Профессор Франкенштейн глянул вниз, на столицу Ситналты. Прохладный утренний туман осел на вымощенные булыжником улицы, очертания домов потеряли свою резкость. В гексагоне от себя он мог видеть все еще работающих фонарщиков, которые карабкались по лесенкам, чтобы погасить газовые фонари.

Франкенштейн стоял на вершине центрального зиккурата, самой высокой точке во всей Ситналте. Когда-то здесь находилось их могущественное средство защиты, драконья сирена, которую город использовал против Трайоса, когда тот курсировал над просторами водных гексагонов со своего островного владения и обратно.

Вейлрет и слепой Пэйнар украли драконью сирену и использовали НАУТИЛУС, созданный Верном и Франкенштейном, в битве с драконом. К счастью, они победили, иначе Ситналта осталась бы беззащитной.

Лицо Франкенштейна исказила гримаса, которая должна была изображать улыбку. – Нет, Ситналта никогда не останется беззащитной – пока среди ее обитателей есть такие великие изобретатели, как он сам и Берн.

Там, где гексагоны океана сталкивались с черной линией, очерчивающей побережье, Франкенштейн видел три забивающих сваи копра, приводившихся в движение противовесами и электрическими генераторами. В тишине раннего утра издаваемый ими грохот особенно резал слух. Профессор видел также крохотные фигурки персонажей в костюмах с непомерно большими шлемами из литого металла. Эти экспериментальные аппараты подводного дыхания предназначались для подводной лодки НАУТИЛУС, но НАУТИЛУС потерпел крушение, и Франкенштейну не хотелось делать другую лодку, пока не вернется Верн.

Снизу донесся странный отрывистый звук. Свесившись с края зиккурата, Франкенштейн увидел, что кто-то ведет свой паровой автомобиль вдоль главной магистрали. Шипение доносилось с того места, где уличные механические дворники Дирака скребли булыжники мостовой, полируя их желобки и трещины. Не считая этого, Ситналта казалась тихой и спокойной.

Еще несколько недель назад Франкенштейн очень бы удивился охватившей его апатии. У него было слишком много идей, разработок, которые нужно было довести до конца, слишком много оставалось неисследованных загадок. Оба они с Верном вели записи, где торопливо фиксировали все полезные идеи, приходившие им в голову. Не хватало времени, чтобы все это запатентовать. Прочный союз двух изобретателей скоро превратился в легенду Ситналты. Запатентовав целые серии изобретений, в последнее время они начали работать только для себя.

Но теперь, когда он остался один, все представлялось в ином свете. С тех пор как Верн покинул город и никак не давал о себе знать, Франкенштейн не чувствовал особого стремления к работе. Когда он мысленно перебирал совместные проекты, его охватывало горькое чувство их неосуществимости. После конструирования великого оружия у него не осталось воли двигаться дальше.

Когда-то ситналтане организовали исследовательскую экспедицию к кораблю ТЕХ. Он потерпел крушение на границе технологического кольца, за которым начинает действовать магия, а научные принципы теряют свою надежность. Они тщательно осмотрели корабль, изучая его форму, возможности, двигатели и приборы, и многое узнали в результате.

Однажды, во времена раскопок, они с Верном увидели один и тот же сон, навеянный Скоттом, одним из ТЕХ. Они узнали, как можно возродить источник энергии этого корабля, который заключал в себе частицу реальности С ТОЙ СТОРОНЫ в сочетании с воображением, порожденным Игрой. Франкенштейн даже не подумал тогда о возможных последствиях использования столь разрушительной силы. Их оружие предназначалось для сокрушения злой мощи Скартариса. Они с Верном держали свое изобретение в строжайшем секрете и бросили жребий, чтобы определить, кто из них должен будет доставить его до места возврата и взорвать. Выбор пал на Верна.

Вернувшись в Ситналту, Франкенштейн проверил показания приборов и обнаружил, что сила Скартариса исчезла. Но те же приборы отказывались фиксировать какие-либо признаки взрыва, причем не верить им не было оснований. А они-то боялись, что оружие может уничтожить все Игроземье!

Но почему Верн не вернулся?

Франкенштейн примостился на верхушке зиккурата, глянул сверху на город и заметно помрачнел. Он решил, что подождет еще несколько дней и затем отправится на поиски своего партнера.

Из заводских труб поднимался дым. Город оживал, начиная новый деловой день.

Горожане внизу двигались в разных направлениях, спеша на работу или просто по своим делам. Франкенштейн подумал, что было бы полезно один день посидеть здесь наверху, отмечая на карте маршруты персонажей, а затем вычислить закономерности их передвижений. Это могло дать ему новые подходы к теме социального устройства колоний насекомых, ибо с такой высоты ситналтанс удивительно походили на муравьев.

Но по мере того как он наблюдал за ними, барабаня ногтями по перилам, беспорядочное движение неожиданно изменилось. Персонажи стали сворачивать со своих путей, словно притягивались магнитом к большому фабричному зданию на берегу океана. Причем походка их выглядела весьма странной.

