Клерки допрашивали Эмилию Варус около семи часов. Должно быть, она вела себя вполне прилично, потому что, когда они закончили, ей позволили вздремнуть на койке в комнате для допросов. Там были даже туалет, которым она могла воспользоваться, и еда: ветчина, свежий хлеб и чёрный чай. Потом её выпустили на улицу.
Быть в услужении у Великого стража сулило явные преимущества. Раньше её никогда не кормили клерки.
Великий страж. Эмилия моргнула, взглянув на мерцающие огни. Чем был занят он, пока её допрашивал этот клерк с пустыми глазами в комнате без единого окна? Что он сделал с её матерью?
«Я поступила так, как он просил. Я рассказала чистую правду обо всём, что имело для них значение». Ну, разве что опустила пару подробностей, касающихся Амеранда… Но если бы они пронюхали что-нибудь, то сказали бы ей об этом, пока она оставалась в комнате. Они ни за что и никогда не отпустили бы её.
Эмилия мерным шагом обошла обитый медью купол и бросилась бежать по плоским крышам.
Домой. Ей надо добраться домой. Рассказать матери, что она сотворила. Ей надо увидеть сестёр и братьев. Надо убедиться, что с ними всё в порядке, что Великий страж не лгал.
Надо было убедиться, что они действительно свободны.
Ей не хватало воздуха. Было больно дышать. Она спотыкалась и пошатывалась, но не остановилась. В том местечке на Дэзл, где проживала её семья, размер занимаемого вами пространства зависел от того, насколько вы были способны удержать и сохранить его за собой. Эндэра Варус в союзе со своим старшим сыном Париском представляли собой силу пугающую и грозную. Они сумели занять огромную многокомнатную квартиру на среднем уровне дальней восточной стены в Эразмус-Тэйблз-Билдинг.
Эмилия направилась на крышу Тэйблз и пробиралась через неё, избегая желобов и труб, служивших гнёздами для змей. Двери уже давным-давно не было, и она бросилась вниз по лестнице, перемахивая через перила, и, временами спрыгивая на пол, уверенно приземлялась на обе ноги.
Когда она вошла в мрачный и пыльный холл, он был пуст. Она смутно припоминала, что это был день, когда работал рынок воды. Ни у кого не было времени, чтобы слоняться здесь без дела.
Что означало: некому просто сказать ей «Привет». А также некому отгородить от её взгляда открытую дверь.
«Это не наша, — говорила она сама себе, направляясь к этой двери по коридору. У её туфель были мягкие подошвы, и она бесшумно прошла по голому полу. — Это не наша».
Она повторяла эти слова как заклинание, как священную мантру, пока не подошла к порогу и не уставилась в пустоту множества комнат, которые и были домом её матери.
Там никого не было. Эмилия старалась убедить себя, что всё её семейство отправилось на водный рынок. Она, спотыкаясь, переходила из комнаты в комнату. Последняя, самая дальняя, принадлежала матери. Появление Эмилии побеспокоило змею, свернувшуюся на оконном карнизе, и она, соскользнув, заползла под кровать. Шуршащие лоскутные одеяла всё ещё лежали на кровати, но с полки пропали часы, а вернее — всего лишь полулегальный активный экран, который Париск собрал из ничего и заставил работать чистым усилием воли.
«Возможно, это временно», — с отчаянием думала Эмилия. Её семья не относилась к числу первых обливионцев, освобождённых от долга в столь короткий срок, чтобы укрыться от службы безопасности или какой-нибудь банды. Париск считал себя крутым. Он мог с лёгкостью нанести обиду какому-нибудь patri.
Эмилия пристально разглядывала ржавые полки, отыскивая хоть какой-нибудь намёк на то, куда они могли уйти. Ничего не было.
— Они не должны были уходить, не сказав мне об этом, — пробормотала она. — Их долг не мог быть ликвидирован так быстро. Они не должны были уходить без меня.
Но она провела в открытом чёрном пространстве неба по меньшей мере день. Потом был допрос. Потом она спала. Ела. И всё это время никто не знал, где она и вернётся ли. Два дня — слишком большой срок для ожидания, когда ты стараешься опередить Кровавый род.
