Мередит проснулась, когда сквозь белые хлопчатобумажные занавески просачивался солнечный свет и комнату наполняло веселое пение птиц. Она лежала одна, и единственным напоминанием, что Хит спал рядом, была вмятина на подушке от его головы. Она перевернулась и зевнула, прислушиваясь к звукам из другой комнаты.

Звякнула ложка о стекло, заскрипела половица под сапогом. Мередит улыбнулась. Сознание того, что Хит здесь, успокаивало и внушало надежду, хотя в глубине души она понимала, что это ненадолго. Глен, жестокий и беспощадный, не оставит ее в покое. Опасность не миновала. Но даже если все кончится плохо, Мередит никогда не забудет эту счастливую ночь с человеком, одно прикосновение которого приводило ее в восторг.

Мередит не желала расставаться с Хитом. Она хотела любить и смеяться. Поправить что-нибудь было не в ее силах. Оставалось только надеяться, что, может быть — а вдруг! — на этот раз она выйдет победителем.

Выскользнув из постели, Мередит порылась в коробке, принесенной Хитом из машины. Она хотела найти что-нибудь из одежды. Но коробка оказалась не та: со старыми вещами, привезенными еще из Нью-Йорка, но так ни разу и не надетыми в Орегоне. Шерстяные кофточки, блузки, обтягивающие платья, два бюстгальтера из тех времен, когда она не пользовалась подкладками, и пара облегающих джинсов, которые не скрывали, а только подчеркивали достоинства се фигуры.

В раздражении Мередит захлопнула коробку и стала разыскивать рубашку, решив, что наденет се и пойдет за другими упаковками. Но внезапно сообразила, что время контактных линз и парика по крайней мерс на какой-то срок прошло. Здесь, в охотничьем домике, ей не надо прятать красивые ноги в широченные брюки и подбивать бюстгальтер подкладкой. Она быстро вернулась к коробке и достала красную кофточку, джинсы.

Хит сидел за столом на кухне, зажав в ладонях чашку горячего кофе, когда Мередит вышла из спальни. Увидев ее, он расплылся в широкой улыбке и оценивающе присвистнул.

— Вот это да! — Он откинулся на спинку стула и сделал круговой жест рукой. — А ну-ка, повернись. Дай посмотреть на тебя со всех сторон.

Мередит почувствовала, что у нее краснеет шея, и чуть не убежала за своими старыми джинсами. У нее были маленькие груди и довольно широкие бедра. Что, если Хит сравнил ее со своими прежними женщинами — ведь все это время он считал, что у Мередит пышный бюст. Некоторые мужчины придают этому очень большое значение.

От страха все сжалось внутри. Она не переживет, если потеряет его. Хит молчал. «Почему? — отчаянно думала Мередит. — О Боже, он разочарован! Он, наверное, любит высоких, изящных женщин с высокой грудью». Поднимая глаза, Мередит приготовилась к худшему.

А Хит, откинувшись, сидел, молчал и смотрел. Ей безумно хотелось превратиться в воду и просочиться сквозь щели в полу.

— Глазам своим не верю, — наконец произнес Хит. Мередит не ожидала, что он настолько черств. Но, перехватив его взгляд, заметила в нем озорные искорки.

— Боже! Вижу, что работенки мне хватит. Сэмми — вылитая ты. Значит, мне придется с пистолетом отгонять от нее парней. — Хит поманил Мередит пальцем. — Иди сюда!

Но ее ноги будто приросли к полу.

— Значит, ты считаешь, что я… Ну, сам знаешь…

— Медведи в лесу не шутят. Дорогая, ты потрясающая! Кто бы подумал, что под камуфляжем ты так хороша!

— Камуфляжем?

— Ну, теми ужасными штанами. Я балдею от твоих ног в джинсах.

— Но если тебе не нравилось, как я раньше выглядела, почему ты… мной заинтересовался?

— У меня такой взгляд, что может проникать сквозь стены. И когда ты отворачивалась, я взглядом раздевал тебя донага.

— Неправда. Ты всегда был настоящим джентльменом.

— Просто задурил тебе голову. Вежливым — да, но не бесчувственной скалой. К тому же меня привлекло не твое тело, а фантастические волосы и огромные, красивые глаза.

«Которые теперь совершенно иного цвета», — в смятении подумала Мередит, и ей ужасно захотелось заплакать. Хит полюбил темноокую брюнетку с пышным бюстом, которой, оказывается, никогда не существовало.

— Извини, — проговорила она.

Брови Хита сошлись у переносицы.

— За что?

— За то, что не такая, как ты думал.

Он долго-долго вглядывался в се глаза.

— Мередит, раньше ты была симпатичной, а теперь красивая. Надо же, прятать такое! От твоей фигуры у меня лезут на лоб глаза. А волосы? Стоит мне на них посмотреть — так и хочется запустить руки. А глаза? В жизни не видел ничего подобного. Когда ты вышла из спальни, я чуть не проглотил язык.

