жиро 571BG000912AB24».

Я в изумлении уставился на своё имя. Перечитал снова, чтобы увериться. Почувствовал, как сдавило горло. Ребёнок мужского пола. Амеранд Лэос Жиро.

Рапорт касался моей матери. Моей матери. Как коды Эмилии привели меня к моей матери? Почему рапорт с Госпиталя? Её забрали на какие-то работы. Её ранило? Заболела? Во рту совершенно пересохло. Смотрел и не видел, с трудом соединяя слова в цепочки. Неужели я потратил зря всё это время на то, что просил Ляна разведать хоть что-то о моей матери, когда должен был спрашивать об этом Эмилию?

Я заставил себя сконцентрировать взгляд. Вынудил себя читать.

Я прочитал всю информацию, которую Эмилия так скрупулёзно собирала и связывала. Для меня. Я читал до тех пор, сколько мог всё это выдержать, и откинулся на спинку удобного кресла Ляна.

Она мертва.

Я знал на каком-то подсознательном уровне, но не верил. Я сумел найти отца и вытащить его. И я верил, что могу сделать то же самое для моей матери. Как-нибудь. Однажды. Они рискнули всем ради меня. Как я мог не отплатить тем же? Я был всем, что у них осталось.

Но она мертва. Убита на Госпитале.

Мы все подозревали, что они используют нас в экспериментах. Шептались об этом в темноте. Но они отрицали это, и мы никогда этого не видели, потому что те секции Госпиталя были вне пределов досягаемости для нам подобных. Поэтому слухи оставались слухами, и ничего не изменилось.

Знала только Эмилия. Эмилия оставила для меня эту информацию.

Где Эмилия?

Мои пальцы пробежали по клавишам. Я даже не потрудился замести следы. Использовал свой настоящий идентификационный код. Настоящее имя. Мне было всё равно. Мне, во всяком случае, был известен ответ. Я просто искал подтверждения. Никто не мог вменить мне в вину поиски подтверждения смерти моего друга.

Друга, умершего в 12:30:34:14:09 по местному времени.

«Она узнала об этом в последнюю минуту. Они убили её, потому что она узнала. Она всегда говорила, что её считали пригодной только как сканируй-и-штопай. Её и близко не подпускали к лабораториям». Так и должно было случиться. Не могло быть по-другому. Если бы было по-другому, меня бы не оставили в живых.

Я снова посмотрел на экран, на дату и время смерти Эмилии. Причина не указана. У меня не было права знать так много.

Конечно нет. В конце концов, она не принадлежала мне. Она принадлежала им. Она принадлежала им, как и я, и мои родители, и Капа. Чтобы воспользоваться нами, когда потребуется. И ни один из нас ничего не мог с этим поделать. Дети Обливиона были рождены, чтобы кануть в забвение.

Экран на мгновение осветился красным, затем почернел. Должно быть, мои десять минут истекли. Я поднялся и вышел, закрыв за собой дверь. Умный замок Ляна наверняка позаботился об остальном. Я прошёл через вестибюль. Самым краешком глаза я заметил Терезу, которая стояла у белой входной двери в клинику рядом с лысым, изуродованным шрамами мужчиной. Она не увидела меня, и я не остановился. Для неё и для меня всё было кончено. Больше ни для одного из нас праведники не смогут ничего сделать.

Я был на полпути к выходу из внутреннего двора, когда из тени вышел мой отец.

Всегда помнящий о роли моего слуги, отец поклонился.

— Я подумал, вам может потребоваться… кое-что, — сказал он тихо.

Я на миг прикрыл глаза. Выворачивало внутренности.

— Нет, ничего.

Я не мог втягивать его в это. Не хотел говорить, что он чуть не потерял своего последнего сына.

— Амеранд, — прошептал он. — Пожалуйста.

Моя решимость через секунду поколебалась. Я кивнул, и мы перешли на середину двора, где нас окружал гул голосов. Один из парадоксов жизни под наблюдением. Самое уединённое место — среди толпы.

Я приглядывался к изменчивой массе людей, к одетым в лохмотья незнакомцам, которые были для меня такой же семьёй, как когда-то кровная родня. Мы все прошли путь от тюрьмы до ловушки. Все пытались спастись, бежать или освободить самых дорогих нам людей.

Всеобщий провал.

Очень тихо я поведал своему отцу, что случилось и что я узнал.

Он качнулся, и я положил руку ему на плечо. Он не смотрел на меня. Лицо его оставалось каменным, лишь одна-единственная слеза скатилась по его щеке.

— Мне следовало знать, — прохрипел он. — Правда, мне следовало знать.

— Узнать было неоткуда, — пробормотал я.

— Это она заставила нас сесть на корабль, она забрала нас с Обливиона, — сказал он. И по-прежнему не смотрел на меня. Как будто утратил способность двигаться. — Я никогда не спрашивал, как ей удалось, но она спасла наши жизни. И потом, это была её идея — устроить тебя в службу безопасности. Она не смогла спасти твоих братьев, но собиралась спасти тебя, даже если… если… — Его голос осёкся.

Я пытался воскресить воспоминания о матери. Хоть какие-нибудь. Ничего. Ничего. Лишь чернота пустого тоннеля. Прошлое покинуло меня.

— Иди к праведникам, — сказал я отцу. — Попроси убежища. Они заберут тебя отсюда.

Он повернул голову, поднял на меня глаза:

— Почему?

— Потому что я собираюсь заставить Кровавый род заплатить за то, что он сделал с нами, — произнёс я.

Минуту мы стояли так, мой отец и я, глядя друг на друга, видя самую глубину друг друга, видя черноту тоннелей, прошлое и будущее, растворившиеся в тенях.

Отец медленно покачал головой.

— Делай что должен, — сказал он. — Меня не используют против тебя.

Я кивнул. Он избрал свой конец так же, как я избрал мой. Мы оба будем свободны.

Я сжал его плечо. Потом повернулся, пошёл прочь и потерялся в толпе.

 

Глава 33

ТЕРЕЗА

— Что они сделали с ней, Тереза? — спросил Виджей.

Я стояла, прислонившись к стене, рядом с изолятором. Бригада доктора Гвин внесла Сири внутрь и захлопнула дверь прямо перед моим носом. Виджей отказался от любого лечения, и ему всего лишь наложили временную повязку, чтобы зафиксировать сломанный локоть, а потом он всю дорогу бежал рядом со мной. Когда мы добрались до базы, мне пришлось приказать ему отправиться с сестрой и заменить повязку на постоянную. Сейчас он снова вернулся, с лицом побелевшим от боли и с рукой в гипсе.

— Что, чёрт побери, они сделали с ней? — спросил он снова, угрожающе нависнув надо мной.

— Гвин разберётся.

Голова по-прежнему кружилась. Я ничего так сильно не хотела, как прислониться к стене и чтобы меня стошнило. Но не могла. Как обычно бывает, на нас уставились все: и соларианцы, и эразмианцы.

— Виджей, — сказала я, чтобы привлечь его внимание к себе и отвлечь от двери изолятора. — Что тебе удалось узнать в порту?

Он моргнул, будто не понял вопроса, потом провёл ладонью по голому черепу.

— Тупик, Тереза. Они грузили исключительно воду.

— Уверен?

Он выдернул перчатки из кармана и протянул их мне.

— Можешь проверить, если не веришь мне.

В другое время я бы сделала ему выговор, но увидела выражение муки на его изрядно помятом лице. Он снова повернулся и посмотрел на дверь палаты:

— С ней обязательно всё будет хорошо, Тереза.

— Обязательно. Если Гвин ничем не сможет помочь ей здесь, мы отправим Сири обратно на Землю. Мисао лично проследит за тем, чтобы она получила всё, в чём нуждается.

Он вяло кивнул:

— Могу я остаться здесь ненадолго? Ну, понимаешь, пока хоть что-нибудь прояснится?

Виджей совершенно вышел из своего образа. Я согласно кивнула, и он тяжело привалился к стене. Я вертела в руках его перчатки и старалась не думать. Старалась просто ждать. Ответ на многие вопросы находился в изоляторе. Внутри Сири.

Сири была причастна к этой жуткой тайне гораздо больше, чем я могла осмыслить.

Тянулось время. Не знаю, сколько прошло. Болели ноги. Урчал желудок. Виджей ничего не говорил. Всё, что я была в состоянии делать, — сидеть и думать одну-единственную мысль, которая уже протёрла болезненную дыру в моём мозге.

Сири была во многом права. Права даже в том, что звучало так безумно.

В чём ещё она была права?

— Виджей? — тихо позвала я.

Он повернул ко мне своё искажённое отчаянием лицо.

— Как Бьянка нашла меня?

— Что?

— Когда меня… удерживали восставшие. Как она нашла меня? Сири… Сири сказала, что я не имею представления о том, что Бьянка сделала ради меня.

Он готовился солгать. Я видела это, несмотря на все изменения, которые произвели с его лицом хирурги.

И могу сказать, что в последнюю секунду он изменил своё решение.

— У неё был знакомый в узком кругу приближённых к власти. У неё был корабль, предназначенный для полётов на небольшие расстояния.

— Она пытала этого человека, Тереза. А когда он дал ей ответ на вопрос, убила его.

«Нет».

— Но это не сработало. Ответ был неверный. Он сказал ей то, что она хотела услышать, чтобы заставить её прекратить пытки.

«Нет. Нет. Невозможно».

— Мисао так никогда и не узнал, — сказал Виджей. — Знал я. Знала Сири. Мы не рассказывали тебе. Ты прошла через такие мучения и думала — верила, — что она спасла тебя. Сири прикрывала её. Она сказала… сказала, что Бьянка знала: это была ошибка. Бьянка слишком сильно разгневалась и слишком сильно испугалась. Сказала, что все мы допускаем ошибки, а она сделала это во благо: чтобы спасти твою жизнь. А мы в конце концов нашли тебя, и остальное было не важно…

Я зажмурилась.

— Стоп, — шепнула я. — Пожалуйста, не продолжай.

Виджей обратил свой взгляд на дверь изолятора.

— Я знал, что ты спросишь, — сказал он. — Сири так не думала, но ты всегда была такой же, как Бьянка. Ни одна из вас не оставила бы это без внимания.

— Сколько времени? — спросила я. — Сколько времени прошло между тем… тем, что она сделала, и тем днём, когда вы нашли меня?

— Несколько недель.

Я снова прислонилась к стене. Те последние несколько недель… Именно тогда они обнаружили Дилана. Бьянка не только нарушила первую заповедь, она дала им время отрезать от меня Дилана.

Мне следовало знать. Следовало знать по тому, как она отпустила меня, как никто из моей старой команды ни разу не пришёл поговорить со мной. Я не хотела общаться, но и они тоже не хотели. Сири не приходила потому, что прикрывала Бьянку. Виджей не приходил потому, что прикрывал Сири.

Бьянка не приходила потому, что знала: я не сумею простить ей совершение убийства, которое не повлекло за собой ничего, кроме гибели Дилана.

То убийство и чувство вины довели её до попытки уничтожить систему? На этот раз она собиралась нарушить правила и решила, что всё получится? Что этот раз компенсирует прошлый? Спасение многих жизней компенсирует одну, отнятую ради меня?

«Ты не представляешь, что она сделала ради тебя.

О, Сири, ты была права».

Наконец дверь изолятора открылась, и оттуда вышла доктор Гвин. Виджей сразу выпрямился, а я оказалась рядом с ним прежде, чем поняла, что сдвинулась с места.