Должно быть, они ушли недавно, потому что в противном случае соседи уже разнесли бы это место по кирпичику. Клерки их тоже не забирали. Если бы так случилось, здесь бы выставили пост оперативных сотрудников службы безопасности, которые встретили бы её и рассказали, что семью заточили в тюрьму.
Кусая губы, Эмилия подняла крышку бельевого ящика в основании кровати. Пуст. Одной рукой она придержала крышку, а двумя пальцами другой поковырялась в самом углу дна. Копаться там было тяжело, но у неё получилось, и вставленное вовнутрь второе дно поддалось и приподнялось. Именно здесь семейство хранило свой драгоценный запас бумажных денег и долговых обязательств. Положительный остаток тайно хранился, как клад, как запас речного льда.
Её рука дрогнула, и ей пришлось несколько раз моргнуть, потому что начало подводить зрение.
Там было пусто, и Эмилии пришлось в это поверить.
Потом она заметила скомканный клочок писчей бумаги, который затолкали в дальний угол. Эмилия вынула его и установила второе дно на место. Она опустила крышку и села на ящик. С великой осторожностью, поскольку эта бумага от многократного использования слишком истончилась, она разгладила листок.
На нём размашистым, неумелым почерком её матери были выведены два слова:
СПАСИБО ТЕБЕ.
Эмилия посмотрела на них в изумлении. Моргнула. Прочитала снова:
СПАСИБО ТЕБЕ.
Откуда-то донёсся странный шум, и она поняла, что это её собственные всхлипывания. Рыдания душили её. Но Эмилия закрыла ладонью рот, потом — глаза.
Они бросили её. Её семья, несомненно во главе с матерью, бросила её. Это было не мгновенное, поспешное решение. Слишком чисто, слишком совершенно. Её мать спланировала это. В ту секунду, когда их долг был погашен. В ту секунду, когда баланс стал положительным. Может, она собрала сумки и держала их наготове уже тогда, когда Эмилия попала в медицинскую академию.
«Как она могла поступить так со мной? После того как я боролась и изводила себя голодом, стараясь освободить их. После того, что я сделала… после всего…»
СПАСИБО ТЕБЕ.
В душе Эмилия рыдала. Это было неблагоразумно. Её долги не были погашены. В любом случае она не могла бы уйти с ними. Но они об этом не знали. Её мать не знала. Она не дождалась, пока Эмилия, та, что освободила её, доберётся до дома. Она просто собрала всё, что имела, и ушла, оставив Эмилию саму заботиться о себе.
Эмилия представляла, как промчалась по квартире, круша и ломая всё, что ни попадя. Она плакала, выла и разбивала в кровь кулаки о камень и металл.
Но если бы кто-нибудь оказался там и увидел её, то заметил бы только, как она вытирает глаза и бережно складывает потрёпанный и сморщенный клочок бумаги, чтобы спрятать его в карман своей белой униформы.
Раздался стук. Кто-то барабанил кулаком по входной двери. Эмилия подпрыгнула. «Я оставила дверь открытой?» Она не помнила. Она медленно обогнула угол, страшась увидеть, кто оказался на пороге её пустого дома.
В дверном проёме стояла полевой командир Тереза Дражески. Эмилия с минуту не мигая смотрела на неё.
— Полевой командир.
— Доктор Варус. Можно войти? — Тереза переступила порог, не дожидаясь ответа.
— Как вы нашли… это место?
Тереза смущённо улыбнулась:
— Орри Батумбе сказал, что в этом городе ему известны несколько семейств по фамилии Варус. Я переходила из дома в дом.
— О-о. — Эмилия беспомощно махнула рукой в сторону гостиной. — Не хотите присесть?
— Спасибо. — Полевой командир осторожно пристроилась на одном из стульев, изготовленных из разобранных деревянных ящиков. — Я просто хотела убедиться, что с вами всё в порядке.
— У меня всё прекрасно, спасибо. — Эмилия не знала, сумела ли Тереза распознать ложь. Большинство праведников открыто проявляли свои эмоции, но эта была не похожа на других.