Такая лесть казалась в высшей степени подозрительной. Мередит вгляделась в смуглое лицо Хита. А он действительно очень хотел ее приободрить. И как ни странно, ему это удалось. Не то чтобы Мередит хотя бы на секунду поверила, что он чуть не проглотил свой язык. Просто поняла, насколько сильно он ее любил. Ему было не важно, большие у нее бедра или грудь. Он ее любил такой, какая она была.

Мередит робко подошла. Хит привлек ее, посадил себе на колени, стал целовать, пока у нее не закружилась голова. Затем потянул ее кофточку вниз только что выбритым подбородком и запустил язык за край бюстгальтера. Каким-то образом ему удалось извлечь ее грудь. И на кухне, средь бела дня, принялся целовать сосок и до мучительной истомы слегка покусывать его.

— Хит… ну нельзя же… Хит, а если…

Она хотела напомнить ему о Сэмми, но слова так и остались непроизнесенными. Мередит почувствовала, что ее кости начали таять, и так и не сумела выговорить имя дочери. Зато испытала страстное желание потащить Хита за волосы в спальню. Однако он с довольным блеском в глазах натянул кофточку ей на плечи.

— С добрым утром. Не хочешь чашечку крепкого кофе?

— Только-то? После всего, что ты сейчас делал, я получу всего лишь чашечку кофе? — И Мередит наклонилась, собираясь его поцеловать, но Хит увернулся.

— Ну нет, придется подождать.

— Сколько?

— До вечера. Днем времени не будет.

— Ну ты и негодяй!

— Негодяй? Ничуть. Просто теперь ты будешь думать об этом весь день. И ночью сама придешь в мои объятия.

— Я и сейчас сама иду в твои объятия.

— Не выйдет. Нам надо поговорить и заняться делами. — Хит снял ее с колен и отправился за кофейником, а когда вернулся, сказал уже серьезно: — Я все думаю и, кажется, придумал, как вытащить тебя из этого дерьма.

— Да ну? — Эта новость заставила Мередит забыть о том, что минуту назад она рвалась в спальню. — Как?

Хит сел напротив нее, оперся руками о стол и наклонился вперед.

— С тех пор как проснулся, я все пережевываю это дело: есть же способ перехитрить Глена Календри и сыграть с мафией по нашим правилам. И кажется, я его нашел. Не забыла о письме, которое тебя вынудили написать под диктовку? Я хочу, чтобы ты вспомнила его дословно. А заодно и все остальное, что может свидетельствовать против Глена, — Зачем? Какой от этого прок?

— Не спрашивай. Я хочу услышать все, что мне нужно, до того как проснется Сэмми.

Перекатывая чашку в руках, Мередит отпивала кофе, стараясь вспомнить прошлое.

— Был такой человек… его звали Питер Колдуэлл… Я думаю, нет, я уверена, что его убили. — Мередит опустила глаза и несколько секунд разглядывала чашку. — Я говорила тебе вчера, что стыжусь очень многого. Тебе не понравится, если ты узнаешь, что я ничего не предприняла, не остановила преступников, не сообщила в полицию?

— Что ты могла сделать?

— Не знаю. Ну, что-нибудь. А я вместо этого делала вид, будто ничего не слышала.

— А что бы сделали Глен и Дэн, узнай они, что ты обратилась в полицию? Дэн бы понял, что это ты?

— Конечно. Я была единственным человеком, кто знал. Когда они обсуждали подобные вещи, то заранее отпускали прислугу. И я понимала: что-то намечается, так как все — от повара и дворецкого до горничных — получали оплачиваемый отгул.

— Значит, в случае чего они бы поняли, что выдала их ты? И что бы они с тобой сделали?

— Убили бы. Поэтому у меня и не хватало смелости сделать решительный шаг.

— Смелости? Сколько тебе было лет? Двадцать пять?

— Двадцать три, когда я выходила замуж. И почти двадцать четыре, когда родилась Сэмми.

— Другими словами, очень молодая и до смерти напуганная. Забудь, Мередит, и не вини себя. Когда человек оказывается в проигрышной ситуации и любой неверный ход грозит ему смертью, начинает действовать инстинкт самосохранения. Ты была молода, морально и физически подавлена и ждала ребенка. Что тебе оставалось делать? Переть на жестокого мужа, а заодно на всю мафию?

— Все это правильно. Но благодаря моему бездействию погибли люди, и это меня мучает.

— Послушай, милая, звучит это, наверное, жестоко, но большинство убитых скорее всего сами были преступниками. Решая связаться с Гленом, они понимали: чуть что не так — и им крышка. Они на это напрашивались. А теперь скажи: должна ли молодая женщина с ребенком жертвовать двумя жизнями, чтобы спасти такое отребье? И если ответишь «да», пожалуйста, бей себя в грудь и казнись до конца жизни.

— До этого я считала, что всегда сумею делать то, что надо; выскочу перед машиной и выхвачу из-под колес ребенка или спрыгну с моста и спасу утопающего. Я верила, что могу совершать храбрые поступки. А теперь понимаю, что стояла бы и смотрела, как погибают другие. И от этого у меня на душе очень гадко.

