Ощущение райского блаженства сохранялось у Кэйт весь день. Оно было при ней во время последнего завтрака с дочерью и в фургоне, увозившем ее в город. Оно сохранилось, когда ее доставили в тюрьму и заперли в камеру, и даже втечение первой ночи, проведенной ею в заключении. Это ощущение помогло Кэйт преодолеть отчаяние, подступившее к ней, когда она вспомнила слова Миранды при расставании: — Я люблю тебя, мама!
Эти слова бередили ее душу всю ночь. Сколько раз она вспоминала, как к ней прижималась дочь, такая маленькая и беспомощная, доверчивая и милая! Сколько раз Кэйт преследовал запах ее волос, прикосновение ее губок! Как цеплялись за нее ручки девочки, когда пришло время расставаться!
«Я буду беречь ее всю жизнь», — обещал Зак, и только это приносило ей облегчение. Что бы ни сулила ей судьба, Миранда будет в безопасности.
Рассвело, хотя Кэйт казалось, что утро не наступит никогда. Да, она сидела в камере, но свет победил ночь, город пробудился и занялся своими делами. Из окрестных домов доносились приятные запахи свежесварен-ного кофе и поджаренного бекона. Она услышала стук дверей и собачий лай, возвещавший о приходе нового дня. Где-то квохтали куры.
Помощник шерифа, долговязый светловолосый малый по имени Рассел, принес Кэйт завтрак: яйца, тосты, чернику и молоко.
Окно в камере Кэйт смотрело во двор. Через силу заставив себя поесть, она встала, вцепилась в прутья решетки и прижалась к ней лицом. Вдыхая свежий утренний воздух, она старалась не думать о серых стенах камеры. Они наводили на нее панику, пробуждали тоску и давили на сознание, постоянно напоминая, что она взаперти и не может выйти оттуда, что теперь ее мир — это узкая кровать, маленький .стол и ночной горшок. Ее одежда была такой жесткой и тесной, что вызывала у Кэйт содрогание, но сменить ее она не могла. Если вдруг случится пожар, неизвестно, успеют ли ее спасти. Вспомнят ли о ней? Она в западне.
Постарайся не думать об этом, уговаривала себя Кэйт. Пожар вряд ли произойдет. Глупо пугаться и терзать себя плодами собственного воображения.
Она разглядела, как у дальних дверей здания суда остановился кабриолет. На склоне холма перед нею теснились обшарпанные домики. Когда-то они были беленькими и чистыми. Их окружали ограды из штакетника. Слыша доносившиеся оттуда голоса, Кэйт представляла себе, как женщины остановились поболтать на улице, чтобы отдохнуть от хождения по магазинам и лавчонкам. В отдалении она видела женщин, развешивающих белье. Боже, как мучительно хотелось Кэйт пойти домой и заняться привычными делами.
Почти все утро она просидела на койке, бессильно уронив руки на колени. Через стену находилась контора шерифа, оттуда доносились голоса. Зак обещал в это же утро пойти к судье и убедить его ускорить судебную процедуру. После этого он должен был прийти к ней и рассказать, как идут дела. Кэйт напряженно ждала его; минуты тянулись бесконечно долго. Но она знала, что Зак всегда исполнял свои обещания. Значит, он придет.
В полдень принесли и унесли пищу. Кэйт к ней не притронулась. Она не могла есть. Кэйт знала, что прошел еще один час, поскольку спрашивала про время у шерифа или его помощника, когда они проходили мимо решетки. Их дверь была рядом. Два часа дня. Три. Скоро уж сумерки, а Зака все нет. Кэйт не притронулась к пище и вечером. Когда ее унесли, Кэйт прилегла на кровать, глядя, как сгущаются сумерки, и, думая, куда запропастился Зак.
Она перебирала множество причин, одна ужаснее другой. Только катастрофа могла удержать его, она это знала. С ним что-то случилось. Заболела Миранда. Сгорел дом. Что-нибудь выкинул Райан. Фантазиям не было конца, и каждая наполняла ужасом ее душу.