— Вы нужны мне там, полевой командир. А вы — нет. — Она добавила, обращаясь к Виджею: — Оставайтесь на месте.

Она пропустила меня внутрь, через очистительную камеру, и закрыла за нами внутреннюю дверь. От звука захлопнувшейся двери меня бросило в дрожь.

Изолятор представлял собой белое, стерильное помещение. Экраны были вмонтированы в стены, и целая паутина проводов соединяла их с распределительными коробками, перчатками и очками. Сири лежала на столе в центре палаты, до самого подбородка укрытая тонкой простынёй. На запястьях были надеты синие манжеты, через которые в неё накачивалось успокоительное.

— Что вы можете мне сказать? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал оживлённо.

— Могу сказать, что у всех нас серьёзные неприятности.

— Что?

Гвин положила ладонь на один из экранов. На нём появилось изображение: кровеносные сосуды, мозг и кости — живой организм перед моими глазами. Я узнала подобную вене нить — имплантат спутника. На фоне мерцающего серого вещества.

— Поскольку вы сказали, что неуравновешенное состояние Сири олицетворяли голоса, я сканировала её спутника, чтобы убедиться в прочности узлов и надлежащем состоянии уровней выходного сигнала. — Это имплантат Сири после того, как вас спасли от контрабандистов. Видите эти ответвления здесь и здесь? — Она указала на две нити.

Я кивнула.

— Их там не было, когда она покинула Землю. Я смотрела крупным планом.

Гвин снова коснулась окна. Изображение продолжало увеличиваться до тех пор, пока нити не превратились в чёткие линии чёрных квадратиков, наложенных на белые проводочки.

— Они созданы искусственно, и вживили их, вероятно сделав наноинъекцию.

Инъекция? Я позволила Эмилии Варус облегчить боль Сири.

— У меня ещё не было времени провести полный анализ, но кое-что уже вырисовывается в проявившейся неуравновешенности. И я скажу вам кое-что ещё. — Её голос звучал сухо и прозаично, но она не смотрела на меня. Лицо Гвин густо покраснело. — Это клоны.

— Клоны? — изумилась я. — Это же просто чипы.

— Специальный термин. — Она открыла второе окно, чтобы показать второй набор маленьких чёрных квадратиков, с тем же образцом нитей, как в узле Сири. — Эти из имплантата Бьянки Файетт, — показала она на них.

Пустое пространство моего черепа заполнила боль. Отвратительная, жестокая, неослабевающая боль. Мысль о теле Бьянки, отданном на растерзание рабам и стервятникам Госпиталя, о её крови, которую отмеряли и анализировали под микроскопом, о Джеримайе, не защищённом перед их аналитиками…

Джеримайя получил повреждения. О да, он был повреждён. Я представила себе, как они извлекают филигранное кружево проводов из рассечённого черепа Бьянки. Представила, как они кладут его на чисто-белый стол, становятся вокруг, склоняются, шепчутся и вопрошают, что же такое они нашли. А потом записывают, измеряют, анализируют.

Некоторые узлы Джеримайи были разъединены.

Бьянка не продалась системе Эразмус. Она не отрезала от себя Джеримайю, чтобы он не мог сообщить о ней какую-либо информацию. Её расчленили, разорвали на части. Она была объектом эксперимента. Они разобрали её на винтики, чтобы посмотреть, чему её тело может научить их, и оно продемонстрировало им защитника и покровителя каждого полевого офицера, служащего в стражах.

«Госпиталь размером с планету, — в моих ушах звучал голос Сири. — Мы даже не знаем, на что они способны».

Эразмианцы создавали систему человеческих голосов, имплантированных в клерков. Так сказала Сири. Звучит безумно. Пока не заменишь пару слов.

Эразмианцы создавали систему спутников, которые имплантировались клеркам.

— Можете это нейтрализовать?

Доктор Гвин покачала головой:

— Не в этих условиях. Мне придётся разбудить её и провести сканирование во время их взаимодействия, пока она общается с ним, а я не могу её разбудить, потому что не сумею отключить, не покалечив.

В таком неуравновешенном состоянии, в каком пребывала Сири, если бы она проснулась и увидела, что находится в больнице, существовал реальный шанс того, что она сбежит.

Боль медленно наводнила мой разум, и я осознала, что руки сжались в кулаки. Я раскрыла их и увидела чёткие, аккуратные очертания двух полумесяцев красного цвета на своих ладонях.

— Можете поддержать её в таком состоянии? — спросила я.

Доктор Гвин кивнула.

— Действуйте. Скоро для вас будут новые распоряжения.

Она снова кивнула. И я ушла. Прошла через очистительную камеру, вышла в обшарпанное фойе. Там стоял Виджей.

— Как дела?

Я взглянула на него:

— Нашла войну.

 

Глава 34

ТЕРЕЗА

Виджей схватил меня за плечи, развернул кругом и с силой швырнул к стене:

— Что же они сделали с ней!

— Вы будете отправлены в отставку, капитан! — прорычала я.

Виджей уставился на меня, от ужаса широко распахнув глаза. Я наблюдала, как на него постепенно снизошло осознание того, что он делает. Он убрал руки и встал по стойке «смирно».

— Вольно. — Странно, но я была благодарна ему за то, что толкнул меня к стене. Думаю, я вряд ли смогла бы стоять без опоры. — И поднимайся наверх.

Я провела его на третий этаж в комнату Сири. Заперла за нами дверь. Возможно, с другой стороны по-прежнему ожидала встреча с иллюзорной Сири. В тот момент мне нельзя было позволить себе волноваться.

Я встала лицом к Виджею. Я чувствовала себя твёрдой как сталь и несчастной до глубины души. Там, посреди комнаты, где Сири занималась прослушиванием линий, я рассказала ему, что сделали с ней, со всеми нами.

Когда я закончила, Виджей побелел как мел. В нём, подобно волнам цунами, рождался и рос гнев. Его кулаки сжимались и разжимались, взгляд был совершенно отсутствующий. Он унёсся далеко отсюда. К тем, кто лишил Сири рассудка, но никакие проклятия не могли достичь этого места.

— Надо спасать тебя, — сказала я.

Его взгляд мгновенно стал сосредоточенным.

— Они не знают обо мне.

— Это не просьба, капитан. Вы подвергаетесь риску и тем самым ставите под угрозу выполнение миссии. Нам нечем ответить на эту атаку, и нам неизвестно, сколько путей они изберут для её осуществления.

Он сглотнул, облизнул губы.

— Хочу, чтобы они умерли, Тереза, — проревел он. — Хочу, чтобы они все умерли.

— Знаю. — Я положила свою руку на плечо Виджея. — Поверь мне, знаю. — «Бьянка, ты слушаешь меня? Ты смеёшься надо мной?» — Мы намерены разрушить это место, а на одного из нас должна лечь ответственность за наблюдение.

— У нас нет приказа.

Я чуть не улыбнулась.

— У нас имеется основной, последний приказ. Война уже началась. Послушай меня, Виджей, я доверяю тебе увезти из этого гиблого места всех наших людей до последнего, до того как здесь запахнет жареным. Проберись в посольство и постарайся добиться разрешений на перелёты. Но если они не смогут выдернуть вас отсюда, вы всё равно должны покинуть систему.

— Они попытаются нас подстрелить.

— Не думаю.

Он в изумлении смотрел на меня, с таким видом, будто старался разгадать, какой конец будет у моей шутки.

— Ты не думаешь так?

Я покачала головой:

— Пока это выглядит так, будто мы струсили и убегаем, и потому им не о чем тревожиться. — Он посмотрел на меня, нахмурившись. Не поверил. Я скрывала своё нетерпение. — Они хотели, чтобы мы узнали об этом, Виджей. Они придумали и разыграли грандиозную иллюзию, чтобы здесь всё выглядело как в действующей горячей точке. Им надо было привлечь нас сюда. — Перед моим мысленным взором стояла чёрно-белая фигура Натио Блума, застывшая в изысканном поклоне, как её изобразила Сири. — Им в системе нужны агенты со спутниками. Они хотели переделать нас и хотели, чтобы знали, кто это сделал. А сейчас они хотят, чтобы мы бежали и бросали, отступая, на планетах диаспоры своих полевых офицеров.

— Но мы не можем…

— Они клонировали узлы спутника Бьянки. Они вычислили, как использовать то, что нас максимально защищает, так чтобы свести с ума.

Я прикусила губу перед тем, как смогла продолжить.

— Как ты думаешь, за сколько они продадут этот секрет другим горячим точкам?

Подтекст стал ясен Виджею, и у него отвисла челюсть.

Я села за рабочий стол Сири и вытащила свои очки.

— Что ты делаешь?

— Собираюсь отослать рапорт Мисао, затем найду Амеранда. — Я нацепила очки.

— Что? Почему?

Я собрала все свои силы, чтобы сдержаться и не накричать на него.

— Потому что это очень тщательно планировалось с самого начала. Не верю, что его ввели в игру случайно. Ему, похоже, отводится главная роль в грандиозном конце.

— Что ещё за грандиозный конец?

— Надеюсь всей душой, что мы не узнаем об этом. — Я схватила Виджея за руку. — Они не выйдут сухими из воды. Клянусь.

В самой глубине его глаз холодно блеснула жажда мести.

— Нет, мадам.

Я отпустила его, и он зашагал вниз по коридору, звонко захлопнув за собой дверь. Я повернулась к передающему блоку. Отключила от сети несколько кабелей, поменяла местами другие, натянула перчатки, прикрепила связное устройство к уху.

— Полевой командир Дражески Маршалу-Стюарду Мисао Смиту, — произнесла я. — Сообщение первостепенной важности. Подслушивает только система Эразмус. Мы живы и работаем. Повторяю. Мы живы и работаем.

 

Глава 35

АМЕРАНД

Портовая площадь выглядела совершенно обычно, когда я добрался до неё. Охрана, ссутулившись, лениво стояла у ворот. Клерки шныряли у нижних переходных шлюзов. Я даже видел, как на одном из разделённых перегородками участков обладатель дурной репутации, Папаша Дарэ, отчитывал и бранил своего подчинённого Мика.

Вы бы никогда не подумали, что происходит конец света.

Я дошёл до нижнего переходного шлюза на Участок 6. Там я нашёл клерка, маленького смуглого человечка с медно-рыжими волосами и зажатым в изящной руке планшетом.

— Я здесь по распоряжению Великого стража, — сказал я ему. — Я обязан задокументировать все изменения, произведённые мной в кодах доступа к двигательному отсеку.

Клерк взглянул на меня и нажал на несколько клавиш на своём планшете.

— Капитан Амеранд Жиро? — спросил он.

— Да.

— Вы должны быть здесь. Ваша задача — только проконтролировать.

— Мне всё равно.

Но мне не было всё равно. Я полагал, что хотя бы один клерк будет во время работы заглядывать мне через плечо.

Мы поднялись на подъёмнике до переходного шлюза и подождали, пока люк повернулся. Клерк тревожно просматривал в своём планшете какую-то информацию, будто что-то искал. Мне стало интересно, что именно. Он казался не похожим на всех остальных, недавно виденных мной клерков. Его взгляду недоставало сосредоточенности и сурового блеска. Но я и не подумал заострять на этом внимание. Мне надо было претворять в жизнь свои собственные планы.