— Мерри, это неправда. Вспомни тот вечер, когда ты познакомилась с Голиафом. Ты его очень боялась. Но чтобы спасти Сэмми, готова была схватить пса голыми руками. А бегство из Нью-Йорка? Разве оно не потребовало большого мужества? Когда действуешь импульсивно, спасая человека в экстремальной ситуации, не хватает времени испугаться. Ты что-то делаешь, а потом люди называют тебя героем.

Ты же боялась собак, но не отступила перед Голиафом. Боялась, когда уходила от Дэна, боялась, когда удирала из Нью-Йорка, и все-таки поступала так, как считала нужным. На это способны не многие. Ты храбрая женщина. Ты защищала себя и своего ребенка и не могла отвечать за поступки Глена и Дэна. И ты не мессия, от которого ждут, чтобы он спас мир. Ты могла лишь погибнуть. Ну-ка скажи: «Я не виновата».

— Я не виновата, — тихо произнесла Мередит.

— Громче! И смотри на меня! Не опускай голову, как будто чего-то стыдишься.

Она посмотрела ему в глаза.

— Я не виновата. Так громко?

— Хорошо, — улыбнулся Хит. — А теперь вернемся к Питеру Колдуэллу. Его угробили, ты это знала, но, слава Богу, ничего не предприняла. Теперь рассказывай детали.

Мередит невольно рассмеялась. Какое счастье, что рядом такой человек. Впервые за долгое время она чувствовала себя в безопасности.

Мередит часто задавала себе вопрос: почему именно с ней случилось столько ужасных вещей? Может быть, вела себя неподобающим образом и это наказание за неправедные поступки? Но теперь Мередит поняла, что шла по дороге — страшной и трудной дороге — к этому человеку. В этом не оставалось никаких сомнений, и другого итога быть не могло. Что-то или кто-то вел ее к Хиту Мастерсу. Она закрыла глаза, ткнула пальцем в карту и выбрала в целом Орегоне маленький городишко Уайнема-Фоллз. Из тысяч населенных пунктов ее палец попал именно в его город, в его округ. По бедности она сняла развалюху на загородном шоссе, где поблизости не было ни одного дома, кроме его дома.

Ну разве это не судьба? Да, им суждено быть вместе, всегда было суждено.

Хит Мастерс в целом мире был се единственным суженым. Он заполнил ее пустоту, вылечил раны, поддержал в беде. Дом. Как все эти годы она хотела домой! И теперь, за тысячи миль от того места, которое считала родным, обрела очаг. Не на ферме, где выросла и где старые дубы бросали тени на неспешный мир. Не с отцом в неизменном комбинезоне, с трубкой в зубах, не с приветливо улыбающейся матерью, которая стряпала на благоухающей свежим хлебом кухне. Дом — это вообще не какое-то определенное место.

— Эй, Мередит, ну-ка спускайся на землю.

Она улыбнулась.

— Я здесь. Все хорошо. Вернемся к Питеру Колдуэллу.

Примерно через пять часов изнурительного пути по лесным проселкам от охотничьего домика к ферме отца Хит остановился в трех четвертях мили от главной усадьбы. И, оставив измученный грузовичок в густом сосновом перелеске, отправился дальше пешком, но не по шоссе, поворачивающему к дому, хотя это был самый удобный путь. Он не хотел рисковать на случай, если подоспевшие головорезы Глена уже следили за дорогой.

Резким движением Хит оборвал электрический провод и улыбнулся.

— Вот так. Не нужно искать ключи от ворот.

Мередит не улыбнулась в ответ.

— Хит, пожалуйста, может быть, передумаешь? Я не в восторге от этой идеи. Ведь придется просить отца. Для себя ты бы никогда не попросил. Так почему нужно просить ради меня?

— Ты симпатичнее меня. — Он пропустил Сэмми и Голиафа. — Я принял решение, Мередит. Так что перестань спорить и пошли. До дома еще идти и идти.

Сэмми с Голиафом были уже впереди. Мередит посмотрела им вслед. Дочь рассмеялась, и сердце матери сжалось.

— А что, если фактов, которые я знаю, не хватит, чтобы их убедить? Что, если мы свяжемся с ФБР, я поговорю с агентами, а они мне заявят: отправляйтесь-ка, леди, в тюрьму, а вашу дочь мы отдаем деду. Прошло уже почти пять лет. Может, поздно что-либо делать?

— На некоторые виды преступлений установлен семилетний срок давности, но это не относится к убийствам. Убийц разыскивают и арестовывают в течение двадцати лет после совершения преступления.

Мередит семенила рядом с Хитом. От пыли се босоножки сделались совершенно серыми.

— А как я смогу понять, что этим фэбээровцам можно доверять? Я слышала, что вечером говорил по рации Чарли. Глен подкупил агентов! Представь себе, я связываюсь с ФБР, заявляю, что в обмен на снятие с меня обвинений готова свидетельствовать против Календри, но нарываюсь именно на тех людей, которым он приказал меня убить!

Хит резко остановился и потер переносицу.