Он прищурился в ярком солнечном свете и увидел, как все новые и новые горожане стекаются туда с разных концов города. Многие ситналтане в немом изумлении следили за теми, кто передвигался странной трясущейся походкой. Франкенштейн прикрыл ладонью глаза от солнца и нахмурился.

Внизу, у основания зиккурата, какой-то человек шел так, словно его ноги были закованы в кандалы. Его руки дико молотили по воздуху. Наконец он – явно намеренно – подставил одну ногу перед другой и растянулся прямо на булыжной мостовой.

– Помогите! – закричал он во все горло.

– Что, черт возьми, происходит? – пробормотал Франкенштейн.

Но не успел человек внизу снова закричать, как его рука, словно сама собой, поднялась и шлепнула его по губам со звуком достаточно сильным, чтобы Франкенштейн мог услышать его с вершины зиккурата. Беспомощными, неуклюжими движениями, все еще зажимая себе рот, мужчина поднялся на колени и снова встал на ноги, дрожа всем телом, после чего присоединился к остальным ситналтанам, движущимся к фабричному зданию.

– Это какое-то безумие! – воскликнул Франкенштейн, сбегая вниз по ступеням зиккурата. Его тяжелые кожаные башмаки гулко стучали по серым камням. – Уму непостижимо!

Не успел он добраться до вымощенной гексагонами улицы, как одна из соседних фабрик взорвалась и превратилась в оранжевый огненный шар. От взрывной волны в ушах Франкенштейна зазвенело. Он потерял равновесие и рухнул спиной на ступеньки зиккурата. Высокие здания Ситналты заслоняли ему обзор, но он видел пламя и черный жирный столб дыма, поднимающийся в воздух. С высоты зиккурата он заметил, что взрыв произошел в здании, где металл отливали в формы, спроектированные великими изобретателями.

За несколько кварталов отсюда громко зазвонил сигнальный колокол. Вскочив на ноги, Франкенштейн выбежал на улицу и повернул на бульвар, чтобы срезать путь к океану. Звон колокола так же внезапно стих, как и другие крики.

Мимо него шествовала группа ситналтан со странным, словно артритным шарканьем.

– Что случилось, что происходит? – окликнул их Франкенштейн.

Ситналтане продолжали движение. Женщина, которая шла последней – он видел, что это была Майер, дочь Дирака, – обернулась и пристально посмотрела на него. На ее лице отразилась надежда, когда она узнала его. Но заметив замешательство профессора, женщина снова погрузилась в отчаяние.

– Что… – начал было Франкенштейн, но тут его правая нога внезапно согнулась, словно чья-то невидимая рука ударила под коленку.

– Что?

Он скорчился, его нога дернулась в воздухе и повисла. Затем качнулась вправо и влево, словно разминая мускулы, вытянулась вперед и ступила на тротуар. Левая нога дернулась вверх, затем вперед и наконец опустилась.

– Стоять! – громко завопил Франкенштейн, отчаянно махая руками. Какие-то невидимые тиски распрямили его и, толкая в бедра, заставили спотыкающегося профессора сделать еще несколько шагов… Он чувствовал себя абсолютно беспомощным.

– Этого не может быть! Я отказываюсь верить в это – это необъяснимо!

Но сразу почувствовал, как нелепы его слова в такой ситуации.

Его ноги заставили его бежать, догоняя остальных горожан, ставших марионетками.

Они шагали по направлению к центральному фабричному зданию. Многие из них оставили борьбу и покорно двигались дальше, но большинство издавало отчаянные булькающие звуки, пытаясь сопротивляться, как и положено добрым ситналтанам.

Он видел, что на окаменевшем лице Майер застыла гримаса ярости, но, как ни старалась женщина задать ему вопрос, ее губы сами собой смыкались, хотя по движению челюстей было заметно, что она все еще пытается говорить.

Рядом с фабрикой дымились останки взорвавшегося здания. Он слышал рев пламени, видел тела ситналтан среди обломков, но не в силах был двинуться, чтобы помочь им. Его голова сама повернулась, заставляя его смотреть только вперед.

Проход под большой кирпичной аркой был абсолютно свободен, а о тяжелых дверях напоминали только медные петли. На замковом камне здания были вырезаны слова, казавшиеся теперь абсолютно бесполезными:

УЧРЕЖДЕНИЕМ ЭТОЙ ФАБРИКИ ГОРОД СИТНАЛТА ПРОВОЗГЛАШАЕТ СВОЕ ПЕРВЕНСТВО И ОБЪЯВЛЯЕТ СЕБЯ СВОБОДНЫМ И НЕЗАВИСИМЫМ ОТ МАГИИ И ДРУГИХ НЕНАУЧНЫХ СПОСОБОВ ИГРЫ

Нос и глаза Франкенштейна жгло едкими испарениями, когда его тело, шатаясь, ввалилось внутрь фабрики. Беспорядочные грохочущие и шипящие звуки буквально оглушили его.

Сквозь пролеты застекленной крыши лился яркий утренний свет. Пар и разноцветный дым клубились в воздухе, мешая смотреть. Гигантские медные и бронзовые чаны сияли полированными заклепками: это были котлы, в которых ситналтане выплавляли металлы, перерабатывали морскую воду. В соседних цехах обрабатывали руды драгоценных металлов, добытые в близлежащих гексагонах. Трубы и перемычки вели в циркулярную систему, контролировавшуюся измерительными приборами и снабженную автоматическими клапанами.