— Я рада, — серьёзно сказала Дражески. — Потому что вы спасли мою жизнь и жизнь моей помощницы. Мне ненавистна сама мысль о том, что вы могли как-то пострадать из-за этого.
— Нет, всё хорошо.
«Что эта женщина делает здесь на самом деле? Знает ли она, что я сделала с её помощницей? Нет, праведники не допускают подобных мыслей. Им никогда не приходилось так думать. Она доверяет Амеранду, а Амеранд доверяет мне».
— Это хорошо. — Тереза кивнула.
Эмилия скрестила руки на груди. Может, ей повезёт. Может, женщина уйдёт, и она займется осуществлением своих планов.
Но полевой командир не сдвинулась с места.
— Могу я спросить вас кое о чём?
— Конечно, — вырвалось у Эмилии. Она уже давным-давно поняла, что никогда нельзя отвечать на вопросы неохотно. Это рождает подозрения.
— Если бы я захотела добраться до Госпиталя, как бы я поступила?
У Эмилии сдавило горло, и она пожалела о своём согласии отвечать на вопрос, но отступать было поздно. Ничего страшного. Она знала, как вести себя во время допроса. Говори как можно меньше. Придерживайся правды, но не подчёркивай смысл.
Она смотрела в лицо полевого командира так, будто та была незнакомкой. Эмилия привыкла к тому, что люди как-то внезапно исчезали из её жизни. Её любовник исчез, подавшись в службу безопасности, а потом — в теневой бизнес. Она не принимала его во внимание. Её мать, вся её семья, пропала в мгновение ока. Она уже начинала их тоже не принимать во внимание. Если она была способна на это, то наверняка могла не принимать во внимание несколько часов, проведённые с женщиной, за жизнь которой она якобы сражалась.
«Или на самом деле я сражалась за свою жизнь? Интересно, я победила или проиграла? Меня заносит. Нехорошо».
Полевой командир наблюдала за ней с сильно скрываемым сочувствием. «Что она хотела узнать? Ах да. Она хочет отправиться на Госпиталь».
— Боюсь, что я занимаю слишком незначительное положение, чтобы помочь вам в этом деле, полевой командир. Вам нужно спросить командира Баркли или Великого стража. Они могут организовать вам разрешение.
«Праведники правдивы. Праведники открыты. Ни один праведник не может догадаться о том, что хочет скрыть кто-то из нас».
Тереза Дражески вздохнула:
— Я так и подумала. Но решила спросить, потому что, как мне кажется, между Госпиталем и Дэзл прямого транспортного сообщения нет.
— Нет, — вежливо ответила Эмилия. — Нет никакого.
— Это тем более странно, что с Госпиталя отправляется не слишком много транспорта и за пределы системы. Но в соответствии со всеми нашими документами именно Госпиталь помогает в её финансировании.
Эмилия старалась изобразить растерянность и смущение, но у нее плохо это получалось.
— Простите, мне и правда ничего не известно.
Полевой командир кивнула, будто всё поняла. Эмилию захлестнул гнев. Как осмелилась эта женщина, эта праведница, это чужеземное создание, притвориться, что способна понять происходящее здесь?
«Если она такая наивная дурочка, что даже не может позаботиться о своих собственных людях, наверное, они заслуживают всё, что получают».
— Так как же так оказалось, — приятным голосом продолжала Тереза, — что вы, Амеранд и Капа знакомы друг с другом?
Смена темы разговора застала Эмилию врасплох. «Откуда она узнала… не важно… не беда. Просто ответь на вопрос».
— Мы были… мы были соседями на Обливионе и во времена беспорядков находились на одном корабле.
— Это была ваша идея — приставить к нам Амеранда?
Ну, это уж слишком. Эмилия расхохоталась. Полевой командир откинулась на спинку стула. Она выглядела немного уязвлённой.
— Простите, — задыхаясь, проговорила Эмилия. — Но вы действительно не имеете представления о том, сколь незначительно моё положение.