— Послушай, ты мне веришь?

— Конечно! — вспыхнула Мередит.

— Тогда верь до конца, — добавил он уже мягче. — Неужели ты считаешь, что я не обдумал и это? Мерри, мой отец — ушлый парень. У него связи по всей стране, даже в правительстве. Он разузнает имена подкупленных агентов и найдет людей, которым можно доверять. Но учти, отец и пальцем не шевельнет, если не будет абсолютно убежден, что можно выдвинуть обвинения.

— А каким образом он сможет установить, кто из агентов подкуплен Гленом? Позвонит старине Глену?

— Все элементарно, дорогая. Те ребята звонили в управление и как могли выпендривались. Их, естественно, записали. Такие пленки мы обычно храним. Судя по тому, как рвал и метал Рой, на него здорово наехали. Узнать их имена — пара пустяков.

Голиаф и Сэмми бежали к ним. Мередит подняла глаза, и в это время девочка растянулась на дороге. Личико сморщилось, и громкий плач огласил лес.

— Сукин сын! — закричала она пронзительным голосом на камень, о который споткнулась.

Мередит остолбенела. Хит застыл с таким выражением лица, словно перед ними внезапно появился огнедышащий дракон.

Первой пришла в себя Мередит. Быстро ощупала дочь н, обнаружив только царапину на подбородке, строго выговорила:

— Сэмми, никогда не смей так говорить! Это очень плохие слова, и хорошие маленькие девочки не должны их произносить.

Сэмми встала и посмотрела на взрослых.

— А Хит их все время говорит.

Мередит искоса бросила взгляд на шерифа и вздохнула.

— Вот и разбирайтесь, мистер Мастерс. Я уверена, что люди, заварившие кашу, должны ее и расхлебывать.

Хит взглянул на Сэмми с таким видом, будто от него только что потребовали решить задачу по квантовой механике. Он поскреб подбородок, задумчиво посмотрел вдаль и снова опустил глаза на ребенка. Испачканное лицо Сэмми выражало крайнее возмущение. Она явно ожидала, что Хит немедленно заявит маме, мол, слова вполне нормальные. Но шериф понимал: стоит на это решиться, и Мередит задаст ему хорошую головомойку.

— Ты уверена, что слышала эти в самом деле гадкие, неприличные, нехорошие слова? — наивно спросил он.

Сэмми прикусила нижнюю губку и энергично кивнула.

— Много раз.

Хит изогнул одну бровь.

— Язык у меня без костей. Неужели много? — Он опустился на корточки и устроил Сэмми у себя на колене. — Вот что, малышка. Приношу тебе извинения: это в самом деле нехорошие слова. И если ты когда-нибудь услышишь, что я произношу их снова, вымой мылом мне губы. Договорились? Мне надо избавляться от дурных привычек.

Сэмми сморщила нос.

— Хит, мыло очень невкусное.

— А ты его пробовала?

Девочка снова кивнула.

— Когда мама купала меня.

— Пусть даже невкусное, но я не вижу другого способа вымыть грязные губы. Только бы его не проглотить. — И ущипнул ее за нос. — Это относится и к тебе: вот скажешь нехорошее слово, и я буду драить тебе язык.

Сэмми поежилась.

— Никогда больше не скажу.

— Хорошая девочка, так и надо.

Хит поставил ее на землю, и, позабыв о недавнем падении, она снова бросилась наперегонки с Голиафом.

— Осторожнее! — Он повернулся к Мередит. — Черт побери! Неужели с детьми все время что-то приключается?

— Ты любишь мыло? Надеюсь, что так. Потому как тебе придется немало съесть его.

Шериф выглядел сконфуженным.

— Опять что-то сморозил?

— Морозишь через слово.

— Через слово? Дьявольщ… — И запнулся, словно к нему в рот залетела муха. — Вот балаболка!

Они рассмеялись и поспешили за девочкой и собакой. Хит посмотрел вслед Сэмми и задумчиво нахмурился.

— Послушай, почему она неправильно произносит столько слов: «душка» вместо «подушка», «левский» вместо «королевский», а когда кричала «сукин сын», то выговаривала каждый звук кристально чисто?

— Дети удивительно легко впитывают грубую речь. Возможно, потому, что эти слова произносят с особым выражением, и малыши, даже если им ничего не говорят, чувствуют, что они «нехорошие». А может быть, потому что никогда не слышат их от своих матерей.

— Не упускаешь возможность уколоть? — усмехнулся шериф.

— Если бы я знала на всё ответы, то написала бы книгу и стала миллионершей. Но правда в том, что дети — сплошная загадка.

— Точно, черт побери!

— Одно мытье. Какое предпочитаешь мыло?

— Боже! Как же мне от этого избавиться? — Хит захлопал глазами.

— Опять. Надо будет приобрести противоаллергическое. Оно мягче и не так раздражает желудок. Упоминание Господа всуе — еще более серьезная провинность и тянет на два мытья.

— Слава Богу, я думал, ты скажешь — на смертную казнь.