Верхний шлюз с шипением распахнулся, и мы ступили в двигательный отсек. Здесь не стало лучше за время моего отсутствия. Воздух был затхлый, тканые ремни в ложементах свисали до пола. Как и кислородные маски. Крышки были откинуты. Гиперпространственный двигатель посреди отсека — тихое, солидно-приземистое существо, запустившее свои серебристые щупальца в палубу и потолок. Этакие гигантские клешни.

Я осторожно обошёл вокруг него и подошёл к панели управления. И заметил здесь клерка или кого-то другого, осуществляющего проверку. Строки кодов заполонили экран. Я прочёл всё, проводя идентификацию. Получилось гораздо быстрее, чем я предполагал. Но мне не это было нужно. Я касался панели, прокручивая вниз файлы.

— Вам надлежит составить рапорт о том, какие действия вы производите, — требовательным тоном заявил клерк.

— Нет.

Я установил их: коды распределения интервалов времени и определения объектов. Сделал трудными для понимания и запутанными, и причём намеренно. Вам не нужно было, чтобы кто-нибудь случайно внёс изменения в этот сегмент. Эти коды предохраняли ваш корабль от попадания на какую-то планету, звезду или какой-то другой физический объект.

И все они были искажены, испорчены, как и остальные коды безопасности.

— Вы составите мне рапорт о том, что вы делаете, — приказал клерк.

— Нет.

Я слышал за своей спиной его тяжёлое дыхание. До этого ему никогда не отказывали. Он был клерком. Кому вообще пришло бы в голову спорить с ним? Я сосредоточил всё своё внимание на кодах перед моими глазами: приводя в соответствие разрозненные части команд, вводя новые, восстанавливая цепи обратной связи, уменьшая грубые ошибки.

— Вы уволены!

Я обернулся и встал.

— Тогда сходите за сотрудниками службы безопасности, чтобы убрали меня отсюда. Или попытаетесь сделать это самостоятельно?

Я был безоружен, но и он тоже. Я был выше этого коротышки. Я бегал по тоннелям и служил в безопасности, я знал, как надо сражаться на небольшом пространстве. Мои шансы были на исходе. Как и моя жизнь. А у него — нет. Пока — нет.

Клерк открыл и снова закрыл рот, ловя воздух и какие-нибудь слова. За его спиной повернулся люк переходного шлюза, и мы оба вздёрнули кверху свои головы.

Через перемычку шагнула Тереза Дражески. Она встретила мой упорный взгляд, прочитала написанное у меня на лице, заметила, в какой позе я находился.

— Лучше уйдите отсюда, — сказала она клерку.

Клерк сглотнул. Его большой палец рефлекторно скользнул по поверхности планшета, но казалось, ему не удаётся связаться с каким-то другим узлом.

— Вам… вам не дозволено находиться здесь.

— Нет, — согласилась она. — Но я повторяю: если хотите жить, лучше уходите отсюда.

Это было слишком. Клерку, вероятно, никогда не требовалось проявлять отвагу и, уж абсолютно точно, редко требовалось принимать самостоятельные решения. Он пулей вылетел из переходного шлюза. Мы услышали стук его каблуков по палубе и то, как он бегом бросился к лифту.

В другой раз я бы испугался. Но в ту минуту мне хотелось рассмеяться. Один из наших всеведущих и вездесущих клерков только что сбежал от праведника.

Как бы то ни было, ни один из нас не удостоил его даже взглядом.

— Как вы нашли меня? — спросил я.

Её губы скривились в усмешке, и она, дотянувшись до меня, коснулась моего виска так же, как тогда, в тоннеле.

— У вас была с собой моя камера, — произнесла она и протянула свою обтянутую перчаткой руку, чтобы показать мне невидимую вблизи, маленькую серебристую пылинку. — Простите.

У меня не осталось ни капли негодования, которое я мог бы выплеснуть на праведников с их фокусами и интригами. Я схватил пылинку с её пальца, бросил на пол и раздавил каблуком. Тереза не сделала ни малейшего движения, чтобы остановить меня.

Я вернулся к панели управления и к своей работе.

— Что вы делаете, Амеранд? — спросила она.

— Вам это знать ни к чему. — Я прокручивал файл за файлом, чтобы проверить идентичность, затем скопировал в нарушенную кодовую строку, заполняя пробелы.

— Это отправится на Фортресс?

— Я сказал, что вам это знать ни к чему. — Я соединил две кодовых строки, которые не соответствовали друг другу, вместе, в единое целое, и стал изменять вводимые данные по одной цифре за один раз.

— Может, по крайней мере, скажете почему?

— Они убили мою мать.

Она долго стояла молча. Я продолжал работать. У меня было мало времени. Клерк уже кому-то докладывал. Агенты безопасности скоро будут в пути. Надо успеть.

— Как вы узнали о своей матери?

— Эмилия оставила мне послание.

Опять тишина. Длившаяся достаточно долго, чтобы я успел связать между собой и переделать ещё три кода.

— А где Эмилия?

— Тоже умерла.

Я сказал это равнодушно. Сообщил факт. Я знал, что одна часть меня кричала от горя, но очень далеко отсюда. Я так старался сохранить наши жизни. Я так упорно старался. Всё, чего я хотел для неё, для себя, даже для Капы, — выжить. Это было важнее любви, дружбы и всего остального. Мы, я, должны были жить. Именно для этого мои родители привезли меня сюда, для этого отправили в академию. Чтобы сохранить мне жизнь после того, как не сумели уберечь братьев. Столько смертей. И все ради того, чтобы я жил.

Но мы все потерпели неудачу. Единственные, кто может выжить, — Кровавый род.

— Амеранд Жиро, слушайте меня.

— У меня нет времени слушать вас.

«Не заставляйте меня драться с вами, Тереза. Я не хочу причинять вам боль, но я не позволю вам останавливать меня».

— Хамад был прав, Амеранд. Они используют вас.

Я резко обернулся. Она по-прежнему стояла у самого порога. В руках — ничего, пусто. Она показывала мне, что не вооружена.

Она знала, что я готов был применить силу против неё. Она была готова к этому. Ко мне.

— Они используют вас, — повторила она. — Это западня.

— Вы не знаете, о чём говорите.

— Не знаю? — Уголок её рта слегка дёрнулся. — Тогда ответьте мне на вопрос, Амеранд: почему это до сих пор находится здесь? — Она раскинула руки, как бы заключая в круг пребывающий в полном беспорядке отсек корабля. — Какого чёрта эта великая и непревзойдённая угроза безопасности была отбуксирована сюда, в место постройки судов, и заперта под замок?

Я отмахнулся от её слов.

— Фэйвор Баркли собирался продать его по дешёвке.

— Я встречалась с Фэйвором Баркли, — ответила Тереза. — Он говорит, его семья уехала, но он пока здесь. Говорит, что прикрывает их. Но он не похож на человека, который гордится своими поступками. Он в самом деле выглядит плачевно. Подозреваю, что он пошёл на сделку: свобода его семьи в обмен на укрытие для корабля там, где вы можете до него добраться.

Она сделала шаг вперёд. Её взгляд по-прежнему прикован к моим глазам. Руки опущены и пусты.

— Амеранд, нам показали грандиозный спектакль. Нам надавали игрушек-погремушек и в самом начале показали, куда идти. А мы выполнили всё. Это всего лишь ещё одна. Кто-то оставил её здесь для вас.

— Вы не можете об этом знать.

— Тогда спрашиваю снова: что эта штука делает здесь до сих пор?

В моей груди стало прерываться дыхание. Мне надо было положить этому конец.

— Полевой командир Дражески, знаете ли вы, на что тратит время Кровавый род и чем занимается их Госпиталь? Они наделяют себя бессмертием. Настоящим бессмертием, которое не нуждается в контроле и возобновлении и может быть передано детям по наследству. Они откопали рецепт благодаря вашей Бьянке Файетт. Убили сотни наших, чтобы довести до совершенства. Если мы не остановим их здесь и сейчас, они станут вечными!

Я наблюдал с каким-то нездоровым удовлетворением, как от её лица отхлынула кровь.

— Эмилия нашла записи. Она сохранила их для меня до того, как… до…

Я не смог закончить. Горе и гнев подступили ближе. Они вытесняли способность мыслить трезво. Мне нужно было, чтобы эта женщина ушла подальше от меня. Мне нужно было вернуться к работе. Даже если мои сослуживцы из безопасности ещё не направлялись к лифту, я был бы не в состоянии продержаться дольше.

Я снова повернулся к панели доступа. Оставалось исправить четыре команды. Всего четыре. Я мог это сделать.

— Вы полностью уничтожите Фортресс, — сказала она.

— Хорошо, — прошептал я.

— Вы убьёте тысячи, Амеранд, но не тех, кто был вашей целью.

— Почему вы так уверены?

— Потому что это — западня. С самого начала. Вас специально довели до этого. — Она говорила медленно, будто подбирала в уме продолжение фраз. — Они уничтожили вашу проклятую планету и вашего лучшего друга, потом позволили вам узнать, что они убили вашу мать. Они довели до вашего сведения, что собираются стать бессмертными! Потом оставили невдалеке это орудие, чтобы вы подобрали его и спустили курок. Амеранд, они хотят, чтобы вы сделали это! — Она теперь говорила более уверенно, будто всё внезапно обрело чёткий смысл. — Где они, Амеранд? — Тереза махнула рукой в сторону открытого переходного шлюза. — Где клерки, где камеры? Где оперативники из безопасности? Они допустили вас сюда и позволяют вам сейчас привести в действие мощнейшую в истории человечества бомбу.

— Зачем? Зачем им уничтожать Фортресс?

— Отбор. То, что вы рассказали мне о бессмертии, прекрасно соотносится с тем, что удалось установить нам. Недостойных членов Рода не возьмут с собой в будущее.

Но убийство такого количества представителей Рода призваны осуществить вы или кто-то, подобный вам. Кто-то, доведённый до безумия потерями и горем. Выжившие увидят вас. И они не станут искать кукловода, который дёргал за верёвочки. Вас обвинят в том, что вы убили их родню, детей, заложников, клерков. Возможно, в особенности клерков. Они единственные, кто мог установить, как принимались решения.

Тереза приблизилась ещё на шаг.

— Амеранд, я подняла по тревоге своих людей. Скоро они будут здесь. Во всеоружии. Знаю, это звучит странно по отношению к нам, но вы лишь отчасти видели, на что мы действительно способны, если возникнет абсолютная необходимость.

Но я снова отвернулся. Уставился на панель доступа, на аккуратные строчки кодов на мерцающем сером фоне. Подумал о слезе, скатившейся по щеке моего отца. Подумал, как не сумел вызвать у себя никаких воспоминаний о матери и братьях.

— Вы оставите их в живых, — прошептал я охрипшим голосом. — Они проливали нашу кровь, подвергали нас пыткам и обращали в своих рабов, а вы собираетесь подарить им жизнь.

— Нет, — спокойно ответила она. — Я заставлю их жить.

— А в чём же разница? — усмехнулся я.

— В условиях и обстоятельствах, — ответила она. — Я рассказывала вам, как меня мучали? Человек, отдавший приказ об этом, всё ещё жив. И во что бы то ни стало будет жить. В самом деле, он теперь бессмертен. Он обитает в двух уютно обустроенных комнатах в самом центре своего родного города. И он останется там навеки, в этом уютном гнёздышке. Он никуда не может выйти. Он не может увидеть ни единого человеческого лица, не может ни с кем поговорить. Даже сойти с ума он не может. Он жив и здоров. И впредь будет здравствовать. Ему никуда не уйти от того, что он совершил. Никогда не узнать, что можно жить лучше и по-другому. Ему не суждено встретиться с Создателем или увидеть свой Рай. Возмездие ему — наблюдать, как упоминания о государстве, которое он построил, исчезают из исторических документов, а город, который он разрушил, отстроен заново его врагами и процветает, потому что людям, которых он пытался превратить в своих рабов, гораздо больше нравится путь, избранный его недругами.