«Уходи. Почему она не уходит? Что ей нужно? Невозможно, чтобы она знала. Не может быть, чтобы она узнала. Они никак не могли выследить, как Великий страж передал мне дозу. Только если он не хотел, чтобы они поймали меня вместо него…
Прекрати. Она праведница. Ей нужно то, о чём она говорит».
— Чрезвычайно сложно проследить звенья цепочки, — ответила Тереза Дражески. — Взять, к примеру, Великого стража. Мне очень трудно организовать переговоры с ним. — Она вскинула голову. — Но вы знали, что вам он непременно поможет.
Эти слова никак не увязывались с её предыдущим утверждением о том, как далека она от понимания происходящего. «Ошибка».
— Он рассматривал меня как кандидатуру в бригаду по биобезопасности, — сказала Эмилия, посчитав, что этого будет достаточно.
— Он объяснил вам, чем вы должны были заниматься?
Эмилия быстро отвернулась в сторону и провела языком вдоль нижних зубов.
— Мы все просто выполняем приказы. Мне было велено провести вам сканирование. Амеранду — присматривать за вами.
— А Капе? — спросила полевой командир.
Капа. Тощий мальчишка, прошедший своими ногами путь от брошенных поездов, заселённых крысами, прямиком к бандитским группировкам. Капа, который прыгал дальше всех, летал выше всех. Капа и Эмилия. Кожа к коже, рука в руке. Капа, прижавший её к стене, её руки и ноги обвивали его… Как давно это было. Она последовала за ним и полюбила его по той же причине, что и Амеранд: они оба боялись, а Капа — нет, они надеялись, что когда-нибудь он вырвется, улетит отсюда прочь и заберёт их с собой. Наконец.
Капа, который клялся, что вернётся за ней, когда отправился в академию, но потом его поглотила теневая сторона, и он бросил её так же легко, как и Амеранда.
Капа.
— Капа занимался незаконными делами, — сказала она. — Если он и следовал приказам… мне об этом ничего не известно.
Она замолчала, осознав, что допустила ещё одну ошибку. Это уже не имело значения. Эта женщина не имела значения. «Что она собирается делать? Донесёт на меня клеркам?»
Полевой командир встала и официально откланялась. «Она, по крайней мере, понимает, что я не хочу об этом говорить», — подумала Эмилия с чувством горькой благодарности.
— Спасибо, что уделили мне время, доктор Варус. Я не собираюсь больше отнимать ни минуты. Не хочу неприятностей ни для вас, ни для себя. — Дражески улыбнулась. Улыбка получилась легкомысленно-озорной. У Эмилии от неё запылали вены. — Я тут брожу без своего телохранителя. Уверена, что рано или поздно они поймают меня на этом.
— Полевой командир?
— Тереза, — напомнила она Эмилии. Они стали называть друг друга по именам, когда Тереза помогла ей приклеиться к потолку. «Приклеила меня к потолку! Капа бы посмеялся».
— Вас… — Эмилия облизнула губы, старалась передумать, но она уже начала говорить и была не в состоянии быстро придумать взамен что-нибудь правдоподобное. — Вас послал Амеранд?
— Нет. Я не видела его с тех пор, как мы вернулись. — Взгляд Терезы был слишком пронзительным, слишком выжидающим. Она надеялась, что вот-вот услышит нечто важное.
— И я.
Тереза выдохнула так, что у неё на лбу взъерошились кудряшки.
— Интересно. Так. — Она снова выдержала паузу. — Я думаю, вам известно, где мы базируемся?
— Думаю, да.
— Скорее всего, Амеранд снова будет приставлен охранять нас, тем более после того, как я разгуливаю тут одна без присмотра. Поэтому, если вы хотите увидеть его до того, как отправитесь обратно на Госпиталь, или оставить ему сообщение…
— Понятно. Спасибо.
— До свидания, доктор Варус. — Тереза снова поклонилась. На этот раз в её движениях и взгляде сквозил намёк на некое признание. Она знала, её победили, и она уходит ни с чем.
— До свидания, — сказала Эмилия.