Персонажи-марионетки карабкались на котлы и баки, цепляясь за трубопроводы и используя все, что попадалось под руку, чтобы как-нибудь повредить их. Кто-то открывал клапаны, давая химическим растворам выливаться прямо на пол, другие молотили по трубам рукоятями мешалок.

Какой-то мужчина стучал тяжелой кувалдой по стенке медного чана, все время пытаясь остановить собственную руку. Наконец ему удалось уронить свой молот, но сейчас же его тело снова согнулось, рука подняла молот с земли, и он вновь набросился на котел. Вот он уронил молот во второй раз, и тогда его рука поднялась и ударила его по лицу. Человек поднял кувалду во второй раз, примерился и наконец пробил погнувшийся бок котла. Отскочили полированные заклепки, и целая полоска металла оторвалась, раскрывая шов. Горячая морская вода выплеснулась наружу, отбросив человека.

Франкенштейн обнаружил, что выдергивает перемычки компрессора и отключает измерительные приборы. Он уставился на руки, которые работали, подчиняясь чьему-то молчаливому приказу, и яростно зарычал на них.

– Остановитесь! Вы мои руки! Слушайте меня!

Одна его рука оторвалась от работы и состроила фигу возле профессорского носа, после чего снова принялась отвинчивать клапаны. Они взлетели вверх, выстрелив в воздух и ударившись о вентиляционную трубу. Сжатый газ с пронзительным свистом вырвался наружу.

Майер опрокинула контейнер с химикатами в другой чан: получившаяся в результате реакция заставила ее отступить назад. Раствор шипел, разъедая медные стенки. Женщина отскочила, а реакция благополучно продолжалась.

Франкенштейн напрягся изо всех сил, он чувствовал, что еще немного – и его мускулы лопнут от напряжения, сопротивляясь невидимым тросам, которые управляют его телом. В отчаянии он издал нечленораздельный животный крик. В любое другое время он не преминул бы поиздеваться над собой за этот дикий варварский поступок. Затем невидимая сила вдруг исчезла, словно неведомый кукловод оборвал свои ниточки.

Франкенштейн упал навзничь, внезапно освободившись от чужеродной власти. Несколько горожан рухнуло, остальные с криком побежали с фабрики. Стоя на коленях на холодном бетонном полу и ошарашенно моргая, Франкенштейн подумал о том, что невидимая сила не была побеждена, но ушла добровольно, словно поиграла с ними, определяя пределы их возможностей, издеваясь над ними.

Соединения химикатов все еще бурлили в поврежденных котлах. Из разбитого оборудования вырывался едкий дым. Стекла на крыше начали лопаться от поднимающегося наверх жара, и на бетонный пол дождем посыпались острые стеклянные осколки.

Франкенштейн сообразил, что убежавшие ситналтане были глубоко правы.

– Все вон отсюда, немедленно!

Он сложил руки рупором и завопил тем, что стояли в оцепенении:

– Не ждите, пока все это взорвется.

И сам поспешно двинулся к двери. Остальным персонажам тоже дважды повторять не пришлось, люди ринулись ко всем выходам, толкая друг друга и шарахаясь от разлитых по полу химикатов. Среди них было немало ослепших и обожженных.

В квартале от большого здания Франкенштейн остановился и оглянулся на фабрику. Цветной дым все еще вырывался из разбитых окон крыши, сквозь двери и окна.

Майер стояла рядом с ним, сжав мозолистые руки в кулаки. Сажа и копоть въелись в ее лицо, а темные короткие волосы были обожжены и закручены за левое ухо. В ее голосе слышалась злоба; она словно продолжала спорить сама с собой и заговорила вслух, просто чтобы профессор мог ее услышать.

– Это была магия, профессор! Как они посмели! Она обернулась и, прищурив глаза, смотрела на дымящиеся обломки.

– Как они посмели использовать магию? – Она выплевывала слова. – Магия никогда не проникала в Ситналту. Она не может действовать здесь. Что происходит?

Внезапно Франкенштейн почувствовал усталость. Его била нервная дрожь, мысли кружились в беспорядке. Он едва слышал слова Майер.

– Что же нам делать, профессор? – допытывалась она.

Он продолжал смотреть на дым, не глядя на Майер. Остальные персонажи шарили среди обломков фабрики, вытаскивая покалеченных и мертвых сограждан.

– Наша технология могущественнее магии, – сказал он. – У нас есть наши мозги, у нас есть фантазия. В нашем распоряжении Правила Науки.

Франкенштейн глубоко вздохнул. С ним не было Верна, и ему придется работать в одиночку первый раз за долгое время.

– Я клянусь положить все свои знания и весь свой талант, чтобы извести эту мерзость.

Он сглотнул, словно пытаясь избавиться от неприятного вкуса во рту.

– Магия в Ситналте! Только подумать! – Франкенштейн тряхнул головой. – Теперь это становится делом чести.