Стало темно. Взошла луна. И Кэйт заплакала. Она понимала, что это слабость, но почему все в ее жизни складывается так плохо? Все всегда против нее. Наконец глаза высохли. Горло саднило, голова разламывалась. Она улеглась на жесткий тюфяк, сознавая свою беспомощность и терзаясь тревогой.
— Кэти?!
Душа ее возликовала от этого голоса. Она вскочила и уставилась в темноту.
— Кэти, любимая! Я здесь!
Кэйт разглядела силуэт Зака на фоне окна и бросилась к нему.
— Зак! Ох, Зак! Куда же ты пропал?
Она вцепилась в прутья решетки и приникла к ней, стремясь прижаться губами к его губам. Он просунул руки между прутьями, так что ему почти удалось обнять ее. Его поцелуй сказал ей, как сильно он любит ее. Кэйт мучительно хотелось протиснуться сквозь решетку, прижаться к нему, обнять его.
— Как Миранда?
— С ней все отлично.
— А ты?
— Я не мог прийти раньше. — Он тронул губами ее ресницы. — О, солнышко, ты плакала? У тебя все в порядке?
— Теперь—да. Я так тревожилась, Зак. Ведь ты обещал прийти утром…
— Все пошло не так быстро, как я рассчитывал. — Он пошевелился, зашуршали бумажные пакеты. — Я ходил по лавкам, чтобы купить кое-что для тебя. Когда я с этим разделался, пришлось отправиться домой, поужинать с Мэнди и уложить ее спать. Думаю, ей необходимо, чтобы кто-то из нас был рядом с ней, когда она засыпает. Она была очень взволнована. Я рассказал ей пять сказок, только тогда она закрыла глазки.
Кэйт засмеялась, почувствовав облегчение.
— Неужели ты знаешь пять сказок?
— Черт возьми! Нет, конечно. Я их сочинял. С ее помощью. Она становится хитрым лисенком, когда дело доходит до сказок. Услышав про серого котенка, она тут же поправила меня, сказав, что он черный с белыми крапинками. У меня ушло довольно много времени, прежде чем мы договорились. Я не знал, как убаюкать ее, — она так тянула время…
Кэйт прижалась лицом к решетке и закрыла глаза. К ней вернулся покой, и тревога утихла. Теперь она говорила совсем другим голосом:
— Так чем закончились ваши споры о крапинках? Ты уступил ей?
Притянув Кэйт к себе, он прижался губами к ее щеке.
— Конечно! И все это время я думал о том, что ты здесь умираешь от беспокойства. Мне очень жаль, Кэти, любимая! Отцовский долг по временам очень тяготит. Меня утешало одно: я знал, ты тоже хочешь, чтобы я был с ней и распределял крапинки по котенку…
Кэйт засмеялась.
— Но зато теперь ты здесь, и в этом — все!
— Я хотел бы быть вместе с тобой.
Кэйт хотелось того же, но она промолчала. Заку и без того доставалось.
— Есть новости?
Дело будет рассматривать Большое жюри в понедельник. Это самый короткий срок. Жюри подобрано, повестки уже рассылают.
Шесть бесконечных дней! Кэйт проглотила комок в горле и попыталась найти в этом положительные стороны. Он ведь легко мог сказать и «шесть недель» или «шесть месяцев». Да, он совершил чудо, сумев уговорить судью назначить слушание так быстро!
— Так скоро? О Зак, как тебе удалось добиться этого?
— Я солгал, сказав, что ты беременна.
— Что-о?
Просунув руку между прутьями, он коснулся ее.
— Это вполне возможно. Не так уж я и солгал, Кэти. Потом я объяснил судье насчет Мэнди: как трудно она все это переносит. Услышав все это, бедный сукин сын был озабочен не меньше меня тем, как бы выпустить тебя отсюда побыстрее. По некоторым причинам он отказался выпустить тебя под залог, но порекомендовал нанять хорошего адвоката. И я его нанял.