Он — наш. В этой темнице он — мой. На веки вечные.

Хотите отомстить за себя и своих близких? Помогите мне заставить Кровавый род жить с тем, что он сотворил.

Моя рука дрожала, и пальцы непроизвольно барабанили по бедру.

— Этого недостаточно.

— И всегда будет недостаточно, — согласилась она. — Но вы можете убить их всех. И этого всё же будет недостаточно. Это лишь приводит к неправильным ответам и продлевает ужас, с которым вы хотите покончить. — Она подошла ещё на шаг ближе. — Вы помните о заложниках, Амеранд? Они все родом с Обливиона. Одно неверное движение, и вы убьёте их всех.

— Может, для них смерть — это лучшее.

От этих слов во мне приоткрылась какая-то дверца, в которую хлынул поток эмоций, столь близких к чувству облегчения, что я даже не испугался. Эта мысль жила в глубинах моей души дольше, чем я знал. Борьба за выживание требовала слишком больших жертв. Лучшее для всех нас — смерть.

— Вы правда хотите стать тем, кто примет это решение? Вы хотите уподобиться семейству Эразмус, решающему, кого можно считать человеческим существом, а кто — просто пушечное мясо, призванное стать платой за ваше разочарование?

— Вы не понимаете, — произнёс я шёпотом. — Вы не понимаете! — Я закричал.

— Они забирали и моих людей тоже. Использовали их и убивали. Что ещё я должна понять? — Она дотянулась до меня и крепко сжала мою руку, будто пытаясь передать мне свою убеждённость. — Я не собираюсь позволить Эразмусам победить, Амеранд. Эта система не будет существовать. Но мне нужна ваша помощь.

Я дрожал. Я пришёл сюда уверенный, что это последнее, что я сделаю в своей жизни. У меня не было будущего. Не было ничего за пределами этого корабельного отсека. Тереза попыталась переписать наспех заданный код последних мгновений моей жизни и вселила в меня веру в будущее.

Я беззвучно пошевелил губами. Как?

Тереза поняла меня.

— Вы собирались отправить эту штуку в центр Фортресс, так? Разнести её на части? Мне нужно, чтобы вы выбрали новый пункт назначения.

Мой мозг кипел, пытаясь заставить себя настроиться на возможность того, что я не умру.

— Куда?

— На Обливион.

Я услышал, но мой проницательный до этой минуты разум мог только медленно воспринять сказанное.

— Обливион мёртв.

Я наблюдал, с каким участием и состраданием смотрела она. Мне это было не нужно. Ни тогда, ни сейчас. Я не хотел, чтобы кто-нибудь понял, что я чувствовал или через что я прошёл. Я хотел хранить эту боль в тайне ото всех.

— Они превратили его в убежище, — сказала она. — Они собираются прятаться там до тех пор, пока вы не разрушите Фортресс и представители миров Солнечной системы не уберутся отсюда. Они думают, мы просто заберём беженцев и покинем систему.

Её глаза просияли от сделанного открытия.

— Это место слишком далеко от всех проторённых путей, и требуется слишком много усилий, чтобы поддерживать там жизнь. Никому и в голову не придёт колонизировать его. Выжившие члены Кровавого рода могут преспокойно дожидаться, когда о них благополучно забудут. В их распоряжении — всё время.

Гнев, живой и яростный, вспыхнул во мне. Какое невероятное бесстыдство. Они позволили умереть целой планете, а теперь собираются нагло завладеть трупом.

Я тяжело дышал. Кружилась голова. Мозг работал на холостом ходу. Я не знал, куда смотреть, что думать.

— Что надо делать?

— В точности то, чего они от вас и хотят. Вы задействуете эту штуку. Но промажете. Вместо того чтобы оказаться посреди Фортресс, вы сбросите нас как можно ближе к Обливиону.

Я постарался как следует обдумать это. Я отправлялся на Обливион в сердцевине корабля. Отправлялся в свой мёртвый дом. Моя первая реакция родилась у человека, немало времени проработавшего в безопасности.

— Они нас собьют.

— Потребуется семь часов, чтобы доставить туда ракету. Я проверила как сумела. Мои люди прибудут туда раньше.

Моя вторая реакция родилась у человека, имевшего подготовку пилота.

— Мы могли бы покончить со всем в самом Обливионе. И умереть.

Я пришёл сюда, ожидая, что погибну, поэтому был не вполне уверен, стоит ли переживать.

— Могли бы, — допустила она. — Это всё на первый взгляд выглядит совершенно глупо.

— Тогда зачем вы это делаете?

— Затем, что хочу отвлечь их внимание на себя. Если я попадусь, то заставлю их думать, что просто стараюсь прикрыть побег своих людей. — Её слабая улыбка была горькой. — Возможно, они подумают, что я шпионю, но и это меня устраивает.

— Но что же вы делаете на самом деле?

— Шпионю и прикрываю побег своих людей. — Она ответила так быстро, что я понял: это ложь.

— А если вы умрёте? — спросил я.

Её голос звучал совершенно спокойно.

— Тогда я умру в мучениях.

Умереть в мучениях. Я так устал. Я не знал, смогу ли. Я хотел просто умереть. Но возможно, у меня для этого осталось достаточно сил. Можно было, в конце концов, покончить с собой, как сделал Хамад, как собирался сделать мой отец, но сначала я хотел кое-что завершить. Моим «кое-что» было уничтожить Фортресс со всей её дурной славой.

Вероятно, я мог изменить свои планы. Я хотел помочь соларианцам. Хотел помочь Терезе. Я тоже, наверное, мог умереть, как она. Тогда бы не было так горько.

— Я с вами, — сказал я. И снова смог встретиться с ней взглядом. Он был суров и мрачен.

— Поймите, если отправитесь со мной, то будете действовать в рамках законов и ограничений, принятых у стражей. Всех.

Всех.

— Да.

— Клянётесь?

Часть меня была не в состоянии поверить, что она нашла для этого время, но другая — прекрасно понимала её.

— Клянусь жизнью моего отца и моей матери. Клянусь памятью Обливиона. Я буду действовать в соответствии с вашими указаниями и следовать вашим приказам.

Она кивнула:

— Я принимаю вашу клятву от имени соларианских стражей. — Потом внезапно её лицо, будто вспышка звёздного света, озарила улыбка. Она протянула руку и коснулась моей щеки, как когда-то раньше. — Добро пожаловать в сражение, Амеранд Жиро.

Потом она отступила назад и устроилась в ближайшей капсуле.

Я повернулся к панели доступа. Переместил два кода. Изменил три входных параметра. Установил таймер.

Я скользнул в капсулу рядом с той, в которой устроилась Тереза. Зафиксировал ограничители движения, ремни и посмотрел на неё. Она улыбалась мне из-за кислородной маски.

Я потянул свою маску. И закрыл крышку.

Мне было видно, как на панели доступа меняется, мерцая, цвет. С серебристого на зелёный. Потом на красный.

Взрыв прокатился прямо у моего уха. Вся тяжесть мира обрушилась на мою грудь. Хотелось кричать. Но в моих лёгких не было воздуха.

Темнота.

 

Глава 36

ТЕРЕЗА

Я наблюдала, как панель доступа вспыхнула серебром, потом зелёным и красным. Я старалась дышать глубоко, спокойно. Старалась быть готовой ко всему, что бы ни случилось. Я бросила взгляд на сообщение на внутренней стороне моей перчатки. Я оставила его там. Моё последнее сообщение, адресованное Дэвиду, и одновременно сигнал бедствия, который я отправила Мисао. Я сохранила его вместе с красной меткой, указывающей на то, что оно прошло. Что бы ни ожидало впереди, я не исчезну, не сказав последнего слова.

Это было реальным для меня, Дэвид. Всегда было реальным.

От взрыва мир разлетелся вдребезги.

Моим первым ощущением была боль. Боль в голове, в грудной клетке, во всех внутренностях. Медленно до моего сознания дошло: если чувствуешь боль, значит, жива.

Веки налились тяжестью. Я заставила их открыться.

Не увидела ничего.

Вкус крови в темноте. В мою душу закрался ужас. Я была в камере, они вот-вот придут за мной, и боли будет ещё больше. Я не могла выдержать это…

Я вдохнула запах крови и попыталась найти свою правую руку. Думала, что почувствую свои пальцы, ладонь, запястье. Обхватила запястье, мои онемелые пальцы искали застёжку, чтобы освободиться.

Рука упала вперёд и обо что-то шлёпнулась. Я застонала от новой боли, пронзившей локтевой сустав. Согнула свой указательный палец и почувствовала прикосновение перчатки к его кончику. Выгнула запястье, пошарила у манжета в поисках включателя и нажала его. Вспышка белого света заслонила мир перед моими глазами, и мне пришлось зажмуриться, пока боль немного не ослабела.

Когда я снова смогла открыть глаза, мой взгляд упёрся в стену из крапчатого камня, покрытого белой пылью. Это всё, что осталось от крышки моей спасательной капсулы. Меня крепко удерживали тканые ремни. В противном случае я бы упала, ударившись о камень, покрытый измельчённым силикатом.

Я поняла, что это означало, и моё дыхание стало коротким и прерывистым. Это означало, что мы промахнулись. Мы оказались не у поверхности, нас перебросило в глубь Обливиона.

С некоторым трудом я повернула голову. Сердце колотилось о ноющие рёбра. Стенки отсека были покорёжены. Если я оказалась столь близко к камню, то как же Амеранд? Я стиснула зубы, подняла повыше фонарик, наклонив его вправо.

Амеранд по-прежнему оставался в ремнях, но он оказался плотно втиснутым между стенкой отсека и разбитым камнем.

Я сделала глубокий бесполезный вдох и отдёрнула руку, стараясь не кричать. Но я была без кислородной маски. Здесь присутствовало атмосферное давление, иначе к этому времени я бы истекла кровью прямо через поры. Атмосфера, должно быть, была пригодна для дыхания по крайней мере непродолжительное время, потому что не существовало ни малейшего шанса, чтобы хоть что-нибудь функционировало в этой вдребезги разбитой скорлупе двигательного отсека. Включая подачу кислорода.

— Амеранд! — прохрипела я. — Амеранд!

Он моргнул. Медленно. Едва.

— Амеранд, поговорите со мной!

Он несколько раз попытался пошевелить во рту языком.

Я не видела крови, но это ничего не значило.

— Ну же, Амеранд, давай!

Он покрутил головой. Влево-вправо. Маска скрипнула о камень, и он стащил её со своего лица.

— В следующий раз надо брать чуть левее, — прошептал он.

На меня нахлынула волна облегчения. На его лице промелькнула улыбка, быстро сменившись страдальческой гримасой.

— Я застрял.

— Да. Держись.

— Держусь.

Превозмогая боль и отчаянно ругаясь, я приложила все усилия, чтобы освободить свою левую руку и, собравшись с духом, расстегнула ремни. Гравитация была достаточно слабой для того, чтобы я легко удержала себя на обеих руках, хотя боль в запястьях заставила меня застонать. Я освободила ноги от ремней, стягивавших лодыжки.

Какое-то мгновение я так и простояла, опираясь на руки и пальцы ног, будто намеревалась делать отжимания, вдыхая горячий, затхлый, содержащий песок воздух.