— Снова прокол. И боюсь, снова тянет на двойное мытье. Придется покупать мыло целыми упаковками.

— Но клянусь задницей, я слышал, как и ты поминала всуе имя Господа! Давай уж будем честными!

— Мой губы с мылом и мне, если услышишь опять. Кстати, у тебя еще набралось на два мытья — на обычное и на двойное.

Несколько минут Хит молчал, топал рядом с ней, и его сапоги поднимали в воздух клубы пыли.

— Ну как, я справляюсь? — внезапно спросил он.

— С чем?

Он устремил на Мередит встревоженный взгляд.

— С отцовскими обязанностями!

— Нанимаешься на работу?

— Уже принят. Она моя. И ты тоже — никогда об этом не забывай. Я вас обеих очень люблю. — Хит взлохматил ей волосы. — Но учти: мне потребуется помощь. Я получил девочку без инструкции по эксплуатации.

Мередит посмотрела на него сквозь слезы.

— Даже если ты не пересилишь себя и не перестанешь ругаться, ты все равно нежнейший отец. То, что мы говорим, совсем не так важно по сравнению с тем, что мы делаем. Ты был так к ней добр! Благодаря тебе Сэмми обрела покой и почувствовала себя любимой. Ты помог забыть ей о прошлом. Она больше не робка и не пуглива и учится доверять людям. Понимаешь, какой это дар? Сэмми не забудет тебя и Голиафа до конца своих дней. В тяжелые времена всегда будет вспоминать, и это принесет ей утешение. Поверь, уж я-то знаю. Когда мне становилось совсем плохо, только мысль о моих стариках удерживала от того, чтобы не обозлиться и не думать, что весь мир зол. Ты можешь стать замечательным отцом. Лучшим на свете.

Глаза Хита потемнели.

— Могу стать? Мередит, у меня такое чувство, будто ты со мной прощаешься. В тяжелые времена Сэмми не придется меня вспоминать — я буду рядом и сразу приду к ней на помощь.

— Надеюсь.

— Что значит надеюсь? Разве ты меня не любишь?

— Люблю… Только…

— Что только?

— Неужели не понимаешь? Ты сказал, если я дам показания против Глена и его сообщников и отправлю их за решетку, то правительство возьмет меня и Сэмми под опеку и, спасая от мести преступников, включит в Программу зашиты свидетелей — даст новую фамилию и переселит туда, где Глен и мафия меня не смогут достать.

— И что из этого?

Мередит прижалась лицом к его рубашке.

— Ты не сможешь поехать со мной.

— Клянусь адом, — хрипло проговорил он, — нас могут разлучить на какое-то время, но не навсегда. Обещаю тебе, дорогая, что найду выход.

Мередит хотела верить в это всем сердцем. Но почувствовала, как, давая клятву, Хит вздрогнул, и поняла, что он очень обеспокоен их будущим.

Ян Мастерс, мускулистый, высокий, смуглый, с ухоженными, слегка седыми волосами, только что вернулся с верховой прогулки. В голубой рубашке и джинсах он выглядел довольно странно в дорогой и изысканной гостиной. Его кисти были широки в ладонях, но Мередит не заметила ни единой мозоли, свидетельствовавшей бы о том, что он занимался физическим трудом. Зато бросались в глаза длинные ногти, которым специально придавали форму и, вероятно, даже полировали.

Дома Мастерс-старший одевался с той небрежностью, какую могут себе позволить очень обеспеченные люди: в широкие брюки, свободные рубашки и мягкие кожаные туфли. Несколько раз в год известный юрист летал в Гонконг на примерки к портным. На то, сколько стоили его ботинки, можно было полгода — если не год — кормить африканскую семью, и еще осталось бы.

Мередит знала этот тип людей и очень радовалась, что покинула их мир. Когда Хит представлял ее своему отцу, стальные голубые глаза Яна Мастсрса не упустили ни единой детали. Он не ответил на приветствие Мередит — просто повернулся и пошел в кабинет. Только бросил ледяной взгляд на Сэмми и Голиафа, которые осмелились забежать вперед. Сердце матери екнуло, когда она увидела, что девочка несется прямо на длинноногий столик, на котором примостилась китайская ваза.

— Сэмми, осторожно! — крикнула она.

Но в последнюю секунду дочь свернула и обогнула препятствие.

— Не беспокойся, Мерри, — улыбнулся Хит. — Если она что-нибудь разобьет, я заплачу.

«Интересно, имеет ли он хоть малейшее представление о том, сколько может стоить эта ваза? — подумала Мередит. — Вероятно, тысячи». Она вращалась в обществе богатых меньше года, но за это время успела набить глаз на дорогие вещи. И готова была поспорить на то, чтобы съесть осколки, если эта паза окажется копией. Но, размышляя таким образом, внезапно вспомнила, что Хит здесь жил и человек, который вел их в кабинет, был его отцом. Так что шериф должен был знать стоимость вазы лучше, чем она.

В кабинете Мередит шепотом подозвала к себе дочь и напряженно, с очень прямой спиной опустилась в кожаное кресло, от обивки которого веяло таким же холодом, как от хозяина дома.