Полевой командир повернулась и пошла прочь, ни разу не оглянувшись.
Вынести это было почти невозможно. Почти, но не совсем. Эмилия была дочерью Обливиона. Она будет жить дальше. Она почувствовала, как грубая ладонь её матери коснулась груди. «Душа пока жива, — так сказала мать после одного из мятежей, когда не вернулся её друг. — Пока жива душа, ты тоже будешь жить дальше».
Мысль о матери, пришедшая так странно запоздало, напомнила Эмилии, что она теперь свободна. Её семью больше не держат в заложниках. Они ушли. Возможно, уже находятся вне досягаемости клерков. Попадались люди, которые говорили, что чёрное небо не столь огромно, как кажется. Но Эмилия им не верила. Её мать никогда бы не отправилась в путешествие, не зная, куда в конечном счёте приведёт дорога. Она очень основательно подходила к подобным вопросам. Итак, их нет. Если она сделает что-то не так, если совершит ошибку, то пострадать будет некому. Некого арестовать и посадить в тюрьму. Некого наказать за преступление, которое состоит в том, что один из твоих родственников — бунтарь и мятежник.
Эта мысль коснулась Эмилии, как слабый, бледный, отражённый свет. Так вот думала её мать. Потому и сбежала столь быстро. Она давно убедилась, что Эмилия обладала таким набором качеств и умений, которые можно применить и достойно оценить за пределами Эразмуса, и дала ей свободу.
СПАСИБО ТЕБЕ.
Свободная, Эмилия Варус спустилась по лестнице и вышла на улицу. Свободная, она не знала, что делать и куда идти.
У неё не было денег. У неё не было ничего, кроме медицинской униформы и порядком оскудевшего набора медикаментов. И свободы. Это не так уж много, но она привыкла обходиться меньшим.
Эмилия Варус направилась в сторону портовой площади.
Прогулка выдалась неплохая. Она долго шла по направлению к северу, но Эмилия часто преодолевала гораздо более длинные расстояния в Госпитальном комплексе. Некоторые мосты находились в плачевном состоянии, но она умела рассчитать риск.
Территория вокруг портовой площади выглядела довольно пристойно. Торговля с грузовых кораблей, склады и связанные с ними заведения давали доход и покрывали расходы на ремонт. Никто не побеспокоил её, пока она шла по прекрасно проветриваемым коридорам, хотя некоторые взирали на её униформу с нескрываемой завистью. Прошло много времени, но Эмилия по-прежнему узнавала череду дверей, граффити и другие знаки, едва различимые, тонкие, неуловимые и, напротив, вполне явные и осязаемые.
Она постучала в шестую дверь от южного входа. Ей открыла старуха. У неё выпирали кости, как у изголодавшейся птицы, и вздымался вдовий горб, от которого плечи, казалось, возвышались над ушами. Старуха и Эмилия долго, в изумлении, смотрели друг на друга. Эмилия жалко, вымученно улыбнулась. А редкие брови старухи удивлённо взлетели вверх.
— Ты дочь Эндэры, так?
Эмилия кивнула.
— Эндэры и… того мужчины, как его там?
Эмилия ни на секунду не поверила, что женщина действительно забыла его имя.
— Никко Доннелли.
— Никко. Никко Доннелли, да. Давно это было. — Старуха покачала головой.
— Найдётся стул для сестры с Обливиона?
Старуха сморщила свой впалый рот.
— Думаю, это зависит от того, что скажет он. — Она кивнула, и Эмилия обернулась.
За её спиной стоял клерк, высокий и невозмутимый, в чёрном пальто. Холодный ужас пронзил Эмилию. Она застыла на месте, не в состоянии припомнить, на чьей она стороне и кто ей платит — о самой Фортресс.
«С меня списали все долги».
Старуха проскользнула назад и практически бесшумно заперла на засов дверь. Эмилия едва ли услышала её, она лишь почувствовала слабое дуновение. Откуда-то доносился щебет длиннохвостых попугаев, но больше никаких звуков в коридоре не было слышно. Все человеческие звуки смолкли.