Затхлый воздух. Слова повторялись в той части моего мозга, где до сих пор хранились воспоминания о наиболее распространённых опасностях, подстерегающих в космических путешествиях.

— Так, — шепнула я. — На это нет времени. — Я улеглась на живот и перевернулась. Медленно начала пробираться вперёд, к Амеранду.

— Вы тоже заметили, какой здесь воздух? — спросил он.

— Я всё надеялась, что вы этого не заметили. — Я стянула перчатку и просунула руку в узкую щель между его телом и ремнями.

— Я вырос в тоннелях с постоянно повышенным давлением воздуха, — напомнил он мне и, сделав усилие, втянул живот. — Поверьте, вы узнаете, что такой запах означает только одно — свежего воздуха сюда не поступает.

Камень оцарапал мою руку. Я проткнула ткань и задела кожу, и Амеранд что-то пробормотал.

— Простите.

Наконец мои пальцы нащупали замок. Острые края камня глубже врезались в костяшки, когда я надавила на застёжку. И вот раздался благословенный щелчок, и ремни медленно сползли вниз.

Я осторожно продвинула руку вниз. Там было достаточно места, чтобы расстегнуть манжет, которым была пристёгнута правая рука, но я не могла добраться до левой, поскольку между его телом и камнем оставалась слишком узкая щель.

— А как же быть с левой рукой? — спросила я. — Там вообще есть хоть сколько-нибудь свободного места?

— Дайте мне минуту. — Он закрыл глаза и сжал зубы.

Я ждала, прислушиваясь к шороху: его пальцы нашли застёжку, потянулись к ней. Я старалась дышать поверхностно. Старалась не думать, что это значило для нас, если вдруг мы застряли в каменном мешке где-то в недрах Обливиона.

Щелчок.

— Готово. — Амеранд открыл глаза. — Я так думаю.

— Через минуту будет ясно.

Я, сморщившись, отодвинулась назад, и он вытянул руку, потягиваясь, вздрагивая, извиваясь. Пока пальцы не обвились вокруг зазубренного каменного выступа. По сантиметру зараз он высвобождал себя и вот припал к земле рядом со мной, опираясь на руки и колени.

Стало заметно теплее. Капли пота покрывали лоб.

— Что теперь? — сказал он.

У меня не было сил приукрашивать ситуацию.

— Сейчас мы узнаем, мертвы мы или нет.

Если мы были только частично погребены под камнем, можно было попытаться пробиться сквозь повреждённый корпус корабля. Если же оказались глубоко в недрах луны, мы живы до тех пор, пока здесь не закончится небольшой запас воздуха.

— Наверх? — предложил он.

— Наверх, — согласилась я. И осветила фонариком покорёженную оболочку, которая стала для нас потолком. Очень низким.

— Здесь. — Амеранд скривился от боли, но вытянул руку, обнаружив узкую чёрную щель, образовавшуюся между камнем и корпусом корабля.

Я сглотнула и прижала ладонь, в порядке опыта, к изогнувшейся над головой оболочке.

— Над нами по крайней мере не меньше пары сотен фунтов.

— Если это освободить от камня, — сказал он. — Как вы думаете, что можно использовать в качестве клина?

Я подняла руки, обтянутые перчатками. Он пристально посмотрел на них, потом на меня.

— Они бронированы. Наши учёные, разрабатывающие материалы, очень талантливы, — произнесла я.

— Прекрасно!

Я передвинулась. Болела каждая клетка моего тела, но мне удалось переставлять ноги, не задыхаясь при этом от боли. Лишь слегка стонала. В рамках допустимого, чтобы не проявить себя недостойно. Амеранд вытащил одну ногу, потом другую и подтянулся, держась за край ложемента. Так чтобы, решительно прижавшись к камню, надавить плечом на корпус корабля.

— Готовы? — спросил он.

Я пристроила самые кончики пальцев у нитевидной расщелины.

— Готова.

Амеранд напрягся. Вскрикнул. Резкое движение вверх. Нас оглушил громкий треск, напоминающий звук падения огромного дерева. Медленно корпус корабля отделился от камня.

Воздух. Чудесный прохладный воздух хлынул на нас вместе с потоком ярко-жёлтого света. Я протиснула пальцы в образовавшееся пространство и молилась. Амеранд закричал. Пространство стало шире, я развела руки по сторонам и стала протискиваться дальше. Рядом со мной часто и тяжело дышал Амеранд. Когда я слегка повернула голову, то увидела, что его лицо перепачкано грязью, смешанной с потом и кровью.

Я удержала пару сотен фунтов разбитого корабельного корпуса на своих руках. Если бы наши специалисты в области технологий оказались не столь успешны, как предполагалось, я была бы наказана, получив увечья по всему телу.

Амеранд снова собрался с духом, но до того, как он успел надавить, вокруг раздался треск разлетающегося металла. Корпус разогнулся и развалился по сторонам, и мы стояли, щурясь от света и тепла на портовой площади Обливиона.

Перед нами выстроилось полдюжины мужчин. Клерки. Одетые в чёрные пиджаки с высокими воротами. Поскольку их изрядно укоротили, они стали больше походить на туники, чем на пальто. Руки, обтянутые чёрными перчатками, сжимали чёрные пистолеты, нацеленные на нас. Глаза излучали холодный блеск и смотрели отрешённо.

Клерки ничего не сказали. Оружие лязгнуло, когда они взяли его на изготовку.

Сдаваясь, я подняла руки, в которых пульсировала боль.

— Кто вы такие? — охрипшим голосом спросил Амеранд.

Они не ответили. Один из них указал на пол рядом с собой. Медленно сдвинувшись с места, я опустила колено на зазубренный край дыры, которую мы проделали, и вытолкнула себя наружу. Амеранд, не сводя пристального взгляда с этих странных, милитаризированных клерков, сделал то же самое.

Пятеро из них направили на нас своё оружие. Шестой прошествовал по крапчатому гранитному полу, отполированному до зеркального блеска, и дотронулся до пары золочёных дверей, которым было бы само место во дворцах Фортресс. Они распахнулись. Клерк посторонился и кивнул нам.

Его обращение было простым и понятным. И мы ничего не могли поделать. Заложив руки за голову, я сплела пальцы на затылке. Внутри меня всё протестовало, но я сжала зубы. После минутного колебания Амеранд сделал то же самое.

Я обрадовалась. Не хотелось, чтобы он дал этим молчаливым клеркам повод выстрелить.

Они окружили нас: двое встали спереди, двое — сзади и по одному — с каждой из сторон. В их движениях присутствовала какая-то мрачная, зловещая выверенность, чёткость, определённость. И ни единого звука. Лишь слабый стук подошв их ботинок по каменному полу. Они не смотрели друг на друга. Только на нас. Им и не надо было. Они прислушивались к голосам, звучавшим у них в головах.

Клерки шагали вперёд, и у нас не было другого выбора, как только следовать за ними.

Я раньше видела светокопии и фотографии Обливиона. Масса узких тоннелей, заполненных одиночными камерами. Существовавшие там открытые, свободные пространства были построены с охраняемыми караульными помещениями в центре, чтобы обитатели никогда не оставались без надзора. И это, конечно, не считая экранов, дронов и сторожей в броне.

Всё это теперь исчезло. Испарилось. Взору открывалась совершенно иная картина. Мы шли по главной улице. С левой стороны тянулась низкая стена, вырезанная из того же крапчатого камня. Под нами простирался сад, усаженный цветущими кустарниками и карликовыми деревьями. По круглым камешкам сбегал, журча, ручеёк и струился до середины лужайки, которая зеленела травой и пестрела полевыми цветами. Я уловила запах лимонов и роз.

Май Эразмус сидела на покрывале, расстеленном прямо в саду, держа на коленях своё дитя и наслаждаясь летним солнцем. Идеальная картина. Пастораль, изображающая блаженство. Май подняла голову, когда мы проходили мимо, и её глаза расширились от удивления. Она попыталась расшевелить малышку, лежавшую у неё в объятиях, чтобы та посмотрела в сторону, куда указала и помахала рукой её мать.

Она улыбнулась мне и помахала снова, но нас завели за угол.

Я обратила взгляд на Амеранда. Он сурово смотрел прямо перед собой. Лицо побледнело под слоем грязи и крови, и в сплетённых на затылке пальцах резко выделялись белые костяшки. Я даже боялась себе представить, какие чувства он испытывал.

Должно быть, на это ушли годы. Должно быть, совершили дюжины полётов туда-обратно. Теперь я знала, что именно было стёрто из записей, которые я посылала Мисао.

Военизированные клерки вели нас через пещеры, в которых были устроены сады и парки. Избранные члены Кровавого рода смеялись и резвились на своей со вкусом и изяществом обустроенной игровой площадке, исследуя новые владения. Их было не много. Я насчитала около тридцати. Если постараться быть точной, взрыв, который должен был осуществить Амеранд на Фортресс, унёс бы жизнь по крайней мере семисот пятидесяти человек. И это не считая клерков и слуг, которых, я абсолютно уверена, никто в расчёт и не брал.

Прежде я думала, что народ в системе Эразмус эксплуатировали как рабочую силу, приносящую прибыль своим господам. Нет, его использовали, чтобы создать новый город на Обливионе и осуществить эксперименты, направленные на достижение бессмертия.

И ещё чтобы отвлечь внимание глупых праведников, которые прибыли сюда, пытаясь помочь жаждущему населению.

Коренные жители Дэзл не видели этого, потому что охотно мирились с чем угодно, лишь бы обливионцы держались подальше от их ферм. Коренные жители Обливиона не видели этого, потому что единственной формой правления, под которой они когда-либо жили, было рабовладение. И ещё — тюремное заключение.

Мы, жители миров Солнечной системы, не видели этого, потому что они продемонстрировали нам то, чего мы боялись, и мы после этого стали бежать прочь.

Там не было слуг. По крайней мере, я не видела ни одного. Были только клерки. На некоторых развевались короткие чёрные туники, такие же, как на тех, что вели нас вперёд. На некоторых были надеты более традиционные длинные пальто. Когда бы мы ни миновали их, они останавливались, оборачивались, подобные статуям, позволяя нашей небольшой процессии прошествовать мимо.

Клерки сопровождали нас примерно с милю. К тому времени, когда главная улица закончилась ещё одной парой золочёных дверей, у меня горели плечи и колени. Шедшие впереди клерки приложили свои ладони к панелям с вытисненным на них древом вечного рода Эразмусов, и двери распахнулись наружу.

Зал был абсолютно белый, сияющий, как стыковочный отсек в обитаемой зоне. Посреди него за чёрным столом сидел седовласый мужчина. На его костлявых плечах лежал золотой с рубинами ворот, указывающий на ранг, а его глаза блестели, как у клерка. Белые стулья были выстроены в прямую линию перед его столом. С высокими спинками, обитые, привинченные к полу. На каждом подлокотнике болтами прикрутили ремни, ограничивающие движение.

— Добрый вечер, Великий страж, — сказал Амеранд.

Великий страж Ториан Эразмус сложил ладони, соединив кончики пальцев, и улыбнулся.

Я пришла в себя. Мне надо было суметь заговорить достаточно быстро для того, чтобы выжить до тех пор, пока явится кавалерия.

У меня не было шансов.

Клерк схватил меня сзади. Я резко ударила его ногой, но он даже не вздрогнул.

— Прекратите это! — закричал Амеранд.