Кэйт чувствовала, что он о чем-то умалчивает. Она знала, как Джозеф восстановил против нее общественное мнение. «Она не права, — шептались люди за ее спиной, — она становится невменяемой, когда на нее находит». Она почувствовала себя ужасно, подумав вдруг, что ее держат в тюрьме из страха, как бы она чего не натворила. И все это из-за слухов, которые распускал Джозеф.
Опасна для Миранды и для окружающих! Может быть, именно из-за этого Зак и выглядит таким удрученным? Потому и судья не захотел отпустить ее под залог? Но Кэйт не могла сейчас говорить об этом.
— Сколько ты заплатил адвокату? — Кэйт не думала о расходах, но цеплялась за все, что могло отвлечь ее от этих мыслей. — Очень много?
— Ну какая разница, сколько. Господи, Кэйт. Я продал бы и свою ферму, и твою вместе с ней, лишь бы вытащить тебя отсюда. Но этого не пришлось делать. Хватило и моих сбережений.
— Я не хочу, чтобы ты все на меня тратил.
— А на что еще я должен тратить деньги? Лучше всего вкладывать средства в тебя.
— А потом ты отправился за покупками… — выговаривала она ему. — Что за необходимость проматывать последние деньги? Ты и так уж порядком потратился, когда заказывал платья по каталогу! Мне же ничего не нужно!
— Позволь уж судить об этом мне… — оборвал он ее и попытался выдернуть руку из прутьев. — Ах, чтоб тебя! Застряла!
Кэйт старалась помочь ему освободить руку.
— О, Зак! Ты крепко застрял! — воскликнула она, истерически рассмеявшись. — Вот я и заполучила тебя!
Он ухватил ее рукой.
— Я не особенно возражаю. Я и сам хочу быть с тобой вместе… — Он так нежно поцеловал ее, что она даже забыла на мгновение, где находится. — Я люблю тебя, Кэти, —шепнул он, оторвав от нее губы. — Понимаешь ли ты, как я тебя люблю?
— Кажется, я и сама сейчас застряну в этой решетке, — ответила она дрожащим голосом.
Он отклонился назад и, наконец освободил руку. Потом просунул сквозь решетку пакеты.
— Господи помилуй, что это?
— Рождественские подарки в июне. Приличная одежда. Туфли. Ну, и книги. Я купил разные, не зная, что ты любишь читать. И еще одно, чтобы ты вспоминала меня, когда тебе станет одиноко.
Хотя Кэйт и упрекала его за ненужные траты, ее охватило радостное любопытство.
— Что же это, Закария?
— Подожди до утра, тогда сама увидишь. Прочти, что там написано.
Кэйт взяла пакеты, протянула руку и обняла Зака.
— Как я хотела бы, чтобы ты остался со мной.
— Если бы от моего желания могла появиться радуга на небесах, Кэти, девочка, ты бы сейчас ее увидела… Но у меня на руках еще одна леди. И она еще больше нуждается в моей заботе.
Слезы хлынули из глаз Кэйт. Она кивнула, не в силах что-либо сказать. Она ведь сама хотела этого.
— Она может проснуться, — хмуро сказал он. — А значит, мне надо быть с ней на всякий случай.
Кэйт поцеловала его руку, стиснувшую решетку.
— Я просто вижу, как вы вдвоем спите в моей постели.
— Втроем, — поправил он, — не забывай Ноузи. Она улыбнулась и ласково погладила щеку Зака, глубоко вдохнув его запах. Запах лошадей и кожаной упряжи, сена и почвы. Запах мужчины, такого же простого, как земля, на которой он трудился. Она любила каждый дюйм его сильного тела.
— И нам троим не хватало тебя! — шепнул он. — В постели без тебя — пустота.
— Вы живете в моем доме?
— Да, я решил, что так лучше. Я перетащил туда Чинга Ли, пообещав ему забрать сотню его горшочков, чтобы их хватало ему для стряпни. Я привез целый фургон домашней утвари. Но тут выяснилось, что у нас в кухне нет духовки, и мне пришлось ехать за ней. Но теперь все в порядке. Маркус спит в нижней спальне, так что за Мэнди в случае чего есть кому присмотреть.