Молчание казалось почти осязаемым, а между мужчинами, которые стояли подбоченясь и широко расставив ноги, только что не летели искры.

— Я слышал «Новости» по радио, — наконец заговорил Ян и бросил на Мередит испепеляющий взгляд. — Надеюсь, миссис Кэньон, вы понимаете, что сделали с моим сыном? Его карьера загублена. И прежде чем мы успеем что-либо предпринять, он может отправиться в тюрьму. Каково вам сознавать, что вы разрушили жизнь человека?

До этой минуты Мередит — и как судья и присяжные — вынесла Яну Мастсрсу приговор: мужчина, начисто лишенный души; холодный себялюбец, который никого не любил, даже собственных детей. Но вот известный юрист обернулся к ней, и Мередит вдруг поняла, что все совершенно не так. Выражение его лица было точно таким, как у Хита в ту ночь, когда он бросился к «бронко», опасаясь, что се или Сэмми могло зацепить пулей. Страх, паника, горькая ярость.

Нет, этот человек глубоко любил своего сына. И ненавидел Мередит за то, что она испортила ему жизнь. Осуждать за это не приходилось. Но ей стало горько и одиноко!

— Послушай, папа, не кидайся на Мерри. Я приехал не для того, чтобы ругаться. А так мы непременно поцапаемся.

От этих слов лицо Яна исказилось.

— Поцапаемся? Клянусь, если бы ты сейчас был мальчишкой, я вытряс бы из тебя душу, а потом запер бы в комнате, пока тебе не стукнет тридцать. После всего, что я сделал — ночи не спал, изворачивался, жертвовал, — все псу под хвост! Высшая степень глупости!

На скуле Хита задергался мускул.

— Пожалуйста, папа, не надо!

У Яна ходуном заходили челюсти.

— Что не надо? Говорить все как есть? Ты не видишь, что она тебя использовала? Боже мой, Хит! Хоть раз в своей исковерканной жизни остановись и подумай!

Хит рубанул ладонью воздух.

— Не верю! У тебя на меня аллергия. Стоит нам оказаться в одной комнате, как ты тут же начинаешь бросать оскорбления. А почему бы тебе не остановиться и не подумать? Помнишь, сколько времени прошло с тех пор, как я покинул этот дом? Вышвыривая, ты меня поносил и ругал как только мог. И теперь, после стольких лет, продолжаешь с того, чем кончил много лет назад. Неужели ты совершенно не рад тому, что я здесь?

— Был бы рад, если хотя бы на секунду мог заподозрить, что ты приехал повидаться со мной. Но это ведь не так? Как всегда, тебе что-нибудь надо.

— Я звонил тебе на каждое Рождество и на День отца . Ни разу не пропустил.

— Ах да, дежурные звонки, холодные поздравления, пустячные замечания и поспешные прощания. Тридцать восемь минутных разговоров.

— Я по крайней мере звонил.

— И вот внезапно явился сам, во плоти. Что тебе нужно на этот раз? Денег? — Ян снова посмотрел на Мередит и указал на нее рукой. — Только не утверждай, будто приехал просить, чтобы я ее защищал. — Мастерс-старший горько рассмеялся. — Ей меня не осилить. И будь я проклят, если стану работать бесплатно.

Мередит переводила взгляд с одного мужчины на другого. Какая боль! Два звонка в год, тридцать восемь разделить на два получалось девятнадцать. Не может быть! Отец и сын, так сильно любившие друг друга, цеплялись за старые обиды и не виделись друг с другом девятнадцать лет! Полное сумасшествие!

Хит глубоко вздохнул и, медленно про себя сосчитав до десяти, проговорил:

— Не очень честно с твоей стороны сразу предполагать, что мне чего-то надо. С тех пор как уехал, я не попросил у тебя ни цента и никакой другой помощи. Эта половина жизни — вся моя взрослая жизнь. И в ней я не был попрошайкой.

Ян сложил на груди руки.

— Значит, ты приехал ко мне не за помощью?

Хит снова взъерошил волосы.

— Извини, отец, что не навещал тебя. Если бы я знал, что ты будешь рад… Но ты сам мне велел больше никогда не показываться в этом доме. Помнишь?

— Никогда такого не говорил.

— И еще заявил, что убьешь, если я ступлю на эту землю. И что не выносишь меня!

— Помилосердствуй, Хит! Я почти не помню, что говорил в ту ночь. Ты только что убил мою маленькую девочку. И через несколько часов после этого ты шатался от выпитого, забрызганный ее кровью, да простит меня Бог. Ее тело еще не остыло, а ты уже хлестал пиво. В тот момент я действительно готов был тебя убить.

Хит побелел как смерть. Какое-то мгновение Мередит казалось, что сейчас этот сильный мужчина упадет на колени. Она не могла допустить, чтобы это продолжалось. Слов нет, отцу и сыну требовалось выяснить отношения, но не таким же образом: Хит принимал на себя все удары, боясь оттолкнуть Яна, потому что отец оставался их единственной надеждой, и пытался умилостивить старика, словно тот был каким-то мстительным божеством.