Ближайший к нему клерк наставил на него своё оружие. Я перестала сопротивляться и сглотнула. Система Эразмус по-прежнему прочно занимала свои позиции. Если я буду сражаться, они застрелят Амеранда.

Амеранд и я смотрели друг на друга безумными глазами. Он понимал, почему я не противилась им. Запрокинув голову, он беззвучно закричал, глядя в потолок. Он снова стал заложником.

Пока.

— Не надо, Амеранд, — сказала я. — Не давай им повода. Ты — мой свидетель. — «Не заложник. Свидетель. У меня нет спутника. У меня больше никого нет». — Если ты уйдёшь, никто не узнает о том, что здесь происходит.

Ториан улыбнулся, застыл на месте. Кончики пальцев соединены вместе.

Я заставила себя взглянуть на него. «Не важно, — беззвучно произнесла я, обращаясь к нему. — С вами покончено. Вы просто пока об этом не знаете».

Открылась дверь, и в зал вошёл стройный, с покрытым веснушками лицом молодой человек в медицинской униформе. Я не была удивлена, увидев отрешённый блеск, присущий глазам клерка, в его глазах. Или заметив баллончик-спрей у него в руках.

«С вами уже покончено, — повторила я про себя. — Вы просто пока об этом не знаете».

Они бросили меня на стул. Затянули ремни на запястьях. Я сопротивлялась. Я не могла не сопротивляться. Меня схватили за голову, и я старалась укусить их. И я слышала, как Амеранд кричал и ругался и как спрей врезался в пустоту за моим ухом.

Было больно.

Больно.

Больно!

 

Глава 37

ТЕРЕЗА

Привет, Тереза.

«Дилан?»

Мои глаза распахнулись. Я находилась в том же белом зале, но я была одна. За столом — никого. Стулья пустовали. Мои руки ничего не сковывало. Но всё это было не важно.

«Дилан?»

Он присутствовал там. Чёрная кожаная куртка, глупая татуировка и таинственная усмешка. Такой, как он есть.

— Да.

Пошатываясь, я встала на ноги. Вокруг меня обвились тёплые, сильные руки. Объятие, от которого кости трещат. Я не могла дышать. Я могла только чувствовать. Дилана. Я и представить себе не могла, что он такой сильный. Мы закружились, обнявшись.

«Дилан… но они отрезали тебя от меня. Ты умер».

Он приглушённо рассмеялся и поставил меня на место:

— Я вернулся.

Я сделала шаг назад, отступила совсем немного, лишь бы оглядеть его с ног до головы. «Во имя Господа и всех Пророков Его! Я так рада тебя видеть».

— Я тоже, Тереза. Я скучал по тебе.

«Но как…»

— Ах, ах. — Дилан приложил палец к моим губам. — Не спрашивай. Будешь спрашивать, всё испортишь. — Он взял меня за обе руки. — Я не хочу, чтобы мне снова пришлось покинуть тебя, Тереза.

«Нет. Пожалуйста, не уходи».

— Ладно, хорошо. Просто наслаждайся. Трудное было время. Ну-ка, подхватывай…

Хочется сказать, что я не говорила. В определённом смысле это правда. Я не говорила. Я просто болтала.

Сыпала именами, названиями мест, вещей, что-то несла о моих контактах со стражами и какими они были. Тридцать лет жизни выплеснулись с фразами «Ты помнишь, кто…» и «Ты помнишь, как…». Когда он не мог вспомнить, я досказывала за него.

Я не думала о том, что говорила. Мне было всё равно. Это же Дилан. Где-то в глубинах моего разума. Целый и невредимый. Боль прошла, чёрная дыра пропала. Я больше не одна. Впервые за три десятилетия я больше не одна.

Я рассказала ему про Дэзл. Рассказала про Виджея и Сири и, наконец, про Бьянку. Я плакала, пока он обнимал меня.

— Они в самом деле собираются открыто вмешаться?

«Они уже в пути, Дилан».

Он оторвался от меня. Зашагал прочь, унося с собой своё тепло.

«Что случилось?»

— Возникла небольшая проблема, Тереза.

«Что?»

— Тереза, если они придут сюда… Мисао и остальные. Они заберут меня.

«Нет. — Я покачала головой. — Никогда. Ты не имеешь представления о том, что мне пришлось сделать, чтобы заставить их отпустить меня сюда без тебя. В первую очередь без тебя. Они будут взволнованы и рады, что ты вернулся».

— Нет, на самом деле нет, Тереза, и ты это знаешь так же хорошо, как и я.

Но я не знала. Они сделают это. Казалось, я не задумывалась о том, как произошло так, что Дилан вернулся. Но мне было известно, что это не официальный акт. Они заберут его, отнимут. Оставят меня одну в темноте. В кромешной темноте. Меня уже рвали на части раньше. И сделают это снова.

«Нет, Дилан. Не надо снова».

Он раскинул руки:

— Мне бы не хотелось, Тереза. Но я не сумею остановить их.

«Что нам делать?»

— Всё зависит от тебя. — Он подошёл ко мне и вложил свои ладони в мои. Я почувствовала их тяжесть, то, какие они были широкие и загрубелые. Я всегда их такими и представляла.

— Ты та, кто привезла их сюда. Тебе надо их отозвать. Останови их, задержи, пока мы не решим, что делать.

«Как случилось, что я могу прикасаться к тебе? — Я обвила свои пальцы вокруг его пальцев. — Я никогда раньше не могла прикасаться к тебе».

Он улыбнулся.

— От разлуки сердце любит нежнее, — произнёс он, поднимая наши руки. — А ещё за это время происходят усовершенствования в технологиях.

Усовершенствования в технологиях. Усовершенствования в результате экспериментов над Бьянкой и над Сири. Меня переполнил холод. Клубок холода в животе заставил меня отпрянуть. Как я могла забыться хотя бы на такое короткое мгновение?

«Кто вы?»

Лицо Дилана вытянулось, и он покачал головой:

— Я — Дилан, Тереза. Ты знаешь меня.

«Нет. Ты не Дилан. Не может быть».

— Посмотри на меня. Ты ещё кого-нибудь видишь?

Я посмотрела. Напрягла глаза. Ничего не было — только сплошная белизна пустого зала, стулья, стол и Дилан.

Но это было неправильно. Моя рука взметнулась к изгибу за ухом и обнаружила там горячий рубец.

«Это клоны», — произнёс всплывший из памяти голос доктора Гвин. Я снова увидела чёрно-белые квадратики чипов в системе Сири.

Должно быть, они заложили совершенно новую систему. «Это легче или сложнее? Когда вот так».

— Мне ничего не известно об этом, Тереза, — спокойно ответил Дилан.

Легче. Должно быть, легче. Никакого вмешательства, никакого второго голоса, которым говорит здравый смысл и которому сопротивляешься. Только мой собственный опечаленный разум, заполненный до отказа и готовый верить в чудесное возвращение утраченного.

«Ты — призрак! Ты — ничто!»

— Ты сама не веришь в это, Тереза, — сказал он тихо. — Ты не можешь в это поверить.

Я резко пошатнулась и осела. Упала на белый стул. Они даже не позаботились о том, чтобы держать меня связанной. Это был Дилан. Снова со мной. Совершенно реальный. И я не могла сражаться с ним.

Дилан склонился передо мной:

— Всё хорошо, Тереза. Здесь нуждаются в нас. У нас целая новая планета людей, которые зависят от нас. Просто задержи Мисао на несколько часов, пока мы разберёмся, что делать.

Я с трудом подняла голову. Дилан улыбался мне, и я взяла его за руку. Они использовали меня. Так не удалось использовать меня даже искупителям. У меня ничего не отняли.

Мне подарили то, чего я хотела больше всего на свете.

Они. Кто они? Я пыталась заставить себя думать. Мне следовало знать. Мне надо было понять. Мне были известны имена. Мне было известно, кто это спланировал и привёл меня сюда. Мне было известно, кто взял в заложники Амеранда. Навсегда.

«Вы — Ториан Эразмус, — сказала я Дилану. — Вы — Великий страж системы Эразмус».

На какое-то мимолётное мгновение это был не Дилан. Это был седовласый мужчина в своём блестящем воротнике. И рука Дилана выскользнула из моей ладони.

Потом всё прошло. Только я и Дилан. Я снова держала его загрубелую ладонь в своей.

— Разве имя действительно играет какую-то роль, Тереза? — пробормотал он. — Я сейчас здесь, с тобой.

Я ответила не сразу, и он нахмурился, совсем чуть-чуть. И меня наводнила печаль. Холод. Одиночество. В глубине моего разума. И моей души.

Это было слишком. Слишком значительно. Это могло погубить меня.

Слишком значительно, чтобы быть правдой. Чтобы принадлежать мне.

Я снова схватила его руку и сжала её. Крепче, чем надо.

— Играет, — произнесла я сквозь сжатые зубы. — Ещё как играет, Ториан Эразмус.

И я представила седовласого мужчину в воротнике, указывающем на его высокий ранг. Представила клерков с их оружием. Мысли сформировались, обрели очертания, и я крепко держалась за них.

Меня этому обучали. Я годами работала со спутником, и я знала, как его представить. Могла нарисовать в своём воображении мир, в котором он должен был оказаться по моему желанию. Я провела в камере месяцы. Со мной был только Дилан. И тот мир — в утешение. Мне прекрасно удавался этот фокус.

Мои глаза прояснились, и я смогла видеть. По крайней мере, казалось, что смогла. Дилан исчез. В моих руках ничего не было. Ториан Эразмус сидел за своим столом. Губы застыли в мёртвой улыбке.

— Я могу вернуть его тебе, Тереза. — По-прежнему в моей голове звучал голос Дилана. Я никогда не слышала голос Ториана. У меня не было никаких воспоминаний, на которые можно опереться. — В любой момент. Просто назови его имя, и он — здесь.

«Нет».

Ториан сдвинул брови. Я обидела его. Обидела. И на меня накатила печаль. Отчаяние, открытое, непонятное. Как я могла обидеть этого человека? Я заставляла его держать Дилана подальше от меня.

«Кто вы?»

Он излучал терпение, глубокое и мудрое.

— Я — отец Фелиции Эразмус.

Шок лишил меня дара речи и способности мыслить. В меня свободно и беспрепятственно проникла его снисходительная сердечность.

— Я стал бессмертным примерно в то же время, что ваша Бьянка Файетт. Мне довелось наблюдать, как осуществились планы моей дочери и как потом провалились.

— Его гнев потряс меня. Это был праведный, справедливый родительский гнев. Его внуки, недостойные наследники любимой дочери, получили всё и всё потеряли.

Но он не собирался позволить своей семье, точнее, семье своей дочери кануть в вечность. Он планировал это десятилетиями, предвидя на века вперёд.

— Я на самом деле должник Бьянки. Я думал, что мне придётся позволить им разобрать на составляющие меня. Я запустил систему клерков, чтобы защитить и укрепить мою семью на случай, если мне придётся отдать им то, что у меня было. Чем я был. Но потом появилась Бьянка, и проблема отпала. — Он блаженно улыбнулся. — То, что они с Берном затеяли, чтобы уничтожить мою семью, только облегчило задачу, и Бьянка исчезла. Ляну было всё равно, что с ней произошло. А Берн не мог позволить, чтобы правда всплыла наружу.

«И вы забрали её на Госпиталь. Вскрыли и экспериментировали над ней. Вы искали бессмертие, а в дополнение обнаружили спутника».

— Да. Мы в неоплатном долгу перед ней.