— Думаю, проще было бы забрать ее на твою ферму.
— Мэнди и так перенесла слишком много перемен. Не стоило тревожить ее. Хватит с нее и того, что она слышит вопли Чинга Ли и грохот, который он производит своими горшками и кастрюлями. Я поклялся кастрировать Чинга Ли, если он напугает Мэнди, но он неисправим. Проще разговаривать со стеной.
— Она ничего не испугается, если ты будешь рядом с ней.
— Послушала бы ты, как он зовет нас к столу! Кэйт рассмеялась.
— О, Зак! Как я тебя люблю! Ты всегда заставляешь меня улыбаться. Даже сейчас я не могу удержаться!
— Это цель моей жизни, Кэти, видеть тебя улыбающейся.
Пообещав скоро вернуться и поцеловав ее, Зак отошел от решетки и растворился в темноте. Держась за прутья, Кэйт смотрела на луну. Как ни странно, она уже не чувствовала одиночества.
Когда рассвело, Кэйт распаковала свертки, которые Зак оставил ей. Две смены нижнего белья. Она улыбнулась, увидев цвета сорочек: голубая и ярко-розовая. Обе с лентами и кружевами. Нижняя юбка с оборками, обшитыми шнурками. Ярко-красные подвязки. Кэйт даже покраснела, увидев их.
Следующая коробка вызвала в ней благоговение. Там были туфли. Не те высокие башмаки на шнуровке, которые она обычно носила, но туфли из прекрасной кожи, модная бальная обувь для выходов и торжеств. В следующем пакете она нашла одеколон и духи, набор душистого мыла, щетку для волос, зубную щетку, пакет со шпильками, банку с кремом… Он подумал обо всем!
Когда Кэйт окинула взглядом все эти богатства, слезы благодарности наполнили ее глаза. Книги, он говорил? Он принес ей забавную смесь: три тома поэзии, два справочника. Ее взгляд упал на книгу «Эта возмутительная мистрис Новак».
Заинтригованная, она взяла эту книгу и стала листать, очень скоро добравшись до сути. Глаза ее расширились, кровь прилила к щекам, и она захлопнула книгу. Закария Мак-Говерн послал ей предостережение. Это — факт. Она снова взяла книгу, раскрыла и принялась читать. Дальше — больше. Поглощенная чтением, она откинулась назад, прислонилась к стене. Мистрис Новак вела себя воистину возмутительно!
Глаза Кэйт расширялись все больше и больше. Она перевернула страницу и увидела лист бумаги, сложенный пополам. Развернув его, она с удивлением прочитала написанное размашистым почерком: «У-у-у!» Ничего больше. Только «У-у-у!» — и все? Ее губы растянулись в улыбке. Она лишь однажды видела почерк Зака, это было в день свадьбы. Но она точно знала, что только он мог написать ей это слово. Но какое оно красноречивое! Она словно слышала, как он говорит: «Я поймал тебя, Кэти, девочка! Ах, как стыдно!» Решив, что это и есть то, о чем он упомянул вчера, Кэйт сложила записку и спрятала ее на груди, словно это было любовное послание. «У-у-у!». Он знал, какую книгу она схватит в первую очередь, и, даже находясь вдали от нее, продолжал шутить с ней. Кэйт хотела было продолжить чтение, но остались нераскрытые свертки.
Еще книги. Наборы для вышивки, пяльцы и разноцветные нитки всевозможных оттенков. На обертке последнего, самого маленького пакетика, стоял знак ювелирной фирмы. Дрожащими пальцами Кэйт разорвала бумагу и увидела коробочку. Там лежал золотой медальон с изображением розария. Взяв его в руки, она почувствовала, что на другой стороне его что-то выгравировано. Она перевернула его и прочитала: «Навеки с тобою, моя любовь. Закария». Ниже значилось: «1890». Кэйт сжала медальон и поднесла его к губам. Она сидела так очень долго, прежде чем уложила его обратно в коробочку.