Мередит прижала к себе Сэмми и встала.

— Извините, — перебила она спорящих, — я ухожу.

Хит затравленно оглянулся.

— Нет, Мерри, он наша единственная надежда.

— Цена слишком велика, — дрожащим голосом возразила она.

— Мередит, со мной все в порядке. Садись и жди.

— Нет, — выкрикнула она, — с тобой не все в порядке! Я не могу спокойно наблюдать, что ты делаешь ради меня!

— Это не только ради тебя. Моя жизнь тоже поставлена на карту.

Она снова села и тихо, но четко сказала:

— Нечестная игра.

— Слишком все серьезно, чтобы просто взять и уйти. Нам нужна его помощь. Даже если цена кусается, нам придется ее заплатить. Другого мы себе позволить не можем.

Ян усмехнулся и смерил Мередит взглядом.

— Я так понимаю, что вот на это мой сын и клюнул.

— Боже мой, папа! — взревел Хит. — Ушам своим не верю! Посмотри! Неужели она кажется тебе роковой женщиной?

— Роковые женщины бывают всяких размеров и форм. Благодаря своей профессии я насмотрелся на самых разных.

— Я тоже, — огрызнулся Хит.

— Ты знаком только с тем, что предлагает Уайнема-Фоллз. А данный экземпляр более высокого класса. — Ян повернулся к Мередит. — Не воспринимайте это как комплимент. Вы в своем деле мастер и играете на Хите, как на трехструнном банджо. Если бы вы только забрали его деньги, я не был бы так враждебен. Но вы уничтожили его самого.

— Отец, я могу судить о характере этой дамы без твоей подсказки. Ты ее не знаешь. А я, наоборот, знаю очень хорошо. Говорю тебе, ты заблуждаешься. Я принимал решения не нижней частью туловища. И она совсем не такая, какой ты ее считаешь.

— Безупречная рекомендация от моего сына-неудачника.

— Неудачника? — ошарашенно повторил за ним Хит.

— Таким был, таким и останешься. Иногда я задаю себе вопрос: неужели в этом тупоголовом, импульсивном, не умеющем держать себя в руках идиоте течет моя кровь? Я тебе говорил, чтобы ты избавился от нее? Чтобы ею занимался кто-нибудь другой? Чем ты думаешь, черт побери?

Две пары серо-голубых глаз разделяло расстояние в семь футов; и в тех и других светились упрямство и непримиримая гордость. Складки на гладко выбритых щеках Яна глубже, сеть морщинок в уголках глаз чаще. Кожа на шее напоминала тисненую бумагу. А в остальном сын и отец походили друг на друга, будто были вылеплены из одного теста.

Если замечания отца и оскорбили сына, Хит этого не показал и одарил Яна дерзкой улыбкой.

— Ты был таким холодным, бесчувственным сукиным сыном, что мать скорее всего позарилась на почтальона.

Руки отца сжались в кулаки.

— Маленький негодяй! А я еще надеялся, что ты вырастешь. Напрасно! Как ты смеешь неуважительно отзываться о матери?

— Неуважение относится не к ней. Обычно мужчины говорят о женах как о своих лучших половинах. Мать была гораздо больше этого. Она воспитывала в тебе человечность, которая сейчас разлетелась по ветру.

— Ты такой же непредсказуемый хлыщ, как и прежде. И ни капли уважения ко мне.

До этого Мередит страстно желала, чтобы Хит огрызался, но теперь ей стало страшно. Мужчины выглядели так, будто собирались друг друга отдубасить. Примерно четыреста восемьдесят сорвавшихся с цепи мужских мускулов.

— Мама, ты слышала, Хит сказал эти самые слова.

— Ш-ш-ш, дорогая.

— Но Хит их сказал. — Голубые глаза Сэмми возбужденно блестели. — Они говорят много плохих слов. Правда?

— Сэмми, пожапуйста! Поговорим об этом позже.

— А «негодяй» — это плохое слово?

Сердце Мередит громко застучало. Она пристально посмотрела на девочку, но не заметила в ее глазах испуга. Казалось, ей наплевать, что рядом двое мужчин вот-вот подерутся. Так же вел себя и Голиаф — лежал у кресла, положив на лапы тяжелую голову. Правда, время от времени, когда громкие голоса становились громоподобными, открывал один глаз, но в остальное время дремал.

На вопрос девочки ответил Хит:

— Да, Сэмми, мой отец сказал много нехороших слов. И я тоже. Извини. А когда мы придем домой, можешь вымыть мне губы. Но если вырвется еще, пожалуйста, считай.

— Ладно. — Сэмми внимательно посмотрела на мужчин; с ладонью на коленке и оттопыренным маленьким пальчиком она очень напоминала судью-лилипута, который следит за нарушениями при игре в мяч. — Только учти, Хит, мыло совсем невкусное!

Шериф уже снова окунулся в ссору, но последнее замечание девочки, казалось, выбило его из колеи. Он посмотрел на отца, перевел взгляд на Сэмми — уголки губ поползли вверх, глаза заискрились нежностью, и он улыбнулся.