Я стояла на коленях. Не помню, как я падала. Фокус моего зрения сместился настолько, что я увидела, как Ториан медленно поднялся и обошёл свой стол. Протянул мне длинную, ухоженную руку:

— Примите её, Тереза. Позвольте мне помочь вам.

Я пристально посмотрела на эту руку. Руку. Руки.

«Руки».

Я видела руку Сири, сжимавшую нож у горла Виджея.

Видела грязные руки, запачканные моей кровью, которые дотягивались до меня и заставляли преклонять колени. Как теперь. У меня в ушах нежно шептали голоса и клялись, что выполняли поручение Всемогущего Бога, и меня охватило чёрное отчаяние, потому что я поверила им.

Я знала это. Я знала.

Снова подняла голову. Сжала зубы. Медленно, собравшись с духом, поднялась. Там был Ториан Эразмус, неподвижно сидевший за столом.

Нет.

Снова отчаяние. Накатило чёрной волной. Я стояла и ждала, когда она схлынет. Я не сопротивлялась. Сражаться было не с чем. Это было чистое чувство. Придёт. Уйдёт. А я по-прежнему буду здесь.

Это была иллюзия. Наркотики, нано и Дэзл. Я добралась до самой сути себя, нашла свой голос, свой настоящий голос, данный мне природой.

— Амеранд! — закричала я.

— Тереза!

— Амеранд, я слепа! Что делает Ториан?

— Он просто сидит там, Тереза. Не двигается.

И Амеранд вскрикнул. Звук металла, рассекающего плоть. Я обернулась, но не увидела ничего.

— Здесь только я и ты, Тереза, — сказал Ториан. — Я больше никого не вижу. Это наше место. И останется таковым навсегда.

Тепло разлилось по телу. Ощущение защищённости, изначальное, целомудренное. То, что приходит, когда остаёшься наедине с лучшим другом, со своим любимым. Это было самое безопасное место на свете. Где не могло быть боли и тревог. Не могло быть конца.

Я выстояла. Не знаю как, но выстояла. Позволила этому чувству подняться во мне, такому сентиментальному, и фальшивому и в тысячу раз более ужасному, чем предшествовавшее ему отчаяние.

— Вы не можете пошевелиться, не так ли? — Мои губы двигались. Я напрягала горло. Я не буду говорить с ним так, как говорила с Диланом. Это не Дилан. — Вы не можете пошевелиться, потому что вы должны сконцентрироваться, чтобы удержать меня здесь и создать иллюзию.

Ториан пожал плечами:

— Вряд ли это имеет значение. Вы не сможете сопротивляться долго. У вас всё это отнимает гораздо больше сил, чем у меня.

О, как хорошо было находиться здесь, с ним. Лучше, чем когда-то с Диланом. Только рядом с Дэвидом я себя чувствовала столь защищённой.

Дэвид. Воспоминание, как луч дневного света, озарило меня. Дэвид в саду на плоской крыше. Смотрит на зимний город. Грустный, борющийся с тем, что я совершила. Сражающийся с моими старыми призраками и проигрывающий. Призраки, в конце концов, понимают тебя. Призраки не могут разочаровать.

За исключением того, что сделала Бьянка?

— Как мило, — пробормотал Ториан. — Я всегда очень любил Чикаго.

И Дэвид, и Чикаго пропали, и мы снова были наедине в этой белой комнате. И все тревоги прошли. Я устала, и я была в безопасности. Я могла уснуть. Всё было хорошо.

«Вы видели это. Вы видели моё воспоминание».

— Я вижу всё, Тереза. Это всё небольшие усовершенствования в технологиях, и тот факт, что я живое человеческое существо. Мы теперь связаны с тобой, ты и я.

Утомление, тепло и защищённость. Проникшие через беспроводную связь. Бормотание на заднем фоне, прямо за правым ухом. Там, где был мой спутник. Там, куда Сири хотела ранить Виджея.

— Ты очень близка к восприятию этого. Отдохни. Ты заслужила.

Спать. Я так устала.

— Когда ты проснёшься, Дилан будет здесь, с тобой. И больше ничего не имеет значения.

Я хотела улечься у его ног и уснуть. Было бы так здорово просто вытянуться на полу.

— Ложись спать, Тереза. Сейчас. Когда придёт время, Дилан разбудит тебя. Остальное не важно.

Я покачнулась. Границы моего зрения стали размытыми. Всё потускнело, стало медленно приближаться, скрывая свет. Тепло. Темнота.

Темнота.

Темнота тюремной камеры. Темнота пространства под лестницей. Темнота видит тебя. Темнота заползает под твою кожу, пробирается в мозг. Дневному свету кажется, что он видит, а темнота знает, что видит. Темнота — это то, что заполняет пустоту в твоей голове.

Я могла держаться темноты. Могла схватиться за неё, как никогда — за солнечный свет. Я могла обрисовать её, потому что помнила очень хорошо.

Я знала, каким будет на ощупь камень в моих руках, знала точную температуру воздуха, знала, как будут скрипеть попавшие в рот песчинки. И я знала в самой глубине моей души, что у меня нет выхода.

И там, в темноте своего разума, я закрыла дверь. Знакомый звук. Знакомое чувство. Лёгкое дуновение, которое ощутила кожа. Пустой, глухой звук сотряс до самых костей.

— Что ты делаешь? Где это?

Ториан Эразмус ощупью пробирался сквозь черноту, которую я победила. Я чувствовала, как он, спотыкаясь, неуверенно бредёт через мой ночной кошмар и пытается отыскать дверь, нашаривая её пальцами.

«Она заперта, Ториан. Ручки нет. Ничего нет».

Тогда я узнала, что Бьянка провела их. В конце она провела их всех.

Она была их контрольным образцом. Они манипулировали её спутником, желая посмотреть, как далеко могут заставить её зайти, но не могли оставить её в живых.

Поэтому она призвала меня. Именно поэтому. Она знала, что они втянут меня в это, что я попаду в сферу иллюзий и манипуляций. Она делала ставку на то, что я принесу с собой.

Она нарушила правила, и это стоило мне моего спутника. Но она нашла способ спасти нас.

И я подумала, что Мисао был самым хладнокровным манипулятором среди всех.

Я могла бы остаться в этом месте навсегда. И во время бодрствования, и во сне. Туда отправился мой рассудок. Я носила в себе эту темноту так, как носила собственную кожу. Я никогда не была способна бежать от неё. Не освобожусь и теперь.

— Что ты наделала?

— Я закрыла дверь, Ториан, и ты теперь заперт здесь со мной.

И он поверил. Ему пришлось поверить. Это воспоминание было сильнее и яснее, чем всё, что умел вызвать он. Я была обучена. А у него что? Всего лишь небольшая практика. Это была моя последняя реальность, и я запихнула её в его разум.

Я стала его спутницей. Голосом в его голове и зрением его внутреннего ока.

Я улыбнулась в темноте и прислушалась к звуку: Ториан Эразмус колотил в запертую дверь тюремной камеры.

 

Глава 38

АМЕРАНД

После того как клерки сильным ударом свалили меня с ног, я только корчился и извивался на полу, ловя воздух, стараясь вдохнуть. С трудом, постепенно, я сумел снова открыть глаза.

Тереза стояла на коленях посередине зала. Она улыбалась, подняв взгляд на Ториана. Довольная, почти блаженная улыбка. У меня перевернулись все внутренности, и если бы в моём желудке хоть что-нибудь оставалось, то содержимое непременно выплеснулось бы наружу. Ториан по-прежнему сидел за столом, соединив кончики пальцев домиком, и улыбался ей.

Клерки стояли тихо и пристально смотрели. Не шевелясь. Я поднялся на колени. Они не сдвинулись.

— Тереза! — закричал я. — Тереза!

Она не шелохнулась. Клерки не шелохнулись. Ториан не шелохнулся.

Я встал на ноги. Я подошёл к одному из клерков. Терять понапрасну время на проверки и фокусы я не мог. Я забрал оружие из его рук. Направил на него. Отрёкся от данной Терезе клятвы.

Взвёл курок и застрелил его. Вот так просто. Треснули кости, брызнула кровь. Он упал.

Я прицелился снова и убил второго клерка. Было ещё больше крови. И запах палёного. И он свалился рядом с первым. Оружие выскользнуло из его рук и стукнулось о белый пол.

Я подобрал его среди ручейков крови и перекинул за спину.

Подошёл к Ториану. Нацелил ствол на его лоб.

— Отпусти её, — сказал я.

Он не шелохнулся. И бровью не повёл.

— Отпусти её, страж.

Он не шелохнулся. И глазом не моргнул.

Я застрелил и его. Он упал на свой стол, разбрызгивая кровь по чёрному камню.

Потом я пересёк зал. Сел рядом с Терезой, положив оружие поперёк бедра. Взял её безвольно свисавшую руку и крепко сжал:

— Очнись, Тереза. Всё позади.

Она не посмотрела на меня. Она не мигая взирала на мёртвого Ториана Эразмуса, макушку которого начисто снесло моим выстрелом. Она улыбалась, будто одобряла это.

За дверью я услышал пронзительный крик. Я услышал возгласы, причитания и вопли отчаяния. Потом услышал, безошибочно, тревожные стенания.

Женщина рядом со мной не шевелилась.

— Тереза? Тереза, пожалуйста.

Она не сдвигалась. Я взял её руку, затянутую перчаткой. На внутренней стороне светились какие-то слова:

«Это было реальным для меня, Дэвид. Всегда было реальным».

Я прикрыл эти слова своей ладонью. Я держал её руку и ждал, что она вот-вот перестанет дышать.

Ждал конца света.

Не знаю, сколько прошло времени прежде, чем праведники справились с замками и распахнули двери. Знаю только, что всё-таки открыли. Я направил своё оружие на лысого, изуродованного шрамами мужчину в голубой тунике. Потом почувствовал острую боль в груди. И всё поблекло.

* * *

Когда снова очнулся, я лежал на удобной кровати, укрытый мягкими простынями. Стены комнаты, окружавшие меня, были приятных оттенков жёлтого и бежевого цветов. Они были изогнутыми, что заставило меня думать: я нахожусь на корабле. Это случилось ещё до того, как я повернул голову и увидел картину за окном.

Там, снаружи, было огромное чёрное небо. И корабль размером со здание, в котором я жил. Он блестел серебром в лучах далёкого солнца. В его направлении промелькнули две ракеты, оставив на фоне чёрного неба оранжево-белые арки.

До того как они достигли корабля, ракеты взорвались, рассыпавшись на миллионы искр.

— Как ваша голова? — спросил знакомый голос.

Меня передёрнуло. Моё зрение от резкого движения стало немного расплывчатым. В ту же минуту я заметил Ляна, встававшего со стула, и понял, что мои движения чем-то ограничены.

— В меня ещё никогда стражи не стреляли транквилизатором. Но я слышал, что средство достаточно мощное.

Рядом с кроватью находилась раковина. Лян повернул ручку, и полилась вода. Он набрал немного в чашку, протянул мне:

— Пожалуйста. Здесь её много, если понадобится.

Я приподнялся и выпил. Вода была сладкая, чистая, с едва уловимым вкусом.

— Спасибо.

Я отдал чашку обратно. Мои руки отмыли от крови. На мне была надета голубая рубаха из мягкой ткани.

— Да не проблема. — Лян поставил чашку на край раковины и прислонился к ней, сложив на груди руки. — Вам, наверное, интересно знать, что вы находитесь на борту корабля стражей Гималаи и вы были без сознания примерно шесть часов.