Время тянулось бесконечно. Никаких новостей! Иногда Кэйт боялась, что сойдет с ума, порою ей чудилось, что она уже спятила. Дни сменялись ночами, ночи — днями. Сколько Кэйт себя помнила, пробуждаясь, она тут же принималась за работу. Теперь она то сидела, то ходила из угла в угол. Ночью сон бежал от нее.
Хуже всего для нее были темные предрассветные часы. На нее нападал страх, иногда реальный, а порой безотчетный. Тогда ей казалось, что она останется взаперти всю жизнь.
Наконец пришел понедельник, а с ним и самое страшное. Большое жюри решило предъявить ей обвинение в убийстве. Ошеломленная; она что-то говорила, но не слышала ни себя, ни других. Ей казалось, что она попала в чужую страну, где все, включая и ее, бормочут что-то непонятное. Слишком много сомнений вызывали у Большого жюри вопросы, на которые им не удалось получить ясного и прямого ответа, объяснил ей адвокат.
Суд присяжных был назначен на вторник двадцать шестого августа, то есть почти через месяц. Адвокат Кэйт, Чарльз Дефлер, немедленно обратился с просьбой к судье отпустить ее под залог, но тот отклонил прошение. Когда Зак сказал ей об этом, она выслушала его молча, совершенно убитая.
Вместе с тем Кэйт заметила, что он избегает смотреть на нее и не знает, куда спрятать руки. Когда он, не выдержав, выругался и отбросил стул, сердце Кэйт замерло.
— Зак, — сказала она дрожащим голосом, — ты пугаешь меня.
Он глубоко вздохнул и прошелся от стены к стене, затем обернулся к ней. Она увидела, как Зак осунулся.
— Я не собирался пугать тебя, любимая. Я просто возмущен и взволнован всем этим! — Сжав кулаки, он щелкнул суставами пальцев. Этот звук заставил ее вздрогнуть.
— Это все Джозеф! Будь он проклят! Кэйт схватилась рукой за горло.
— Джозеф? Я… Я не понимаю…
— Слухи, которые он про тебя распустил! — У него сорвался голос. — О том, что ты неуравновешенна. Пока ты здесь сидела, старая сплетня воскресла и обновилась. Райан Блейкли распространял ее, добавляя свои выдумки. — Он вытянул руки перед собой. — Если в прошлом ты губила свою дочь и закончила тем, что убила мужа, значит, ты опасна для окружающих и тебя надо держать под замком, Залог в таких случаях не принимают.
Кэйт закрыла глаза, стараясь сохранить самообладание. Хватит и того, что Зак взбешен. Если он взорвется, это только добавит им трудностей.
Клокочущим от ярости голосом он произнес:
— Если они осудят тебя, клянусь Богом, Кэти, я силой вырву тебя отсюда и увезу за границу.
Кэйт застыла в изумлении.
— Не говори так, Закария, мы не должны даже думать об этом.
— Как? — рявкнул он. — Боже! Ты моя жена! Я не позволю им распоряжаться тобой! Будь я проклят, если допущу это!
Кэйт боролась со слезами. Наконец она почувствовала, что в состоянии говорить.
— Я доверила тебе свою дочь, Зак, ты знаешь. Я поверила в то, что ты поможешь ей встать на ноги. Как ты сделаешь это, если тебя арестуют и бросят в тюрьму?
Молчание показало Кэйт, что она попала в самую точку. Но боль, которую она увидела в его глазах, почти лишила ее сил.
— Мы должны молиться, Зак, за справедливый исход дела. Когда все это кончится, мы со смехом вспомним о наших страхах.
«Когда все это кончится». Очень смело! Порою Кэйт чувствовала, что не верит в это. Но когда ей казалось, что она не вынесет уже ни минуты такого отчаяния, она находила в душе силы прожить и этот день, и следующие.
Время шло медленно, с беспощадным однообразием. Приближался день суда.