Эмилия выпрямилась:
— Могу я что-нибудь сделать для вас, сеньор?
Клерк подошёл к ней прямо вплотную, стоя меньше чем в шести дюймах от неё. Его дыхание было тёплым и совсем ничем не пахло.
— Я идентифицировал вас как Эмилию Варус, — произнёс он.
— Да, сеньор?
Она с трудом удержалась от острого желания отступить назад. «Кто из ваших сидит на наркотиках?» Это было вполне возможно. Его зрачки выглядели не совсем как надо, хотя в глазах читалась осведомлённость.
Он кивнул один раз. Выражение его лица было напряжённым, выдавало заинтересованность ею. И не ею.
— Вы вернётесь на Госпиталь и снова приступите к своим обязанностям.
У Эмилии остановилось сердце, но она сумела заговорить с лёгкими нотками удивления в голосе:
— Конечно.
Глаза клерка сфокусировались так быстро, что ей показалось, она услышала щелчок.
— Нет, я думаю, что вы не поняли меня. Вы сделаете это, потому что в противном случае мы сочтём необходимым устроить детальный допрос Амеранда Жиро.
Вся кровь отлила от лица Эмилии. Одновременно она утратила способность притворяться.
— Что?
Взгляд клерка расплылся и снова сконцентрировался на Эмилии.
— Капитан Жиро нужен для выполнения других обязанностей, но нельзя игнорировать закон и бдительность общественности, не важно, какие бы неудобства это ни причиняло. Если он вовлечён в тайный сговор против организованной торговли и общего мира, это будет раскрыто.
«Амеранд? Они пытаются что-то повесить на Амеранда? Зачем им говорить об этом именно мне?»
Потому что им известно: они — друзья. Потому что им известно: она любит его, хотя сам Амеранд об этом не знает.
Она ошибалась, когда думала, что у них не осталось заложников.
Клерк наблюдал за ней внимательным, напряжённым, несфокусированным взглядом.
— Вам предписано вернуться на Аргос, отбывающий с участка 12 через четыре часа. Ваш код доступа уже подтверждён. Вам потребуется только собственная идентификационная карта и коды местопребывания на Госпитале.
— Благодарю, сеньор. — Эмилия поклонилась, потому что больше ничего сделать не могла.
Клерк повернулся на каблуках и зашагал прочь ещё до того, как она успела выпрямиться.
«Два часа. Я была свободна два часа. Чуть меньше. Один час и пятьдесят две минуты. Может, один час и пятьдесят три…»
Знал ли Амеранд, что происходит? Она никогда не могла сказать, что ему известно. Он лишь использовал свои связи в службе безопасности, когда не оставалось другого выхода. Выглядело это так, будто он не использовал свою власть, даже не признавал того, что обладает таковой. Ему даже не надо было постоянно находиться в службе безопасности.
Амеранд никогда по-настоящему и искренне ничему себя не посвящал: ни прыжкам с карниза на карниз, ни безопасности, ни ей, ничему. В отличие от Капы, у которого всё было наоборот. И это была причина более серьёзная, чем тёмные делишки Капы, по которой они никогда не были вместе. Возможно, Амеранд думал, что он бережёт и щадит её, но он берёг только себя и притворялся, что дарует им обоим свободу.
Но, даже думая об этом, она вспомнила, как Амеранд смотрел на полевого командира, как услышала незнакомые нотки в его голосе и обещание помочь. В том моменте было что-то настолько далёкое от банальной преданности, что она даже не могла придумать этому соответствующее название.
«Известно ли Терезе об особых планах клерков относительно Амеранда? Почему она ничего не сказала? — Эмилия прикрыла рот рукой. — Потому что она хотела понять, знаю ли я хоть что-нибудь. Она хотела понять, как я собираюсь поступить. Праведница использовала меня в своей игре!»
Оставшись в одиночестве, в коридоре, Эмилия рассмеялась. Она смеялась до тех пор, пока по её щекам не потекли слёзы. Она сама не понимала, смеётся или плачет. В конце концов она выпрямилась, расправила жакет и продолжила свой путь к портовой площади.