Глаз уловил свет и движение. Снаружи ещё три ракеты стремительно пронеслись по направлению к кораблю. Ещё три рассыпавшихся белыми искрами фейерверка озарили чёрное небо.

— Да, и это тоже продолжается уже около шести часов. — Он произнёс эти слова скучающим голосом.

«Ты видел только часть того, на что мы способны при абсолютной необходимости», — сказала тогда Тереза.

— Они что, просто собираются сидеть и ждать, пока их подстрелят? — прохрипел я.

— Весьма вероятно. Совершенно напрасно тратят ракеты. Кажется, никому не по силам дать приказ прекратить. — Лян покачал головой. — Конечно, стражи могут помешать работе коммуникаций. Они как бы даже любят это делать, когда в них кто-то начинает выстреливать все свои боеприпасы.

— Лян, что случилось с Терезой?

Он взглянул на дверь:

— Думаю, они сейчас будут здесь, чтобы как раз поговорить об этом.

Он оказался прав. Арочный проём вокруг люка мигнул зелёным, и дверь открылась. Вошёл низкорослый человечек с ярко-зелёными глазами. Следом за ним — испещрённый шрамами, татуированный мужчина, который стрелял в меня транквилизатором. На нём была голубая туника — униформа стражей, и я был признателен ему за это, потому что взгляд его синих глаз ясно говорил о желании совершить хладнокровное убийство. Позади него шла высокая блондинка, в которой я узнал доктора Гвин.

Я свесил ноги с края кровати. Зрение снова стало расплываться, но я оперся на ступни, удержал равновесие и смог устоять, хотя с трудом. Сначала я считал свою слабость последствием переутомления, но потом понял, что причина кроется в более сильной гравитации, к которой я не привык.

— Я — капитан Амеранд Жиро из службы безопасности системы Эразмус, — сказал я. — И я сдаюсь.

Зеленоглазый человек кивнул со всей серьёзностью.

— Я — Маршал-Стюард Мисао Смит, — произнёс он. — Расскажите мне, что произошло.

И я рассказал. Бессвязно и хаотично. Я рассказал всё о Великом страже, о том, как меня использовали, как Тереза спасла меня. Как нам удалось оказаться на Обливионе. Как они забрали её.

Как я пытался спасти её и ничего для этого не сделал.

Прошли часы. Маршал-Стюард задал дюжину быстрых и точных вопросов, а доктор Гвин того больше. Когда я ослабел, они дали мне попить. Принесли еду. Тушёную рыбу, свежие овощи, тонкий хлеб и то, о чём я слышал, но никогда не пробовал: томатный суп.

Лян просто сидел у иллюминатора. Некоторое время наблюдал за моим допросом. Некоторое время — за фейерверком, который стал появляться на небе менее часто.

Наконец даже доктор Гвин исчерпала запас своих вопросов. Маршал-Стюард встал и откланялся:

— Благодарю за помощь, капитан Жиро.

— Не могли бы вы сказать мне, как себя чувствует полевой командир Дражески? — спросил я.

— Она стабильна, — ответила доктор Гвин. — Ваша информация поможет нам лучше справиться с ситуацией.

Более или менее. Неделю я оставался в этом прекрасно оборудованном помещении. В сытости и покое. И одному только Богу известно, сколько воды я получил. Для питья, умывания и даже для туалета. В любое время дня и ночи. Лян периодически навещал меня, чтобы сообщить новости и убедиться, что со мной всё в порядке. Иногда заходили другие праведники. В основном это были медики, наблюдавшие за тем, как мой организм приспосабливается к суровым условиям слишком сильной гравитации. Они казались словоохотливыми, но каким-то образом им удавалось не посвящать меня в слишком многое. Кровавый род пал, и на Фортресс царила анархия. Вначале соларианцы не уезжали, потому что, как они сказали, ни одно официальное лицо не велело им уезжать, поскольку сэо Май и сэо Эстебан отреклись от своих обязанностей и никто не позаботился организовать выборы, чтобы найти им замену.

Потом они не уезжали, потому что, как они сказали, сложилась критическая ситуация с беженцами. По словам Ляна, кризис достиг грандиозных масштабов, поскольку стражи пустили слух, что луны сможет покинуть каждый желающий.

Потом они не могли уехать, как они сказали, потому, что им надо было убедиться, что никто на Фортресс не возражает против свободы передвижения людей, активно ищущих убежища в мирах.

Где-то на восьмой день открылась дверь, в которую снова вошёл Виджей Кочински. Ему удалили все шрамы и татуировки, и коротко остриженные волосы торчали, как щётка, на его загорелом черепе.

— Они собираются попробовать привести Терезу в сознание, — сказал он. — Можете понаблюдать, если хотите.

— Спасибо.

Я поднялся со своего кресла, и в одно мгновение его рука сжала моё плечо железной хваткой. Он наклонился низко к моему уху, чтобы я мог почувствовать на своей коже его горячее дыхание.

— Сири Байджэн держат в наркотической коме, пока не разберутся, как наилучшим способом спасти её рассудок. Они не знают, сумеют ли спасти её или Терезу, — прошептал он. — Если это не сработает, лучше побыстрей убирайся куда-нибудь подальше, потому что я не собираюсь больше никого терять ради твоей проклятой системы. Слышишь меня?

— Это не моя система, — прошептал я в ответ. Но я знал, что это ложь.

Не отпуская, Виджей Кочински повёл меня по переходам корабля. Обитые стены все были приятных оттенков, а на расположенных через определённые интервалы экранах представали картины, изображающие другие миры: в основном виды природы, но то тут, то там мелькали поражающие блеском большие города.

Он привёл меня в маленькую комнатку. Вместо задней стены — только серебряный экран. Он коснулся его, и экран просветлел. В нескольких футах от меня на металлической кровати лежала Тереза. В руки и в нос были вставлены трубки. С её лица до сих пор не сошла довольная улыбка. Вокруг неё толпились люди в белом. Они говорили так быстро, пересыпая свою речь такими глубоко специальными терминами, что я с трудом понимал одно слово из трёх. С одной стороны стоял Маршал-Стюард в своей синей униформе. Рядом с ним — высокий худой мужчина с седеющими волосами. Под его глазами темнели круги.

— Мы готовы, — произнесла доктор Гвин.

Маршал-Стюард и худой человек вышли вперёд. Мисао Смит вытянул плоский ящик из ранца, перекинутого через плечо, и протянул его доктору Гвин. Она и её ассистенты суетились возле Терезы со своими спреями и повязками. Называли какие-то коды и уровни. Мисао Смит смотрел на неё, и я узнал то выражение спокойствия, которое было на его лице. Он не хотел, чтобы кому-нибудь стали известны его мысли.

— Дэвид. — Он произнёс имя, как короткий приказ.

«Дэвид. Это было реальным для меня, Дэвид. Всегда было реальным».

Худой мужчина шагнул вперёд:

— Что я должен делать?

— Как только они выделят нужный момент в Джеримайе, вы удержите её.

— Что, если не сработает? Что тогда?

Маршал-Стюард просто посмотрел на него. Дэвид так вцепился в перекладину кровати, что костяшки его пальцев побелели.

Доктор Гвин прервала своё совещание с двумя специалистами. Её руки обтягивали белые перчатки. Когда она коснулась лба и горла Терезы, на них замелькали слова и коды.

— Что они делают? — шёпотом спросил я. Вытянув руку, я дотронулся лишь до гладкого экрана.

— Они думают, что она в плену галлюцинаций, — сказал Виджей. — Думают, что она убедила себя в том, что снова в камере, куда её бросили искупители. Но они верят, что нашли способ убедить её в том, что она спасена.

— Итак, — сказала доктор Гвин.

Дэвид облизнул губы и обнял Терезу, бережно прижимая её к себе.

— Спокойно, Тереза. Спокойно, — сказал Дэвид. — Я с тобой.

— Бьянка? — прошептала Тереза.

— Это я, Тереза, — произнёс он, хотя его голос срывался. — Я с тобой.

Но она снова ускользнула от него.

— Ты мертва. Ты убила его. Я не могу умереть. Я не могу открыть дверь.

— Тереза, очнись. Джо ищет тебя.

Мисао схватил мужчину за руку, сильно стиснув её своими пальцами.

— Не отклоняйтесь от сценария.

Дэвид обернулся к нему:

— Вы не призывали меня сюда, просто чтобы сыграть Бьянку. Это мог бы сделать любой из вас. Вы хотели, чтобы сыграл я, потому что только я могу вернуть её. Поэтому заткнитесь и дайте мне поговорить с женой!

Это было реальным для меня. Я положил руку на экран, будто на оконное стекло.

Дэвид снова повернулся и посмотрел на Терезу. Он протянул свою дрожащую руку и взъерошил пальцами её вьющиеся волосы.

— Тереза? Ты слышала меня? Джо ищет тебя. Ты обещала с ней поговорить. Если ты не сделаешь это, Джо не простит ни одного из нас.

— Джо? — шепнула Тереза.

Доктор Гвин промокнула её губы тряпочкой. Смочила водой, догадался я.

— Она здесь, — продолжал Дэвид. — И Элли, и Дэйл.

— Кто они? — пробормотал я, даже не оборачиваясь, чтобы взглянуть на мужчину рядом со мной.

— Её дети, — сказал Виджей. — С ней сейчас её муж.

Что-то внутри меня рассыпалось в прах.

— Бьянка, — обратилась Тереза. — Ты не…

— Это не Бьянка, Тереза. Это я. — Его голос был напряжённым и неестественным. Я чувствовал, как близок он к тому, чтобы сломаться. — Ты вернёшься?

— Дилан?

В глазах её мужа блеснули слёзы.

— Нет, Тереза. Открой глаза. Ты сама увидишь.

— Амеранд?

У меня остановилось сердце. Но Дэвид просто накрыл её руку своей. Запечатлел на лбу поцелуй. Она шевельнулась и повернулась к нему:

— Дэвид.

И Тереза Дражески открыла глаза.

 

Об авторе

Кэролайн Андерсон — настоящее имя Сара Зеттел — родилась в 1966 году в Сакраменто, Калифорния. Её мама, Гейл Биверс, была учителем и социальным работником. Отец, Леонард Зеттел, — инженер-программист. Сара Зеттел получила степень бакалавра искусств в университете Мичигана, позже удостоена наград как автор в жанре научной фантастики и фэнтези.

Сара Зеттел опубликовала свой первый рассказ в 1988 году. Её первый роман «Рекламация» (Reclamation) был номинирован на Philip К. Dick Award в 1996 году, а в 1997-м он удостоился Locus Award в номинации «Лучший дебютный роман». Роман «Жестокие ангелы» (Bitter Angels) был написан под псевдонимом К. Л. Андерсон в 2010 году и завоевал Philip К. Dick Award.

Признание к писательнице пришло далеко не сразу — после «шести лет проб и миллиардов отказов», когда в 1991 г. Analog опубликовал её рассказ «Влекомый лунным светом» (Driven by Moonlight). Отказы, по воспоминаниям Зеттел, главный редактор Стэн Шмидт мотивировал невероятными с научной точки зрения механизмами, несуществующими рыбами и т. п.

О себе Зеттел говорит так: «Когда говорили, что я пишу научную фантастику, я очень удивлялась: я обожаю фантастику, но терпеть не могу науку. Но потом поняла, что не выношу только физику, которая мне смертельно скучна. Вот биология, антропология, химия, археология — другое дело, о них я пишу с удовольствием».