— Знаешь, малышка, ты, пожалуй, права. Не стоит есть мыло. — И повернулся к Мередит: — Извини, Мерри, я не должен был тебя сюда приводить. — И протянул ей руку. — Цена слишком высока. Пошли.

В этот миг Ян с такой яростью посмотрел на Мередит, что она снова рухнула в кресло. Несколько страшных секунд даже казалось, что отец Хита вот-вот бросится на нее. Но Ян Мастерс просто подошел.

— Что ж там у тебя такое между ног — чистое золото? Этот влюбленный дурак окончательно потерял голову. А ты! Ох, ты вела себя превосходно! Робкая маленькая бабенка, которой требуется большой тупоголовый мужчина, чтобы биться за тебя. Знаю я ваш тип. Хладнокровная сучонка, вот ты кто!

Голиаф поднял голову и зарычал. Ян запнулся и замолк.

— Хит, приструни свою собаку.

— Она под контролем, отец. Это ты бесишься. Ты их даже не замечаешь. Правда. Ты настолько привык выносить категоричные суждения и взвешивать доказательства, что воспринимаешь их в качестве пары физических лиц. Посмотри им в глаза, просто посмотри. Мередит боится тебя до смерти, а Сэмми ты кажешься грубым. Большинство людей, за исключением разве что самых маленьких детей, предложили бы порисовать или выпить молока с печеньем — только бы дать понять, что они не среди врагов. А ты, как водится у взрослых при встрече с ребенком, даже не спросил, как Сэмми зовут или сколько ей лет. Я этому не удивляюсь. Понимаю, что ты смотришь в ее огромные голубые глаза и тебе наплевать, что с ней случилось и что случится. Только хочешь, чтобы я принес ее вместе с матерью на алтарь закона. Пошел ты! И забудь, я тебя ни о чем не просил. Найдем другой способ спасти наши шкуры.

Сэмми внимательно следила за его языком и оттопырила еще два пальца. Таким образом счет стал три-ноль не в пользу Хита.

— Я считаю, — сообщила она Яну, потом озадаченно дотронулась пальцем до лба. — Хочешь, буду считать и тебе? Ты сказал много нехороших, гадких, отвратительных слов, а Хит говорит, что надо избавляться от этой кавычки.

Старший Мастерс посмотрел на Сэмми так, будто девочка упала с другой планеты, и спросил тоном, каким говорил в зале суда:

— Извините?

— Ты пукнул? — сморщилась девочка.

— Что?

— Ну, из попки… — Сэмми немного придвинулась к нему. — Мама говорит, что это невежливо и, если получилось, надо говорить «извините».

Глаза старика потемнели, а щеки вспыхнули. Точно как сын, он запустил пятерню в приглаженные волосы и, отбросив утонченный профессиональный стиль, нелепо моргнул:

— Нет, юная дама, я не пукал!

Сэмми сразу погрустнела.

— Твоя мама, наверное, умерла, когда ты был совсем маленьким. Как у Хита. И тебя некому было учить хорошим манерам. Так?

Ян оглядел комнату и так взъерошил волосы, словно внезапно обнаружил, что в них завелись вши.

— А вы, миссис Кэньон, обучая дочь манерам, могли бы привить ей уважение к взрослым. Мне не очень приятно, когда мое поведение критикует четырехлетний ребенок.

Мередит снова вскочила на ноги и слегка шлепнула Сэмми по попке.

— До того как мы встретили Хита, никто из старших вокруг, за исключением меня самой, не заслуживал уважения Сэмми. Прошу прощения, если она вас обидела. Но и вы должны признать, что наш визит нельзя назвать приятным.

Хит взял девочку на руки и потянул Мередит за локоть к выходу.

— Пошли, дорогая. Извини, что подверг тебя и Сэмми такому испытанию. Я думал… ну ладно, не важно, что я думал. Голиаф, ко мне!

— Подожди, Хит! — окликнул его отец. — Что ты имел в виду, когда говорил, что твоя жизнь тоже поставлена на карту? Это преувеличение или вам действительно грозит опасность?

Шериф, не останавливаясь, шел к дверям кабинета.

— Черт побери, Хит, я задал тебе вопрос! Если ситуация настолько серьезна, я, конечно, тебе помогу. В конце концов, ты мой сын.

Хит задержался и передал малышку Мередит.

— Подождите меня на крыльце. Я вас догоню. — Он повернулся к отцу, и в глазах его появился нехороший блеск. — Я не твой сын. Я был для тебя чем угодно. Помехой. Неприятным испытанием. Крестом, который необходимо нести. Но сыном — никогда.

Она понимала, что Сэмми надо уводить. Но дошла только до порога, дальше ноги отказывались идти. Хит думал, что Мередит уже на улице. Но она не могла его покинуть. Только не теперь, когда видела и понимала, как тяжело ему дается ссора с отцом. Надо остаться с Хитом. И дочь останется тоже. Потому что он остался с Мередит и с Сэмми.